уже долго которое тянется у меня и никак не заканчивается
могу читать только что-нибудь
без сюжета без морализаторства без интриги без игры в слова
например мне понравился рассказ одного выдуманного мною японца
о том как дети после уроков остались в школе вырезать бумажные фонарики
они ,по совету учителя,делали хитроумные прорези в стенках фонариков
это был поздний вечер и в темноте было хорошо видно фигурные лучи света из этих бумажных коробочек
и один мальчик светил таким вырезанным иероглифом на девочку
на ее розовые губы и блестящие черные глаза
и наблюдал ,раскачивая немного свой фонарик ,за игрой света и тени на ее лице
а она не отходила и давала ему так поиграть
и он запомнил это и вспоминал без волнения или еще чего,уже сорокалетний
и все,ничего больше.
я думал об этом и смотрел
на девушку свою ,расположившуюся на диване, ко мне задом, на плечи свои легла, голова набок ,чтоб я видел лицо, булки как-то усиленно раздвинулись, все между видно наяву прямо в упор, там волоски прикольные, вокруг дырок, недобритые.
Ну вот. Я даже задумался. Если б пьяный был, что ли.
А то трезво все разглядывал как нацист без комплексов.
Показалось все же сексуально, вернее приемлемо, и я смог.
А перед этим слушал музыку с ней же, в концерте.
Носатого немца стародавнего малознакомого.
Песня про океан-монстр понравилась.
Ozean, du Ungeheuer!
Schlangengleich haltst du umschlungen rund die ganze Welt!
(Шланген ,то есть, шлангообразно обернувшийся вокруг земли, на инглише - like a green serpent round about the world.Но по-немецки круче, шланген, люблю.)
Пела Дебра Войт, бочкообразная и прекрасная.
Все ее тело (дебры) трансформировалось в музыкальный инструмент. Мозг ее работал только для того, чтоб вовремя открывать отверстие рта и посылать из него звуки разной мощности и тональности.
Это было великолепно.
Я был стопроцентным рабом этой толстой сильно накрашенной тетки какое-то время.
Вплоть до поклонения, как в древних лесах.
Немецкий язык добавлял во все это дело специальных вибраций.
В концерте было много азиаток в нарядах с голыми плечами, у некоторых из низких вырезов виднелись разноцветные лифчики, а у одной белой с голой спиной и трусы виднелись, когда она изгибалась чокаясь шампанским с какими-то отдаленными собеседниками.
Зачем, зачем банальные трусы с такими нарядами из змеиной кожи, не нужны там никакие трусы. Там голый восторг должен быть и больше ничего.
Азиатки почти все были с неазиатскими бойфрендами. Я тоже был с девкой произошедшей из тех далеких краев. Мы заценивали у кого лучше человеческий материал, прогуливаясь в антрактах.
Старухи трясли норками, причем в програмках присутствовала ненавязчивая статейка о зверстве на зверофермах.
Старухи, по-моему, кончают на таких мероприятиях от напряжения слушательного.
Сопровождающие мистеры-твистеры хотя и выдавали аплодисмент, но как-то ненатурально, хотя не уверен, старческие глаза их слезились, скрывая эмоции. Да и акулья погоня за деньгами длиной во всю жизнь не способствует, видимо эмоциональным всяким демонстрациям.
Потом они въебали пятую Бетховена на полную катушку. Старухи кончали уже всерьез, азиатки ежились от такого размаха.
Потом нам раздали подарки, юбилей нью-йоркской филармонии, то-сё.
А потом все кончилось.
Мы прогулялись по ночным улицам, деревья повсюду светились рождественскими лампочками, стопки Таймса на углах начинали продавать замотанные во всякое тряпье дрожащие от холода пакистанцы.
Я привел ее домой, целоваться было ни к чему, поставил раком на диван и можно смотреть в начало.