Сумерки. В комнате пахнет сиренью и свежезаваренным чаем. У меня слегка позванивает ложечка, когда я подношу чашку к губам.
Тихо. Слышно только довольное бормотание Павла. Свет неяркой настольной лампы охватывает его голову и спину. Согнувшись над столом, он решает кроссворд.
" Мы знакомы с ним тридцать восемь лет. С детского сада. С первых осенних дней пятьдесят четвертого года. Увидев, что я стою возле родителей, он схватил меня за руку и потащил за собой. Через песочницу. Я упал и выпачкал новое пальто в мокром песке".
Павел отрывается от кроссворда. Смотрит поверх очков.
У него прямоугольное полноватое лицо и женские глаза - круглые, любящие, цвета черного бархата. Он всегда умел хорошо смотреть. И поэтому везение приходило сначала к нему, а потом ко всем остальным.
- Ты напрасно не любишь кроссворды.
- Глупые штучки. Пустая трата времени. Увлечение для бывших алкоголиков.
Павел берет свою чашку и делает глоток уже остывшего чая. И, как обычно, не замечает этого. Ему безразлично, что пить: холодный чай или закипевший томатный сок.
- Если разгадывать кроссворды ради заполнения клеточек, тогда - да! - я с тобой согласен, занятие не стоит потраченных на него чернил. Но выведи из каждого угаданного слова свободный ассоциативный ряд - и черно-белая галиматья обернется отличнейшей гимнастикой ума. Появляется повод поразмышлять над сложностями нынешнего мира... Вот, изволь. Позиция номер восемь. По вертикали. "Прекращение жизнедеятельности организма". Что скажешь?
- Абсолютно ничего.
Павел кивает, словно и не ожидал от меня иного ответа.
- Ассоциативное мышление всегда было твоим слабым местом. Но в данном случае задача не слишком сложна. Мне кажется, здесь уместен следующий ряд: "Прекращение жизнедеятельности организма" - "Умышленное прекращение" - "Жестокое убийство" -"Причины убийства" - "Человеческая душа" - "Человеческие слабости и пороки". Согласись, есть над чем поломать извилины.
- Странный ассоциативный ряд. Почему вдруг "жестокое убийство"? Ты разве думаешь об убийстве?
- Каждый смертный раз в жизни обязательно нарушает сакраментальное "не убий!". Пусть мысленно. Пусть робко, оглядываясь. Но нарушает. Вспомни свою жизнь. Подробно. Внимательно. И сразу отыщется история неосуществленного убийства.
- Ерунда! Никогда этим не занимался. И в голове не держал.
- Логика подсказывает иное. Либо ты сейчас не хочешь говорить мне правду, либо обманываешь и себя тоже. Но факты, факты, они существуют вне нас.
- Какие факты?
- Факты, которые тебя обличают. Если ты хоть единожды думал об убийстве, это найдет отражение в твоих действиях, поступках, эмоциях. Я повторяю: нужно только вспомнить.
"Середина второго класса запомнилась мне холодком в моей стриженной под полубокс голове. Он подошел к нашей парте и сказал, что я должен уйти вместе с ним. Это было накануне новогоднего утренника, в декабре пятьдесят четвертого года. Он переводился в другую школу. Туда, где получше учителя. Я уговорил своих родителей проделать со мной то же самое. Тогда я еще не знал, что за десять лет он заставит меня сменить восемь школ".
Павел снимает очки. Двумя пальцами массирует глаза. Вступает неторопливо и тихо, как истинный мастер.
- Две недели назад. Пятница. Коридор. За тридцать шагов до моего кабинета. Ты выходишь из-за угла, натыкаешься на меня взглядом, испуганно вскрикиваешь. Из твоих рук на пол падает папка с документами. В ту минуту ты думаешь об убийстве.
Он вытирает лицо ладонью и вздыхает:
- Пример слишком свеж. Но ранее, на моей памяти, ничего подобного с тобой не происходило.
- Со мной и тогда ничего не происходило, я был в полном порядке. Просто ты появился, как муж из плохого анекдота. В пятницу еще длилась твоя командировка. И вдруг - неожиданное возвращение. Никого не предупредив, на неделю раньше. Я не ожидал встретить тебя в коридоре. И поэтому испугался.
- Ты испугался, потому что считал меня покойником. Решение о моем убийстве ты принимаешь во время моего пребывания в командировке. В мечтах ты, наверняка, меня уже похоронил. Все происходит легко, если долго не видишь человека. И встреча со мной оказалась для тебя подобна встрече с мертвецом. Отсюда, естествен но, растерянность, испуганный вскрик, бледность лица. Я заметил это, когда помогал тебе собирать бумаги.
- Пример не убедительный.
- Может быть. Я не возражаю. Но ему есть продолжение.
- ...как ни странно?
- Да. Как ни странно, но этому примеру есть продолжение. Три дня спустя. Понедельник. Восемнадцать сорок. Ты выходишь из аптеки. Из той, которая на проспекте Пушкина, возле почты.
- Там замечательный отдел трав. Туда заходят сотни людей. Столько же оттуда выходит. Это уже считается преступлением?
- Но в тот вечер ты ничего не купил.
- Возможно. Сейчас не помню.
- Ничего не купил. У тебя в руках ничего не было.
Павел говорит медленно, аккуратно пристраивая одно слово к другому.
- Кроме того, там работает твоя знакомая. Очень давняя знакомая. Кажется, Саша. Я не переврал ее имя?
- Имя ты назвал верно. А с остальным - перебор. Свалено в кучу без разбору: мысли об убийстве, столкновение в коридоре, аптека, Саша... К чему оно все?
- Напрасно пытаешься поймать меня на отсутствии логики. Она существует. Иначе бы я не начинал. Цепочка очень проста. Первое. Ты принимаешь решение об убийстве. В чем можно косвенно убедиться по случаю возле моего кабинета. Второе. Твоя знакомая работает в аптеке. И это наталкивает на мысль о яде. Тут тебя подводит стереотип мышления, выработанный староанглийскими детективами: раз "убийство" - значит, "яд", раз "яд" - значит, "аптекарь". Третье. Сказать Саше обо всем прямо ты, естественно, не смог. И поэтому разговор не получился. Или получился очень странным. Ты покидаешь аптеку без яда, хмурый и недовольный. А твоя подруга, обескураженная непонятным для нее визитом, подходит к окну и провожает тебя удивленным взглядом. Я видел этот взгляд. Я стоял напротив, через дорогу, в ожидании четвертого номера трамвая.
На минуту он умолкает. Мне тоже не хочется ни спрашивать, ни возражать. Вечерняя тишина овладевает комнатой.
"В шестьдесят восьмом году мы решили поступать в химико-технологический. Вернее, решал он. А я молчал и шел следом. Через пять лет он остался на кафедре силикатов, защитил диссертацию, потом обосновался в одной из институтских лабораторий. И я везде, везде, везде постоянно был рядом. Только чуточку сзади. И чуточку пониже".
Павел заканчивает рассматривать торчащий на моей макушке волос.
- М-да! Любопытная складывается картина. Впрочем, продолжим. Продолжим наши изыскания. На следующий день, во вторник, твою персону изволят видеть в охотничьем магазине. В том, который возле бывшего табачного. Весть принесла Леночка, возвратясь с перерыва. Она смеялась и расписывала, какой у тебя был озабоченный вид.
- Леночка смеется через каждые пять минут, ей не требуется особого повода. А в охотничий магазин я иногда заглядываю из любопытства.
- Допускаю, что тобой порою движет любопытство. Но только не в этом случае. Потому что в тот же день вечером, далее - в среду утром, и снова вечером, теперь уже в четверг, тебя видят в одной машине с Толиком.
- Я просил его кое-что достать для себя. Так, немного сгущенки, хорошей рыбки и настоящего французского вина на день рождения.
- Ты просил его достать пистолет.
- Глупости! Причем тут охотничий магазин, Толик и пистолет? По-моему, наконец, явный тупик в твоих ассоциативных лабиринтах...
- Объясняю. Отказавшись от яда, ты решаешь уничтожить меня холодным оружием. Это и привело тебя в охотничий магазин. Там ты, видимо, надеялся купить нечто вроде ножа на медведя. Но нож - психологически труден. Нож - это удар, это - кровь. И ты, после некоторых раздумий, останавливаешь свой выбор на пистолете.
- ... который я и купил у Толика?
- Естественно. Толик покупает и продает все, что выгодно и купить и продать. И ты более нигде искать и не стал. А судя по тому, как часто ты с ним встречался, как торопил его, пистолет тебе понадобился срочно. Очень срочно. Ты уже определил время и место убийства и не хотел ждать следующего подходящего случая.
- И что я выбрал?
- Ты выбрал оптимальный вариант. На тебя сие не похоже, но тут придется согласиться: все продумано, подобрать что-нибудь иное очень трудно. Я бы, наверное, остановился на таком же решении.
- Так что же?
- А я разве не сказал? Ты выбрал сегодняшний вечер.
"Четверть века я занимался химией. Четверть века я выслушивал его умные речи. Четверть века я сознательно служил ему, боясь отстать от него хоть на шаг. Почему я это делал? Видимо, суть в нем, а не во мне. Он жил, словно ожидая, что кто-то будет его копировать. И я копировал его, растворяясь в нем, теряя собственное лицо. В результате я ненавижу химию, я ненавижу кроссворды, я ненавижу свою жизнь, я ненавижу Павла".
Он прерывает возникшую паузу:
- Рассмотрим по порядку?
- Пожалуйста. Если это доставит тебе удовольствие.
- Замечательно. Будем потихоньку подводить наше исследование к финалу... Ты избрал замечательный день. С одной стороны, он - последний, когда я дома один. Завтра приезжает сестра с племянницей, и твой план грозит отложиться на неопределенный срок. С другой стороны - суббота. Впереди еще один выходной. Люди расслаблены, настроение приподнятое. Нечто необычное, вдруг происшедшее, воспринимается как отличительная черта субботнего вечера, и в то же время многие вещи не замечаются. Очень удачный день. Теперь о времени. Ты появился у меня...
Павел остановился, вспоминая. И я его выручаю.
- В семь часов.
- Да, да. В девятнадцать. Большая стрелка щелкнула, отмечая очередной час. И я услышал, как ты о чем-то беседуешь с тетей Катей, соседкой моей разлюбезной. Наверняка, сообщил ей, что хочешь забрать меня прогуляться в субботний вечерок. А ровно через десять минут ты от меня ушел.
- Ты сам попросил купить хлеба.
- Правильно. Я никогда не покупаю себе хлеба. Его приносишь ты. Так было всегда. Но не сегодня.
- Стечение обстоятельств. По дороге не представилось возможности...
- Ты мне это уже говорил. Ты знал, что я все равно попрошу тебя сходить в хлебный. И я попросил. И ты пошел. И снова встретил эту же соседку. Она всегда стоит подолгу у своего забора. Ее ты не обманул. Ей ты пожаловался, что меня трудно куда-нибудь вытащить. И это - правда. И тетя Катя, наверное, тебе посочувствовала. И ты обеспечил себе алиби. Ни бог весть какое, косвенное, но все же - алиби. Тебя здесь больше нет. И это обязательно подтвердит моя соседка...
- Но я-то здесь. И хлеб принес.
- Ты здесь. Ты вернулся. Но ты потратил слишком много времени для покупки хлеба. Ты ушел в девятнадцать десять, а возвратился в девятнадцать пятьдесят пять. Скорее всего, в этот промежуток ты создавал для себя дополнительное алиби.
- Не слишком ли много алиби? На одного?
- В самый раз. Тебе необходимо будет доказать не только то, что ты ушел от меня, но и то, что ты не возвращался и находился в момент убийства в другом месте. Поэтому тобой заранее куплен билет в кинотеатре "Октябрь". Там сейчас в очередной раз крутят какой-нибудь американский фильм. Я знаю, ты любишь американские фильмы...
-... и смотрю их при всяком удобном случае.
- Замечательно. Могу поклясться, что и этот фильм ты уже видел. По телевизору или по видео. И сможешь пересказать его содержание, если того от тебя потребует следствие. Движемся дальше. Опоздав на сеанс "девятнадцать тридцать" минут на семь, не более, ты тем самым обращаешь на себя внимание контролера. Можно для верности налететь на дверь или споткнуться через порог. Но, так или иначе, тебя запоминают. В зал ты, естественно, не идешь, а прямым ходом отправляешься в туалет и оттуда выбираешься на улицу. Благо, в этом кинотеатре окна - вровень с землей. Потом покупаешь хлеб и возвращаешься ко мне через тот тупичок, куда выходят задники моего двора и двора моих соседей. Единственно слабое место в твоем плане. Но, скорей всего, тебя никто не видел. Без пяти восемь - такое время, когда у всех работают телевизоры. И вряд ли кто-нибудь бродил в тех местах. Кроме тебя.
- Один маленький просчетик. В двух ближайших магазинах действительно не было хлеба. Пришлось ехать в Центр. Вот время и набежало. Накладочка.
- Никакой накладки. Время, которое ты потратил на хлеб, имеет какое-нибудь значение сейчас, здесь, для меня, а не потом, для следователя, который об эпизоде с покупкой хлеба ничего знать не будет. Для него в этом доме тебя нет с десяти минут восьмого, с того самого момента, когда ты распрощался, улыбаясь, с моей великолепной соседкой тетей Катей.
- Может и так быть... Мы приближаемся к развязке?
- Да. Тебе осталось дождаться двух минут десятого и совершить то, зачем пришел.
- Двух минут? А почему двух? Может - трех? Или четырех с десятью секундами?
- Тут уж совсем просто. Две минуты десятого - время прохождения мимо нашего поселка одесского поезда. Он идет с Южного вокзала, он заглушает все в округе, в окнах дрожат стекла, а в сервантах - посуда. Все, кто сидят у телевизоров - а сидят многие, потому что новости крутят по одной, а детективы по другой программе - включают звук погромче. Это и позволяет именно в две минуты десятого произвести выстрел, не боясь быть услышанным.
- А потом?
- А потом?
Он переспрашивает. Он еще раз продумывает выстроенную им версию. Он любуется творением своего мозга.
- Потом? Потом ты уйдешь, когда сочтешь нужным.
Павел улыбается, чувствуя себя победителем.
- Каковы мои изыски?
- Убедительны. Вполне убедительны.
Поднимаюсь и подхожу к окну.
Стемнело. Все так же пахнет сиренью. Где-то совсем недалеко горят редкие фонари на железнодорожном переезде.
- И это не склонило тебя в пользу кроссвордов?
- Нет. Я их по-прежнему ненавижу.
Сквозь открытую форточку до меня доносится шум идущего на юг поезда.
Смотрю на Павла. Склонившись над кроссвордом, он что-то бормочет. Он снова меня не замечает.
"В девяносто втором я, наконец, решился его убить. Поначалу эта мысль пугала меня. Но привыкнуть к ней оказалось легче, чем я предполагал, порой мне казалось, что я уже убил его, уничтожил, сжег и развеял по ветру. Я, бывало, считал его покойником по нескольку дней и даже вздрагивал при его появлении. Но постепенно пришло отрезвление. Наступила ясность, как перед обычной работой. Оставалось исполнить технические детали. Действительно, меня сначала увлек яд (боже! как испугалась Саша, когда я произнес это слово), затем - нож, но остановился я на пистолете. Пришлось ездить несколько раз с Толиком и подолгу вести монотонные разговоры в темных удушливых коридорах. Но я вынужден был это делать. Три дня назад я понял: у меня не осталось иного пути, но и не осталось времени. К нему приезжала сестра. Приезжала, как обычно, на неопределенное время, и все могло рухнуть, все. И я решился. На субботу. На вечер. Или я буду победителем, или останусь песиком на поводке".
Гул поезда становится сильнее, отдается в подошвы. Настольная лампа слегка подрагивает, словно сама оказалась в одном из вагонов.
Достаю пистолет и делаю несколько шагов к столу. Прежде, чем выстрелить Павлу в затылок, заглядываю ему через плечо.
Он решает кроссворд. Пункт восьмой. По вертикали. Шесть пустых клеток. Автоматическая наливная ручка быстро вписывает туда фиолетовые буквы: