Аннотация: Рассказ представляет собой вполне самостоятельную часть большого романа, который я сейчас стараюсь закончить.
ВОЛЧИЙ ЛОГ
Они напились быстро, как это нередко бывает на свежем воздухе. Слабость воскресного самоконтроля (в понедельник Эле нужно было на работу, а Даше это вообще не грозило), и отсутствие полноценной закуски сделали свое дело. В голове зашумело. Угрюмый, васнецовский, пасмурный поначалу бор, расцвел хохломой, и они пошли, болтая ни о чем и полупустыми пластиковыми ведерками, в которых гостили рыжики, куда глаза глядят.
Сначала был ельник и одинокий в нем дедушка с неизменной, плетеной корзинкой, снятая кепка и старомодный поклон:
- Здравствуйте, девоньки!
Эльвирино бойкое, пьяное, на грани хамства:
- Здорово, дедуля!
И дедушкин странный, если подразумевать его вероятную подкованность в лесных делах вопрос:
ќ- Трасса, милые, за спиной осталась, я что-то шума больше не слышу?
Дашин расплывчатый, в неопределенном направлении взмах руки и такой же легкомысленный ответ:
- Да, там, дедушка, там!
- Спасибо, милые, я там свой "Москвич" оставил; ну ладно, значит еще поброжу, а вы девоньки не пейте много, заблудиться враз можно!
- Кто бы говорил, дедуль, - ответила Эля и засмеялась, молодо, сочно, запрокинув голову в резное отверстие, окаймленного ветвями небосвода.
Потом был гулкий сосняк, чью смолистую терпкую свежесть они заглушили дымом ментоловых сигарет, потом светлый, храмово-колонный березняк и далекие, затихающие Мишины "а-у, а-у", доносящиеся то справа, то слева, то сзади, и Элино нетрезвое: "да ну их, Дарья, давай еще бухнем" и первые, недвусмысленные намеки на сумерки, которые они проморгали, а потом сразу - хлоп: грязный, какой-то неопрятный овраг с жидким, мутным ручейком на дне распадка, куча мертвых, разлагающихся стволов, глухая, комариная тишина, вялое отрезвление и запоздалое осознание того, что они заблудились.
Эля высыпала скудную порцию собранных в пьяном угаре грибов на хвойную, пружинящую под ногами подстилку, перевернула ведерко и села, отшвырнув пустую бутылку далеко в сторону.
- Приехали, подруга...
Даша ничего не сказала, потому что ответить было, действительно, нечего.
Потом она поняла, что мужчины сделали то же самое, точнее это устроил Реваз, она точно знала, что у Миши алкоголя с собой не было. Зато был навигатор, компас, знание приемов ориентирования на местности, ижевский самозарядный дробовик "МР - 155" (так... на всякий случай; убивать животных Миша не любил) и неумолкающий Реваз. Этого несносного, южного анекдотчика он прихватил с собой "для порядка", потому что: "две женщины на тихой охоте, это как-то неправильно!"
Впрочем, в тот день все оказалось неправильно. Начиная с того, что свой телефон Даша оставила в машине (потому что лазила по пути в лес в Контакте и Одноклассниках, а потом бросила аппарат на приборную панель, да так и оставила там), а Эльвирина трубка, номер которой Миша все равно не знал, скоропостижно скончалась. "Ну не зарядила я ее, что ты от меня хочешь, не зарядила...". Что еще? Американский штык-нож - здоровенный, вороненый тесак (это чтобы грибочки среза́ть, го-с-с-поди боже ты мой, ах, Миша-Миша) прицепленный к широкому, черному ремню, а заодно и армейская фляжка, полная минеральной воды. Остались на заднем сиденье, под предлогом того, что: "ты, Миша, забыл проколоть мне новые дырочки, сделать пошире, он мне ужасно жмет!" "Ты не просила меня об этом, Дашуля, я точно помню, разве ты поправилась?"
Она не поправилась, не похудела и даже не стала моложе. Как-ни странно. Она вообще не хотела ехать в этот чертов бор. Этого желал Миша. Он любил ягоды, щебетание птиц и грибы. Наверно, даже больше чем жену. Она иногда так думала, не без внутренней улыбки, конечно, но все же... Просто у него было не так много свободных воскресений, чтобы побродить по окружающей Средневолжск мохнатой, седой тайге. И, она уважала его желание, хотя хотелось другого - устроится напротив их огромной плазмы в объятиях мужа, пересмотреть "Дорогого Джона", ну или на худой конец, футбол, а потом пойти в спальню и заняться любовью. Но вышло совсем по-другому.
За тринадцать совместно прожитых лет - это был их шестой выезд в "Черный Бор". Шестой и - последний. Разумеется, для нее. Потому, что после всего что случилось, Миша со своей "конторской" командой, раз сто прочесали этот чертов район, понаставив вокруг оврага датчиков движения и тепловизоров, но они так ничего и не нашли. Единственным доказательством случившегося остался маленький, зазубренный наконечник костяной стрелы или дротика, извлеченный хирургом Мишиного подразделения из ее опухшей и посиневшей и́кры.
Кроме парочки фобий, курса нейролептиков и бесед с психиатром, она поимела еще и заразу. Вирус, у которого не было названия. Врачи Конторы перепробовали на ней все: иммуномодуляторы, почти все известные антибиотики, фунгициды и бактериофаги, потому что она подхватила еще и кучу вторичных инфекций.
Ее закрыли в герметичном, ярко освещенном боксе и доктора, а также Миша (когда это дозволялось; он появился только через две недели, когда закончился его карантин, когда выяснилось, что симптомы заболевания в его организме отсутствуют), заходили к ней в белых, "космических" скафандрах с большими пластиковыми окошками, за которыми прятались их сосредоточенные, отстраненные, и чего уж там греха таить, "хищные" лица. Даша подозревала, что ее "случай" ляжет впоследствии в основу полдюжины закрытых научных статей и, как минимум, одной засекреченной диссертации. Этот месяц, который она провела в запечатанной комнате четыре на четыре метра, был худшим в ее жизни. К концу сентября она смирилась с тем, что умрет. В какой-то момент она даже захотела этого: повыдергивала из вен дикообра́зовы иглы капельниц, какие-то датчики, провода, и - отвернулась к стене, за которой тут же проснулся зуммер, и уже через пять минут в боксе появилась добрая медсестра в противовирусном костюме с автономным питанием. Умереть по собственной воле ей, конечно, не дали. Слишком ценным она была экземпляром!
"Экземпляр" харкал и надрывно кашлял, оставляя на белоснежной подушке, причудливую мозаику, набранную микроскопическими бисеринками крови. У нее болело все: кости, мышцы, глаза, и даже ногти. Она не сомневалась, что болели бы и волосы, да вот только медики их сразу сбрили, как только она поступила в клинику. И она была им благодарна, потому что они избавили ее хотя бы от одной из разновидностей всепроникающей боли. В результате долгих экспериментов, люди в белых халатах выяснили, что ей помогает только тщательно выверенная смесь фенилбутазона и... (о, Господи, боже ты мой!) героина! Даже утюгу было понятно, что колоть такой коктейль в достаточных количествах нельзя. И она ужасно мучилась.
В первые два дня она блевала так, что брызги долетали до большого смотрового окна, к которому припал "участливый" персонал с видеокамерами. Извините, она просто не успевала опустить лицо к пластиковому ведру. А последующие две недели дристала, как сумасшедшая. Не помогали ни дифеноксилат, ни лоперамид. И хотя цвет ее фекалий, которыми она замарала блестящий, нержавеющий унитаз бокса был вполне обычным, если не считать небольшой примеси крови, один из присматривающих за ней профессоров-вирусологов, окрестил новую болезнь "Черным Поносом". Скорее всего, это не было шуткой, хотя ни для кого не секрет, что лечебное дело - одна из самых благодатных почв для взращивания здорового цинизма и юмора, как метода отрицания смерти. Наверно, доктор имел ввиду общую тяжесть заболевания, или даже некоторый мистицизм сопутствующих Дашиному заражению событий, о которых он имел представление столь поверхностное, как если бы жил на другой планете, но определение коллегам понравилось, и закрепилось не только в бумагах, но и на бирках дюжины образцов штамма нового вируса, запаянных в стеклянные капсулы.
Даша не знала, посмеивался ли пожилой профессор, "забивая" новое название в электронные формуляры. Ей было - плевать. Или, точнее - насрать, потому что она не слезала с "толчка" до тех пор, пока какому-то молодому доктору, внезапно абстрагировавшемуся от сугубой необходимости медикаментозной терапии, не пришла в голову светлая мысль, использовать старое, проверенное средство - дубовую кору. Наверно это было озарение. Наверно ему дали за это Нобелевскую премию. Даша этого тоже не знала. Зато хорошо себе представляла, через что пришлось пройти медсестре в ее неуклюжем "чумном костюме", ежедневно оттиравшей со стен ее "выделения" дезинфектантом. Она лишь надеялась, что у нее хорошая зарплата.
Когда через полтора месяца Даша покинула белые стены бокса, и встала на весы в кабинете физиотерапии, она обнаружила, что "уменьшилась" на пятнадцать килограмм. Они сказали, что это был грипп, что выжила она только благодаря исключительному, аномально-сильному иммунитету. А большего, даже Мише знать не полагалось!
Еще через две недели, когда карантин закончился, с нее взяли подписку о неразглашении и, "завернутую" в свежий больничный халат вручили мужу, который поднял ее на руки, словно невесту, отнес в машину и, наконец, доставил домой. Там он рассказал ей, что два пилота "вертушки", так весело шутившие на всем протяжении их недолгого полета из тайги до города - умерли. Почему не заразился сам Миша, знает, наверно, только Бог. Если он существует.
В тот далекий августовский день в Черном бору, хотя и не без известной доли раздражения к собственной персоне, Даша поняла, почему мужчины иногда называют женщин дурами, а еще глупыми птицами из семейства нелетающих фазановых. "Костюмы" куриц, которые они примерили ближе к ночи, пришлись им впору.
Днем на ней была щегольская, немного застиранная натовская форма, а ля война в Ираке, берцы на высокой шнуровке, и такая же залихватская кепка, на Эльвире канареечно-желтая куртка и розовые джинсы, на Мише простой, российский камуфляж, а на Ревазе кожаная куртка на распашку и дурацкая борцовская майка, в глубоком вырезе которой курчавился "сосновый бор".
"Буржуйское" Дашино обмундирование Миша купил несколько лет назад, специально для таких вот выездов на природу. Когда она надела новую форму и застегнула ремень с прицепленным к нему здоровенным тесаком, Миша кивнул, улыбнулся и шлепнул ее по попе. "В форме ты такая сексуальная, котенок!" А в лесу, когда они немного отстали от его поддатых сослуживцев, он притянул ее к себе, поцеловал в шею и сказал, что "хочет".
Она согласилась не потому, что ей понравилось ее новое, военное амплуа (по правде сказать, ощущение было "так себе") и не потому, что она любила эксперименты (на самом деле она их побаивалась; Господи, в ее то тридцать семь с хвостиком лет...), но приятная, уверенная однообразность сексуальной жизни вдруг потребовала от нее испытания собственной надежности и она, отхлебнув немного из Мишиной фляжки, сказала: "пойдем". И еще: она не хотела обижать мужа отказом.
Они удалились в сказочный, звонкий, пятнистый березняк, хотя вокруг было полно других, более "камуфляжных" мест. Даше понравился этот дружный хор совершенно одинаковых, строгих подружек. Это было так романтично... Постелить, конечно, нечего не нашлось, а если бы и было, ей пришлось бы долго расшнуровывать берцы, а потом снимать крапчатые, в мелких колечках брюки и она прислонилась к стволу молодой березы. Миша расстегнул ее рябой, веснушчатый китель, просунул руку под майку и ласкал ее маленькую грудь, пока не затвердели соски, а потом долго целовал в губы, глаза и впадинки на висках, пока она не почувствовала, что там, внизу у нее горячо и мокро. Он это умел. Умел заставить ее окунуться в приятное, теплое безмыслие, пронизанное ощущением взаимного слияния. Она развернулась к нему попой и оперлась руками о ствол, по которому вверх и вниз сновали деловитые, неутомимые муравьи, она испачкала пальцы белым древесным пигментом.
Миша расстегнул ее ремень: и штаны, вместе с тяжеленным штык-ножом упали в пропахшую грибами лесную подстилку. Затем, пришел черед ее "символических" трусиков. Он "вошел" и какое-то время все было нормально и даже почти супер, она успела абстрагироваться от окружающего их белого, перемежающегося черными пятнами, и такого же голого, как они с Мишей пространства, погрузившись в собственные ощущения, сосредоточившись на его горячих ладонях, "обнимающих" бедра, как вдруг, на вершине березы истошно завопила ворона. Даша вздрогнула, разлившееся внизу живота тепло схлынуло, еще раз доказав ей, как тонка и уязвима женская физиология, верхушки деревьев расчесал неизвестно откуда взявшийся порыв прохладного ветра, оставив ее с ощущением тревоги и смутного беспокойства. "Все хорошо, котенок, все хорошо!" - зашептал муж и продолжил в ускоренном темпе. Она чувствовала, как дрожат его сильные руки на ее похолодевших бедрах и поняла, что Мишу вштырило. Необычность ситуации и витринная открытость березняка взвинтили его не на шутку. И хотя она больше не чувствовала возбуждения, ей нравилось сознавать, что его испытывает он. Поэтому, она не стала прерывать "сеанс". Миша "завершил" два раза подряд, не выходя из нее, а потом, мягко прижал жену к стволу березы, поцеловал в шею и сказал "спасибо, родная". Он знал, что она не "кончила", поэтому его голос прозвучал извинительно-тихо. Он развернул ее к себе и погладил по растрепавшимся волосам. А потом они долго стояли, обнявшись, посреди притихшего августовского леса. Каждый, в своем собственном трансе. Она чувствовала, как прохладные потоки воздуха, подобно невидимой реке, омывают ее голые ноги, как над головой вращается огромное, белесое небо, как из нее медленно вытекает, тяготеющая к сырой, наполненной жизнью почве, теплая сперма мужа. Это было почти приятно. Ведь это же было Его́ семя.
А потом появились бабульки с корзинками. В цветастых платьях-платочках. Классические согляда́тайши! И о чем они думали, когда шли на двух полуголых людей, стоящих на случайной, микроскопической полянке, образовавшейся в центре березняка? А ведь они могли появиться гораздо раньше (если только не следили за процессом из ближайшего рябинника; позже, они с Мишей сошлись во мнении, что так оно и было - что-то вроде: "Ой, Матрена, смотри, какие паскудники; "Пойдем, Бог им судья, Валентина!"; "Да ладно, те, Мань, давай остановимся, поглядим, у меня с Димкой-покойником такого отродясь не бывало!").
Миша закрыл собой жену, которая вдруг обнаружила, что у нее совсем нечем вытереться - ни платка, ни салфетки; натянул штаны, помог одеться Даше и, только потом, развернулся в сторону удаляющихся бабкиных спин: "Что, бабуси, интересно было?" Цветастые, корзиночные бабули развернулись: одна - та, что была полнее, погрозила Мише пальцем и крикнула: "Ишь, охальники, лес оскверняете!"; вторая - посуше, перекрестилась, но... как-то неуверенно. Муж с женой посмотрели друг на друга и расхохотались. Грибы, почему-то утратили свою актуальность и они, подхватив почти пустые ведерки, направились к машинам, оставленным на трассе. Всю дорогу до транспорта они ржали, как сумасшедшие. Но на этом их лесные "эксперименты" закончились. Больше Даша себе такого не позволяла. Чистые, белые простыни их привычной постели оказались намного приятнее.
Лесник из Реваза оказался никудышный, он разбирался в грибах еще хуже, чем в женщинах - собирал все подряд, а Мише потом приходилось сортировать и выбрасывать. Она даже представляла себе, как он ломится сквозь валежник, неуклюже взмахивая волосатыми ручищами, словно какой-то диковинный ети, потом вдруг останавливается, бросает ведро, наполненное ядовитыми, "неправильными" грибами и выхватывает из кармана куртки бутылку виски "Блэк Хорс", хлопает себя по бедру и говорит: "оп-паньки!". А дальше что? Анекдоты, хохот и Мишино, не свойственное ему забвение и потеря бдительности. Сраный КГБ - шник! Она тогда была очень зла на него.
А что они? Они надорвали себе глотки, сотрясая безмолвные, шершавые стволы вековых деревьев бесполезными криками, а потом провели "восхитительную", незабываемую ночь в сыром, шуршащем, ухающем лесу. Сидя под толстой, кряжистой сосной и трясясь больше от страха, чем холода. Порадовать себя костром и сопутствующим ему жутковатым представлением театра теней им не пришлось, потому, что Эля выбросила зажигалку. Случайно, понятное дело. Дурная привычка - класть этот простой, малозначительный в обычных условиях предмет в полупустую сигаретную пачку, наконец, сыграла с ней злую шутку. С ними обеими. Потому, что красивые, длинные, с зелеными головками спички - Мишин спонтанный подарок к Дню молодежи, которыми прикуривала Даша, закончились у нее часом раньше. Коробок она не выбросила потому, что этот маленький кусочек картона, стал для нее последним и единственным предметом связи между ней и внезапно отдалившимся мужем, к которому она не чувствовала теперь ничего, кроме острой, как нож, который она оставила в машине, виноватой, и почти собачей привязанности.
С приходом сырой темноты, крапотли́вого, нудного дождика, все ее негодование на "бросивших" их мужчин, раздражение и даже глухая, в общем-то несвойственная ее естеству, навеянная алкоголем злоба, куда-то испарились, уступив место вялотекущему страху и болезненной тоске по дому. Ведь по сути дела это они с Элей их бросили, а не наоборот. Надо было просто держаться на расстоянии, и - почаще "аукать". А теперь, она рада была бы расцеловать не только мужа, но и крупного, мохнатого Реваза, и даже, хрен с ним, дать ему пощупать свои чертовы, маленькие сиськи, лишь бы оказаться сейчас как можно дальше от этого гнилого оврага.
Эльвира забыла, что она не в городе, забыла, что ее телефон разряжен, забыла, что она пьяна и выбросила эту хре́нову зажигалку вместе с пачкой. Просто сунула туда пальцы и, не обнаружив сигарет, тащила какое-то время в руке, а потом отшвырнула прочь. Они лишились огня и тепла. Медаль "Глупой Курицы, Первой степени" получила именно Эля. Даше досталась "Вторая Степень" и седая челка, потому что позже произошло то, во что она, не смотря на многочисленные теоретические рассказы мужа, до конца не верила. Это было по части их ведомства, но все же, она не хотела бы, чтобы Миша оказался на ее месте. Такого не пожелаешь ни врагу, ни другу. Она с радостью забрала бы Эльвирину "Медаль Тупизны́" себе, а заодно и ее уютную, глухую отключку, в которую она трусливо "сбежала", оставив ее наедине с беспредельным ужасом. Но тот, кто парил над макушками шепчущих сосен в черной, беззвездной пустоте и даже выше, распорядился иначе.
Может быть, это был Бог. А может, нечто совершенно иное.
Естественно, ни Даша, ни Эльвира не знали, как называется яма, на краю которой они заночевали. А если бы и знали, что бы это изменило? Только напугало бы еще больше. Вытянутый, почти овальный, овраг, напоминал глаз. В основном, потому, что противоположный, не занятый никем склон, покрывали густые кусты, тогда как на "ихней" стороне не было ничего кроме сосен, травы и крутого песчаного откоса, а еще тропинки, "скакавшей" по извилистым древесным корням. Аналогию "просекла" Эля. - Смотри, подруга, похоже на бровь, правда?
- Ага, наблюдательная ты наша! - улыбнулась Даша и приобняла Элю. (к сумеркам стало значительно прохладнее)
ќ- А во-о-н там - зрачок, на глаз похоже, да?
Даша посмотрела в направлении вытянутого пальца подруги и кроме позеленевших, гниющих стволов и ручья, приметила на дне распадка огромный, плоский, покрытый лишайниками и прочими метками времени валун, а рядом с ним, не менее масштабное, старое кострови́ще.
- Ага, наверно, а если еще с высоты смотреть, с дерева, или там с вертолета...
ќ- Предлагаешь на сосну забраться?
ќ- Шучу, Элечка, у тебя глаз-алмаз, все подмечаешь - сказала Даша, - хотя, где там... до алмаза в глазу Эльвире было далеко, на переносице у нее сидели громадные, выпуклые очки, без которых Эля ни черта не видела. Впрочем, много позднее, лежа в наглухо запечатанном боксе "конторской" клиники, она решила, что залезть на дерево, было бы не такой уж плохой идеей. Если бы они это сделали сразу... С другой стороны, если бы они "спалились" на своей макушке, что помешало бы этим уродцам, например, развести под сосной, или другой корягой, на которой бы они болтались с Эльвирой, костер?
Эх-х-х, абы, да кабы́. Короче, устроились они на земле, в "уютном" гнездышке промеж комлями серьезной, пожилой, накренившейся прямо в овраг сосны. Накидали хвои, лапника и залегли, словно зайцы, прижав уши, руки и все остальное. Даша легла первая и обняла подругу, на мгновение коснувшись, объемистой, трехразмерной груди Эльвиры.
- Ну и буфера же у тебя, Элечка! - сказала она (не в первый раз, конечно, но, как оказалось, в последний) - это был как раз тот случай, когда лицо не имело ровно никакого значения - Эльвира была близорукой, тридцати семи летней, невыразительной на анфас дурнушкой, зато все остальное: крупная, упругая грудь, длинные, ровные ноги, плоский, подкачанный в спортзале живот и крепкая попа - на высоте. Редкий случай сексуального контраста. Семьей Эля до сих пор не обзавелась, зато имела многочисленных, но непостоянных любовников. Баловалась легкими наркотиками и секс-туризмом. Любительница Мопассана, Дафны Дюморье, и булочек с черникой, она была полной противоположностью Дарье Гвоздикиной. Как в рекламе пива "Доктор Дизель": "Мы такие разные и, все-таки, мы вместе!"
- Тем и живем, подруга - прошептала Эля, - Господь наградил меня "золотыми" сиськами! И это была абсолютная правда. Мужики клеились к ней как к липучке для мух. Старые, молодые, с деньгами и без денег. Одноразовые, как презерватив, ловеласы, а иногда и очень серьезные, хорошие на Дашин взгляд молодые люди. Но она была, то ли недостаточно дальновидна, для того, чтобы поддерживать "клей" в рабочем состоянии, то ли просто очень любила свободу.
- Бог забрал часть материала, предназначавшуюся для моих титек, чтобы вылепить твои, - сказала Даша, - это не справедливо!
Где-то в глубине чащи ухнул филин. Эля вздрогнула всем телом и сделала робкую попытку тихонько рассмеяться.
- Может быть... зато у тебя симпатичная моська, мне бы твой фэйс, я б ваще горя не знала.
- Да ладно, у тебя и так самцов полно...
- Полно, да только большинство из них - шлак, так... человеческий мусор, мне бы такого, как твой Михаил!
Бор окунулся во тьму. Очертания деревьев размазались, слившись в единую, черную массу. Набрякшая влагой, густая сосновая хвоя стала пропускать дождь и на Дашину кисть шлепнулась тяжелая, холодная капля.
- Твой Реваз, кстати, сегодня весь день на мои буфера пялился, - не без удовольствия в голосе, прошептала Эля и легонько толкнула подругу локтем.
- Во-первых, он не мой - я его терпеть не могу, а во-вторых, он и на мою грудь постоянно смотрит, ему все равно, какой у тебя размер... Не знаю, что Миша в нем нашел.
- Да ладно те, Даш, просто он животное, они там, в горах все такие, мне он тоже "не особо", если честно, но... один раз можно, у него наверно большой. Я дала ему номерочек.
- Эля, фу-у-у!
- Да ну тебя, подруга, живем то один раз, все надо попробовать; помнишь, я от фирмы в командировку ездила, я тебе рассказывала про Дэвида?
Даша помнила. Это было, кажется, в Англии, два года назад, где проходил какой-то семинар по маркетингу. Там она подцепила здоровенного негра с длинным нубийским членом, в головку которого были имплантированы не то шарики, не то какие-то силиконовые рога... "Экспериментаторша хре́нова..." - подумала Даша, почувствовав, как где-то глубоко внутри и уже не в первый раз шевельнулась несмелая и исключительно теоретическая зависть к похождениям подруги.
Хрустнул сучок, где-то в глубине леса снова заухал филин. Рядом с женщинами, расположившимися в удобной выямке корней, зашуршало. Эльвира в объятиях Даши напряглась, схватила подругу за руку.
- Господи, Даша, что это?
- Успокойся, это просто мышь, или какой ни будь другой грызун, отправился по своим делам и только...
Эльвира расслабилась. Была она, конечно, жуткой трусихой.
- А-а-а, ну ладно, а я уж думала, что... не знаю..., просто испугалась и все.
Бор шептал, шелестел, трещал и разговаривал на своем только ему понятном ночном языке. Было страшновато, холодно, сыро, но в целом - терпимо. Она думала, будет хуже. Хуже, чем в детстве в палаточном лагере, когда каждую секунду только и думаешь о том, что вот сейчас, раздирая непрочный брезент, к тебе вломится какой ни будь монстр.
ќ- Помнишь, я тебе про Алешу рассказывала? - зашептала Эля.
- Конечно, помню, сто раз рассказывала, во всех подробностях, - ответила Даша. Она хорошо помнила эту курортную историю. Будучи в отпускном турне по Европе, та соблазнила двадцатилетнего паренька, который жил в соседнем номере транзитного испанского отеля со своей подозрительной и уже не молодой мамашей. Они "шалили" три дня, а потом расстались, обменявшись номерами телефонов, на тот невероятный случай, если паренек, когда ни будь, окажется проездом в ее родном Средневолжске.
- Я тебе кое о чем так и не рассказала, постеснялась, наверно.
Даша подавила рвущийся наружу смех. Это Эля то, постеснялась? Безбашенная, развязная Эля - ее единственная подруга, которой позволялось называть ее вне уменьшительно-ласкательного контекста. Скорее уж просто забыла!
- Выкладывай.
- Я позволяла ему заходить не только с "фасада"!
- В смысле...?
- Не будь дурой, Дарья, он входил в меня с "черного хода".
- Эля, ты извращенка!
- Да, я такая, я же тебе говорила, в жизни надо попробовать все, хотя бы один раз, к тому же, он был такой лапочка, любил хлопать меня по попе в людных местах, но это еще не все...
- Что еще, "золотой дождь"?
- Ф-у-у-у, Даша, как тебе не стыдно!
- А тебе? Я бы не удивилась, если бы ты докатилась до зоофилии.
- Н-у-у, зоофилия - это уже крайность, хотя... у соседки по площадке такой крупный дог...
- ЭЛЯ!!!!
- Шучу, подруга, шучу!
-Ну, так что там с твоим Алешей?
- В последний день, перед отъездом, его мамаша со своим хахалем, куда-то срулили, мы решили заняться этим в их номере, подозреваю, для него это был такой экстрим - наверно, возможность моего столкновения с матерью его возбуждала! Закрыли дверь изнутри и сделали это четыре или пять раз - не помню, после чего у него упал. Ну, устал парень, что поделать! А мне все мало, ты же знаешь, я ненасытная! Так вот, идет он к уже упакованным чемоданам, долго роется в одном из них и достает здоровенный, розовый дилдо.
- Охренеть! Этот твой стеснительный Алеша, который краснел всякий раз, как только ты хватала его за член? Куда он совал эту штуку и зачем?
- В начале, я тоже так подумала, но потом выяснилось, что это вибратор его мамаши!
Даша не выдержала, расхохоталась, нарушив непрочную, живую тишину ночного леса. Что-то тяжело и шумно сорвалось с ветвей над их головами и унеслось, хлопая крыльями в чащу. Эля прижалась к подруге и продолжила.
- В общем, он подошел к кровати весь такой пунцовый, смущенный, как ты говоришь, включил эту хрень в ближайшую розетку у тумбочки, я раздвинула ноги, мне ведь не привыкать, ты знаешь, у меня у самой дома три таких самотыка, и...
И тут в колючей, хвойной вышине включилась луна. Как будто кто-то потянул на себя гигантский, невидимый рубильник. Овраг затопил призрачный, мертвенный свет. Даша подняла голову и увидела глаз. Длинный, неровный разрыв в небесах, в центре которого плавало одинокое, черное облако - пристальный зрачок, подкрашенный лучами мертвого диска. Глаз над глазом.
А потом она увидела ИХ - Низких Людей в Черных Плащах, длинной вереницей спускающихся в овраг. Определение пришло к ней так же внезапно, как за минуту до этого включилась луна. Вольная ассоциация. Она что-то такое читала в студенчестве, какую-то фантастику, где опасные люди невысокого роста, пришедшие из параллельного измерения, носили желтые плащи. Возможно, это был Кинг... На этих - болтались просторные черные балахоны с капюшонами, скрывающими лица. Их глаза в неверном свете "ночного прожектора", блестели желтым. И это было особенно страшно. Да и никакие они были не люди, скорее уж - человеко-подобны или человеко-образны (кому как нравится), хотя, Даша проголосовала бы за второй вариант, потому что до подобия им было далеко: у них были руки, ноги, головы и даже копья, а в остальном...
Миша, в последствии, окрестил этих тварей Говенными Человечками и его определение Даше понравилось больше, чем свое собственное.
Они прошли незамеченными по тропинке за "бровью", вынырнули из-за кустов и теперь группировались возле большого, плоского валуна на дне ямы, в то время, как хвост колонны еще продолжал подтягиваться. Их было много. Очень много, не меньше пятидесяти навскидку. И они были ужасающе близко. Казалось, до них можно было дотянуться рукой.
Даша выдохнула, почувствовав, как кожа холодеет, стягивается, покрывается мелкими "прыщиками". Внезапно она поняла, что воспринимала Мишины рассказы о сверхъестественном, как уютные, комфортные сказки, поведанные у телевизора с приглушенным звуком. Никогда в жизни она не видела ничего более необъяснимого, чем бортовые огни высотного самолета в вечереющем небе, или "фонаря" вероятного спутника, рассекающего звездную толчею. Ни Бога, ни Дьявола, ни НЛО! А тут - ЭТО - незванное, нафиг ненужное, вдруг, происходит с ней! Она даже забыла про существование подруги.
Эльвира, цепляясь за Дашину спину, выглянула из-за шершавого ствола сосны и отпрянула. Потом запищала, словно полевая мышь, попавшая в когти сове.
- Ии-и-и, Даша, у них глаза... глаза горят, скажи мне что это не волки, скажи мне...
- Тихо, ты, дура! - Даша пригнула голову подруги к земле, - да, это волки. А что она могла ей сказать, что это гребаные злобные карлики, которые пришли чтобы их сожрать?
Так или иначе, и "волков" Элечке хватило. Даша почувствовала, как та обмякла, и ткнулась лицом в колючую хвою. "Черт, черт, черт, отрубилась - ссыкуха!" - прошептала Даша. Баловаться с большими, свирепыми вибраторами толщиной с руку, Эльвире хватало духу, а тут отключилась, как те высокогорные козы, которые при виде опасности падают на бок и деревянно-застывают, вытянув ноги. "Притворилась мертвой, твою дивизию, и что мне теперь делать, по щекам тебя хлестать, чтобы шлепки привлекли ЭТИХ!?" Самым простым выходом было, конечно, потихоньку свалить в неприветливую, пропитанную потаенной жизнью чащу! "Ага, чтобы мы с Элей при отступлении, захрустели ветвями и тогда уж точно - "спалились", н-е-е, не вариант, надо сидеть и ждать!" - подумала Даша и ущипнула подругу за щеку. Бесполезно. Эльвира находилась в "ауте" столь глубоком, что очнулась бы наверно только тогда, когда ей начали бы отгрызать ногу. "Ладно, полежи, трусиха, главное, не вопи, когда "вернешься!" - прошептала Даша и выглянула из-за тощего кустика, росшего у корней сосны. Ее извечное любопытство ненадолго одержало маленькую, но уверенную победу над страхом.
Их было не просто много. Их было до хера́. Раз, два, три, пять, десять, двадцать, тридцать и больше, неуклюжих, косолапых фигур, с копьями в коротеньких ручках. Они спускались в овраг неумолимо-длинной, "фашистской" цепью: бормотали, плевали под ноги, кашляли, сморкались. Даша даже подумала, что многие из них простужены. Больны. "Миша-Миша, где ты, когда ты мне так нужен, тебя, мать твою, никогда нет рядом!" И еще: "Если поставить инфракрасную треногу на камеру, если поставить, если включить, то можно..." - Даша мелко дрожала, она даже не заметила, что переставила местами фразы. "Хвост" колонны, наконец, подтянулся к центру оврага, и она увидела, ЧТО тащат замыкающие процессию особи. Вход в то место, где не светит ни луна, ни солнце у нее сжался, и она увидела тело, привязанное к длинной, толстой жерди, которую перли эти поганцы. По пять индивидов с каждого конца, потому как силенок в этих карликах было, по-видимому, еще меньше, чем в Эльвире мужества.
Тот, кого они волокли, к старому кострови́щу в центре "Волчьего лога", был либо без сознания, либо... Даша надеялась, что "либо", потому что через каких-то полчаса, они зажарили его целиком, даже не сняв одежду! Гребаные варвары! Но это произошло не сразу. Из густых, растрепанных кустов "брови" показался второй и последний "продовольственный" отряд. На этот раз по обеим сторонам жерди, которую они несли на плечах, было на одного уродца меньше, потому что, ноша была легче. По свисающим вниз длинным волосам Даша определила, что это была женщина. Рука несчастной, может быть благодаря ее собственным усилиям, а может и поспешной, непрочной привязи канибаллов, отделилась от жерди и теперь волочилась по сырой, покрытой мхом земле. Один из карликов, а росточку в нем было не больше полуметра - вероятно, детеныш, подбежал к сородичам, несшим добычу, и впился зубами в волочащуюся по лишайникам кисть - не утерпел, засранец, но тут же получил крепкий пинок от члена отряда продразверстки и шлепнулся в ручей. Зарычал, захныкал. Капюшон с уродца слетел, и Даша увидела отвратительную, морщинистую и абсолютно лысую голову маленького ублюдка. Женщина на шесте застонала, подняла голову: "Куда вы меня..., кто вы..., я ничего вам не сде...". Это были ее последние слова, потому что в следующий момент к ней подбежал карлик с длинным копьем, выхватил из складок одежды что-то похожее на нож и... Даша услышала хрип.
- Ведь это же не волки, правда, не волки, скажи мне, зашептала сзади Эльвира?
- Нет, не волки, просто не смей высовываться, не смотри!
- Тогда кто, кто там, Даша?
- Бандиты, Эля, - ответила она. И это было недалеко от правды.
Эльвира надолго замолчала, и Даша поняла, что она опять сомлела. Для Дарьи Петровны Гвоздикиной, осталось большой загадкой то, как не сомлела она сама.
Это был большой, сплоченный клан, прайд, стая или хрен знает, что там еще. Прослеживалось четкое разделение ролей. Мамаши таскали и нянчили плаксивых, мерзких детенышей. Мужчинки, составившие копья в аккуратные "шалаши", лазили по противоположному краю оврага, "щипали" "бровь", собирая на растопку хворост. "Слава Богу, на нашей стороне нет "сушняка", - подумала Даша и пригнула голову ниже. Они переговаривались между собой на каком-то противном, отрывистом диалекте, в котором было очень много согласных: "г", "д", "ж" и "з", часто дрались и толкали друг друга. И еще. Они ВОНЯЛИ! Из ямы несло потом, мочой и еще чем-то, для чего у Даши не нашлось названия. У них даже был вождь - полутораметровый хрен, забравшийся на валун и оттуда руководивший муравьиной возней своего клана. Он был на голову выше своих вонючих собратьев и выделялся еще и тем, что ни черта не работал. Просто стоял на камне и размахивал чем-то похожим на топорик. Судя по отсутствию последних у членов его банды, этот предмет был каким-то символом власти. По позвоночнику Даши скатилась струйка холодного пота. "Тут ТАКОЕ происходит, Миша, такое... где ты со своими спецназовцами, пистолетами и видеокамерами; кем была та женщина?"
"Вождь" племени заткнул топорик за пояс, откинул капюшон, и Даша увидела на его голове кепку. Кем была безымянная женщина она так и не узнала, зато вторая добыча... ("Здравствуйте, девоньки!"; "Спасибо, милые, я там свой "Москвич оставил!") "Твою ж маманю, э-х-х, дедуля-дедуля..." - прошептала Даша. И тут "отключилась" луна. Так же внезапно, как и появилась из своего ненадежного укрытия. "Волчий лог" захлестнула тьма, которую вскоре нарушили регулярные вспышки и удары камня о камень. Даша поняла, что уродцы высекают искры для получения огня.
Неизвестная женщина досталась ихним мужчинам, а, очевидно, костлявый и жесткий дедуля - самкам и мелюзге. Племя разожгло два высоких костра. Неудачливого грибника зажарили целиком, а девушку - вместе с лисичками и рыжиками бывшего владельца "Москвича" (зачем добру пропадать...), сварили в неизвестно откуда взявшемся, закопченном казане. Даша с утра, кроме небольшой чашки кофе и такой же незначительной булочки, ничего не ела, поэтому ее вырвало только желудочным соком, пеной, горькой желчью и остатками Эльвириного коньяка. А потом, она долго лежала за сосновым стволом, восстанавливая дыхание, и старалась ни о чем не думать. А маленькие, низкорослые существа, там, на дне ямы, притопывали возле своих костров и дрались за самые сочные куски мяса. Это продолжалось долго. А когда закончилось, уродцы затянули длинную, заунывную песню.
Даша подползла к кусту и выглянула. Один из членов "команды" вынул из плетеной торбы за своей спиной странный, пузатый инструмент, на грифе которого было натянуто две одиноких струны. Тоскливый, атональный звук поплыл над оврагом. И они запели. Если это можно так назвать. По человеческим меркам. Положив ручонки друг другу на плечи, раскачиваясь из стороны в сторону, передавая по кругу такую же пузатую флягу - гребаную братину, пока их Вождь не вынул из-за пояса топорик, не поднял к верхушкам сосен и не вонзил его в ближайшее бревно. А потом хлопнул ладошками и начался совсем другой коленкор.
Поганцы откинули капюшоны, достали кисеты, трубки с длинными чубука́ми и над оврагом поплыл дым, запах которого спутать с чем-то иным было невозможно. Даша не любила вкус Эльвириной марихуаны, после которой та становилась веселой и глупой, а тут запыхтело целое племя. Курили даже детишки. Матери совали в их отвратительные, клыкастые ротики трубки и они жадно всасывали смолистый, почти "хвойный" дым. Наверно, они думали, что это полезно.
Даша знала, ЧТО конопля делает с человеком не понаслышке. Пару раз она составила Эле компанию. В первый - было не плохо: приятно, тепло, весело и тупо. Она полчаса смеялась над тем, как смеялась Эля. Что было первопричиной "угара", палец или анекдот, вспомнить было нереально. А потом проснулся голод, и они сожрали полхолодильника, осталось только самое невкусное - сырая рыба, старый, засохший сыр и замороженные стейки. Варенье, соленые огурцы, салаты из морской капусты - все отправилось в желудки. Во второй раз, она перекурила, хотя Эльвира предупреждала ее не "тянуть" больше обычного, потому как "ганджа" дорогая и крепкая, как задница дьявола". Даша надолго запомнила этот черный ужас, панику и пропущенные удары сердца. Она закрылась в сортире, и долго не вылезала. Эля сказала потом, что это был "загон", что это бывает, что нужно об этом забыть, быть "на пазитиве" и "дубасить" дальше. Может быть, конечно, это был и правильный подход, но Даша зареклась.
И вот, значит, племя пыхтело, пускало дым через ноздри, кашляло, плевалось, пердело, хлопало друг друга по плечам, хохотало нездешним, отрывистым смехом. А потом начался содом. Потому, что другого слова не подобрать. Даша подумала о том, что этнологам было бы крайне соблазнительно изучить вековые традиции и культуру (Господи, какое смешное слово!) этого чужого племени и написать по этому поводу "ди́сер". Если, конечно, хоть кто ни будь из них ушел бы из этого "сообщества" живым. Даша очень надеялась, что их с подругой знакомство с черным, закопченным казаном не состоится.
Вождь отложил на бревно кусок вареного с грибами и травами мяса, хлопнул ладошками и... От соседнего костра, где сидели "женщины" к нему подбежала расторопная, бросившая детеныша самка. Даша, будучи обездоленной, бездетной женщиной, хорошо запомнила этот момент. Мамаша не передала ребеночка компаньонкам, не положила в какую ни будь корзинку или торбу - встала и просто бросила на землю. Высота, если учитывать невеликий росток ее самой, была небольшая, но детеныш завопил так, что чертям в аду стало тошно, докатился почти до тлеющих углей и пополз прочь, разбрызгивая сопли. Перехватывать его никто не стал. "Неудивительно, что вы такими тварями становитесь!" - подумала Даша.
"Женщина" задрала одежды, нагнулась и встала перед вождем лицом к огню. Глава племени, поднял балахон, и расчехлил свой второй символ власти. Первый так и остался торчать в бревне. Не соответствие размеров "прибора" росту вождя, было как минимум очевидным. Его "бревно" в Эльвирином негласном рейтинге членов, заняло бы не последнюю строчку. "Наверно поэтому ты выиграл выборы!" - прошептала Даша и ее снова затошнило. А потом все остальные члены клана последовали примеру лидера. Два костра объединились. Она не верила своим глазам, орда совокуплялась в присутствии своих мерзопакостных детенышей, которые бегали вокруг, радостно подпрыгивая, хлопая четырехпалыми ручонками и даже (о, боже!) делая неуклюжие попытки последовать примеру взрослых.
А потом девчонки "спалились". Даша в очередной раз забыла про подругу "увлекшись" бесплатной порнушкой. Эля выглянула из-за спины подруги и завопила. Пронзительно, тонко. Плавно текущее время споткнулось, поднялось с колен и понеслось галопом.
Уродцы подняли головы и уставились на женщин. Все пятьдесят. Разом. Даша отпрянула, потянув за собой Эльвиру. Отвесила ей легкую плюху и снова выглянула. Вождь мерзкорожих выдернул топорик из гнилого ствола, прихватил с собой двух "центурионов", вооруженных копьями, после чего, троица направилась к тропинке, опоясывающей овраг. Даша хлопнула себя по правому бедру, вцепилась в плотную "натовскую" ткань и вспомнила - Мишин "грибной" тесак остался в машине. "Тупая курица...!" - прошептала она и огляделась, ища оружия. "Если убить вождя, они не будут сражаться!" - фраза, выдернутая из контекста забытого фильма, всплыла в ее памяти и тут же растворилась в крепком настое паники. Даша подняла с земли липкий, душистый, сосновый дрын. Эльвира зажмурилась, закрыла лицо ладонью.
- Это для них, дура! - сказала Даша, - сегодня у нас будет своя охота и отнюдь не тихая. Она, вдруг, посмотрела на себя и подругу со стороны. Высокая, затянутая в крутой натовский камуфляж девушка с дубиной наперевес и трясущееся в корнях сосны существо в розовых джинсах. Если кто и способен сейчас спасти их обеих, то это точно не Бог! "В конце концов, эти твари просто шибздики, самый высокий - вождь, но и его соплей перешибешь, остальные не в счет, главное их копья пообломать, а потом - деру! Но сначала - инструктаж:
- Оторви задницу от земли и слушай сюда́! Если сомлеешь, я тебя не смогу бросить, подруга, сюда поднимется вся их стая и тогда погибнем мы обе и виновной в этом будешь только ты. Если все пройдет нормально, ты еще лет двадцать, как минимум, сможешь наслаждаться своими "игрушками", а я обществом мужа, поэтому слушай внимательно!
Когда Даша закончила, Эля кивнула.
- Ты все поняла?
- Мм-м-м...
- Не мычи, а скажи: "ДА!", или мне еще раз залепить тебе "плюху?"
Они прошли немного вперед и затаились за двумя толстыми стволами по обе стороны от тропинки, прижавшись спинами к шелушащейся, осыпающейся коре.
"Идите к мамочке, пиздюки!" - прошептала Даша, перехватила поудобнее клейкую дубину и выглянула.
Облака над "Волчьим Логом" раздались, во второй раз за ночь выпустив на волю желтое око луны.
Троица остановилась и застыла в нерешительности. Даша убрала голову и тихонечко засвистела. Вождь "продернул" вперед, оставив позади охрану. Продвинулся еще немного и девушки оказались у него за спиной. Эта ошибка стоила ему жизни. Эльвира щелкнула пальцами, существо с топориком развернулось, подставив для удара затылок. "Это тебе за дедулю, урод!" - прошептала Даша и слева-направо засадила вождю узловатым суком по голове. Вождь взмахнул короткими ручками, выронил топор, хрюкнул и полетел прямо на Элю. Что бы там ни было, но череп этого "представителя власти", оказался гораздо мягче его яиц. Вождь не издал больше ни звука. "Устроите досрочные выборы, засранцы!" ќ- заорала Даша и пошла на охранников держа дубину наперевес.
Уродцы метнули копья. Даша пригнулась, и одно из них осталось торчать в стволе сосны. Второе - чиркнув ее по виску, скрылось в редеющей к утру темноте. Охрана, потеряв оружие и своего неосторожного лидера начала пятиться. Даша обернулась. Эльвира, выбравшись из-под тела мертвого "президента", стояла, утирая с лица черную жижу. "Бежим!", - закричала она и запустила в уродцев дубиной. Потом схватила подругу за руку, и они побежали, - "Не подвела, спасибо тебе!".
Впрочем, "Говенные человечки", оказались гораздо коварней, чем можно было ожидать. Когда женщины подставили спины, один из уродцев вытянул из кожаного колчана, пристегнутого к поясу, короткий дротик. Зазубренная стрела описала длинную, беспомощную дугу и на излете траэктории догнала Дашину ногу, углубившись на пару сантиметров в мышцу ее правой и́кры. Она почувствовала слабый укол и легкое онемение, но продолжала бежать, на ходу выдернув и отбросив в сторону то, что она приняла сперва за острый сучок. Остановилась Даша только тогда, когда боль в ноге уже невозможно было терпеть.
Оставшиеся далеко позади члены охраны, вскоре обнаружили себя наедине с телом мертвого вождя и его серебряным топориком - символом высшей, передающейся по совокупности заслуг власти. Они рванулись к топору с "низкого старта". Одновременно. Но тот, кто был моложе и легче, достиг финиша первым. Потом вытер сочащееся черной жидкостью лезвие о полу плаща, и скатился по песчаному склону оврага к сородичам. Забрался на древний, "заслуженный" валун, поднял скипетр в светлеющее на востоке небо и зарычал. Досрочные выборы закончились, не начавшись.
Только к вечеру следующего дня их подобрал вертолет Мишиной паранормальной Конторы, приземлившись в центре какой-то старой вырубки, на которую они с Элей набрели, и разожгли огромный костер из нещадно дымивших сырых валежин и порыжевшего лапника. В этот день Дашина "Медаль глупой курицы второй степени" потеряла свой сомнительный престиж ровно на одну позицию - на дне глубокого кармана натовского кителя под пустым коробком она нащупала сломанную пополам зеленоголовую спичку. Просто - чудо, что она не выбросила изношенный "чирка́ш"! Позднее, она реабилитировала себя в глазах подруги еще раз: с первой попытки зажгла их последнюю, куцую спичку, чиркнув головкой об полоску отсыревшего, пропитанного фосфором картона, и чуть было не потеряла свой только что обретенный статус счастли́вицы, когда поняла, что накормить только что рожденный огонь совершенно нечем: куча сырого хвороста, который они в горячке привалившей, наконец, удачи, собрали - была "несъедобена".
Близящийся к Дашиным пальцам оранжевый огонек и ни клочка сухой бумаги на километры вокруг!
Положение спасла, как ни странно, вечно рассеянная, потерявшая во время их ночного марафона очки, Эльвира. Перехватив эстафету везения у своей лучшей подруги, она выдернула из внутреннего кармана паспорт, вырвала последнюю страницу и подхватила уголком плотной бумаги, за которую он с радостью уцепился, оробевший язычок пламени с Дашиной "счастливой" спички. Костер "принялся" только тогда, когда огонь уже сожрал половину Эльвириного лица на закатанной в пластик фотографии первой и последней страницы ее канувшего в Лету удостоверения личности.
- Ну вот, Дарья, теперь я - никто! - пробормотала Эля, повертела в руках осиротевшую обложку и пристроила ее домиком в жаркое гнездо, образовавшееся в центре дымящейся кучи.
- Не переживай, подруга, новый получишь! - сказала Даша.
- Наверно... - ответила Эльвира, и закашлялась, - скажи лучше, что ты имела ввиду, когда сказала, перед тем как ударить: "Это тебе за деда, урод!"
- Сожрали ОНИ твоего дедулю, вот - что...
- Они, это кто?
Даша посмотрела на Элино чумазое, сморщившееся лицо и поняла, что та сейчас заплачет.
- Кот в кожаном пальто, - ответила она и вытянула руки к огню. У Дарьи Гвоздикиной не хватило сил пуститься в длинный, изматывающий пересказ о том, чего она и сама не понимала: кто были эти уродцы, откуда?
Обложка паспорта прогорела, превратившись в черные, бессмысленные шкварки. Удача скончалась. Эльвира прекратила реветь только потому, что зашлась в долгом, изнурительном приступе кашля. Отняла руку от губ и тупо уставилась на кровавый сгусток в своей ладони.
- Кажется, я простудилась, подруга; а ты как?
А и вправду, "как"? Даша застегнула верхнюю кнопку кителя, поежилась, прислушиваясь к собственным ощущениям, потом приложила ладонь ко лбу и с удивлением обнаружила, что "горит". И это не было жаром костра, как она в начале решила, а равно и ознобом, который она уже пару часов приписывала сырой одежде и такому же мокрому, недоброму лесу. А першение в горле, это ведь не дым от пожухлой хвои, верно?
- Да, ну, Эля... простудились, одновременно, как это возможно? Слишком уж быстро, тебе не кажется?
- Не кажется, - выдавила Эльвира, поднялась с бревна и потрусила к ближайшим кусточкам, где ее не только основательно "пронесло", но еще и вытошнило.
Ближе к "обеду" Даша тоже закашляла, а когда в очередной раз вытерла сопли, на тыльной стороне кисти обнаружила мутную, розовую слизь в тонких прожилках оторвавшихся от бронхов сосудов. И вот тогда ей стало страшно.
Когда она уже лежала на кушетке маленькой клиники закрытого НИИ Конторы и предплечье сдавливала манжетка аппарата для измерения давления, а кисть второй руки утонула в Мишиной сухой пятерне - даже тогда ее не отпустило. Потому, что Эля на соседней кушетке хрипела. Потому, что на ее губах лопались кровавые пузыри. Потому, что никто не держал ее за руку.
Молодой доктор и две медсестры, готовившие капельницы, выглядели растерянными. Озадаченными на столько, что высокий, склонившийся над ней врач, в белой, сбившейся на бок шапочке, под которой скрывалась гигиеническая стрижка "под Котовского", даже забыл выключить свой "Айпод", из болтающихся наушников коего доносились обрывки фраз популярного некогда рэпа Мистера Мало́го "Буду пагибать малодым". "Неужели в мире все настолько взаимосвязано, или наоборот - бесповоротно сломано и бессмысленно?" - подумала Даша.
Лысый доктор поправил сбившуюся набок шапочку, вынул из кармана белый "намордник" и натянул его поверх ранее надетой маски-близнеца. Потом подошел к висящему на стене интеркому, надавил кнопку: "Сергей Васильевич, спуститесь пожалуйста, это срочно, это очень срочно!"
Через пять минут в приемном покое появился майор медицинской службы. Застыл на пороге. Расширил глаза:
- Капитан Гвоздикин? Что вы здесь... Дарья Петровна? Боже мой, что случилось, Миша, ты не должен был их сюда...
- Я знаю, Сергей Васильевич, близкий контакт четвертого рода, долго объяснять, посмотрите ее скорее, товарищ майор!
- Невероятно, не может быть! - сухощавый, седеющий врач подошел вплотную и его глаза расширились еще больше, когда он увидел Дашино опухшее, "пылающее" лицо и пятнышко крови на верхней губе.
- Тип существ?
- Гуманоидный, - прошептала Даша.
- Они вас касались?
- Четвертый род, F-62, Сергей Васильевич!
- Ах, да, конечно-конечно, Миша...
- Меня, не трогали, - сказала Даша, повернула голову к соседней кушетке, - а вот ее -еще как, этот урод Эле все лицо залил своей кровью или что там у них есть, я ему башку проломила дубиной!
Майор Расторгуев обернулся ко второй, словно только что им увиденной пациентке.
- Давление, пульс, температура?
- Двести, пульс - сто пятьдесят, жар - тридцать девять и пять, у... - медсестра запнулась, - Дарьи Петровны температура меньше на десять пунктов.
Майор подошел к Эльвириной кушетке. Склонился. Потом отшатнулся, побледнел. Вытянул руку.
- Маску, быстро, а лучше две!
- Как быстро вы почувствовали симптомы, Дарья Петровна?
Даша задумалась.
- Часа три-четыре, может пять, не знаю...
- Невероятно; Миша, ты сделал правильно, что доставил их к нам! - майор медицинской службы бросился к интеркому. Надавил кнопку и его многократно усиленный, хриплый голос зазвучал по всем этажам НИИ "Пара-нормальных исследований".
- Внимание, всему персоналу, говорит майор Расторгуев, код - КРАСНЫЙ, повторяю, код - КРАСНЫЙ, действия - согласно инструкциям! Охране: перекрыть въезды и выезды, никого не выпускать!
Потом прижал потолстевшую, двойную маску к лицу и посмотрел на капитана Гвоздикина.
- С кем еще контактировали?
- Мои пилоты, ну-у-у... и люди в здании, понятное дело.
- Черт, респираторное, и такое быстрое! - майор Расторгуев снял шапочку и вытер ею выступивший на лбу пот, посмотрел на второго, "растерянного" доктора, - Исаак Борисович, подготовить боксы, костюмы высшей защиты, из отделения никого не выпускать пациентов изолировать! Всему персоналу - "Параферон" внутривенно, людей вакцинировать - срочно! Дарье Петровне и ее подруге то же самое, плюс коагулянты, витамин "К", физраствор и полный спектр анализов!
- Есть, товарищ майор, - кивнул доктор и выскочил за дверь.
"Хьюстон, у нас проблема!" - подумала Даша и потеряла сознание. Если бы она знала, что ей предстоит встретиться с Говенными Человечками еще раз, она бы не захотела "возвращаться".
Позднее, Миша, "выцарапавший" секретные сведения у, чудом не заразившегося майора Расторгуева, сообщил ей, что та гадость, которой в легкой форме болели поганцы, являлась не чем иным, как ранее неизвестным подтипом "свиного гриппа" H1N1, угробившим в тысяча девятьсот семнадцатом году пятьдесят миллионов. Чудовищную смертность, порядка девяноста пяти процентов, вирусу обеспечила "незначительная" по словам присматривающего за Дашей вирусолога Подольского, мутация в цепочке его генетического материала. "Черный Понос" унес жизни лысого доктора, трех медсестер, двух пилотов, четырех охранников, мимо которых неразборчивый случай имел жестокую прихоть пронести носилки с больными подругами и еще десять сотрудников "Института Пара-нормальных Исследований". Если бы Миша отвез девушек в обычную клинику, где не было соответствующего оборудования и медикаментов - случилось бы то, что Подольский назвал "самым крутым обсе́ром за всю историю человечества". Остается только гадать, откуда, из какого мира, Говенные Человечки притащили в себе эту заразу.
А, Эля? Что - она?
Смешная обладательница очков с толстыми стеклами, любительница натуральных и резиновых членов, а также булочек с черникой - умерла, захлебнувшись собственной кровью. Не приходя в сознание, спустя пару часов, после принудительной "вписки" в "чумной", герметичный бокс ("иммунитет-тет, дефицит-цит", как спел незадолго до этого Мистер Мало́й из наушников "Айпода" мертвого доктора) оставив в душе Дарьи Гвоздикиной рваную рану, острые края которой, со временем, не только не желали стягиваться, но и при каждом удобном случае царапали ее больные воспоминания. Эльвирина смерть лишь положила начало целой череде обжигающих потерь, от которых нельзя было ни застраховаться, ни спастись.