В изорванной мгле ночи стою, одинокий, я.
Вокруг меня зеркала, но ни в одном не видно меня.
Да, признаюсь, меня погубила война, навек, навсегда.
Алым пламенем крови '41-45' чертит она сквозь года.
Вымолчи, выноси горькую правду в душе своей.
Болью молчащих сердец окропи, болью простых людей.
Нам нельзя говорить о войне, пусть очень хочется даже. Молчи.
Сохрани эту правду в себе; бейся, кусай, огрызайся, рычи.
В мои кошмарные сны по ночам приходят убитые мною дети
И в этом призрачном тусклом молочно-лунном туманном свете
Тянут тонкие ручки с сожженной кожей ко мне. Кричат.
Мне жалко вас, мертвые. Мне жаль всех убитых мною ребят.
Я иду на могилы к ним с букетом увядших роз, прошу замолчать.
Нет. Не выходит. Снова мне снятся. Продолжают кричать.
Я снова слышу предсмертные крики горящих в печи.
Сны обрываются. Леденящая тишина воцарилась в ночи.
Воспоминания вновь одолели. Самолеты проносятся над головой.
Сухо хрустит под пальцем дрожащим бесстрастный крючок спусковой,
Глухо вторит ему хруст костей, что пробиты насквозь моею пулей.
Убеждал я себя, что они не мертвы. Дети просто устали, легли и заснули.
Я вас не знал, простите. Я должен был. Должен был убивать детей.
Стрелять. Распарывать глотки. Избивать на глазах у их матерей.
В этом ведь суть войны. Ради победы готов на все. Исполнял приказ.
Спали крошки, не зная, что спят и дышат в последний раз.
И не было сил копать могилы для них. Бросим на лица земли и уйдем.
В другой деревне всех сгоним в дом, посмеемся и к чертям подожжем.
Кого у стены расстреляем, кого выбросим псам: пусть терзают и жрут.
Иных мы травили газом. Это мы так жалели, пусть лучше сразу умрут.
Кого-то повесим. Так и качается тощее тельце на жесткой веревке.
Кому-то вгоняли мы прямо в глаз острый край казенной винтовки.
Детишек покрепче с собой заберем. Нам нужна ведь рабочая сила.
Они всё равно умрут. Поработают пусть перед тем, как их встретит могила.
Я обращаюсь ко всем, кто погиб от моих обагренных кровью рук,
К тем, чьи жизни я прерывал, чей останавливал сердца стук.
Простите ничтожную душу, я знаю, на мне за все смерти вина.
Да, признаюсь, я умер тогда. Забрала мою черствую душу навек война.