Борзов Анатолий Анатольевич : другие произведения.

Вечный вопрос Часть 2 (1)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  
  
  
  
  ВЕЧНЫЙ ВОПРОС
  Анатолий Борзов
  Часть 2
  
  
  
  
   -1-
  
  
  Значит, апогей Луны и соединение Венеры с Луной? Как жаль, что от исчезнувших цивилизаций человечеству в наследство достались какие-то непонятные фрагменты или обрывки. Странно, но звездная наука, а именно под таким названием в древности была известна астрология, пережила другие более перспективные отрасли человеческого познания. Но почему Луна? Известно, что отец всего - солнце - полноправный властелин, неохотно уступающий свои полномочия, как бы подсказывая, что только ему одному позволено определять свое господство во вселенной. Однако властелин все же ошибается, и все двенадцать послушных знаков зодиака склоняются в своем подчинении перед меланхолической Луной - хозяйкой и спутником всех, кто обречен творить под покровом тьмы и мрака. А как же Юпитер? - Тот правит справедливостью, Марс - вечный забияка, чувствующий запах битвы не только на поле брани, но также на кухне и в кузнице, оказывая покровительство поварам, оружейникам и ювелирам. Про Венеру, известную всем своими любовными похождениями, мы писать не будем, как впрочем, и про пронырливого торгаша Меркурия. Итак, звездные маги, пророки и предсказатели, отчаянно пытавшиеся заглянуть в будущее, подчас рискуют своей собственной головой перед царями и вельможами
   - Ну, что же, дружок, - заявил Людовик ХI своему придворному звездочету, - пророчить будущее страны ты можешь, но вот скажи мне, когда умрешь ты сам?
   - Ваша светлость, за три дня до вашего величества!
   Ангел тогда долго смеялся над столь удачной шуткой мудрого обманщика, выторговав себе безбедное существование у напуганного монарха. Примечательно, но, вопрос был задан в день... смерти Людовика - Солнышка, только так и не иначе именовал себя сей господин. Поэтому в день похорон святейшей особы Ангел смеялся еще больше! Надо признать, у ангельского воинства с юмором все в порядке. А так как существа они вечные и смерти неподвластные, любые шуточки, что допускают смертные, всегда проходят на ура. Отважусь сообщить нечто из ряда вон выходящее, но, безусловно, забавное - они без ума от анекдотов! Некоторые даже их коллекционируют. Да, да! Потому что больше коллекционировать нечего!
   Еще больше Ангел смеялся над беднягой Краффтом, придворным астрологом самого Адольфа Гитлера, который вообще был помешан на звездной науке. Карл Эрнестович выдал фюреру прогноз на развитие событий с 1937 по 1945 год, и следует признать, почти не ошибся. Однако хитрый швейцарец, выполнив сложные диаграммы, что легли на стол " третьего рейха", использовал все ту же методику, унаследованную еще от Нострадамуса, но только не в стихах.
   "... 1939 год войдет в историю человечества как начало одной из самых разрушительных войн, и тяжкие испытания лягут на плечи немецкого народа. Особенно тяжелым будет 1945 год, однако в августе ожидается победа"...вот только чья, хитрый астролог не указал. Фюрер от такого прогноза прослезился, Ангел тоже прослезился, изнемогая от приступа смеха!
   Действительно с давних пор существует наука о звездах и их влиянии на окружающие миры. Но прислушиваться следует не только к подсказкам, что звучат извне, а и к тем, что терпеливо ждут внутри нас самих! Почему иные существа, сотворенные на земле, чувствуют приближение шторма еще до момента, когда светило спрячется за тучи, и появятся первые признаки непогоды? Наделены загадочным предвидением, более тонкой и поэтому совершенной внутренней структурой? Вероятно, все обстоит намного проще. Все они остались частью природы, тогда как человек решил выйти из нее или возвыситься над ней, за что тотчас поплатился. И теперь, обратив свой взор на внешние признаки, как всегда оказывается застигнутым врасплох...
  
   Дождь начался вечером, где-то около семи часов, хотя весь предшествующий день радовал прекрасной погодой. Тучи наползли с востока незаметно, сначала одна, словно пришла на разведку, заняв край небосклона, а затем к ней присоединилась другая, и, только объединившись и почувствовав силу, вдвоем они начали наступление. Сверху было небезынтересно наблюдать за тем, как по земле проходит граница света и еще робкой полоски темноты. Но едва обе тучи объединились, как ложная граница исчезла.
   - Будет дождь, - заметила Мария Сергеевна, вдруг осознав, что в комнате стало темно, и появилось желание включить свет.
  - Дождь?
  - Я стала замечать странную особенность - всякий раз перед непогодой появляется слабость, и клонит ко сну, раньше такого не было.
   Для Эдика разговоры о погоде часто воспринимались скорее как простой повод что-либо сказать. Нечего сказать - скажи о погоде, тем более что касалось Марии Сергеевны. Она всегда находила какую-нибудь тему для разговора, порой, по мнению сына, вообще не заслуживающую внимания. А уж о погоде говорила по несколько раз на дню.
  - Как думаешь, будет дождь?
  - Господи, какая разница, - думал Эдик, - дождь, снег, не все ли равно!
  Они сидели в комнате и молчали. Мария Сергеевна на диванчике, а Эдик в кресле у окна. По телевизору смотреть было абсолютно нечего: до обещанного в программе художественного фильма "Овод" еще более часа, а глядеть передачу "Ребятам о зверятах" Эдик считал ниже собственного достоинства. Да и передача шла в повторе. В газете так и написали - "повтор от 14 июля". По правде, Эдик уже видел этот репортаж, где рассказывали, чем нужно кормить волнистых попугайчиков и как их следует обучать человеческой речи. У Марии Сергеевны кроме Толика и Эдика в жизни никого не было и волнистых попугайчиков тоже. А говорить, кстати, этих маленьких райских птичек возможно, но, потратив, минимум лет пять. Эдику пять лет, несмотря на свою молодость, было жалко. Он еще тогда, то есть 14 июля, подумал: это до какой степени нужно одуреть, чтобы всю страну обучить, как попугаев! Парень уже давно заметил странную тенденцию. Когда у него случался выходной, обязательно показывали эту передачу, настойчиво предлагая либо купить морских свинок и заняться их воспитанием, либо завести иную живность.
  - Наверно, все-таки будет.
  Эдик прошел на кухню, бесшумно открыл дверцу шкафчика и молча проглотил сразу две таблетки.
  - Одной достаточно, - вдруг пронеслось в голове.
  - Как одной?
  - Да так, тебе не к чему, а Марие Сергеевне одной вполне.
  - Странно.
  - Ты чайник включи, - услышал Эдик на сей раз знакомый голос из комнаты, - только воды свежей налей. А если не трудно, сбегай в магазин за батоном.
  - За пятнадцать или восемнадцать?
  - С изюмом.
  - Значит, за восемнадцать.
  - Деньги возьми в кошельке в прихожей, - подсказала Мария Сергеевна.
  - Мам!
  - Я забыла, прости, больше не буду.
  С ума можно сойти! Уже скоро год, как работаю, а все одно и то же!
   Подъезд молчал, как впрочем, и улица. Знакомый маршрут, которым он хаживал в магазин еще мальчишкой, преодолел в считанные минуты.
  - Мне с изюмом.
  - Кончились.
  - Как кончились?
   Рыжая тетка занятая, безусловно, более важным делом, чем обслуживание покупателей, даже не подняла глаз.
   Словно разделяя раздражение продавщицы, входная дверь булочной хлопнула его по спине, от чего Эдик едва не вскрикнул.
   - Так, - он лихорадочно принялся соображать, где еще можно в этот вечерний час приобрести батон к чаю. - Ерунда какая-то! Только вчера слушал репортаж. Сколько там тонн собрали? Не помню, но сказали опять рекорд, а тут... мимо Эдик прошагали два батона! И что удивительно! Оба с изюмом! Исправимся, конечно, батоны не могли шагать. Но все мысли и желания в данный момент сконцентрировались именно на этом нехитром продукте хлебопекарни, что и проплыли рядом в авоське какого-то мужчины. А проследовал мужчина из булочной, где минуту назад находился Эдик!
   - Батоны по блату! Да что это такое! - чувство глубокой несправедливости, так знакомое честным и справедливым гражданам, душной волной пронеслось в сознании.
  - Товарищ!
   Обернулись многие, но только не мужчина с авоськой, который напротив прибавил шага и скрылся за углом дома.
   Ребята из наружного наблюдения молча бросились бы вслед, в то время как Эдик просто принимал решение.
   - Вернуться назад и учинить скандал? А если он ошибся? Других булочных поблизости нет, парень знал это наверняка. Откуда тогда у него батон? Нет, даже два!
   В следующее мгновение Эдик уже оказался за углом, но мужчина пропал. Однако путь к отступлению был один, только по тропинке, куда и бросился парень.
  - Точно!
   Одинокая фигура прохожего промелькнула невдалеке, прежде чем исчезнуть за деревьями.
  - Шустрый какой!
  Парень уже припустился в погоню, хотя смутно представлял свои дальнейшие действия. Еще один знакомый двор со скучающими старушками на лавочках.
  - Извините, - Эдик всегда так говорил и знал, как часто это помогает, - вы не видели здесь мужчину с авоськой?
  - С батонами по восемнадцать копеек?
  Определенно, но старушкам в самый раз идти на службу в охранное отделение:
  уж они бы точно не потеряли автобус.
   - Да, он сдачу забыл в магазине, - неизвестно для чего соврал Эдик и сделал честные глаза.
  - Я вчера тоже забыла, - начала какая-то бабка.
  - Подожди ты, - перебила другая, - они в парк пошли вот этой тропочкой, беги быстрей, аккурат и догонишь.
   Что там еще сказала старушка, Эдик не услышал, а припустился по тропинке, что вела через парк к стадиону.
   Эдик бежал. Легко и без волнения, ноги почти не касались земли, и со стороны казалось, что бежит хорошо подготовленный спортсмен, которому чаще приходится передвигаться именно таким способом. И вдруг воспоминания озарили юношу. Точно по этой дорожке он бежал кросс, но тогда в далекие школьные годы занятие это воспринималось как настоящая пытка. А сейчас? Так он не бегал никогда! А почему легкость в движении, ровное дыхание и уверенность в себе?
  - Не туда!
  - Что?
  - Не туда побежал.
  Увлекшись на секунду или другую школьными воспоминаниями, Эдик пролетел мимо и не заметил объекта своей погони. А объект уселся на скамейку, предварительно подложил один лист газеты непосредственно туда, куда он и сам уселся, а второй рядом.
  - Хорошо бегаешь.
  - Чего? - растерялся юноша, восстанавливая дыхание и глядя, как мужчина достает из авоськи бутылку кефира с розовой крышкой из фольги.
  - Форма, говорю, неплохая, - подсказал незнакомец и отломил кусок батона. - Да ты садись, тут хоть и не чисто, но сухо, - и глянул на небо.
  - Как думаешь, будет дождь?
   Если вы забыли, напомню: точно такой же вопрос, слово в слово задала пятнадцать минут назад Мария Сергеевна.
  - Господи, какая разница, дождь, снег, не все ли равно!
  - А вот тут я с вами молодой человек не согласен, - заявил мужчина и направил в рот мягкий, словно вата, кусок батона.
   Эдик вздрогнул - так же, как и с Марией Сергеевной парень подумал, но не произнес вслух про этот дурацкий дождь со снегом!
   - Не ел, аж, с 1912 года, - продолжал незнакомец, с удовольствием уплетая батон и запивая кефиром из бутылки, - булка - ничего, хотя дрожжи не те. Знаете, что главное в хлебе? - Все главное! А иначе есть приходится только когда хлеб теплый. Он и сейчас теплый. Хе-хе-хе.
  - Хе-хе-хе, - передразнил мысленно Эдик, чтобы проверить свою гипотезу.
  - Или ха-ха-ха, - сбил с толка мужчина, - но тогда, то есть в 1912 году, хлеб пекли отменный, как впрочем, и готовили заварную стерлядь. А знает, Эдуард Анатольевич, с кем мне довелось откушать эту самую стерлядь? Сейчас мы вас и проверим. Вернее даже не вас, а вашу систему образования.
   Незнакомец тщательно прожевал кусок батона, на что ушла, может быть, минута, затем смахнул крошки на землю и закрыл глаза.
  
   Ночь, улица, фонарь, аптека,
   Бессмысленный и тусклый свет,
   Живи еще хоть четверть века -
   Все будет так. Исхода нет.
  
  - Вообще-то я чтец неважнецкий, ну так как, узнали?
  
  Умрешь - начнешь опять с начала,
  И повториться все, как встарь:
  Ночь, ледяная рябь канала,
  Аптека, улица, фонарь.
  
  - Хорошие стихи, - подумал Эдик, где-то я их слышал, но вот где?
  - Октябрь двенадцатого, - подсказал мужчина, - неужели не вспомнили? - и тут же хлопнул себя по коленке.
  - Простите великодушно! Программа! Точно, в программе этого нет, хотя мне нравится. Так щемит, у вас не щемит? Я вижу - не щемит, это пока, ... или вот еще.
  
   ... Так идут державным шагом -
   Позади - голодный пес,
   Впереди - с кровавым флагом,
   И за вьюгой невидим,
   И от пули невредим,
   Нежной поступью надвьюжной,
   Снежной россыпью жемчужной,
   В белом венчики из роз -
   Впереди - ...
  
  - Иисус Христос! - закончил Эдик.
  - Верно, но это уже январь восемнадцатого. В смысле правильно закончили вы, а
  вот бедный Саша, то есть Александр Александрович, - тут незнакомец вздохнул, - а куда денешься? Кушать хочется, и обратите внимание - каждый день! Я ему говорю: куда ты лезешь? Какая коллегия? Какой народный комиссариат? А он мне дерзко так, с гневом в голосе:
   - Они в своих усадьбах девок пороли, а до этого их, простите Эдуард Анатольевич, трахали! Так и сказал, даже не так, а грубо. Он же поэт! Лирик, боль нации! Трахали? - Трахали! Поэтому извольте говно убрать сами. Революционное говно, которое вам и оставили революционные матросы с Центробалта. Я ему доказываю, мол, если человек в чужом доме нагадил, так он и себе в штаны нагадит! Он всю страну обосрет! Всю!
  Выпить, говорит, не с кем! Да кто с тобой будет пить? Ты же всем поклонникам и друзьям на прощание в лицо плюнул! Плачет болезненный, слезами умывается. Кефира не желаете?
  - Вы кто?
  - Здрасте! - мужчина глотнул из бутылки и пустил паузу, вероятно, позволив Эдику собраться с мыслями.
  - Так вы уже приходили?
  - Эдуард Анатольевич, вы меня не расстраивайте, очень вас прошу, будьте собранней, у вас же память прекрасная.
  - Вы про Блока?
  - Причем здесь Блок? Разговор о другом, присядьте в конце концов, или мне тоже встать? Не волнуйтесь, спит Мария Сергеевна, дождь начнется около семи, время есть, батон я вам купил. Возьмите сразу, чтобы не забыть. Да не этот, а другой. Успокоились?
   - Вы кто?
   Незнакомец допил кефир и аккуратно поставил бутылку на землю.
   - Ну, хорошо. В данный момент я Николай Трофимович. Вам этого достаточно или нужна фамилия?
  - Какой Николай Трофимович?
  - Как какой? Тот самый, что сейчас отдыхает на своем диванчике, возраст, знаете ли, и с головой не все в порядке. Да сядьте вы, наконец! Остеохондроз проклятый, это надо же так запустить!
   Эдик присел на скамейку, внимательно разглядывая Николая Трофимовича. Невыразительный и поэтому неприметный мужчина в возрасте, немного провалившиеся глаза, добраться до которых сложно, как и попытаться заглянуть вглубь. Скромный, поношенный, но аккуратный костюмчик и усы, как у таракана. Сколько же ему лет?
   - Все же несовершенная система, - заметил Николай Трофимович и повертел головой, - хотя, если принимать во внимание среднюю продолжительность жизни, вполне оправдывает себя. А печень! Как так можно? Словно камень в кармане.
   Возможно, это покажется странным, но настоящий Николай Трофимович - пенсионер республиканского значения, действительно в данный момент забылся беспокойным сном. Он провалился в него совершенно неожиданно для себя, настолько быстро, что не успел даже снять тапки.
  - А почему он в тапках?
  - Почему, почему, - передразнил Николай Трофимович, - вы попробуйте за пять минут найти достойный экземпляр, добежать до магазина и купить батоны! Это в моем-то возрасте! Да еще с набором болячек! Как он так может? А вы спрашиваете, почему в тапках. Хорошо еще в штанах! Вот так, Эдуард Анатольевич.
  - А зачем вам два батона? - начал медленно соображать Эдик.
  - Один для вас, - подсказал Николай Трофимович, - или вам мало?
  - Зачем вы купили два батона?
  - Я же говорю, один для вас!
  - Вы кто?
  - Тьфу! - Николай Трофимович и в самом деле сплюнул на землю. - Родственник. Ваш родственник.
  - Может, вы еще станете утверждать, что я - ваш приемный сын?
   Николай Трофимович нисколько не удивился этому явно провокационному вопросу и задумался.
   - Нет, просто дальний родственник. Дело в том, Эдуард Анатольевич, что все обязательно являются в конечном итоге чьими-то родственниками. Самый удивительный факт, феномен, если хотите, но именно так и обстоит дело!
  - Родственник? - с издевкой в голосе повторил Эдик, - а по какой линии?
  Николай Трофимович вновь задумался.
  - По материнской, конечно!
  - А почему не по отцовской?
  - Здрасте. Да кто же станет на мужиках жениться? Это, простите, только люди
  могут до такого додуматься!
   - Я что-то вас не понимаю, - признался Эдик, чувствуя полный бред предложенной для обсуждения темы.
   - А вот и не бред! - Николай Трофимович еще разок крутанул головой, да так, что стал отчетливо слышан треск шейных позвонков, - "Заветы двенадцати патриархов", вам о чем-либо говорит это название?
  - Не говорит.
  - А зря! Самая настоящая диссидентская литература, но ветхозаветная! Короче, ересь, объявленная вне закона.
  - Где?
  - Там, - и Николай Трофимович указал перстом наверх, - самое интересное, составлена группой авторов. Заметьте! Анонимных летописцев, а почему?
  - Почему? - повторил юноша.
  - Вероятно, боялись возможного преследования. Цензура, дорогой мой, не только на земле существует! За такие откровения к пожизненному заключению не приговорят, а дадут высшую меру!
  - Простите, это как?
  - Вечное заключение! Вечное! Вы только вдумайтесь! Страшней наказания не бывает. Одно слушание длится десятки тысяч лет.
  - Как десятки? - поразился Эдик.
  - Да так, - Николай Трофимович полез в карман и достал пачку " Беломорканала", надул щеки, ловко дунул в гильзу папироски и... выдул весь табак, - не куришь?
  - Нет.
  - Правильно, а Николай Трофимович и курит и, хе-хе-хе, печень уже отваливается, а все туда же. Именно десятки тысяч лет глядят присяжные на последствия, что разворачиваются на земле, смекаешь? А как определить, чем они вызваны, эти последствия, а если вдруг ошибка? Сплошная морока!
   - Вы что-то про родственные связи говорили, - напомнил Эдик, пытаясь вернуть собеседника к исходной теме разговора.
   - Какие вы все-таки нетерпеливые, - Николай Трофимович вновь достал папироску и вновь выдул из нее табак, - в двух главах этой удивительной книги есть крамольные мысли, ставящие такой знак вопроса, - и наглядно показал юноше какой, нарисовав в воздухе огромную загогулину.
   - Авторы объявлены в розыск! - и, понизив голос, доверительно сообщил, - но пока не нашли. Хотя дело безнадежное, найдут рано или поздно, все равно найдут. Не подгоняйте меня, Эдуард Анатольевич, мысль я не теряю. Под вопрос ставится вся картина мироздания! Представляете? Оказывается, как утверждают авторы, не люди согрешили, а... - тут Николай Трофимович достал еще одну папироску и, чиркнув спичкой, глубоко затянулся.
   Эдик, помня просьбы понапрасну не торопить, молча наблюдал за синим дымком, что поднимался в воздух.
  - Тебе чего? Папироску дать?
  Эдик не понял.
  - А кто согрешил?
  - Ты о чем? - на юношу уставились сердитые старческие глаза.
  - А причем здесь родственники?
  - Ты парень шел бы отсюда, чего пристал? Скамеек тебе мало? - и Николай Трофимович, уже настоящий подозрительно покосившись на Эдика, придвинул к себе батон, а через секунду вообще положил его с другой от себя стороны, подальше от странного юноши.
   Домой Эдик вернулся подавленный и без батона.
   - Представляешь! - встретила его Мария Сергеевна, - заснула, и чайник весь выкипел. А ты где так долго ходил, а булка?
  - У нас в роду такого Николая Трофимовича не было?
  - Николая Трофимовича?
  - Да, с колючими глазами, сухонький, но крепкий.
  - Был.
  - Курящий?
  - Цигарку изо рта не вынимал, - испугалась женщина, - а ты откуда его знаешь?
  - Сейчас встретил, поговорили немного.
   Мария Сергеевна сначала ойкнула, затем побледнела, а уже только потом обмякла и сползла на пол. Уже, кстати, не в первый раз. Вот вам и несерьезная наука,
  а соединение Луны с Плутоном действительно адская смесь и вызывает она не только недомогание, но и ведет к ослаблению памяти, нарушению координации движений и проявлению... слабоумия! Подмечено абсолютно верно.
  
   Последствия были такие. Мария Сергеевна взяла больничный: все же два коллапса, что уже наводит на мысли, о какой ни есть, но системе, а это уже, извините,
  смахивает на болезнь. А что такое больничный?
   Ночь, улица, фонарь, аптека,
   Бессмысленный и тусклый свет...
   - Больше отдыхайте, спите, читайте и главное не волнуйтесь, - таков был рецепт, что прозвучал из уст участкового доктора - равнодушной и холодной женщины, которая не нашла никаких признаков хоть какого-либо заболевания у бедной Марии Сергеевны, - анализы неплохие, давление соответствует возрасту.
   Эдик тоже взял пару выходных. И если первый день пролетел быстро: пришлось посетить почти все аптеки в поисках лекарств, что имеют странную тенденцию заканчиваться именно в тот день, когда в них возникает острая необходимость, то второй день юноша откровенно изнывал от тоски, не зная, куда себя деть. Заходила Ира со своим чудо аппаратом, глянула критически на рецепты и заявила, что выписали самые дорогие.
  - Уже купили? Посоветоваться нужно было со мной.
  - Бедный парень весь город обегал, - заметила Мария Сергеевна с диванчика.
  - Не бегал я, а на троллейбусе, при этом бесплатно.
  - Все равно целый день ушел, - сокрушалась Мария Сергеевна, словно в обморок рухнула не она, а Эдик.
   Вообще-то хворать Мария Сергеевна не умела. Есть такие странные люди, которые не умеют болеть, вот как раз к ним и принадлежала пострадавшая. Болеть, оказывается, тоже надо уметь! Другой какой, если, не дай бог, захворал, так на него приятно посмотреть. Как там говорят: краше, чем в гроб кладут. А тут одно недоразумение, ни минуты покоя, телефон к обеду весь перегрелся - в прямом смысле в руки не взять. Всех обзвонила, и ей все позвонили. А телефон где? Правильно, в прихожей. Кто первым предложил устанавливать телефонный аппарат в прихожей - голову оторвать нужно! Больная на ногах целый день!
  - Ты, Маша, береги себя, больше лежи, - советует одна знакомая.
   - Эдик уже взрослый, пора о себе подумать, - подсказывает через тридцать минут другая, - вот когда у меня была ангина в прошлом году. Или в этом году? Вася, когда у меня была ангина? Говорит, три года назад. Странно. Так вот, когда у меня была ангина...
  - Это из-за работы, - выдвинула свою версию третья подруга, - знаю, ты не скажешь, но постоянно на нервах, вот, к примеру, я. У меня был самый настоящий нервный срыв. О, это страшно! Петя, помнишь?
   Эдик поставил стул в прихожей и принялся удлинять провод - прекрасный повод скоротать время и мысленно заткнуть себе уши, чтобы в сотый раз не слушать о непонятной и таинственной болезни, о которой с воодушевлением и небольшой печальной ноткой в голосе поведала всем сочувствующим Мария Сергеевна.
   Самое интересное. Эдик по неизвестной причине не проявлял особенного беспокойства ни по поводу "заболевания" Марии Сергеевны, ни в отношении подозрительного типа по имени Николай Трофимович. Одно слово - флегматик, нервная система - железная, и раскачать ее житейским бурям сложно.
   - Чего ему от меня надо? - рассуждал юноша, стуча молоточком и протягивая прозрачный проводок вдоль плинтуса. - Что за книга такая? "Заветы двенадцати апостолов"? Нет, не так. Слово какое-то древнее.
  - Мам!
  - Что?
  - Знаешь такую книгу "Заветы двенадцати" то ли апостолов, то ли еще кого-то?
  - Нет, не знаю, а откуда у тебя такой странный интерес.
  - Попроси, чтобы перезвонили минут через пять или лучше через десять, я уже провод протянул, и телефон в комнату поставим рядом с диваном.
   Звонок раздался уже под вечер, и Эдик успел поднять трубку, прежде чем это наглое и невоспитанное изобретение человечества пропищит еще раз. А так как днем времени было предостаточно, юноша протянул провод не только в гостиную, но и в свою комнатушку.
  - Слушаю, - он уже приготовился сообщить, что Мария Сергеевна отдыхает.
  - Как здоровье?
  - Кого?
  - Марии Сергеевны, конечно, - уточнил мужской старческий голос.
  - Она спит.
  - Я знаю, что она спит, как здоровье?
  - А вы, простите, кто?
  - Как кто? Николай Трофимович!
  - Николай Трофимович умер! - злорадно сообщил Эдик.
  - Как?
  - Да вот так! Взял и умер!
  - Минуточку, - попросил немного растерявшийся голосок, - сейчас проверим...никак нет, целехонький еще пока.
  - А я говорю, умер, - настаивал Эдик, не повышая при этом своего голоса.
  - А-а-а-а! - захихикала вдруг трубка, - вы о своем прадедушке. Они точно умерли, а вот этот еще поживет. Сегодня рубился в домино, как молодой! Устал ждать, когда заснет, бодрый старикашка, кстати, ветеран. Воевал на Курской дуге, ордена имеются, и тоже Николай Трофимович и тоже курит. Нас тогда, Эдуард Анатольевич, прервали, поэтому примите мои извинения. Накладочка произошла, кто же знал, что он так быстро проснется. Всегда спал два часа, а тут и тридцати минут не прошло. А книжка называется
  "Заветы двенадцати патриархов", не апостолов, а патриархов. Но ее достать невозможно, как впрочем, и другую " Книга Еноха". Тоже не слыхали? Неудивительно, забавная вещица! Ну, а про НЛО слыхали, небось?
  - Про НЛО?
  - Да, как у вас обзывают инопланетян.
  - И что?
  - Так вот этот Енох и был первым, кого эти самые инопланетяне и забрали.
  - А зачем его забрали?
  - А кто их знает? - вопросом ответил Николай Трофимович и принялся дуть в трубку.
  - Чего это вы опять балуетесь?
  - Да старикашка вредный, приспичило ему опять покурить, а я терпеть не могу табака. Не представляете, от усов так и смердит, а смолы в легких - лодку обработать можно!
  - А чего его забрали? - повторил Эдик.
  - Ну, это я могу только предположить. Во-первых, все-таки уникальный образец, один из немногих, кто, как утверждают многие авторитетные личности, общался с самим.
  - С кем?
  - Фу, какой вы не сообразительный. С Богом!
  - И что?
   - Как что! Ну, вы, Эдуард Анатольевич, даете! У вас, извините, на земле много таких, чтобы вот так непосредственно? Раз, два и обчелся! Верно?
  - Верно, - согласился Эдик.
  - Но главное в другом, - заговорщеским тоном продолжал Николай Трофимович...
  - Не люди согрешили, - неожиданно вспомнил Эдик незавершенную фразу.
   - Точно! Сыны неба - ангелы! - продолжил голос. - Когда на земле родились прекрасные по красоте дочери, устоять против этой красоты не смогли даже ангелы! Вы представляете? И взяли себе в жены по своему выбору и вошли к ним и жили с ними, и началось страшное!
  - А чего началось-то?
   - Бардак. Людям открылись тайны ремесла разного: что мечи ковать, что зеркала лить, врачевать, в кореньях толк понимать и по звездам определять знамения и в будущее смотреть.
  - И что в этом плохого?
  - Так знания даны не всегда во благо, - подсказал Николай Трофимович и вновь принялся дуть в трубку, - простите, еще одну папироску выдую, так сказать наперед, спасу нет, до чего вредный старикашка!
  - И что?
  - Эдуард Анатольевич! Вы своим "и что" меня угробите! Это же дурная репутация!
  - Вы о чем? Обо мне или о Енохе?
  - О книге, сударь, о книге! Весь Ветхий завет благодаря этому пасквилю оказался под угрозой! Подвергалась критике идея мироздания. Это же прямой выпад, самая вредная ересь! Прямая дорога на костер для смертных и вечное заключение для авторов!
  - А я тут причем? И что за странная форма общения?
  - Следую вашим пожеланиям, - уточнил Николай Трофимович, - по телефону вам удобно и привычно, не отвлекает и лишних вопросов не возникает. Образ? Я вам уже говорил, первый ближайший объект, что оказался под рукой, а потом привычка. Второй раз уже легче общаться.
  - Третий, - подсказал Эдик.
  - Ну да, третий, - согласился Николай Трофимович, - кажется, нам опять помешают...
  - Кто это? - раздался почти тот же, но, несомненно, еще сонный голос.
  - А какая разница! - обнаглел Эдик.
  - Костя ты?
  - Совет ветеранов.
  - А вот вы мне и нужны, - радостно сообщил еще один Николай Трофимович, - я тут как-то вам звонил, никто трубку не берет! В четыре часа уже никого нет! Хороши работники, ничего не скажешь! Если бы все работали так, как вы, мы уже бы давно сдохли!
  - Простите, - решил схитрить Эдик, - это номер 7-17-09?
  - Нет, это 9-07-17.
  - Значит, ошибка, - и повесил трубку.
   Теперь у Эдика была реальная возможность самому выйти на связь! Правда, если в этом будет необходимость.
  
   Николай Трофимович прослушал сигналы отбоя, что оставил после себя Эдик, и глянул на пол, усеянный табаком.
   - Да, совсем уже того, то в тапках в парк отправился, то папироску обронил. Затем достал пачку "Беломорканала" и пересчитал папироски. Опять не хватало двух штук! Нет, трех! Первую выкурил в семь, вторую, когда за газетой стоял. Третью уже дома.
   Крехтя, поднялся и прошлепал на кухню. Курил Николай Трофимович только на кухне, и там же стояла пепельница - большая белая собака, что разлеглась, вытянув вперед лапы. И надпись "Дорогому Николаю Трофимовичу от друзей". Ветеран насчитал десять папирос, вернее, все, что от них осталось, а в пачке обнаружил только семь штук. Верно, три папироски исчезли! Пускай, одну обронил, получается, не хватает двух штук!
  Никого сегодня Николай Трофимович не угощал. Ошибка исключалась! Уже много лет он никому не предлагал папироски. Дурака нашли! Одному дай, другому, вот уже двух нет. Это только в один день, а если, скажем, в неделю - уже четырнадцать! Почти цельная пачка! Где вы видели такого идиота, чтобы цельными пачками швырялся? Какая тут, к лешему, пенсия? Это какая пенсия нужна!
   - Ах, они обормоты! Ну, доберусь я до вас! Вы еще меня узнаете, сейчас я вам, куда я ее положил?
   Желание бурной деятельности коварно охватило ветерана, отчего он стал суетиться еще больше, не забывая, впрочем, что-то бубнить себе под нос.
  Наконец, нашел все, что требовалось для предстоящей работы, и задумался. Однако только на мгновение.
   - А чо тута думать! - взбодрил себя Николай Трофимович и вывел на листе бумаги первое предложение.
  
   В редакцию областной общественно-политической газеты "Путь Ильича" товарищу главную редактору...
   Тут Николай Трофимович бодро поднялся и глянул в купленный им свежий номер той самой газеты, куда и приготовился написать.
   ... товарищу главному редактору Шлямбуху Г.И.
  
   На этом месте Николай Трофимович вновь задумался и сначала про себя, а затем вслух произнес:
   Шлямбуху или Шлямбух? Подожди, в газете как написано? Главный редактор Шлямбух Г.И. Кто? - Шлямбух, Кого? - Шлямбуха, Кем? - Шлямбухом, О ком? - О Шлямбухе. Кому? -Шлямбуху! А если вдруг все же Шлямбух?
   Николай Трофимович еще раз поднялся и вновь прошлепал на кухню, чтобы выкурить папироску, а заодно решить сложную лингвистическую задачу, еще минуту назад не существовавшую!
   - И что за фамилия такая? Еврейская что ли? Вряд ли, наверно, немецкая. Точно, немецкая. Погоди, какая немецкая? Главный редактор общественно- политической газеты - немец! Ерунда какая-то! Куда общественность смотрит! Они что там с ума сошли? Не могли с нормальной фамилией мужика найти? Г.И. - Ганс какой-нибудь! Или Генрих, - еще больше рассердился Николай Трофимович, - определенно наступление жидомассонской партии!
   Словно разделяя неудовольствие Николая Трофимовича, сердито пискнула папироска, и даже искорка отлетела.
   ... товарищу Щлямбуху Г.И., - уперлись через несколько минут глаза, и тут же жирная клякса медленно сползла на товарища Шлямбуха, также разделяя, вероятно, и недовольство папироски и самого Николая Трофимовича.
   Заметим, что в те давние времена никаких шариковых ручек не существовало. Строчили исключительно перьями, предварительно выполнив сложную и не всегда безопасную процедуру заправки чернилами. Однако на этом риск не заканчивался, и в любой момент существовала опасность испортить не только текст, но настроение, что и произошло в нашем конкретном случае.
   - Какое все же ты говно! - то ли о главном редакторе, то ли о ручке, воскликнул в сердцах Николай Трофимович.
   Отступать перед возникшими трудностями было совсем не в традициях боевого ветерана, поэтому уже через пару минут на столе появился еще один чистый лист бумаги, но ручка, еще мгновение назад высказавшая в поддержку Николая Трофимовича, заартачилась и перестала писать!
   - Заговор? Плохо вы меня знаете! Вот теперь обязательно напишу! Сдохну, но напишу! Так, в тридцать вторую схожу. Нет, я их мальчонку давеча отчитал и уши нарвал, жаловаться приходили. Это надо же! Кто кому должен жаловаться? Не со злобы, говорят! А он что, со злобы? Говнюки, а еще антелигенты. Значит, пойду в тридцать третью. Точно там учительница живет, хорошая, строгая женщина. Да этого Витьку драть надо, как сидорову козу, говорит. Молодец, если каждый мимо пройдет, какой коммунизм? Мы из социализма никогда не вылезем! К ней и пойду, может она знает, что мне с этим Шлямбуром делать?
   В тридцать третьей квартире действительно жила учительница - вела начальные классы, это те, что с первый по четвертый. Очень ответственный возраст, закладывается фундамент всего дальнейшего образования! С другой стороны дети боготворят, в рот смотрят, глазами поедают, каждое слово на лету хватают, а уж родители! Такого внимания никто не получает, ну, если только лечащий врач. Прошу не путать с участковым! В общем, уважаемый человек полностью отдавшая себя без остатка детям. Но чужим, своих детей, как впрочем, и мужа у бедной женщины не было. Увы, такова доля людей, преданных своей профессии.
  
   Григорий Ильич, как вы помните, всегда просматривал почту сам, а уже потом принимал решение и определял, кому конкретно заниматься тем или иным вопросом. Граждане писали активно, и Григорий Ильич уже подумывал учредить такую колонку, где бы поместить самые злободневные проблемы, которые и поднимало население. "Жизненная позиция", " Нам пишут", "Не могу молчать!" - перебирал в своем воображении название новой рубрики Григорий Ильич, изучая полную ахинею, которой был завален стол главного редактора.
  
   ... пишет Вам ветеран Великой Отечественной войны, кавалер ордена Славы Савушкин Николай Трофимович, проживающий по адресу...Вот уже на протяжении многих лет я курю папиросы "Беломорканал" фабрики им. Урицкого. Хорошие папиросы, нечего сказать, вкусные. Картон добротный, не мнутся, один раз даже в лужу упали. Думал все, а нет! Поднял, только одна папироска испортилась, а остальные как новенькие. Молодцы люди, стараются, душу прикладывают, чтобы нам, ветеранам, можно было вспомнить свои боевые будни и погрустить. И цена хорошая, хотя говорят, на этом Беломорканале людей загубили, но я не верю, так как это провокация.
   Так вот, уважаемый главный редактор, я, конечно, не знаю, может, Вы не курите. Сейчас многие не курят, боятся за свое здоровье. Детям - правильно, курить вредно, хотя как сказать! Я, к примеру, курить начал давно. Когда и сам не помню, но курил только "Беломорканал". Всегда оставался преданным этим папиросам. Пару раз случалось, что в ларьке не завезли. "Любительские" брал, уже не то! Кислые какие-то, а у меня кислотность повышенная.
  
   - Бред какой-то, - подумал Григорий Ильич и принялся разминать шейные позвонки, равно шестнадцать раз. - Хотя ветеран, может, он контужен был? Не все же в обозе сидели! Поди, разберись сейчас, как очередной парад, так мест на трибуне не хватает. И каждый раз все их больше! А должно быть наоборот. Странно.
  
   ... а пишу я вам вот по какому поводу. Намедни открываю пачку и что же я вижу? А вижу я полное и окончательное разгильдяйство! Сколько в пачке должно быть папиросок? Да и считать не нужно, тут черным по белому указано 20 штук! А в моей пачке восемнадцать! Хорошо, думаю, ошиблись люди. С каждым может произойти. Неприятности какие, или еще чего там. Открываю другую пачку, опять восемнадцать!
  Тенденция, однако! Нет, поймите меня правильно. Я к тому, что сегодня забудут доложить две папироски, потом еще две, а завтра, того гляди, забудут в пенсии насчитать две бумажки! Мы, конечно, обсудим на Совете ветеранов данную проблему, уже внесли в повестку дня (основной докладчик я сам), но с другой стороны желаю привлечь внимание широкой общественности к данному факту и надеюсь в вашем лице найти полную и окончательную поддержку.
   Пачки я сохранил обе, как вещественное доказательство, а мог, кстати, и выкурить, урон опять таки, болезненный удар по моему скромному семейному бюджету.
   Число, подпись.
  
   Григорий Ильич задумался. С одной стороны, прав ветеран - бардак! Но с другой, как проверить? Вот она пачка закрытая, сколько там папиросок? Написано 20 штук, а как открыл? Как ты докажешь, что там восемнадцать? А, может, ты сам и выкурил эти недостающие две папироски? Принять меры необходимо, но вот какие? Да, газета общественно-политическая, но это не означает, что нести можно все, что вздумается! А после того обидного прокола с доярками, тем более рисковать нельзя. Снять могут! Как назначили, так и снимут! Кавалер ордена Николай Трофимович. Другой бы в ларек побежал, поскандалил, может, и обменяли бы ему пачку? Почему не поменять? Курить тебе пора бросать, Николай Трофимович! Вот верное решение! Бросать курить, а не папироски в пачке считать! А вдруг у тебя, как это, провалы в памяти? Последствия контузии! Да просто человек в возрасте, уже не знаешь, что от него ожидать, а тут ветеран войны, а вдруг он на Курской дуге воевал? Это же ад! Нормальным оттуда не вернуться.
  Да и почерк какой-то подозрительный! Точно! Почерк-то женский! Аккуратный, правильный, как у учительницы начальных классов! Если ты ветеран, сколько тебе лет? То-то же! Ручонка должна дрожать, а тут, ишь ты - подишь ты, завиточки сплошные, цветочков только не хватает.
   И непонятно, с какой целью Григорий Ильич понюхал лист бумаги.
   - Если этот ветеран смолит свою махорку, стало быть, должен присутствовать запах табака! Да и сам Григорий Ильич никогда не курил, обоняние прекрасное, как у собаки!
   Странно, но запаха не было никакого! Чтобы убедиться в правильности выбранного пути, главный редактор принялся, как настоящий пес, обнюхивать и остальные письма, что вольготно разместились у него на столе.
   - Ага! Вот тут определенно есть запах, но какой? Так это же капуста! А здесь? Непонятный какой-то, но есть!
   И вдруг Григорий Ильич почувствовал знакомый запах. Где же я его встречал? Несомненно, я его встречал, - и шумно втянул носом еще раз. А когда он открыл глаза, которые, кстати говоря, закрыл, чтобы больше сосредоточиться, увидел испуганного Лешу!
   Еще секунда потребовалась, прежде чем Григорий Ильич осознал, какую странную картину он собой представляет! По столу, заваленному бумагами, с закрытыми глазами ползает ответственный товарищ и пыхтит носом! Кошмар! Именно так и не иначе Леша Константинов и подумал, войдя, как всегда без предупредительного стука в кабинет своего шефа.
   - Так это ты! - несомненно, запах принадлежал Леше, одеколон, "Красная Москва". Подожди! И Григорий Ильич тоже пользовался " Красной Москвой". Так все же чей это запах, Алексея или его самого?
   Главный редактор встал из-за стола, вернее слез с него и, стараясь, как можно незаметней, приблизился к Леше. То есть, между прочим, вроде, как вышел навстречу,
  и даже руку протянул. Леша еще больше растерялся, но руку пожал. Впервые за много лет ему было оказано такое внимание. Скажите, что тут особенного? Пожал тебе руку начальник, у мужчин это принято и довольно широко распространено. Но дело в том, что Григорий Ильич никогда прежде себе такого жеста не позволял. А тут вышел и руку трясет! И как-то подозрительно носом водит. И Леша тоже носом стал водить и тоже незаметно.
  - "Красная Москва", - говорит Григорий Ильич и улыбается.
  - "Красная Москва", - кивает головой Леша.
   Дело в том, что и все остальные уважающие себя мужчины славного города "N" испускали запахи "Красной Москвы"! И Олег Витальевич, и Вадим Леонтьевич, и Виктор Николаевич (или Николай Викторович?) - все! Других ароматов быть не могло! Не продавали более никакой мужской парфюмерии! Только "Красная Москва" и точка!
   Поэтому и главный редактор и молодой подающий надежды журналист оказались оба правы и пахли абсолютно одинаково.
   А Григорий Ильич продолжает Леше руку трясти. Ну, понятно, случается, скажем, встреча друзей после продолжительной разлуки. Не виделись многие годы, радость переполняет: живы оба! А тут - какой он мне друг? А виделись вчера, час сидели или около того.
   Поясним. Главный редактор просто думал, а рука тряслась автоматически. Как ей сигнал поступил из центра управления, так мышцы и принялись сокращаться. А обратной команды - нет! Вот она, родимая, и трясется, и Леша вместе с ней.
   - Возьми-ка дружок вот это письмецо, - неожиданно для себя произнес Григорий Ильич, - все-таки ветеран, уважить надо.
  - А что за письмо?
  - Прочитаешь сам, так, ничего серьезного, съезди или позвони, короче, прояви внимание к старости. Старики, они любят, когда к ним с почтением. Им уже больше ничего и не нужно, а то, что ворчат, так время подойдет, и мы будем ворчать.
  - А как же статья? Вы же обещали.
  - Работай дальше, материал собирай, с людьми общайся. Всему свой срок, не переживай.
  - Десять пятниц на неделе, - подумал Леша, но вида не показал.
  - До пятницы управишься? - и главный редактор перестал трясти руку у молодого коллеги.
  - А почему до пятницы?
  - А потому что в субботу мы отдыхаем, и в воскресенье тоже, - подсказал Григорий Ильич, - и к семинару готовься.
   Леша кивнул головой и понуро направился к двери, держа подмышкой папку со своей статьей, которой вновь зарубили путь к читателю.
  
   Николай Трофимович слово сдержал и с докладом выступил. Готовился основательно: в библиотеку сходил, материалы последнего пленума поднял, башмаки в ремонт отнес. Взяли - страшно сказать! Три рубля взяли! А что там делать? Работы, ну, рубля на полтора. Где полтора? Рубль от силы! Каблуки поправить и три рубля! С ума сошли. Он и сам справился бы, большого мастерства не нужно. Старые набойки снять и новые прибить, и делов -то. А тут три рубля. Ладно срочный ремонт, еще как-то можно понять и объяснить, а тут: зайдите через неделю! Да что там неделю делать? Точно, с ума сошли!
  - А гарантия какая? - спрашивает.
  - Чего?
  - Гарантия, говорю, какая?
  - Дед, ты что! Какая гарантия, ты на себя посмотри!
   Хамы, кругом одни хамы! И планки зря не надел. Вот жизнь пошла, если планки, да орден не наденешь, так на тебя сверху вниз глядят.
  - Чек тогда давай.
  - Какой такой чек? Забирай свои башмаки, видишь, очередь стоит.
  - А я кто? Я разве не очередь! Да мне полагается без очереди! Во, гляди, у меня удостоверение ветерана! Разуй глаза-то.
   Вышел взъерошенный весь, как воробей, налево посмотрел, направо, настроения никакого!
  - Дедушка, вам помочь?
  - Ты о чем?
  - Через дорогу перевести?
  - Да я тебя сам не только переведу, так и перенесу! На руках! А ты кто? Пионер? А почему без галстука?
  - Так в школе в галстуке требуют, а я во вторую смену.
  - Ладно, если требуют, тогда переводи. Вон, туда мне.
   Николай Трофимович бросил критический взгляд на пионера без галстука и немного отошел, в смысле помягчал.
  - Куришь?
  - Нет, не курю, - заверил пионер, ожидая зеленного глаза светофора.
  - И никогда не курил?
  - Курил.
  - Молодец, - похвалил Николай Трофимович и сам крепко взял парнишку за руку, - я тоже курю. Одна радость и осталась в жизни: папироску засмолить и душу отвести. А что бросил? Дорого?
  - Пионерам курить нельзя.
  - Как нельзя? - удивился ветеран, - это почему нельзя?
  - Просто нельзя и все, - объяснил пионер.
  - Интересно! Если будешь курить, кури " Беломорканал", знаешь, такие в синей пачке?
  - Знаю.
  - Ты гляди, и в самом деле, знаешь?
  - Пойдемте, наш свет, - подсказал пионер и первым шагнул по переходу.
   Про здоровье Николай Трофимович, конечно, приврал, Не было здоровья, не осталось уже, один только боевой дух. Кости ломит страшно, особенно перед непогодой. Как заломит, хоть волком вой, а он и подвывал тихо. Сядет на стульчик и давай гладить ноги, вроде как отвлекает себя или боль? И тихонько так, в полголоса: ууууу, ууууу. Помогает, ей богу, помогает. А когда рюмочку ковырнет, так хоть в пляс готов пуститься.
  А тут еще напасть новая. Провалы в памяти! Вроде дома сидел, глаза открыл и уже на лавочке! В тапках! Башмаки в ремонт сдал, те, любимые, Больно хороши, и не жмет нигде, а легкие какие! Совсем ничего не весят. В тапках, вот конфуз! А кому какое дело? Вот если бы без штанов, тогда, конечно. А хоть бы и без штанов? Все равно, кому какое дело? Нет, без штанов нельзя, не поймут. Точно, не поймут. А кто меня понимал, пускай и в штанах? Отживший элемент, когда-то радовался, как дитя несмышленое. Всех поубивало! Всех! От Борьки один сапог остался, а он хоть бы что - землей присыпало и ни царапинки. Разве так бывает? - Бывает. Орден дали и комнату, а потом и квартиру, правда, на пятом этаже. Лифт? Вы что! Это же пятиэтажка. На площадке четыре соседа, двоих вы уже знаете. Почтовые ящики, знаете, где? На втором этаже, чтобы почтальону легче работалось. А ему получается в радость, каждый день с утра пораньше вниз (еще куда ни шло), а потом вверх!
  - Ну, я побежал?
  - Только "Беломорканал", понял? - вместо прощального слова, напутствовал парнишку Николай Трофимович.
  - Понял, - и пионер исчез из вида.
  - Знает он, - по-стариковски пробубнил ветеран, - все они знают! Вчера на свет появился и, подишь ты, все он знает.
   Кстати, доклад и в самом деле получился неплохой. Знаете, сдерут все, перепишут слово в слово, и мыслей никаких! То есть мысли, конечно, присутствуют, но не твои - чужие мысли. А тут все иначе. Мыслей как раз многовато, даже слишком, а все почему? От души написано, но с опорой на первоисточники. Николай Трофимович и сам себе поражается, так ловко у него получилось. Сидел плотно, утром встанет, мусор вынесет, газету купит и за стол. Да. Радио и то выключал, чтобы не отвлекало. Раньше он радио не замечал. Говорит себе и говорит, не мешает, а тут выключил. Послушал прогноз погоды. Бестолковый страшно: то ли солнце, то ли дождь, а он и сам знает, у него кости лучше любого барометра. А тут женщина приятным голосом, мол, ожидается переменная облачность, местами по республике дожди, температура в городе сейчас семнадцать градусов. Так это любой дурак скажет, какая сейчас температура! Ты скажи, какая будет завтра. Хорошо, вечером скажи, если не знаешь, что ожидает завтра. Но голос приятный, наверное, красивая дикторша. По радио не видать, но, вероятно, хорошенькая. Больно голосок сладкий! А доклад злободневный получился, а иначе Николай Трофимович и не умел. Сначала, как того и требуется, осветил политический момент. Кратенько, на две странички всего, а мог бы и больше, да и ума не нужно, перекатал бы с газеты, а он только за основу взял, а потом уже самостоятельно, и сразу к жизни. На папиросы пришлось основное выступление, вся тяжесть легла. И так он хлестко тему обозначил, что у секретаря собрания скулы вмиг свело, и курить захотелось! Это Николай Трофимович нутром почувствовал. Остальные тоже заелозили на стульях. Курить охота - спасу нет! А он, ну, Николай Трофимович чешет, как ни в чем не бывало, в корень режет и паузу пускает.
  - Все, - говорит секретарь собрания, - ты, Савушкин, своими словами.
  - А чьи это слова? Кто днями пыхтел? Извелся весь! Своими словами! Ну, дает, а еще секретарь!
  - Перекур! - требуют другие.
  - Какой перекур? Прения сначала, а потом перекур!
   Пришлось ставить вопрос на голосование. Николай Трофимович воздержался, хотя курить хотелось больше всех!
   Вышли на улицу, тепло еще, все же лето. Докладчик последним папироску достает и в руках вертит. Вертит себе и вертит. Это какая выдержка нужна! Многие оценили, так и говорят, ты, Трофимыч, закругляйся, а то развел бодягу. Бодяга!!! Ты сам попробуй подготовить доклад! Мозгами своими пошевели, поди, у тебя там уже бурьян, да иван-чай! Бодяга! Еще минут пятнадцать, если своими словами. А если не своими? Тогда короче. Да что вы к мужику пристали? Как решит, так и будет! Одной бумаги вон, сколько извел, верно?
   Николай Трофимович ухмыляется себе в усы. Удобная штука, все же, эти усы, во-первых, конспирация, не видно, что там у тебя на уме, да и самих зубов не видать. Один зуб, вернее коронку безобразно сделали - торчит, как клык, а за усами не видать. Мужик делал по блату. Вот и сделал: сказать невозможно, и свист раздается. Николай Трофимович и свистеть никогда не умел. Специально в молодости обучался. Не получается, хоть ты тресни. У всех получается, а у него - нет. А тут вышел от стоматолога и как свиснет. Еще неделя ушла, чтобы взять себя под контроль, то есть разучиться свистеть без необходимости. Слов нет, свист штука нужная. К примеру, на автобус опаздываешь. Все, шансов никаких, водитель уже дверь закрыл, а другой автобус через двадцать минут. Какой наивный пенсионер кричать начнет или с дуру еще побежит! А тут свистнул на манер милицейского свистка и идешь себе, не спеша, поплевываешь. Удобно.
  - Ну, что товарищи, давайте заканчивать, - это секретарь, - покурили и к прениям.
  - Шельма! Сам закончил курить, а на других ему чихать! А как закончил? Зачем, спрашивается, плевать на папироску? Он всегда плюет на папироску! Пустит желтую слюну и смотрит, как огонек помирает.
   Прения - всегда серьезно. У каждого свое мнение, обязательно отличное от других. В прошлый раз обсуждали, куда ставить скамейку. Понятно, если скамейка в твоем дворе. Вопросов - никаких, в смысле, как раз много вопросов. А если ты живешь через дом или вообще через два на другой улице? Какая тебе разница, где установить скамейку? Оказывается, огромная! Спорили до хрипоты, раз десять ставили на голосование. Воздержавшихся не было! Все же ветераны - активная прослойка общества, что там ни говори.
   А Николай Трофимович не прост, далеко не прост, недаром в артиллерии служил. Царица полей! Народ вроде выдохся уже, а он так, к слову: я, мол, и в газету написал. Секретарь - тот аж побледнел, обиделся - точно! Как в газету? Какую газету? Товарищу Шлямбуру, главному редактору. Уже звонили, обещали поддержать.
   - Николай Трофимович, дорогой!
   У него все дорогие! Как не по шерстке, так сразу и дорогой!
  - А как же коллектив? Как же Совет ветеранов! Нет, так дело не пойдет!
  И вновь прения, и вновь обсуждение. Подписи нужно собрать! Всех! И чтобы письмо коллективное, зачем, спрашивается, собирались? А где коллектив, там и сила. Глаза не закроешь, под сукно не пихнешь!
   В общем, вышел Николай Трофимович после собрания и чувствует. Устал, слов нет. Больше от эмоциональных переживаний, эти же эмоции нервную систему точат, но все равно хорошо. И товарищи поддержали, значит, не ошибся.
   Про ветеранов получилось неплохо. Все-таки нужно отдать им дань уважения, тем более что не за горами уже маячили времена смутные и безнравственные, когда возраст не в радость, а заслуги - пустая болтовня и откровенный словесный блуд, возведенные лицемерными потомками в мерзкий пафос и плохо замаскированную ложь.
  Когда на запыленные трибуны взойдут сытые и брюхастые вельможи от власти, чтобы пускать сопли благодарности тем, кто когда-то защитил Родину - мать, а на самом деле дал им возможность размножаться, жрать от пуза, воровать и нагло врать. Одной рукой вручать ключи от никому ненужных инвалидских колясок, неизвестно по какой причине названных автомашинами, а другой - подписывать новые постановления, отбирая последние крохи и лишая права спокойно умереть. Знали бы наивные ветераны, кому они повязывают красные галстуки, вытирая слезы умиления, стоя в почетном карауле!
  
  
   Мария Сергеевна вскоре оправилась от странного приступа и сама поведала Эдику про Николая Трофимовича. Правда, и рассказывать-то было нечего. Если своего дедушку она помнила плохо, лишь сохранив в памяти какие-то оторванные от реальных событий фрагменты, что говорить о чужом родственнике? Многие ли могут, заслышав вопрос, произнести что-либо внятное о своих дальних родственниках, тем более что ничего достойного тот после себя не оставил. Нет, все же оставил - пожелтевшую карточку, с которой глядело напряженное лицо какого-то мастерового, сомневающегося в том, что каким-то необъясним образом он "вдруг" окажется на снимке. Да и не собирался он вообще отправляться к фотографу и платить кучу денег, чтобы потом на себя смотреть! Что он - сам себя не видел? Глянул в зеркало и достаточно. Так потомки увидят! Потомки? Через сто лет глянут и увидят! Через сто? А через двести?
   Эдик впервые с интересом разглядывал фото настоящего Николая Трофимовича, сидящего на стуле. А что у него в руке? - Папироска! Точно! Это как нужно курить, чтобы войти в историю с папироской? А не похож он на меня, и на отца не похож. Ни на кого не похож! Не известно, с какой целью Эдик перевернул снимок и похолодел. Мороз буквально прошелся у него по хребту, а в лицо ударил ледяной ветер.
   На обратной стороне карточки стояла дата. 9.07.17.
   Случаются странные и мистические совпадения. Зачем они? Что скрывается за этими цифрами?
   Записанный Эдиком телефон другого Николая Трофимовича помните? Если забыли, то напомним. 9-07-17!
  - Мам! Ты мне когда-то говорила, что каждая цифра что-то означает.
  - Говорила, а зачем тебе?
  - Просто так, интересно.
  - И что тебе интересно?
  - Где твои записи? Ты можешь их найти?
  - А что их искать. Возьми в синей тетрадке на полке, - подсказала Мария Сергеевна, на секунду оторвавшись от книжки, что любезно одолжила на время болезни одна из подруг. Кстати, читала она в тот момент девятое предложение на седьмой странице. А где семнадцать? В первой части книги было ровно семнадцать глав!
   Эдик быстро нашел синюю тетрадку, ее и искать не пришлось. Почерк у Марии Сергеевны на загляденье, читать одно удовольствие! Буквы ровненькие, взгляду приятные.
  - Так, где это? А вот.
  
   1 - активный, склонный к действию.
  2 - пассивный, подчиненный, мягкий.
  3 - блистательный, счастливый, удачливый
  4 - несчастливый, унылый, тусклый
  5 - нервный, авантюрный, подвижный
  6 - неактивный, инертный, домосед
  7 - мистик, философ, суетливый,
  8 - материалист, сильный, деловой
  9 - высшая степень мыслительной активности.
  
  - Ну, и что из этого? Листает дальше.
  
  1 - бог, первопричина, мужчина.
  2 - дьявол, женщина
  3 - христианская троица
  4 - четыре сезона в году, четыре стороны света... универсальная стабильность.
  5 - пять чувств, сексуальность
  6 - баланс и гармония
  7 - универсальная семерка
  8 - двойная четвертка, единство сил и средств
  9 - полное совершенство (все цифры от 1 до 9) число посвящения в таинство.
  
   Эдик еще раз прочитал и ничего не понял.
  - А что с этими числами делать?
  - Как что?
  - Ну, к примеру, у меня несколько чисел?
  - Они как-то связаны? - Мария Сергеевна, к слову, в отличие от других умела одновременно выполнять сразу несколько дел. К примеру, могла говорить по телефону и готовить обед, а еще смотреть телевизор. Ничего особенного? Так телефон же стоял раньше в прихожей!
  - Как связаны? - не понял Эдик.
  - Если дата рождения - число, месяц и год.
  - И что?
  - Сложи все вместе, получишь двузначное число и вновь сложи. До тех пор пока не получишь в конечном результате одну цифру. Это и будет нужное число.
   Эдик сложил, и получилась единица. Бог? - Ерунда, мужчина? - Да мужчина. Нет, остается, наверно, все же другое значение. Первопричина!
   - А что это за методика такая?
   - Древняя наука каббалы - говорят одни, - просвещала с дивана Мария Сергеевна, - шарлатаны и мистики, - утверждают другие.
  - А как проверить? - задал Эдик самый трудный вопрос.
  - А никак!
   Признаем, что юноша относился к новому поколению молодежи, настолько атеистическому, что подобный интерес вызывал, скажем, неоднозначную реакцию. Да и сама Мария Сергеевна имела не только высшее образование, но и закончила курсы марксизма-ленинизма. Кому не повезло в жизни, и кто не успел прикоснуться к этому кладезю знаний, скажу, потеряли вы много! Честно, ни черта не потеряли! Потому что и на небесах даже не стали утруждать себя и пытаться разобраться в новой науке. А вот с каббалой обстояло все как раз наоборот. Мировой университет, что обосновался в местах, где бродил в образе смертной плоти сначала пророк Михаил, а затем и сын Иешуа бен Иосифа и Марии, действительно являлся храмом науки. Оберегая и приумножая скрытые в веках тайны, что позволяли делать удивительные открытия, немногочисленные последователи терпеливо продолжали начатые тысячи лет назад исследования - удивительные и волнующие. Одни только три шестерки ураганом пронеслись по страницам мировой литературы! Одно только число зверя что стоит! Лев Николаевич - отлученный от церкви, первый и главный воинствующий атеист России - и тот не удержался, заставив Пьера взволнованно шептать жуткие и мистические цифры...
   Значит, все-таки первопричина, но вот чего? Тот Николай Трофимович и этот тоже. В семнадцатом году написать номер телефона, что будет реально существовать почти через столетие! Совпадение? Мистика или полный и окончательный бред? А папироска! Куда подевать папироску? Как быть с ней? Стоп! Николай Трофимович будет мне прадедушкой по отцовской линии, а тот подозрительный тип заявил - по материнской!
   - Ну, что у тебя получилось?
   - Ерунда какая-то, - ответил Эдик.
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"