После ссоры в Капитолии тем же вечером Кравчинский прислал ей в качестве извинения громадный букет цветов, к которому прилагался увесистый футляр с ожерельем. Судя по шлифованным драгоценным камням и старинной оправе, оно имело историческую ценность и, скорей всего, стоило целое состояние. Тем не менее Тамара была непреклонна. "Банальщина! Цветы и безделушка. Нет, дорогой мой, слишком дёшево ты меня ценишь", - холодно подумала она и, подозвав посыльного, который терпеливо дожидался её ответа, отправила ожерелье обратно. Цветы она выбросила в окно, зная, что Кравчинский это видит.
"Просто замечательно!" - обрадовался он и, отняв бинокль от глаз, снова отправил посыльного к ней, только на этот раз с купчей на престижное поместье стоимостью в несколько сот миллионов. Тамара снова подошла к окну и демонстративно порвала документы.
"Да ты ж моя прелесть!" - умилился Кравчинский и махнул поджидающим стилистам.
- Давайте, время пришло. Моя Ассоль ждёт своего капитана Грея.
При виде плывущего к ней корабля с алыми парусами и застывшей фигуры на капитанском мостике, Тамара поначалу разочарованно фыркнула, но, когда дирижабль приблизился настолько, что можно было разглядеть детали, она всё же улыбнулась.
Вопреки ожиданиям, Кравчинский явился к ней не в образе романтичного капитана Грея. Подбоченившись, там стоял дон Кихот Ламанчский, причём во всей своей красе, то есть в ржавой погнутой кирасе, побитом морионе и шарообразных полосатых штанах до колен, переходящих в чёрные дырявые чулки. Башмаки были под стать остальному одеянию - украшенные шпорами и загнутыми носами, они хлюпали подошвами, прося каши. За плечами рыцаря печального образа развевалась пурпурная тряпка, испещрённая пятнами и дырами; причём, судя по шёлковой плотной ткани, плащ знавал лучшие времена, но явно не в этой исторической эпохе.
Раздутый от ощущения собственной важности, реинкарнированный дон Кихот шагнул с причалившего дирижабля и, запутавшись в шпорах чудовищного размера, плашмя рухнул на землю. При виде громадного отпечатка босой ноги на его заднем фронте, суровая Дульсинея наконец не выдержала и засмеялась.
"Ну вот! Классика никогда не подводит - она на все времена", - усмехнулся Кравчинский и, освободившись от маскарада, поправил галстук. В смокинге и всём, что к нему прилагалось, он смотрелся истинным аристократом, впрочем, он им и был, причём не только по деньгам, но и по крови. Стилист успел ещё раз махнуть щёткой по его аккуратно уложенным густым волосам и он, взяв коробочку с кольцом и алую розу, с торжественным видом направился ко входу в дом.
Шутовство и розыгрыши кончились. На этот раз, делая предложение, Кравчинский впервые в жизни волновался. Интуиция говорила ему, что Тамара может отказать, чего он никак не мог допустить: слишком уж высоки были ставки. "Хватит меня пилить, - сказал он матери, недовольной его выбором. - Если тебе нужна невестка-еврейка, пусть моя сестрица сделает операцию по смене пола, как она грозится, и осчастливит тебя, а меня уволь. Пора уже уяснить, что при выборе женщин я руководствуюсь лишь своими хотелками. Но пусть тебя утешит то обстоятельство, что приданое, которое принесёт мадам Сабурова, не просто велико, оно чудовищно велико". Это был весомый аргумент, и Полина Разумовская сменила гнев на милость. "Хорошо. Я не встану на пути твоего счастья, но будь добр привести свою шиксу в надлежащий вид. "Я не собираюсь краснеть за неё перед людьми", - сказала она и бросила горделивый взгляд в зеркало. - И не спорь со мной! Мой милый, ты посмотри, мы же с ней выглядим ровесницами".