Дорожка уходила в лес, виляя меж стволов вековых сосен и небольшими кустиками. В лесу было свежо, но Джонатан не чувствовал холода, он не чувствовал ветра и не слышал мягкого шелеста деревьев. Он был во сне. Всё было будто затянуто цветной пленкой. Джонатан долго петлял по лесу, пока не обнаружил прореху в плёнке. На него сразу же нахлынули запахи, звуки: но не ароматы хвои и звук хрустящих под ногами ветвей, а запах жасмина, что рос под окнами детской в старом доме на Озёрах. Джонатан услышал голос матери, звавшей в столовую. Он вспомнил: он тогда клеил новую авиамодель и, видимо, настолько увлёкся, что не слышал голоса матери. Только через почти тридцать лет он услышал этот голос.
Тропинка стала теснее. Теперь уже прорехи следовали одна за другой. Джонатан снял шляпу, обнажив русые волосы, потому что стало жарко: теперь он увидел свою молодость. Он тогда уехал из дома к морю, не предупредив родителей. Ветер свободы и запах моря ударил в голову. Тогда каждая волна, казалось, подмигивала своим зелёным глазом, и каждый самолет покачивал крылом, приглашая Джонатана в новую жизнь. И эта новая жизнь начиналась с моря.
Совсем стемнело, и лес погрузился во тьму.
Теперь Джонатан увидел себя в кабине самолёта-истребителя. Он и это вспомнил: он тогда отклонился от курса и был вынужден плутать в небесах над морем в поисках нужного курса и своей авиабазы. Именно тогда, увидев темный лик смерти, он впервые ощутил угрозу своей безопасности.
Джонатан, не останавливаясь, шёл навстречу своему будущему.
Цветная плёнка разорвалась, и он увидел себя на операционном столе. Он ясно видел, что на столе лежал он - Джонатан Харкер. Только вот одна вещь его страшно напугала: зеленоглазая медсестра отвозила в сторону от операционного стола металлический столик, на котором лежала его собственная левая нога...
Идти по дорожке становилось всё труднее: она была очень сырая.
Джонатан увидел себя в инвалидном кресле у кафедры огромного зала, наполненного сотнями тысяч людей. На стенах висели плакаты с лозунгами голосовать за "лётчика, политика, успешного бизнесмена и просто человека Джонатана Харкера".
Тропинка стала ещё более узкой, и неожиданно взору Джонатана открылось большое поле, резко обрывающееся вдали к тёмному морю.
Среди травы возникло последнее изображение: седой человек с лицом, испещрённым морщинами, сильно хромая на левую ногу, шёл к двери своего шикарного кабинета, как вдруг внезапно схватился за сердце и бесшумно осел на ковёр. Сбежались люди, и пожилой человек исчез в тёмно-зелёной траве.
Джонатан подошёл к обрыву и, глянув вниз, содрогнулся. Среди бушующего моря на него смотрела пара страшных зелёных глаз, тех самых, которым он когда-то так беззаботно махал рукой в юности. Ему стало очень холодно.
И он проснулся.
Джонатан и не думал верить увиденному. Снам он, по научению матери, нисколько не верил. Да и слово Судьба для него не значило ровным счётом ничего до тех пор, как одним декабрьским утром его самолет, взлетая, покосился от порыва бокового ветра и, завалившись на бок, загорелся и съехал с взлётной полосы.
Но, потеряв ногу, Джонатан не вспомнил ночной прогулки в лесу. И он не стал видным политиком. Он предпочел этому работу продавца катеров, идя наперекор судьбе, хотя и не осознавая этого. Работал он там очень долго, никакого удовлетворения от работы не получая. И, состарившись, он не вспомнил рисунка на траве. А ведь Судьба жестоко мстит...
Однажды, когда он рано лёг спать, он увидел очень странный сон - сон, который был обречён никогда не уступить место реальности:
Высокая сосна, с одним сильным изгибом посредине и маленькой кроной нависала над высоким обрывом. Чуть позади стояли сотни других сосен - сосен с другой судьбой. Джонатан взглянул вниз и опять содрогнулся. С его кроны упали несколько желтоватых иголок...
Они летели прямо в бесконечно-зелёные и бесконечно безумные глаза моря.