Он обратил - предпринял попытку, однако получилось неважно. Вероятно, по той причине, что его внутреннее " я " не испытывало какого-либо интереса к предлагаемому объекту.
- Извините, - произнес мужчина в шляпе.
Шляпы у него никогда не было. У отца была, а у него... сначала лежала в шкафу. Помнится, как-то примерял - ужасно неудобная. В руках держать приятно, а чтобы на голову... голова не той формы - портит внешний вид. Мужчина в шляпе либо застенчив, либо обыкновенный интеллигент. Подумаешь, задел плечом и сразу - извините.
Отвлекся, но только в мыслях. Взгляд лежал там, куда он его и направил.
Отцовская шляпа... хотел, было, выбросить - не выбросил. Отвез на дачу. Шел дождь. Седой стоит и не замечает. Говорит о чем-то о своем, о жизни говорит - ему скучно. А дождь идет, не сказать, чтобы сильный, но неприятный - делает свое дело. Тут он и вспомнил о шляпе - подарил. Седой улыбается. У него детская улыбка, заплывшие глаза - он пьяница. Знают все, и Седой знает. Хороший человек, но пьющий.
- Для своего времени новаторское решение, - слышит он, - чувство трагического напряжения и мучительного конфликта. Оно во всем - в сжатости пространства, в противопоставлении цветов. Импульсы замысла звучат в полную силу и раскрываются в неожиданных решениях. Сами надгробия выполнены вопреки традиционному подходу той поры...
Кашлянул. Мужчина в шляпе с осуждением на него посмотрел. Интеллигент.
- Пройдемте, прошу не отставать.
Он отстает - смотрит и ничего не понимает. Какой замысел? Обыкновенные каменные плиты. Вот бы поглядеть, что там внутри? Она тоже отстает - дожидается, когда он подойдет. Я подхожу и наблюдаю, как она на меня смотрит. Я - это серый костюм, от тридцати до тридцати пяти лет, не красавец, иначе взгляд был бы иной. А вот теперь и я на нее смотрю. Вблизи она другая - какая именно, еще не знаю. Глаза усталые - большие глаза. Губы плотно сжаты - характерная. А что, если ее поцеловать? Думаю, и она думает. Ошибся - мой костюм она не видит, как, впрочем, и меня.
- Можно вопрос?
Наконец она его заметила - мужчину после тридцати в сером костюме. Глаза как прежде большие, однако усталость в них исчезла.
- Незавершенность работы и возможность стать свидетелем творчества - вы не ошиблись? - спрашиваю я.
Она просыпается и внимательно меня разглядывает - недолго - каких-то пару секунд.
- Внутреннее становление, - негромко произносит она и ждет.
- Становление? Простите - кого? Каменных изваяний? Но в них нет духа, форма, безусловно, присутствует, но чтобы дух?
- Нас ждут, - говорит она и теряет ко мне всякий интерес.
Глупец! Нужно было спросить иначе, а как - не знаю, не хватает знаний, да и чувств никаких. Хотя все же я не прав - чувств достаточно. Замечаю свои ботинки - они ужасные. Они желтые! Омерзительно желтые... а других нет, только желтые. Ну и что? Это тебе - "ну и что", говорит во мне тот, кто заставил купить билет в музей, а ей и вовсе не "ну и что"! - Плевать! - Только не на пол! Я тебя умоляю - будь человеком! Она - тоже человек? - Она на работе и у нее неприятности. - Плевать! Я в отпуске. Я угрохал кучу денег. Я тысячу лет не отдыхал. Я никогда не был в Капелле Медичи! Я вообще нигде никогда не был!
Ах, значит, вот так! Эгоист! Центр вселенной, пуп земли - ничтожество!
- Мы вас ждем, - неожиданно произнесло каменное изваяние. Но произнесло женским голосом и без какого-либо упрека.
Сейчас у меня развяжется шнурок - не развязался. Он развязался вчера дважды. Мне подсказали - какая-то дама преклонных лет. Иностранка. Сидела на скамье в парке и читала книжку на итальянском языке. Подобного я себе позволить не могу - чтобы вот как иностранка присесть на скамью и почитать книжку.
Юлия II на престоле сменил Лев Х. Произошло данное событие в 1516 году. Интересно, где я был в 1516 году? Меня физически не существовало, однако я определенно где-то был. Ошибка исключается.
Вспомнил! Я был среди флорентийских солдат, застигнутых неприятелем врасплох
во время купания в реке Арно. Обнаженные, они выбираются на берег и хватаются за оружие.
- "Битва при Кашине" задумывалась как парная фреска к работе Леонардо да Винчи, - сообщает женский голос, - однако в силу непредвиденных обстоятельств воплотить задуманное не удалось - сохранились лишь наброски.
Оказывается, я сохранился! Черт, мне и наброска достаточно! Вот только где увидеть? Спросить? Она должна знать.
- Спасибо, - говорит Седой. На сей раз я стою, а он сидит - у него больные ноги. И вновь улыбается своей детской улыбкой. - Ты им не верь, - говорит он мне, - никому не верь, у тебя рублей двадцать в долг не найдется? Двадцати рублей у меня нет, есть пятьдесят. - Тебе навоз нужен? - спрашивает Седой и закуривает. Курить ему нельзя. Курить для него смерть. Блаженно затягивается - пальцы у него желтые, как мои ботинки. Я знаю, и он знает, знают все - Седой скоро умрет.
Лев Х сменил на престоле Юлия II по простой и банальной причине - Юлий умер. Капелла Медичи по нынешним размерам и вовсе небольшое здание. Квадратное внутри, вдоль стен - гробницы. В них - герцоги, вернее их останки. Усыпальница или музей? Архитектурный ансамбль эпохи Возрождения или мастерская великого художника?
- Статуя Христа, - говорит голос, - над которой работал Микеланджело для церкви Санта Мария, несмотря на замысел, не принадлежит к наиболее значимым произведениям и уступает по своему художественному воплощению статуе Моисея. Данный факт, возможно, объясняется тем обстоятельством, что Микеланджело пытался создать образ Христа, уже прошедшего земные страдания. Как результат, мир увидел статую лишенную эмоциональной составляющей - так хорошо знакомое качество по другим работам художника.
Он думает и не соглашается - этот паршивый интеллигент во мне. Смотрит, и я вместе с ним. Мы вместе смотрим в Ночь. Она спит или прикрыла глаза. Я не нахожу в ней того изящества, на которое рассчитывал. Обыкновенная обнаженная женщина. Утро - другое. Она мне больше нравится - что-то в ней есть ленивое и сонное, что-то, безусловно, мое, родное. День? Мускулистый мужик - сродни культуристу. Это невозможно. Поза, в которой он застыл на века, бросается в глаза своей неестественностью. Смотрю в глаза Мадонны - в них усталость, и младенец, похоже, не радует - этакий крепыш младшего школьного возраста, что устроился на коленях.
Идиот! Кто - я? Да, я - идиот. А другие что - лучше?
Смотрю на других: многие устали, и если бы не жара снаружи, давно покинули бы капеллу. Здесь - хорошо, здесь - прохладно, но в костюме в самый раз. Ботинки меня уже давно не волнуют - я о них забыл.
На женскую грудь на публике вообще-то пристально смотреть неприлично. Все смотрят. Грудь каменная и в то же время женская. Не представляю, у меня не хватает воображения, Микеланджело начинает мне нравится, прежде всего, своим упорством и терпением, чем я, увы, похвалиться не могу. Пятнадцатый век и век двадцатый - пропасть или мгновение? Я и там и здесь - в пятнадцатом веке и двадцатом, в прошлом и настоящем. Его уже давно нет - великий мастер сгинул, отправился на небеса, где, без сомнения, нужны зодчие - слишком много богов. А святых, ангелов, серафимов - без работы не останется.
Идиот! Богохульник!
Я - турист. И я хочу кушать. Смотрю на часы - мне их подарили. Близкий человек - у меня их немного, никого нет, только один близкий человек. Сейчас выйду и ему позвоню. Скажу, как ты думаешь, где я побывал? А она спросит - и где же?
Закрываю книгу и переворачиваю - шесть рублей тридцать девять копеек. Как вам? За шесть рублей и тридцать девять копеек я слетал во Флоренцию и посетил капеллу Медичи.
Они все умерли - Лоренцо Медичи, Джулиано Медичи, Лев Десятый и Юлий Второй. Седой тоже умер, сказали, в ноябре. О его смерти я узнал в мае - нашел старую отцовскую шляпу. Странно, но я не помнил, чтобы мне ее вернули.
Звоню - слушаю, как один гудок ложится на другой.
- Кого? А ее нет. На экскурсии она. Да, в музее. Перезвоните через час или полтора.
Мой родной и близкий человек - большие усталые глаза и плотно сжатые губы. Сейчас я к ней подойду - мужчина в сером костюме от тридцати до тридцати пяти - и спрошу - вопрос позволите? А затем поцелую и вполне заслуженно получу затрещину - я идиот. У меня все идиотское - костюм, ботинки, мысли, поступки...
Стою. Идет экскурсии - иностранцы, во всей видимости - итальянцы...
- Главное впечатление от росписи, - говорит она, - таинственная сила, прошедшая через века, не подвластная логическому осмыслению, заставляющая нас поверить в высший разум.
Я ей верю - она меня никогда прежде не обманывала.
Про высший разум - не знаю. Возможно, просто аллегория.
Достаю из кармана яблоко и смотрю на Святого. Внешне обыкновенная потемневшая доска.
Маловерный, - говорит мне доска, - не сомневайся въ Моем всемогуществе: всякую душу и всякую плоть Я сотворил и Я есмъ Богъ духовъ и всякой плоти. - Духъ бо отъ Мене изыйдетъ, и всякое дыхание Азъ сотворихъ.
Святого создал не святой - в лучшем случае монах, либо нищий живописец, который не знал, что он живописец. Создал за миску похлебки. Иначе смерть физическая - разрушение материальной формы, что возвращается в мир природы. Природа мне нравится - там тихо и спокойно, а еще там честно. Из природы когда-то наше тело и было извлечено - пустая скорлупа. Она говорит, иностранцы слушают, я думаю: Высший разум в камне, в дереве - может быть. Всякое может быть. Индивидуальность реальна, поскольку она обладает волей. У камня и доски воля отсутствует, но и они являются частью энергетической системы. Кроме воли необходим выбор. Человек в праве распоряжаться своей судьбой.
На меня смотрят с некоторым удивлением - оказывается, я позволил себе рассмеяться. Какой может быть выбор, когда судьба твоя предопределена кончиной? Индивидуальность позволена, но только в материальном смысле. Индивидуальность понятие временное, как тот же зародыш в теле матери. С точки зрения научной мысли зародыш - обыкновенный паразит. Все эмбрионы - паразиты, и человеческий не исключение. Камень не может быть личностью, нет в нем души, и духа в камне нет, а что есть? Каменный Иисус, каменный Моисей - им поклонялись тысячи лет. Неужели люди столь наивны? Вряд ли. Они чрезвычайно умны, и в этом их изъян. Разум всего лишь механизм, позволяющий приобрести опыт.
Итальянцы негромко переговариваются - иконы явно производят на них впечатление. Опыт - но какой? Ем яблоко. Вкусно - это и есть мой личный опыт. Он меня не обманет... однако отчего в жизни столь много ошибок? Право выбора, а если все решения ошибочны? Забавно. Окружающий меня материальный мир тоже ошибка? И как же радость бытия? Когда существование вызывает необъяснимую и, главное, беспричинную радость? Открыть по утру глаза и встретить новый день - сколько их отпущено? Не знает никто или все же кто-то знает? День - это время, божественный дар, доверие и право выбора, пусть твой выбор и будет ошибкой - наступит еще один день.
Иностранцы переходят в другой зал, я бросаю взгляд на Святого. Люди всегда поклонялись - камням и холмам, растениям и животным, стихиям и небесным планетам. Поклоняются они и человеку, имеющему часто и вовсе не божественное происхождение.
Яблоко оказалось с гнилью, а внешне выглядит замечательно, никогда бы не сказал, что можно обмануться... ну да ладно, отрицательный опыт тоже есть опыт. Если не ошибаюсь, еще Моисей предупреждал не поклоняться идолам или изображениям " что вверху или внизу, на земле или в воде" Как бы он возмутился, если бы узнал, что его закатает в камень лучший ваятель всех времен и народов - Микеланджело Буонарроти. Моисей был необходим для гробницы Юлия II, а великий художник всего лишь выполнял заказ. В результате мир увидел другого Моисея - сверхчеловека, а не духовного лидера, хотя, возможно, я и тут ошибаюсь.
Зал этот мне особенно дорог - здесь мне влепили затрещину. Как можно! Целоваться в окружении Святых! А что, Святые не целовались? Не верю, и никто меня не заставит поверить в обратное. Интересно, почему Пикассо в своем творчестве не предпринял попытки изобразить Всевышнего? А Ван Гог? Самоотречение - получение кредита у богов. Любить и веровать можно по-разному - свобода выбора.
Выбор мой невелик. Выйти на улицу, либо дождаться окончания экскурсии здесь в зале музея. Выхожу на крыльцо - передо мной мир, и каким он будет, зависит от меня. Мрачным, угрюмым и негостеприимным, либо светлым, радостным и полным надежд? Я художник и творец - в моей власти придать миру любую возможную гамму цветов - от черного до белого. Стать приверженцем Ренессанса с его консервативным взглядом, либо отдаться чувствам - безумным и сиюминутным - плавать в красках, путаясь и захлебываясь. Радость бытия кружит голову - мне нравится грязная лужа на мостовой, сейчас по ней проедет машина,... уже проехала. Теперь и машина грязная! Однако я успел прилепить к ней частицу себя - пусть едет дальше - несет меня туда, где я никогда не был. За мной сейчас нет греха - он либо в прошлом, либо в будущем. Я знаю, что являюсь частью космоса, логика - мой враг, рациональность - заблуждение, путы, не позволяющие свободно дышать и быть самим собой. Истина не в интеллекте или его отсутствии, истина в убеждении, твердой уверенности второго и доброго твоего " я ". Оно ко мне приходит, не столь часто, как хотелось бы, словно подсказывает - предела духовного совершенства у человечества не существует. Невыразимое отчаяние от своей беспомощности отступает перед одной и светлой мыслью - я есть он. Мой предел - не его предел, мое назначение - блуждание в пустыне. Пустыня живет своей жизнью - куда-то торопятся прохожие, стремительно летят машины. Каждый сам по себе, каждый в поиске своего Моисея. Сегодня я его не нашел, лишь мельком увидел со стороны - старца в холщовой робе, одиноко стоящего в центре людской толпы. Будем искать. Надеюсь, мне повезет. Если не завтра, так через неделю, год или два...
- Идем?
Какая же она крохотная - одни лишь глаза. Без меня, точно, пропадет. И я без нее пропаду. Мы реальность - я и она. Всякая реальность происходит из вечности. Однако почему мы старимся? Вероятно, чтобы чувствовать время. Смотрю и пытаюсь увидеть сухонькую старушку с румянцем на щеках. И она видит плешивого старичка со вставными зубами. Нет, плешь мою она не может видеть - на голове у меня отцовская шляпа, и пахнет от нее Седым - "Примой" пахнет.
- Идем, - соглашаюсь я, хотя и не представляю, куда мы с ней отправимся.