Де Фокс действительно был жив, но с момента ареста дела его были плохи.
После тщательного обыска прямо в театре ноары вывели иезуитов на улицу. Суматоха, вызванная убытием короля Эдайна, уже улеглась, и у театрального подъезда не было даже зевак, склонных обсудить это небывалое событие. Редкие прохожие, заметив людей в серых одеждах с приметной сдвоенной звездой, сразу же отводили глаза и прибавляли шагу. Такое поведение говорило само за себя, - ведь слухи, особенно недобрые, быстро разлетаются в народе.
Иезуитов посадили в карету с зарешеченными окнами, причём на отдельные скамьи. Во время пути ни арестанты, ни охранники не переговаривались между собой. Порой Вагабундо вопросительно поглядывал на молодого человека, ожидая, что он что-нибудь предпримет, но де Фокс делал вид, что не замечает его многозначительных гримас. Ощущения говорили ему, что ноары, сидящие по бокам, всё время настороже и следят за каждым его движением и при малейшей угрозе их могут запросто убить. Конечно, если им отдан такой приказ.
После утомительной тряски по бездорожью карета наконец-то остановилась. Ноары распахнули дверцы, и иезуиты оказались во дворе грозного узилища Тайного департамента.
Пока они шли к дежурке, где должен был состояться обмен формальностями по передаче арестантов, де Фокс зорко огляделся по сторонам. Увы! Каменный колодец имел неприступные стены, а единственные ворота с дополнительной решёткой, охраняли караулы стражников. В общем, сбежать отсюда было нереально. Сделав это малоприятное открытие, де Фокс поёжился и снова глянул вверх, но свинцовый лоскут неба, подступающий мрак и моросящий дождь не улучшили его настроения.
Наконец ноары передали арестантов гарнизону крепости, и небольшая процессия во главе с угрюмым рябым тюремщиком направилась вглубь одного из приземистых зданий. Их путь пролегал по извилистому коридору с многочисленными совершенно одинаковыми поворотами и вскоре де Фокс окончательно запутался - обратная дорога к свободе оказалась такова, что её было невозможно запомнить.
Когда они оказались в тюремном блоке первым в одну из камер отправили Вагабундо. Рябой тюремщик с ним не церемонился и, загоняя внутрь, дал ему пинка для скорости. Затем настала очередь де Фокса. Поймав его предостерегающий взгляд, тюремщик не решился его пнуть, но когда он замешкался, тот поднял ручищу и пихнул его в спину. Толчок оказался настолько сильным, что сиятельный граф влетел внутрь камеры и, не удержавшись на ногах, проехался по каменному полу. Довольный собой тюремщик утробно хрюкнул и загремел ключами, отрезая своего высокородного арестанта от свободы и, что ещё хуже, от надежды на её получение в обозримом будущем.
В отчаянии де Фокс вскочил на ноги и забарабанил в дверь, прекрасно понимая бесполезность своего занятия. Опомнившись, он выглянул в зарешеченное окошечко. Откуда-то издалека ещё доносились голоса стражников, перекрываемые натужным кашлем тюремщика, и виднелся слабый отблеск факелов, но вскоре и это исчезло, и в коридорах тюрьмы воцарилась темнота и тишина. Де Фокс крикнул и напряг слух, но никто не отозвался на его зов. Вагабундо был довольно далеко, а другие узники ничем не обнаружили своего присутствия.
С тяжёлым сердцем граф повернулся и оглядел место, в которое его забросила судьба. Насколько позволял рассмотреть слабый свет, пробивающийся сквозь зарешеченное окошко, находящееся под самым потолком, его узилище было очень высоким, но довольно узким. Но самое скверное заключалось в том, что в этом рукотворном ущелье было сыро, холодно и жутко воняло.
Исследуя камеру, де Фокс пошёл вдоль её стен. В одном из тёмных углов он споткнулся обо что-то железное и массивное. Уже догадываясь, что это, он присел, и его пальцы наткнулись на цепи с оковами, прикреплённые к стене. От этой находки у него ёкнуло сердце. "Карамба! Неужели будут пытки?" - подумал он с тоской, и по его спине пробежал озноб при воспоминании о том, в каком виде предстала Вероника де Коста - его невеста, попавшая в застенки инквизиции.
Результат обследования оказался малоутешительным. В камере не было ничего, кроме сырых стен, оков с цепями и лежака на полу, который, судя по запаху, основательно сопрел от долгого употребления. Опрометчиво опустившись на него, де Фокс передёрнулся от отвращения, когда его рука угодила во что-то скользкое и вонючее. Сообразив, что предыдущий узник не затруднял себя походами к отхожему месту, он с проклятиями вскочил на ноги. После этого он обнаружил дыру в полу, которая служила уборной. Оказалось, что именно из неё постоянно тянуло жуткой вонью и холодом. Брезгливо морщась, он попробовал вытереть испачканную руку о стену, но именно в этом месте камень оказался не только мокрым, но и склизким от какой-то дряни, сумевшей вырасти даже в таких условиях.
Постепенно напряжение ушло, и де Фокс задрожал от холода. При обыске у него отобрали куртку и жилет, напичканный потайным оружием, и он остался в одной тонкой рубашке на голое тело.
Борясь с отчаянием, граф замер посередине камеры и, не зная, куда приткнуться, растеряно огляделся по сторонам. Избалованный богатый аристократ впервые попал в такие жуткие условия. На фоне этой камеры городская каталажка, в которой они сидели с Юлианом, теперь казалась ему королевскими покоями. Там хотя бы было сухо и тепло, не говоря уж о развесёлой компании, скрашивающей невольный досуг.
Но деятельная натура не дала ему долго предаваться унынию. Плюнув на чувство гадливости, он распотрошил вонючий лежак и после долгих стараний ему удалось набрать небольшую охапку сухой соломы. Лечь было не на что, и серый утренний рассвет застал его сидящим посредине камеры.
При звуках загремевшей связки ключей и ругани тюремщиков де Фокс встрепенулся. Но, увы! В окошечко ему выдали деревянную миску и кусок черствого хлеба. Этим дело и ограничилось. Никто не вызвал его на обещанный допрос, где он первым делом собирался предъявить свои претензии к содержанию узников. Граф с отвращением посмотрел на мутную баланду неизвестного происхождения и, борясь с желанием выплеснуть её в отхожее место, выпил до дна, предварительно размочив в ней хлеб. Ближе к ночи он порадовался своей предусмотрительности. За целый день это оказалось единственной пищей.
Вскоре обнаружилось, что они с приором не единственные узники Тайного департамента. Ближе к полудню из коридора раздались нечеловеческие вопли, а следом за ними донёсся запах горелого мяса, и де Фокс отпрянул от окошечка. Некоторое время он с замиранием сердца прислушивался к бряцанью железа и тяжёлым шагам в коридоре. Но палач со своими подручными ни разу не остановился у его камеры.
Ближе к вечеру крики смолкли. Утомившийся палач отправился на заслуженный отдых, но де Фоксу довелось увидеть результаты его работы. Когда в коридоре раздался шум, он снова выглянул в окошечко на двери. Ожесточённо ругаясь со стражниками, которые не хотели им помогать, подручные палача тащили изуродованный труп мужчины. В свете факелов было трудно разглядеть, что они сделали с бедолагой, но окровавленная спина с содранной кожей и неестественно висящие конечности заставили графа согнуться в приступе рвоты. Ему приходилось убивать, но одно дело убийство в бою или на дуэли и совсем другое - извращённое издевательство над человеческой плотью.
После этого де Фокс больше не рвался на допрос. Он горячо молился, чтобы тюремщики забыли о его существовании, и они действительно по какой-то причине его не трогали. Успокоившись, он начал искать способ выбраться из застенка. Перепробовано было всё, включая угрозу, подкуп и попытку подкопа, но стражники оказались непугливыми и неподкупными, а каменные стены - нерушимыми. Тогда граф ухитрился добраться до окна под потолком, которое с самого начала влекло его к себе близостью свободы. Но решётка была прочной и не поддалась его усилиям. К тому же проём окна оказался слишком узок, чтобы в него мог пролезть взрослый мужчина. Потому его упорные старания выломать толстые железные прутья были данью отчаянию и ничего кроме израненных рук ему не принесли.
Почти месяц де Фокс ещё бодрился и старался держать себя в форме, но, не видя выхода из клетки, в конце концов, затосковал и постепенно впал в апатию. С тех пор череда однообразных дней превратилась для него в настоящую вечность. Он всё чаще забывал поесть и потихоньку начал угасать.
Печальная развязка была уже близка, но однажды в полнолуние за окном его камеры промелькнул угольно-чёрный силуэт крупной кошки. Спустя некоторое время она вернулась, и на её мордочке, приникшей к прутьям, сверкнули синие глаза.
При виде того, во что превратился граф, кошка рассержено зашипела и её силуэт начал стремительно расти. Огромная лапа с такой силой била по прутьям, что во все стороны полетели искры и осколки камней.
Грохот и треск становились всё громче, но оцепеневший узник настолько ушёл в себя, что по-прежнему ни на что не обращал внимания, зато встревоженный шумом в его камеру заглянул тюремщик. Им оказался тот самый рябой толстяк с одышкой, который сопровождал его в заключение.
- Эй, ваша светлость, ты чего тут вытворяешь? - рявкнул он.
Но сгорбившийся узник по-прежнему сидел на своём месте, а сверху раздалось вызывающее завывание загулявших котов.
- Что б вас проклятые! Нашли когда устроить драчку.
Крепко выругавшись, тюремщик хотел было отойти от камеры, как вдруг прямо в лицо ему бросилась крыса и, ловко цепляясь за одежду, спустилась вниз. С проклятиями он отпрянул от двери и, увидев кровь, сочащуюся из царапин, не на шутку разозлился. "Ну, всё! Убью гадину! Мало ты растаскала моих обедов, так теперь вознамерилась искалечить меня?!"
Горящий жаждой мести тюремщик бросился следом за крысой, но та будто не замечала погони и спокойно трусила по коридору. Тем не менее, несмотря на все старания её преследователя, расстояние между ними не сокращалось. Правда, перед тем как завернуть за угол крыса присела и почесала за ухом, отчего тюремщик окончательно взбеленился. "Ах ты, стерва! Ну, совсем обнаглела!" Обиженный явным пренебрежением крысы он достал меч, твёрдо вознамерившись покончить с хвостатой обидчицей. Тяжело пыхтя и страшно потея в своём обмундировании, он завернул за угол, вот только навстречу ему шагнула уже не крыса, а чёрная пантера. При виде злобно оскаленной морды с горящими синими глазами рябой дурень не выдержал и позорно брякнулся в обморок.
Ведьме это было только на руку.
Времени до развода караула оставалось немного и Аделия, приняв человеческий облик, поспешно схватила связку ключей и бросилась обратно к камере де Фокса. Тяжёлый засов на двери хоть и не сразу, но поддался её усилиям, а вот замок заело и ей никак не удавалось провернуть ключ. "Вот паразиты! Могли бы чаще смазывать механизм!" - с досадой подумала она и быстро глянула в коридор, хотя знала, что вряд ли стража появится раньше назначенного времени. Наконец замок сдался, и ключ со страшным скрежетом провернулся в его скважине. "Слава богам!" - обрадовалась Аделия. Смахнув пот со лба, она влетела внутрь камеры.
- Сударь, поторопитесь! Скоро смена караула!
Но обросший бородой исхудавший узник не пошевелился и вообще никак не отреагировал на её появление.
"Плохо дело!" - огорчилась Аделия и, подскочив к де Фоксу, потянула его за руку.
- Вставайте!.. Да вставайте же, рогатый вас побери! - завопила она и, не сразу преодолев брезгливость, похлопала его по щекам.
Но сколько ведьма ни теребила его, граф не двигался с места. Стоило его поднять, как он снова садился.
"О, боги! Неужели мальчишка сошёл с ума?" Расстроенная Аделия опустилась на колени и взяла в ладони исхудалое лицо, заросшее неопрятными грязно-белыми усами и бородой. Она повернула его к себе и попыталась поймать невидящий взгляд.
- Курт, умоляю, не молчите! Поймите, если нас поймают, то мы окажемся в камерах по соседству. И это в лучшем случае.
В её голосе прозвучало такое отчаяние, что она сумела достучаться до сознания де Фокса. В пустых глазах вспыхнула живая искорка, говорящая, что его непокорный дух ещё не сдался.
- Светлая донна, вы-то здесь чего забыли? - прохрипел он, узнав собеседницу, и его лицо исказила жуткая гримаса. - Бегите, если можете. Это место не годится даже для скота...
- Курт, я забыла вас! - нетерпеливо перебила его Аделия и, вскочив на ноги, снова потянула за собой. - Вставайте немедленно!
- Желание дамы для меня закон, тем более королевы, - пробормотал де Фокс и тоже поднялся с пола. - Я сам! - Он оттолкнул протянутую ему руку и, пошатываясь, сделал шаг, затем другой. - Идите вперёд, сеньора. Потомок рода де Фоксов никогда не примет помощь от слабого пола. Не бойтесь! Если нужно, я поползу следом за вами.
- Глупости! Обопритесь на меня. Ведь я ведьма и сильна почти как мужчина.
- Нет.
- Упрямец! Вы же слабее котёнка!
- Сеньора, не тратьте слов понапрасну.
Спорить не имело смысла, а на лечение не было времени. Расстроено зашипев, Аделия бросилась к выходу из камеры и выглянула наружу. Путь был чист, и они двинулись по тёмному коридору, освещаемому редкими факелами. Де Фокс старался не отставать от ведьмы, но это было нереально в его положении и он, чтобы перевести дух, прислонился в стене.
- Как мы выберемся, сеньора? Вряд ли тюремщики гостеприимно распахнут перед нами ворота, - произнёс он задыхающимся голосом.
Перед тем как ответить, Аделия окинула его оценивающим взглядом. Как только впереди замаячила свобода, её спутник заметно приободрился, и она понадеялась, что они успеют добраться до нужного места.
- Видите ли, сударь, это древняя цитадель и здесь есть подземный ход, о котором знаем только я и крысы, - пояснила она и как бы невзначай подхватила графа под руку, понуждая его идти. - Я подозревала, что вас заперли в застенках Тайного департамента, и постаралась подготовить пути отступления. Оставалось лишь одно, найти вас, а вот это оказалось непросто. К счастью, ваша камера оказалась с выходом на поверхность. Иначе пришлось бы искать вас неизвестно сколько времени. Вы даже не представляете, насколько это огромный комплекс...
Они шли довольно быстро, пока де Фокс не опомнился и не высвободился из её рук.
- Донна! Я же просил! - возмущённо прохрипел он.
"Вот ведь упрямый дурак!" - вздохнула Аделия.
Несмотря на досаду, мужество графа внушало ей уважение. Постанывая, он держался на ногах лишь усилием воли, но упрямо тащился следом за ней и даже не очень отставал. Обернувшись, она постаралась его приободрить:
- Продержитесь ещё немного, Курт, скоро мы будем на месте. Нам очень повезло, что ваша камера находится недалеко от подземного хода...
- Что случилось? - поинтересовался де Фокс, не сразу осознав, что она остановилась и почему-то смотрит на одну из камер.
- Ну-ка, подержите факел! - приказала Аделия и загремела прихваченной с собой связкой ключей.
На этот раз с замком не возникло проблем и она, открыв скрипучую тяжёлую дверь, нырнула в вонючую темноту камеры. Факел высветил узника, скрючившегося в углу камеры и она, поморщившись, оглядела его тощую нескладную фигуру.
- Эй, ты! - Аделия в несколько шагов преодолела разделяющее их пространство и, не церемонясь, пнула в его в бок. - Как тебя зовут?.. Живо отвечай!
Узник очнулся и глянул на неё сквозь спутанные космы. Судя по редкой растительности на щеках и щенячьему выражению глаз, он был ещё совсем молод.
- Мартин Труэ, - ответил юноша неожиданно звучным красивым баритоном.
Окинув его неприязненным взглядом, Аделия коротко приказала:
- Поднимайся!
- Госпожа? - он удивлённо поглядел на неё, но поднялся, как ему было сказано.
- Если хочешь выбраться отсюда, иди за мной.
На лице юноши вспыхнула радость.
- Спасибо, госпожа!
- Быстрей! Ждать тебя никто не будет, даже не надейся, - буркнула Аделия и, не дожидаясь, когда узник последует за ней, выскользнула из камеры.
Хотя неожиданная спасительница была не очень расположена к нему, Мартин Труэ не усомнился в её добрых намерениях и отправился следом за ней.
На первых порах Аделия озабочено поглядывала на юношу: судя по истерзанному виду, он уже успел побывать в лапах палача. Тем не менее он оказался в лучшем состоянии, чем его товарищ по несчастью. И всё же ему очень повезло, что палач лишь недавно взялся за него и не успел, как следует его обработать. С переломанными костями и повреждёнными внутренними органами его песенка была бы спета. Аделия не стала бы возиться с Мартином Труэ.
Наконец беглецы добрались до потайного хода. Ниша, в которой он начинался, для посторонних глаз представала обычной каменной стеной. Чувствуя, что время поджимает, Аделия спешно сняла магическую защиту и особым образом нажала на неприметный камень. Когда ход открылся, она отступила в сторону, давая дорогу двум доходягам, находящимся на её попечении, и тут громкие крики и брань вперемежку со звоном оружия сообщили ей, что побег обнаружен. Погоня быстро приближалась, и она едва успела закрыть потайной ход.
Каменная глыба бесшумно встала на место, и воцарившаяся тишина вернула беглецам надежду на счастливое избавление от заключения.
В затхлом воздухе подземелья факел сразу же погас и на ладони ведьмы вспыхнул голубой огонёк. При виде этого Мартин Труэ встал как вкопанный, а обессиленный граф прислонился к стене, воспользовавшись его смятением для передышки.
Не слыша их шагов, Аделия оглянулась, и на её лице появилось негодование. Один из спутников часто крестился и бормотал молитвы; другой - судя по беззвучно шевелящимся губам, занимался тем же самым.
"Вот недоумки! Нашли время для своих религиозных фокусов!" - разозлилась она.
- Что, господа иезуиты, совсем память отшибло? Для вас открытие, что в Эдайне живут ведьмы?.. Ладно, ваша воля. Боитесь колдовства, тащитесь в темноте. Лично мне она не мешает.
Призрачный свет погас, и иезуитов со всех сторон обступила темнота, в которой были отчётливо слышны странные скрежещущие звуки и мерзкий крысиный писк. Вскоре к ним присоединилось чьё-то мощное пыхтение и тяжёлые шаги, периодически раздающиеся у них над головой.
Кромешная тьма и невидимый враг, умеющий перемещаться по потолку, оказались нелёгким испытанием даже для де Фокса, что уж говорить о мальчишке-иезуите.
Вымотанный ходьбой и нервным напряжением де Фокс извинился и попросил ведьму зажечь свет. Она не стала упрямиться, и как только в подземном ходе снова вспыхнул ровный голубоватый свет, иезуиты первым делом вздёрнули головы и посмотрели наверх, а затем насторожённо огляделись по сторонам.
"Наверно, твари затаились где-то поблизости", - опасливо шепнул Мартин, держась рядом с графом, но тот припомнил многоголосый кошачий концерт и усмехнулся, сообразив, чьи это проделки.
- Сеньора! - окликнул он Аделию. - Вы зря рассердились. Я не из тех, кто боится колдовства.
- Да? Значит, мне показалось, что вы шептали молитвы, - ядовито заметила она.
- Это были не молитвы, а специальные мантры, укрепляющие дух.
- Неужели? - Аделия подошла к графу и, поднеся свет к его лицу, заглянула ему в глаза.
- Я не солгал вам, - стоял он на своём.
- Надеюсь, - она иронично улыбнулась. - Потому что сейчас я займусь вашим лечением и за неимением трав буду это делать исключительно колдовским способом. Согласны?
Де Фокс кивнул.
- Спасибо, прекрасная донна. Простите, что мы доставляем вам столько хлопот.
Аделия подобрела.
- Давайте сначала выберемся отсюда, а уж потом разберёмся, кто чей должник, - значительно мягче проговорила она и, закрыв глаза, сделала плавный пасс рукой. - О, Лотиэль, даруй мне животворной силы, что заставляет оживать леса, поля, луга...
Языческий наговор вызвал внутреннюю дрожь у де Фокса, но он мужественно выдержал испытание колдовским лечением. Глядя на него, Мартин Труэ тоже согласился. Потрясённый тем, что кровоточащие раны затянулись буквально на глазах, он с боязливым восторгом посмотрел на ведьму и... перекрестился.
Аделия хмыкнула и, сочтя миссию выполненной, отправилась дальше и иезуиты, почувствовавшие прилив сил, бросились её догонять. Правда, граф был слишком плох, и магической подпитки ему хватило ненадолго. Когда они выбрались из подземного хода, он был уже почти в бессознательном состоянии. Но здесь их уже ждали лошади, приготовленные ведьмой.
Не приняв помощи Мартина Труэ, де Фокс самостоятельно взгромоздился на лошадь, но сама поездка не отложилась в его памяти. Очнулся он уже в небольшом загородном коттедже и первым делом отправился мыться, а затем рухнул на кровать и проспал трое суток. Целительный сон и сытная еда в считанные дни вернули ему бодрость духа. Худоба осталась, но уже не так бросалась в глаза. Набирая прежнюю форму, де Фокс постоянно что-нибудь жевал и юный иезуит, взявший на себя роль его наперсника, постоянно держал при себе корзинку со съестными припасами и бутылку с вином.
Робеющий в присутствии Аделии Мартин Труэ всеми способами старался избежать её общества. Во время совместных обедов она частенько посматривала на него и он, не понимая причины её внимания, то краснел, то бледнел и при этом страшно завидовал спокойной непринуждённости, с которой держался де Фокс. Граф был само очарование и постоянно сыпал цветистыми комплементами, в то время как он не смел открыть рот. И всё же в душе он осуждал старшего товарища за излишнее внимание к красавице-ведьме, хотя был благодарен ей за спасение.
Но всё изменилось, когда юный иезуит узнал, кто такая их спасительница. Охваченный чувством вины, он терзался сомнениями, стоит ли признаваться, что участвовал в похищении принцессы. Особенно после того, как королева переменила к нему своё отношение, и в её взглядах всё чаще стало проглядывать презрение.
Однажды во время совместного застолья Мартин Труэ не выдержал и, отложив приборы, поднялся на ноги.
- Ваше величество, я должен признаться...
- Наконец-то! А я уж думала, что у вас не хватит на это мужества.
- Ваше величество!.. Знаю, моя вина непростительна, но я прошу вас о снисхождении.
- Оно вам даровано... моей дочерью, - Аделия смерила юного иезуита холодным взглядом и поднялась из-за стола. - Прошу простить, господа, но я вынуждена вас оставить. Не хочу, чтобы во дворце заметили моё отсутствие. - Она повернулась к служанке. - Кларисса, скажи конюху, пусть седлает мою Ройси.
- Да, госпожа!
Рыженькая девушка в забавном чепчике на пышных волосах поклонилась королеве и бросилась выполнять её приказание.
Оставшись наедине, иезуиты переглянулись и разом вздохнули. Старший огорчился отъезду синеглазой красавицы-ведьмы, а младший наоборот обрадовался, - его отпустило чувство неотвязной вины, и он был готов петь от счастья.
![[]](/img/b/borisowa_s_a/0040-1/kor.gif)