Боровых Михаил : другие произведения.

Солнце и сталь

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Цветущая восточная держава Аль-Имад под угрозой. Из зловещей Пустоши, проклятой, омрачненной земли, хлынули орды нечестивых иаджудж, которых многие считают скорее демонами, чем людьми. Перед лицом такой опасности на время забыта вражда между Аль-Имад и рыцарями Солнца, которые посылают на помощь своим извечным врагам небольшой, но сильный воинский отряд. Вести Сынов Солнца в битву против порождений Хаоса доверено молодому рыцарю Конраду. Отважный Конрад, искренне верящий в религиозные цели своего похода, столкнется не только с яростью иаджудж, но и окажется в сердце хитросплетения интриг. Опасность грозит не только его телу, но и душе, ведь и в его крови течет толика яда Хаоса. Стрелы иаджудж разят плоть, а магия Пустоши - разум...

   Нэток.
   Большой черный гриф, тяжело хлопая крыльями, опустился на ветку высохшего от жары дерева, нависающего над узким ущельем. Скосив желтый глаз, падальщик с плотоядным интересом уставился на карабкающегося по каменистому склону худощавого человека с черными как смоль волосами. Изможденное тело покрывала лишь рваная набедренная повязка, почти не скрывавшая ритуальных шрамов, складывавшихся на черной коже в причудливом узоре. Но были тут и свежие шрамы, сочащиеся кровью и гноем, так что даже со столь дальнего расстояния гриф чувствовал близкую смерть беглеца.
   Было видно, что человек идет из последних сил: его грудь и бока ходили ходуном, по лицу градом катился пот. Вот нога беглеца, попала в трещину в скале и он, вскрикнув, растянулся на высохшей от безжалостного солнце почве. Гриф неторопливо оттолкнулся от ветки и неспешно описывая круги над землей начала спускаться к упавшему человеку.
   Оглушительный хохочущий вой разнесся над землей. Человек содрогнулся всем телом и, с явным трудом поднялся на ноги. Оглядываясь через плечо, он посмотрел на гребень большой горы и в его глазах мелькнул страх при виде безобразных фигур, будто выросших на скалах. Вот одна из них отрывисто рявкнула, и тут же обе тени стремительно помчались вниз по склону. Прихрамывая, он поспешил по дну ущелья, а жуткий хохочущий вой раздавался все ближе и ближе.
   Солнце уже клонилось к закату и на небе всходили ночные светила, которые, как был уверен беглец, станут единственными свидетелями его смерти. Ну и еще ненасытные твари, следующие по ним по пятам. Агбал и Нурек уже окончили свою жизнь в их зубах - последние спутники молодого кочевника. Последние - из сорока вышедших вместе с ним в дерзкий, отчаянный набег на клан Горных Гиен, безумных воительниц, чья жестокость и извращенные обычаи считались чрезмерными даже по меркам Пустоши. Три луны назад они разорили одно из отдаленных стойбищ клана Нэтока и тот, как сын вождя, собрал самых сильных и крепких юношей стойбища, чтобы отомстить за пролитую кровь.
   На алтаре Норгота, Бога Крови он принес в жертву пятерых рабов и воззвал о помощи неистовому божеству, прося его о победе.
   Взамен он обещал возложить на алтарь головы не менее тридцати Гиен.
   Но то ли бог оказался недоволен жертвой, то ли племя врагов оказалось сильнее - только удача отвернулась от мстителей. В безымянном ущелье, прорезавшим горы, где жили враги, Нэток и те, кто пошел за ним, угодили в засаду. Большинство пало на камнях, но восемь человек, включая и самого сына вождя попали в плен.
   Правили в этом племени женщины - если так можно было бы назвать этих дьяволиц- рослых, поджарых, с вечно голодными глазами и хищной улыбкой, обнажавшей острые зубы. Немного было в Пустоши народов, где за женщиной признавали права чуть большие, чем за рабочей скотиной и народ, управляемый подобными созданиями мог быть действительно страшным в бою и еще страшнее- после него.
   Мужчин этого племени редко видели в бою- низкорослые, узкоплечие коротышки, с жесткими черными волосами и мутно-зелеными глазами, шакалами они выбирались на поле боя, уволакивая в стойбище трупы для праздничного пира. Рабски покорные своим безумным правительницам, они были изощренно жестоки с пленниками, порой умиравшими дольше, чем обе Луны в ночном небе совершат свой поочередный цикл.
   Нэток видел как эти худощавые дьяволы, один за другим мучили воинов его клана, сотней разных способов превращая их в изуродованные, окровавленные, глухо мычащие куски мяса, источавшие запах горелой плоти. Некоторым, впрочем, повезло еще меньше- молодых и сильных брали в любовники Гиены.
   Нэток видел, как они плясали у костра, почти голые, потрясая множеством грудей - совсем как у твари, которую они считали своим первопредком.
   Здесь поклонялись Сетхе Рыжеволосой, дочери Всадника-в-Желтом- неслыханное кощунство, для большинства жителей Пустоши, почитавшей Шакалоголового за мужское божество. В честь звероголовой богини свершалось бесчисленное множество кровавых обрядов и самых разнузданных оргий, апогеем которых становилось разрывание пленников на части.
   Однако Нэтока ждала иная участь. По ритуальным шрамам на его теле Гиены определили, что перед ними- ценный пленник, достоянный быть принесенным в жертву урфам- огромным тварям, проживающим в горах. Ранним утром его, вместе еще с двумя пленниками отвели под конвоем в дальние и дикие ущелья, бросив там.
   Позади вновь послышался протяжный вой и пленник, припадая на ушибленную ногу, устремился в сторону небольшого ущелья. Звериный инстинкт самосохранения гнал его вперед, хотя Нэток и понимал, что он не выживет тут- никто из людей не может выжить в Черных Горах, преследуемый по пятам стаей голодных тварей.
   Урфы!
   Огромные твари напоминали гиен- только размером с молодого льва и с редкой шерстью, совершенно не скрывавшей твердую кожу, покрытую роговыми наростами. Племя Гиен называло их своими Сестрами- потому что в стаях урфов, всем верховодили самки, бывшие больше и сильнее самцов.
   Нэток вспомнил, что выкрикивала старшая жрица- сморщенная старуха, обвешанная амулетами из человеческих костей и зубов урф.
   -От одной матери вышли мы! Из чрева кровавого Сетхи Рыжеволосой рождены мы!- кричала она, брызгая слюной из редкозубой пасти,- в ваших щенках рождаются заново наши старейшины и ваши Старшие рождаются у наших матерей. Придите, о Сестры и возьмите этого червя с равнины.
   Стоявшие вокруг Гиены закинув головы вверх, заливались безумным лающим смехом и с вершин гор несся ответный хохот. Глядя на их желтые, светившиеся в предрассветных сумерках, глаза, на острые зубы и покрытую замысловатыми узорами кожу было и впрямь нетрудно поверить, во все эти россказни о Гиенах- и те, что бытовали о них на равнине и те, что они рассказывали о себе сами.
   Безумный смех раздался чуть ли не над головой Нэтока и тот, бросив быстрый взгляд вверх, узрел огромную тварь с горящим жадным огнем глазами. Длинный хвост, покрытый костяными наростами и способный переломать ребра человека, хлестал по бокам урфы. С разных сторон послышался новый хохочущий лай, и несколько тварей устремилось вниз по склону.
   С вершины огромной скалы Нэток молча созерцал обширную каменистую равнину, почти сплошь занятую руинами большого города. Множество таких развалин, свидетелей былой славы Эребии покрывали Пустошь, служа укрытием самым опасным тварям проклятой земли. Из рассыпающихся, заносимых песком руин исходила и губительная порча и страшные эпидемии и многое другое, заставлявшее обходить дальней дорогой развалины.
   Но выбора у Нэтока не было - позади него уже слышался воющий хохот голодных урф, не оставляющих надежды поимки добычи. Возможно там, на улицах мертвого города, удастся сбить их со следа. Нэток уже хотел спускаться, когда взгляд его зацепился за монумент в центре города. Он присмотрелся- и страх ледяной рукой сжал его сердце.
   Посреди города, среди порушенных временем дворцов и храмов возвышалась огромное здание, напоминавшее исполинский зиккурат. Вершину его венчала статуя из черного камня, изображавшая жуткого зверя, напоминающего помесь верблюда и дракона. Меж распахнутых крыльев восседал всадник сплошь закутанный в Желтое.
   Никому из бесчисленных племен и кланов, населявших Пустошь не нужно было объяснять, кого может изображать такая статуя. И все они знали только один город, на главной площади которого могло стоять подобное изваяние.
   Город, который должен был сгинуть в веках. Город чье название произносили только шепотом и месторасположение которого указывали в десятке мест Пустоши.
   Хастуршад. Город удостоившийся принимать бога - и оказавшийся недостойным такой чести. Город-призрак. Город-склеп.
   Позади Нэтока вновь послышался зловещий и, оглянувшись, он увидел бледные тени, мчащиеся по горам . Поспешно он принялся спускаться, сбивая в кровь руки и колени. Оказавшись на равнине, он помчался вперед, выглядывая среди руин что-то хоть немного похожее на укрытие. Он слышал позади вой и хохот, ему казалось, что он чувствует на затылке, жаркое дыхание и поминутно ждал, как в его шею вонзятся острые зубы. И лишь добежав до городских врат, с давно рассыпавшимся прахом деревянными створками, Нэток осмелился оглянуться.
   На скале, с которой он созерцал развалины города, неподвижным изваянием застыло чудовище. Голодным алчным блеском сияли его глаза и все же урфа не тронулась с места, провожая беглеца жадным взглядом. Со стороны гор все еще слышался хохот и лай, но не одна из уродливых тварей так и не вышла на равнину.
   Несколько ударов сердца Нэток мерялся взглядами с жуткой тварью, потом обернулся и шагнул на занесенную песком мостовую проклятого города.
   Никто в Пустоши не знал, где в незапамятные времена возвышались башни Шада, одного из величайших городов древней Эребии. Во времена, когда великая империя распалась на множество воюющих царств, возвысился этот город, где правил могущественный король Мерхан, великий полководец и черный маг. На сотни миль вокруг множество городов и народов платило дань Мерхану, не в силах устоять перед непобедимыми его легионами. А тех, кого жестокий царь не мог сокрушить военной мощью, он истреблял колдовским искусством. Иссушающие ветры заносили песком целые армии, стаи саранчи выжирали посевы, черная плесень превращала в гниль запасы еды в осажденных городах, а вода в колодцах превращалась в кровь. Такую силу даровал своему верному слуге Великий Хастур, которому Мерхан обрекал в жертву сотни и тысячи пленников. Истекая кровью, насаженные на кол люди, стонали под стенами Шада, в то время как король пировал в своем дворце среди своих полководцев, наложниц и жрецов Старых Богов.
   Множество народов объединил Мерхан под своей властью, все новые и новые племена вливались в его непобедимую армию, с помощью которой он вздумал объединить всю Эребию и взойти на Трон Черепов. Он уверовал в свое предназначение, что он избранник Темных Богов, предназначенный ими для великого дела.
   Но однажды, когда Мерхан пировал в своем дворце, на пороге зала внезапно появился сгорбленный нищий в рваном желтом балахоне. Он откинул капюшон и все содрогнулись от ужаса, увидев лицо покрытое язвами проказами.
   -Кто ты такой оборванец?- спросил разгневанный царь,- как ты прошел сюда?
   -Я твой господин, о Царь,- шелестящим голосом произнес нищий, -спустись с трона и уступи его тому, кому он принадлежит по правы.
   Разгневанный Мерхан приказал страже отрубить нищему руки и ноги, а то что останется- бросить собакам. Но едва могучие черные стражи двинулись к нищему произошло страшное: рваные одеяния обернулись желтым шелком, а с лица сползла прокаженная плоть, обнажая голый череп. Страшными словами он проклял Мерхана, обличая его в том, что он не сумел признать своего господина. И в этот же момент великая тьма спустилась на зал и в нем послышались плач и скрежет зубов. А скелет в желтом шелковом одеянии- вышел наружу и прокричал страшное слово. И с ночного неба спустился страшный скакун, который вознес всадника на крышу дворца и окаменел вместе с ним.
   Таковым было первое явление в мир Всадника в Желтом- воплощения Хастура, что покарал неблагодарного Мерхана. Так рекли жрецы бога и великий ужас тогда объял Шад и множество людей бежало в панике из города.
   Восстали покоренные Мерханом народы и великая империя Шада рухнула в огне и крови.
   Еще два столетия оставалась Эребия раздробленной, и уже тогда Шад считался проклятым и брошенным городом.
   А потом было объединение и Великая Война и Великая Катастрофа и все напрочь забыли о том, где и когда был город отныне прозываемый Хастуршадом.
   Лишь безумные старики у шатров йеджудж еще рассказывали легенду и проклятом городе, давно забытым богами и людьми.
   И сейчас Нэток ступил на его улицы - может первый живой человек за тысячи лет.
   Две луны - большая и малая- стояли в ночном небе напротив друг друга, и их лучи, порождали причудливую игру теней на развалинах древнего города. У всех племен йаджудж были разные предания, посвященные двойному новолунию, но все они сходились на том, что это- предзнаменование, предвещающее большие перемены.
   И все эти легенды сходились на том, что такие перемены редко бывали к лучшему.
   С гор все еще слышался отдаленный вой и хохот - урфы все еще охотились там.
   Ночь обступившая Нэтока жила своей жизнью: в воздухе бесшумно скользили темные тени, отовсюду, от развалин домов, черных провалов окон и дверей слышался какой-то шорох, писк, шипение. Нэток буквально кожей чувствовал, как со всех сторон к нему приковано множество глаз. Каждый миг он ожидал, что из развалин на него прыгнет какая-то тварь и почти желал этого, не в силах больше выдерживать мучительного напряжения, постоянного пребывания в ожидании. Однако, никто так и не преградил ему путь на прямой как стрела древней мостовой.
   Казалось, сам Хастуршад не спешил действовать, внимательно рассматривая путника, впервые за долгие века забредшего к ним из внешнего мира, не знающего, куда он идет и на что рассчитывает.
   Судя по всему, это была главная улица города - по обеим сторонам мостовой белели мраморные развалины некогда величественных дворцов и храмов. Странные письмена и знаки покрывали их стены, причудливые и пугающие идолы венчали храмовые колонны. Иные из идолов и символов были смутно знакомы Нэтоку и он то и дело почтительно склонял голову, шепча молитвенные формулы.
   Кочевники боялись развалин древней Эребии, но и испытывали перед ними священный трепет, хорошо понимая, что именно оттуда исходит сила питающее их безумное и жестокое существование.
   Но вот мостовая кончилась, и Нэток ступил на площадь где стоял дворец, который он увидел еще со скалы. Огромная черная громада словно поглощала лунный свет, так что Нэток, как не напрягал глаза, мог разглядеть только самые общие очертания, более детальное рассмотрение величественного строения у него не получалось.
   Нэток бросил взгляд вверх и тут же почувствовал, как по его спине пробежали крупные мурашки: даже на такой высоте, с лицом прикрытым капюшоном демонический Всадник-В-Желтом всадник казался преисполненным противоестественного, губительного зла.
   Несмотря на головокружительную высоту, зловещее изваяние, казалось, находилось рядом. Пустыннику даже померещились мерцающие из-под капюшона призрачные глаза. Нэток поспешно встал на колени и, склонив голову, зашептал молитву. Она была долгой и раболепной, посвященной Великому, Кто царит среди звезд, богу, почитание которого было единственным, что объединяло эту разноплеменные орды Пустоши.
   Закончив молитву Нэток встал, и огляделся по сторонам. Только сейчас он понял, что вокруг воцарилась гнетущая, давящая тишина- еще более страшная, чем все шорохи и тени, проклятого города.
   Хастуршад замер, словно лев, затаившийся за барханом, перед могучим прыжком на свою жертву.
   Нэток посмотрел на место, где должен был быть вход во дворец- странно, но прочтя молитву он куда лучше видел детали колоссального строения.
   Он видел огромную лестницу, поднимавшуюся к черному провалу входа. Видел валявшиеся на ступеньках черепа. И идолов, еще более страшных, чем он видел в городе.
   Короткий отрывистый смешок разорвал ночную тишь и Нэток замер, словно парализованный. Тени игравшие на лестнице вдруг слились воедино и оттуда вынырнул некто в черном капюшоне. Простерлась тощая длань, маня Нэтока к себе.
   Медленно, словно ступая на эшафот, кочевник шагнул в черную тень, отбрасываемую исполинским дворцом, и принялся подниматься по лестнице.
  
   Азар Светлый Меч.
   Своего настоящего имени Азар не помнил, родителей не знал, и даже какому народу принадлежит - не ведал. Он помнил только, что на родине его всегда было холодно, и шел снег, а больше - ничего.
   Еще он смутно помнил, как его долго куда-то везли, потом вели пешком, на веревке. Слабые умирали в пути, падая лицом в мерзлую грязь, или садились на дорогу - отказываясь жить и бороться. Даже угроза получить смертельный удар копьем не заставляла их тронуться с места.
   Слабые умерли, маленький Азар выжил.
   Потом был большой дом, в котором человек с узкой бородой и быстрыми пальцами осмотрел его руки и ноги, заставил открыть рот, приказал несколько раз присесть и прыгнуть.
   Быстро пролетели годы обучения. Изнурительная муштра, скудный паек, жестокие наказания за малейшую провинность.
   Одни ломались, другие бунтовали, третьи впадали в отчаяние.
   Азар закалился, подобно тому, как сталь закаливается в холодной воде.
   Его научили владеть копьем и кривым мечом, кинжалом и луком. Он мог стрелять на скаку, он попадал острием копья в висящее на веревке кольце, он рассекал мечом туго скрученный пучок соломы.
   Он забыл родную речь и имадийский стал его языком.
   Он забыл родителей - его отцом стал великий король Аббас, а матерью его стала королевская гвардия.
   Многие его товарищи, которых либо пленили в старшем возрасте, либо не столь жестоко муштровали, помнили свою прежнюю жизнь, тосковали о ней.
   Но для Азара жизнью была служба Порогу Счастья. Он жил, ел, пил и дышал, что бы разить своими стрелами врагов короля и веры.
   Азара обучили не только сражаться.
   Его научили семи ритуалам Священного Пламени, он знал наизусть все Откровение Ильдерима, и не было в королевском войске солдата благочестивее и благонравнее.
   Никогда он не осквернял дыхания своего ни вином, но дурманящим зельем из трубки, никогда не срывалась с уст его брань.
   В молодости он и сам порой удивлялся, сколь сроднился со своей новой судьбой.
   Но ответ на этот вопрос был простым.
   Значит, ему было написано в Пламени стать воином Порога Счастья.
   Пламя не ошибается.
   Когда за проявленную в бою отвагу и принесенное к ногам королевского полководца знамя неверных, Азару предложили самому выбрать вознаграждение, он попросил не о жене и не о собственном доме, а о паломничестве в священную пустыню, туда, где на поверхность земли выходит Великий Огонь.
   Еще дважды в своей жизни он совершал такие паломничества, и каждое из них наполняло душу сиянием.
   Прошли двадцать пять лет его службы, но он не знал иной жизни, не видел себя вне гвардии, и добровольно завербовался еще на десять лет.
   Он стал старшим офицером, получил в подчинение пять сотен лучников и был награжден имением, двумя десятками рабов и взял себе двух жен.
   Так было написано в Пламени - что бы он, родившийся в заснеженном краю, в хижине, в которой дым выходил через дыру в крыше, стал теперь одним из славнейших воинов Ирама, бывал допущен на королевские советы, спал на шелках и ел с золота.
   Но Азар не возгордился. Его заслуги в том не было.
   Так было написано в Пламени.
   С гордостью носил он свое новое имя. Оно означало - Огонь. Когда-то у него были огненно-рыжие волосы и голубые глаза. Но волосы поседели и выпали, а глаза будто выцвели под палящим Солнцем.
   Прошло еще десять лет.
   Азар продолжал служить, так же честно и истово.
   Вот он возглавил тысячу лучников, а потом и три тысячи. Уже не офицер, полководец Порога Счастья, член королевского совета, один из самых могущественных людей в государстве.
   Минуло еще десять лет.
   Азар возглавлял семь тысяч воинов.
   Своих сотников и десятников он знал по именам.
   Он воспитывал своих людей так же сурово, как когда-то муштровали его. Семь ритуалов и долгий бег по каменистой почве. Кнут за любые провинности и чтение Откровения перед каждым приемом пищи. Тренировки с деревянными мечами, сухари, вода, сушеные фрукты и ранний сон.
   За пьянство, нарушения дисциплины, за сквернословие, хулу на короля, на командира - кнут.
   Ни разу в бою люди Азара не дрогнули, не повернулись к врагу спиной, ни разу не покинули строя.
   Пятьдесят лет прослужил Азар Порогу Счастья.
   Он своими руками бросил к ногам владык Сияющего Ирама знамена солнцепоклонников Запада и сломанные ритуальные копья чернокожих королей Юга.
   Он принес трону победы над Эмиллионом и над Пелерумом.
   Он привел к покорности кочующих вдоль Узкого Моря унгрийцев.
   Милости сыпались на Азара неисчислимым потоком.
   А он по-прежнему спал на твердом полу и семь раз в день справлял молитву Очищающему Пламени.
   Единственной слабостью, которую Азар позволял себе, был крепкий кофе, сваренный из зерен, что созрели под беспощадным солнцем гор Мави.
   Вечерами он сидел во дворе под платаном, в простом халате, подвернув под себя ноги, и жены по очереди подносили ему чашечки с дымящимся напитком, столь крепким, что иной слабый здоровьем человек, отведав его, мог с непривычки заболеть.
   В такие часы Азар предавался размышлениям о превратностях судьбы, вознесшей его, ничтожного по рождению, столь высоко.
   Мудрость и милость Пламени безграничны.
   Но Пламя посылает новые испытания даже истово верующим.
   Хотя старый воин был еще крепок телом и духом, его отправили в отставку.
   Последние годы Азар стал тяготиться тем, что видел при дворе.
   Чистота нравов времен правления грозного Аббаса уходила из Сияющего Ирама.
   Все чаще имадийцы позволяли себе нарушать заповеди Пророка. Все чаще при дворе возвышались не верные слуги короны, а коварные льстецы, наушники и интриганы.
   Женщины забрали непомерную власть.
   Чистая кровь потомков святого Ильдерима теперь смешалась с кровью заносчивых и непокoрных зихов, коварных и жестоких эромов, трусливых и медоточивых пелеров.
   При дворе теперь шла грызня различных кланов и партий, и хотя король Хайдар возвышался над ней, как и подобает истинному владыке, времена прежней простоты ушли навсегда.
   Двор погрузился в роскошь и излишества, немыслимые при суровом Аббасе.
   Азар стал тенью прошлого, напоминанием о минувших временах, о времени славных походов на Запад, о времени религиозного рвения и истовой преданности.
   В знак особой милости об отставке Азару объявил лично принц Ильдерим, эром по матери, юнец жестокий и властолюбивый. Он же и взял на себя командование семью тысячами, которых холил и лелеял Азар.
   Прямой, подобно полету стрелы, лишенный сомнений и слабостей, старый полководец был не нужен в новом времени, в новом Ираме.
   Он и сам понимал, что пережил свое время, и готов был встретить смерть, что бы наконец-то пройти неопаленным сквозь Великое Пламя и возродиться для вечной жизни в Полях Праведных.
   Но пока Пламя не звало его к себе.
   Его жены умерли одна за другой, его дети покинули отчий дом.
   Азар отказался от своего имения, вернул его в казну, раздал бедным и подарил храмам накопленное за годы беспорочной службы имущество.
   В столице говорили, что Светлый Меч Трона поразило безумие, но для него эти поступки были чем-то само собой разумеющимся.
   Пламя дало ему богатство, славу, власть и завидное долголетие, и ему было легко расстаться с тем, что стало не нужным.
   Повязав лысую голову повязкой, означавшей паломника, Азар, прославленный военачальник Порога Счастья, повесил на бедро простой меч, последний раз помолился, глядя на сияющие купола храмов столицы и отправился на Юг, к рубежам Ирама, к рубежам человеческого мира.
   Азар отправился в свой последний поход, поход против врагов человеческого рода, нечестивых иаджудж.
   Он знал, что из этого похода ему не вернуться, но старик искал славной смерти, а что может больше прославить воина, чем пасть в бою с Псами Хаоса?
   Азар шел не только за славной смертью.
   По преданию первое явление Пламени Пророку свершилось в землях, что ныне были под властью иаджудж. Пламя в своей непостижимой мудрости позволило нечестивым осквернить собой землю, на которой Пророка посетило Откровение.
   Но сам Огонь осквернен быть не может. Должно быть там, в глубине Пустоши по-прежнему ярко пылает Пламя, озаряя тьму вокруг.
   Азар отправился в последнее паломничество, в паломничество к Первозданному Огню, который явился столь давно, что даже легенд не осталось на тот счет, где его искать.
   По дороге к нему присоединились странные люди, искатели приключений и славы, религиозные фанатики и потерявшие смысл в жизни неудачники, общим числом человек пятьдесят.
   Были среди них люди беззаконные, запятнавшие свои руки кровью многих невинных, были почти святые, были старики еще старше самого Азара, были не брившие бороды юнцы.
   Люди Юга, века проведшие под страхом нападений из Пустоши, знавшие иаджудж не по легендам, а в действительности, смотрели на отряд Азара как на безумцев.
   Возможно, они и были безумцами. Закаленные ветераны пограничных застав просили старого полководца одуматься и не идти на верную гибель.
   Но Азар был непреклонен.
   Слабые духом и телом покинули отряд, но их было мало.
   Под предводительством Азара они перешли крутые горы, на вершинах которых было нечем дышать, и переплыли Отравленное море, в водах которого водились стофутовые змеи, и твари столь ужасные, что рвали этих змей на части и ступили на раскаленный песок омрачненных земель Пустоши.
   Азар приказал помолиться и утопить корабль, что доставил безумцев на южный берег Отравленного Моря.
   Они углубились в Пустошь.
   Несколько недель отчаянных стычек, коварных засад устроенных иаджуджами и подготовленных самой природой ловушек, муки голода и жажды, испытания палящего солнца и ночной стужи, быстро уничтожили почти все крошечное воинство Азара.
   Азар помолился о каждом из них. Это были славные люди, возможно, лучшие из всех.
   Но погибший в праведном бою неопаленным пройдет сквозь Пламя, знал он.
   Остался только он и мальчишка-эром, столь слабый духом, что ни разу не осмелился скрестить меч с иаджудж. Зато мальчишка знал наизусть все Откровение и обладал чудесным голосом.
   Что привело этого блаженного в Пустошь?
   Так было написано в Пламени.
   Они миновали земли, в которых реки текли ядом, они прошли сквозь леса, в которых деревья пили человеческую кровь, они сражались с гиенами размером с лошадь и спасались бегством от плотоядных лошадей. Они видели кентавров и видели то, чему не было даже имени.
   Наконец паломники увидели над горизонтом столб огня.
   Они упали в пыль и долго молились. А потом уверенно направили своих изнуренных лошадей вперед, больше не таясь. Если им и суждено умереть сейчас от мечей иджудж, они умрут, видя пред собой Само Пламя.
   Оружие врага пощадило их.
   Но то, что предстало взору паломников через несколько миль, заставило их стонать от боли и отчаяния.
   Пламя все так же вырывалось из разломов в земной тверди.
   Какие-то строения, возведенные здесь еще во времена Пророка сохранились, хоть и были изуродованы до неузнаваемости.
   Где стояли светлые храмы правоверных теперь иаджудж терзали пленников на алтарях своих нечестивых богов.
   Где текли фонтаны чистой воды, теперь струилась кровь
   Там, где прежде молились тысячи правоверных, теперь в стойлах стояли уродливые тощие лошади стервятников Пустоши.
   Самих же стервятников было неисчислимо много.
   Азар командовал армиями и умел на глаз определять чисто людей.
   Но сейчас это умение не помогало. Столь большой армии еще видел мир.
   Здесь были Кожелицые в масках из содранных человеческих лиц. Здесь были черные как уголь горцы-маджуджи, чьи тела покрывали сотни шрамов.
   Здесь были Дети Шакала, поросшие шерстью и с острыми клыками. Здесь были похожие на ящериц племена из болот и облаченные в начищенную бронзу жители Города Рогатого Бога.
   Самудийцы в белых халатах, со скрытыми ото всех лицами и обнаженные, покрытые лишь чешуей Змееголовые.
   И еще сотни и сотни племен и кланов.
   Лагерь был огромен, он тянулся через всю долину, насколько хватало глаз.
   - Беги, мальчик мой. - еле слышно сказал Азар. - Отныне ты не имеешь права погибнуть. Вернись и расскажи обо всем, что ты здесь видел. Расскажи, что Пустошь объединяется против рода людского.
   Азар легко и проворно, словно не был стариком, спешился.
   - Бери моего коня тоже. Когда один устанет, скачи на другом. И помни, что сейчас ты, должно быть самый важный человек во всем мире. Скачи, и пусть будет с тобой благословение Пламени!
   - А как же ты, отец?
   - Мой век уже прожит. Что может быть лучше, чем умереть там, где Пророку явилось Откровение?
   Сказав так, Азар снял свою повязку паломника, отстегнул ножны с мечом, разулся и как есть - босой, безоружный и с непокрытой головой стал спускаться в долину.
   Долгое время его не замечали.
   Не все иаджудж походили на животных или демонов. Некоторые легко могли бы пройти неузнанными через весь Сияющий Ирам.
   Но потом кто-то из стервятников Пустоши опознал в нем чужака.
   Азара быстро схватили и потащили куда-то. Он не сопротивлялся. Его привели к человеку, чье лицо было скрыто покрывалом. Изящные руки играли с темляком кривого меча. Человек этот восседал на подобии трона, сделанного из костей, большая часть которых, без сомнения, была человеческими.
   Рядом с этим страшным троном держали колесницу, запряженную тремя быстроногими тварями, больше похожими на собак, чем не на коней. Могучего сложения воины с трудом удерживали чудовищных зверей, натягивая поводья.
   Должно быть, несмотря на обманчивую изнеженность человек на троне был грозным бойцом. По обычаям иаджудж отрубленные руки врага были свидетельством проявленной отваги.
   Рук, увешивавших колесницу было не счесть.
   - Ты должно быть обезумел, Азар Светлый Меч. - мягким, мелодичным голосом сказал человек под покрывалом. Он говорил на имадийском столь легко, словно это был его родной язык. - Если явился ко мне один и без оружия.
   - Я прожил свой век. Умереть перед Всеочищающим Пламенем не страшно для старика.
   - Но мы можем ужасно пытать тебя, а вовсе не обречь быстрой смерти. - возразил человек под покрывалом.
   - Я стар и едва ли выдержу долгие мучения. Да и страшнее ли те муки, которыми ты меня пугаешь, чем смерть от болезни почек или паралича? Убей же меня, князь иадуджей.
   - Твоя вера защищает тебя, Азар. Все верно, Пламя благосклонно к своим поклонникам. Оно примет Азара Светлого Меча, очистит от скверны жизни и он возродится в Полях Праведных, вечно юным, и не ведающим забот. Но!... - тут в медовом голосе человека под покрывалом заструился яд. - Примет ли Пламя слава Неждана, сына кривого Мокши?
   Несколько мгновений простоял тот, кто был Азаром, гордым воином Порога Счастья. А потом упал оземь раздавленным, бессильным стариком, разом лишившимся всей жизни. Потому что как только человек под покрывалом произнес забытое имя, память вернулась к нему. Он вспомнил все.
   И голос отца, и лицо матери, и прозрачную прохладную воду могучего Итиля, в которой ловил он рыбу неводом, и прыжки через огонь на празднике солнцестояния.
   Но он вспомнил и горящий дом, и труп отца, истыканный стрелами, и злобный смех унгрийских всадников, насиловавших его мать.
   Он вспомнил всю боль, ужас, нестерпимое отчаяние, чувство невероятного унижения, вспомнил пьяный смех грузного рыжебородого Селима и тощего черноусого Халида, их жадные руки и слюнявые поцелуи на теле семилетнего отрока, которого звали Неждан.
   И заплакал тот, кто за пятьдесят лет не пролил ни слезы.
   Он скорчился в пыли у костяного трона, на котором восседал человек под покрывалом.
   - Неждан умер пятьдесят лет назад. - сказал князь иаджуджей, поднимаясь. - Азар умер сегодня. Вставай же, Рожденный Из Боли, вставай, утри слезы..
   И тот, кто был Нежданом, тот, кто был Азаром, встав на колени, поцеловал изящную руку своего нового владыки, руку, в которой, несмотря на правильность линий и нежность кожи все равно угадывалось что-то роднившее ее с шакальей лапой.
   - Господин. - сказал Рожденный Из Боли. - Мой господин.
   - Зови меня просто - Нэток. - ответил князь Пустоши, и откинул свое покрывало. - Мы идем на Север. Мы идем на Аль-Имад.
   Сыны Солнца.
   На юго-восточном берегу острова Исола Темпеста, нависает над морем грозная громадина главной резиденции Сынов Солнца - могущественного рыцарского ордена, организации, с которой вынуждены считаться все правители Запада, и которой боятся правители Востока, кроме непобедимых королей Сияющего Ирама.
   Созданный некогда для борьбы с силами Хаоса за две сотни лет существования орден из скрепленного клятвой дружеского союза дюжины единомышленников превратился в огромную корпорацию, обладающую десятками крепостей, тысячами рыцарей и еще большим количеством солдат, многочисленным и хорошо оснащенным флотом. А еще бесчисленными гостиницами и больницами, меняльными домами и мастерскими, обширными сельскими угодьями и торговыми складами.
   Устав Ордена довольно мягок, в отличие от других он не требует полного отрешения от мира и потому многие знатные люди состоят в его рядах, оставаясь крупными землевладельцами или магнатами.
   Орден одна из главных опор Понтификата и солярный символ над его резиденциями не просто дань уважения Церкви. Никогда бы без мечей рыцарей Исола Темпеста Церковь Солнца не достигла такого сияния могущества как сейчас, когда она стала государственным культом в Империи, почти вытеснила все прочие верования из Аль-Хамбры и протянула свои руки к странам Северо-Запада.
   Замок, являющийся главной резиденцией Ордена столь велик, что может вместить десять тысяч человек. Его стены считаются неприступными - некогда он выдержал осады огромным ултарским флотом и выстоял перед сухопутным вторжением, которое организовали эромские владыки Варварского Берега. Здесь расположена главная казна Ордена, о сокровищах которой ходят легенды, здесь в церемониальном зале, под крышей которого без проблем уместится целая армия, принимают свой сан великие магистры Сынов Солнца. Архив Ордена хранит многие секреты, как политики, так и потаенных наук. Самая большая библиотека Запада расположена именно здесь.
   Здесь же проходят обучение новобранцы, которых Орден набирает их сирот и детей бедняков. Быть даже рядовым копейщиком Ордена несомненно лучшая участь, чем погибнуть от голода и болезней в нищих районах огромного и беспощадного к слабым города Интиллполиса.
   Под защитой грозной твердыни процветают несколько сел, чьи жители снабжают рыцарей плодом своего труда. Здесь же дымятся кузни, в которых куют прославленные васканские мечи и известные своей прочностью доспехи. Здесь ткут знаменитые плащи, украшенные солярным символом, плащи, которые являются столь же важной деталью облачения рыцаря, как и пояс с мечом, которым его опоясывают во время посвящения. Плащ - символ принадлежности к грозному ордену Сынов Солнца. Благодаря этому одеянию в бою рыцари и солдаты Ордена никогда не теряют своих.
   В небольшой комнате под сводом крыши старой башни, которая была первым укреплением, возведенным в этом краю Сынами Солнца, сидели два немолодых мужчины. То были нынешний великий магистр Ордена Бодуэн и его ближайший помощник, командир пехоты ордена и начальник легкой кавалерии маршал Марк.
   Они были непохожими людьми и в прошлом жестоко враждовали, но сейчас, на склоне лет добившись славы и могущества, о которых в юности не смели и мечтать, теперь стали верными соратниками.
   Марк происходил из тех арреалатских васканцев, что давно уже утратили связь со своей холодной и суровой родиной, некогда давшей начало Империи. Лишь только память арреалатцев о жестоком завоевании не давали пришельцам окончательно забыть о своем отличии от них. Васканцы Арреалата давно оставили веру предков, став истовыми поклонниками Солнца. Они сильно смешали свою кровь с кровью покоренного им народа, и сейчас светлую или рыжую голову на собраниях васканской знати Аррелата увидеть было трудно.
   Извечная васканская воинственность осталась с ними, иначе и не могло быть в краю, находящемся на перекресте миров, их вражда со странами юго-востока была постоянной и жестокой. Но они много и переняли от своих извечных врагов.
   Марк был рослый, худой, смуглолицый мужчина с коротко остриженными седыми волосами, которые некогда были черными как безлунная ночь. Это был угрюмый и фанатичный человек, для которого в мире были только Орден и враги Ордена, только Солнце и плесень Хаоса, которую Сынам Солнца должно истреблять.
   Под плесенью он разумел не только темные племена, живущие в зараженных семенем Хаоса землях, но и эромов, и ултарцев, и огнепоклонников Ирама, и жителей всех прочих земель, что лежали к югу и востоку от Арреалата. В этом фанатизме было нечто восточное, говорили, в нем течет кровь фарахов.
   Никогда его тонкие губы не открывались в улыбке. Седые волосы и угрюмое выражение лица заставляли его выглядеть стариком, но он был еще крепок настолько, что участвовал в турнирах наряду с молодыми рыцарями Ордена, не давая себе никакой поблажки.
   Светловолосый, бородатый, грузнеющий Бодуэн на фоне соратника выглядел едва ли не мальчишкой, хотя ему тоже было около пятидесяти лет. Он тоже прожил жизнь воина и рыцаря, но в нем не было напускной суровости, которую любят на себя нагонять те, кто облечен властью. Все знали его как человека веселого, порой слишком уж легкого нрава. Говорили, ему по-прежнему, несмотря на возраст и положение, не хватает дисциплины. В молодости он был отчаянным турнирным бойцом и прославленным единоборцем, да и сейчас не утратил в полной мере своего мастерства. Бодуэн был родом из Северной Васкании, родился в семье, почитавшей старых васканских богов, в юности много странствовал, нанимаясь то в одну, то в другую армию.
   Такая жизнь определила его более широкий взгляд на мир.
   Десять лет назад, избирая нового магистра, Совет Ордена предпочел ловкого политика и красноречивого оратора, любимца имперского двора и жизнелюба Бодуэна фанатичному воину с Востока, бывшему коменданту крепости в Алом Море, возглавлявшему опасные рейды на южные берега. У Бодуэна тоже были в прошлом славные победы, но Марк считался истинным воином света, тогда как Бодуэн использовал военную мощь Ордена для наращивания его политического влияния в Валтии.
   Сейчас два этих непохожих мужчины были погружены в задумчивое молчание. Перед Бодуэном лежало на столике письмо, которое утром пришло с кораблем из Валтии. Судя по записи, письмо проделало свой путь за месяц.
   - Не понимаю, о чем тут можно спорить! Там в Пустоши поднял голову Пес Хаоса, настоящий посланник сил Тьмы. Ты же сам читал донесение. Это не очередной варварский царек, решивший разграбить приграничные города, каких огнепоклонники видели уже немало. Происходит нечто невиданное! Он объединил вокруг себя всю Пустошь! Видит Солнце Непобедимое, нет никого менее способного к единению, чем нечестивцы иаджудж. Там где три иаджуджа, там уже четыре племени. Но этот монстр объединил их в одну армию, которую ведет на север! - наконец сказал Марк.
   - На Аль-Имад. - кивнул Бодуэн.
   - На Аль-Имад. На человечество.
   - На Аль-Имад. - повторил Бодуэн.
   Марк зло пожевал губами.
   - Я понимаю, что ты хочешь сказать, магистр. Аль-Имад всегда был врагом Сынов Солнца. Огнепоклонники бросили в пламя шестьдесят пленных братьев. Огнепоклонники веками напирают на южные рубежи моего родного Арреала. Огнепоклонники давно бы уже превратили Алое Море в свое собственное озеро, но этого не дают им сделать Сыны Солнца.
   - Сыны Солнца и Эмиллион. - тихо сказал Бодуэн.
   - Проклятье!!! - громыхнул кулаком по столу Марк. - Ты тоже попрекнешь меня водой из эмиллионского колодца?!
   - Никогда. И все же ты не только напился воды из Эмиллиона, ты повел эмиллионский флот на Восток.
   - Во имя веры и дела нашего Ордена!
   - Не спорю с этим. Но в интересах ли Ордена и веры вступать в войну на стороне Порога Счастья, чьи воины бросают наших братьев в огонь?
   - Имадийцы враги. - согласился Марк. - Враги жестокие и коварные. Но они люди. Им не чужды понятия о чести и порой милосердие стучится в их сердца. Они сожгли шестьдесят наших братьев, все верно, но я сам, вот этой рукой. - Марк поднял жилистую, перечеркнутую белесыми линиями шрамов руку. - в один день отсек столько же голов имадийских воинов. За ту кровь они заплатили своей кровью. Они враги, но они люди. Иаджудж - демоны в человеческом обличье, а у иных из них даже в облике нет ничего человеческого. Ты не бывал в Пустоши, не бывал в горах Хатег-Хла, магистр. Я там был. С тех пор я не страшусь Ада. Мы Сыны Солнца, мы восприемники славы Амадиса. Амадис сражался на Востоке, и сражался вместе с воинами Сияющего Ирама. Против нечеловеческого врага, против Псов Хаоса, как и записано в нашем уставе!
   - Допустим, ты прав и в интересах Ордена и веры отправиться на Восток драться с иаджудж. Но скажи мне, что тогда случится с нашими твердынями в Валтии? В Валтии, где мы противостоим не твоим благородным огнепоклонникам, а Ултару, в котором погибают в рабстве тысячи наших единоверцев? Что случится с островами Зеленого Моря, на которых находят приют мореходы? Острова захватят эромские пираты, и выбить их оттуда снова будет втрое трудней, если вообще возможно. Мы сильны, но наши силы конечны. Все люди, которые у нас есть, уже стоят на посту. Ты хочешь драться с иаджудж и я понимаю тебя. Но что будет с политыми кровью наших братьев - и твоей, и моей в их числе, землями Ордена? Если мы все по мановению трубы снимемся с места и отправимся на Восток, то что мы найдем, когда вернемся?
   - Я не предлагаю отправлять на Восток всех и каждого. Но все же большую часть сил я хочу отвести против иаджудж. Не рухнут наши крепости в Валтии! Сейчас Ултар будто затих. Да и с островами ничего не случится, пока там стоят наши корабли.
   Бодуэн задумался.
   - Война на Востоке - что она принесет нам?
   - Победу над Псами Хаоса. Или славную смерть в битве с ними!
   - Это для людей. А что для Ордена и веры?
   Марк на несколько мгновений задумался.
   - Мы усилим наше влияние на Востоке. Для борьбы с иаджудж мы приведем туда своих людей. Быть может, когда иаджудж будут разбиты, не все должны уйти? У нас были некогда крепости на восточном берегу, в Зихии и часть зихов склонялась к нашей вере. Зихи не любят имадийцев, не так давно из самих бросали в огонь. Если мы пойдем на восток, мы получим командорства на восточном берегу Алого Моря. И если наши проповедники не зря едят свой хлеб и мед, то зихи, хотя бы часть из них, обратятся в истинную веру. Орден получит новые земли. Солнце получит новые души. Понтификат получит новые мечи. Именно так мы и должны поступить, клянусь Солнцем и сталью!
   Бодуэн посмотрел на своего маршала. Пусть фанатик - подумал великий магистр - но отлично понимает дела этого мира.
   - Ты понимаешь, что я не могу единолично принять такое решение? Нужно одобрение Большого Совета.
   - Ты в силах повлиять на Совет. Мое слово тоже много значит. Если мы объединим наши усилия, совет проголосует за войну с иаджудж.
   - Верно. Но война уже идет.
   - Я отправлюсь на Восток прямо сейчас. С малым отрядом, а в это время ты соберешь Совет. Мой пример вдохновит остальных и следом на Восток хлынет целая армия. Если ты согласен, я отплыву уже через неделю.
   - Нет.
   - Нет? - изумился Марк.
   - Ты маршал Ордена, ты командуешь нашей пехотой, ты водил наш флот на Алом Море. Слушай, как все будет. Уже завтра герольды отправятся во все стороны для сбора Большого Совета. И ты тоже отплывешь, как только сможешь, но не на Восток. Ты отправишься в Интил. А потом в Васканию. Там нам понадобится все твое красноречие и вся твоя слава. Наши северные командорства... там есть славные рыцари, но они разленились без войны и забыли, что значит быть Сынами Солнца. Хочешь собрать армию - собирай ее. Но не в Валтии, не на островах и не в Арреалате, а в Интиле, Васкании, Лимье и Даннае. собирай не только Сынов Солнца, всех людей веры, кто готов пролить кровь за Солнце. Это потребует больше времени и много денег. Деньги у нас в изобилии. А время... на войне никогда не бывает вдосталь времени, ты знаешь это. На Восток же отправится небольшой отряд, но в нем будут лучшие из тех, кто у нас есть. Они от нашего имени заключат союз с Порогом Счастья и ввяжутся в войну с Псами Хаоса. А потом придешь ты, во главе священной армии.
   - Не могу не восхититься этим планом. Но если я отправлюсь в Империю собирать армию, а ты останешься управлять делами Ордена на Зеленом Море, то кто поведет этот избранный отряд?
   - Конрад де Фер.
   Воцарилась тишина, потом случилось невиданное - Марк рассмеялся сухим, надтреснутым смехом.
   - Конрад де Фер! - воскликнул он, отсмеявшись. - Всегда знал, что ты веселый человек, но недооценивал остроту твоих шуток. Конрад де Фер известен тем, что во время тавромахии в Аль-Хамбре сломал быку шею и тем, что граф Диего отпустил его из плена потому, что было известно, что сам Конрад отпустил под честное слово альхамбрийца, который сбежал потом. Вот и все его деяния!
   - Ты недооцениваешь Конрада. Он трижды побеждал на главном турнире. Он выбил из седла двадцать семь человек, а скольких он победил в бою на мечах и посчитать невозможно. Говоришь, он сломал шею быку? Я скажу больше, в доме силы он уложил на песок Вигвара, а рыцарь Вигвар это тебе не вислозадый альхамбрийский бык! К тому же он первым взошел на стену Эсперансы после трех дней жестоких боев на осадной башне. Он не только турнирный боец.
   - О, прекрасно. Турнирный боец и герой осады Эсперансы! Это все хорошо, но стоит ли поручать этому юному герою командовать хотя бы полусотней? Особенно помня о том, что в Эсперансе он из-за своего напыщенного книжного благородства положил жизни нескольких дюжин братьев? Надо было идти через подкоп, будь он проклят, а не лезть на стену под градом горящих жердей!
   - Он не глуп. Думаю, из Эсперансы он извлек урок.
   - Возможно. Но опыта у него нет. Он совсем недавно в нашем Ордене. Проклятье, да всего лишь два года назад он плясал в голом виде между копий в братстве, посвященном одному из старых богов! Хорош командир для закаленных Сынов Солнца! Заносчивый юнец из дома силы, который к тому же признает одну тактику - в лоб.
   - Приставим к нему опытных советников. Таких легко найти среди ветеранов.
   - Не проще ли одного из этих опытных людей и поставить во главе отряда?
   - Конраду благоволит Арэлий.
   - При всем почтении к его преосвященству, мне не кажется, что господин Арэлий так уж сведущ в военном деле. Я не возьмусь рекомендовать Арэлию клириков, зачем же он рекомендует нам военачальника?
   - Арэлий не сведущ в военном деле, но он сведущ в людях. Люди любят героев. Он давно советовал мне обратить внимание на молодого де Фера. Он предлагал сделать его защитником Церкви. Люди любят героев, а Конрад может вырасти героем. Он отменный боец и он благочестив. Чего же боле? Как только я решил отправить на Восток передовой отряд, я вспомнил о нем.
   - Я понимаю твой замысел. Пусть совершает на Востоке славные подвиги, пока я буду собирать воинство. - Марк усмехнулся воловиной рта и сказал на манер менестрелей. - О деяниях рыцаря этого сложены песни и поэмы, услышьте же его имя.
   - Все верно. Кто больше пригодится на этой миссии, чем молодой и жаждущий славы рыцарь?
   - Да будет так. - кивнул Марк.
   Расставшись с Марком магистр Бодуэн некоторое время просто смотрел в окно на открывавшийся вид. Ему был виден густо поросший растительностью склон горы, вылизанные морем огромные камни и кусочек самого моря. Пейзажи Исола Темпеста наводили мысли о том, что должно быть так и выглядит Рай, из которого Пес Хаоса некогда исторг человека.
   Старею и становлюсь мягкотелым - подумал великий магистр.
   Но праздность его не продлилась долго.
   Он позвал к себе писца и набросал речь, которую собирался произнести перед малым, а потом и Большим Советом. Все то, о чем они говорили с маршалом, но в речи будет больше патетики и упоминаний о священном характере грядущей войны с иаджудж.
   Потом магистр надиктовал письмо в Аль-Имад, которое писец записал на тончайшем пергаменте особым шифром, а уже следом за ним - официальное, полное цветистых выражений и льстивых оборотов официальное письмо его божественному величеству Хайдару ибн Аббасу.
   Это письмо было записано на книжном васканском и отправилось к переводчикам, которые через несколько часов переведут его на подобающий случаю высокий имадийский.
   И только когда с письмами было покончено, Бодуэн велел позвать к себе Конрада де Фера.
   Молодой рыцарь явился очень скоро.
   Он был настоящий гигант, шести с половиной футов ростом, сложенный как прирожденный атлет. На нем была только простая туника и короткие, чуть ниже колена штаны, скорее выставлявшие напоказ, чем скрывавшие угрожающе мощное сложение. У Конрада было по-своему красивое, но суровое, мрачное лицо человека, чуждого большинству радостей жизни. Этим он напоминал Марка. Бодуэн не видел в Конраде истинного фанатизма, и знал, что он обратился к Солнцу из-за пережитых им кошмаров, связанных с Семенем Хаоса. Он был уроженцем холодного и дождливого восточного Лимье, края, куда почти не добирался ни выбитый на бронзе закон Империи, ни благотворный свет Солнца Непобедимого.
   Сын жестокого края и жестокого народа, в тринадцать лет проливший первую кровь.
   Его прозвали Даннайцем, и в самом деле, в его жилах текла кровь старой даннайской знати, которую васканцы оттеснили от власти и низвели едва ли не до простолюдинов. Черные волосы и резкие черты лица Конрад унаследовал от даннайских предков, богатырское сложение и светлые глаза - от васканских.
   Бодуэн поприветствовал молодого рыцаря. Тот почтительно склонился. Бодуэн мало встречал молодых людей, которые столь крепко и искренне были привязаны к ритуалам и традициям. Ни капли непочтительности, ни грана свойственного молодости буйства и жадности до удовольствий.
   В этом Бодуэн видел что-то еще, помимо обычной угрюмости нрава. Конрад так привержен законам и обычаям, потому что с их помощью обуздывает что-то, таящееся внутри него.
   Бодуэн догадывался что это - жажда крови и убийства, то, что сделало де Фера грозным воином уже пятнадцати годам и толкнуло его в ледяные объятия Одноглазого Бога.
   Не ошибся ли я, отправляя его драться с иаджудж? Не заразят ли они его Семенем Хаоса? - мелькнула мысль у великого магистра, но он отмел ее. Конрад едет не в Пустошь, а в Аль-Имад.
   - Я избрал тебя для важной миссии, Конрад де Фер. Ты поедешь на Восток. Мне пришло письмо от человека, чье имя я скрою, потому что оно ничего тебе не скажет. Народы Пустоши, нечестивые иаджудж идут на Сияющий Ирам. Его величество Хайдар призвал всех владык нашего мира забыть о прошлых распрях и помочь ему в противостоянии с Псами Хаоса. Иаджудж уже уничтожили посланную им навстречу армию, и когда письмо только отправлялось к нам, перешли границы Ирама. В помощь имадийцам ты поведешь отборный отряд, который вольется в воинство Хайдара. Что скажешь ты на это?
   - Это великая честь для меня. Это то, о чем я и мечтал, становясь Сыном Солнца - сражаться с Псами Хаоса.
   В глазах Конрада, очень светлых в сравнении со смуглым лицом, вспыхнула столь редкая для него радость.
   Он не подведет. - понял Бодуэн. Этот человек скорее погибнет, чем оступится. А если он и погибнет, то, что ж - небесные Чертога Героев примут еще одну душу.
   Когда Конрад ушел, магистр позвал к себе еще одного человека и вручил ему письмо, написанное на тонком пергаменте. Человек принял его, не задавая излишних вопросов.
   В несколько следующих дней приказ магистра об отправке избранного отряда на Восток был зачитан во всех командорствах на Исола Темпеста. Набрать требовалось совсем немного людей, и добровольцев получилось даже больше, чем рассчитывал Бодуэн.
   Конрад вступил в новую должность.
   Ему, ставшему Сыном Солнца всего два года назад, было присвоено генеральское звание. Это вызвало немало зубовного скрежета и проглоченных проклятий среди заслуженных ветеранов Ордена, но стоя в строю все хранили молчание.
   После долгой молитвы в храме Солнца, где отраженный многими зеркалами и пропущенный через многие стекла свет слепил и внушал благоговейный трепет новообращенным, самый молодой генерал в истории Ордена получил свой командирский жезл - грозного вида моргенштерн, и расшитое золотом знамя, перед которым склонился.
   Опытные офицеры, которых Бодуэн поставил под начало Конрада, молчали, но по их покрытым шрамами лицам легко было прочитать раздражение. Весь авторитет великого магистра не мог заставить их считать такое назначение справедливым.
   Однако долг Сына Солнца - повиноваться, и меньше чем через десять дней корабли, уносящие на себе Конрада и его небольшое воинство, покинули гавань, отправляясь на Восток. Первоначально двинуться хотели через Валтию к Алому Морю, но когда корабли причалили к валтийским берегам, с Востока пришла весть, что весь юго-восточный берег Алого Моря уже во власти иаджудж и Сыны Солнца вместо этого повернули на Северо-Восток, что бы попасть в Ирам через Узкое Море. Поход их обещал быть долгим и тяжелым, но Конрад де Фер ликовал. Впереди его ждал сказочный Восток и настоящие подвиги, такие, которые, как ему казалось, остались только в песнях о временах Амадиса.
  
   Восток.
   Конрад де Фер плыл на Восток. Во главе отряда в пятьдесят копий, включавшего в себя так же две сотни арбалетчиков, примерно полсотни оруженосцев и около ста человек нестроевых, каждый из которых, в случае необходимости мог тоже взяться за меч.
   Решение отправить людей на помощь имадийцам, старым врагам Империи, битвы с которыми, по легендам, сделали алой кровь одного из четырех морей, выглядело странным.
   Но Конрад не привык оспаривать решения магистра.
   "В час тяжелых испытаний люди должны оставить свои распри и плечом к плечу встретить врага иного рода". - говорил Арэлий.
   Конрад верил своему наставнику.
   Орден создавался не для войны с валтийскими царьками и не для политических игрищ в Интиллполисе. Предназначение Сынов Солнца - сражаться с порождениями Хаоса. "Враг иного рода", как это обозначалось в уставе, написанном рукой Амадиса.
   Иаджудж, судя по всему, что о них было известно, и являлись этим врагом "иного рода", от рождения отмеченным печатью Хаоса.
   Пять кораблей несли небольшое воинство Конрада в Аль-Имад.
   Даннаец стоял на носу первого из них. Для него это было первое большое морское путешествие, и он жадно впитывал новые впечатления. Юношеская порывистость души и жадность до всего нового еще не вполне изгладились из его характера.
   Со времени Альхамбрийской войны Конрад стал выглядеть мощнее, раздался в плечах и груди. Пережитые в подвалах замка де Беф ужасы оставили отпечаток на его душе. Теперь Конрад был уже не ищущим славы юношей. Это был прошедший две кровавые кампании закаленный боец. Раны на лице зажили, оставив белесые полосы шрамов. Конрад все еще был красив. Длинные черные волосы спадали на широкую шею. Усы и бороду он сбривал.
   Берега Узкого Моря были крутыми, обрывистыми, но иногда среди поросших деревьями и кустарниками скал встречались песчаные отмели.
   Море кишело судами, торговыми и рыболовными.
   Суда Ордена шли вдоль берегов восточного Арреалата, странного мира, где смешивались десятки народов, звучало множество языков, поклонялись бесчисленным богам васканцы, лименожцы, эромы, имадийцы, валтийцы, славы, унгрийцы. Они еще не слились в один народ, но уже сформировали обычаи и образ жизни, который не походил в полной мере ни на восточный, ни на западный.
   Цитадели Сынов Солнца здесь соседствовали со святилищами Священного Пламени, но рядом с храмами огнепоклонников, в Ираме нетерпимых к иноверию, здесь высились храмы, в которых приносились требы то славским идолам, то скрывающим свой истинный облик за алтарями древним богам эромов.
   Васканские рыцари здесь очень быстро сменили прямой меч на кривой скимитар, а местные имадийцы забыв о предписаниях своей религии, пили вино по любому поводу и слыли отменными виноделами. Привычные к войнам между державами, которым служили, готовые в любой момент схватиться за оружие, друг с другом рыцари Империи и подданные Священного Ирама демонстрировали изысканную вежливость и куртуазное гостеприимство.
   Где пролегала граница между державами, никто точно сказать не мог. Столетия войн сделали сам этот край границей.
   Стремительная Кралет-Нехир, впадавшая в Узкое Море многие века была и рубежом, и предметом бесконечных раздоров.
   Вот осталась на западе последняя крепость Сынов Солнца, и начались владения Сияющего Ирама.
   Это был торговый край, через который тянулись караваны с Востока на Запад и с Запада на Восток, и местные власти наживались, взымая всевозможные пошлины с торговцев на суше и на море, в портах и на речных мостах.
   Земля в этом жарком и обильном реками краю позволяла снимать по нескольку урожаев за сезон, пшеница и сушеные фрукты, бобы и чечевица, кофе и пряности, растущие на земле зажатой меж двух морей в изобилии текли на все рынки Арка.
   Богатый край, сказочно богатый в сравнении с холодным, дождливым, угрюмым Лимье и Конрад теперь хорошо понимал, почему из-за этих земель пролилось столько крови. Перемирие здесь было всегда временным, всегда готово перетечь в очередную войну. Сколь ни была размытой и неопределенной граница, но пограничность этого края, его положение на стыке двух миров чувствовалось в раскаленном воздухе Ики-Денизин.
   Путешествие протекало легко. Погода благоприятствовала Сынам Солнца. В том можно было видеть простое везение, но Конрад предпочитал считать, что это благословение Солнца. Попутный ветер надувал паруса кораблей. Воинов и их лошадей миновали болезни, за исключением морской. Шторм, несколько раз порывавшийся разметать и утопить корабли, всякий раз удавалось миновать и переждать в безопасных бухтах. Во время стоянок рыцари выгоняли на берег застоявшихся в стойлах, утомленных лошадей, что бы разогнать в них кровь. Зловоние лошадиных трюмов было пока единственным препятствием на пути миссии.
   Воспользовавшись приливом, суда Ордена вошли в устье Гюрлейн-Нехир, к причалам города-крепости Беязкале. Здесь заканчивалось пограничье, заканчивались земли, лишь признающие власть божественного Хайдара, и начинались провинции Ирама.
   В то же время к северным берегам Узкого Моря вышли из порта длинные, острые как пики галеры, чьи борта были обшиты листами меди - для большей скорости. Они, движимые ударами десятков весел помчались к дальним форпостам Ирама, к гарнизонам, стерегущим границы с Бурзумхеймом, к кочевым унгрийским кланам, принявшим ирамское подданство. Взять каждого второго солдата из северных гарнизонов, взывать к верноподданническим чувствам унгрийских вождей.
   Страх оголить северные рубежи был забыт.
   Сейчас на юге важен был каждый меч.
   Не давая себе отдыха после морского перехода, Сыны Солнца уже через день выступили на юг, по прекрасно вымощенной дороге направляясь в самое сердце Ирама. Им приставили провожатых, им дали верительные грамоты с печатью сатрапа.
   Между собой они шутили, что никогда ни один васканский рыцарь не ступал так далеко на земли Ирама. Еще перед отправкой на Восток Конрад получил устное указание от великого магистра как можно больше выведать о внутреннем устройстве могучей восточной державы.
   Конрад внимательно смотрел по сторонам, стараясь все запоминать, не решаясь доверить увиденное бумаге.
   Здесь, на севере, куда еще не докатилась война, Ирам казался страной столь богатой и могущественной, что мысль о том, будто орды дикарей из Пустоши способны нанести ему ущерб, выглядела смешной.
   Рыцарей поражало здесь все.
   Мощеные камнем дороги, проложенные с геометрической точностью. По обе стороны дорог росли деревья и кустарники. Они давали спасительную тень от лучей палящего солнца и оберегали дорогу от песчаных заносов.
   Время от времени встречались колодцы, к каждому из которых был приставлен смотритель, оберегавший драгоценный источник влаги от засыпания песком и заиливания.
   В засушливом этом краю вода была ценностью, а главным врагом всего живого - песчаные бури. Для борьбы с ними имадийцы повсюду посадили устойчивые к засухам растения, и ровные линии этих заградительных полос тянулись, насколько хватало глаз.
   Через равное количество миль располагались заставы, в которых находили ночлег патрулирующие дороги стражники. Сейчас почти все воины дорожной стражи были брошены на юг, на войну, но хотя бы несколько ветеранов продолжали нести службу.
   По этим же дорогам неслись гонцы королевской почтовой службы.
   Имадийцы были прославленными воинами, но сейчас видно было, что трудиться они умеют не хуже, чем воевать. В больших городах вода бежала по глиняным трубам, а стоки нечистот уходили в подземные тоннели, прорубленные в каменистой почве.
   Огромные машины, влекомые зачастую всего лишь парой мулов поднимали воду с немыслимой глубины. На юге бушевала война, но здесь хотя и царило напряжение, не видно было никаких признаков разрухи или разобщенности. Имадийцы гордились безопасностью, что царила даже в самых труднодоступных уголках страны.
   Города Ирама сверкали позолотой куполов на храмах и сияли белизной камня, из которого были сложены несокрушимые, но казавшиеся почти воздушными в своем изяществе здания. На площадях били фонтаны, в прозрачной воде которых плавали диковинные рыбы. В сотнях миль от моря на столе всегда была свежая рыба.
   Многое в имадийцах нравилось Конраду. Их благочестие, их фатализм перед лицом опасности, их безмятежность. Они жили так, словно каждого впереди ждала вечность. Начало любого дела сопровождалось краткой молитвой, смысл которой был в том, что они вручают себя на себя на волю Пламени и если Огню будет угодно, то все будет хорошо.
   Они вставали рано, ложились поздно, вели странную, полуночную жизнь, укрываясь от палящего полуденного солнца. Вина, пива и иных хмельных напитков было не сыскать, но имадийцы привыкли одурманивать себя, куря кальян. Конрад попробовал трубку пару раз, но это показалось ему отвратительным, и под доброжелательные насмешки хозяев он прекратил свои попытки. Для гостей все же отыскали немного невероятной крепости анисовой водки, которую надлежало разбавлять льдом. Среди раскаленных камней Северного Ирама откуда-то находился и лед.
   Конрад почти не говорил по-имадийски, но среди имадийцев часто встречались знающие васканское наречие.
   Вообще образованность высокого почиталась среди подданных Сияющего Ирама, все встреченные рыцари, чиновники, купцы и богатые горожане отличались изысканностью манер, умели писать и высоко ценили красивые вещи и одеяния.
   Воистину Ирам оправдывал свою славу страны богатой, благоустроенной и мудро управляемой.
   Но была у этого великолепия и оборотная сторона.
   Страшная жестокость имадийцев.
   Процветание их страны строилось на каторжном, непосильном труде рабов, которых в Ираме было великое множество. Рабов направляли на самые тяжелые, самые опасные работы. Рабы переносили на своих спинах миллионы стоунов щебня и камня, добывали в шахтах драгоценные камни и металлы, рыли каналы и возводили поражающие воображение здания. Рабы были видны повсюду, с металлическими ошейниками, указывающими их статус, облаченные в сущее рубище, изнуренные работой и боящиеся вызвать даже тень гнева своих хозяев.
   Среди них было много чернокожих, но были и славы, и пелеры, и, как ни горько было это видеть Конраду - уроженцы стран Запада, его соплеменники и единоверцы.
   Конрад понимал, что, несмотря на союз перед лицом иаджуджей долгому миру между Ирамом и Интиллполисом, между Империей и Аль-Имад, между Огнем и Солнцем не бывать никогда.
   Тем лучше надо узнать своих извечных врагов.
   Но вот появились и первые признаки войны.
   По дорогам навстречу васканцам тянулись колонны беженцев. На юг же следовали войска, пешие и конные. Конница меньше зависела от дорог, перемещалась шляхами, а пешие колонны тянулись по обсаженным деревьями дорогам многие мили. Имадийцы шли на войну с песнями, звоном литавр и визгом свирелей, развернув знамена, на которых сияли вышитые золотом протуберанцы Священного Пламени, но видно было, что среди воинов много безусых юнцов, много седых стариков, у одних не хватало вооружения, другие страдали от голода.
   Хватало и ополченцев, идущих на войну с легкими охотничьими луками и дротиками, да кривыми ножами. Даже в воинственном и богатом Ираме не каждый мог позволить себе меч, щит, шлем и длинное боевое копье.
   На юг гнали так же стада отощавших, шатающихся от усталости и голода коз и овец - пропитание для армии и голодающих провинций. Скот не выдерживая жажды, погибал, в степи там и здесь валялись раздувшиеся от разложения туши.
   Стада еще больше замедляли движение войск.
   Васканцы были временно подчинены Сарошу, странно светловолосому и голубоглазому для имадийца молодому офицеру, который кажется, очень тяготился такой честью.
   Сарош рвался в бой, васканцы с их обозами и тяжелой пехотой его задерживали, к тому же он недолюбливал "свиноедов", как за глаза называл союзников.
   Васканский отряд продвигался лишь немногим быстрее народного ополчения, потому что хотя Сыны Солнца и купили для обоза множество мулов, но ни тяжелые боевые кони, ни пешие воины не могли идти со скоростью легкой кавалерии.
   Конрад и остальные уже истомились от долгого похода, походная пыль впиталась в каждую пору кожи, они потеряли множество лошадей и с десяток человек, сраженных какой-то болезнью и нашедших свою смерть в далеком Ираме, не дождавшись даже встречи с врагом.
   Мертвых Конрад приказал сжигать, сам проводя поминальную службу по каждому не выдержавшему тягот пути.
   Конрад мечтал скрестить с иаджудж меч. Он много слышал о свирепости, неустрашимости, нечувствительности к боли, которыми славились воины Пустоши. Посмотрим, что он смогут противопоставить васканскому мечу - думал Конрад.
   Он жаждал битвы, горячки боя, ворваться в ряды врага, сея смерть верным четырехфутовым клинком. А впереди были только новые холмы, пыль, одуряющая жара и толпы бегущих на север людей.
   Местность вокруг менялась. Становилась все менее засушливой, все чаще встречались леса, возделанные поля, в зелени утопали виллы богачей и усадьбы простых поселян. Здесь земля не столь страдала от жажды.
   Сарош приободрился. По его словам до города Львиное Сердце оставалось не больше трех дней пути.
   Ветер начинал доносить зловоние пожаров, которые пожирали плоды многолетних трудов.
   На тридцатый день похода навстречу васканцам выехали около двух дюжин всадников.
   На них были прекрасной работы, несомненно, очень дорогие доспехи и шлемы, каждый был вооружен луком, копьем и кривым мечом, щиты и плащи их были украшены изображением гарцующего коня.
   Очевидно, многие из этих всадников были кровными родственниками - внешнее сходство бросалось в глаза.
   Впереди ехала, держась в седле с изяществом прирожденного наездника, высока темноволосая женщина. Она тоже была при оружии. В отличие от остальных имадийских женщин, которые встречались Конраду во время похода, она не прятала ни лицо, ни даже голову под традиционным покрывалом.
   А еще он подумал, что никогда не видел столь яркой и чувственной красоты. В темных глазах всадницы светились ум и насмешка.
   - Приветствую вас, солнцепоклонники. - сказала она на таком правильном васканском, на каком не говорит ни один васканец. - Я Эсме, дочь божественного Хайдара, а это - она будто бы небрежно повела плечом, указывая на своих спутников. - Мои верные зихи, из рода Тукар, что сотню лет служит Сияющему Ираму охраняя особ королевского рода. Я с ними одной крови. - добавила Эсме, вглядываясь в лицо Конрада.
   - Ты старший среди своих, солнцепоклонник?
   Конрад спешился, преклонил колено.
   - Да, госпожа. Мое имя Конрад де Фер. Мой меч и моя жизнь принадлежат вам, принцесса.
   - У тебя столь много жизней, что ты готов принести одну из них в дар четырнадцатой дочери божественного Хайдара? - рассмеялась Эсме. - А впрочем. - добавила она, все так же пристально глядя в лицо Конрада. - Я ценю твою учтивость и те мечи, что ты привел. Прости мне мою насмешку, солнцепоклонник. Я провожу вас до Львиного Сердца.
   Эсме на мгновение замолчала.
   - Львиное Сердце еще в наших руках. Дальше на юг - сплошь иаджудж. Огонь, кровь и хаос.
   Дорога начала подниматься в гору. Солнце нестерпимо палило, чахлые деревья не давали достаточно тени, спасение от солнечных лучей можно было найти только под скальными уступами. Конрад слез с коня, повел его за собой. Спешивались многие.
   - Тяжелые у вас, солнцепоклонников, кони. - усмехнулась Эсме, обгоняя тяжело ступающего Даннайца на спине своего стройногого скакуна. - И должно быть очень прожорливые. Медлительные. Быстро устанут в бою.
   - Все так. - кивнул Конрад, у которого не было ни сил, ни настроения спорить о чем либо.
   - Тогда каков в них толк?
   - Думаю, скоро тебе представится возможность это увидеть, госпожа.
   - Зови меня просто по имени.
   - Это необычно для меня, звать так коронованных особ.
   - И много королей ты видел, Конрад де Фер?
   - Достаточно, госпожа Эсме. Одного из них я чуть не взял в плен.
   - Что же тебе помешало совершить столь славный подвиг?
   - Он сдался другому. Принцу крови.
   Эсме внимательно вглядывалась в потемневшее на солнце, угрюмое лицо огромного васканца.
   - Скоро ты увидишь самого великого из владык мира. Божественного Хайдара.
   - Это будет огромной честью для меня, ваше высочество.
   - Просто Эсме.
   - Эсме.
   - Не очень-то ты разговорчив.
   Эсме пришпорила своего коня и умчалась вперед.
   К Конраду подъехал воин-зих. Он был высок, строен, голубые глаза и светлые волосы могли бы принадлежать уроженцу Севера, но сухие, жесткие черты лица и странно темная для светловолосого человека кожа делали его внешность необычной.
   - О чем ты говорил с госпожой, чужеземец? - на том же безупречном, книжном васканском спросил он.
   Коротко остриженные усы зиха нервно подергивались, крылья носа раздувались от плохо сдерживаемого гнева. Узкая, но, несомненно, сильная ладонь сжимала рукоять кривого меча.
   - О лошадях. - пожал плечами Даннаец.
   - О лошадях?! - возвысил голос зих.
   - Ну да, о лошадях. Животные такие. На них ездят верхом, знаешь ли. Крупнее ослов, но мельче верблюдов.
   Зих потянул, было, меч из ножен, Конрад схватился за боевой молот, но тут рядом с зихом возник его старший товарищ, в рыжеватой бороде которого пробивалась седина, и резко что-то выкрикнул на незнакомом Конраду языке.
   Задиристый зих, чье лицо потемнело от гнева, убрал руку с меча.
   - Прочь, Адиль! - уже по-васкански сказал немолодой зих.
   Адиль уехал вперед.
   - Прости его, солнцепоклонник. Он молод и не сдержан.
   - Я тоже еще молод. Но мне хватает ума не затевать ссоры с союзниками. - угрюмо ответил Конрад. - в следующий раз с стащу этого Адиля с седла, отрублю ему голову, и заменю ее ослиной!
   - И все же прости его, рыцарь. Мое имя Этхем, я глава этого отряда. Мы все из одного клана, кровные родичи. Скажи мне, что послужило причиной вашей ссоры?
   - Все дело в принцессе Эсме. Он стал расспрашивать насчет того, о чем я говорил с принцессой. А мы лишь перемолвились парой слов о лошадях.
   Этхем склонился с седла. Несмотря на седую бороду, двигался он легко и проворно, словно юноша.
   - Послушай меня, рыцарь. Принцесса Эсме дочь божественного Хайдара, а мать ее была из нашего рода. Она приходится нам всем дальней родней, и мы, если потребуется, без сомнений отдадим за нее жизни. Но берегись принцессы Эсме.
   - Почему я должен бояться ее, Этхем? Она не кажется злобной.
   - Она и не злобна в настоящем смысле слова, рыцарь. Она просто считает себя выше всех прочих людей. Мы все - лишь пыль у ее прелестных ног.
   - Звучит не слишком угрожающе. Многие коронованные особы так думают.
   - Бойся, если она увидит в тебе что-то другое.
   - Что ты имеешь в виду, Этхем? Не говори загадками.
   - Я и так слишком много тебе сказал. Мои же люди изрубят меня на куски, если узнают, что я скажу тебе. Но я предостерегу тебя. Эсме - охотница на мужчин. Если ты приглянулся ей, ты погиб.
   Конрад фыркнул.
   - Меня не так-то просто убить. К тому же прибыл сюда на войну, а не что бы покушаться на честь королевской дочери.
   - Пусть так все и остается. Я все сказал.
   Конрад поблагодарил Этхема, а про себя последними словами бранился на нелепую ситуацию. За время пребывания в Ираме он не убил ни одного иаджуджа, зато нажил минимум одного врага в клане воинственных зихов.
   Конрад отхлебнул немного разбавленной укусом воды. Горло спеклось от жажды. Он был вымотан и чувствовал себя не совсем здоровым. Наконец, Солнце стало умерять свой жар. Налетавший с окрестных гор ветер приносил прохладу. Воины переваливали горный хребет.
   В лучах заката, Конрад и остальные Сыны Солнца увидели твердыню, о которой так много слышали.
   Львиное Сердце.
   Представшее им зрелище было столь величественно и прекрасно, что у васканцев поневоле перехватило дух.
   Львиное Сердце - огромная крепость, чьи стены возвышались на сотню футов, а самые большие башни были не ниже, чем прославленная на всю Империю Башня Годвина в Штернбурге. Белый камень ослепительно сиял на солнце. Протяженность стен была не меньше трех миль. Конрад насчитал около пяти десятков башен и бросил считать. Над крепостными стенами высились громады королевского дворца и Храма Священного Огня. Издалека можно было поражаться только размерам строения, но приближаясь, васканцы рассмотрели роскошную и искусную отделку. От обилия серебра, золота, меди и цветного стекла можно было ослепнуть, даже несмотря на то, что Солнце уже садилось.
   Зихи один за другим спешивались и кратко молились, обратив лица к Львиному Сердцу. Очевидно, для них город был не только твердыней, но и святыней.
   По дороге к крепости васканцы объехали несколько небольших озер, чья правильная форма наводила мысли об искусственном их происхождении. Всюду зеленели фруктовые деревья и цвели цветы. Но все же сады выглядели брошенными, запущенными, а кое-где были вытоптаны и сожжены.
   Львиное Сердце стояло на краю плоскогорья, которое обрывалось вниз на добрую сотню футов местами отвесной скалой, а местами - пологими склонами.
   Склоны эти были изрыты копытами животных и ногами людей, повсюду была кровь, кое-где отрубленные части тела, над которыми гудели мухи. На несколько шагов наверху земля тоже носила на себе следы сражения.
   - Это была лишь проба сил, маленькая стычка. Их пошло меньше тысячи. Вернулись не многие.
   Внизу, насколько хватало глаз, протянулась во все стороны выжженная солнцем степь.
   Сначала Конрад не поверил своим глазам, ему показалось, что у него от жары помутилось в голове и это какой-то обман зрения. Но все было именно тем, чем показалось.
   В степи, у подножия плоскогорья раскинулся лагерь войска иаджудж.
   Несмотря на расстояние, ветер доносил зловоние, которое издавали трупы людей, лошадей, слонов и верблюдов, усеявшие все подножие. Лагерь иаджудж так же смердел, как могут смердеть только сбитые на небольшом клочке земли десятки тысяч человек, большинство из которых не мылись ни разу в жизни.
   Ржали лошади, ревели верблюды, блеял мелкий скот, иаджуджи, сверху казавшиеся совсем крошечными, перекрикивались друг с другом на похожем на шакалий лай наречии. Они были маленькие, тощие, уродливые, одни в грязно-белых бесформенных одеждах, другие полуголые, но вооруженные до зубов. Они пили, делили добычу, дрались между собой.
   С ужасом Конрад увидел, что иаджуджи жарят на костре человеческие руки и ноги. Завидев васканцев, стервятники Пустоши принялись угрожающе вопить, угрожать оружием и показывать оскорбительные жесты, но никто из них не пробовал по-настоящему броситься в бой.
   - Они людоеды... - Конрад был потрясен. - Они едят людей просто так.
   Голод иаджудж не грозил, вокруг щипали чахлую траву козы и овцы.
   Иаджуджей было немыслимо много. Конрад и представить не мог, что кто-то в мире способен собрать такую армию, а тем более ей управлять.
   - Сколько же их? - спросил он.
   -Точно сказать невозможно. - ответил Этхем. - Около двухсот тысяч.
   Подавленный этим зрелищем, Конрад отъехал от обрыва.
   - Почему они собрались здесь в таком количестве? Ведь такое воинство невозможно долго кормить, через несколько дней они выпью эти небольшие реки внизу и их начнет мучить жажда.
   - Иаджудж действуют не так, как мы привыкли. Не как люди. Они не считаются с потерями, им наплевать на снабжение и судьбу своих раненых. Если у них кончится вода, они будут пить кровь пленных. Но они не собираются оставаться здесь долго. Через день или два вся эта орда полезет на стены Львиного Сердца. Они пьют перед боем какое-то зелье, много сильнее любого известного нашим ученым. Они пьяны, они безумны, их дух распален проповедями Нэтока. Они просто бросаются вперед и если нужно, лезут вверх по трупам своих товарищей. Иаджудж всегда были жестоки и отчаянно храбры, но Нэток превратил их в одержимых, в воющих демонов.
   Конрад взглянул в глаза Этхему.
   - Скажи мне, Этхем. Мы собираемся, в самом деле, отстоять Львиное Сердце, или просто будет сражаться до последнего, пока крепость не падет, и это должно задержать иаджудж, пока на Севере не соберут новую армию?
   - На Севере нельзя собрать армию. Ты ведь только что оттуда, мы сняли даже дорожную стражу, призываем мальчишек и стариков. Принц Батахир сейчас в провинциях на северо-востоке, взывает к верноподданическим чувствам степных вождей и сатрапов в дальних городах.
   - Полсотни васканских рыцарей, несомненно, переломят ход войны в вашу сторону!
   Конрад едва удержался от того, что бы плюнуть с досады.
   В мрачном расположении духа васканцы ступили в Львиное Сердце.
   Их больше не восхищали размеры и роскошное убранство крепости. Она должна будет стать их общей могилой. Внизу под плато собралось самое большое войско в исторические времена. Даже легенды не говорили об армиях больше, чем в сто тысяч человек.
   Можно ли назвать иаджудж людьми? Судя по тому, что Конрад видел в их лагере, они имели больше общего с тварями Хаоса.
   Из Львиного Сердца одни люди бежали, а другие стремились под защиту его исполинских стен. Ворота были открыты, стража с трудом успевала впускать и выпускать вереницы народа, проводя самый простой досмотр. Хоть иаджудж и слыли одержимыми, кровожадными безумцами, они все равно могли использовать шпионов. Неподалеку от ворот стояла виселица, на которой покачивались полдюжины тел. Конрад не был так уж уверен, что стража не вздернула первых же подозрительных.
   Знатные и богатые люди размещались в роскошных дворцах, среди тенистых садов, благоухающих кустов и весело журчащих фонтанов. Бедные укладывались на голом камне, в подворотнях, в конюшнях, в хлевах, под открытым небом.
   Васканцам выделили казармы.
   Уже в глубокой темноте, падая от усталости, они располагались на ночлег, переговариваясь между собой севшими, хриплыми голосами. Дух их был, как будто подавлен.
   Утром, когда Конрад только закончил бриться, (с водой в осажденном городе пока все было нормально), к нему прибыл королевский вестник. Он быстро отвесил поклон, и на ломаном васканском пригласил Конрада, рыцаря де Фера на военный совет, который должен был состояться в полдень, во дворце божественного Хайдара.
   Конрад проделал все свои обычные утренние упражнения с мечом и прежде чем отправиться предстать перед божественным владыкой Сияющего Ирама собрал офицеров.
   Их было семеро, семь бывалых рыцарей, каждый из которых был старше Конрада годами и опытнее его в военных делах. Некоторые из них считали Даннайца выскочкой, который получил столь высокое назначение лишь по протекции Арэлия, недалеким силачом, амбициозным чемпионом турниров, недостаточно долго служившим Ордену.
   Умелое командование Конрада во время похода и его жесткий характер заставили такие голоса сделаться тише. Молодой священник Маттео тоже был здесь. Конрад обвел глазами обветренные, исхудавшие в походе лица офицеров.
   После краткой, торопливой молитвы Сыны Солнца начали свое собственное совещание.
   Конрад вышел с него еще более мрачным.
   В полдень он стоял у ворот дворца, между двух с невероятным искусством вырезанных из камня львов. Вообще имадийцы почитали львов (что не мешало им охотиться на этих грозных хищников). Лучшие воины сравнивались со львами. Львиные головы столь же часто встречались на знаменах и гербах имадийев, как протуберанцы Пламени. Очевидно, лев был для жителей Светоносной Империи чем-то вроде священного животного.
   Плащ и тунику самого Конрада украшали солярные символы - знаки его религии. Родовой дракон де Феров был им на время забыт. Конрад не стал надевать доспехи, зная, что идет не на бой, а пытаться произвести впечатление на многомудрых мужей, лязгая доспехами в зале совета было бы глупо. Но выглядел он из-за могучего сложения и воинской выправки все равно внушительно.
   Внешние пределы дворца стерегли вооруженные исполинскими скимитарами и зловеще выглядящими секирами воины, судя по всему принадлежащие к самым разным народам. Это наверняка были знаменитые воины-рабы Сияющего Порога.
   Но во внутренних помещениях дворца стражу несли зихи. Конрад уже научился отличать их от прочих подданных божественного Хайдара. Несмотря на конфликт с Адилем, ему нравилось это племя.
   Конрада не стали разоружать, это удивило васканца. Очевидно, право явиться с оружием пред очи великого монарха было даровано ему в знак особого уважения и расположения.
   Придерживая на бедре тяжелый меч, Конрад ступил в длинный и низкий коридор, освещенный лишь неверным светом нескольких ламп. В конце же коридора было светло, словно во тьму заглядывало само Солнце.
   У Конрада пересохло во рту. Он сам был человеком знатного рода и не испытывал при встрече с коронованными особами излишнего благоговения. Но сейчас он должен был предстать перед владыкой многих миллионов человек, которые считали Хайдара воплощением своего божества.
   Коридор намеренно был сделан низким, даже человеку среднего роста пришлось бы наклонить голову, а огромный Конрад де Фер и вовсе шел согнувшись.
   Вот он миновал дверной проем, оформленный в виде оскаленной львиной пасти, и шагнул в ослепительный свет.
   Конрад де Фер, рыцарь из лименожской глубинки, двадцати двух лет от роду, стоял перед Порогом Счастья, ослепленный великолепием тронного зала, чей потолок уходил ввысь на добрые четыре десятка футов.
   Перед Конрадом было последнее препятствие. Легкая, полупрозрачная стена, скованная из золота, в которой он увидел низкую дверь. Эта стена поражала воображение своим изяществом и богатством. Она сверкала в лучах солнца. Искусство имадийских кузнецов сотворило сотни и тысячи золотых языков пламени, которые были столь искусно спаяны друг с другом, что казались единым целым.
   С поклоном Конрад миновал дугу золотого пламени.
   Прижимая меч к бедру, Даннаец опустился на колени и склонил голову, ожидая позволения встать. Он не решался озираться вокруг, но то, что попадало в поле зрения, было столь же роскошно, как и стена золотого огня.
   - Встань, рыцарь Конрад. - раздался звучный, сильный голос.
   Даннаец распрямился и наконец, решился посмотреть прямо перед собой.
   Трон владыки Ирама был ниже трона Императора, но стоял на еще большем возвышении. Золото и драгоценные камни в таком изобилии покрывали сандал, что дерева почти не было видно под ними.
   Хайдар не сидел на нем, вытянувшись в струну, подобно Императору, а наоборот, вольготно развалился на шитых жемчугом и золотом подушках.
   В облике Хайдара в самом деле было что-то львиное. Могучая грудная клетка, грива темно-рыжих волос, густая борода. Божественному правителю было лет пятьдесят, он был грузен, но от взгляда Конрада не ускользнуло обветренное, загорелое лицо и жесткие, привычные к поводьям, копью и тетиве тугого лука руки короля Ирама.
   Конрад передал письмо Бодуэна некоему человеку в шелковых одеждах, который звучным голосом зачитал его Хайдару.
   - Твой господин пишет, ты что, Конрад де Фер, послан от его имени, заключить союз между Сияющим Ирамом и Сынами Солнца. Так же он пишет, что ты должен присягнуть на верность нам и сражаться за нас так же, как ты сражался за Сынов Солнца. Клянешься ли ты в этом?
   - Клянусь Солнцем и сталью. - ответил Васканец, становясь на колено. Второе колено он не согнул. Второе колено - только для бога.
  
  
   Королевский совет.
   Конрад был удивлен оказанной ему честью. Он возглавлял лишь небольшой отряд, и потому быть приглашённым на совет военачальников стало для него неожиданностью.
   Уже потом Даннаец понял, что чествовали не его, а Сынов Солнца в его лице.
   Приняв присягу Конрада и произнеся короткую речь на высоком имадийском, смысл которой сводился к тому, что заручась поддержкой Пламени нужно принять мудрое решение, а сражаться достойно, Хайдар покинул своих военачальников, оставив их спорить между собой.
   Сидеть пришлось на полу, согласно имадийским обычаям. Давно оставив кочевой образ жизни, и живя в каменных городах имадийцы сохранили странную преданность подушкам и коврам.
   От непривычного положения затекали ноги, но Конрад старался не замечать этого.
   Говорили все.
   Конрад знал некоторых присутствующих в лицо, о других не знал ничего.
   Тут был наследный принц Ильдерим, не похожий на отца, стройный, темноволосый, красивый какой-то злой красотой юноша.
   Был здесь мощного сложения человек с наголо обритой головой, чья простая одежда столь выделяла его среди роскошных одеяний остальных. Его звали Эрдоган, то был командующий воинов-рабов Порога Счастья.
   Облаченные в традиционные долгополые одеяния, сидели с мрачными лицами вожди кочевых кланов, живших старинными обычаями на границе с великой степью. Сверкали медью, железом и золотом парадных доспехов командиры королевской конницы. Все десятки народов, объединенные под властью Порога Счастья, сейчас присутствовали здесь в лице своих военачальников. Конрад уже начал различать эти племена.
   Спорили долго, до хрипоты, иногда переходя на крик. Ильдерим смотрел на происходящее, не скрывая отвращения и презрения.
   Конрад мало что понимавший в разговорах, хранил почтительное молчание. Из тех слов, смысл которых он улавливал, Конрад догадался, что весь спор идет вокруг одной мысли. Или выходить с иаджудж в поле и постараться разгромить их наголову, развеять по долине, или продолжать удерживать рубежи, уповая на высоту плато, неприступность стен, глубину кладовых и милость Пламени.
   У обоих стратегий были свои сторонники. Кто-то доказывал, что даже если, запершись в Львином Сердце, удастся пережить осаду, то подобное наводнению воинство пустынников просто хлынет дальше, обойдя крепость, но заливая кровью все вокруг.
   Другие придерживались мысли, что нужно нанести шакалам удар прямо сейчас, пока войска полны сил и боевого духа, а длительная осада сломит дух войска, люди и кони ослабнут от голода и бездействия.
   Сторонники осады уповали на то, что долгое противостояние вызовет голод и болезни в стане иаджудж, но сторонники большого сражения говорили, что голод и болезни грозят и Львиному Сердцу тоже.
   Каждая из сторон была как будто права и стояла на своем с непоколебимой твердостью. Кончилось тем, что кочевые имадийские вожди и зихи, вспомнив какую-то давнюю войну, в которой сражались друг против друга, начали хвататься за кинжалы.
   - Господа! - поднял, наконец, руку Ильдерим. - Господа полководцы. Я, присутствуя здесь от имени и по поручению моего божественного отца, да хранит его Пламя, призываю вас хранитель единство перед лицом врага, не пускаясь в пустые раздоры. Нам предстоит принять решение, от которого зависит судьба нашей державы. Я выслушаю вас, но последнее слово останется за моим отцом, и его я сообщу вам завтра.
   Заговорил старый Баскурт, командир трех тысяч всадников.
   - Предлагая сидеть за стенами Львиного Сердца, нас обрекают на голод, чуму и отчаяние. Тем временем иаджудж продолжат опустошать наши села и города.
   - Никто не предлагает сидеть в крепости вечно! - воскликнул Эмер, командующий пешими лучниками. - Но мы должны связать и изнурить силы противника этой осадой, пока брат сиятельного принца Ильдерима не приведет с севера новую армию.
   - А если Батахир не успеет собрать войско, или задержится с ним в пути? А если сатрапы северных провинций, да простят мне эти слова, перед лицом опасности станут на путь измены и или вовсе не снарядят в помощь нам войска, или дадут слишком мало людей, прикрываясь необходимостью обороны рубежей от унгрийцев и славов? - спросил Ильдерим.
   Снова воцарился шум.
   - Надо предложить его божественному величеству приказать явиться сюда войскам, что стоят под стенами нашей столицы. Нечего им сидеть в тылу, когда здесь потребен каждый меч.
   - И сделать столицу беззащитной, если Львиное Сердце падет?
   - Львиное Сердце неприступно! Оно трижды становилось на пути иаджудж!
   - Иаджудж никогда не приходили столь огромной ордой. Львиное Сердце может и пасть.
   Голоса перебивали друг друга.
   Ильдерим снова поднял руку.
   - Придется мне доложить отцу, что его полководцы не пришли к единому решению. Пусть решает он, вдохновленный Пламенем.
   "Стоило устраивать такое представление, если все решает Хайдар" - решил, было Конрад, но потом подумал, что смысл в совете все равно был. Не только для того, что бы выслушать каждую из сторон, но и для того, что бы посмотреть, как себя ведут воины Порога Счастья.
   Когда нашумевшись вдосталь полководцы Ирама разошлись, в просторном зале остались только Конрад, которому Ильдерим не давал позволения уйти, сам принц и Этхем.
   - А что скажешь нам ты, солнцепоклонник? - спросил Ильдерим по-васкански.
   Конрад, про себя уже успевший поклясться выучить имадийский, ответил.
   - Я никогда не видел столь большой орды, как орда иаджудж и никогда не сражался с иаджудж. Не думаю, что мои советы могут быть ценны.
   - Скромность украшает, но тогда скажи, что бы ты хотел сделать? Чего требует твое сердце?
   - Моя бы воля, я принял большую битву.
   - Почему? Ведь Львиное Сердце слывет неприступным, и если даже шакалы пойдут дальше на Север, чего они никогда не пытались сделать, они просто оставят у себя за спиной сильную армию, которая сможет наносить им удары в тыл.
   - Потому что иаджудж могут привести еще войска, и тогда из сильной армии в тылу врага мы обратимся в пленников собственных стен. Пока дороги свободны, пока иаджудж решаются лишь на небольшие вылазки, пока люди сильны духом и телом, надо нанести удар. Такой удар, что бы они захотели убраться обратно в Пустошь.
   - Слова настоящего воина. Их я тоже передам отцу. Но и я, и отец склоняемся к мысли, что надо держать осаду, не буду скрывать от тебя этого.
   - Я прислан сюда служить его величеству, так, как он пожелает.
   Покинув Ильдерима Конрад и Этхем отправились к краю плато, еще раз посмотреть на стан врага.
   Гигантский лагерь иаджудж, протянувший настолько, насколько хватает глаз, предстал перед ними. Сегодня среди стервятников не было того яростного, но суетного движения, какое они наблюдали в первый день. Иаджудж были заняты работами.
   Издалека они привезли огромные стволы деревьев, приволокли исполинские мотки канатов. Они строили какие-то сооружения. Пока было не ясно, что они хотят возвести, осадные башни, камнеметы или и то, и другое.
   - Никогда прежде не слышал о таком. - сказал Этхем.
   - Что именно?
   -Иаджудж - разбойники, стервятники. Прежде они не только не утруждали себя такой работой, они и знать не знали, как это делается. Все дело в самудийцах, я думаю.
   - Самудийцы? Кто это еще?
   - Это народ, что первым стал под знамя их пророка. У них каменные города где-то в глубине Пустоши. Одни говорят, что самудийцы - потомки древних эребов, другие, что они потомки эребийских рабов, но так или иначе, они сохранили многие древние знания. Но иаджудж всегда ненавидели их и воевали с ними. Сейчас же самудийцы пришли с иаджудж. Ты легко отличишь их. Белые одежды, закутанные лица, мечи, изогнутые к острию, как клювы.
   - Я считаю, надо нанести иаджудж удар, пока они не собрались с силами для штурма.
   - Когда они полезут на плато, нам достаточно будет просто стоять здесь наверху, и колоть в лицо каждого, кто поднимет голову над краем.
   - Во-первых, их невероятно много, а во-вторых, мне кажется, что они не зря собирают эти громадины, чем бы они ни были. Надо ударить по ним прямо сейчас. Сколько тянется плато?
   - День пути в каждую сторону, потом горы. Это удобная позиция, почти идеальная для обороны.
   - Неужели нигде нельзя подняться, или спуститься?
   - Конечно, хватает мест, где ловкий человек, или даже хорошо обученная лошадь смогут и спуститься, и подняться. Человеку нужно будет лишь иногда хвататься руками за камни, а лошади потребуется вся осторожность. Были небольшие тропы, по которым из долины поднимались караваны или просто путники, но их завалили камнями при первом известии о приходе иаджудж. Лазутчики легко могут проникнуть в любую сторону. Но там, где пройдет один человек или дюжина, не всегда может пройти армия, ты должен это понимать.
   Конрад помолчал.
   - А что делают эти иаджудж? - он указал на толпу пустынников, которые крутили в руках заступы и лопаты.
   - Они собрались что-то рыть. Быть может могилы, быть может отхожие места, а быть может им нужны камни. - пожал плечами Этхем.
   - Этхем! - повернулся к нему Конрад. - Они будут рыть, но не отхожие места! Они будут рыть подкоп под плато!
   - И что с того? Даже если они каким-то чудом сумеют прорыть подкоп под крепость, Львиное Сердце стоит на скале. И если вопреки всему они прорубят путь в подземелья, во что я не верю, они не смогут провести туда больше считанных дюжин людей.
   - Да, может быть ты и прав.
   - Это не первая осада, которую я вижу. Королевские пехотинцы хорошо обучены и сражаться, и работать. Если будет угроза, они почувствуют ее и выроют свой подкоп навстречу и перережут под землей всех иаджудж, а потом обрушат подкоп.
   - Хорошо если так. Я хочу предложить свои услуги королю. Можешь посодействовать мне в этом?
   - Это будет нелегко. Я не последний человек в Ираме, но меня трудно назвать приближенным Хайдара. Попробуй поговорить с Ильдеримом. Или... - Этхем на мгновение замешкался. - Или с Эсме.
   - Ты ведь сам советовал мне держаться от нее подальше!
   - Верно. Но ты сам говоришь, что тебя нелегко убить.
   Эсме.
   Вопреки его опасениям, Эсме не стала томить Конрада долгим ожиданием. Посланный им слуга вернулся очень скоро, сказав, что принцесса готова принять рыцаря Солнца прямо сейчас.
   Войдя в ее покои, на миг Даннаец смутился и решил, что по какой-то ошибке явился слишком рано. В просторной комнате, где ноги его сразу же утонули в ковре, свет заходящего солнца плясал в разноцветном стекле витражей, золотая утварь на низком столике вторила этому танцу. Среди всей этой роскоши стояла огромная ванная для омовений, не простой деревянный чан, к каким он привык, а настоящее произведение искусства из полированной меди. В этой-то ванной и лежала на воде, плывя среди своих распущенных волос, принцесса Аль-Имада и наследница трона старой Зихии.
   Конрад, кашлянув в кулак напомнил о себе. Конечно, простолюдину могли и глаза выколоть за то, что он увидит принцессу в таком виде, жестокие законы Ирама позволяли это. Но он, Конрад де Фер, не какой-нибудь пастух из Эски Ватана.
   - А, это ты, северянин. - промурлыкала Эсме, опускаясь глубже в воду. На поверхности появилась ее мокрая голова. Без завитых волос и головного убора она казалась моложе и будто бы мягче, чем в парадных доспехах. Конрад сделал усилие над собой, что бы не всматриваться сквозь воду.
   - Я наверное слишком рано, принцесса... то есть Эсме.
   - Да нет же, как раз вовремя. Я всегда принимаю ванную в это время, когда нахожусь во дворце. Мои бездельники рабы куда-то пропали. Подашь мне полотенце?
   Прежде, чем Конрад успел ответить, Эсме встала в полный рост. Воды в ванне было чуть выше колена, и она предстала перед Даннайцем во всем великолепии, которым ее наградила природа.
   Конрад, понимая, что с ним ведут опасную игру, не стал ни судорожно отводить глаза и закрывать лицо руками, ни напротив жадно впиваться взором в открывшиеся ему картины. Он, стараясь делать вид, будто не происходит ничего необычного, протянул принцессе большое полотенце, в которое она нарочито-медленно завернулась.
   - Теперь другое, поменьше. - сказала Эсме.
   Конрад выполнил и эту просьбу. Эсме томно потянувшись, обернула полотенце вокруг головы.
   - Принцесса, я не евнух. - сказал Даннаец.
   - На это я и надеялась! - рассмеялась дочь божественного Хайдара.
   - И я шел не для того, что бы наслаждаться лицезрением вашей красоты.
   - О! Комплимент! Неуклюже, но сгодится. - от улыбки Эсме можно было ослепнуть.
   - У меня, в самом деле, просьба к вам. Я хочу поговорить с королем.
   - Так ты только ради этого пришел ко мне?
   Эсме играла с ним. Да то там, она издевалась над ним. Проблема была в том, что Конрад не понимал, каковы ее действительные цели. Быть может, она просто смеется над ним, а быть может, за занавесками притаились вооруженные рабы, готовые изрезать на куски наглеца, посмевшего увидеть дочь Хайдара обнаженной. Он не слишком хорошо знал женщин.
   Эсме приблизилась. В отличие от большинства женщин ей не приходилось вставать на цыпочки, что бы просто посмотреть ему в глаза. На губах ее играла улыбка, которая одинаково могла быть и коварной и соблазнительной, и все что угодно. Конрад едва удержался от того, что бы не попятиться назад. Близость полуобнаженной красавицы распаляла кровь.
   - Значит тебе нужен только Хайдар? Я тебе не интересна?
   Проклятье! Конрад сгреб принцессу в объятия. Жадные руки стиснули пышную грудь Эсме, потом скользнув вдоль спины, сжали крепкие ягодицы. Эсме была стройной, но сильной, под ухоженной шелковистой кожей перекатывались крепкие мышцы. На теле ее не было ни единого волоска, в отличие от всех его прежних любовниц-простолюдинок.
   Эсме попробовала сдвинуть ноги, Конрад просунул колено между ее бедер. Полотенце упало на пол. Даннаец прижал Эсме к себе, теперь между ними была только тонкая ткань его туники и штанов, Эсме сквозь одежду стиснула рукой его восставшую плоть. Она что-то еще хотела сказать, но Конрад поцеловал ее. В ответ она больно, до крови укусила его губу и мотнула головой. Конрад запустил руку ей в волосы, притягивая Эсме обратно. Несколько мгновений было не ясно, борьба это, или все-таки ласки. Но это было и тем, и другим.
   Эсме что-то шепнула на непонятном языке.
   Конрад отстранился, сбрасывая поясной ремень. Эсме помогла ему стянуть тунику через голову. Она поцеловала борозду шрама на его груди. А потом опять укусила. Дернув щекой от боли, Конрад снова потянул Эсме к себе, и грубо сжал ее грудь руками. Наклонился и поцеловал, а потом тоже укусил сначала один возбужденно напряженный сосок, потом другой.
   - Хватит уже. - тихо сказала Эсме и повернулась к нему спиной. В комнате не было настоящей мебели, как и подобает по имадийским обычаям. Она оперлась руками на край своей ванны и выгнула спину. Конрад еще несколько мгновений провозился со своими штанами, а потом резко вошел в нее. После долгого воздержания у него только что голова не кружилась от возбуждения. Эсме застонала, словно от боли.
   Удовлетворив первое желание, Конрад потом еще дважды брал ее. Сначала резко, грубо, не вслушиваясь в стоны. И наконец, нежно, уже никуда не спеша, не прекращая ласкать ее руками и губами. Они лежали среди шелковых подушек, Эсме чуть извивалась под ним, было слышно только тяжелое дыхание любовников.
   Но все проходит, прошла и вспышка страсти. Эсме приподнялась на локте и посмотрела на Конрада.
   - Ты даже сейчас выглядишь мрачным, как грозовая туча. - улыбнувшись сказала она, проведя пальцем по его губам.
   - Ну, я только что изнасиловал принцессу Ирама и наследницу трона Зихии. Начинаю понимать, что совершил.
   Эсме засмеялась. Голос у нее был низкий для женщины, а смех показался бы грубым, не слышься в нем отзвук тех страстей, которые только что бушевали в комнате с витражами.
   - Так вот значит, что это было! Я и не поняла, что меня изнасиловали!
   - Увы мне, в таком случае. - ответил Конрад.
   - Проклятье, да ты один из самых веселых мужчин, которых я знаю. - Эсме игриво ткнула Конрада кулаком в бок.
   В руке Эсме откуда-то появился колокольчик, в который она позвонила.
   Конрад еще успел прикрыть свою наготу подушкой, а Эсме так и предстала перед рабом совершенно голой. Грузный смуглолицый человек неопределенных лет принес поднос с напитками и фруктами, которые поставил на столик. По его лишенному выражения круглому лицу нельзя было прочесть ничего.
   - Вот он - евнух. - сказала Эсме. И добавила, к изумлению Конрада. - Бедняга, лишен такой радости.
   Любовники поцеловались.
   - Ты всех просителей укладываешь в постель?
   Эсме вскинула голову, как норовистая лошадь.
   - Не оскорбляй меня! То, что ты побывал во мне, не дает тебе права дерзить мне! Я делаю, что хочу! Я захотела тебя, поэтому ты здесь.
   Конрад промолчал. К чему злить женщину?
   - И все-таки, я шел к тебе, что бы ты организовала мне аудиенцию у отца.
   - Зачем?
   - Я хочу предложить ему один маневр.
   - О чем речь?
   - Вылазка. Я хочу ударить по пустынникам в низине.
   - Ты безумен ! Ты погибнешь там, а мне бы этого не хотелось.
   - Я приехал сюда не для того, что бы ублажать тебя, а что бы помочь твоему отцу разгромить иаджудж.
   - Сейчас ты должен добавить "но здесь я встретил тебя, моя принцесса и все стало иначе".
   - Но теперь, когда я встретил тебя, моя принцесса, я все еще должен помочь твоему отцу разгромить иаджудж.
   - Ты невыносим! - Эсме вновь ударила его, уже всерьез.
   Конрад поднялся и стал одеваться.
   - Ты что, собираешься уходить?
   - Мое место в казармах, принцесса.
   - Можешь остаться тут.
   - Могу, но думаю, это не так поймут.
   - О, не заботься о моей репутации! - Эсме потянулась к нему, игриво ловя за одежду.
   - Я забочусь о своей.
   Они посмотрели друг на друга и улыбнулись.
   -Ты получишь свою аудиенцию, обещаю.
   - И как мне тебе отблагодарить?
   - На мое усмотрение. Но думаю, тебе понравится такая плата...
   Принцесса вытянулась на подушках. В полутьме ее тело выглядело словно облитое лунным светом. Шелковистая кожа без единого изъяна. Кое-где остались следы его зубов. Конрад вытер тыльной стороной ладони кровь, сочившуюся из губы.
   - А это уже на мое усмотрение. - сказал он, и вышел.
   Эсме швырнула ему вослед подушку, и снова откинулась назад.
   - О небеса... -пробормотала она, потягиваясь до хруста в мышцах.
   Вылазка.
   Эсме выполнила свое обещание, и на следующий день Конрад предстал перед Хайдаром. Король принял его без излишнего церемониала. Конечно же, Конрад низко поклонился, когда вошел, и все время разговора стоял, тогда, как сам король возлежал на подушках, но говорили они доверительно и присутствовали при их встрече только воины-рабы, безъязыкие и глухие к тому, что слышат в королевских покоях.
   - И так, чужестранец, у тебя есть некое предложение касающееся предстоящего сражения. Что ты хочешь сделать и почему считаешь, что у тебя это получится?
   - Прикажи мне ударить по иаджудж в низине, о король. Я возьму своих лучших людей, и если на то будет твоя воля, ты дашь мне под начало еще тяжеловооруженных всадников. Я проведу войска с плато под покровом ночи. Если Солнце будет благоволить нам, мы пройдем незамеченными. На следующий день я ударю иаджудж, когда они этого не будут ждать.
   - Они могут ожидать вылазки.
   - Я тоже думал об этом. Прикажи своим людям устроить небольшую вылазку недалеко от стен этого города. Внимание пустынников будет приковано к ней.
   - Ты предлагаешь мне пожертвовать жизнями наших верных людей ради своей авантюры?
   - Это война, о король. Пусть твои люди только завяжут бой и тут же отступят. Они будут нападать, а не на них. Думаю, они убьют больше стервятников, чем потеряют своих.
   - Разумно звучит. Мы можем даже улучшить твой план. Мы прикажем атаковать лагерь иаджудж дважды. Это полностью отвлечет их внимание.
   По мелькнувшей в рыжей бороде Хайдара улыбке видно было, что он уверен, что мысль о ложных атаках для прикрытия настоящей он и сам уже считает своей гениальной затеей.
   Конрад почтительно кивнул. Умение пользоваться головами подданных наряду со своей - непременное достоинство сильных мира сего.
   - Сколько у тебя людей и скольких ты намерен взять с собой?
   - У меня сотня тяжелых всадников. Прошу дать еще лишь две сотни.
   - Ты хочешь пойти с тремя сотнями против самой большой орды, которую видели Небеса? Клянусь Пламенем, ты отчаянно храбр!
   - Благодарю за похвалу. - Конрад поклонился еще ниже. - Но моя отвага основывается и на рассчете тоже. Один конный стоит десяти пеших. Один тяжелый всадник стоит и того больше. Я хочу нанести удар, который поколеблет дух иаджудж, а вовсе не выиграть войну этой атакой.
   - Что ж, согласен. Завтра мы все сделаем по-твоему. Мы прикажем Эрдогану дважды атаковать лагерь стервятников. Кого ты хочешь взять с собой?
   - Того, кого прикажешь, о король.
   - С тобой пойдут Этхем и его люди. Кажется, ты сдружился с Этхемом, так что сражаться плечом к плечу с ним будет для тебя приятно.
   Конрад не найдя, что ответить, поклонился снова.
   - Что же, ступай, храбрец, и пусть ночью Пламя освещает твой путь.
   - Благодарю тебя, великий король. Клянусь Солнцем и сталью, вскоре пустынники узнают, что такое удар васканской конницы.
   Отвесив последний на сегодня поклон, Конрад вышел.
   Хайдар отхлебнул терпкого напитка из пиалы.
   - Можешь выходить, сын. - сказал он.
   Из-за небольшой ширмы выбрался принц Ильдерим. Все это время он присутвовал в комнате и все слышал.
   - Что скажешь ты о том, что слышал здесь, сын?
   - Считаю, что ты слишком легко согласился на условия этого чужестранца.
   - Его идея показалась мне удачной.
   - И все же он не должен думать, что король Сияющего Ирама по первому его слову готов принимать выгодные ему решения.
   - Надо же молодому человеку дать почувствовать себя сопричастным к величию. - усмехнулся в бороду Хайдар, делая еще один глоток.
   Ильдерим не нашелся, что сказать. Некоторое время он молчал, потом, наконец, выпалил.
   - Он любовник Эсме! Этот чужестранец осквернил наше гостеприимство, соблазнив твою дочь и мою сестру.
   - Мне кажется, Эсме не чувствует себя оскорбленной. Что же до чести семьи, то в каждой семье полезно иметь черную овцу.
   - Ты слишком легко относишься к таким вещам. Этим ты подрываешь свой духовный авторитет. Ты ведь не только король, но и великий ваджи и должен блюсти заповеди Пророка!
   - Лучше будет, сын мой, если ты, никогда не умевший выучить Откровение дальше второй страницы, не станешь учить меня основам нашей веры!
   Ильдерим потемнел лицом от гнева.
   - С тех пор, как ты приказал высечь меня за леность к учебе, я сделал большие успехи. Я больше не мальчишка, отец.
   - Но ты еще и не мужчина. - сказал Хайдар и сейчас в его облике и голосе не было ничего добродушного. - Ты не смеешь указывать мне, что мне стоит делать. То, что я приблизил тебя к себе, и позволил говорить от моего имени еще не значит, что ты занял место Батахира!
   Ильдерим поклонился, что бы скрыть гримасу душевной боли, которая искривила его красивое лицо.
   - Ступай тоже, сын мой. И помни, что не тебе говорить о чести семьи, законе и тем паче нравственности. Проклятье, да я скорее Эсме посажу за один стол с ваджи, чем буду слушать от тебя проповеди!
   Получив в спину проклятие вместо пожелания божественного света на своем пути, Ильдерим вышел из королевских покоев. Обуревавший принца гнев был столь силен, что некоторое время он почти не соображал, куда идет и что делает. Несколько придя в себя Ильдерим обнаружил, что забрел в дальние помещения дворца, предназначенные для слуг и домашнего хозяйства. Там ему повстречалась молодая служанка, бежавшая по делам с тюком грязного белья в руках. Ильдерим схватил девушку за волосы, заставил пойти за собой. Припугнув девушку и посулив денег за молчание, он быстро и грубо овладел ей, а потом велел идти дальше. Вместо обещанного золотого он дал ей всего лишь серебряную монету, но служанка была и этому рада. Не то, что бы насиловать слуг и рабов считалось чем-то недопустимым для принца крови, но эта девушка не принадлежала ему, а за покушение на собственность короля кара могла обрушиться и на него. Испуганный своим недавним проступком, Ильдерим быстро выбрался из королевского дворца и устремился к своей собственной резиденции.
   Там принца ждали его верные люди. Ильдерим по матери был эромом, физический облик и язык, на котором он думал, и сам образ мысли его были эромскими, вокруг Ильдерима с самого детства вились эромы, как представители знати, так и ваджи.
   Старик в ветхом халате, и зимой и летом ходивший босым и умевший закончить любой стих из Откровения, какой бы при нем не начали читать, ваджи Хассан слыл среди огнепоклонников святым. Сейчас он жил при дворе Ильдерима.
   Хассан имел на вздорного, честолюбивого и властного принца почти неограниченное влияние, потому что знал тайные слабости и червоточины в сердце этого внешне самоуверенного молодого человека.
   Выслушав сбивчивую речь принца старый ваджи велел ему трижды читать те стихи Откровения, что бичевали порок сластолюбия, и делать это стоя на коленях, на каждое окончание строки отбивая земной поклон.
   Так пока на одном конце города принц Ильдерим усмирял свой дух и плоть, на другом его конце принцесса Эсме нежилась в объятиях гиганта-северянина, который сам того не зная стал причиной раздора в королевской семье Сияющего Ирама.
   Часовые на башнях не спали, напряженно вглядываясь в ночь. Не спали дозорные в разъездах, кравшиеся в ночи вдоль края плато, высматривая врага.
   Сон людей в осажденном городе не спокоен. В одних домах царило лихорадочное веселье и пиршество, в других - могильная тишина. Город был переполнен воинами и беженцами. Чем бы ни занимались люди сейчас, ворочались с боку набок, пытаясь уснуть, молились, плакали, пели песни, все равно они могли думать только о гигантской орде, скопившейся у подножия плато.
   Где-то в глубине земли, прорубив добрых две сотни футов сквозь камень, воины иаджудж уже начали свои страшные приготовления. Но об этом еще не знал никто в Львином Сердце.
   Конрад приказал своим людям обернуть копыта лошадей тряпками, а морды зверей закутать, что бы они не нарушили тишину ржанием.
   Вперед пошли, разбившись на небольшие отряды в три-четыре человека вооруженные порой только кривыми мечами и легкими копьями, бедно одетые, свободные от доспехов имадийские пехотинцы.
   Но, несмотря на легкое вооружение и вид, скорее подобающий нищим, это были умелые и опасные бойцы. Имадийцы называли их бозуги - отчаянные, сорвиголовы. Они едва ли могли выдержать удар конницы или тяжелой пехоты, но на войне немало дел, где проворство и отчаянная храбрость важнее мощного коня и длинного меча. Сейчас задача была именно для бозугов - разведать местность и вырезать, не поднимая шума всех встреченных иаджудж.
   Через примерно час томительного ожидания, которое нельзя было развеять ничем, над обрывом появилась голова с всклокоченной бородищей. То был Исмет - начальник полусотни бозугов. Блеснули в свете луны белые зубы головореза.
   - Теперь внизу чисто! - сказал он, и перебросил через край отрубленную голову врага. Конрад впервые увидел иаджуджа близко. Лицо имело много общего с мордой гиены, настолько уродлив при жизни был этот пустынник.
   Начался осторожный спуск. Тяжелые, мощные кони рисковали сломать себе ноги и сверзиться вниз, увлекая за собой всех вокруг, на каждом шагу. Люди справлялись легче, но каждому из них приходилось заботиться о лошадях.
   Конрад охрипшим от надсадного шепота голосом отдавал команды. Пару раз кони чуть не падали вниз, и только усилия всадников помогали им удержаться.
   Но преодолеть сотню футов обрыва удалось без потерь. Внизу васканцы и зихи увидели сваленные в кучу отсеченные головы, не меньше трех дюжин. Бозуги собравшиеся вокруг радостно скалились. За каждую отрубленную голову они получали вознаграждение, не всегда деньги, иногда им просто разрешали напиться вина, вообще-то запрещенного для правоверных. Но их набирали из разбойников, изгоев, отбросов, и резать головы было для большинства бозугов столь же развлечением, сколько службой.
   До того Конрад общался в основном со знатными, образованными имадийцами, теперь же он увидел в деле тех, чье имя в Арреалате и всех юго-восточных странах было названием для ночного кошмара.
   Следом спускались арбалетчики. Сотню человек Конрад оставил наверху, сотне приказал охранять место спуска внизу. Васканские пехотинцы были не в восторге от сотрудничества с бозугами и оба лагеря встали на отдалении друг от друга. Оставалось надеяться, что у пехотинцев хватит выдержки не передраться между собой за время отсутствия рыцарей.
   Конрад и Этхем ехали стремя к стремени. Следом тянулся, выстроившись в колонну по трое весь остальной отряд. Полдня Конрад и Этхем потратили, стараясь обучить своих людей действовать вместе. Но этого времени было ничтожно мало, оставалось уповать только на здравый смысл и на опыт воинов.
   - Рискованная затея. - ворчал Этхем.
   Конрад отмалчивался.
   На эту вылазку его толкнула жажда славы, теперь он в полной мере понимал, куда завел своих людей, но ни вернуться не было возможности, не запятнав себя величайшим позором, ни как-то изменить план действий.
   В тающей ночи отряд двигался засушливой степью, обходя с юга разъезды иаджудж. Им встретились несколько одиноких стервятников, скорее всего выбравшихся на охоту под покровом ночи. Их быстро и безжалостно убили. Конраду было уже не до разглядывания врага.
   Лагерь пустынников указал на себя далеко тянущимся зловонием и только потом - гаснущими огнями костров и мерным гулом вдали.
   Нужно было приблизиться насколько возможно незамеченными, и всадники где-то шли через овраги, где-то спешивались.
   Небо начало светлеть на Востоке и скрываться было больше никак не возможно.
   Конрад на всякий случай поправил подпругу и запрыгнул в седло. Правой рукой он держал боевой бич с тремя гирями, левой - поводья.
   - Запомните. - повторил он своим людям. - не ввязываться в тяжелый бой. Рубим, топчем и отступаем. Наша задача навести страх. Их в сотни раз больше, все наши шансы во внезапности.
   Этхем перевел его речь для зихов.
   Стремя к стремени - васканцы в похожих на перевёрнуые ведра шлемах, длинных кольчугах, усиленных наплечными и грудными пластинами, и зихи в островерхих шлемах, в доспехах из крупной чешуи, поскакали к просыпающемуся лагерю врага.
   Иаджудж не сразу поняли, кто это приближается. Сначала они решили, что это прибыли из Пустоши подкрепления, даже шлемы васканцев легко было издалека принять за шлемы воинов Рогатого Бога.
   А когда все стало пустынникам ясно, и над лагерем поднялся лай команд и топот бегущих ног, было уже поздно.
   Васканцы и зихи врезались в самую гущу нестройной толпы иаджудж.
   За ночь пустынники отбили две отчаянные атаки и некоторые вопреки строгим приказам, грозившим смертью, успели вдоволь отпраздновать победу. Всюду валялись опустевшие бочки из-под вина и перевернутые котлы из-под дурманящего варева.
   Всадники во главе с вооруженным трехглавым бичом гигантом обрушились на них как град на посевы. Конрад бешено хлестал своей страшной боевой плетью по обе стороны седла. Разбитые головы, раздробленные кости, выбитые глаза, изуродованные лица мелькали одно за другим в узкой прорези шлема.
   Его несколько раз пытались стащить с седла, конь топтал иаджудж копытами.
   Иаджудж были смелые, злые, но малорослые, вооруженные легко и примитивно, в основном мечи да легкие копья, бессильные против васканского доспеха, особенно если удары приходились скользя.
   Он выбрал железный бич потому, что знал, что иаджудж почти не носят доспехов, и это примитивное оружие сейчас пожинало урожай смерти и увечья.
   Стараясь не терять друг друга из виду, рыцари все же рассыпались кругом.
   Следуя приказу Конрада, они рубили, топтали и сминали конями всех, до кого могли дотянуться. Ловкие зихи не спешиваясь, выхватывали головни костров и швыряли их на палатки и телеги. Иссушенная солнцем ткань, кость и дерево занимались на глазах.
   Конрад углубился в лагерь дальше всех, уронил большой шатер, пустил коня по его руинам, под копытами затрещали кости запутавшихся в ткани иаджуджей.
   Пожар перекидывался на все новые палатки, пожирал телеги со скарбом и вороха награбленного имущества. Часть иаджудж в панике кинулись спасать трофеи. Зихи с завывающими боевыми кличами отчаянно рубили их.
   - Отходим! - проревел Конрад, подняв забрало. - Сейчас же отходим!!!
   Для тех, кто не услышал его призыв, слишком увлеченный резней, дважды провыла сигнальная труба. Ее надтреснутый медный голос прорывался сквозь шум сражения, гудящую в голове кровь и накрывавшие голову шлемы.
   Васканцы и зихи стали разворачивать коней, один за другим выходя из сражения.
   Иаджудж воя как демоны, в свою очередь седлали коней, верблюдов, странных козлорогих зверей - готовились к погоне.
   Конрад взлетел на вершину небольшого холма.
   Мимо него один за другим проносились его люди. Сейчас невозможно было оценить потери, но если кто-то и погиб, то не больше полудюжины человек. Скольких потеряли зихи, он узнает потом.
   Даннаец развернул своего коня последним, когда в лагере не осталось ни одного человека из его отряда. Он думал броситься на помощь зиху в красном плаще, которого стащили с седла, но увидел, как босоногий иаджудж вонзает кривой нож в забрало шлема.
   Краем глаза он разглядел, что на краю плато сгрудились бесчисленные люди - имадийцы явились посмотреть на сражение, догадался он.
   Началась бешеная обратная скачка, которую уже через две мили пришлось прекратить, потому, что лошади стали хрипеть и спотыкаться. Они прошли под всадником всю ночь и участвовали в сражении.
   Сыны Солнца и зихи скакали вдоль края плато, за каждым поворотом ожидая увидеть ощетинившийся копьями и арбалетами строй своей пехоты, но были только скалы, местами поросшие сухой травой да кустарником.
   Вдали поднималась туча пыли - иаджудж мчались в погоню.
   Конрад велел трубить остановку.
   - Ты с ума сошел, генерал! - подъехал к нему Гвидо де Лион. Глаза рыцаря из-под забрала смотрели почти безумно.
   Конрад замахнулся на него бичом.
   - Не смей так говорить со мной! Разворачиваемся и ждем их.
   - Нет, ты все-таки сумасшедший! Надо уходить!
   - Они нас догонят в любом случае. Встретим их щит в щит, этого они не ждут.
   Васканцы и их союзники собрались в клин и ждали.
   Кто-то молился, кто-то пил из седельной фляги, кто-то ждал молча, стиснув зубы.
   Иаджудж шли лавиной, без всякого строя. Кони, верблюды и козлороги - все в одном ряду. Всадники выли и замахивались на скаку копьями, мечами, топорами. Тут были представители всех племен Пустоши. Сейчас их вела слепая жажда мести.
   Конрад выждал, пока между его отрядом и иаджудж не осталось примерно пять сотен футов, и потом приказал идти рысью.
   Вой толпы иаджудж и рев их животных оглушал, но союзники шли стремя к стремени, никто не покидал строй, пока Конрад не послал своего жеребца в галоп.
   - Солнце и сталь! - вскричал он, занося меч. Это уже не приказ. Девиз ордена сам сорвался с губ Конрада.
   На считанные две сотни футов они набрали скорость и через мгновение мир исчез в грохоте сотен копыт, реве, свисте, лязге оружия, треске ломающихся копий.
   Сыны Солнца смяли первые линии иаджудж, будто нож масло. Грозные васканские кони опрокидывали жилистых низкорослых скакунов иаджудж и ломали им кости. Опрокинутые лошади погребали под собой всадников. Тех, кто успел спрыгнуть со спины сбитого с ног животного, кололи копьями, рубили мечами. Иаджудж, которые выдержали этот первый удар, настигали длинные копья, которыми рыцари били без промаха. В ближнем бою все решали доспехи и мечи, легко отсекавшие конечности и раскраивавшие головы.
   Зихи метали короткие копья, рубили своими изогнутыми клинками.
   Рядом с Конрадом упал васканец с вепрем на щите. Вражеское копье вошло ему под шлем, в горло. Вепрь - герб де Борга из Верхней Васкании. Прощай друг. Потом рухнул, сраженный ударом топора по шлему молодой рыцарь, которого Конрад помнил как заядлого игрока в кости. Самого Конрада ранили в бедро и в плечо, но раны не остановили его.
   Этхем отчаянно рубился в окружении своих людей.
   Специально натасканные кони васканцев зубами хватали за морды истошно визжащих коней врага. Верблюды в ужасе шарахались от страшных великанов, которые не уступали им в силе. Вообще верблюд мало годен для боя, хотя ему нет равных в переносе грузов, потом узнал Конрад, а сейчас он просто посылал своего жеребца вперед, кусать и бить копытами пугливых скакунов противника. Под копытами корчились с раздробленными костями уже множество иаджудж.
   Еще несколько минут, и пустынники дрогнули и подались назад.
   Очень скоро это отступление обратилось в паническое бегство.
   Навстречу им уже приближалась новая конная лавина, втрое больше прежней.
   Будучи вне себя от ярости, вновь прибывшие иаджудж столкнулись не с врагом, а с бегущими с поля боя сородичами. Некоторые из них в гневе начали рубить трусов, другие нет, но воцарилась свалка и паника, кто-то падал из седла, кто-то рвал пасть своему скакуну, посылая его вперед, кто-то вцепился в ворот бегущего, требуя от него вернуться в строй. Не раз в ответ на такое следовал удар ножом или мечом.
   И в эту толпу растерявшихся пустынников ударили Сыны Солнца и их зихские союзники.
   Бойня повторилась, но в этот раз потери людей Конрада и Этхема были ниже, и паника овладела иаджудж раньше и глубже.
   Слывшие презирающими смерть и опасность, стервятники Пустоши кинулись назад, и еще многие погибли в давке, стоптанные копытами.
   - Отходим! - крикнул Конрад, и опять завыла труба.
   Кто-то из зихов бросился вдогонку за иаджудж, но увидев, что остальной отряд продолжает двигаться вдоль скалы, повернул обратно.
   Через милю езды запыленные, измотанные сражениями и скачкой союзники, многие из которых были ранены так, что едва держались в седле, вновь увидели позади себя преследователей. Но третьей стычки не вынесли бы уже ни люди, ни лошади.
   Всадники изо всех сил погоняли утомленных животных, которые из последних сил волочили ноги. Конрад помог юному зиху взобраться в седло.
   Даннаец скакал позади строя, подобно тому, как во время атаки скакал впереди. Ничего другого юный генерал Сынов Солнца для себя не мыслил.
   Подъем вверх по скале был настоящим адом. Лошади одна за другой валились с ног, их приходилось подымать, раздирая губы, утомленные люди тоже то и дело падали и сползали вниз. Кто-то сломал ногу, сорвавшись с камня, кто-то чуть не лишился руки, на которую наступил подкованным копытом огромный васканский скакун.
   Иаджудж были уже совсем близко, их было не меньше двух тысяч, но наступательный пыл пустынников охладил ливень арбалетных стрел, которыми их встретили пешие солдаты Ордена. Короткие тяжелые стрелы выбрасывали всадников из седла. Напуганные скакуны волочили за собой запутавшихся в стременах раненых и мертвых.
   Короткие луки бозугов били не так мощно, но чаще и точнее.
   Стреляли и с края плато.
   Иаджудж оставалось только грозить оружием и злобно выть, глядя, как их враги уходят вверх по склону. Тех, кто бросался за ними, били стрелы.
   Тогда воинство пустынников отступило подальше и тоже открыло стрельбу. Стрелы стучали по доспехам, жалили в неприкрытые части тела, ранили коней, которые бесились и метались во все стороны.
   Но хотя несколько человек были ранены, а один погиб, сорвавшись вниз вместе с конем, было ясно, что иаджудж не пойдут на штурм и бой затихает.
   Когда Конрад поднялся на край обрыва, весь в пыли и крови, с трудом переводя дыхание, он растянулся на каменистой земле и нашел в себе только силы выдохнуть.
   -Солнце и сталь!
   Он перевернулся на спину и на миг ему показалось, что от пережитого у него видение.
   Но потом он понял, что Эсме в островерхом зихском шлеме, прекрасная, как летнее утро, в самом деле, здесь, стоит на коленях рядом с ним и протягивает ему флягу.
   Он отхлебнул кисловатой жидкости, которая не сразу полилась в пересохшее, забитое пылью горло.
   - Солнце и сталь. - повторила Эсме и поцеловала его в запекшиеся, растрескавшиеся губы.
   Любовь в осажденном городе.
   Отчаянный рейд Конрада не внес никакого вклада в победу над иаджудж, если не считать морального, но и это - немало. Горожане и имадийские воины приободрились и по возвращении героев встретили настоящим триумфом. Их засыпали цветами, женщины целовали всех воинов подряд, какая-то девушка с черными волосами и зелеными глазами хотела поцеловать и Даннайца, но Эсме замахнулась на нее плетью, и желание целоваться у горожанки пропало.
   С музыкой и песнями Сыны Солнца и зихи проследовали до своих казарм, а ближе к вечеру, когда они успели освободиться от доспехов, перевязать раны и немного отдохнуть было устроено настоящее пиршество.
   Конрад сидел под шитым золотом балдахином на шелковых подушках, напитки и блюда подавали на серебре и золоте. Но эта дворцовая роскошь уже не удивляла его. Он больше думал о тех восьми своих рыцарях и тринадцати пехотинцах, которые не вернулись.
   Он даже не сможет подобающим образом похоронить их. Иаджудж - людоеды. Они не упустят случая отведать плоти своих врагов, особенно если те были сильны и отважны. По поверьям пустынников, как объясняла Конраду Эсме, тот, кто съест убитого врага, обретает его силу и удачу.
   В кубках было не вино, а какой-то сладкий и терпкий напиток, но очень скоро все пирующие начали хмелеть и веселеть. Видимо, догадался Конрад, поднимаясь на нетвердые ноги, какой-то неверный из слуг подло и коварно капнул в напитки слугам божественного Хайдара немного узу.
   Эта мысль вызвала у него кривую ухмылку.
   Болело раненое бедро, болело плечо, но это были легкие раны.
   Веселись! Празднуй победу! - говорил он сам себе, но радости не было.
   На Конрада наткнулся совершенно пьяный зих, обнял Даннайца за плечи и радостно рассмеялся. Конрад ответил ему хорошим дружеским хлопком по плечу, и они расстались.
   Сыны Солнца увидели, что их генерал куда-то уходит, но все были слишком пьяны и увлечены воспоминаниями о сегодняшнем рейде, что бы пытаться остановить его.
   Конрад поднялся на вершину небольшой башни и взглянул в сторону низины.
   Костров было море. Вся эта страшная сила, которую выплеснула Пустошь, бурлила внизу.
   Эсме подошла сзади и обняла его за талию, прижимаясь щекой в мощной спине.
   - Ты не слишком любишь веселье. - сказала она.
   - Не сегодня.
   С башни видны были не только костры лагеря иаджудж, но и вымощенные улицы Львиного Сердца, сверкающая гладь искусственных озер и оросительных каналов, островерхие крыши домов и крытые золоченой медью крыши храмов и дворцов. Редко когда можно воочию увидеть столь явную границу между Порядком и Хаосом, между варварством и цивилизацией, между грязью и чистотой.
   - О чем думаешь, мой железный рыцарь? - Эсме игриво укусила его за ухо, но вопрос все равно прозвучал серьезно.
   - Думаю, что за Ирам стоит сражаться. Не просто потому, что это мой долг как Сына Солнца. В Ираме есть то, за что можно погибнуть.
   - Ты еще не видел нашей столицы. - рассмеялась Эсме. - Вот там действительно великолепный вид, а это - всего лишь пограничная крепость.
   - Я говорю о тебе, моя принцесса.
   - О! Еще комплимент!
   Эсме прижалась к нему крепко-крепко.
   Следующие недели были странными, страшными, безумными, но для Конрада де Фера и Эсме они запомнились как дни любви и счастья. Счастья, которого этим людям, для каждого из которых была написана в Пламени великая судьба, Небеса отмерили столь мало.
   После вылазки Сынов Солнца иаджудж на некоторое время будто затаились. Потом начали каждодневные вылазки с их стороны. Стервятники пробирались под покровом ночи, вырезали дозоры, начали разорять предместья. В ответ посылали отряды бозугов и королевской пехоты, которые раз за разом скидывали стервятников в низину, иногда живыми, иногда - только обезглавленные тела.
   С обрыва имадийцы и Сыны Солнца вынуждены были наблюдать, как иаджудж истязают пленных. Вопли несчастных неслись вдоль плато, отражаясь эхом от скал, и так улетали дальше и дальше, пока не умирали где-то в скалистых ущельях.
   Теперь видно было, что иаджудж строили, в самом деле, осадные машины и камнеметы, но не ясно было, как они собираются их использовать.
   Конрад и его люди еще несколько раз предпринимали опасные рейды против иаджудж, но ни разу им не удалось устроить такой же масштабной резни, как в первую вылазку. Принять большой бой не получалось просто потому, что иаджудж ничего не делали, что бы ввязаться в него, а спустить в низину большую армию значило оставить ее там в западне, не говоря уже о том, как трудно было такое сделать.
   Войска томились от безделья, только бозуги чувствовали себя хорошо, это была их война - короткие стычки, стремительные набеги небольшими отрядами.
   И все же в крепости воцарилось одушевление. Стало казаться, что война будет выиграна одним фактом противостояния орде, что, не решившись на штурм, иаджудж очень скоро начнут страдать от голода, жажды и болезней и прекратят осаду, а их орда развеется.
   Видимо Нэток оказался не Всадником в Желтом, а просто вождем наглее и амбициознее прочих.
   Конрад днем принимал участие в вылазках и наоборот, отражал набеги иаджудж на предместья Львиного Сердца, а потом возвращался во дворец, где его ждали ванна, изысканные кушанья и ласки Эсме. Это странная, почти приятная война, лишенная тягот бивуачного быта.
   Конрад сильно отдалился от своих товарищей, много времени проводя в обществе Эсме и ее людей. Он начал учить язык зихов и Сыны Солнца поговаривали, что недолго и того дня, когда де Фер захочет пройти сквозь Пламя.
   Что еще ждать от варвара с Востока - говорил Гвидо де Лион, и сам уроженец Лимье, но упорно считавший Даннайца варваром.
   Но отвагу, воинское мастерство и умение командовать, которые были у Конрада никто не смел оспаривать.
   С севера приходили странные известия о Батахире, принц не то потерпел неудачу при сборе еще одного воинства, не то будучи собранным, это войско взбунтовалось.
   Зихи между собой перешептывались, что Батахир пользуясь тем, что отец и брат его воюют со стервятниками, замыслил мятеж и хочет оторвать себе северные провинции, провозгласив себя независимым королем. В это его поддерживает старая имадийская знать и многие ваджи.
   Конрад начинал кое-что понимать в имадийской политике, но Ирам для него сосредоточился в Эсме. А Эсме он любил, любил по-настоящему. Он понял это не сразу, просто потому, что раньше романтические приключения миновали его, и он не слишком верил в песни и легенды. Так вот ты какая, настоящая любовь - думал Даннаец, когда сердце его сжималось лишь потому, что ему не удавалось встретиться с принцессой, когда он этого хотел.
   Людям свойственно преувеличивать достоинства предмета своей любви, но Конрад, в упоении страстью сохранявший какую-то долю здравомыслия видел, что Эсме в самом деле удивительная. Не любовь Конрада делала ее такой в его глазах. Его любовницей была одна из самых ярких женщин всей огромной имадийской империи.
   Она могла быть и заносчивой и жестокой, и вздорной, и ласковой, нежной, доброй. Но на такую метаморфозу способны многие женщины. Гордыня Эсме имела под собой все основания. Она умела командовать людьми и почтение, которое к ней испытывали зихи, основывалось не только на ее знатном происхождении. Эсме могла провести три дня в седле, не жалуясь на трудности пути. Она отлично стреляла из лука, и если бы дело дошло до рукопашной, то и мечом управилась не хуже многих воинов-мужчин. Во время ночной стычки она, стреляя с обрыва, убила и ранила не меньше дюжины иаджуджей.
   Эсме могла говорить на полудюжине языков и писать на трех. Разбиралась в запутанной истории своего клана и казалось, помнила наизусть родословную на полтысячи лет назад.
   Она умела ориентироваться по небесным светилам и составлять гороскопы. Это ее умение даже пугало - ей дважды удалось предсказать скорую гибель воинам. Ни одна из этих смертей как будто не была закономерной, один зих погиб, упав с лошади во время отступления после удачного набега, второй умер от воспалившейся пустяковой раны.
   Все эти таланты уживались в принцессе с редким жизнелюбием и удивительной страстью к удовольствиям. Умея есть в седле, и спать, положив под голову камень, Эсме ценила тонкие вина, изящно приготовленные кушанья, изысканные напитки.
   Рядом с ней Конрад порой чувствовал себя грубым мужланом, неотесанным деревенщиной.
   С изумлением он узнал, что у Эсме, несмотря на ее поджарый как гончей живот и упругую грудь, которая так легко откликалась на ласки, уже есть двое детей, которые сейчас воспитываются в старинных традициях в горных селах Зихии, далеко от имадийских ваджи и королевской семьи. Дети, несомненно, были незаконными, но Конрада это не трогало.
   Была блестящая Эсме-принцесса, но и была другая Эсме, его Эсме, его женщина, вздрагивающая и стонущая под его руками, обхватывающая его бедра своими ногами, страстная и изощренная любовница, с которой легко было забыть все те неуклюжие ласки, что перепадали Конраду от его прежних подруг.
   Днем Конрад убивал иаджудж, пронзал их копьем, сминал копытами коня, крошил кости треххвостым железным бичом. Кровь и смерть он смывал в бассейне с надушенной водой, а потом забывался в объятиях своей принцессы. Он никогда не любил прежде, и думал, что любовь придумали трубадуры. Но просто раньше ему не встречались женщины, подобные огненной принцессе из сказочного Ирама.
   Война и любовь причудливо сплелись для него, и он был чуть ли не благодарен Нэтоку за то, что тот привел свою орду к Львиному Сердцу. Если бы не Нэток, появилась бы в его жизни зихская принцесса?
   Когда под гортанные крики своих верных горцев Эсме плясала с мечом в центре круга и длинные волосы чернее ночи кружились вокруг ее головы, она двигалась так быстро, что Эсме, меч в ее руке и распущенная грива ее волос будто сливались в неуловимый для глаза силуэт.
   Конрад таял от страсти. Ему нравилось смотреть на нее, но больше всего он мечтал схватить принцессу и унести в ее покои, зарыться лицом в ее пышную грудь, чувствуя аромат жаркого тела, подмять ее под себя...
   Конрад был молод, влюблен и ему казалось, что он может все.
   Он настолько отдалился от Сынов Солнца, что виделся с ними едва ли не только во время вылазок. Его давно не видели ни на одной совместной молитве, а ведь раньше не было в Ордене рыцаря благочестивее Конрада де Фера.
   Маттео пробовал увещевать своего генерала, и тот как будто прислушался к его словам, но в глазах Конрада пастырь увидел, что сейчас у Даннайца другое божество - Эсме из Зихии.
   А потом ранним утром земля содрогнулась от страшного грохота.
   Штурм.
   И люди простого звания, и знать, и воины, и женщины, и старики выскакивали из-под крыши домов. В Ираме землетрясения были не редкостью, на памяти живущих стариков сохранились страшные разрушения, которые уносили десятки тысяч жизней. Но это было не землетрясение.
   Иаджудж изрыли скалу под краем плато многочисленными тоннелями, но они вовсе не собирались рыть подкоп под город, еще милю камня им было не одолеть и за год работы.
   Нет, они закатили в тоннели бочки со странным черным песком, который самудийцы хранили с величайшей предосторожностью, одинаково оберегая от огня и от воды.
   Эти бочки осторожно открыли только в глубине тоннелей и воткнули в черный песок тщательно отмеренные фитили. Там, где в тоннелях были помещены бочки, потолок тоннелей укрепили драгоценным деревом, подперли целыми стволами деревьев и крупными камнями.
   Потом избранные по жребию пустынники помолись своим темным богам, приволокли захваченных прошлой ночью в плен троих бозугов, и, напившись до звериного состояния дурмана из котла Нэтока тут же стали срезать с пленным куски плоти, жарить их на огне и поедать.
   Потом им привели женщин, которых они зверски насиловали и убивали.
   Потом они забылись мертвым сном.
   Утром им поднесли еще зелья, и обреченные полезли в тоннели, прижимая к себе трут и огниво.
   Там, в черноте подземных нор они стали ждать, когда прилетевшая откуда-то издалека мысль не ударила их в мозг, подчиняя себе, завладевая ими.
   Первыми зажгли фитили и погибли, погребенные тысячами стоунов камня и земли те, кто забрался в верхние тоннели.
   Но укрепленные потолки нижних этажей выдержали, и один за другим с жутким грохотом взрывались еще три яруса, каждый из которых грузно оседал вниз.
   Когда ближе к полудню поднятые взрывами облака из пыли, каменного крошева и песка стали оседать, то имадийцы увидели поражающее воображение зрелище.
   Вместо почти отвесного склона, нависавшего над низиной, теперь обнаружился провал из каменных глыб, песка и каменного крошева. Путь наверх теперь был не труднее подъема на невысокий холм.
   Раздался вой, не имевший названия, страшный пронзительный вой, от которого даже смелые люди порой падали, содрогаясь от тошноты и внезапно накатившей слабости.
   Это выл Пес Хаоса, Нэток, черный колдун, что умер и вернулся в далеких руинах Хастуршада, а сейчас он стоял на своей колеснице, запряженной хищными зверями, и, отбросив с лица покрывало, издавал ужасающий вой, который разом внушил тысячам и тысячам иаджудж испепеляющую ярость и невыносимую жажду крови.
   Еще несколько мгновений пустынники провели в оцепенении, а потом, истошно визжа иаджудж, размахивая мечами, топорами, копьями, кинжалами и каким-то странным, уродливым оружием ни на что не похожего вида, полезли лавиной наверх.
   К стенам крепости бежали все, кого атака иаджудж застала снаружи, но ворота никто не открывал. Самые отчаянно смелые полезли по стенам, другие искали спасения, убегая в сторону гор.
   Иаджудж, похожие если смотреть сверху на наводнение, столь быстро они прибывали и столь много их было, настигали беглецов и рубили в куски.
   Отчаянные мольбы о пощаде захлебывались в крови, когда людям перерезали горло и пронзали грудь.
   Но иаджудж хоть и бежали с яростными криками, несли с собой лестницы, веревки с крючьями, тюки с песком и трупы убитых, которыми они тут же стали заваливать сухой ров.
   Конрада наступление пустынников застигло, когда он, размышляя о непостижимости воли Солнца, которое послало ему Эсме в награду за вступление в Орден, шел по просыпающемуся городу. Он тотчас помчался к казармам и сейчас ругаясь последними словами, требовал от оруженосца помочь ему влезть в кольчугу.
   Его место теперь было на стене.
   Имадийцы оказались не готовы к столь быстрому и столь мощному вторжению. Тянувшаяся недели осада ослабила их бдительность. Сейчас во все концы города мчались вестники, офицеры пинками и проклятиями ставили солдат в строй.
   Караульные на стене, которым предстояло первыми принять удар, тащили жерди - отталкивать лестницы, разжигали костры под чанами с земляным маслом, лучники уже делали первые залпы в огромную, обуянную яростью толпу под стенами.
   Со стороны иаджудж на крепостные стены обрушился ливень стрел. Пусть большинство из них никого не задели, но защитники вынуждены были попрятаться за зубцами. Стрелы гудели в воздухе и этот гул во внезапно воцарившейся тишине звучал особенно жутко.
   На помощь страже на стены по подмостьям бежали сотни солдат. Как только показалось, что обстрел прекратился, воздух вновь наполнился зловещим гулом.
   Укрытий на всех не хватало, люди прижимались к стене, прятались за щиты, но стрелы лились смертоносным дождем.
   - Солнце и сталь! - выдохнул Конрад, ни к кому конкретно не обращаясь. - Пустынные шакалы бьют залпами!!!
   Пока защитники крепости оттаскивали раненых и убитых, пока под прикрытием щитов занимали новые позиции, иаджудж выпустили еще несколько залпов. Но они не собирались до бесконечности поливать камень стрелами, главное было выиграть время, которое позволило им подойти поближе и начать прилаживать первые лестницы и метать крючья.
   К полудню бешеный натиск иаджудж захлебнулся в крови. Стены стали алыми от пролитой на них крови. Трупы грудами лежали у подножия крепости. Понеся огромные потери, пустынники откатились назад, зализывать раны.
   Но стоило защитникам чуть расслабиться, начать поздравлять друг друга с победой и обессиленно усаживаться на камни, как со стороны провала наверх хлынула следующая человеческая волна.
   Их было еще две днем, и одна ночью. Каждой атаке предшествовал жуткий зов Нэтока.
   Львиное Сердце выстояло, но следующий день иаджудж начали с того, что сколотили настилы и, дружно выкрикивая какие-то команды, потащили наверх свои осадные башни и камнеметы.
   До провала не долетали даже стрелы из самых мощных васканских арбалетов, а попытка Сынов Солнца и имадийских рыцарей сделать вылазку захлебнулась во встречном бою с конными иаджудж, которых приходилось по пятеро на одного. Пришлось возвращаться, отчаянно отбиваясь от попыток иаджудж въехать в город "на плечах" отступающих. Конрад потерял своего оруженосца, еще четырех рыцарей и сам был ранен в лицо. Истекающего кровью, теряющего сознание, его отнесли во дворец, где личный лекарь Хайдара принялся колдовать над ним.
   Гвидо де Лион, Этхем и Эсме повели своих людей на следующую вылазку, но хотя они убили много иаджудж, помешать поднять машины не получилось.
   Эрдоган повел в бой королевскую пехоту и бозугов. Началась резня, в которой имадийские пехотинцы и иаджудж кромсали друг друга кривыми клинками, пронзали копьями, разбивали головы топорами. Но и пехота не смогла пробиться к провалу, над которым вырастали грозные осадные орудия стервятников. Ничего подобного мир не видел тысячу лет, со времен краха последних эребийских твердынь.
   Потеряв почти восемьсот человек, имадийская пехота отступила. Потери иаджудж несомненно были еще выше, но место павших занимали новые и новые. Иаджудж сражались с иступленной яростью, которой нельзя было ожидать даже от них, они чуть ли не зубами рвали врага. В этом было что--то сверхъестественное, иаджудж и раньше накачивались перед боем зельем, которое придавало им храбрость и усиливало ярость, но сейчас на обитые бронзой щиты имадийцев кидались сущие демоны.
   Каждый раз перед атакой звучал вой Нэтока, который носился между сражающимся на огромном белом верблюде. Его несколько раз пытались поразить стрелами и копьями, но ни одно из них как будто даже не задело князя Пустоши.
   Но Нэток не просто внушал своим воинам ярость. Он гнал их вперед волнами, что бы свежие сменяли уставших, он выучил их стрелять залпами. Кем бы он ни был, этот пустынный пророк, он и только он сделал такие успехи иаджудж возможными.
   Эрдогану разбили голову, отсекли ухо, выкололи глаз.
   Верные люди принесли раненого ко дворцу, точно так же как Конрада де Фера и снова королевский лекарь прилагал все усилия, что бы спасти жизнь воина.
   Когда и эта атака захлебнулась, божественный король Хайдар ибн Аббас приказал всем отступить в город и завалить большую часть городских ворот камнями.
   Случилось то, чего боялись сторонники большого сражения.
   Иаджудж поднялись на плато, и теперь Львиное Сердце было со всех сторон окружено ордой. Тысячи воинов и простых имадийцев, король и часть королевской семьи, придворные сановники и даже посол Пелерума оказались заперты в каменном мешке. Лишь на север можно было еще уйти горными тропами, но вскоре и там появятся разъезды иаджудж.
   Пустынники заполонили нагорье, расползлись по нему, бросились поить полумертвых от жажды скакунов из ручьев, оросительных каналов и рукотворных озер, мигом опустошая их так, что на дне в жидкой грязи билась рыба. Они вырубали сады и виноградники, что бы накормить своих тощих коз и овец, гигантские стада которых они перегнали из низины наверх. Они занимали брошенные дома и виллы в предместьях Львиного Сердца, подвергая их ужасному разорению и поруганию.
   Это заняло у них три дня, в течение которых осажденные что было сил готовились к новым штурмам.
   Бозуг Исмет.
   С севера, через горы, одолев множество опасностей, пробрался вестник от Батахира.
   Сатрапы Севера не смели отказать своему божественному правителю, но всевозможно затягивали и заволокичивали отправку войска на юг.
   Батахир писал в резких выражениях, лишенных всякого придворного обхождения.
   На следующий день на вершине северного горного кряжа, через который не так уж давно перевалил Конрад во главе Сынов Солнца, появился всадник-иаджудж на тощем верблюде. Он угрожал городу копьем и делал неприличные жесты.
   Королевские полководцы вновь собрались на большой совет. В этот раз король присутствовал лично, а сами военачальники вели себя тихо. Не было многих, ни Эрдогана, что боролся сейчас за жизнь, ни Баскурта, погибшего во время вылазки.
   Хайдар был мрачен и молчалив, и в пиале его был кофе, вопреки обычному ничем не разбавленный.
   Но мрачность настроений в совете не отменила споров. Дольше всего решали, стоит ли спасать жизнь его божественного величества, постаравшись вывезти его из города, или же жизнь короля теперь едина с судьбой Львиного Сердца.
   Хайдар дал уговорить себя спастись бегством.
   Придя в свои покои, владыка Ирама плеснул в кофе столько узу, что вкус кофе почти перестал ощущаться и приказал привести к нему Исмета Бессмертного.
   Бессмертным Исмета прозвали потому, что его дважды хотели повесить за разбой, но один раз веревка порвалась под грузным телом разбойника, а другой раз аккурат в день казни у Хайдара родился сын и великий король помиловал всех, кто ждал виселицы.
   Решив, что это был знак и ему написано в Пламени отныне служить королю, Исмет отгуляв по беззаконным притонам три дня, явился к начальнику бозугов, принеся с собой кривой меч, с которым многие годы наводил ужас на перевалы в горах Мави, и завербовался в войско.
   Воинская служба пришлась ему по нраву. С бозугов не требовали дисциплины, а зверства их даже приветствовались.
   Исмет побывал и на севере, где снег лежит по полгода, и за Узким Морем в унгрийских степях, и на границе Арреалата во всех храмах проклинали чернобородого бозуга Исмета.
   Исмет получил на королевской службе тринадцать ран, нажил грабежом состояние и купил дом в том самом городе, где его некогда собирались повесить. Он завел трех жен, набрал пуд лишнего веса и собирался встретить старость в неге и довольстве, но тут с юга хлынули иаджудж и у ворот дома старого головореза вновь появился вестник, зовущий на войну.
   Исмет уже успел истомиться по войне, ему надоели жалобы и склоки жен. Потому он заткнул за пояс кривой широкий меч, перекинул через плечо мешок с зерном и маслом, что бы хватило на три дня пути, и явился.
   К удивлению ветерана, ему доверили командовать полусотней.
   Большую часть пути до Львиного Сердца новоиспеченный командир безобразно пьяный проспал на телеге, только свешивалась в пыль его знаменитая черная борода, и без того уже наполовину седая.
   На юге Исмет привычно окунулся кровавую круговерть стычек, вылазок, разведывательных рейдов. Он похудел, помолодел, завел себе в Львином Сердце любовницу.
   Когда за ним явились королевские вестники Исмет, развалившись на протертом и выцветшем ковре, наслаждался своей дородной подругой. Согнав женщину с бозуга, вестники велели ему одеться, что бы предстать перед очами божественного правителя.
   Исмет не боявшийся ничего и никого, впал в панику и попытался сбежать в окно, но его втащили за ноги и велели не шутить больше так.
   Босой, в халате больше похожем на рубище бродячего ваджи, в чужой шапке, плохо сидевшей на лысеющей голове, Исмет на коленях прополз через комнату, что бы запечатлеть верноподданнический поцелуй на сафьяновой туфле владыки Сияющего Ирама.
   - Садись, Исмет.
   Исмет сел, но не смел поднять глаз.
   - Посмотри на меня, Исмет. - приказал король.
   Исмет с трудом поднял лицо и увидел перед собой осанистого, крепкого мужчину с рыжей бородой. Божественного в нем как будто ничего не было, но чувствовалась властность и мудрость.
   - Ты многие годы служил мне верой и правдой, Исмет ибн Ахмед.
   - Ваше величество знает мое имя... - пролепетал старый бозуг.
   - И твои деяния тоже. Наши судьбы связаны, Исмет ибн Ахмед. Твоя вторая жизнь началась, когда в моей семье родился сын.
   - Да, повелитель. - не зная, что сказать, ткнулся лбов в пол Исмет.
   - Значит твоя жизнь принадлежит мне.
   - Да, повелитель. - снова простерся ниц Исмет.
   Хайдар протянул бозугу пиалу.
   - Пей, Исмет.
   Бозуг отхлебнул самого отменного узу, которое пробовал в жизни.
   - Теперь слушай меня.
   Исмет весь обратился в слух.
   На следующую ночь во главе своих верных людей Исмет выбрался из крепости и отправился на север. Там он встретился с иаджудж, прочесывавшими местность. Первый отряд пустынников бозуги вырезали быстро и бесшумно. Со вторым разъездом началось настоящее сражение.
   Когда, наконец, все его люди пали, Исмет отчаянно отбивался мечом и кинжалом, но и его одолели, оглушили ударом палицы и живым приволокли в лагерь. У Исмета нашли в мешке письма, запечатанные королевской печатью, но их князь Пустоши, человек с закутанным лицом, быстро просмотрел и бросил в огонь.
   - Ловушка. Пустышка. В чем на самом деле заключалась твоя миссия, Исмет ибн Ахмед?
   За день уже великий властелин обратился к старому бозугу полным именем.
   - Король поведал мне это лично. Эту тайну я сохраню любой ценой!
   Иаджудж истязали его сутки и наконец, из окровавленного куска мяса, что еще недавно был сильным и бесстрашным бозугом, вырвали его донесение.
   В безлунную ночь следующего месяца король Хайдар хочет бежать из Львиного Сердца через северный горный кряж. Исмет отправлялся разведать путь и заложить в горах тайники и убежища для его величества.
   Когда самудийцы бросили его умирать, Исмет вырвал скользкую от крови руку из сыромятного ремня, дотянулся до пыточных орудий и чем-то похожим на пилу перерезал себе горло.
   Так умер Исмет.
   Иаджудж перекрыли северные кряжи так, что и пустынная мышь не могла бы проскочить мимо.
   А Хайдар вместе с тремя верными зихами выбрался из города через подземный ход, выводящий на край плато, и там его ждали всадники со свежими сильными лошадьми.
   Когда без малого сотня миль безумной скачки осталась позади и иаджудж больше не могли настигнуть беглецов, король приказал остановиться, развести огонь и долго-долго молился о душе чернобородого Исмета, что бы разбойнику было даровано прощение, и он прошел неопаленным сквозь Пламя.
  
   Близящийся крах.
   Несколько дней Эсме и Ильдериму удавалось скрывать бегство короля, но потом оно стало известным всему городу и Львиное Сердце погрузилось в отчаяние. Раз король бежал, значит, он не верит в победу!
   Иаджудж все усиливали и усиливали натиск. Они подтащили свои орудия поближе и принялись бомбардировать город. Стены Львиного Сердца были слишком прочны, разрушить их камнеметам было не под силу, но иаджудж швыряли один за другим горшки с зажигательной смесью, от которой вспыхивали пожары. Пожары тушили, погибли в огне совсем немногие, но это действовало на защитников удручающе. Глумясь над ними, иаджудж кидали через стены раздувшиеся от разложения трупы, надеясь, что город поразит чума.
   Сами они проявляли невероятную дисциплину и хладнокровие, уничтожая все мертвые тела, что не шли им в котлы, и поддерживали в своих рядах порядок. Это было удивительно, но что было обычным в этой войне?
   Перед боем Нэток все так же накачивал своих воинов звериной яростью, но в остальном иаджудж показали себя как дисциплинированные солдаты. Что-то в их выучке показалось знакомым. Эта загадка открылась скоро. В скверного вида старике, что повсюду сопровождал Нэтока и давал ему множество советов, узнали Азара, бывшего полководца Сияющего Ирама.
   Огнепоклонники прежде считали Азара святым воином и весть о его предательстве повергла их в печаль и ужас. Город охватывали то приступы религиозного исступления, когда ваджи днями напролет проповедовали на площадях, перед собравшимися горожанами и солдатами, то суетное веселье, когда осажденные старались устроить себе праздник и забыть об ужасе, творящемся снаружи.
   Иаджудж теперь не слишком часто устраивали приступы. Они возвели вокруг Львиного Сердца свои собственные укрепления, за которыми были защищены от вылазок, обстреливали город, время от времени предпринимали попытки подкопов, но Этхем не ошибся - на каждый подкоп устраивался встречный подкоп, и потом воины Эрдогана вылезали из-под земли в крови, грязи и с безумными глазами. Ни одна попытка стервятников взорвать крепостные стены пока не увенчалась успехом.
   Зато к Львиному Сердцу стали подкрадываться голод и жажда. Голод был пока лишь в отдаленной перспективе, а вот жажда угрожала прямо сейчас. Городские хранилища воды были огромны, в их холодной глубине водились рыбы и считалось, что даже самый ловкий ныряльщик не достигнет дна, но армия, люди и лошади пили слишком много.
   Один за другим замолчали фонтаны на площадях Львиного Сердца. Рукотворная река, что некогда текла через пиршественный сад королевского дворца, высохла. Впереди были дни, когда воду начнут выдавать не ведрами, а кружками.
   Конрад быстро пришел в себя после ранения. Уже на третий день он был на ногах, а через еще два дня взошел на стену, что бы отбить очередную атаку пустынников. Пока он был болен, как раз бежал Хайдар. Конрада это опечалило. Он понимал, что оставшись на свободе, король больше может помочь своей стране выиграть войну, но бегство в ночи всегда выглядит трусливым.
   Война перестала быть приятной.
   Даже их с Эсме любовь окрасилась нервическим напряжением.
   Оба понимали, что у них невелики шансы увидеть следующую весну.
   Если Хайдар не приведет новую армию, зимой Львиное Сердце падет!
   Иаджудж кажется, стали готовиться к новому приступу. Видимо они решили перезимовать в Львином Сердце. Пустынники были закаленными, живучими созданиями, но зима на плоскогорье - слишком даже для них.
   Командовал крепостью теперь Ильдерим.
   Конрад вынужден был отдать должное принцу. Он не допустил анархии и сумел взять в свои руки военачальников. Но все равно, он испытывал подспудное отвращение к младшему сыну Хайдара. Причин тому, как будто не было.
   Ильдерим же повзрослел, посуровел, и даже стал казаться выше ростом.
   Защитники Львиного Сердца были практически отрезаны от всего мира. Лишь дважды через заставы иаджудж, подземными ходами и тайными горными тропами пробрались вестники. Один из них принес принцу письмо, в котором говорилось, что король отправился на север и там столкнулся с бунтом сатрапов.
   Второй доставил письмо для Эсме. Что в нем было, принцесса не сказала никому, даже Конраду.
   Гвидо де Лион дважды пытался послать известие с почтовыми голубями, но иаджудж били птиц ястребами.
   Гвидо, на котором лежало повседневное руководство Сынами Солнца, тихо ненавидел своего командира и мечтал, когда о падении Конрада узнает великий магистр.
   Один из немногих выживших в жестокой резне, которую в замке де Лион некогда учинил рыцарь Фальк, Гвидо в ужасе бежал из Лимье, и кажется, остановился только на Исола Темпеста.
   Орден дал ему, сироте и изгнаннику дом, пищу и смысл жизни. Для Гвидо Сыны Солнца были в жизни всем.
   Когда в ордене только появился новичок, огромный как скала северянин, Гвидо сразу невзлюбил его. Сейчас этот человек был его командиром.
   Гвидо, рыцарь Хлод, лейтенант арбалетчиков рыжебородый Вулфер были самыми ветеранами, которым командиры ордена поручили присматривать за слишком задиристым и отчаянным молодым генералом. Душа генерала была вверена Маттео, но кажется, они все четверо упустили де Фера.
   Конрад вытащил несколько человек из боя на себе, Конрад всегда шел в атаку первым, а отступал последним, Конрад был уважителен со старшими и снисходителен к младшим, но по сути его душа была не с ними.
   - Ему просто не следовало становиться Сыном Солнца. Он похож на странствующего рыцаря из легенд, а не члена нашего братства. - пожал плечами Хлод, узколицый, с длинными белыми волосами рыцарь, который половину жизни провел, сражаясь с имадийцами на Алом Море.
   - На зиха он похож, а не рыцаря из легенд! - огрызнулся Гвидо. - Она околдовала его, вот и все.
   - А мне нравятся зихи. - неожиданно сказал священник. - Красивые люди. Гордые и чистые сердцем.
   - Да что с вами всеми такое? При чем тут вообще зихи?! Конрад вот-вот пройдет сквозь Пламя, а вы тут занимаетесь благодушеством. За стенами орда людоедов, помощь не придет...
   - Зихи, друг мой, играют во всем этом роль большую, чем тебе кажется. - сказал Хлод.
   - Что именно? Что за загадки?
   Разговор этот был прерван появлением королевского вестника. Теперь это были люди Ильдерима.
   - Его высочество желает видеть у себя рыцаря Гвидо де Лиона. - с поклоном вымолвил вестник.
   Не зная пределов изумлению, Гвидо надел плащ с солярным символом, препоясался мечом и отправился во дворец.
   Ильдерим предложил ему стул. Принц вообще отличался некоторым презрением ко многим традициям имадийского двора. Видимо потому, что сам чувствовал себя отчасти чужестранцем.
   - До меня дошли слухи, что вы не слишком любите мою сестру. - улыбаясь сказал принц, надкусывая нежнейший персик. Что ж, хотя бы до королевских садов нехватка воды пока не добралась. - зло подумал Гвидо. Самому Гвидо персик бы сейчас не помешал - у него пересохло во рту. И причиной тому была не жажда.
   - И кто же распространяет эти слухи? - спросил он.
   - Вы же не наивный человек, рыцарь и должны понимать, что у сильных мира сего всюду свои уши.
   - Да, ваше высочество. Я не наивный.
   - Не стесняйтесь меня. Моя сестра избалованная гордячка, которая считает что оттого, что она родилась в горах Зихии и умеет стрелять на скаку весь мир лежит у ее ног. На самом деле множество людей родились в Зихии и умеют стрелять на скаку.
   - Я прибыл сюда по поручению моего великого магистра, сражаться с силами Хаоса, которые олицетворяют собой иаджудж и князь Пустоши Нэток. Принцесса Эсме не имеет к этому отношения.
   - Не бойтесь сказать при мне что-то неприятное об этой зихской шлюхе.
   Гвидо вздрогнул.
   - Какой вы ранимый, рыцарь! Неужели не знаете слова шлюха? Эсме и есть шлюха. В свое время отец вытащил ее из-под какого-то пастушка, а было ей всего четырнадцать лет.
   Ильдерим мерзко хихикнул.
   - Вернее сказать, отец пастушка из-под нее вытащил.
   Гвидо усиленно рассматривал пряжку своего ремня.
   - Моя шлюха-сестра и ее горские головорезы... - сказал Ильдерим после долгого молчания.
   Гвидо начал понимать, что историями о бурной юности Эсме общение не ограничится.
   - Так же я слышал, что вас и ваших друзей не устраивает то влияние, которое Эсме и ее люди обрели на вашего отважного генерала?
   Гвидо попытался найти как можно более уклончивый ответ.
   - Кажется, наш генерал, в самом деле, проводит много времени в обществе принцессы Эсме. Но мы не монахи.
   - Рыцарь, бросайте вашу вежливость. Слушайте, вы не имеете ничего против Эсме, я не имею ничего против Конрада. Но, по-моему, наш общий интерес в том, что бы они как можно меньше времени проводили вдвоем?
   Вот и подбираемся к сути разговора - догадался Гвидо.
   - Послушайте, рыцарь. Город задыхается. Слишком много людей сбилось на одном пятачке. В резервуарах мало воды. В квартале, где живут беженцы, начинается чума.
   При упоминании чумы Гвидо вздрогнул.
   - Среди воинов-рабов были случаи дезертирства и перехода на сторону врага. Они вдруг стали вспоминать, кем они были до того, как их купили для королевских казарм. Бозуги неуправляемы. Степные вожди вот-вот взбунтуются. Мои люди ловили шпионов и перебежчиков.
   Ильдерим помолчал.
   - Ну и воинство людоедов, которыми верховодит злой колдун, тоже нельзя назвать маленькой проблемой.
   - Вы хотите предложить какое-то решение, ваше высочество?
   - Да. Я хочу спасти город, и себя в том числе.
   - И что вы предлагаете?
   - Я хочу нанести ответный удар. Стервятники не ждут, что мы выйдем за ворота.
   - Кажется, я начинаю понимать, при чем здесь наш отважный генерал!.
   - Вы умный человек, рыцарь. - улыбнулся Ильдерим, запуская зубы в новый персик. - Когда вернетесь к себе, пришлите ко мне вашего священника. У ваджи Хассана есть, что ему сказать.
   Гвидо посмотрел на принца, не скрывая изумления.
   - Дела духовные. - засмеялся Ильдерим.
   И все-таки, какой у него отвратительный смех - подумал Гвидо, прощаясь.
   Гвидо вкратце изложил Конраду мысль принца. О том, что Ильдеримом руководят какие-то непонятные, но, несомненно, низменные соображения, рыцарь предпочел умолчать.
   Конрад внимательно выслушал своего капитана.
   - И так, идея принца в том, что бы сколотив отборную армию из имеющихся в городе воинов, нанести ответный удар, прорвать кольцо осады и самим ударить в Пустошь, заставив иаджудж пуститься в погоню?
   - В общих чертах именно так. Есть еще кое-что.
   - Что же это?
   - Об этом лучше поговорить с Маттео.
   Молодой священник вошел. У него был вид человека, который узнал слишком много, и теперь тайна гнетет его.
   - Генерал. - тихо сказал он. - Конрад. У нас есть возможность выиграть эту войну. Не битву, а всю войну разом.
   Глаза Конрада вспыхнули.
   На следующий день Даннаец встретился со всеми командирами крепости. Оправившийся от ранений одноглазый Эрдоган, совершенно зверообразный старик Зогу, начальник бозугов, еще более отчаянный разбойник, чем мученически погибший Исмет. Командир дворцовой стражи Энвер, похожий скорее на слава, чем на имадийца, горбоносые, длинноусые вожди степняков. Были здесь и Этхем, и Эсме, и Сарош, что некогда сопровождал Сынов Солнца в их пути на юг.
   Теперь совещание не имело ничего общего с шумными советами, что происходили в начале осады. Внимательно выслушав принца, полководцы некоторое время спорили о деталях. Но решение было принято почти единогласно. Воздержалась только Эсме.
   Ильдерим как и подобает правителю, смотрел на всю эту возню свысока, оставляя за собой решающее слово.
   По новому плану Конрад должен был возглавить удар возмездия в самое сердце иаджудж. Для этого ему дали право отобрать самых лучших воинов.
   Начались приготовления к прорыву осады.
   Имадийцы освободили малые городские ворота от дополнительных укреплений, в городе засвистели пилы и застучали молотки - под руководством ваджи Малика, старого человека, слывшего великим мудрецом, собирали мощные камнеметы.
   Тем временем на ристалище для колесничных гонок и соревнований по стрельбе из лука, которые так любили смотреть в мирное время имадийцы, Конрад, срывая голос, учил своих людей действовать сообща, ориентируясь на его знамя.
  
   Удар возмездия.
   Прорыв был назначен на раннее утро, когда сон крепче всего.
   В ту ночь Конраду не спалось. И ему было не до Эсме. Он пытался привести свои мысли в порядок. Маттео устроил ему настоящую выволочку за тот образ жизни, что он вел во время осады. Конрад скрепя сердце вынужден был признать, что священник прав. Когда Эсме узнала, что Конрад не желает, провести с ней эту, возможно последнюю в их жизни, ночь, она устроила страшный скандал, который произвел бы на любого другого мужчину впечатление. Но Конрад, будто бы мыслями был уже далеко.
   Даннаец помолился на закате и бодрствовал всю ночь, что бы встретить рассвет уже в седле. Усталости он не боялся, сил в нем было за троих, он мог не спать несколько дней.
   Его томили тяжелые думы, в которых смешалось все, и раскаяние за то, что он пренебрегал товарищами по Ордену, и надвигающаяся тоска из-за разлуки со своей огненной принцессой, и попытки осмыслить тяжесть того поручения, которое ему дали Маттео, Ильдерим и ваджи Хассан.
   В небольшом храме Солнца, в присутствии своих братьев по Ордену Гвидо де Лиона, рыцаря Хлода, священника Маттео и принца Сияющего Ирама Ильдерима Конрад поклялся найти в Пустоши источник сверхъестественной силы Нэтока, который одним своим голосом обратил зверообразных иаджудж в дисциплинированную армию, действующую по всем законам военного искусства.
   Ильдерим по каким-то своим соображениям вырвал у Даннайца еще одну клятву - никому никогда не рассказывать о том, что он найдет в Пустоши, но и Конрад уперся, добавив, что если ему и станут ведомы тайны Пустоши, он откроет их только в присутствии короля. Ведь присягал он Хайдару, а не Ильдериму.
   После этой странной церемонии Конрад все никак не мог успокоиться, он чувствовал, что где-то допустил ошибку, но не мог понять, где.
   Потом мысли вернулись к Эсме. К его огненной принцессе. Как теперь жить без нее?
   Конрад любил ее, в самом деле, любил, но догадывался, что в его чувствах к ней есть и что-то эгоистическое. Эсме словно согревала его своим огнем, в ней была яркость и радость жизни, которых всегда недоставало ему, вечно погруженному в меланхолию прирожденному убийце.
   Конрад задремал, но сон его не продлился и часа.
   В предрассветной быстро тающей мгле, Даннаец вскочил в седло и возглавил выстроившуюся на главной улице колонну всадников.
   Он выводил с собой, в попытке совершить невозможное, почти семь тысяч человек. Пришлось оставить всю пехоту. Пришлось оставить отчаянных бозугов. Ни одного пешего воина, зато за всадниками последних шеренг на поводу шли кони, навьюченные провизией и нехитрым походным скарбом. Они брали с собой в дорогу очень мало. Если боги будут к ним милостивы, то их путь не завершится тут же, у крепостных стен. Ворота с душераздирающим скрипом стали отворятся. И на недоумевающих иаджудж с двинулась, на ходу выстраиваясь в ударный клин, первая полутысяча. В ней шли в основном тяжело вооруженные всадники, во главе с Конрадом. Сорок человек Сынов Солнца, а остальные - имадийские рыцари, набранные в центральных провинциях империи.
   Чешуйчатые латы сверкали в лучах восходящего Солнца, небольшие флажки, закрепленные на копьях колыхались на ветру.
   Иаджудж не ждали столь мощного удара. Они готовились ходить на штурм сами, но появление в чистом поле конницы врага застало их врасплох.
   Загалдев на своем звероподобном языке, иаджудж кинулись к хлипким укреплениям, на ходу поднимая копья, натягивая тетивы луков.
   Навстречу бросился иаджудж в разноцветном халате, с коротким копьем в руке.
   Конрад взмахнул треххвостым боевым бичом, и во все стороны от него брызнули кровь и мозги.
   - Солнце и сталь! - выкрикнул Даннаец, врезаясь в толпу врагов.
   Следом за передовым отрядом пошли остальные, разделенные так же на полутысячи.
   Для тех, кто смотрел на развернувшееся сражение с крепостных стен, это было похоже на то, как поток воды пробивает себе дорогу сквозь пески.
   Войско Конрада шло узкой колонной, где по десять, а где и меньше человек в ряд, отчаянно рубя с высоты своих коней.
   Главной их задачей было вырваться из окружения, прорвать живое кольцо, сжимавшее Львиное Сердце. Они шли к провалу, через который на плато подняли свою армию пустынники. Внизу будет проще, там у врага остались только немногочисленные разъезды, да пастбища.
   Когда последний из воинов армии Конрада покинул стены, имадийцы с надсадными криками потащили наружу свои орудия. Следом за ними хлынула толпа размахивающих оружием пехотинцев, в первых рядах бежали бозуги, оглашая воздух визгами, не менее пронзительными, чем боевые кличи иаджудж.
   На укреплениях пустынников разгорелась жаркая схватка, в которой имадийским солдатам удалось опрокинуть иаджудж и захватить их твердыни.
   Камнеметы или ломали, или поворачивали в сторону лагеря пустынников, выкатывали свои орудия, которые начинали сметать иаджудж с ног дюжинами.
   Все это не давало пустынникам возможности сосредоточить свои силы на чем-то одном.
   Их лагерь был невероятно огромным, их было все еще в разы больше, но сейчас численность стала их слабостью, у дальних становищ даже не знали, что под стенами кипит бой.
   Нэток с воплем нечеловеческой ярости на устах вскочил на колесницу, запряженную хищными зверями, и бросился наперерез прорывающейся на простор конной колонне. Его голос подстегнул к обычной вспышке самоубийственной отваги несколько тысяч иаджудж, но как понял Конрад, топтавший конем пеших пустынников, силы голоса колдуна были все-таки конечным.
   Взбесился не весь лагерь, а только те, кто были близко.
   Нэток, нахлестывая своих исполинских гиен, несся навстречу, по воздуху трепетало его покрывало. У ног князя пустоши корчился мерзкого вида старик с косматой бородой, одетый в нечто из человеческой кожи и костей.
   Копье скакавшего рядом с Конрадом рыцаря Гарена пронзило шею одной из гиен Нэтока, тварь с лающим криком опрокинулась, потянув за собой остальных, но Нэток в последний миг (его скорость движений превышала человеческую минимум втрое), сумел перерезать упряжь своим серповидным мечом, и колесница продолжила движение вперед.
   Он скакал вдоль колонны Конрада, лезвия, торчавшие из бортов колесницы рубили ноги коням, Нэток мечом-серпом снес самое меньшее полдюжины голов.
   Все это время не затихал его зловещий вой.
   Старик у ног Нэтока смеялся смехом безумца.
   Конрад покинул строй.
   - Нэток!!! - закричал он, пускаясь в погоню.
   Князь Пустоши резко обернулся.
   Конрад стегнул его своим бичом по лицу, вложит в этот удар всю силу и ярость, на какие был способен.
   Гирьки и цепи словно стекли с головы колдуна, даже не оцарапав его, хотя покрывало пророка Пустоши разлетелось от удара в клочья. Конрад ударил с такой силой, что инерция бросила его вперед и, чудесным образом обойдя колдуна, бич обрушился на голову визгливо смеющегося старика. Кровь, мозги, осколки черепа разлетелись в воздухе.
   Меч-серп Нэтока взмыл, готовый пасть на шею Конрада, который не успевал выпрямиться в седле, что бы защититься от удара, но тут имадийский рыцарь поразил копьем еще одну гиену, и последний ее собрат, зайдясь кашляющим лаем, рванулся в сторону, переворачивая колесницу.
   Нэток рухнул в пыль, и хотя он уже через миг был на ногах, размахивая серпом, конная колонна неслась мимо.
   Конрад замешкался на мгновение.
   Нэток неуязвим, заговорен, это объясняет его неудержимую отвагу, это объясняет, почему его почитают как полубога.
   Как убить бессмертного?
   Конрад развернул коня.
   Затем он и идет в Пустошь - найти и сокрушить источник силы пустынного пророка.
   Нэток что-то крикнул ему в след.
   Когда впереди вместо нагромождения палаток, телег, кострищ, ям, оград и свалок нечистот, которые на многие мили вокруг представлял лагерь стервятников, предстало открытый простор, крик радости и вырвался из тысяч глоток.
   Вскоре лагерь остался далеко за спиной, сначала миля, потом две, потом и пять миль высушенной, вытоптанной, загаженной степи ушли из-под копыт.
   Погони как будто не было видно, лошади хрипели и спотыкались и Конрад приказал переходить на шаг.
   Если стервятники отправятся в погоню - тем больше войск будет уведено от Львиного Сердца.
   Если они на погоню не решатся, то тем проще будет вторжение в Пустошь.
   Конрад поднял лицо к небу и возблагодарил Солнце Непобедимое на ниспосланную победу.
   Но прорываясь из окружения, он потерял больше полутора тысяч человек. Задние ряды были окружены и хорошо, если хоть кому-то из них удалось вернуться в город.
   Бойня под стенами Львиного Сердца не утихала.
   Эсме, словно рассвирепевшая львица кидалась на врага, раз за разом пытаясь отбить у иаджудж провал, ведущий в долину. Она остановилась, только когда под ней убили второго коня, и когда вражеское копье вонзилось ей в руку, пробив предплечье насквозь.
   Раненую, плачущую от злобы и бессилия принцессу верные зихи принесли во дворец.
   Ильдерим, осведомившись, насколько тяжело она ранена, сказал что-то так тихо, что никто не услышал.
   В тот день имадийцы будто бы одержали победу, но потеряли очень и очень многих.
   Теперь на Север скакали многочисленные вестники, неся сообщения о том, как тяжело осажденному городу.
   Теперь на юг, в Пустошь двигалась армия Конрада, несущая пустынникам отмщение за разоренные имадийские земли.
   Это был повод для радости, но слишком многие не увидели в тот день закат.
   Среди них были прославленные полководцы, как старый Эрдоган, и были любимые народом герои, как рыцарь Серк, что слыл лучшим среди имадийцев бойцов на копьях, и были сотни и тысячи тех, чьи имена вспоминали теперь только боевые товарищи, которым повезло больше.
   Сыны Солнца, оставшиеся в крепости, сгрудившись в своем небольшом храме, дружно молились за успех похода в Пустошь.
   Произнося слова молитвы Гвидо чувствовал, что произносит их искренне.
   Днем он видел Эсме в бою у провала.
   Гвидо начала мучить совесть, он проклинал себя за свой сговор с Ильдеримом.
   Когда Сыны Солнца покинули храм, Маттео еще долго оставался там один.
   Сначала он молился, а потом, когда слова молитв иссякли, принялся размышлять о происходящем, о жестокости бога, что обрекает своих верных последователей на такие испытания и шлет такие напасти простым людям, которые хотят просто жить.
   Он был воспитан в Церкви, Церковь вскормила его, он не сомневался ни в одном слове священных книг, но он был начитан и молод, а значит, вопросы не могли не мучить его.
   Стараясь заглушить эти вопросы, молодой священник рухнул на колени, усердием в молитве думая изгнать сомнения.
   Чьи-то мягкие шаги испугали его.
   Повернувшись к дверям, он сквозь затуманившие взор слезы увидел босоногого ваджи Хассана.
   - Прости меня, солнцепоклонник, если я прервал твою молитву. - сказал ваджи, которого его единоверцы считали святым.
   - Строго говоря, это была уже не совсем молитва. - признался Маттео.
   - Что ж, понимаю тебя. Мне знакомо то отчаяние, когда кажется, что бог меня не слышит.
   - Вам? - изумился Маттео.
   - Я всего лишь человек. - ответил Хассан. - Тебе не стоит сейчас быть одному, пойдем со мной.
   - С вами?
   - Ты так и будешь повторять все мои слова?
   Маттео не запирая храм, отправился за ваджи.
   И ваджи привел его к храму Пламени, где сейчас поминали павших его собратья.
   Увидев неверного на пороге храма, огнепоклонники хотели было вышвырнуть священника прочь, но одного слова Хассана было достаточно, что бы они оставили Маттео в покое.
   Маттео слушал протяжные чтения священных текстов на языке, которого не понимал, но в душе его поселился странный покой. Смятение будто ушло.
   Однако покой этот был недолог.
   Под стенами выли иаджудж, призывая гнев Великих Древних, Неназываемых на головы укрепившихся в каменном городе врагов веры и избранного народа.
   Сегодня в руки к ним попало много людей, и живых, и мертвых.
   Мертвым повезло, их просто съели, зажарив на углях, или сварив в котлах. Мясо шло по кругу, каждый воин дюжины должен был отведать кусок плоти врага.
   Участь живых была поистине ужасна и крики гибнущих в руках стервятников пленных раздирали ночь до самого утра, до самого рассвета.
   Били барабаны и визжали свирели, сделанные из костей врага. Иаджудж вторили этой резкой, рвущей уши музыке своими звериными голосами, срываясь то на лай, то на вой, то на рев, будто шакалы, гиены и крылатые стервятники выучились музыке.
   Они пили дурман из котлов, которые сегодня выкатили жрецы Несущего Хаос, они плясали, под светом обоих лун, обвешавшись отрубленными частями тела врагов, они молились своим жутким богам, что бы те послали им силы победить.
   Нэток молчал сейчас, Голос пригодится ему с утра, но, лежа на своем жестком походном ложе, князь Пустоши каждый миг слал каждому из своих подданных видения и слова полные ненависти, жажды крови и убийства, доводя их до состояния священного безумия.
   Тот, кого он так долго слушал, бывший слуга Порога Счастья, полководец Азар - мертв, пал, убитый рукой огромного северянина.
   До сего дня он воевал так, как советовал ему Азар.
   С завтрашнего утра он начнет вести войну так, как ему нашептывали голоса, летящие на сильном ветре, голоса из самого сердца Пустоши, голоса, которые втекали в его уши, сладкие как мед, острые как лезвие серповидного меча.
  
  
   Последний выживший.
   Иаджудж наседали сотнями и тысячами. На смену убитым вставали новые. Раненые возвращались в строй, прирастив себе звериные лапы вместо отрубленных рук. Мертвые возвращались, с пустыми глазами и оскаленными зубами они слепо шли на копья и мечи, которые больше не могли навредить им. Конрад рубил и колол, резал и топтал. Но иаджудж становилось все больше, а васканцев и имадийецв оставалось все меньше.
   Конрад пятился назад, сопровождая каждый шаг отчаянным ударом топора.
   Внезапно ряды иаджудж расступились, и вперед шагнул великан с головой вепря на несоразмерно могучих плечах. Конрад замахнулся на него топором.
   И проснулся.
   Но пробуждение не принесло никакого облегчения. Несколько мгновений он приходил в себя, душа Конрада заблудилась в царстве Морфея, и он тряс головой, не понимая где он, и что происходит.
   Потом пришло осознание.
   В ноздри ударило удушливое зловоние разлагающейся плоти. Рот был полон спекшейся крови, которая обратилась в липкую смолу. Конрад попробовал прочистить горло, но тело его было столь обезвожено, что не нашлось влаги даже на плевок.
   Солнце стояло в зените. Сколько же он проспал? Конрад с трудом поднялся на ноги. Его доспехи были пробиты в дюжине мест и полдюжины раз клинки и наконечники достали до тела. Но ни одна из ран не была серьезной. Его убьет не потеря крови. Его убьет жажда.
   Конрад брел по ущелью, перешагивая через трупы. Трупов было много. Насколько хватало глаз - одни только мертвые. Несколько дней назад это были храбрые и сильные люди, у которых были мечты, а теперь - всего лишь корм для стервятников и шакалов. Тощие твари, втрое крупнее и уродливее тех шакалов, что Конрад знал по Аль-Имаду, жадно рвали изобильную добычу.
   То тут, то там какой-нибудь отяжелевший от пищи стервятник пытался подняться в воздух и не мог этого сделать. Надо было бы возблагодарить Солнце за то, что он уцелел, и за то, что падальщики не решили попробовать его на вкус, пока он спал, но благочестие Конрада было несколько подточено лицезрением страшной бойни, в которой он выжил только чудом.
   Сейчас и васканцы, и имадийцы, и иаджудж лежали вповалку. Некоторые враги столь яростно дрались, что их предсмертные объятия так и не разжались. В вечность они уходили вместе. Конрад нашел флягу с водой, на бедре у светлобородого васканского рыцаря. Вода была теплой и тухлой, но это была вода. Он сделал несколько аккуратных глотков, потом прополоскал рот. Конрад поднял руку к лицу. Нос свернут на бок, несколько царапин, но зубы и челюсть как будто целы. А они важнее носа.
   Жара была столь сильной, что Конраду казалось, что он физически ощущает силу бьющих с неба солнечных лучей.
   Почему же иаджудж ушли?
   Почему не ограбили убитых?
   Вокруг лежало целое состояние. Одни только доспехи имадийского латника стоили как две дюжины рабов. Пустошью правили голод и постоянная нужда. Все, что могло быть съедено - съедалось. Все, что могло быть использовано, использовалось. Но не в этот раз. Иаджудж не только не выточат себе рукояти для ножей из костей павших, они даже не подберут в изобилии валяющихся под ногами мечей, копий и луков.
   Что случилось? Почему по полю боя не рыщут в поисках наживы сотни и сотни двуногих шакалов? Неужели все иаджудж тоже погибли в бою?
   Но это было невозможно. Соотношение сил к началу сражения было десять к одному минимум, и хотя союзники дрались как демоны, заставляя стервятников Пустоши каждый шаг оплатить своей кровью, все равно иаджуджей должно было уцелеть несколько тысяч.
   Конрад вгляделся в трупы павших.
   Вот совсем юный смуглолицый эром. У него отсечены обе ноги и он явно истек кровь. Над ним навис пронзенный копьем васканский рыцарь. В ночном бою возможно потерять своих в темноте ударить товарища. Но такое не может случаться слишком часто, а тут едва ли не половина союзников были убиты рукой своих.
   А эти богохульные подобия алтарей из трупов и отсеченных голов, на которых сейчас разлагались останки последних жертв? Кто и когда воздвиг их?
   И почему иаджудж тоже там и здесь лежат, вцепившись друг другу в глотки?
   Почему полуобнаженные тела имадийцев и иаджудж лежат рядом друг с другом, и почему они столь изобретательно истерзаны?
   Как будто бы эти люди сами срезали с себя куски плоти и сами вынимали свои внутренности.
   На лицах мертвых застыло выражение глумливой насмешки и экстаза...
   В глазах многих уже пировали личинки мух, неправдоподобно огромные, странные, иные, как и все в Пустоши.
   Что же тут произошло?!
   Он помнил первые три дня сражения за белую скалу, на вершине которой небольшая армия союзников держала оборону. К вечеру третьего дня она была алой от крови. В небе уже тогда парили тысячи стервятников.
   А потом?
   Что было потом?
   Память медленно возвращалась.
   Потом было ночное бегство. Бегство через это ущелье, с отвесными стенами и чахлым ручьем на дне.
   Конрад перешагнул ручеек.
   О том, что бы пить из него не могло быть и речи. Вода была смешана с кровью и пахла мертвечиной.
   С белой скалы живыми, сохранившими строй и решимость драться уходили не меньше тысячи человек.
   А потом на ущелье опустился туман.
   Картина кошмара, который воцарился потом, встала перед глазами Конрада.
   Неужели и он тоже был охвачен всеобщим безумием?
   Люди позабыли, кто они есть. Нечленораздельно завывая, верные боевые товарищи набросились друг на друга. В ход шли мечи, копья, топоры, ножи, голые руки и зубы. То, что безумцы вытворяли с трупами убитых и друг с другом невозможно было даже описать. Это была ночь Двух Лун и эти нечестивые солнца мертвых смеялись на небе, глядя, как васканские рыцари сажают на импровизированные колья своих же соплеменников, а имадийские гвардейцы сдирают с себя кожу и с воем пляшут в лунном свете, обвешавшись черепами убитых товарищей.
   Однако темные боги Пустоши не пощадили и своих верных приспешников. Иаджудж, преследовавшие союзников, точно так же обезумели, попав в туман. Видимо и без того искаженная, изуродованная эманациями Хаоса натура откликнулась на зов Тьмы.
   Зверства, которые творили одержимые люди были велики. Но то, что делали пораженные безумием иаджудж невозможно было даже описать.
   Конрад был одним из немногих, кого безумие миновало. Почему так вышло он не знал, да и не мог знать. Он до последнего пытался сплотить вокруг себя сохранивших здравый рассудок, но натиск безумцев был слишком силен.
   Соратники Конрада погибали один за другим. Они старались прорваться через воющую, ревущую, скулящую по-звериному толпу одержимых, но гибли один за другим.
   По счастью безумцы с одинаковой яростью бросались и друг на друга, а когда вокруг не было врагов принимались терзать сами себя, и Конрад, выбиваясь из сил, все же сумел продержаться до утра, нагромоздив вокруг себя сущую гору трупов.
   Когда утреннее солнце рассеяло туман, безумие стало покидать одержимых и люди и иаджудж снопами валились на землю, изнуренные ранами и превышавшим человеческие силы исступлением. Большинство из них умерли уже к полудню.
   Выходит я проспал больше суток, догадался Конрад. Наверное, туман все же оказал на меня влияние. Иначе откуда этот провал в памяти и столь долгий сон?
   Даннаец понимал, что искать на поле брани живых и сохранивших рассудок бесполезно. Если кто-то и пережил ночь безумия, на следующий день его прикончили раны и жажда.
   Конрад и сам был изнурен донельзя. Каждый шаг давался ему тяжело.
   Проклятое ущелье нужно было покидать как можно быстрее. Это сейчас было главным. Конрад даже не сразу задумался о том, куда ему стоит направиться потом. До вечера он брел по дну ущелья, время от времени присаживаясь отдохнуть. Каждый раз подняться было все труднее. Солнце убивало его. Конрад освободился уже и от панциря, и от остальных доспехов, шлем сменил наскоро свернутым бурнусом из белого плаща. Теперь он шел в простой тунике, штанах, башмаках, которые снял с убитого пехотинца. За ним волочился длинный кавалерийский плащ Сына Солнца, который он собирался использовать теперь как одеяло в холодные пустынные ночи.
   Кое-какие свои раны Даннаец перевязал, используя разорванную на узкие полоски богатую шелковую тунику, которую снял с имадийского офицера. Прочим уделять внимания не стал. Эти раны не убили его, а если в них уже попала лихорадка, что ж - так написано в Пламени.
   Эта поговорка имадийцев всплыла в памяти и Конрад мрачно усмехнулся.
   Боевые товарищи часто упрекали его, что он слишком уж сошелся с союзниками, что он сам стал отчасти имадийцем. Возможно они и преувеличивали, но какая-то доля правды в их словах была. Конрад коснулся солярного медальона на груди.
   Он все еще Сын Солнца. Не огнепоклонник. Не правоверный. Он все еще свиноед!
   Горечь потери еще не настигла его в полной мере. Он только начинал понимать, что никогда не увидит ни одного из своих людей, не обменяется с ними грубыми панибратскими шутками, не услышит их смеха, не одернет зарвавшегося, не похвалит отличившегося, не ободрит упавшего духом. Он видел так много трупов своих соратников, что был уверен - не выжил ни один Сын Солнца.
   Он оказался плохим генералом. Плохим командиром. Если он выживет, то как его встретят те, кто остался в Львином Сердце? И как его встретят на Исола Темпеста?
   Самый молодой генерал за всю историю Ордена. Самый прославленный боец. Конрад, Железный Рыцарь... железный болван, который завел своих людей в проклятую всеми светлыми богами Пустошь и погубил их там!!!
   Так будут говорить о нем.
   Пусть убивали Сынов Солнца иаджуджи и безумие Пустоши. Он должен был вывести их обратно. Вывести любой ценой.
   А как же клятва, данная Хайдару? Клятва, которую он дал, стоя у Порога Счастья? Клятва Солнцем и сталью?
   Он ведь поклялся не возвращаться, пока не отыщет источник силы Нэтока.
   Никогда не разбрасывайся клятвами - предупреждал его отец.
   Но со свойственной молодости самоуверенностью Конрад поклялся в том, чего не мог обещать.
   На него смотрели самые могущественные люди великой империи Ирама.
   И Эсме.
   Что теперь с Эсме? Ждет она его, или уже нашла утешение в объятиях другого молодого, полного сил и напыщенных идей воина?
   Такие невесёлые мысли обуревали Конрада, пока он шел по ущелью, покрытому трупами.
   Некоторые мертвецы в причудливых позах корчились на отвесных скалах. У части из них не хватало ног. Грязно-белый камень был покрыт кровавыми потеками, которые на жаре теперь обратились в бурые пятна, над которыми роились вездесущие мухи.
   Должно быть эти несчастные пытались убежать от безумцев, но те настигали их, и кололи в спину, отсекали ноги. Но беглецы столь отчаянно хотели вырваться, что даже после смерти продолжали цепляться за камни, и там теперь их тела, объедаемые стервятниками, высушенные солнцем, и обречены оставаться долгие недели.
   Конрад перебросил копье из опухшей, с разбитыми костяшками, левой руки, в правую. На мгновение стало будто бы легче, но правое плечо тоже было ранено, на него пришелся тяжелый удар, который смял наплечник. Кости уцелели, но плечо обратилось в огромный кровоподтек.
   Из оружия он предпочел взять средних размеров круглый щит, длинный васканский меч, кинжал и короткое, чуть меньше его собственного роста, копье с наконечником столь широким и тяжелым, что им можно было рубить. Большую тяжесть нести с собой смысла не было.
   Конрад понимал, что даже если он сумеет пройти мимо кочующих орд иаджудж, его шансы выбраться из Пустоши живым ничтожно малы.
   Пустыня и сама способна убить человека, а Пустошь - необычная пустыня.
   Пустошь скорее врата в Преисподнюю, чем просто засушливая местность.
   Пить из отравленного реками крови, испражнений и трупного яда, ручья Конрад не решался. Он еще не настолько обезумел от жажды, зато он несколько раз смачивал в ручье свой бурнус, и отравленная вода высыхала, стекала за ворот, наполняя воздух еще большим зловонием.
   Конда ущелье осталось позади, солнце уже садилось.
   Прогорклая вода из фляги кончилась. На Пустошь опускалась ночь. Ночью он не умрет, но если он не найдет воды, то к завтрашнему полудню жажда его прикончит.
   Конрад теперь ступал по ровной поверхности. Здесь не было песчаных дюн, они остались на Севере. Пустыня, по которой он брел, была из камня.
   То там, то здесь среди камней пробивалась растительность, жесткая, колючая, готовая бороться за жизнь всеми силами.
   Пока ничего не указывало на эманации Хаоса. Ни странного вида растений, ни животных.
   Просто каменистая пустыня, такая же, как в Ираме....
   Из-под ног то и дело выскакивали какие-то мелкие твари, которых потревожили его шаги. Не то мыши, не то ящерицы, не то смесь тех и других. Конраду было не до составления бестиариев. Он старался обходить даже выглядевших безобидными тварей. У них могли быть ядовитые зубы.
   Ночь наступила быстро. Конраду уже стоило привыкнуть к тому, что на юге сумерки - краткий перерыв между царствием раскаленного Солнца и царствием чернильной тьмы. Но это была Пустошь, здесь все было иначе, даже ночь наступала внезапно, будто кто-то затушил свечу.
   Конрад уже принял решение, куда пойдет дальше.
   На Юг.
   К самудийцам. Он должен отыскать источник силы Нэтока.
   А что потом?
   Все в воле Солнца.
   Все написано в Пламени.
   Я становлюсь двоевером - подумал Конрад, невесело усмехнувшись этой мысли.
   Если я не найду воду, то все станет неважным. Мой иссушенный жарой труп будут глодать твари Пустоши.
   С наступлением ночной прохлады жажда как будто отступила.
   Он хотел дойти до видневшихся на юге горных кряжей, но понимал, что возможно это обман зрения, и его отделяет от гор не три-четыре мили, как казалось в закатном Солнце, а все двадцать миль.
   Это Пустошь!
   Он остался ночью, в Пустоши, один. Наедине со всеми силами Хаоса, которые выходят под покровом ночи.
   Ночь вокруг наполнялась странными и жуткими звуками. Конрад знал лишь малую толику этих богохульных криков, воплей, стонов, смеха и плача.
   В Пустоши никогда нельзя быть уверенным в том, что происходит.
   Быть может это упыри пируют на телах павших, а быть может ветер запутался в скальных уступах.
   Со слепым упорством обреченного Конрад продолжал идти. Он сильно сбил ноги в чужих башмаках, но больше его беспокоили вылезшие откуда-то из подсознания страхи. Ему казалось, будто бы за ним идет мертвец, которого он разул. Это было древнее поверье, простая страшная сказка, которую рассказывали у тысяч и тысяч костров, рассказывали со смехом и шутками, которые должны были замаскировать страх.
   Люди - дети Солнца и ночь страшит их.
   Даже самых сильных, таких как Конрад.
   От ран, перегретой на солнце головы и жажды у Конрада начиналась лихорадка. Ноги его еще слушались, но в голове царил сумбур. Он то и дело терял направление, возвращался, находил свои же следы. Конрад пробовал молиться, но молитвы путались, вопреки обычному не помогали привести мысли в порядок, а сливались в тарабарщину, в которой было уже что-то зловещее. Несколько раз он перепутал тексты "К Солнцу" и "Откровения Всеотца", сплетя их в какую-то жуткую единую веру.
   Не помогали молитвы, и Конрад стал вспоминать дом, родные земли, товарищей по детским играм. Но яд Пустоши прокрадывался и в эти воспоминания, у его отца выросла волчья голова, из подземелий Нижнего Мира вместо убитых им многоногих тварей лезли иаджудж.
   Конрад понимал, что бредит. Болезнь и Пустошь вызывали эти галлюцинации.
   Но он продолжал идти. Вперед и вперед. Конрад уже не думал о том, что за фигура смутно виднеется вдали, передвигаясь странной, ковыляющей походкой, будто у идущего были ранены обе ноги.
   Если утро застигнет его на равнине, ему конец. В горах есть хоть какая-то надежда выжить. У подножий гор обычно бьют ключи. С гор текут реки.
   Конрад чувствовал вкус чистой, прохладной воды. Жажда сводила с ума. Он упрямо шел вперед. сначала Конрад еще ориентировался по звездам. Потом разум его начал мутиться, он перепутал все созвездия, все координаты.
   Живот начали скручивать болезненные судороги. Тухлая вода - понял Конрад.
   Но у него не будет времени истечь кровью из кишок. Раньше сердце встанет, не в силах перекачивать загустевшую от жажды кровь.
   Вода. Вода. Вода.
   Конрад готов был убить за кружку воды. Он убил бы любого за хорошую кружку чистой воды. Только не Эсме. И Эсме тоже. Он убил бы Эсме и напился ее крови.
   Конрад ударил себя по лицу, приводя в сознание.
   Всего-то день в пустыне, а ты уже готов пить человеческую кровь! - выбранил он сам себя. Ты не Железный Рыцарь, ты Рыцарь из свиного навоза, будь ты проклят! Соберись! - приказывал он сам себе. На некоторое время разум брал верх над лихорадкой. Потом бред накатывал снова.
   Он обнаружил себя сидящим на земле и пробующим жевать тонкие стебли сухой, жесткой травы.
   И вновь едкой насмешкой пришпорив свое распадающееся сознание и истощенное тело, Конрад встал и пошел вперед.
   Быть может я иду в направлении противоположном нужному. А быть может, у этих гор нет никаких источников воды.
   Фигура во тьме становилась все ближе.
   Даннаец протер глаза. Глаза были сухи, и это причинило боль.
   Эта тень не была его видением.
   Конрад пригрозил неведомому преследователю копьем. Тот никак не среагировал.
   Конрад де Фер был не из тех, кто привык сдаваться, но это испытание было слишком сильным даже для него. Часть разума Конрада уже готова была сдаться. Но какой-то безумный полководец, засевший в глубине сознания, гнал и гнал вперед.
   Конрад был слишком не в себе, что бы сразу почувствовать приближающиеся перемены. Он не обратил внимания на внезапно притихшую пустыню. От его тонущего в пучине бреда разума ускользнула перемена в воздухе. Теплый налетевший ветер ничего не сказал ему. И лишь когда небо прорезала первая молния, Даннаец понял, что спасение близко.
   Дождь!
   Когда на каменистую почву упали первые капли, он принялся благодарить полдюжины богов на дюжине языков. Когда эти капли обратились в полновесные струи, Конрад повалился на колени и стал жадно пить из стремительно набегавшего ручейка. Вода была воистину животворящей. Конрад пил, его рвало, он снова пил, но потом ему все же удалось насытиться, удалось наполнить тело живительной влагой. Он промок до нитки. Вода сняла жар.
   Конрад пришел в себя и как раз вовремя.
   Благодатный дождь очень скоро превратился в бурю. Ветер завывал все сильнее, бросая в лицо воду, из ласковой, теплой, ставшей холодной и жесткой.
   Теперь вода уже не ласкала иссушенное тело, она била бичами, она хлестала по лицу, по обнаженным рукам, она пронимала холодом до костей. Ветер валил с ног и гнал на Конрада вихри из воды, грязи и града. Град был столь крупным, что Конраду пришлось прикрывать голову щитом. Молнии ежесекундно раздирали небо. Эта пляска стихий происходила не в заоблачной выси, то и дело небесные копья вонзались в землю, с жутким грохотом и запахом разреженного воздуха. Мимо Конрада, буквально в нескольких футах от него, проплыл огненный шар живой молнии.
   Очередной порыв ветра был столь силен, что сбил Конрада с ног.
   Даннаец, ругаясь и сплевывая забившуюся в рот жидкую грязь, поднялся.
   Его преследователь был совсем недалеко. Конрад во вспышках молний так и не мог различить, что он из себя представляет, но страх сжал сердце ледяным обручем.
   Несколько раз в отдалении проносились какие-то огромные твари, не похожие ни на что, виденное им раньше.
   Это были не то лошади, не то хищные звери, размером с лошадей, тощие и длинноногие. Они гнали кого-то, кого Конрад не различил среди бури.
   Впереди виднелось большое развесистое дерево. Как такой гигант смог выжить среди пустыни Конрада сейчас не интересовало. Дерево казалось надежным прибежищем от грозы, которая временами перерастала в настоящий шторм.
   Воды становилось все больше.
   Стремительно возникавшие то там, то здесь ручейки и реки катились по каменистой почве, в любой ложбине собираясь в большие, сильные потоки, которые приходилось преодолевать вброд по пояс.
   Подумать только, еще два часа назад он умирал от жажды, а теперь может утонуть.
   Утонуть посреди Пустоши! Какая ирония...
   Конрад брел вперед.
   Жалкие три сотни футов были испытанием для измученного рыцаря.
   Когда, наконец, его руки коснулись грубой коры дерева, Конрад мысленно возблагодарил Солнце за явленное милосердие.
   Здесь тоже было сыро, вода скопилась у исполинских корней в небольшие озерца, но Конрад лез все выше, пока на высоте примерно пяти футов от земли не нашел убежище под огромной ветвью, которая нависала сверху, подобно арке моста.
   Ветер хотя и выл бессильно, был неспособен поколебать многовекового великана. Конрад находился будто бы в крошечной нише, образованной наростами и искривлениями.
   Он прислонился спиной к стволу дерева-великана и позволил себе на несколько мгновений расслабиться.
   По ветвям сновали какие-то существа немногим больше кошки. Конрад пригрозил им копьем, и они с визгом исчезли.
   Гроза как будто начала стихать. Конрад набрал воды в обе свои фляги и напился еще раз. В своем небольшом убежище он скинул с плеч мокрый плащ, снял и выжал остальную одежду. Теперь холод уже не так донимал его. На лице Конрада мелькнуло что-то вроде улыбки.
   Эта улыбка исчезла с его губ, когда из стены ливня к дереву вышел тот, кто шел за ним всю ночь.
   Перед глазами Конрада был воплощенный кошмар. Старые сказки оказались правдой.
   Широкоплечий, коренастый, в пробитых доспехах и изорванной одежде, совершенно босой, перед ним стоял арбалетчик, которого он разул.
   Глаза мертвеца вытекли, но ему и не нужны были глаза, что бы видеть.
   Тварь поводила тяжелой бородатой головой, в поисках своего обидчика. В свете очередной молнии сверкнули зубы мертвого - слишком длинные и слишком острые для человеческих.
   Ночь и Пустошь что-то сделали с этим мертвым солдатом, на груди которого по-прежнему висел солярный амулет. Но солнечный символ не спас его душу после смерти.
   Вокруг была Пустошь.
   Пустошью правили иные боги.
   Древние, бессмысленные, безглазые.
   Конрад на миг задумался о том, что же ему теперь делать.
   В сказках мертвецу нужны были только его сапоги, но это была не сказка. Едва ли умертвие удовлетворится, заполучив назад свои ботинки.
   Конрад не стал ни выжидать, ни прятаться.
   Существо было одно. Пусть оно уже мертво, каково ему будет лишиться обоих рук и ног?!
   Конрад легко и пружинисто спрыгнул вниз.
   Схватка один на один - это было его. Это то, чему его учили, то чем он жил.
   Он Железный Рыцарь.
   Конрад занес меч для удара. Тварь подалась вперед.
   Вспыхнула еще одна молния.
   Безумные боги Пустоши хоть и подвергли Даннайца немыслимым испытаниям, видимо все же баговолили отважному солнцепоклоннику. А быть может, старый одноглазый владыка мертвых воинов, что проносится по небу на восьминогом коне, вспомнил о неверном адепте, который предпочел его Солнцу, но навсегда оставил частицу своей крови в священной роще в тысячах миль на Запад.
   Молния, брошенная ли рукой Одноглазого, или просто ударившая с неба по капризу, ударила в слепого мертвеца. Тот вспыхнул и повалился на землю недвижимой тушей.
   Конрад расхохотался.
   Это был веселый и злой смех человека, который привык побеждать и верил в свою счастливую судьбу.
   - Солнце и сталь!!! - выкрикнул Конрад в бурю, в ночь, в Пустошь.
   Он жив еще.
   И не сломлен.
   Десятник Язир.
   В то утро, когда орошенная доджем Пустошь расцветала с такой скоростью, что рост цветов и деревьев был заметен на глаз, Конрад подумал, что самое трудное позади.
   Но он ошибался, и цветущая Пустошь оказалась местом не менее, а может быть и более опасным для жизни, чем Пустошь прокаленная Солнцем.
   В поднявшейся до уровня груди траве очень скоро поселились змеи толщиной в человеческую ногу, крысы размером с кошку и еще дюжины тварей, которым не было названий ни на одном языке. Все они бежали, скакали, прыгали, летели и ползли, иногда - одновременно. Все они кусались, царапались, плевались ядом, пробовали на зуб все встречное. Этот праздник жизни было интересно наблюдать, сидя на ветвях дерева, но стоило Конраду углубиться в траву всего на несколько десятков шагов, как он едва ли не пожалел о раскалённых камнях и сыпучем песке.
   Животный мир Пустоши был разнообразен. Объединяло всех только одно - твари были плотоядными. Не только животные, птицы и гады, но даже растения пробовали оторвать от Конрада кусок. К вечеру он совершенно выбился из сил, потому что почти непрерывно вынужден был молотить лезущих со всех сторон зверей обоими сторонами копья, бить их ногами, но все равно был множество раз укушен или оцарапан. Эти раны очень скоро начали воспаляться и чуть ли не на глазах превращались в форменные струпья. Конрад был зол, растерян и снова заболевал. Но горный кряж был все ближе. Его могут спасти только горы - понимал Даннаец. Лечь спать в траве значит обречь себя на скорую гибель.
   Он видел столь многое, что потом ему самому казалось, что половину он вообразил, когда лежал в лихорадке. Пустошь будто бы старалась каждое мгновение поразить его чем-то новым и убить новым, невиданным способом.
   Откуда появились бесчисленные твари, Конрад предпочитал не думать.
   Часть из них наверняка спали под песками и среди камней, дожидаясь благодатного дождя, часть могла принести с собой вода. Но откуда возникали огромные, больше самого большого слона животные, похожие на свиней, и в каких таких норах скрывались стаи гиеноподобных хищников, что с воем набрасывались на них и стремительно обгладывали до костей?
   Пустошь это не просто пустынные земли - напомнил себе Даннаец. Это врата Хаоса, это место оскверненное эманациями Тьмы. Здесь все не так, как в большом мире.
   Он видел змей длинной в сотню футов, видел как из луж и озер выползали плотоядные жабы, видел ветви деревьев и кустов, которые пили кровь из неосторожных зверей.
   Сам Конрад оставался цел лишь благодаря своей военной выучке и тому, что поглощенные едой, спариванием, размножением и странными жестокими играми, твари Пустоши не слишком старались попробовать на зуб неуступчивую дичь. Получив отпор, хищники обычно пускались наутек. Некоторых он убил. Их тела тут же разорвали сородичи.
   Он пробовал охотиться и убил одну тварь, похожую на свинью. Она рыла носом землю и ела коренья, значит, мясо ее не должно быть горьким на вкус, как у хищников.
   Но тут Даннайца ждала неудача.
   Он отрезал ногу зверя, думая на привале зажарить ее, но примерно через час, когда остановился отдохнуть, увидел, что его добыча уже кишит мухами.
   Пустошь быстро расцветала, но быстро и умирала.
   Однако, Конрад понимал, что несмотря на всю его силу и хорошее оружие, ночь на открытой местности его прикончит.
   Он успел выйти к первым скалам еще до наступления темноты. Это был лабиринт из разбитых, сломанных какой-то исполинской силой глыб, которые стояли, подобно частоколу.
   Самые большие из скал высились на добрую сотню футов. Маленькие были не больше тридцати футов в высоту. Камень был черным. Земля вокруг была голой. Даже безумное буйство жизни, что охватило Пустошь после дождя, не в силах было преодолеть мрачную силу разрешения и жестокую ауру смерти, которой веяло от острых скал. Спасение ли в этих скалах, или гибель?
   У Конрада все равно не было иного пути, кроме как вперед.
   Он ступил в тень скал, и некоторое время упрямо продолжал идти на юг, но очень скоро горы, в которых он думал найти убежище от Пустоши, обратились против него. Внезапно и очень сильно начала болеть голова. Сознание стало путаться. Перед глазами плыли картины одна отвратительнее другой. Нечестивые ритуалы, богохульные оргии в которых люди и человекоподобные змеи сношались с чем-то уже совсем немыслимым, кровавые пиры и жертвоприношения.
   У Конрада пошла кровь из носа и вот-вот готова была пойти кровь из ушей. В голове его будто стучал огромный молот, но этот молот не мог заглушить свистящий шепот, на неизвестном языке обещавший ему немыслимые наслаждения и бессмертие. Он не знал этого языка, но слова сами просачивались в сознание. Конрад гнал эти голоса от себя, он то молился, то распевал непристойные солдатские песни. Но если с голосами еще можно было жить, то боль постепенно становилась невыносимой.
   Не прошло и часа, как он повернул назад. Конрад почти бежал. В спину ему неслись смех и все тот же свистящий шепот.
   Он расположился на ночлег у подножия черных скал. С одной стороны ревела и бушевала Пустошь, с другой пели свои песни мертвые. Теперь Конрад уже знал их и понимал их. Они умерли тысячи лет назад и остались заточены в месте своей смерти. Тысячи лет без возможности уйти, без новых впечатлений, без новых чувств и мыслей. Тысячи лет остановившиеся в том дне, когда Океан поднялся против Эребии. Они все были безумны. Безумны так, как могут сойти с ума только мертвые. Они алкали новой жизни. Новой плоти. Новой крови.
   Но на самом деле они не могли причинить Даннайцу вреда. Сильный характер спасал Конрада от попыток теней поселиться в его голове. Он все меньше внимания обращал на них теперь. Конрад нарубил веток, часть из которых пробовали кусать его за руки и хотели вырвать меч. Но как только Конрад отнес их к скале, ветви тут же высохли и стали хрупкими, будто пролежали на солнце несколько месяцев.
   Даннаец развел костер. Ужин его состоял по большей части из дождевой воды и ягод, похожих на фиги, так что спать пришлось ложиться голодным. Пока это не было проблемой. Слабеть от голода он начнет позже. Конрад спал чутким, прерывистым сном, то и дело, просыпаясь, что бы подбросить в огонь еще сухих веток. Рука его все время сна покоилась на рукояти копья. Но уже второй день боги Пустоши были милосердны к чужаку. Хищные звери не вышли из высокой травы, что бы напасть на спящего одинокого человека.
   Конраду снилась Эсме. Снились ее черные волосы, ее смех, снилось, как она танцевала у костра, там, в далеком Львином Сердце. Он проснулся печальным и потерянным. Костер уже давно прогорел, и наступало время утренней росы и прохлады.
   Конрад поднял лицо к небу, к гаснущим звездам и уходящим лунам. Неожиданно его охватила такая тоска и печаль, что если бы не выдержка, которой оставался верен даже наедине с собой, рыцарь заплакал бы. Он потерял всех своих товарищей и союзников. Он один среди Пустоши, в которой враждебен каждый камень. Он далеко от любимой, далеко от знакомого мира, совсем один, затерянный в травяном море расцветшей Пустоши.
   Но взошло Солнце, и с его первыми лучами Конрад уже был на ногах.
   Какая бы печаль ни точила его сердце, у него все еще была миссия. Без карты, без малейшего знания местности он шел, ориентируясь лишь по небесным светилам, на Юго-Восток.
   Он шел вдоль скал, не решаясь больше переходить призрачную границу.
   Пустошь все так же цвела. Воды, что принесла буря должно хватить на несколько недель, потом Солнце вновь возьмет свое.
   Конрад часто задавал себе вопрос, как Нэтоку удалось привести из Пустоши такую орду, если до сих пор ему не встретился ни один иаджудж. Не то, что бы он мечтал о встрече со стервятниками, просто как этот безлюдный край мог породить огромную армию? Или Пустошь столь огромна, что ему еще не встретился ни один кочевой клан, ни одна стоянка, или же эта местность считается столь опасной, что даже иаджудж не решаются кочевать тут?
   Примерно в полдень ветер донес до его носа запах жарящегося мяса. Конрад нырнул подальше в траву. К опасностям, которые несла Пустошь он уже привык , а впереди была новая, неизвестная.
   Иаджудж было четверо. Они сидели у небольшого костра, на котором жарили мясо. Конрад так привык видеть их людоедами, что почти удивился, когда увидел, что туша принадлежит животному вроде козы или маленькой антилопы.
   Четверо. Четыре маленьких, низкорослых стервятников против хорошо вооруженного васканского рыцаря. Конрад мог бы пройти мимо. Но ему нужно было это мясо. И он ненавидел иаджудж. Всех скопом и каждого в отдельности. Они все были виновны. Они погубили его людей. Они заставили их рвать собственную плоть зубами, они превратили гордых всадников Сияющего Ирама и несгибаемых рыцарей Солнца в смеющихся идиотов, перегрызавших друг другу глотки. Они штурмовали Львиное Сердце, от их рук пало много отважных воинов.
   Видимо здесь, в краю, который обходили стороной даже кочевые тропы иаджудж, стервятники расслабились, не ожидали нападения.
   Копье Конрада пропело в воздухе и пронзило затылок одного из них.
   Трое почти мгновенно вскочили, вытаскивая кривые мечи, но Конрад не дал им шансов.
   Первая же вооруженная рука упала оземь, все еще сжимая оружие. Второго противника Даннаец с такой силой ударил щитом в лицо, что он упал без сознания. Последний успел обменяться лишь парой ударов, третий удар рыцаря нашел брешь в обороне противника и пронзил узкую грудь стервятника.
   Конрад вонзил меч в живот врага, что был оглушен щитом.
   Иаджудж, которого он лишил руки, корчился на земле. Он издавал какие-то странные звуки. До Конрада не сразу дошло, что это смех.
   Осторожно, не опуская меча, опасаясь вероломного нападения, Конрад ногой перевернул раненого. Теперь ему ясна была причина истеричного смеха иаджуджа. Второй руки у него уже не было, ее заменял уродливый протез, привязанный к предплечью веревкой.
   - Это поистине смешно, солнцепоклонник! - сказал иаджудж по-имадийски. Конрад опешил.
   - Ты говоришь? - недоверчиво спросил он, понимая, как глупо это звучит.
   - Да что мне, рычать что ли? Я же человек, а не шакал какой-нибудь! - простонал раненый.
   - Человек? Что привело тебя в Пустошь?
   При мысли, что он мог искалечить своего товарища по несчастью, Конрад содрогнулся.
   - Проклятье, убей меня, или помоги мне, если хочешь услышать эту полную боли и печали историю.
   Конрад перетянул веревкой страшную рану иаджуджа, или того, кого он принимал за иаджуджа. Помог ему сесть, опираясь спиной на тюки.
   - Мы искали тебя, рыцарь Солнца.
   У иаджуджа было худое, до черноты загорелое лицо, но, сколько Конрад ни вглядывался в него, он не мог увидеть ничего странного, нечеловеческого.
   - Что смотришь? - догадался калека. - Ищешь клыки и шакальи уши? Нет их у меня, не успел обзавестись. Меня зовут Язир, и несколько лет назад я был десятником в армии его божественного величества Хайдара, пусть лопнет его печенка! Там-то я и лишился вот этой руки. - кривясь от боли и гнева Язир потряс перед собой неуклюжим протезом.
   - Так ты перебежчик. Изменник.
   - Можно и так сказать, северянин. Да вот только после того, что божественный Хайдар и его люди со мной сотворили, я предпочел назвать себя сыном Пустоши и поцеловать плащ Нэтока. Тоже божественного, ха. Богов развелось в этом мире, доложу я тебе.
   Язир зло плюнул.
   - Руку мне не в бою оттяпали. Отрубили за то, что я якобы украл у мастера дорогую камею.
   - А ты украл?
   - Украл. Мой сын был болен, нужны были деньги на лечение, а казна платила нам ровно столько, что бы свести концы с концами. Что ты на этот скажешь, солнцепоклонник?
   - Мир несправедлив, Язир. Тот мастер, которого ты обокрал, тоже должен кормить своих сыновей, а ведь наверняка он взял материал у заказчика и часть денег за работу вперед.
   Язир снова плюнул.
   - Ловко ты говоришь. Дерешься тоже хорошо. Только Пустошь тебя все равно сожрет и переварит.
   - Пока что ей это не удалось.
   Конрад отрезал кусок мяса от жарящейся туши. В желудке у него ворчало от голода.
   - Пока что я жру Пустошь. - сказал он, впиваясь в мясо зубами.
   - Дай время, дай только время. - Язир глядел на Конрада с ненавистью.
   - Тебя-то что принесло в Ирам, воевать за Хайдара? Ты же из Сынов Солнца, вы враги с нашими огнепоклонниками?
   - Перед лицом врага иного рода стоит забыть о некоторых религиозных разногласиях. - пожал плечами Конрад, продолжая есть.
   - И то верно. Мы тоже, поклонялись кто Хастуру, кто Ползущему Хаосу, кто Великому Змею Ктуну, кто Неименуемому, а кто и богам, что были прежде. Воевали между собой. Но Нэток повел нас на Север. Нэток полубог. Не как Хайдар, который просто старый пьяница на золотых подушках. Нэток умеет повелевать жизнью, смертью и временем. Он обещал мне новую руку. Он может вернуть ее.
   Язир сбился со своей патетичной речи, посмотрел на оба обрубка.
   - Да только что теперь о том говорить...
   - Вы искали меня. Почему?
   - Почему я должен отвечать на твои вопросы?
   - А почему бы и нет?
   - Я ведь могу и солгать.
   - Можешь.
   Если бы взгляды могли убивать, то под полным тяжелой ненависти взглядом Язира Конрад должен был пасть замертво и обратиться в прах.
   - Наши вожди сказали, что ты опасен. Что тот, кто сумел выжить в ущелье - необычный человек, а рожденный от крови дракона. Нэток все видит. Не в пламени, как имадийские фигляры, а на самом деле видит. Он видел тебя. Знает, что ты идешь к местам силы. Он послал нас поймать тебя.
   - Скольких вас?
   - Не знаю. Может быть дюжину, может быть сотню. Он не отчитывается перед нами в своих планах.
   - Ты словоохотлив, Язир.
   - Тяну время. Даже не знаю, что со мной теперь будет. Сквозь Пламя мне уже не пройти. А вечность лежать в яме со змеями я не хочу.
   - Нэток знает, что я иду к руинам Эребии?
   - Да.
   Конрад продолжал жарить мясо. Жареное не должно сгнить так быстро. Хотя бы пару дней должно продержаться.
   - Ты знаешь, что там, на руинах?
   - Нет. Только Нэток знает. Только он смог вернуться.
   Конрад вытер нож о рукав. Есть что-то неприличное в том, что бы резать врага ножом, с которого стекает скворчащее сало.
   Даннаец встал. На лице ясно были видны его сомнения.
   - Если ты останешься жить, то все расскажешь своим о нашей встрече?
   - Да. - кивнул Язир.
   Оба молчали.
   - Если бы у тебя была хотя бы одна рука... - начал Конрад.
   - Ты дал бы мне меч, и я умер в честном бою. - закончил за него Язир. - Но у меня нет этой руки. Да я все равно не жилец. Мы дети Пустоши не слишком заботимся о раненых и увечных.
   - Встать на колени. Так будет быстро и просто.
   Язир с великим трудом выпрямился.
   - Солнце и Сталь! - шепнул Конрад де Фер и первый раз в жизни убил безоружного.
  
  
   Кожелицый.
   На него вели охоту десять дней. Десять дней его гнали как зверя, гнали через пески и через болота, гнали по горам и по каменистым пустошам, через непролазные леса и солончаки. Конрад почти не ел, спал считанные часы, все время проводя на бегу. Но потом роли сменились. Уже не иаджудж гнали его. Они стали бояться. Огромный северянин появлялся, словно из-под земли, бил насмерть и снова исчезал. Конрад стал сродни Пустоши. Солнце опалило его кожу, и она стала почти такой же темной, как у стервятников. Он научился находить воду и научился экономить ее целыми днями. Он теперь спал в полдень и бодрствовал в полночь.
   Отряд иаджудж таял. Сначала их было две дюжины, но потом копье и стрелы Конрада, топи и разломы в земле собрали щедрую жатву.
   Конрад научился различать иаджуджей. Служившие Нэтоку могли принадлежать к самым разным племенам. Что бы узнавать своих, они перевязывали голову или руку желтыми лентами, желтыми, потому желтый - священный цвет Всадника, Скачущего с Бурей, того, чьим воплощением считали Нэтока.
   Но были и другие племена. Слишком дикие, что бы их можно было позвать в священный поход, слишком гордые, что бы их можно было завоевать. Они продолжали жить своей странной и дикой жизнью в глубине Пустоши, равнодушные к призывам новоявленного полубога.
   Конрад заманил своих преследователей под стрелы и копья маленького лесного клана, члены которого больше напоминали неожиданно научившихся стоять на двух ногах обезьян, чем иаджудж севера, которые были порой неотличимы от эромов.
   Ради этого он днем, когда обезьянолюди спали, подкрался к их деревне и убил двоих стрелами, которые взял с трупов своих преследователей.
   Так Конрад де Фер впервые в жизни убил беззащитных, не готовых к бою.
   В яростной схватке, закипевшей в лагере воинов Нэтока, куда нагрянули за местью лесовики, полегли все воины с обеих сторон. Раненых Конрад добивал сам, перерезая им глотки. Раньше он убивал бы, пронзая вену, что бы жертва умерла, истекая кровью. Теперь он перерезал гортань, оставляя иаджудж корчится в попытках втянуть в легкие воздух.
   После убийства Язира он предал убитого земле и полдня провел в молитвах, стараясь очистить себя от неправедно пролитой крови. Это стоило ему половины дня и чуть не стоило жизни. Чуть не обрекло на провал всю его миссию.
   Сейчас он не стал хоронить убитых. Их было слишком много, и теперь ему было все равно.
   Он не посвятил убитых своей рукой Солнцу. Даже Солнце здесь было чужим, злым и враждебным.
   Конрад повернул на Восток.
   Местность становилась все суше, превращаясь в засушливую степь. То там, то тут встречались шляхи. Видны были следы перегона огромных стад коз и овец. Так же нередко Конраду попадались и следы расправ и жестоких, хоть и маленьких стычек. Иаджудж невероятно жестоко истязали попавших в плен врагов.
   Однажды он весь день пролежал в небольшой нише, боясь лишний раз пошевелиться, пока мимо тянулся кочующий клан.
   Так Конрад стал первым человеком Запада, что за многие века увидел вблизи Кожелицых.
   То были рослые, сухощавые создания. Тела их как будто ничем не отличались от обычных человеческих. Они носили одежду из грубой шерсти и кожи, некоторые были облачены в доспехи их бронзы, дерева и кости. Кривые мечи, длинные копья, боевые топоры и молоты выглядели искусно сработанными.
   С головы Кожелицых спадали длинные, заплетенные в тонкие косы волосы.
   Но лиц их Конрад не видел. Лицо каждому заменяла жуткая маска - лицо, срезанное с убитого. Такую маску, как потом узнал Даннаец, надо было обновлять раз в Луну.
   Некоторые маски были совсем свежими, с каплями алой крови.
   Другие были уже старыми, съёжившимся от жары и пыли.
   На глаз Конрад насчитал не меньше трех тысяч Кожелицых. В Ираме говорили, что это племя отличается такой свирепостью и воинственностью, что его боятся даже Змеиные Шкуры. Так же Кожелицым приписывали огромную численность, говорили, что их пятьдесят тысяч, но это едва ли могло быть правдой, где раз в Луну взять пятьдесят тысяч лиц, что бы содрать их?
   Это была не просто кочевка. Рядом со знаменами вождей Конрад увидел желтое знамя Нэтока. Пока истерическое возбуждение и религиозный экстаз еще не успели в полной мере овладеть Кожелицыми, они больше повиновались своим вождям, чем посланцам пустынного полубога.
   Ночью, когда Кожелицые расположились на ночлег, Конрад подобрался близко к их огромному лагерю. Оттуда носилась визгливая музыка, отдаленно и извращенно напоминающая изысканные мотивы, которыми услаждали слух имадийцы. Отчего-то эта музыка резанула Конрада по сердцу. Она снова напомнила ему о Львином Сердце, об Эсме, о пирах в тени садов.
   Как недавно и давно это было, и война напоминала турнир, и победа казалась близкой, и душа и тело его еще не были так запятнаны Пустошью. Он уходил на войну наивным рыцарем, который думал, что все будет как в Альхамбре, где победители усаживали побежденных за стол, и где Конрада отпустили из плена просто потому, что помнили его собственное милосердие к врагу.
   Конрад лежал, вжимаясь в каменистую землю, хотя сейчас в этом может быть, и не было никакой необходимости, слушал крики, визги и вой иаджудж, слушал свирепую какофонию, которую они извлекали из костяных дудочек и тосковал. Тосковал по любимой женщине и по утраченной чистоте души.
   Но его меланхолии не суждено было продлиться долго.
   До уха Конрада донесся шепот. Вздрогнув от неожиданности, Конрад повернул голову и в лунном свете увидел, как по направлению к лагерю скользят несколько десятков хищно сгорбленных фигур. Иногда они шли, иногда падали на четвереньки, иногда ползли по земле. Это зависело от того, выглядывает ли луна из-за облаков, или прячется за ними.
   Была ночь Одной Луны. Вторая скрылась за сестрой. В такие ночи на севере верили в пробуждение мертвых. Иаджудж из племени Кожелицых в такие ночи выходили на охоту за новыми масками.
   Конрад не мог знать, что племя разделилось на две половины, одна из которых признала Нэтока воплощением Всадника в Желтом и пошла за ним тропой крови, а вторая решила хранить верность дедовским обычаям и ждать возвращения Великого Безликого, того, в честь которого они некогда сняли свои лица и заменили их кожей врагов.
   Когда Великий вернется, они обретут свои истинные лица.
   Сейчас Кожелицые Старого Завета шли в своем истинном зловещем облике.
   На лицах их не было масок. У них как будто вовсе не было лиц. Конрад увидел, что скрывают варварские маски Кожелицых. У воинов этого племени еще при жизни были срезаны губы и носы. Голые зубы, кажущиеся сейчас невероятно длинными, блестели в свете луны. Оружие было готово для нападения. Конрад лежал, все так же вжимаясь в землю, глядя то в одну, то в другую сторону. У него есть только минута, что бы принять какое-то решение. Потом идущий впереди иаджудж заметит его, просто наступив ему на голову.
   Иаджудж навис над ним. На мгновение он растерялся, не понимая, кто перед ним, свой лазутчик, ушедший вперед, часовой врага или же кто-то еще. Он казался огромным, и скорее всего, ростом с самого Конрада. Среди обычно малорослых и сухощавых обитателей Пустоши оба показались бы настоящими гигантами.
   Как и у остальных Кожелицых у великана не было губ и носа. То, что было лицом, покрывали борозды шрамов, оставленных ранами, которые наносили таким образом, что бы они зажили максимально уродливыми бороздами.
   Конрад схватил чудовище за длинные волосы, рванул на себя, вонзая кинжал в живот.
   Некоторое время монстр дергался в агонии, но не издал ни звука. Когда он испустил дух, Конрад понял почему. У Кожелицего не было языка.
   Из вспоротого живота хлынуло отвратительное зловоние. Сородичи убитого им Кожелицего приближались, обмениваясь свистами и рыками.
   Кожелицые Старого Завета были крепки в вере и удалили себе языки и повредили голосовые связки.
   Конрад заполз под труп, скорчился замер. Шанс был только на то, что все решат, будто в схватке погибли оба.
   Мимо одно за другим проползали, пробегали на четвереньках безликие, безгласые монстры.
   Конрад лежал и не смел даже сделать лишнего вдоха.
   Когда последний из безликих ушел вперед, Конрад вылез из-под источающего зловоние тела и вонзил нож под нижнюю челюсть убитого, делая первый надрез.
   Так Конрад де Фер первый раз в жизни надругался над телом убитого врага.
   Конрад сорвал с иаджуджа лицо и скальп. От липкого прикосновения кровавой кожи его мутило. В нос бил запах свежей крови и мяса.
   И речи не шло о том, что бы присоединиться к одной из сторон. Кожелицые мгновенно опознают его как чужака. Но теперь у него была личина для жизни в Пустоши. Конрад раздел убитого. Его верно послужившая одежда была брошена в траву. Через некоторое время он выглядел как Кожелицый Старого Завета. Вблизи можно было бы разглядеть, что у него на месте нос и губы, но кто в Пустоши посмеет глядеть не то, что под маску, а просто в глаза Кожелицему, особенно если тот огромного роста и силы?
   В лагере воцарился кровавый хаос, резня и грабеж. Застав соплеменников врасплох воины Старого Завета кромсали их направо и налево, пользуясь сонным, беспомощным состоянием большинства, которое было пьяно и утомлено ночными бдениями.
   Конрад прошел через лагерь, оставляя за собой сплошную полосу опустошения. Он рубил, резал и колол, не обращая внимания то, к какому клану принадлежит его враг. Запах крови был нестерпим. Он сводил с ума. Видимо с кожей убитого Конрад приобрел и часть кровожадности иаджуджа. Эта мысль испугала его. Навстречу то и дело выскакивали из шатров или вываливались будто бы из ниоткуда вооруженные, истошно орущие Кожелицые. Конрад рубил их наотмашь. Он прорвался к стойлам для животных. Это были и не лошади и не верблюды, а неведомые твари, больше похожие на исполинских козлов. Конрад схватил за гриву самого крупного, такого, что бы смог унести его. Зверь ревел, бил копытами, но де Фер не зря считался одним из лучших всадников во всей Империи. Несколько страшных ударов рукоятью меча, от которых у козлорогого скакуна помутилось в голове и стали подкашиваться ноги, смирили буйный нрав животного. Конрад выволочил упирающегося, оглушенного зверя из-за ограды. Саму ограду они во время борьбы в нескольких местах сломали и опрокинули, и теперь животные с отвратительным ревом стали разбегаться во все стороны, наводя еще больше хаоса в рядах сражающихся.
   Конрад за рога пригнул голову зверя к земле и еще раз ударил его в ухо. Козлорог в последний раз дернулся и как будто затих, смиряясь с силой, большей, чем его собственная.
   Конрад заставил животное лечь - он видел, как это проделывали Кожелицые, закрепил на спине козлорогого седло, как мог, взнуздал свирепо лязгающего огромными зубами зверя. Всякую попытку сопротивления Даннаец вновь и вновь гасил тяжелыми ударами. Голова размером больше лошадиной, украшенная трехфутовыми кривыми рогами, моталась со стороны в сторону.
   Конрад взобрался на спину зверя. Тот вскочил, яростно забил ногами, стал то становиться на дыбы, то взбыркивать задними ногами, стараясь сбросить непрошенного всадника.
   Конрад держался на спине скакуна как влитой. В свое время он довольно объездил диких жеребцов из Нижней Васкании, так что удивить его сноровистым зверем было трудно. Вот огромные рога, которыми "конь" пытался сбросить его со спины были внове. Вокруг кипел бой, никто не обращал на них внимания. Конрад сумел, наконец, смирить сопротивление зверя, до крови раздирая ему пасть удилами, непрерывно осыпая голову ударами.
   Среди зарева пожара (там и здесь воины Старого Завета поджигали палатки и телеги врага), среди отчаянно сражающихся друг с другом Кожелицых, Конрад де Фер сумел подчинить себе чужого скакуна.
   Он вырвался из лагеря, топча иаджудж раздвоенными копытами козлорогого, рубя с седла своим длинным тяжелым мечом.
   На открытой местности Даннаец, захлебываясь ударившим в рот свежим ночным воздухом, погнал монстра на Восток, к начинающему алеть горизонту.
   Он гнал зверя, пока тот не стал дышать с тяжелым хрипом, а стан Кожелицых остался где-то далеко, не меньше чем в пяти милях позади.
   Когда позже Конрада спрашивали о самых прекрасных впечатлениях в его жизни, он не без внутренней борьбы, называл эту безумную скачку на восход, под угасающими звездами Пустоши, на звере, чья сила и выносливость превосходила все мыслимое и немыслимое.
   Будь Конрад чуть менее умелым наездником, он бы дюжину раз погиб, выпав из седла на скаку, разбился вдребезги о каменистую землю. Но Конрад держался крепко. Мимо проносились острые как ножи скалы, обнаженные ребра земли, из-под копыт козлорогого скакуна летели мелкие камни. В предрассветной мгле Пустошь жила своей жуткой, невероятной жизнью. Скачку Конрада сопровождал вой, свист, уханье и плач тварей, которые жили среди песка и камней, в низкорослых перелесках и жестких колючих кустарниках. Чьи-то крылья прохлопали в воздухе около его лица. Чьи-то глаза горели в темноте, на уровне его глаз.
   Восторг, охвативший Конрада, был столь силен, что ему теснило в груди, он будто забывал сделать следующий вдох.
   Пустошь приняла его к себе. Теперь он был не просто чужаком, пытающимся выжить в ее чреве, теперь он и сам был отчасти сын Пустоши.
   Но он все еще был Сыном Солнца, и у него была миссия.
   Горячка стала спадать. Конрад замедлил ход своего скакуна, который теперь уже повиновался ему беспрекословно.
   Когда наступило утро, Конрад повернул на Юг.
   Через несколько часов езды по раскаленному камню Даннаец, страдавший от жажды и загустевшей крови, что покрывала его лицо, голову и руки, в плавящемся, раскаленном воздухе увидел то, что сначала принял за мираж. Но чем ближе он подъезжал, тем больше уверялся, что колонны из белого камня, устремившиеся на десятки футов в небо, зеленая вязь кустов, плюща и низкорослых деревьев - реальны.
   Это был оазис, один из тех островков рая среди ада Пустоши, которые так манили к себе иаджудж. Конрад опасался засады. Неужели столь благодатный край - безлюден?
   Чем ближе он подъезжал, тем больше замечал странностей в архитектуре огромного здания. Что-то в нем было неправильным. Он даже не понимал, какие руки и при каких условиях могли бы возвести столь причудливые очертания. Линии словно плыли, расползались, перетекали одна в другую, ни одного прямого угла, равно как и никакого другого угла.
   Здание, загадку руин, которого Конрад пытался разгадать, было огромным. Самые большие колонны возвышались на сотню футов. Между некоторыми колоннами все еще лежали поперечные балки. Крыша осыпалась очень давно, ее останки уже обратились в труху и поросли травой и кустарником, но другие сооружения были еще целы. Например - возвышенность в центре. Это было что-то вроде пирамиды со стертыми от древности ступенями.
   Должно быть это руины храма - догадался Конрад. А эта штука посередине - алтарь.
   Каким же божествам здесь поклонялись, и почему сейчас храм обращается в руины, а оазис остается необжитым?
   Но сейчас Конраду было не до тонкостей зодчества, тайн истории и загадок иаджудж. Он страдал от жажды. Здесь есть растительность, значит, есть вода - понимал Даннаец, уже многое знавший о Пустоши. Надо вдоволь напиться, набрать воды про запас, напоить своего скакуна и дать ему поесть. А потом придумать какой-то более разумный план, чем рыскать по Пустоши вслепую, рубя всех, кто встретится.
   Конрад отыскал глубокий колодец, к краю которого была привязана веревка. Значит иаджудж не только знают об этом месте, но и регулярно его посещают - догадался Даннаец. Вокруг колодца было разбросано множество костей. Видимо пировали прямо здесь, у воды. Часть костей были человеческими. Обыденный каннибализм иаджудж не переставал повергать Конрада в ужас. Разумеется, он слышал истории, когда доведенные голодом до отчаяния, к людоедству прибегали и люди из большого мира. Но в Пустоши просто каждого иноплеменника рассматривали как возможный обед. Одним только голодом это было не объяснить. Конрад убил много иаджудж, а поговорил за все время только с Язиром, который к тому же не был истинным сыном Пустоши. Что бы победить врага надо знать, как он мыслит.
   А еще надо лучше уметь драться!
   Конрад усмехнулся при мысли об этом.
   Он давно уже снял свою зловещую маску, и сейчас она сушилась на камнях. Он надеялся, что когда маска подсохнет, ему будет проще, морально и физически, носить ее. Без маски он превратится в чужака. Сейчас он - Кожелицый Старого Завета.
   Откуда же я знаю про Старый Завет? - спросил себя Конрад. Никто не рассказывал мне об этом. Неужели Пустошь начала говорить со мной?:
   Он напился вдоволь воды. Вода в колодце была прохладной и чистой. Он пил, пока ему не стало дурно. Потом дал напиться козлорогому. Зверь вел себя совершенно спокойно. Конрад знал, что некоторые иаджудж ездят на плотоядных зверях, но козлорогий, несмотря на зловещую внешность, все же принялся жевать листья и ветки.
   В тени огромных колонн, среди кустов и деревьев, Пустошь не казалась уже такой зловещей, не была земной преисподней. Конрад сжевал последние ломти вяленой козлятины, которые были в его мешке. Пора опять позаботиться о пропитании. К оазису неминуемо придут козы или иные копытные.
   Конрад спутал ноги своего скакуна, лег в тень и уснул. К вечеру он проснулся полным сил, только лишь очень голодным. Он никогда не был умелым охотником, в отличие от многих своих товарищей, которые целыми днями могли гонять зверя по лесам и полям. Пустошь кишела дичью, но дичь эта была столь проворна и опасна, что даже более ловкий охотник испытал бы проблемы с ней.
   Конрад пожалел, что не угнал еще одного козлорогого, того можно было бы зарезать и съесть, но возиться с непокорным животным было бы смертельно опасно.
   Полночи Даннаец провел в бесплодных попытках поразить камнем газелей, которые объедали листья. Но после нескольких неудачных попыток Конрад распугал робких животных, и они перестали подходить близко. Муки голода становились все сильнее.
   Не хватало только околеть с голоду! - зло думал Даннаец.
   Конрад решил набрать еще воды. Была ночь одной Луны, но небо оставалось столь ясным, а чужие звезды Пустоши светили столь ярко, что видимость была немногим хуже, чем пасмурным днем.
   Конрад сбросил мех в колодец, и потянул его на себя. Что-то держало мех. Конрад выбранился. Не хватало только лишиться своего меха для животворящей влаги. В Пустоши он и дня не протянет без него. За что же мог зацепиться мех там, внизу, ведь днем он беспрепятственно его вытащил?
   Конрад осторожно потянул веревку еще раз. Теперь мех как будто поддался. Конрад приложил чуть больше усилий. Осторожно вытянув бурдюк наверх, он разразился площадной бранью. Мех был не то разорван, не и вовсе прокушен.
   -Проклятье! Проклятье! Проклятье! Будьте вы все прокляты до седьмого колена! - накликав гнев богов на неведомых тварей из колодца, Конрад пошел прочь, думая о том, как починить драгоценный сосуд. Мысли его были заняты только этим, но какое-то чутье предупредило васканца о новой опасности. Он резко повернулся, привычным движением вытаскивая меч.
   Волосы на затылке его зашевелились.
   Из черной дыры колодца под свет звезд выбиралась какая-то мерзкая тварь, в которой сочетались черты человека, рыбы и жабы. Конрад лишь мгновение оторопело смотрел на выпученные глаза без век, широкий рот, полный мелких острых зубов, перепончатые руки и подобие плавника на спине существа. В следующий миг он прыгнул вперед и ударил, раскраивая череп невозможной твари. Существо умерло молча, быть может, оно вовсе не умело издавать никаких звуков, и повалилось обратно в глубину колодца.
   Да что же это такое!?!?! Неужели теперь он обречен пить воду, смешанную с кровью и трупным ядом этой твари?!?!? Отчаяние и гнев боролись в могучей груди Даннайца. Теперь он понял все. И необитаемый оазис, и кости, разбросанные вокруг колодца, и странная архитектура руин - все имело под собой одну причину.
   Он в своих странствиях забрел так далеко на Восток, что оказался в той части Пустоши, что возникла, когда дно Океана поднялось вверх, образовав новую сушу.
   Глубоководные возвели этот храм под водой, потому он так странно выглядит.
   Одно чудовище, а быть может и несколько, сумели выжить в глубоком колодце, приспособиться к пресной воде, и веками по ночам выбирались на поверхность что бы охотиться.
   По легендам Глубоководные живут веками и тысячелетиями. Быть может он убил тварь, которая помнила Крах Эребии?
   Жуткая древность, о которой во внешнем мире знали только по легендам и страшным сказкам, в Пустоши жила, была повседневной реальностью. Кого ему еще предстоит встретить?!
   Конрад перевязал бурдюк ниже разрыва. У него все еще было около галлона воды. Хватит продержаться до следующего источника.
   Конрад распутал ноги козлорога и помчался в ночь, подальше от проклятого храма.
   Он не знал, и не хотел бы знать, что там, в сырой и прохладной глубине под руинами, рыбоглазые существа, что были одновременно и детьми, и женами, и обычным повседневным обедом своего древнего как мир, могучего патриарха, сейчас оплакивали смерть главы семьи в лишенных слов протяжных песнях, жутких, но завораживающих.
   Оплакивая павшего, они вкушали его плоть. Они съели его не от голода. В туннелях еще жили обреченные на смерть волосатые существа, которых патриарх когда-то принес с поверхности, такие же двуногие и двурукие, как Дети Дагона, но краткоживущие и слабые.
   Они съели его, отдавая дань почтения своему вожаку.
   А потом единственный уцелевший мужчина клана, которого несколько десятилетий назад мать спрятала от гнева патриарха в самом дальнем, самом темном, еще хранившем божественную соленую воду Океана, туннеле, по очереди возлег с каждой из плакальщиц. Он был силен и полон энергии. Его семя освежит застоявшуюся кровь племени.
   Но Конрад де Фер, который сам того не зная, изменил до неузнаваемости жизнь племени, был уже далеко.
   Через два дня, когда у него от голода уже начало кружиться в голове, Конрад все-таки сумел убить похожее на тощую свинью существо. Он устроил себе форменный пир, а останки мяса завялил на камнях.
   Цветочный Король.
   С каждым днем Конрад все больше сживался с Пустошью. Он начал видеть ее зловещую красоту. В Пустоши все было не тем, чем казалось, все плыло и менялось, иногда прямо на глазах. В раскаленном, плывущем воздухе возникали и исчезали странные силуэты. Ночью в небе и среди скал полыхали огни. Конрад слушал песни Пустоши. Пустошь была живой. И разумной. Это был разум, не имевший ничего общего с человеческим, но это был разум. Разум текущих со скоростью ветра песков, разум камней, разум раскалывающих скалы деревьев.
   Пустошь иногда напоминала обычную засушливую степь, похожую на северные провинции Аль-Имад, а иногда - пейзажи, что мы видим только во сне.
   Наверное, когда-то, в прошлых жизнях я был сыном Пустоши - думал Конрад.
   Слишком уж легко я привык к ней.
   Он все еще избегал встречных иаджудж, прятался и от больших караванов и от маленьких групп пустынников.
   Он видел все больше племен, и все меньше их понимал. Чем дальше на юг, тем меньше сходства с людьми. Что же будет там, у руин старой Эребии, там, где Нэток умер и восстал?
   Что там? Царство хаоса из пляшущих огней или что-то другое, непонятное, непредставимое?
   Конрад нагнал в степи одинокого иаджуджа, который скакал куда-то на тощем маленьком верблюде, убил стервятника и снял его лицо. Хотя он каждый день начинал и заканчивал молитвами Солнцу и по--прежнему шел на Юг, что бы отыскать источник силы Нэтока, Пустошь начала его самого превращать в иаджуджа.
   Он исхудал, и кожа его не просто потемнела, а почернела на палящем Солнце. Он привык к просторному халату и шароварам, а козлорогий казался ему более удобным для езды, чем обычный конь.
   Появись я даже без маски из лица, просто в этой одежде среди людей большого мира, они примут меня за стервятника. Я и есть стервятник.
   Однажды, передвигаясь ночью, он наткнулся на двух иаджудж. Стервятники сидели у костра и жарили свой ужин. Это бы иаджудж из племени Змеиных Шкур. Они вспороли ему живот и сейчас поджаривали на углях куски печени и почки. Запах стоял одуряюще прекрасный. Сотрапезники принадлежали к разным кланам, это было удивительно, но сейчас было удивительное время для Пустоши. Увидев, что Кожелицый один и как будто не собирается нападать, они сделали приглашающие жесты. Слишком далеко от родных кочевий, слишком далеко от клановой вражды и верности старым клятвам. Конрад откуда-то знал, что они паломники. Как и он сам, эти двое, Сын Гиены и Скачущий С Ветром искали Старую Эребию, искали место, где обычный козопас из ничтожного племени Сломанных Ножей стал полубогом.
   Он теперь много знал о Пустоши, больше, чем слышал в Ираме, и должно быть больше, чем любой из живущих.
   Ночами он разговаривал с лицом убитого.
   Того Кожелицого, чье лицо он примерил ночью одной Луны звали Галиб и он был первым бойцом своего клана. Галиб рассказал ему о том, как жил. Пока Конрад носил его лицо, душа Галиба оставалась неупокоенной. Конрад бросил его лицо на камни, и видел как то, что было Галибом, утащил вислоухий шакал. Отправился ли теперь Галиб в рай для иаджудж или все еще бродит призраком по Пустоши?
   Паломники протянули ему кусок печени. Конрад принял дар одной рукой, а второй ударил Сына Гиены ножом в сердце. Он был мертв прежде, чем упал. Скачущий С Ветром вскочил, занося для удара кривой меч, но Конрад кованым наручем отбросил его удар в сторону, вонзил нож в пах иаджуджа и рванул вверх, распарывая живот до самой груди.
   Он бросил раненого умирать и поскакал дальше, как можно дальше от каннибальской трапезы.
   На следующий день он встретил еще троих иаджуджей. В этой безлюдной местности стервятники перемещались поодиночке, что было немыслимо на Севере, и убил он их всех. Ему пока не нужны были новые личины. Он просто хотел убивать "врагов иного рода", вонзать в их тело меч и проворачивать клинок в ране.
   Конрад не знал, сходит ли он с ума, или это все Пустошь.
   Он боялся, что потеряет себя и станет скитаться по Пустоши без цели, просто гонимый палящим ветром и жаждой убийства.
   Когда ему казалось, что он уже забыл себя прежнего, он вызывал в памяти образ Эсме. Это напоминало ему о себе прежнем. Чем дольше длилась разлука, тем сильнее становилась его тоска. И его любовь. Конрад цеплялся за свои чувства к принцессе Зихии как утопающий держится за соломинку.
   Я Конрад де Фер, сын Альбрехта. Я Сын Солнца и рыцарь. Я поехал в Ирам сражаться за род людской против Псов Хаоса. Я помню, как Эсме танцевала среди фонтанов Львиного Сердца. Среди фонтанов Львиного Сердца. Я помню. Я Конрад де Фер.
   Его укусил огромный скорпион. Конрад надрезал рану, выпустил часть яда, но часть все равно проникла в кровь. Полдня он еще держался в седле, а потом упал. Он рухнул среди песков и камня, там, где не было даже редких колючих кустов и даже жесткой травы. Такие участки открытой, плоской пустыни, лишенной воды и растительности, имадийцы называли солнечными наковальнями. Он лежал в бреду, и чувствовал, как лучи Солнца прибивают его к камню, которому суждено стать смертным ложем. От яда и жара он стал бредить.
   Бредить водой, бредить смертью, вспоминать свою короткую, полную сражений и опасностей жизнь. Он сам избрал ее.
   Конрад был солнцепоклонником, он принял эту веру, в которой ощутил больше света и истины, чем в угрюмых и жестоких культах старой Васкании. Но он, избравший Свет, всю жизнь проливал кровь. Пусть он не делал сознательного, нарочитого зла, но скольких он отправил на тот свет? Скольких? Он не помнил уже. Когда я последний раз очищался от крови? - подумал умирающий Конрад. Когда последний раз с меня снимали проклятие пролитой крови?
   Выходило, что еще на Исола Темпеста.
   Конрад не боялся мести мертвых. Он даже не сожалел о них, ведь те, кого он убил, бросались на него с мечами в руках. Даже Язир, пока у него еще была рука. Но пролитая кровь все равно на нем. Кровь открывает двери между мирами. Я не двери, я целые врата прорубил в иной мир - невесело усмехаясь, подумал Конрад.
   Конрад допил воду. К чему экономить, у него все равно нет сил, что бы снова взобраться на спину козлорогого и добраться до какого-нибудь источника.
   В небе парили стервятники. Настоящие стервятники, птицы с голыми шеями, а не двуногие, в грязно-белых халатах.
   Конрад вытащил из ножен меч и слабеющей рукой сжал его эфес. Не что бы отбиваться от стервятников, а что бы уйти с мечом в руке.
   Тут щеки его коснулось что-то мягкое и прохладное. Не веря своим глазам, Конрад смотрел на распустившийся у самого его лица нежно-голубой цветок. Конрад приподнял голову. Там, где несколько минут назад был раскаленный камень, теперь цвели цветы. Голубые, алые, желтые, нежно-розовые и багровые. Они цвели прямо из камня, но камни тут же трескались, из разломов поднималась свежая сочная трава.
   Конрад понял, что умирает.
   К нему шел высокий, тонкий человек. Казалось, что головы у него нет, там, где должна быть голова, сияло Солнце. Но и когда человек подошел ближе и уже не заслонял собой солнечный диск, лицо его все равно будто светилось. Он шел босиком, и там, где ступала его нога, расцветали цветы, и поднималась трава.
   - Здравствуй, Конрад. - мягко улыбаясь, сказал удивительный человек.
   - Здравствуй, Цветочный Король. Я думал, ты всего лишь сказка.
   - Иногда я и сам так думаю. - ответил Цветочный Король, протягивая Даннайцу руку. Конрад подумал, что Цветочный Король смеется над ним. Рука его была узкой и изящной, а Конрад, хоть и похудел в Пустоши, оставался человеком огромным и тяжелым. К тому же у него совсем не было сил. Но он взял руку Цветочного Короля и встал.
   - Я умер? Ты ведешь меня на Поля Праведных? - спросил рыцарь.
   - Нет. Возможно, и ты и обретешь свое место на Полях Праведных. Но не сегодня.
   - Жаль. Я устал. Я так устал!!!
   - Не время поддаваться отчаянию, Конрад. Ты еще не выполнил свою миссию.
   - Да. Я поклялся на Солнце, все верно. Как много клятв! Много клятв, порой противоречащих друг другу. Хотел бы я, что бы клятв стало вполовину меньше.
   - Это говоришь не ты. Это говорит яд в твоей крови.
   Конрад коротко хохотнул. Он уже уверенно стоял на обеих ногах. Нога, укушенная скорпионом, больше не напоминала багровое бревно.
   - Про тебя говорят, что ты несешь безграничное милосердие и всеобъемлющую любовь. Но я их видимо, не заслужил. Будь это правда, ты дал бы мне умереть.
   - Это говоришь не ты. Это говорит Пустошь. Подними свой меч, Конрад и скачи дальше на Юг. Уже скоро ты найдешь то, что ищешь.
   Сказав так, Цветочный Король отпустил руку Конрада и пошел дальше. И хотя движения его казались плавными, будто бы он совсем не спешил, его тонкая фигура очень скоро растаяла в раскаленном воздухе Пустоши.
   Если бы не совершенно здоровая нога и не полоса цветов шириной в несколько футов, уходящая вдаль, Конрад мог решить, что ему все это просто привиделось.
   Но почему Цветочный Король, божество жизни и света предстал ему, убийце и Сыну Солнца здесь, в земном Аду?
   Конрад вскочил в седло.
   - Я Конрад де Фер, Сын Солнца! - рявкнул он в Пустошь. - Нэток, я иду!
   Это звучало пафосно и как будто бы неуместно, но эти слова вселили в Конрада боевой дух, основательно подорванный последними событиями.
   Отыскать Старую Эребию. Отрезать Нэтока от источника силы, что может быть проще?
   Он подумал о пяти тысячах человек, которые пошли в Пустошь с ним и погибли еще в начале пути.
   Нэток ответит за каждого из них!
   Пустошь ответит за каждого из них.
   Я залью Пустошь кровью.
   Так думал Конрад, когда скакал на Юг.
   Через два дня он увидел на горизонте новый горный кряж, много больше тех, которые преодолела его армия в начале пути.
   И Конрад понял, что его цель близка. Он скакал, рискуя загнать козлорогого, он давно уже бросил в пыль маску из лица.
   Когда навстречу ему выехали всадники с закутанными лицами, Конрад, ощущая обычный прилив злого веселья, обнажил меч и Пустошь огласил боевой клич Сынов Солнца.
   - Солнце и сталь!!!
   Лжепророк.
   В утробе твердыни Хастуршада, среди иссечённого ветрами пустыни черного базальта его храмов, дворцов и крепостных стен, переживших Крах Эребии и помнивших время, когда мир был еще юн, в маленькой комнатке без окон, сидя на полу в странно искривленной позе, молился старый человек.
   Тарифу было почти семьдесят лет и пятьдесят из них он провел на службе у богоподобного Ауды, короля и верховного жреца страны Самуд, чье имя да прославится в веках. Ауда происходил от древних королей-жрецов, для него время значило мало, ему было уже больше ста лет, а выглядел он на тридцать. Ауда - нес благословение Богов для своего народа. Для избранных. Для сынов Самуд, которые одни сохранили в чистоте свою кровь и веру в тяжкие годы, что наступили после Краха Эребии.
   Горы спасли предков самудийцев от гнева Океана и ярости Неименуемого. И все же они видели, к чему привела скверна, к которой привел некогда Эребию неправедный Краткий Путь. Убивать, яростно завывая и самому умирать от ран и истощившего тело безумия - разве это путь Псов Хаоса? Нет, это удел жалких людей, опьяненных дурманом, жаждой крови и страхом.
   Да-да, страхом. Потому что страх делает безумными. Они не настоящие дети Хаоса. Если бы они внимали Хаосу, чувствовали его истинную силу, мощь и мудрость, разве ступили бы они на Краткий Путь?
   Краткий Путь - для слабых, сведенных с ума видением мощи Древних.
   Сильные стоят на пути истинной веры, на Длинном Пути.
   Погибнуть, растворяясь в безумии значит лишить Хаос верного слуги, того, кто сможет вернуть Богов в этот мир, бросить ничтожную материальную вселенную к призрачным ногам Тех, Кто Был Прежде Времени. Они думают, что убивать, пытать, есть человеческую плоть - значит способствовать возвращению Хаоса! Но ведь и лишенные разума звери способны на это.
   И шакалы подвержены бешенству, и лев пожирает убитых львят.
   Для того ли Боги вдохнули в человека искру разума, что бы он утопил ее в дурманящем напитке и истошных воплях?
   Как вопли откроют врата для Древних?
   Кровь и смерть питают Богов, но они все равно остаются за гранью постижимого мира, запертые в ловушке, некогда подстроенной самим Мирозданием. Они умирают там, медленно, неописуемо медленно, но умирают. И яд, возникающий от их разложения, отравляет собой Вселенную, порождая такие вещи, как безумие Краткого Пути.
   Если отворить врата, то Боги придут в своей истинной силе и славе.
   Не будет больше боли, не будет безумия, не будет несовершенства.
   Только вечный космический покой и постижение тайн сущего.
   Так думал старый Тариф, молясь перед сном.
   Последнее время он много молился. Его вера не была поколеблена явлением лжепророка, ибо он знал, что Древние не могут ошибаться. Лжепророк - лишь испытание слуг Долгого Пути в истинной вере. Потому они приняли его. Они сняли его с дерева, на котором он умирал и воскресал много дней подряд. Они промыли его раны. Они стали слушать его речи.
   А потом лжепророк восстал на богоравного Ауду и убил его, вырвал его печень и съел, как это заведено у зверолюдей Пустоши.
   Ауда, последний из рода, что тысячи лет нес знание Долгого Пути, что питал собой племя самудийцев, хранил тайны древности и зрел будущее - пал от руки лжепророка, которого вскормил на своей груди.
   Лжепророк обаял собой вождей самудийского народа, жрецов и воинов, и они сложили свои мечи и жезлы к подножию трона, на котором уселся смеющийся убийца, чьи губы были алыми от крови Ауды.
   Самудийцы служили ему верой и правдой.
   Без самудийцев он никогда не добился бы того, чего добился, несмотря на всю свою первобытную колдовскую мощь. Они научили его управлять этой силой. Они были его союзниками, его верными солдатами, его слугами.
   Ведь силы его - конечны, хоть и очень велики.
   Без искривленных к острию клинков самудийцев, без пробивающих любую броню стрел самудийцев, без камнеметов и жидкого огня, который самудийцы дали его воинству, разве достиг бы лжепророк того, чего достиг?
   Пусть он умел доводить тысячи воинов Пустоши до иступленной ярости и сделать так, что бы они не боялись смерти, но кто дал ему гром-песок, что бы обрушить гору и подступов к Львиному Сердцу, кто построил ему корабли, что бы преодолеть Отравленное Море, высадившись там, где его армию не ждали?
   Да, лжепророк поверг в пыль множество огнепоклонников. Но разве тем он приблизил торжество Богов хотя бы на йоту?
   Он строит своё царство здесь, в этом мире, мире плоти и материи, хотя ему и ведомы тайны иного мира, скрытого за смертью.
   Он говорит, что он воплощение Желтого Всадника.
   Тогда почему же он носит черное?
   Потому что он - лжец, и все слова его ложь. И когда он лжет, он говорит искренно, потому что он рожден от лжи, и порождает новую ложь.
   Самудийцев учили служить и сражаться.
   Не знающая сомнений верность.
   Чистота тела и помыслов.
   Отвага и честь.
   Тариф распрямился. Хотя он был стар, закаленное годами упражнений тело все еще хорошо повиновалось ему. Дух первичен. Сначала была мысль, а уже потом - бренный мир.
   Старый самудиец сделал несколько движений, разгоняя кровь по тонким, сухим, но все еще жестким мышцам. Он надел свою обычную одежду - свободный халат, шаровары, сейчас - снежно белые, только с вечера постиранные руками рабов. И самая главная часть одеяния - тагельмуш, тридцатифутовый головной платок, скрывавший лицо и шею. Самудийцы не уродовали свои лица, в отличие от Кожелицых варваров, но скрывали их еще более тщательно. Ни один человек не видел лица Тарифа с тех пор, как ему исполнилось двадцать лет. Однажды в пустыне он снял платок, что бы напиться. Его лицо увидели двое кочевников-иаджудж, что пасли там свои стада. Тариф убил их, выколол трупам глаза и отрезал языки.
   Привычными движениями, уложив платок вокруг головы, Тариф покинул свою крошечную каморку. Уходя он даже не обернулся.
   Вытертый ковер да небольшой сундук со скромными пожитками, вот и все, чем располагал к старости этот человек, некогда водивший в бой многотысячные армии самудийцев, опустошая предгорья Маджири, истребляя оскорбляющих Богов маджуджей.
   На бедре Тарифа висел кривой меч, за широкий пояс он заткнул кинжал, так же хищно загибавшийся к острию. Но в широких одеждах он нес еще оружие, лишнее для него и непривычное ни весом, ни длиной. Широкий тяжелый меч, способный одним взмахом лишить человека ноги и заостренный боевой молот, которым некогда сам Ауда, когда был молодым и могучим, пробил бронзовый шлем царя Города Рогатого Бога.
   Это было оружие не для Тарифа. Он нес его тому пленному, огромному и могучему как лев, полному гнева, горечи и истовой веры. Пусть он чужак и проклятый солнцепоклонник. В сердце его нет гнили. Он не знает страха, но это не истерическое исступление адептов лжепророка, это истинная сила духа и веры. Он пришел откуда-то с севера, из страны, где снег покрывает землю каждую зиму, а люди поклоняются палящему Солнцу, а не холодным звездам и Тем, Кто За Ними.
   Он принял решение.
   Пришел, чтобы сразиться с лжепророком.
   Самудийцы схватили его, когда северянин пытался проникнуть в пределы Хастуршада. Он убил пятерых и покалечил троих, но его все же одолели. Одолели и живьем привели в Хастуршад. Солнцепоклонник редкая добыча. За последние годы им не попадался ни один, будто бы молившие Солнцу оставили свои попытки отыскать Хатег-Хла и то, что там скрывается.
   Этот пришел сам.
   Прирожденный воин, рожденный с духом дракона.
   Пленник обладал огромной силой и жизнестойкостью, никакой другой человек не выжил бы в Пустоши.
   Тем дольше будут его муки над гробницей Гаданфара!
   Так говорили самудийцы. И так говорил Тариф.
   Но в душе он уже принял иное решение.
   Пусть за это его проклянут и предадут мучительной смерти, но он освободит солнцепоклонника, даст ему меч и молот. Воин-дракон пришел в Хастуршад что бы уничтожить источник силы Нэтока, лжепророка и обманщика.
   Северянин хотел отрезать Нэтока от питающей его древней магии.
   Пусть он не в силах это сделать, как и никто в мире, но телесной неуязвимости Нэтока можно лишить.
   Нэток сосет жизненную силу из мумии Гаданфара, царя, что был подобен в бою ста львам, и повергал врага в ужас. Гаданфару была предсказана неуязвимость в бою. Ни один смертный и ни один полубог не мог бы поразить его в схватке. Но его отравили враги, боявшиеся грозного царя. Не живой и не мертвый, убитый рукой изменника, но не способный умереть из-за текущей в нем крови младших богов, Гаданфар нашел свое жуткое посмертие в каменном саркофаге, покрытом изображениями битв и терзаний.
   Крышка саркофага был сделана из прозрачного хрусталя - глыбу нужных размеров принесли жители Нижнего Мира, тогда еще не впавшие в ничтожество и вырождение.
   Сквозь этот хрусталь видно было, как Гаданфар время от времени ворочается на своем ложе, не в силах встать, но и не в силах умереть окончательно. В крышке саркофага было проделано небольшое отверстие. Это сделали уже по приказу лжепророка. Над саркофагом установили жуткое подобие кровати.
   Обреченного в жертву полумертвому королю-воину привязывали к ней и потом в течение многих дней тонкими ножами осторожно резали его плоть, что бы кровь, стекая в саркофаг, капала в разверзнутый в вечном крике боли рот неумирающего царя.
   Питая Гаданфара самудийцы питали и Нэтока, который, несмотря на расстояния, мог брать, выкачивать божественную силу из тела неумирающего.
   Чем больше стрел и копий летели в Нэтока, тем больше крови требовал Гаданфар.
   Обычно приговоренные к такой смерти страдали от трех, до семи дней. Такой герой как пришелец с Севера может продержаться лунный цикл, если поить его и врачевать некоторые раны.
   А боль и гнев, которые будут терзать его во время долгой казни тоже станут питать Гаданфара!
   Но - этому не бывать.
   Тариф прошел через безлюдные коридоры древнего дворца, спустился к воротам в темницу.
   Самудийцы воевали на севере и на юге, и аура злого, омрачненного места защищала Хастуршад лучше всякой армии. Весь гарнизон крепости насчитывал пять дюжин человек. Так же здесь жили дюжина жрецов и около сотни рабов.
   Самудийцы, ушедшие служить мертвым царям в Хастуршад оставляли все мирское за стенами древнего города. Им не требовалось ни изысканной пищи, ни общества женщин, ни вина, ни мягких постелей.
   Их жизнь была полным аскезы и испытаний служением. Служение было их жизнью.
   Тариф ощутил острый укол совести. Сейчас он предаст все, чему служил. Предаст своих товарищей, своих учеников и своих братьев по вере.
   Но что делать, если они оказались слабы и пошли за лжепророком?
   Если они настолько глупы, что не понимают - тот, кому нужна мумия Гаданфара, что бы просто не умирать, не может быть истинным воплощением Несущего Хаос?
   Отступники должны быть наказаны за свои заблуждения.
   И карающим мечом послужит этот чужак, молящийся Солнцу.
   Что ж, значит, так было предначертано.
   Пленника стерегли двое.
   Они доверяли Тарифу. Одного из них он подобрал у тела умершей матери и отдал на воспитание жрецам. Второй вместе с Тарифом ходил в походы на оскверняющих богов, нечестивых маджудж.
   Убить их было просто. Тариф ударил ветерана кинжалом в шею, когда заключил его в братские объятия. Новобранец промедлил лишь миг, миг, который стоил ему жизни. На миг он застыл с выражением крайнего изумления в глазах и лишь потом схватился за меч.
   За это мгновение старый Тариф вонзил меч в живот юноши, которого некогда младенцем спас. Чужеземец сидел на глинобитном полу своей камеры. На его руках и ногах не было железа. Он просто излучал собой силу и гнев. Он не подал виду, что услышал разыгравшуюся у него за спиной схватку. Он смотрел на доставшийся ему крошечный кусок неба в зарешеченном окне, столь маленьком, что сквозь него едва ли пролез хотя бы кулак солнцепоклонника. Настоящий дракон - подумал Тариф.
   - Ты пойдешь со мной, чужак. - сказал старый самудиец на языке страны Аль-Имад.
   - Это какие-то тонкие игры? Дать мне надежду, а потом отнять ее?
   - Я убил своих товарищей ради тебя.
   - Зачем я тебе? - чужестранец поднялся с пола. Он был насторожен, но ему хотелось верить Тарифу.
   - Помоги мне свергнуть лжепророка. Ты ведь за этим шел в Пустошь?
   - Да. Но зачем это тебе? Ты самудиец, а самудийцы - псы Нэтока.
   - Я ничей пес. Мой царь мертв и его убил Нэток. Нэток не подлинный пророк Хаоса.
   Тариф открыл решетку, за которой томился северянин и протянул ему оружие. Меч и молот. Гигант выбрал меч, а молот заткнул за пояс.
   - Он пригодится тебе, этот молот.
   - Для чего?
   - Ты сильный человек, солнцепоклонник. Ты разобьешь камень, и убьешь того, кто должен быть мертв уже пять веков.
   - И Нэток умрет? Или Нэток лишится своей силы? - глаза северянина вспыхнули.
   - Ни то, ни другое. Нэток станет смертным. Его можно будет убить мечом, копьем, ядом.
   - Я пойду с тобой. Но если это ловушка...
   - Я пойду впереди тебя. Если это ловушка, твой меч всегда найдет мою шею.
   Северянин кивнул.
   - Веди меня, самудиец.
   - Мое имя Тариф.
   - Я Конрад.
   Они не стали обмениваться рукопожатием - вражда между самудийцами и солнцепоклонниками оставалась между ними, три сотни лет обоюдной ненависти. Но у них был общий враг.
   - Убиваем всех, кто постарается нам помешать. Когда мы достигнем гробницы - если достигнем, ты разобьешь крышку саркофага. Потом отруби тому, кто в нем лежит, голову и вырви сердце. Его зовут Гаданфар, он был царем. Окажи ему последнюю милость, отними у него остатки жизни, что бы он мог влиться в хор среди звезд.
   - Я сделаю, как ты говоришь.
   Они встретили только троих и убили их. Это было легко - ни один самудиец не ждал предательства от старейшего и благочестивейшего из воинов Хастуршада.
   Конрад отчего-то думал, что гробница Гаданфара расположена под землей, но саркофаг лежал в просторном зале храма, такого огромного, что мог бы вместить небольшую армию. Крыша храма покоилась на колоннах, похожих на застывшие пылевые вихри. В нишах скалились статуи вида столь жуткого, что даже прошедшему Пустошь Конраду де Феру было не по себе на них смотреть.
   Ступени, по которым взбежали они с Тарифом, были стесаны временем и миллионами ног, что ступали по ним долгие века. Свет проникал в храм через разбитые окна. Некогда в них были витражи из хрусталя и цветного стекла. Место это дышало злой мощью и тягостью запустения и забвения.
   Войдя внутрь, Конрад увидел саркофаг, удививший его тонкой работой, и уродливое ложе, на котором ему суждено было лежать, если бы не Тариф.
   Храм никто дополнительно не стерег.
   Внезапно в нише зашевелилось нечто, что Конрад сначала принял за ворох тряпья. Но это было не тряпье, а человек в рубище, сгорбленный, грязный, с глазами, затянутыми бельмами. От него невыносимо смердело, длинные волосы его, заплетенные некогда в косы, тянулись за человеком по пыльному полу, подобные змеям. Таков был облик жреца, одного из тех, кто всецело отдал себя богам и жил в храме, усмиряя и разрушая свою бренную плоть.
   Конрад не знал, но Тариф хорошо знал, что жрецы льют на себя кровь приносимых в жертву и никогда не смывают ее. Приносить жертвы - великая честь, а жертвенная кровь, что открывает врата между мирами - священна. Только тот, кто готов жить в этой крови постоянно, были избираемы для служения.
   Мерзкая человекоподобная тварь, в которую за годы бдений и испытаний превратился жрец, открыла беззубый рот, вопль готов был сорваться с изъязвленных губ, но меч Конрада взмыл в воздух, раскраивая череп служителя Богов.
   Тариф застонал, будто от боли.
   - Теперь - Гаданфар.
   Конрад замахнулся молотом.
   С первого удара по хрустальной плите пошла тонкая сеть трещин. От второго удара в стороны полетели осколки. Под третьим ударом плита раскололась, осыпавшись сияющим крошевом, похожим на свежий снег.
   Конрад увидел того, кто лежал внутри.
   Рост Гаданфара был не меньше семи футов. Сейчас неумирающий высох, но видно было, что при жизни он был могучим человеком. Зубы в раскрытом рту были подобны львиным. Конрад еще обратил внимание на странно светлые волосы и бороду гиганта, но сейчас происхождение древнего царя было последним, что его интересовало.
   Заскрипели древние, иссохшие мышцы.
   Гаданфар попробовал сесть.
   Тяжелый меч Конрада вновь взвился в воздух, раздался треск раздираемых мышц и ломаемых костей, и голова покатилась по полу.
   Крови не было.
   Конрад вспорол иссохший живот великана, запустив руку в рану нащупал сердце и вырвал его. Сердце это не билось, но странным образом в нем чувствовалась жизнь.
   Конрад бросил сердце царя, что был подобен сотне львов, на грязный пол, и рассек его одним ударом меча.
   Зловещая полужизнь, тлевшая в глазах отрубленной головы, погасла.
   Конрад резко развернулся.
   В воротах храма стояли воины-самудийцы с закутанными лицами. Их было не меньше дюжины. За спиной воинов виднелись жрецы, выглядевшие больше, чем потрясенными.
   Конрад молча шагнул им навстречу. Тариф, помедлив считанное мгновение, последовал за ним.
   Тариф не рассчитывал выжить после предательства и святотатства, которые совершил. Он думал умереть в храме, рядом с останками Гаданфара.
   Но Тариф был стар, и он был самудийцем, он поклонялся Смерти и готов был ее принять.
   Конрад де Фер был молод и где-то далеко на Севере, в городе с гордым именем Львиное Сердце его ждала самая прекрасная женщина Сияющего Ирама.
   Он дрался с яростью и силой, которые поразили даже опытного Тарифа.
   Он прошел сквозь самудийцев, как нож проходит масло. Трое остались лежать на камне, истекая кровью, один из воинов скорчился чуть поодаль - Конрад отрубил ему руку.
   Тариф следовавший за рассвирепевшим гигантом не поразил ни одного из своих соплеменников. Не потому, что не решался этого сделать, а потому, что просто не успевал.
   Но вот длинная пика метнулась к Конраду, готовая пронзить его бок.
   Тариф мечом отбросил древко в сторону, спасая чужеземца, и в то же мгновение что-то коротко и мощно укололо его в шею, кровь ударила из раны тугой струей. Тариф повалился на колени. В него вонзилось еще несколько копий.
   Старый воин умер раньше, чем Конрад добежал до ступеней храма.
   Самудийцы на миг растерялись, хоть это было и не в их обычае. Но сила и воинское мастерство их недавнего пленника превышало все, что они видели в жизни, полной битв. Будто бы на землю вернулся один из легендарных людей-драконов, что стояли у трона Эребии в годы ее могущества.
   Конрад вырвался на открытые улицы. Будь он во вражеском лагере, его все равно изрубили бы в куски, взяв числом. Но вокруг лежал город-призрак, и несколько десятков человек несли свою службу там, где некогда жили десятки тысяч. Ему удалось оторваться от погони в запутанных улицах. Конрад понятия не имел, куда бежит, но это не имело значения.
   Ночью, когда самудийцы прекратили свои бесплодные попытки его отыскать, Даннаец взобрался на самую высокую башню, сверху разглядел нужное направление и уже к рассвету вырвался из каменного плена. Эта ночь, как потом вспоминал Конрад, стоила ему нескольких седых волос, потому что пустынные улицы Хастуршада таили в себе опасности, которых боялись даже сами стражи-самудийцы. Силы Тьмы в свете обоих лун вышли на охоту за живыми душами.
   Но им не суждено было заполучить Конрада.
   Тем утром он набрел на табун, которые пасли несколько самудийцев. Зарезав самого неосторожного из пастухов, Конрад вернул себе своего норовистого козлорогого скакуна, вместе с которым захватил еще двоих и потом, в степи, погнал их в разные стороны, что бы спутать следы.
   Даннаец растворился в Пустоши. Несколько дней самудийцы преследовали его, но Конрад оторвался слишком далеко.
   Отравленное Море.
   Ему казалось, что дойдя до Хастуршада, он расколдовал Пустошь для себя.
   Теперь она была просто пустыней, просто горами, просто лесами. Видения больше не преследовали его. Отрезанные головы не разговаривали с ним. Конрад рвался на север, на Полярную Звезду и обратный путь занял у него втрое меньше, чем путь не юг. Не потому, что теперь он знал дорогу, в Пустоши нет дорог, и он шел теперь другими тропами, обходя места, в которых уже побывал и забредая в дебри, которые миновал прежде.
   Но теперь Пустошь будто бы не сопротивлялась ему, не пробовала всеми силами поглотить дерзкого чужака.
   Чем дальше на север, тем чаще встречались ему иаджудж. Ему снова пришлось принять на себя личину Кожелицего. Снова он пролеживал часы, ожидая, когда пройдут караваны.
   Пустошь оправдывая свое название, пустела не по дням, а по часам.
   Зов Нэтока уводил на север все новые племена и кланы.
   Конрад, что бы не наткнуться на один из многочисленных воинских отрядов, тянувшихся на север, повернул теперь на Восток, к Отравленному Морю.
   В лиманах на берегу Отравленного Моря Конрад потерял козлорогого. Огромный зверь провалился в топкую жижу, и несмотря на свою мощь так и не смог выбраться, лишь увязая с каждой попыткой все сильнее и сильнее. Тогда Конрад, который совершенно выбился из сил и сам чуть не погиб, стараясь спасти зверя, ударом молота прервал страдания верного спутника. Под ним и раньше убивали лошадей, но к длинногривому, рогатому и свирепому зверю, на котором он проскакал половину Пустоши, Даннаец успел привязаться особенно.
   - Тучных тебе пастбищ на Полях Праведных, боевой товарищ. - тихо сказал Конрад, уходя прочь от опасного места.
   Он прошел почти три десятка миль по каменистой отмели вдоль изогнутого берега, под нависающими над головой отвесными скалами, иногда пускался вплавь, иногда чуть ли не четвереньках полз по скользким камням, иногда непринужденно ступал по песчаным косам.
   От воды обувь его размокла и стала непригодной, Конрад изрезал ноги о камни, в соленой воде, кишевшей всякой мелкой тварью мельчайшие ранки превратились в воспаленные язвы. Солнце немилосердно пекло сверху и спасения не было нигде, ни у камней, которые не давали тени, ни в воде, которая была очень теплой. Его несколько раз пытались стащить в воду морские твари. Он видел зловещую битву огромного морского змея с хищным китом, которая окрасила море кровью на сотни футов.
   Этот безумный переход, когда ему то приходилось преодолевать вплавь глубокие заливы, то тащиться по щиколотку в воде, видя берег как узкую полосу на горизонте, изнурил закаленного Конрада сверх всякой меры.
   Через несколько часов после того, как он ступил на твердую землю, на него наткнулся отряд в дюжину копий.
   Имадийские солдаты были крайне удивлены, когда огромный иаджудж, который как они думали, выжил после крушения одного из многочисленных кораблей, которых нечестивцы спустили на воду в прошлую луну, при виде их положил меч на землю, сбросил с головы тюрбан и опустившись на колени запечатлел поцелуй на земле Сияющего Ирама.
   - Хвала небу, я вижу перед собой подданных божественного Хайдара! - сказал этот странный человек на языке зихов. - Видимо мне было написано в Пламени вновь ступить на эту благословенную землю.
   - Так кто же ты такой? Ты выглядишь как иаджудж, говоришь как зих и не похож ни на того, ни на другого.
   - Мое имя Конрад де Фер, Сын Солнца и генерал армии Ордена. Я ушел в Пустошь зимой, вы должны знать о нашем походе. Сейчас я вернулся.
   - Один?
   - Один.
   Командир имадийцев приказал Конраду сдать меч одному из его людей и последовать за ними в крепость.
   - Что Львиное Сердце, еще держится?
   - Ты, верно, давно был в Пустоши. Нэток взял Львиное Сердце еще три месяца назад. Сейчас его орда под стенами Порога Счастья, а мы здесь уцелели только потому, что стервятники прошли дальше на север, не тратя время и силы на осады каменных башен. Думаешь, это тоже было написано в Пламени, чужеземец? - резко спросил имадиец.
   - На самом деле, я не умею читать волю богов. - мрачно ответил Конрад.
   Все эти месяцы в Пустоши он рвался обратно в неприступное Львиное Сердце, к своим товарищам и своей любимой. Сейчас он даже боялся подумать о том, что эти мечты были ложными столь долгое время.
   Возвращение в Ирам.
   Конраду понадобилось больше трех недель, что бы добраться до столицы Аль Имад. Дороги он не знал, в стране царил хаос. Высокого чужеземца, вооруженного, покрытого запекшейся кровью и дорожной пылью, принимали обычно за врага. Несколько дней он, голодный, злой и уже близкий к отчаянию, провел под арестом в маленькой крепости, которой командовал одноногий инвалид, казалось, не знающий, что происходит вокруг. К счастью, у офицера хватило ума запросить у командиров распоряжений на счет судьбы огромного свиноеда. Наконец на десятый день заточения прибыл гонец из столицы, с приказом, на котором стояла печать самого Ильдерима.
   Что было в приказе Конрад не узнал, но судя по тому, что его быстро освободили и стали обращаться с ним почти подобострастно, Ильдерим не забыл о своем союзнике.
   Конраду дали возможность вымыться, сменить одежду, привести в порядок оружие и доспехи. На столе его всегда была ключевая вода и свежие фрукты. Но свободы ему так и даровали.
   Потом прискакал Сарош. Сарош был ранен, лишился возможности владеть левой рукой. Но у него была подорожная с печатью Ильдерима.
   - Мне приказано проводить тебя к столице, солнцепоклонник.
   Сарош все так же избегал называть чужеземца по имени, но "солнцепоклонник" звучало приятнее "свиноеда".
   - Это. - Сарош поднял свиток с печатью принца. - защитит нас от слуг Порога Счастья. А если встретим иаджудж или просто мародеров, то думаю, нам поможет твой меч.
   Конрад кивнул.
   - Как обстоят дела?
   - Все плохо. На грани катастрофы. Львиное Сердце пало через четыре месяца после твоего отъезда. Резня была страшная. Мы потеряли там двадцать тысяч человек. Божественный Хайдар пытался снять эту осаду, приведя войска с Севера, но вынужден был отступить в столицу. Погибли два его сына. Не Ильдерим и не Батахир, сыновья от младших жен.
   - А Эсме?
   - Я так и знал, что ты спросишь об Эсме. Эсме жива. В последний день, когда оборона крепости рухнула, зихи чуть ли не силой выволокли ее из пылающего города. Пустынные шакалы устроили там грандиозную попойку, она задержала их еще на несколько дней.
   - Думаю, что двадцать тысяч имадийцев не просто так отдали свои жизни?
   - Сколько потеряли шакалы даже сказать нельзя. Они лезли на стены по трупам своих товарищей. Визжали как бешеные, лезли и лезли. Думаю, они потеряли не меньше пятидесяти тысяч. Возможно больше. Не важно. Нэток привел из Пустоши еще орду, больше прежней. Это больше похоже на саранчу, чем на вторжение вражеской армии.
   - Как мои люди?
   - Немного их осталось. Человек тридцать, не больше. Во всяком случае, так было после падения Львиного Сердца. Они дрались отчаянно, защищали подходы к дворцу, вместе с зихами. Зихи потеряли больше трех сотен человек в той битве. Кровь бежала по улицам Львиного Сердца ручьями.
   - И что сейчас?
   Воины миновали разрушенную деревню. Дома были сожжены и разграблены, всюду лежали трупы. Некоторые тела были в замысловатых позах прибиты к стенам домов, к деревьям, к воротам. Очевидно, часть несчастных были еще живы, когда иаджудж глумились над ними. Дети были насажены на ветви деревьев, как на колья.
   - Здесь уже вовсю хозяйничали иаджудж. - Сарош отвел глаза от изуродованных трупов. - Их оттеснили на несколько миль к югу, но они вернутся. Они собирают свои силы под стенами Сияющего Ирама. Мы объедем их, прибудем к Ираму с севера.
   - Что Ильдериму нужно от меня?
   - Не знаю. Ильдерим словно с ума сошел, когда узнал что ты вернулся. Он почему-то очень хотел разыскать тебя. Ты что-то знаешь о Нэтоке и Пустоши?
   - То, что я знаю, предназначено только для ушей божественного Хайдара и его сына Ильдерима. Это клятва, а не пустой каприз.
   - Да будет так.
   Они ехали по разоренной местности еще два дня. Однажды повстречали шайку мародеров, но те решились напасть на двух вооруженных рыцарей. Сарош хоть и не мог владеть одной рукой, оставался опасным бойцом.
   В другой раз только чудо спасло путников от стычки с полутора дюжинами иаджудж, которые проехали мимо, когда Конрад и Сарош затаились в крошечной пещерке на склоне горы. Иаджуджи были безобразно пьяны и потому не заметили их.
   Всюду были пепелища и часто встречались трупы. Иаджудж убивали ради развлечения и ради еды. Женщин и детей они перед смертью насиловали. Конрад догадывался, что иногда и после смерти - тоже.
   Кровь, зловоние вздувшихся трупов, разруха.
   И так миля за милей.
   Но вот на дороге показался отряд под знаменем с языками пламени. Руководил отрядом молодой ваджи, сейчас сбросивший мантию, облаченный в кольчугу. Но чалма на наголо обритой голове и окладистая борода указывали на звание этого человека. Он проверил подорожную Сароша и благословил обоих воинов.
   - Он же свиноед, неверный. - возмутился Сарош.
   - Сейчас это не важно. - спокойно ответил священник.
   Конрад принял его благословение, хоть и не без сомнений.
   - Наверное он прав, Конрад. - сказал Сарош, когда отряд священника проехал дальше. - Сейчас не важно, Солнце или Пламя. Сейчас мы противостоим Псам Хаоса. Так что будь моим другом, васканец.
   Сарош протянул руку.
   По воинскому обычаю они пожали запястья.
   - Я принимаю твою дружбу, имадиец.
   - Вообще-то я фарах.
   - Что? - Конрад не понял, что имеет в виду Сарош, шутка это, оскорбление или что-то еще.
   - Я фарах по крови, мои предки склонили колени перед Порогом Счастья, но мы помним, кто мы и откуда. - усмехнулся Сарош.
   Казавшийся издалека монолитным, Аль-Имад вблизи являл собой такое же смешение десятков народов и языков, как и Империя, прозванная Лоскутной.
   Столица Ирама все еще сияла на солнце. Сияли купола храмов и крыши дворцов.
   Но над городом висела удушающая атмосфера страха и обреченности.
   Великий город лежал в цветущей долине, словно спелый плод в чаше. С вершины горы открывался столь великолепный вид, что даже присутствие в пейзаже лагеря стервятников Пустоши не сразу бросалось в глаза. Но потом стало видно, что иаджудж много. Не меньше, чем под Львиным Сердцем. Сейчас они рассыпались по долине, но грязные халаты полуголые тела и треугольники палаток и шалашей покрывали собой пространство на многие мили.
   Одержимые воины Нэтока тащили бревна, катили камни. Они вырубали с любовью посаженные рощи и сады, они в считанные часы осушали водоемы, поя своих тощих лошадей, мосластых верблюдов, козлорогов и уродливых исполинских птиц, которых тоже использовали как верховых животных.
   Все окрестности столицы были разграблены. Конрад сейчас был далеко, но он мог догадаться, что творится в тенистых садах вилл предместья. Иаджудж всюду предаются насилию и страсти к разрушению. Те жители, что не успели сбежать замучены ими насмерть, или участь их столь ужасна, что живые завидуют мертвым. Всюду разгром, все красивые вещи разбиты, все чистое изгажено и измарано. Они жгут в кострах прекраную мебель, они мочатся в хрустальные сосуды для ключевой воды, они ради смеха рвут в клочья картины и бьют все, до чего могут дотянуться. Им не нужно даже золото, они не знают его стоимости.
   Иаджудж ненавидят красоту и гармонию. Сами уродливые, они стремятся весь мир сделать уродливым. В гармонии им видится преступление против священного для них Хаоса.
   Последний день пути превратился в череду коротких стычек и стремительного бегства. Наконец уже за полдень Конрад и его товарищ ступили на земли, которые еще контролировали войска Хайдара.
   Вновь подорожная Ильдерима открыла им все дороги.
   Конрад и Сарош ехали через столицу, наблюдая спешные приготовления к осаде и панический исход жителей на Север. Куда бежать? Иаджудж больше напоминали наводнение, чем вторжение вражеской армии. Они были повсюду.
   Что-то подобное Конрад наблюдал в Львином Сердце. Только тогда имадийцы еще не испытали горечи поражения, а иаджудж не узнали еще радости побед над прежде могучим врагом.
   Тогда, до Львиного Сердца у шакалов Хаоса еще был страх перед крепостями и сомнения в своей неодолимости.
   Теперь все наоборот. Имадийцы деморализованы, а иаджудж пьяны от крови, вина, дурмана Нэтока и побед.
   Королевская семья.
   Ильдерим встретил Конрада во дворце. Принц был ранен в лицо, и от его прежней ослепительной красоты осталось немного. Грубые швы бороздили всю правую половину лица, щека была разорвана едва ли не до уха и зашита. Челюсть опухла, и говорил принц с видимым трудом.
   - Удар булавой. - вместо приветствия сказал Ильдерим, указывая на свое лицо. - хорошо хоть с одной стороны зубы остались.
   Конрад поклонился.
   - А, церемониал прежде всего. Узнаю Конрада Даннайца. Как там это на твоем языке "рыцарь без изъяна и попрека"?
   - "Без страха и упрека". - поправила брата Эсме. Эсме была все так же красива, но под глазами залегли тени. Она явно мало спала и ее терзали тревожные мысли.
   - Наш божественный отец, да продлятся дни его, отказался покидать столицу. Все наши уговоры оказались бессильны. Отец сказал, что если нужно, то умрет в стенах Сияющего Ирама, но не сбежит больше от стервятников. Отважно, благородно, но так глупо.
   - Быть может, он рассчитывает победить? - спросил Конрад.
   - Я тоже так думаю. Но отец слишком долго был богом. Расскажи нам все, что ты видел в Пустоши, Конрад де Фер.
   - Я не могу скрыть это от ушей его величества.
   - Почему бы тебе не поведать все нам? А мы уже передадим твои сведения отцу.
   - Я буду говорить только в присутствии его величества.
   Ильдерим гневно посмотрел на Конрада.
   - Не стоит портить отношения со мной, солнцепоклонник.
   - Тебе не стоит быть столь высокомерным, брат. - сказала голос принцесса. - Конрад прибыл к нам после тяжелого и опасного пути, а ты не предложил ему даже воды.
   Эсме позвонила в колокольчик, и немой чернокожий раб принес кувшин со сладкой ключевой водой. Конрад сделал несколько жадных глотков.
   - Благодарю за гостеприимство, принцесса.
   Они посмотрели друг на друга. Полные бурной страсти ночи, жестокие обиды, грубая животная страсть, переросшая в настоящее чувство. Все это было давно. Конрад подумал, что Солнце Пустоши выжгло что-то в нем. Он смотрел на красивую, гордую принцессу и не ощущал ничего из того, что уносил в своем сердце в Пустошь. Возможно я и не любил ее никогда. - рассеянно подумал Конрад. - Она просто очень красива. А может быть, я слишком много убивал и слишком часто видел смерть и душа моя огрубела. И если у меня будет время, то все вернется.
   Обычно надменный взор Эсме наоборот потеплел, смягчился. Конрад улыбнулся краем рта. Улыбка была больше похожа на трещину в скале.
   От взора Ильдерима не ускользнул этот молчаливый обмен взглядами.
   - Быть может, хватит!? - излишне резко вскричал он, ударив кулаком в ладонь.
   - Прости, принц. Но я, в самом деле, могу поведать то, что узнал только в присутствии его божественного величества.
   Про себя Конрад подумал, что рановато Ильдерим решил оттеснять отца от кормила власти. Хайдар еще не стар годами, крепок телом и духом.
   Впрочем, не один принц, слишком рано засмотревшийся на Порог Счастья, получал от своего божественного отца в дар шелковый шнур, золотой кинжал и чашу толченых бриллиантов, что бы уйти в Рай с подобающим особе королевской крови почетом.
   В Ираме может быть только один живой бог.
   Хайдар вошел стремительно. Сильный, подтянутый и злой. Он жестом остановил попытку Конрада встать на колени.
   - Не до церемоний, васканец. Ты нашел то, что искал?
   И тогда Конрад начал свой рассказ. И кое-что он все же упустил, что бы пощадить уши Эсме. Он не стал рассказывать, как срезал лицо со своего врага, сделал из него маску и в таком виде целый день кочевал с Кожелицыми.
   Когда он закончил, было уже темно.
   - Значит, сила Нэтока идет от развалин Эребии?
   - Я понял это так. Он черпает ее оттуда, словно виночерпий из бочки.
   - Разумно ли предположить, что если отрезать ему доступ к этой бочке, Нэток ослабеет.
   - Разумно предположить это. Но я бы не дал руку на усечение за такой исход. Слишком уж просто. Нэток знает о своей уязвимости. Думаю, он предпринял меры предосторожности.
   - Но попытаться сделать это мы должны. - не допускающим возражений тоном сказал король.
   - Теперь Нэтока можно убить. Я разрушил сердце бессмертного воина, из которого он черпал неуязвимость. Нэток теперь не полубог, он просто колдун!
   - Это очень много значит. Если это правда так, ты совершил все, что в человеческих силах и даже больше.
   - Нэток перестал участвовать в сражениях. Его теперь не видят целыми неделями, он лишь иногда появляется перед своей армией. - сказал Ильдерим.
   Комната погрузилось в молчание. В сгущающейся тьме Эсме протянула руку и коснулась запястья Конрада. Он чуть вздрогнул.
   - Я думаю, наш гость утомлен своим путешествием и пережитыми опасностями. -сказала наконец принцесса. - Позволим ему отойти ко сну.
   - Да, конечно, пусть идет. Мы созовем наших советников и будем решать что делать. Ты тоже свободна, дочь наша.
   Эсме и Конрад были уже в дверях.
   - И еще кое-что. В тебе, васканец, я уверен. А тебе, дочь наша, я отдельно напоминаю, что ничего из того, что было сказано в этой комнате не должно покинуть ее.
   Эсме зло тряхнула непокрытой головой.
   - Ты поняла нас?
   - Да, отец.
   Конраду предоставили роскошную комнату, балкон которой выходил на благоухающий ночной сад.
   Сейчас ему было не до цветов.
   Больше всего на свете он мечтал выспаться. Проглотив почти не чувствуя вкуса поздний ужин, Конрад с изумлением увидел, что рабы вносят в комнату золотую ванну для омовений.
   - Было уже слишком поздно что бы топить ради тебя баню. -сказала Эсме, выглядывая из-за спины чернокожего раба. - Я, конечно, люблю, когда от мужчины пахнет мужчиной, но от тебя скорее несет козлом.
   Конрад коротко рассмеялся. Эсме была все той же. Быть может он и изменился там, в Пустоши. Но Эсме - Эсме все еще огненная принцесса.
   На низком столике словно по волшебству появилось и вино, которого в столице правоверных казалось бы, не должно было быть вообще.
   - Небольшое чудо. - словно угадала его мысли Эсме.
   - А как же божественный Хайдар, чье око видит сквозь камень, и который должен карать нарушителей Завета по всей строгости закона. - спросил Конрад, отпивая вина, впрочем скверного.
   - Отец и сам иногда капнет в щербет немного узу, для пищеварения. А потом еще немного. Потом еще немного. Так что потом его выводят под руки. - рассмеялась Эсме.
   Маленькая слабость казавшегося монолитным Хайдара не заставила Конрада разочароваться в короле Ирама.
   - Не то Ильдерим.
   Эсме отпустила рабов.
   - Я сама буду прислуживать тебе.
   - Ты?
   Эсме приняла покорную позу, сложила руки на животе и с выражением раболепия и страха посмотрела на Конрада из-под челки черных как уголь волос. Конрад едва удержался от того, что бы не расхохотаться в голос. Но первой засмеялась сама Эсме. Нет, он не разлюбил ее в Пустоши. Просто он забыл, какая она великолепная.
   Пустошь что-то отняла у него. Но Пустошь не в силах отнять у него Эсме.
   Он смыл с себя дорожную пыль, застарелый пот и кровь, он смыл с себя Пустошь. Смыл иаджуджей. Смыл черную магию эребийских развалин и тлетворное дыхание Хаоса. Горячая вода будто бы уносила с собой пережитый ум ужас и то темное знание, которого он коснулся.
   У него была Эсме. И весь мир.
   Как всякий влюбленный, Конрад чувствовал себя готовым перевернуть весь мир.
   Чуть позже они слились в объятиях, в которых поровну было жадной молодой страсти и странной пронзительной нежности. Раньше Эсме не была такой. - рассеянно подумал Конрад. - Раньше она просто занималась этим потому, что ей нравятся утехи плоти. Сейчас она словно таяла под ним, она вся была его. Долгое ожидание истомило ее. И еще она успела понять, что этот сероглазый великан не просто очередная интрижка. Эсме влюбилась. В первый раз в жизни по-настоящему влюбилась. Конрад почувствовал эту перемену и, несмотря на малый опыт в любовных делах понял, что она означает.
   Сам он чувствовал себя отвратительно. Пустошь осквернила его плоть и душу. Он вспомнил липкие объятия суккуба там, в заносимом песком древнем городе.
   Признаться в этом Эсме значило ударить ее в самое сердце. Есть правда хуже всякой лжи. Если она узнает, то в одно мгновение превратится в сущую гарпию.
   - Мне так не хватало тебя там, в Пустоши. - сказал Конрад. Он не лгал. Образ принцессы, в самом деле, не раз и не два возникал у него перед глазами, когда он скитался в омрачненных землях. - Мне было одиноко без тебя.
   - Я благодарна Нэтоку. - шепнула Эсме. - Если бы он не поднял Пустошь, я не встретила бы тебя.
   В их любви с самого начала было что-то обреченное, трагическое.
   Она начиналась в осажденном городе, и в осажденном же городе продолжалась.
   Конрад провалился в сон. Сначала Морфей смилостивился над ним, и рыцарь спал спокойно, без сновидений. Но ближе к расцвету вернулись сны. На крыльях сна прилетели гарпии, пришли ламии, но это было не самое страшное. Под покровом сна покинули свои могилы мертвецы. Они все пришли к нему. Те, кого он убил и те, кого он не смог спасти. Они не рычали зловеще, не тянули к нему мертвые руки с внезапно выросшими на них когтями. Они стояли и молча смотрели. В пустых глазах мертвых была зависть. Ты жив и лежишь на мягких простынях с женщиной, а наши кости гложут шакалы. Мы тоже хотим быть живыми и лежать на мягких простынях, а не в каменистой земле. Ты не отпел нас, мы не увидим ни Чертогов Героев ни даже Преисподней. Мы теперь новые тени Пустоши.
   Но я не виноват, что выжил! Я не виноват, что магия руин не взяла меня. - возражал во сне Конрад.
   Мы знаем. - отвечали мертвые. Мы знаем. Но мы все равно ненавидим тебя.
   За что?
   За то, что ты жив. У мертвых нет ничего, кроме жажды жизни.
   Тут Конрад проснулся. Он не знал, обычный ли сон, вызванный неспокойной совестью, он видел, или к нему, в самом деле, явились души погибших в Пустоши воинов. Эсме не было рядом. Конрад оделся в чистую одежду, лежавшую возле его ложа, перепоясался мечом, и отправился на поиски кого-нибудь, кто знает, где сейчас находятся Сыны Солнца. Он и так чувствовал себя предателем, потому что вернулся из Пустоши один. Вчерашний вечер он провел в обществе Ильдерима и Хайдара, а ночь в объятиях Эсме.
   Сейчас ему нужно разыскать своих братьев по оружию, если хоть кто-то из них еще жив.
   Их осталось двадцать восемь человек. Двадцать восемь человек из двух сотен. Четырнадцать рыцарей, капитан Гвидо, лейтенант Вулфер. Остальные были арбалетчиками и пикинерами. Конрад пожал руку каждому. Иные обнимали его, другие отводили глаза.
   - Один? - спросил его Гвидо. Гвидо был трижды ранен, рука висела плетью, нога была забита в лубок. Он сильно постарел, волосы почти полностью поседели.
   Конрад молча кивнул.
   - Как так получилось? Почему ты один выжил? - капитан почти не скрывал враждебности.
   -Ты предпочел, что бы я тоже погиб?
   - Как ты сумел выжить там, где полегли все остальные?
   -Я сам этого не знаю, Гвидо. Но я не бежал с поля боя. Если ты обвинишь меня в чем-то подобном, я вызову тебя на поединок, как только твои раны заживут. И там боги рассудят.
   - Боги?! Я так и знал, что в душе ты все еще идолопоклонник. Проклятый варвар, да я справлюсь с тобой и одной рукой...
   - Арестовать его. - рявкнул Конрад.
   Два Сына Солнца сделали шаг в сторону буйствующего капитана.
   - Сдай им меч. Я все еще твой командир, Гвидо из Ситардженто.
   - Проклятый варвар! Я не подчиняюсь тебе!
   Но все же Гвидо разоружили.
   - Я все еще ваш командир. Меня назначил магистр, и только магистр же имеет право меня отрешить от должности. Я не потерплю бунта в своем отряде!
   - И все же, генерал, как так вышло, что вы вернулись один?
   - Наверное, такова моя судьба. Сейчас, когда Гвидо арестован, я вновь принимаю командование на себя. У кого в подчинении вы находились?
   - У его высочества Ильдерима. - не скрывая отвращения к этому имени, сказал сержант арбалетчиков, коренастый немолодой воин.
   - Чувствую ты не испытываешь большой любви к его высочеству. Почему?
   - Он погнал нас пешими в бой. - сказал Вулфер.
   - Он вас спешил?! - Конрад был поражен недальновидностью Ильдерима, который производил впечатление человека, разбирающегося в военных вопросах.
   - В Львином Сердце он нас спешил и поставил на охрану камнеметов. Мы потеряли пятьдесят человек и всех офицеров в первый же день. На второй день взбунтовались. Он просто выставил нас против самудийцев, а это сущие демоны. Никакой помощи весь день!
   - Что случилось с остальными?
   - Тридцать человек под командованием Хлода остались где-то на юге. Они сопровождали караван, в котором находились какие-то важные особы. Больше месяца от них никаких вестей. Прочие полегли в небольших стычках или умерли от лихорадки. А что случилось с теми, кто пошел с тобой в Пустошь?
   - Засада. Засада, потом долгое заточение на раскаленной каменной глыбе, потом бегство через омраченные земли. Потом голод, жажда, безумие. Отряд Хлода может быть еще не погиб?
   - Надежды на это совсем мало. Никаких вестей. - повторил Вулфер.
   - Какие у вас теперь задачи?
   - Ильдерим не решился применить к нам силу, когда мы взбунтовались против его глупого приказа. Нас сначала перевели в тыл, потом поручили охранять дворец вместе с твоими друзьями зихами. Славные парни, много лучше прочих имадийцев. Даже религия у них больше похожа на нашу, Маттео мог бы обратить некоторых, да погиб во время падения Львиного Сердца. Во время бегства на север каждый был сам за себя, но мы уж прибились к зихам, поэтому вместе с ними выводили из города королевскую семью, пока прочие пробовали сдержать натиск иаджуджей. Когда прибыли в столицу нас хорошо разместили, встретили с почестями, но с тех пор ни разу не отправляли в настоящий бой.
   - Я найду нам достойное место в рядах войска. Какие настроения царят в городе?
   - Большинство испугано, но не может поверить, что Сияющий Ирам может пасть. Львиное Сердце тоже считалось неприступным. - Вулфер развел руками с выражением величайшей усталости на лице.
   Конрад взбежал по ступеням дворца безо всех церемоний. Ильдерима он наше сидящего за столом в обществе его свиты.
   - Проклятый глупец! - Конрад двинулся на принца. Тот вздрогнул, хотя и предпринял усилия, что бы выглядеть неустрашимым.
   - Как ты смеешь говорить таким тоном... - начал было Ильдерим, а его люди медленно, даже театрально стали хвататься за мечи и кинжалы.
   Конрад выхватил свой клинок, четыре фута васканской стали.
   - Если кто-то из вас вытащит зубочистку, которую вы называете оружием, я отрублю ему руку.
   Смельчаков, готовых проверить решимость огромного васканца не нашлось.
   -Ты уже мертв, Конрад де Фер. Ты обнажил меч на сына божественного Хайдара под крышей его собственного дворца!
   - Ты погубил моих людей! Я еще не успел отъехать от Львиного Сердца, как ты погубил моих людей! Ты спешил их! Зачем ты их спешил?!
   - Мне нужна была тяжелая пехота, что бы защищать катапульты от самудийцев! Я не мог снять ни одного меча с охраны дворца...
   - Лучше бы ты послал туда своих лизоблюдов! Почему мои люди, привычные драться в строю и конными оказались пешими в свалке?
   - Потому что у меня не было лучших людей? Мы в тот день потеряли восемь тысяч человек!
   - И ты все равно не мог отправить на камнеметы этих истуканов из дворцовых коридоров?
   - Эти истуканы погибли все до единого, защищая дворец!!!
   - Потому что ты глупец и раньше не отправил их охранять катапульты!
   Эта перепалка с поднятым оружием в руках не могла быть долгой, и обязана была чем-то завершиться.
   Конрад увидел в глазах Ильдерима, как в зеркале, отблеск какого-то движения, но не успел среагировать. На него навалились, сбили с ног, вырвали из руки меч.
   - Убить его прямо здесь, принц? - спросил Адиль, занося кривой клинок. Конрад не мог не оценить мрачной иронии момента. Его убьет первый, кто заговорил с ним на земле Ирама.
   - В подземелье его. Там он пожалеет о своей дерзости.
   Клятва.
   Для Конрада начались томительные дни заточения. Вопреки его ожиданиям его не только не пытали, но даже обращались с некоторым почтением. Еда была прекрасная. В тюремной камере было сухо и чисто. Но темница есть темница. Он был всецело во власти Ильдерима, который мог казнить его в любой момент. Конрада грызли сожаления. Он винил себя за свою несдержанность. Скорее всего своей ребяческой выходкой он только ухудшил положение оставшихся в живых сынов Солнца.
   Он тосковал по Эсме и по солнечному свету. Для него это было почти одно и то же. Первые дни он с минуты на минуту ждал пыток и казни, но потом понял, что, скорее всего Ильдерим решил заточить его надолго. Быть может - навсегда. Здоровье у него крепкое, он вполне может прожить в этом каменном мешке десять и двадцать лет. Конрад слышал легенды о людях, проведших в заточении всю жизнь. Что случится после того, как воспоминания его истончатся, истают от постоянного их проживания, и он останется один на один с одиночеством и вечностью? Безумие?
   Он сбился со счета дней, но понимал, что на самом деле минуло немного времени. Несколько недель, не больше. Кормили его хорошо. Конрад усердно тренировался. Приседал, взвалив на спину тяжелый сундук. Отжимался на кулаках и пальцах. Тысячи раз проделывал с воображаемым противником привычные, вросшие в мышцы, сухожилия и нервы приемы. Утомленный после этих занятий он спал беспамятным сном. Мертвые перестали приходить к нему.
   Дверь камеры распахнулась, и на пороге возник Ильдерим в окружении своих телохранителей. Острия коротких пик были направлены на Конрада. На разной высоте - вздумай он поднырнуть под одно из них, второе вопьется в тело в то же мгновение. Но Конрад не собирался больше совершать безрассудных поступков. Хватит.
   - Приветствую тебя, принц.
   - Больше не станешь ругать меня глупцом? - Ильдерим старался держаться высокомерно, но было видно, что он утомлен. Он был снова ранен, в этот раз в плечо. Лицо принца было перемазано какой-то грязью. Скорее всего - засохшая кровь.
   - А ты снова спешил латную конницу?
   - Я пришел не за тем, что бы выслушивать твои оскорбления, васканец!
   - Тогда зачем?
   - Ты нужен мне, Конрад де Фер.
   - Неужели? И зачем же я нужен тебе, принц Ирама?
   - Ты лучший боец из всех, кого я видел. А я видел многих. У нас были славные рыцари, но все они или мертвы, или сражаются сейчас далеко от стен Ирама. Ты великий воин, ты известен простым воинам и народу. Тебя любят. Мы проигрываем войну, Конрад. Нэток привел новую орду. Город может пасть со дня на день.
   - Не думаю, что в моих силах изменить это. Даже если я полюбился благочестивому народу Ирама.
   - В настоящем смысле слова нет, тебе не под силу выиграть битву. Но ты способен совершить подвиг, который поднимет дух наших воинов.
   -Так чего же ты хочешь от меня?
   - Убей в поединке Двуглавого.
   - И что если я это сделаю?
   - Я прощу тебе твою дерзость, прощу все твои преступления в отношении нашей семьи. Я отпущу тебя и твоих людей, что еще живы, с достойной наградой. Если ты откажешься, то умрешь здесь, а твоих людей я брошу в самое пекло, чтобы не выжил ни один.
   - Если я погибну в бою, ты все равно отпустишь моих людей с почестями?
   - Да. Это слово принца Ирама.
   - Я согласен на твои условия, принц.
   Конрада все еще под конвоем провели наверх. В его покоях сидели Вулфер, Этхем и Гвидо. Последний несколько оправился от ран, но смотрел на своего генерала не скрывая ненависти. Этхем и Вулфер напротив, были рады видеть Конрада, поднятого из темницы на солнечный свет.
   -Сколько дней я провел в подземелье? - спросил он.
   -Двадцать два дня.
   - Всего лишь? Они показались мне вечностью. Когда поединок?
   - Завтра на расцвете.
   - Зачем Нэтоку устраивать эти карнавальные представления, если он и так выигрывает войну?
   - Он выигрывает ее, не без особого блеска. Потери иаджудж столь велики, что даже их одержимость не всегда может превозмочь страх смерти. Нэток возможно и пророк, но полководец он дрянной. После смерти Азара не стало ни живых волн, ни залповой стрельбы, ни даже взаимодействия пехоты и конницы. На все случаи у него одна тактика - идти вперед толпой и лезть врукопашную. Своих самудийских советников он видимо больше не слушает. Он совершенно обезумел, и это его безумие гонит иаджудж вперед, словно ветер - волны. Они падают, следующие переступают через трупы. Снова и снова. Мы завалили их телами рвы. Трупы свалены у стен, словно снопы сена. Наружные стены стали бурыми от крови.
   - Что их баллисты, их камнеметы?
   - Часть нам удалось разрушить ответными выстрелами. Часть продолжает метать камни, но Сияющий Ирам построен навечно.
   - И, тем не менее, Ильдерим говорил мне, что проигрывает войну.
   -У нас холера. И еще какая-то странная болезнь. С едой уже начинаются перебои, через месяц начнем глодать подметки своих сапог, а через два месяца - друг друга.
   - И почему все решили, что поединок особенно важен?
   - Когда силы армий равны, все решает боевой дух. Сейчас, после трех недель непрерывной резни, утомились и мы, и стервятники. Стервятники тоже на грани голода.
   - Они же едят трупы?
   - Верно, но трупы быстро протухают на такой жаре. После того, как появилась холера они стали бояться человечины. Не все, разумеется, но многие. Да и сама болезнь их тоже не щадит. Нэтоку надо взбодрить своих последователей.
   - Но почему я? Неужели среди подданных Порога Счастья не нашлось достойных рыцарей? И что говорит король?
   - Так ты не знаешь?
   - О чем? - спросил Конрад, но подозрение ударило его будто бы хлыстом. Хайдар мертв. Ильдерим пришел к власти. Эсме или мертва, или бежала... но почему же тогда здесь Этхем?
   - Король тяжело ранен. Подосланный убийца, возможно с помощью магии проник во дворец. Мои люди изрубили его в лоскуты, но он успел нанести удар отравленным кинжалом.
   - Хайдар умрет?
   - Невозможно сказать. Лекари делают все возможное. Король - сильный человек.
   - И все же, почему я?
   - Ты хоть и известный воин, но ты чужак, союзник, но не свой по крови и вере.
   - Если меня убьют, это не так расстроит народ и воинов Светлого Ирама. - догадался Конрад.
   - Все верно. Но это расстроит Эсме. И как ни странно об этом говорить, меня тоже. - рассмеялся Этхем.
   Конрад наконец-то решился заговорить о том, что терзало его все эти дни в темнице.
   -Что с Эсме?
   - Ильдерим хотел бросить ее в темницу тоже. За связь с тобой. Но не решился пойти против меня. - в голосе Этхема было немало самодовольства. - Ильдерим возможно и владыка над каждым подданным Сияющего Ирама, но видит око Очищающего Пламени, на наследницу трона Зихии его власть не распространяется. Его эромы против моих зихов, таков был разговор.
   Конрад покачал головой. Выходит, что стоя на пороге катастрофы, в осажденном городе, сильные мира сего продолжали делить власть. Что ж, это полезные сведения для Совета. Блестящий фасад Ирама скрывает за собой много темных тайн.
   - Я могу видеть ее?
   - Я предпочел бы не злить Ильдерима.
   - Да плевать мне на Ильдерима. Я сейчас нужен ему. А завтра я буду либо трупом, либо героем, либо и то, и другое одновременно. Я хочу видеть мою принцессу.
   - Я передам ей твои слова. - Этхем встал и коротко поклонился. - думаю, вас надо оставить одних. Мне не место на военном совете Сынов Солнца.
   Гвидо все так же буравил Конрада тяжелым, ненавидящим взглядом.
   - Есть сведения от Хлода? - спросил Конрад, игнорируя этот взгляд.
   - Самое удивительное, что есть. Прискакал какой-то молодой эром. Говорит, что васканцы заперлись в горной крепости вместе с парой сотен человек. Крепость неприступна. Иаджудж осадили их, но не в силах взять штурмом. Его послали с этой вестью.
   - Звучит слишком хорошо, что бы быть правдой. Возможно это ловушка, что бы заставить нас броситься на помощь. - покачал головой Конрад.
   - Возможно и такое. - согласился Гвидо. - Но Хлод хороший командир. Он бережет своих людей.
   Продолжение фразы не прозвучало, но явственно повисло в воздухе.
   - В отличие от меня, ты хотел сказать, Гвидо?
   Гвидо молчал.
   - Скажи это! - повысил голос Конрад.
   - Тебе наплевать на всех нас. Ты не Сын Солнца. Ты весь пропитан этой зихской принцессой, от тебя даже сейчас несет ей! Тебе кажется, что ты сражаешься за Ирам, тебе кажется, что ты сражаешься против Хаоса, а на самом деле ты просто юнец, который готов совершать красивые и бесполезные подвиги, что бы обратить на себя внимание своей дамы. Она хоть горяча в постели, Конрад?
   Последнее было лишним, прозвучало слишком оскорбительно. Но в словах Гвидо была и горькая правда. Конрад и сам чувствовал ее, особенно когда вернулся из Пустоши.
   -Я допустил ошибки, Гвидо. Но сделанного не вернешь. Это война и на ней гибнут люди. Завтра я могу погибнуть, и тогда ты останешься старшим. Ильдерим обещал мне отпустить вас. Остается только полагаться на его слово.
   - Мы не поедем никуда, Конрад. Сыны Солнца не бегут с поля боя.
   - Так что же, ты тоже готов умереть за Порог Счастья?
   - Не за Порог Счастья, Конрад. За Солнце. Против Двух Лун. Нэток - Пес Хаоса. Завтра мы будем сопровождать тебя за стены города. Что бы Нэток не вздумал подло сыграть. Если ты погибнешь, принесем твое тело обратно в город, что бы стервятники не сожрали тебя. Они думают, что пожирая врага, обретают его силу. Твоей силы им не достанется. Если ты выиграешь, кто знает, не набросятся ли на тебя дружки Двуглавого... мы с тобой до конца этого похода, мой генерал. Но когда мы вернемся, я подниму вопрос о твоем отрешении от должности перед Большим Советом.
   -Ты все еще хочешь драться со мной на суде богов?
   -На суде Сынов Солнца.
   -Да будет так. Вулфер засвидетельствует этот разговор.
   Вулфер согласно кивнул.
   - А теперь расскажите мне о Двуглавом. Что в нем такого ужасного и почему его так прозвали. У него в самом деле две головы?
   - Нет. - подал голос Вулфер. - Я несколько раз видел его в бою. Двух голов у него нет, но есть два лица, второе на затылке. Говорят, еще будучи в утробе, он сожрал своего брата-близнеца. Говорят, он родился с зубами и вместо молока его поили кровью. Он начал убивать с детства, а первый поединок выиграл в двенадцать лет. Он выиграл две сотни поединков, во всяком случае, над его шатром две поднимают сотни отрубленных рук. Скольких он убил в обычных сражениях невозможно подсчитать. Он по-собачьи предан Нэтоку. В нем почти восемь футов роста и почти пятьсот фунтов веса, но двигается он легко, словно гимнаст с цирковой арены. Доспехов он не носит, потому что пуды жира спасают его от легких ранений, а тяжелого ему никто нанести не в силах. Он сражается оружием вдвое тяжелее и длиннее любого, известного нам. Я сам видел, как он разрубил двух человек пополам. Слабых сторон у него как будто нет.
   - Грозный враг. Ты видел его в бою. Как лучше сражаться с ним?
   - Думаю, ты должен будешь нарушить его равновесие и уверенность в себе. Заставить его бегать за собой. Не надевай доспехов, только меч и щит.
   - Будут ли какие-то правила поединка?
   - Только одно. Каждый будет драться тем оружием, которое будет с ним. Если оружие сломается или боец потеряет его, никто не имеет права дать ему другое.
   Конрад слушал.
   - Ну что, страх еще не сковал тебе руки и ноги?
   - Нет. Вообще-то всегда мечтал убить великана, как в сказке. Людей я убил уже довольно.
   До рыцарей не сразу дошло, что их мрачный генерал шутит.
   Ближе к ночи дверь в комнату Конрада распахнулась. На пороге стояла Эсме. Лицо ее было в слезах. Она бросилась Даннайцу на шею. Конрад обнял девушку.
   - Они хотят выставить тебя на убой против этого монстра. Откажись!
   - Не могу. Я дал Ильдериму слово.
   - Ильдерим подлец, слово данное ему немного стоит, потому что его слово не стоит ничего. Он вырвал из тебя клятву угрозами.
   - И все же я поклялся.
   - Бежим, Конрад. Мои зихи помогут нам выбраться из дворца. Бежим на Запад, в горы, туда, где Нэток нас не достанет. В Зихию приходят корабли твоего Ордена, мы можем сбежать дальше, за Алое Море, куда иаджудж не доберутся даже за сто лет. - горячо шептала Эсме, обнимая Конрада. Ее поцелуи, ее дыхание почти обжигали.
   - Нет, моя принцесса. Я Сын Солнца и дал клятву не только Ильдериму. Я дал клятву драться с Псами Хаоса. Нэток и его Двуглавый - именно такие псы. Я приехал сюда сражаться не за Порог Счастья, и не за короля Хайдара. За человеческий род.
   Эсме отстранилась.
   - Ты в самом деле тот, кем кажешься. - сказала она. - Если бы ты согласился бежать, мои люди зарезали бы тебя прямо на пороге.
   Конрад мягко, но решительно оттолкнул ее.
   - Уходи, принцесса.
   - Ты оскорблен?
   - Как никогда в жизни. Будь ты мужчиной, я бы вызвал тебя на поединок.
   Эсме смотрела на Даннайца, кусая губу.
   - Ты сможешь простить меня?
   - Не знаю.
   - Давай все же проведем эту ночь вместе. Завтра ты можешь погибнуть.
   - Думаю, перед боем мне полезнее будет выспаться и помолиться.
   - Ты отталкиваешь Эсме... - на миг показалось, что принцесса готова вновь превратиться в ту самовлюбленную гордячку, какой она была до Львиного Сердца. Но в последний миг она все же смирила свой гнев. - Я люблю тебя, мой железный рыцарь. Это правда. А что до этого испытания... я не смогла бы любить труса. Ты прошел проверку.
   - В этом разница между нами, госпожа Эсме. Мне бы не пришло в голову устраивать подобные проверки.
   Эсме стояла, раздираемая противоречивыми желаниями. Она мечтала обнять Конрада, поцеловать долгим нежным поцелуем влюбленной, предаться страсти. И одновременно ее жгло желание как-то оскорбить его, уязвить, отомстить ему. Никто не может отвергнуть Эсме! Ее старые привычки боролись с новым чувством.
   - Пусть Двуглавый убьет тебя и сожрет твою печень!
   Принцесса зихов победила влюбленную.
   Конрад покачал головой. Лицо его было печально.
   - Уходи, принцесса. Мне нужно помолиться перед боем.
   Эсме зло топнула ногой, что выглядело откровенно смешно, и выскочила из комнаты, на ходу теряя все свое напускное высокомерие. Усилием воли натянув на лицо презрительную усмешку, она прошла через бесконечную вереницу коридоров. За спиной неслышно ступали зихи-телохранители. Они не знали васканского, но могли догадаться, что невольно послушали сцену между влюбленными.
   С тем же надменным лицом Эсме вошла в свои покои, сбросила верхнюю одежду. Сейчас ей было не до соблюдения этикета, она прекрасно умела одеваться и раздеваться и без помощи рабов. Несколько минут она сидела прямо, словно натянутая тетива, потом из глаз ее хлынули слезы, Эсме зарылась головой в подушки и разрыдалась.
   Конрад на другом конце огромного двора, столь большого, что он походил на город в городе, закончил свои молитвы. В словах Гвидо была правда. Он, в самом деле, слишком увлекся Эсме и поисками личной славы. Возможно, завтрашний поединок закончится его смертью.
   Он хотел умереть настоящим Сыном Солнца.
   Он прочел молитвы, он отрекся от своих прегрешений. Маттео не было в живых, но Конрад и сам знал, в чем виновен. У Конрада, в самом деле, не было многих простительных, человеческих слабостей, которые люди обычно принимают за грехи. Он не лгал, не воровал из казны, не богохульствовал во время игры в кости, да и в кости он не любил играть. Конрад де Фер был храбр, прям душой и благочестив. Но он знал свой настоящий грех.
   Гордыня, жажда славы жила в нем с самой ранней юности.
   Он хотел уподобиться легендарным рыцарям прошлого, а быть может и превзойти их.
   Судьба услышала эти молитвы.
   Двуглавый!
   Конрад слишком часто смотрел в глаза смерти, что бы испытывать настоящий страх. Он сражался с четырнадцати лет и слишком хорошо знал, что смерть - его постоянный спутник.
   И все же Вулфер описывал его будущего противника как настоящее чудовище...
   Наряду с холодком страха, Конрад чувствовал кровожадный азарт.
   Убить великана!
   Поединок.
   Конрад уснул. Той ночью к нему опять приходили мертвые, но в этот раз они не грозили ему, не обвиняли его. Просто стояли и смотрели. Ждали.
   Стояли на часах и стражи, охранявшие вход в покои васканского гостя. Отчасти охраняли его от возможных покушений. Отчасти стерегли чужеземца на случай попытки побега.
   Когда Конрад проснулся, его тут же окружили вниманием и заботой люди Ильдерима. Они только что в отхожее место не сопровождали его, и то потому, что были уверены - сбежать из нужника невозможно. Зато и мыться, и завтракать, и молиться пришлось под внимательным взором дюжины пар глаз.
   Конрад пренебрег советом Вулфера. Он решил надеть на поединок панцирь и наплечниками, наручи и латные рукавицы. Вместо меча он вооружился топором, взял небольшой щит и повесил на пояс футовый кинжал. Конрад надеялся, что до кинжала дело не дойдет. Если размеры Двуглавого не преувеличены молвой, короткий клинок едва ли сможет добраться до сердца гиганта. Но лучше пусть кинжал будет и не пригодится, чем остаться без него в тот момент, когда он нужен для победы. Ни плаща, ни шлема на Конраде не было. Щит был украшен символом Солнца.
   Когда Конрад был уже полностью облачен для поединка, пришел принц Ильдерим.
   Он был сама любезность, и казалось, что это добрый друг пришел поддержать его перед опасной схваткой, а не жестокий правитель, только что выпустивший Конрада из темницы.
   Эсме не было. Конрад решил, что так даже лучше. Она слишком оскорбила его ночью. И сейчас ему было не до любовных переживаний.
   Под дворцовой лестницей Конрада ждали Сыны Солнца. Он поразился только, как же мало их осталось. Все были в начищенных, тщательно подогнанных доспехах, в плащах с гербом Ордена. При виде своего генерала рыцари и латники отсалютовали ему оружием.
   - Солнце и сталь! - отсалютовал им в ответ Конрад.
   Ему подвели коня.
   В сопровождении этого эскорта, к которому присоединились еще три дюжины имадийцев, Конрад выехал за ворота. Ильдерим не решился покидать стены города, отправив во главе отряда верного Сароша. Конрад и его товарищ-фарах обменялись крепким рукопожатием.
   Один за другим опускались и поднимались мосты, открывались и закрывались ворота. Никто по случаю перемирия не собирался ослаблять бдительность. Война здесь шла столь жестокая, что удивительно было, как вообще стороны договорились о поединке.
   Иаджудж собрались посмотреть на поединок в количестве нескольких тысяч. Прочие видимо были слишком утомлены неделей непрерывных штурмов. Сейчас мертвых тел под стенами было не так уж много. Видимо стервятники унесли павших с собой.
   Едят ли они своих мертвых? - подумал Конрад, глядя на толпу грязных полулюдей в лохмотьях, а то и вовсе полуголых, покрытых шрамами, какими-то язвами, росписью татуировок. Обточенные зубы, нарочно изуродованные шрамами лица, растительность на теле больше похожая на шерсть, ногти, похожие на когти. Шакалы Пустоши.
   Иаджудж охотно отождествляли себя с шакалами и гиенами. Многие были одеты в их шкуры и подражали крикам животных.
   В полумиле дальше, на холме, верхом на белом верблюде сидел, закутанный в свои покрывала, Нэток.
   Вокруг Пророка не было даже самудийцев.
   На миг Конрад ощутил страстный импульс отбросить все эти рыцарские расшаркивания с поединком, приказать своим людям прорваться через рассеянную толпу иаджуджей, настигнуть Пророка Пустоши и разрубить его.
   Но он сдержал этот порыв, потому что понимал, что на деле у его крошечного отряда нет шансов рассеять иаджудж, которых было во много раз больше. Пока они будут противостоять тысячам иаджудж, Нэток успеет скрыться.
   И потому, что пришел сюда не охотиться на Нэтока!
   Над толпой стервятников высилась колоссальная туша Двуглавого.
   Перед Конрадом было самое уродливое человеческое существо, которое можно вообразить.
   У гиганта в самом деле было два лица. Первое, расположенное как и у всякого человека, впереди, поражало своим свирепым, звериным выражением. В этом покатом лбе, выпяченных вперед челюстях, крупных острых зубах и маленьких, злобных глазках было мало человеческого, скорее это была морда плотоядной обезьяны.
   Но вот Двуглавый обернулся к вопящей и воющей по-звериному орде своих поклонников и Конраду улыбнулось очаровательной улыбкой второе лицо монстра. То было прекрасное лицо столь классических черт, что невозможно было представить, будто оно принадлежит тому же человеку, что и рыло хищной гориллы с Хатег-Хла. На этом лице играла легкая, светлая улыбка, полная будто бы мудрости и сострадания.
   Двуликая голова с помощью исполинской шеи была посажена на непомерно широкие плечи. Монстр, в самом деле был не ниже восьми футов. Несмотря на отвислое брюхо, складки жира, свисавшие с ног и рук, огромное тело производило впечатление сильного и стремительного.
   Под жиром перекатывалась мускулатура, которой мог бы позавидовать и бык.
   Двуглавый был бос и обнажен, если не считать набедренной повязки, столь короткой и куцей, что она почти тонула в валиках отталкивающей плоти.
   На жирной груди великана висели в ряд несколько высушенных человеческих рук. К поясу были привешены черепа, и берцовые кости.
   В одной руке иаджудж держал выкованный специально для него кривой меч. В любых других руках это оружие показалось бы двуручником. Двуглавый обращался с ним, будто с легким малым мечом. Вторая рука сжимала щит. Видимо, сколь бы ни был самоуверен гигант, он все же решил, что защита ему не помешает. Эта мысль странно успокоила Конрада.
   Он спешился. Двуглавый все еще стоял, повернувшись к нему спиной.
   Конрад почему-то думал, что заговорит, или зарычит, уродливое переднее лицо.
   Но точеные губы красивого лица открылись, и полился мелодичный, музыкальный голос, столь приятный, что Даннаец опешил.
   Речь лилась, подобно звону серебряных колокольчиков.
   Конрад обернулся к Сарошу.
   _ Что он говорит?
   -Обещает убить тебя, содрать с тебя кожу и сделать из нее новую повязку. Говорит, что он высосет мозг из твоих костей.
   Конрад хотел придумать какой-то дерзкий и остроумный ответ. Перебранки перед боем были старой традицией. Но на ум ничего не шло.
   - Назови его что ли земляным червем. - сказал он Сарошу и тот рассмеялся, а потом разразился длинной речью, длиннее любого земляного червя в сотню раз.
   Видимо Сарош неплохо владел речью иаджуджей, потому что выслушав его, Двуликий взревел своим зверообразным ртом и развернулся к Конраду.
   - В общем, он обещает раздавить тебя, как жука. - перевел Сарош, но это уже не требовалось.
   Иаджудж начал двигаться вперед. Время слов кончилось.
   Люди Конрада и иадуджи отступали назад, освобождая больше места для поединка.
   Конрад потуже обмотал запястье ремнем. Он ждал, когда противник нанесет первый удар. В груди все сильнее разгорался огонь гнева. И радости. Жестокий восторг сражения. Конрад улыбнулся. Эта его улыбка разозлила чудовище едва ли не сильнее замысловатой брани Сароша.
   Гигант бросился вперед, издавая утробное рычание. Он был уже близко. В ноздри Конраду ударила вонь немытого тела и разлагающейся мертвечины, которой Двуглавый был обвешан.
   Взмыл вверх огромный клинок. Конрад отбил его щитом, подставив щит не жестко, а скользящим движением, отбросил оружие врага в сторону и бешено рубанул топором поперек жирного брюха гиганта.
   В развале раны появилась желтая масса жира, потекла кровь. Но до внутренностей Конрад не достал даже близко. От боли и неожиданности Двуглавый на миг потерял равновесие, сделал неловкий шаг назад, Конрад прыгнул, занося топор для следующего удара, но этот удар уже иаджудж отразил своим щитом, и в то же мгновение мир Конрада сжался до вспышки невыносимой боли. Кривой меч врага зацепил его. Иаджудж метил в голову, но в последнее мгновение тренированное тело Конрада само подалось в сторону и удар, который, несомненно, раскроил бы ему череп, упал на плечо. Рука тут со щитом тут же повисла безвольной плетью. Но боль не остановила Даннайца. Он рубанул под щит, и слоноподобное бедро Двуглавого окрасилось кровью.
   Страшный удар щитом отбросил Конрада назад, он покатился по земле, глотая пыль и хлынувшую из разбитого носа и рта кровь. Иаджудж прыгнул следом, Конрад прямо с земли ударил топором в огромную стопу, между пальцами.
   Он разрубил тонкие кости ступни, топор вошел в каменистую землю.
   Иаджудж упал. Если бы Конрад не успел, бросив оружие, откатиться в сторону, туша врага придавила бы его земле, и бой закончился в пользу поединщика Нэтока. Но Конрад откатился в сторону и сумел встать раньше врага. На ходу он освободился от бесполезного теперь щита. Мир казалось, состоял из боли, крови и грязи. Но дух его не был поколеблен. На земле сейчас был Двуглавый, а не Конрад де Фер.
   - Солнце и Сталь! - Конрад не выкрикнул, а скорее шепнул боевой клич своего Ордена. Его топор опустился еще раз. Иаджудж успел подставить щит, а его меч обрушился на бок Конрада, пробивая панцирь, ломая ребра.
   От смерти Даннаей спасся только тем, что отскочил в сторону.
   Двуглавый поднялся. Это далось ему нелегко, с его весом, и его изувеченной ногой, но Конрад, слишком потрясенный новой раной, не мог пошевелиться, судорожно хватая воздух ртом. Он словно тонул на суше.
   Дыхание вернулось к нему вместе со способностью двигаться. Он отразил удар Двуглавого своим топором, снова уводя меч в сторону. Но как-то развить этот успех уже не мог. Следующий удар гиганта он уже принял на само топорище.
   Казалось еще два-три удара и Конрад падет под этими ударами, каждый из которых мог бы обезглавить быка.
   Но иаджудж тоже страдал от ран и потери крови. Он не мог толком опираться на одну ногу, балансируя на пятке.
   Конрад дождался очередной атаки Двуглавого. Тот не спешил сейчас наносить размашистые рубящие удары. Мощный колющий удар ушел мимо, иаджудж на мгновение раскрылся во время своей атаки, и Конрад ударом топора раздробил голень великана.
   Тот тяжело рухнул, погребая Даннайца под горой зловонной плоти.
   Сломанные кости Конрада отозвались страшной болью, он на миг потерял сознание. Но тут же выплыл из черного омута беспамятства. Иаджудж навалился на него своей тушей, придавил ноги, лишив возможности двигаться, но и сам был почти без чувств и только тяжело дышал и хрипло рычал, поводя двуликой головой. Конрад поднялся на локте, сел. И ударил по безразмерному боку. Снова жир, снова кровь, снова животный рев. Еще удар. Кости чудовища были столь глубоко погребены под слоями сала и мышц, что даже топор не мог добраться до ребер.
   Вне себя от боли, гигант откатился в сторону, освободив Конрада. Тот начал подниматься. Кривой меч вонзился ему в бедро, рассекая мышцы, добравшись почти до кости.
   Двуглавый заверещал, почуяв кровь. Он не мог встать на искалеченную ногу, но зато у него были обе руки и он по-прежнему владел и щитом и мечом.
   Конрад хромая бросился вперед.
   В суматохе схватки топор в его руке перевернулся, несмотря на ремень, и удар, который должен был раскроить двуликую голову до подбородка, пришелся плашмя. Сила удара была такова, что оба глаза уродливого лица закатились, и казалось, Двуглавый должен был свалиться без чувств, но каким-то немыслимым образом красивое лицо взяло контроль над телом на себя. Гигант двигался как-то неестественно, словно марионетка в руках слепого кукольника. В самом деле, красивое лицо не видело врага и посылало отчаянные приказы истекающему кровью телу - рубить, рубить, рубить!
   На стенах города застыли сейчас в напряженном ожидании тысячи людей. Иаджуджи до того поддерживавшие своего бойца истошным воем, молчали.
   Раздался звонкий голос Нэтока. Он что-то кричал своему бойцу.
   Двуглавый пополз вперед, на Конрада. Руки тащили за собой тяжелое тело и бесполезную ногу. Зрелище было похоже на то, будто на мелководье плещется кит. Конрад попятился. Кривой меч неутомимо рубил воздух. Зверообразное лицо открыло глаза, рычало, ревело и скалило острые зубы. Красивое лицо своим мелодичным голосом отдавало какие-то приказы, а может быть молилось.
   Нэток запел.
   Иаджужди начали бить в щиты и что-то выкрикивать.
   Конрад шагнул вперед.
   Он увернулся от взмаха меча, и что было сил, рубанул топором по зверообразному лицу. В воздух взвились клочья плоти, обломки костей и зубов. Красивое лицо завопило на невыносимо высокой ноге. Меч иаджуджа ударил Конрада в живот. В этот раз панцирь выдержал, но Конрад все равно не устоял на ногах. В какое-то безумное мгновение они стояли на коленях друг напротив друга, слишком израненные, что бы продолжать драться. На Конрада смотрело уродливое лицо, точнее то, что от него осталось. Он снес монстру нижнюю челюсть и изуродовал верхнюю, отрубил нос и выбил один глаз.
   Конрад захотел поднять топор и не смог. Иаджудж придавил его своей рукой.
   Сейчас эта туша навалится на него, и раздавит в объятиях. Конрад рванулся назад. Иаджудж вцепился в древко оружия и потянул на себя. Бороться с ним было все равно, что бороться с конем-тяжеловозом. Конрад что было сил упирался в землю, но раненая нога и сломанные ребра не давали ему никаких шансов.
   Тут раздался отвратительный хруст, и шея Двуглавого начала поворачиваться, красивое лицо возникло перед затуманенным взглядом Конрада.
   И тут лопнул ремень.
   Конрад отлетел на несколько шагов назад. Встать казалось почти невозможной задачей. Но он встал.
   На земле лежал его щит. Конрад поднял его за ремень здоровой рукой. Раскрутил над головой и бросил в повернувшееся к нему прекрасное лицо великана. В воздух взмыл меч, отбить этот удар, разрубленные доски щита упали на залитую кровью землю. Но Конрад уже навис над гигантом с обнаженным кинжалом в руке. Он вонзил кинжал в шею твари, с наслаждением провернул клинок в ране и рванул на себя.
   Кровь и кровавая пена хлынули из перерезанной глотки настоящим фонтаном, который окропил лицо, грудь и руки Данннайца.
   Но иаджудж не умер. Какая-то невероятная судорога исказила огромное тело, по нему пробежала кровавая борозда, которая на глазах расширялась и становилась все больше.
   Конрад оторопело смотрел, не понимая, что происходит. Кровь лилась ручьями, алая,
   В противоестественной пародии на роды из развалившегося на части Двуглавого поднялся вдруг тонкий и стремительный силуэт. У существа были костлявые руки и ноги, а голова его была лишенной челюсти звериной головой. Тварь, в которой не было уже ничего общего с человеком, прыгнула, занося для удара поднятый ей топор Конрада.
   Даннаец поскользнулся на крови и упал, уже не веря в возможность подняться.
   Тварь была рядом, над ним, топор занесен для смертельного удара.
   Он лягнул ее в живот и перебросил через себя, на каменистую землю.
   При падении существо выронило топор и жалобно заскулило. У него не было кожи, любое прикосновение причиняло ему боль. Конрад навалился на эту богохульную мерзость, нанося удар за ударом своим кинжалом. Тварь рвала его лицо, руки и ноги твердыми как камень когтями. Наконец существо дернулось в последний раз и затихло.
   Конрад повалился рядом. Жизнь утекала из него вместе с кровью из множества ран. Конрад поднял глаза к небу и солнечный диск, будто подмигнул ему. А потом все стало тонуть, исчезать, утекать от него.
   Усилием воли вернув себя в сознание, Конрад увидел, как к поверженному гиганту, растолкав своих верных слуг выбежал Нэток. Покрывало пророка спало, открыв неземную красоту его лица. Рот Нэтока был перекошен в крике гнева и боли.
   Вулфер подхватил теряющего сознание генерала и потащил его назад, к стене щитов Сынов Солнца.
   - Солнце и Сталь. - шепнул Конрад, прежде чем мир поглотила тьма.
  
  
   Пока ты спал.
   Конрад был без сознания так долго, что уже никто не верил, что он выживет. Бесчисленные раны и переломы превратили его тело в сплошной сгусток боли. Иногда Даннаец на считанные минуты приходил в себя, тогда сидевшие у кровати братья старались как можно быстрее напоить его и дать лекарства. Но большую часть времени он плавал в океане бреда, страдания и время от времени сгущавшаяся тьма хотела проглотить его.
   В этой теме пели и шептали те же голоса, что в предгорьях Пустоши.
   Лучшие лекари Ирама прилагали все усилия, что бы спасти жизнь героя. Его раны промыли и зашили, кости вправили и где можно забили в лубки. Но потом все равно некоторые из ран воспалились, из них тек гной, поговаривали уже о том, что бы отрезать ногу. Но посовещавшись, лекари решили, что такой операции измученное тело не перенесет и Конрад был вверен судьбе.
   Но через три недели случилось то, что многие сочли чудом.
   Даннаец совершенно очнулся, лихорадка стала спадать, воспаление отступало, не перейдя в настоящую гангрену. Конрад был так слаб, что не мог даже поднять руку, но все равно попытался приподняться на локте.
   - Нэток. - было его первое слово.
   - Мертв. - ответил Гвидо де Лион. Все те дни, которые Конрад провел между жизнью и смертью, капитан неотлучно просидел у его ложа, даже спал в той же комнате, несмотря на запахи болезни.
   - Как мертв? - голос Конрада был похож на шелест сухих листьев.
   - Когда ты сразил его поединщика, Нэток словно с ума сошел. Потом пленные рассказали нам, в чем дело. Двуглавый - это были его дети, его сыновья-близнецы. Их было трое. Они родились полумертвыми, и выросли калеками, не могли ни ходить, ни тем более драться, долгие годы он скрывал их в какой-то дальней пещере, носил туда еду. Когда он пропал в пустыне, двое убили и сожрали третьего, это все сказки, про близнеца, проглоченного в утробе. Той утробой была нора в земле, где они дождались его возвращения. Он каким-то образом сплавил плоть и разум, и в результате получилось то чудовище, которое одолел. Нэток многих убил тогда своим серпом, но ты не ошибся, он перестал быть неуязвимым. Сарош проткнул его копьем насквозь. Нэток завопил так, что казалось, рухнут стены. Иаджудж вокруг бились в падучей, он уже не мог послать им ярость, только боль и отчаяние. Нэток умирал потом пять дней. Эти пять дней... их даже описать невозможно, что творилось. Иаджудж то кидались на нас, то пожирали друг друга, то замирали в оцепенении. Пока, наконец, какой-то отчаянный самудиец не прикончил бывшего бога. Его голову самудийцы выставили на копье. После этого иаджудж как-то утратили интерес к войне, и их войско начало рассыпаться, превратилось в беспорядочную толпу. Имадийцы понемногу вытесняют их на юг. Без Нэтока это просто кучки грязных оборванцев. Впереди еще много битв, уж слишком иаджудж много. Но война выиграна. Батахир вернулся с севера, он подавили бунт сатрапов, и сейчас ушел дальше, выбивать иаджудж обратно за пределы Ирама. Это уже не наша война, брат.
   - Прекрасные новости. - сказал Конрад и через несколько мгновений уснул.
   Он проспал почти половину суток, а когда снова очнулся, то выглядел уже намного бодрее. Он открыл глаза.
   - Мой железный рыцарь. - в глазах Эсме стояли слезы. - Мой железный рыцарь... я поклялась, что если ты умрешь, то я пойду за тобой.
   - Я освобождаю тебя от этой клятвы. Я все еще могу умереть.
   - Но зачем мне жить без тебя?
   Эсме разрыдалась.
   - Ты заставил Эсме плакать. - сказала она, давясь слезами. - Негодяй, и ничего больше.
   В последних словах уже зазвучала ее привычная насмешливость.
   - Я все еще могу умереть.
   - Только попробуй! Убью тотчас же!
   Эсме рассмеялась. Конрад тоже засмеялся бы, но смех причинял ему боль из-за сломанных костей.
   - Моя огненная принцесса.
   Их пальцы сплелись.
   - Мне кажется, или, полежав при смерти, ты начинаешь говорить как все влюбленные? - осведомилась Эсме, вскинув голову. В заплаканных глазах был тот самый огонь, который разжег любовь в его собственном, прежде пустом и холодном сердце. - Скоро начнешь сравнивать мои волосы с покрывалом ночи, а мои губы с гранатом?
   - Вообще-то я думал о персике.
   Эсме крепко сжала его бессильную руку.
   - Не умирай теперь, мой железный рыцарь. Только не сейчас, когда все ужасы позади.
   Конрад с огромным трудом притянул руку Эсме к губам и поцеловал ее. Некоторое время они молчали.
   - Ты, наверное, хочешь узнать, что случилось, пока ты спал? - совершенно будничным тоном спросила Эсме.
   - Да. Кажется, все самое удивительно случается без меня.
   Рассказ ее был долгим и временами Эсме отвлекалась от своего повествования, что бы в очередной раз выпалить пылкие признания в вечной любви вперемешку с колкостями и остротами.
   Потянулись дни выздоровления. Как только врачи сказали, что Даннайцу лучше, и он уже готов принимать гостей, к его покоям выстроилась настоящая очередь. Конрад попросил перенести его в более просторное и светлое помещение, в котором не стояло бы тяжелого запаха болезни. Он поразительно быстро набирал силы, вскоре начал ходить, хоть и опираясь на трость.
   У него побывали Хайдар, сам только что выздоровевший после ранения, Ильдерим, чья любезность казалась как будто неподдельной, все его боевые товарищи, и Сыны Солнца и имадийцы.
   Сарош был повышен до командира пяти тысяч всадников и получил в управление целую сатрапию на юге. Это была столько же награда, сколь и укрепление границ.
   Хлод со своим небольшим отрядом, в самом деле, пережил осаду в горной крепости, и когда иаджудж покатились обратно на юг, с боями прорвался к столице.
   Рыцари, оба чудом вырвавшиеся из пасти смерти тепло поприветствовали друг друга.
   Один за другим шли какие-то знатные люди, которых Конрад даже не мог запомнить по именам. Подарки сыпались на него как из рога изобилия. В основном дарили доспехи и оружие, прекрасной работы и отделки, дарили коней и упряжь, колесницы и одеяния.
   Наконец Конраду стало казаться, что он уже целую армию может вооружить клинками из змеиной стали, облачить ее в наборные доспехи и на каждого воина накинуть шелковый плащ. Но дарили от души, и вещи были просто превосходными.
   Лишь Хайдар не преподнес Даннайцу ничего, сказав, что Конрад получит все, о чем попросит.
   Но Конрад не знал, согласится ли Хайдар на его просьбу, или слова "все, о чем попросишь" были ритуальной вежливостью.
   Ему не нужно было ничего, кроме Эсме.
   То, что Хайдар сквозь пальцы смотрит на любовные похождения принцессы, не значило, что он готов отдать ее чужеземцу и иноверцу. Но с другой стороны Эсме была одной из четырнадцати детей короля, никак не могла претендовать на трон и уступить ее надо было не оборванцу с дороги, а герою, спасшему Ирам от воплощенного Пса Хаоса.
   Но сначала надо было узнать, что вообще думает об их будущем Эсме.
   - Выйти за тебя? - усмехнулась она. - Это как, вручить тебе плеть, которой ты будешь меня учить почтительности, родить пяток детей, растолстеть и разучиться сидеть в седле? Конечно, я согласна! - она поцеловала Конрада и тут же по своей привычке укусила за губу.
   - Толстеть не обязательно. - проворчал Конрад. - А вот плеть мне пригодится!
   - Не обязательно ждать свадьбы. - Эсме игриво куснула Конрада за ухо. - Для этого свадьба совсем не обязательна.
   Это было поначалу странно, любить ее, когда под стенами не горланят свои звериные мотивы сто тысяч иаджудж, когда смерть не стоит в изголовье их ложа с занесенным мечом. Но вскоре Конрад понял, что ему это нравится. И тут Эсме нетерпеливо дернулась под ним.
   - Мечтаешь о плети? - спросила она, запуская ногти в его спину.
   Конрад застонал, и вошел в нее грубее и глубже.
   Как это хорошо - быть живым.
   Им всегда было о чем говорить. Их разделяла целая пропасть, они были из разных миров.
   Эсме жадно впитывала мрачные, кровавые истории о погруженном в дожди и туман пограничном крае, где возмужал Конрад.
   Сама она бесконечно могла говорить о родной Зихии, о ее горах, что достают до неба, о густых лесах, в которых живут свирепые вепри, на которых Эсме так любила охотиться. О мраморных городах, зажатых на узкой прибрежной полосе между теплым благодатным морем и твердынями гор. Эсме выросла там, в диких скачках по нагорьям, в переходах по узким тропинкам над бездной, в стране, которая с ее слов напоминала рай.
   Конраду казалось, что он видел сочные горные луга, казалось, будто он уже стоял под крышей мира.
   - Я уже люблю твою страну, ведь оттуда ты.
   - О, я не единственное, на что стоит посмотреть в Зихии.
   И все же и сейчас их будущее было не безоблачным.
   - Хайдар легко отдаст меня, Конрад. Но он не захочет отдавать тебе Зихию. А я это ключ к Зихии.
   - Что же нам делать? Я Сын Солнца, хоть и не самый лучший, а ты принцесса Ирама. Как обойти это?
   - Если будет нужно, я оставлю Зихию что бы быть с тобой. А ты? Ты можешь снять солярий, что бы стать моим мужем?
   - Ты хочешь, что бы я прошел сквозь Пламя?
   - Я не слишком религиозна. Пламя нам принесли имадийские ваджи, которые шли за имадийскими лучниками. Мы зихи, поклонялись небу и грому в храмах, что до сих пор сохранились высоко в горах. Но Зихия принадлежит сейчас Порогу Счастья. Мне все равно, какому богу будет молиться мой муж. Зихам все равно, если мой муж будет солнцепоклонникам, когда рядом нет ваджи, они все так же приносят хлеб, вино и фрукты на горные вершины.
   - Но не все равно Порогу Счастья. - закончил за нее Конрад.
   - Да. - Эсме провела рукой по его груди, зацепив ногтем цепь солярного амулета. - Ты сможешь снять это для меня?
   - До Пустоши, наверное, смог бы. Но после... нет, это мое. Мою веру не принесли не копьях чужестранцы. Я сам склонил колени перед солнечным диском. Я могу перестать быть Сыном Солнца, все будут этому только рады. Но не проси меня пройти сквозь Пламя!
   Вопреки его ожиданиями, Эсме не вскинулась, как ужаленная оводом лошадь.
   - Мне больно это слышать. Но это ты. Если бы ты ответил иначе, ты не был бы моим железным рыцарем.
   - Обойдемся без свадьбы. Люди поймут, а боги простят. Я не могу снять солнечный диск, а зихом я быть смогу.
   - О, из тебя выйдет отличный зих! Как только перестанешь валиться с лошади, как куль с мукой...
   - Нет, мне положительно нужна плеть! - Конрад сопроводил свои слова звонким шлепком.
   - Как куль с мукой! - упрямо повторила Эсме, выгибая спину.
   И все же настал день, когда они, скрепя сердце, предстали перед Хайдаром.
   Король долго смотрел на коленопреклоненных влюбленных.
   И ворчливым тоном, лишенным всяких привычных оборотов высокой речи сказал, наконец.
   - Верховный я ваджи или нет? Стоило вам так долго страдать? Сам поженю вас, тебе, Даннаец не придется менять свою веру, но ты присягнешь мне как мой вассал. Только не заводите слишком много детей, а то в старости будете заниматься улаживанием склок между ними, а не охотится утром с соколом и читать по вечерам Откровение, как подобает человеку, чье лето жизни миновало! Идите, и пусть Пламя освещает ваш путь.
   Конрад написал Бодуэну письмо, в котором просил снять с него звание и писал, что хочет уйти из Ордена. Этой новости странным образом не обрадовался даже Гвидо, который прежде ни о чем другом и не мечтал. Вообще последнее время де Лион был, как никогда мрачен и задумчив. Он получал много писем, которые читал, иногда не показывая никому, а иногда только Хлоду, и сжигал их сразу же после прочтения.
   С юга вернулся Батахир. С востока прибыл Ильдерим.
   Страна залечивала раны. Ужасы нашествия были еще свежи в памяти, но поля засевались, сады плодоносили, разрушенные строения возводились заново. При дворе активно обсуждали будущее восстановление и укрепление Львиного Сердца, возведение по южной границе новой крепостной линии, переселение туда самых воинственных и диких кочевых племен с Севера.
   Так же было объявлено о грядущей свадьбе принцессы Эсме и чужестранца Конрада-Кахрамана.
   Змеиное гнездо.
   Принц Батахир, коренастый черноволосый мужчина лет тридцати, со смуглым скуластым лицом и заплетенными в косы длинными волосами, в окружении своих верных телохранителей, набранных им среди воинов степных кланов, шел через улицы Сияющего Ирама. Жажда развлечений завела Батахира в самый грязный и опасный уголок города. Принадлежавшие некогда клану ремесленников-пелеров, дома эти опустели после того, как пелеров изгнали из города. Потом в них время от времени расквартировывали степняков, но с годами квартал все больше приходил в упадок и наконец превратился в прибежище всякого отребья. Тут всегда можно было напиться запрещенного вина, найти шлюху любого пола, покурить кальян с черным зельем, привозимым из Пустоши, купить многие вещи, о существовании которых добропорядочному горожанину не стоило даже знать.
   Во время войны квартал сильно опустел, часть беззаконных людей бежала, часть погибла, но сейчас все возвращалось на круги своя. Так же в домах гиблого квартала нашли себе прибежище многие беженцы из разрушенных иаджудж деревень.
   К Батахиру бросилась какая-то женщина в рубище. Принц брезгливо подался назад, его стражники схватились за рукояти мечей. Но нищенка упала ниц, лишь чуть прихватив пальцами полу просторного степного одеяния принца. Этого уже было достаточно, что бы принц отрубил ей руку, но Батахир был чужд ненужной жестокости. Он потянулся к кошелю. Пророк проповедовал быть милосердным и одаривать нищих. Иногда приятно быть добрым.
   - Ваше высочество. - выдохнула женщина. - Ваше высочество!
   - Ты знаешь, кто я? - удивился Батахир. - Я могу знать тебя?
   - Я была всего лишь служанкой во дворце в Львином Сердце. Я смогла выжить, когда крепость пала.
   - Твое счастье. Мне не нужны более слуги. Я дам тебе денег, купи себе новую одежду и найди работу.
   - Я не милостыню хочу просить. У меня есть кое-что для вас.
   - Вот как! - удивился Батахир.
   - Прошу вас, пройдемте со мной, ваше высочество, я покажу вам нечто ужасное.
   Батахир заподозрил коварную ловушку. От Ильдерима можно всего ожидать. Батахир ненавидел брата и почти не скрывал этого.
   - Меня не так легко напугать, женщина. Я подозреваю в тебе обманщицу и возможно ты злоумышляешь против меня. Приказать моим людям отрубить тебе руку?
   - Ваше высочество! - женщина отпустила его одежду и распростерлась в грязи. - Ваше высочество, умоляю, выслушайте меня! Я покажу вам что-то, от чего вы содрогнетесь.
   Сошла с ума от пережитых ужасов - решил Батахир и выбранил себя за мягкосердечие.
   - Мой ребенок! - выкрикнула женщина и Батахир вздрогнул. - Мой сын. Мой сын, он ваш племянник, сын вашего брата принца Ильдерима!
   Батахир рассмеялся.
   - Братец известен блудливостью, а семье не нужен еще один ублюдок, даже если ты и не врешь.
   - Но мой сын! Мой сын он... он чудовище!
   Батахир ухватил женщину за одежду и заставил подняться на ноги.
   - А ну говори тише, безумная! Что за чудовище ты родила от моего брата?
   Через некоторое время, стоя под низкой прокопченной крышей, Батахир с отвращением наблюдал за змеиным хвостом, который торчал из груды тряпья, служивших пеленками для ублюдка.
   Руки и ноги у существа были как будто в порядке, но кожа местами напоминала чешую. Лицо было бы обычным лицом младенца, но у младенцев не бывает таких зубов. А хвост мог бы принадлежать и пустынной гадюке.
   Батахир от отвращения сплюнул в сторону и несколько раз пробормотал первые строчки молитвы, что должна была отогнать Зло.
   - Но женщина, во имя Пророка и Очищающего Пламени, как ты докажешь, что это ребенок моего брата, а тебя не изнасиловали иаджудж, когда ворвались в Львиное Сердце?
   - Я знаю некоторые особые приметы вашего брата. Их никто не может знать, кроме тех, кто видел его обнаженным.
   - И что же это за приметы? - Батахир был само внимание. Под густыми усами принца играла на губах одновременно злая и довольная улыбка.
   И женщина начала свой рассказ.
   Когда она закончила его, Батахир велел двум своим стражникам стеречь ее и ребенка как зеницу ока, а сам помчался во дворец, с недостойной принца крови прытью перепрыгивая через лужи и кучи навоза.
   Воины-рабы впустили принца во дворец, и Батахир так же бегом, боясь промедлить хоть минуту, устремился к королевским покоям.
   И опоздал.
   Поперек коридора лежал стражник-зих, у него было перерезано от уха до уха горло.
   Батахир как принц имел право входить во дворец с оружием. Он обнажил свой кривой меч, и ворвался в комнату отца.
   Ильдерим с окровавленным мечом в руке навис над бесчувственным телом Хайдара. Вокруг все было в брызгах крови, и лежали несколько трупов. Окровавленный Конрад де Фер закрывал своим телом Эсме.
   Люди в комнате были убиты странным образом. У кого-то сломана шея, у кого-то разбита голова.
   Очевидно, Ильдерим решил осуществить убийство короля не вовремя, попав на то время, когда у него в гостях находилась Эсме и будущий зять-иноверец.
   - Ты вовремя брат! - воскликнул Ильдерим. - Проклятый чужестранец оказался подосланным убийцей! Все это время он только подбирался к отцу...
   - Но почему-то отец убит мечом, тогда как твоим людям ломали шеи и пробивали головы столиком. - бросил Батахир. - Скверная история, брат мой. Или ты не мой брат, и настоящий Ильдерим давно уже сгинул в Нижнем Мире?
   - О... ты знаешь, Батахир. Я ведь и сам не знал долгое время... молился Пламени и слушал ваджи. Вот только почему-то меня всегда тянуло к тьме... Иаджудж казались мне достойными восхищения. Эребийские имена гремели у меня в ушах... Когда я узнал? Наверное, когда умер Нэток! Ну что же, оставим все как есть. Чужестранец убил нашего божественного отца. Эта страна достаточно велика, что бы вместить двух королей. Забирай все к северу от столицы, а мне отойдет все, что к югу. Меня отчего-то все время тянет на юг...
   Батахир вглядываясь в лицо существа, которое считал своим братом, видел, что Ильдерим не столько коварный и расчетливый заговорщик, сколько безумец, а возможно и вовсе - марионетка, которая пока еще не знает о существовании нитей.
   - Не бывать такой сделке, иаджудж! - сказал Батахир и занес меч для удара.
   Ильдерим завизжал, это был визг подобный визгу атакующих иаджудж. Но было в нем и что-то от змеиного шипения.
   Меч зазвенел о меч. Вопль Ильдерима привлек внимание стражи, но он же дал сигнал его верным людям, которыми он несколько лет наполнял королевские покои. Вскоре весь дворец был охвачен сражением.
   Никто из принцев не мог взять верх. Ильдерим казался быстрее и атаковал с отчаянной отвагой, но Батахир жизнь провел в войнах и меч давно уже был будто продолжением его руки.
   Конрад с трудом поднял голову. Кровь лилась из раны на голове, из раны в боку, из раны в руке. Но он был жив еще.
   Эсме!!! Конрад коснулся рукой окровавленной шеи Эсме. Пульс бился, слабо но бился.
   Даннаец увидел, как дрались Ильдерим и Батахир. Он практически не знал Батахира, но раз тот вступил в бой с перевертышем, значит, он сам не участвует в заговоре! Конрад поднял кинжал одного из убитых им заговорщиков. Сражаясь, Ильдерим и Батахир кружили по комнате. Конрад метнул кинжал в спину принца-иаджуджа. Лезвие отскочило от надетой под одежду кольчуги, но в тот же миг Батахир нанес удар, отсекая вооруженную руку своего фальшивого брата.
   Застонав от боли, Конрад взвалил на плечи бесчувственную Эсме.
   Следующие три дня погрузились для него в сплошной кошмар. Он сумел добежать до казарм, где располагались остатки его отряда. Город постепенно охватывал пожар междоусобной войны.
   Зихи верные Эсме дрались с людьми Ильдерима. Где находился сам подменный принц, не знал никто. Батахир должен был убить его, но кто знает, что случилось после того, как Конрад покинул королевские покои?
   Дворцовая стража почти полностью пала в разгоревшемся сражении. Ильдерим предусмотрел все. Его люди были везде. Его люди, и его иаджудж. Когда война с пустынниками была уже на излете, он оставил в живых не меньше сотни пленных стервятников. Теперь это были его верные псы.
   Но что случилось с самим Ильдеримом было не ясно.
   Теперь все, от удаления верного Сароша и замены зихов на эромов складывалось в одну картину. Хайдар стал слишком благодушен, слишком много пил, слишком уверовал в свою великую судьбу и слишком увлекся стравливанием своих наследников между собой, забыв, что первое препятствие на пути к трону - он сам.
   И хотя он оставался львом, но этот лев дал перехитрить себя шакалу.
   Столица была охвачена боями, пожарами и паникой.
   Никто не знал, у кого сейчас власть и на чьей стороне правда.
   Ваджи разделились между собой, одни старались поднять правоверных против принца-иаджуджа, другие проповедовали против братоубийцы Батахира.
   Но весть о том, что короля убил Кахраман-Конрад разлетелась сразу же. Даннаец не смел и показаться на улице, его тотчас разорвала бы толпа. Люди легко верят в то, что им проще верить. Во всем виновен чужестранец! Это он убил доброго короля, это он совратил принцессу, это он стравил между собой сыновей Хайдара. А то, что еще недавно его почитали как спасителя страны, казалось неким дурным сном.
   Зихия.
   Эсме пришла в себя через несколько часов. Ее раны были не опасны для жизни, но Конрад сполна испытал те же душевные муки, которые пережила она, когда он лежал при смерти.
   Вместе с Сынами Солнца Конрад и Эсме ночью сумели вырваться из города, который все больше охватывало безумие.
   Они неслись на Запад.
   В благословенную Зихию.
   Только-только начавшая приходить в себя страна стремительно разваливалась. Закон был забыт. Дороги наводнили дезертиры, бывшие бозуги, озверевшие от отчаяния селяне, тоже взявшиеся за оружие. Они грабили, убивали и надругались над каждым встречным. Приходилось пробиваться с боями или идти безлюдными землями.
   Отряд Конрада пробирался козьими тропами, темными урочищами, узкими ущельями.
   Значит, нам суждено любить друг друга только среди безумия войны - шепнул Конрад, целуя Эсме. - Эсме, его огненная принцесса. Что теперь будет с ними, когда он не Конрад-Кахраман, а Конрад - Кралкатили, Конрад-Цареубийца, самый ненавистный человек к Востоку от Алого Моря?
   Наступала зима.
   Конрад думал, что небо в Зихии голубое, а оно стало серым.
   Он думал, что вода в Алом Море розовая, а она оказалась черной.
   С моря неслись промозглые ветры, с гор наступали туманы.
   Один из его людей, храбрый рыцарь, выживший в кровавых сечах у Львиного Сердца и Сияющего Ирама, сорвался в пропасть и погиб на дне ущелья.
   Так Зихия взяла с них плату кровью за дерзость.
   Горы поднимались до самых облаков и, теряя друг друга люди брели в молочном тумане, не видя перед собой дальше, чем на десяток футов.
   Но все же это была Зихия, родная земля Эсме.
   И эта земля пропустила их, она укрыла их пологом лесов от погони, она накормила их мясом вепрей, напоила сладкой водой из ручьев. Зихия давала им укрываться в пещерах своих гор.
   Они успели до того, как на перевалах лег снег.
   До весны Зихия теперь защищена от вторжений со стороны рушащегося Порога Счастья.
   Ни воинство Ильдерима, которого по-прежнему никто не видел, но приказы которого исполняли его эромы, ни шайки мародеров, ни каратели Батахира не перейдут горы.
   Но как может он, Кралкатили оставаться в Зихии, обрекая эту страну на удар имадийцев, которые придут весной?
   Теперь я не смогу стать зихом. - говорил Конрад, сжимая Эсме в объятиях. - Но мы все еще можем быть вместе. Ты станешь васканкой. Мне все равно, какую веру будет исповедовать моя жена. Только останься со мной, моя огненная принцесса. На Исола Темпеста тоже есть горы и белый мрамор.
   Эсме прижималась к нему так сильно, будто хотела срастись с Конрадом в одно существо, подобно детям Нэтока.
   Корабль Сынов Солнца качался на волнах в опасной близости от прибрежных скал. Лодки переворачивались, их снова опрокидывали, вычерпывали воду, и отчаянно гребли к кораблю, который вот-вот сорвется с якоря.
   Вот ушла первая лодка.
   Вот вторая.
   Последняя лодка, последние полмили. Потом Железные Острова, твердыни Сынов Солнца, которые укроют их от любого врага.
   А весной, когда стихнут бури и вода снова станет розовой - Валтия.
   Конрад оттолкнулся от скользких камней и ухватил весло.
   Они были на половине пути до корабля, когда Эсме внезапно встала в полный рост.
   - Я смогу без Зихии. Зихия не сможет без меня. Прощай, мой железный рыцарь. - сказала она и прыгнула за борт.
   Конрад взвыл от отчаяния и подался за ней.
   Но семь человек навалились на него и прижали к дну лодки.
   Они боролся как никогда в жизни, но Сыны Солнца были сильными людьми. Кажется, он плакал, но дождь и морская вода скрывали его слезы.
   - Она же погибнет, погибнет!!! - Конрад даже не кричал, он ревел раненым зверем.
   - Она плавает как рыба! - крикнул Гвидо де Лион, перекрикивая шум бушующего моря. - Она уже у самых камней! Вот она выбирается! С ней все в порядке, она жива!
   - Пустите меня! Уходите без меня! Я останусь с ней! - рвался Конрад, но Сыны Солнца держали его крепко.
   Они пришвартовались к кораблю. В Конраде что-то сломалось. Он покорно взошел на борт. Обернувшись на берега Зихии, он увидел тонкую фигуру на берегу, машущую кораблю рукой.
   Конрад поднял руку. Это было тяжелее, чем поднять наковальню.
   - Моя огненная принцесса. - прошептал он.
   - Это ее выбор, ее путь. Она зих. Ты Сын Солнца.
   - Уже нет.
   - Все еще Сын Солнца. - Хлод положил руку на плечо Конрада.
   - Неужели она никогда не любила меня?
   Конрад обессиленно сполз вниз по борту корабля. Не было сил даже стоять.
   - Глупец. - сказал Гвидо.- То, что она сделала, это от любви. За твоей головой охотится весь Ирам до последнего бозуга. Она любит тебя, Конрад, так, как только может любить женщина. Но она принцесса Зихии. Это ее земля, ее народ.
   - Она не первая, кто выбрала долг. - сказал Хлод, садясь рядом с Конрадом. - Вы в чем-то слишком похожи, что бы быть по-настоящему счастливы.
   - Но мы были счастливы! - Конрад запнулся. - Я и сейчас счастлив.
   Он поднялся и еще раз помахал рукой в сторону берега, но сейчас увидел там только стену воды, за которой нельзя уже было различить ничего.
   И Конраду показалось, что сейчас его сердце вырвется из груди и само поплывет к берегам Зихии, к Эсме, в его огненной принцессе. И сердце, в самом деле, рванулось, рванулось так, что отозвалось болью в каждой клеточке тела!
   Конрад коснулся солнечного диска на груди.
   - Я вернусь к тебе, моя огненная принцесса. Клянусь Солнцем и сталью. - шепнул Даннаец.
   Корабль уносил его на Запад.
  
   прошло 15 лет...
  
   Эсме.
   В круглом зале королевского дворца Эсме бин Хайдар собрала всю знать Зихии. Много мест за столом пустовало, страшный разгром, который устроил зихам король Батахир, унес жизни множества славных воинов из знатных семей. У многих мужчин, присутствовавших на совете, только зажили полученные в День Скорби раны, часть из них в знак траура по павшим родичам сбрили бороды и усы.
   Эсме поправила стягивавший ее запястье платок, покрытый запекшийся кровью.
   Зихские дворяне были мрачны и задумчивы.
   Эсме, вглядываясь в обветренные, покрытые шрамами лица воинов и видела нерешительность, скрытую за напускной суровостью.
   Семнадцать человек, вместо обычных почти сорока.
   - Вы знаете, зачем мы здесь. - сказала королева, вскинув голову. Волосы Эсме по-прежнему были черны, как безлунная ночь, а стройную фигуру ее льстецы все так же сравнивали с кипарисом. Но под глазами королевы сейчас лежали глубокие тени, первые морщины уже змеились от точеного носа к капризно изогнутому рту, и главное, от жизнерадостной и безрассудной Эсме не осталось попросту ничего.
   Сейчас на королеве лежала печать множества перенесенных страданий и тревог.
   Ответил старый Этхем, один из вернейших ее соратников с того самого дня, как она начала борьбу за независимость Зихии от Порога Счастья, который сама Эсме обычно называла Невольничьим Рынком.
   - Мы знаем, что ты хочешь услышать от нас, моя королева. Ты хочешь услышать, что мы готовы и дальше сражаться. Клянусь, я пойду с тобой до конца и отдам всю свою кровь, до капли, лишь бы исполнить свою клятву верности тебе и нашему делу.
   - Мой покойный отец, король Хайдар, да святится его имя, всегда говорил мне не обращать внимания на все слова, что сказаны перед словом "но". - горькая усмешка скривила губы Эсме.
   Этхему было не по себе, однако он ответил.
   - Но у Зихии нет сил противостоять натиску Батахира дальше. Во всей стране нет семьи, которая не потеряла бы своих сыновей в этой войне. Наша казна пуста. Ты наша королева, а ешь с дерева, это ли не говорит о том, как мы бедны?
   - Наши воины сражаются не за деньги!- резко воскликнул Гарат, князь с высокогорья, бывший любовник Эсме и воспитатель ее сына.
   - Да, наши люди сражаются за свободу. Но им нужно оружие, лошади, доспехи, запасы еды и походные шатры. А все это стоит денег. Мы не можем и дальше собирать подати в долинах, потому что иначе их жители обратят оружие против нас, станут на сторону Батахира!
   - Старая поговорка говорит, что лучше умереть стоя, чем жить на коленях.
   - Не для всех, моя королева. Простолюдины в долинах не могут понять, почему их обирают на нужды войны и почему их земли разоряют бозуги. Им свобода, за которую мы сражаемся, пока принесла лишь тяготы войны. А долгая зима в этом году вызвала недород...
   - И ты предлагаешь сдаться, Этхем?
   - Не сдаться, моя королева. Принять условия Батахира.
   - Платить налог кровью? Открыть свои границы, что бы охотники за рабами вновь принялись охотиться на наших сыновей и дочерей? - Эсме готова была закричать, но сдерживала разрывавший ее гнев и отчаяние в своей груди.
   - Крови и так пролито довольно. Условия Батахира мягки. Он понимает, что если будет обращаться с нами жестоко, то поднимет всеобщий бунт.
   - Две тысячи человек для его армии и дворца ежегодно. Вернуть всех имадийских ваджи, отдать имадийцам земли, которые мы отвоевали у них, принять к себе имадийских судей, сборщиков налогов?
   - И жить с этим. Иначе Батахир придет с новой армией, втрое больше прежней и объявит нам злую войну. И Зихия обратится в окровавленный остов самой себя. Батахир не знает жалости, когда уязвлена его гордость. Он перебьет всех, до кого дотянется, а прочих продаст в рабство. И Зихии не станет вовсе.
   Раздался грохот рухнувшего стула. Это Эсме вскочила на ноги. Королева швырнула на стол свою саблю.
   - Проклятье! Лучше ударь меня сейчас же этим клинком, а не режь мне сердце своими гадкими словами! Неужели я слышу тебя, Этхем, человека, который прославился своей отвагой еще до того, как я родилась?! Неужели мы дошли до того, что готовы склониться перед этим козопасом?! Мы зихи, в нас течет кровь богов! Мы всегда дрались до конца и всегда побеждали! Вы предлагаете мне предать саму себя! Вы предаете меня, свою королеву, которой вручили корону Рисмага, и прикрываетесь заботой о каких-то простолюдинах! Вам не будет ничего, потому что Батахиру нужны собиратели налогов. Возможно, ваших сыновей Батахир потребует себе в евнухи, но то невелика потеря, учитывая кто их отцы! А меня закуют в цепи и протащат по улицам Ирама за тройкой бешеных лошадей! Видит Небо, я не боюсь смерти, но я боюсь позора. - голос Эсме звенел от переполнявших ее чувств. - На мне восемнадцать ран, меня три раза пытались отравить, и все это потому, что когда-то я послушалась вас и стала вашей королевой. "Веди нас Эсме"!!! "Веди нас королева Зихии"!!! Это были ваши слова. И куда мы пришли?! Мой старший сын погиб! - Эсме сорвала с руки платок, скомкала его и швырнула в лицо сидевшему рядом с Этхемом старому князю. - Вот его кровь! Моя дочь в плену, моего внука сделали кастратом и подарили какому-то пелеру! А вы предлагаете мне принять разумные и милостивые условия, которые предлагает нам этот зверь Батахир?!
   Советники Эсме молчали. С одной стороны гордость их была задета. С другой они понимали, что один только неистовый характер Эсме не даст им шансов на победу с грозным врагом.
   - А впрочем. - уже спокойнее добавила королева. - Есть еще один путь. Отринем Пламя, обратимся к Солнцу и попросим рыцарей Железных Островов и императора из Интиллполиса защитить нас.
   Когда смолк возмущенный шум, Гарат спросил.
   - Откуда ты знаешь, королева, что Железные Острова и Империя выступят нам на помощь?
   - Я знаю, кого об этом попросить. - тихо ответила Эсме.
   Утром следующего дня четыре письма отправились на Запад.
   Самое длинное, цветистое и полное выспренней риторики летело во дворец в садах Интиллполиса, молодому и бесталанному, но много о себе вообразившему императору Хагену.
   Второе, деловое по стилю, более краткое и содержательное - лорд-канцлеру Империи и одному из первосвященников Солнца Непобедимого, Арэлию.
   Третье письмо спешило на Исола Темпеста, Великому Магистру Сынов Солнца Гвидо де Лиону.
   И наконец, четвертое отправилось искать своего получателя - грозного полководца Конрада де Фера среди походных костров на берегах Лейса.
   Оно было самым коротким.
   "Возьми меня и Зихию. Эсме".
   Батахир.
   Сто человек простерлись ниц, боясь поднять глаза.
   Сто человек, среди которых были военачальники, чиновники, ваджи, сто самых могущественных человек в Сияющем Ираме ждали, когда войдет их повелитель, грозный король-воин Батахир, победитель осквернившего Пламя и Порог Счастья проклятого Подменного Принца, Усмиритель Пустоши и Меч Веры.
   Его отец Хайдар Добрый, семнадцать лет назад сраженный рукой проклятого иноверца Конрада Кралкатили, считал что присутствие на заседания дувана не подобает столь великому человеку, как он. Хайдар наблюдал за совещаниями из специально отведенной на то комнаты.
   Батахир же, хотя и окружил память отца великими почестями, отменил почти все его распоряжения, казавшиеся придворной жизни.
   Батахир подражал не Хайдару Доброму, а своему деду Аббасу Жестокому. Подобно страшному Аббасу Батахир отверг сложный придворный церемониал. Подобно Аббасу Батахир одевался столь просто, что иноземцы принимали его за простого лучника. Подобно Аббасу Батахир преследовал всякую роскошь и распущенность нравов. И наконец, подобно Аббасу, Батахир не проиграл пока ни одной войны.
   Батахир уселся на подушки, столь тонкие и вытертые, что они едва отличались от простых ковров. Привычно подвернув под себя ноги, Меч Веры обвел взглядом сто склоненных голов. Батахир был среднего роста, широкий в плечах и груди мужчина средних лет. Халат, рубаха, шаровары и тюрбан, в которые он был одет, могли бы принадлежать простому всаднику из степи. На колени свои он положил саблю в вытертых ножнах. У него было загорелое, обветренное лицо, с крепкими скулами и челюстями. Голову он подобно святым королям старых времен брил наголо, в густых темных усах, что спускались от верхней губы к подбородку, хватало уже седины, которую он не считал нужным закрашивать.
   Батахир намеренно затягивал свое обращение к дувану. Он ждал, когда страх и неуверенность подточат самые крепкие сердца и души. Подобно святым королям старых времен, Батахир был скор на расправу и не раз своей рукой карал нерадивых или нечестных сановников.
   - Какой длины мужской член? - спросил, наконец, Меч Веры у своих подданных.
   По рядам коленопреклоненных сановников пробежала волна еле слышного ропота. Они недоумевали, к чему этот нелепый вопрос. Его величество изволит шутит, или загадывает какую-то аллегорию? Как верно ответить на столь обычный и вместе с тем странный вопрос? Не лучше ли подбросить остроту или просто промолчать? Такие мысли пробегали в каждой из ста голов, в то время, как головы эти все усерднее втыкались в пол залы заседаний.
   - Никто не ответит мне на столь простой вопрос? Почему же вы считаетесь мудрейшими и достойнейшими мужами Сияющего Ирама, если любая рыночная шлюха ответит на него не задумавшись? - подобно святым королям старых времен, Батахир любил крепкие выражения.
   - Едва ли больше десяти дюймов, повелитель! - наконец подал голос Насим, недавно возвысившийся из рядовых копейщиков начальник дворцовой стражи.
   - О, хоть один набрался мужества, что бы сказать мне правду! - патетически воскликнул Батахир. - А теперь ответь мне, храбрый Насим, а какой длины меч?
   На этот простой вопрос Насим ответил быстро и как будто весело.
   - Согласно закону, который был дан нам божественным Хайдаром, на святится его память, мечом считается оружие длиннее одного фута и десяти дюймов и согласно тому же закону меч запрещено носить...
   - Я знаю этот закон!!! - рявкнул Батахир так громко, что зазвенели стекла в оконных проемах и тончайшая золотая посуда на низком столике, что стоял под рукой у божественного владыки.
   Батахир сам налил себе угольно-черного кофе, сделал небольшой глоток.
   Сто человек по-прежнему вжимались в камень, боясь, что в любой миг на любого из них обрушится гнев всемогущего владыки.
   Король усмехнулся, обнажив желтые от кофе и трубки, но все еще крепкие, как у матерого волка, зубы. Он сделал еще глоток кофе.
   - Тогда отчего же случилось так, что один член смог сделать то, чего не смогли сорок тысяч мечей? Как такое могло произойти и почему никто из вас ничего не сделал, что бы помешать такому горькому поражению имадийского оружия?
   И по-прежнему король видел только сто склоненных затылков. Любая из этих шей была в его власти. Он мог ударить по ней саблей прямо сейчас. На самом деле Батахир не испытывал никакого настоящего гнева и не собирался сегодня никого казнить. Но он считал нужным поддерживать страх в членах дувана.
   - Кралкатили вернулся! - вскричал, наконец, Батахир. - Убийца моего божественного отца, враг Порога Счастья и самого Пламени топчет нашу священную землю! Кралкатили в Зихии и Зихия, которую сорок тысяч мечей не могли склонить к покорности, сейчас у его ног!
   Через час жарких обсуждений, которые сводились к тому, что вдохновившись верой и преданностью великому Батахиру, армия Порога Счастья обязана обрушиться всей своей мощью на непокорную Зихию, а Эсме бин Хайдар нужно закованной в цепи привезли в Ирам и казнить, Батахир распустил дуван.
   Король знал, что услышит, но в ходе обсуждения были выработаны некоторые нужные решения.
   Батахир, мрачный, как грозовая туча, отправился в свои покои.
   Что бы не давать ослабнуть своему духу, король, подобно своему грозному деду, вел образ жизни совершенно аскетический, хотя в молодости и позволял себе нарушать заветы Пророка. Но дни буйной молодости давно миновали. Батахир опустился на жесткое ложе и погрузился в невеселые размышления.
   Складывалась ситуация, в которой любой шаг мог только ухудшить положение Порога Счастья, поколебав хрупкое равновесие и стабильность, которые наконец-то установились в стране после многих лет кровавого Хаоса.
   Батахир десять лет потратил на то, что бы одолеть Подменного Принца и его союзников и страна была опустошена и залита кровью. Он подавил бунты на окраинах, он смирил мятежников в сердце страны, он принес в Аль-Имад закон и страна начала заживлять раны. Батахир знал, сколь большой кровью и усилиями далась ему победа.
   Павшие теперь в Чертогах Героев, о них король не сожалел. Но те его подданные, что сейчас живут в подлунном мире достойны вкусить мира и процветания.
   После почти пятнадцати лет безуспешных попыток смирить мятежную страну и ее неистовую правительницу Батахир вынужден был даровать Зихии множество привилегий и вольностей, оскорблявших самый дух Порога Счастья.
   Но вот год назад он нанес Эсме страшное поражение, в котором зихи потеряли большую часть своей армии и лишились верхушки своей знати. Казалось, что капитуляция мятежников дело решенное. Но вторжение с Севера вынудило его увести войска с границ Зихии и, воспользовавшись передышкой, непокорные зихи воспряли.
   Батахир разгромил славов молодого Пирегаста, но понес большие потери и потратил на эту войну почти год. Что случилось потом вызвало у него вспышку настоящего, ненаигранного гнева.
   На Восток вернулся Конрад Кралкатили - Цареубийца, чьи руки были покрыты кровью божественного Хайдара.
   Меч Веры, Усмиритель Пустоши зло дернул щекой. Он-то знал, что Конрад де Фер не убивал Хайдара, но в тот момент ему выгодно было поддержать эту ложь Подменного Принца, и сейчас он сожалел об этом.
   Стыдно признаться, Батахиру нравился чужеземец. Быть может, если бы не Ильдерим, Конрад став мужем Эсме и вассалом Порога Счастья со временем принял истинную веру и превратился в верного союзника.
   Но этого не случилось.
   Хотя Батахир и сказал в дуване, что Конрад заполучил Зихию силой одного своего члена, это было не так. Да, Кралкатили женился на Эсме, которая приняла для этого веру солнцепоклонников и сделала своего мужа королем Зихии.
   Но настоящую опасность нес не член Конрада Кралкатили, а двадцать тысяч воинов Империи и семь тысяч Сынов Солнца, которые собирались сейчас в Арреалате, готовясь к походу на Восток.
   Эсме подарила Конраду себя и вместе с собой Зихию, но что бы вступить в законные права, Конраду нужны копья. И эти копья у него есть. Нынче Конрад не отважный молодой ратоборец, он маршал империи, друг императора и понтифика, один из магистров Сынов Света.
   Если шпионы верно доносили Батахиру, то армия Империи и Сынов Солнца будет готова выступить с началом весны. Значит, весной ему придется оборонять свои западные владения. Но что с Пирегастом?
   Решение далось королю непросто.
   Он ненавидел и презирал Бурзумхейм и его правителей. Нынче же на окровавленный Трон Волка взобралось сущее чудовище, людоед и злой колдун Гарм, сын снежной обезьяны, который сожрал сердце своего предшественника короля Магнуса.
   Говорили, Гарм одержим идеей великих завоеваний, но пока его силы уходили на усмирение мятежей в собственной стране. "В этом мы похожи" - кривясь от отвращения, подумал Батахир. Он был верующим человеком, глубоко чтившим Откровение, и сама мысль о союзе с черным магом и каннибалом была ему отвратительна.
   Но политика требует иногда идти на сделки с собственными убеждениями.
   Если Гарм нападет на Гардарику, руки Батахира на севере будут развязаны, и он без опаски бросит на Запад все свои силы. Планы Империи оторвать от Ирама его западные провинции будут разрушены.
   Пламя простит ему сделку с северным хищником.
   Бурзумхейм казался Батахиру чем-то невероятно далеким, затерянным на полярных островах, но это был обман воображения, на самом деле южные твердыни зловещего государства северян граничили с подвластной Порогу Счастья грозной Дикой Степью.
   Батахир хлопнул в ладоши, вызывая дворцового раба.
   Когда тот возник перед глазами грозного короля, Батахир велел ему звать в свои покои писца и переводчика на язык северных варваров.
   - Начни так. - принялся диктовать король, когда писец окунул перо в чернильницу.
   "Мой достойный брат, король Гарм..."
  
  
   Конец.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"