Борисов Александр Анатольевич : другие произведения.

Хрен знат 2. Глава 11. Домашние огорчения

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Добавлено в общий файл.

  Глава 11. Домашние огорчения
  
   Дома случилось несчастье. Мухтар захворал.
   - Вынесла ему косточек, а он с вечера и не жграл ничего. О-хохо-хохо!
   Похоже на чумку. Было у меня хорошее настроение, и нету его. А ведь торопился, что-то боялся забыть... неважно теперь что.
   Такая она, Елена Акимовна. Пихает собак и кошек, когда они под ноги лезут. На каждый истошный мяв: "Штоб вы повыздыхали, не ходить босиком!" А как до беды дойдёт, мокрый платок.
   Причитает:
   - От горе! Кто ж мне теперь будет докладывать, что Сашка из школы пришёл?
   И ветер споткнулся на полу вздохе, и листья почти не шумят, и она шепчет, не говорит. По черновому полу змеится потёртая цепь. Ошейник уже отстёгнут, брошен на верстаке. Сдал вахту Мухтар. Уронил морду на лапы, закатил бельма, нюхает вечность. Услышал меня, хвостом шевельнул: всё, мол, прощаю... так жалко!
   Я, то ли подумал, то ли произнёс вслух:
   - Похоже на чумку. Может, ещё не поздно напоить его самогонкой?
   Наверно сказал. У неё аж глаза высохли. И в голос:
   - Такое! Ишь, что удумал, перед смертью животную мучить?!
   А то ему сейчас хорошо! Может, водка это единственный шанс вылечить бедного пса! Сколько их в этом дворе было - иных и не вспомню. Одну только Жульку столько раз с того света вытаскивал, что чуть не спилась. Витька с железной дороги поделился со мной этим рецептом, когда я её к ветеринару в сумке тащил. Там всего-то делов, столовую ложку сорокоградусной разбавить водой на треть.
   Будь я взрослым, самостоятельным так бы и сделал. А пацану в этом плане доверия нет. Столько уже успел накосячить, что краску в углу коленками трижды протёр.
   Вытёрла бабушка слёзы, сменила галоши на башмаки с твёрдой подошвой, схватила штыковую лопату - и в самый конец огорода, яму копать.
   Зря, думаю, я ей намекнул насчёт самогона. Была б у меня уйма времени Мухтара спасти. Теперь же она зачастит в хату. Стопудово возьмёт под контроль: не затеял ли я какую-нибудь шкоду? "Язык твой - лев. Он тебя и съест!", - говорила Екатерина Антоновна.
   И пошёл я умывать руки, в смысле - примериваться. Нужно ж так операцию провернуть, чтоб комар носа не подточил. Ничего не разбить, не разлить, грязными пальцами не замацать, поставить всё в точности так, как оно до того стояло. Опыта за спиной ого-го! И весь отрицательный. Начнёшь, было дело, своевольничать втихаря - на чём-то, да спалишься.
   Отогнал я дурные мысли, снял рубашку, чтобы разную мелочь рукавами на пол не смахнуть. Рюмки трогать не стал, стоят далеко. Выбрал стопарь. Это маленький гранёный стакан на 50 грамм. Их у нас в доме несчитано. А вот самогона осталось сравнительно мало. Дед как-то с лишку употребил, так бабушка убрала банку в буфет и деревянной линейкой замеряла с утра существующий уровень. Это меня не остановило, хоть и оставило на душе неприятный осадок.
   Что там, столовая ложка? - успокаивал я себя, - Ну, убудет в банке на волосок! Улетучилось, испарилось: такая жара! Дедушки дома нет. Вернётся из школы, и будет ему не до уровня. С партами такая морока! Знаю, чинил...
   Творю беспредел, а сердце как заячий хвостик. Хрустнет ветка, яблоко с дерева упадёт - и холодеет спина. Я к окну: не бабушка ли идёт с инспекторскою проверкой? Гляну погляну, ништяк! Там же она, в конце огорода. Яма уже готова, перекапывает морковную грядку. Хоть тут повезло.
   Как ни странно всё шло, как по писаному. Самогонки налил на полтора своих пальца. Ни капельки мимо. Вынес стопарик в сарай, брезентовой рукавицей накрыл, чтобы лекарство не выдыхалось, и сбегал за свежей водой. Сам не любил тёплую самогонку, и другим того не желаю.
   А мой пациент забился, тем временем, в угол. Хвостом больше не шевелит, и вроде бы как не дышит. Будто бы понимает, что это "жжж" неспроста, сейчас его станут казнить.
   - А как, - говорю, - ты хотел? - Лечиться - это тебе не по улице бегать да говны заразные нюхать! - хвать его за шкирятник и выволок на свет божий.
   Повизгивает Мухтар, но зубы не кажет. Мол, делай со мной что хочешь, только скорей. Хочу помереть. Ну, это мы щас!
   Пристроил ушастую голову себе на колени, пальцами придавил в районе кутних зубов, он пасть и раскрыл. Только примерился, а за спиной:
   - Сашка!!!
   Твою ж дивизию!
   То ли он неожиданности, то ли с испугу, я всё, что в стопарике было, в глотку Мухтару влил. А ведь планировал растянуть на два раза. Тот как подкинется, да как кашлянёт! И меня с головы до ног - слюнями да самогонкой.
   Дед:
   - Ну-ка иди сюда! Что у тебя в руке?!
   Мамка, не разобравшись, затрещину мне:
   - Дыхни!
   А что там дышать, если несёт от меня, как от того самогонного аппарата? Стою, чуть ни плачу. Что ж это, думаю, за непруха?! Всё вроде предусмотрел, и влип. Надо было не Елену Акимовну в конце огорода выглядывать, а...
   Тут и она, на шум. Сразу же всё поняла:
   - Я ж тебя, шибеник, предупреждала!
   Сзади ещё затрещина:
   - Пош-шёл в угол!
   Дед бы конечно двумя руками за то, чтоб отходить меня, как в добрые времена, хворостиной. Но с возвращением мамки экзекуции в прошлом. Теперь меня по науке воспитывает она. Купила плёнку для фильмоскопа, где на примерах показано: как правильно - как неправильно есть, садиться в автобус и уважать старших.
   Иду под перекрёстными взглядами. Не больно, обидно просто. Хотел же, как лучше...
  
   ***
  
   Стоял я недолго, от силы минут двадцать. Протиснулся в щель между комодом и стенкой и опустил свой небитый зад на запятки. Стёкла на окнах тройка, можно представить по голосам, кто сейчас где, и чем занят. Услышу: "Как он там, не придуривается?" - я корпус во фрунт и мордой в извёстку.
   Потом обо мне начали забывать. "Гляделки" становились всё реже, и я уже сам выравнивал тело, чтоб не клевать носом. Дед от души плескался под рукомойником, бабушка в лицах рассказывала, как я её подбивал подпоить подыхающего пса. Сместила акценты:
  все вспомнили о Мухтаре, как о весомой и главной причине моего косяка.
   - От горе! - запричитала мамка. Под воздействием сильных чувств, она иногда срывалась на просторечье.
   Дальнейшее отозвалось невнятными возгласами уже где-то там.
  Подмывало меня сползать из угла на разведку, хоть по косвенным признакам угадать, как там мой пациент. Не стал рисковать. Если то была чумка, будет жить, никуда не денется. Если нет - значит, яму копали не зря. Жизнь это чреда потерь.
   А бабушка молодец, выручила меня. Теперь мамка знает, что я наливал не себе и не без спросу. Так что главное обвинение прочь. Но самоволие после её "ныззя" всё равно наказуемо. Поэтому я до сих пор в углу.
   Наконец, хлопнула дверь. Елена Акимовна загремела посудой. Дед закряхтел на койке, переодевает штаны. Беседуют вполголоса старики, а обо мне принципиально не говорят. Будто нет такого в натуре, и не было никогда. Это тоже часть наказания. Как оно всё предсказуемо! И вообще, скоро ужин, пора бы меня амнистировать, коленки до мозолей натёр, а мамки всё нет и нет!
   Но вот... мимолётная тень застила свет за спиной. И это не она - бабушка. Покопалась в нижнем ящике "шихфоньера", убрала в специальный мешочек лампочку и заштопанные ею носки. Сказала через плечо:
   - Пьёть Мухтар. А ты всё одно покайся, скажи, что не будешь неслухом, прощения попроси. О-хохо-хохо...
   Обидно ей. Ведь каждое моё наказание это и её недогляд. "Как вы тут, - подумает дочка, - воспитывали его без меня?!"
   - Ещё бы не пил! - отозвался из кухни дед. - У Пимовны самогонка огонь! В нутре наверно пожар!
   Они понимают, что мотив у меня был очень похвальный. Но к делу его не пришьёшь, по науке получается, виноват.
   Эх, надо было не выглядывать в окна, а действовать как комкор Жлоба: налетел - увидел - залил, - ещё раз подумал я.
  
   ***
  
   Мамка вернулась из душа в боевом настроении.
   - Ну?!
   А энергия из этого "ну" так и прёт!
   Я смешался и наобум пробубнил:
   - Больше не буду!
   - Что "больше не буду"?
   Прощение - ритуал. Его надобно заслужить парой заученных фраз:
   - Прости, мамочка! Я больше не буду мучить животных.
   - И?
   - Трогать без спросу то, до чего не дорос!
   - А именно?
   - Самогон!
   - Иди, собирай всех к столу, но помни, что в следующий раз...
   Ещё б не "иди"! Переодеться-то ей надо?
   Дед уже во дворе. Сидит, прислонившись к стенке сарая. Весь в думах. В зубах янтарный мундштук с цигаркой истлевшей дотла, на коленях газета. Под ногами Мухтар строит плаксивую рожу. Учуял меня, хвост опустил - и под верстак. Обиделся, падла, что не дали ему помереть.
   - Сашка, Степан, ужинать!
   - Ох, чёрт его зна-ает, - По газете, дужками вниз, скользнули в траву очки. Что-то наверно вычитал.
   И за столом он был в своих мриях: молча смотрел поверх моей головы, машинально махал ложкой и дважды её ронял. А прорвало его, когда бабушка наливала "какаву". Мамка как раз рассказывала о новой учительнице английского языка, с которой сегодня белила стены и потолки. Надо понимать, подружились.
   - А Рая...
   - Он меня сам допрашивал!
   Я сразу и не поверил, что это сказал дед. Настолько неузнаваем был его хриплый голос:
   - Мы на его участке из окружения выходили. Сидит старлей, носом клюёт. Встрепенётся, слюнями помажет глаза - и снова за протокол. Гимнастёрка расстёгнута, по две шпалы в петлицах. Ну, старший лейтенант госбезопасности. Это ж тогда приравнивалось к общевойсковому майору. Глазами буравит:
   - Вот ты, Дронов, коммунист, бывший председатель колхоза, в Финскую воевал. Скажи, почему отступил и не застрелился?
   - Так, - говорю, - если бы все, попав в окружение, руки на себя наложили, кто бы сейчас Москву от немцев спасал? Тем более, есть ради кого.
   А он отхлебнул чаю, вызвал конвой и мне:
   - За честный ответ, всё что могу. Штрафбат. Надеюсь, больше не встретимся.
   Мамка сидит ни жива ни мертва. У бабушки озёра в глазах, и веки как мочаки. Глянул на них дед, понял, что ляпнул что-то не к месту. Крякнул с досады:
   - Ладно, пойду вздрему. С партами такая морока...
   Я следом за ним из-за стола... поддержать там... а в спину:
   - Куда?!
   - Очки принести, чтобы не затерялись. Дедушка их в траву уронил.
   - Что нужно было сказать?
   - Спасибо!
   - Вот так! И больше не забывай! Теперь можешь идти.
   Воспитание продолжается.
   - Воды там курям принеси! - запоздало окликнула бабушка, хоть был я уже одной ногой во дворе.
   Сделал бы я вид, что не услышал, выиграл какое-то время. Так она ж не поленится, выйдет и повторит. Раз повторит, два повторит, а на третий возьмёт и скажет: "Всё Сашка! Не ты мне теперь самый любимый внук, а Серёжа". Пришлось возвращаться за вёдрами.
   Нет, думаю, так нельзя! Шпыняет меня мамка почём зря своим воспитанием. Пора уже и у неё заработать хоть какой-то авторитет, а заодно провернуть дела, отложенные на потом. Тем более, знаю как. У мамки-то на старости лет крыша ехала не всегда. Случались просветы. Часами, бывало, куковали без света во времена "вееров". О чём только не разговаривали. В детстве она, оказывается, хотела стать колхозным ветеринаром, или врачом. Как-то по недомыслию накормила цыплят фруктовыми косточками. Не знала, что там есть синильная кислота. Как ни откачивала потом, все передохли. ("Уж плакала, плакала!") С тех пор, и поселилась в ней эта мечта. После школы поступала в мединститут. По конкурсу не прошла, и стала учителем. А любовь к нашим братьям меньшим куда она денется? Направь её в нужное русло, мамка и за Кокошу заступился, и сама, для наших котов, сделает дегтярную ванну.
   Всё продумал. Вернулся на кухню, сунул в футляр дедушкины очки и говорю:
   - Куры у нас отъелись, отяжелели. Старый насест для них уже высоковат. Спрыгнут утром, сослепу ноги переломают, или внутри что-нибудь отшибут. Можно я им на подстилку опилки да стружки с кострища перетаскаю?
   Только чувствую, не вовремя я вклинился в их разговор. Глядят на меня бабушка с мамкой, будто бы я о курсах валют спрашивал, а воздух пропитан не сказанным: "Мы же тебя специально отправили за водой, чтоб не мешал!"
   И ладно, было б предложено. Молчание знак согласия. Обидно, что выстрелил вхолостую, а я ещё думал-гадал: с кур начинать, или сразу с котов? Курица, мол, материал расходный: сегодня она есть, завтра зарубили, да в суп. А Мурка и Зайчик - совершенно другое дело. Когда мы с Серёгой и мамкой жили далеко на Камчатке, они для бабушки с дедом были вместо меня. Человек такая скотина: ему обязательно нужен кто-то мелкий и слабый, чтобы заботиться о нём и выводить во взрослую жизнь. Это я по себе знаю.
   Нет, правильно дед говорил, что думками дурак богатеет. Пока сам не возьмёшься за дело, так оно и останется неосуществлённым проектом. Плюнул на всё, пошёл к Ивану Прокопьевичу. Насилу до него достучался, но дёготь забрал.
   А вечер такой ласковый, умиротворённый. И настроение у меня под стать, с лёгкой грустинкой. Таскаю я воду и вспоминаю кошек, которые у меня были, мистические и смешные истории, что с ними происходили.
  
   ***
  
   Бельчика принесли беспомощным и слепым. Даже плакать ещё не умел. Зимой это было. Поселили котёнка в тёплой духовке. Там он и рос, завёрнутый в тряпочку. Мамка его отпаивала бабушкиной какавой через пипетку, а как подрос - через соску. Тот ест, а она приговаривает: "Чернохвостик ты мой, блохастик".
   Вырос Бельчик, заматерел. Не богатырских размеров, но крыс мочил только влёт. Обычный помойный кот, и расцветка простая: сам белый, а левое ухо и кончик хвоста - чёрные. Ну, это в идеале.
  Чистым он был зимой. А в остальное время то охота, то бабы. Я бы его сейчас и не вспомнил, если б не один случай.
   Привезли как-то бабе Паше внука из Сочи - Серёгу Чунихина, будущего офицера-ракетчика. В те времена из офицерского было в нём только командный голос да умение лихо перекатывать соску из одного уголка рта в другой. Мамка при нём, тётя Лида, в качестве денщика. Как водится, в гости зашли. Раньше-то мы знали Серёгу только по фотографиям, а тут можно даже на руках подержать. И трелевали бедного пацана, покуда он пустышку не уронил. Да так уронил, что я, "американский шпион", обыскался, но не нашёл.
   Всё в совокупности Серёге так не понравилось, что смотрины закончились скандалом с его стороны с выносом тела в ту половину дома.
   Соску потом Бельчик откуда-то вытащил. Бабушка нам:
   - Гля-а!!!
   А взрослый кот-крысолов обнял пустышку лапами, то трётся щекой, то языком вылизывает, и мурлычет с надрывом. Будто бы он мамку родную нашёл. Вот тебе и бессловесная тварь! Впрочем, зачем тут слова?
   Где-то неделю он с этой соской спал, прятал у себя на груди, потом потерял...
   Любку, помню, проводили в последний путь, а на следующий день появилась в моём дворе приблудная кошка. Своих было три, а это четвёртая - неказистая, некрасивая, да ещё с животом. Откуда взялась? - хрен знает. Соседи обычно подбрасывают котят, а такое с ними впервые. Сама эта приблуда со двора не уходит. Взрослая, а будто не знает, где у неё дом.
   Я на похороны не ходил. С работы не отпустили. Любка же мне никто. В пятницу с работы пришёл, сел покурить, а весь мой живой уголок крутится под ногами, исходит на мяв: жрать подавай! Сразу увидел, что четвёртая лишняя. Сидит в стороне, будто бы так надо. Взял в руки, погладил - молчит. Не хрюкает, но и не вырывается.
   Хоть верьте мне, хоть не верьте, только я сразу понял, что это она, любовь моя хитросделанная. Ведь кошка за свою территорию любую соперницу махом распустит на лоскуты. А у меня их три, и все принимают пришелицу как свою. Помнят ведь, кто кормил.
   Ладно, думаю, пока не переоделся, слетаю на базу. Куплю там мелких карасиков, с хлебом перемешаю и всех накормлю. Выхожу за калитку, а кошка приблудная будто того и ждала. Идёт рядом со мной. Не обгоняет, не отстаёт, как дрессированная собака. Я молчу, и она молчит. Через железную дорогу перевела, села. Опоясалась длинным хвостом, ждёт. На базе-то своры собак, а она будто знает.
   Ну, думаю, придётся и это чудушко принимать на довольствие. А как по-другому? За преданность платят любовью. Погладил её на обратном пути, она - хвост трубой - и к ноге.
   В субботу пришёл сосед. С утра разбудил. Я в его хате когда-то делал проводку, а он захотел обложить её кирпичом. Боится теперь, что в уличном выключателе не хватит старого кабеля, чтоб вынести его на новую стену. Я для таких случаев солидный запас оставляю, а тут что-то запамятовал. Дело-то давнее. Взял лёгкий инструмент, и к нему, на своих двоих. А новая кошка в своём амплуа, идёт, как к ноге привязанная. Пузо уже волочится по земле, о потомстве пора думать. Нет, дура, считает, что хозяин важней.
   Долго я в этой хате по времени задержался. Работы там, на раз плюнуть. Выдернул запас из стены, два дюбеля задавил в свежий раствор да прикрутил этот долбанный выключатель. Сосед меня так просто не отпустил. Дело-то магарычовое. Пока мы с ним бутылку не выпили - "и думать не смей!" Ещё триста рублей начал совать в карман. Еле отбился. Выхожу: кошка моя сидит у калитки. Это ж она ждала, пока я глаза заливал. Довела меня пьяного до порога. А в дом не пошла.
   Сейчас вспоминаю, я ведь ей даже клички не дал. Любкой звать как-то не по-божески, что ли. Да и зачем? Я со двора - она тут как тут! На рыбалке рядом сидит, не шелохнётся. Пескари в банке под носом, ей хоть бы хны. Жрать то потом жрала. Но без фанатизма.
   Дней десять наверно у меня эта кошка жила. А как-то с работы
  иду - нет моего маячка в том месте, где утром оставил. Как будто и не было никогда.
   Всю округу потом прочесал: вдруг где окотилась, или собачья свадьба загрызла? Не нашёл ни клочка шерсти, ни капельки крови. У железнодорожников спрашивал, так никто даже не вспомнил, что она у меня была.
   - Ну как? - говорю, - Больше недели мы с ней нога к ноге, у вас на виду. Вон там сидела, ждала.
   - Нет, - отвечают, не видели.
   Может оно и к лучшему? Там котят было бы не меньше пяти. Куда мне такую ораву? Ну, одного-двух, глядишь бы, кому-нибудь сбагрил. И то вряд ли. Но всё равно жалко.
   Или взять ту же Милку. Это мать её так назвала. Никому кроме неё в руки не шла, не позволяла погладить. Дикая была.
   Случилось у нас как-то два наводнения кряду, одно за другим. То отступала вода, то опять прибывала. В доме стояла на пятьдесят сантиметров от пола. Не до кошек. Мать бы под чью-нибудь крышу определить. Вот Милка и появилась на свет во дворе, под навесом, не зная человеческих рук. В дом на моей памяти единственный раз и зашла, когда я цементную стяжку делал в прихожей. Дождалась, когда я уйду, оставила цепочку следов - и по своим делам. Еду ей несёшь - об ноги трётся, а попробуешь в руки взять - искусает да исцарапает. Долго у нас жила. До мамкиной смерти.
   Оклемался я после поминок, начал хозяйство править. Смотрю: с Милкой что-то не так. Позавчера чистюлей была, а стала какой-то облезлой, худющей, как велосипед. И шёрстка на спине потускнела, свисает неопрятными клочьями, и нет в её теле прежней кошачьей гибкости.
   Сходил я на речку, хватку поставил. За пару минут добыл пяток пескарей. Принёс, а она не жрёт. Не сказать, что совсем игнорирует - не получается у неё. И с той стороны зайдёт, и с другой. Рыбёху в пыли извозила, а пастью не схватит никак - выскальзывает она.
  Присмотрелся: твою ж дивизию! Нет у моей Милки ни одного зуба, выпали за два дня. А покормить надо. К соседу пошёл, взял у него козьего молока, в блюдце налил.
   Выглядываю в окно: рыба на месте, кошки нет, ушла подыхать. Не предчувствие это было, а факт, который смиренно осознают. Я под навес, а она уже перед забором. Прыгнет сейчас, и поминай как звали. Не любят животные смертью своей делиться с чьим-нибудь взглядом. Инстинкт. Окликнул от безнадёги:
   - Милка! (Дай, мол, хоть попрощаться с тобой!)
   Глазам не поверил, когда она оглянулась. Не присела, смотрит в глаза. И тогда-то, впервые в жизни, дикая, неприступная кошка разрешила взять себя на руки. А я, в свою очередь, понес её в дом, где по большому счёту, она ещё тоже никогда не была.
   Глажу её и с горечью понимаю, что даже на табурет она бы уже не запрыгнула. И присесть вряд ли смогла. Тело и хвост как тряпка, промёрзшая на морозе. Можно согнуть только сломав. Лишь лапки ещё как-то болтаются, да голова на шее. Окостенела в два дня, как мамка за двадцать лет от своих ежедневных таблеток...
   А вдруг, думаю, это она, то есть, её душа? Зря, что ль, древние египтяне почитали котов и кошек как священных животных? Перед смертью с работы не дождалась, теперь беспокоится. Как я тут без неё? Вдруг снова запил?
   Так и не дал я Милке сдохнуть нежравши. Поставил перед ней блюдце. Руку убрать не успел, а она об неё головой - снизу вверх.
  Слева зашла, справа и ещё, ещё! Вроде как благодарит. Но спину к ладони не подаёт. Или уже выгнуть не в силах, или того опасается, что мне это может быть неприятно.
   В общем, нагладились мы за все годы, что прожила моя кошка без хозяйской ласки. Сидел я на корточках с вытянутой рукой, пока она не устала, не переключилась на молоко. Отпустила короче.
   Что я себе на день планировал, стало уже неважно. Оставшиеся часы целиком посвятил ей. Прежде всего, собрал пескарей, вымыл под проточной водой, прокрутил через мясорубку. Сходил, наловил ещё. Потом стал готовить место, где Милка будет доживать то, что отмеряно на главных вселенских часах. Достал из рабочего шкафа перфоратор, болгарку и сварочный аппарат, перетаскал в сарай. В общем, освободил нижнюю полку, вымел, вымыл и просушил. А вместо подстилки раскинул по дну байковую рубаху от солдатского комплекта "белуха". У меня их полный мешок. Дед Иван придарил, когда покидал свою половину дома.
   Больше я свою кошку не беспокоил. Смерть это дело интимное. Изредка загляну: есть ли попить, поесть. Если надо, налью, наложу - и назад.
   Ночью мне мама приснилась. Вернее, её платье. Будто стою я перед створками шифоньера, а оно прямо перед глазами висит на крючке. И кроме этого платья там ничего нет. Ни курток моих, ни белья. И голос из темноты:
   - Сыночка, не выбрасывай!
   Оборачиваюсь: совершенно пустая комната. На окнах ни одной занавески. Как после ремонта. Ну, думаю, обокрали! И такая досада взяла, что проснулся.
   Ворочался, ворочался, встал. Пошёл покурить. В шкаф даже не заглянул. Понял что всё. И утром не стал. Взял штыковую лопату и сразу пошёл яму копать.
   Это будет примерно там, где дед подготовил кострище. Когда настоящее станет столь давним прошлым, что не оставит мне даже ориентиров. Первой исчезнет смола с забором, сторожкой, лужей и ёмкостями. Потом газосваркой разрежут и вывезут железный бак. И далее - как по накатанной: колодец, межа, забор, калитка в другом месте. А самым последним отойдёт островок. Он станет маленьким полуостровом, отгороженным от русла реки насыпью из камней...
  
   ***
  
   Последние вёдра с водой - это конкретно для кухни. Посуду помыть, еду приготовить, попить, если кто запалился. Их штатное место на деревянной скамейке. Она пока мне по пояс. Это через полгода я буду героем Махмудом, а сейчас поочерёдно, по одному, чтоб дужками не греметь и на пол не расплескать.
   Поставил, накрыл деревянными крышками. С моим появлением взрослые замолчали. У них так заведено: пусть даже тема беседы не стоит и выеденного яйца, она не для детского разума. Услышат - похвастаются перед друзьями, для красного словечка приврут. Те, не сегодня-завтра, поставят в известность родителей, ещё что-то переиначат. И обернётся оно вопросом из уст ближайшей соседки: "Степан, чи у вас пра, цветной телевизир?"
   Были на улице прецеденты. Шёл как-то Сасик Погребняков в сторону керосиновой лавки. Глянул, а вниз по реке кукла плывёт. Обычная кукла из магазина: платье в горошек, красные туфельки, бантик распустившийся в патлах. Один глаз закрыт, другой почему-то зырит. Наверное, соринка попала.
   Был бы это футбольный мяч, любой бы пацан прыгнул, достал, а куклу проигнорировал. Какой тут может быть криминал? Только на обратном пути встретил он окрестных девчонок с велосипедом.
  Взял, дурачина, и всё им растренькал. Ещё посоветовал: мол, если это ваша игрушка, на велике можно догнать.
   Он, правда, ещё не знал, что в семье Раздобариных мальчонка утоп. Как это случилось, где и когда, знали пока только родичи. Но к вечеру новость выплеснулась на улицу и докатилась до калитки Погребняков в виде суровой толпы:
   - Где Сашка? Давайте его сюда!
   Против общества не попрёшь. Вывели Сасика и началось:
   - Что ж ты, такой сякой, видел, как ребёнок тонул, и сам не помог, и взрослых никого не позвал?!
   Чуть не внушили бедному пацану, что не кукла плыла по реке, а утопленник. Потом у кого-то из взрослых хватило ума спросить, в каком же конкретно месте было у него видение.
   - Во-он там, между смолой и кладкой.
   Плюнул тот дядька, махнул рукой и ушёл. Сопровождающие за ним, звиняйте, мол. А Сашка потом две ночи кричал и ссался. Всё ему та кукла подмигивала во сне...
   Потоптался я. Слышу, не окликают. Ну и ладно. Не больно то и хотелось. Опилки со стружками без деда никто не спалит. Пойду-ка я, пока тихо, газету читать.
   Учуял меня Мухтар - и лёгкой трусцой в огород. Обиделся, падла. А не лезь поперед батьки в пекло, то бишь, раньше меня на тот свет!
   Сел я на дедово место, поднял газету, сверил число: четверг, 22 июня 1967 года, ага, это вчерашняя. Читаю.
   На первой странице самым крупным петитом информационное сообщение. О Пленуме Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза.
   "21 июня 1967 года Пленум продолжал работу. В прениях по докладу Генерального секретаря Центрального Комитета КПСС тов. Л.И. Брежнева "О политике СССР в связи с агрессией Израиля на Ближнем Востоке", выступили: т.т. Ш.Р. Рашидов - первый секретарь ЦК Компартии Узбекистана, К.Ф. Катушев - первый секретарь Горьковского обкома КПСС, В.П. Мжаванадзе - первый секретарь ЦК Компартии Грузии, Н.Н. Родионов - первый секретарь Челябинского обкома КПСС, В.Ю. Ахундов - первый секретарь ЦК Компартии Азербайджана, И.Е. Поляков - первый секретарь Минского обкома Компартии Белоруссии, А.Э. Восс - первый секретарь ЦК Компартии Латвии, А.Е. Корнейчук - писатель, секретарь правления Союза писателей СССР, Г.С. Золотухин - первый секретарь Краснодарского крайкома КПСС.
  Пленум единогласно принял постановление по обсуждавшемуся вопросу.
   Пленум ЦК обсудил и одобрил Тезисы ЦК КПСС к 50-летию Великой Октябрьской социалистической революции.
   С заключительным словом на Пленуме выступил Генеральный секретарь ЦК КПСС тов. Л.И. Брежнев.
   Пленум избрал тов. В.В. Федорчука кандидатом в члены Политбюро ЦК КПСС.
   Пленум освободил тов. Ю.В. Андропова от обязанностей секретаря ЦК КПСС, в связи с переходом на другую работу.
   На этом Пленум ЦК КПСС закончил свою работу".
   И что? - думаю, - та же рутина: сняли, назначили, а в целом единогласно. Был секретарь ЦК - станет членом Политбюро. Где здесь истоки дедова эмоционального срыва? Знать бы ещё, кто этот самый В.В. Федорчук... в общем, читаю:
   Дальше шли тексты постановлений того пленума: "О политике Союза Советских Социалистических Республик в связи с агрессией Израиля на Ближнем Востоке"; "О тезисах ЦК КПСС к 50-летию Великой Октябрьской Социалистической Революции". И остались на главной странице всего два материала: "Визит Н.В. Подгорного в ОАР" и "Встречи в Нью-Йорке". Чёрт побери, интересно! Глянул наискосок:
   "БЕЛГРАД, 21. (ТАСС). Вчера на острове Бриони состоялась беседа между Председателем Президиума Верховного Совета СССР Н. В.Подгорным, который находился там по дороге и Каир,
  и Президентом СФРЮ товарищем Иосипом Броз Тито, прошедшая в дружественной и сердечной обстановке..."
   Странно, думаю. В Москве пленум ЦК, кого-то там снимают и назначают, а Председатель Президиума вроде как не у дел. Что за дела вынудили его оказаться столь далеко от шапочного разбора? Ага:
   "...В ходе беседы состоялся обмен мнениями относительно
  обстановки на Ближнем Востоке в свете последних событий и по другим вопросам, представляющим взаимный интерес.
   КАИР, 21. (ТАСС). Сегодня сюда по приглашению Президента Объединённой Арабской Республики Гамаль Абдель Насера и правительства ОАР прибыл Председатель Президиума Верховного Совета СССР, член Политбюро ЦК КПСС, Н. В. Подгорный.
   В 16 часов по местному времени самолет, доставивший Н.В. Подгорного и сопровождающих его лиц, приземлился в Каирском аэропорту, украшенном государственными флагами Советского Союза и Объединенной Арабской Республики.
   Высокого гостя встречали: Президент ОАР Гамаль Абдель Насер, вице-президенты, председатель Национального собрания, члены правительства ОАР и члены дипломатического корпуса.
   Десятки тысяч жителей Каира с советскими и египетскими флагами, приветственными лозунгами и транспарантами собрались в аэропорту, на здании которого громадными буквами на русском
  языке написано: "Арабский социалистический союз приветствует советских друзей". Председатель Президиума Верховного Совета СССР Н.В. Подгорный спускается по трапу с борта самолёта. Ему навстречу идёт Президент ОАР Гамаль Абдель Насер. Под звуки артиллерийского салюта они крепко пожимают друг другу руки. "Добро пожаловать!", - говорит Президент ОАР.
   Затем Н. В. Подгорный и Гамаль Абдель Насер в открытой машине направляются в республиканский дворец Кубба. На всём 14-километровом пути от аэропорта до республиканского дворца Кубба жители столицы ОАР бурно приветствуют советского гостя.
  "Да здравствует арабско-советская дружба!" - гласят плакаты и транспаранты на русском и арабском языках.
   Встреча посланца Советского государства превратилась в
  поистине всенародную манифестацию советско-арабской дружбы.
   КАИР, 21. (ТАСС). Между Председателем Президиума
  Верховного Совета СССР Н. В. Подгорным и Президентом ОАР Гамаль Абдсль Насером сегодня состоялась беседа. В ходе беседы, проходившей в тёплой и дружественной обстановке в резиденции Президента ОАР Маншиет эль Бакри, состоялся обмен мнениями относительно обстановки на Ближнем Востоке в свете последних событий, и по другим вопросам, представляющим взаимный интерес. Вечером Президент ОАР дал обед в честь Председателя Президиума Верховного Совета СССР".
   Ну, думаю, и статья! Тавтология через слово, в каждом абзаце.
  Иван Кириллович меня бы за такую убил! Наверное, специальный корреспондент, сопровождавший Подгорного во время его визита, поехал туда по очень большому блату. Ладно, глянем теперь, что там у нас с лексикой в следующем материале.
   "...НЬЮ-ЙОРК. 21. (ТАСС). 20 июня Председатель Совета Министров СССР Алексей Николаевич Косыгин устроил прием в честь находящихся в Нью-Йорке делегаций арабских государств на чрезвычайно специальной сессии Генеральной Ассамблеи ООН.
  На приеме присутствовали: президент Сирии Нуреддин Атаси и министр иностранных дел Сирии Ибрагим Махус; помощник президента ОАР по иностранным делам Махмуд Фавзи; премьер-министр Судана Ахмед Махджуб и министр финансов и экономики Судана Хусейн эль-Хинди; министр иностранных дел Иордании
  Ахмед Тукан; министр иностранных дел Ирака Аднан Пачачи..."
   Запутался я. Стал о фамилии спотыкаться. Там дальше сплошь "эль" да "аль". А корреспонденту каково? Всех надо запомнить и записать без ошибок. Дипломатический этикет - если кого-то не упомянуть в главной газете, будет стране международный скандал, а тебе, борзописец, гон! И ни цента валюты... так, кто там дальше?
   "...Министр иностранных дел Йемена Мухаммед А. Салям; министр иностранных дел Кувейта Сабах аль-Ахмад аль-Джабер ас-Сабах; министр иностранных дел Ливана Жорж Хаким; министр иностранных дел Ливии Ахмед Бишти; государственный секретарь по иностранным делам Туниса Хабиб Бен Хабиб Бургиба; личный представитель короля Марокко Ахмед Балафредж; постоянный представитель Алжира при ООН Тевфик Буаттура, постоянный представитель Саудовской Аравии при ООН Джамиль Баруди,
  представитель Лиги арабских стран Хасан эль-Холи и другие...
   Прием прошел в теплой дружественной обстановке". (Как говорит моя бабушка, "ещё б подрались!")
   Да, тонкая вещь дипломатия. Эти вот, "и другие", они, как я понял, "если обидятся, нам пофиг". Пускай, мол, ваша страна ведёт себя по-другому, и в следующий раз вас точно упомянут. Как здесь:
   "...НЬЮ-ЙОРК. 21. (ТАСС). 20 июня Председатель Совета Министров СССР Алексей Николаевич Косыгин встретился в Нью-Йорке с министром иностранных дел Индии Чаглой. В ходе беседы, прошедшей в тёплой, дружественной обстановке, состоялся обмен мнениями по вопросам, связанным с работой чрезвычайной специальной сессии Генеральной Ассамблеи ООН.
   В тот же день А.Н.Косыгин принял министра иностранных дел Франции Мориса Кув де Мюрвиля. В состоявшейся дружественной беседе приняли участие министр иностранных дел СССР Андрей Андреевич Громыко и постоянный представитель Франции при ООН Р. Сэйду.
   НЬЮ-ЙОРК. 21. (ТАСС). 20 июня Председатель Совета Министров СССР А.Н. Косыгин устроил обед в честь Председателя Совета Министров Италии А. Моро и министра иностранных дел Италии А. Фанфани. Между А.Н. Косыгиным и А. Моро состоялась
  беседа, в которой приняли участие министр иностранных дел СССР А.А. Громыко и министр иностранных дел Италии А. Фанфани.
   21 июня А.Н. Косыгин принял министра иностранных дел Пакистана Ш. Пирзаду и имел с ним дружественную беседу. В тот же день глава Советского правительства встречался с министром иностранных дел Канады П.Мартином.
   НЬЮ-ЙОРК, 21. (ТАСС). Сегодня Генеральный секретарь ООН У Тан дал завтрак в честь руководителя советской делегации на чрезвычайной специальной сессии Генеральной Ассамблеи ООН, Председателя Совета Министров СССР А.Н. Косыгина.
   На завтраке с советской стороны присутствовали: министр иностранных дел СССР А.А. Громыко и другие.
   На завтраке также присутствовал председатель чрезвычайной специальной сессии Генеральной Ассамблеи ООН Абдул Рахман Пежвак".
   Ну, здесь не намного лучше. А на главной странице всё. Аж голова разболелась читать этот официоз. Просмотрел для очистки совести заголовки статей на оставшихся трёх листах. Нашёл кое-что для души но, в общем и целом, не понял: с чего это тряхануло всегда спокойного деда? Где-то должен быть ключ, а попробуй его найди!
   Ладно, думаю, как проснётся, спрошу у него кто такой этот самый В.В. Федорчук, или дождусь, когда почтальон принесёт сегодняшний номер "Правды". Взял в сарае подборную лопату, мешок, пошёл за опилками.
   Шуршу помаленьку, и всё этот пленум из моей головы нейдёт. Как его только не назовут историки будущего: упущенным шансом советской системы совершить исторический рывок; развилкой в послевоенной истории СССР; окончательным оформлением связки "Суслов - Андропов - Устинов" с дальнейшим отходом страны от социалистических принципов развития экономики. Много вокруг него будет сломано копий! Много чего я для себя почерпну их тех словесных баталий. А сейчас, за текучкой дел, из головы вылетело, что он вообще был. То тебе Краснодар, то футбол...
   Стоп, думаю, это ж я фокус с Евгением Титаренко в аккурат к пленуму подгадал! И совесть как начала меня мурцевать! Что ж ты, гад, жизнь человеку испортил? Во имя чего? Разве одной судьбой что-то изменишь? Страна на развилке. Партийно-хозяйственный аппарат взял курс на сближение с Западом. Реальная власть уходит из центра на уровень обкомов и ведомств. КГБ, волей Андропова, превращается в самодостаточную структуру с известными только ей интересами. А Подгорный и Громыко с Косыгиным разъезжают по заграницам! Или номенклатура специально так подгадала, чтоб старики не мешали конвергенции социализма с капитализмом?
   Наполнил мешок, в саж волоку, а тут и она, бабушка.
   - Чего это ты тут?
   Хотел я ей про кур повторить: тяжёлые, мол, с шестка упадут, разобьются, да как-то само сорвалось с языка:
   - А кто такой Федорчук?
   Бабушка сразу:
   - Был такой землемер в "Свободном Труде". В хате наспроть жил. Сам родом с Кужорки, а жинка его, - Таиска, та городская, с Майкопу. Учила её помидоры пасынковать. А что ты спросил?
   - Да вот, - говорю, - дедушка перед ужином газету читал, и сильно расстроился. Я глянул, а там ничего такого. Только новый кандидат в члены Политбюро, В.В. Федорчук. Я и подумал...
   - Не, это не той. Наверно однохвамилец. Той беспартийным был.
   Всё, думаю, тема исчерпана. Только шагнул, а она:
   - Куды это ты с чувалом наладился?
   Я ей за кур, а в ответку: "такое", да "хай им грец". Забраковала, короче, бабушка мой проект. Земле, мол, "чижело" будет. "Говны" с опилками и за год не перегорят. Насчёт травы согласилась, но с оговоркой:
   - Соломы у Зойки спрошу. Не найдёть - тогда. А ты бы пока кисточки приготовил. Парты красить - это тебе не воробьям дули крутить.
   - Так в школе наверно выдадут.
   - Выдадут, да не то. Нужно работать с таким инструментом, к какому привык.
   - Ленк! - гаркнула баба Паша, раздвигая куст винограда. - Чи ты занята?
   - Йду-у-у!
   Это фишка такая у них: стоять в трёх шагах и аукаться, будто в лесу. А как друг дружку найдут, хрен разберёшь, о чём говорят. Да мало ли что может справной хозяйке понадобиться? Может, курица заквохтала. Это ж надо полсотни яиц под неё подложить, чтобы зря не сидела. Да не абы каких, а свежих-пресвежих. А где их набрать сразу и столько? Только у соседей позычить...
   Уединились сестрички возле колодца, что-то перетирают, а мне оно надо? Вывалил из мешка опилки со стружками - гори оно всё огнём - и вышел за двор ждать почтальонку. А её, как назло, нету и нету. Смеркаться уже начало, а люди без "Правды". Это же, блин, идеологическая диверсия! Изнервничался весь. Посижу-посижу на бревне - и на дорогу: не видать ли велосипеда с толстой сумкой на переднем багажнике?
   В один из таких выходов гляжу: Витёк чимчикует. Да не просто так чимчикует, а будто бы в его ходовую дополнительные шарниры поставили. Машет клешнями. Незнающий человек может подумать, что на помощь зовёт. Поравнялся с забором и прямо с дороги:
   - Ур-р-р!
   А я ему из-за угла:
   - Стой! Руки в гору!
   Думал, хоть вздрогнет - даже не повел ухом. Тоже, наверное, приметил меня ещё издали. Обрадовался. Можно сказать, просиял:
   - О! А я думаю: ты, чи не ты? Вы какие газеты выписываете?
   - "Правду" и "Сельскую жизнь".
   - А "Комсомолец Кубани"?
   - Я же сказал: только "Правду" и "Сельскую жизнь".
   - Нема, значит...
   - А чё ты спросил?
   - Та-а-а! Погнали, базар есть, - и, не сбавляя ход, - к баку.
   Такой деловой! Даже не оглянулся. Я, как привязанный, следом за ним. Интрига, чо.
   Потынялся Витёк у насыпи - не понравилась ему обстановка. Вовнутрь бака полез. Там технологическое окно сделали во время демонтажа, что-то нужное хотели достать. Резали на скорую руку.
  Кромки зазубрились, оплыли железными каплями. Взрослый пацан при комплекции вряд ли рубахой рискнёт. А нам, мелюзге, в самый раз. Дымовуху испытать, взрывпакет, костёр развести и бросить в него монтажный патрон - всё сюда.
   Внутри пусто, лишь на остатках фундамента две толстостенных трубы. Здоровые, в четыре руки не обхватишь.
   Присели на корточки. Железо ещё не остыло, задницы запросто можно обжечь.
   - Ну? - говорю.
   - Щас...
   Подумал-подумал Витёк, и запустил руку за пазуху. Она у него вместо карманов. Рубашку на нос натянул, смотрит что там.
   - Нет, не оно...
   Шифруется падла. Всё равно ведь, в итоге покажет всё. Так нет, надо ему из товарища вытянуть душу. Что же, блин, думаю, он мог принести?! На вешалку не похоже. А этот хмырило ещё отвернулся и что-то там пальчиками шуршит. Поднялся я на ноги:
   - Ну его на фиг, душно! Давай-ка я лучше на улице подожду. Когда будет "то", свистнешь.
   - Ну, на, на, читай!
   Письмо! О нём-то, как раз, я, прежде всего, и подумал, но сразу отмёл этот вариант как менее вероятный, чем вешалка. Бандероль с "Республикой ШКИД" мы с Витькой отправили позавчера. Вряд ли за пару дней она долетела до Медвежьегорска и подвигла адресатку на слово. Взял я в руки тетрадный листок, смотрю: что-то не так. И почерк какой-то левый, будто бы не Наташка писала. А начало - я тебе дам! - "Здравствуйте, Виктор!" Фига се!
   - Не понял, - говорю, - письмишко-то от кого?
   А этот хмырило сидит гордый-прегордый:
   - Читай, там дальше написано!
   Глянул в конце: "С пионерским приветом, Тая". Тогда только въехал, что это та, медноволосая, попутчица с Усть-Лабы. Странное дело, были же вроде на "ты". А тут:
   "Здравствуйте, Виктор!
   Димка принёс "Комсомолец Кубани". Там, на второй странице, фотография с семинара. Узнала на ней вас. Вспомнила и дорогу, и мост через Лабу, и наши беседы о литературе. Рассказала подругам. Они не поверили, что я с вами знакома и что стих о школьном окне ваш друг сочинил сам, без помощи взрослых. Вот было бы здорово, если бы вы с Александром выбрали время и посетили наш город не проездом, а хотя бы на день. Передайте ему, пусть не обижается на девчат. Если они сомневаются, значит, стишок очень хороший и его обязательно надо заканчивать. Скажите ещё, что о любви к Родине пишут все со времён Александра Сергеевича Пушкина, а о любви к однокласснице, один Эдуард Асадов. Привет вам обоим от нашего Димки. С пионерским приветом, Тая".
   Ничего так девчоночка, умная, - думал я, складывая листок по линиям сгиба, чтоб поместился в конверт. - Будет теперь Витьку какая-никакая альтернатива.
   - Ну?! - холодно спросил он.
   - Чё? - насторожился я.
   - Мог бы и раньше сказать, что на семинаре будет хвотограф. Я б денег на газету оставил. Где его теперь взять, тот "Комсомолец Кубани"? У соседей нема. Кого ни спросил, выписывают "Правду", "Гудок", или "Сельскую жизнь"...
   За шмыганьем носом и причитаниями, я сразу не понял, что это наезд. А когда въехал, поздно было высказывать своё возмущение. Подходящий момент Витёк заболтал, и уже загибал цырлы. Газета ему была край как нужна. Да не одна, а как минимум три: выслать в Медвежьегорск, "людЯм" показать, и в личный архив, "шоб було".
   - ...Сеструху просил по подружкам пройтись, поспрашивать, - плакался он, - а Танька говорит: "Не смеши, наверно, на фотке не ты, а кто-то похожий. Троечников в газетах не пропечатывают. Там сначала звонят из редакции куда надо и выясняют о человеке: где живёт, как учится, помогает ли взрослым..."
   Закончил он свой монолог многозначительной фразой: "У тебя же в редакциях блат?" А смысл и посыл таков: кто виноват, тот и должен выправлять ситуацию.
   Хотел я для проформы вспылить, да взгляд моего другана был переполнен таким половодьем эмоций, что лишнее слово и "крову мать". Не знаю, какого ответа он от меня ожидал, но когда я сказал "погнали в депо", молча, полез в технологическую дыру.
   - "Комсомолец Кубани" мало кто на дом выписывает. Его и в киосках неохотно берут, - рассказывал я его заднице.
   - Знаю уже, - не оборачиваясь, буркнул Витёк. - Бил ноги, справлялся. Вчерашние газеты не продают, утром ушли на возврат. Сегодняшние почему-то не подвезли. И почтальонка не разносила.
   - Когда успел? Недавно ж на речке виделись?
   - Та-а! Вернулся домой: лежить, я и пошёл... а чё там, в дэпэ?
   "Хвотографа" и "лежить" я ещё вытерпел, а вот на его "дэпэ" конкретно спустил Полкана:
   - Ты, литератор хренов, придуриваешься, или в склонениях по нолям?
   - А я тебе чё, не по-русски сказал?! - вспылил Казия. - Ты чё, не понЯл?
   - ПонЯл, - говорю, - как кот навонял. А вот Тайка вряд ли поймёт, когда мы нагрянем к ней в Усть-Лабу. Ты ж дня неё "юный журналист года", а буровишь, не пойми что. "Дэпэ" это вообще-то "дополнительный паёк". Его в армии спортсменам дают.
   - Тайка?! - саркастически хохотнул корефан, - Нагад такая сдалась! Была мне лахва до неё ездить! - И давай мне втирать, что кроме носатой Наташки никто в его сердце не существует, а баб, в смысле, девчат, которые сами вешаются на шею, ихняя светлость не признаёт.
   Во, думаю, кнутяра! А то я не помню, какими глазищами ты на неё смотрел! Хвать Казию за рукав, да так, чтобы дал кругаля:
   - С чего это ты взял, что Тайка в тебя врюхалась?!
   Тот на дыбы:
   - Чо, нет?!
   А я наседаю:
   - Как врюхалась, с головой? Дни напролёт вспоминает тебя, а ночами рыдает в подушку?
   - Мне почём знать, - засомневался Витёк, - я тебе что, она? Только на кой ляд баба станет писать первому встречному, лавэ на конверт тратить, если она не врюхалась?
   - Престиж, - говорю.
   - Чё?!
   - Престиж. Ну, люди такие есть, которые всю жизнь собирают автографы знаменитых людей, чтобы при случае прихвастнуть: вот, мол, знаю такого, встречались, беседовали, я ему подсказал сюжет новой книги, а он в благодарность на фотографии своей расписался.
   - Это я знаю, - сказал корефан. - А как ты определяешь, где врюхалась - где престиж? Это она целовала меня на мосту только за то, что ты про меня набрехал? Семинары, ля-ля, фа-фа?
   Вот падла, поддел!
   - Не только, - откровенно признал я. - ты и на рожу вполне себе симпотный пацан, хоть для бабы важнее ум. А ей показалось, что у тебя и того и другого с избытком. Вот Тайка, не будь дурой, и отложила себе на будущее, что с тобой она может создать крепкую семью, нарожать детишек. Если, конечно, к тому времени не найдёт более достойной кандидатуры. Но пока ты у неё числишься первым номером.
   - Тю на тебя!
   Я проследил за его плевком и принялся развивать свою мысль:
   - Вот тебе и тю. Бабы, по сути, это охотницы на мужиков. Они под замужество с раннего детства заточены. Мы пацанами играли в Чапая, рогатки и цоколки мастерили, по Куксе на камерах плавали, а они своим куклам кофты да платьица шили. Мы на уроках труда с железом работаем: гнём, точим и сверлим. Девчонки тем временем, готовят салаты-малаты, чтоб нам после урока скормить, увидеть по нашим рожам, понравилась жратва или нет, и в следующий раз, где надо, посолить-поперчить. Скажешь, не так?
   Витёк проворчал что-то нечленораздельное, но сделал какие-то выводы. Засеменил впереди без вечных своих приколов: судорог в позвоночнике, передёргиваньем плечами, спартаковских забеганий назад с кругами почёта около собеседника. Думает человек, машет клешнями в штатном режиме.
   Тропка узкая, натоптанная ногами, наезженная велосипедами. По ней мимо нашего дома люди идут на работу. Справа бак, слева, сколько видят глаза - заросший бурьяном, запорошенный пылью пустырь до самых складов горпромторга. За баком куча песка, щит из бэушных шпал, где паровозы спускают пары. Это граница депо. А в качестве камня "налево пойдёшь..." стоит капитальный сортир под чёрной от времени черепицы, кочует из прошлого в будущее, и хоть бы ему хрен. Только стены меняют колер с жёлтого цвета на розоватый, да родился ещё человек, что повесит на дверь амбарный замок. А я ещё думал, куда это корефан так поспешал?
   Вышел он, заправил рубаху в сатиновые штаны:
   - Дальше куда?
   - Не дальше Красного уголка, - скаламбурил я. - Надо нам, как-то туда пробираться. Как, я ещё не придумал, но надо. Там где-то за дверью стол, на нём подшивки газет, обязательных к выписке для всех городских предприятий, будь то школа, завод, или артель слепых, в том числе, и "Комсомолец Кубани".
   - Как пробираться, без спросу? - с деланным равнодушием в голосе, поинтересовался Витёк.
   - Откуда мне знать как? Может, встретим кого из знакомых, и он нас туда проведёт. Или газетку попросим сбегать в сортир. Надо сначала в окно заглянуть, оценить обстановку. Может, нет уже тех подшивок, перетащили в профком...
   Витёк на одной ноге развернулся, и - "фр-р!" - только пыль в разные стороны. Нужна пацану газета, край как нужна!
   Уютно у наших путейцев. Банька дымит, рабочим после смены помыться. Помещений не очень, но всё функционально, всё по уму. Здесь даже после двухтысячного не будут ничего перестраивать, а только заборчик снесут. Чтоб не было видно прежних границ, когда отожмут пустырь. А пока это собственность государства и местным позволено всё, что не возбраняется обществом. Хочешь, вкапывай штанги, перекрывай перекладинами, и размечай гашёной извёсткой настоящее футбольное поле. Можно уток, гусей пасти, для скотины травы накосить, целинной земли копнуть для своего парника. А вот присесть в круг с банкой вина, горланить блатные песни на глазах у детишек, это уже нельзя. Даже Митрохи себе такого не позволяли. Тут или залазьте в бак, или попутного ветра, синие птицы. Теперь, что касается "отжать". Не было такого понятия ни в мыслях, ни в русской словесности. Будь ты хоть сам начальник железной дороги.
  Это уже в девяностых начнётся по беспределу: чем выше забор - тем выше человеческий статус. Улица останется без обочин, как на участке трассы Гран-при Монако. Справа Кукса, а слева сплошное бетонное ограждение. Отжимали даже русло реки: наколотят вдоль берега кольев, ветками заплетут, камнями забросают, а дальше оно само и заилится, и утрамбуется. Год не пройдёт - вот тебе, Гапка, персональная проезжая часть...
   Витька вернулся грязный, как чуня.
   - Там Кирпичёв! - доложил он, потирая ушибленный бок.
   Я сразу о главном:
   - Подшивки на месте?
   - А я тебе чё, видел? Сказал же, что там Кирпичёв. Тот дядька с автобуса, что нас пионэрами обзывал. Часы ещё у него. Я только к окну, а он свою рожу с той стороны: "У-у!" И чё ему надо в депо, с утра же в Краснодар уезжал?
   - Киричек он, а не Кирпичёв, - строго сказал я. - Ки-ри-чек, с ударением в первом слоге. Между прочим, законный дяхан. Он не только пишет стихи, а ещё и ремонтирует телевизоры. Если ты ещё раз его обзовёшь, я больше не буду вместо тебя письма писать, и за газетой в Красный уголок не пойду.
   - Лады, - согласился Витёк, чиркая ногтем большого пальца по верхним передним зубам. - Буду теперь звать его дядей Сашей, чтобы не перепутать, - и мастерски перескочил на старую тему, - В правлении Семсовхоза много каких-то подшивок, штук пять или шесть. Спрошу пахана: что это за газеты. Вдруг и у них есть то, что нам надо?
   Не стал я ему говорить, что за счёт комсомольских организаций "то, что нам надо" и существует. Чем позже поймёт - тем лучше. Светлое будущее сначала закончится в наших замутнённых мозгах.
  
   ***
  
   Насчёт Киричека я не соврал. Он, хоть и работник культуры, а по натуре своей ухватистый мужичок. Где можно срубить левый рубль, чувствует кожей. Открылись при ДОСААФ вечерние курсы мастеров по ремонту теле-радио-техники - он уже в первых рядах. Отучился, напрактиковался, и стал в этом деле так понимать, что прям нарасхват. Мне ещё, помню, в чёрно-белом "Рекорде" экран прошивал, чтоб лучше показывал. То, что сейчас он в нашем депо, может значить только одно: у дорожников навернулся "Комбайн".
   Пока мы блукали туда-сюда, подгадали под пересменку. И по пути не встретили никого. Нужная дверь была приоткрыта. Только я взялся за ручку - оттуда громогласное:
   - Так! Я, кажется, просил не мешать! Пока все не разойдутся, ничего делать не буду, останетесь без футбола!
   - Да мы не мешать, - пискнул Витёк, - мы только спросить.
   Услышав мальчишеский альт, Киричек смилостивился:
   - Ну, коли пришёл, спрашивай. Спрос не ударит в нос.
   - "Комсомолец Кубани" есть?
   Спрос вышел настолько конкретным что Сашка - признанный мастер парадоксального слова, ни разу на моей памяти не лазивший за словом в карман, столь же конкретно завис.
   - Кто ж его знает? - вымолвил он после значительной паузы, не сыскав в своём арсенале какого-то другого ответа. - Есть что-то похожее на столе, а оно или нет, надо смотреть. Проходи...
   Сказать не успел - я опрометью к нему:
   - Что нового в Краснодаре?
   "Комбайн" работал. В смысле, показывал, но не было звука. На экране разыгрывался тираж "Спортлото". Шары фонтанировали за прозрачным стеклом барабана.
   Киричек выпрямился, с удивлением посмотрел на меня, потом на Витька. Тот (как же, такой момент упустить!) шелестел бумагой как ёж перед зимней спячкой. В Красном уголке полумрак. Кроме настольной лампы у вскрытого нутра телевизора ничего не горело. Но он нас узнал:
   - О, пионэры, куда ж от вас бечь? Так дружною парой целыми днями и околачиваетесь? Думал, хоть здесь от вас отдохну! - На этих словах Сашка притворно вздохнул. - В Краснодар надо было самому ехать, когда тебя приглашали. Кто ж теперь виноват, что ты и мороженое не съел, и диктанта не написал?
   Хотел я в глаза ему глянуть, чтобы проверить: не таится ль хоть толика истины за этой его, словесною мишурой? Да Витька отвлёк:
   - Крову мать! - и копытом по стулу хренак!..
   А может, случайно задел? - не видел, брехать не буду. Только Киричек всё равно пинцет уронил.
   - Что не нашёл? А ну-ка иди сюда! Я сейчас всё брошу, но ухи твои слонячие надеру!
   Ну, тут конечно Сашка неправ. Витька не матюкался, он только за взрослыми повторял. А вот насчёт "ух", это он в точку - они у моего другана как "вареники з вышником" из-под рук бабы Паши. Большие, мясистые, с красными пятнами. Зыки и комары пьют из них Витькину кровь, а он их укусы чуть ли ни до мяса расчёсывает. У меня кровососы на руки садятся. Или на спину, когда я рубашку сниму. И у Погребняков на руки. А наш Казия в этом плане, прямо какой-то уникум.
   Только ни слова сказать, ни тем более за него заступиться, я не успел. Витёк психанул. Сработал безусловный рефлекс: если что-то не по нему, руки в ноги - и вон. А Киричек наверно подумал, что испугался. Топнул ногой: "А ну, стой!" - и захохотал.
   Смех смехом, а дело серьёзное. Нужного номера не нашлось ни в провязанном фолианте, ни в кучке газет, ещё не встречавшихся с дыроколом. Будто какая то падла нас возле бака подслушала, чтоб загодя умыкнуть именно "Комсомолец Кубани" и, чёрт бы подрал, за 22 число. Не в сортир же отволокли свежую прессу... а вдруг?!
   Стою и не знаю, как быть: с Киричеком разговаривать, Витьку шукать, или сразу туда?
   Отсмеялся Александр Васильевич, поднял свой пинцет и сразу посерьезнел:
   - Давай, пионэр, не мешай. Освободи помещение. Футбол, на носу. Мне ещё после дороги выспаться надо, - и, значит, влажною ваткой смачивает застарелую пайку...
   Да, Сашка далеко не мастер. И рядом с мастером не стоял. Ещё не напрактиковался, даже "цэшку" себе не нажил. Что перед ним на газетке? - паяльник, фонарик с разомкнутой цепью питания для прозвонки диодных мостов, набор ходовых ламп, отвёртка, пинцет, ватка, да гранёный стакан с водой. Ремонт телевизора в это время сродни колдовству. Он может длиться часами, подчиняясь единому алгоритму. Если все лампы горят, видимых неисправностей нет, а он всё равно не фурычит, значит, нужно искать уснувший контакт, чем Сашка и занимался, не жалея ни времени, ни воды.
   Телевизор обычно стоял на сцене, в шикарной покупной тумбе, запирающейся на ключ. Это чтоб кто не надо шаловливые ручки не приложил. А то вытащил один из прошареных заглушку для пульта двухречевого сопровождения, в руках покрутил, обратно воткнул, да не так. Звук йок. Краснели потом перед мастером, ставили ему магарыч. После того казуса пыль в тумбочке протирал специально назначенный человек, "хранитель ключа". Видел бы он, как Сашка обходится с общественным достоянием!
   Услышав, что я кашлянул, Киричек приподнял бровь:
   - Как, ты ещё не ушёл?!
   - Я, - говорю, - давно бы ушёл. Если б не ждал, когда вы газету освободите.
   - Какую газету?
   - На которой радиолампы лежат, уж очень она похожа на тот "Комсомолец Кубани", что мы целый день ищем.
   - Твою ж мать!
   Смотрю, поднимается. Отбрасывает пинцет, аж звякнул стакан. И стою, я ни жив, ни мёртв. Вжал голову в плечи. А как не зассать, когда над тобою такая дылда! Похоже, что не срастается у него. И я тут, как банный лист. Ну, думаю, сейчас шуганёт!
   Нет, посопел Киричек, выдохнул в три присеста:
   - Ладно. Тащи другую газету. А эту сейчас заберёшь.
   Мне что, три шага туда, три шага сюда. Слетал, как на крыльях. Вернулся - душа переполнена благодарностью.
   - Вы, - говорю, - дядя Саша, копетесь в блоке развёртки, а он к звуковому сигналу отношения не имеет. Вы б прикоснулись отверткой к управляющей сетке лампы. Если в динамике загремит, значит, весь модуль исправен. Нечего там ненадёжные контакты искать. Переходите к другому.
   Он:
   - Да ты чё?! - Так удивился!
   Вот что у Киричека не отнять, так это отсутствие спеси. Другой бы на его месте наладил меня коленом под зад, чтобы не умничал, а он и газету отдал, и совету моему внял. Листаю страницы, слышу:
   - Ну-ка, ну-ка! И правда в динамике гыркотит! А я уже думал, что это он неисправен...
   Нашёл я, короче, Витька на третьей странице. Фотограф снимал заезжих гостей-знаменитостей. В кадр также попали затылки людей из первых рядов читального зала, и (крупно, ванфас) он, отдающий записки президиуму. Полное портретное сходство. Не мудрено, что даже Тайка его узнала. Да, за такую газету стоило ноги бить!
   Пока я завидовал, Киричек вычислил лампу, после которой "не гыркотело". Опять удивился:
   - Гля! Работает метод! Кто тебе подсказал?
   Не говорить же ему, что я по диплому радиотехник? Соврал, на старшего брата сослался. Мол, он этим делом увлекается с первого класса, и меня заразил.
   Вздохнул Сашка:
   - Счастливые вы, пацаны! А мы в первом классе на обрывках газет писали. Если кому-нибудь посчастливится довоенный плакат раздобыть, так это за счастье. Делили на весь класс. Бумага была в дефиците: нам в школу, мужикам на раскур. А кстати, зачем вам с ухастым этот номер "Комсомольца Кубани"? Газета серьёзная, нет ни кроссвордов, ни розыгрышей денежно-вещевых лотерей.
   Я удивился:
   - Вы разве не читали?
   - Когда?! Ночью из Краснодара - утром опять в Краснодар. Вернулся домой, звонят: телевизор в депо не пашет, срочно сюда! В общем, не до газет. А что там такого сенсационного? - просвети.
   - Вот! - козырнул я, стукнув по третьей странице кончиками ногтей. - Материал называется "Когда говорят музы". А в скобках подзаголовок: "На форуме кубанских писателей и поэтов". Это о том семинаре.
   - Да понял я. Там о наших что-нибудь есть?
   - Не знаю, ещё не читал.
   - Тю! - удивился Киричек. - Что ж вы тогда с ухастым так в этот номер вцепились?
   - А как не вцепиться, если там Витькина фотография? Можно сказать, портрет на фоне президиума!
   - Да ты что?! Ну, это другое дело! Сейчас я, контакт пропаяю, и сам посмотрю. Присядь, не маячь...
   А как тут не будешь маячить, когда Казия то уркает, то в окна заглядывает? По телеку кино началось. Значит, уже без пятнадцати восемь - дома воду в тазике греют. Скоро сыграют отбой, а я ещё тут. Опять попадёт!
   И Киричек, как назло, очень долго изучает страницу. Позвал бы Витька, поставил его ванфас и любовался. Что там смотреть, если о наших поэтах ничего не написано?
   А этот "Комбайн", падла, молчит, как молчал. Хоть сам за него берись! Связался, на свою голову...
   Фильм назывался "Красное и чёрное", а первая серия "Городок Верьер". Титры прошли, когда Киричек поднял глаза и сказал:
   - Странное фото, будто бы собранное из двух...
   - Да ну? - изумился я, - не может такого быть!
   - Очень даже хорошо может! Этот... американский шпион, он ведь вторым справа сидел? А здесь его нет.
   - Значит, уже ушёл.
   - Нет, брат, без ног не уйдёшь! Башмаки-то гляди, под столом, а тело наверху где?
   - Вдруг это не его башмаки?
   - А чьи? Давай посчитаем...
   Я тоже склонился над снимком. Похоже, что Сашка прав. Ног было действительно больше, чем следовало, а Витьку Григорьева специально воткнули на первый план, чтоб он своей головой кого-то за столом прикрывал.
   - Так-то, Денисов, - Киричек, наконец, вспомнил меня по фамилии. - Жил человек среди нас, прикидывался своим, книжки писал. Рядом с Кассилем сидел! А оказался шпионом. Это ж из-за него Льва Абрамыча в реанимацию увезли.
   - Может, он не шпион, а просто предатель? - робко возразил я и поднял глаза на Сашку.
   - У предателей сообщников не бывает, - отчеканил в металле он. - Зря, что ль, всех участников семинара привезли в Краснодар, собрали в библиотеке и рассадили по прежним местам? Ловили его, сообщника, который письмо Титаренкину передал. Только смотри, ни-ко-му!
   - Могила! - заверил я.
   Так Сашка и раскололся. Всё рассказал, что было в библиотеке. Не по порядку, конечно, а после моих наводящих, возвращающих в тему, вопросов. Только начнёт вспоминать, как Гуржиану вместо вина подкрашенной водки налили, я ему: "Вы там дядьку Кронида не видели?" Снова свернёт не в ту колею, опять оглобля в колёсах:
   - Кирилыча тоже заставили в этом дурдоме участвовать?
   - Я же сказал: всех!
   - Как он писал без "Паркера", длинный, наверное, текст?
   - Не так чтобы очень. Щас вспомню: "Евгений... как-то его по отчеству, я давний поклонник вашего таланта". И вроде бы всё: сдали цидульки, разъехались по домам. Нет, кажется, кого-то из местных попросили остаться. Но точно не твоего дядьку Кронида...
   Вот так, пионэр, - сказал я себе и себя же обматерил, - понял теперь, какая ты сволочь? Это ж твоё письмо стало той, последнею соломиной, сломавшей человеческую судьбу. Жизнь складывается по-другому: Андропов ушёл из секретарей ЦК, Кассиль при смерти, Витька Григорьев взялся за ум, дед не болеет. Думаешь, это всё ты? Ага, размечтался! Не может река времени не поменять русло. Даже копеек, и тех, одинаковых не бывает. Одна упадёт орлом, а другая - решкой. Кому она талисман, кому - чёрная метка.
   Расстался я с Сашкой без пяти восемь. Напоследок сказал:
   - Там сзади заглушка есть. Написано "ПДС". Если она не так установлена...
   Он перебил:
   - Это я и без тебя знаю. Сталкивался, первым делом проверил. Давай, Денисов не мельтеши, а то будет и мне, и тебе. Придёт дед с хворостиной, вставит заглушку...
   Я не заметил, когда Киричек перешёл с ироничного "пионэр" на вполне себе дружелюбное "ты". Мы разговаривали как в добрые времена, когда я работал редактором, а он был поэтом, продающим стихи. Так этот момент мою душеньку тряханул! Будто серебряный мост прокинулся из прошлого в настоящее, а ошалевшая память всё мечется по зыбким ступеням, и никак не решит, с какой стороны ей лучше сойти.
   Жизнь продолжалась. Ещё далеко до дня, когда подряхлевший друг выкатит к небу выцветшие глаза и с тоскою произнесёт: "Бать колотить, Санёк, семьдесят девять лет!"
  
   ***
  
   Григорьев ждал у калитки. Ну, математик, в уме просчитал, что где бы я ни блукал, а домой ворочусь не позже восьми. Сунул я ему ту газету:
   - Иди, - говорю, - с глаз, матершинник ухастый! Ляскаешь языком, а я за тобой разгребай! Завтра с утра в школу пойду матери помогать. Если удастся, стырю тебе ещё один экземпляр. Вечером заходи.
   Он порывался что-то сказать, я засовом - щёлк! - и адью...
   Еле к отбою успел. Постелили мне на полу, между ножек стола, за которым я делал уроки. Не сплю, ворочаюсь. Состояние какое-то взвинченное, и телепрограмма из головы не идёт. Там после первой серии фильма начнётся программа "Время". Расскажут народу всё, о чём умолчали газеты. Потом будет футбол - финал чемпионата
  Европы среди молодёжных команд СССР - Венгрия, второй тайм.
  Когда уже, думаю, будет у нас свой телевизор? И вдруг... какая-то мысль меня осенила. Я только успел встрепенуться, а она блин, как мокрое пятнышко под утюгом. Раз - и пшик, мимолётное облачко. Стал вспоминать, о чём я перед тем думал, а оно - по цепочке - в небытиё. Будто шифровка прошла мимо разума, мимо души. А что там - не для средних умов. Кто надо, поймёт.
   Бывали у моей памяти подобные микропровалы и в этой, и той жизни. Но никогда не оставляли они такого гнетущего послевкусия. Что-то будет.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"