Алексей Осипович Студенский -- предостережение пишущим
В его корректорском бюро работал в юности Короленко.
Он был гением корректуры, безвылазно, всю жизнь просидевшим в Петербурге, на одной и той же улице.
Из пишущих людей таким постоянством отличался разве что Кант.
Но Кант был Кант, уроженец города Калининграда... А Алексей Осипович Студенский был...
Алексей Осипович Студенский был страшен. Во всяком случае, в то время, когда в его корректорском бюро работал Короленко. Диккенсовский тип -- так Короленко прозвал бывшего верного друга и переписчика статей Николая Гавриловича Чернышевского -- Алексея Осиповича Студенского.
Алексей Осипович был лыс и худ.
Лицо Алексея Осиповича было туго обтянуто сухой, словно пергаментной кожей.
Кроме того, говорил Алексей Осипович Студенский визгливым скрипучим голосом.
Словом, гений корректуры тянул в точности на Кащея Бессмертного, или на Дуремара, или на Скуперфильда из сказочки Николая Носова.
Короленко, впрочем, сослался на Диккенса, хотя тут и достоевским "сквозило".
В довершение всего, Студенский был скуп, фантастически скуп (только что голодом не морил своих работников) -- и женолюбив, причем удачливо женолюбив, что при его внешности и голосе говорит о многом...
Алексей Осипович Студенский в юности был секретарем Чернышевского. Чернышевский диктовал ему статьи, Алексей строчил, переписывал, правил, при этом не ухлестывал за Ольгой Сократовной, что свидетельствовало о фантастической верности Николаю Гавриловичу.
Чернышевский любил Алешу Суденского и в ссылке поминал его добром, присовокупляя: "Я только не советовал ему писать и печатать свои философские труды..."
В 1871 году Алекей Осипович ослушался Николая Гавриловича и опубликовал "Всполохи разума".
Концептуалисты! сюрреалисты! пост-и-просто-модернисты! -- кусайте себе локти.
Визгливо-скрипучий Дуремар-Скуперфильд, гений корректуры, друг человека, присоветовавшего всей молодежи России, что делать,- бросил перед собою тень, в которой оказались все грядущие сокрушители жизнеподобного реализма.
Кажется, Алексей Осипович первым применил опыт "автоматического письма", столь широко практикуемый сюрреалистами. Он просто гнал на бумагу все, что в голову придет... Чего только не приходило ему в голову! "Всполохи разума", одним словом; бред сивой кобылы, иначе говоря.
У Алексея Осиповича начисто отсутствовала самоцензура; ему нравилось все, что выскакивало из-под его пера на бумагу.
Нравилось настолько, что он систематизировал свой бред, снабдил предметным указателем; кроме разбивки на главы, назвал отдельно каждую страницу и... чего тут только нет: "о доле бушменства в европейцах", "корюшка, огурец и бессмертие", "петербургские самовары и казанские татары"...
Оглавление было столь же экстравагантным. Сия экстравагантность, умение сопрягать "далековатые идеи и предметы" говорит о том, что Алексей Осипович был далеко не бездарный человек. Может быть, наоборот, он был слишком даровит. Дар слова перехлестывал через него, становился не по силам этому худому вредному человечку, не слишком умному, не очень доброму, когда -то (во время ареста его старшего друга) сильно напуганному.
Из него мог бы выйти поэт, или философ, или сатирик, если бы он смог овладеть бьющимся в нем даром. Не смог. Овладеть не смог, а напечатать -- напечатал...
Не одну книжку, а несколько! Последняя называлась и вовсе чудесно: "Философ, проститутка и исключенный третий".
Вечная мечта графоманов -- вот напечатаюсь, и тогда! Только бы напечататься, только бы...
Алексей Осипович умер в нищете и безвестности на Пряжке: по медицинском освидетельствовании он был признан сумасшедшим и доставлен в дом скорби. Таков был его единственный в жизни переезд с квартиры на квартиру...