Французская любовь
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
Старый, драматический рассказ с примесью мистики, написанный в 2005 и отредактированный мной в 2015 году.
|
ФРАНЦУЗСКАЯ ЛЮБОВЬ
Мертвой Юлии - посвящается.
- Зачем ты пришел?
Минутой раньше: он стоит перед стальной дверью квартиры сто тринадцать на восьмом этаже серого семнадцатиэтажного здания в западной части города. Обычный парень, таких много: потертые, старые джинсы, белая футболка без надписей, голубые глаза, светлые, выгоревшие на солнце волосы, жидкая небритость, немного веснушек, помятая пачка сигарет в заднем кармане. Студент.
В его правой руке полиэтиленовый пакет, на дне которого притаился маленький букетик темно - синих цветов, завернутый в коричневую бумагу. Как они называются - он не знает. Купил у бабульки, на углу супермаркета.
Дом двадцать шесть по улице Энгельса. Подъезд грязен. Из открытого мусоропровода несет нечистотами. Кислый, тошнотворный запах. Вечерний свет еле проникает сквозь запыленное окошко между лестничными клетками. Лампочка в зарешеченном плафоне давно перегорела. Полумрак объясняется еще и тем, что заходящее, расплавленное солнце, находится сейчас с другой стороны здания.
Эта "свечка" нестандартна: в то время, когда остальные ее собратья имеют положенные им по штату шестнадцать этажей, эта - увенчана семнадцатым. Какой-то инженер, или конструктор из департамента градостроительства прилепил сверху большое, выдающееся за габариты дома сооружение с огромными пластиковыми окнами, где располагаются не то художники, не то дизайнеры. Короче, им надо как можно больше света. И еще, эта высотка в их маленьком городе, Североволжске - единственная.
Квартира номер сто тринадцать. Тринадцать - ее любимое число. А также черные кошки, перебегающие мостовую, баба с пустым ведром поутру, сплюнуть через левое плечо, постучать по дереву и много еще разных милых предрассудков. Сочетание мифологического мышления с удивительным рационализмом жизненной хватки. Это все она. Все то, что он так любит, и, что уж там греха таить, порой, ненавидит.
Восьмой этаж. Знаете, что получится, если положить восьмерку на бок? Математический знак бесконечности. Это сообщила ему она, явно гордясь в тот момент своими познаниями. Можно подумать, он сам не помнил подобных вещей со школьного курса. Конечно, он деликатно умолчал об этом, восхитившись ее редкостной наблюдательностью...
А знаете, что получится, если произвести сложение обеих цифр номера ее "небоскреба"? Правильно, та же самая восьмерка! А как насчет количества этажей? Вы никогда не пробовали суммировать единицу с семеркой?
Она увлекается нумерологией. Число жизненного пути, судьбы и все такое. Занимается подобными расчетами для своих подруг и знакомых. Это ее хобби. Постоянно складывает в уме различные числа, встречающиеся ей на пути, приводит их к единому знаменателю, номера трамваев, домов, квартир. Часто бывало, сложит в уме трехзначный номер какого-ни будь троллейбуса, и получится нехорошая цифра. До того нехорошая, что она и не садится в него вовсе - остается мерзнуть на холодном октябрьском ветру, дожидаясь следующего рейса. Ну, это когда рядом нет ее дружка - жлоба, разъезжающего на глянцево-зеленой, только что купленной "бэхе" последней модели, заместителя директора крупной нефтяной базы в пригороде.
Семерка, говорит она, хорошее число, а вот с номером самой машины что-то не ладно, какое-то неблагоприятное сочетание, даже с точки зрения астрологии. Студент не вникает. Но, ей, де мол, плевать, дружок говорит, там стоят какие-то хитро вздрюченные подушки безопасности, так что ездить можно, а-а-а-бсолютно спокойно! Она и ездит.
Восьмерка, говорит, даже еще лучше, в этом смысле, так-как, бесконечность и все такое... А, вот номер квартиры и ее любимое число тринадцать - это талисман. Дело в том, что все, что было связано в ее жизни с чертовой дюжиной, не принесло ей ничего дурного, даже помогало. Поэтому, талисман.
Он никогда не заглядывает в ее астрологические и прочие нумерологические книжки, считая все это полным вздором, хотя и уважает, конечно, ее интересы. Он хочет ПРОСТО любить ее.
Загаженная площадка восьмого этажа. Стальная дверь открыта.
- Зачем ты пришел? (усталый, раздраженный голос). Этот вопрос он слышал уже десятки, может быть даже сотни раз, но до сих пор не научился душить в себе обжигающую, словно физическая боль, обиду.
- Я хотел тебя видеть! Я соскучился!
Они все еще стоят по разным сторонам, он еще не переступил тот кусок дерева, который в народе именуется порогом.
- Ты видел меня на прошлой неделе. Три дня назад.
- Ты же знаешь, мне этого мало, я хочу видеть тебя каждый день.
Он переминается с ноги на ногу в темном, провонявшем кошачьим дерьмом подъезде. Ее черный силуэт чуть покачивается в проеме двери. Ажурная бра висит прямо за спиной, поэтому лица не видно, но он помнит его в мельчайших подробностях, может быть даже слишком хорошо, чем хотелось бы, особенно, когда его мучит бессонница.
- Черт, ты же знаешь, я занята, я, блин, работаю!
Он знает. Она не работает, по крайней мере, с тех пор, как подцепила того высокомерного типа - любителя немецких машин. Ослу понятно, что те подарки и бабки, которые он ей приносит, много приятнее, ее ежедневной вахты у кассы, в одном из магазинов, известной по России сети "Пятерочка". Зачем она ему вообще нужна, когда вокруг столько женщин? Может быть, как раз поэтому?
Она изменчива, как мексиканские сериалы, инстинктивна; иногда нежна, иногда сварлива и своевольна, она любит себя, но иногда позволяет это делать другим, она нестандартна, горда, она увлекается магией и числами, умеет готовить. Она необычна, хотя, при ближайшем рассмотрении может оказаться, что ее интеллектуальность поверхностна, как могут быть пустопорожни разгадыватели кроссвордов, знающие назубок, чем Раскольников укокошил бабушку, но никогда не читавшие роман в целом. Она гладка и комфортна, как кошка, она много спит, но в нужный момент ее когти готовы порвать любого, кто посягнет на ее священных коров. Он любит ее просто за то, что она есть! И еще: она порочна, нет - не грязна, а сладка и притягательна для всякого, кто посмеет заглянуть ей в глаза, а потом опустить их вниз, разглядывая холеные, ровные ноги, не знакомые с Venus о пяти лезвиях - ей это не нужно, светлые, выгоревшие на солнце волоски вдоль голени от природы коротки. Она ее дитя, эта женщина умеет охотиться и не брезгует даже мелкой добычей.
Она смотрит вам в лицо, она облизывает губы и закусывает на время нижнюю, марая внутреннюю поверхность зубов помадой, она мурлычет молча, она меняет положение ног, будто бы случайно демонстрируя розовый лак на ногтях, она картинно прикуривает, выпускает дым в потолок, отставляет правую руку, демонстрируя уязвимый испод запястья, но..., она не хочет вас трахнуть, по крайней мере - не сейчас, не в этот раз, она - такая! Разве можно винить волчицу за то, что она хочет кушать или иметь волчат? Пожалуй... Да только вот волчат у нее до сих пор нет, а кушать она хочет всегда.
Студент прост, как белая тряпка на ветру, и так же беззащитен; он любит Ее, свою гитару и музыку шестидесятых. Его легко обмануть, но это не страшно, потому что любовь слепа.
- Ну, так я пошел, говорит он, со стыдом чувствуя, как предательски-вопросительно это звучит. Может в другой раз? Я позвоню?
- О, Господи, ладно блин, заходи.
Она медленно отступает вглубь прихожей, попадает в круг желтого света, проливаемого на пол бра, и он в очередной раз удивляется тому, как он вообще сюда попал. Как она его впустила?
Он смотрит на нее неприлично - долго.
Хрустальный, кажется венецианский, если верить ее рекламным проспектам плафончик, преломляет проходящий через него свет и создает причудливое сплетение треугольных зайчиков на ее чистом лбу. Простое лицо: высокие выщипанные брови, каштановые волосы до плеч, такие же каштановые глаза. Тонкие, постоянно накрашенные губы, белая, может быть даже слишком, кожа. Господи, за что же он так ее любит? Его взгляд опускается ниже. Узкие бедра, не очень длинные, но стройные ноги, розовый лак на тщательно отполированных ногтях. На большом пальце маленький, наверно, очень старый шрам. Он не спрашивал. На ее плечах тонкий, не доходящий до колен, халатик. Она старше него на десять лет. Возможно, это не нормально...
- Ну, что встал, как осел, проходи на кухню.
- Спасибо.
- Чего, спасибо, у тебя всякий раз такой жалкий вид, будто тебя в сортире мочили. Вот и приходится тебя пускать. Добрая я слишком, понимаешь? Смеется.
Они проходят. Он с содроганием наблюдает ритмичное покачивание ее узких бедер.
Кухня маленькая, уютная. Розовые, в мелкий цветочек обои. Стоит полумрак. Она расшторивает окно, и бешеное августовское солнце врывается в помещение. Его гигантский, багровый блин уже зацепился нижним краем за щербатую полосу горизонта. Угрожающе-черными силуэтами высятся трубы городской теплоэлектроцентрали. Закат.
- Жрать будешь, я мясо недавно готовила? В вязком, будто расплавленный сыр на поверхности дешевой пиццы воздухе, действительно, пахнет мясом.
- Да, конечно, отвечает он, и ему достается громадный кусок жареного с фруктами мяса. Желудок сворачивается в тугой комок. Есть абсолютно не хочется, но он отщипывает серебряной(?) вилкой маленький кусочек и, конечно, хвалит ее стряпню.
- Слушай, это просто супер, спасибо, ты классно готовишь!
Желудок протестует и грозит исторгнуть в него отправленное.
Она закуривает "Vogue 120mm", длинные такие сигареты с ментолом, как-то странно смотрит на него, наклонив голову, и говорит:
- Слушай, мальчик, блин, ты опять с похмелья что ли? Он морщится. Он ненавидит, когда она называет его мальчиком.
- Да есть немного.
- Черт, я же сто раз говорила тебе не приходить ко мне с бодуна, а ты все равно приперся. Она идет в зал, слышно, как скрипит открываемая дверца бара. Звенят не то бутылки, не то стаканы. Вносит коньяк. Ладно, уж. Разливает по стопкам темное, сорокаградусное пойло. У стаканчиков толстое дно и тонкие стенки, наверно, из таких в западных барах пьют виски. В каждом из них плавает маленькое, жаркое солнце. Он некоторое время смотрит ей прямо в глаза.
- Ну, чего уставился, пей, похмеляйся, обормот. От ее слов становится как-то теплее, и он произносит:
- Давай, за тебя!
"За нас", он говорить не решается, потому, как, нет ничего между ними, и не было. Глотает свое "солнце" и несколько секунд, зажмурившись, ждет, когда оно потухнет, где-то там, в недрах его организма, залитое свежим желудочным соком. На глазах выступают слезы, но лишь частично от алкоголя.
- А я вот за тебя, пожалуй, выпью, ты посмотри на себя, высох весь, блин! Ешь мясо то, закусывай. В хрипловатом голосе девушки, отчетливо слышатся материнские нотки. Может быть потому, что ей уже тридцать, а ребенка она все еще не завела.
Он ненавидит эту, хорошо ему известную интонацию, он не желает ее сострадания, ему нужно другое!
- Ну, давай, рассказывай, что - ни будь, не зря же я тебя постоянно коньяком пою!
Она стоит, окутанная солнечным маревом и сигаретным дымом, как всегда отстраненная, немного усталая и такая желанная. Он вытаскивает из своей помятой пачки сигарету "Наша марка", все, что он может себе позволить, и начинает рассказывать о том, как завалил экзамен по химии и анатомии и что теперь ему грозит перездача у гнусных, старых преподов.
- Все это ерунда, молодой человек, я тоже когда-то училась, тоже "забивала" на "пары", и, ничего, окончила этот треклятый ВУЗ. Мне все это сейчас до "фени".
Она затягивается сигаретой и разливает им по второй, только на этот раз гораздо больше. Глотает свою порцию, закусывая искрящимся в лучах заката лимоном. На просвет он кажется янтарным.
Студент думает о том, что ей это, действительно, может быть не интересно и опрокидывает свой коньяк. Похмелье проходит.
- Ты мне вот что скажи, как ты жить собираешься, когда закончишь свой гребаный универ, а? (вопрос не нов).
- Как что, в школу пойду по профессии. Педагогом.
- Не смеши меня, на полторы-две тыщи? Ты хоть веришь, в то, о чем говоришь?
Студент, конечно, не верит, ему стыдно в этом признаться. Он разглядывает замысловатые узоры на искусственной скатерти, смотрит на остывший кусок мяса и хочет еще коньяка.
- В аспирантуру поступлю, - с надеждой взглянув на нее, говорит он. Девушка смеется.
- Ну и что, три-три с половиной тыщи, как ты девушку свою содержать будешь, ну или там жену, когда она появится?
- Мне не нужна другая, мне нужна ты, ты и только ты, почти прокричал студент. "Я-а-а...?" - произносит она задумчиво.
- У нас с тобой нет будущего, и знаешь почему? - Девушка выпускает длинную струю дыма, тотчас становящуюся багровой.
Пульсирующий диск солнца уже почти на четверть утонул в черном песке города, две длинные тени от труб ТЭЦ N2 перечеркивают западную его часть.
- Почему, - наивно спрашивает он?
- Потому, что его нет у тебя. Ты никто, прости, что я тебе так говорю, но это так. Ты замечательный парень, может быть самый замечательный из всех, с кем мне приходилось иметь дело, но ты не сможешь, не сумеешь обеспечить мне, скажем так, достойную жизнь. Ты плывешь по течению. Думаешь, я расчетлива? А почему бы и нет, когда вокруг сплошное кидалово?! Мне уже тридцать, прикинь!?
- Я ничего не думаю, - отвечает студент и просит налить ему коньяка. Бутылка уже почти пуста. Я буду работать, понимаешь, работать, говорит он, калеча окурок о дно стеклянной пепельницы и одновременно пытаясь другой рукой завладеть ее бледной, нежной кистью. Она, как всегда, отстраняется. Как всегда, на протяжении целого года, пока они встречались. Если это можно так назвать. Он водил ее несколько раз в кино, а пару раз даже в ресторан, подкопив денег, но лишь единожды ему удалось держать ее за руку. Студент провожал ее домой. Встретил в центре. Она была пьяна.
- Так кем ты будешь работать, учителем или грузчиком, как теперь? И так всю жизнь, да?
Он не находится, что ответить, он пьет свой коньяк. Наверно, она права, наверно, он плывет по течению, но, черт возьми, ему это нравится. Это свобода! Диоген вот, например, жил себе в бочке и не жаловался. Студент готов целыми днями питаться растворимыми супами "Роллтон", чем работать на богатенького дядю. Он так думает. Предметы начинают вяло раздваиваться. Все прозрачно, все лежит на поверхности. Все настолько пронзительно - понятно, что ему хочется плакать. Он наливает себе уже сам. Они не замечают как начинают вторую бутылку.
Студент чувствует, что сейчас он скажет то, о чем в ту же секунду пожалеет, то, что говорил уже десятки раз. Предложение, состоящее из трех фраз. И он, глотнув коньяка, говорит:
- Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ!!!
- Бл-и-и-н, нашел чем удивить, я тоже много чего люблю, коньяк вот этот, например, мартини, сигареты "VOGUE", да много еще чего.
Девушка, чуть задумчиво, разглядывает свою тлеющую сигарету, на которой вырос длинный столбик серого пепла. Она пьяна. Пепел падает на линолеум. Разговор перестает быть управляемым.
- Слушай, давай сменим тему, а?
- Давай, говорит он, прикуривая новую сигарету.
Девушка встает с табуретки, протягивает длинную изящную руку, вытаскивает "Нашу марку" из уголка рта студента и выбрасывает ее в окно, таким же изящным, почти театральным жестом.
- Что ты куришь всякую дрянь, воняет ведь, на, возьми.
Она достает из шкафчика пачку "Мальборо" в жесткой упаковке. Это ОН привез! Настоящие, штатовские!
Студент с наслаждением затягивается, ему уже почти все равно, кто и откуда привез эти долбаные сигареты. Он ловит себя на мысли, что все с ними в данный момент происходящее, больше похоже на сценарий чертового спектакля, где все слова, фразы, движения тел, заранее подготовлены, запрограммированы, отточены, как топор мясника. Это неприятное ощущение.
- Так, о чем это я? А, ну хотя бы так. Что ты читал вчера вечером, вместо того, чтобы учить лекции?
- Стогова, знаешь, есть такой современный автор. Ей бесполезно пересказывать содержание каких бы то ни было книг. Она не читает ничего, кроме глянцевых журналов мод и рекламных буклетов парфюрмерного толка, да дурацкие книжки по магии и нумерологии. За что он ее вообще любит?
- А, этот модный автор, знаю, ты уже рассказывал - алкоголик, как и ты. Девушка, подперев голову, смотрит на него. Ее глаза полузакрыты. Глаза - колодцы. В таких, наверное, в средние века топились обесчещенные девушки.
- Почему, алкоголик? (вопрос риторичен)
- Потому, что ты пьешь, по-моему, каждый день!
- Не правда, я выпиваю. Иногда.
Девушка смеется, роняет сигарету на стол, поднимает, кладет ее в пепельницу, где она медленно умирает, испуская последний, жидкий дымок.
- Скажи мне, существует ли разница между "пить" и "выпивать", как ты думаешь? По - моему, так никакой! Давай выпьем. Она тянется к бутылке.
Солнце, будто чей-то громадный язык, издевательски высовывается из-за горизонта. Теперь уже меньше, чем наполовину.
- Я ведь только из-за тебя и пью, тихо говорит студент, закусывая очередную порцию коньяка остатками лимона.
- Врешь, ты пьешь, потому, что тебе так нравится. Потому что, когда ты вмажешь свои сто пятьдесят, ты становишься другим человеком, лучше, смелее, добрее. Жизнь окрашивается в светлые тона, и ты чувствуешь, что вовсе не так одинок, как было до этого. Но это - самообман! Я здесь совсем ни при чем, ты и меня воспринимаешь сквозь призму алкоголя. Ведь это так?
И это похоже на правду, во всяком случае, на полуправду. Он морщится, словно от зубной боли. Хватит. Он чувствует, что устал.
- Знаешь, я ведь не ругаться с тобой пришел, я предложить тебе хотел кое-что.
Искра заинтересованности загорается в глазах девушки. Крышки колодцев отодвигаются. Бездна!!! Студент встает со стула, шатающейся походкой направляется в прихожую, где он забыл по рассеянности пакет с букетиком безымянных цветов. Возвращается в кухню. Поздно, конечно, но все же...
- Вот, это тебе. (без восклицательного знака).
- Ой, спасибо, как мило, поставь, пожалуйста, вон в ту вазочку на окне.
Черт, они все говорят так, когда им приносят подарок, или вот, как сейчас - цветы, благодарят, улыбаются, особенно, если подарок дорогой и его хочется поиметь, не поссорившись с тем, кого они не любят, но, иногда, проводят время, чтобы убить скуку. Говорят, "спасибо, ты такой замечательный", хотя, видят в тебе всего лишь предмет интерьера. Господи, уж лучше бы они сразу отправляли подарки в мусорное ведро! Так было бы честнее. Не все ли женщины одинаковы?
Студент направляет в вазу, шипящую струю из крана с встроенным рассекателем. Она воняет хлоркой.
- Так что ты мне хотел предложить?
- Поедем в Париж! Пожалуйста!
- Ты что, шутишь, мне Эмираты настоиграли прошлым летом, а ты Париж! К тому же, на какие шиши, на твою стипендию что ли?
Девушка тянется к сигаретам, медленно, очень медленно. Словно во сне.
- Я накопил 350 долларов, еще займу у родителей, ну и...может, он дико смущается и, наконец, договаривает фразу до конца, - у тебя сколько ни будь есть, совсем не много, нам хватит, я уже все узнал. Давай, путевку возьмем? В Париже, там классно. Мне говорили.
- Ну, ты студент, совсем обалдел, ты хоть представляешь, сколько там мартини или вискарь стоят? Один бокал, как вся твоя стипендия! А я ведь еще и шмотки люблю. К тому же, мы со "своим", через десять дней уезжаем на Багамы. Так что, извини, не получится. Прости, что не предупредила сразу. Она еще секунду смотрит на него хитро прищуренными глазами, потом дико хохочет, пьяно, не весело. Устало опускает голову.
- Ладно, прости меня дуру, не буду больше, говорит девушка, прикуривая предпоследнюю сигарету.
- Прощаю, холодно отзывается он, и выливает остатки коньяка в свой бокал. Лимон закончился, да и хрен с ним! Ему очень хочется сейчас убить ее, и он ненавидит себя за это.
- Значит, не поедешь?
- Нет.
Молчание длится долго. Проходят, наверно, века и тысячелетия, рушатся целые империи, воздушные замки отстраиваются и тут же рассыпаются в пыль. Ничего не происходит, он по - прежнему любит ее и, как это ни пошло звучит, готов отдать за нее жизнь.
- А, знаешь, у нас еще алкоголь есть, сходи, принеси, там в баре, ты знаешь. Он знает. Приносит полбутылки "Немирова". Только сейчас студент замечает, насколько она пьяна.
- Ты знаешь, мне всегда нравилась Франция, говорит девушка, ее нравы, обычаи, все то, что нам русским, просто недоступно для понимания, особенно одно ихнее изобретение, по крайней мере, говорят, что ихнее. Д-а-а... Ты знаешь, что такое "французская любовь", ты вообще что-нибудь слышал об этом в свои девятнадцать?
Конечно, слышал, ведь он уже давно не мальчик и не круглый дурак. Когда - то давно, у него была девушка, рано или поздно они появляются у всех парней, да только не каждые занимаются с ними оральным сексом. Во всяком случае, не на первом свидании.
- Ты любишь меня?
- Ты это знаешь, люблю.
ЛЮБЛЮ, ЛЮБЛЮ, ЛЮБЛЮ!!!
Он плачет и, лупит кулаком по столу, рюмки подпрыгивают, из них плещет "Немиров".
- Ты готов для меня на все, спрашивает девушка?
- На ВСЕ!!!
- Даже под поезд, как Анна Каренина?
Она явно издевается, но студент не замечает этого.
- Да!!!
Давай еще по пятьдесят и в постель, Ok, шепчет она?
- Что ты сказала, спрашивает он?
Его окатывает жаркой волной. Красный прилив.
Студент еще не понимает, отказывается понимать, о чем идет речь, но уже заранее согласен на все, потому, что ЕЕ желание - это закон! Они выпивают по пятьдесят. Ничем не закусывают.
- Ты доставишь мне оральное удовольствие?
Эта фраза кажется ему смутно-знакомой. Кажется, что-то из фильма. Не важно.
В уютно обставленной, освещенной последними лучами солнца спальне, она медленно раздевается. Сбрасывает шелковый халатик, под которым нет ничего, кроме белых просвечивающих трусиков. Они падают на пол.
Она - красива, потрясающе красива. Ее грудь и талию хочется немедля изваять из мрамора и оставить в назидание жирным чревоугодникам, никогда не исповедовавшим божественный культ фитнеса.
- Раздевайся, чего встал, как пень.
Студент раздевается, словно какой-то дурацкий механизм, выполняющий заданную ему программу, скидывает джинсы, футболку... Реальность является для него не более чем нагромождением цветных образов и различных светотеней на плоскости кинематографического экрана.
- Поласкай меня языком, шепчет девушка, поласкай меня там!
Это кино.
И он знает, что сделает это для нее, потому что она ПОПРОСИЛА! Но, Господи, он никогда не желал, чтобы это произошло ТАК!!! Он даже никогда не прикасался к ней, не целовал ее влажных губ, не ощущал своей кожей ее теплых прикосновений...
Ее кровать огромна, как футбольное поле, застелена чем-то гладким и прохладна на ощупь, хотя, несмотря на то, что солнце уже почти зашло, в квартире стоит невыносимая духота, как это часто бывает в начале августа.
Девушка приподнимает голову, пьяно улыбается. Глаза - черные дыры, глаза - колодцы.
- Ну, давай, просто говорит она, поласкай меня.
Студент содрогается, в этом есть что-то неуловимо - детское.
Он ласкает ее долго. Гладит плоский живот. Ее пупок проколот и в этой аккуратной ямке сидит небольшое серебряное колечко. Он надеется, что все делает правильно, так, как надо. Девушка гладит свою грудь, часто дышит, пощипывает затвердевшие соски, извивается на покрытой шелком кровати. Все правильно! Она громко стонет. "Еще, сделай это еще, так, да!!!"
Теперь это больше похоже на видеофильм с дешевой порнографической кассеты. Однако, в этом нет ничего неприятного: там у нее гладко выбрито, оставлена лишь аккуратная полоска черных упругих волос. Пахнет не то духами, не то антиперспирантом.
Наконец, она вскрикивает громче, выгибается дугой, словно кошка, только наоборот. Девушка достигает "заданной высоты". Она обессиленно раскинулась на постели, на губах играет бессмысленная улыбка.
Все пошло не так, все не должно было закончится именно ЭТИМ!
Студент молча гладит ее белую кожу, нежно проводит рукой по груди, чувствуя, как смуглый сосок девушки щекочет его пальцы. Она не сопротивляется, она до абсурдности доступна. А ведь еще каких-то сорок минут назад, он не смел, даже взять ее за руку.
В густом, оранжевом воздухе лениво перемещаются мельчайшие пылинки. Чувство реальности окончательно покидает его.
- И что мы теперь... студент не успевает договорить фразу до конца, она перебивает его.
- Как что, теперь моя очередь, произносит девушка, стаскивая с него тесные плавки, ты разве не знал о том, что в этом мире за все надо платить? Можешь назвать это взаимностью. Можешь называть это как хочешь!
- Но я не...
- Молчи уж, любовничек!
Она прижимает его за плечи к постели и нащупывает "рукоятку акселератора". Она делает ему оральный секс в этой маленькой, пропитанной запахами дорогой парфюрмерии комнате. Он не сопротивляется. Он думает о том, что принимал душ последний раз три дня назад, но, похоже, ее это не сильно волнует. Еще он думает о том, сколько же раз эта хрупкая девушка делала то же самое для жлоба, разъезжающего на зеленой "бэхе", сколько раз она делала это для таких же тупых, жирных мешков с деньгами? Ему становится противно. Он хочет уйти, свалить отсюда "куда подальше", но не может, боится ослушаться ЕЕ! Он ненавидит себя.
Студент долго не может "завершить". Это все алкоголь. Так бывает.
Он вспоминает свою предыдущую девушку, с которой у него был какой-то секс. Она никогда не делала ему "французской любви", а он не просил ее об этом. Может быть зря? Почему они расстались? Он пытается вспомнить, розовая люстра под потолком начинает медленно раскручиваться по часовой стрелке.
- Да не вертись ты, блин, любовник хренов!
- Я не верчусь, - выдыхает студент.
Она продолжает в ускоренном темпе и через некоторое время он "завершает". Она даже не делает попыток отстраниться.
- Знаю, это было классно, - говорит она, хотя студент не издает ни звука. Тяжело дышит, разбросав в стороны руки. Потом все - таки спрашивает. Ведь надо же что - то спросить, чтобы тишина не была такой жуткой и влажной.
- Что мы будем делать дальше?
- Что ты будешь делать, - говорит девушка с нажимом. Лично Я - собираюсь поспать. Они лежат рядом друг с другом, студент держит ее за руку. Она почему - то позволяет ему это. С ее стороны это не больше чем прихоть, приятное одолжение, способ чувствовать себя великодушной. Студент не обижается, выпускает ее руку, перекатывается на бок.
- Спать?
- Да!
- Ну, конечно, - говорит он, - ты же кошка. Улыбается.
- Му-р--р, - отвечает она.
- Пойдем вечером гулять? - говорит студент.
- Уже вечер, дурачок!
Они лежат, и желтые лучи солнца становятся все более пологими. Действительно - вечер. Время не жалеет ни его, ни ее. Пылинки продолжают свой вечный, бесстрастный танец, взлетают и опускаются.
- Пойдем в парк? Там фонари. Знаешь, они похожи на перевернутые гроздья...
- Ты всегда был таким беспросветным романтиком?
- Не хочешь в парк - можно на набережную. Студент опять ложится на спину. Смотрит в потолок. Изображение люстры начинает раскручиваться в противоположную сторону.
- И что мы там будем делать, на твоей набережной?
- Гулять.
- Мотаться туда-сюда? Держаться за руки, как двое сраных влюбленных и может быть даже, о, Боже - целоваться? Не смеши меня, мне тридцать два года, а тебе сколько?
- Это ничего не значит... для любви - ничего, говорит студент.
- Значит. Ты хотя бы на "прикид" свой взгляни!
Ему не хочется видеть сосредоточенное и немного брезгливое выражение ее лица, сдвинутые брови. И он продолжает смотреть в потолок. Пауза, впрочем, длится недолго. Она толкает его в плечо. Хохочет. Заливисто. Пьяно и глупо.
- Ты что, блин, обиделся?
Повторяет: "Сраные влюбленные, Боже мой, сраные влюбленные!!!" Смеется.
Он поворачивается к девушке, гладит ее по волосам, тянется, целует в висок.
- Это обидно, Света. Обидно и больно. Из уголка левого глаза выкатывается слеза. Один микролитр. Десять в минус шестой степени литра. Она не замечает. Не заметила бы и тонны, стекшей в цистерну.
- Ладно-ладно, Кирюша, - ее пьяная улыбка гаснет, принеси-ка вина, у меня там полбутылки красненького заначено, ты знаешь - где; надеюсь, Он не припрется сегодня, я здорово надралась. Парень уходит. Света наблюдает удаляющуюся, тощую студентову задницу. Он долго гремит дверцами кухонного гарнитура, наконец вносит початую бутылку красного. Вот. Протягивает.
- Блин, я что, из горла должна пить?
- А, щас, щас, опять уходит.
Она на просвет разглядывает темную, цвета сгустившейся крови, жидкость в бутылке. "Пино?-нуар", дорогое, как французская шлюха. Да какая в сущности разница. Девушка смеется и когда входит студент с двумя бокалами на длинных-длинных ножках, спрашивает:
- Хочешь еще?
- Да, налей мне стаканчик.
- Да я не о вине.
- А о чем? Глупое, простое, и какое-то деревенское выражение на лице студента, заставляет ее опять рассмеяться.
- Не будь дураком. Она хлопает ладонью по скомканной простыне рядом с собой. Так подзывают кошку. Животное.
Студент подходит, ложится. Девушка смотрит на него, щурится.
- Я вижу, что хочешь! Его лицо заливает краска. А внизу живота теплеет.
- Да.
- Х-х-а, я так и думала. Мужчины все одинаковые.
- А женщины? - с вызовом спрашивает он. Девушка пропускает вопрос.
- Иди ко мне! Только теперь давай одновременно. Чтобы никому не обидно было. Студент вскидывает брови?
- Что, ты не в курсе еще одного французского изобретения? Он не сразу понимает, о чем идет речь. Это все алкоголь.
- Слушай, давай по - обычному, по - нормальному, неуверенно говорит он...
- НЕТ. Ты еще не заслужил ЭТО. А я хочу - ТАК! Ложится на него сверху. Трется всем телом. Соски девушки царапают грудь студента. "Кошка..." - думает он. Гладит длинную впадину позвоночника. Этот шелковистый каньон. Сознание уплывает.
- Ладно, хорошо, ладно...
- Вот и славно, хороший мальчик. Потому, что ОН любит, чтобы я - ему, всегда, каждый раз, а сам, мне - никогда, а я люблю это, понимаешь, нравится мне - шепчет девушка. "Какой же ты урод" - думает студент - "Ты привык только брать, забирать, даже в ЭТОМ, ты не привык отдавать"
- Только, пожалуйста, сначала поцелуй меня - говорит он. И девушка целует. Втягивает в себя его губы. Выпивает его полностью, как до этого бокал баснословно дорогого "Пино?". Просовывает язык в его рот, и он чувствует сладковатый и грустный привкус вина. Этот поцелуй тоже французский. Она переворачивается и через пару мгновений его лицо оказывается между ее узких бедер, а ее голова, где - то там, много ниже. Она берет в руку его "достоинство", спрашивает:
- Тебе нравятся цифры? Шестьдесят девять? Ему все равно. Он ласкает ее гладкие бедра. - Вместе и порознь - это не очень хорошие цифры, но в такой ситуации - хороши, они словно цепляются друг за друга, ты не чувствуешь? Он часто дышит и чувствует лишь то, что пора начинать.
- Твои цифры ничего не значат. Это просто поза. Она улыбается.
- Ладно, не отвлекайся там. И они начинают. Он забывает о том, что ему это не нравилось, потому, что отдавать - приятней, чем брать. И он делает это теперь для нее с радостью, с той легкостью, с какой в ясный весенний день дают монету человеку без ног, с какой ведут свою дочь кататься на каруселях в воскресные праздники.
Она стонет, но от того, что у нее во рту, стоны звучат глухо. О - о - х - х!!! Девушка отрывается от процесса и спрашивает.
- Ты придешь, ты придешь еще?
- Да. Конечно, он придет. Он сделает все, что она захочет. Тем более - теперь, когда она стала ближе, чем когда бы то ни было. Им как раз хватает времени, чтобы закончить, прежде чем на журнальном столике просыпается мобильник, "Осень", Вивальди. Очень громко. Мэтр итальянец начинает играть всегда, когда Он едет по ее душу. "Ну почему Вивальди, почему, черт, Вивальди, а не Михаил Круг"? - думает студент.
- Не повезло тебе, Кирюша, я думала попозже перейти к главному, - говорит она тускло, устало.
- А я думаю, это не повезло тебе, - отвечает студент.
Они с тем жлобом не будут гулять по набережной. Не будут бродить в парке. Он не покажет ей Малый ковш и Большую медведицу. Его синий пиджак, и он сам, будут смотреться там чужеродно, как клоун на кладбище. Они поедут в ресторан, закажут коньяк и эскалоп.
"Блин!!!" Девушка скатывается с кровати, спотыкается, падает, хватает свою "Motorolu", подбегает к распахнутому настежь окну, наспех сплевывает с высоты восьми этажей слюну, смешанную с семенем, не не нашедшим плодородной почвы и говорит "алло, я слушаю!". Это ОН. Говорит, что едет, говорит, что, через минут пятнадцать. Дальнейшее развивается с пугающей быстротой.
Девушка натягивает трусики, выдергивает из шкафа какой-то выходной наряд, что-то черное, с блестками, мечется по комнате в поисках косметички, натыкается на предметы. Она по - прежнему пьяна. Студент все еще лежит на ее широкой постели, его футболка и потертые джинсы валяются на полу. Скудный реквизит жалкого спектакля.
- Ты чего разлегся, говорит она ему, подводя губы перед большим квадратным зеркалом, встроенным в дверцу коричневого шкафа - купе. Отражение его голого тела плавает перед сосредоточенным лицом девушки. Его проекция на амальгаме выглядит бесконечно маленькой. Ты что, ничего не понял, сейчас он будет ЗДЕСЬ! Мы едем в казино, или в ночной клуб, или в бильярд, или к черту на рога. Я не поняла.
Мне все равно. Короче, у тебя есть пять минут, или даже меньше, чтобы убраться отсюда! Знаешь, что он сделает со мной и с тобой, если застанет нас вместе?
- Что? - спрашивает равнодушно студент? Он, не спеша, натягивает джинсы.
- Он нас обоих прикончит, понял? Он это может!
- А мне насрать, - отвечает он спокойно, поднимает с полу футболку. Ему, действительно, насрать!
- Ты что, жизнь мне хочешь изгадить, ты, недоносок?! Ты ведь получил уже, что хотел, ты ведь этого целый год добивался, так какого хрена тебе еще нужно? Голос девушки звучит пронзительно и истерично. Найди себе нормальную соску и перестань сюда мотаться, бля! Видеть тебя не хочу!
- ТЫ ЖЕ НЕ ЛЮБИШЬ ЕГО!!! - страшно орет студент, признайся мне в этом! В его распахнутых глазах плещутся маленькие озерца безумия.
- Да что ты знаешь о любви, в свои двадцать, или сколько тебе там лет?
- Знаю.
- Что, что ты знаешь?
- Любовь, это когда ты принимаешь человека таким, какой он есть, - скороговоркой произносит студент, потому, что времени действительно мало. Она застывает посреди комнаты с выходными тряпками в руках, ощупывает его взглядом с головы до ног, словно новую шмотку.
- Наивно, но в принципе - верно. Поэтому ты и приходишь сюда. Поэтому я тебя пускаю.
- Он тебя ИСПОЛЬЗУЕТ, неужели ты не понимаешь, - кричит он, использует, как туалетную бумагу!!!
- Он любит меня и заботится обо мне, он обеспеченный человек, в отличие от тебя, и может устроить нам достойную жизнь!
- Как же, так я ему и поверил! Если он говорит, что любит тебя, ты, думаешь, почему он на протяжении этих полутора лет, что вы встречаетесь, не предложил выйти за него замуж? Думаешь, он не трахает конвейер других одураченных девок, когда вы не вместе? Он использует не только тебя! Скажи, тебя не оскорбляют его подачки?
Дешевый сериал. Мыльная опера. Ему становится тошно от собственных слов. Его не оставляет ощущение, что все это уже происходило когда-то давно и он переживает подобное заново. Дежа - вю.
- Кто-то использует нас, мы тоже кого-то используем, какая разница... Она устало опускается в кресло. А теперь уходи, у тебя совсем мало времени.
Он понимает, что дальнейший разговор бесполезен. У него еще осталось немного человеческой гордости. Студент уходит.
- Прости меня, если сможешь.
Слова любви звучат совсем уж тихо и неразборчиво.
Девушка что-то чувствует, но не может понять, что именно.
- Эй, береги себя, - доносится из комнаты! Потом она добавляет, - будь осторожен, сегодня очень неблагоприятное сочетание чисел, я считала с утра. И... приходи еще.
- Это ты опасайся - он сделает тебя несчастной! А числа свои выкинь из головы вон, они ни черта не значат.
Ответа не следует. Она не слышит студента. Девушка продолжает сосредоточенно краситься, окунувшись в зазеркальную, льдистую глубь своей маленькой комнатки с огромной кроватью, почти касаясь лбом, челки своего двойника. Сейчас она видит только себя.
На кухне он прихватывает почти пустую бутылку "Немирова" и пачку "Мальборо", гасит в прихожей свет, защелкивает за собой дверь. Он смертельно устал.
В подъезде пахнет кошачьей мочой. Студент вызывает лифт и нажимает оплавленную чьей-то спичкой семнадцатую по счету кнопку. Пока лифт едет наверх, он успевает допить водку и прикурить сигарету. Сумма двух цифр последнего этажа высотки - восемь. Вы помните, что получится, если положить ее на бок?
Наверху дует ровный августовский ветер. Пахнет разогретым гудроном и ощущением неумолимо надвигающейся осени. Последние миллиметры солнечного диска навсегда исчезают за горизонтом. Вызванный кем-то лифт, едет с семнадцатого на восьмой, а потом спускается вниз.
Студент подходит к краю карниза, выщербленного дождями и ветром, встает на невысокий бордюр, опоясывающий периметр крыши высотки и отбрасывает сначала недокуренную сигарету, потом пачку "Мальборо". Их сносит ветром далеко в сторону. Бутылку ставит рядом на узкий бетонный бордюр.
Он наклоняется вперед и его, еще какое-то время, хранит напористый ветер августа, толкает теплой ладонью в грудь, пока естественная сила притяжения не одерживает над ним законную победу.
Недолгий полет. Удар. Маленькая Хиросима. ГОСПОДИ, КАК БОЛЬНО, успевает подумать он, затем его пожирает спасительная тьма.
Студент падает на крышу, припаркованного у "свечки" изумрудно-зеленого "BMW" последней модели. Страшный грохот рвет перепонки случайным прохожим. Хрустальным дождем осыпает, сидящих на лавке бабулек. Мужика, ставящего свою старую "девятку" на сигнализацию в полутора метрах от "бэхи", забрызгивает мозгами и осколками костей.
Не бьющееся переднее стекло "BMW" вываливается на асфальт. Стойки гнутся, двери заклинивает. Машине звездец, студенту, понятно, тоже. Теперь их не исправит никакая рихтовка в фирменном автосалоне и никакая сложнейшая операция в престижной клинике. ВСЕ!!!
Асфальтированная площадка перед домом. Ржавые качели, несколько машин. Сумерки.
Из подъезда выходит девушка, в сопровождении тучного господина в синем костюме, при галстуке. Это происходит почти в ту же секунду. Мелкие осколки боковых стекол все еще продолжают сыпаться на вошедших в состояние "мокши"* бабулек. Жлоб выплевывает слово на "ять", и пускает слюну!!! Девушка просто стоит, опустив руки, и смотрит. Глаза - черные дыры, глаза-колодцы.
- Ну, ты че, курва е......ая, уставилась, - орет господин в синем костюме, - это же твой любовник, думаешь, не знаю, за лоха держишь? Видал я вас на улице с месяц назад. Это быдло, мою машину угробило своим гребаным телом, понимаешь, МОЮ машину!!! Я его узнал, визжит жлоб, тыча сосисочным пальцем в окровавленное лицо студента, лежащее на краю зеленой воронки, образовавшейся в крыше "тачки". Верхняя часть его головы отсутствует. Ты знаешь, паскуда, сколько стоит эта тачка, знаешь, или нет? Он трясет ее за плечи, как куклу. Одна из бретелек черного, выходного платья рвется.
И тут лицо девушки начинает меняться. Оно словно ломается пополам, дает трещину. Девушка наотмашь бьет господина в "синем" по его одутловатому, тщательно выбритому лицу. Хлестко, слева на право, тыльной стороной ладони. На ее безымянном пальце сверкает, подаренный жлобом перстенек, с весьма острым, коническим бриллиантом. Правая щека "синего" господина разъезжается на две части, темная кровь, тут же, заливает воротник белой рубашки. Жлоб ударяется бритым затылком о боковую стенку подъезда и растерянно моргает: "Эй, ты чего, чего это ты, а?" Держится за рассеченную щеку. Сквозь пальцы проступает красное.
Эта история банальна, как пятирублевая зажигалка в вашем кармане.
Собирается толпа. Никто не хочет пропустить столь интересное событие. Согласитесь, ведь не каждый день молодые парни, вроде этого студента, падают с крыш, словно перезревшие плоды с фруктовых деревьев на вашем садовом участке!
Ментов еще нет, но "скорую" уже вызвали, кто-то потрудился - таки. Четверых бабулек в полуобморочном состоянии, соседи уводят домой, потом возвращаются, чтобы досмотреть представление. Пожилой мужик, владелец "девятки", вытирает лицо носовым платком.
Девушка, шатаясь, направляется к зеленой машине, на полпути спотыкается, ломает тонкий каблук левой туфли, но, похоже, не замечает этого. В ее широко распахнутых глазах нет ничего, что вам захотелось бы увидеть еще раз.
С продавленной почти до самых сидений крыши, свисает вывернутая под неестественным углом рука, такая беззащитная на фоне светло-зеленой краски. Из разорванной вены на грязный, заплеванный асфальт капает черная, липкая кровь. Девушка берет эту искалеченную кисть и прижимает ее к своей, недавно припудренной щеке, гладит то, что осталось от лица студента, целует его губы, подбородок, глаза (один из них обезображен внутренним кровоизлиянием). Она что - то шепчет ему, словно мать, успокаивающая ребенка. Тихо - тихо. Но почти все они, стоящие тесным полукругом вокруг изуродованной машины, знают, ЧТО это за слова.
Не совершеннолетний дебил в спортивном костюме толкает товарища в бок и говорит: "Ни хрена себе, как чувак размочился!" "Нарик", наверно" - отвечает второй.