Газета на шершавой бумаге, напечатанная в три краски - их раздавали у входа в метро. "Возьмите газетку", - сипела женщина, не по погоде закутанная в пуховой платок. "Бесплатно", - мелькало в её взгляде что-то такое, что не вязалось ни с деньгами, ни с их отсутствием. Сыр в мышеловке. Щелчок - и нет ничего. Выключатель. Триггер. Спусковой крючок.
Ехать сидя - редкая удача. Я развернул газету, задев локтем крашеную девицу, и успел вежливо извиниться. Триггер щёлкнул. Фотография, большая, в четверть полосы. Лицо. Глаза - взгляд мимо. Губы в лёгкой полуулыбке... тонкие линии... штрихи.
- Молодой человек, конечная, - усатая дама в синей шинели больно хлопнула меня по щеке красным диском на деревянной ручке.
- Спасибо, - зачем-то поблагодарил я и вышел из вагона.
Выключатель. Сколько их в мозгу? И кому дано щёлкать ими, как заблагорассудится? Мне? Ему? Ей? Выключатель? Нет, он не один. Показалось, что я слышу щелчки под черепом - раз, два, десять, треск попкорна, высоковольтные искры, жужжание сварочной дуги...
Я вырвал фотографию, а газету бросил прямо на платформу. Толстый сержант в серой несвежей форме привстал со скамейки, но отмахнулся - есть дела и поважнее.
Фотография пачкала карман рубашки, когда эскалатор тащил меня к свету. Потом я достал её, порвал, сложил, ещё раз порвал и выпустил в небо трёхцветных шершавых бабочек с её лицами.
Мне не нужен портрет. Знаю... Непохожая ни на кого, она бродит сейчас по улицам ненашего мира. Мне не нужен портрет. Я знаю, где она сейчас, пока ещё кружатся бумажные мотыльки в пыльном воздухе весны и завтра, и послезавтра...
Замок щёлкнул чуть слышно - дед ещё спит в такое время, он не проснётся - старики, если спят, делают это крепко. Пистолет хранится вот тут, на антресоли, завёрнутый в зелёное сукно бильярдного вида. Ну, здравствуй, сила огня... Доброе и тебе утро...
Солнце шипит сквозь поволоку облаков... или это просто шумят машины? Рукоятка ТТ удобная, горячая и влажная, но не скользит. "Держи пистолет как ложку, крепко, но не сильно", - учил меня дед. Я не подведу, я научился, я сделаю то, что должен, чтобы стать свободным... или попасть в рабство. К ней? К себе?
Ещё три минуты, я знаю. Просто. Она пройдёт, почти не касаясь мрамора пола, вытертого миллионами ног. Не-по-хо-жа-я. Коснётся начищенной меди старинного прилавка, легко, невесомо, будто осеняя знамением. Повернёт голову и увидит меня. Только это буду не я. Не бывает человека с пистолетом. Бывает оружие и человек - одно целое, и блеск магии огня в глазах, и свинец, гонимый истерикой взрыва, и глухой шлепок предназначения...
Она идёт. Танец над мрамором, шёпот шагов. Скрипят шеи, округляются рты. "Не смотри боевики, так не стреляют", - говорил дед. Принимаю стойку - правым боком к цели, пистолет в вытянутой руке, другая за спиной, ноги чуть шире плеч.
Она касается меди. Дрожат ресницы, шепчут губы. Рыжий всплеск. Дыхание прочь, не думать о выстреле, думать о цели. Её глаза рядом, в них не слышно страха. Она любит меня... плавно, очень плавно потянуть спусковой крючок, пуля должна не вылететь, а вытечь из ствола. Я не промахнусь, я не умею промахиваться, спасибо тебе, дед.
Пуля медленным трамваем ползёт по рельсам наших взглядов. Конечная остановка, только нет дальше разворотного круга. Касание. Шлепок. Одна капля крови неспешно сползает из третьего глаза на лбу... Пойдём со мной, непохожая... Моя...
Собственно всё... из того, что курсивом...
НЕПОХОЖАЯ
Понедельник. Помнится, это был понедельник, или среда. Точно не вторник, потому что во вторник там устраивали санитарный день, и рынок не работал. Почему не четверг? Потому что именно четвергом какой-то молодой человек с незапоминающимся ником и щенячьей аватаркой отдатировал свой пост на одном из Интернет-порталов. Пост этот начинался так: "Недавно я увидел Женщину...". Немедля нашлись доброхоты, что осмеяли очарованного юнца, позабавились над нелепо-пафосной буквой "Ж" в слове женщина и посоветовали чаще обращать внимание на ровесниц в целях скорейшего избавления от угревой сыпи. Автор отвечал на нападки вяло, почти не отбивался и лишь тупо повторял и повторял написанное, дублируя одно и тоже "я увидел Женщину".
Через сутки небольшой, но весёленький ажиотаж вокруг этого казуса спал, но тут же случилось куда как более значительное и тоже сетевое событие. Один из малоизвестных писателей, чуть популярный среди любителей эротической прозы, обновил сайт, вывесив совершенно нехарактерный для себя текст. Любопытно, что текст этот зазвучал с первой строки банальным "недавно я увидел Женщину". Обманутые в ожиданиях любители эротической прозы возмутились, однако, добрели до финала коротенькой зарисовки... да и не зарисовки даже. Малоизвестный писатель на полутора страничках отчаянно сходил с ума в неожиданной манере. Захлёбываясь словами и лишними знаками препинания, он рассказывал, как с утра забрёл на небольшой колхозный рынок неподалёку от его девятиэтажки, чтобы купить пачку Золотой Явы.
Охранник только-только распахнул стеклянные двери, сонные хохлушки выкладывали на прилавки яблочно-банановые пирамиды, ещё не успевшие вспотеть мясники натягивали через голову фартуки. Рынок просыпался, начинал звучать гортанно и хрипловато, запах хлорки мешался с кинзой и солёными огурцами, а между полупустыми рядами шла женщина. Просто шла. Не быстро и не медленно. Беззвучно, словно на цыпочках, и в то же время стремительно. Она не была похожа ни на птицу, ни на тревожного хищника. Она не была похожа... Не похожа...
Малоизвестный писатель в своем очерке, да и не очерке вовсе, тщетно подбирал определение, опираясь на опыт собственной бездарной писанины, а также на прочитанные в Литинституте программные произведения. И сбивался... И снова подбирал. Он, заплетаясь в многоточиях, писал о том, как застыл в дверях бывший "афганец", а ныне рыночный цербер сорока с лишним лет. Писал, как маленький азер с цепкими глазами и золотым зубом покрывался на глазах мутными каплями пота и становился похожим на бутылку водки, только что вытащенную из холодильника. Малоизвестный порнограф кричал восклицательными знаками о том, что он сам, пожилой уже человек, отягощённый артритом и внучкой- первоклассницей, вжался позвоночником в холодную перегородку и смотрел. А она шла. Иногда останавливалась. Трогала пальцами яблоки, подносила к лицу, вдыхала неглубоко... И торговки прикрывали веки, и замолкали, и начинали по-звериному шевелить ноздрями... "я увидел Женщину" - звенело через пробел в сетевом эссе, да и не эссе даже...
Сайт приобрёл неожиданную популярность. Вероятно, кто-то из любителей эротической прозы дал на другом ресурсе ссылку, и не одну, и "я увидел Женщину" пошло гулять по сети. Ещё дня через три выяснилось, что тот самый рынок до сих пор гудит приблизительно этой же фразой, смешно звучащей на языках ближнего зарубежья.
В следующий раз её увидели в подземке. Если точнее, в переходе на Кузнецком Мосту. . Поскольку было что-то около часу ночи, народу в переходе не наблюдалось, а редкие пассажиры, пытающиеся перебежать на "оранжевую линию" до закрытия, буквально остолбенели и долго ещё пытались уловить хотя бы каплю воздуха, которым она только что дышала, щедро делясь с метрополитеном. Дежурной по станции пришлось вызывать наряд милиции, чтобы вытолкнуть наружу компанию подпивших курсантов и бомжеватого старичка. Последний цеплялся ладонями колонну - ему почудилось, что она дотронулась до мраморного выступа. Эта новость попала в "Яндекс", благодаря зятю той самой дежурной, который не поленился изучить ментовский рапорт и разыскать очевидцев.
А потом в магазине - в "Арбат Престиже", кажется. Уже днём. Когда толпа взъерошенных женщин и нарочито-спокойных мужчин вдруг раскололась на неровные куски и расползлась цветными гранями. По серой потрескавшейся плитке, не похожа ни на кого... Она шла, ступая неслышно, невесомо. На губах полуусмешка или удивление, или даже испуг. Рыжая. Прозрачная, хрупкая, недоступная. И пронизанный густыми ароматами пачулей и лаванды, пропитанный потом покупателей и халявным дезодорантом продавщиц, измученный майской аллергией воздух дрожал невидимой мембраной, не позволяя сделать даже шага к ней. Сотни глаз следили за каждым её жестом, за локоном падающим на лоб, за ладонью, ласкающей круглые крышки пробников, за взмахом ресниц. И ни слова... Никто... Ни звука... Восторженные детские лица, умиротворённые стариковские плечи, и дамочки, шевелящие губами в съеденной помаде, и мужчины...
Они увидели Женщину.
"Они увидели Женщину". Репортаж по СТС не попал в прайм-тайм. Собственно и показывать было нечего. Камеры Арбат-Престиже не зафиксировали ничего сверхординарного, а в толпе никому в голову не пришло хотя бы щёлкнуть кнопкой мобильника. Первая и единственная её фотография попала в жёлтую прессу только через месяц, когда уже вся Москва знала о том, что чаще всего её можно встретить именно в этом продовольственном магазине. Там, среди ломтей буженины и мисок с лицензионной икрой она бродила с всё такой же странной улыбкой - не похожая ни на кого.
Москва сбивалась к высоким дверям, стилизованным под ампир. Каждый день, каждую секунду тысячи циников и романтиков, почти не толкаясь и не споря, ждали. Она появлялась на пороге внезапно. Вот... Вроде бы и нет никого, и секунда - всплеск: рыжие волосы до пояса, бледные щёки, бирюза в глазах... Или нет... Откуда она приходила, куда потом исчезала. Отчего то это было совсем не важно. То есть, вопрос этот постоянно обсуждался, сеть пестрила предположениями, по всем каналам устраивались шоу и велись дискуссии. Но она просто была - непохожая... Ниоткуда.
"Я увидел Женщину", - Познер задыхался, когда произносил это в камеру. "Я увидела Женщину", - Новодворская нелепо щурилась. " Женщину..." - кто это сказал? А кто это только не говорил? И ещё про красоту спасительную... Говорили, а с утра снова спешили в центр Москвы, чтобы влиться в трепещущее кольцо вокруг продовольственного с мраморными пилястрами и высокими арками торговых залов. Следили через тщательно вымытые витрины за тем, как она внимательно разглядывает банки с латышскими шпротами, останавливается перед аквариумом, в котором копошатся раки. Она бесцельно переходила от прилавка к прилавку, иногда озиралась, порой начинала что-то шептать одними губами. Странная... Люди следили. Через четверть часа или чуть больше она направлялась к выходу и толпа напряжённо застывала. Всплеск... Взмах ресниц. Рыжий всполох. Рассыпалась на искры или просто таяла... Да кого это беспокоило? Главное, что она бы-ла. Не-по-хо-жа-я.
Мгновение после её ухода протекало ещё спокойно, будто фантом всё ещё держался в атмосферной взвеси и сдерживал неистовство. Но затем... Они врывались внутрь обезумевшим стадом и, отталкивая друг друга, пробивались туда, где только что ходила, улыбалась, дышала она... Олигархи и бомжи, домохозяйки и доктора наук, они визжали, дрались, пихались локтями и алчно хватали ртами воздух.
Причастие... В некоторых местах это называют причастием... Мрамор пола - алтарём... Банку шпрот, что она вертела в руках... Почти всегда после столпотворения скорая увозила нерасторопных, иногда в прорезиненных мешках.
"Сегодня я увидел Женщину"... Вечерами, сидя под жёлтой кухонной лампой, в двух локтях от газовой плиты, отцы шептали сыновьям это.
Её единственная фотография попала в жёлтую прессу, и фотографа выловили из канала кусками. Не всеми. Видеокамеры, установленные под мозаичными потолками продовольственного в который раз демонстрировали прилавки и пустоглазые лица продавцов, лубяночное происхождение которых давно уже не ставилось под сомнение. Фотография получилась безжизненной, бесцветной. Несмотря на это тираж разошёлся моментально. Вопрос, почему именно этому, фрагментарно всплывшему на поверхность бездарю удалось сделать невозможное, опять же муссировался в сети и прессе. Ответа, как обычно, не нашлось. А люди всё кишели возле прозрачных витрин, не желая расходиться даже по ночам.
Четверг. Помнится, это был четверг или среда. Но точно не вторник. Потому что во вторник по "Первому" показали Митрополита, который очень тихо заявил: " я не видел, но..." Ему не дали закончить, потому что оператор видел, причём неоднократно. А в среду она снова явилась янтарным мерцанием, рассветом. В десять утра, когда солнце росло над Манежем спелой антоновкой... Она скользнула ладонью по острому ребру стойки, задержалась возле раков, дунула на подсохший пальмовый лист, вздрогнула, услыхав, как катится по полу монетка. И ещё раз вздрогнула. Не-кра-си-во. Сломалась посерёдке сухой камышинкой и у-па-ла. Глухо хлопнулась на пол, разметалась рыжим по мутному, в чёрных прожилках камню и за-мер-ла. Из чёрного отверстия, расположенного идеально по центру лба потянулась густая струя. Не-кра-си-ва-я. Звука выстрела никто не слышал.
Толпа смыкалась, сжимала здание в стиле ампир, точно намеревалась вдавить его в асфальт, втиснуть в прогнившие трубы подземных коммуникаций. Глаза толпы, одинаково равнодушные, уткнулись сквозь стекло на нелепо раскорячившуюся, крашеную хной, куклу Барби. Удар сердца, ещё удар... Шаг, другой, они заходили в двери аккуратно, непривычно спокойно, без всхлипов и истерики. Один за другим, мужчины и женщины... Оловянные солдатики. Подбирались к рыжей Барби по одному всё ближе и ближе, опасливо ощупывали руками воздух впереди себя, ожидая знакомой волны - не находили... Шаг, другой... Ещё... Крашеная Барби лежала, касаясь кожаных носов и каблуков из пробки не-кра-си-вым телом. Толпа дышала громко, влажно. Жадно.
Четверг. Помнится, это был четверг или среда. Четверть одиннадцатого или около того. Худой яппи протиснулся вперёд. Задумался на секунду и нагнулся, чтобы сорвать с не-кра-си-вой шеи дешёвенький жемчуг. Он уходил, запихивая мутные горошины в нагрудный карман. Говорят, жемчуг живёт только на живом.
Потная колыхающаяся стена разошлась и сомкнулась снова. Небритый мужичок пыхтел, стягивая с вывернутой ноги босоножку. Толпа осторожно гудела, готовила следующего.
К вечеру Барби превратилась в лоскут старой шины. А поток горожан всё стекался под мозаичные своды. Кто-то просто смотрел с улицы через уже запотевшую витрину, кто-то вставал в очередь, не задавая смешного вопроса " за чем стоим?".
Один, другой, сотый... Трогали, терзали, хватали, лапали ... Раздирали на куски не-кра-си-во-е... Она лежала в пыли куском молочного желе - такое раньше продавали в школьных буфетах. Один, другой, сотый. Женщины протискивались вперёд - вальяжные, улыбающиеся. Наклонялись, отхватывали маникюрными ножницами пряди волос, лоскуты одежды, потом кожи... потом того, что осталось...
Никто не ушёл обиженным... Те, кому не хватило сувенира, похотливо впитывали карамельную вонь. Шевелились ноздри, дрожали пальцы...
А потом они возвращались домой и забывали. Садились на табуреты вокруг столиков, купленных в Икее и забывали. Навсегда.
***
С утра тётя Саня - уборщица, сочно матерясь, поливала мрамор пола из пожарного шланга. Предусмотренный архитекторами здания в стиле ампир слив постоянно забивался, и пена бурлила серыми хлопьями. В хлопьях грязи вдруг мелькнул медным длинный волос и исчез, затянутый канализационным отверстием.