Случаются дни, когда знаешь - обязательно что-нибудь произойдет. Если даже и поводов, вроде, никаких, когда ждать глупо. Но что может случиться в субботу? А в воскресенье? Только отдыхать, лежать и смотреть в потолок - нельзя все время сломя голову куда-то бежать, требуется минутка, чтобы оглядеться - а вдруг ты бежишь в неверном направлении?
Минутка - еще одна суббота, за исключением мелких хлопот, которые и хлопотами назвать язык не поворачивается, день ленивый, подходящий для созерцания. Первая половина пролетела на удивление быстро, на часы глянул - бог ты мой, опаздываю. Вещи в сумку и бегом. Духота и небо матовое - город плавал в тридцатиградусной жаре, одурев от тепла и высунув язык, словно бродячая собака в поиске спасительной лужи, которой не найти. Еще немного - каких-то минут сорок, и вот свершилось - он за городом. И пусть ветер, что лезет в салон машины, раскалился и не приносит желаемой прохлады, радуется глаз - зелень деревьев успокаивает и вводит в легкий транс. Да, существуют необъяснимые с точки зрения здравого смысла мгновения, когда понимаешь - а жить-то действительно хорошо. Ты весь наполнен этим " хорошо", оно кругом и во всем...
Нож вошел, словно в масло, и возникло знакомое чувство, что все это уже когда-то было. Нож острый, даже слишком, ему мало мертвой плоти, ему нужна плоть живая. Кровь пошла фонтаном - дымящая, горячая - она брызнула, окрасив и нож, и мясо.
- Порезался? Я же предупреждал - осторожней!
Он виновато поднял глаза и сунул палец в рот - соленая и немного противная.
- Покажи.
Он показал. Нож своего добился - порез был достаточно глубоким.
- Отвлекся, - произнес Андрей, - со мной такое иногда случается. Занят одним, а думаешь о другом.
- И о чем ты думал на этот раз?
- Сначала о том, как готовил шашлык в прошлом году. Тогда, как и сегодня, было ужасно душно, ждали грозы. Затем думал о том, что у меня нет аппетита. Обычно всегда происходит наоборот. Готовишь что-нибудь и слюной исходишь, представляешь, как сядешь за стол, а здесь... режу мясо и не понимаю, зачем я его режу?
- Палец давай.
Андрей протянул палец.
- Странно, но сейчас я был уверен, что обязательно порежусь. Какое-то сверхъестественное чувство, а нож, - он посмотрел на виновника, - как живое существо, так и норовит свежей кровушки испробовать. Хотя глупо, отвлекся, наверно.
- Не так глупо, как ты думаешь, не туго? Нож этот я не люблю, вернее, остерегаюсь брать в руки. Хочешь историю?
Историю? Забавно. Андрей и сам был готов рассказать нечто интересное.
Шел далекий семьдесят девятый год. Могучий и всесильный Союз Советских царствовал, поделив огромную планету на два лагеря. Ничто не предвещало тех испытаний, что вскоре выпадут на долю его сограждан. Собиралось рекордное количество зерна, в мартенах плавились миллионы тонн стали, во всей стране один за другим неслись рапорты об очередной победе. Робкие сомнения диссидентов в расчет не брались - в любом обществе должны быть отщепенцы. Занятное слово, нынче встречающееся крайне редко, видно, и для него полагался свой срок, который, похоже, закончился.
Сергей Калюжный отщепенцем никогда не был. Он был как все и чуточку умней. Так, по крайней мере, считал сам Калюжный - полный энергии и юношеского задора парень, которому в один прекрасный день сказочно повезло. Сергей достал путевку, куда попасть обычному смертному, что слетать на Луну. Никакого преувеличения. Оказаться в далекой мусульманской стране - предел мечтаний. Предстояло многое - и сделать какие-то прививки, о которых и слыхом не слыхивали местные эскулапы, договориться с начальством о предоставлении внеочередного отпуска и, пожалуй, главное, - собрать деньги. Путевка стоила целое состояние. Однако все забылось, как только он поднялся на борт авиалайнера - впереди многочасовой перелет. Он с интересом наблюдал за попутчиками - в салоне было много иностранцев, удивительно непохожих на него, и не только внешне. Что-то в них с первого взгляда говорило о совершенно другой жизни. И смотрели они как-то не по-советски, и улыбались тоже довольно странно - без должной причины. Ловили на себе явно заинтригованный взгляд и в ответ посылали улыбку. Однако наш Сережа прекрасно помнил часовой инструктаж серьезного человека в сером костюме о том, каким должен быть гражданин великой страны - достал из сумки книгу и принялся с умным видом читать. Что за книга? О-о-о-о! Это отдельная история. В багаже у Сергея не было ни одной случайной вещи. Несколько вечеров он посвятил тщательному отбору, книга - не исключение. Возможно, кто-то другой, не особенно напрягаясь, взял бы в дальнюю дорогу первую попавшуюся книжонку. Другой, но не Сергей. Ничего достойного в личной библиотеке Калюжный не нашел, да и какая это библиотека - один единственный шкаф, читанный и перечитанный. Конечно, была вздорная мысль прихватить что-нибудь "забытое", где не столько важен сюжет. Однако другая мысль подсказывала - впереди ждут новые события, а стало быть, и книга обязательно должна быть свежей - прежде незнакомой.
Итак, наш Сергей открывает книгу, чтобы еще разок подтвердить миру, что советский человек самый читающий, показать всем этим иностранцам, что даже в полете он занят самообразованием. Читает. Одну страничку, другую - так, ничего особенного, тянет что-то автор, разглагольствует, собой любуется и слогом играет. И вдруг -уххххххххх.
Калюжный сначала ничего не понял, да и как поймешь, когда один Калюжный остался на высоте пять тысяч метров, а второй провалился на двести, если не на триста. В салоне оживление - иностранцы по-своему талдычат, дети чего-то говорят, а Сергей книгу покрепче ухватил и дальше читает. Страниц через десять пошло - ну это когда, что ты есть, что тебя нет. Иностранцы пропали, детишки перестали раздражать, и самолет полетел более уверенно...
Араб был стар, глух и слеп. Лицо, изъеденное временем - застывшая маска, где если и возникали какие-нибудь эмоции, то сказать об этом можно, лишь глянув в глаза старцу. Однако и они не гарантировали успеха. Глаза сидели слишком глубоко, и добраться до них можно было лишь через два длинных тоннеля, где к тому же отсутствовал и свет. Порой казалось, что араб мертв: застывшая, словно высохшее дерево, фигура часами не меняла своей позы. Кто знает, а может, и в самом деле старик на время умирал - отправлялся в далекий и темный мир только одному ему понятным маршрутом. Иногда из лавочки, что торговала рядом всякой всячиной, выходил мальчик и ставил рядом со стариком пиалу с чаем. Затем уходил внутрь. Часа через два-три вновь появлялся, забирал старую и ставил новую. Случалось, что пиала оказывалась пустой - странное, четвероногое существо, похожее на паука, лакало чай, не обращая ни малейшего внимания на старца - было жарко. Калека с вывернутыми конечностями, подрабатывающий по соседству своим уродством, уползал в тень. Куда-то шли люди, большей частью мужчины. Если попадались женщины, их обязательно сопровождали мрачные, с рыжей бородой, закутанные в ткани призраки. Старика никто и никогда не замечал, если только случайный турист - дед сидел на тротуаре. Мимо старика бежал какой-то поток - то ли помоев, то ли канализации, а может, и то и другое. Время от времени высоко в небе раздавался пронзительный голос. Он и в самом деле рождался на небесах - на высокой, словно стрела, башне, уходящей в том направлении, куда прежде отправлялся старик. Голос с минарета не опускался на грешную землю, это люди должны были подняться до его уровня. Странно, но люди становились на колени - многие именно там, где их и застал голос. В припрыжку на трех ногах бежал куда-то человек-паук. Четвертая, ампутированная нога торчала обрубком и смешно дергалась, никто не смеялся. Калеку тоже никто не замечал, но обходили, как обходят грязную лужу, чтобы не намочить ног.
Под потолком помещения крутятся огромные, похожие на винт самолета лопасти - уплотняют и без того душную обстановку. Утолить жажду не получается - влага выходит уже с первым глотком, хочется еще и еще. Звучит музыка, она звучит на каждом углу - о чем-то поют. О чем, он не знает, и знать не желает. Он желает одного - сунуть голову в ведро со льдом и ждать, пока она не покроется инеем.
- Что желает господин?
- Льда, - говорит он и опускается в плетеное кресло.
- Один момент, - торговец в длинном халате делает знак - щелкает пальцами.
- Русский?
Да, он русский, у него на роже написано, что он из Союза. У него там герб - серп и молот, а по ушам колосья пшеницы, говорят, придумал лично вождь мирового пролетариата. Здесь пролетариата нет, здесь все торгуют, но только мужчины. А где женщины? Не знает, не видел он женщин - ни одной.
Что это? - подумал, но не произнес он, хотя продавец догадался. Проследил взгляд и метнулся к стене, прежде чем он успел возразить. Он смотрит - вертит в руках и не понимает, нравится ему или нет. Как ребенок, или нет, скорей, как дикарь, который увидел непонятную ему вещицу - что-то явно из потустороннего мира.
- Что это?
- Пятьдесят долларов.
- Я спрашиваю - что это?
- Сорок пять.
Тьфу! Одни деньги на уме, хотя красиво. А когда красиво, вопрос "нравится - не нравится" выглядит неуместным. Сорок пять долларов...
- Сэр, для вас сорок.
Пройдоха догадался, что ему понравилось - торговец смотрит не на вещь, он в него смотрит - психолог.
- Москва?
Москва, Москва, то есть Ленинград. Гляди-ка, он, оказывается, еще обладает глубокой эрудицией - Москву знает. Молодец, газеты, наверно, читает, скоро Олимпиада. Вот и узнал.
- Санкт-Петербург. Слыхал? Это рядом, ночь поездом.
Несут бокал с колой... холодный. Кисть немеет, а кубики льда словно айсберг - торчит лишь макушка. Крохотные пузыри, сейчас он их проглотит - все до последнего...
Вместо ноги - культя. Он смотрит и не может поверить - вот тут она и была. А сейчас ее нет, и сапог в стороне. А в сапоге нога, еще утром портянку крутил. Склонился и глядит в лицо - незнакомое, серое и чужое. Глаз нет - два тоннеля, он по ним бежит. Где-то читал, в книге какой-то: проход возможен только через тоннель, только ты не знаешь, что это тоннель. Сначала темно, но бояться не нужно, нужно запастись терпением и бежать. Он бежит. Вскоре должен быть свет, потом уже легче. Света нет, ничего здесь нет. Обманули? Или он не туда побежал?
Леха!!!
Лехи тоже нет, есть сапог, его - Лехи сапог. Кубики льда словно айсберг - торчит лишь макушка. Он давится и глотает теплую и вонючую жидкость из фляги, заставляя себя поверить в то, что это вода. Высоко в небе звучит пронзительный голос. Откуда он взялся? Или ему показалось? Голос не может родиться сам по себе - у него должны быть родители. На земле, под землей, на небесах - обязательно должны быть родители... у Лехи тоже есть родители.
Леха!!!
Высоко словно стрела уходит в небо минарет. Где-то это уже было, где-то он видел и слышал. Старик! Это его голос! В припрыжку куда-то скачет человек-паук. Оторванная нога торчит обрубком и дергается - хочется плакать. Грязная лужа на земле - это Леха. Это в него он смотрел.
- Сэр, для вас тридцать пять долларов. Отличная цена!
- Я не сэр, - смеется Калюжный, - у нас нет сэров, у нас товарищи, понимаешь? Как тебе объяснить? Комрад - понял?
- Тридцать пять, комрад, всего лишь тридцать пять долларов.
- А пепси-кола? - показывает на бокал Сергей, - пепси входит в счет?
- Это кока-кола, - поправляют его, - сэр желает еще кока-колы?
Он желает одного - сунуть голову в ведро со льдом и насмерть замерзнуть где-нибудь в сибирской тайге. Как ему объяснить?
- Ты снег когда-нибудь видел? Настоящий, белый снег? Возьмешь в ладошку, кулак сожмешь и чувствуешь, как по жилам огонь бежит. Горишь весь, словно на костре, и не понимаешь, а почему? Он же холодный, а тебе жарко!
- Тридцать пять.
Сергей смеется.
- Нет у меня денег, я к тебе попить зашел - понимаешь? Жарко тут у вас с непривычки, а пить хочется, спасу нет. Да и к чему она мне, что я с ней делать будут? Я же православный. Ну как тебе объяснить - православный, понимаешь? Отче нашъ Иже еси на небесах! Да светится имя Твое. Да прибудет царствие твое - понимаешь? Вижу, что понимаешь, да признаться не желаешь.
Забубнил чего-то и с лица сошел - ругается. Пепси ему жалко - два стакана выдул, а мог и бочку. Сергей поднялся. Старик, как и прежде, сидел на своем месте. Однако на этот раз в глазах что-то блеснуло - какой-то огонек или искорка.
Меня увидал, догадался Калюжный. Для него я нечто экзотическое, вроде бурого медведя - неизвестный для этих мест зверь. Смотри, дед, внимательно смотри, не часто увидишь представителя далекой страны с гордым именем Советский Союз. Повезло тебе, дед, по-крупному. А вдруг ты тут меня ждал? Вот и дождался - как видишь, пришел. Тысячу километров пролетел, только чтобы на тебя посмотреть. Вот так, вот такие мы, дед, советские люди.
Калюжный улыбнулся - растянул рот в ухмылке и неожиданно полез в карман.
- Понимаю, все я прекрасно понимаю, могу в качестве сувенира подарить... чтобы тебе подарить? Скажешь потом себе - нет, не привиделось мне. Был такой хлопец кучерявый, кожей бледный, но с румянцем на лице из великой и могучей страны.
- Держи, старик, и помни.
Сухонькая ладошка неожиданно горячая приняла круглую монету - такой же неожиданный увесистый рубль.
- Купить на него ты здесь не купишь, а как память удобно - положил в карман и делов-то.
Старик не ответил, да и не понял он, вероятно, ничего. Вновь пронзительно высокий голос напомнил, как тонка и хрупка нить, связывающая всех с небесами. Сергей уже свернул на параллельную улочку, когда его дернули за штанину.
Сколько их? Словно воробьи в жаркий день, крохотные и шустрые мальчишки, во многом познавшие жизнь, как и то, что у белого обязательно должны водиться деньги. Белый человек - он другой, он как полубог - непонятный и пугающий. Однако прежде чем ответить, Калюжный увидел, как ему протягивают какой-то предмет.
- Мне? - удивился он.
Мальчишка уже бежал, секунда, другая и его крохотная фигура пропала из вида, затерялась в толпе, чтобы исчезнуть навсегда.
Леха тоже исчез - отправился в неизвестность, оставив после себя сапог и завернутое в обугленное тряпье тело. Кто и почему решает - жить тебе или умереть? Умереть должен был Калюжный, он первым шел, и удар должен был принять тоже первым. Не принял - судьба. Или старик?
- А старик тут при чем? - спросил Андрей, наблюдая, как ловко Калюжный расправляется с мясом.
- Араб?
- Да араб, которому ты подарил рубль.
- Думаю, старик и в самом деле ни при чем, а вот талисман... - Сергей отложил нож, вероятно, над чем-то размышляя. - Четки его всегда со мной.
- И в Афгане?
- И в Афгане.
Помолчали, каждый о своем.
- Старикан из головы у меня не выходит. К чему мне дарить четки? Кто я ему? Никто - случайный прохожий, даже не правоверный, а у них с этим строго. В толк долгое время никак не мог взять. И откуда он знал, что попаду я именно в Афган? Сдается мне, он это все видел.
- Как видел?
- А так - как видят слепые и слышат глухие. Не забуду его ладонь - горячая, словно снег, меня даже разрядом долбануло. Монету ему положил, а как повернулся, тут и долбануло. А перед тем, как Леху убило, нога у меня левая болела. А когда все произошло, ну с миной этой проклятой- он мне тотчас привиделся. Полная картина в мельчайших деталях, даже запахи в нос ударили. А старик-то должен был к тому времени умереть. Слишком уж древний.
Калюжный вновь сделал паузу - взял кусок мяса и крепко сжал его в кулаке.
- Первый раз меня током ударило, когда я на улочку свернул. Отвлекся чего-то, все для меня в диковинку, первый раз за границей, ну и потерялся, от группы отстал. Вот тут-то меня и ударило. Гляжу и поверить не могу - передо мной сидит старец из моей книги - в самолете читал. Скажешь - воображение? Согласен, допустим. А калека? Тоже воображение?
- Мистика? - подсказал Андрей, явно заинтригованный.
- Мистика - это когда не знаешь - верить или нет. А здесь что-то звериное, на уровне подсознания, словно все эти годы старец только меня и ждал. Сидел и ждал, когда я приеду. А если бы не приехал? Что тогда? Лежу, в небо смотрю и вижу его - старика, себя вижу. Страшно мне стало - было бы легче, если б меня вместо Лехи... и чего, спрашивается, меня дернуло, кто заставил отправиться в эту поездку? А книгу кто заставил взять?
Калюжный вновь замолчал. Разжал кулак - тонкой струйкой потекла кровь. Одна, вторая капли - они упали на землю и исчезли.
- Умереть не страшно, мы все когда-нибудь умрем. Страшно другое. Страшно пойти неверным путем. Что произошло, если бы я не поехал? Леху бы точно не убили. Убили бы другого, обязательно убили - война. А что на войне принято делать? Убивать. А старик-араб все это видел, понимаешь?
Тут и Андрей увидел. Как это случилось, как произошло - непонятно, но Андрей точно увидел старика! Увидел и содрогнулся, отказываясь поверить в то, чему поверить невозможно. На него из прошлого, медленно перебирая четки, смотрел старец. И чтобы рассеять последние сомнения, дед поднял пустые глазницы и кивнул. Высоко в небо свечкой взвился пронзительный голос - так кричит человек, понимая ужас своих последних мгновений на земле. И неизвестного Леху он увидал - человека-паука на трех вывернутых ногах. Посаженный на цепь, он лакал из миски, жалобно повизгивая - было жарко. Только лицо у Лехи какое-то странное... на кого-то ужасно похожее.
- А нож?
- Что - нож? - не понял Калюжный.
- Ты же про нож собирался рассказать, - напомнил Андрей.
- Как-нибудь в следующий раз. Скажу лишь, что этим ножом меня должны были убить. Понял?
Андрей посмотрел на бинт, сквозь который проступали бурые пятна крови - а что тут не понять?
- Не двигайся!
Что? Андрей замер, покорно выполнив приказ. Легкий хлопок - взмаха руки он не увидел.
- Комар, - улыбнулся Калюжный, - пошли пиво пить.
И они пошли пить пиво. Обычный выходной, еще одна суббота подходила к своему завершению. Что может произойти в оставшиеся часы? Ничего не произойдет. Однако откуда предчувствие? Значит, он ошибся...
Осторожно ступая, из лавочки выходит мальчуган. В руках - пиала. Все внимание на дымящемся напитке - чай горячий. Куда-то бредут люди - закутанные в ткань мужчины и женщины. Жарко. Насколько он помнит себя - здесь всегда жарко. Чай, - говорит малыш и ставит возле сидящего старика пиалу, не ожидая, впрочем, услышать какого-либо ответа. Старик здесь сидит вечно. Отец говорил, дед и при нем сидел. И он когда-то носил ему чай. Каждый день. Стариков, говорит отец, прогонять нельзя. Ты сам когда-нибудь станешь стариком, если, конечно, еще повезет. Малыш с опаской заглядывает в лицо - счастья он там не видит, только два длинных тоннеля. Там темно, однако малыш уверен: так ему только кажется. Сегодня он по ним не пойдет и завтра тоже не пойдет - еще не время, да и боязно. По узкому тротуару шагает незнакомец - белый человек. Никогда прежде он не видел белого человека столь близко. У него белое лицо, белые руки и даже волосы - светлые. Удивительно, какой белый человек, и чтобы до конца поверить, возникает непреодолимое желание прикоснуться - едва-едва тронуть белую кожу. Вероятно, она должно быть холодна, как лед. Что это? Вероятно, показалось. Однако он вновь слышит едва различимые слова.
- Папа, папа! Старик заговорил! - малыш ныряет в темную прохладу, где под потолком гудят лопасти огромного вентилятора.
Явно недовольный взгляд отца - мужчина, в каком бы он возрасте ни был, не имеет права показывать свои эмоции. Вместе выходят на раскаленную солнцем улочку. Старик безучастно сидит в прежней позе и смотрит в никуда. Вернее, он, наконец, увидел то, что искал многие годы.
- Умер, - говорит отец, - что он тебе сказал?
- Хвала Аллаху.
- Хвала Аллаху, - соглашается отец и замечает иностранца - тот стоит рядом.
- Господин что-нибудь желает?
- Льда.
- Один момент, - отец щелкает пальцами - так хорошо знакомый знак.
Мгновение добежать до фризера, еще минута бросить льда и налить колы. Какой он странный - этот белый. Кто же пьет холодный напиток да еще со льдом, когда стоит жара?
- Пятьдесят долларов, - говорит отец, протягивая иностранцу бокал. Конечно, кола не может стоить подобной суммы. Пять долларов стоит свиток на арабском, расшитый нитью, так похожей на золотую.
- Сэр, для вас сорок. Хорошая цена.
Кубики льда словно айсберг - торчит лишь макушка. Крохотные пузыри, сейчас он их проглотит - все до последнего....
- Русский? - произносит незнакомое слово отец.
Иностранец кивает, - чего хоть здесь написано?
- Слова пророка. От отца к сыну: хитра и осторожна птичка, не дает поймать себя ловцам на просторах вселенной.
- Как этот старик? - кивает в сторону улицы русский.
- Да, как этот старик. Он только что улетел. Будем покупать или принести еще колы?
Высоко в небе звучит знакомый голос. Малыш осторожно выглядывает наружу. Почему старик поблагодарил Аллаха? Это его следовало благодарить - за тот же чай, который он выносил каждый день. И при чем здесь птичка? На свитке значится совсем другой текст:
От отца к сыну - не сокрушайся неправдой, радуйся истине.
Но правду не продать, да и на истину спрос слабый, а вот на заморскую птичку в золотой клетке...
Опуститься на корточки, как делают настоящие мужчины, и осторожно посмотреть - так, чтобы никто не видел. Тяжелая. Наверно, серебряная. Вот только что здесь написано? Спросить у русского? Хотя почему он должен знать? Он из России, а на монете написано - СССР.
Старик вдруг покачнулся и прислонился к стене - устал сидеть. И глаза у мертвеца открылись, подсказывая всего лишь направление, где следовало искать ответ.