Владимир Блинов

Н Е М Е Л К О В

Свободы сеятель пустынный,

Я вышел рано, до звезды...

Александр Пушкин.

Часть первая. С ДЕТСТВА НАКИПЕЛО

ПЕРВЫЙ. Я непременно должен написать о нем. Не просто должен - обязан! Обязан по праву моего поколения, поколения шестидесятников.

Герман Дробиз в стихотворении, посвященном памяти Владимира Высоцкого, изрек:

...Зачем тянуть на хриплой ноте голос,

Зачем терзать гитары хрупкой тело,

Когда бы все мы, кто с тридцать восьмого,

Произнесли, что с детства накипело?

Извольте, одногодки, на колени!

Не стыдно ли - один за всех. А вы-то?

Что надлежало крикнуть поколенью,

Всего одним пропето и провыто!

Замечательное признание. Однако есть в стихе натяжка. Всего ОДНИМ? Конечно, голос и вопль Высоцкого несся по всей стране и за ее пределами. Его магнитофонные записи, говорят, распространяли в своем кругу даже кагебешники. Для артиста сценой стала страна, Земля.

И все же был некто ОДИН. Действительно - один! Еще до того, кто "выкрикивал хрипяще", явился человек, который, как говорится в том же стихе уральского поэта, "за меня, молчавшего, старался". Один и ПЕРВЫЙ!

Да-да, еще никто не слышал об Александре Солженицыне, не было на общественном поле брани ни Сахарова, ни Галича, ни Некрасова, ни Зиновьева, Александр Твардовский не получил в свои руки свободомыслящий "Новый мир".

Еще не успели проявиться в литературе правдоискатели-почвенники.

Только-только, после ледникового периода, повеяло весенним ветерком.

Именно тогда в УРАЛЬСКОМ ПОЛИТЕХНИЧЕСКОМ ИНСТИТУТЕ...

Однако прежде, чем рассказать о НЕМ, есть смысл оглянуться в то давнее и близкое время, пройтись по экcпозиции событий, обстановки, нравов 50 - 60-х годов, надеясь на память и личные наблюдения. Престарелые, но, слава Богу, живые шестидесятники тоже что-нибудь добавят. А "вьюноши" новой формации, которые порой глядят на нас с ироничной улыбкой, увидят, протерев глаза, как жили-были их ближайшие предки.

ОТТЕПЕЛЬ - ВРЕМЯ КРАТКОЕ. Илья Эренбург назвал период, наступивший после смерти Сталина, оттепелью. Тертый жизнью писатель очень верно, провидчески угадал состояние общества, аспекты взаимоотношений в системе власть - народ, управители государственной машины и люди-винтики, партийные чиновники и рядовые исполнители. И.Г.Эренбург не нарек это время освобождением, или свободным дыханием, или возвращением к правде, - нет, он обозначил его как оттепель, то есть, что-то временное: за оттепелью - неизбежны заморозки, а то и лютый мороз. Он не ошибся.

И все же ПЯТЬДЕСЯТ ШЕСТОЙ давал НАДЕЖДУ. Как не вспомнить фильм Григория Чухрая "Чистое небо" с блистательной игрой Евгения Урбанского! Пройдя несколько кругов сталинского ада, герой-летчик добивается оправдания (повсюду тогда начало мелькать нерусское слово реабилитация), он разжимает кулак, и его жена видит на ладони золотую звездочку, возвращенную герою...В следующих кадрах - радио возвещает о смерти "вождя всех времен и народов", а по экранному небу плывут, разрываясь, тяжелые тучи, плывут, открывая простор для солнечной лазури... Хотелось верить.

И была весна 56-го. В школе зачитали приказ Облоно об отмене экзамена по истории. Значит, при сдаче испытаний на аттестат зрелости на один экзамен будет меньше. Ура-а-а! И запорхали над партами учебники "Истории СССР", как голуби, улетая в небо голубое, за окно, в распахнутые настежь форточки.

Я любил и люблю мою родину, люблю историю России.

Мне бы, дурачку, тише радоваться, прикусить язык, в аттестате точно было бы на одну пятерку больше. Куда там! Орал вместе со всеми.

Мы, школяры, еще не осознавали, что отменялся не экзамен по истории, - отменялась История, писанная учеными под диктовку авторов "Истории ВКП (б)". Об этом позднее размышлял мой друг- одногодка Юрий Лобанцев:.

Ну и влипли мы все в историю:

Слух прошел -

как самум, внезапен -

По неточной науке Истории

Выпускной отменили экзамен.

На учителе -

галстук в крапинку,

Взмок кадык от узла тугого.

А с карнизов,

смеясь,

накрапывал

звонкий май пятьдесят шестого.

Из обложек, по школьному чистеньких,-

Строго: кляксу не сотвори!-

уходила история чиститься

от налипшего там -

внутри!

Мы зубрили, считаясь детками,

что и где хорошо и плохо,

но, вмешавшись в ответы детские,

нас проверить взялась эпоха...

...........................................

...И хотелось такое вывести,

чтобы были и в профиль и фас

безошибочны краткие выводы,

что останутся после нас.

Многим казалось, - навсегда покончено с проклятым прошлым, теперь мы будем жить по-новому! ПО ПРАВДЕ.

Хочется, чтобы мое повествование было не только о ПЕРВОМ, но о самом духе шестидесятничества, об атмосфере, в которой оно формировалось.

Мы, школяры, абитуриенты, студенты, дети войны и ГУЛАГа, знали немало - по шепоту взрослых, по молве, по свежим воспоминаниям тех, кто "отмотал срок". А многие испытали и на себе, вернее, - на шкуре своих родителей.

Эпизоды из жизни уральской провинции.

ЕЛКА ЗА ЗАКРЫТЫМИ СТАВНЯМИ. Радовался директор школы Алексей Аристархович, ох, как радовался: замечательный праздник получился. Елку удалось выбрать стройную, пушистую, под самый потолок. Сторож Матвеич облюбовал ель, вывез на дровнях их под Крутихи. Ребята мастерили игрушки, многое принесли из дому учителя, пожертвовав на общее веселье и огромные стеклянные шары, и блестящие бусы, и золотые колокольцы, и восковые свечи, увитые серебряной канителью.

И маскарад удался! В общем, повеселились его воспитаники с таким же удовольствием, с каким некогда прыгал под елкой в гусарском костюме на деревянной лошадке первоклашка Алеша, будучи отличником екатеринбургского реального училища.

...Радость Алексея Аристарховича оборвалась в первый же день зимних каникул. Рано утром, когда жена и дети спали, а Алексей Аристархович возился с керосинкой, - чаек вскипятить, - раздался стук в дверь. Человек, возникший в проеме двери, вручил повестку с требованием немедленно явиться в ОГПУ, сам туда и сопроводил.

В чем же была вина директора, за что его?..

В стране шла борьба с русской культурой и православными традициями. Даже - с волшебными сказками, в коих детям якобы внушался страх перед темными силами, вроде Бабы-Яги или Кощея Бессмертного. Особенно взъярились р-р-революционные идеологи против рождественских елок, "способствующих распространению опиума для народа".

По городу пополз слух: елки запрещены - отрыжка капитализма - арестовывают учителей.

В.Г.ДЕСЯТОВ, профессор архитектуры, житель Мельковской слободы. "Родители затемно приносили в дом маленькую елку. Привязывали ее к табуретке. По вечерам, чтобы никто не увидел новогодних огоньков, мы плотно закрывали ставни - боялись!

Спрашиваете, когда были реабилитированы елки... Инициатором возрождеия детской радости выступил секретарь большевицкой партии Постышев. Помню, у меня было воспаление легких. А в доме уже в открытую устанавливали лесную красавицу. Готовились встречать 1936-й! Запахло хвоей и апельсиновыми корками. Апельсины привезли в наш город из Испании, где шла гражданская война. Моя тетушка Павла вставляла в середину опустошенного апельсина фитилек, наливала лампадного масла и получился чудный оранжевый фонарик с долго-долго горящим огоньком... Да, давно это было.

Приятно было чувствовать, что болезнь уходит: лекарство доброго доктора и елка спасали меня. И - самодельный ватный Дед Мороз улыбался голубыми глазами из-под ветвей: не помрешь, паренек!"

В ту пору в Москве, у главной елки, предлагалось разгадать загадку: что такое четыре новогодних П. Один пионер звонко выкрикнул: - Письмо Павла Петровича Постышева! О разрешении новогодних елок!

Догадливый получил заслуженный гостинец.

Но это был уже 1936 год. А что же стало с нашим директором Алексеем Аристарховичем двумя годами раньше? И не только с ним! А еще с тридцатью другими учителями, директорами и самим завоблоно, подозреваемых в...попытке поджечь школы?

В рапорте сексота, лежащем на столе следователя, среди прочего, было написано: "Довожу до вашего сведения, что могу свидетельствовать, как директор заставлял школьников восклицать "Елочка, зажгись!", явно подстрекая вверенный коллектив к поджогу советской неполной средней школы Љ..."

...Удары хромового сапога приходились в основном по затылку Алексея Аристарховича. При этом каждый удар сопровождался яркой вспышкой в мозгу. И, может быть, в последнем предсмертном бреду казались ему эти вспышки лопающимися красными, зелеными, малиновыми елочными шарами.

А что же сам секретарь ВКП (б), разрешитель детской радости, новогодних елок, П.П.П.? Вначале за решеткой Лубянки оказалась красавица-казачка, жена Постышева...

Через полгода, пытая Петра Петровича, майор госбезопасности, нажимал хромовым сапогом с подковкой на плоть подследственного, выбивал признания во многих вредительствах.

Постышев, юнцом вступивший в большевистскую организацию, участник двух революций, командовавший массовыми расстрелами на Дальнем Востоке и в Сибири, член, кандидат, секретарь, депутат высших органов партии и власти, расстрелян в 1939 году.

В упомянутом 1934-м, когда арестовывали бедных уральских учителей, появился в Челябинске на свет мальчик, которого родители назвали АРТУРОМ.

А еще через год и четыре месяца глазки малыша светились от радостных огоньков новогодней елки. Разрешенной!

НА ВСТРЕЧУ С ХРУЩЕВЫМ С ПОРТРЕТАМИ...СТАЛИНА. Да, еще раз о киноленте "Чистое небо". Чухрай пробился через жесткую цензуру и выпустил фильм на всенародное смотрение лишь в 1961 году. А герои нашего повествования живут и действуют пятью годами раньше.

Именно тогда, летом, на Урал прибыл Н.С.Хрущев. Я, юнец абитуриент, пристроился к шествующим на Уктусский аэропорт, где с деревянной трибуны-времянки Хрущев и "толкнул" речь.

Был он яр в ораторстве и красен лицом, видно, "подогрелся" перед выступлением... Хвалю себя: тогда, 50 лет назад, придя домой, записал по свежей памяти фрагменты выступления генсека. Спросите, ну и что? А то, что в печати оно не появилось!

Стою в отдалении от трибуны, где идет жуткая давка. Рядом - рабочие с инструментального завода, пенсионеры с родной улицы Степана Разина, справа - плечо к плечу - немолодой человек, обритый под Котовского, со шрамом поперек брови.

Замечаю - многие, пришедшие на митинг, вздымают портреты членов Политбюро и...Сталина. Несмотря на недавний партийный съезд и закрытое письмо о культе личности. Сталинские портреты почему-то в багетных рамах. Догадываюсь: тысячи живописных и типографских портретов вождя, ранее носимые на демонстрациях, видимо, начали уничтожать, следуя решениям съезда. А тут - митинг! Как быть? Вспомнили о тех, что прежде висели во всех учреждениях и в партийных кабинетах, а теперь пылились в кладовках. Именно их и набили на палки, подняли над головой.

- На всякий случай, - угадав мои мысли, ухмыльнулся человек со шрамом, - Съезд съездом, а Сталин Сталиным. Неизвестно как повернется.

Листаю старую синюю ученическую тетрадку...

- Сталин всегда был очень требовательным и принципиальным товарищем, - вещает с высокой трибуны Никита Сергеевич, - Он был велик, и свое дело сделал, что мы высоко ценим. Но у него были свои недостатки, которые присущи каждому человеку..."

- Что он мелет? - ворчит сосед и бросает на меня взгляд, как бы ища поддержки.

Хрущев: - Вот эти-то недостатки и принесли нам огромный вред! Отчего они у него были? А черт его знает, может, от старости...

- Недостатки от старости...- подтыкает меня локтем сосед, - Миллионы людей ухлопали и сгноили в лагерях! И все из-за старости?

- Неужели миллионы? - пытаюсь поддержать разговор.

- Не миллионы, а десятки миллионов, молодой человек. Была поставлена задача уничтожения народа.

- Преувеличиваете, разве можно уничтожить народ? Это только у Гитлера были такие замыслы. А у нас...Кто мог поставить такую задачу?

- Много будешь знать, скоро состаришься, - криво ухмыльнулся сосед, достал из внутреннего кармана чекушку и приложился к горлышку, - Будешь?... Брезгуешь? Правильно делаешь, у многих, кто побывал ТАМ, тубик завелся, палочка геноссе Коха. И все же ты думай, думай, чей это был замысел!

И, закашляв, скрылся в толпе.

А я продолжал внимать словам нового вождя партии и Советского Союза.

СТИХИ НА ПЛОЩАДИ. В Москве поднялся памятник "горлану-главарю". Столичные стихотворцы начинают стихийно собираться у "Маяковского" и публично читать стихи. Недолго власти терпели этакий советский Гайд-Парк. Запретить! Разогнать! Взять на учет!

Однако с пробудившейся молодежью совладать было нелегко.

ЮРИЙ КУБЛАНОВСКИЙ, поэт (с львиной гривой седеющих волос), лауреат премии Солженицына: "Толпа любителей стихов продолжала собираться у Маяка. Наше объединение СМОГ, как всегда, было наготове. Но и гебешники бдили, не дремали, чтобы схватить выступающего, а там - допросы, каталажка, исключение из вуза, в лучшем случае... И вот я вспрыгиваю на гранитный парапет, читаю пару стихотворений и - нырок в толпу: попробуй найди! За мной - следующий поэт..."

Это в Москве, а что же в нашем провинциальном, закрытом для иностранцев, секретном городе?

Июньским закатным вечером, дай Бог памяти, в начале шестидесятых, идем дружной, шумной гурьбой по Главному проспекту. Идем с очередного занятия литературного объединения УПИ. В центре - сам руководитель ЛИТО, краснобайствующий наставник литературной молодежи Борис Михайлович Марьев. Подходим к Оперному театру, к памятнику Свердлову, останавливаемся, прощаясь. И кто-то, кажется, Володя Кочкаренко (Марьев часто приводил на занятия в УПИ чужаков, однодумцев) предлагает продолжить занятия литобъединения прямо здесь, на площади Парижских коммунаров. А что, в Москве, на площади Маяковского витийствуют, в Лужниках собираются, и мы не рыжие!

Борис поддерживает идею. Качкарь тут же - на гранитный подиум и читает своего "Дон-Кихота". И что вы думаете, через пять-десять минут до сорока слушателей внимают и рукоплещут уральским стихотворцам.

Превозмогая астматический спазм, выдыхает строки очкастый лирик Веня Дружинин. За ним, уверенно жестикулируя, - Юра Богатырев. Самозабвенно раскрывает птичий ротик упийская поэтесса Шурочка Сивинцева. И я читаю "Три цвета", посвященное Анри Матиссу.

Наконец, и сам Борис Марьев виртуозно декламирует только что написанную "Бороду": "Я несу по городу/ Яростную бороду, Рыжую, ершистую.../Критикуют?/ Выстою!... А я под этой бородой,/ словно Кастро молодой,/ Да и стих мой не про бороду,/ Коль думать головой!"

Толпа растет, просят читать еще и еще. Однако вечереет. Да и наш "Кастро", тревожно озираясь (какой-то, понимаешь, митинг получается!), объявляет собравшимся:

- Друзья, приходите на это же место в следующую пятницу. Сделаем наши встречи традиционными. Договорились?"

Покатились летние денечки после солнцеворота - под уклон. Вот и четверг. Узнав за неделю об общении с любителями поэзии на московский манер, к нам захотели присоединиться и другие молодые стихотворцы - Володя Дагуров, Толя Азовский, Слава Терентьев, Тамара Чунина, Юра Лобанцев, Феликс Шевелев...Думалось, позовем и Германа Дробиза, и Майю Никулину. И - Отто Новожилова. Уж он-то поразит публику стихами антикультовского содержания!..

Итак, четверг. Я захожу в Дом писателя, где Марьев служит литконсульиантом.

- Ну, как, Боря, идем завтра на площадь? Будешь ведущим?

- Не будет завтра, - как-то загадочно и очень грустно отвечает Боря Марьев.

- Как так, не будет, или все врут календари?

- Календари как раз не врут! Ты, вернее мы, а еще вернее я, забыли, какое столетье на дворе. Выступления не будет.

- Да отчего же! Что случилось? Ребята готовы...

- Еще раз повторяю: выступление от-ме-ня-ется!.. Ты знал Немелкова? Нет? Ах, ты поступил в УПИ, кажется, в пятьдесят восьмом...

Он задумчиво теребит бороду, устремив взгляд куда-то поверх моей головы, в дали светлые. И я увидел его увлажнившиеся глаза. Я понял! Понял, что его вызывали. Куда? Как тогда говаривали, куда надо. Может быть, в серое, зловещее здание на Ленина, 17, в КГБ, может быть, в идеологический кабинет Обкома КПСС. А если вызывали - об этом не распространяются, с вызываемого гражданина берут подписку о неразглашении секретной беседы.

Значит, на Бориса нажали, предупредили, запугали. Он становился ответственным не только за себя.

- Передай ребятам, чтобы не приходили. Слушай, не спуститься ли вниз, в кафе, да - по маленькой?

Потом, в нашей кафешке, за фужером водки, мой старший товарищ, глядя за окно, пробормотал:

- М-да, хотели приписать НЕМЕЛКОВЩИНУ.

Молодые писатели, будущие "инженеры человеческих душ", хотели правды не только в жизни, но и в своих стихах. А как ее, Правду, выскажешь, как донесешь до читателя? Но помнилось "Гражданином быть обязан", и появившееся вскоре "Поэт в России больше, чем поэт". Мечтателями мы были, неуемными, задиристыми. Да и нашему кумиру Борису Марьеву едва исполнилось 30. Но он был мудр, рассудителен, философичен.

Именно в это время становится распространенным приемом Эзопов язык. Писатель шифрует основную мысль в, казалось бы, невинном тексте. А дока-читатель воспринимает не только прямой текст, но и догадывается, что содержится "между строк". Намек, метафора, ребус, историческая ассоциация

Сочиняю "Последний снег". Не ахти какой стишок: "Увозят снег машины / за город, далеко,/ и мощные мужчины / кидают снег легко". И так далее. В конце - такие строки: "Где солнцу люди рады, /там, где ручей журчит. /встает тот снег преградой/ и зло на всех ворчит:/ Еще хотя б полгода /пожить, хотя бы день.../ Но уж не та погода,/ и времена не те. /И нам не до кручины!/ Играй весенний свет! /Веселые мужчины/ Везут на свалку снег". Все! Ни одна газета, ни упийская многотиражка "За индустриальные кадры", ни городская "Вечерка" не решились опубликовать это стихотворение: явный намек на стареющих лидеров "руководящей и вдохновляющей силы общества", то бишь, КПСС.

Как тут не припомнить стих моего друга Алексея Борисовича Федорова, главного редактора БОКСа!

Премьеру давали в опере,

Немые певцы выли,

Глухие зрители хлопали...

Кстати, - не вы ли?

И все еще было бы ладно,

Но оказалось вдруг,

Что за пультом по блату

Стоял дирижер без рук.

И писал-то он стишок, можно сказать, без фиги в кармане, скорее - сатирический сюр. Ан на страже цензура и редакторы. Куда бы я не предлагал подборку стихов А.Б. - бесполезно, и в брежневские и в послебрежневские времена, дескать, на кого намекаете?

Многое писалось в стол без надежды опубликоваться. И только Отто Новожилов (еще один - ОДИН?) последовательно, неуклонно, безбоязненно выходил в нечастые вечера поэзии на сцену и выдавал стихотворение "Граф Монте-Кристо", в котором напрямую прослушивались аналогии с современностью.

Отто был под прицелом органов. Допускаю, что именно с ведома гебешников или по их наущению, ему был нанесен предательский удар своими, из интеллигентских, молодежных кругов.

ГАЗЕТА "ВЕЧЕРНИЙ СВЕРДЛОВСК", статья В.ЛУКЬЯНИНА и К. ИГОШЕВА (аспирантов УрГУ, В.Б.) "О дорогах в стране Поэзия". ...Мы против того, чтобы молодежные вечера отдыха превращались в место, где можно БЕЗНАКАЗАННО (выделено мной, В.Б.) популяризировать бездарные, а подчас и сомнительные по содержанию стишки, спекулирующие на острых темах.. Мы уверены, что молодежь, собравшаяся в "Горном поиске", дала бы хорошую отповедь ОТТО НОВОЖИЛОВУ и Б.Веничкову (стихотворец злободневных тем, не обладавший достаточными способностями, В.Б.) за эти стихи. А в "Огоньке" (молодежное кафе) и они сошли за "современные". Нам хочется в этом смысле напомнить слова Н.С. Хрущева на последней встрече с деятелями литературы и искусства. Освещение периода культа личности "...очень опасная тема и трудный материал. Чем меньше у человека ответственности за наш сегодняшний день и будущее нашей страны и партии, тем с большей легкостью бросаются на этот материал любители сенсаций. любители "жареного".

Двери газет, журналов, тем более - издательств для Отто, одного из интереснейших поэтов-шестидесятников Урала, были наглухо закрыты. Но он не унывал. Не сдавался. Стихи его множились на пишмашинке, записывались на ленту магнитофона "Дзинтарас", которая, думаю, по сей день хранится у "боксера" Игоря Холодова.

После этого удара в спину с одним из авторов щелкоперов, верноподданных партийной цензуры, с Валентином Лукьяниным, разорвали дружеские отношения поэты Борис Марьев и Герман Дробиз.

Случайно ли через несколько лет, когда был сброшен с редакторской должности журнала "Урал" Георгий Краснов, в обкоме партии и в других особых отделах перебрали дюжину кандидатур на вакансию, способных журналистов, талантливых писателей, но припомнили, именно его, ПОДХОДЯЩЕГО, Валентина Петровича, и... отозвали с далекой Кубы, где он работал по договору.

ИЗ СОХРАНИВШЕГОСЯ В ПАМЯТИ. Перед глазами - молодой человек с гладко выбритым черепом. Приплюснутый нос боксера, черная рубашка...Твердый голос, уверенный взмах руки...На сцене УПИ - Отто Новожилов:

Светлые надежды,

Голубые замки,

В лестничную клетку

Падают плевки.

Дети, не смотрите!

Взялись дружно за руки!

И пошли за город,

Где сосны высоки.

На коне горячем

Товарищ Ворошилов, -

Смело в бой за Родину!

С чистою душой.

Партия сказала,

Партия решила,

Значит, это верно,

Значит, хорошо.

А мы носили красным

Срочные пакеты,

Из палочек стреляли,

На фашистов шли.

В учебниках истории

Закрашены портреты,

Хромого дядю завуча

С урока увели.

Годы пролетели,

Словно эскадрилья.

Ах, какое небо!

Ах, какой простор!

Милые ровесники,

Что ж вы захандрили

Над забытой песнею,

Детскою, простой?

Сколько приводили

Всяческих примеров...

Ледяные взгляды.

Жуткая судьба.

Где она, всеобщая

Безоблачная вера?

Ни к чему обманывать

Самих себя.

Чего не пошатнули

Разруха,

голод,

банды,

Чего не покачнули

Иностранные штыки,

Разрушили работники

Отделов пропаганды,

Партийные бездарности,

Ханыги, дураки.

Молодые мамы

Пели нам "Каховку" -

Добрые, внештатные,

Без письменных столов,

Не имея звания

Заграбастать ловко,

Не зная никаких

Высокопарных слов.

Сквозь банду подхалимов

Это мы проносим,

Нам бы не согнуться,

Выдержать, успеть.

Красные знамена

Все равно не бросим,

Только вот не хочется

Об этом петь.

Так? Да! "Красные знамена все равно не бросим"...СОЦИАЛИЗМ С ЧЕЛОВЕЧЕСКИМ ЛИЦОМ - вот о чем мы мечтали. Да что мы? Позднее даже Лех Валенса, польский шестидесятник, электрик-шахтер, возглавивший "Солидарность", восклицал: "Социализм - ДА, извращения - НЕТ!"

Илья Эренбург в книге "Люди, годы, жизнь" учил науке молчания. Чтобы выжить, многим приходилось "наступать на горло собственной песне", не выставляться. Гуляло выражение - помалкивай в тряпочку. Думали одно, говорили другое.

За что сидел? За язык. Но некоторые, отсидев от звонка до звонка без права переписки, отвечали "За дело". Чоб отстали с расспросами. Будешь говорить что-нибудь в свое оправдание, не ровен час, опять придут с понятыми.

Случались в жизни и такие персонажи, которые, "прикидывались шлангом", прикрывались политической статьей. Жил на нашей улице один - мотал срок за квартирную кражу, а спросишь, за что тебя, Миша, глянет куда-то вбок - " за длинный язык", и - в кусты.

Существует немало народных мудростей, пословиц, с которыми трудно согласиться, не всегда они справедливы. "Молчание золото". Золото ли? Всеобщее терпение, покорность, испуг? "Народ безмолвствует"? Но кто-то, в конце концов, найдется, осмелится, Решится вызвать огонь на себя и - не промолчать?

Артур Немелков считал, что он молчать дальше не сможет. "Нам бы не согнуться, выдержать, УСПЕТЬ!"

Витал стих поэта-москвича о Галилео Галилее. Средневековый ученый, как известно, доказывал, что земля вращается вокруг солнца, а не солнце вокруг земли, за что подвергся притеснениям инквизиции. Приперли старика к стенке. И он отказался от истины. В конце стиха, помнится, были такие строки: "Он знал, что вертится Земля... Но у него была семья".

Все же изворачивались, чтоб хоть как-то сказать о наболевшем.

У литераторов существовал хитрый прием: хочешь кушать хлеб с маслом, мечтаешь попасть в план издательства, утверждаемый Обллитом, желаешь издать книгу лирики, не забудь о стихах-паровозиках. По самозаказу поэт выжимал из себя трескучий текст с восхвалением коммунистической партии, заветов Ильича, достижений народного хозяйства (часто раздутых). И все для того, чтобы эти вирши-паровозы вытянули всю книгу или стихотворный цикл.

Перебирал подшивку газеты "ЗИК" ("За индустриальные кадры"), и что я вижу - на первой красной полосе рифмованный "шедевр" Александра Воловика под названием "Знамя Октября"! Александр слыл прогрессистом и вольнодумцем. Зачем ему это? Может, чтобы вышла книжица "Скоро август", может, и для того, чтоб уверить парткомычей в своей лояльности как нового руководителя студенческого литобъединения.

АНТРЕСОЛИ - РОДИНА ТАЛАНТОВ. В Уральском политехническом институте оазисом свободомыслия стала стенная газета БОКС, Боевой орган комсомольской сатиры. Редакция размещалась в главном корпусе, на антресолях. Не каждого сходу принимали в сплоченный творческий коллектив. Обычно кандидата ,способного паренька, подводили к двери редакции, где на матовых стеклах были изображены в диснеевском стиле - муха на одном стекле и слон - на другом. Что это такое, спрашивали новичка. Остроумец должен был догадаться: раздуть из мухи слона.

Яркая, красочная, на жесткой картонной основе, 80 на 200 см, газета вывешивалась в застекленном стенде, в вестибюле. Толпа студентов и преподавателей тут же бросалась читать и разглядывать газету: что нового, кого пропесочили, чего смешного придумали боксеры?

Нелегко бывало бороться с рутиной, бюрократизмом, бесхозяйственностью, косностью, разгильдяйством. Например, попробуйте найти новую, оригинальную обработку такого факта как "студент Н. пропустил М. часов лекций", когда случаи прогулов совершались ежедневно и не раз высмеивались в газете.

Тематисты сидят, мучаются. Художники ждут задания на карикатуру. Наконец, кто-нибудь выкрикивает: "А не изобразить ли двух прогульщиков, сидящих в ресторане?" "Точно! - подхватывает другой, - Они сидят, этак развалившись..." "Разливают по рюмкам, - подключается к обработке редактор, - И один другому говорит: - А не пропустить ли нам еще по одной?"

Художники хватаются за кисти. Тематисты "обсасывают" следующий факт: "На складе студенческого кафе происходит хищение сахара"...

Каждый номер проходил парткомовскую цензуру.

Некоторые изошутки, фельетоны, пародии, карикатуры становились классикой и вошли в "Золотой фонд" БОКСа.

КЕПОЧКА. Эпизодически в номере появилась "передняя статья" - хлесткая пародия на пустые и трескучие передовицы официальных газет. Смеялись читатели БОКСа над шутейными заметками фенолога ("...Тихо зимой в лесу, тихо, но нет-нет да заорет кто-нибудь"). Доставалось не только студентам, но и начальнику ВОХРа, проректорам и деканам.

Декан Барский не соизволил навестить студентов, выехавших на уборочную, проверить их житье-бытье. Тут же появляется стихотворный фельетон с использованием некрасовского рефрена "Вот приедет Барский, Барский все рассудит".

А это что? К цветастому картонному фону прикреплена помятая, видавшая виды, кепка. Из экспонатов Музея БОКСа. А ниже пояснение: "Этой кепкой помахал своим друзьям, уезжающим на целину, Вася Теткин, прикинувшийся нетрудоспособным". И рядом - фальшивая, поддельная справка. С печатью!

Теткин оказался сыном влиятельного в Кировском районе лица. Но ничего, экспонат остался на виду у читающей публики.

КОРОВА. Кто-то из боксовских тематистов придумал такую изошутку. Стоит корова, Обычная черно-пестрая корова. Но если приглядеться, то увидишь, что черные пятна на ней представляют части света и материки: чудо, уродилась этакая географическая корова. Дружно посмеялись выдумке и студент-архитектор Витя Лоскутов тут же изобразил пятнистую корову. Перед вывешиванием номера пришел парткомыч и, то хмуря брови, то одобрительно похихикивая, просмотрел весь материал. Замечаний не поступило. БОКС - в своей витрине. И вдруг во время большого перерыва вызывают в партком главного редактора, преподавателя математики А.Б Федорова. Срочно снять номер! Что такое, в чем дело, только что, утром номер был принят? А разве вы сами, Алексей Борисыч, не заметили как размещены пятна на корове? Почему территория СССР попала именно на филейную часть, то есть, простите за выражение, на задницу животного? Что вы хотите этим сказать? А.Б. даже оторопел. Никто, ни тематист, ни художник и не думал о таком умысле, чтобы географической коровой подложить парткому аполитичную свинью.

Федорову удалось уговорить парткомычей, не снимать всего номера, а просто перерисовать животное так, чтобы наша страна разместилась по центру туловища, а на филейную часть наползли янки. На том и порешили. Картинку перерисовали и приляпали поверх "антисоветской" коровы.

В парткоме, после дела Немелкова бдили за каждым шагом студентов и некоторых преподавателей. Припомнили и то, как студент Немелков любил подолгу разглядывать номера БОКСа: не оттуда ли и появилась в его голове крамола?

Как-то заглянул в редакцию (я был еще новичком в БОКСе). Вижу, в углу, на паркете стоит портрет Жданова, в рамке, под стеклом. Не порядок, думаю, и помещаю его на прежнее место. Прихожу на следующий день: что за дела? Жданов уже не в углу, а - в мусорной корзине!. Достаю товарища, растерянно верчу в руках. Черная шляпка гвоздя в недоумении уставилась на меня, требуя скорейшего возвращения покойного члена Политбюро на законное место. Распахивается дверь, входит, сверкая бритым черепом, Отто Новожилов.

- Отто, - обращаюсь к тематисту, - Кто- то все время снимает со стены Жданова.

- Так это ты его каждый раз возвращаешь на место? Брось! Он клеймил Зощенко, место ему - на свалке истории. Брось, откуда изъял!

О МАТИССЕ? "НИЗЗЯ!" Областное телевидение проводит конкурс молодых поэтов. Приглашают и меня.

За неделю до передачи, редакторша, она же по существу и первый цензор, отвергла "Последний снег" и "Опричнину". Предложено прочесть небольшой шутейный весенний стишок и "Три цвета" - впечатление от панно Анри Матисса "Танец".

Я не люблю стихов, посвященных другим видам искусства, но тогда, впервые побывав в Эрмитаже, прийдя в восторг от живописи импрессионистов и постимпрессионистов, накропал этот стих. Его финал:: "вот красный цвет - пять женщин в танце, цвет солнца, крови и огня. Я с вами здесь хочу остаться, примите в этот круг меня. Они устанут? С какой стати! И в праздники, и в черный день - пять женщин в танце. Их создатель - Матисс, художник чародей". Чародей, конечно, чуждое, в данном случае слово, из другого лексикона. Но дело не в этом. Прочитал и прочитал. Первый выход на экран!

Через пару дней, на кафедре, научный руководитель Гуго Вильгельмович Шауфлер выводит меня в коридор и тихо говорит: "Володя, кажется, наступают неприятности, кто-то сообщил в партбюро о твоем выступлении на телевидении, и что-то там не понравилось... Ты поговори с Иваном Митрофановичем, чтоб не дошло до оргвыводов".

Ничего не понимаю, что там могли усмотреть недозволенного? Иван Митрофанович Расчектаев, секретарь партбюро стройфака, на правах старшего товарища обнял меня за плечо: "Блинов, на тебя донес Дорман. У вас, кажется, близкая диссертационная тематика? Дорман ставит вопрос о твоем исключении из аспирантуры, дескать, аспирант - это будущий преподаватель, поэтому среди воспитателей - не место апологету буржуазии. Вобщем, дело дошло до институтского парткома. Я сообщил, что мы меры приняли, провели воспитательную беседу. Тебя вызовут. Будь мягче, покладистей. И, вообще, не связывйся с этим Дорманом".

Приглашают в институтский партком. Хотя я беспартийный. Господь Бог и наставления матушки, а, может, и заочное влияние Немелкова уберегли...

Секретарь по идеологии, приятный на вид человек, кандидат наук, в очках с изящной, золоченой оправой, но с фамилией Малофеев, предлагает выйти в коридор и побеседовать у подоконника. Чтоб никто не мешал. Мы знакомы с Малофеевым, он не раз курировал-проверял номера БОКСа.

- Владимир, - вежливо начинает секретарь, потирая руки с длинныи музыкальными пальцами, - Владимир, вы на днях выступили по телевидению. Это хоршее дело, это работает на престиж нашего вуза. Но вы прочли поэму (?), посвященную французскому художнику. Не скрою, я специально зашел в библиотеку и посмотрел в энциклопедии, кто такой Матисс. Это - не наше искусство! Оно далеко от социалистического реализма...

- Но позвольте, Ван Ваныч, произведения Матисса, Ренуара, Пикассо выставлены в наших музеях. Это устаревшие представления! Когда писалась БСЭ?. Сейчас другой взгляд... И, знаете, Ван Ваныч, многие франзузские художники - коммунисты...

Малофеев вздохнул, зябко потер холеные руки, положил мне холодные пальцы на плечо и проговорил:

- Не горячитесь, молодой человек. У вас вся жизнь и карьера ученого-градостроителя впереди. Я попытаюсь успокоить Дормана. Но и вы, голубчик, - это моя просьба, - в следующий раз, когда вас пригласят на теле или радио, не забудьте посоветоваться с нами. Заранее покажите тексты. Посидим, почитаем, вместе определимся. Договоились?

"РЕВОЛЮЦИЯ НЕ КОНЧАЕТСЯ". У БОКСа появились отделения и филиалы: БОКС-фордский университет (на своем опыте готовили газетчиков для других вузов и факультетов, в частности, наши выпускники организовали в Горном институте газету ИКС), БОКС-эстрада, БОКС-фильм и даже БОКС-кукла с единственным руководителем-кукловодом Геннадием Потаповым. Студент- архитектор Боря Демидов создал приложение к номеру БОКС-плакат.

Для начала он изобразил в виде графической мозаики главного редактора А.Б.Федорова. Затем появился плакат памяти Джона Кеннеди. Черно-белое изображение с красной змейкой-молнией. Очень выразительно и трагично. Парткомычи молчали.

Но вот Борис изобразил Ленина, причем светотени получались из строк произведеий Ленина. Было оригинально, но чего-то не хватало. Ну, Ленин и Ленин, в кепке, с характерным прищуром ("Товагищи, социалистичекая геволюция свегшилась!"). Необходимо наполнить плакат каким-то новым содержанием. И я предложил: сделаем снизу надпись "Революция не кончается, революция продолжается!". Отлично! Сделали, вывесили в вестибюле, рядом с номером БОКСа. Вот тут парткомычи взбеленились и забегали!

Является на антресоли один: вы почему такой плакат без согласования вывесили? А что, Ленина нельзя рисовать? Ушел, побледневший.

Приходит другой: мы посоветовались в парткоме и в комитете комсомола, Владимир Ильич изображен оригинально, можно сказать, хорошо. Но считаем в наши дни неуместным висеть плакату с подобной надписью. Мы сопротивляемся: Да что вы, право, это же его слова, - вешаем на уши лапшу - из поэмы Маяковского! Неважно чьи слова. Революция давно закончилась. Вы к чему призываете? Мы призываем к дальнейшим преобразованиям, к совершенствованию общества, разве в этом может быть некое окончание? Ребята, не уступает Малафеев и еще двое в штатском, мы вас убедительно просим снять плакат, нехорошо, если мы это дело поручим хозяйственникам... Мы вас прекрасно понимаем, и мы за совершенствование, но некоторые могут понять совсем по-другому. Согласны, товарищ Блинов? - секретарь будто пронзил меня взглядом поверх очков

Что тут скажешь!

Через неделю УПИ посетил Володя Житенев, ставший Первым секретарем Обкома ВЛКСМ. Зашел в редакцию БОКСа. Мы показываем ему запрещенный плакат: так и так, что тут крамольного, приказали убрать. Житенев обращается к своему приемнику секретарю комитета комсомола УПИ Бочко:

- Володя, я не вижу в этом ничего плохого, ты бы обяснил товарищам из парткома.

- Объяснял, но ты же знаешь наших...

Обжегшись на Немелкове, на воду дуют.

Так и жили.

Впрочем, я заблудился в иных годах. Пора вернуться к осенним дням, которые взбудоражили упийский мир. И не только упийский. Но эпизоды из ближайшего временного окружения, повторяюсь, необходимы для понимания обстановки, в которй мы жили, и в которой "варился" герой нашего повествования Артур Немелков. Иначе с чего бы он "взорвался" и решил взорвать рутинный мир?

Я не касаюсь в подробностях предыдущей эпохи, отрезанной (казалось и хотелось бы!) пятьдесят шестым годом, эпохи партийного тоталитаризма и сталинщины. Но разве она была отрезана?

Сталин, его наследники и наследие, живы и по сей день.

Белеет гипс на Мавзолее -

Стоит ОН, с поднятой рукой...

К исходу ночь. Закат алеет.

И - мертвецов проходит строй.

Разинув рты, кричат немые,

Во мгле желтеют черепа.

А это кто? Постой, не мы ли?

ВКПБ, ГУЛАГ, ЧЕКА...

Как крест, влекут тяжелый флаг

Комбриг, священник и кулак.

Он больно сжал алмазный орден,

Другой парад возник во сне,

Где гарцевал святой Георгий

На белом нервном скакуне.

Так, где ж соратники былые,

В огне сгоревшие легко?

Одни давно его забыли,

Другие предали его!

Летит, усталый, над Россией,

Погоном машет как крылом,

Скрипит зубами: "Не осилил!

Оставил многим напотом!"

Свою державу озирая,

Пустою трубкою сопя,

Поет "От края и до края",

Припомнив песни про себя.

Прошло. Ни вопля и ни стона,

Лишь облака то там, то тут,

Как будто ватные тампоны

Окровавленные, плывут.

Затвор ли звякнет у овина,

Иль эшелон - за стыком стык...

И вздрогнет вдруг Герцоговина,

И Польша вывалит язык.

( Сегодня сообщили о смерти А.И. Солженицына. Вот, кто, действительно, был ОДИН. Позднее, но тоже один. Один поднялся против могучей армии сталинистов и ленинистов.

Знал ли он о выступлении Немелкова? В ту пору, когда еще не было "Ивана Денисовича"? Хотел написать ему, рассказать о своем земляке. Не довелось.)

ВСПОМНИЛОСЬ И НАКАТИЛО. Так кто же он такой, Артур Немелков? И что предшествовало его достопамятному выступлению?

НЕМЕЛКОВ АРТУР АВЕНИРОВИЧ - родился 19 августа, как уже сказано, 1934 года в городе Челябинске, в семье слесаря, в последующем начальника обкомовского гаража.

ИЗ АВТОБИОГРАФИЧЕСКИХ ОЧЕРКОВ НЕМЕЛКОВА. "Мой родной город имел одну очень интересную достопримечательность, а именно - главная, центральная улица его носила имя не пролетарского вождя. Она называлась именем человека, возглавившего в древнем Риме восстание рабов - Спартака. И не важно, что Карл Маркс назвал его самым симпатичным парнем в античной истории, все равно - пробил час, и улицу переименовали в улицу Ленина, хотя такая в городе уже была (сейчас это улица Свободы). Мне уже тогда показалось, что данный акт - свидетельство неуважительного мнения бюрократов и лизоблюдов даже к мнению освоположника учения о коммунизме. А как было бы здорово, если бы на центральной площади города возвышалась фигура Спартака! Увы, история, говорят, не терпит сослагательного наклонения. И, вообще, это была бы, очевидно, совсем другая история".

Из тех же очерков: "...Сколько себя помню, я все время лез куда-нибудь наверх, либо в какую-нибудь дыру: тяга к познанию неизведанного, исследовательский зуд побеждали сомнения и боязнь, возникавшие неосознанно, но и не без оснований".

К генетическому исследовательскому зуду и врожденному спартаковскому бунтарству Артура мы еще вернемся.

Закончив семилетку, А.Н. обучался в "Машинке", в Челябинском машиностроительном техникуме. Затем с "красным" дипломом решился поступить в Московский ордена Ленина авиационный институт имени Серго Оджоникидзе...

- Посидим на дорожку, - предложил отец, положив родную длань на плечо сына, - Знаешь, сынок, я не мастак говорить разных речей. Держи книгу, когда-то мне ее вручили вместе с похвальным листом. А пожелание тебе подчеркнуто на 201-й странице.

Артур раскрыл томик избранных сочинений Пушкина и прочел вслух подчеркнутое отцовской рукой:

- "Учись, мой сын, наука сокращает нам опыты быстротекущей жизни!"

- Не пойму, какие опыты она сокращает, - признался отец, - мудрено сказано, по-старинному, но главное уловил, - жизнь штука сложная, и наше время, - сам видишь, какое, ученье поможет тебе уразуметь, где правда, где кривда. Ну, что же, пора!

Мать на прощанье обняла Артура и, достав из кованного бабушкина сундучка старинную икону, перекрестила ей сына.

Отец не одобрял ее действия:

- Ну, к чему это? Вечно ты, Клава, со своими привычками. В другое время живем!

- Ступай, Артурушко, береженого Бог бережет, - промолвила мать, - Этой иконою, Авенир, благословляла меня бабушка, когда я выходила за тебя замуж. Так что не помешает и нашему сыну в неизвестном путешествии по жизни. Не забывай нас, сынок, как приедешь в Москву, - сразу отпиши.

Ј

Москва! Мечта многих и многих молодых людей!...

После удачного собеседования с деканом МАИ, ожидая извещения о зачислении и вызова на учебу, Артур возвращается на родину и едет с отцом по горящим путевкам в дом отдыха " Аракуль".

И тут происходит случай, на грани дистресса, сильного физического и психического потрясения, после которого, как говорится, накатило. Может быть, впервые.

ИЗ АВТОБИОГРАФИЧЕСКОГО ОЧЕРКА А.Н. "...Озеро небольшое, но очень красивое с поросшими лесом берегами, прозрачной водой и островом "Любви" посередине. На большинстве Уральских озер, если есть остров, то он непременно носит имя этого прекрасного и безумного чувства. До "Любви" было, пожалуй, побольше километра. Но он был так обвораживающе освещен солнцем, так манил какими-то диковинными темно-зелеными и уже по-осеннему желтоватыми кущами, что мне захотелось сделать заплыв до острова и обратно. Хотелось испытать свои силы, которых, мнилось, за пару последних лет поприбавилось.

Договорился с новым знакомым, чтобы он на всякий случай сопровождал меня на лодке... Не дожидаясь пока он получит весла у лодочника, я потихоньку поплыл, крикнув пареньку "Догоняй!". Очки оставлены в одежде на лежаке, потому оглядываться бесполезно, на фоне темного берега лодку не увижу. Плыву "по-морски". Раздвигая воду перед грудью и по-лягушечьи отталкиваясь от упругой воды ногами. Остров все ближе, ближе...И, когда до берега остается метров 100 - 200, судорога скрючивает одну мою ногу, а через мгновение другую пронзает резкая боль. Что делать? Что делать! И в каком-то непонятном спокойствии возникает нелепая мысль: отцу придется идти на обед одному.

А за этим - шквал полусознательных действий, усиленная неритмичная работа руками... Расстояние до острова не уменьшается! Новый виток паники - судорога перехватывает правую руку, через секунду и вторая не в состоянии грести. Сердце бьется часто-часто, с перебоями. На момент скрываюсь под водой. Хлебанул воды раз и другой. Выдыхаю, выплевываю попавшую в легкие воду и ору что есть мочи: "Боря, скорей! Тону!"

К счастью, мой товарищ был уже метрах в 30-ти. Где-то через долгую минуту он выудил мое скрюченное тело и, кряхтя, и поматериваясь, втащил в лодку.

Я лежал на дне лодки и делал неуклюжие попытки приподняться, отдышаться. С помощью щипков, шлепков, растирания Боря привел меня в дозаплывное состояние. Боль и скованность отступили. Дыхание восстанавливалось.

- Ну, брат, спасибо тебе. считай с того света вытащил. А я уж было подумал, что на обед не попаду.

Борис тоже вздохнул с облегчением и размеренно заработал веслами:

Отцу о попытке "рекордного" заплыва я решил не рассказывать: зачем волновать родителя".

На берегу, когда Борис ушел в сторону дома отдыха, Артур решил немного повременить. Он прилег на бархатистую траву и, глядя на сизые облака, напоминающие морские волны, стал думать. О чем? Обо всем. О жизни. Если бы его конкретная жизнь сейчас, четверть часа назад закончилась, изменилось ли что-нибудь в мире? Нет. Жил-был такой-то. Не стало такого-сякого, ну и что? Но я же не виноват, думал он, что так мало прожил, учился, учился. Даже ни разу еще не влюбился. Что я мог сделать такого, чтобы человеки обо мне завздыхали?. Хорошо,- как будто кто-то произнес из облаков, или он, сам с собой беседовал, - хорошо, допустим, тебя зачислят в авиационный, будешь конструктором, сотворишь что-нибудь дельное. Но разве ты не видишь, как живет народ, люди, твои соседи, товарищи? Разве о такой жизни мечтали лучшие умы человечества. И вот в этом отношении, по большому счету, что ты можешь сделать? Доброго, вечного, или, хотя бы малого, но бесконечно нужного людям.

ЕЩЕ ИЗ АВТОБИОГРАФИЧЕСКОГО. "После этого достаточно сильного стресса что-то во мне изменилось, частенько хотелось побыть наедине с самим собой, уединиться в лесную чащу, сесть на поваленное замшелое дерево, подумать, порассуждать о разных событиях, о взаимоотношениях между властью и простыми тружениками. Нельзя сказать, что прежде я не задумывался над этим...Короче, я внезапно для себя повзрослел. Недаром говорят, что нет худа без добра...Не знаю, к лучшему или нет, но в мою черепную коробку закралась мысль о несовершенстве устройства нашего государства, о том, что лозунг "свобода, равенство. братство", начертанный на знаменах Парижской коммуны, оказывается не может быть однозначно перенесен в наши будни и нашу действительность. Она была другой.

Перед глазами начали всплывать картины недавнего детства, когда рядом с нами, голодными и холодными, не таясь и не стесняясь, едва не трескаясь от жира, по барски жили зальцманы, махонины и иже с ними. Ни о каком равенстве и братстве не могло быть и речи. А то, что на заре Советской власти. - знал из книг, - нарком Цурюпа падал от голодного обморока, Подвойский отказывался перейти в "буржуйскую" квартиру и спал на железной койке в полуподвале, а Ленин отказывался от дополнительного питания. - все это настраивало меня на новый виток неприязни к нынешним власть предержащим".

Да, военное детство не прошло бесследно ни для Немелкова, ни для меня, ни для других детей войны. А вспомнил Артур зельцманов и кутькиных не случайно.

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ А.Н. "...В нашем доме спешно готовили две квартиры для высшего руководства Кировского завода. Для этого выселили жильцов четырех З-х комнатных квартир, которые переоборудовали-перестроили в два аппартамента по семь комнат. Куда поселили наших прежних соседей? Наверное, в какие-нибудь бараки?

Семья Зальцмана состояла из 4-х человек: сын Леонид, дочь, сам с женой и, конечно, домработница, а попросту - прислуга. Примерно тоже и у Махонина. Во дворе для каждой семьи поставили по гаражу. И все это в то время, когда шло уплотнение квартир и частных домов - уральцы безропотно, порой как родных, приютили и разместили тысячи эвакуированных москвичей, ленинградцев, киевлян.

Несмотря на свои семь лет, я начал что-то понимать и был настроен к приезду новых высокопоставленных жильцов весьма критически. Может быть, я улавливал это настроение от своего отца. Мы, дети Страны Советов, воспитанные в традициях равенства и братства, уже тогда задумывались: как же так, почему большинство людей должно жить в тесноте и нищете, а эти господа катаются, как сыр в масле? И живут в хоромах! Во мне зарождалась надежда, что когда-нибудь эти люди за это ответят, если не перед судом, то передо мной, когда я вырасту, стану сильным, ловким и бесстрашным, как Спартак.

До сих пор не могу понять, как эти умные, талантливые, много сделавшие для страны и ее обороны люди, считавшие себя коммунистами, не могли осознать, что в те тяжелейшие годы их некорректность, барство, чванливость в любом бытовом вопросе, выглядели по меньшей мере аморально. А может быть, они только называли себя коммунистами, на самом деле никогда ими не были?"

Во дворе Ленька Зальцман, директорский сынок, взрывал капсюли. Вокруг- пятеро соседских пацанов. Все с восхищеием и завистью смотрят, как Ленька закрепляет хлебным мякишем капсюль в наконечник напильника и затем пускает его вниз на цементное крыльцо. Получается маленький взрыв... Ах, как хочется взорвать хоть один капсюль!

Довольный Зальцман уплетает большой кусман хлеба, густо намазанного сливочным маслом.

- Лень, дай разочек откусить!- просит Артур.

- Дать? - удивленно воскликнул Ленька.

- Дай,- повторил, ничего не подозревающтй Артур, глядя в рыжие глаза москвичу,- Дай!

- На! - выкинул Ленька кулак.

Алая кровь брызнула из носа Артура. Он опешил, отскочил к стене, вытирая рукавом телегрейки распухший нос.

-Ну что получил на халяву? - хохотал Колька Кутькин, бедолага из бараковских, подсирала и шестерка Зальцмана.

А Ленька Зальцман, как ни в чем не бывало, достал из кармана пачку печенья и стал с хрустом лопать лакомство, пару печенинок дал Кутькину.

Тут из приямка показался Петруха, жил с матерью в полуподвале. Отец - на фронте.

Он сходу - к Леньке и - протягивает руку:

- Отколи, дай хоть одну печенюшку!

- А говна не хочешь?- заржал Ленька, - Пожуй моего говнеца, тогда дам, целых три, ну, что согласен?..

И он поднял из-за крыльца зеленый эмалированный горшок. (Канализацию в семикомнатную квартиру Зальцманов еще не подключили).

- Ну, слабо откусить говна кусочек? Совсем маленько-о-о?..

Горшок был похож на немецкую каску, какую рисовали Кукрыниксы в журнале "Крокодил".

Петруха топтался в нерешительности. Пацаны выжидательно замерли.

- Не бойся. Можешь не кусать, только лизни.

Артур решительно шагнул от стены.

А дальше, дальше, может быть...

- Стойте! Дай мне!

Он протянул руки, взял вонявший горшок с зальцмановским дерьмом. И, перевернув вверх дном, напялил его на голову Зальцмана. Желтые струи потекли по щекам и по плечам Леонида. Вонь пошла по всему двору! Ребятня, зажав росы, разбегалась в стороны, за гараж, за электробудку.

-Так ему! - кричали из-за гаража, - Так ему и надо, жадине! Молодец Артурка!

...Придя домой, Артур долго мыл руки. Сели есть картошку. Мать видит- что-то неладное с сыном. Обняла за плечи, заставила поделиться: что случилось? И Артур, опустив глаза, рассказал о дворовом происшествии. Мать вначале ухмыльнулась, как бы одобряя поступок сына. Но тут же встревожилась: если узнает директор-Зальцман, не сдобровать Немелкову-отцу, переведут в разнорабочие. Знали челябинцы - Зальцман крут. Порой справедлив, порой самодурен.

Мать накинула душегрейку и отправилась к Зальцманам - уговорить москвичку не сообщать мужу о случившемся, а она, Немелкова, поможет отмыть Ленечку, заодно и в квартире наведет порядок. Домработницу еще не подыскали: Зальцман старуху не хотел, хотел помоложе да поаккуратнее.

Вскоре мать вернулась, растерянная, недоумевющая и довольная.

-Ты чего выдумываешь? Ты зачем меня пугаешь? Все у них в порядке, никто Леню не обижал. Выходит, ТЫ ВСЕ ТОЛЬКО ПРИДУМАЛ.. Так что ли?

А воспоминания наслаивались одно на другое.

ГОЛОДНЫЙ БУНТ. Шел второй послевоеный год. Были отменены продуктовые карточки. Жить стало полегче. Однако в пионерлагере "Томино" со жратвой было так туго, что ребята перестали играть в футбол. У многих в ушах стоял какой-то непрекращающийся шум, часто кружилась голова. Были объедены стручки акации, кто-то "надыбал" в лесу саранки и черемшу, выкапывали полусладкие корни лопуха, жевали кисловатые стрелки-побеги сосенок. С голодухи, после жидкой суповой баланды и каши-"шрапнели" без масла пионеры выпивали по 4-5 стаканов чая без сахара,- надеялись утолить голод. Так было в первую смену, началась вторая. Несмотря на обещания директора, питание не улучшалось.

Старшеотрядники задумывали сделать подкоп под складской сарай, обитый железом. Попытка сорвалась, едва ноги унесли от сторожевого цепного пса.

Председателем совета пионерской дружины "Томино" был избран Немелков. Отощавший Артур приходил к старшей вожатой, к воспитателям: обратите внимание на то, как питаются пионеры, это же ни в какие ворота!.. Напросился на прием к директору:

- Иосиф Ильич!

..

Директор старшно гордился своим именем-отчеством, которым его наградили предки: в нем слышалось сразу два имени, двух лучших людей Земли.

- Иосиф Ильич! - насупив брови, обратился председатель Совета дружины к директору, - Почему плохо кормят? Примите меры. Пожалуйста! Детям необходимы калории и витамины, мы знаем, в других лагерях - гораздо лучше, обратитесь за помощью в Обком партии, к дирекции ЧТЗ.

- Ты меня не учи,- Ильич стукнул об пол палкой,- Знаю к кому и когда следует обращаться. Питание не столь плохо. Вы все привыкли ныть. Ты лучше проведи беседу с председателями отрядов, разъясни положение, напомни, какую войну недавно выдержала страна, необходимо восстановление разрушенных городов и сел, нужны большие средства...

Вечером Артур собрал семерку председателей отрядов. Собрались на поляне, за территорией лагеря, разожгли костерок. У одного нашлись конфеты-подушечки, мать приезжала. Другой договорился с сердобольной поварихой, и она отмахнула ему полбуханки серого хлеба: "Угостишь товарищей, совсем вас заморили".

Нанизывали кусочки хлеба на прутья и жарили на огне хлебные шашлыки.

- Ребята, - сказал Артур, - больше терпеть не будем. Можно, конечно, снова попытаться сделать подкоп под склад. Да что толку? Во-первых, поймают, - сдадут милицию, отправят домой, неприятности родителям. И потом, не накормим же этим весь лагерь. Есть другой путь, поймать директора, связать его и... А еще лучше заколотить дверь его комнаты и не выпускать. Пока не примет срочных мер. Ну, как вам?..

Председатели радостно завопили:

-Правильно, Артур! Дело говоришь. Может, сегодня и сотворим. Он у нас подергается, без воды и пищи!

Немелков подул на горячий поджаристый хлебушко и сказал:

-Этот прием мы оставим на следующий раз. А пока поступим так...

...На утренней линейке Артур стоял рядом со старшей пионервожатой Лидой Волеговой, студенткой пединститута. Оба, как и положено, - в белых рубашках, в отглаженных шелковых галстуках. Лида незаметно косит взглядом, любуется Немелковым, был бы он на два года постарше!.. Да, за лето он заметно вымахал, раздался в плечах. А руки, кулаки, прямо-таки как у мужчинки. Волосы у Немелкова распадаются на две стороны, как у Маяковского, его любиммого поэта. Большие очки на крупном носе не портят внешности, а придают еще большую взрослость. Артур нравится Лиде. И Лида нравится Артуру. Она - единственная, кого он посвятил в тайну сегодняшнего действа. Лиде Волеговой можно доверять - свой человек.

Директор и воспитатели стоят вблизи, у крашеной в синий цвет трибуны, к которой прибита мачта для подъема флага.

Тишина. Пора давать команду. Артур что-то медлит. Но вот он видит, что все отряды построены. Директор и воспитатели перестали переговариваться, это важно, и он зычным голосом командует:

-Лагерь голодных, смир-р-р-но! Дежурным по помойкам, сдать рапорт!

-Что это? Что такое? Что за юмор? - завертел головой директор, - Прекратить торжественную линейку!

Но председатель первого отряда строевым шагом подходит к Немелкову и Волеговой и, отсалютовав, докладывает:

-Первый отряд дистрофиков на утреннюю линейку построен. В отряде - шестнадцать человек. Восемь человек пухнут с голоду, трое отказываются принимать шрапнель, четверо решили питаться жареными кузнечиками, один, обессиленный, находится на постельном режиме. Рапорт сдан! - и снова салютная отмашка.

Разъяренный директор устремляется к трибуне и, размахивая палкой (одна нога у него была повреждена в молодости), уже не кричит, а рычит:

-Прекратить! Разойтись по корпусам!

Но председатель второго отряда, обогнув директора, звонкоголосо, торопливо, захлебываясь, докладывает:

- Отряд доходяг выражает недоверие дирекции лагеря и начинает сборы вещей для отбытия в Челябинск!

- Это безобразие! - кричат уже не только директор, но и поддерживающие его воспитатели.

И только Лидия Волегова, старшая вожатая (алый шелк галстука, бесстыдно ксающийся выпуклостей беленькой безрукавки) негромко произносит:

- Товарищ директор, линейка не закончена, мы обязаны выслушать все рапорты и затем поднять на мачту флаг. Горнист, барабанщик, готовы?

- Какой флаг? Какой к черту...э-э-э, виноват, разве можно поднимать красный флаг, когда мы слышим от этих сопля... от этих, от этих молокососов антисоветские речи? Вы, вы-ы-ы за это ответите! Вы забыли о свих идеалах!..

Как будто только этой любимой директорской фразы об идеалах и ждали пионеры-томичи. Самые младшие, октябрята, которые, кажется, и не понимали, что здесь происходит, по взмаху руки воспитательницы, лидиной однокашницы, затянули ангельскими голосками:

Ах, картошка объяденье-денье-денье,

Пионеров идеал-ал-ал,

Тот не знает наслажденья-денья-денья,

Кто картошки не едал-дал-дал!

Это не по сценарию, подумал Артур, но тоже в жилу. Может, Лида постаралась?

В полдень в помещении кружка "Умелые руки" был собран весь педагогический коллектив. Директор, взволнованно облизывая губы длинным красным языком, доложил обстановку и предложил дать оценку происшедшему.

И началось, и полилось!

( Вспомнится ли Артуру потом, почти через десять лет, этот первый бунт? Противостояние правды и неправды?)

Утренняя линейка была расценена не как протест против дирекции, а как антисоветское выступление, как подрыв советского государства. И кем, пионерами! Которые должны следовать традициям и заветам Павлика Морозова, Володи Дубинина, Зои Космодемьянской!..

-При чем здесь герои войны?- пытался вставить слово Артур

Но ни ему, ни другим председателям отрядов выступить не дали.

ВЫПИСКА ИЗ РЕШЕНИЯ СОБРАНИЯ ПЕДАГОГИЧЕСКОГО КОЛЛЕКТИВА ПИОНЕРЛАГЕРЯ "ТОМИНО" ОТ 15 ИЮЛЯ 1947 ГОДА.

Слушали: сообщение директора лагеря "Томино" о недостойном поведении Немелкова Артура, Бойцова Вадима, Гнедышевой Татьяны и других.

Постановили: 1. Оценить выступление на утренней линейке А.Немелкова и других пионеров (список прилагается) как недостойное звания пионера, наносящее клевету на Советскую действительность.

2. Провести собрание родителей указанных пионеров с целью усиления надлежащей воспитательной работы.

3. Передать настоящее решение в школы (по списку) с целью исключения из рядов пионерской организации зачинщиков антисоветского выступления.

В послеобеденное время Артура Немелкова и всех участников вчерашнего костра вызывали по одному в директорский кабинет.

Директор Иосиф Ильич, воспитатель - учительница одной из челябинских школ А.С. Азерова и секретарь партячейки, руководитель кружка "Умелые руки" Рифхат Гайсин учинили пионерам настоящий допрос.

Главное, чего добивалась "тройка" - кто был зачинщиком заговора, кто его тщательно готовил, кто придумывал изуверский сценарий.

Дольше всех держали на допросе Немелкова. Артур или молчал, как бы не слыша вопросов Гайсина, их чаще других задавал именно он, или отвечал:

- Ничего не знаю, никто меня не учил, ни с кем не встречался и не договаривался. Просто у всех накипело! Я отвечаю только за свои слова. А вам, товарищ директор, не следовало бы разбрасываться подобными обвинениями, ни я, ни мои товарищи против Советской власти не выступали.

Директор вскочил из-за стола, загремела табуретка:

-Вон из кабинета! Ты еще у меня попляшешь1 И ты, и твои родители!

Не мог же Артур Немелков признаться, что "заговор" придумал он сам. К чести его товарищей-пионеров, председателей отрядов, никто из них также не сознался в каком-либо заговоре и о совещании у костра тоже - молчок. Как партизаны!

Дело дошло до райкома комсомола. Приехали родители. "Заговорщиков", конечно пожурили, нельзя так, не доросли еще. В то же время создали небольшую комиссию, опросили многих ребят о питании, о порядке в лагере. Тут же потребовали открыть склад, проверить наличие продуктов... Каково же было удивлеие собравшихся, когда на полках обнаружили и рис, и гречневую крупу, и манку, и свиную тушенку, и в достаточном количестве сахар, и сухофрукты для компота. И даже - красные шары голландского сыра!

Хорошо, что среди родителей нашлись люди грамотные, незапуганные, да представитель райкома оказался деловым порядочным человеком. Вечером, на ужин всем лагерникам выдали по полстакана сгущенного молока. И до конца смены "кормили как на убой". Головы перестали кружиться, шум в ушах исчез, на большой поляне зазвенели ребячьи голоса,- начался межлагерный чемпионат по футболу.

В следующем заезде в пионерлагере "Томино" был уже другой директор.

Впрочем, райком комсомола не счел возможным рекомендовать на третью смену в качестве старшей пионервожатой Лидию Волегову.

У всякого здравомыслящего человека происходит момент прозрения. Так произошло и с Артуром. Критическая ситуация - чуть не утонул и мог навсегда опоздать на обед - была лишь внешним толчком. Но достаточно сильным! Такой толчок, или даже переворот в миросозерцании, в отношении к жизни, зачастую наступает у людей, оказавшихся на больничной койке. На грани реанимации. Думающий человек неизбежно задается вопросом: зачем я жил, так ли поступал, что оставлю людям? А если удается выйти из критического состояния, то буду жить по-новому, правильней, полезней, буду ценить каждый Божий день. Многие в такие моменты приходят к Богу...

Но признаемся, немало и таких, которые выйдя из кризиса, вмиг забывают свои рассусоливания о цели и смысле жизни, пускаются во все тяжкие: бери от жизни самое сладкое. А что останется другим? Пусть другие сами о себе позаботятся!

Ему дали имя АРТУР. Согласитесь, имя часто, очень часто обязывает помнить тех предков, исторических персонажей, литературных героев, которые носили подобное имя, быть достойным их.

Имя Артуру придумала тетушка Юля, отцовская сестра. И не случайно: любимой ее книгой был роман Этель-Лилиан Войнич "Овод". И когда Артуру исполнилось 12 лет, тетушка подарила ему эту книгу с провидческой надписью, сделанной пером по диагонали титульного листа: " Дорогой Артурчик, наступило твое отрочество, впереди - юность. Расти умным и мужественным, люби Родину. Счастье человека - в счастье человечества. Прочти эту книгу, и ты, надеюсь, многое поймешь. Твоя тетя Ю.М.".

Артур тогда же, вскоре, прочел "Овода". Книга поразила его, запала в душу. А в финале Артур впервые тихо заплакал, над книгой. Он воспринял Артура-Овода как историческое лицо. Ради Свободы человек пошел на смерть. Был ли у него выбор? Конечно, был, как у всякого человека, приходящего в этот мир. Он мог стать добропорядочным буржуа, степенным семьянином, любить красавицу Джемму, мог пойти по стопам своего отца и добиться видного положения в обществе... Нет. Он выбрал борьбу. Борьбу за свободу родины.

В библиотечке дома отдыха "Аракуль" отыскался "Овод", и Артуру не терпелось перечитать, хотя бы некоторые страницы. Ему не с кем было посоветоваться. Вернее, самому хотелось дойти до сути, и он искал подтверждения своим мыслям в любимой книге.

Странно, она не произвела на него того впечатления, какое он испытал, когда впервые прочел ее. И только последний, расстрельный, эпизод вновь, как в детстве, вызвал спазм в горле.

Но то книга!.. Главный же материал для разбега мыслей давала сама жизнь. А еще - порой откровенные, порой лишь с намеками, разговоры со взрослыми, особенно с отцом и с тетушкой. А больше - с Николай Николаичем, человеком, поселившимся в соседнем доме барачного типа, прибывшем оттуда, куда, говорят, Макар телят не гоняет.

Знакомство с Николаичем произошло на дворовой скамейке под старым тополем, шершавый ствол которого напоминал ножищу огромного слона.

К последнему курсу техникума у Артура проявился приятный басок. Музыкой он занимался и прежде. В доме появилось пианино - совсем как у богатых москвичей, живших в шикарных квартирах. Отец продал американское кожаное пальто, старенькую эмку, еще кое-что, кажется, карманные дедушкины часы. Только чтобы обзавестись музыкальным инструментом: пусть сын учится, авось выйдет музыкант или певец. По праздникам и по выходным Артур накручивал рукоятку старенького патефона. Любимыми его пластиками были записи Леонида Утесова, Изабеллы Юрьевой, Ивана Козловского и - Петра Лещенко. Авенир, отец Артура, в довоенные годы пытался коллекционировать пластинки. Потом забросил.

На общей любви к "пластиночному гению" Петру Лещенко и сошлись недавний школьник и бывший зэк.

- Как-нибудь я расскажу тебе, Артур, о Лещенко. Великий артист был! Ты знаешь, что сказал о его таланте сам Федор Шаляпин? Он сказал. "Нам всем стоит поучиться у этого пластиночного певца!" Мне поведал о Лещенко лепила, наш лагерный врач. Ему довелось слушать Лещенко и присутствовать при его последнем часе. Я даже пытался кое-что накропать.

Н.Н. приоткрыл дверцу тумбочки и показал пачку листов, исписанных шариковой ручкой.

На верхнем листе с причудливой каллиграфией было выведено химическим карандашом - "Последнее танго".

МОСКОВСКИЕ МЫТАРСТВА. Мысли, мысли... То тихие, спокойные, усыпляющие, то буйные всплески, будто волны на уральском озере Иткуль, набегающие одна на другую. С такими воспоминания и размышлениями о своей полезности, о некоем, пока еще неясном, предназначении, ехал в плацкартном вагоне нескорого поезда в столицу Артур Немелков, теперь уже студент Московского авиационного института.

И позднее, бывало, заполночь, после выполнения мудреного задания по начертательной геометрии, он делился своими шершавыми мыслями с новыми друзьями-студентами, с кем довелось снимать хибарку в Подмосковье.

Пытался Артур найти понимание и у друга детства Вольки Бородина, который также стал студентом московского технического вуза.

Волька, жизнелюб, спортсмен, любитель пива и хохотушек-красоток в легкокрылых крепдешиновых платьицах, Волька не разделял дум, обуревающих его уральского земляка:

- Брось ты громоздить какие-то планы! Живи настоящим. Лови прелести жизни. Молодость на то и молодость, чтобы потом не было жаль растраченных деньков.

- А как же Павка Корчагин? - не соглашался Артур, - А декабристы, а Парижские коммунары? Вот кто был счастлив...

- Э, куда загнул! Эвон чего захотел! Да уж не думаешь ли ты переустроить мир? Смотри, Артурчик, не проговорись где-нибудь о своих идеях. Помни, и стены слышат. Давай-ка, лучше ударим по-жигулевскому! В Челябе его днем с огнем не сыщешь, а в столице - хоть залейся.

- Ну, что же, Всеволод батькович, ответь на конкретный вопрос: почему Москва живет по особым нормам? Все, чем пользуются люди СССР, делается в Кузбассе, на Магнитке, в Челябе, в Тагиле... А сравни снабжение нашей провинции и Москвы...

- Опять ты за свое! Вспомни, давно ли была война, и как мы с тобой жили. До колоба, до конской пищи добрались, а теперь мы с тобой студенты...Еще немного и заживет вся страна! Чего ты ноешь? Посмотри, как украшается столица! Ты хоть раз бывал в высотном здании? Нет? А мне довелось, у меня на площади Восстания подруга живет, учится в педе, в Ленинке. О.ты бы посмотрел на хоромы ее отчима! Между прочим, он как бы шутя, а, может, и вправду, с намеком, называет меня зятьком.

- Потерпи, Артур, и будь верен своей фамилии, - плавай по жизни не мелко! Будет на нашей улице праздник, и мы поживем в столичных высотках! А теперь, помоги мне завязать галстук, сегодня нас ждут прелестные первокурсницы из "консервы". Ты готов?

Однако мысли, штормившие в голове студента Немелкова, поначалу хаотичные ("мозга за мозгу зацепляет"), начинали упорядочиваться. Формироваться, уточняться. Хотя ответа на многие вопросы, задаваемые самому себе, Артур не получал.

Взять те же самые высотные дома. Ничего не скажешь - красавцы! Но кто в них живет, какими связями воспользовался поселившийся. И знают ли там, наверху, в "мудром руководстве", каково живется людям, которых с неких пор придумали называть простыми. Вот и он поселился за неимением мест в общаге в засыпухе знакомого железнодорожника. Хорошо, что хозяева достались славные, особенно, тетя Шура, по-матерински привязавшаяся к Артуру.

ИЗ АВТОБИОГРАФИЧЕСКОГО. ...Вместе с тремя однокурсниками поселился в деревне Щукино. Компания свойская! Плата за койко-место в хибаре дяди Жени, тихого алкоголика, 100 рублей - сходная. И все остальное на мой неизбалованный вкус было подходящим.

Осень выдалась теплой. В нашем засыпном пристрое есть печка. Дров хозяева дают в неограниченном количестве, наколоть чурок - не проблема. Туалет на дворе - тоже не беда, чай, не баре, а мечтать о теплом сортире - удел стариков.

Квартиранты держались бодрячками лишь до первых заморозков.

С наступлением морозов, сразу же после демонстрации в честь 36-й годовщины великого Октября, оптимизма у жителей хибары поубавилось. Колка дров, сучковатых, непокорных, да в больших мокрых варежках уже не казалась доброй заменой физкультуре. Сырые дрова шипели, никак не хотели разгораться. Старая, потрескавшаяся печь нещадно дымила. Часа через полтора в засыпухе становилось настолько жарко и влажно, что тебе субтропики. Однако ноги, даже в валенках или в ботинках с шерстяными носками все равно мерзли. Заполночь дом настолько остывал, что студенты напяливали на головы шапки-ушанки, а сверху укрывались полосатыми матрацами с пустующих коек...

Однажды, стремясь ухватить жар, трубу закрыли слишком рано. И если бы не подоспевшая тетя Шура, тыкавшая "сынкам" в нос вату смоченную нашатырным спиртом, неизвестно, проснулись бы бедолаги к первой лекции, и, вообще, поснулись ли...

Однако молодость полна веры и юмора. Когда поутру в кружках обнаруживали застывшую воду, смеялись, включали старую, заляпанную электроплитку, пили за неимением грузинского, фруктовый плиточный чай, наворачивали краюху пшеничного хлеба и устремлялись пешедралом в сторону Киевского вокзала, на метро - не опоздать бы к первой паре!

Однажды на площади у Киевского Артур подошел к одной из новых высоток, к гостинице "Украина": захотелось полюбопытствовать, сколько стоит один день проживания в такой гостинице. Он подошел к зданию и ухватился за дубовую ручку в бронзовых фигуристых кронштейнах, потянул за нее и оказался в вестибюле гостиницы. К нему тут же подошел огромного роста швейцар, черной формой с золотистыми галунами и белыми перчатками похожий на бывалого адмирала.

- Чего изволите, молодой человек?

- Мне бы хотелось узнать, во сколько обойдется один день проживания в вашей гостинце?

- Смотря, какой номер, - внимательно вглядываясь в посетителя, ответил швейцар, - только узнавать бесполезно: в нашей гостинице селят исключительно по брони. У вас, как я понял, нет брони?

- А кто ее выдает...И кому она выдается?- прикинулся Немелков наивным провинциалом.

- Кому надо, молодой человек, тому и выдается. Прошу вас, на выход, - указал вышибала-адмирал белой перчаткой на дверь.

...Не только эти бросающиеся в глаза противоречия в устройстве жизни власть предержащих и простых людей завладели мыслями студента, нет не только. Копал глубже. Он заходил в такие социальные и политические сферы, о которых было не только не принято говорить публично, но которых люди боялись даже в собственных мыслях: в такой ли стране мы живем, о какой мечтали лучшие умы, кто нами правит? Да и социализм ли мы строим?

Немелков сдавал лабораторные работы, участвовал в семинарах по марксистко-ленинской философии. Своей активностью он вносил в занятия живость, проблемность, дискуссионность, что расшевеливало и других заспанных и робеющих студентов. Однако дотошность уральца нередко настораживала профессора остротой вопросов, порой просто ставила в тупик. Опытный педагог подумывал о том, чтобы укоротить паренька, предостеречь его, этакая революционная пылкость может повредить ему в жизни, в карьере.

Особенно хорошо давались Артуру точные дисциплины - физика, высшая математика. А по теормеху он сумел даже получить "автомат" у самого профессора Свешникова.

Однако голова Артура была занята другим. Неотвязно, постоянно. Он жалел, что в ту пору у него не было рядом надежного собеседника. Преподаватели казались недоступными. Одногруппники не производили впечатления критически думающих людей, и доверять свои мысли не слишком знакомым приятелям было небезопасно.

Артур посмеивался над собой: даже девушки в это время отошли на второй план. Мысль для него стала творчеством. Творчество вело к переосмысливанию социального устройства страны, к необходимости раскачать окостеневшую систему.

Нет, ни у него, ни у многих из нас, шестидесятников, не было и в мыслях свергать Советскую власть, восстанавливать алчный капитализм. Однако всякий ДУМАЮЩИЙ человек видел столько несправедливости, жестокости, страха, лицемерия, лжи, догматизма, что не мог не прийти к выводу: дальше так жить нельзя.

Смерть Сталина напрягала, пугала неизвестностью (как будем без кормчего?), но и давала надежды на поиск совершенных путей, а для многих семей - на освобождение страдающих в лагерях и тюрьмах, среди которых находились и те, кто прошел боевой путь, но оказался невольно в фашистском плену, а на родине - осужден за предательство.

...На прощанье посидели с товарищами в своей щукинской халупе. И хозяина, любителя "жигулевского", пригласили. За неимением стола, сгруппировались вокруг тумбочки, в центре которой возвышался чугунок с картошкой - забота сердобольной тети Шуры. Две бутылки армянского портвейна по рубль сорок две - чем не праздник в честь окончания первого курса! Только не праздник получался, и крепко сжатые кулаки Артура, лежащие на коленях, выдавали внутренне настроение, да что там - чуть ли ни слезы, или вопль возмущения и безвыходности: приходилось бросать престижный столичный вуз, полюбившуюся группу, замечательных, хоть порой и чудаковатых, профессоров и доцентов.

А что случилось? Дальнейшее проживание на далекой частной квартире, невозможность выкраивать квартплату из небольшой стипы и деньжат, присылаемых отцом,- все это заставило задуматься: не перевестись ли в уральский вуз, поближе к дому?

Но вот, казалось, счастье улыбнулось, - ректорат объявил о строительстве общежития. Добровольцам, записавшимся на стройку, обещано место в новой общаге. Закончилась сессия, всем выдали рабочие робы и брезентовые рукавицы, и вдруг... вызывают стройотряд в большую аудиторию, и секретарь комитета ВЛКСМ в присутствии проректора зачитывает инструктивное письмо ЦК комсомола, в котором говорится о запрещении использования студенческого труда во время каникул,

Студенческая молодежь в соответствии с заботой Советской власти должна во время летних каникул не горбатиться на разного рода подсобных работах, а полноценно отдыхать, набираться сил, чтобы в дальнейшем успешно штурмовать вершины знаний и вскоре быть полноценными специалистами, строителями светлого будущего.

Что делать? Пригорюнились юные строители-бесквартирники и хотели, было расходиться. Но студент Немелков попросил слова и в довольно резкой форме высказал мнение о том, что руководство комсомола не знает нужд студенчества и тем самым не способствует успешной учебе, а вынуждает некоторых просто-напросто бросить институт, забыть о высшем образовании, гарантированном Конституцией..

Проректор в строгой форме осадил бунтаря-одиночку и, то надевая очки на нос, то размахивая ими над головой, пояснил, что не дело какого-то первокурсника идти в разрез с инструктивными указаниями, тем более, что в письме ЦК отражена забота Партии и правительства о формирующемся поколении ученых и производственников. Дальше проректор чуть ли не пропел:

- Чтобы тело и душа были молоды, закаляйся, как сталь! А закаляться можно лишь во время полноценного отдыха, то есть заниматься спортом, купаться в речке, загорать на солнце...

- Бред какой-то! - воскликнул в ответ Немелкков, - Вы, наверное, не жили ни на частной квартире, ни в общежитии и не знаете, что значит тащиться за тридевять земель да еще отдавать за халабуду чуть ли не полстипендии. И потом - разве человек в период законного отпуска или каникул не вправе распоряжаться своим временем? Мы пойдем в райком комсомола, уверен - там нас поймут.

В райкоме разговор оказался не менее жестким. А на реплику Немелкова о том, что комсомол совсем потерял свое лицо и без указаний сверху не может и шагу ступить, второй секретарь московского райкома ВЛКСМ, встал и пристально глядя в глаза Артура, холодно произнес:

- Ты откуда такой взялся, что смеешь указывать не только нам, но и... Ты, кажется, с Урала прибыл? Может, тебя направить на перевоспитание в рабочий цех на Магнитку?

Позднее Артуру припомнится фраза о перевоспитании. Потом, когда он решится на главное.

Студент понял, что здесь ему правды не добиться. Не заявиться ли непосредственно в Центральный комитет партии?

Но тогда пороху не хватило.

...В УРАЛЬСКОМ ПОЛИТЕХНИЧЕСКОМ. В УПИ имени С.М. Кирова без особых затруднений приняли Артура Авенировича Немелкова переводом из Московского авиационного на второй курс самого престижного по тем временам, почти секретного, физико-технического факультета. Как раз несколько мест оказались свободными: ряд студентов не выдержали серьезной нагрузки и были отчислены, а план выпуска специалистов столь серьезной специальности, связанной с оборонной техникой, необходимо строго выполнять.

Удовлетворяла ректорат, общественные структуры, спецотдел, деканат и биография переводившегося: наш, челябинец, из рабочего класса, отличник учебы, в период обучения в техникуме был секретарем комсомольской группы.

В МАИ, спасибо, не припомнили бузы неудавшихся строителей и подмахнули Немелкову положительную характеристику.

Да! Характеристика в те времена - дело наиважнейшее! Она в обязательном порядке подписывалась так называемым треугольником (не путать с бериевско-сталинскими "тройками", выносящими приговоры арестованным по политичекой статье): руководителем предприятия, в нашем случае ректором, секретарем парторганизации, секретарем комитета ВЛКСМ и - для полноты общественного портрета - председателем профкома - получался уже четырехугольник. Такой документ непременно заканчивался фразой: "политически грамотен, морально устойчив". С другим выводом - допустим, "политически неблагонадежен", или "замечен в аморальных проступках" - все, кранты! Двери в солидные заведения, в том числе в вуз, для такого человека будут закрыты.

Отметим, к слову, буквально через год инструктивное письмо ЦК ВЛКСМ никем не вспоминалось, более того, зазвучали новые призывы - об организации комсомольско-молодежных стройотрядов.

"НЕ ХЛЕБОМ ЕДИНЫМ". Как поется в песне Олега Газманова, мои мысли - мои скакуны. Эпизоды нашего повествовования налазят один на другой, картинки времени громоздятся неровной поленницей, воспоминания переливаются из одного времени в другое. Но все кажется - на пользу. Да и речь-то идет не только о кумире нашей молодости, скажу с пафосом - о Данко середины ХХ века, но и о нас, менее заметных мечтателях....

.

В интеллектуальных читательских кругах, среди физиков и лириков, запорхало новое имя. Во время больших перерывов между лекциями или заседаниями Ученого совета можно было услышать:

- Коллега, вы, надеюсь, прочли роман " Не хлебом единым"?

- Не довелось! А что, интересно? Кто автор?

- Автор?.. Имя новое, кажется, Донцов, Дуданцев...

- Может быть, Дудин, есть поэт Михаил Дудин?

В разговор вклиниваются другие заинтересовавшиеся:

- Бубенцов, Бабаевский?

- Какой там Бабаевский! Вспомнил - Дудинцев, Владимир Дудинцев. В "Новом мире". Непременно прочтите, в библиотеке - очередь, И нашего брата касается.

- О любви?

- Все-то тебе, Василь Данилыч, подавай о любви, седина в бороду, а бес в ребро! Об изобретателе, инженере. Тебе, металлургу, будет особенно интересно. Есть там и о любви. Какой роман без страсти! Но не это главное. Некто Лопаткин придумал новую конструкцию изложниц, пытается внедрить изобретение в жизнь. А перед ним - стена.

- Э, не одному Лопаткину приходится наталкиваться на эту бюрократическую, чиновничью стену.

- В Москве уже подняли шум вокруг романа. Говорят, САМ недоволен: очернение социалистической действительности и прочее.

- У нас умеют навешивать ярлыки!

- Спокойно, товарищ, сначала прочитай, потом будешь делать выводы.

Артур прочел роман, прочитали и новые друзья-соседи по общежитию. Общежитие новое, благоустроенное, оштукатуренное в розовый цвет. И стоит на главном проспекте, вблизи полюбившегося Втузгородка.

На первый взгляд роман Дудинцева представлялся производственным, а значит, скорее всего, скучным - металлургия, технологические процессы, особенности отливок чугуна. Однако читался взахлеб. Главное, автор не побоялся показать ПРАВДУ, трагедию человека, который пытается дать людям, родине новое, полезное и - наталкивается на полное непонимание, отвержение.

Как же так? Кто виноват? Значит, все эти призывы - пробуй, дерзай, молодым везде у нас дорога, выполним решения, мы рождены, чтоб сказку сделать былью и прочая радио и газетная дребедень - только на бумажке, в газетной передовице?

Вскоре после окончания УПИ Отто Новожилов, не порывавший с БОКСом, стал отцом. Росла дочка. Как-то вызывают молодого папу в детсад на серьезный разовор с заведующей.

- Отто Юрьевич, что за странные песенки поет ваша дочка? Откуда это у нее?..

Оказалось, по утрам, включив радио и, готовя на кухне макароны в томате, Отто напевал в полголоса: "Ква-ква, квакает Москва! Хрю-хрю, слава Октябрю!". Маленькая Иринка, сидя на горшке, вторила папе. А потом, в садике, научила песенке, чуть ли не всю группу. Дети маршируют и скандируют: "Ква-ква, квакает..."

- Мы не знаем истоков этого произведения, - сказала заведующая, возможно - дворовой фольклор... Но просим вас провести воспитательную работу, постараться выбить из головы ребенка эту чушь. Попробуйте выучить с Наташей песенку "Это Ленин на портрете в рамке зелени густой". Возьмите, пожалуйста, слова и ноты.

Экземпляры журнала "Новый мир" с романом Дудинцева попали в общежитскую комнату от знакомой библиотекарши. Попали как списанная литература, с бдительно вырезанными библиотечными штампами. От нее и узнали - из высших инстанций, из Гослита , то бишь советской цензуры, поступило распоряжение об изъятии крамольного произведения из фондов библиотек.

Журнал был уже изрядно измызган, зачитан. Артур достал его из под матраца и перечел страницы, особенно запавшие в душу. Поразившие правдой и одновременно гнетущим описанием безысходной судьбы талантливых СОВЕТСКИХ ИЗОБРЕТАТЕЛЕЙ.

"...Лопаткин, как в музее, рассматривал все подробности этой комнаты...

- Вот и тепло, садитесь. Давайте-ка, Дмитрий Алексеевич, нашего табачку закурим и продолжим беседу.

И, положив в руку тяжелый керамический кубик, профессор Бусько стал рассказывать еще об одном своем открытии - о керамике, не требующей специальных глин. Можно еще надеяться, что изобретение это не попало за границу... Но зато как похожи эти истории одна на другую.

- Пишу жалобу в высшие инстанции, она, конечно, возвращается к Фомину, и тот организует техсовет, чтобы окончательно угробить заявку. Тридцать послушных Фомину человек без меня принимают решение - все под его диктовку: "Бусько - хулиган, Бусько должен научиться разговаривать с людьми". Так ты же государственный человек, у тебя должен быть и подход! Изобретатель не нравится, - но изобретение-то может понравиться?.. А потом те же члены совета растащили мою технологию по кускам.

- Да, - сказал Дмитрий Алексеевич, неопределенно вздыхая, больше для порядка, он и верил и не верил старику".

- Да, повторил за героем романа и Немелков, верится и не верится.

- Почему, почему тормозятся полезные идеи? Почему члены совета, люди опытные, ученые-профессионалы как попугаи голосуют за то, что им приказывает большой начальник?

И разве такая рутина только в изобретательском деле?

"...И отбежав в угол, старик начал бросать на пол, к ногам Лопаткина, голубовато-зеленые листы с красными печатями на шёлковых ленточках. Дмитрий Алексеевич невольно ахнул. Все это были авторские свидетельства.

-Вот он, народ, идет по улице, - кричал старик, все больше напрягаясь, стуча в окно, - и не могу ему отдать! Даром! Жизнь в придачу отдаю и не могу!...Они (высшие бюрократы, В.Б.), они бы взяли все, что у меня лежит в этом сундуке, и продали бы за границу. Им подай! Только я теперь не заявляю о всех находках".

И главный герой романа Лопаткин все больше утверждался в том, какие перипетии предстоит ему пройти на пути внедрении своего первого изобретения, в новой технологии изготовления изложниц. Выдержит ли? Не дойдет ли до полусумасшествия, подобно отшельнику Бусько. А изобретения профессора были поистине фантастичны...

"Взяв из строя стеклянных банок самую маленькую, Бусько встряхнул в ней белую тонкую пыль.

-У меня украли порошок, гасящий пламя, и продают во всех странах мои огнетушители. А у меня сегодня в руках новое открытие, и о нем никто не знает, это порошок в три раза активнее того, чем Америка гасит пламя на нефтяных промыслах. Хотите, продемонстрирую?

Сказав это, он проворно достал из сундука широкую кисть и густо посыпал ее пылью из банки. "Это закуска, - проговорил он чуть слышно и, положив кисть на стул, взял из сундука большой пузырек с прозрачной жидкостью, - а это выпивка..." И не успел Дмитрий Алексеевич сообразить, о какой выпивке идет речь, как Евгений Устинович, решительно нахмурясь, тряся пузырьком, облил весь стол бензином...скатерть быстро потемнела. "Отойдите!", - приказал старик... И весь стол глухо пыхнул и светло, весело запылал: профессор бросил туда горящую спичку.

-Ну вот, видите? Пожар, - сказал старик, неторопливо беря в руки кисть-флейц с порошком.

Он подошел к огню, выставив впереди себя согнутую руку, как бы закрывая лицо. Ударил кистью по руке, пламя хлопнуло, как хлопает под ветром простыня, и исчезло.

Бегло взглянув на Дмитрия Алексеевича, старик молча, торопливо завернул кисть в газету, положил ее на дно сундука, запер сундук и бросил на него свою скомканную постель.

-Ну, как?- спросил он, передвинув на место чертежный станок, - не смотрите на стол! Все это сейчас высохнет. Это "Б-70", авиационный. Не останется и следа. Вы мне скажите лучше: есть смысл экспериментировать над этой вещью? В более широком масштабе. Есть?

-Евгений Устинович, я считаю, что нужно немедленно...

-Ах, даже немедленно! Ну и прекрасно, а теперь забудьте обо всем, что вы видели. А то начнете думать, как я - днем и ночью - и сойдете с ума. И, давайте-ка, расскажите о себе. Если я по глупости отнесу это, заявляю, - сейчас же пойдут экспертизы, меня назовут проходимцем, вымогателем, любители поживиться на государственный счет и прочая, и прочая, и прочая - я не могу тягаться с ними в выдумывании таких слов".

Писатель Владимир Дудинцев и его роман били ПРАВДОЙ по СОВЕТСКОЙ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ. Партийная ДУБИНА била ПИСАТЕЛЯ.

Н.С. ХРУЩЕВ, генеральный секретарь КПСС. - Анастас, что ты мне вечно подсовываешь? Ну, прочитал я, прочитал эту книженцию. Ловко написано! И это ты называешь небесполезной штукой? Где ты, товарищ Микоян, увидел отражение моих идей? Мы отреклись от культа, но мы не отрекались от социалистического реализма. Где типичные герои? Где в этом романишке победа нового над старым? Не-е-ет, Анастасик, не дури мне голову и не заступайся за этого, как его. Дундинцева. Очерниловка! На чью мельницу льет воду? Ты прочти вот эту страницу. На, на, читай вслух!

Артур открыл начало романа, где описывался приезд директора комбината Дроздова и его жены на уральский завод.

" - Пройдемся пешочком, Надюша!..

Сани остановились. Жена Дроздова, подобрав мягкие полы манто, купленного в Москве, сошла на чистый, неглубокий и очень яркий снежок.. Она приняла очищенный и слегка разделенный на дольки плод, и они пошли, наслаждаясь солнечным зимним днем....Иногда попадались навстречу школьники с сумками и портфелями...Пропустив Дроздовых и выждав еще с минуту, ребята бросались на дорогу, на оранжевые корки, затоптанные в снег. С веселыми и удивленными криками они хватали и прятали яркое, пахучее чудо - таких корок еще никто не видывал в этом степном и недавно еще совсем глухом районе".

За эти апельсиновые корки критиканы особенно уцепились. Им, московским неведомо было, не знали, не хотели верить, что могло такое произойти. Да как же не быть, когда в больших городах, школьники, получая гостинец во Дворце пионеров, на новогоднем празднике, тут же отбегали в сторонку - удостовериться, есть ли среди конфеток желанная мандаринка. А откуда взяться большим апельсинам в степном южно-уральском городке?

СТАНИСЛАВ ГОВОРУХИН, кинорежиссер. "Это была еще не правда, а только намек на правду - о тяжелых послевоенных годах. Но и этого хватило, чтобы партийное руководство перепугалось.

Состоялся пленум Союза писателей... "Критика" с партийных позиций была столь резкой, что показалось на минуту - вернулось сталинское время. Известная писательница, набившая руку на рассказах о Ленине (кажется, Полежаева), говорила на этом пленуме так:

- Если завтра в Москву войдут немцы, нас всех повесят, а его, Дудинцева, назначат мэром столицы.

Дудинцева отлучили о литературы. Оставили без средств к существованию, книгу изъяли из библиотек".

А между тем, исследовательский зуд, тяга к неизведанному были так близки Немелкову. Хотелось изобретать, придумывать, открывать ранее, до него, неоткрытое.

Еще на втором курсе, кажется, наклевывалось, нечто близкое к изобретению.

Дело в том, что друзья отца, приезжавшие из небольшого городка Коркино, что под Челябой, не раз рассказывали о грозных событиях на шахтах. Бедствием для шахтеров был взрывоопасный газ - метан. Несколько взрывов в глубинных штольнях унесли не одну жизнь.

Неужели никак нельзя заметить утечку, появление газа- убийцы? Где-то в далекой Бразилии шахтеры смекнули принести в подземные пространства клетки с певчими птичками. При малейшем запахе метана, который человеком не замечается, канарейки начинают беспокойно прыгать, пищать, биться о прутья: беда, спасайся, кто может! Или у нас в сосновых борах подобных пернатых не водится?

Коркинские поместили в шахте горластого петуха с курами - бестолку! Петух с удовольствием клевал зерно, топтал подружек, одна польза - пел строго по часам, на обед не опоздаешь.

Во всяком случае, думал Артур, надежда одна - изобрести умный прибор, который бы указывал на недопустимое скопление взрывоопасного газа. Идея в голове возникла довольно быстро: необходимо каким-то образом уловить летучее химическое вещество, далее - воздействовать на некое чуткое механическое устройство и - подать сигнал тревоги - звонок, сирену, голосовую команду

Студент обратился за советом к преподавателю кафедры химии. И не напрасно! Оказывается, есть ряд растворов, которые могут менять окраску при попадании в них метана. Так-так-так... Умру ли я, и над могилою свети, гори, моя звезда... Первая часть логической цепочки была решена. А что же дальше?...

ВО СНЕ ИЛИ НАЯВУ? Решение пришло во сне, или в полусне. Совсем как Менделееву. Берется сосуд с реагентом. Через этот прозрачный раствор пропускается световой пучок, который достигает фотоэлемента. При обычной прозрачности раствора электрическая цепь разомкнута. Все спокойно, газа нет,- шахтеры нормально трудятся. Но вот появился газок! Метан попадает в раствор, немедленно вступает в реакцию с химическим составом и - жидкость мутнеет, или приобретает другую окраску, что одно и то же. Главное - меняется коэффициент мутности, а следовательно, и коэффициент светопропускания, что известно еще со школьных опытов. Световой поток, проходящий через сосуд, ослабевает, и тут же срабатывает точное реле - цепь замкнута, в шахте раздается вой сирены: все наверх! Жизнь шахтеров спасена.

Днем Артур вычертил задуманную схему на листе ватмана и накропал краткую пояснительную записку.

Тут-то, на следующую ночь, в его мысли вплелись и инженер Дроздов, и его красавица жена, по-прежнему лакомившаяся мандаринами, и молчаливый Лопаткин - Дудинцев, изобретатель-писатель в одном лице. Но главным персонажем выступал старик-чудак, изобретший противопожарный порошок и никак не сумевший доказать полезность своего открытия там, во властных сферах, о коих обычно намекают поднятием указательного пальца или молчаливым взглядом вверх.

- Пропадешь, парень, - напутствовал старик, - потеряешь покой, наткнешься на непробиваемых дубарей. Но есть два выхода - дать крупную взятку или,...или...

- Что, что ИЛИ, говорите?

Артур обнаружил себя сидящим на краю кровати с развернутым на коленях чертежом.

Он снова улегся на скомканную подушку и задумался: что же еще хотел посоветовать старый зубр? Вспомнил, как тому согласно кивали и писатель, и металлург. Только маленькая кареглазая женщина грустно глядела ему в глаза, протягивая две соблазнительных мандариновых дольки.

В Москве, в Министерстве горного дела и черной металлургии (где как раз и споткнулся Дмитрий Лопаткин), Немелков вошел в указанный на пропуске кабинет и увидел за столом - кого бы вы думали?- Леньку Зальцмана. Только был он уже, конечно, не Ленька. На двери красовалась табличка - золотом по черному - Зам. Министра по изобрацу (абревиатура, означавшая - избретения и рационализация. В.Б.) Виноградов Леонид Борисович".

- Какой же ты Виноградов?- подумал-пробормотал Артур, - Вот так встреча!

Немелков понял, однако, что замминистра его не узнал. И это было на руку, историю с дерьмом и горшком Зусман-Виноградов ему не простил бы.

Одновременно - вспышка в памяти!- именно этого чиновника называли и Лопаткин, и старик Бусько.

- Проходите, садитесь,- кивнул Зальцман-Виноградов на стул, - Мы изучили ваше предложеие, эксперты в целом, одобрили идею, но в данный момент у министерства нет средств на проведение эксперимента, а без опытной проверки выдать вам свидетельство и внедрять ваш прибор в серийное производство весьма рискованно. У государства нет таких средств, чтобы раздаривать их налево и направо. Сейчас перед нашей промышленностью стоят более актуальные задачи... Придется подождать...

Немелков молча слушал, но внутри его уже клокотала мятежная мысль: какая может быть более актуальная задача, коли речь идет о спасении жизни людей?

Ј Уважаемый Леонид... Борисович, я в вашем ведомстве уже в пятый раз, и в пятый раз мне отвечают, что мое изобретение имеет смысл... Сколько можно?...

Ј Вы не горячитесь. И у вас пока лишь ЗАЯВКА на изобретение. Вот когда получите патент, заверенный государственной гербовой печатью, тогда будете изобретателем.

Он внимательно оглаживал свои белые руки, лежащие на зеленом сукне. Руки были сытые, мягкие, но заканчивались они нехорошими шелудивыми ногтями, видимо, какая-то болезнь пожирала их и делала похожими на слоящийся тальк.

- Поймите, мне не патент нужен, мне нужно, чтобы у нас на Урале, в Коркино, и на других шахтах страны помог мой "Кенарь"!

-Что еще за кенарь?

- Скажите, вы хотя бы прочли мою пояснительную записку? Я приложил к ней синьку, копии чертежей... В Бразилии о метане сигнализируют птички, канарейки, у нас же будет свой точный надежный прибор, я и назвал его кенарем.

- Так. Знаете что, поезжайте-ка вы домой. Все еще раз хорошо взвесьте, попробуйте усовершенствовать предложение, постройте лабораторную установку, покажем результаты экспертам и...

- Да, сколько можно?... Десять раз все проверено, уточнено, рассчитано! Прибор не столь дорогой. Существует другой способ - бурить заранее скважины над будущей разработкой и наполнять их нейтрализующим газом. Но это в тысячи раз дороже, и не принесет уверенности, что уничтожится весь метан, а здесь...

- Я вижу, что вы ничего не поняли из нашего разговора. Мы вам пришлем официальный ответ.

И тут до Немелкова дошел смысл того "ИЛИ", которое не досказал старик Бусько. Он дошел до него даже раньше. Собираясь в столицу. Артур взял старое отцовское охотничье ружье, обрезал ствол и зарядил патронами, снабженными крупной картечью, которой набивали гильзы для охоты на кабана.

- Значит, вы не принимаете моих документов к утверждению?

- Что за тон! Что вы себе позволяете?

- А не через вас ли, Ви-но-гра-дов, проходили изобретения по изложницам и по чудесному противопожарному порошку?

- Ах, вот вы из чьей кампании! А вы читали критику товарища Хрущева в отношении этого очернительского романа, читали?

Артур Немелков встал, снял крышку с тубуса, в котором привез чертежи, засунул палец в отверстие с боку. Дырочка просверлена заранее, еще дома, именно там, где надо... Указательный палец цепко охватил спусковой крючок!..

Выстрел был оглушительным!

Виноградов по-детски всхлипнул. И - рухнул под стол. А на белоснежной стене за его министерским резным креслом, - будто щупальцы спрута, расползались пятна бурой крови и мягко-золотистых мозгов.

Звенело в ушах.

Где-то внизу завыла сирена, а по мраморной лестнице, гремя подкованными сапогами, бежали министерские вохровцы.

Артур опомнился только тогда, когда обнаружил себя сидящим на общежитской койке, в трусах и майке. Раскрытый тубус с чертежами курсового проекта валялся на полу.

Артур, потирая грудь, прокашлялся.

Из тубуса выскочила серебристая мышь. На мгновение замерла, разглядывая изобретателя, и тут же юркнула, пискнув, под дверь встроенного шкафа.

НИКОЛАЙ СТАРШИНОВ, поэт, из воспоминаний. "Семья Дудинцевых жила нелегко. На столе у них не было даже скатерти. Сам Володя пытался устроиться на работу шофером. Не удалось..."

С неугодными творческими работниками диктатура партии умела расправляться! Слава Богу, уже не расстреливали и не судили "тройками". Но есть другой способ растоптать личность: не печатать в журналах, не издавать писателя, лишить ученого лаборатории, не утверждать киносценарий строптивому режиссеру, не принимать на работу по профессии.

Позднее додумались до более эффективных мер: накинуть смирительную рубашку и - в Канатчиковы дачи или в наши, уральские Агафуровские.

Бесконечна фантазия партийной инквизиции, пройдет немного лет, и - начнут выдворять из родной страны.

"...Но семья Дудинцевых жила дружно. Все принимали посильное участие в работе на огороде. Даже маленький Иван, которому было четыре-пять лет, старался что-то копать, поливать, приводить в порядок.

Между тем, Дудинцева продолжала последовательно колошматить пресса. Роман его - издание за изданием - выходил за рубежом. А его автор продолжал жить скромно, надеясь в основном на свой огород...

Большинство гонораров, которые приходили нашим писателям из-за рубежа, к ним не попадали - они шли на поддержку коммунистических партий зарубежья".

Все новые и новые сведения и документы поселяются в папку с названием "НЕМЕЛКОВ". Все новые сюжетные ходы рисуются в моем воображении.

Итак, писать придется фрагментарно. Но повествование так и задумано,

поэма-коллаж.

МИХАИЛ НЕМЧЕНКО, писатель, редактор (из телефонного разговора). Немелков...Немелков...Как же, слышал о нем. Хотя я закончил университет в 1952 году, уехал по распределению в Запорожье, но там мне сослуживцы рассказали о студенческом волнении в политехническом. И стали донимать меня расспросами о подробностях. Что я мог ответить? Едва ли решился бы тогда выспрашивать об этом деле в нечастых письмах на Урал.

А вы обязательно напишите об этом! Я вам так скажу, если вы не напишете - уже никто не напишет. Авансом поздравляю с успехом! Если не с успехом, то с читательским интересом - непременно!

"Командую флотом. Лейтенант Шмидт". Каким же надо обладать мужеством, дерзостью, убежденностью, чтобы перед махиной Империи взмахнуть кулачком: я не подчиняюсь вам, я сочувствую восставшей команде броненосца "Потемкин" и беру на себя командование восставшим флотом

Да, появляются в России время от времени такие самоотверженные, которые принимают на себя Его сораспятие.

Был еще один, в недавнее затхлое время, - капитан Саблин, командир мятежной подлодки. Что мы знаем о нем?

Аввакум, Радищев, Герцен, Солженицын...Кто был большим властителем дум - граф Толстой или Государь император? А были и еще, безвестные.

Поэт Анатолий Клещенко, бросивший стихотворный приговор Сталину.

Для Немелкова, чьи мысли давно метались в поисках правды и справедливости, озарением стал роман Дудинцева. Не только сам роман, но отношение к нему, признание среди думающих студентов и преподавателей и поношение со стороны партийных дураков-догматиков. И что же, как прежде ждать, молчать, влюбляться, пить портвешок и жигулевское? Пусть решают и борются другие? Так что ли?

На Двадцатом партийном съезде Хрущев решился, кажется, сказать правду. Но всю ли? Что-то не видно особых изменений в жизни. Люди по-прежнему зажаты, испуганы, в рот воды набрали. Говорят, было закрытое письмо к членам КПСС. Почему закрытое, от кого прячут правду?

Но и без письма нужная информация доходила до тех, кто не желал существовать в атмосфере полуправды.

ЗАПРЕЩЕННОЕ ПИСЬМО. И однажды после семинарских занятий, староста соседней группы, отслуживший до института в армии, с кем Артуру приходилось заседать в факультетском комитете комсомола, этот парень, Андрей, дал ему папку с листами папиросной бумаги, с бледной, слабой машинописью:

- Почитай. Только просьба - больше ни кому ... Завтра верни.

Придя в общагу, прихлебывая чай - жидкий, зато горячий! - Артур уселся в видавшее виды кресло-развалину и - благо, ребята еще не пришли, - жадно впился в данный ему на ночь текст.

А на стене, помню, был пришпилен канцелярскими кнопками самодельный плакат "Лучше переспать, чем недоесть!".

На другой стене - изошутка, подаренная "боксерами". Называлась "Бутерброд по-студенчески". Нарисован тощий, небритый, похожий на грузина, студент. Он подносит ко рту бутерброд - два тонких кусочка хлеба, а между ними, вместо сосиски - средний палец студента.

На внутренней стороне двери - концертная афиша - пышногрудая женщина с зазывающей улыбкой, Ружена Сикора.

...И жадно впился в текст.

"Я правду о тебе порасскажу такую, что хуже всякой лжи" - эти слова были напечатаны в верхнем правом углу шуршащего листа хрупкой папиросной бумаги. Видно, для чтения Артуру достался четвертый, а то и пятый эккземпляр машинописной закладки... Значит, слова эти - нечто вроде эпиграфа. Чьи слова - не обозначено. Кажется, из Шекспира...

Так, указан автор - Ф. Раскольников. Настоящая фамилия, или псевдоним? Документ назывался "Открытое письмо Сталину".

Артур прочитал письмо раз, и другой. Да, это будет, пожалуй, похлеще того, что сказал на съезде Никита Сергеевич.

Судя по тексту, автор работал в полпредстве Болгарии и, видимо, вовремя скрылся, избежав ареста и расправы: другие сотрудники от шофера до военного атташе были расстреляны.

Письмо, открытое письмо, то есть размноженное Ф.Раскольниковым и отправленное по многим адресам, лаконичное и емкое, казалось огромным, по смыслу. Раскольников последовательно раскрывал все преступления Сталина и его сатрапов. Расправу с интеллигенцией, зажим талантливых писателей сжиганием книг неугодных, расстрел лучих командиров Красной армии, травлю инженеров и директоров - как "скрытых, еще не разоблаченных вредителей", извращение идеи коллективизации крестьян...

Артур встретил в письме знакомые имена, пострадавших и погибших в тюрьмах.

В старом отрывном календаре, хранившемся в родительском доме, он разглядывал портреты маршалов, имена которых не произносились, о них молчали, как будто и не было этих героев гражданской войны: Блюхер, Егоров... Отец приказал спрятать календарь подальше.

Встретил Немелков в тексте письма и другие имена, ему незнакомые, но, видимо, в свое время, пока с ними не расправились органы, популярные и авторитетные. Борис Пильняк, Сергей Третьяков, Тарас Родионов, Галина Серебрякова... Надо посмотреть в довоенной энциклопедии в терракотовом переплете, что чудом сохранилась в фондах институтской библиотеки.

А вот еще имя! " Где лучший конструктор советских аэропланов Туполев? Вы не пощадили даже его. Вы арестовали Туполева, Сталин!"

Казалось, слова Раскольникова переходили от пощечин к выстрелам в адресата. Когда написано? 17 августа 1939 года. Как решился на такое Раскольников?

"Мне было трудно рвать последние связи не с Вами, не с вашим обреченным режимом, а остатками старой ленинской партии, в которой я был без малого 30 лет...Мне мучительно больно лишаться моей родины".

ОДИН из немногих, кто восстал...

Вспомнилось: и другое: "Командую флотом. Лейтенант Шмидт".

Что стало впоследствии с Раскольниковым? "Один, как прежде. И убит"?

Противоречивые мысли толклись в голове студента.

Артур, как и многие другие, с детства видевший в Сталине гениального вождя, сломившего вместе с армией и ее маршалами хребет фашистской силе черной, певший в школьном хоре тоненьким голосом "От края и до края, по го-о-о-рным верши-и-и-нам, где гордый орел совершает полет, о Сталине мудром, родном и великом, прекрасные песни слагает народ"; он, читавший на торжественной линейке стихи Михаила Исаковского "Спасибо вам, что в дни великих бедствий...вы думали в Кремле... Мы так вам верили, родной товарищ Сталин, как может быть, не верили себе"... (правда, последние строчки наводили Артура на неприятное размышление: что значит - не верили себе, что мы бараны какие-то что ли?); он, стоявший в почетном карауле у портрета генералиссимуса в челябинском техникуме, когда "отца народов" вносили в Мавзолей на Красной площади, гудели- рыдали заводские гудки, остановились станки и машины, плакала Большая осиротевшая страна Советов...- все это удерживала память, с раннего детства, отрочества...

Но и другое доходило, многое узнавалось, нашептывалось, передавалось из уст в уста. Да хотя бы и то, что узнал от Николая Николаевича.

И как было совместить в одном сердце и разуме: великий вождь великой державы и тот, кого, по предсказанию Раскольникова "посадят на скамью подсудимых как предателя социализма, главного вредителя, подлинного врага народа, организатора голода и судебных подлогов"?

И мгновенное видение пронеслось перед удивленно распахнутыми глазами Немелкова: Нюрнбергский процесс! И рядом с осунувшимся Герингом (китель на опавшем брюхе болтается складками) - кто бы вы думали, да-да, ОН, он самый. И главный обвинитель, прокурор Руденко, вытерев взопревшую плешь, голосом диктора Всесоюзного радио Левитана про-возгла-ша-ет: "Подсудимый Сталин, встаньте!"

Сталин нехотя поднимается, прижав усохшую руку к животу, и презрительно улыбается в усы. Он-то знает - одновременно, за его спиной, поднимаются во весь рост свидетели Двадцатого века - шестипудовый крепыш Маршал Советского Союза Жуков, за ним - красавец, разбиватель женских сердец (нымного посыдэвший там гдэ надо) Маршал Рокоссовский, рядом - деревенский умница, язвенник Иван Конев... Они поднимаются и направляют на судей и на судимых гитлеровцев новенькие, вороненые автоматы Калашникова.

Уже и ребята пришли, тормошат Артура:

-Артурчик, бросай свой конспект, садись к столу, пока картошка не остыла!. Димка классную балтийскую селедку отхватил, Артур, долго тебя ждать?

Славные друзья-одногруппники появились у Артура: ни за что в одиночку не сядут ужинать. И в институте, и в общежитии жили прямо-таки по мушкетерскому правилу: один за всех, все - за одного

Сунув в тумбочку запрещенное письмо и синюю тетрадку, куда решил Немелков кое-что выписать, уселся за компанейский стол, накрытый "Уральским рабочим", и - ну уплетать "второе мясо", тобишь уральскую картошку, сдобренную подсолнечным маслом. Да еще с жирной селедочкой... Ум отъешь!

- Не позвать ли нам, братцы, девчонок со стройфака? - предлагает Димус, - Живем как в мужском монастыре, на физтехе девушек раз-два и обчелся, а там, я вам скажу, архитекторши, градостроители... Не ножки, а балясинки точеные!

- А с другого факультета можно? - бурчит Артур

- Не запрещается! Видели, какие па выделывал на новогоднем вечере. Она откуда, радистка? Тоже серьезный факультет. Как там только девчонки выдерживают.

- Ты чего, Артур, конспектируешь? По диамату готовишься? Замордовал бедолагу Мкртчана вопросами.

- Как же без вопросов? Смотрите, какая жизнь начинается! Или по-старому, как винтики, или поверить себе, в себя. Никак не пойму - социализм у нас, или что-то другое? Есть конституция, расшифровываю - ОСНОВНОЙ ЗАКОН - так давайте жить по закону. Но где свобода слова? Где активность комсомола? Все по указке сверху...

- Эх ты, Гегель втузгородошный, смотри не попадись на крючок к рыбакам из серого дома... Доедай картошку, суши сухари.

И занес Артур Немелков в синюю тетрадку одну цитатку из Раскольникова: "Рабочий класс с самоотверженным героизмом нес тягость напряженного труда, недоедания, холода, скудной заработной платы, жилищной тесноты и отсутствия необходимых товаров (Все, как и в наши дни, хотя писалось письмо в 39-м году! Пометка Немелкова). Он верил, что вы ведете к социализму, но Вы обманули его доверие. Он надеялся, что с полной победой социализма в нашей стране, когда осуществится мечта светлых умов человечества о великом братстве людей, ВСЕМ БУДЕТ ЖИТЬ РАДОСТНО И ЛЕГКО (подчеркнуто Немелковым. В.Б.). Вы отняли даже эту надежду: Вы объявили социализм построенным до конца. И рабочие с недоумением, шепотом спрашивали друг друга: если это социализм, то за что боролись, товарищи?"

И еще над одним фрагментом долго думал Артур, где автор письма говорил о том, как была растоптана демократическая, правильная по идее конституция. А стала клочком бумаги. "Вы превратили выборы в жалкий фарс голосования за одну единственную кандидатуру... Хозяином земли советской является не Верховный Совет, а Вы... Вы сделали все, чтобы дискредитировать советскую демократию...Вместо того, чтобы пойти по линии намеченного конституцией поворота, вы подавляете растущее недовольство насилием и террором..."

Конституция, или как ее называли Сталинская конституция, была восторженно принята в 1936 году. Раскольников решился сказать правду в 1939-м. Шел Пятьдесят шестой. Что же изменилось с точки зрения следования справедливым статьям конституции?

ВЫБОРЫ (из авторских наблюдений). Каждые выборы, в Верховный совет, или в местные органы, были как праздник. В клубе трамвайщиков - агитпункт и избирательный участок для жителей улиц, не столь давно называвшихся загородными. Праздник оттого, что можно пообщаться, посмотреть концерт самодеятельности, а также послушать настоящих оперных артистов, купить в буфете сдобную булочку, запить крюшоном или лимонадом, закусить бутербродом с колбасой ветчинно-рубленой, а то и с крабами.

Магазины были завалены крабами не от роскошной жизни, просто - вылавливали их немало, упаковывали в банки с названием "Снатка" или "Чатка" - читай как кому угодно. Загородные крабов не покупали, - какая пища крабы, крабами не наешься! Дешевле купить копченых ребер или бычьих хвостов, суповой набор из костей, можно - ливерной колбасы "собачья радость", неплохо сбегать с бидоном за бочковым пивком да по случаю праздника налепить пельмешек с картошкой, капустой, грибами или редькой (кто победней), а у кого по способности да по труду денежек побольше - мясными побалуются. Война позади, Победу отпраздновали, впереди - как обещает негасимый светоч коммунизма товарищ Сталин - светлое будущее, светлее некуда.

Всюду - портреты Сталина. Не было ни одного учреждения - завода, фабрики, артели, клуба, школы (в каждом классе - над классной доской!) вуза, техникума, больницы, библиотеки, детского садика, где бы не висел на парадном месте портрет генералиссимуса. НИ ОДНОГО! И на избирательном участке - конечно же...При этом многие уверены, что голосовать будут не только за товарища Шверника, за писателя Бажова, за генерала Лелюшенко или генерала Начинкина ( косноязычный агитатор, доверенное лицо генерала. то и дело знакомил избирателей с "товалисем Насинкиным")- кому кто достанется по своему округу, но непременно единодушно отдадут голоса и за И.В.Сталина. Дело в том, что было принято выдвигать вождя повсеместно - на заводах, в колхозах, в вузах. Одновременно принималось обращение "Письмо товарищу Сталину Иосифу Виссарионовичу". Сталин, в конце концов, давал согласие баллотироваться по одному из округов Москвы. Но портреты продолжали украшать фасады, залы, сцены всех избирательных участков.

Народу в зале - яблоку негде упасть. Можно подумать, не насильно ли их, избирателей, сгоняли на участки? Нет, палками никто не гнал. Лишь агитаторы упорно уговаривали явиться, проголосовать. Обходили каждый дом, каждую квартиру, знакомились, дважды переписывали списки. Если избиратели не проявят желания в День выборов - черное пятно ляжет и на биографию агитатора.

Кинооператор Герман Николаев и его ассистент Вадик жили в общежитии Уралмаша. В день выборов они наотрез отказались идти голосовать, так как власти не выполнили наказ всей улицы - дать, наконец, в общежитие и в ближайшие дома чистую горячую воду, а не ту, что пахнет дустом и имеет цвет конской мочи. Не пойдем голосовать и - баста.

... Прошло четыре года. Николаев жил по другому адресу, служил в другом заведении. И задумал он посмотреть мир, съездить по турпутевке для начала в Болгарию или в Венгрию.

Прежде, чем ехать в капиталистические страны или даже в "сомнительную" Югославию, необходимо было положительно зарекомендовать себя в путешествии по странам социалистического лагеря. Отказали! Отказали раз, отказали другой. В чем дело? Настойчивый горе-турист дошел до высоких инстанций, до компетентных органов, даже увещевал многих письменно и устно, дескать, не подумайте, товарищи, я не имею никаких родственных связей с Николаевым, убийцей Сергея Мироновича.

Наконец, нашелся "добрый" компетент, сжалился над ходоком: "А помните ли вы, гражданин хороший, такой-то год, когда вы отказались идти голосовать за блок коммунистов и беспартийных?" Герман аж рот разинул: вон оно что!.. Он уже и думать о том перестал, быльем прошедшее поросло, но там где надо - нет, не забыли. Причем, случилось это не в сталинские, страшные времена, и не в хрущевские, а в период, так называемого, застоя.

Так что боязнь быть взятым на крючок существовала. Но шли на выборы, повторюсь, из желания праздничного общения. Пенсионеры - из чувства дисциплины высиживали на скамеечках в зале весь день, от и до. Мужики с инструментального завода сговаривались на троих, а то шагали в американку, чтобы взять "сто пЕтьдесят с прицепом". Были придурошные, тащились на участок чуть свет, за час до открытия, к 5-ти утра. Зачем, кто их гонит? Хотелось сфотографироваться и попасть в утреннюю газету "Уральский рабочий". На первую полосу!

Но вот момент непосредственного голосования. Все вроде бы по конституции - выборы равные, тайные. Нарядные, вежливые девушки приглашают зайти в кабину для ознакомления с бюллетенем. Иду и я, малолетка, с матушкой. Заходим в кабину, садимся за столик.

Мама озирается, не заглядывает ли кто за плюшевую занавесь, не подглядывает ли сверху. Нет, мы одни. Я беру листы с указанными кандидатами... Так, одного выбираем в Верховный Совет, другого - в районный, местный, третьего - в городской. Рассматриваю бумагу. В верхнем правом углу: "Вычеркните из списка тех кандидатов, за которых вы не желаете голосовать и оствьте одного, за которого отдаете свой голос". Что-то в этом роде. "Мам,- шепчу, - Кого вычеркивать, если значится только один человек?" "Думай сам, - советует мать. Только, смотри, ничего не пиши, - поймают!"

Сейчас, с вершины ХХ1 века, думаю: как же так - неужели люди беспрекословно верили в лицемерную и фальшивую систему? Что, все были дураками? Даже я, учащийся четвертого класса мужской средней школы Љ17, двенадцатилетний отрок, задумывался - это что за выборы...из одного человека? Как можно выбирать из ОДНОГО?

Я брал в руку карандаш с черным мягким грифелем и ставил возле записи о порядке голосования огромный вопросительный знак. Это был мой маленький, ничтожный, обдуманный. микропротест.

Не испытывал ли тоже и мой герой, приходя с отцом на челябинский избирательный участок, коли протестное положение о выборах станет одним из основных в его выступлении на Комсомольской конференции? Подтверждение своим мыслям он нашел и в письме Федора Раскольникова.

А ведь где-то в Москве и Ленинграде, Магадане и Новосибирске, Молотове и Ворошиловграде также "выбирали" из одного человека, будь то Сталин или Хрущев, Брежнев или Андропов? Любопытно, как же чувствовали себя сами избираемые? Бесстыдству наглых поем мы песню...

И шли дружными рядами. И верили, и клялись: "Мы так в вас верили, родной товарищ Сталин..."

Кстати, подумалось, небезопасны были эти строки для автора, Михаила Исаковского. "Как, может быть, не верили себе". Во-первых, цензура или завистники и доносчики могли придраться к этому, не совсем уверенному "может быть". Спрашивается, верили или не верили себе, и кому больше? Во-вторых, и такой домысел пострашнее: если в конце поставить или помыслить не точку, не восклицательный знак, а, допустим, многоточие, появляется глубокий, укоряющий (разоблачающий?) смысл: мы так вам верили, а что же вышло на деле?

Отголосовали!... Как и во всех странах мира, начинается ответственный, тщательный подсчет голосов.

Утро красит нежным цветом стены древнего Кремля, - бодро поют по радио Бунчиков с Нечаевым, а следом диктор сообщает об итогах голосования. Явка на избирательные участки - 94%, 96%, 99% и даже 99,8%, что свидетельствует о дружном волеизъявлении советских граждан, о "единстве блока коммунистов и беспартийных". Так было, на моей памяти, с 1946-го (первые послевоенные выборы) до... до...

...Является под утро с избирательного участка мой тесть. На дворе -1970 год. Владимир Павлович, майор в отставке, начальник отдела кадров завода, человек честный, порядочный. Он - в составе счетной комиссии на очередных выборах. Приходит домой, усталый, но довольный.

- Ну, как, Владимир Павлович, - спрашиваю, - с явкой все о, кей?

- Нормально! - отвечает, - Отчитались, сдали бюллетени в районную комиссию.

- Каков процент по вашему участку?

- Как всегда, девяносто восемь и семь десятых.

- Владимир Павлович, вы мне не пудрите мозги, я же не ревизор. Скажите честно, сколько?...

- Вечно ты пристаешь со своими расспросами! Лезешь в душу... Сколько надо, столько сделали! Ты что, думаешь, если мы сообщим - явилось семьдесят восемь процентов, нас по головке погладят? Так и идет информация со всех участков - в район, районная комиссия отчитывается перед областной, та - перед центральной. Там тоже откорректируют... Ты что, как будто только родился!

Ладно. 2006! "При выборах в Государственную Думу и в республиканские органы власти Ингушетии явка избирателей составила..." Думаете - сколько? В условиях нестабильности, безработицы, постоянной террористической активности...

Ну, сколько-сколько... 99 целых и 99 сотых процента!

Так и живем.

2009-й! Три крупных партийных фракции покидают заседание Государственной думы России в знак протеста подтасовкой при подсчете голосов. Две тысячи девятый! Ау, шестидесятники, за что боролись?

Жили в народе рассказы о протестном голосовании.

Некоторые ставили на бюллетене большой крест.

Другие - писали какие-нибудь гадости и матерки.

Третьи - проклятия.

Посылали кандидата в депутаты, а заодно и Советскую власть на три буквы и на пять букв. Отважные, но простые, бесхитростные,: давали работу органам (НКВД, позднее - КГБ). Подозреваемых находили, стряпали на них фальшивое дело (не упоминая "хулиганства" в кабине для голосования), а следак-гебешник получал очередную награду.

Были протестанты похитрее и остроумнее. Эти ничего не писали, они даже к карандашу не притрагивались. Просто приспускали штаны, плевали на бюллетень и подтирали им задницу. Затем аккуратненько вчетверо складывали мелованную бумажку, выходили из кабины и с плакатной улыбкой опускали ее в урну. Еще и ладонью прихлопнут, на манер партийных руководителей. Главное, что таких было трудно выявить, да и ловить их было запрещено: не станешь же докладывать, что на вверенном тебе избирательном участке обнаружено столько-то бюллетеней, измазанных говном. Главное, непонятно было, считать их "ЗА", или недействительными. Счетная комиссия пребывала в растерянности. Никаких инструкций на этот счет не существовало. Советовались - списать по протоколу такой бюллетень со следами человеческой охры, или поместить в общую пачку, проголосовавших "ЗА" и отправить в районную комиссию.

Большинство избирателей вообще не заходили в кабины - от греха подальше. Ибо существовало мнение, что всех заходящих в кабинку запоминают или тайно фотографируют.

Но вот уникальный, трагический случай. Рабочий Мухамедшин, потерявший всех своих родных, крымских татар, выселенных по указке с родных мест в холодную Сибирь, этот татарин, выросший в бабушкином доме на Урале и даже не осмеливавшийся разыскивать мать и отца, - он зашел в кабину, помуслил карандаш и написал корявыми буквами: "Сталину. Когды ты загнешша сабака". Он аккуратно сложил бюллетень, волнуясь, вложил его в паспорт, спокойно, вразвалочку, подошел к урне и опустил в щель бюллетень...вместе с паспортом.

Нам до сих пор неизвестно, сбежал ли куда-то в неизвестность беспаспортный Мухамедшин, обнаружив свою оплошность, или не успел, был взят под белы рученьки, и оказался он от Урала " далеко-далеко, где кочуют туманы".

АМЕРИКАНЦЫ В УПИ. Славным человеком называют его многие, кто с ним работал, дружил, общался...Анатолий Александрович Мехренцев. Во время мятежного выступленя Артура Немелкова (к которому постепенно, затяжно приближается наше повествование) именно он, Толя Мехренцев был секретарем комитета комсомола УПИ. Ах, как интересно было бы прочесть дневники комсомольского вожака: что он думал, как оценивал ситуацию? В большую жизнь Мехренцев вступал из деревенской жизни, закончил авиационное училище, служил на Тихоокеанском флоте. Хлебнул океанской и жизненной соли. Из армии люди возвращаются жесткими, а порой, наоборот, внимательными к нуждам товарищей.

Добрые черты души сохранял комсомолец, был активен и ответственен. Оттого и избрали его главным в комитете комсомола, а позднее А.А.Мехренцев возглавит завод, еще позднее - станет Председателем Облисполкома.

(Загадочна его смерть в 60-летнем возрасте, но не будем об этом распространяться).

Мехренцев курировал БОКС от парткома. Его приглашали в нашу редакцию, на антресоли, и он обычно немногословно с улыбкой просматривал номер, лежащий на длинном столе. Замечаний не делал, или почти не делал. Но вот вскоре после "Дела Немелкова" в УПИ прибыла делегация редакторов молодежных газет из Соединенных штатов. В наш закрытый город? Сенсация!

Поглазеть на живых "американов" повалила толпа студентов.

ГЕРМАН ДРОБИЗ, выпускник теплофака, почетный член БОКСа, писатель, лауреат литературных премий. "Американские редакторы многим показались несколько странными. Они походили на спортивную команду: все как один высокие, стройные, поджарые. Впрочем, главная странность была не в этом. Все они прекрасно понимали по-русски! И очень сносно отвечали по-русски, хотя и с сильным акцентом... Впоследствии вывод был непреложным: никакие они не редакторы, а совершенно подготовленные разведчики, присланные, чтобы узнать, в какой атмосфере живет советское студенчество, что его интересует и волнует. (Приезд американцев, повторимся, был вскоре после физтеховсккого революционного выступления, о чем стало хорошо известно за рубежом уже через несколько часов после речи Немелкова. В.Б.)

Но вернемся к номеру БОКСа, который мы собирались вывешивать в этот день. Сначала внимание Мехренцева привлекла карикатура. Некий студент потерял комсомольский билет. Вот как объяснял собранию свою утрату бедолага. Сестра вздумала вытряхнуть пыль из его брюк и начала их энергично трясти над унитазом. А комсомольский билет был в заднем кармане. Он выскользнул и угодил прямиком в сливное устройство, где, видимо, трагически утонул.

(Беда! Особенно страшно было потерять партбилет. На этот счет существовала рекомендация для военных и чекистов. Перед выходом на службу стоит "перекреститься": звездочка на фуражке - на месте, удостоверение личности - в правом кармане, партийный билет - в левом, ширинка - застегнута.В.Б.)

Мехренцев изучил карикатуру, подпись под ней, посмеялся и добродушно предложил:

- Давайте, ребята, немножко изменим. Пусть он потеряет не комсомольский билет, а студенческий.

До этого, повторяю, никаких замечаний он не делал. И мы, с легкой душой, исправили аннотацию

Затем Анатолий наткнулся на карикатуру, отображавшую какое-то происшествие на военной кафедре. Он вдруг посуровел:

- Это - убрать, никаких упоминаний военной кафедры быть не должно.

Тут мы взмолились - карикатура нам очень нравилась.

-Толя! Ну. даже, если американцы ее не увидят, - неужели они не знают, что почти во всех вузах страны есть военные кафедры?!

-Убрать! - категорически повторил он. И мы впервые поняли, что перед нами не симпатичный "Толя", а куратор от парткома УПИ Анатолий Мехренцев".

Да, этот был умный и тактичный руководитель. Далее читатель с ним еще встретится.

Слово МОЛОДОСТЬ ни с чем не рифмуется. Молодость она и есть молодость. И хоть в студенческом общежитии жили не богато, не тужили, ждали редких посылок из сытной Кубани, а стипендии хватало, чтобы купить абонемент в студенческую столовую, где кормили вполне прилично.

По субботам - святое дело - банный день. И банька упийская рядом - за главным корпусом. Потерев друг другу спины, бежали домой, баловались пивцом и другими дарами Бахуса ( до горняков нам было в этом отношении далеко, но и сами небезгрешны). Ну, как тут не пойти на танцульки в фойе главного корпуса, где во время томного танго или энергичной рио-риты не закадрить девчонку с соседнего факультета...

Так в жизнь Артура вошла Раечка с радиофака, голубоглазая, с лукавой улыбкой, с хохляцкой фамилией, видать, казацких смешанных кровей. Не думал- не гадал третьекурсник, охватывая упругую, горячую, деликатно отстраняющуюся спинку Раи, что в его руках, возможно, судьба.

ЕСЛИ НЕ Я, ТО КТО? Просыпаясь раньше других лежебок, сделав ускоренную зарядку, Артур, попивая чай, пытался понять: почему он, именно он, а не кто-то другой задумывается над нелепостями жизни, над несовершенством управления родным, социалистическим государством? Ведь что такое государство? Да, это система управления, регулирования и даже необходимого принуждения и наказания. Но социалистическое государство обязано выполнять эти функции во имя народа, а не вопреки ему...Организация выборов, назначение на высокие должности исключительно партийных товарищей, а способнейший, будь он хоть семь пядей во лбу, не займет этого руководящего кресла никогда, ни-ког-да.

Правда, как говорится, для отмазки, партия, в виде исключения допускала на высокую должность беспартийного товарища. Так президентом Уральского отделения Академии наук СССР с высочайшего партийного соглосования был избран замечательный ученый-физик Сергей Васильевич Вонсовский, никогда в ВКП (б) не состоявший. Более того, академик вступил в законный брак с женой (вдовой) своего друга, погибшего в ГУЛАГе, усыновил детей "врага народа".

А конституционные права, заявленные во многих статьях - разве они выполняются? Кажется, есть советы депутатов трудящихся... Слово-то какое хорошее - СОВЕТЫ...Советы, совесть...Совет может содержать мудрое наставление, направить на путь истины, отвести от худого дела, наложить вето, может дать доброе пожелание - совет да любовь. Но кто с ними, с советскими учреждениями, когда-то придуманными, нет, не большевиками, а самим мудрым народом, кто с ними считается? Все приказы, указы, законы, постановления, распоряжения - исключительно из стен обкомов, горкомов, ЦК!..

Артур пытался остановить разбег своего разгоряченного сознания, даже посмеивался над "внутренним голосом", спорил с ним. Тебе чего, больше всех надо? Куда ты прешь? В какие сферы вознесся? До Центрального комитета дошел! Может, тебя не устраивает сам социализм, и ты задумал заменить его капиталистическими порядками? Нет, это - нет, только не это. Социализм, но только другой, совершенный, правильный, ЧЕЛОВЕЧНЫЙ.

Может, возмечтал студент вырваться в лидеры и занять высокие посты в городе, в области Уральской, а то и в стране? БОНАПАРТ!?

Не было этого в его мыслях.

Учеба Артуру давалась без особых усилий, шел без троек, в основном, на отлично - и по общественным дисциплинам, и по точным, вот и спецпредметы пошли. Телом, ростом и литыми мышцами природа тоже не обидела, наверное, пошел Немелков в деда, который, говорят, подковы гнул...

Двигало его мыслями и тревожным сознанием, чувство необходимой СПРАВЕДЛИВОСТИ. Не для себя - для окружающих. Ну, и для себя, в том числе.

Наверное, это чувство было присуще многим русским людям - и крепостному крестьянину, мечтавшему вырваться всей общиной из барской зависимости, и высоким военным чинам - вспомним заговор тех, кого после выступления на Сенатской площади. назвали декабристами, и интеллигенции, начиная от Александра Радищева...Вспомнилась Артуру и надпись на пушкинском рисунке, где был чернильный набросок повешенных мечтателей-мятежников и рукой поэта начертано: " И я бы смог".Интересно, какой знак поставил Александр Сергеевич в конце этой фразы: точку или вопросительный знак? А может, и восклицательный?

И себе Артур задавал этот же вопос: а ты, ты, Немелков, смог бы? Но что задавать никчемные вопросы. Если бы даже смог, то с кем? Где твои единомышленники? Существует ли хоть какое-то, пусть нелегальное, сообщество людей, которые также болезненно воспринимают справедливость и на деле, а не на бумаге стремятся осуществить великие принципы сввободы, равенства, братства?

Ну, что же, если такого сообщесттва нет, пока нет, то стоит его создать. Да.

ИЗ АВТОБИОГРАФИЧЕСКИХ ЗАПИСОК А. НЕМЕЛКОВА. 1956-й Этот год стал переломным в моей жизни. ХХ съезд партии, доклад Н.С. Хрущева о культе личности Сталина...Недели две спустя, областные парторганизации получили закрытое письмо ЦК КПСС с содержанием доклада. Где-то в начале марта текст письма был доведен до сведения всех членов партии и комсомольского актива.

(К этому времени А.А.Немелков был избран в бюро комсомола физико-технического факультете и получил пост зам. секретаря по политико-воспитательной работе. Знали бы партийные чиновники, кому доверяют столь ответственный пост! В.Б.).

И съезд, и письмо произвели сильное впечатление.

К тому времени все централные газеты и радио стали допускать критические замечания по поводу тех или иных недостатков нашей действительности. Чувствовалось, что время кухонных откровений и животного страха перед власть имущими заканчивается.

Прекрасная дружная весна и теплое солнце еще больше поднимали настроение, вселяли надежду на наступление лучших времен.

Мы, студенческая молодежь, как основной барометр общественных изменений, остро чувствовали необходимость идти путем обновления. изменять закостенелые порядки во всех сферах - в выборной системе, в возможности открыто высказываться на любых уровнях, в улучшении жизни бесправных и обнищавших крестьян".

СУШИ СУХАРИ. Непросто, нелегко, жилось в городских кварталах. Однако то, что творилось в деревне, не укладывалось ни в какие рамки.

Нюра К. высылала посылки, фанерные ящички, на которых химическим карандашем выводила адрес родной вятской деревни. Заботливо укладывала мешочек с перловкой, кулек с конфетками-подушечками, ржаные сухари.

Вызывают Нюру К. в известную контору, куда добровольно люди не ходят.

- Гражданка К., вы не первую посылку направляете в Кировскую область?

- Третью, уважаемый. Третью посылочку сварганила.

- Скажите, почему вы в третий раз комплектуете посылки сухарями?

- Помочь родне охота, уважаемый, неважно живут родители.

- Вы хотите сказать, что в наших советских колхозах - голод?

- Я этого не утверждала, такой разговор был в очереди, на почте.

- Но вы направляете сухари, значит - считаете, что колхозники голодают?

- Сестра умерла. Племянник хворает. Тятя еле ноги передвигает. Решила маленько помочь.

- Ты себе-то сухари насушила? - произнес с усмешкой молодой следователь, заполняя протокол допроса.

- Рядом, насупив брови, сидел некто Ш., постарше, с кубарями в петлицах.

Анну К. даже не выпустили из страшной конторы.

Окончилась Победой война. Вместе со всеми ликовали крестьяне: ужо теперяча заживем лучше и веселей!

БЕСПАСПОРТНЫЙ АБИТУРИЕНТ. Да, мы, городские студенты, хоть и краешком глаза, ухватывали, как живет глубинка, уральская деревня. Кое-что доходило во время уборочных, когда студенческие и рабочие отряды ежегодно гоняли на спасение урожая в Косулино, в Гарашки, в Логиново и в более дальние колхозы Красноуфимског района. Но особенно - по рассказам тех ребят, которые вырывались из совестско-колхозного рабства и поступали в институт.

Коля Хмара окончил школу в деревне Вакарино, на границе Тюменской и Курганской областей. Учился на хорошо и отлично. С детства помогал взрослым и на коровьей ферме, и в поле, и на конном дворе. Легко запрягал и управлял лошадью, освоил трактор "Беларусь". Окончил школу, решил учиться дальше. Возмечтал поступить в лучший вуз, в Уральский политехнический. Решил - на строительный факультет, потому как владел топором, мог и кирпичеую кладку вести.

Пришел Николай в сельсовет, просит выдать паспорт: без документа, известное дело, - ни в институт не примут, ни в общежитии не пропишут. Девушка-секретарь, влюбленная в загорелого, рослого, блондинистого парубка, как только узнала, что Коленька собирается уезжать, выскочила из правления, поплакала на крыльце. Что делать? Постучал Коля в дверь председателя, вошел. Так и так, хочу учиться на инженера, выдайте мне паспорт. Иван Павлович, председатель, молча посмотрел в окно на надвигавшиеся тучи, похожие на плохо выжатые половые тряпки, посмотрел, вздохнул...

- Дорогой Коля, паспорта я тебе, конечно, не выдам, и никуда мы тебя, ептычь, не отпустим. Я туто тебе и должность хорошую присмотрел. Степка совсем спился, принимай, значицца, евоное хозяйство на конном дворе. Ну, как? Ты парень толковый, рос у нас на глазах, похвальную грамоту, ептычь, за отличные успехи в школе получил, теперь - за дело!.. Ну-ну-ну, не надо бычком глядеть на меня. Ты - комсомолец и должен, значицца, понимать положение и в стране, и в нашем хозяйстве. Не для того мы тебя, ептычь, растили, считай, отца заменяли. Эх, война-война, сколь добрых мужиков унесла...Вобщем так, ты свое заявление забери, месяц отдохни. Хошь, в город съезди, я тебе справку выдам, чтоб тебя мильтоны не загребли, кинотеатр посети, в зоосад сходи, в цирк. Отдохнешь, посмеешься, едрена вошь, и - за работу! Как нам, значицца, товарищ Ленин завещал, председатель оглянулся на плакат, висевший за его спиной, - Цели ясны, задачи поставлены... За работу, товарищи!

Трижды приходил Николай в сельсовет. Просил, уговаривал, требовал. Бесполезно! Председатель даже кулаком пристукивал:

-Я с кем здесь останусь, если, значицца, кажной в город подасся? Ты, кажись, был комсоргом класса? Так вот, обещаю тебе, вместе с секретарем нашей партячейки мы поставим вопрос о твоем, значицца, поведении на общем комсомольском собрании. Ты сперва, ептычь, отработай годков пять-шесть, к тому времени, может, и поднимется село, тоды и поезжай. Хоть - на все четыре стороны! Ты думашь, я тебя не понимаю? Но и ты пойми меня!

...Бабушка и мать провожали Коленьку до большой своротки. Долго махали вслед пареньку. Шел Николай Хмара по широкой дороге в сторону тракта, где ходит городской автобус. Нес за спиной рюкзачек с чистой одеждой, а в руках - деревянный баул, который сработал еще до войны колин батя. В бауле - съестное в дорогу и на первую пору, яички вкрутую (бабушка даже покрасила, как на Пасху, луковой шелухой), сухари ржаные, сала шмоток, да полдюжины картофелин.

Благословила бабушка внука:

-Поезжай, голубчик, с Богом. Можа, добьешься правды, стретишь добрых людей и помогут тобе. В добрый путь, в большую дорогу, охраняй тебя Николай Чудотворец.

...В приемной комиссии института категорически отказали принимать заявление от беспаспортного. Добрая заместительница декана Елена Владимировна, чем-то похожая на колину маму, только руками развела: ничем помочь не могу, не первый ты у нас такой. Потом подумала-подумала и: запишись на прием к ректору, если Николай Семенович разрешит, мы пойдем навстречу, допустим тебя до вступительных экзаменов.

Долго пришлось ждать в приемной у ректора. Секретарь вначале и пускать не хотела: ходят тут всякие, занят ректор. Однако Хмара, как сел на стул в ожидании, часа полтора не вставал. Поприжало Николая, - захотелось по-маленькому. И, когда выходила серетарь из приемной, грешным делом, поглядывал на кадушку с фикусом. Наконец, разрешили войти.

Солидный ректорский кабинет. Чудесно вырезная мебель, с головами львов на подлокотниках кресел. Вид у ректора не то брезгливый, не то очень усталый. Большая голова мудрого ученого с неряшливыми завитками последних волос, пустые мешочки обвислых щек, бледная кожа, будто сроду не видавшая солнечного света.

Выслушал ректор иногороднего абитурьента, спросил как тот учился в школе и даже предложил разложить на составляющие выражение "А в квадрате плюс В в квадрате". И когда Коля ответил, что таковое выражение разложению не подвергатся, ухмыльнулся ректор краешком дугообразных губ и наложил на заявлении Хмары резолюцию: "Допустить к приемным экзаменам. Поселить в общежитии. Ректор Н. Сиунов".

Н.П.Хмара был зачислен на градостроительную специальность УПИ. Только через два месяца военно-учетный стол вуза и отделение милиции сумели запросить из деревни Вакарино документ первокусника.

Интересно отметить: успешно окончив институт, получив диплом, Николай Павлович Хмара поехал по распределению и по своему желанию в родные края, а вскоре стал крупным начальником, главным инженером по застройке малых городов и поселков юга Тюменской области.

То-то радовалась бабушка, уж больно похож был Коленька на ее сыночка Павлушу, павшего на проклятой войне.

"...в улучшении жизни бесправных и обнищавших крестьян. Комсомол все меньше походил на политическую самостоятельную оргнанизацию, огромная энергия молодого поколения оставалась невостребованной, зажатой..."

БЫЛИ ДРУЗЬЯМИ. Долгожданные и быстрокрылые каникулы! Домашняя пища в Челябе, танцплощадка в Центральном парке, встреча с одноклассниками, а главное- соревнование в накачанных бицепсах с закадычным другом Волькой Бородиным, который тоже прибыл на каникулы из Москвы.

Шумно дыша после схватки вольной борьбы на песчаном пляже, посмеиваясь и подтрунивая друг над другом, они усаживаются поудобнее на видавшей виды подстилке, на байковом одеяльце, раскупоривают бутылку доброго армянского портвешка по рубль сорок две и - начинается беседа откровенная, без оглядки, разговор по душам, какой только и может происходить между ДРУЗЬЯМИ.

-Знаешь, Волька, я пришел к выводу: нельзя сидеть, сложа руки. Заметь, прошел съезд партии, и что дальше? Ну, разоблачили культ...

- Стоп! Со Сталиным, тоже не все просто. Мой старший брат, как-никак капитан внутренних войск, он говорит, поспешили с разоблачением вождя. Народ не готов.

- Готов-не готов, когда-то надо сказать правду, избавиться от рутины, от несправедливости, восстановить в правах тех, кто незаконно пострадал.

- Это можно было сделать и без всяких разоблачений культа личности. Теперь такая может начаться заваруха! А то, что в нашей жизни столько подлости. лицемерия, чванства... Ты знаешь о ком я говорю, - Всеволод ткнул пальцем в небо, - В этом ты, дружище, прав...

- Разве люди о таком светлом будущем мечтали? Правды боятся, критического слова не приемлют. Комсомол - какое-то стадо бездумных овечек. Сталина разоблачили, но кто сидит там, в верхах? Старперы! Которые не видят будущего страны! Кормят нас одними обещаниями

- Погоди, погоди. Не горячись, ты не на съездовской трибуне, - смеется Волька, разливая вино в охотничьи стаканчики, - И мой тебе совет, не выноси своих мыслей дальше пляжа.

- Как же не выносить? Молчать в тряпочку?

- Мой брат обычно советует, не спеши. Осмотрись. Посоветуйся с умным человеком, а уж тогда или действуй, или смирись. Учись на чужих ошибках. Ты думаешь с прошлым покончено? И больше не будет никаких культов? И ты сможешь выйти на челябинскую площадь Ленина и высказать все, что хочешь? Запомни, Артурчик, слово не воробей, поймают,- вылетишь!

- Это что еще за новая пословица?

- Сама получилась. Хорошо. если только вылетишь из института, а то и полетишь на отдых во Вторые Сочи.

- Куда-куда?

- В Магадан! Помнишь, на карте СССР такой город, у тебя ведь был пятак по географии?.. Подставляй стаканчик. За что будем пить? Я предлагаю - за советскую культуру, за технический прогресс, за товарища Хрущева и ЦК КПСС!

- Это что - модный тост московского студенчества? Ох, и хохмачи!

- Почему хохмачи? Московский комсомол - верный помощник партии. Это у вас, я вижу, некая уральская ржавчинка появилась. Шучу-шучу, пьем до дна!

- Какой ты, Всеволод, однако, осторожный стал.

- Спасибо, трусливым не назвал. Не осторожный, а мудрый, Москва научила.

- Ты прочел "Не хлебом единым"?

- Читал. Ну и что?

- Там - правда! И за нее надо бороться!

- Вот писатель и поборолся. Дали ему просраться, обличили и партийные критики, и писатели, ходившие в товарищах, Нет, его не посадят. Но и печатать не будут. Надели намордник, - молчи!

- А мы...Я молчать не буду. Надо действовать.

- Уж не задумал ли ты изменить в корне наше общественное устройство? Да с тобой небезопасно водиться, друг мой...

- Волька, не ты ль не столь давно, на выпускном вечере с жаром декламировал "Безумству храбрых поем мы песню"?

- Когда это было... Ох, чувствую, Артурчик, задумал ты что-то неладное. Не горячись, подумай о последствиях.

- Если бояться последствий, можно всю жизнь прожить, помалкивая в тряпочку, а у нас, у меня, ЕСТЬ ТАКОЕ ПРАВО - БЫТЬ ГРАЖДАНИНОМ.

- О, какие громкие слова! Прямо-таки афоризмами заговорил, что тебе Николай Островский или Павка Корчагин. Можно я запишу?

- Ах, ты так? Получай за это!

И друзья вновь сцепились в кулачном бою, падая на песок, вскакивая и вновь падая, пытаясь положить соперника на лопатки, или помучить в двойном нельсоне. Порой крепко доставалось тому и другому. Такая у них была дружба.

Такая игра.

И был момент, когда Волька на мгновение оказался наверху. Он жал и жал Артура, пытаясь придавить на лопатки. И Артур увидел нависшие над ним, в упор глядящие, ледяные волчьи глаза

Возвращаясь домой, вспоминали школу, девчонок соседнего двора.

- Кого бы я хотел увидеть, так это - Ларочку Стацинскую!

- Лару? Лара сейчас в Киеве, в театральном. Снималась в кинокартине, правда, в массовке. Если б мы встретили Стацинскую, я бы не уступил ее тебе!

- Ты? Мне? Ах ты, собака! Получай!

И они вновь начали мутузить друг друга.

Вовремя опомнились, все же - центр города, улица Ленина, подумают челябинцы, - по-правде сцепились оболдуи.

Шли, обнявшись за плечи до родного квартала.

Волька изменился и внешне. Уже не школьная челка украшала его лоб, а зачесанные коком ржаные волосы, сзади спускавшиеся к вороту пиджака-букле с широкими плечами. Брюки-дудочкой, а ниже - великолепные полуботинки на толстой подошве.

Новая мода во всю входила и в студенческую среду УПИ. Правда, Артур несколько поотстал: непросто было со средствами. Приходилось по-прежнему ходить в стареньком, лоснящемся на локтях костюме, а чаще, как и многие, в вельветовой куртке и в рубашке с воротником-апаш, распахнутом на горле.

- Волька, какие у тебя шикарные ботинки!

- Еще бы! - приподнял московский студент брючину, - Венгерские, бывшая знаменитая фабрика Бати. На "Уралобуви" такие не изготовят... Да, чуть не забыл, я же привез тебе в подарок галстук. Нет, не с пальмой или обезьяной, до такой фигни не стоит опускаться, но - настоящий, яркий, будто усеянный тропическими бабочками. Челяба отстает от столицы. А в Свердловске, рассказывали, появился свой Бродвей?

СТИЛЯГИ. (Я предупреждал читателя - рассказ не только о Немелкове!)

...И как было не устремиться на танцульки в фойе УПИ!

Еще три года назад на танцевальных вечерах в пионерских лагерях, в школах, вузах, ДК танго и фокстрот были, чуть ли не под запретом. Юноши и девушки с вынужденной полуулыбкой выделывали жеманные па и томные фигуры тустепа, падеграса, падеспаня, польки, краковяка и падепатинера, как будто за окном было не ХХ-е столетие, а времена матушки Екатерины или Павла Петровича Первого.

Но - прорвало! Звуки джаза и новых танцевальных ритмов слышались из окон студенческих общежитий, с танцевальных площадок УПИ, универа, Дома офицеров, филармонии, ДК имени Большакова, разбойного клуба с татарским названием "Кильдым".

Помню мы, четверо стиляг, перед тем как взойти на "сковородку" сада Вайнера, где уже целый час кружатся в вихре вальса, линдачат в фокстроте и млеют в аргентинском танго "Утомленное солнце" сотни две танцующих пар,- мы "для сугреву" решаем "раздавить" поллитру. Здесь же, неподалеку, в кустах сирени.

Кто - мы? Недавние школьники. Мой друг, сотрудник Унипромеди, Юрка Шуваев (впоследствии - студент и выпускник МЭИ, думаю, ставший большим специалистом в области энергетики), Женя Филиппов, любивший прошвырнуться по Исетскому Бродвею, боксер-второразрядник (впоследствии совсем, бедолага, спился) и Эдик Яламов. смуглый юноша, черные волосы с идеальным тонким пробором и греческой носопырой (впоследствии - генеральный директор оптико-механического завода, трижды награжденный орденом Трудового красного знмени). И - ваш покорный слуга, впоследствии ставший профессором, заслуженным и т.д., и т.п. Нарочно заостряю внимание о будущем этих, конкретных, стиляг - оно оказалось самым разным, а сами модники - совсем не обязательно пропащие, лишние люди, нигилисты и тунеядцы, как пытались (до сих пор пытаются!) внушить некоторые дяди строгих правил.

Может, появится исследование под названием "Стиляжничество, как социо-культурное явление середины ХХ века". На днях мне позвонил кинорежиссер Аркаша Морозов: "С тобой пытается законтачить аспирантка из универа, она работает над диссером о молодёжных движениях 60-х годов, помоги ей".

Коснемся лишь некоторых сторон того непростого, бунтарского явления.

Дело было, конечно, не только в вызывающей моде!

Новое поколение не хотело и дальше жить за железным занавесом. Естественно было стремление попробовать другую жизнь. Откровеннее высказываться. Читать не только Джека Лондона и Теодора Драйзера, но и Фолкнера, Хемингуэя, Стейнбека, Фроста, Джойса, Кафку, Ремарка, Превера, Иржи Шотолу, Константа-Ильдефонс Галчинского, о которых многие знали лишь понаслышке. И наших, почти запрещеных, неиздававшихся - Цветаеву, Пастернака, Ахматову. О Булгакове, Платонове, Набокове мы в то время и слухом не слыхали!

А то, что касается одежды и моды... Да сколько можно ходить в сапогах и шароварах, в телогрейках и цыгейковых треухах. Многим было не по карману одеваться по стильному. А все же хотелось не отставать! Казалось бы, прическу-то можно иметь по желанию? Не тут-то было! Раздалась критика, подписывались приказы, началась оголтелая борьба со стилягами. Стричься велено исключительно под бокс или полубокс. Можно ходить и с совсем дурацкой челкой, с голым затылком и лошадиной щеткой, спускающейся к бровям. Никаких коков и длинных волос! Тут умело использовались военные кафедры: явился студент с модной прической - пшол вон с занятий. А там - незачет, отстранение о военных лагерей и прочее - с вояками не поспоришь!

Идеологические органы, как будто нарочно формировали себе врагов, и не только себе. Все должно быть по стандарту, по среднему уровню. Не высовываться! Сегодня художник напишет на холсте синие стога и красную траву (так случилось с писателем Николаем Никоновым, оказавшемся дальтоником), а там, глядишь, кто-нибудь задумается, что наше общество идет не совсем туда!

Джазовые коллективы не разрешалось называть джазовыми: "джаз - музыка для толстых". Это - "их нравы". А у нас, в СССР, - не джаз, а эстрадный оркестр. Эстрадный оркестр под управлением Леонида Утесова, эстрадный оркестр под управлением Александра Цфасмана, кстати, исполнявший популярную, бравурную пьесу "Звуки джаза".

Первой легальной ласточкой стал джаз Олега Лундстрема.

.

"КАНАДКА"? ЗАПРЕТИТЬ! Кок надо лбом и длинные, загибающиеся на конце волосы продержались недолго. Вскоре появилась мода на аккуратную, культурную, элегантную прическу: умеренно укороченные волосы спереди (по желанию - зачесанные набок или назад, челочка или "ежик", Артур предпочитал зачесывать назад, по-маяковски), а сзади, на затылке - ровная стрижка под гребешок с подбритой шеей. И - никаких голых затылков, как у запорожцев, пишущих письмо турецкому султану..

Агитроповцам порадоваться бы: не зря боролись, образумилась молодежь! Куда там! Канадка, так называлась среди молодежи новая модная прическа, была повсеместно запрещена в парикмахерских. Исключительно - традиционные бокс, полубокс, челочка, наголо (под ноль). И еще - странная, чудная, 30-х годов, педерастическая, вьющаяся укладка способом горячей завивки (у мужчин!). И - никаких буржуазных канадок!

На соседней улице жил Валера. Тихий, скромный стиляга: пиджак с "фирмой", галстук с пальмой, мечтал приобрести саксофон. Он одним из первых появился с канадкой. Познакомился на Ленина с парикмахершей, и она за приличную мзду, после смены оформила его круглую головку новомодной стрижкой. Но каждый раз нужны деньги! И однажды Валера упросил меня подравнять ему подросшие волосы. Меня не пришлось долго уговаривать, природное эстетическое чутье не позволяло сомневаться в своих возможностях.

Я вынес из дому венский стул. Валера уселся на него верхом. И, орудуя гребешком-расческой, зингеровским ножницами и отцовской трофейной опасной бритвой, я принялся за дело. Вокруг столпились наши, разинские. По двору ходили курицы, за соседним забором мычала корова. Нам, обитателям загородных улиц, непременно хотелось не отставать от центровых.

Валера был напряжен, молчалив. Попросил принести круглое зеркало. Указал, как подправить косые височки. Поднялся, довольный и...протянул мне из карманных брюк червонец. Я решительно отказался, хотя разинские, гогоча, уговаривали: "Бери, цирюльник, каждому по труду!". А стул уже оседлал новый клиент: Вова, и мне заделай канадку!

Менялись у новых стиляг и покрой брюк. Уже не узкие, короткие дудочки, а прямые, слегка расклешенные внизу, и - чтоб ложились на ботинок, образуя легкую складку.

В благодарность за стрижку (неоднократную) Валера изладил мне именно такие брюки, в которых я и сдавал вступительные экзамены в УПИ. Но это несколько позднее, в 58-м.

А со стилягами со стороны партийных и административных органов развернулась настоящая война...

Конечно, стиль, стиляги и стиляжничество - не просто внешний вид. Не претендуя на будущее исследование, скажу лишь, что среди бунтарского поколения можно выделись несколько слоев, направлений, категорий.

ПРОЖИГАТЕЛИ ЖИЗНИ. Юноши и девушки из достаточно обеспеченных и богатых семей, часто дети профессоров, военных, чиновников высокого и среднего ранга. Для них была одна "идеология": брать от жизни самое лучшее. Завсегдатаи ресторанов "Большой Урал", "Восток", "Ривьера", организаторы квартирных оргий.

Между прочим, попадались среди этой категории даже бывшие фронтовики, но чаще не окопники или те, кто вдохнул гарь на "передке", а опять же наследники влиятельных родителей, пристроивших деток в относительно теплые места при штабах, в военных тыловых аэродромах, в фуражных частях и прочее. Некоторые, неожиданно возвращались с медалями и орденами. Им тоже хотелось шикарной жизни, ведь некоторым из них, кто получил повестку из военного комиссариата в 44-м, был всего-то тридцатчик.

ЗАПАДНИКИ - ОРТОДОКСЫ. Те, кто жадно смотрел за бугор. Кто жаждал шикарной жизни и неограниченной (так им казалось) свободы волеизъявления. Поклонники джаза, новых танцев буги-вуги, рок-н-ролла. Обязательные слушатели "вражеских голосов", прорывавшихся сквозь мощные глушилки.

Один из них, Димка Кудрин, политехник, говаривал: "Да я у них готов грязь есть!". У них - у американцев. В своей комнате он устроил плотные завесы на окнах: не хочу смотреть на мерзкую советскую действительность и этих послушных марионеток.

Между прочим, этот ортодокс- низкопоклонник, живущий ныне в Риге старик, напрочь не приемлет либеральных реформ и порядков дикого капитализма, в который скатилась Россия. Кроет почем зря и большевиков, и ельцинистов!

УМЕРЕННЫЕ. Все остальные, в чем-то разделявшие взгляды и стиль-моду ортодоксов, но более разумные, для кого была дорога отечественная культура, свои традиции, но кто одновременно видел, знал, чувствовал многие несправедливости, застой, запреты и гонения на ВСЕ НОВОЕ. Ждал перемен!

Умеренные могли не принимать и осуждать категорию прожигателей. Так Марк Шварц с большой убедительностью и искренним пафосом читал со сцены стихотворение Евг. Евтушенко "Блиндаж", в котором обличались подонки, устроившие пьяный шабаш в заброшенном со времен войны партизанском блиндаже

КОНФОРМИСТЫ. Они втайне разделяли нигилистические взгляды стиляг, но "встали в строй" по борьбе со стиляжничеством в любых его проявлениях - во взглядах, вкусах, культурных приверженностях (музыка, танцы, живопись, литература).

Во всесоюзном пересмешнике, журнале "Крокодил", - хлесткий стихотворный фельетон. Автор? Роберт Рождественский! Претендент на звание обновителя общественной жизни, внешне - типичный стиляга. Не только в одежде, прическе, но и в презрительной мимике-маске: холодное отчуждение во взгляде, презрительно оттопыренная губа. Фельетон сопровождался стандартными рисунками Бориса Ефимова, придворного карикатуриста всех вождей и режимов (награжден к столетию...звездой Героя труда, хорошо, что не орденом "За заслуги перед Отечеством"!)

Феликс Овчаренко был современным, модным, стильным парнем во времена студенчества в УрГУ. Быстрый карьерный рост, и Феликс, талантливый журналист - уже главный редактор газеты "На смену!". В составе советской делегации т. Овчаренко едет в Чехословакию. По возвращении печатает в газете путевые заметки, живые, познавательные, интересные. И среди них - эпизод о том, как решительно борются комсомольцы из братской демократической (! В.Б.) страны со стилягами. Очень просто - они ловят стилягу на Вацловом мосту в Праге и... разрезают ему ножницами модные брюки-дудочки.

Сигнал подан! На улицах уральских городов появляются автомобильные фуры. Дружинники хватают модно одетых юнцов и девиц, затаскивают в автобус, режут одежду, а грубой машинкой выстригают на голове полосу.

Задумывался ли в те времена товарищ Отто Гротеволь о том, как он формирует сознание тех, кто выйдет на баррикады в Праге 1968 года? А что видел из окон Обкома партии Андрей Павлович Кириленко, когда хватали бедных мальчиков на Исетском Бродвее? Только ли произвол комсомольских опричников? Кем же был этот идеолог партии, вознесшийся позднее до третьего лица в партийной пирамиде? Борцом с буржуазной идеологией, или яростным ниспровергателей традиций родной страны? Парадокс? А ведь именно по указанию товарища Кириленко был взорван Храм во имя иконы Казанской Божьей матери в Нижнеисетске. В 70-е годы!

Артур Немелков в дуэте с Женей Гапченко исполнили свой номер и заработали неплохой балл в общую копилку физтеховцев.

А сегодня - день металлургов, и на сцене царствуют молодые, но уже знаменитые Олег Поль и Виктор Пчелкин

Выходит ведущий и официальным голосом дает вводную для предстоящего номера, сосем как в БОКСе - аннотация (краткое изложение факта), а затем - художественная обработка (карикатура, изошутка, куплеты, фельетон).

Ведущий: - Как вам известно, Министерство образования издало приказ, в соответствии с которым, стипендию отныне будут получать только отличники учебы, а также успевающие студенты, если в их семье доход на одного человека ниже 100 рублей. Справедливо? Интересно, как теперь почувствуют себя стиляги-лентяи, для кого стипендия была лишь добавкой к их беззаботной жизни?

На сцену выбегают растерянные стиляги, то бишь артисты Поль и Пчелкин, облаченные в карикатурное стиляжное одеяние. Особенно нелепым выглядел Олег, худющий, в огромном пиджаке, в галстуке до пола с пресловутым попугаем. Тонкие ножки выглядывали из узких зеленых брючек...Виктор, наоборот, был вальяжен, губа с прилепившейся сигаретой по-верблюжьи оттопырена. Оба явно чем-то встревожены.

Квартет делает первые аккорды популярного "Ин Стамбула" И - упийские артисты-стиляги выдают куплеты собственно сочинения:

В институте, во политехническом

Учусь я с другом на металлургическом,

Но есть друзья еще на механическом,

Энерго-, и на радио-. на физико-техническом.

Предки шлют валюту всем из дома нам,

По тыще две по адресам, знакомым нам,

И жизнь текла раздольная, привычная,

Стипа шла в карманчики приличная.

Дальше, на фоне музыки, Поль выдавал речитативом:

Вай-вай-вай, есть стамбульская айва,

Вина, водки и закуска тоже,

В ресторане есть все, что положено.

И тут - коронка номера. Оркестрик звучит в полную силу. А наши "стиляги" выдают такой бугешник, который и завсегдатаям БУШа не снился.

И один из представителей строгих правил шептал другому члену жюри: "Ребята, безусловно, талантливы. Но танцевальная вставка - ни в какие ворота! Это же пропаганда того, с чем они, якобы борются. Его сосед от души смеется над миниатюрой, аплодирует и согласно кивает головой: "Вы правы, коллега. Перед городским смотром номер необходимо откорректировать". "Обязательно! Вы оглянитесь на зал. Чему аплодируют: содержанию куплетов или этому безобразному танцу?"

А вошедшие в раж и поддержанные залом Поль и Пчелкин продолжают:

В институт, во политехнический

Пришел приказ, увы, катастрофический.

Попал он в глаз таким фан-фан тюльпанчикам,

И гарикам, и мальчикам, и прочим дон-жуанчикам.

Прощай наш джаз. Прощайте ресторанчики!

Лишают нас стипендии в карманчиках.

Теперь сидим и воем, как Тарзанчики:

"Ка-ра-ул!"

Так и жили.

Кстати, для незнающих, что такое БУШ. Так стиляги, а за ними и прочие горожане называли самый модный ресторан "Большой Урал".

Скончался товарищ Гротеволь. Не перенес перестройки Кириленко (а Храм-то, Андрей Павлович, народными воздаяниями восстает над нижнеисетским пространством!). Молодым и красивым на успешном воссхождении по московской партийной карьере оборвалась жизнь Феликса Овчаренко. Постарели силяги.

Виктор Поль выпустил книгу "Я память о друге своем сохраню" о замечательном таланте студенческой сцены Олеге Пчелкине.

-Я так любил и люблю УПИ, - вспоминает Артур, - И нашу общагу на главном проспекте, и БОКС, и волнующие выступления на весенних смотрах самодеятельности. А какие замечательные были преподаватели! После солидного Московского МАИ думал, здесь будет уровень пожиже. Отнюдь!

А помнит ли Артур нескольких "вьюношей", которые были действительными законодателями моды, той "фирмы", которую он впервые увидел на своем московском друге Вольке Бородине?

Девушки млели от стиляг. Что-то было в этих парнях таинственное, притягательное. Независимость? Возможно. Печорины ХХ века.

Владимир Гринь. Студент престижной архитектурной специальности. Впоследствии перевелся в МАРХИ, вернулся законченным стилягой. Так и вижу его походочку, как в море лодочку, несколько шаркающую, небрежную. Взгляд сверху вниз на презренную толпу, на плебеев. А в общем-то, был умным и талантливым графиком. Жил в здании, где размещался Обком партии, балкон его мастерской нависал над зеркально-коричневой полосой Исети.

И в зрелом возрасте Гринь сохранил приверженность юношеским манерам и даже устаревшей моде в виде кепочки-букле. А уж покуражиться! Однажды мы с ним оказались в женском общежитии в районе пивзавода. Володя совсем захмелел, я тащил его по лестнице, вниз, на выход, в надежде доехать на "моторе". Тело его обмякло, он падал, поднимался, хватался за перила, не забывая с гордостью восклицать: "Извольте меня уважать! Я дворянин! Я полковник Гринь!"

А на слудующий день вновь склонялся над чертежной доской, аккуратнейшими движениями колонковой кисти наносил последние штрихи на оригинал-макет заказанного календаря (никакой компьютерной графики не существовало) и мелкой рысью шустрил в контору Внешторга, чтобы получить аванс. К трем часам мы были тепленькими, захмелевшими, покладистыми. Шли в мастерскую заслуженных архитекторов Овечкина и Дубровина и, вспоминая годы студенческие, пускали по кругу рюмку (единственную, братскую, традиционную!), задумчиво закусывали крохотными бутербродиками.

Вблизи, за окном - БРОД, по которому, бывало, прошвыривались, кадря на ходу прелестных девчонок...

ПАМЯТИ ХУДОЖНИКА ВЛАДИМИРА ГРИНЯ

Опустел наш Исетский Бродвей,

Постарели былые стиляги.

И глядят из-под сивых бровей

На трехцветные новые флаги.

Был не просто детей и отцов

Тот конфликт. Было что-то поболе!

Раздирал душу этих юнцов

Дух сомнений, протеста и воли.

Брюки-дудочки им не простят,

Галстук с бабочкой иль обезьянкой.

Все же вызов был брошен властям-

Модой, стрижкой, походкой, осанкой.

Непроглядна истории даль,

Диссиденты теперь в уваженье,

И запишут в анналы едва ль

То потерянное поколенье.

Хоронили вчера одного,

Был он моды той законодатель,

Не суди очень строго его

Пред Твоими вратами, Создатель!

Караулом почётным стал лес,

Две тяжелые капли упали...

Был бы лабухов хилый оркестр,

Да и те уже повымирали.

Он лежал.

Было тихо окрест.

Лик светился прощально и строго.

И спустилась с уральских небес

Золотая труба Армстронга.

"А ЧТО САМОЕ ГЛАВНОЕ?" Не я один задумывался: как становятся революционерами. Нет, не те многие, кто оказывается в рядовых членах боевой дружины (нечего терять, кроме своих цепей) или подпольной организации (часто вовлекаемые по недомыслию), а те, кто понимают первыми: надо бороться, необходимо действовать, не лежать по-обломовски на диване, не ждать чуда по щучьему веленью, а по убеждению, по осознанию - взбудоражить общество, своим примером убеждать - настала пора. Может и взяться за оружие?

И Артур задавался таким вопросом. Спрашивал сам себя: зачем тебе это - думать, мудрствовать, анализировать, возмущаться, ГОТОВИТЬСЯ?..

Может, прав Волька Бородин? Закончить вуз, получить диплом и приличную работу, связанную с инженерным творчеством, с изобретательством, заработать квартиру, дать заслуженный отдых своим старикам, найти красавицу-девушку, будущую жену... А, может, уже нашел?...

Готовиться к чему? Готовиться и других готовить совершить нечто, что приведет страну, народ к лучшей СПРАВЕДЛИВОЙ жизни. Опять это ключевое слово - СПРАВЕДЛИВОСТЬ. За ним скрывается многое... Додумать, систематизировать, чтобы было понятно не только тебе... Но ведь ты, Артур, становишься на рисковый путь. Можешь сломать себе шею. Да только ли себе?..

Николай Николаич говаривал, раздумчиво куря:

- Ты, Артур, пойдешь далеко. В тебе для этого есть все - ум, азарт, голос и даже рост. Да-да, не усмехайся, для вождя важно все...

- Какой же я вождь?

- Ты? Прирожденный! Если не вождь, то вожак, лидер. Один рост и голос чего стоят! Хотя вожди-карлики такого натворили... Но, если серьезно, я многое понял и разглядел в тебе из наших, пусть немногих, разговоров... Понял, что ты готов, знаешь к чему?

- Интересно, к чему же?

- К самому главному.

- А что самое главное?

- Ты сам ответишь на этот вопрос. И ответ может быть непростым, более того - страшным. Вспомни русских бунтарей... Аввакум, Радищев, декабристы...Может быть, Пестелем двигал бонапартизм, но зачем было создавать тайное общество, выводить солдат под картечь, идти на эшафот? Заранее знать и быть готовым даже,...даже к виселице или расстрелу. Что князьям, дворянам Трубецкому, Волконскому, Пущину, Лунину, поэтам Рылееву или Кюхельбекеру мало было государственного довольствия, теплой постели с любимой женкой, дружеских застолий, увлечения охотой или азартными играми, праведных трудов и разнеженного, праздного отдыха в отеческом имении, - в общем., всего того, что дает человеку милая, жадная, многообразная, ЕДИНСТВЕННАЯ жизнь?..

- А Софья Перовская?..

- И она - тоже. Хотя,- если говорить о народовольцах, - никак не могу понять их террора, чего добивались, так ли надо было действовать... Перовская - одна из самых загадочных личностей в русской истории, с точки зрения мотивов поведения. Тут не одна любовь к Андрею Желябову, нет. Она, дочь Петербургского генерал-губернатора, выбирает путь преобразователя общества, то есть революционера. Как, почему, откуда в этой дворянской, в неге воспитанной девушке, такая страсть переделывателя бытия, готовности к самому страшному? Во имя чего? Собственных благ? О, нет и нет, во имя блага народного, во имя живущих и страдающих, и во имя тех, кто будет жить после.

- Согласен, Николаич, на такое не каждый отважится, Я тоже об этом думал.

- Значит, я угадал! Храни тебя Господь на этом пути. И мне казалось в молодости, что готов на большое. Жизнь сломала меня... Но вот, Артур, какая загадка существует. Власти хорошо изучили человеческие слабости - трусость, зависть, предательство, доносительство, алчность, продажность и - СТРАХ. На вдалбливании в головы людей лживых ценностей, на временных подачках и на насилии и страхе они удерживают обывателя в узде. И будут думать, что их всесилие над обществом вечно. Но они не знают, или забывают, о непременной стороне человеческой личности - способности к сознательной жертвенности. Именно эти, немногие, Артур, немногие личности способны поднять голову, раскрыть глаза затурканной массе, разбудить ее, повести на площади, на баррикады, на Голгофу...

Разговоры заканчивались обычно парой рюмок зубровки - для Артура, неопытного выпивальщика, и - домашней хмельной янтарной жидостью с добавкой в нее мерзавчика, - для мудрого бывшего зэка, бормотавшего дальше что-то невнятное сквозь кашель и шумные затяжки беломориной. Папиросу Николаич по-привычке держал огоньком - внутрь ладони, чтобы не погасла папироса на таежном ветру.

И бормотал заплетающимся языком что-то непонятное, как будто уже не замечая собеседника:

- Порой, помню, бедная протопопица пеняет, говоря: "Долго ли муки сии, Аввакумушка, будут?" И говорит Аввакум: "Марковна, до самой смерти!" Она же, вздохня, отвещала: "Добро, Петрович, ино еще побредем"... Бог терпел, и нам велел.

Артур не стремился в вожаки и лидеры, не лез из кожи, чтобы понравиться товарищам, выскочить наверх, в профорги, старосты или комсорги. Как-то само собой получалось, что друзья-одногруппники и факультетская братия видели и чувствовали в нем дельного, доброго, отзывчивого - своего парня, который может постоять не только за личные интересы.

Еще в техникуме его прозвали за доброту и прямолинейность Папой Карло и выбрали в комсорги.

Вот и в УПИ, почти не задумываясь, - избрать в бюро комсомола, поручить политико-воспитательную работу! Партком кандидатуру согласовал: отличник, певец, активист, спортсмен.

Знали бы, какая политико-воспитательная каша варится под этими по маяковски непослушными волосами!

Немелков понимал сам и видел по настроению товарищей, как не хватает многим открытых, правдивых разговоров, общественного роста, узнавания течений в искусстве, чтения новых философских работ, а не только тех, что даются на лекциях и семинарах по истмату и диамату. Почему вместо скучнейшей книженции "Материализм и эмпириокритицизм" (надо же было придумать такое отталкивающее название!) не изучать труды Гегеля, Канта, да еще и тех русских мыслителей, о которых как-то второпях и всуе сообщила преподаватель по марсизму-ленинизму - о славянофилах, о Хомякове, о космисте Николае Федорове и его "Философии общего дела".?

А каким открытием для технарей-физтеховцев стали репродукции ранее им неизвестного художника Петрова-Водкина! Староста группы Сема Язев даже попытался, как мог, гуашью, изготовить на листе ватмана копию "Купанья красного коня", которая вскоре украсила общежитскую комнату.

"НАША ПРАВДА". Итак, руководитель сектора по политико-воспитательной работе... С чего начать? Как не вспомнить практику профессиональных революционеров: начинать надо с печатного органа, как начинало Северное общество с "Полярной звезды", как начинал Ленин - с "Искры". Хорошо бы придумать броское, зовущее название... Пламя, Новое дело, Чистое небо, или просто и дерзко - МЫ. Но чтобы выпускать газету или небольшого формата журнал, надо подобрать и сплотить единомышленников. Это - первое, газета - потом.

Решили собраться в красном уголке общежития попозднее, чтобы не было посторонних, ненужно любопытных, просто мешающих. О сборе Артур объявил в конце занятий, открыто, безо всякой тайны: хотите заниматься в кружке, чтоб обсуждать политические вопросы современности - милости просим в девять, ноль-ноль. Немелков думал, набьется полная комната, хватило бы стульев. Однако пришло шесть чловек, Петр по прозвищу Великий (видимо из-за баскетбольного роста), Вова с Ритой (неразлей - вода), Митя-очкарик (как и Артур), Андрей, сталинский степендиат, естественно - сам инициатор собрания - Немелков. И, немного припозднившись, когда уже начали обсуждать проблемы и круг интересов кружка - деликатно постучав в дверь, явился к общей радости - комсорг группы Леня Новиков.

А.Н.: - Так, ребята, что-то негусто нас набралось. Я знаю, неравнодушных студентов гораздо больше... Ну, ничего, лиха беда начало. Предлагаю решить, - что за структуру мы создаем: общественный семинар, дискусионный клуб, студенческую трибуну? Одновременно выберем руководителя...

Л.Н.: - То, что касается руководителя - вопрос, мне кажется, решенный, сам придумал - сам и руководи. Так, товарищи? Нет возражений? Только есть предложение: не будем давать громких, претенциозных названий нашему начинанию, чтобы в институтских, партийных верхах или других кругах нас не приняли за некую нелегальную группировку. Просто - кружок. Кружок по изучению общественных проблем современности. И - никаких президентов, председателей, что может кое-кем истолковано по-своему. Просто - координатор, а еще лучше - староста, как и в студенческих группах, староста кружка. Согласен Артур?

А.Н.: - Ну, староста, так староста, мне - без разницы, главное, чтобы нам всем было интересно. Время-то какое весеннее, а преподаватели по диамату долдонят по старым шаблону.

Дмитрий: - Они растеряны, их по-другому готовили в универе. А может, боятся?

Вова: - Конечно, боятся, напуганы прошлым, зажаты. Есть старая учебная программа, вот и гонят по ней. А если речь идет о ХХ съезде, - тоже не выходят за рамки принятых решений. Но не все такие! У нас - отлично вдет семинары молодая преподавательница Главное ее требование, наставление: будь критичным ко всему, не будьте марионетками, которых дергают за ниточки хитроумные кукловоды-догматики, но и не горлопананами - критиканами, а вдумчивыми гражданами, ищите правду.

Рита (стройная, худенькая девушка с радиофака с очень толстыми тумбами-ногами): - Наверное, для этого мы и решили собираться - ИСКАТЬ ПРАВДУ, может быть, кружком называться слишком скромно, думаю, мы создаем сегодня нечто более сильное и перспективное. Но если даже - кружок, давайте дадим ему название. Смотрите, интересно получается, я записала всех пришедших - Петя, Владимир, далее я - Маргарита, вернее, здесь запишем - Рита, далее Дима, Артур и Андрей... Если взять первую букву от имени каждого, потусовать их - что получится?... Угадываете? ПРАВДА! Вот и назовем наше "тайное общество" партией Правды.

Митя-очкарик: - А что - красиво! Только, - я согласен с Новиковым, - не будем увлекаться всякой нелегальщиной, партийностью и прочим. Не рано ли забыли, как жили отцы и деды? У меня бабушка с дедом так и не вернулись... Впрочем, сейчас речь не об этом. Не сочтите трусишкой, но... Как та же бабушка учила меня, береженого Бог бережет.

Рита-Маргарита с очень толстыми ногами, грузино-русская красавица:

- А ты никак верующий?

Митя: - Я вырос в традиционной русской семье.

Артур Немелков: - Мне кажется подходящим название "Правда". Но есть газета "Правда", хотелось бы чего-нибудь посвежее, поточнее Может быть, "Новая правда", или, допустим, "Народная правда"?

Андрей (сталинский степендиат): - Я тоже дома покумекал, мой вариант - "Наша правда".

Зашумели: отлично, подходит, принимается, только - опомнились, - как же быть с Леонидом Новиковым, он, его имя не вписывается, а хотелось бы. Тут Артур нашелся:

- Новиков на Н, его имя и возглавит название кружка - "Наша правда". Будем прокладывать правду нового поколения. Разумеется, не отбрасывая все лучшее из завоеваний социализма. На следующем занятии предлагаю вникнуть в проблему культа личности Сталина. Не только самого Сталина, но и его окружения, в условия, в которых создается диктатура человека, диктатура партии. Андрей согласился сделать доклад на основе трудов Плеханова и уроков Французской революции. Согласны? Хорошо.

...Уже на третьем занятии кружка, когда поспорили по проблеме "Конституция СССР как гарант гражданских свобод. Текст и реальность", остались, не хотели расходиться, перебрались в комнату Немелкова, в целях конспирации, не ведя никаких записей, попытались тезисно сформулировать принципы устройства обновленного социалистического государства.

-Мы должны не только изучить теорию классиков научного коммунизма, выступал Артур, - но проанализировать реальный социализм, тот, что получился в нашей стране. То ли мы построили?

-Эка, куда замахнулся! А не прихватят ли нас за откровенную антисоветчину? - насторожился Андрей.

- Какая же это антисоветчина? Мы, уверен, все - за социализм, только за такой, в котором главным принципом должна стать СПРАВЕДЛИВОСТЬ.

-Верно! - подхватила Маргарита с тумбами вместо ног, - Верно. Свобода, равенство, братство - слишком расплывчатые лозунги. А справедливость вбирает все. Со словом справедливость сочетаются как однокоренные право, правильно, правда, направление, правда, то есть как раз совпадает с названием нашего кружка!

- А "оправиться" - тоже совпадает? - пошутил Вова.

- Володишна, вечно ты все опошлишь!

- Итак, попробуем сформулировать, хотя бы в первом приближении, чего мы хотим добиться. Во-первых, думаю, стоит перенести партийный принцип демократического централизма на само государственное устройство. То, что полезно, требуется, запрашивается всем народом, или большинством, должно непременно осуществляться центральными органами власти. И, наоборот, если народ поручил властным структурам руководить справедливым обществом, само общество обязано исполнять законы и постановления власти.

- Но кто будет во главе власти - вот в чем проблема. Могут оказаться непрофессионалы, проходимцы, карьеристы, диктаторы...

- А здесь необходимо совершенствовать избирательную систему. Не то, что теперь - вот тебе кандидат, голосуй, - не голосуй...

- Все равно получишь...- вновь хотел пошутить Вова.

- Во главе государства и ниже - по вертикали - должны оказаться умные люди, философы, Совет мудрейших, своеобразное ВЕЧЕ, которому народ вверяет свою судьбу.

- Далее, специальным директивным указом Вече устанавливает неукоснительное выполнение положений конституции, которую, кстати, можно было бы назвать не этим иностранным словом, а просто "Основной закон".

- А, может, по древнерусской традиции - "Русская правда"?

- Красиво, однако другие народы обидятся.

-Итак, этот указ не только вновь обозначит права граждан, но подтвердит гарантию выполнения этих прав.

- Причем, к правам на труд, на отдых, на образование, на свободу слова, собраний и выступлений стоит добавить свободу на получение информации. Почему работают глушилки, и мы не можем слушать заграничные передачи, даже музыкальные. Если разные голоса говорят неправду, сами разберемся.

- Еще добавить право на дошкольное образование и воспитание, - предложила Рита.

- А тебя-то это каким боком интересует? - пошутил Вова и выразительно оглядел ритину фигуру.

- Не забыть свободу вероисповедания, - добавил Андрей.

- Такая статья есть в конситуции.

- Есть, да не про нашу честь.

- А ты что, верующий?

- Недавно отец привез из Москвы конфеты, печенье, копченую рыбу, все завернуто в газету "Вечерняя Москва". И на последней странице, там, где помещают объявления и некрологи, масса извещений типа "В связи с исключением из КПСС, считать партийный билет такого-то, за номером таким-то недействительным", довольно много таких объявлений. Я спрашиваю отца: неужели в Москве столько исключают из партии, проворовались что ли? Отец говорит, есть и такие, кого отдают под суд, но масса других отступников, например, тех, кто крестит своих детей и внуков в церкви, или разрешает детям проходить обряд венчания. Таких - в шею из КПСС. Так что, с одной стороны, церковь отделена от государства, а с другой... В одной из статей Конституции разрешается вести атеистическую пропаганду, значит должна быть статья, разрешающая религиозную пропаганду. Или я не прав?

- Ты что, верующий?..

На следующем заседании "Нашей правды" планировали обсудить реферат студента мехфака Жени Горонкова, который, услышав о немелковском кружке, сам напросился на дискуссию "Социализм. Идея и реальность".

СОЦИАЛЬНАЯ ЭТАЖЕРКА. Да, уже в то, немелковское, время и даже раньше были мыслящие молодые люди, которые, не смотря на идеологическое монопольное давление ВКП (б), переименованной в 1956 году в КПСС, умели взглянуть на мир "без очков", розовых или черных, не возжелали быть винтиками безжалостной, жестокой, самовосхваляемой махины. Видимо, таков был и Евгений Семенович Горонков, в описываемые годы просто студент Женя.

Узнав, что я собираю материалы о времени оттепели и о мятежном студенте Немелкове, доцент Архитектурной академии Е.С. Горонков, передал мне свои юношеские размышления, сопроводив их такой запиской:

"Володя, эти мои юношеские опусы читал всего один человек - мой тесть по первому браку Дмитрий Васильевич Сивков. Возвращаясь из командировки, он по пути заехал к нам, навестить дочь. Та показала ему мои записки, тесть внимательно прочитал и сказал: "Ну, насчет субъективности - это детский лепет (часть записок Е.Г. называлась "о субъективности в мышлении и споре", В.Б.), а все остальное - чистая контрреволюция".

Тесть был очень неглупым человеком, работал директором крупного оборонного завода, по-видимому, знал, что говорил.

После этого все записи я основательно затырил, а в опасном 68-м году перетащил даже на работу, опасаясь домашнего обыска.

Ну, это так, история. Тебе как пишущему о 50-х годах, может быть, интересно узнать об умонастроениях тех далеких лет, правда, у одного меня, но это все было написано до ХХ съезда человеком, находящимся под мощным идеологическим прессингом, по сути дела 23-хлетним пацаном. А части "О социализме", "О партийности", "О свободе слова" Я ГОТОВ ПОДПИСАТЬ И СЕГОДНЯ.

Можешь использовать все это в любой удобной для тебя форме.

Успехов тебе. Е. Горонков, 4 сент. 2008 г."

Оставляя за рамками нашего повествования "детский лепет" о субъективизме, считаю небезынтересным поместить часть записок Евгения Горонкова как образец самостоятельного мышления парня эпохи Великих побед и Большого ГУЛАГа.

"...Люди всегда мечтали о таком обществе, где не было бы недостатков. Но, повидимому, один человек не сможет вобрать в себя весь предшествующий опыт, это невозможно физиологически. В связи с этим он не может предложить такую формацию, где все было бы хорошо. Основоположники социализма, отрицая систему капитализма полностью, отбросили и то, что есть в капитализме рационального. ( Заметим от себя, что и нынешние реформаторы-перестройщики игнорируют позитивные наработки реального социализма, каков бы он ни был. В.Б.). Здесь, повидимому, сказывается такой фактор: слишком объективный ученый, который всегда сомневается и относится ко всему с недоверием, никогда не сможет создать так называемой СИСТЕМЫ (выделено нами, В.Б.), где все закончено и свободно от противоречий, ибо это область неточного знания, и здесь необходима ВЕРА (выделено Е.Г.), основанная на ряде фактов. Если же факты противоречат учению, их не замечают или искажают, или еще каким-нибудь способом обращают в свою веру. Поэтому все основатели системы вынуждены страдать ограниченностью и все их учение сводится по существу к оправданию (своей позиции) и открещиванию от противоречивых фактов..."

Далее идет зачеркнутая строка: "Сейчас у нас социализм, осуществилась, в частности, мечта...".

Вчитываясь в мысли студента, порой сумбурные, все же понимаешь, как он был устремлен к истине. Однако, даже ведя практически дневниковые записки, он остерегается называть вещи своими именами. Он не обозначает родоначальников системы. Да и на заседание кружка "Наша правда" он едва ли решился бы придти.

Сейчас, по прошествии полувека, я признался Жене Горонкову:

- Ты знаешь, если честно, я не могу представить, как бы я вел себя тогда, окажись в зале УПИ во время выступления Немелкова. Точно знаю - мысленно был бы рядом с ним! Но отважился ли выступить с трибуны, подхватить его слово?...

Евгений грустно ухмыльнулся в шкиперскую бородку:"Ты сомневаешься, как бы поступил? А я бы точно - забздел".

Так и жили.

"...Вся идеологическая работа, проводимая государством, имеет целью то, чтобы люди не замечали фактов, чтобы людям действительно черное казалось розовым. Этого сделать, конечно, невозможно, ибо среди людей есть такие, которые смотрят на вещи, минуя очки официального мировоззрения".

Даже наш начинающий студент-философ задается вопросом: вся ли интеллигенция, люди образованные и начитанные, понимают, что происходит с советским обществом, все ли критически воспринимают действительность, на кого можно опереться, на кого надеяться в неминуемом преобразовании государства и его идеологии?

Евгений Горонков делит интеллигенцию 50-х годов на три категории.

"1-я - это слепые или ослепленные. В основном, это люди недалекие, не думающие, слепо верящие газетам и радио (телевидение было в зачатке. В.Б.). Они совершенно искренне убеждены в истинности, в правомочности, в необходимости всего того, что делает партия.

2-я - это умные, думающие, деятельные люди с сильным характером, с хорошим положением в обществе. Эти ЗАСТАВЛЯЮТ себя всему верить, они старательно пытаются закрыться от фактов, они страшно боятся потерять свою веру, ибо она им необходима для оправдания всей их жизни, всей деятельности. Если они потеряют веру, они умрут, ибо не работать (в сложившейся системе, В.Б.) они не могут.

3-я - люди без веры, нигилисты, критики, шептуны. Обычно не глупые, но без жажды работы, деятельности. Они все видят и понимают, но ничего не делают, ибо для того, чтобы что-то делать, нужна ВЕРА, убеждение, а их-то и нет. Но сказать только НЕТ, значит не сказать ничего, ибо только отрицание по существу БЕСПЛОДНО... Естественное их оправдание в том, что они не могут сказать своего НЕТ громко, а поэтому не имеют стимула к выработке своей законченной точки зрения на вещи.

Этому способствует также оболванивающая система преподавания общественных наук, цель которой заключается в том, чтобы убить всякие поползновения к самостоятельному мышлению, то есть плодит невежество. Достаточно сказать, что советский интеллигент не имеет ни малейшего представления ни о Канте, ни о Шопенгауре, Спенсере, Ницше, Гартмане..."

Добавим от себя и тех, чьи имена были не просто забыты - вычеркнуты из научного обихода. Ни их трудов, ни даже имен, не знал не только юный мыслитель, но и многие преподаватели общественных дисцплин.

Павел Флоренский, загубленный в СЛОНе, в Соловецком лагере особого назначения....

Были под запретом В.Соловьев, Н.Федоров, Н. Бердяев, К. Леонтьев, И. Ильин.

Группу выдающихся мыслителей по указке Ленина согнали на пароход и отправили за границу, превратив в изгоев.

Спасибо, не утопили! Подобная практика с политзэками впоследствии стала нередкой

Кстати, не тот ли Раскольников, антисталинское письмо которого читал в общежитии герой нашей повести, осуществлял операцию с "философским пароходом"?

А еще - блистательное имя русской культуры - Розанов! Василий Васильевич Розанов, чьи литературно-философские опыты "облагораживают мысль", разве мы знали о нем?... Троцкий грыз ногти: "Как, он еще не расстрелян?"

Вузовские дисциплины "Основы марксизма-ленинизма" (истмат и диамат) и политэкономия не предполагали широкого знакомства с источниками, которые выходили за рамки, установленных программ, утвержденных в самых высоких инстанциях - в Минобразовании СССР. Институте Маркса-Энгельса-Ленина-Сталина, в Идеологическом отделе ЦК КПСС.

Да и мы, выпускники образца 60-70-х годов, разве мы взялись за прочтение других, вне вузовской программы, философов? Мы, кому " обрыдло" конспектировать в душном читальном зале первоисточники? Может быть, мы и стали толковыми инженерами, но так и остались невеждами в истории философской мысли.

По командировке замдиректора в столице я оказался в госбиблиотеке. Как много книг здесь, всех не прочитать: так хороша здесь зав. абонементом!

Кстати, не стоит "сбрасывать с парохода современности" и бородачей. "Происхождение семьи, частной собственности и государства" Фридриха Энгельса - весьма и весьма интересно и мудро изложено. А в наши дни, во времена финансового мирового кризиса на Западе - пик в издании и продаже социально-экономических прогнозов Карла Маркса, хотя "Капитал"- книга толстая и нудная.

Провинциал побывал в Москве. Что нового узнал? Слушайте, оказывается Маркс и Энгельс - это не муж и жена! А вот в "Славе КПСС" так и не разобрался. Известное дело, Слава - футболист Метревели, а кто такой КПСС, скольких не спрашивал, так и не объяснили. Шутка.

Бытовало на строительном факультете: сопромат (сопотивление материалов, весьма непростой для младшекурсника предмет) сопромат сдал - знакомиться можно, диамат (диалектический материализм, основы марксистско-ленинской теории) сдал - жениться можно!

Студент-заочник сдает экзамен по истории КПСС. Доцент спрашивает: "Назовите три источника, три составных части марксизма". "У нас нету источников, - отвечает студент, - Источники есть на Кавказе, батя ездил лечить печень..." "Стоп, стоп! Вы знаете хотя бы одну работу Гегеля?" "А кто это?" "О Людвиге Фейербахе что-нибудь слышали?" "Не знаком". "Кому принадлежат слова "Призрак бродит по Европе, призрак коммунизма", кто написал Манифест?" "Впервые слышу!" "Уважаемый, вы откуда приехали, где вы живете?" "В Йошкар-Оле, а что?"...Доцент, зажав виски и отвернувшись в сторону: "Господи, может бросить все и уехать в эту самую Йешкар-Олу!"

Еще - из вузовского фольклора. Студентка сдает экзамен по политэкономии. Кладет на стол перед профессором листок с ответом, где аккуратно и подробно даны ответы на все вопросы билета. И - множество ссылок на труды Адама Смита. Идет текст, затем - Смит - цитата, вновь свой ответ, и Смит - цитата. Профессор понимает, что перед ним шпаргалка, домашняя заготовка, которую студентка припрятала в складках своих одеяний. Он говорит: "Достаточно, я вижу, вы готовились, но хочу все же задать пару дополнительных вопросов. Скажите, что такое прибавочная стоимость?" "Прибавочная... Вы знаете профессор, я готовилась всю ночь, болит голова, не могу вспомнить". "Ну, хорошо, тогда совсем простой вопрос. Вы все время ссылаетесь на труды Смита. Да, это был выдающийся ученый-экономист. Скажите, голубушка, как звали Смита, а то у вас только Смит да Смит?" Студентка трет лоб: "Не могу вспомнить, бессонная ночь...Может быть уточняющий вопрос?" " Хорошо, наводящий вопрос: вы хотя бы помните имя самого первого мужчины?" Студентка, обрадованно: "Валера!"

...Таковы наметки и тезисы Е.Горонкова к вопросу о социальной структуре интеллигенции 50- годов, в которой варились и наши немелковские кружковцы, ибо большой разницы между 1954 и 1956 годом не произошло, имею в виду именно общественную структуру, а не возможности излияния своих взглядов. Хотя и это было по-прежнему весьма рискованно, опасно и чревато: к стенке не поставят, но и по головке не погладят, так что - решил высказать открыто свои взгляды - суши сухари.

Дав систематизацию интеллигенции, интересно к какой группе относил себя сам автор, Женя Горонков? Видимо, к 3-й? Критики, шептуны, не имеющие веры, то есть своей, новой идеологии. Очевидно, Горонков только еще нащупывал ее. Но были в это время и другие стихийные мыслители, о которых мы не могли знать. И где-то в системе ГУЛАГа уже формировалась мысль зэка Щ-ЗО2, которая через десять лет получит известность и развитие не только в СССР.

Если продолжить идею классификации социальной структуры общества, то стоит напомнить более продуманную, созданную (к нежеланию 1-й и 2-й горонковских групп, а тем более для официальных партийных боссов и мелких паркомычей) поэтом, журналистом и социологом Юрием Лобанцевым. Правда, произошло это позднее, к концу 6о-х годов.

Представьте себе чертеж этажерки, разделенной пополам по вертикали. Слева от вертикали - активные члены общества, справа - пассивные. На нижней полке этажерки расположились: справа - догматики, слева - марионетки, на второй полке, справа - ханжи, слева - анархисты, на высшем уровне, справа - мыслители, слева - общественные деятели, то есть революционеры, или мыслители, вооруженные теорией и осуществляющие ее на практике.

Где же, на какой полке расположилось большинство населения? На первой. Это - марионетки, управляемые кукловодами-догматиками.

Впрочем, среди марионеток могут оказаться такие, которые пойдут на поводу не у догматиков (партийных тупарей и карьеристов), а начнут внимать сигналам, исходящим сверху и, глядишь, перепрыгнут на полку анархистов, бунтарей, не имеющих достаточно твердого убеждения. Но именно анархисты и заваривают "кашу".

Ю.Л.Лобанцев, от корки до корки изучивший Карла Маркса, не только читавший его, но и почитавший, так, кажется, и не нашел у кумира подтверждения своей идеи: государством должна управлять не диктатура пролетариата или партии, а мудрейшие из ученых, из философов, из интеллигенции, мыслители и общественные деятели, из которых избирается (назначается) верховное Вече.

Далее из Е. Горонкова. "...Что такое коммунизм? Это известный экономический принцип, дающий возможность всестороннего развития человеческих способностей. (Здесь Е.Г. напоминает читателю, или себе, единственному читателю, известную формулу коммунизма как общественного устройства, где дейсттвует принцип - от каждого по способности, каждому по потребности, во что в голодные годы людям, ну, никак не верилось, В.Б.). Неужели коммунистические идеалы не идут дальше набития брюха? Или дать человеку свободно развиваться - это самое величайшее благодеяние человечеству? Кстати, разве сейчас человек не может развиваться свободно?"

То есть, что мешает власти дать человеку такую возможность уже в наше время?

ДМИТРИЙ ГАЛКОВСКИЙ, писатель, философ. Однажды я подумал: а ведь правительство, власть - это "хорошо". Это польза, помощь, добро (добавим -социальные гарантии, защита, В.Б.). Так ведь - в нормальных условиях, в нормальном обществе. И мысль эта мне, запуганному, смертельно боящемуся, как бы власть меня НЕ ЗАМЕТИЛА, не обратила на меня внимание, - мысль эта показалась мне до того нелепой, до того экстравагантной.

Прочитав блеклые, карандашные записки Евгения Горонкова, которые он тщательно "тырил" от постороннего глаза, мы с Артуром горько покачали головой: да, за такие мысли и письмена можно было вполне схлопотать, по выражению Николаича, сто шестнадцать пополам, как зеки на своем сленге называли политическую, 56-ю статью уголовно-гражданского кодекса

Оттепель заставила многих задуматься: туда ли мы идем, что за общество строим, отличается ли реальный социализм от той модели, которую нарисовали классики научного коммунизма. Задвигался на задние полки книжных шкафов "Краткий курс истории ВКП (б)". Однажды увидел шикарно изданный том, одиноко лежащий на снегу, возле мусоросборника. Жалею, что не поднял. Для истории.

НАУКА МОЛЧАНИЯ. По Эренбургу в особых обстоятельствах стоит и необходимо молчать, не говорить правды, не выставляться. Иначе - просто погибнешь. Пусть мысль зреет. Но - молчи!

Оказывается, в условиях тоталитаризма не каждому удается, даже в мыслях, обрести правду.

АЛЕКСАНДР КРОН, писатель. Смелость мысли - качество более редкое, чем обыкновенная храбрость.

Не знаем - не знаем. Смелость мысли, конечно, хорошо. Но мысль, так и останется мыслью, если не найдетя думающий храбрец и не превратит идею в дейсвительность. В этом, по Ю.Лобанцеву, отличие МЫСЛИТЕЛЯ (пссивная полка общественной этажерки) от ОБЩЕСТВЕННОГО ДЕЯТЕЛЯ ( активная сторона)

ПЕРВЫЙ ОТДЕЛ - СТРАШНЫЙ ОТДЕЛ. О как быстро многое забывается! И порой пресловутые розовые очки застилают зрение старым и молодым при разглядывании не столь давних дней и годов.

По телевидению - фильм "Дом на набережной" по повести Юрия Трифонова. Один из героев говорит другому: "Значит, как договорились, встретимся завтра у Первого отдела".

Ни моей молодой жене, ни тем более 19-тилетнему сыну эта фраза ни о чем не говорит.

Страшный Первый отдел существовал в любом солидном заведении, типа Московского университета, о котором идет речь в фильме. Если даже не было Первого отдела (его часто называли более точно спецотделом, вероятно, это было его начальное название еще со времен ЧК), то обязанности начальника специальной службы возлагались на начальника (начальницу) отдела кадров, за что полагалась дополнительная плата.

Первый отдел был своеобразным маленьким филиалом КГБ. Здесь, кроме трудовой книжки, хранилось личное дело, характеристики, сведения о родственниках, судимости, поездках за границу, пребывании на оккупированной территории (вспомним маету А.Торопеня!), о владении иностранными языками, приказы о благодарностях, выговорах, строгих выговорах, постановке на вид...Существовала такая не очень строгая степень административного взыскания: поставить на вид. Мне всегда представлялось, что виновного (провинившуюся), допустим, в прогуле, берут, обнажают и выставляют на подоконник - для всеобщего обозрения и позора. Здесь же содержались административные предупреждения, приказы о премиях и о лишении провинившегося квартальной премии, записи об опозданиях на службу и другие, неведомые нам документы, где была сосредоточена вся ваша жизнь, известная вам, а порой и неизвестная (разного рода доносы, докладные и служебные записки).

Страшное дело, если вы что-то утаили от администрации, а тем более от партии, если в ней состоите.

На механическом факультете УПИ работал учебным мастером старик Лубенец А.В. В молодости, в период гражданской войны он волею судеб угодил в Колчаковскую армию, в ее составе ушел в Сибирь. Затем вместе с другими эмигрантами проживал в Шанхае. В 40-е вернулся на Урал, где и осел, женившись. Александр Васильевич (сослуживцами запомнилось опасное сходство с именем Верховного правителя России) был мастером на все руки, хорошо разбирался в станках. О своем прошлом распространяться не любил, но и не скрывал. В анкете, хранящейся в отделе кадров и в спецотделе, бывший колчаковский хорунжий Лубенец, ничего не скрывая, отметил все перипетии своей молодости. На мехфаке по службе его не двигали, но и не обижали, - работай себе, получай положенное жалованье, плати профвзносы. Однажды даже отметили среди других премией к празднику 40-летия Октябрьской революции, чем вызвали иронические подначки среди сослуживцев: за что боролись, господин хорунжий? Каким-то чудом Луговец избежал сталинских лагерей.

Другой Лубевец, брат нашего, упийского, жил в Днепропетровске. По возрасту в гражданской он, вообще, не участвовал, а во время Отечественной вместе с заводом был эвакуирован в Нижний Тагил. Изредка виделся со старшим братом. Потом вернулся на Украину, и в 1946 году принял решение вступить в ВКП (б). Успешно прошел кандидатский стаж и был принят в партию. Получил общественное поручение - быть редактором стенной газеты "Красный станкостроитель". И вдруг его вызывают в ПЕРВЫЙ ОТДЕЛ! Замандражил Лубенец-днепропетровский, подледенел.

Что случилось, зачем вызывают? Нестарый блондин в сером шевьетовом костюме, сидевший за канцелярским столом рядом с начальником отдела рассматривал папку с прошнурованным "Личным делом Лубенца".

- У вас есть старший брат на Урале?

- Так точно, есть.

- Работает в политехническом институте?

- Он...работает, - задрожали подколенья у Лубенца -младшего, на лбу выступила холодная испарина.

- Почему же вы, товарищ Лубенец, утаили от дирекции завода, а главное от партии, что ваш братец служил в белогвардейских частях?

-Да...но, знаете, ведь это не я... не посчитал обязательным...

Учебный мастер так и продолжал тихо трудиться в УПИ, пока не ушел на пенсию, на заслуженный отдых. А его младший брат - неизвестно где и как закончил жизненный путь. Известно только, что его с позором вытурили из партии, а в стенной газете, которую он прежде с любовью и выдумкой оформлял, появилась карикатура, где Лубенец был изображен вылетающим из двери парткабинета от удара под задницу большим красным сапогом.

Так и жили.

"ПОЛИТИЧЕСКИЙ ОНАНИЗМ", ИЛИ КОНЕЦ "НАШЕЙ ПРАВДЫ". Желающих заниматься, спорить, говорить по душам в кружке "Наша правда" прибавлялось. Кто-то приходил, кто-то уходил. Главное, что смущало и тревожило Немелкова, кружковцы явно были скованы, большинство чего-то недоговаривало. На одном из занятий появился некто Вано Андреян, шустрый армянчик с большими оттопыренными ушами и острым носиком, чем напоминал мышонка. На первом же заседании кружка Вано-Ванечка пустился в жаркий спор по вопросу автономизации: могут ли союзные и автономные республики СССР добровольно выходить из состава Союза. Причем, Вано отстаивал позицию жесткого закрепления республик в составе страны, невозможности их отделения в силу экономических, а главное - политических условий, ибо в случае выхода их тут же поглотят акулы капитализма.

Ораторствовал Ваня эмоционально, жестикулируя правой рукой над курчавой своей головой, закатывая глаза, фонтанируя мелкой слюной. Чем-то напоминал доцента кафедры марксизма-ленинизма Каро Мкртичевича Мкртчана. По темпераменту и визгливому акценту.

Вот, думал Немелков, появился хороший спорщик. Если даже мысли его путаны, такие нужны для поддержания дискуссии, для откровенного разговора, для нахождения "нашей правды".

Однако уже на следующий день, увидев Андреяна в коридоре, Артур заметил как Вано-Ванечка хотел прошмыгнуть мимо, даже не поздоровавшись.

- Вано,- остановил нового кружковца Немелков,- Куда так спешишь? Обязательно приходи в следующую среду, интересный вопрос поднимаем - о роли комсомола в новых общественых условиях.

- Нэт, не прыйду, дарагой! Курсовая работа на носу. И потом...потом, Артур, я, понымаишь, подумаль-подумаль и решиль для сэбя - ни лэзь, куда ни нада. Мой дедушка-революцонэр сломал себе шею на политике. Мне диплом нада, домой нада, родители ждуть, а в твоей партии...

- Постой-постой, какая же это партия, у нас - кружок для общего развития.

- Э-э-э, дарагой, мина нэ обманишь. Я тебе скажу, Артур, если тебя и твоих ребят заметут, знай, что Вано - не доносчик. Но больше я не участник ваших сборищ. Так?

Во время большого перерыва студент Немелков и студент Новиков пошли закусить-пообедать в ЗХЗ. Так называли зал холодных закусок.

Эгей, шестидесятники, чуете запах чебуреков, которые искусно готовили стряпуха тетя Катя и татарка Шурапа. Чебуреки были какие-то особенные, непохожие на те, что жарят в Сочи или в Гаграх в виде тонкого сочня, наполненного мясом. У нас они были толстенькие, пышные коричнево-оранжевые, похожие по форме на огромный стручок фасоли. Если взять кофе с молоком да пару с пылу с жару сочных чебуреков - никакого обеда не надо!

- Лень, тебе понравился в прошлый раз этот маленький Мкртчан, или как там его - Андреян? Какой напор, какая страсть! Нам такие нужны... И, ты знаешь, сегодня встречаю его, и он объявляет, что больше к нам не придет.

- Артур, я еще на прошлой неделе хотел поговорить с тобой. С нашим дискусионным клубом надо что-то делать...

- Во-во, я тоже так думаю. Все это одна говорильня, выпускание паров. Печатного органа у нас нет. Можно, конечно, подумать о рукописном журнале, выпускать, допустим, десять экземпляров на пишущей машинке. Так делают ребята в универе, слышал?

- А что они делает?

- Филологи выпускают журнал "В поисках". Мне обещали принести экземпляр.

- И что, неужели партком разрешает? А как же цензура? У нас ни одна факультетская "Колючка", ни один номер БОКСа без проверки не обходятся!

- Да... Но надо, надо продумать более активные действия. Выходить из аудитории-кельи в народ, расширять наши взгляды по обновлению. А так - одна говорильня, какой-то политический онанизм получается.

- О, да ты заговорил прямо-таки афоризмами!

- Не я придумал. Один умный человек до меня высказался по поводу подобных кухонных забастовок и заговоров русской интеллигенции. В общем, давай вместе думать, как активизировать "Нашу правду".

- Постой, Артур, не горячись! Жуй чебурек, пока не остыл. Хотел тебе, старик, сказать, как раз о другом. О сворачивании нашей деятельности. Причем немедленно. Не-мед-лен-но.

- Как? О каком сворачивании ты говоришь, мы не усели начать и... Неужели ты, Леня, испугался, как Ванечка-Вано?

- Испугался, не испугался... Ты послушай, только не горячись и не перебивай. Наш кружок открыт для всех, тайн из его работы мы не делаем, так? Значит, согласись, я мог посоветоваться с умным человеком о наших делах? Мог. Я никого по именам не называл и о тебе ничего не сказал...

- Тебя вызывали?

- Никуда меня не вызывали. Я говорил с отцом. По своей воле. Ты знаешь, отец человек опытный, руководил ни одной крупной стройкой. Когда я рассказал ему о наших спорах, он ужаснулся: ребята, вы с ума сошли! Да как вас еще не прихлопнули? Немедленно прекращайте! Вы думаете со сталинским прошлым покончено? Не пройдет и месяца как ваше политическое сектантство будет раскрыто. А ты (это он мне) как комсорг должен уберечь ребят от о-о-очень больших неприятностей. Вот так, Артурчик Чего призадумался. Ты не обижайся, старик, и не дуйся. Пойми, ты повел за собой других студентов. И это хорошо. Мы не должны быть послушными, безмозглыми баранами, и комсомол должен проявлять себя, а не делать все по указке сверху. Но мы зашли в наших темах до таких острых вопросов, что, случись недоброе, вылетят из института не только ты, не только мы с тобой, но и еще десятка два однокурсников, не только кружковцев. Даже тех, кто был в курсе наших споров и вовремя не донес куда надо.

- Это тоже тебе отец сказал? М-да, может, он и прав. Вылетят ни за что. А главное, - о чем я тебе говорил, - кружок нужен был как начало. Дальше собираться, чтобы толочь в ступе воду, мне кажется бессмысленным. Надо бросить догматикам открытый вызов, призвать студентов и комсомольцев к обновлению. Начнут комсомольцы УПИ, -присоединится вся страна.

- Артур, не торопись. Где, когда ты задумал выступить? Один или вместе с кружковцами?

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ АРТУРА НЕМЕЛКОВА. "С этого момента я начал готовиться. Предстояла отчетно-перевыборная комсомольская конференция УПИ. И я решил выступить там от своего имени. Не втягивая кого-либо из своих единомышленников, дабы не навлечь на них начальственный гнев. Я чувствовал, что оттепель кончается, почти не начавшись, и наступают первые заморозки (вспомним кампанию против Б.Пастернака или В Дудинцева. В.Б.). Нужно было спешить, пока не грянули настоящие морозы. За пару дней до конференции основные тезисы выступления были написаны и даны для ознакомления самым близким товарищам из нашей группы. Ребята прочли и вынесли вердикт:

- Здорово!

- Смело!

- Правильно!

- А кто выступит?.."

Где, где теперь, по прошествии более чем полувека найти речь Артура Немелкова? Как восстановить СЛОВО ПРАВДЫ, открыто и мятежно прозвучашее под сводами актового зала УПИ осенью 1956 года? В госархиве сохранилась стенограмма выступлений делегатов конференции, всех, или почти всех. И нет среди них одного-единственного документа - текста выступления самого "виновника торжества". Как же так?...

Но, слава Богу, живы свидетели, здравствует и Артур Авенирович. Надеясь на память неблизких юных лет, попробуем воссоздать и само СЛОВО, и ЗВЕЗДНЫЙ ЧАС АРТУРА.

ЧАСТЬ II. "КАК БУДТО В БУРЕ ЕСТЬ ПОКОЙ"

КОНФЕРЕНЦИЯ. ДЕНЬ ПЕРВЫЙ. - Товарищи,- голос его дрогнул, и сухой хриплый звук прошел от микрофона в динамики, в зал, в скучающую душную гущу делегатов.

Он решительно откашлялся в кулак и произнес уже уверенно, без колебаний:

- Товарищи делегаты, делегаты от комсомольских организаций факультетов, приглашенные с совещательным голосом, товарищи гости, представители иностранных студентов, уважаемые партийные и беспартийные преподаватели, присутствующие в зале, обращаюсь ко всем вам...

Сидящие в первых рядах взглянули на оратора и ухмыльнулись в ответ на столь торжественное обращение.

А те, что подальше, продолжали переговариваться, шептаться, кто-то развернул шуршащие листы газеты "За индустриальные кадры". Два предыдущих, стандартных выступления показали - все пойдет по накатанной дорожке: официальный отчет, прения, голосование, новый состав комитета, выборы делегатов на районную и городскую конференции и т.д., и т.п.

Артур с высокой трибуны видел состояние зала и понял - для начала делегатов надо "разбудить".

- Участники конференции! Я знаю, что некоторым из вас, кто привык отстаивать официальную точку зрения, придутся не по душе те мысли, которые после долгих размышлений я решаюсь сегодня изложить. Но как ответственный за политико-воспитательную работу на физтехе и просто как патриот и советский человек считаю, что не имею права дальше отмалчиваться и жить по накатанной дорожке.

Мы долго и безропотно молчали. Мы жили и продолжаем жить в страхе, боясь открыто высказать свое мнение по тем или иным важным вопросам нашей жизни. Сейчас, когда двадцатый съезд партии, призвал к восстановлению справедливых принципов общественной жизни и открыл дорогу для критики недостатков, самое подходящее время поговорить об этом. Как вы думаете? Наверное, согласитесь: о многом настала пора поговорить!

Артур сделал паузу.

Гул в зале смолк.

Студенты перестали трепаться на посторонние темы, шуршать конспектами (успевали готовиться к коллоквиуму), читать книжки, для приличия упрятанные на коленях.

Необычная тишина, напряженное внимание заставили и президиум очнуться. А председательствующий Леонид Бармин даже привстал, но тут же вновь брякнулся на пискнувший стул.

- ...Поскольку мы на комсомольской конференции, начнем с положения в комсомоле, и в нашем, упийском, и в целом - в ВЛКСМ. Не будем далеко ходить. Вот вы сидите в этом зале. Чем каждый из вас занят? Интересен ли вам отчетный доклад? Все ли в нем правильно, все ли проблемы жизни современной молодежи отражены? Что вы вынесете из этого зала, кроме бесконечного зевания, болтовни с соседом, если тот еще не уснул? Там, слева, в восьмом ряду, разбудите спящего! Доброе утро, товарищ!

В зале и в президиуме раздались смешки.

- Я спрашиваю: почему вы молчите, разве каждому из вас не о чем сказать? Боитесь?

Председательствующий постучал карандашем по стакану:

- Товарищ...э-э-э, Немелков, что вы хотите этим сказать? Разве мы не предоставили вам слово, как только вы записались в прения? Кто, чего боится?

Ј Спасибо, что предоставили, Честно признаться, не ожидал, я думал у вас, как всегда, все расписано заранее. Итак...

И тут произошел сбой мысли. Вернее, ему ясно показалось, как сбоку возник Волька Бородин и довольно громко (не услышали бы в зале, ведь микрофон включен!) произнес: " Остановись, дружище-дурище, слово не воробей, вылетишь..." Но тут же, отстранив Вольку, он различил другой, хрипловатый (Николаич, ты?) голос: "Главное в жизни - успеть, не скажешь сегодня, будешь мучиться всю жизнь. Смелее, Артур!"

Казалось, язык присох к небу. Артур не мог выговорить пивычное "товарищи". Нахлынула подростковая боязнь заикания.

Надо взять себя в руки и, как учил преподаватель пения, постараться произнести слово плавно, напевно, а дальше - пойдет.

Артур припомнил песню, которую исполняли хором в техникуме и про себя, мысленно пропел первую строку "Вперед заре навстречу, товарищи..."

И уже в микрофон, крепко охватив края трибуны:

- Итак, товарищи, призываю вас всех проснуться и протереть глаза. Давайте честно признаемся - комсомол сегодня - это послушная серая масса, которую трудно расшевелить. Чем это можно объяснить? А тем, что все заорганизовано, списки нового состава комитета давно утверждены парткомом и райкомом, решения и постановления написаны... Членам президиума абсолютно наплевать на ваше мнение. И, главное, вы ничего не можете изменить! От вас ничего не зависит. Вы присутствуете в качестве статистов и винтиков.

Думаю, что такое положение не только в нашем институте, но во всех, без исключения. Мне довелось наблюдать подобное и в московском вузе.

Комсомол перестал быть организацией политической, то есть активно преобразующей общество, а не только выполняющей приказы сверху.

Настоящий комсомолец - общественник в высоком понимании этого слова, тот, кто готов пожертвовать всем, может быть, и жизнью ради высокой идеи...

Вы только вдумайтесь, - в комсомол принимают с четырнадцати лет, пройдет немного времени, и начнут принимать с двенадцати. Только ради отчетности и количества. Разве это серьезно? Я предлагаю пересмотреть Устав ВЛКСМ, изменить возраст приема с 14 до 16 лет.

Сидящие в президиуме,будто деревья под ветром, начали наклоняться вправо-влево, шептаться друг с другом. О чем-то запереговаривались, поглядывая то на говорящего, то на часы. Того и гляди, объявят о регламенте и не дадут сказать главного.

Зал - весь внимание.

- Но пойдем дальше...

Уже ничто не мешало Артуру, ни сомнения, ни сухость в горле, пришла окончательная уверенность, - идти до конца.

- Пойдем дальше. Апатия охватила не только комсомольские организации. Активность масс низка, заглушается чрезмерной централизацией и несоблюдением демократических норм. Вы думаете, что проведение выборов в местные и центральные органы, в том числе, в Верховный совет, кого-то могут вдохновить? Как можно выбирать, если в списке для голосования - один кандидат? Как можно ВЫБИРАТЬ из одного? Это же насмешка над нами, винтиками-избирателями!

А организация демонстраций и митингов, на которые гонят буквально из-под палки, при помощи всяческого запугивания, принуждения, угроз лишения стипендии... Это вас тоже приводит в восторг?

Да, еще о выборах, вернее о тех, кого мы выбрали нами руководить. Местные партийные и советские работники похожи на ГОВОРЯЩИХ ПОПУГАЙЧИКОВ. Что провещает БОЛЬШОЙ ПОПУГАЙ сверху, то они и щебечут. Они...

Часть зала возликовала:

- Правильно говоришь!

И - первый всплеск аплодисментов в поддержку оратора.

Но только хлопки смолкли, из середины зала раздался по- бабьи визгливый крик:

-Долой АНТИСОВЕТЧИКА с трибуны!

Вот оно, началось, - подумал Немелков,- хотел, было продолжать, но в президиуме уже вняли бдительному визгу из зала, опомнились. Поняли, самим давно надо было остановить зарвавшегося студента, которого понесло явно "не в ту степь". Председательствующий Леонид Бармин обратил гневный взгляд в сторону выступающего и твердо заявил:

-Товарищ Немелков, конференция лишает вас слова!

Артур спокойно взял стоявший на краю трибуны стакан и, отпив пару глотков, обратился к залу:

-Товарищи делегаты, прошу дать мне возможность высказаться до конца в пределах принятого регламента.

В зале дружно закричали:

-Дать, дать!...Пусть говорит! Ставьте на голосование!

И Бармин, чувствуя настроение зала, не решившись идти против большинства, поставил вопрос на голосование. А когда увидел лес рук, поднятых за продолжение выступления, вынужден был без подсчета голосов, сдаться:

- Хорошо, продолжайте, но только в пределах отведенного вам времени, И прошу сосредоточиться на конкретных делах за отчетный период, а не заниматься незрелым философствованием.

Немелков продолжил.

- Они, советские и партийные органы, способны только повторять то, что скажут сверху. Боятся высказать свое мнение, а у многих его просто нет. Ведь такая безынициативность - настоящий тормоз для общества...

( Как тут не вспомнить социальную систематизацию общества и интеллигенции, предложенную Евг. Горонковым, а позднее, более убедительно, сформулированную Ю. Лобанцевым)

-...И этот тормоз во многом исходит оттуда, сверху. Кто там продолжает заседать, указывая нам светлый путь? Это те подхалимы, которые сами и создавали культ личности вождя, а теперь все сваливают на него.

Бармин снова требовательно стучал по графину, угрожая выключить микрофон.

-Теперь о конституции. Она у нас прекрасная. Но существует, к сожалению, только на бумаге. Казалось бы, все демократические свободы провозглашены, но попробуйте ими воспользоваться... Свобода слова...

Скажите, вы можете спокойно послушать иностранные радиостанции? Специальные генераторы, глушилки работают с такой силой, что ни одного слова не разобрать.

Скажите, вы можете выступить с критикой правительства и партии? А они, их деятельность, ох, как нуждаются в критическом анализе. И это показал съезд партии, решившийся откровенно сказать об ошибках и преступлениях сталинского периода. Без критики, этой обратной связи в нашей непростой общественной системе, руководители оторвались от народа, перестали чувствовать пульс живой жизни, погрязли в бюрократизме и формализме, не желают ничего слышать и что-либо менять.

На ХХ съезде дана резкая критика деятельности Сталина. А кто был рядом со Сталиным? Подхалимы, которые поощряли травлю и даже уничтожение тысяч честных людей. Они, вместе со Сталиным, - виновники массовых репрессий. Они же допустили грубейшие ошибки в период подготовки к войне. И что мы видим? Они по-прежнему сидят в президиуме съезда, входят в состав руководящих органов, вновь, как и в сталинские годы, единодушно голосуют ЗА. Так когда же они, действительно, были ЗА, - в тридцать седьмом или в пятьдесят шестом?

Сидевшие в президиуме были ошарашены! Полное смятение!..

-Вы слышите, что он говорит?

-Да как он смеет?

-Товарищ Стоканов, какие будут указания? Может быть, выключить микрофон?

Выключить микрофон, лишить слова, объявить перерыв? Но ведь он, хитрец, ссылается на недавно закончившийся съезд КПСС, где сам генсек дал пример критики основных сторон недавнего прошлого. Прогони этого студентишку с трибуны, а там, глядишь, и самим дадут по шее за зажим критики.

Именно в этот решающий момент секретарь горкома КПСС допустил промах, который позднее, несмотря на выкрутасы, старания и суету, скажутся на его партийной карьере, более - на судьбе.

Растерянность упийских парткомычей, и самого секретаря позволят сказать Немелкову то, что в другой раз, возможно, и не представилось бы.

Сидящие в президиуме по-птичьи вертели головами. Перешептывались. Что делать, как поступить? Вы слышите: одурел, загибает, куда его понесло! А еще называется молодежным идеологом самого важного факультета. Да, подготовился основательно! И теперь придется вытерпеть до конца... А там - разберемся! Страшнее будет, если сейчас запретим, и взбунтуется зал, делегаты конференции. Тогда будут рассматривать в райкоме и в обкоме партии не просто как единичное выступление. А как антисоветский МЯТЕЖ УЧАСТНИКОВ КОНФЕРЕНЦИИ, ТО ЕСТЬ, ВСЕГО УРАЛЬСКОГО ПОЛИТЕХНИЧЕСКОГО ИНСТИТУТА.. Ох, беда-беда, ох, беда! Если информация дойдет до Центра... И кто только надоумил председательствующего выпустить на трибуну незапланированного, несогласованного оратора? Доигрались в демократию!

. Между тем, оратор продолжал красивым по тембру и решительным по напору голосом:

- Свобода печати... Вы можете напечатать хоть что-нибудь без цензуры? Из вашей критической статьи, из простенького рассказа, из самодеятельной песни вырвут, изымут, перечеркнут все, что не нравится или покажется подозрительным партийному чинуше, а могут и исказить смысл буквально до наоборот, и вы сами не захотите печататься. У меня есть масса примеров даже с родной газетой "ЗИК" и со стенной печатью, но двинемся дальше.

О свободе уличных шествий. Да, об этом я уже говорил, и все знают какова здесь свобода. Скажите, хоть один из вас присутствовал на собрании или митинге, которые проводились бы без разрешения властей, без присутствия компетентных органов, из "людей в штатском"?

Вспомнилась попытка проведения на Урале международной встречи кактусоводов? Писатель Николай Никонов, страстный коллекцинер (кактусы, бабочки, морские раковины, орхидеи) вел активную переписку с другими фанатами Взял и договорился с Дворцом культуры о проведении конференции и выставки редчайших экзотических растений. Начали съезжаться делегаты из других городов, а также из Венгрии и Польши. Последние оформили визу через свои посольства и странным образом Москва не информировала уральских гебешников о мероприятии.

О, что тут началось! Бедного Никонова трижды вызывали в серый дом: зачем, кто разрешил, что за сомнительные кактусоводы собираются, да еще и в ДК имени Дзержинского? Досталось и директру ДК.

Так и жили. На дворе были уже 80-е годы.

- Конечно, с ХХ съезда прошло мало времени и последствия культа личности сразу не искоренишь. Невозможно враз избавиться от сковывающего страха перед возможным наказанием. Не забудем, как расплачивались люди за любое не к месту или необдуманно сказанное слово.

Товарищи, наша страна должна стать примером, для всех стран в соблюдении демократических свобод. Ведь советский строй утвердился, реставрация капитализма невозможна. Людям обязательно надо избавиться от страха перед государственной машиной. Нужно, наконец-то, понять - государство это - мы! Критическое выступление, если оно объективно и конструктивно, должно рассматриваться как положительный момент и не восприниматься как враждебный выпад. Только в этом случае возродится энтузиазм и активность народных масс.

ПРИЗНАНИЯ ПУЗАКО В. Д. Видимо, последние слова крепко запали в память и душу преподавателя В. Д. Пузако, которого после "экзекуции" главного возмутителя спокойствия Немелкова назначили секретарем бюро ВЛКСМ факультета ФТФ. Избрали-назначили Пузако для усиления контроля за умонастр

оением студентов и недопущения подобных выступлений.

Мы не знаем, как ему это удавалось, что творилось в душе, каков был самоанализ. Но по прошествии полувека, престарелый доцент Пузако публикует воспоминания и говорит то, чего, вероятно, в достопамятные годы не решился бы высказать:

"Выступление Немелкова содержало верные в основе положения, не претендующие на радикальное изменение существующего строя, а направленные на его улучшение, т.е. было сделано то, что должны были сделать профессионалы-идеологи".

Пузако выполнял волю партии, и, будучи кандидатом в КПСС, наверное, немало потрудился на закручивании гаек. А куда денешься? "Он знал, что вертится земля, но у него была семья". Трижды был секретарем бюро ВЛКСМ факультета, трижды секретарем партбюро. То есть, как солдат партии, фактически назначался цербером КПСС для недопущения и выкорчевывания немелковщины. Защитил кандидатскую и успешно трудился доцентом кафедры радиохимии. Немало сделал для подготовки грамотных специалистов "секретного" факультета, для активизации общественной жизни (в положенных рамках).

А все ж скребло на душе!

И сейчас в начале нового столетия, в книге, посвященной 90-летию комсомола, он предвосхищает свои воспоминания - мудро, обдуманно, покаянно словами - кого бы вы думали? - Ивана Александровича Ильина, трудов которого в те, описываемые годы, не знали ни преподаватели, ни студенты.

Мне лично по душе сам эпиграф и то, что его честно и обдуманно помещает человек, трижды верно служивший системе, в почтенном возрасте обдумывающий свой суетный, непростой путь:

"Строй, подрывающий в своих гражданах (сознательно или планомерно) веру и совесть, честь и православие, творческую инициативу и свободную лояльность - сам себе готовит провал".

Да, Виталий Дмитриевич, да.

- Товарищ Немелков, у вас, надеюсь, все? Зашкаливаете за регламент! - Бармин постучал по часам на запястье.

- Пусть говорит!

- Не зажимайте рот!

- Правильно!

- Позор!

- Немелков, мы с тобой!

Артур взял стакан, сделал два больших глотка и глубоко вздохнул. Теперь могут и прерывать.

Главное было сказано.

Однако микрофон был включен, и, не взглянув на президиум, Немелков продолжил:

- Теперь от политического аспекта перейдем к хозяйственному. Если верить нашей статистике и газетным ура-отчетам, у нас в стране все идет на пять с плюсом. Но посмотрите, какой беспорядок и расточительность царят на многих строительных объектах. Сегодня разрывают улицу, укладывают трубопровод, засыпают траншею, закатывают асфальтом. Смотришь, через пару недель вновь разрывают, протягивают неучтенный кем-то кабель, и вновь асфальтируют. Все? Нет! Через месяц обнаруживается, что в траншею уложили трубопровод не того диаметра и его необходимо заменить по проектному расчету. Мне могут приписать очернительство, дескать, сгущаю краски. Но прислушаемся к народу. Уже в ДК Уралмаша самодеятельный хор поет частушку:

Под окном канаву люди

Перерыли в пятый раз.

Никогда, друзья, не будет

Безработицы у нас!

И что вы думаете? Частушку петь запретили! Теперь выискивают автора "крамольного" текста!

И вся эта бесхозяйственность совершается, заметьте, при нашей, так называемой, плановой системе! Получается, что правая рука не знает, что делает левая. Мягко говоря, странное отношение к своим обязанностям у руководителей среднего звена. Но все это делается на виду и у большого начальства...

А сколько несуразностей встречается в сфере планирования промышленного производства? Выпускается масса товаров ненужных, некачественных. Никто не знает, сколько необходимо произвести определенного товара. Им забивают склады, а потом - на вторсырье. Товарищи экономисты, кто-нибудь из вас прикидывал убытки? В то же время зачастую не хватает самого необходимого из качественной одежды, обуви, мебели, книг.

Каждую осень армия студентов и рабочих едет на уборку урожая. А что потом? Добрая половина собраного погибает после первых заморозков. Так и стоят мешки с картошкой по обочинам полей. А то, что поступает на плохо подготовленные овощехранилища, гниет и выбрасывается.

Я ничего не преувеличиваю. Наш факультет недавно был привлечен для перебирания гниющей моркови и картошки. Недаром в народе овощехранилища называют овощегноилища. И так из года в год. Те же посевы - выполняй план, потом - аврал на спасении урожая! А отношение к убранному? Гробится колоссальное количество семенного фонда, растрачивается впустую на холоде и в грязи человеческий труд, расходуется техника и горюче-смазочные материалы. Обидно, обидно за нас, за страну, за сельских тружеников. И мы все это видим, ВСЕ! И - МОЛЧИМ!

Сатирический журнал "Крокодил". По заснеженному колхозному полю идут двое чинуш, местный и другой - важный, в бурках, усы кубиком, под мышкой - портфель.

- Как приятно хрустит под ногами снежок

- Это не снежок, Иван Кузьмич, это - неубранная капустка похрустывает.

- Можно было бы остановиться и на вопиющих случаях хищений. Возьмите торговлю. Эти разжиревшие тетки за прилавком то и дело обвешивают. Обсчитывают нас, лопухов, Директора магазинов и складов - тоже рыльце в пушку, Видимо, есть поддержка в верхах?

Опять же, не надо далеко ходить за примерами. Совсем недавно профсоюзные ревизоры обнаружили большую недостачу и списанные, якобы испорченные, продукты в нашей столовой. И опять - молчок. Ну, разве, что нарисуют карикатуру в "БОКСе".

Все-все, я заканчиваю. Хочу только подчеркнуть, что во всех сферах жизни должна возрасти роль комсомола. Мы, комсомольцы, хотим принимать участие во всех добрых и нужных делах. Мы не хотим быть сторонними наблюдателями и присутствовать при всех творимых безобразиях, делая вид, что ничего страшного не происходит.

Это касается политических дел, гарантий свобод и прав, обозначенных конституцией, это касается и нашей повседневной хозяйственно-экономической сферы...

И тут внятно, непрошенно зазвучало в голове оратора "Гори, гори, моя звезда..." И показалось Артуру на мгновение, как поднялись студенты, встал весь зал и, будто гимн, дружно, звонко, открыто, молодо подхватили: "...звезда любви приветная, ты у меня одна заветная..." И даже студенты-иностранцы, поляки, чехи, венгры старательно выводили с характерным акцентом "...Даругай ни будьет ньикогда"...

Артур улыбнулся, снял очки, взмахнул ими над гловой по дирижески:

- Да, что говорить... Ребята, ведь жизнь-то прекрасна! Но почему у нас она такая серая? И останется такой до тех пор, пока мы не возьмемся всерьез за исправление всех недостатков, порожденных прошлыми и не только прошлыми ошибками. Кто, если не мы?!

Немелков неторопливо собрал листки с тезисами, спустился со сцены и прошел на свое место в седьмом ряду, где разместилась делегация родного факультета. Соседи и сидящие спереди, оглядываясь, пожимали ему руку. Зал шумел, бурлил, говорил, рокотал, большая часть делегатов продолжала аплодировать.

Значит - дошло, значит - проняло, значит - началось?..

За шумом овации Артур едва расслышал голос подошедшего Толи Мехренцева:

- Немелков, передай текст выступления в редакционный совет конференции, так полагается.

- Пожалуйста, - Артур протянул секретарю комитета свернутые в трубочку листы с тезисами выступления.

Шквал рукоплесканий продолжался. Десять секунд... Двадцать... Президиум был в явном смятении и растерянности. Дать отпор дерзкому бунтарю? Пойти против разбушевавшейся публики?...Тридцать секунд... Сорок...Минута!

И вдруг, овация как-то разом свернулась, умолкла. Сменилась предгрозовой тишиной. Чувствовалось, - делегаты напряглись в жадном ожидании: что будет, чья делегация решится, кто поднимется на трибуну, будут ли у физтеховца последователи?

И ТУТ НАЧАЛОСЬ!

ВСПОМИНАЕТ ЕВГЕНИЙ ПАНФИЛОВ. В описываемые годы, как и его брат, Глеб (ныне известный кинорежиссер),- студент химфака, в последствии - главный редактор "Вечернего Свердловска", затем - доцент Юридического института.

"Мы сидели с товарищем на балконе, резались в "Морской бой". Чего там, думаем, нового скажут? Мы и на конференцию-то не хотели идти, но раз уж выбрали делегатами и будет регистрация, выдача мандатов и прочее, пришлось идти... Сидим, играем. Помню, я с первых ходов напал на его крейсер противника и уже охотился за подлодками, крушил одну за другой.

Слышим, внизу дружно аплодируют... Какие-то выкрики... Ухватились за балконный барьер, как два орла, взираем вниз.

Видим, на трибуне какой-то очкарик. И - режет правду-матку!

Зал неистовствует, бушует, как океан. Очкарик закончил, мотнул шевелюрой, идет на свое место. А по проходу, по межрядью, мчится на квалеристских ножках, кто бы вы думали, -Торопень, Толя Торопень, известный активист с металлургического. В гимнастерке, ножки кривые, на крыльях галифе взлетая на сцену, вопит: "Позор антисоветчику!"

..Потом, после УПИ, этот Торопень выбился в завотделом науки в Обкоме партии. Вместе со своим дружком Мазыриным ходили в баню, в душ. Ты меня понимаешь? Два мужика-партийца - в душ... Когда я был главным в "Вечерке", спрашивал Сергеева, секретаря обкома: "Миша, зачем ты этих говнюков пригласил в свой аппарат?" "А, пусть покрутятся!" Кроме Мазырина, был еще такой Копырин...Мазырин и Копырин."

- С Копыриным мне приходилось встречаться, - это уже я, автор, говорю Жене Панфилову,- Его пригласил Лев Сорокин, руководитель писательской организации, на заседание городского литобъединения. Собрались в Доме работников искусств, в библиотеке. Копырин и Сорокин пришли поучить нас, молодых, как писать, о чем писать. Сорокин представил присутствующих, показал члену Обкома вышедшие книжки. Копырин взял в руки маленькую, первую книжицу Майи Никулиной: "Я познакомился со стихами Майи Петровны. Да, видимо, это способный автор, но, извините меня, - он слегка побледнел и криво усмехнулся,- Как можно углубляться в лирику, как можно называть книжку "Мой дом и сад", когда...на Вьетнам падают бомбы?" Лицо Льва Леонидовича запылало, как алый мак, и он, согласно кивая, поддержал члена: " Да, нашим поэтам часто не хватает гражданской и активной партийной позиции, чему учит Владимир Ильич".

Первым на трибуну взлетел тот, в гимнастерке, ноги ухватиком, тот, кто первым завизжал бабьим голосом из задних рядов "Долой антисоветчика с трибуны!".

За неделю до конференции начал готовиться Торопень к выступлению. Нет, конечно, не поводу Немелкова, откуда ему было знать об этом гаде-антисоветчике. У него, Торопеня, назрели и свои злободневные предложения об активизации комсомольской жизни института. А главное, ему необходимо было использовать любую возможность, чтобы еще и еще раз доказывать свою приверженность идеалам марксизма-ленинизма, родной большевистской партии.

Отрочество и ранняя юность Торопеня и его шкльных друзей были омрачены временем фашистской оккупации. Им удалось кое в чем отличиться в борьбе с оккупантами, все же не получилось размаха "Молодой гвардии", а главное их отважные дела не отметили вовремя журналисты. Журналистам и писакам, что - одно дело раздуют до всемирных масштабов, а другие остаются в тени. Стертыми в истории.

А человек, оказавшийся на оккупированной территории, на всю жизнь оказывался замаранным пятном подозрительности: не завербовали ль тебя немецко-фашистские захватчики, не служишь ли ты до сих пор интересам абвера или СС. А может, ты затаился на долгие годы, чтобы затем втихаря войти в связь с англо-американской разведкой?

Что делать, как жить с таким пятном? В любой анкете, в любых документах, в любом "Личном листе по учету кадров" содержится вопрос: проживал ли на оккупированной территории? Подавший заявление на работу или учебу, вступающий в ряды комсомола или в партию - обязан дать сведения. И не только о себе, но и о родственниках, проживавших на временно занятой врагом территории.

Службой в армии, упорной учебой, активной общественной работой Анатолий Торопень доказывал свою безупречную преданность советской власти и партийной идеологии. Но останавливаться на достигнутом нельзя! Надо продолжать выбранную линию поведения. Тем более она, действительно, совпадает с его внутренним состоянием.

Единственное, с чем Торопень не мог согласиться, так это с оценкой деятельности товарища Сталина. В 1942 году Тольша нарисовал цветными карандашами портрет Иосифа Виссарионовича, который они, его товарищи, вывешивали в темном сарае, когда проводили тайные встречи и обсуждали вопрос, как навредить фашистам. Именно с именем вождя шла на казнь Зоя Космодемьянская. Но об этом, о своей сыновней любви к Иосифу Виссарионовичу в данное время сказать нельзя, оставалось таить в запасниках военной памяти. Он, Торопень, был уверен, еще все вернется.

Но пока - выполнять решения създа, а если партия требует, то и говоиить о культе личности, разоблачать его. Главное - гнуть, проводить, внедрять, доказывать правильность линии партии.

Не соглашалась душа Торопеня и с новым названием родной партии, когда было принято решение о переименовании ВКП (б) в КПСС. Ему, пережившему ужасы оккупации, это СС, - как нож по горлу.

Приходилось соглашаться: партии виднее!

На конференции Торопень хотел поднять вопрос об активизации комсомольской жизни, заклеймить тех студентов, которых приходится упрашивать придти, чуть ли не сгонять на то или иное важное общественное мероприятие. Где сознательность, где следование уставу ВЛКСМ, где выполение решений ХХ съезда?

Его выступление, краткое, горячее, неравнодушное вызовет отклик зала, будет замечено руководителями города. Тем самым он в очередной раз докажет свою чистоту и принципиальную преданность партии.

Анатолий пришил к гимнастерке свежий подвортничек. Начистил до блеска пряжку ремня. Глянул в зеркало. Испугался своей бледности и очень алых губ - как будто помадой подведены! И все же, привычно расправив гимнастеерку, подумал: вид решительный, боевой. Сапожки хромовые, офицерские, в гармошечку! Еще бы портупею с ТТ!..

И вот беда, его замысел чуть было не сорвался. Комсомольская организация металлургического факультета не включила тов. Торопеня в список делегатов. И только переговоры с секретарем парткома позволили, буквально накануне, добиться мандата приглашенного.

Однако и выступление оказывалось под угрозой: в первую очередь слово предоставлялось делегатам, а приглашенным - уж как получится, в зависимости от регламента. Останется кроха времени, - дадут микрофон, не останется, - не обижайся, товарищ.

А тут - такой случай! Спасибо тебе, физтеховец, спасибо тебе, вражина!

- Товарищи! - срывающимся голосом кинул в зал Торопень, тут же взял себя в руки, как-никак очень взвоновался, и уже спокойнее повторил, - Товарищи, вы все слышали, когда я из задних рядов потребовал лишить слова делегата-физтеховца. Признаться, удивлен, почему председательствующий самым решительным образом не прекратил речь этого, этого... Считаю свим долгом разъяснить свою позицию.

Я считаю выступление товарища Немелкова АНТИСОВЕТСКИМ, антикомсомольским и вредным! Я не могу влезть в голову Немелкова и не знаю, какие подлые и грязные мысли копошатся в его мозгах. Но мне просто не верится, я не могу себе представить, как может молодой человек, воспитанный советской властью, пользующийся всеми благами советской власти, вот так, запросто выйти на трибуну и совершенно СОЗНАТЕЛЬНО начать обливать грязью и советский строй, и комсомол.

Хочу обратить внимание Комитета ВЛКСМ, парткома института, присутствующего на нашей конфренции представителя Горкома партии, что выступивший с антисоветскими тезисами Немелков - не рядовой комсомолец. Он - секретарь по идейно-воспитательной работе физтеховского бюро ВЛКСМ, лучшего факультета УПИ. Но если факультет делегирует на общеинститутский форум подобного делегата, то стоит подумать, чем живут, как мыслят остальные студенты и преподаватели факультета! Резонно?

Немелков говорит, что комсомол сейчас это серая инертная масса, которую трудно расшевелить...Товарищ Немелков, если вы вышли на трибуну и бросаете такой упрек, так, будьте любезны, приведите факты! Может, вы думаете, что и в годы Великой отечественной войны кто-нибудь толкал наших комсомольцев в бой?! Я находился некоторое время на оккупированной территории...

Торопень на мгновение запнулся, подумал, а правильно ли он поступает, что вновь напоминает о жизни в городке, занятом фашистами. И тут же сам себе ответил: правильно, там, где положено знать - знают, не раз вызывали для длительных бесед, похожих на допросы с подпиской о неразглашении.. А упомянуть еще раз стоит, чтобы до конца поверили в его искренность, в его верность партии Ленина-Сталина. Да-да, он и сегодня, после ХХ съезда, считает товарища Сталина наследником Ленина, светочем коммунизма.

-...на окупированной территории и видел лютую ненависть к врагу. А вы поносите этот народ, вы клевещете на нашу молодежь!

Тут его голос сорвался, и он так закричал в микрофон, что казалось, динамики могут не выдержать, они и вправду затрещали пулеметной очередью...

- Какое вы имеете право клеветать на советский народ?..

Товарищи, невольно хочется сказать, да я просто уверен - этот человек пел с нашей трибуны с чужого голоса!

И тут в зале вначале тихо, а затем все громче раздался топот, делегаты конференции, большинство упийских комсомольцев, не хотели слушать злобного выступления Торопеня и выражали свой протест не криками, не освистыванием, не громогласным захлопыванием, а скрытым, невидимым для стукачей способом, притопывая каблуками по дубовому паркету. Казалось, дружный строй комсомолии единым маршем двинулся к сцене, на президиум, на трибуну, сметая на своем пути все косное...

Однако, пользуясь микрофоном,- перекрикивая нарастающий гул,- Торопень продолжал:

- Этот, с позволения сказать, оратор заявляет, что правительство оторвано от народа, что наш государственный аппарат погряз в бюрократизме. Используя критику культа личности, Немелков переносит ее на все правительство. Скажите, Немелков, вы что, действительно считаете, что товарищи Молотов, Микоян, Маленков, Каганович и другие руководители партии и правительства, соратники Ленина и... повторюсь, соратники Ленина - что, они оторваны от народа? Разве это не клевета? Это же настоящая антисоветчина!

Немелков утверждает, что комсомол перестал быть политической организацией и предлагает обратиться в ЦК ВЛКСМ с просьбой пересмотреть устав. Что же вам, Немелков, не нравится в уставе комсомола? Может быть, то, что он работает под руководством партии? Так, или не так?

Я согласен лишь с единственным положением выступления Немелкова, что у нас в стране хорошая Конституция.

Но ведь он заявляет, что она якобы не выполняется.

Он требует каких-то свобод!

Но есть разная свобода. Есть свобода, которая приносит пользу народу, и есть некая свобода в немелковском понимании. Мы против такой свободы, и антипартийные выступления в нашей стране НИКОГДА не будут позволены!

Немелков, ваш писк с этой трибуны в хоре наших врагов не остановят наш народ на правильном и справедливом пути!

Председательствующий Бармин, глядя в сторону выступившего, согласно кивал, и даже произвел два хлопка ладонями, призывая зал последовать его примеру. Однако зал, не принял его команды, наоборот, в зале нарастал гул недовольства. Между тем, Торопень, по-военному оправив гимнастерку, вновь приблизил лицо к микрофону, будто хотел откусить его:

- Еще раз задаю вопрос, что вам, Немелков, не нравится в нашем уставе? Может быть то, что комсомол работает под руководством партии? Так вот, устав дает возмиожность выхода из комсомола тем, кому не по пути с Ленинским комсомолом, ведомым партией. Подумайте над этим, Немелков.

Довольный собой, Торопень легко сбежал с трибуны в недоброжелательно, по-осиному, гудящий зал. Лишь в первых рядах и в последнем - раздались жидкие шлепки.

Торопень уже собирался занять свое место среди делегатов металлургического факультета, но задержался и вдогонку своему выступлению выкрикнул:

- Немелкова - вон из рядов комсомола!

Тут же, как из катапульты, выскочили трое, четверо, нет, пятеро студентов и, сжав кулаки, бросились в сторону Торопеня. Однако рослые. дружные металлурги поднялись и стеной загородили факультетского активиста. А так бы побили Торопеня.

Любопытно, что первыми с обличительными вступлениями на трибуну полезли не делегаты конференции, а приглашенные, имевшие лишь право совещательного голоса. В президиуме видели это, но своим, проверенным, стойким давали зеленую улицу. И вот уже следующий приглашенный Гений Саранцев сопит торопливым, простуженным голосом:

- Меня возмутило выступление Немелкова. Немелков - член комсомольской организации физтеха, и по реакции зала, которая особенно чувствуется в левой зоне, где сидит делегация физтеховцев, чувствуется, что подобные мысли не у него одного.

- Одним словом, товарищи, у нас что-то неладно! Но что делает Немелков? Взяв отдельные недоработки на предприятиях, в снабжении продуктами, случайные ошибки в управлении промышленностью, он стремится распространить их на всю страну, на всю партию. Так не пойдет! Это грубо антипартийное, аполитичное выступление...

Я предлагаю сделать соответствующие выводы о поведении и мировоззрении Немелкова и его компании и больше не останавливаться на этом выступлении, а перейти к текущим делам.

Кстати, нетребовательность к воспитательной работе, к поведению комсомольцев со стороны курсовых бюро и даже членов комитета Бармина и Вольхина приводит к подобным недоработкам в политическом воспитании. Комитет стал какой-то добренькой няней. А секретарь комитета, руководитель упийской комсомолии Анатолий Мехренцев, тот, по-моему, просто зазнался и никак не реагирует на критику, которая не раз раздавалась в его адрес...

Саранцев зашелся кашлем, сказалось увлечение студеным пивком после втузгородской парилки. Он закашлялся, нашарил в кармане носовой платок, замахал руками, просипел, дескать, в основном, все высказал и спустился в зал.

А по забежным ступеням, возле которых выстроилась очередь желающих выступить, уже устремлялся на сцену следующий, очкарик с бледным лицом. В президиуме засуетились, заперешептывались,- какая-то неуправляемая конференция получается!

Пока все шло, как по-писанному - с резким осужлением дерзкого слова физтеховца. А вдруг этот, неизвестный очкастый, повернет по-немелковски?..

- Товарищ, представьтесь, - предложил Бармин, - Вы являетесь делегатом конференции?

Студент только взмахнул над головой алым мандатом и выпалил испуганной скороговоркой, захлебываясь, словно боясь, что ему не дадут договорить:

-Я - в пределах регламента...Я полностью, да-да, полностью поддерживаю выступление товарища Торопеня! Особенно меня оскорбляет в выступлении Немелкова то, что будто бы кандидатуры будущих членов комитета ВЛКСМ заранее известны, что они прошли не одну анкетную "обкатку" в вышестоящих партийных инстанциях. Этого не может быть! Мы достаточно самостоятельны и грамотны, чтобы выбирать в комитет действительно достойных. Не лгите, товарищ Немелков!

В зале раздался дружный хохот, и даже выкрики: "Позор!", "Ты откуда свалился, парень?"

- Наш человек! - буркнул Бармин, наклонившись к секретарю горкома Стоканову, - Еще один удар по Немелкову. Уверен, он получит должный отпор!

Однако горкомовец был не столь оптимистичен:

- Вы уверены?...Ох, и каша у вас заварилась, Леонид, чувствую, долго нам придется ее расхлебывать. Вы уж поверьте моему опыту. Такого на Урале еще не бывало! Да что на Урале...В общем так, учитывая ершистость зала, стоит немедленно объявить перерыв, подготовить двух-трех авторитетных выступающих и таким образом дать окончательный бой оппортунисту. Далее, перейти к спокойным прениям по отчетному докладу и к выборам нового состава комитета. А с Немелковым и с состоянием идеологической работы на физтехе - разобраться после окончания конференции. Действуй, Бармин!

Однако ожиданиям руководителей конференции, комсомольской и партийной организации успокоить бурю, было не суждено. За "девятым валом", за волной недовольства и протеста, поднятым Артуром Немелковым, громоздились новые штормовые, грозные и непокорные валы.

Обычно, на прежних конференциях, после перерыва количество присутствующих наглядно убывало и приходилось собирать по аудиториям, столовой, библиотеке, чтобы обеспечить кворум для голосования. Сегодня же, едва после перерыва прозвучал звонок, в зале оказались заполненными не только все ряды и откидные сиденья, но и в боковых проходах разместилась масса желающих. Что делать? Не выгонять же их из зала. Предложить посторонним, не делегатам, покинуть конференцию? Тут же прослывешь зажимщиком критики и свободы слова. Тем самым подыграешь этому Немелкову. А ведь среди приглашенных - студенты-иностранцы, чехи, венгры, поляки.

Во время затянувшегося перерыва решался вопрос о целесообразности продолжения конференции и о переносе прений на следующий день. На объединенном экстренном заседании комитета ВЛКСМ и парткома все же решили продолжить выступления, но дать решительный бой наглому антисоветскому выпаду физтеховца. Для этого - срочно переговорить с двумя-тремя надежными, идеологически подкованными делегатами, вернее всего - с активистами, проходящими кандидатский стаж в КПСС. А также - потребовать от секретаря факультетского бюро Писчасова принципиальной, бескомпромиссной критической оценки немелковского выступления и осуждения его от имени всех физтеховцев.

Между тем редакторы, художники и тематисты БОКСа не дремали. В фойе и на антресолях между колоннами натянут шпагат, а на нем - листы ватмана, истекающие свежей тушью и гуашью: оперативные карикатуры по свежим фактам, почерпнутым из выступлений на Х111 комсомольской конференции.

На одном листе под "шапкой" - "Усатый нянь" был изображен великовозрастный вожак-комсомолец, а за ним - строй неряшливых и придурковатых младенцев с комсомольскими значками и с огромными сосками во рту. Аннотация гласила: "Комитет комсомола превратился в какую-то добренькую няню". Из выступления на конференции".

На другом листе. В начале - поясняющий текст: "Зачастую вовремя убранный урожай портится на "гноехранилищах. По материалам конференции". Тут художники постарались! Виталий Лоскутов мастерски изобразил обед...свиней. Свинья-мама и два свиненыша. Диалог животных. Поросенок спрашивает: - Мама, что сегодня на второе? Свиноматка: - Картошечка с гнильцой, да капустка с тухлятиной. Поросенок: - Опять? Свинья: - не будь свиньей! Скажи спасибо студентам, а то бы и этого не получил!

Дальше оперативные листы БОКСа высмеивали делегатов, проспавших в общежитии начало конференции (сведения ревизионной комиссии). Досталось и хозяйственникам, не проверившим звуковую аппаратуру, отчего динамики ужасно фонили, поначалу.

Вывешивается очередной лист - по факту, почерпнутому из выступления Немелкова. Бригада рабочих роет траншею. За ней - другая, с носилками и лопатами - укладывают асфальт. За ними - бульдозерист. Дальше - опять копатели траншеи. Диалог: " Вася, куда ты прёшь со своим трактором, перекури, дай асфальту схватиться!" Бульдозерист Вася: " Не могу ждать! Вы мне стахановские показатели портите, квартальной премии лишаете!" И приводится текст частушки, процитированной Артуром Немелковым: Боксерам, и не только им, известна сатира выпускника университета Игоря Тарабукина: "Никогда, друзья, не будет безработицы у нас!"

Артур занял свое место. При этом заметил - слева, и справа от него исчезли соседи. Сбежали с конференции, пошли пивком побаловаться? Или испугались сидеть рядом с "антисоветчиком", как его уже обозначил первым тот, ухват в гимнастерке? Оглянулся по сторонам... Приветственные взмахи рук из дальних рядов, ободряющие улыбки оглядывающихся с пятого ряда: "Артур, не дрейфь, мы с тобой!" И даже - еще до начала дискуссии - аплодисменты со стороны иностранных делегатов. Демократы дружно поднялись и стоя аплодируют!

И тут кто-то крепко охватил Артура сзади за плечи, горячо и влажно дыша в ухо, прошептал:

- Ну, что, довольна твоя душенька? Прославиться захотелось?

- Причем тут слава? - пытался высвободиться из крепких клешней Артур, - Какая слава? Просто должен кто-то сказать слово правды первым, другие выступят и поддержат...

- Что-то не слышу я поддерживающих. А ты...ты, конечно, молодец, но знаешь ли, представляешь, хоть немного, чем все закончится?

- Ну, исключат из комсомола, а может, отделаюсь строгачом... Я же не против принципов!

- Э-э-э, милый, тут не строгачом - исключением попахивает. Ты думал со сталинским прошлым покончено?- шептавший, все так же удерживая плечи Немелккова, склонился к другому его уху и нанесло пивком жигулевским, чебуреками столовскими, - А вспомни-ка Гришу?

- Какого еще Гришу?

- Гришу, о коем ты читал стихи со школьной сцены. Вспомнил? Не ты ли звонко декламировал: "Ему судьба готовила..." Что, припомнил? "...чахотку и Сибирь"!

- Там речь шла о царском режиме, при чем тут... Собственно, кто ты такой, чтобы брюзжать и запугивать меня? Отпусти, кто ты?

- Я? Ай, стыдно, неужели не узнал? Я - это ты.

ЧЕТВЕРТОЕ ВИДЕНИЕ АРТУРА НЕМЕЛКОВА. "Наручники, клацнув, защелкнулись, и две пары жестких рук, четко фиксируя локти и предплечья, повели его к выходу из здания аэропорта Кольцово. Повернув голову вправо-влево, он отметил на лицах ведущих его сотрудников спецслужбы удовлетворение и одновременно полное безразличие к нему, задержанному: действуя по инструкции, они выполняли приказ, остальное их не касалось.

Парни были что надо, крепкие, молодые, натренированные, молчащие, с узкой полоской лба. С такими не поспоришь, не порассуждаешь, не поговоришь по душам. Почему-то вспомнилось из рассказов Николаича, как революционер Нечаев смог однажды уговорить стражника отпустить его на какое-то время из Петропавловского каземата. Этих ни на что подобное не уговоришь: РОБОТЫ! По их холодным, упершимся в его лоб, будто стволы пистолета, взглядам, он понял еще там, в зале аэропорта, что это все, это - конец.

Неужели, неужели жизнь скоро прервется? Но, странное дело, страха не было.

Жаль, что мразь, облеченная властью, будет все также ходить по земле, по его, по нашей земле, то покрытой зеленым бобриком первой травы, то устеленной золотистым осенним ковром, то изумрудно и рубинно вспыхивающая белоснежными лесными полянами. Да, они, а не он будут радоваться ярому солнцу и чернильно-бархатной соловьиной ночи, и гордиться своей вседозволенности и неуязвимости. Но кто знает, может быть, их поганые душонки трясутся при любом скрипе отворяющейся двери подъезда и они просыпаются в холодном поту, может быть, их преследуют тени загубленных ими людей? Вряд ли. Слишком прочно и уверенно они сидят. Механизм безотказный, жестокий, прочный, один раз заведенный, - он работает четко, без сбоев и натуги. Кто остановит этот механизм? Он сделал попытку. Кто следующий? И будут ли следующие? Сколько еще будет погашено неравнодушных, мечущихся, ищущих, знающих, жаждущих правды и справедливости товарищей, Да и тех, кто так и проживет в потемках, тех, которые по простоте душевной не догадываются о некоей центральной структуре, долгоживущем спруте со своими областными, районными, городскими щупальцами. Эти наивные верят лживым радиопередачам, для них слово, напечатанное в газете - непременная правда, и они даже не замечают лживой слизи, покрывающей пахучие газетные страницы.

Толпа расступается. Люди, кто опасливо, кто безучастно, кто с любопытством поглядывают на ведомого в наручниках. Никто из них не подозревает, или не хочет думать, что завтра сам сможет оказаться в таком положении, Впрочем, кто-то и думает, ведь сам-то он знал, предполагал.

У входа в аэровокзал - машина с черным брусом-ящиком для перевозки арестованных и заключенных, прозванная в народе черным вороном, и даже грустно-трогательно воронком. Его умело и грубо подсаживают и вталкивают в пасть ворона. Захлопывается одна дверь и другая, Гремит засов. На потолке еле шает лампочка. Лампочка - зарешечення, уже она как бы обозначает судьбу попавшего в этот темный ящик. Глаза привыкают к сумраку. Он различает скамью, садится. И тут же машина трогается.

По дороге он решает, что будет все отрицать, вернее, постарается говорить словами передовиц правительственных газет. Но это едва ли поможет".

* В "Четвертом видении" (см. закавыченное) использован фрагмент повести А.Немелкова "Зазеркалье", 1990-е годы, рукопись.

Они припомнят ему не только события последних дней, но и многое из прошлого - коварные вопросы на занятиях по диамату в МАИ, споры в политическом кружке "Наша правда", протестное заявление в московском вузе и даже (!) бунтарскую бузу в пионерском лагере. Неужели у них, в его досье, зафиксированы и его разговоры с Волькой Бородиным? А дальше что? А ничего! Они вытянут из него все что захотят, что было и чего не было. А дальше он исчезнет. Просто исчезнет. Едва ли они пойдут на открытый политический процесс. Это не выгодно ни им, органам, ни областным властям, ни тем, кто заседает за зубчатой кремлевской стеной. Его могут судить закрытым судом, а дальше, чтобы не распространять "заразу"... Вначале родные перестанут получать от него письма, а через полгода им сообщат: ваш сын убит при попытке к бегству.

Мог ли он предполагать, что все так обернется? Не маленький, не наивный, он знал, на что шел. Жалеет ли? Нет! Он никогда бы не простил себе, что не использовал такой возможности сказать слово правды, призвать других к активности. Зерно, брошенное в почву, может быть, не сразу, но - прорастает, взойдет.

"...Машина резко затормозила, и он ударился о стенку. Дверь со скрежетом распахнулась. Яркий свет брызнул в глаза, ослепив. "Выходи, борец!" - прозвучала насмешливая команда. В проеме двери - зеленая травка, тронутая инеем, подстриженные деревья, дорожки, посыпанные желтым песочком. И высоченный бетонный забор. Без всякой "колючки", а только с тонким, еле различимым проводом поверху. Значит не тюрьма. Значит - какое-то учреждение или резиденция большого начальника. Судя по времени в пути, - загородная...

Мраморные ступени крыльца, тяжелая дубовая дверь, приемная, устланная алой ковровой дорожкой".

В овальном кабинете, уставленном матовой шоколадного оттенка мебелью, с него сняли наручники и усадили за небольшой столик, примыкавший к внушительному по размеру и по точеным ногам начальственному столу. Двое сопровождавших неслышно вышли.

Сидел в непонимании, растирая затекшие и натертые железом запястья... Раскрылась боковая дверь, и в кабинет вошел небольшого роста человек в серой гимнастерке-сталинке, с бледным усталым лицом и стальными внимательными глазами. Не сам ли выступавший на конференции секретарь обкома? Хотя нет, другой, лишь виски с сединой, да мешки под глазами...

Штальной (а это был, как потом узнает арестованный, именно подполковник Госбезопасности Штальной, начальник особого отдела по работе с молодежными и творческими организациями) нажал на кнопку и вызвал секретаршу:

- Принесите нам, пожалуйста, чаю, - приказал он, - Артур Авенирович, вам с лимоном?

Помолчали.

Штальной, перебрав на столе кое-какие бумаги, взял с блюдца кусочек колотого рафинада, шумно отпил из стакана и сказал:

- Не знаю, как обращаться к вам, официально по имени-отчеству, или по-сыновьи, или по-нашему, по-партийному, на "ты"?

По продуманности вашего политического заявления, а его мы расцениваем именно как политический манифест, перед нами не мальчик, но муж.

Кстати, вы чем-то напоминаете мне Маяковского: рост, ораторский пафос, крылья прически. Вы бы могли да-ле-ко пойти по общественной лестнице. Но...ты, гражданин Немелков. избрал другой путь. Избрал сам или кто-то направлял тебя умелой рукой - вот это нам и предстоит узнать... А ты чаек-то пей, пей, а то остынет.

Итак, вот тебе, как говорил горлан-главарь Маяковский, стило и бумага, садись поудобнее и подробно изложи, как ты до ЭТОГО дошел, и главное, - кто тебя надоумил...

-Товарищ...э-э-э, никто меня не наставлял. Разве вы сами не видите, что происходит со страной?

-Я все вижу, вижу так, как видит моя партия. Придерживаюсь фомулы, известной, надеюсь, тебе со школьной парты: "Партия - ум, честь и совесть нашей эпохи". А поскольку, ты, судя по выходке на конференции, с этой формулой не только не согласен, но и предлагаешь ее пересмотреть, предлагаю тебе, как витязю на распутье, описать события по трем вариантам.

Штальной крутанул телефонный диск до упора и закрепил его в этом положении карандашом. Затем подсел к Артуру совсем близко, так, что почувствовался крепкий запах "Шипра", и - полушепотом:

- Первый вариант - назвать нелегальную группу, всю подпольную группировку, поименно, которая уполномочила тебя выступить на конференции. Сразу же скажу, этот вариант оч-чень не выгоден не только для тебя, но и для нас там, наверху, - он вздернул брови к потолку, - по головке не погладят, дескать, проморгали антисоветское групповое отребье.

Второй путь - принимаешь все на себя, а потом...Дальше подумаем о твоем будущем.

И есть спасительный третий вариант: пишешь о некоем затмении, срыве нервов, указываешь на наследственные корни психического заболевания. Ты меня понял?

- У меня не было никакого срыва, и в роду нашем не отмечено психов.

- Не было?! А дедушка? Помнишь, чем закончил твой дедуля? Разве тебе не рассказывали? Одним словом, в твоем распоряжении один академический час, бумаги на сочинение хватит.

И снова полушепотом, в самое ухо:

- Надеюсь, ты взвесишь все за и против и напишешь как надо, то есть по второму, а лучше, скажи спасибо за совет и подсказку, по третьему варианту. Если еще чайку, бутербродов, - обратись к Алевтине Федоровне, впрочем, я сам ей укажу.

И он неслышными шагами удалился в боковую дубовую дверь.

И раздалась откуда-то из-под потолка тихая лирически-минорная музыка. "Эллегия" Маснэ,- узнал Немелков, отодвинув чернильницу. И прикрыл глаза.

Во все время пребывания под жестким взглядом Штального, он, казалось, продолжал все же слышать и даже видеть происходящее в актовом зале УПИ. Правда, слова выступающих долетали до него некими отрывочными всплесками...

Над трибуной всплыло мягкое, лунообразное лицо блондина-активиста со стройфака. Что скажет, неужели кудряш не поддержит?

- Товарищи!...Товарищи, друзья, от имени строительного факультета заявляю: антисоветчина не пройдет!

В зале заулюлюкали и громкими дружными рукоплесканиями захлопали-заглушили активиста-кудряша. Бармин настойчиво и предупреждающе стучал по микрофону, призывая зал к порядку. А на трибуне уже --запланированный делегат Панченко:

- Ему, - Панченко ищет взглядом Немелкова,- Ему! - указывает пальцем на Артура, сидящего в четвертом ряду, - Ему,... говорящему о серости комсомола и нашей жизни, надо самому заткнуть свой серый рот, и мы, пользуясь нашей самой широкой демократией, сделаем это!

В зале - шум, гам, возгласы: "Долой с трибуны подхалима!", "Позор!", "Даешь правду-матку!"

ОНИ ПРИДУТ, НЕПРИМИРИМЫЕ. Артур видел, слышал, чувствовал - провал! Неужели провал?! Неужели не будет ни единой поддержки? Эх, если бы члены его кружка были делегатами конференции, они бы не сдрейфили, они бы врезали правду-матку.

Однако оставалась надежда: зал неистовствовал, зал требовал, зал жаждал нового свежего слова. Шквал поддержавших его аплодисментов давал уверенность, - пойдут, многие пойдут за ним, вернее, пойдут путем поиска справедливого устройства жизни. Они отвергнут лицемеров, лжецов, подхалимов, карьеристов, закостенелых политиканов.

О, знал бы в этот миг Артур Немелков, что такие люди появятся, и очень скоро. В том числе, среди студентов УПИ - непримиримые, отважные, самоотверженные. Готовые на страдание. Уже через пару дней получат полулегальную известность стихи, которых, "как бритвы обоюдоострой", боялись партийные догматики. Их записывали на магнитофоны "Дзинтарас" и "Днепр", перепечатывали на пишмашинке. Очень редко они звучали в исполнении автора.

Автором стихотворений был ( уже знакомый читателю) студент экономфака Отто Новожилов.

Отто, безусловно, был наслышан о ПЕРВОМ, - об Артуре Немелкове. Более того, он как раз входил в бригаду БОКСа, выпускавшую оперативные "боксики" на листах ватмана по материалам конференции.

Вскоре из под его пера появились такие строки:

К ним не пришла еще естественная смерть.

Искусственная им не угорожает.

Их лица - как зады. Не то что смех,

Улыбку никогда не выражают.

Жрецы доносов и тупого рвения,

На гениев кричавшие: Не сметь!

Их лечит наше здраво-

охранение,

К ним не пришла еще естественная смерть.

Ах, сколько на земле печальных вех!

Стреляли очень много. Но не в тех.

Реакция зала не устраивала президиум, членов парткома, вызванных по тревоге, бдительных наблюдателей "в штатском", незаметно растворенных среди делегатов конференции, и прочих партединоверцев.

Захлопывание и даже попытки освистывания своих, подготовленных во время перерыва ораторов, было для них просто возмутительно. Скрежетали зубами.

Но подготовленные, верные уставам, солдаты КПСС, несмотря на шум, выполняли указания, поднимались на трибуну и говорили то, что велено, то, что надо!..

Однако что это? Кто это вылез к микрофону без предварительной записи? Какая-то девчонка...Делегат Смирнова? Ну-ну...

- Многие комсомольцы слабо занимаются политикой и даже спорить воздерживаются. Почему? А потому, что такие, как товарищ Торопень, тут же приклеят им навечно ярлык оппортуниста, нигилиста или какого-нибудь декадента. Я-за честный спор!
За Смирновой - едва видимая из-за маленького роста, приподнявшись к микрофону на цыпочках - Мишарина.

"Это - наша, прошелестело в президиуме,- эта врежет по немелковщине!

- Товарищи комсомольцы! Мне по душе выступление физтеховца. Он говорил, что у нас все заранее решается, согласовывается, подписывается в нужных инстанциях. Вы думаете, что именно вы будете сегодня выбирать новый состав комитета? Наивные! Вот! - она взмахнула над головой листом, казалось, белый голубь трепетал в ее руке, - Вот он - новый состав, уже согласованный где надо. Мне поручено, еще вчера, зачитать на конференции этот утвержденный список будущих членов комитета. Так о какой демократии можно говорить даже в стенах УПИ? А ведь так повсюду! Хотите, зачитаю утвержденных?

Бойкий член президиума сделал пружинистый прыжок к малышке и выхватил из ее рук бумагу.

Зал уже не шумел, не гудел. Он неистовствовал!

На трибуну поднялась преподаватель кафедры марксизма-ленинизма Римма Викторовна Иванова.

Члены президиума выжидательно повернули головы в ее сторону. Уж она-то, молодой, перспективный ученый, член комитета ВЛКСМ, уж она-то методично раздраконит ренегата с четких позиций марксизма-ленинизма.

Зал, казалось, ощетинился, как огромный еж, готовясь согнать криками и хлопками очкастую ораторшу.

Каково же было ошеломление и президиума, и зала, когда Римма Викторовна неторопливо произнесла:

- Мне кажется, мы все должны внимательно отнестись к дельным и своевременным критическим высказываниям делегата Немелкова. Например, как можно отрицать законность требования альтернативных выборов? Это не противоречит конституции, наоборот - закрепляет ее статьи. В составе и руководстве Советов должны оказаться наиболее достойные и компетентные, умные и честные...

Реплика со второго ряда: "Вы хотите сказать, что сейчас у власти - рвачи и дураки?"

- Это вы сказали. И не надо меня прерывать и приклеивать ярлыки, как это делается в отношении честного выступления комсомольца Немелкова! Мы все виноваты, что привыкли жить по проторенной дорожке, голосовать, как будет указано сверху. Заорганизованность и бюрократизм въелись не только в комсомольские структуры. Я бы многое могла еще сказать в поддержку позиции Немелкова, но надеюсь, студенты сами поразмышляют как им и всему нашему обществу жить дальше.

Новый взрыв аплодисментов, одобрения и поддержки, пожалуй, не менее бурных, чем после вступления Артура Немелкова. Еще бы, речь держала не студентка, а преподаватель, да еще какой кафедры - самой главной, идеологической!

Артур сидел бледный, напряженный, прямой, порой покачиваясь взад-вперед, периодически откидывая со лба упрямые волосы.

ВОТ ОН И НЕ ОДИН.

"...-Ты все еще в размышлении? Я подсказал тебе три варианта. И ты знаешь самый выгодный и приемлемый для тебя. Мы дали тебе шанс. Еще три года назад знаешь, что было бы с тобой? Я даю тебе выбор. Ты за альтернативность, вот и выбирай. Если через полчаса лист бумаги будет пуст, пеняй на себя".

КАК ГОВОРИТСЯ, ПАРТИЯ ВЕЛЕЛА. С визгливым дискантом мчался к трибуне коллега Ивановой по кафедре, известный всему институту неистовый, буйный, скороговорящий Каро Мкртичевич (язык сломаешь!) Мкртчан.

Как тут не сказать несколько слов об этом преданном партии, страстном ораторе, грамотном профессионале, косноязычном и в чем-то, наивно-комичном (тем самым и жалким), популярном преподавателе 50 - 60-х годов прошлого века.

ПРОФЕССОР Н .СЕЛИВАНОВ. Из воспоминаний "С улыбкой о Каро". "...Да, он был великолепным лектором, несмотря на то, что, будучи по национальности армянином, часто в разговорах и публичных выступлениях допускал огрехи в произношении. Но это нисколько не мешало студентам любить его лекции, глубокие по содержанию и нередко прерываемые хохотом аудитории, вызванным русско-армянским диалектом лектора.

Вот некоторые его "изюминки". О буржуазных правителях Польши, перебравшихся после вторжения гитлеровцев в Лондон: "Они бежали из страны, как не бегут самые бегущие мыши".

В другой лекции, пылая гневом по поводу политики Временного правительства в 1917 году, он назвал его " злодейским младенцем"...

Указывая группе молодых людей на вред бездумного заучивания и зубрежки, Мкртчан заявил: "Зубровкой заниматься нельзя!"...

Воспитывая студента-вечерника, допускавшего прогулы на производстве, Мктчан потребовал, чтобы студент прекратил "прогулки".

Смех смехом, но были в адрес Каро Мкртычевича и весьма колкие, как говорится, ниже пояса, выпады со стороны студентов. Как-то в Большой римской аудитории УПИ ему передали записку, слегка перефразирующую Маяковского: "Вы русский бы выучили только за то, что им разговаривал Ленин?"

В среде острословов БОКСа родилась загадка: "Попытайтесь составить предложение из трех слов, содержащих в сумме только три гласных. Ответ таков: "Мкртчан днесь взбзднул".

Так и жили. Увлекались и зубрежкой и зубровкой, переживали нелегкие сессии, сопроматы и диаматы, бедствовали, коли оставались без стипендии, смеялись по поводу и без повода, одним словом, как поется в студенческой песне, "крепкие, с проверенными нервами, бурям и невзгодам вопреки, мы всегда и всюду были первыми, милого УПИ выпускники".

ПЕРВЫМИ! Первым был и Артур Немелков.

Пылкая, как всегда, речь К.М. Мкртчана зафиксирована в стенограмме конференции и хранится в фондах госархива. Помещать ли ее в нашем повествовании?.. Зачем? Только место занимать. Треск-блеск-красота - трата-тата-та-та-та... Тырым-пырым-растопырым... Уткоречь, как назвал подобную тарабарщину Дм. Галковский. Возьмите любую газетную передовицу тех лет... Выполняя решения съезда, необходимо сосредоточить усилия на сплочении общества вокруг центрального комитета, тета-тета-тета, верного традициям, молодежь - передовой отряд советского, единство партии и народа, неизбежность победы, тра-та-та-та-та, все прогрессивное человечество, тра-та-та, под знаменем Ленина-Сталина. под руководством , та, та, по пути, указанному Лениным...

К этой трескотне привыкли давно и руководители, и простые люди (порой усмехались: "мели Емеля - твоя неделя), и рядовые комсомольцы, и даже руководители партии - не дураки же были, в самом деле, многие из них.

Однако термин "уткоречь" до Галковского, оказывается, применил другой мыслитель...

ОРУЭЛЛ, писатель. Из приложения к "1984". "В Новоязе эвфония перевешивает все соображения смысла... Это создает "тараторящий" стиль речи, одновременно стаккатный и монотонный, что и требуется, ибо цель - сделать речь, особенно о предметах идеологически окрашенных, по возможности независимой от сознания.. Для повседневных нужд, безусловно, надо было подумать прежде, чем сказать, но правильные политические или этические суждения у члена партии должны были вылетать автоматически, как пули из ружья... В идеале должна быть создана речь, производимая непосредственно гортанью, без включения мозга. Эта речь отражалась в слове "УТКОРЕЧЬ", означающем "говорить так, как крякает утка".

Однако, произнеся очередную дежурную уткоречь, солдат партии Мкртчан закончил ее не безобидным кряканьем, а безжалостным р-р-революционным приговором:

- Таким как Немелков - не место в рядах резерва партии, Всесоюзного ленинского комсомола!

Выступление Немелкова было сильным ударом для тех, кто сидел на сцене за столом президиума, и для тех, кто протирал штаны в сером доме на площади Труда. Эхо выступления донесется и до зубчатых стен на Красной площади.

На удар следовало отвечать контрударом. И такой, рассчитывали в парткоме и комитете ВЛКСМ, должен нанести не кто-нибудь другой, а главный комсомолец физтеховцев Георгий Писчасов.

Его срочно разыскали и пригласили в комитет. Чтобы никто не мешал разговору, в двери повернули ключ.

Многих Георгий знал в лицо по общественной работе. Толя Мехринцев, Женя Казанцев, кое-кто из более молодых, Иван Дмитриев, профсоюзный лидер физтеха... В углу, ближе к двери, молча сидел молодой мужчина с седыми висками и ледяным взглядом серых глаз.

Перерыв близился к концу, и разговор был недолгим. Мехринцев, заметно волнуясь, сказал:

- Жора, надеюсь, ты правильно воспринял выступление Немелкова... Правильно, в том смысле, что ты не разделяешь его позиций. Он нанес сильный удар, не только комитету. Ты должен первым защитить честь УПИ, преданность комсомола делу партии. Я и все мы, - он окинул взглядом собравшихся, задержав его и на молчащем человеке,- все мы предлагаем, просим тебя, - считай это наказом комитета - выступить с осуждением Немелкова. Не только от своего имени, но от имени всей делегации физтеха. Только так!

-Я вас понял, - ответил Георгий, глядя в пол. И, вскинув брови, - Мы подумаем.

После выступления неистового Каро Мкртычевича самое время было предоставить слово "обработанному" Писчасову. И тут закоренелые, не оттаявшие во время оттепели, парткомычи, получили второй удар.

-Товарищи, у меня есть несколько предложений по совершенствованию работы комсомолии УПИ. Но об этом мне хотелось бы доложить подробно на завтрашнем заседании. А сегодня мне предложено дать оценку выступления моего однокурсника и зама по идейно-воспитательной работе Артура Немелкова. Во время перерыва наша делегация собралась на экстренную оперативку. При одном воздержавшемся, делегация физтеха, в основном, поддерживает выступление нашего товарища...

Показалось, стены актового зала с гипсовыми барельефами Ленина и Сталина сотряслись от шквала аплодисментов, заглушая отдельные выкрики "Позор!" "К ответу антисоветчиков!"

Писчасов выдержал паузу, улыбнулся, взглянул в сторону партера, где сидел Артур и закончил:

-Выступление Немелкова - исключительно нужное и своевременное. И поскольку у меня есть опасение в том, что завтра мне не предоставят микрофона, хочу тезисно изложить соображения по улучшению общественной жизни.

Во-первых, для повышения активности комсомола необходимо пересмотреть порядок приема новых членов и принимать в наши ряды не желторотых птенцов, а осознавших свое место в обществе юношей и девушек, достигших 16-ти лет.

Во-вторых, ХВАТИТ ЖИТЬ В ПОТЕМКАХ! Истина рождается в споре, поэтому предлагаем проводить открытые диспуты о внешней и внутренней политике СССР. Нам и всему обществу необходимо понять, какой будет наша страна в ближайшей перспективе...

Из последних рядов раздался истошный крик:

- Еще один антисоветчик!

За ним другой, - могучим басом:

- Физтех - осинное гнездо империализма!

И еще:

- Стиляги!

Однако зал ответил на выкрики смехом, захлопыванием - поддержкой:

- Говори, Жора, не трусь!

- Писчасов, мы с тобой!

И Писчасов продолжил:

- В-третьих, необходимо совершенствовать саму систему обучения в вузах. А для этого - обсуждать на комсомольских собраниях методы преподавания, новизну изучаемых проблем, будь то истмат, диамат или специальные, инженерные дисциплины. По крайней мере, преподаватели, деканы, ректорат будут знать мнение студентов о качестве лекций....

Сидевший в президиуме член парткома, желая умаслить докладчика и увести направление дискуссии в иное русло, подал реплику, поддержанную согласным киванием других сидевших за алой скатертью:

- Вот это - дело, это правильно! Методика преподавания не должна отставать от проблем сегодняшнего дня, от тех задач, которые поставлены перед нами двадцатым съездом партии. Предлагаю последнюю позицию товарища Писчасова внести в проект решения конференции. У вас все, товарищ?...

-Почти все, спокойно ответил физтеховец, - Совсем немного осталось... Возвращаясь к выступлению члена нашей делегации, хочу добавить, что грубое осуждение его выступления, приклеивание разного рода ярлыков, наша делегация расценивает как стремление, вообще, отбить охоту говорить прямо, честно и открыто о недостатках нашего бытия. Так и будем жить? Зачастую активность масс заглушается чрезмерной централизацией и нарушением демократических норм. Ярким примером может служить практика проведения выборов, демонстраций, митингов, выступлений в печати. Примеры? Откройте завтрашним утром свежую многотиражку с материалами конференции... Вы найдете в ней выступление Артура Немелкова? Мы, физтеховцы спрашиваем:

ТАК И БУДЕМ ЖИТЬ?

Закончился первый день мятежной конференции. Нелегкий для Немелкова и физтеховцев. Тяжелый и для парткомычей. Предстояла подготовка ко второму дню сражений.

У Артура, как позднее скажет Окуджава, "боль, что скворченком стучала в виске" не стихала. Он решил побыстрее добраться до общежитской койки и, если удастся, поскорее заснуть. Однако сразу уединиться не удалось. Его окружили одногруппники и, жарко обсуждая происшедшее, провожали до самого подъеда общежития. Тут же поджидали единомышленники из кружка "Наша правда" и поздравляли его, что-то тараторили о том, они, дескать, не забросили замыслов кружка и уже подготовили реферат "Положение рабочего класса в СССР", хотели бы показать Артуру...

И тут через головы ребят, Артур увидел Раечку, с двумя подругами, стоявшими неподалеку, под памятником Кирову. Поджидает, или случайно здесь? Хотелось поговорить. Он помахал ей рукой. Рая увидела и в ответ послала ему воздушный поцелуй. И, еще раз оглянувшись, поспешила с девчонками на трамвайную остановку. Значит, она не отвернется от меня, значит, поддерживает!? Потирая висок, Артур попрощался с товарищами.

В полночь, будто кто-то толкнул его в бок, он вскочил и тут же уселся на край кровати. Спал или не спал? Только что увиденное и пережитое предстало, будто в кино.

Эллегия Масснэ... "Музыка звучала неназойливо и, казалось, лилась отовсюду. Чуткие и проворные пальцы пианиста и особенно волшебный смычек маэстро, в некоем хитросплетении звучания, рождали затаенную грусть по чему-то раннее случившемуся, ушедшему в небытие и невозвратно утерянному.

Он сидел, откинув голову, завороженный этим чудом, захлестнутый приятными горьковатыми волнами, поднимавшимися откуда-то из подреберья и образующими непроглатываемый комок в горле. А может, это была тоска не по прошлому, а по несбывшемуся, ожидаемому, светлому и счастливому?

Из забытья его вывел несильный, тупой толчок в затылок".

Он понял: не выполнил приказа и за ним пришли. Ну, что же, придется отвечать. Вспомнилось "Последнее танго Петра Лещенко", рассказ Николая Николаевича. До таких расправ, которые чинились в не столь отдаленное время, надеялся не дойдет. А чему быть, тому не миновать.

Двое дюжих парней в робах жабьего цвета подхватили его подмышки (спасибо, руки не заламывали), механически, по-деловому, молча вывели из кабинета Штального и - втолкнули в смрадный отсек под лестницей. Он стоял в глухой темноте, не шевелясь, прислушиваясь. Музыки не слышно, музыка кончилась.

Между прочим, подумалось, ловкий прием, прием преотличнейший: убаюкать прекрасной мелодией, увести в счастливые грезы, напомнить, что если не подчинишься, "не расколешься" - прощайся и с прежней жизнью, и с родителями и с полюбившейся девушкой с радиофака, а впереди у тебя, впереди...

"Вдруг над головой его прострекотала автоматная очередь, а за ней, следом, раздался дикий, нечеловеческий, вопль. Тут же перешедший в гомерический хохот. По спине пробежали мурашки. Тишина заткнула уши. Как ватой. Он стоял так же неподвижно несколько минут, не пытаясь сориентироваться в пространстве. Зажглась лампочка, и под ногами он увидел человека, скрюченного в комок. Человек медленно зашевелилися и издал булькающий стон. Он нагнулся над ним и тут же отпрянул, разглядев нечто ужасное. Пустые глазницы блестели, вместо носа зияла кровавая черная дыра...Распухщие обезображенные ударами губы, разжавшись, обнажили обрубок языка! То, что недавно было человеком, закрыло голову культями рук. Из груди его вырвался короткий, молящий о пощаде крик: "Пом-м-м-моги-и-и!". Свет погас.

Он стоял неподвижно, охваченный неведомым раньше животным страхом, смешанным жалостью к несчастному обрубку. Помочь, хоть чем-то, хоть сочувственным словом помочь несчастному!...Он нагнулся и коснулся плеча изуродованного человека, оно было мокрое и склизкое. Он погладил человека, и тот как щенок заскулил. Раздался скрежет. Пол разверзся. Тело человека с легким шуршанием ушло в зеленую туманную пустоту. Снова вспыхнул свет, хоть и тусклый, и он увидел раскрытый люк и доски, наклонно уходящие вглубь. Внизу некоторое время слышалась возня, крики, бульканье. Все смолкло.

Он огляделся и, увидев сзади табурет, опустился на него, но тут же вскочил, будто подброшенный пружиной: в сиденье тут и там были вбиты, острием вверх швейные иглы. Вскакивая, он больно ударился теменем о балку и, чуть было, опять не угодил на иголки. Сесть можно было только на люк, если его закрыть. Он так и сделал. Свет погас. Снова - ужасный скрежет. Это значит, люк начал открываться. Для него. И он шагнул. Нога заскользила по наклонным доскам, он больно ударился ребрами о край проема и полетел в тартарары. Упал он на что-то мягкое и шевелящееся. В нос ударил отвратительный трупный смрад".

Да, такого сна и врагу не пожелаешь. А если эти приемчики у них в действительности?.. Они хотели меня запугать: с тобой поступят так же, как расправились с твоим предшественником. Ты этого хочешь? Решай, завтра - продолжение конференции, и ты еще, возможно, отмоешься, если возьмешь свои слова обратно, сославшись на слабоумие и торопливость выводов, скажи, что ты хотел заострить внимание на недостатках работы на своем факультете, в своей первичной организации и не предполагал распространять их на страну, на партию...

На что-то мягкое, осклизлое, шевелящееся...

А приемы пыток и психологического давления были и вправду невыдуманными.

ИВАН ЭНДЕБЕРЯ, из крестьянской и шахтерской семьи, боец Первой конной, буденновской, армии, зав. культпропотделом парткома паровозостроительного завода, преподаватель истории СССР. Не правда ли, - безупречная для советского и партийного функционера биография! И вот что поведал нам бывший зек уральского Ивдельлага И. Эндеберя:

" В 1938 году на съезде работников просвещения в Киеве выступает секретарь ЦК КП Украины Н.С.Хрущев, говорит об изоляции врагов народа: "Вода должна быть чистой"...

Ночью в дверь постучали. Милиционер с понятыми предъявил ордер на арест...

Камера временного содержания. Шесть квадратных метров, одна койка, на ней валетом - двое: политкомандир эскадрильи авиашколы и инженер-горняк. Мне спать не на чем, располагаюсь под койкой на голом полу, который никто и, видимо, никогда не мыл. Под камерой - подвал. Ночью привозят из тюрьмы приговоренных к высшей мере и в этом подвале приводят приговор в исполнение. Мы слышим выстерелы и глухое падение тела на пол. Голос коменданта со второго этажа: "Готово?" Снизу отвечают: "Готово!"...

За полтора года тюрьмы "черный ворон" приезжал за мной для допросов 32 раза. Наконец, следователь вызвал и объявляет:

-Вы обвиняетесь по статье 58 уголовного кодекса РСФСР, пункты 7,8, 11, 12.

Эти пункты означали террор, вредительство, соучастие в контрреволюционных организациях. И это мне, коммунисту Ленинского призыва, участнику гражданской войны, учителю, пропагандисту, который читал лекции во многих организациях, в том числе, в политотделе, где учились работники госбезопасности.

Позднее бывший начальник районного КГБ Василий Степанович Невечеря рассказывал мне: "Бывало, нас вызывают в Киев, на совещание и спрашивают, сколько рскрыли врагов народа. Отвечаешь "ни одного" - двадцать суток ареста. Если скажешь столько-то, - соответственно получаешь премию. Вот следователи и пытались выбить покаяния, пусть даже ложные, зная, что все равно получат поощрение".

МУРМАН ДЖГУБУРИЯ, поэт (мы подружились в Доме творчества в Переделкине, он многое порассказал мне): "У нас в Зугдиди шли массовые аресты, Начальник органов звонит из Тбилиси своему подчиненному: "Сколько взяли, сколько врагов арестовано?" Отвечает подчиненный: "Пятьдесят девять врагов арестовано". "Почему так мало, вам было дано указание, чтобы не менее семидесяти пяти?" "Больше не можем, товарищ начальник, всех подозреваемых взяли, не к чему придраться". "Я с тебя шкуру спущу, мне перед Москвой отчитываться!" "Я понимаю. Что делать, товарищ начальник?". "Выводи патруль на улицу, хватайте каждого, кто с усами!" И что ты думаешь? Выполнили задание!"

...А в это позднее время не спали во многих домах, квартирах, дачах, кабинетах и не только в комнатах физтеховского общежития.

МАРК ШВАРЦ, выпускник УПИ, ведущий специалист одного из Уральских заводов, звезда студенческой эстрады, мастер разговорного жанра в паре с Анатолием Зиновьевым. Из переданных автору воспоминаний.

В новом веке, в шумной трескотне различных, в том числе, политических шоу как-то сами собой стерлись в памяти потомков некогда звучные имена правозащитников, вступивших в неравное противостояние с властью.

Перелистывая сегодня потрепанную записную книжку, в которую я, будучи студентом радиофака УПИ с 54-го по 59 год, записывал свои стишки, эпиграммы и афоризмы, обнаружил такую фразу: "В общественной жизни стремись поступать так, чтобы это было НЕМЕЛКОВО!" Слитное написание последнего слова мгновенно воскрешает в памяти громкое "дело Немелкова", о котором было слышно не только во всем Свердловске, но и далеко за его пределами, благодаря "радиоголосам", прорывавшимся сквозь вой глушилок.

Об этом деле я узнал в первый же день от делегатов комсомольской конференции, учившихся со мной в одной группе. Настороженно оглядываясь по сторонам и понизив голоса до полушепота, они возбужденно рассказывали о том, что стали свидетелями беспрецедентно резкого выступления студента Артура Немелккова с критикой советской партократии и установленных ею порядков. Они с удовольствием многократно цитировали особо понравившиеся фрагменты его речи, так, что я до сих пор помню яркое немелковское срвнение тогдашней вертикали власти с иерархической лестницей, на ступньках которой сидят попугаи: каждый на своем уровне. Они сидят и молчат до тех пор, пока не вякнет чего-нибудь самый верхний - ГЛАВНЫЙ ПОПУГАЙ. И тогда все они строго по ранжиру сверху вниз начинают бубнить, в точности повторяя фонему начальника.

ИНТЕРЕСНО ОТМЕТИТЬ, ЧТО ДАЖЕ ЧЕРЕЗ ПОЛВЕКА ЭТО ОБРАЗНОЕ СРАВНЕНИЕ НЕ КАЖЕТСЯ МНЕ УСТАРЕВШИМ (выделено мной. В.Б.)

Больше всего поразила исключительная смелость и самоотверженность юноши, решившего принародно высказать свои критические замечания о наших порядках, спустя всего каких-то три года после смерти товарища Сталина, "корифея всех времен и народов", "великого кормчего коммунизма", " вождя и учителя советского народа". До сих пор помню въевшеесяся еще в "школьные годы чудесные":

Сталин - наше знамя боевое!

Сталин - нашей юности полет!

С песнями, борясь и побеждая,

Наш народ за Сталиным идет!

Мне думается, что до марта 1953 года никаких критических выступлений на территории СССР принципиально случиться не могло: советские люди были настолько запуганы и замордованы бериевскими эмгебэшниками, что боялись не только друг друга, но и самих себя. Зримо воссоздать тогдашний общественный климат поможет случай, имевший место со мной в послевоенном Нижнем Тагиле, в сорок седьмом году.

Я был третьеклассником мужской средней школы. А в шестом классе учился Алик, сын директора Ново-Тагильского металлургического завода. По договоренности моя матушка обучала Алика игре на фортепиано, а Габриель Николаевна, жена директора, ответно давала мне уроки рисования. Два раза в неделю Алик прибегал к нам, а я, соответственно, - в их квартиру.

Однажды меня пригласили на день рождения Алика. После вкусного застолья дети под наблюдением взрослых начали состязаться в декламации, пении, игре на пианино. Черт дернул меня показывать фокусы! Для очередного иллюзионного номера требовались два больших кольца, склеенных из бумаги. По моей просьбе хозяйка-художница отвела меня в свою мастерскую, снабдила ножницами, клеем, пачкой старых газет и вышла из комнаты. Я тотчас принялся за дело и к моменту ее возвращения ("Не надо ли помочь?"), успел нарезать из газетных листов полосы и готовился их склеивать для получения вожделенных колец. Габриель Николаевна окинула взглядом мою работу и...остолбенела, прижав руки к груди. Лицо этой властной, самоуверенной дамы, исказилось ужасом, подбородок дрожал, глаза лезли из орбит.

- Что...что ты наделал?! - свистящим шепотом выдавила она, - Боже мой! Ты понимаешь, что ты наделал?!!

Она расправила несколько изрезанных газетных полос и, признаюсь, меня тоже не на шутку затрясло: на оборотной стороне ИЗРЕЗАННОЙ страницы был напечатан большой, торжественный портрет товарища СТАЛИНА в форме генералиссимуса.

- Ты!!.. Ты искромсал Иосифа Виссарионовича!.. И еще предполагаешь показывать фокусы? Ты представляешь, что может произойти? И с тобой, и со всеми нами?!

Трясущимися руками она схватила пузырек с клеем и принялась составлять обрезки.

-Нужно сейчас же!.. Не-мед-лен-но! Все - восстановить! Склеить - как было!

И Габриель Николаевна сравнительно быстро восстановила портрет вождя.

Затем меня незаметно для гостей, веселящихся в гостиной, проводили в прихожую, помогли быстренько натянуть шубу и ушанку и - выпроводили на улицу.

С того злополучного дня прекратились все отношения с директорской семьей, закончились и мои первые опыты в акварели. Хорошо, что все кончилось без последствий, которых опасалась Габриель Николаевна.

Но еще целый год мы вздрагивали от любого стука в дверь.

Так было до 1953 года. А в 56-м в жизни страны произошли большие перемены. Разбуженные оттепелью, мы учились критически переосмысливать действительность, чему, казалось, способствовала и политика властей, спешащих разрушить культ прежнего вождя и усердно насаждавших культ нового лидера. А пока мы, студенты, изучали по курсу ОМЛ (основы марксизма-ленинизма) не только доклад Хрущева, но и статью "О культе личности в истории" из китайской (во времена Мао!) газеты "Женьминжибао".

Казалось, страшные времена рептильного сталинизма навсегда ушли в прошлое. Однако, разрешая повторять официально утвержденные обвинения в адрес былого режима, партийные бонзы не допускали ни малейшей критики советской современности, никакой ревизии практики и теории марксизма-ленинизма! И потому выступление Немелкова стало громом среди ясного неба.

Мы все знали, что с трибуны актового зала УПИ он говорил правду, которая ОПЕРЕЖАЛА руководящие указания ЦК, а стерпеть такую самодеятельность партаппаратчики не могли. Честное, открытое выражение собственного мнения, не совпадало с "руководящими указаниями", оно было для них нетерпимо и воспринималось как "отклонение от генеральной линии партии".

Они никогда не спрашивали нашего мнения ни по каким, жизненно важным проблемам. Они никогда не желали и не умели отстаивать свое мнение в честном споре, может быть потому, что их мнение не выдержало бы настоящей, здоровой критики. Много проще было объявить оппонента врагом. Классовым врагом. Или, как это делали в тридцатые годы, - врагом народа. После этого с ним можно было не церемониться".

НИНА ГОРЛАНОВА, писатель, из переписки в ЖЖ, кто-то поместил на ее сайте: "Любой независимый человек вызывает у власти ярость. РАБЫ ЛЮБЯТ РАБОВ".

...И смрадное, склизкое тело у его ног в темном, глаз выколи, подвале...

Долго не гасли окна физтеховского общежития, долго не могли в этот октябрьский вечер угомониться студенты.

Не до сна было и большим начальникам в обкомах партии и комсомола, совещались, звонили в ЦК, готовились к предстоящему назавтра бою.

Потемнели серые глаза Штального, после заседаний в обкоме и в родном "сером доме", на Ленина, 17. Обозначились на пожелтевшем лице фиолетовые подглазья, посмотрел в зеркало - прямо-таки анютины глазки.

Дома, прихватив из буфета бутылку зеленого "Шартреза" (с отрочества тайком от бати прикладывался к густому сладкому ликеру) Аркадий Андреевич закрылся в кабинете и на осторожный стук в дверь отвечал супруге недовольным мычанием: не мешай думать.

Да и как было не озаботиться Штальному! После выступления Немелкова, а особенно после заявления вожака фитеховской комсомолии, он, приученный к оперативному анализу обстановки, сделал четкий, не вызывающий дальнейших сомнений вывод: тут явно попахивает антисоветским заговором. Кто во главе подпольщиков, кто участники? Почему не сработали, не сигнализировали наши помощники в студенческом потоке, в группах, на кафедрах? То, что Немелков и Писчасов выступили, заранее не сговариваясь, верится с трудом? Тем более, Писчасов говорил от имени всей делегации! Неужели так запущена идеологическая работа? А как ей не быть запущенной, если этот подонок Немелков с красивым именем Артур (книга "Овод" была с детства любима Штальным) сам и возглавлял политико-воспитательную работу... Пустили козла в огород! Давно надо было его придавить, и повод был - неуправляемые, разнузданные дискуссии в политкружке "Наша правда"! Не просто правда, а, видите ли, ИХ правда.

Теперь необходимо трезво рассудить, все взвесить.

Если подать наверх рапорт о выявлении заговора с перечислением главарей и наиболее активных участников, возможно развитие событий по двум вариантам. Или за бдительную работу светит орден, а, следовательно, в ближайшей перспективе - повышение в звании и, вполне возможно - перевод в Москву или Питер... Или, страшно подумать, но, вполне вероятно, так дадут по шее за упущение подпольной организации, что и прежние награды придется выложить на стол, а самого запихнут куда - подальше, начальником какого-нибудь Ивдельлага, а то и на Воркуту.

Думай, Штальной, выбирай Аркадий, решай чекист. Иначе, как пелось в гимне пионерской организации, "Готовься в дорогу на долгие годы...". Уже тогда, школьником, не ты ли чувствовал какой-то тайный междустрочный смысл этих слов звонкоголосой песни?

Аркадий Андреевич решил заснуть здесь же, в кабинете, на уютном, старом, пропахшем батиным "Беломором" диване. И, наполнив очередную граненую рюмку, вдруг ясно представил тех двух упийских парней, поднявшихся на трибуну. Яростных, честных, бескомпромиссных. А что, если пофантазировать и случись, так, что ты Аркаша Штальной, оказался бы среди сегодняшнего студенчества, с кем бы ты стал в один строй, с этими, вполне возможно заговорщиками, или с теми, кто сидел на сцене за столом, накрытым красной скатертью? Сумел бы ты подняться на трибуну, как на эшафот, и почувствовать часы, мгновения, секунды СЧАСТЬЯ, а если без пафоса - ответственности за будущее России? Или тебе дороже твоя карьера, уют, солидный оклад, мечты о московской прописке и работе в главном сыске СССР?

Ах, горячие, неразумные физтеховцы! Наивняк! Рядовые студенты, может, еще выкрутятся, но Немелкову не сносить головы. Это уж точно! И все же, как этот студент, наверное, счастлив сегодня! Как счастлив.... Как...

ДЕНЬ ВТОРОЙ. Продолжение конферннции было пренесено с 10-ти на 12-00. Партийному руководству, его верным помощникам, факультетским бюро КПСС предстояло провести жесткую оперативную работу. Тем более поступили указания не только из Обкома партии, уже на проводе были секретари ЦК. И не могло быть иначе! О мятежном выступлении физтеховцев проникли скупые информационные сообщения в местную печать (не успели вовремя притормозить!). Более того, несмотря на глушилки, люди услышали новость по различным "голосам"!

А те, кто не слышал, узнавали о Немелкове и слове ПРАВДЫ, прозвучавшем на далеком Урале, от соседа, от товарища по работе, из разговоров в магазинной очереди за субпродуктами.

БОРИС ДЕМИДОВ, архитектор. "Мне в то время было... я учился в пятом классе. Помню, отец крутит настройку приемника, и мы вместе, приблизив уши к динамику, слышим: некто Немелков в Свердловске решился поднять голос в защиту свободы и демократии...

Я побежал играть с ребятами во двор. У многих в то время были прозвища. Пацаны нашего двора звали меня Бибиси. Видимо, я проговорился, что мы слушаем "голоса".

Когда папа узнал о моей кличке, он строго отчитал меня и предложил как-то исправить прозвище, отвести подозрения от нашего дома. И тогда я подговорил соседских девчонок, чтобы они звали меня не Борей, а по-американски Бобом. Однако привязалось не Боб, а Бобка, и даже стали дразнить Бобиком. Бибиси мне нравилось больше, но что поделаешь!"

ЗАПРЕТИТЕЛИ. Артур проснулся рано. Голова была на удивление ясной, ничуть не болела. Бодрости добавил стакан крепкого чая, благо в комнате водились дефицитные пачки с Љ36, смесью краснодарского чая с индийским, которые присылали родичи казака-первокурсника Тараса. Попивая чаек, Артур размышлял.

Он давно задумывал выступить публично. Откладывал. Однако его мысленный "музей" несуразностей, идиотизма, произвола окружающего бытия переполнялся и утвердил в мысли: ПОРА. Хватит говорить в полголоса. Взять хотя бы последний случай...

Артур обладал уверенным баритоном и началами музыкального образования, с удовольствием выступал на смотрах факультетской, а в скором времени и институтской самодеятельности. Сольно, а затем в дуэте с Герой Гапченко, высоким красавцем-брюнетом.

Дело было весной, при подготовке к смотру художественной самодеятельности. Подумав, чем можно удивить студентов и требовательное жюри, друзья решили, используя известные песни, пройтись по некоторым недостаткам институтской жизни. Факты почерпнули из "Боксовских" карикатур, сатирические стишки присочинили сами.

В студенческой группе архитекторов, где старостой был некто Соловьев, почти никто не приходил на занятия к первой паре, и староста - тоже. Замыслили певцы пошутить, используя известную песню "Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат":

Соловьев, Соловьев, не тревожьте ребят,

Пусть студенты уютно сопят.

А коли сессия придет,

То знает каждый идиот,

Шпаргалки выручат ребят

Пускай они еще поспят,

И сладким хором похрапят...

А дальше - похрапеть с присвистом под ритм контрабаса и высокие звуки флейты

Случился у химфаковцев забавный случай. Двое дипломников выворотили в общежитском туалете унитаз и подарили своим подругам, девушкам из консерватории, у которых сантехника пришла в негодность. Дипломники отделались строгачом.. Сочинили коллективно вполне забавно, на мотив "Вдоль по Питерской", только получилось "Вдоль по Ленинской...".

Самая удачная вокальная юмореска придумалась по факту хищения сахара из студенческой столовой кладовщицей Машей Кочкиной и ее дружком. В результате - регулярная недокладка сахара в чай. Тут, естественно, вспомнилась Артуру пластинка с записями Петра Лещенко и задорная песенка "У самовара".

Ночка темная, тащу мешок из ЗХЗ я,

Ждет зазнобушка меня за празничным столом,

В главном корпусе стоят вахтеры-ротозеи...

Ну, и так далее. А затем - задорный сатирический припевчик, исполняемый под степ-чечетку::

Маша чай мне наливает

И заплатить за сахар обещает,

У самовара - кладовщица Маша,

Делить добычу будем до утра.

Репетировали, добивались звучности, ссорились: красавец Гапченко часто стремился перекричать Немелкова. В конце концов, добились желанной выразительности номера и предстали перед контрольной комиссией, перед институтским худсоветом: пойдет - не пойдет.

И что же? Музыкальную часть одобрили. За злободневную сатиру похвалили. Номер запретили. Вот тебе раз! Как так, в чем дело, каковы претензии?

Председатель худсовета Дим Димыч Кавалеров, бывший подполковник, бритый под Котовского, большой поклонник солисток местного балета, был немногословен и категоричен. Щелкал семечки, сплевывая незаметно в маленький газетный кулек, ехидно улыбался и горизонтально проведя ладонью, как отрезал: "Не пойдет!".

Его заместитель Роберт Давидович Герцель, роста маленького, подвижный, с лохматыми рысьими бровями, более похожий не на доцента стройфака, а на опереточного конферансье, последовательно и, как ему самому казалось, убедительно, объяснил:

- Первая часть, про Соловьева и его группу, может быть воспринята слушателем и Большим городским жюри как кощунство над популярным текстом и над советскими воинами-победителями. Вторая сатира - с унитазом по ЛЕНИНСКОЙ... Вы хоть сами-то разумеете, что насочиняли?

Про хищения сахара, отражающееся на питании и на здоровье студентов, - тут все верно, удачно, смешно... Но! Что вы используете в качестве основы куплетов? "У самовара я и моя Маша"! Репертуар антисоветчика Лещенко и его последователя Вадима Козина. И вы, уважаемые, не могли этого не знать. Понимаете, чем это попахивает? Вы споете, получите, вероятно, желанные баллы, а нам, пропустившим все это, что скажут ТАМ?

Знаете, дорогие исполнители, ваша задумка - все же для домашнего употребления, стоит ли выносить сор из избы, из нашего храма науки и образования, на всенародное осмеяние?

Пришлось Артуру и Евгению исполнить на заключительном смотре песню из прошлогоднего репертуара "Летят перелетные птицы". Получили от Большого жюри оценку пять баллов, единогласно.

Но горький осадок на душе остался. Как же так: даже легкая, правдивая критика недопустима? А если коснуться не только хозяйственных, "отдельно взятых" недостатков? Эх...Гера Гапченко возмущался после запрета больше Артура: "Надо ставить вопрос о составе консервативного и трусливого жюри! В конце концов, кто они такие, чтобы запрещать, кто их уполномочил?"

Хотя оба певца прекрасно знали - состав жюри, его председатель подобраны и утверждены партийным комитетом института и выше - Кировским райкомом КПСС

Был ли Немелкову известен другой, похожий, случай из жизни нашего славного вуза? Случай похожий, но окончившийся для его виновника весьма и весьма, даже не знаю как оценить, - негативно или позитивно, плохо или хорошо... Впрочем, обо всем - по порядку.

АРКАДИЙ ОБОРИН. Аркаша с детства проявил многие таланты. На сцене тюменской школы пел, плясал, играл на многих инструментах, оформлял стенную газету. Мечтал возглавить небольшой эстрадный коллектив. После получения аттестата зрелости двинул вместе со своим дружком Юрой Гуляевым в столицу Среднего Урала. Гуляев твердо решил - только в консерваторию. Аркаша, поколебавшись, по настоянию родителей, написал заявление в приемную комиссию УПИ, на стройфак, на новую архитектурную специальность.

Подались в архитекторы и вчерашние школьники, и парни в гимнастерках, недавно пришедшие с войны.

За штриховой рисунок гипсовой греческой богини абитуриент Оборин получил отлично. И был зачислен в первую группу студентов-архитекторов.

Музыкальные его способности также были замечены. Уральская кузница кадров всегда стремилась дать своему воспитаннику "вторую профессию" - спортсмена, туриста, певца-музыканта, газетчика, актера, поэта, конферансье, кинооператора, художника-фотографа и даже фокусника или актера-кукольника...

В общем, Аркаша Оборин и акварельные отмывки ионических ордеров успевал выполнять, и на сцене петь под аккордеон со многими регистрами (трофейный подарок Оборина-старшего). Исполнял песни советских композиторов, кое-что из популярного репертуара Леонида Утесова. Частенько встречался с Юркой Гуляевым, одноклассником, рубахой-парнем, чубастым, улыбчивым. Естественно, обоим юным талантам, от девушек отбоя не было. Впрочем, многое преувеличивалось теми, кому меньше доставалось.

Порой казалось, - жизнь студенчества протекала под чьим-то крупным увеличительным стеклом. За год до дипломирования в деканат стройфака поступил сигнал о чрезмерных увлечениях А.Оборина слабым полом. В деканате немедленно отреагировали. Вызвали старосту архитектурской группы, бывшего стрелка-наводчика гаубицы Федора Стриганова и еще одного, недавнего окопника Виктора Поликанова.

- Вы ребята серьезные, - постукивал декан толстым красным карандашем по жеребцу каслинского литья, - Именно вам мы решили поручить кураторство над Обориным. За ним - известные грешки, а терять студента не хочется. Так что от вас, товарищи кураторы, зависит судьба одногруппника, который, отмечу, приносит факультету хорошие показатели в соцсоревновании. Он занимает только первые места на смотрах самодеятельности, в перспективе может стать выдающимся зодчим. Как и вы, будущие Щусевы и Жолтовские! Спрашиваете, что от вас зависит, как поступать и воспитывать втузгородского Дон-Жуана? Не мне вас учить. Посещайте кинотеатр, вместе выезжайте на пленэр, конспектируйте первоисточники, почаще бывайте в общежитии. Только так, неназойливо, чтобы он ничего не замечая, исправлялся. Дружите с ним, как дружите между собой! Если что - сигнализируйте!

Однако кураторы оказались еще те! Федя начал брать у Аркана уроки игры на гитаре, вскоре перезнакомился со всеми его пассиями. Мало того - отбил самую хорошенькую, пышку, и через пару месяцев помчался с ней в ЗАГС.

Другой наставник, избалованный еще на фронте ста граммами наркомовских, все более склонял Аркашу и его консерваторского друга Гуляева к походам в "американки", где можно не за дорого взять кружку пива с прицепом. Да и обилия девчонок за Арканом Виктор не замечал, больше наговаривали, тем более на носу была преддипломная практика. До девчонок ли! Сигнализировать декану, практически, не приходилось.

На этот раз все рассосалось. Удар пришелся по другому поводу.

Больше всего увлекали Оборина песни на слова Сергея Есенина. В ту пору не было еще написано музыки ни на "Клен ты мой опавший", ни других известных нынче песен. Однако в народе уже зародились и "Ты жива еще, моя старушка", и "Не жалею, ни зову, ни плачу". Еще на школьных вечеринках под аккомпанемент аркашиного аккордеона одноклассники самозабвенно выводили: "Выткался над озером алый свет зари..."

.Оборин успел отличиться на четырех смотрах художественной самодеятельности, почетные грамоты с изображением вождей мирового пролетариата украшали общежитскую комнату и стены родного деканата.

И решился Аркадий Оборин: выдам публике коронный номер, спою "Глухарей"! А еще - покажу на сцене УПИ, а там, глядишь, и на областном фестивале, новую (собственного замысла!) композицию на слова Сергея Есенина "Вы помните, вы все, конечно, помните".

Оборин предчувствовал, что встретит на контрольном просмотре сопротивление худсовета. Сережу - так нередко называют любимого поэта в народе - Есенина не жаловали, и на уроках литературы преподносили как упадочного поэта, певца скандальной "Москвы кабацкой".

Выпущенные в 20-е годы сборники его стихов читались, переписывались в школьные и студенческие тетрадки, передавались из рук в руки. Учить наизусть и декламировать произведения Есенина не задавалось. Зубрили по школьной программе Маяковского, Симонова, Твардовского, Исаковского, Павло Тычину, Джамбула, Сулеймана Стальского, а великого русского поэта Сергея Есенина ни-ни.

И все же Оборин рискнул!..

Как и ожидал, - не прошло.

Предхудсовета Кавалеров отвел Оборина в кабинетик за кулисами и, угостив жареными семечками, дружески посоветовал:

- Аркаша, у тебя светлый талант, и музыкальный, и архитектурный... Не зарывай его! Пройдет немного времени и книги твоего Есенина, как там писал Некрасов, правда, по другому поводу, "с базара понесут", будут издавать, изучать, петь. Не только Есенина! Да... Бери еще семян. Есенин тоже семечки щелкать любил, а я себя этим от курения отучаю. Мой тебе совет, как говорил другой поэт, - наступи на горло собственной песне. Потерпи, - и он выразительно прижал палец к губам, - Скоро!...

Оборин внял совету мудрого и тертого невзгодами предхудсовета. На сцену не претендовал. Однако продолжал петь есенинскую программу в общежитии, в дружеских застольях и даже в академической аудитории, уставленной кульманами и чертежными досками, где студенты-архитекторы корпели над расчетом балок и фундаментов, над отмывками интерьеров и фасадов.

Время шло, Аркадий трудился вместе со всеми. Тема диплома досталась интереснейшая - "Дворец Искусств на набережной реки Исети". Тут-то и случилось...

Готовясь выступить на сцене УПИ по заранее утвержденой программе - лирическая песня из кинофильма "Вратарь" - "Милый друг, наконец-то мы вместе" в дуэте с красатулькой Анечкой с экономфака и сольно - украинская на слова Тараса Шевченко "Реве та стогне Днипр широкий", - Оборин сидел за кулисами в той самой комнатушке, готовясь к выходу и наигрывал на аккордеоне что-то из любимых мелодий. Его окружили танцоры и хоровики и упросили: "Аркаша, выдай есенинское". Аркашу не приходилось долго просить. И он запел вполголоса:

Выткался над озером алый свет зари,

На бору со стонами плачут глухари...

А дальше и окружающие студенты задушевно подхватили запретные, "порочные" слова:

Зацелую допьяна, изомну, как цвет,

Хмельному от радости пересуда нет...

Ты сама под ласками сбросишь шелк фаты,

Унесу я пьяную до утра в кусты...

Ворвался администратор, по-кошачьи зашикал, замахал скрюченными пальцами:

- Тш-ш-ш, вы с ума сошли! Распелись тут...Оборин, Анечка,- ваш выход!

Проходит три дня. Вызывают Аркадия Оборина в деканат. Рядом с деканом - секретарь парторганизации и комсомольский вожак, в гимнастерке. Начинается нечто похожее на допрос:

- Ты поешь есенинские песни? Исполняешь Вертинского, Лещенко, не так ли? Куплеты одесских блатняков?.. А знаешь ли ты, что твоя продукция распространяется на самодельных пленках? Тебя предупреждали, что твоя есенинская программа не утверждена худсоветом? Почему же ты распелся за сценой, собрал народ?... Теперь твой тенорок размножается на пленках-косточках и звучит среди незрелой молодежи. Да-да, у нас есть достоверное подтверждение этой аморальной деятельности...

Вывод допроса был крут, неожиданно, жесток. Приказ гласил: "За идеологическую диверсию, совершенную студентом группы С- 664 А.А.Обориным, выразившуюся в исполнении и распространении репертуара, противоречащего моральному облику советского студенчества, исключить А.А.Оборина из института".

Выгоняли студента-дипломника! Отличника учебы, активиста, лауреата самодеятельности!

Согбенный, седенький интеллигент, завкафедрой Константин Трофимович Бабыкин потрусил к ректору, который всегда помогал профессору и особенно ценил его усилия по подготовке первых уральских архитекторов.

Бес-по-лез-но!

Ректор не мог быть откровенным, он не имел права прямо и открыто сказать, ОТКУДА поступило указание об исключении. А ТАМ скопилось немало заявлений стукача, учившегося в одной группе с Аркадием. Сексот строчил "объективки", кляузы и доносы не на одного Оборина. Вплоть до конца ХХ века, будучи пенсионером, корпел над ними под уютной зеленой настольной лампой. Вполне возможно, - и в наши дни старается в поте лица, высунув белый язык...

Да! А в чем же была положительность в повороте судьбы нашего таланта? Еще до зачтения деканом приказа, из дальней комнаты, дверь в которую оставалась открытой, неслышно вышел высокий человек в синем бостоновом костюме и, проходя мимо Оборина, ухмыльнувшись, спросил:

- Не приходилось быть строевым запевалой?

С тем и покинул помещение, кивнув декану:

- Продолжайте, пожалуйста.

Через неделю после отчисления - повестка из военкомата. А еще через десять дней студент-неудачник всматривался в заоконные пейзажи Сибири, поезд "Москва - Владивосток" мчал его в составе роты новобранцев, в сопровождении мичмана к бухте Золотой рог.

В отрицательной характеристике А.А.Оборина содержались и похвальные стороны его студенческой общественной жизни. Самое удивительное, что по прибытии, его сразу же вызвал морской чин:

- Кто среди прибывших артист? Два шага вперед!

А еще через полгода Аркадий Оборин солировал в составе Краснознаменного ансамбля песни и пляски Тихоокеанского флота. С приятностью он получал письма от своего школьного друга Юрия Гуляева, радовался восхождению его на оперный и эстрадный Олимп. Да и сам сообщал на родину не без гордости о концертных гастролях, грамотах, наградах, почетных званиях.

Артур знал в подробностях историю с Обориным. Сопоставлял с недавним запрещением своего с Гапченко выступления. Значит, почти ничего не изменилось со времени 1953-го? Ну, что ж, если не будут менять ОНИ, будем перестраивать страну МЫ.

Но кто ОНИ, с кем предстоит бороться, кто тормозит развитие? Разве существуют некие силы, которые заявляют, что они против СРАВЕДЛИВОГО общества? И партия, и правительство, и профсоюзы, и комсомол, и лидеры общественных организаций - все говорят о некоем светлом будущем, более того - берут на себя ответственность выступать от имени НАРОДА!

О ШЕСТИДЕСЯТНИКАХ. Мы, старики, бывшие "боксеры", собрались в архитектурной мастерской Бориса Демидова на традиционной первоапрельской вечеринке. После шумных приветствий, первых тостов ("Наш БОКС - лучший в мире!", "Антресоли - родина талантов!") вдруг попритихли и, воспользовавшись паузой, я предложил определиться, поспорить: КТО МЫ?

Кем были - шестидесятники? Начало шестидесятничества, не истоки, а именно начало - 1956 год. Спад, окончание активного влияния на формирование общественного сознания теряется в середине 80-х.

ШЕСТИДЕСЯТНИКИ - стихийные бунтари, несогласные с общественной рутиной, с беззаконием и зажимом демократических институтов, мечтатели о справедливом переустройстве общественной жизни. Нередко этим идеалом назывался социализм с человеческим лицом.

ЕВГ. ЕВТУШЕНКО: Шестидесятники - это десантники ХХ1 века.

Не было никакой диктатуры пролетариата. Была диктатура одной партии. Ее главные идеологи, "попугаи" крупного и среднего размера, определяли официальную идеологию, и непременно - систему подавления любого инакомыслия.

Человек, пытающийся вырваться из серости, "сметь свое суждение иметь", стать, хотя бы в малости, независимым, вызывало у властей предержащих в лучшем случае неприятие, в худшем - ненависть, ярость и как следствие - тюрьма, психушка, изгнание из страны.

Большой Попугай и стая его мелких пернатых хотели, чтобы подчиненные им массы чирикали по одним и тем же нотам. И не дай Бог, кому-нибудь высунуться, издать не попугаистую, а соловьинную трель. Заклюют! "Рабы любят рабов".

Копнув Сталина и его сатрапов, ручные "партпропы" и ученые-историки не решались копнуть поглубже. Распространенной, с подачи Большого попугая, стала формула: "вернуться к ленинским нормам партийной жизни". Если честно, то и мы, многие из нас, шестидесятников, клюнули на эту блесну-приманку. Помню, увидев в продаже брошюру с последними, завещательными письмами В.И.Ленина, купил дюжину - подарить товарищам.

Да, шестидесятники, кроме сказанного, - мечтатели, идеалисты, наивняки.

КУХОННЫЕ БУНТАРИ. В интеллигентских малогабаритных кухнях шла лепка новой общественной элиты. Бутылка столичной, балтийская селедка, рассыпчатая уральская картошка... Вскоре появилась более изысканная пища. Модно было вести разговоры под неторопливое распитие сухого "Рислинга", поставляемого из Румынии... Болгарские сигареты "Шипка" или "Родопи" над дымящейся чашечкой черного кофе. Со стены смотрел мужественный бородач в свитере крупной вязки - Эрнест Хемингуэй, которого непременно называли по-свойски - Хэмом. Фотография вырезалась из полузапрещенного журнала "Америка".

Однако с кофе было непросто: вечный дефицит во всем. Москвичи привезли анекдот:

Толпа недовольных на Красной площади скандирует: "Молотого, Мо-ло-то-го!" Появлянтся представитель правительства: "Перестаньте кричать! Нет Молотова!"

Толпа скандирует: "В зер-нах! В зер-нах!"

Вполне в духе времени выглядело возвращение мечтаемой справедливости. Вдохновенно вопринимались и окуджавские комиссары в пыльных шлемах, и яркая поэма Андрея "Лонжюмо", и вдогонку - поэма Евг. Евтушенко "Казанский университет". Назад - к Ленину!

Когда я узнал, что А.И.Солженицын дерзнул коснуться фигуры Ленина (" Ленин в Цюрихе", часть "Красного колеса"), чуть в горести не воскликнул: "Это все! Путь назад ему заказан!" Какое счастье, что я ошибся.

Как-то, в ЦДЛ, Центральном доме литераторов, в Москве, я угодил на устный журнал "Творчество".

В начале некий публицист поделился замыслом создания энциклопедии российских деревень, многие из которых были опустошены при коллективизации, выжжены во время фашистского нашествия, вымерли при голодоморе.

Затем знаменитый стихотворец прочел свежие стихи...

В третьей странице "Творчества" молодой священник, отец Валерий, поведал о восстановлении нескольких храмов Подмосковья, и, заканчивая выступление, со светлой блаженной улыбкой изрек:

- В общем, как вы заметили, мы стремимся спасти то, что не было стерто с лица земли и что можно еще спасти. Наконец-то идет возвращение к ленинским нормам справедливости!...

Ох, и "отхлестал" же бедного батюшку статный старик с белой, толстовской бородищей. Он поднялся из первого ряда:

- Молодой человек, как у вас язык поворачивается? Разве не ведомо вам, сколько духовных наставников, священников, архиереев погибло в лагерях и застенках? И начало было положено тем, к чьим нормам вы призываете вернуться!

- Я хотел... Вы понимаете... Знаю-знаю, уважаемый. Но, если мы будем сейчас вспоминать дела прошлого, нам не удастся восстановить...Нам нужна официальная поддержка.

- Я видел гибель многих священников, монахов в СЛОНе. Слышали о таком лагере, что на Соловецких островах.? Гибель даже одного человека, каким был отец Павел Флоренский, не позволяет вам произносить столь непристойные мысли перед почтенной публикой!

Священник понурился. Казалось, он готов был целовать руку старика. Тихим, покаянным голосом признес:

- Простите. Простите меня...

- Бог простит, - успокаиваясь, произнес Олег Васильевич Волков.

Это был он, автор исповедальной книги "Поглощение во мглу".

По окончании журнала, я подошел к писателю, мне хотелось уточнить детали его участия в попытке спасти царскую семью из уральского заключения в 1918 году...

Потом я поговорил и со священником, пытался успокоить: уж очень в большом смятении он находился. Красные пятна пылали на побледневших ланитах, русая косичка на затылке вздрагивала. Взволнованная матушка, молодая попадья, также пыталась его успокоить. Я даже предложил им пройти в "пестрый зал" ЦДЛ, выпить, успокоиться, поговорить. Он отказался.

- Благодарю. Да, нехорошо я поступил, необдуманно. Уроком мне будет наставление писателя. А с вами, Бог приведет, встретимся на Урале. Я получил благословение возглавить приход в городе Тюмени.

Встретиться не пришлось. Помню, звали его отец Валерий.

Вообще, шестидесятничество - весьма разнородное, пестрое и неоднозначное явление. С ним, как говорится, без поллитры не разобраться. Городские интеллектуалы (такие как Юрий Трифонов) и почвенники-деревенщики (такие как Валентин Распутин), - каждый по своему, видели будущее России. Сходились в одном: В НЕПРАВДЕ ЖИТЬ НЕЛЬЗЯ.

Согласитесь, ленинградцев, переживших блокаду, можно узнать по особой грустной улыбке с некой сумасшедшинкой. Так и шестидесятники отмечены особым комплексом, "бзиком", критическим отношением к бытию и к власть предержащим.

...В Гаграх сидели в шашлычной пестрой компанией - москвичи, уральцы, поляки... Пили, говорили, знакомились, провозглашали тосты за прекрасных дам, рассказывали анекдоты, свежие и "с бородой"... . Кто-то упомянул имя Сталина. И - пошло-поехало!.. Юная Ксения Драгунская, дочь известного покойного писателя, склонилась ко мне, и - негромко:

- Вы, шестидесятники, какие-то чокнутые. Столько лет прошло, а вы все о Сталине да о Сталине. В доме моего отца также бывало, - сколько ни собирались, о чем бы ни говорили, в конце концов, - опять о нем, всенепременно о нем.

Я ответил:

- Ты, Ксюша, права, вы, ваше поколение, - другие, а мы... Как бы точнее выразиться... Скажу словами Льва Аннинского, которые он в свою очередь услышал от Надежды Яковлевны...

- Мандельштам?

- От нее.

- Когда пылкий Аннинский начал поливать культ, она, прикрыв веки, заметила:

- Дело не в нем, дело - в нас.

Тема неисчерпаемая. А что же наши герои? Конференция продолжается...

ДЕНЬ ВТОРОЙ. Утренние партийные оперативки, вызов на ковер, закручивание гаек, промывание мозгов факультетских делегаций, категоричное требование осудить Немелкова и платформу физтеха возымели свое действие. Еще бы: руководители парткома не только чувствовали, но и знали, - пусти конференцию по прежнему, неуправляемому, пути, - конец их партийной, педагогической и научной карьере - моральная смерть. И поехало, как по накатанному!

Итак, в первый день было нанесено по "немелковщине" - такое определение уже пошло гулять по кабинетам и коридорам УПИ - два сильнейших удара. В выступлении Алексея Торопеня и в речи Гения Саранского.

Два разных человека, два упийца с разным уровнем интеллектуальной подготовки... Неужели они думали одинаково? А главное, говорили то, что думали?

Торопеню необходимо было отмыться от ярлыка "пребывал на оккупированной территории", однако им двигало искреннее убеждение, что перед ним - враг. И будь его воля, дай ему в руку ТТ, он, не задумываясь, влепил бы пулю в лоб "антисоветчику", как стрелял подростком по фашистским гадам.

Другое дело Геня Саранский, бывший студент-отличник, активный общественник, аспирант, думающий молодой ученый, знавший и видевший недавнее сталинско-бериевское беззаконие, переживавший за писателя Дудинцева, правдиво показавшего рутину министерской бюрократии, зажим свежих мыслей изобретателей и ученых. Шестидесятник! Нет, выступление Саранского - пострашнее лая Торопеня - было ОСОЗНАННОЙ ложью. Недаром Геня крутился, пытаясь смягчить обстановку, предлагал даже забыть на время о выступлении физтеховского делегата и даже позволил себе довольно резкую критику комсомольцев-комитетчиков. Однако слово не воробей, и он, Саранский, обозначил выступление Артура Немелкова как антипартийное, а ведь еще совсем недавно такая формулировка была равнозначна "врагу народа".

Было, как мы помним, еще одно яростное выступление - преподавателя Мкртчана. С одной стороны, думали в президиуме, оно было ярко и уместно, но, может, лучше б его не было? Типовые кирпичи матерого пропагандиста, газетные клише, словесный понос могли вызвать среди делегатов обратную реакцию: Артур прав, а такие как Каро Мкрчитович - демагоги сталинского режима.

Итак, день второй. В парткоме решили начать с наставлений со стороны руководителей парторганизации или обкома, а дать слово студенту, активисту-комитетчику. Чтобы выглядело убедительно для всего зала: вот она правда, она исходит не от заблудшей овцы Немелкова, а от такого же, как вы, молодого человека, благодарного советской власти и партии за образование, за общежитие, за новые лабораторные установки, за великолепных преподавателей.

На эту роль был выбран Николай Хрященко.

Славным парнем был Коля! Простецкая пролетарская ряшка, карие глаза (две черешенки), улыбка до ушей (хоть веревочки пришей), живая речь с нередким русским соленым словцом - казалось бы душа-человек. Однако заносило Колю! Может, поведать о его заносах, которые добром не кончились? Но об этом - позднее А в этот раз, в пятьдесят шестом, пошел Н.Хрященко на поводу у парткомовских коневодов. Пожалеет впоследствии. Однако что было, то было, из песни слова не выкинешь, грехи вином не зальешь.

Передаю выступление Николая Хрященко по стенограмме, со всеми шероховатостями и некоторой невнятицей (видимо, тогда уже скребли кошки на душе: правильно ли поступаю?).

- Ребята... э-э-э, делегаты-комсомольцы, я тут подумал, что комсомольцы могут подумать, что если мы будем давать отпор Немелкову,то это будет зажим критики, и наши комсомольцы будут бояться...

- Ленинскому комсомолу нечего бояться!- выкрик из зала, по-видимому, Торопеня, тут же заглушенный смехом.

- Да...Я продолжу. Тут хочется, чтобы комсомольцы увидели, сколько в выступлении Немелкова антисоветского. Комсомольцы должны не просто заучивать марксизм-ленинизм, а переваривать его всей душой, убеждаться в правильности их, и их нелегко будет сбить с пути...

Письмо ЦК предупреждало, что появятся люди, которые критику практики жизни, перенесут на всю социалистическую систему. Политика партии была всегда правильной, иначе наша страна не стала бы индустриальной державой.

Выступлеие Немелкова было бы неплохим, если бы оно было проникнуто духом доброжелательности, а оно было сплошь огульным охаиванием нашей действительности. В нем смаковались перевранные и извращенные факты.

Николай помолчал, выпил до дна из граненого стана водицы и, заглянув в лист бумаги, где было вчерне набросано выступление, согласованное с парткомом, закончил:

- ЕГО, НЕМЕЛКОВА, ВЫСТУПЛЕНИЕ НУЖНО И МОЖНО СЧИТАТЬ АНТИСОВЕТСКИМ.

Потоптался за трибуной и, почесав в затылке, зачем-то добавил, может быть, желая как-то спасти Немелкова от предстоящей "казни":

- Слабо, сухо поставлена в институте агитационная работа и политучеба.

Последня реплика никак не планировалась парткомом, ну, никак! Получилось некоторое обеливание Немелкова, дескать, не он виноват, а руководители партийной организации: не доработали в политическом воспитании студенчества. И это - в присутствии членов Обкома КПСС и информаторов в ЦК. Эх, Коля-Коля!

Об уральском бунтаре было доложено на самом верху. И хоть Сам внешне был похож не на попугая, а на другое домашнее животное, он побагровел и, брызнув радужным фонтанчиком слюны, проскрипел:

- Кто упустил? Заговор? Вы, молокососы-комсомольцы - цекушники?... Или вы, чекисты-комитетчики?...Не бдительные вы, а бздительные, только штаны, засранцы, просиживаете! Действуйте, болваны! Или я вас - в порошок... Кто посажен ректором в этом уральском вузе?

И средней величины попугаи, и мелкие волнистые, взволновавшись, застрекотали-заверещали-зачирикали.

СИТНЯНСКИЙ, радиофак: - Почему на конференции произошел такой позорный факт, что мы не сумели сразу разбить антисоветский характер выступления Немелкова? Ему даже аплодировали!

Зал еще шумел, перешептывался, взрывался репликами, но уже как-то попритих, съежился, устал, присмирел.

ЗАМЯТИН, стройфак... ЕРМАК, металлургический... БЕДЕРСОН, энергофак - в одну дуду:

- Считаем своим долгом заявить, что вступление Немелкова и предложения делегации ФТ являются вредными для нашего общего дела, несовместимы с интересами трудящихся нашей страны....

Еще один, выступавший "от имени и по поручению" всего химико-технологического факультета, помогал себе взмахами кулака, будто гвозди в трибуну вбивал:

-...Мы не можем не дать отпор выступлениям с чужого голоса, под которыми подпишется любой лютый враг Советского Союза. Немелков использовал в своем выступлении разоблаченный ЦК КПСС прием вражеской пропаганды - выдать недостатки, связанные с культом личности, за порочность всей нашей социалистической системы. Мы считаем Немелкова, ставшего рупором буржуазной пропаганды, НЕДОСТОЙНЫМ НАХОДИТЬСЯ В РЯДАХ КОМСОМОЛА! Требуем от него и от Писчасова публичного отказа от своих высказываний!

Вот оно, прозвучало...Исключение из комсомола... Это был очередной, может быть,, ГЛАВНЫЙ УДАР. Удар, который Немелков предвидел, ожидал. Тут строгим выговором не ограничатся. Однако химфаковец нанес сильнейший "нокдаун" (так было срежиссировано парткомом): если Немелков и делегация физтеха сочтут свои выступления ошибочными, незрелыми, непродуманными и открыто заявят об этом, конференция, в достаточной степени осудив их, и, приняв решение об улучшении идеологически-воспитательной работы, войдет в привычное русло.

Что дальше, кто следующий? Неужели ни один факультет, не поддержит Немелкова, неужели так и будут, как слепые, шарашиться за слепыми вождями?

И на второй день - ни один не поддержал! Следом за руководителем делегации ХТФ, на трибуну один за другим поднимались представители еще семи факультетов, - "дудели в одну дуду": отщепенец, вредитель, подпевала западной пропаганды. И - новый удар, вслед вчерашним клеймам, и химфаковскому, - АНТИСОВЕТЧИК. Это уже - на грани ПРЕДАТЕЛЯ РОДИНЫ.

Оставалось выступить Георгию Писчасову.

Тут по залу прошелестел шорох-шепоток. Артуру, сидевшему вместе со своими товарищами, было видно, как забронированные места в первом ряду заняли важные персоны - секретарь горкома КПСС товарищ Осипов, секретарь Обкома товарищ Куроедов, рядом - товарищ Мазырин, от областного комитета ВЛКСМ, и товарищ Пономарев - от Горкома комсомола. Важные птицы слетелись!

А, вообще-то, высшие партийные руководители не любили выезжать в горячие точки, предпочитали командировать своих представителей.

Подавление Кронштадского мятежа - Урицкий и Тухачевский (в госпитале раненых матросов приказано было прикалывать штыками).

Расстрел Царской семьи произведен на основании распоряжения не Ленина, нет, а Уральского обкома, главные же расстрельщики, Ленин и Свердлов, укрылись за шифрованными телеграфными лентами.

А когда на успокоение липецких рабочих решил-таки явиться товарищ Свердлов, озверевшие рабочие так попинали представителя, что отбили ему легкие.

Кавказских меньшевиков-националистов отхлестал по мордам Серго (Г.К.Орджоникидзе), Владимир Ильич пожурил своего представителя за горячность и рукоприкладство.

В период Великой войны Верховный главнокомандующий ни разу (!) не показался на фронтовых позициях, даже близко, хотя бы для приличия поглядел в бинокль.

Новочеркасские волнения "инспектировал" и давал распоряжения Микоян..

Когда принималось решение о сносе особняка Ипатьева, члены Политбюро голосовали единогласно, кроме,.. кроме товарища Брежнева, который именно в этот день "случайно" оказался в отпуске.

Тщетна попытка найти письменный приказ о расстреле Белого дома в 1993 году. Тю-тю, нет такого приказа!

Выверенная практика! Чуть запахнет жареным, кинутся дотошные историки к документам, к стенограммам, к архивам, и выясняется - лидер, (генсек, секретарь обкома, Президент), оказывается ни причем!

Так и в деле Немелкова. ПЕРВЫЕ вздрогнули, испугались обмараться, или обмишуриться: вдруг что-то не так, вдруг Москва даст свою оценку, а что если за Немелковым стоит целая нелегальная организация? И, главное, что делать с десятками, какое там с десятками, с сотнями, с тысячами желторотых, несознательных, поднявших шум: мы - за Артура?

Немелков слушал штампованные клише, слова-пузыри, и порой они превращались в некий общий гул.

А мысли его неслись по другим орбитам, другим то тревожным, а то - бывает такое! - забавным воспоминаниям студенческой жизни. Может быть, сама человеческая природа, благодаря таким отвлечениям, спасает психику от паники и разрушения...

...У соседа по общежитской комнате Мишки Ж. завелась подружка из "консервы" (так упишники называли консерваторию). Скрипачка! Какими-то тайными подвалами-катакомбами, в обход строжайшей вахты, Михаилу удавалось проникать в девическую комнату, где скрипачка вначале исполняла ему сентиментальные этюды Шопена. Потом они наполняли граненые стаканы крымским, левобережным, ну и так далее... Возвращался начинающий Гуан в родную общагу заполночь.

Ребята слегка завидовали ему, порой подтрунивали, случалось - недовольно бурчали, ворочаясь: опять разбудил, гуляка, завтра - к первой паре! Зародилась шутка.

ВСПОМИНАЕТ А.НЕМЕЛКОВ. Мы жили на третьем этаже, на двери - ком.Љ 324. Отодрали алюминиевую тройку и приладили двойку, получилось Љ 224.А на следующам этаже, на четвертом, поменяли 4 на 3. Для окончательной маскировки развесили в нашей комнате, на веревке, полотенца, разные тряпки и даже - выпросили у девчонок - платья, трусики и другие женские причиндалы.

Ждем гуляку, не спим. Слышим - идет! Мишка, естественно, поднимается на родной третий этаж. Что-то напевает, вспоминая сладкие и томные скрипичные звуки. Дергает ручку, распахивает дверь и... в лунном свете - платья, кофточки, чулки...Недовольно выругался, прикрыл дверь, взглянул, понятное дело. на номер комнаты, сообразил: ошибся этажом. И, вновь намурлыкивая классические пьесы, устремляется на следующий, "свой" этаж. Мы же тихо-тихо вываливаем из комнаты и устремляемся на лестничную площадку. Прислушиваемся, наблюдаем.

Миха Ж., чтоб не ошибиться, разглядел в полумраке и даже ощупал алюминиевые цифры: своя, родная, триста двадцать четвертая! Уверенно открывает дверь, и... - девический визг, вой, вопли. Летят в лицо какие-то мягкие предметы. Мишка мигом захлопнул дверь. Еще раз ощупал цифирки. Остолбенел!

Тут кто-то из наших не выдержал, прыснул, и все мы дружно загоготали.

Мишаня, парень с юмором, присоединился к нашему ликованию. Ничуть не обиделся, а достал из кармана целую непочатую бутылку крымского левобережного, которое его подруга из "консервы" послали физтеховцам в предвкушении знакомства на празднике Восьмого марта.

Итак, руководителям упийской конференции показалось, что линия партии, указания парткома поддержаны, выступление отщепенца осуждено. Можно вздохнуть свободно. Но прежде, чем дать слово Писчасову, которого накануне, кажется, удалось уломать... Хотя после вчерашнего, от этих физтеховцев всего можно ожидать! Да, прежде чем выпустить на трибуну секретаря бюро ВЛКСМ Георгия Писчасова, председательствующий Хрященко (пошел в гору!), предложил выступить, - по продуманному сценарию второго дня, - для укрепления отвоеванных позиций - секретарю обкома ВЛКСМ Мазырину.

Куроедов сжал Мазырину локоть:

- Давай, Володя, зачитай решение и прокомментируй его, с перцем, по-нашему, по-большевицки!

И товарищ Мазырин зачитал по бумажке постановление обкома ВЛКСМ, подготовленное на бюро в полночь. Оперативно сработал штаб областной комсомолии!

Зачитав постановление, Мазырин охватил микрофон рукой и размеренно, как и подобает руководителю, произнес:

- Ленинский комсомол всегда был верным помощником партии и находился в самых горячих точках народного хозяйства. А скука и серость, о которых вчера говорилось с этой трибуны, царили именно там, где находился Немелков и подобные ему, серенькие люди.

К нашему большому сожалению, политически близоруким оказался и секретарь бюро ВЛКСМ Писчасов, который стал петь под дудочку распоясавшихся немелковых.

Мы ждем от него принципиальной оценки своего вчерашнего выступления...

Еще хочу добавить, чтобы подчеркнуть важность и ответственность тех слов, которые звучат с этой трибуны: попади текст выступления Немелкова и вчерашнее решение физтеховцев зарубежным корреспондентам, они устроят такую шумиху на весь мир! Вот кому нужны подобные выступления!

В зале прозвучали ленивые аплодисменты. Председательствующий, оттягивая выступление Писчасова и, как ожидалось, - покаянное слово самого Немелкова, решает выпустить на трибуну представителя чехословацкого землячества. Было бы весьма важным, если бы студенты-демократы поддержали наметившуюся линию осуждения немелковщины, особенно важно, учитывая, что различные "голоса" уже поднимают шумиху вокруг вчерашних событий.

- От имени иностранных студентов слово имеет товарищ Браге.

Долговязый, как пожарная каланча, Браге поднимается из середины зала и, заметно волнуясь, заявляет:

- От имнно студентщесво Чехословакии, Венгрии, Полонии я полагаю заявит, чито ми не можьим, не должны быт согласни с ходом данной конференции. Этто особенно проявлено в выступлэнии последнего друга, простите, товарьища из городской управы Союза млодежи. Налицо подавлении иных взглядов, что уббывает, у-би-ва-ет инициативу комсомола. Да... В знак протеста мы отказываемся от слова и покидаем вас, вашу конференц.

В зале - гул одобрения и одинокий выкрик: "Не вмешивайтесь в наши дела!"

Председательствующий приглашает секретаря обкома Куроедова пройти на сцену, занять почетное место в президиуме, куда он был избран на утреннем заседании. Свободный стул ждал. Но секретарь скромничает, машет рукой, как бы благодарит за внимание. Проходит в середину зала, где только что сидели демократы. Он хочет быть с массами, чтобы лучше чувствовать настрой молодых людей и одновременно, по возможности, вести с ними воспитательную беседу.

Что говорить, заявление Браге, да еще от имени всех демократов, подлило масла в огонь. Председательствующий Леонид Бармин (снова - опытный Бармин, недолго Коля Хрященко властвовал) шушукался с членами президиума: не объявить ли перерыв до завтра. Однако на сцену, как запланировано, поднимается Георгий Писчасов. Была надежда у идеологов, что он и другие физтеховцы пересмотрели за ночь свои позиции...

Взойдя на трибуну, пощелкав по микрофону и убедившись, что микрофон в исправности (можно подумать, что Георгию хотелось, чтоб аппаратура испортилась), Писчасов молчал. В зале и в президиуме произошло шевеление, шорох, подсказки: ну, говори же!

Глядя куда-то вниз, под трибуну, Писчасов произнес еле слышно, все же динамики донесли его слова до делегатов конференции:

- Вчерашняя позиция нашей делегации была совершенно неправильной...

В зале зааплодировали. Но это были уже другие аплодисменты, не тех студентов, которые накануне поддерживали Немелкова, а тех, кто только что выступал "от имени и по поручению". Вальяжно рукоплескали и сидевшие в первом ряду руководители партии и комсомола.

После такого начала и хлопков одобрения, Артур понял, что он остается с залом (только ли с залом Политехнического?) ОДИН НА ОДИН.

Зачитывая по заранее заготовленной "шпаргалке" слова отречения, Писчасов порой отрывался от записки и пытался пояснить причины изменения вчерашней позиции, пытаясь "вытащить" из омута ярлыков не только себя, но и своего товарища:

- Мы хотим, чтобы комсомольцы УПИ правильно поняли нас и ту критику, которую вы слышали от нас и от Артура Немелкова. Разве мы пытались опорочить советский строй, тем более - политику партии?

- Мы хотели заострить внимание лишь на отдельных, повторяю, отдельных недостатках в нашей жизни. Да и то, они, эти недочеты, более присущи недавнему прошлому, связанному с культом личности и осужденному ХХ съездом.

Это было мудрое отступление. Писчасов как вожак физтеховцев спасал своих товарищей. И не только их, но, возможно, весь лучший факультет института и его необходимых стране специалистов. А то, что угроза расформирования факультета появилась, Писчасову внятно намекнули.

Зачитав отречение, Георгий взглянул в зал, туда, где сидел Артур. Ему почудилось, что мозг его Писчасова, разделенный на две половины, заполняется неким веществом. СПАСИТЕЛЬ - левая половина и ПРЕДАТЕЛЬ - правая. Отбросив наваждение, Писчасов повернулся в сторону президиума и, максимально используя децибеллы новенького клубного микрофона, громогласно и гневно заявил:

- Одновременно с вышесказанным, делегация протестует против обвинений Немелкова в троцкизме, правом оппортунизме...Я, мы рассматриваем это как стремление отбить охоту у молодежи говорить прямо, честно и открыто о нашей жизни!

Собираясь покинуть трибуну, Писчахов сложил лист бумаги, сунул его в карман пиджака, вдруг вновь приник к микрофону и - скороговоркой:

-Товарищи, будем честны и правдивы. Активность масс низка. Как там у Пушкина - "Народ безмоствует", - вот и мы... Инициатива молодежи заглушается чрезмерой централизацией и нарушением демократических норм... На местах!.. -

Писчасов пытался нащупать компромисс, и все же решился врезать правду-матку:

- Ярким подтверждением тому - практика поведения выборов, демонстраций, митингов... К примеру, - выборы в Советы. Выдвигается лишь один кандидат. И что же, хорош он или плох, честный слуга народа или пассивный соглашатель? Поскольку он в бюллетене в единственном числе и, если он не отъявленный мошенник, каких хватает, то обязательно пройдет во властные структуры.

Так и будем жить?

ПОСЛЕДНИЙ ШАНС. Опять? Опять новый поворот в сторону немелковщины?! Жора Писчасов своей самодеятельностью, вопреки договоренности с руководителями парткома и комитета комсомола, оторвавшись о записи, перечеркнул не только свое отречение, но и все подготовленные, ранее прозвучавшие, верноподданнические выступления представителей факультетских делегаций.

У парткомычей и комитетчиков оставалась одна надежда. Как ни странно - на самого Немелкова. С ним также говорили в парткоме. Неужели не образумился?

Писчасов сходил с трибуны, а в президиуме уже зачитывалась записка, поступившая из зала, где предлагалось заслушать Немелкова с требованием самоосуждения своего выступления как недостойного не только комсомольца, но и гражданина СССР. Круто кто-то выразился! Ну, что же, пусть Немелков почувствует, куда его занесло.

Ј Меня предлагают исключить из комсомола...- Артур, окидывая зал, снял очки, - Вот до чего дошло! Но я, кажется, ничего нового не сказал. Все это звучало на ХХ съезде. По-крайней мере на критику недостатков нас настраивает съезд. Могу даже согласиться, что для некоторых форма моего выступления неприемлема и отвратительна. Да, кого-то крепко задело!

Но я своей цели достиг! Посмотрите, как активно пошла работа конференции. Сравните ее начало и продолжение. ЛЮДИ ПРОСНУЛИСЬ! Меня обвиняют в том, что я ни слова не сказал о хороших делах комсомола, а говорил только о плохом. Да, ведь об успехах столько трубят! Не пора ли сосредоточиться на недостатках?

Зал вновь зашелся аплодисментами. Молодежь приветствовала не просто критика и смелого оратора, она увидела в Артуре лидера, вождя, за которым готова была идти.

В президиум одна за другой полетели записки. Не зачитывать? Прервать этот поток? Но делегаты конференции (гляди шире - пресса отечественная и особенно - зарубежная) расценят это как зажим критики и правды, - о чем говорили Немелков и Писчасов. Решили сортировать записки, и передавать на трибуну исключительно "правильные" вопросы.

- В записке пишут, что я сгущаю краски... Подпись неразборчива... Возможно. Но я делаю это намеренно, чтоб вы протерли глаза, очнулись и взялись за дело улучшения общественной жизни...

Так..." Чем объяснить ваш тезис об апатии общества?" Отчасти я уже сказал об этом во вчерашнем выступлении. Но, если позволите, кое-что поясню. Апатия, безыциативность, запуганность общества, объясняются, с одной стороны, атмосферой культа личности, которые полностью не изжиты и сегодня, с другой стороны,- многие разочаровались в идеалах, после развенчания культа. Сказалась и война, унесшая многих замечательных и активных людей. А главное - сплошная бесхозяйственность, экономическая неразбериха. Твердим, что каждый человек у нас хозяин свей страны, а на деле, - я повторяюсь, - советские люди отучены от собственности: институты, заводы, колхозные поля - все это наше, и в то же время НИЧЬЕ!.. Не знаю, ответил ли я на ваш вопрос. Он не простой, можно долго рассуждать, но, согласитесь, проблема есть...

Артур развернул большой тетрадный лист и начал было зачитывать "Какие цели...", да вовремя остановился. Неизвестный, явно скрывшийся под фамилией Иван Иванов, писал: "Какие цели ставила руководимая вами антисоветская подпольная организация?".

Смяв писанину, сунул в карман. Развернул, другую, только что переданную.

- "Что вы имели в виду, говоря, что после смерти Сталина осталось его уродливое детище?" Отвечаю. Люди по-прежнему живут в страхе, всего боятся. Государство считает нас быдлом, без указания сверху мы шагу ступить не можем. Наша Конституция вроде бы дает широкие права, но попробуйте ими воспользоваться!

Под аплодисменты Артур спустился со сцены. Сел на свое место. Взглянул вверх. Слева, сверху на него взирал алебастровый Ленин с лучистыми морщинками у глаз. Издали, справа, - холодно молчавший Сталин с непропорционально крупным носом.

Государство считает нас быдлом! Быдлом, ыдлом, лом, лом, быдлом... Казалось, его выкрик с трибуны продолжал то ли повторяться сидящими в зале, то ли многократно отражаться от гладких бежевых стен, потолка, прячась, в декоративной лепке и вновь множась послезвучием.

"Ты подписал себе приговор, - нашептывали в одно ухо, - Пли!"

"Ты сделал выбор, иди до конца, - гудело в другом ухе, - Запомни, конец октября тысяча девятьсот пятьдесят шестого года - ГЛАВНЫЕ ДНИ ТВОЕЙ ЖИЗНИ. Других не будет".

Председательствующий Леонид Бармин развернул записку, адресованную ЛИЧНО ему, не для оглашения: "Немедленно объявите перерыв до завтрашнего дня. Куроедов".

ГЕРМАН ДРОБИЗ, писатель, выпускник теплофака, тематист и сменный редактор БОКСа. Из телефонного разговора о Немелкове. "Безумно смелый поступок безумно смелого паренька!"

Паренька... И, вправду, сколько же было Артуру? Он с 1934-го. Только что, в августе 56-го ему исполнилось 22 года. Вспомним себя в таком возрасте. Многие были еще неопределившимися, несамостоятельными, колеблющимися. А главное - готовыми ли, способными ли на подобный ПОСТУПОК?

Личность формируется средой, но действительное, осмысленное начало личности - в самовоспитании, в начале осмысления себя в мире, в выборе пути. Не профессии, не специальности, а ПУТИ.

Попробуем представить, что Артур Немелков не решился бы выйти в свои 22 года на трибуну, которая могла для него стать (стала?) Голгофой?

Какие символичные имя и фамилия! АРТУР - неизбежно ассоциируется с героем романа Этель-Лилиан Войнич, столь читаемым и любимым советской молодежью. НЕМЕЛКОВ - человек немелкий, глубокий, содержательный. Кажется, сами имя и фамилия предопределяли его будущее, "ему судьбу готовили..."

Если бы он не решился, не хватило мужества и отваги, или остановила сыновья ответственность перед родителями (как переживет отец?), если бы засомневался в определенности своих идеалов, не увидел перспективы борьбы с партийным бюрократическим аппаратом, с мощью особых отделов и всемогущей партийной опричниной, обозначенной тупозвуковой абревеатурой КГБ... А главное, он не имел твердой надежды на понимание и поддержку ни физтеховской делегации, ни тем более всей конференции (и все же надежда теплилась, - поймут, поддержат, главное - расшевелить ребят, разбудить!)

Если бы он не решился в 22, подвернулся бы походящий случай в 33? Не закостенел бы в семейном быте к 44-м? Не вздыхал бы об упущенном ЗВЕЗДНОМ ЧАСЕ в 66?

Чаще всего ИСТОРИЯ преподносит нам ЕДИНСТВЕННЫЙ момент истины, возможность ПОСТУПКА, день откровения. Упустишь, промедлишь, просомневаешься, протопчешься и... Все! НЕ СОСТОИШЬСЯ. Ешь ананасы, рябчиков жуй.

"ТЯЖЕЛАЯ АРТИЛЛЕРИЯ". Были еще день третий и день четвертый. Партаппаратчикам казалось, что произошел перелом в ходе конференции, желанный перелом. Решающее слово сказал дипломатичный В.А. Куроедов, секретарь Обкома КПСС.

ЕВГЕНИЙ ИВАНОВИЧ КАЗАНЦЕВ, выпускник 1956 года, занимал ряд ведущих общественных и административных должностей, был ректором Уральского лесотехнического института, в 1985 - 1993 - первый зам. Министра образования РСФСР. После "немелковской" конференции избран секретарем комитета ВЛКСМ УПИ.

"...Куроедов спокойно говорит, что он второй день на конференции, что он внимательно слушал выступления и беседовал с делегатами. Его удивило, что одни и те же студенты по-разному реагируют на выступления своих товарищей. Они то поддерживают сторонников Немелкова, то энергично осуждают их.(Попробовали бы студенты в беседе с партийным боссом с глазу на глаз поддержать Немелкова! В. Б.) "Мы живем в сложное время, - говорил Куроедов, - И ошибки, даже очень серьезные, бывают не только у молодых людей, но и у людей старше вас. Я не хочу обвинять Немелкова в его ошибках, хотя ошибки носят серьезный характер, и они свидетельствуют о просчетах в его, и многих делегатов в анализе развития нашей страны..."

Двойной стандарт оратора: "не хочу обвинять" и тут же - "ошибки носят серьезный характер". Скоро, скоро "просчеты" Немелкова и многих делегатов" - эта оценка секретаря Обкома будет воспринята как команда к расправе с неугодными. Хотя, заметим, САМ никакой команды не давал, более того, весьма несурово посетовал на провинившихся молодых, несозревших юнцов.

"...Страна строит новое общество, и можно ли обойтись без ошибок, даже очень крупных? Мы должны учиться, чтобы ошибок было меньше, самокритично их анализировать, как это делает наша партия, скажем, на ХХ съезде...Я хорошо знаю, что студенты УПИ во многом помогают нашей стране... Но сегодняшняя конференция свидетельствует о недостатках в политической подкованности многих делегатов".

"Выступление Куроедова носило скорее отеческий характер", - замечает Е.И.Казанцев.

Но что характерно - секретарь обкома, опытный лис-идеолог, ни словом не вступает в дискуссию, не отвечает НИ НА ОДИН поставленный Немелковым острый вопрос. Он умывает руки, но одновременно дает установки. Заканчивая убаюкивающее выступление, которое продолжалось 10 минут, обкомовский "папа" заключает и Немелкова, и тех, кто с ним прямо-таки в удушающие "отеческие" объятия: " Считаю, что оценку выступления Немелкова может дать комсомольская организация, где он учится и где хорошо его знают..."

Да, не наломать дров, следовать Уставу ВЛКСМ! Известно, согласно уставу исключать из комсомола конференция не вправе, вначале это сделает первичная организация. Так что соблюдение демократических норм, о которых столь печется Немелков, будет соблюдено. А то ведь некоторые горячие головы предлагают отобрать у него комсомольский билет тут же, немедленно, на конференции...

И заканчивая "объятия" заботливый обкомовский папаша говорит:

"- Я поддерживаю тех. кто считает, что делегаты комсомольской конференции высшего учебного заведения - авторитетной организации в нашей стране - должны, прежде всего, сосредоточить внимание на дальнейшем улучшении дел в своей организации".

Ах, ты, Куроедов, ах, ты кур едок, любитель чахохбилли и цыпленков-табака! Хитер и мудр, и мастер слов плетенья. Кто знал вас, Куроедов, кто любил? Попали ль вы в почетную аллею некрополя? Иль, может, живы вы? А как вас называла челядь обкомовская, знаете? Да, за спиной, с сыновьей непосредственностью что ли... Курвоедов. И еще, - сосем уж неприлично, меня только буковку на Б...

Зал из вежливости порукоплескал важной персоне. Аплодировали, в основном, торопени и другие антинемелковцы. А еще крепко ударяли ладонями хмурые немолодые дядьки. Явно не студенты!

ГЕННАДЙ ПОТАПОВ, математик, поэт, Почетный главный редактор БОКСа. Мы с Хазаном как раз сидели на балконе и "обсасывали" темы для боевых листков... Когда внизу забушевало, мы бросили свои дела и начали слушать... А когда на трибуну начали выскакивать оголтелые злопыхатели, Генрих, негодуя, прохрипел: "Эх, Гена, сейчас бы сюда пулемет, мы бы с тобой, Гена, сказали свое слово!"

ГЕНРИХ ХАЗАН, доцент металлургического факультета, Почетный главный редактор БОКСа. На третий день вход в зал был строго ограничен, вернее, пропускали только по мандатам и удостоверениям приглашенных. Четверо дюжих молодцев с красными повязками, рассмотрев мандат, открывали тяжелые двери. Дошло до курьеза. Немелков по рассеянности или из-за понятного волнения забыл дома мандат, и его с большим трудом, по согласованию с президиумом, впустили на конференцию.

Нам, боксерам, тоже пришлось доказывать свое законное присутствие на балконе. Глянув вниз, я был удивлен изменившимся "пейзажем" партера: откуда среди студентов столько плешивых? Вскоре все прояснилось. По распоряжению райкома партии на студенческую конференцию были командированы рабочие Уралмаша, ВИЗа, "Полтинника". Была надежда, что представители проверенного рабочего класса создадут в зале необходимую атмосферу, там, где надо поддержат "бурными, долго несмолкающими" и заготовленными возгласами, а если потребуется, выступят с трибуны.

Использование " тяжелой рабочей артиллерии" было проверенной практикой мелкого партийного чиновничества, да и со стороны высшего руководства ВКП (б) и КПСС. Так было во время "всенародных" митингов, одобряющих расправу с троцкиско-зиновьевским блоком, так было во время травли Б.Л.Пастернака (ставшее нарицательным выражение рабочего "Я, хотя и не читал этохо "Дохтора Живахо, но я катехорически против...".

Стыдно вспоминать как "подставили" старых большевиков и заслуженных трудяг на критическом разборе картины Мосина и Брусиловского "Ленин. 1918 год".

Да, стыдно и больно было выслушивать этих мастеров-станочников, передовиков производства, могучих стахановцев, истинных создателей материальных благ. Партийные органы безжалостно и бессовестно одурачивали их, пользуясь недостаточной компетенцией и образованностью.

На трибуне конференции - знатный кузнец Уралмаша Тимофей Олейников.

- Мне сказали, что студенты критикуют всяческие наши порядки, в том числе торговлю. Соглашусь, что среди торговых работников, как и среди других рабочих и служащих, есть даже преступники. Но у меня - сестра, она работает в магазине. Я хорошо знаю ее семью и ее друзей. Все они - честные труженики. Так что нельзя всех обвинять в нечестности... Советская власть дает нам и вам, студентам, практически все. Берегите ее и не поливайте грязью... А смелого критикана, выступавшего здесь, я готов взять в свою бригаду на перевоспитание.

Конференция увядала, боевой настрой зала угасал, а, может, только пригасился, оставшись дышащими углями в мыслях, разговорах, записях тех, кто четыре дня ВПЕРВЫЕ жил в необыкновенной, небывалой атмосфере волеизявления и борьбы за СПРАВЕДЛИВОСТЬ.

Артур ждал Раечку. Он ждал Раечку "У сапога". Так называлось постоянное место встреч и свиданий - возле огромной статуи Железного наркома, Орджоникидзе (партийная кличка - Серго) Георгий Константинович, человек трагической судьбы. Преданный делу нового устройства общества и...покончивший с собой в годы правления своего земляка и соратника.

Выкрашенный в слоновьей краской в бледножелтый цвет, Серго вздымал над плечом руку с растопыренными пальцами.

Спрашивали: "Когда Ордженикидзе, наконец, опустит руку?" Отвечали: "Орджоникидзе опустит руку на плечо, как только заметит ДЕВУШКУ-дипломницу, выходящую из УПИ". Шутка подлая. Девушки были прекрасны! И если бы Железный нарком действительно следовал этому правилу, то устал бы махать рукой. Да.

Так повествование об Артуре Немелкове или об УПИ? О, как сердцу милы и близки дорогого УПИ огоньки!

На комсомольской конференции присутствовали иностранные студенты, "демократы". После мятежного собрания в уральском вузе будут обучаться только китайцы и монголы.

Трое студентов дуют пиво, в общаге. Студент-китаец глотает слюнки. Давайте угостим товарища из братской страны. А что, правильно! Держи, брат, стакан, пей.

Нравится? Хорошо? Китаец отвечает: "Холосо-холосо!" "Очень холосо? Мы тебя всегда будем угощать, холосо?" "Холосо-холосо! И я вам больсе не буду в цяйник писять. Холосо?"

В "рабочке" общежития стройфака студенты выполняют задание по черчению. Студенты-иностранцы обязаны не только вычерчивать геометрические фигуры, но и - для освоения языка - подписывать детали чертежа: параллелограмм, круг, радиус, диаметр. Ван то и дело обращается к студенту Зюськину: "Помоги, блатиска!" Зюськин отрывается от своего чертежа, подсказывает: радиус, сегмент.

"А это как называем?"- вновь пристает Ван и указывает на хорду. Зюськину надоело отвлекаться, да и забыл, как называется отрезок. "А это как называем?"- не унимается старательный Ван. "Как-как,..пи...да называется. Запомнил?" Ван старательно китайской тушью выводит на листе ватмана ПИ...

На следующий день - сдача задания. Согбенный, подслеповатый доцент Башмаков рассматривает чертеж китайца, хвалит за старательность и уже хочет поставить "отлично"... "А это что такое?" "Это - пи...да"- звонко отвечает Ван. "Кто вам сказал, что хорда так называется?" "Товалисся сказал, да". В тот же день Зюськина вызвали в деканат. Исключили, отделался выговором? Не знаю. Не буду врать, не помню, не в нашей группе было происшествие.

Да, и об УПИ тоже. Много книг создано о родном политехническом, а живого повествования не написано. Увы, и мое - фрагментарно: все же оно - о Немелкове.

Но мы говорим УПИ и - тут же вспоминаем Немелкова, говорим Немелков и тут же восклицаем: " А, тот, из УПИ?!"

Часть III. ПЫТКИ НЕ БУДЕТ, КНУТА НЕ МИНОВАТЬ.

ИЗ ПИСЬМА СТУДЕНТА ВЛАДИМИРА ЛЯМШЕВА. "Здравствуй, дорогая сестра! У нас здесь происходят такие бурные события, что не поделиться с тобой я просто не имею права.

Инна, я нахожусь в весьма возбужденном состоянии, только что вернулся с беседы с секретарями парткома и райкома. Вызвали нас троих - меня, Кабакова и Тимченко, - как выразился какой-то дурак - главных оппозиционеров.

Дело в том, что у нас состоялась институтская комсомольская конференция. Я думал, что она пройдет, как всегда, серо, и когда меня выдвинули делегатом, я отказался. А потом, когда узнал, как идет конференция, пожалел об этом. Правда, ЕСЛИ БЫ Я НЕ ОТКАЗАЛСЯ, то и конференции ТАКОЙ могло бы не произойти. Так как на нее не попал бы главный виновник событий Немелков. Это с моей легкой руки его туда избрали, я предложил его вместо себя, и все согласились. Но - обо всем по порядку..."

Удивительны исторические аналогии. Борис Ельцин осмелился говорить о недостатках партийного руководства в период перестройки. "Борис, ты не прав!" - срезал его один из главных попугаев 80-х годов. А далее... Б.Н.Ельцин мог не попасть на съезд Верховного Совета, и его карьера завязла бы где-то в кабинетах Госстроя, если бы!.. Если бы ему не уступил свое делегатское место сибиряк Казарник. И, возможно, Россия пошла бы по иному пути?

Так и с нашим героем: если бы студент Вова Лямшев не уступил свой мандат Артуру...

(Интересно узнать, как Ельцин, выпускник УПИ, стройфаковец-волейболист, воспринял в свое время выступление Артура Немелкова? Со школьных лет Боря слыл правдолюбцем).

"Но - обо всем по порядку.

Немелков выступил и, желая расшевелить комсомольцев, призвал обсудить некоторые вопросы: из-за чего у нас, в нашей комсомольской жизни так много серости. Но выступление прозвучало, с точки зрения некоторых членов партии, антипартийно. И они ничего умнее не придумали, как огульно на него обрушиться: такой-сякой, в общем, - СТАВЛЕННИК ИМПЕРИАЛИЗМА (выделено мной. В.Б.)

Конференция пошла в разнос. К трибуне рвались толпами, чего никогда не наблюдалось. И все, сначала защитив Немелкова от нападок, продолжали говорить о всевозможных недостатках нашей жизни.

После заседания ( после первого дня конференции. В.Б.) с секретарем нашего бюро Писчасовым довольно долго говорили в парткоме, предлагали осудить выступление Немелкова.

Вся делегация поджидала Писчасова. Теперь к ней присоединился и я. И, вообще, в комнате бюро факультета набилось много народу. Долго обсуждали, как быть дальше. Кто-то предложил выступить завтра с декларацией. Далеко заполночь текст был подготовлен.

Осудив некоторые положения речи Немелкова, делегация предлагала не отбрасывать рациональные зерна его выступления. Начиналась декларация словами: "Выступление своевременное и нужное". Далее в декларации содержался ряд предложений: просить ЦК ВЛКСМ, чтобы он потребовал от комсомольских организаций строгого исполнения Устава, строго индивидуально принимать в комсомол, гнать всех, кто мешает, устраивать диспуты на политические темы, обсуждать решения партии, чтобы эти решения доходили сознательно, а не талмудистски. И еще много чего.

Уже вечером все это стало известно в Центральном комитете ВЛКСМ. Те собрали пленум, обсудили ход нашей конференции, запросили ЦК КПСС и сюда сообщили, что конференция идет неверно. А в это время конференция во всю обсуждала нашу декларацию. Ее поддерживали, добавляя свое.

Коммунисты уже не выступали, растерялись. Потом решили: каждая делегация обсудит все материалы, придет к какому-то выводу и завтра соберется снова.

У нас, на факультете, собрался актив. Было много начальства. Бурно спорили более 4-х часов, и почти ничего нового не добились, кроме изменения общей оценки. Предложение обсудить все пункты затерли и этим поплатились.

Знаешь, в это время занятия в институте, по сути, прекратились. Кругом все забастовали. Когда конференция вновь собралась, половина делегаций в основном поддержала положения нашей декларации. На сей раз выступили секретари обкома, горкома и много другого начальства. Кое-как замяли это дело и приняли решение с осуждением поведения нашей делегации..."

ПРИГОВОР. Из решения конференции: " ХIII отчетно-выборная комсомольская конференция Уральского политехнического института им. С.М.Кирова...с возмущением осуждает антипартийное, антисоветское выступление студента Немелкова, содержащее необоснованную клевету на советскую действительность, государство, партию и народ. Конференция также с возмущением осуждает комсомольскую организацию ФТФ, проявившую политическую близорукость и не сумевшую проанализировать и дать правильную оценку выступлению своего делегата".

Страх водил рукой тех, кто составлял резолюцию и кто подписывал этот приговор. Страх за свою карьеру, за свою партию, за приглянувшееся место под солнцем.

Конечно, среди тех, кто голосовал в зале за принятие решения, были люди разные. (Вспомним приведенную выше социальную структуру общества). Были партийные догматики, они диктовали свою волю. Были марионетки, верившие главному "попугаю" и средним попугайчикам. Были и лицемеры, втайне все понимавшие, но боявшиеся всего нового. Были и просто запуганные люди: оглянулись вправо-влево и - прости нас, товарищ Немелков, - мысленно мы с тобой, но поднимаем руку за решение конференции, то есть, получается, против тебя. Иначе... иначе - "прощайте, стены института, прощай, родной Втузгородок"...

ПРОДОЛЖЕНИЕ ПИСЬМА СТУДЕНТА ВОЛОДИ ЛЯМШЕВА СЕСТРЕ ИННЕ.

"Так как в институте шло много толков, решили материалы конференции вынести на обсуждение в группы и на факультеты. (Обсуждали, в основном, решение, под руководством партийных инструкторов. Но текста выступления Артура Немелкова никто больше в жизни не видел, и Ну, вот. Завтра у нас факультетское комсомольское собрание. Наша группа считалась неблагонадежной, поэтому сегодня мы были вызваны в райком, где толковали больше двух часов.

Много дала эта беседа, очень много. За время конференции и после нее много понял, на многое стал смотреть другими глазами. 6 ноября о конференции сообщила Би-Би-Си. Сволочи - быстро узнают все. И еще, какая-то сволочь начала разбрасывать ЛИСТОВКИ. Завтра, скорее всего, Немелкова выведут из бюро, исключат из комсомола. Думаю, тоже случится и с Писчасовым (наш секретарь). Устраиваем перевыборы - "нужно для общественного мнения". Когда-нибудь поговорим об этом подробнее, если пожелаешь. Ты следишь за печатью? Венгрия, Египет...

Инна, если у вас какие-то толки идут в отношении путча в Свердловске, рассказывай, убеждай, что никаким "путчем" и не пахло. Тем более, сейчас, когда не только у нас, и в МГУ, и в Ленинграде пришлось летом менять много руководителей, в Энергетическом институте и других. Хрущев и к нам относил слова о волнениях в умах студентов.

Кстати, на собраниях много говорили о своих ошибках. Думаю, результатом конференции является то, что на нас стали смотреть не как на детей, а как на людей, которых надо воспитывать по-взрослому. Обещали сменить многих преподавателей ОМЛ и политэкономии".

Есть о чем задуматься, читая письмо студента Лямшева. Во-первых, он не дает никакой оценки выступлению Артура. Он не высказывает ни сожаления, ни одобрения, когда пишет о предстоящем исключении Немелкова и Писчасова. Он клеймит сволочей из Би-Би-Си. Это письмо - защита, охранная грамота!

Запахло предстоящей расправой: "какой-то дурак" назвал Лямшева среди главных оппозиционеров. Однако случайно ли он отдал свое место и мандат Артуру Немелкову, истинному оппозиционеру? После Владимир Лямшев с интересом бросился в бучу, заваренную его товарищами.

О чем он говорил ночью, когда готовилась декларация ФТФ?

Вова домыслил: ТАМ, наверху, в бдительных органах, все стало известно от "дурака"-стукача! И вот наш оппозиционер уже пишет сестре Инне, что будто бы многое дала ему беседа в райкоме партии, очень многое. Владимир знал, предугадывал, что не исключена перлюстрация, что его письмо, прежде чем оно окажется в почтовом ящике сестры Инны, ощупают совсем другие пальчики и прочтут совсем другие глаза. А раз он "многое понял" и повзрослел, то его простят и не вышвырнут из института. И все же вырывается: недоговоренное: КОГДА-НИБУДЬ ПОГОВОРИМ ОБ ЭТОМ ПОДРОБНЕЕ.

Так и жили.

Интересно было бы узнать судьбу двух других "оппозиционеров" Кабакова и Тимченко.

КАК ПРЕДОК БУЙСТВОВАЛ. Артур, лежа в общаге на продавленной панцирной сетке, перебирая в памяти происшедшее, вновь задался вопросом, откуда стало известно Человеку со стальным взглядом о психической неуровновешенности его предка? Живо представилось поведанное в детстве бабушкой о прадеде Артура...

Тит, как и многие крестьяне южно-уральской деревни, летом занимался землепашеством. Заготовив на зиму корм для скотины и дров березовых для сугреву избы, Тит сколачивал надежную артель и уходил на заработки в город. Сейчас бы сказали "на халтуру". А женка-красавица оставалась вести дом, кормить-растить детишек. А их мал-мала меньше - четверо!

С добрым заработком возвернулся Тит в село, и, не заходя в родной дом, по сложившемуся правилу, всей бригадой - в трактир.

- Глухой, неведомай тропою, сибирской дальной стороной...- затягивает богатырь Титушко тонким, льняным голосом.

Подхватывают артельные дружно, склоняя головы друг другу на плечи:

- Бяжал-да бродяга с Сахалина таежной узкою тропой.

Очередная четверть темного стекла с монополькой убирается половым, да приносится новая.

Тут случилось подсесть к столу титову соседу и, зыря своими мутно-мыльными зенками, прошептать артельному:

- Ты пошто не поспешашь домой, Титушко? Ох, и хороша ж у тя женка! На всю округу баще не сышешь!

- А тебе како дело до моей? На то я и Тит, что таку сыскал, из Суксуна вывез. Она баба справная и нраву укладчивого, и дитей холит. Тебе-то что до Настьки?

- Да я че, я ничего. Токо утресь мотрю, она на речке белье полощет, на лядвеи-то ея и загляделси!

- Я те покажу загляднелси! Малохольный козел, пшел отседова к епеней матери! - поднес Тит агромадный кулак к сизому носу соседа.

- Укротись, Титок! Ты мне лучше плесни в махоньку стопочку, я те че-то сурьезное скажу, - и,- приблизив пенный, щербатый рот к уху Тита, шумно зашептал, - На Настьку-то Петро Грязнов заглядываца. Не пройдет и вечера, как мимо вашего дома прохаживат. И та ему из геранек лыбится. Да вчерашней-то ночкой шу-шу-шу-шу...

Тит оттолкнул малохольного, вскочил из-за стола и, бросив шапку об пол, выскочил из шинка.

Настасья, муженька поджидая, развешивала на веревке белье, тихонько напевала незабытые игривые песенки.

...Тит ухватил ее за косу, подтащил к срубу. Она и закричать толком не успела. Стал он ее бить головой о сруб, пока не понял да не одумался: укокошил бабу!

Очнувшись от дьявольского наваждения, бросился Тит на землю, закричал на всю округу. Принялся трясти вялое, неподвижное тело, столь любое тело своей женушки. Затих.

Рванул бельевую веревку.

Зашел в сарай, накинул петлю на матицу.

Когда артельные, прихватив четверть с недопитой водочкой, зашли в титов двор, опешили, обнаружив свершенное. Стянули с хмельных голов картузы. Один растерянно перекрестился:

- Убаюкались, что до Страшного суда не встанут.

- Кажись, того Титок веселился с нами...

- Недаром говорится, за весельем горесть ходит по пятам.

Артур налег плечом, раздвинул толпу... Хотел было снять с головы новую кепку-букле, да обнаружил, что оставил в общаге головной убор. Всматривался он в неописуемо красивый и правильный лик убиенной прабабки, шевелил губами.

Тут увидел в раскрытую калитку, как убегает во чисто поле девка ладная, в сарафане вьющемся. Ай, не Раечка ли радиофаковская?

- Стой, погоди, Раечка, куда ты от меня, босоногая?

Будто румяные яблоки сверкали пятки раечкины!

- Куда-куда? На кудыкины горы! Обманул ты нас, Артурушко.

- Кого, чего обманул?

- Нашу семью порушил, деток и внучек- красавиц теперь дожднешься ли? Кто тянул тебя за язык? Не советовался! Теперь - дорога тебе в острог, мне - на облако.

- Прощай, не горюй, напрасно слез не лей! - заисполняли артельщики марш "Словянки".

Понурился Артур. Потоптавшись, зачали успокаивать его соседи-сельчане:

-Не кручинься, молодец! Солнце обернется, невеста найдется. Любовь не пожар, а загорится, не потушишь. Люб ты ей!..

С такими сумбурными мыслями-воспоминаниями сидел Немелков за столом общежитской комнаты.

Не унывали товарищи, успокаивали:

- Артурчик, ты с нами, мы - с тобой! Не мохай, отстоим правду!

И пиво в мозги не било, а разговоры о случившемся не заканчивались.

- Слышь, братцы, в общаге у химиков кто-то листовки разбрасывал, во всех комнатах шмон идет.

-А что там, в листовках?

-Говорят, примерно те же требования, которые высказал Артур.

-Ох, не к добру это, ребята, как бы не приписали Немелкову!

-И нас за кампанию прихватят!

-А что, братцы, может, еще - по рваному, да по портвейну ударим?

- Пред красным днем календаря без винишка жить нельзя - первый закон политехников! Как считаешь, Артур?

Е.И.КАЗАНЦЕВ. "Конференция выбирает меня и других товарищей членами комитета. Итак, конференция завершилась 2 ноября 1956 года. Мы сразу договорились, что все члены подготовят предложения в план работы, предварительно прочитав протокол и постановление конференции. В первую очередь необходимо было готовиться к торжественному заседанию и демонстрации, посвященным очередной годовщине великого Октября".

Партийные лидеры вздрогнули. Им казалось, задрожала под ними земля. Неужели кончался коммунистический крепостной строй?

Но это было только начало. Первое выступление обезумевшего, по их мнению, и обнаглевшего студента.

Подготовка к торжественному собранию в актовом зале УПИ (казалось, эхо буйной конференции еще витало под его сводами) и к краснознаменной демонстрации шла с особой тщательностью - проверкой и редактированием доклада в нескольких инстанциях, обновлением портретной галереи членов политбюро, строительством большой головной конструкции, подбором командиров каждого колонного ряда. Чтобы во время шествия, не дай Бог, не раздались выкрики, не появились самовольные лозунги и плакаты.

Праздничный номер БОКСа. В левом верхнем углу - "Вечерний БОКС". А в нем, как и полагается - передовица, названная "Передней статьей". Некая пародия на пустопорожние официозные статьи в партийной печати. Номер провисел два часа тридцать три минуты (специально засекали). Звонок из комитета: "Замените окончание передней статьи! Хватит испытывать наше терпение! Немедленно!" Что поделаешь? Вздыхаем, придумываем, заменяем.

Заклеиваем заключительные фразы, где вместо традиционных "Да здравствует очередная годовщина..." и "Под знаменем и под руководством вперед к победе..." придумали написать "Юные сатирики! К борьбе за дело Салтыкова-Щедрина будьте готовы!" и "Птицы и бабочки! Неуклонно повышайте уровень порхания!" Но не оставлять же белую заплату. И кто-то предлагает замену: "Да здравствует очередная годовщина внеочередной революции!" Не пойдет, и как-то не смешно. Думаем. "Рыба гниет с головы, а студент - с хвоста". Остроумно. Не празднично. Наконец, Гера Дробиз басит: "Обеспечим студенчество теплой зимовкой и сытной кормовкой!" Пойдет! Или опять заставят заклеивать?

Существовало лишь две официально санкционированных и ОБЯЗАТЕЛЬНЫХ демонстрации, - 1-го мая и 7 ноября. Впервые парткомовцы растерялись, включать ли в состав портретов, несомых демонстрантами изображение товарища Сталина? Из Москвы, как ни странно, указаний не поступало... Понесешь сталинские портреты - как бы игнорируешь решения ХХ съезда, не понесешь - продемонстрируешь невежество по отношению к одному из классиков марксизма-ленинизма. Кажется, еще и главный теоретический центр страны продолжает называться Институтом Маркса - Энгельса - Ленина - Сталина.

УТКОРЕЧЬ проникала не только на трибуны, кафедры и всесоюзное радио. Она прочно прописалась во ВСЕХ газетах и журналах, особенно на их праздничных, краснознаменных страницах и в передовых статьях. Которые НИКТО, почти никто, не читал: одно кряканье!

ОТТО НОВОЖИЛОВ, "Шестое ноября". Над пустыми кварталами тихо хлопают флаги, на узорчатом кране зажегся фонарь. Умолкают моторы, спят холодные окна, завтра красною датой полыхнет календарь.

Раз такой у нас праздник, и бойцы умирали, и пришли мы к ракетам от кайла и сохи, - утром наши газеты разнесут по народу на великую тему ДРЯННЫЕ СТИХИ.

Словно детский "Конструктор" - из готовых кусочков. Сотни раз переложены, перепеты до дыр. Кто стихи эти пишет? Кто берет их в газеты? И во всей этой подлости кто командир?

Правда вовсе не требует повторений бесчисленных. Почему ж эту правду долбят людям как ложь? Лобовые стихи, барабаны трескучие... Даже в верности верного сомневаться начнешь!

А слюнявый моллюск приползает в редакцию, и никто не осмелится бросить жесткое: "Нет!" Пусть бездарен и глуп, лишь бы партию славил, подхалим перед Родиной, как придворный поэт.

И плевать он хотел на священные лозунги, те, что красным написаны, словно кровь на снегу... Смертью куплены истины, он сосет их, как вымя, он на лозунге каждом забивает деньгу.

Без волненья, без мысли... Да и чем ему думать? Говорят, у моллюсков между ног голова. Столько их присосалось к каждой букве партийной. Что давно омертвели большие слова.

... В городах до рассвета шум ротаторов слышен. И рулоны бумаги, как листва, шелестят... "Спит родная отчизна", только смены ночные, вопреки медицине, в это время не спят".

"Пусть бездарен и глуп"? Нет, мой друг! Были и бездарные моллюски-графоманы, были и хитрые, матерые волки - от Михалкова до Смелякова, от Исаковского до Бокова, от Бергольц до Евтушенко. Умные, талантливые. Поворошите подшивку "Уральского рабочего": Великанов, Сорокин, Куштум, Воловик, Найдич... Что же их толкало, несло в канун праздника Революции по редакциям? Только ли ожидание гонорара?

Один Александр Трифонович покаялся перед перед Родиной:

Не белоручка и не лодырь,

Своим кичащийся пером,-

Стыжусь торчать с дежурной одой

Перед твоим календарем.

Но вот и праздник Октября позади. В газетах все чаще - тревожная хроника о волнениях и мятеже в Венгрии. И никто в то время не знал, что уже существует строжайшей секретности приказ, согласно которому стратегические бомбардировщики ТУ-4 вылетели на аэродром Румынии, чтобы по немедленному сигналу взлететь для разгрома здания Венгерского парламента. Если потребуется.

Для Артура уже на конференции стало ясно, - из комсомола исключат. Он был готов к этому. Знал, на что шел. И все же полагал, что из института не попрут, дадут возможность проучиться полтора года, пусть с выговором и без стипендии. Будет ходить на разгрузку вагонов, дело привычное, выживет. Но в мыслях мчал его плацкартный на Челябу, стучало в голове: ис-клю-чат, ис-клю-чат, ис-клю-чат...

Как исключили, правда, совсем по другому делу, Консона и Васю П.

Ах, УПИ, мой УПИ - ты мое Отечество, ты и слезы, и смех, и любовь моя,- можно пропеть, переиначивая знаменитого барда-шестидесятника.

ДЕЛО КОНСОНА. " Известный вам Вадим Консон живет теперь не без кальсон", - сказано будет одним из "боксеров". Но - позднее и по другому поводу. А тогда случилось такое...

Хочется включить в повествование некоторые эпизоды нашей жизни, чтобы не создалось впечатления, что мы, студенты (и преподаватели) только и занимались выполнением комсомольских поручений, разборкой персональных дел или проявляли акты некоего протеста. Было все! Недаром время студенчества называют временем золотым. Главным, конечно, была учеба. А какие прекрасные преподаватели! Но об этом потом.

А сейчас - "от сессии до сессии живут студенты весело, а сессия всего два раза в год", об одном вксьма заметном происшествии в общежитии на проспекте Ленина.

Кто такой Консон? Самыми популярными артистами упийской сцены были, конечно, мастера разговорного смешливого жанра - пара Виктор Поль и Олег Пчелкин, и другая пара Марк Шварц и Анатолий Зиновьев. Но до них блистал популярный конферансье, кривляка-пересмешник Вадим Консон, нынче живущий в США (если не умер). Таких народных артистов обожают студенты, преподаватели делают им поблажки во время зачетов. Как-никак доценты - тоже недавние студенты. А дух студенчества остается в человеке на всю жизнь!

Вадим зашел в общежитие к дружку Юре П. Зашел и видит - на кроватной спинке висит крепдешиновое платье, ночная рубашка, лифчик с перламутровыми пуговками, под кроватью туфельки- лакировки...

- Сестра приходила,- пояснил Юра П.,- она переоделась и пошла с одним чуваком в театр. Она вещи хранит у меня, боится, что в заводской общаге стырят.

Консон поверил про сеструху. Но тут же -артист!- сбросил с себя пиджак и брюки и натянул на свой пухлый торс крепдешиновое платье. Оказалось - впору! А когда он взлохматил шевелюру, уложил на лбу локоны, ярко подвел красным карандашом губы и, начал, играя бедрами, прохаживаться по комнате, ребята так и покатились с хохоту.

- Слушайте, давайте позовем соседа Генашу, разыграем его, - предложил Юра П.

- Подождите, - остановил Консон, - я еще не в полной форме.

Пришлось снять платье, надеть сатиновый бюстгальтер с перламутровыми пуговками, капроновые чулки на резинках...Удивительно, даже лакировки сестры Юры П. без труда налезли на кривоватые ноги Консона. Под лифчик не забыли подложить фальшивые "буфера" из тряпок, носков и газеты "За индустриальные кадры".

- Платье немного помято, - заметил дипломник Александр Авдеев.

- Ничего, в сумерках сойдет! На такую красотку любой клюнет! Зови Генашу.

Генаша корпел над чертежной доской, водил рейсшиной, вычерчивал сложную систему автоблокировки атомного реактора.

- Кончай работу, - сказал Александр, - К нам клевая чувиха пришла! Хочешь познакомиться? Я и сам не прочь, но мне надо срочно на переговорный. Выручай! Вот тебе ключ от комнаты. Только смелей, я ее давно знаю, не тяни резину, сразу приступай к делу.

Генаша, было, опешил:

А она того...не заразная?

- Не трухай! Говорю, проверено, мин нет! Ты куда, Гена?.. Хотя бы переоденься, куртку накинь, шаровары, все же приличная дама, администратор из "Большого Урала".

- Че ты меня учишь! - возмутился Генаша.- Не в майке же я пойду, у меня и галстук приличный есть. А как ее зовут?

- Сама скажет. Я побежал на переговорный, опаздываю.

Пока Генаша возился в своей комнате с завязыванием галстука (существовал один на четверых), трое парней забились под койки. Дипломник Александр Авдеев закрылся в шкафу.

Вадим Консон, теперь уже не Вадим, а Люба, села сбоку стола, нога - на ногу, посматривая в зеркало, кокетливо поправляя рыжие локоны.

Генаша вошел и, как учил дипломник Авдеев, тут же подсел совсем близко, впритык, к фигуристой, аппетитной деве, в которую, показалось, начал сильно влюбляться.

- Меня зовут Геннадий, студент УПИ, радиофак, разрабатываю схему электрооборудования крупного промышленного объекта. А вы?

- Я тоже... хочу разрабатывать...чего-нибудь.

Геннадий положил правую руку на плечо Любы-Вадима, а другой жадно ухватился за грудь, и ну ее тискать. Торопыга!

Дырявые носки полезли из-под лифчика, а Консон - тоже мне артист, не освоил азы системы Станиславского, - вдруг ржанул густым баском.

Тут и остальные не выдержали.

Растерянно смеялся вместе со всеми и Генаша. Правда, пригрозил дипломнику Авдееву кулаком: я тебе тоже какую-нибудь подлянку устрою,- Давайте еще кого-нибудь позовем! Может, Немелкова? Он парень азартный, споет девушке арию, заодно концерт бесплатно послушаем.

- Не, Артура нельзя, Артурчик не пойдет, у него с этой, как ее, с Раиской-радисткой что-то серьезное.

У Генаши мелькнула здоровая задорная мысль:

- Робя, познакомим с "Любой" Васю Кононова, с первого этажа. Он давно истомился, просит познакомить, хоть с какой-нибудь лахудрой.

- Ну-ну, попрошу не оскорблять порядочную девушку!- пропищал Консон, вновь входя в образ.

Василий Кононов был великовозрастным студентом. Успел побывать на фронте в последний год войны, потом отбухал пять лет в авиационных частях заправщиком боевых самолетов.

Росту - богатырского, члены имел превосходные. Когда студенты посещали банный комбинат на Коминтерновском, салаги-первокурсники забывали мыться: разинут, бывало, рот, уставясь на могучий торс студента-переростка, особенно на его ослиный гендер. Лицом Вася не удался! Пропорции имел 8 на 7, щеки изрыты оспинами, будто кто-то влепил крупной картечью, рубильник - цвета недозрелой сливы...А из под лохматых, как старая швабра, бровей - маленькие добрые глазки, голубые-голубые. Мечтал Вася поскорее познакомиться с хорошей девушкой, истосковался по женскому телу, занемог, нижнее давление выше верхнего, гендер спать не дает. А сессия на носу, с недосыпа ТОЭ завалить можно.

Генаша сбегал на первый этаж, тут же вернулся:

- Я сказал Василию Иванычу, что она вдова и жаждет поскорее слиться в объятиях с хорошим, надежным мужчиной... Идет! Тырься! Я - в шкаф!

Бросились под кровати, приспустив для маскировки одеяла.

Василий Кононов вошел, расправил под ремнем гимнастёрку, представился:

- Василий... А как изволите вас?...

- Люба...Консон, - протянула ручку для поцелуя наша матрона.

Начался ненужный в таких случаях разговор о том о сем. Тянет Вася, робеет. Под кроватями стало скучновато. Зато Генаше все отлично видно через большую раскуроченную замочную скважину в старом шкафу.

Наконец, Вася подсел поближе.

- Какие у вас красивые ноги! Можно погладить коленко?...Разрешите чулочек приспустить и приложиться.

Люба Консон жеманно смеется, "крутит динаму", отодвигаясь на скрипучем стуле, соблюдая для приличия "комсомольское расстояние".

- Знаете, Василий, вы очень спешите. Признаюсь, вы мне по сердцу, я давно приметила вас на танцах в саду Вайнера. Однако я не привыкла столь быстро... Вот, если б выпить...

- Выпить? Что ж вы сразу не сказали? Я - мигом! Люба-Любушка, Любушка-голубушка, сердцу будет сразу веселей, - запел Кононов и, гремя подковками, поскакал в гастроном.

...Вернулся Вася с бутылкой водки, на закусь - пирожками с ливером. Разлил по граненым стаканам, чокнулись будущие молодожены.

Консон довольно быстро начал хмелеть, замечает - Вася ему чаще подливает, споить хочет и соблазнить. Но на халяву и далее поиграть можно. Пирожки свежие, поджаристые, по пять копеек штука!...Щедр жених - целая гора пирожков! А водочка убывает...

Но вот, кажется, и Вася дошел до кондиции, не то что опьянел, а в самый раз, когда каждому ясно - пора приступать.

Вася приоткрыл пухлое плечико Консона и всадил ему засос. На что и Консон отреагировал, страстно впившись в крупные чувственные Васины губы.

- Может, еще посидим, выпьем,. поговорим, помечтаем? - предложил Вадим, он же Люба., чувствуя, что не в меру заигрался.

Но Вася Кононов, побагровев лицом, ждать не мог. Вернее, он-то бы подождал, но не подчиняющийся разуму гендер приказывал: действуй, или сейчас, или никогда! Мощным взмахом поднимает он прекрасную вдову, на постель ее бросает:

- Можно, платье расстегну?

Консон боится, что новый ухажер обнаружит под лифчиком носки и многотиражную газету "За индустриальные кадры", прикрывает грудь руками и жалобно скулит:

- Не надо, не надо, давайте отложим до следующего раза...

Какое там! Василий Иванович Кононов судорожно сбрасывает с себя сапоги, галифе, хлопчатобумажные армейские кальсоны и, поразив воображение конферансье гендером небывалых размером, похожим на раскаленный угль, ухватывается за ворот крепдешинового платья (бедная Юркина сестра!) рвет его напополам! Раскрывает желанное пухлое тело с нежной розовой кожей.

Тут Консон испугался не на шутку:

- Дядя Вася, не надо, не надо! Я не хочу! Спаси-и-и-те! Отпустите меня. Я писать хочу! Спаси-и-и те, помогите! Ребята! - верещит Люба-Консон.

Кононов прерывает вдовий вопль страстным поцелуем со звуком помпы, после чего - срывает с Любы трусы...

И что же он видит! Такой же, как у самого Василия, нет, конечно, по геометрически параметрам не такой, но тоже огнедышащий...

- Ах, ты, сволочь! Так ты мужик или баба?... Где этот подонок Генаша? Я ему пасть порву! Я его убью! Решили меня разыграть, ублюдки, салаги епушие! А тебя пидараска...

Он схватил Консона могучим клещнями, приподнял и - бросил в окно. Хотел выбросить. Но стекло разбилось, а Вадим Консон, растопырив руки и ноги, зацепился за раму, прервав запланированный (Василием) полет с четвертого этажа.

Тут бы жителям комнаты выскочить из укрытий. Но, увидев и услышав бешенство несостоявшегося любовника, парни поджали хвосты и сидели тихо, как мыши: не дай Бог, обнаружит, - убьет!

Прервем ненадолго рассказ, передохнем и очухаемся от этого кажущегося нереальным видения. Прервем для того, чтобы не подумал читатель, что это некая юморная, БОКСовская история. О ней помнят многие. В подробностях мне поведал о происшествии в общежитии на проспекте Ленина Марк Шварц, приятель Консона по упийской сцене. А ему, Марку, подарил воспоминания тот самый Генаша, что сидел в шкафу и наблюдал за развитием нетипичного романа через замочную скважину.

Итак, окровавленное тело Консона падает на пол, к ногам великана Кононова. Но он не оставляет мысль о расплате. Вновь вздымает над головой нагого, в рваном платье Вадима-Любу и пытается протолкнуть между оконных переплетов. Консон что есть мочи орет. Умоляет о пощаде, зовет на помощь:

- Караул! Убивают!

Зачинщики интриги дрожат в укрытии.

Мастер студенческой сцены уже реально осознает, что приходит ему конец. Оказывать какое-либо, хотя бы маломальское физическое сопротивление Василию Голиафовичу бесполезно. И Вадим решает...петь!

Дывлюсь я на нэбо,

Тай думку зхадаю,

Чому ж я ни сокил,

Чому ж ни литаю?..

Подействовало! Вася на мгновение опешил. Заслушался. Но только на мгновение...

И надо же так случиться, - не знаю, подходит ли тут выражение на счастье, - едет по главному проспекту наряд милиции, на мотоциклете с коляской. Вначале мильтоны заслушались лирическим тенором народного артиста СССР Ивана Семеновича Козловского. Но когда чудная малороссийская песнь прервалась воплями, а в оконной раме показалась пухлая бледная задница, стражи порядка усекли: налицо нарушение общественного порядка.

Дуя в свисток, тяжело дыша, милиционеры врываются в общежитскую комнату и, стараясь громко не материться, долго усмиряют буйного студента Кононова. И легко, в одно мгновение, связывают обрадованного спасителям Консона.

Обоих в непотребном виде доставляют в каталажку при Кировском отделении милиции. Наутро составляют протокол, так, кажется, и не поняв причину конфликта двух разгневанных мужчин.

Вадиму выдают какое-то рванье, оставшееся от прежних задержанных во Втузгородке и, взяв с обоих подписку о невыезде, отпускают по домам.

Чем дело кончилось, чем сердце успокоилось? Протокол поступил в ректорат УПИ, оттуда в деканаты. В результате - приказ об исключении В.В.Консона и В.И. Кононова из института.

- За что, интересно, их исключили? - интересуюсь у Марика Шварца,- С какой формулировкой?

- Я приказа не читал. Во всяком случае, Кононов Вася легко отделался, как никак попытка покушения на жизнь человека. А что если бы Консон не уцепился по-обезьяньи за раму?

- Хорошо, а Вадима за что? Неужели не помогла сценическая слава? Его почетные грамоты от горкома ВЛКСМ до сих пор хранятся в Музее УПИ.

- Видишь ли, когда их застали в непотребном виде, да еще с аномально возбужденными "приборами", решили, что они гомосексуалисты. А в те годы это каралось по закону, не то что сейчас,. когда геи устраивают демонстрации, карнавалы, митинги и требуют каких-то особых прав... Но ты знаешь, Консон, в конце концов, как-то выкрутился, его восстановили. И он снова блистал на сцене.

- Но, я знаю, в 1957-м его все же исключили...

- Это - за другой проступок, Консона и еще двух преподавателей, полюбивших первокурсницу Веру. Потом он доучивался, пробавлялся преферансом, уехал в Киев, затем эмигрировал в Штаты. На юбилее его товарища Гоги Юзбашева и появились по этому поводу строки Германа Дробиза - "Известный вам Вадим Консон живет теперь не без кальсон"...

Еще! Самое интересное. Когда их допрашивали в милицейском участке, Вадим, представь себе, говорил не своим характерным баском, а давал ответы приятным кокетливым дискантом. Не мог выйти из образа. Вот что значит перевоплощение! Это был настоящий артист!

Октябрьский праздник в общежитии... Мы пьем мало, сказал Мао. Мы пьем в меру, сказал Неру. А мы пьем досыта, сказал Никита.... Между первой и второй перерывчик небольшой! Попросили Артура спеть романс "Ямщик, не гони лошадей". А потом - комнатным хором:

Цилиндром на солнце сверкая.

Надев самый модный сюртук,

По летнему саду гуляя,

С Марусей я встретился вдруг...

Так, порезвились, взвеселились, и - за дело.

Н.Н.МАРТЫНЕНКО - А.А.НЕМЕЛКОВ ( фрагмент предстоящего разговора). - Знаешь, Артур (Николай Николаевич произносил имя Немелкова с ударение на первом слоге), чего, вернее, кого тебе не хватило на конференции? Во всем уральском институте не нашлось Пожарского!

Ј Не понял.

Ј Что ж непонятного? Ты сыграл роль Сухорукого, а на роль Пожарского никто не отважился.

Ј Николаич, не говори загадками. При чем тут Сухоруков? Сухоруков - в профкоме, он и на конференции-то не присутствовал.

Ј Беспамятная вы молодежь! При чем тут профкомовец? Я имею в виду Козьму Минича и князя Пожарского, спасших Россию в смутное время Впрочем, молодежь не виновата, и нам, и вам вталдычивали не истинную историю отечества, а заставляли шпаргалить и зубрить материалы нескончаемых съездов партии.

Еще в кои-то годы сетовал Александр Сергеевич, что "прошедшего для нас не существует". Даже на памятнике в Москве неправильно указано имя героев. Гражданину Минину... какой же он Минин, если у новгородского мещанина Козьмы Минича была фамилия Сухоруков! Отца его назвали в память святого мученика Мины! А благодарные потомки, не долго сумняшеся, нарекли Сухорукого... Мининым.

Ј Интересно! Ты, Николай Николаич, ничего не путаешь? Мне больше не наливай.

Ј Не смотри, что я принял. Тебе и всей вашей восставшей комсомолии не хватило Пожарского. Если бы вслед за тобой, как за Козьмой Миничем вышел на трибуну авторитетный муж, пусть не ректор, не проректор, а любимый студенческой молодежью преподаватель, истинный коммунист, известная в ученых кругах личность, тогда бы все пошло по-другому, вот тогда бы закрутилось! А как бы закончилось, - одному Богу известно... На днях ко мне приходила аспирантка с исторического факультета, решила собирать материалы о тех, кто побывал на гулаговском "курорте", Мечтает когда-нибудь выпустить монографию. Я ей говорю, небезопасное это дело, милая. А еще посоветовал встретиться с тобой. Вот, говорю, кого порасспрашивайте по свежим следам...Однако сколько же зим и лет пройдет, когда о нас напишут? А за подарок спасибо тебе! Отличный камлюх! Давненько я фетровых шляп не носил. Осталось ошмульнуться в парикмахерской, и зафорсит Мартыненко, может, и невесту сыщет, как ты считаешь?

Праздник позади, наступили рабочие будни, полные тревог для парткома, бюро, месткома, деканатов, ректората и для многих студентов, для студентов физтеховцев - особенно. Партфункционерам желалось забыть о студенческом мятеже как о страшном сне. Не получалось. И главный страх был не только в прошлом, нет, - а в ожидании повторения немелковщины.

Листовки, разбросанные неведомой рукой в общежитских корпусах Втузгородка, стали серьезным сигналом к действиям по решительному искоренению инакомыслия.

Не дремало и бдительное око Кремля. Большие попугаи требовали наказания не только студентишек, поддержавших Немелкова, но - пропесочить уральских партийных попугайчиков, допустивших немелковых-писчасовых на конференцию, упустивших назревавший чирей антисоветизма.

В.ТОЛСТЕНКО (из статьи "1956: первые заморозки", г. "Уральский рабочий", 21. 12. 1991). "Прямо скажем, задал Немелков работы своей выходкой. Подсиропил жизнь функционерам. Ну, что за удовольствие читать документы, зафиксировавшие их живучую деятельность!".

Отметим, что партийные розги начали мелькать под сводами актового зала УПИ еще во время конференции. Многими уважаемый, умный и тактичный студент-морячок Толя Мехренцев (в будущем ответственный директор завода и деятельный председатель Облисполкома) не был рекомендован в новый состав комитета ВЛКСМ. Требовалась проверенная, управляемая и преданная партии фигура. Начали судорожно перебирать возможные кандидатуры. О, конечно же, как сразу не додумались? Кто в числе первых дал отпор физтеховцу-антисоветчику, кто нанес удар по немелковщине?..

ЕВГЕНИЙ КАЗАНЦЕВ. " Когда в конференции был объявлен перерыв, я ушел на кафедру. Занимаюсь своими делами. Раздается звонок из комитета ВЛКСМ...Я пришел и услышал свою фамилию, рекомендуемую в состав комитета (Вспомним о "заготовках" такого рода, которыми возмущались участники конференции: все заранее оговорено и согласовано! В.Б.). Я взмолился: я уже проработал заместителем и секретарем три года. Сейчас я аспирант, член парткома...Товарищ заявляет, что именно они, парткомовцы, поддерживают это предложение..."

Евгений Иванович прав: хомут общественной нагрузки натирает шею. Тем более он уже немало потрудился на этом поприще, будучи студентом, А тут, только защитив диплом и мечтая с охотой углубиться в исследования по аспирантской программе, обязан вновь впрягаться в комитетскую телегу, да еще в такой период, когда студенты, зараженные немелковщиной, того и гляди, выкинут какую-нибудь штуку.

Казанцев прекрасно понимал, почему Мехренцева не избирают на новый срок, практически отстраняют от комсомольского штаба. Но! "Партия сказала, комсомол ответил: - Есть!", и...

Е.КАЗАНЦЕВ: "Так меня по предложению Н.Г.Веселова, избирают секретарем комитета."

В.ТОЛСТЕНКО (из документов). "...Бюро обкома КПСС, пожурив за нерешительность Веселова (Зам. секретаря парткома УПИ, очень милый интеллигентный человек, авторитетный ученый, в последствии - ректор Института народного хозяйств В.Б. Мазырина (Его-то за что, оголтелого, ведь он "отработал свой хлеб" на конференции? Видимо, за утрату бдительности при работе с молодыми. В.Б.) и еще одного секретаря горкома ВЛКСМ - Пономарева, обрушилось на Осипова ( в нашем повествовании - прообраз Стаканова), который "проявил недисциплинированность(!) и отмолчался, допустив, что в его присутствии были выступления косвенно(?) поддерживающие Немелкова".

Из протокола заседания парткома УПИ:

ЛОПАНОВ. "В группах начали проводить беседы, для этого подобрали комсомольский актив, в каждую группу направлены коммунисты".

ПОРУЧИКОВ. "Наблюдаем за настроением студентов - венгров и чехов. Коммунисты дежурят в корпусах, ведут разъяснительную работу, чтоб ПРОЯСНИТЬ сознание студентов. Резко выступил против осуждения Немелкова студент Шаевич. Решили вызвать отца (Пусть отец за сына отвечает. В.Б.) и поручили зав. кафедрой Терновскому побеседовать с ним".

КАВЕРИНА. "Партбюро направило в общежитие комсомольцев, чтобы прислушивались к разговорам".

БУТОРИН. "Во многих группах просят зачитать выступление Немелкова. На факультете особенно вызывающе ведут себя (внимание - донос! В.Б.) т.т. Бестужев, Сочнев - оба кандидаты на отчисление".

ПЛЕТНЕВ (секретарь парткома) "Секретарям факультетских партбюро нужно заняться коммунистами, которые воздержались при голосовании. А чтобы выступление Немелкова читать.... В этом нет необходимости".

В театре оперы и балета имени Луначарского - новая постановка оперы Мусоргского "Хованщина". На генеральной репетиции - представительница идеологического отдела Обкома КПСС. Все идет гладко, сцена за сценой, небольшие пожелания насчет костюмов, с точки зрения соответствия эпохе. И вдруг в третьем акте, в сцене взбунтовавшихся крестьян, среди беготни и общего гвалта - истошный крик: "Бей боярина Хрущева!"

Репетицию остановить! Режиссера - в директорский кабинет! Вы что, с ума сошли? Что вы позволяете? Режиссер делает квадратные глаза: у меня все в соответствии с либретто! Какое, к черту, либретто? Хорошо, сцену можете оставить, но реплику насчет боярина - немедленно исключить из текста, и самого актеришку - вон из спектакля. А вам, режиссер-постановщик, выношу строгое предупреждение. И - скажите спасибо! Нет, вы представляете, что могло произойти в день премьеры?

РАЗГОВОР НА ЗИКОВСКОМ ДИВАНЕ. ФИЗТЕХ ПОД УГРОЗОЙ. Парткомычи занимались прочисткой мозгов. А что же наш герой?

И показалось ему, что день восхождения на трибуну оказался легче, чем те дни, которые наступили после конференции.

Артур знал, что в факультетское бюро ВЛКСМ поступил строжайший устный циркуляр: выполняя решение конференции, провести собрания в групповых первичках и исключить Немелкова из рядов ВЛКСМ. Конечно, с ним могли бы расправиться на более высоком уровне, в комитете комсомола УПИ, который имел статус и полномочия райкома. Но в верхах решили соблюсти демократию и, в соответствии с уставом, провести экзекуцию снизу (чтобы одновременно повоспитывать рядовой состав), а затем это решение - желательно при единогласии! - утвердить на заседании комитета.

Артур не знал, как поступят его товарищи. Однако готов был к любому решению. Удержаться бы в институте! Особенно, в случае худшего, переживал не за себя - за родителей. Как им сообщить, как отец перенесет крушение надежд на единственного сына?

Есть зыбкая надежда: если покаяться - могут простить, отделается строгачом и, может быть, даже оставят в комсомоле.

Но каяться он не будет.

Однако Немелкова поджидал удар, посильнее исключения из ВЛКСМ, совсем другое, чего нельзя было предусмотреть заранее.

Несколько человек рассказали Артуру, что о его выступлении на конференции взахлеб вещают западные радиостанции. И это - в условиях, когда в мире возникло несколько горячих, огневых точек. В Венгрию уже направлялись воинские подразделения СССР, накаляется обстановка на Суэцком канале. Слово Правды, произнесенное студентом на Урале, становилось для закордонья хорошим идеологическим оружием. И комсорг группы Леня Новиков, товарищи по общежитию советуют Артуру зайти в комитет комсомола, заявить - он, Немелков, к этим передачам не имеет никакого отношения, интервью не давал, текста выступления не вручал, листки с тезисами у него сразу же забрал кто-то из президиума, и он их больше не видел.

Студент Немелков так и поступил. На следующий день после Октябрьских праздников поднялся по парадной лестнице главного учебного корпуса и открыл дверь комитета ВЛКСМ. Сидевшие за длинным столом оборвали разговор на полуслове и уставились на вошедшего. Артур разглядел товарищей, знакомых по общественной работе, нового секретаря Женю Казанцева. Были и другие, со значками членов Верховного совета СССР,- видимо, залетные гости, москвичи.

Не успел Немелков протянуть лист бумаги с объяснением своей позиции в отношении передач Би-Би-Си и с рассуждениями по совершенствованию общественной жизни в стране, действий комсомола совместно с активными партийцами, что особенно важно в условиях осложнившейся обстановки... Не успели заседавшие прочесть представленное, как, перебивая друг друга, обрушились на Немелкова с яростными осуждениями, с обвинениями, со старыми и новыми ядреными ярлыками.

Артур понял, что вошел в помещение комитета в разгар обсуждения его недавнего выступления.

И только коренастый крепыш с розовым лицом, явно прибывший из Москвы, с молчаливой ироничной улыбкой, поворачивал голову то в сторону осуждавших, то в сторону осуждаемого.

Поднявшись, он шумно отодвинул стул, извинился перед собравшимися и предложил Артуру выйти, поговорить по душам.

Они прошли в маленькую комнату редакции ЗИКа, упийской многотиражки.

АРТУР НЕМЕЛКОВ. Мы уселись на старый промятый редакционный диван (Знаменитый дерматиновый диван - предмет постоянного соперничества ЗИКа и БОКСа. Не раз, с интриганского попустительства хозяйственников, диван то оказывался в редакции ЗИКа, то в ночное время с надсадливым пыхтеньем возвращался "боксерами" в помещение Боевого Органа имени Ильи Ильфа и Евгения Петрова, на антресоли. В.Б.). Москвич буквально ошарашил меня.

-Знаешь ли ты, Немелков, что стенограмма твоего выступления находится в посольстве одного, мягко говоря, не очень дружественного нам государства? Удастся ее оттуда извлечь или нет, зависит от того, как в ближайшее время сложится международная обстановка. А нам очень не хочется, чтобы твое выступление, наделавшее столько шуму в стенах уральского вуза, стало достоянием наших идеологических противников, совсем не хочется! Артур, ты хотя бы сам осознаешь, какое оружие ты даешь в руки недругам Советского Союза?

Он помолчал. Меня удивило, что он называет меня по имени и обращается на ты, как товарищ по комсомолу. Подкупало и его откровение о задаче изъятия стенограммы, и доверительный спокойный тон. Не тот лай, что раздался в стенах комитета. Он помолчал, будто давал мне передышку и время разобраться в рое мыслей...

- Если удастся провернуть операцию и изъять документ, то, может быть, тебе ничего и не будет. Поверь, Немелков, я лично с тобой согласен, почти по всем вопросам. Но не надо было так резко! Народ наш к этому не готов, не созрел еще.

- Простите, - я глядел ему прямо в глаза, - Вы сказали, что мне ничего не будет, а я и не боюсь никаких последствий, я все давно продумал. Так что - хоть к стенке ставьте!..- и добавил, - За правду и пострадать не страшно.

- Ишь ты, какой ершистый! Но сейчас речь пойдет не о тебе. Доверительно сообщаю то, о чем никто пока в УПИ не знает. Лишь несколько человек в парткоме и - ректор.

Он помолчал, как бы обдумывая - говорить, не говорить. Вздохнул и продолжил:

- В ЦК партии есть мнение - РАСФОРМИРОВАТЬ ВАШ ФАКУЛЬТЕТ, раз он проявил себя политически неблагонадежным. Но ты человек сознательный и, надеюсь, не желаешь ребятам зла? Если комсомольцы физико-технического факультета примут правильное решение, признают ошибки, факультет, скорее всего, сохранится, а если...

Вот это был УДАР! Посильнее нокаута.

- Этого невозможно допустить! Это жестоко! При чем тут весь факультет? Наши выпускники необходимы стране, атомной промышленности, предприятиям особого режима, о чем вы, вероятно, информированы, и вдруг - расформировать!? Только что построили новое здание, оснастили его бетатроном, новыми современными лабораториями и... Да, кому такое могло в башку, простите, в голову придти? Нет-нет, нужно предпринять все возможное... Сохранить факультет!

- Кстати, - москвич вдруг переменил тему разговора, - не знаком ли ты с неким Кацнельсоном...нет, погоди,..- он раскрыл блокнот в алой обложке, - с Вадимом Консоном?

Ј С Вадимом? Кто ж его не знает! Лучший конферансье. Я тоже немного участвую в самодеятельности.

Ј Надеюсь, ты не близко дружен с ним? Разве не слышал, что натворил этот Консон-Кацнельсон? Понимаю, тебе в эти дни было не до слухов...Мне вчера вручил рапорт исключенный студент Кононов. Фронтовик, мечтал вступить в партию. А ему в вашем, товарищ Немелков, общежитии устроили настоящую провокацию. Да, слышал ты о нашумевшей истории, не отпирайся!

Ј Слышал, не слышал, причем тут я, причем физтех? Консон с другого факультета.

Ј Но почему-то все происходит именно в вашем корпусе, в вашем студенческом доме! И твое необдуманное, несвоевременное, выступление, и анти..., сам понимаешь, какой сговор делегации физтеховцев.... А тут еще Консон развел блядство! Извини за выражение. Молчишь? А мне перед ПЕРВЫМ, - он кивнул в потолок, - мне, поверь, не удастся отмолчаться. Ладно, с Консоном и с Василием Коновым разберемся... Вернемся к твоим проблемам. Итак - под угрозой не только твои сообщники, единомышленники- анархисты, как хочешь называй, - под угрозой факультет и судьба сотен молодых людей. Думай, Артур! Давай вместе думать... Что ты можешь предложить? Есть соображения? Партком принял решение провести разъяснительную работу во всех учебных группах. Но студенты - народ горячий, всего можно ожидать. Меня посвятили в настроение конференции после твоего выступления. Ты живешь в общежитии, общаешься с товарищами, скажи - как поведут себя физтеховцы? Чем ты можешь помочь родному факультету?

Он замолчал. Я задумался. Не знаю, сколько длилась эта пауза. И вдруг мне пришла в голову дельная, как мне показалось, спасительная мысль. Как будто кто-то свыше, извне, подсказал мне ее.

"... Против увитой плющем стены выстроились в линию шесть карабинеров, назначенных для исполнения приговора...

Он повторил свою просьбу не завязывать ему глаза, и взглянув на него, полковник нехотя согласился. Они оба забыли о том, как это должно подействовать на солдат.

Овод с улыбкой посмотрел на них. Руки, державшие карабины, дрогнули.

Ј Я готов, - сказал он.

Лейтенант, волнуясь, отступил назад. Ему никогда еще не приходилось командовать при исполнении подобного приказа.

Ј Готовсь!.. Цельсь! Пли!

Овод слегка пошатнулся, но не упал. Одна пуля, пущенная нетвердой рукой, чуть поцарапала ему щеку. Кровь струйкой потекла на белый воротник. Другая попала в ногу выше колена. Когда дым рассеялся, солдаты увидели, что он стоит, по-прежнему улыбаясь, и стирает изуродованной рукой кровь со щеки.

Ј Плохо стреляете, друзья! - сказал Овод, и его ясный, отчетливый голос резанул по сердцу окаменевших от страха солдат, - Попробуйте еще раз!..

Вы прислали на расстрел новобранцев, полковник! Посмотрим, может у меня что-нибудь получится... Ну, молодцы! На левом фланге, держать ружья выше! Это карабин, а не сковорода! Ну, теперь - готовсь! Целься!"

... дельная спасительная мысль, как будто мой одноименник или кто-то иной подсказал мне ее.

- Мне кажется, без тщательной подготовки групповые собрания не провести. Необходима серьезная работа...

- Партком ведет работу...

- Этого недостаточно! - помню, я поднялся из диванного углубления и зашагал по редакционной клетушке, тяжело, как медведь в зоопарке, - Так!...Я готов пойти в группы и обсудить необходимость моего исключения из комсомола, добиться принятия такого решения на предварительном этапе, до общефакультетского собрания. Тем самым комсомольцы докажут свою верность...

Московский крепыш тоже поднялся с дивана:

- Это ответ не мальчика, а мужа. Я сразу, как только увидел тебя, решил - с таким можно пойти не только в разведку. Ну, - он протянул мне широкопалую ладонь, - Будем знакомы, секретарь ЦК ВЛКСМ Павлов.

А парткомычи продолжали заниматься промывкой мозгов. К атаке на несознательных была подключена и профсоюзная организация.

В.Н.ДАВЫДОВ и другие, из кн. "УГТУ-УПИ, люди, годы, проблемы. Профсоюзная жизнь". "В политико-воспитательной работе местком постоянно наталкивался на трудности: занятия в сети политпросвещения нередко срывались из-за многочисленных отказов посещать их и пропусков. Из вечернего университета марксизма-ленинизма (формально добровольного, на деле - принудительного, моему коллеге проф. В.Г.Десятову пришлось в свое время трижды прослушивать курс института Марксизма-Ленинизма. В.Б.) наиболее пассивных приходилось отчислять, а их персональные дела выносить на суд трудовых коллективов... Месткому приходилось рассматривать немало персональных дел, связанных, - как правило, - с аморальным поведением и бытовой распущенностью. Конечно, с позиций сегодняшнего времени некоторые разбирательства по "амурным вопросам" могут выглядеть как вмешательство в личную жизнь, "копание в грязном белье". Но из песни слова не вкинешь".

В местком и в партком УПИ поступило обращение жены профессора Н. о тайных интимных встречах ее мужа с Марианной К, сотрудницей ОКСа горисполкома. Профессорша просила и требовала принять меры к пресечению этих отношений, которые могут скомпрометировать институт и парторганизацию, в которой Н. был известным активистом. Вызвали Н. на собеседование. Вначале он все отрицал. Затем, под напором неоспоримых улик, обмяк, признался в грехах, обещал исправиться

Проходит полмесяца. От супруги Н.- новое заявление: аморальный интим продолжается!

Решили поручить доценту теплофака Баландину, так сказать, разобраться на месте - пойти к Марианне К. и строго поговорить с ней. Доцент Баландин пришел, поговорил, попили чаю. Марианна К. с пониманием отнеслась к возникшей проблеме. Однако при прощании, опустив глаза, промолвила: "Разве я виновата, что обладаю притягательной внешностью и скучающем по мужской ласке телом? Я одинокая женщина, и, товарищ Баландин, разве вы откажетесь еще раз навестить меня? Не по заданию партии или ВЦСПС, отнюдь, но - по велению сердца?...".

Доцент Баландин никак не мог забыть ее полурастегнутый халатик с белой, будто высеченной из Карского мрамора, грудью. Он явился на следующий день...

А через месяц в парткоме и месткоме лежало уже два заявления - от профессорши Н. и от супруги доцента Баландина.

Отвлекаемся, братцы-читатели, от темы. Как говаривал в подобных случаях Николай Васильевич Гоголь: - Мимо! Мимо!

Уже дома, в общежитии, Артур до конца понял угрозу, нависшую над факультетом.

Ему рассказали, что кроме командированных из Москвы партийных и комсомольских идеологов, в деканате побывал представитель ведомства оборонной промышленности, по заявкам которого предстоит распределиться выпускникам в разного рода НИИ, "почтовые ящики", маленькие городки, названные впоследствии Маяк, Среднеуральск, Снежинск, Озерск и другие.

Но, если антисоветский вирус глубоко засел с головы взбунтовавшихся студентов,- рассуждали в ЦК и в отраслевом ведомстве, то какая может быть речь о дальнейшей подготовке специалистов, тем более - допущении их на сверхсекретные советские предприятия?

И ПОШЕЛ АРТУР ПО ГРУПАМ. Нелегкие шаги, тяжелый разговор - только что поднявших голову, поверивших в него, поддержавших, - уговаривать ОТРЕЧЬСЯ.

Сначала его сопровождали соглядатаи из парткома и комитета ("За ним глаз да глаз, еще вздумает вести дальнейшую пропаганду "физтеховской платформы"!). Убедившись, что парень проводит "правильную" работу, доверили ходить "в народ" одному.

Опасения Немелкова в угрозе разгона факультета усилились после того, как знакомые горожане, преподаватели, студенты-радисты, имевшие приемники с коротковолновым диапазоном, клялись, что слышали по БИ-БИ-СИ изложение полного вступления Немелкова на конференции. Правда звучала краткая информация, но не полная СТЕНОГАММА, чего так опасался С.П.Павлов.

В группах первого и второго курсов Артур к своему удивлению встретил быстрое понимание: да, чтобы продолжить учебу, надо осудить бунтаря, а потом, взрослея, отстаивать свою позицию более принципиально: иначе выгонят из института и - куда податься бедному студенту с полутора курсами незаконченного высшего. Труднее оказалось на третьем и четвертом. Все же, поколебавшись, призадумались.

Но когда Артур зашел вечером в комнату, где собрался актив пятикурсников и только заикнулся о необходимости голосовать за его исключение в связи с антисоветской деятельностью, могучий штангист Вова Б. поднялся и от имени и по поручению старшекурсников послал его на... .

- Сам заварил кашу, а теперь предлагаешь отречься! Да ты мужик или не мужик?

Желая добиться справедливости в жизни страны, то есть, хотя бы доли счастья людей, разбудить дремлющие гражданские чувства, он, по иронии судьбы, невольно становился причиной несчастья других.

"Вот и поговори с ними" - опешил Немелков, держась за ручку двери и, собираясь ретироваться. Староста пятикурсников, уже мягче, с ироничной улыбкой, добавил:

- Артур, мы сами можем разобраться, чего ты заслуживаешь, а чего - нет, и нечего нам вешать лапшу на уши.

- Ты главное сам не волнуйся и не трухай! - горячился Гера Гапченко, с которым Артур пел дуэтом на упийской сцене, - Я врежу ИМ (!) на общефакультетском собрании. Они же - трусы: изъяли текст твоего выступления, не дают никому с ним ознакомиться и требуют твоего исключения. Нет, мы так этого не оставим!

Собрание в первичной комсомольской ячейке, в родной студенческой группе, обернулось настоящей драмой.

ДРАМОЙ СОВЕСТИ, ДРУЖБЫ, ВЕРНОСТИ СТУДЕНЧЕСКОМУ БРАТСТВУ, СВЕТЛЫМ ЮНОШЕСКИМ ИДЕАЛАМ.

Собрались в большой светлой аудитории. За окнами шел тихий снег, и любопытные снежинки, прилипая к стеклам, будто спрашивали: ну как вы там, братцы-студенты, держитесь?

Сидели молча, ожидая незваных, но обязательных "гостей". Вот и они! Секретарь факультетского бюро ВЛКСМ Виталий Пузако и представитель парткома УПИ. Они прошли в конец аудитории и заняли места на "Камчатке", как бы сразу давая понять: мы бдим, но лучше, если будете решать сами.

Немногие в группе знали, что за день до собрания Леню Новикова, комсорга группы, вызывали "на ковер" в партбюро, хотели, было, дать строгую инструкцию о порядке выступлений, и требовали заранее подготовленного решения, даже подсовывали "болванку", стандартный текст, рекомендованный и другим группам. На что Леонид отреагировал твердо и принципиально: "Прошу не давать мне указаний и не вмешиваться в ход собрания, не давить на нас, иначе...за последствия не отвечаю"

Новиков посмотрел на часы и объявил собрание первичной организации открытым.

- Собственно, на повестке дня - один вопрос. В соответствии с решением институтской конференции мы должны дать оценку поведения и взглядов товарища,...НАШЕГО ТОВАРИЩА, Артура Немелкова. Понимаю, это будет непростым делом, тем не менее, как этого требуют в комитете, каждый, ПЕРСОНАЛЬНО должен высказаться - "за" или "против".

- Против чего?- выкрикнул Афанасенко.

Поведения Афанасенко на собрании Артур опасался больше всего: парень горячий, мог начать такую бузу, что за ним последуют и другие. А задача спасения факультета, спасения одногруппников, их будущего, не оставляла Артура.

Когда он шел на трибуну, он рассчитывал на два возможных последствия: или конференция большинством поддержит его призывы, и тогда жизнь, не только в УПИ, пойдет по новой справедливой колее, или его не поймут, обвинят, накажут, НО - ЕГО, ОДНОГО. Получилось по-другому - могла быть искалечена не просто карьера, а судьба, будущее студентов, мечтавших о полезности стране, семье, себе... И вот Валерий Афанасенко...

А. НЕМЕЛКОВ. "С Афанасенко у нас сложились особые отношения. После третьего курса мы проходили практику на Новосибирском радиоламповом заводе.

Однажды директор завода обратился к нам с просьбой - за определенное вознаграждение разгрузить баржу с пиломатериалом. Мы были рады пополнить тощие кошельки... Как-то, во время перерыва, разместили немудреную снедь на газете и присели отобедать на бережку.

И вдруг - крики, визг, мат...Видим, местный парень гоняется за девушкой и лупит ее веслом. Она, бедная, присела, прикрыв голову тонкими ручками. А он уже занес над ней весло!...

Валерка первым из нас, обалдевших от дикой сцены, вышел из ступора, ракетой понесся вдоль берега, сбил бандита с ног.

Но тот вскочил пружиной, покрыл Валеру отборным матом, схватил из лодки топор и бросился на Афанасенко. Валерка - уклоняется враво, влево... И тут я бросился на головореза, выбил топор, уже занесенный над моим товарищем, врезал по челюсти, сам "съел" от его кулачища, обхватил бандюгана, как клещами, не давая вырваться...

Не знаю, что было бы дальше, не появись из проулка местный авторитет. Этак спокойно он приказал нападавшему: "Пшел отсюда!" А нам: "Ребята, продолжайте, хавайте". И так же незаметно, как появился, скрылся в проломе забора".

- Против чего?- выкрикнул Валера Афанасенко, - Ты, Леня, не крути вокруг да около, говори прямо. Мы что, должны выступить против Артура? Так что ли?

Леонид Новиков уткнулся в лист белой бумаги.

Артур поднялся из-за аудиторного стола, подошел к председательствующему, взял у него лист с перечнем группы:

Ј Товарищи, друзья, мы собрались с вами в непростое время. Вы знаете о событиях в Венгрии. Международная обстановка накаляется. Наши недруги за границей только и ждут каких-нибудь провалов с нашей стороны, будь то экономика или политика.

Я не буду повторять своего выступления на конференции, вы его все примерно знаете. Да, сейчас речь идет не о самом вступлении и его содержании, а о моем личном поведении. Многое обдумав, я понял, что не имел права говорить столь резкие слова в адрес руководства страны в такой напряженный период. Нельзя лить воду на мельницу противника!

И есть еще один аспект в пользу того, что вы должны голосовать против меня, а если сказать точнее - за мое исключение из рядов ВЛКСМ. Вы знаете, о чем я говорю - о судьбе факультета. А, может быть, и судьбе вуза, его студентов, замечательных, в большинстве, преподавателей и ученых - они не должны страдать из-за одного возмутителя спокойствия.

Я надеюсь, что школа Уральского политехнического, не только профессиональная кузница кадров, но институт общественной жизни. Эта школа не пройдет для нас даром, и в будущем все вы, будете не только хорошими спецами, но и достойными гражданами нашей страны. Перефразируя Некрасова, скажем, физтехом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан!

Но и оспорю сам себя - прежде, чем стать настоящим, зрелым гражданином, надо встать на ноги, получить желанный диплом...Я надеюсь, наши пути еще сойдутся.

А сейчас, ребята, не подведите меня. Исходя из решения комсомольской конференции, осудившей вредное, несвоевременное, а тем самым антисоветское выступление Артура Авенировича Немелкова, голосуйте за исключение комсомольца Немелкова из рядов ВЛКСМ.

Кто за? Поскольку, пока я еще член ВЛКСМ, то имею право голоса... Так, товарищ Пузако? - обратился Артур к сидевшим сзади "гостям", - Все верно. Итак, голосуем. Кто за исключение? Я - ЗА! Прошу отметить в протоколе для персонального голосования.

Сейчас, по прошествии более пятидесяти лет, можно задуматься: почему Артур Немелков поступил именно так, отказавшись от своего выступления, вернее осудив сам факт выступления?

Действительно ли Артур Немелков засомневался в правоте своей позиции? Ведь он, как все мы, был воспитанником советской школы, дитем ленинско-сталинской эпохи, винтиком партийно-аппаратной махины.

Струсил?

Почувствовал вину перед родителями?

Был сломлен партийно-бюрократической машиной?

Встревожился, что его бунтарство может привести к разгону факультета?

Осознал вред своего выступлен6ия и платформы физтеха в дни нависшей над СССР угрозы развала социалистического лагеря?

ЗАМ. ДЕКАНА ХИМФАКА Н. "Я тогда еще не учился в УПИ, но наслышан о Немелкове. У нас до сих пор некоторые его осуждают. Нет, не за выступление. Они считают, надо было идти до конца, и многие хотели идти за ним... А он заварил кашу и..."

ЛАРИСА МИШУСТИНА, журналист, общественный деятель, советник президента России (из статьи "Немелковщина", об умении бороться с теми, кто высовывается", газета "За индустриальные кадры", 27 окт. 1988 года). "Сегодня мы можем разобраться, рассудить, расставить нравственные акценты, определить мнимое и истинное. И, слава Богу, никто не мешает нам в этом.

Тогда же немудрено было растеряться, засомневаться, признать свое поведение ошибочным.

Ко времени проведения групповых собраний А. Немелков созрел для такого вывода. И хотя в его судьбе это уже ничего не меняло (исключение из комсомола и института было предрешено), покаяние состоялось. Слишком большие и хорошо вооруженные силы были брошены на эту операцию".

ЛЕОНИД СЕРГЕЕВ, писатель. Узнав о поступке А.А.Немелкова в 1956 году, сказал(в 2010-м): "Святой человек!"

...- Я - за исключение. Прошу отметить в протоколе персонального голосования. Артур прошел на свое место, рядом с Афанасенко, угрюмо глядящего за окно, на спокойный, бесшумный снегопад.

Собрание молчало. Молчал выжидательно Новиков.

Артур положил руку на спину Афанасенко:

- Валера, ты - на "А", первый по списку... Ва-ле-ра, пойми, НАДО!

Не вставая, не поднимая руки, Афанасенко выдавил, будто простонал:

- За, - и бросил голову на согнутые локти.

Борис Денисов, спортсмен-разрядник, вышел к доске:

Ј За, з-з-за иссс-ключение, - и выкинул руку - прямым ударом в сторону сидевших партконтролеров.

Нелегко было одногруппникам Артура, Но так же, как поддержали его на конференции, они понимали, необходимость поддержки мнения Немелкова и сегодня.

Одна за другой поднимались руки - за исключение, за исключение, за...

И лишь у Юры Ошкина не выдержали нервы. Он вскочил, воздел кулаки над головой и, вопя "ЗА! ЗА! ЗА!", выскочил из аудитории.

Лева Павлов, пропустивший было свою очередь, оказался последним и, проголосовав, сказал:

-Артур, знай, все равно ты остаешься для нас примером. И мы верим, ты еще будешь в рядах комсомола.

Я нередко думаю: поймет ли нас, живших в ХХ-м веке, "племя младое, незнакомое"?

Моя коллажная поэма не только об Артуре, но о всех нас, кто ждал, надеялся.... дрожал, боялся... вступал в дискуссии, самовыражался эзоповым языком. Сопротивлялся. Откровенничал на кухне за чашкой цикорного кофе. Умеренно критиковал (на планшетах БОКСа), сохранял достоинство, не подличал, не доносил, МЫСЛИЛ. И помаленьку, потихоньку, а позднее и громче формировал коллективный разум, готовил перемены - от лицемерия и тоталитаризма - к справедливости и достойной жизни.

Только не надо понимать, что автор и многие его сверстники, готовившие и ждавшие перемен ( предтечей - Артур Немелков), сейчас, в начале ХХ1-го века , "бегут, задрав штаны", за олигархом. Верно ли звучит обвинение Александра Зиновьева в адрес искателей справедливого общественного устройства "Целились в коммунизм, попали в Россию"? Сказано хлестко, афористично. Неправильно.

Целились в лживые принципы, в скудную жизнь, в геноцид народа. А то, что результаты этой борьбы подмяли хитрецы и жулики... Между прочим, многие из них, дети шестидесятников,- бывшие ретивые комсомольцы-активисты. Михаил Ходорковский - секретарь одного из московских райкомов. А отъевшийся Мудрохамов, перебегающий из одной партии в другую, участник всевозможных телешоу - тоже из комсомола... И несть им числа, бывшим красным директорам заводов, перекрасившимся партийцам, лжепатриотам...

Как это произошло? Это - особая тема, в ней еще разбираться да разбираться. На мешках, лопающихся от зеленых долларов и наших трудовых рублей восседают ( парадокс эпохи!) бывшие активисты Всесоюзного Ленинского Коммунистического Союза Молодежи, а зачастую и партийные лидеры. Шестидесятники! Гавриил Попов - шестидесятник, борец за демократию. Он кем нынче и кому служит?

А тогда, в 60-тидесятые (и ранее, и позднее), как писал Владимир Высоцкий - наш герой часто вспоминает эти слова сегодня, в начале ХХ1-го века, - "И нас расстрелы не косили, но жили мы, поднять, не смея глаз".

А что же вы, Юрий Карякин и Юрий Афанасьев, вы, кому поверили и кому доверились многие из жаждавших демократических перемен, что же вы молчите о разграблении России и о нравах нового столетия!?

Да. Вот вам, молодые, и вам, мои сверстники, - еще одна "картинка с выставки".

Л.Н. НОВИКОВ, тот самый, знакомый читателю, Леонид Новиков, товарищ Артура, комсорг группы, ныне - доктор физмат наук, преподаватель родного физтеха. "Выступление Артура было криком боли молодого гражданина, порожденным обстановкой в РОДНОЙ СТРАНЕ (подчеркнуто мной. В.Б.). Мало кто знал о его намерении выступить с критикой существующих порядков. Но, услышав горячие слова с трибуны, многие (не только физтехи) в глубине души были согласны с ним, хотя и не рисковали признаться в этом открыто. И нельзя винить их в этом, ведь волна угроз, обвинений и ярлыков, поднятая партийным и комсомольским руководством, была очень сильна и столь не адекватна причине ее породившей, что против нее невозможно было устоять.

Эта волна чуть не вышвырнула и меня за борт института (заметим, прошло три года! В.Б.). Во время очередной аттестационной комиссии проректор П.З.Петухов потребовал выгнать меня из института за то, что я, якобы устроил антисоветскую политическую манифестацию в поддержку Немелкова, пригласив его встречать Новый 1959 год в одной компании. А ведь им, Артуру и его жене, было очень одиноко в первые годы после исключения из института. И лишь заступничество В.С. Перетягина, бывшего тогда нашим "классным руководителем", спасло меня от неминуемого исключения из института".

О, времена! О, нравы! А ведь Павел Захарович Петухов был авторитетным ученым. Проректорствовал в филиале УПИ, создал кафедру подъемно-транспортных машин, воспитал множество аспирантов, которые, хоть и с долей иронии, но тепло вспоминают милого Пал Захарыча.

Но было у профессора как будто два сердца!

Неужели он, неглупый человек (более сотни научных публикаций!), не понимал, что губит другого человека, который впоследствии станет ученым не менее крупным и полезным стране? И со студентами, говорят, бывал Пал Захарыч несправедливо суров, придирчив и гневлив. Иначе с чего бы студентам вздумалось преподнести профессору Петухову этакий новогодний подарок? Распахивает Павел Захарович дверь, пытается выйти на лестничную клетку, спешит на лекцию к первой паре, а на него падает...гроб. Настоящий сосновый некрашеный гроб. "Незабвенному П.З.Петухову от любящих студентов".

СЕКРЕТАРЬ ГОРКОМА С ДВУМЯ ОБОЛДУЯМИ. Групповое собрание прошло. Впереди - общефакультетское. Артур сознавал, что вопрос о его исключении из комсомола предрешен. Заскрежетавшие было, валы партийной машины, снова работали на славу. Оставалась слабая надежда, - дадут окончить институт, или, хотя бы четвертый курс...

Был субботний вечер. Ребята, соседи по комнате ушли на танцульки. Как не тащили Артура развеяться от тяжких дум, он наотрез отказался. Хотя и мелькнула мысль - неплохо бы встретиться с радиофаковскими подружками, с Раечкой...

В дверь кто-то нахально, громко постучал. Не дожидаясь приглашения, в комнату ввалился комендант общежития:

- Немелков, принимай гостей, - и, оглянувшись в коридор, - Пожалуйста, товарищ Стаканов, заходите.

Вошедший, сняв велюровую шляпу поздоровался. За ним по-медвежьи топтались дюжие молодцы в телогрейках, из-под которых высовывались белые несвежие халаты. Незваный гость попросил коменданта и молодцев обождать в коридоре.

- Артур Авенирович, мне необходимо серьезно поговорить с вами. Прежде мы встречались лишь на конференции...

- Помню, я узнал вас, товарищ секретарь горкома Борис...

- Да-да, Борис Александрович Стаканов... Вот и славно, что узнали... Можно я присяду рядом?- и он уселся на скрипучую кровать, крутя в руках темно-зеленую шляпу, - Да-а-а, товарищ Немелков, задали вы нам работы! В моей практике подобного не случалось.

Вам известно, что вопрос о вашей судьбе решается сейчас не в УПИ, не в городских или областных органах? Он на контроле у самого Никиты Сергеевича! Когда я услышал первые положения вашего доклада, подумал - вот молодец, наконец-то, расшевелит инертную массу. Но чем дальше вы говорили, тем сильнее убеждался, - нормальный человек в современных услових такого позволить не может. Я внимательно и даже, не скрою, с восхищением слушал вас, и мне вспомнились горьковские строки из "Песни о соколе" и "Песни о буревестнике" Вы проходили эти произведения в школе. Помните - "Рожденный ползать летать не может" или "Безумству храбрых поем мы песню", ну, вспоминаете, конечно?

Ј Конечно, помню. Но вы, Борис Александрович, наверное, не затем пришли, чтобы мы повторяли школьную программу. Может, чайку?..

Ј Нет-нет, благодарю.

Он огладил загорелую лысину и вдруг, лукаво прищурившись, заговорил тенорком со знакомой интонацией:

Ј - А вы ведь, батенька, пгызывали к новой геволюции!

Ј -Я говорил лишь о путях совершенствования социалистической системы.

Ј -Это вам только кажется, - он отбросил нелепое пародирование и заговорил серьезно, жестко напомнив Артуру интонацию того, с седыми, метельными волосами...- Я не случайно вспомнил строки классика пролетарской литературы. Вы, Немелков, вообразили, что рождены не ползать, а летать. Сейчас-то вы хоть осознали, сколь высоко можете взлететь? Настолько высоко, что никто не увидит, не услышит и не вспомнит. Обратимся и к другим строкам буревестника революции - "Безумству храбрых поем мы песню". Песню поем, но кому, чему? Бе-зум-ству! Вот мы и подошли к предмету нашей встречи.

Стаканов поднялся с койки и, отойдя ближе к двери, как бы опасаясь чего-то, заговорил полушепотом, перейдя на доверительное "ты":

- Знаешь, прошел слух, что ты психически ненормален. Есть такого рода заболевание, когда человек кажется вполне разумным, обладает великолепной памятью, отлично учится, но за ним начинают наблюдать неадекватность в оценке реальности. У тебя, Артур, как раз такой случай. И это очень опасно, болезнь может прогрессировать, перейти в другие, неизлечимые стадии! Тем более, у тебя в родстве были подобные отклонения, мы получили в компетентных органах соответствующие справки.

-К чему вы клоните, товарищ секретарь горкома? - поднялся с койки и Немелков.

Стаканов сделал легкий, отстраняющий прыжок в сторону двери и отчеканил:

- Во дворе стоит санитарная машина. Вам необходимо срочное обследование! - и опять перейдя на полушепот, издали - Это будет спасением для тебя и для всех нас. Ну-ну, не волнуйся. Давай, по-ти-хо-нечку спускайся вниз, санитары тебе помогут. Главное - не поднимай шуму. Я же понимаю, ты вполне нормален. Пройдешь обследование на Агафуровских, и все удостоверятся в твоей умственной полноценности. Тебе будет легче, и нам тоже. Давай, одевайся. Пошли!

- Я знаю об этих слухах. Но мои товарищи уверены - это пустая болтовня. Я чувствую себя вполне здоровым и не нуждаюсь ни в чьих подтверждениях своего состояния.

- Артур Авенирович, пациентов с вашим заболеванием не спрашивают о самооценке здоровья. Еще ни один сумасшедший не признался, что он дурак. Я не хотел бы применять к вам насильственных мер, так что собирайтесь, возьмите все необходимое, тапочки, зубную щетку, ложку-кружку, паспорт и - на выход.

Тут за дверью, в коридоре, послышалась какой-то шум, возня, кряхтенье.

Секретарь горкома КПСС распахнул дверь и скомандовал:

- Санитары, окажите помощь пациенту!

Скомандовал, да тут же остолбенел. В коридоре плотной группой стояло с десяток студентов. А санитары... Один лежал со связанными руками и ногами, другой, бледный, жался к стене. Рослый студент, с телом Давида, обтянутого застиранной тельняшкой, выступил вперед и угрюмо пробубнил:

- Товарищ, не знаю, как вас по батюшке, забирайте своих помощников и, - вдруг заорал,- канайте отсюда мелкой рысью!

- Как вы смеете! Вы знаете, с кем вы говорите?- вскинулся секретарь горкома КПСС, - И...и-и-и... немедленно освободите должностных лиц1 Вы за это ответите!

- Ответим-ответим! - выкрикнули из толпы и над головами мелькнули дубовые ножки от сломанных стульев.

Стаканов понял, - назревает новый бунт, теперь уже точно - по его вине. Опять последуют вызовы на ковер, гневные вопли и угрозы ( "Не справился с молокососами на конференции, а теперь вновь заваливаешь совсем простое поручение! Ты нам выложишь на стол свой партбилет!")

Стаканов обернулся к Немелкову и, натягивая до бровей шляпу, прошипел:

- А ты, действительно того, - он покрутил пальцем у виска, - Тебе предлагался лучший выход из создавшегося положения. Теперь пеняй на себя!

Незваные гости ретировались. А довольные победой ребята (среди них каким-то образом оказались и две радиофаковки) ввалились в комнату и рассказали, как они догадались о цели визита Стаканова.

Девчонки заметили во дворе санитарную машину с красным крестом и черную, начальственную легковушку. А когда увидели человека в зеленой шляпе и двух обалдуев, вставших на страже, возле комнаты Немелкова, поняли: приехали забирать товарища. Тут же побежали по комнатам, заглянули в "рабочку", прихватили ножки от сломанного стула, и вот - результат.

На радостях включили радиолу и под "Амурские волны" пили чай с малиновым вареньем, принесенным девочками с дружественного радиофака.

Жаль, не было с ними Раи-Раечки, подумалось Артуру.

А жизнь шла своим чередом. Однако партаппаратчикам успокоения не было. Еще бы - они находились под бдительным оком Главного попугая, и следовало проявить незаурядное рвение, чтобы отличиться, быть отмеченным, получить награду или новое повышение по службе.

ХРОНИКА. НОЯБРЬ 1956 ГОДА.

11 НОЯБРЯ. Главного редактора БОКСА, преподавателя математики Алексея Борисовича Федорова срочно вызывают в партком института. Не в комитет комсомола, который курировал газету, а именно в партком! Значит, что-то случилось?

А.Б. Федоров - человек опытный, служил на Тихоокеанском флоте, закончил матфак Уральского университета, большой остроум, поэт и организатор, мастер каламбуров и частушек для Уральского народного хора. В редакции БОКСа он старше всех нас, студентов. Многие из его ровесников полегли на полях сражений. Но ему было комфортно с молодежью, и мы его уважали, обожали, в рот смотрели.

- Алексей Борисович, - поднялся из-за стола секретарь, назначенный после октябрьских событий ответственным за идеологическую работу, - Что-то редактируемая вами газета медленно откликается на текущие события, а?

- Если вы об истории с переодеваниями Консона, то ребята сочиняют фельетон с картинками. В ближайшем номере также - факты порчи мебели в римской аудитории...

- Товарищ Федоров, не будем играть в прятки. БОКС - боевой, подчеркиваю, БОЕВОЙ, орган, до сих пор не отреагировал на антисоветское выступление физтеховца Немелкова. А ведь комитет комсомола указывал вам на необходимость сатирического удара по физтеховцам...

- Видите ли...Тема довольно скользкая, непростая. В редакции работают студенты. Мы думали, но пока не получается убедительной обработки.

- Долго думаете, товарищ Федоров. У меня складывается впечатление, не разделяете ли вы сами позицию Немелкова? Мы информированы, у вас есть основания быть недовольным недавним прошлым, трагедией тридцать седьмого года.

- Да, мои родители были репрессированы. Отец, видимо, погиб. Сейчас жду возвращения из Воркуты и реабилитации матери.

- М-да, столько ужасных трагедий!... Двадцатый съезд открыто сказал об ошибках прошлого. Но мы не вправе очернять всю нашу историю, деятельность партии, сегодняшнюю действительность. События с исключением физтеховца из комсомола газета проморгала. Поезд, как говорится, ушел. Поэтому сейчас мы настойчиво вам рекомендуем - отразить следующий факт: студент-отщепенец Немелков исключен из рядов ВЛКСМ, но деканат ФТ почему-то медлит с его отчислением из института. А таким как Немелков - не место в рядах советского студенчества...Что-то в этом роде. Подумайте, ведь вы - мастер острой карикатуры... Договорились? И еще...садитесь, пожалуйста.

Федоров понял - еще какой-то "подарок" приготовил главный идеолог, сейчас начнется нажим. И не ошибся.

- Алексей Борисыч, вы назначены руководить интереснейшим делом, выпуском любимой студентами газеты. С 1943-го года БОКС помогает нам выявлять недостатки в работе, вовремя высмеять их, очиститься от всякой мерзости, мобилизовать студенчество на славные дела. Но, назначая вас, можно сказать, профессионала в жанре юмора и сатиры, - вы и в университете выпускали факультетский "Крокодил, - мы возлагали на вас и функции воспитателя молодежи. Редакция разрослась. Народ приходит разный. У нас, уважаемый Алексей Борисович, есть сигналы о поведении и высказываниями отдельных членов редакции, которые, можно, пожалуй, поставить на одну доску с немелковскими.

Федоров крепче сжал ручку стоявшего на коленях отцовского, видавшего виды портфеля. Пощипал ржаные усы, отер ладонью пот со лба.

Ј Не понимаю. Что вы имеете в виду?

Ј Мы имеем в виду распространение боксерами антисоветских анекдотов.

Ј Да? Вероятно...Молодые люди, неопытные, услышали где-нибудь в очереди... Во всяком случае, мне такое неизвестно. Проведу беседу, примем меры.

- А что же вы их позавчера не принимали?

- ???

- Два дня назад в вашем присутствии был рассказан анекдот... Мерзкий анекдот о почтовых марках с изображением... Припоминаете? Или я не прав?.. Нет-нет, успокойтесь, рассказывали не вы. Но в вашем, главного редактора, присутствии! И это в то время, когда партгруппа кафедры математики называет ваше имя в числе достойных быть принятыми в КПСС.

Прокрутим вместе с А.Б.Федоровым виртуальную кинопленку на пару дней назад.

Антресоли. Редакция БОКСа. Огромный стол, обитый линолеумом. за которым трудятся над очередным номером художники Виталий Лоскутов и Кока Пальцев, оба - студенты-архитекторы. На продавленном, морщинистом диване, вновь отбитом у ЗИКа, - тематист Юра Краузе, сам АБ. и - заглянувший на БОКСовский огонек - Валя Ткач, режиссер студенческого театра.

КРАУЗЕ: Слушайте, свежий анекдот. Студентка сдает "строительные материалы". В билете вопрос: "Охарактеризуйте свойства современных стройматериалов". Она что-то лепечет о кирпиче, бетоне. Профессор просит остановиться именно на новейших материалах. Она - в затруднении - просит задать наводящий вопрос. Ну, что ж, пожалуйста. У вас, милая, наверное, есть друг, с которым вы часто встречаетесь? Да, есть. Он вас, наверное, по вечерам провожает до дому, затем вы заходите в подъезд, стоите у теплой батареи, так? И что вы с ним в это время делаете? Это должно напомнить вам о современнейшем материале...А! Вспомнила! Эбонит! Ну, что вы, голубушка, я имел в виду - целлулоид.

ЛОСКУТОВ: Во-первых, это не анекдот, а действительный случай. Во-вторых, - история с бородой, я слышал об этом еще в прошлом году.

Он прополаскивает акварельную кисть в стакане, потирает уставшую поясницу...

- Вот я вам расскажу, действительно, свежачок.

Никита Сергеевич заходит на почту и видит множество марок с его изображением. Как так, я борюсь с культом личности, а тут...- У вас, что нет других марок? - Остальные раскупили, Никита Сергеевич, а эти никто не берет. - Безобразие! Почему ж не берут? - Они, видите ли, никак не приклеиваются. - Дайте одну. Он поплевал на марку и легко приклеил на конверт. - Вот, пожалуйста. А вы говорите - не клеится! - Так, Никита Сергеевич, люди плюют не так, как вы, а на другую сторону, и марки ни в какую не приклеиваются.

Ј Я вижу, что вы все хорошо вспомнили. Надеюсь, выводы сделаете соответствующие и наведете порядок в редакции. При этом прошу вас никому не сообщать о нашей беседе. Договорились?

Федоров еще крепче сжал ручку старенького, отцовского портфеля.

В это время в малой комнате кто-то глухо прокашлял.

- А если подобное будет повторяться, прошу вас незамедлительно информировать нас. Распространения немелковщины мы не допустим! Жду, Алексей Борисович, очередного номера БОКСа с оперативной разработкой названной темы по физтехоцам.

На этом разговор закончился.

А.Б. зашел в туалет. Долго стоял над писсуаром. Еще дольше - у подоконника в длинном коридоре главного корпуса, размышляя, кто мог сообщить в партком об анекдотах? Завелся стукач? Однако из присутствовавших в редакции, вроде бы все были вне подозрения. Вроде бы...Юра - ближайший друг и собутыльник... Валя Ткач? Авангардист, вольнодумец, мечтает поставить пьесу Шварца "Обыкновенное чудо", никак не годится на роль сексота. Виталий Лоскутов - сам чуть не вылетел в прошлом году за анекдотики, надо его предупредить, чтобы не рисковал и не распространялся.

Остается Кока Пальцев. Парень неразговорчивый и до того тугой на ухо, что с ним трудно общаться, приходится кричать в самое ухо, вечно заткнутое серой ватой. А что, если прикидывается? Да и фамилия у него какая-то выдуманная - Пальцев. Таких фамилий-то не бывает! А имя - что за Кока? Ну, тут, кажется, понятно, - Константин, значит, - Кока. Все же Федоров задумал провести эксперимент.

В тот же день, придя на антресоли, он подговорил юную студентку Наташку Блюменкранц помочь ему в замысле.

- Когда придет в редакцию Пальцев, я начну тебя обнимать, а ты отбивайся, пищи, зови на помощь.

- Обязательно отбиваться? - кокетливо улыбается студентка.

- Мы проверим, слышит Кока Пальцев, или только прикидывается глухарем, поняла?

- А по другому нельзя проверить? - перестала улыбаться Блюменкранц.

Как и было задумано, едва художник Пальцев склонился над номером БОКСа, Главный редактор Алексей Борисович, находясь на приличном удалении от редакционного стола, охватил студентку Блюменкранц и ну ее тискать. Грудки у Наташки оказались не студенческие, отнюдь. Но она и не думала пищать.

- Кричи! - приказывает главный, - Сопротивляйся!

- Помогите! - возопила, наконец, Блюменкранц, - Спасите, помогите, насилуют!

Кока даже не разогнул спины.

ЗНАЧИТ, СЛЫШАТ СТЕНЫ?

12 НОЯБРЯ. Пришлось придумывать карикатуру для очередного номера. В качестве эпиграфа-заставки поместили слова: " Вопрос к декану физико-технического факультета: Действительно ли подписан приказ об отчислении бывшего комсомольца Немелкова из института? Если да, то почему студент Немелков до сих пор посещает занятия?" Ниже - черно-белая картинка. Колонны в фойе главного корпуса. Студент-стиляга, как две капли, похожий на Артура Немелкова, обращается к девушке на тонких ножках в модном платье-колоколе: - Разрешите пригласить вас на танец? Она (изображена в кокетливо-испуганном виде): - А вы случайно не физтеховец?

Утром, торопясь на лекцию в Большую римскую, Артур задержался у стенда любимой газеты, где был вывешен свежий номер. Студенты внимательно разглядывали изошутки, смеялись над фельетоном... Он увидел и ЭТУ: "Почему студент Немелков..." Как, неужели и в БОКСе, где он знал, собираются лучшие, творческие ребята, свободные тематисты и художники... Среди которых и ему хотелось быть, не раз подходил к двери на антресолях, да все не решался... Неужели и в БОКСЕ?... Нет, сами бы они так не поступили! Значит, готовится приказ, значит, скоро, Артур, для тебя студента-отличника, прозвенит последний упийский звонок. И все же страшно обидно: неужели "боксеры" не могли смолчать? И впервые за эти нелегкие дни глаза его заволок влажный туман. Он снял очки и, почти ничего не видя, побрел в сторону раздевалки.

- Артур, что с тобой, Артур?

Студент Артур протер глаза, надел очки. Перед ним стояла Рая Литовченко.

- Артур... Знаю, читала... Не обращай внимания, они же пересмешники, им лишь бы посмеяться.

Она взяла его руки в свои, маленькие, теплые и, сжимала, гладила их, успокаивала, гладила... И - приложила к губам!

- Ничего, ничего, Рая. Я немного того...конечно, расстроился. Но это, поверь, не случайно, это - звонок не из БОКСа, а откуда-то повыше.

- Неужели исключат? - Раечкины глаза наполнились слезами.

14 НОЯБРЯ. На заседании комитета ВЛКСМ УПИ новоиспеченный секретарь Евгений Казанцев ставит на обсуждение вопрос о пребывании в комсомоле Немелкова.

Ј В первичной организации, в группе, вопрос решен, ребята поступили в соответствии с решение конференции. Не менее сложная задача - склонить к нужному решению собрание физтеховцев, а они затягивают со сроками Нас торопят в райкоме, были звонки из обкома... Предлагаю направить на конференцию представителей комитета...Формально мы можем не ждать, есть решение первички.

Итак, предлагаю, на основании решения первичной комсомольской организации за антисоветскую, антипартийную позицию, выразившуюся во время выступления на Х111 комсомольской конференции, исключить студента Немелкова Артура Авенировича из рядов ВЛКСМ. Думаю, все согласны с такой формулировкой? На всякий случай проголосуем. Так, кто "за"? Едино...а вы что, девушки, не голосуете?

Галина Кузнецова, (студентка стройфака, член комитета ВЛКСМ, в последствии - кандидат технических наук, старший научный сотрудник НИИСа, затем - доцент строительного факультета): Знаете, товарищи, мы посовещались с Риммой Викторовной и решили, что слишком строго наказываем товарища. Ну, погорячился, наговорил лишнего. Исправится!

- Что значит - исправится? Галя, ты была на конференции, ты слышала речь товарища Куроедова? В конце концов, мы обязаны учитывать и подчиняться решению конференции! Никто еще не отменял принципа демократического централизма, записанного как в уставе КПСС, так и в уставе ВЛКСМ. Так что давай, определяйся... А вы что, Римма? Неужели и вам, преподавателю общественных дисциплин требуются какие-то дополнительные пояснения?

РИММА ВИКТОРОВНА ИВАНОВА, преподаватель кафедры основ марксизма-ленинизма (позднее - истории КПСС), член комитета ВЛКСМ, кандидат иторических наук, вскоре после описываемых событий вынуждена уехать с Урала ).

- Я категорически против исключения! Я выступала на конференции и не изменила своего мнения. На Немелкова навешивают такие обвинения, которых он не заслуживает. Человек, который критикует недостатки какой-либо общественной структуры...

Е.Казанцев: - Римма, вы забываетесь. Немелков посмел критиковать не какую-либо структуру, как вы изволили выразиться, он подвергает сомнению принципиальные основы, определяемые политикой партии, он перечеркивает роль райкомов и обкомов партии, он очерняет выдающихся деятелей партии, совершавших революцию, определивших победу в Великой отечественной войне. А вы говорите "какие-либо общественные структуры".

Римма Иванова: - Евгений, смею утверждать, опираясь на методологические основы диалектики, - всякое явление, в том числе общество, предполагает борьбу противоречий. Любая общественная структура, пусть она первоначально идеальна, требует совершенствования. Я вам задам вопрос: существует ли прогресс истории? Вы скажете, да, существует, имея в виду переход от одной общественной формации к другой. Но и наша формация, данная ее стадия - не конечная станция. Прогресс истории проявляется, прежде всего, в прогрессе личности человека...Его совести и совестливости, развитии творчества и удовлетворении потребностей в творчестве, ответственности пред обществом и перед собой, высоких нравственных принципах. Именно таков Артур Немелков.

Е.Казанцев. Да-а-а, странная позиция для преподавателя общественной кафедры. Может, вы, Римма Викторовна, верны в ваших теоретических рассуждениях. Но сегодня, в период борьбы с международным империализмом, мы говорим о прямом вражеском поведении студента ведущего вуза страны!.. Ну, что же, Лена, - обратился он к девушке, ведущей протокол заседания, - так и запишите - единогласно при двух воздержавшихся. Или вы, уважаемые, Римма и Галина, все же против исключения?

15 НОЯБРЯ. Общее комсомольское собрание ФТФ исключает А.А.Немелкова из комсомола. Аудитория была заполнена не только комсомольцами, почти половину составляли направленные для "поправки мозгов" члены КПСС.

Неужели ВСЕ они осуждали непокорного студента? Разве не видели ПРАВДЫ, за которую молодой человек подвергался общественной казни? Среди них были и фронтовики.

ЕВГЕНИЙ ШУНЬКО (студент физтеха, в настоящее время - доктор физических наук, руководитель научных исследований в одной из фирм США). "Неужели и они, фронтовики, ученые, люди с большим опытом, не понимали, что политическая структура государства, его мозг и душа быстро и неумолимо стареет, умирает, что, если не оживить, не реанимировать демократические институты страны, не восстановить с их помощью обратную связь в управлении, мы скоро будем погребены под обломками омертвевшего организма.

Выступление Немелкова и его проснувшихся единомышленников- это был крик молодости, не желающей, чтобы ее лишали будущего. А что же вы, старшие ТОВАРИЩИ?

Вы еще вчера со дна окопа

Поднимали в бой усталый взвод,

А сегодня страшно вам, что кто-то

К новым мыслям молодость зовет?"

Исключение состоялось. Большинством голосов. Но пятикурсники, которые в общежитии грубо "послали" Немелкова, не сдались. Они требовали гласности, ознакомления собрания с полным текстом выступления Немелкова. Когда же их требование было отклонено, пятикурсники отказались голосовать и покинули собрание.

Это им еще припомнят.

ЕВГЕНИЙ ШУНЬКО. "Наша группа, не смотря на непрекращающийся прессинг со стороны "старших партийных товарищей", отказалась исключать Артура из комсомола. Надо было наверстывать упущенное в учебе. К весне я погасил все академические задолженности, кроме английского. А весной вместе с группой уехал на целину... Когда, после полевых работ и коротких каникул, я вернулся к занятиям, то решением комсомольского собрания группы(!) был представлен к исключению... "за неуспеваемость" (обычно с одним "хвостом" из института не отчисляют, назначают контрольный срок и дают возможность сдать экзамен. В.Б.). Позже я узнал, что многих студентов, участвовавших в конференции, отчислили за такую "неуспеваемость". Прощай УПИ".

Чистка продолжалась. В тюрьму не сажали, но судьбы ломались. Под разряд политически неблагонадежных попадали не только студенты, но и их родители.

СТУКАЧИ И КЛЕЙМЕНЫЕ. В первую очередь расправа настигла тех, кто непосредственно поддержал Немелкова и платформу физтеховцев. Но были и те, кто лишь неистово аплодировал ему под хрустальными люстрами актового зала УПИ, кто лишь выкрикивал порой "Правильно!", "Молодец, физтеховец!". Они, шумно одобрявшие, заметили, как после конференции, вылетал из института и из комсомола то один, то другой. Они сжались, напряглись, думали, что их, лишь рукоплескавших, не заметили, простили, забыли. Заметили! И не простили.

ФУРМАНОВ БОРИС АЛЕКСАНДРОВИЧ, комсорг группы, делегат конференции, выпускник стройфака 1959 года, в 1990 - 1992 годах - Министр строительства Российской Федерации. "Политическое выступление Немелкова шло в разрез с установленными порядками, оно было мне близко по духу. Я многое из того пережил. Прочувствовал на своей шкуре, но сказать об этом тогда не умел. Понятно, что оказался в числе тех, кто горячо поддерживал Немелкова. Я даже претендовал на выступление со своими наивными рассуждениями о доверии друг к другу, о братстве и тому подобное, но до меня не дошла очередь..."

А если бы дошла? Не видать бы нам, уральцам, толкового руководителя "Главсредуралстроя", министра строительства России, да и Академии архитектуры и строительных наук, к воссозданию которой Б. А. Фурманов приложил впоследствии руку.

"... Были ЗАМЕЧЕНЫ и выступавшие в поддержку и поддерживающие. ВСЕ ОКАЗАЛИСЬ НА УЧЕТЕ, и началось приведение разволновавшихся в порядок. В пределах "учетного" списка оказался и я. Интересна была работа с провинившимися. В известность поставили родителей, которые раньше меня узнали о возможном исключении из комсомола и института. Можете представить волнение матери и отца, для которых моя учеба в институте значила очень многое...Но они держались, говорили со мной, давали советы по поведению...

Меня пригласили для собеседования в комитет комсомола. Там со мной беседовали взрослые холеные вожаки (видимо, не только студенты и аспиранты, Е.И.Казанцева, ставшего секретарем комитета ВЛКСМ, и сейчас трудно назвать холеным. В.Б.) Обсуждалось мое поведение и работа комсорга в группе. Я приводил доводы в защиту своих деловых усилий и не ввязывался в политику, о Немелкове говорил сдержанно".

Фурманов не знал, может, лишь догадывался при "промывании мозгов", что к факту стояния в очереди в период прений, в нумерованной папке, хранящейся в спецотделе, добавились новые сведения. Групповой комсорг Борис жарко убеждал своих товарищей не быть равнодушными, поддержать правдивое выступление Немелкова. Многие студенты замкнулись, отшатнулись от вожака. Один пробурчал: "Тебя, Боря, выручит папаша, а нам никто не поможет". "Крамольные" разговоры на переменах и за аудиторным чертежным столом не прошли для Бориса даром. Стукачи не дремали!

"...с участием представителя комитета было проведено собрание в группе с моим отчетом о комсомольской работе. В ходе обсуждения комитетчик предложил исключить меня из комсомола. Ребята не могли понять, чем подиктована такая жесткая мера, и проголосовали против. Через неделю назначили новое обсуждение, на котором отдельных ребят я просто не узнал (!), настолько они изменились и стали говорить обидное в адрес своего комсомольского вожака... Правда, на этот раз вопрос ставился мягче: освободить от обязанностей комсорга и вынести выговор. Такое смягчение произошло, видимо, после общения со мной и однокурсниками, когда власти могли убедиться, что я не представляю социальной опасности, не занимаюсь политикой, как таковой, не подбиваю никого в напарники.

Второе обсуждение было коротким, группа быстро сдалась. Меня досрочно освободили от обязанностей секретаря комсомольской организации и вынесли строгий выговор с занесением в учетную карточку... На однокурсников я поначалу обиделся за формулировку о "развале" и "политике", но никого не упрекал.

Лишь много лет спустя, когда бывшим студентам перевалило за пятьдесят и мы встретились в Москве (я был тогда министром), я дарил однокурсникам свою первую книжку стихов, мы немножко выпили, и у меня хватило решимости впервые напомнить ту давнюю историю сдачи меня комсомольским властям. Слова мои смущения не вызвали, кое-кто и не мог вспомнить, о чем это я говорю".

Клеймо, черная метка, поставленная на студенте Фурманове в виде "строгача", тянулась за ним практически всю жизнь. И в бумагах личного дела, и в душе.

"Обида на несправедливость не проходила, - пишет Б.А.Фурманов в книге воспоминаний "На ступеньках лестницы", - В тресте "Уралтяжтрубстрой" меня избирали членом комитета треста... Только расшевелить не удавалось. Я оставался безучастным и противился любым попыткам вмешаться в мое личное время. Увлекся основной работой и выполнение общественных поручений относил к бессмысленной трате времени.

По названным причинам не получился плавный переход из рядов комсомола в члены партии. Секретарь парткома треста Елькин А.М. неоднократно предлагал мне и этот порт, где следовало бросить якорь, а я упорствовал и ссылался на недостаточную зрелость. Что было недалеко от истины.

...Когда я по возрасту должен был уйти в запас (выпускники УПИ получали после прохождения курса военной кафедры звание младшего лейтенанта), меня пригласили в московский военкомат. Как выяснилось, я закончил карьеру с четырьмя звездочками...В извлеченном из архива личном деле я наткнулся на учетный листок, заполненный 25 лет назад. В графе о взысканиях прочел :собственноручно написанные строчки: "строгий выговор с занесением в личное дело за развал политико-воспитательной работы в группе". Нахлынули воспоминания, я подивился тому, что бумажка сопровождает человека и может объявиться в любой момент".

Многие, многие понимали и принимали то, о чем сказал Артур Немелков. Право, не дураки же работали в одном из крупнейших учебных и научных центров страны! И многие партийцы понимали, но... Допускаю, даже оголтелый Торопень, вороном, первым взлетевший на трибуну, понимал, что слышал ПРАВДУ! Но всякое ли государство любит правду? А Советская власть, только что, кряхтя, сбросившая иго страха и произвола, не только не привыкла к полной правде, но избегала ее, глушила, трепетала в страхе за насиженные кресла под архипартийными "каменными жопами" (выражение Ленина о Молотове).

Вот - убедительное подтверждение двойным стандартам. "Суждения Немелкова содержало верные в основе положения, не претендующие на радикальные изменения существующего строя, а направленные на его улучшение, то есть было сделано то, что должны были сделать профессионалы-идеологи... Для меня лично эта история обернулась третьим "сроком" в бюро ВЛКСМ в качестве секретаря". Кто это говорит, кто пишет? Это говорит, это пишет уже упоминавшийся В.А.Пузако, многолетний секретарь комсомольского бюро ФТФ, трижды(!) секретарь партбюро факультета. Верный солдат партии. Но пишет о событиях юности... в мае 2008 года!

А осенью 56-го именно его как благонадежного и "принципиального" бросили в горячую точку, срочно сместив непокорного Георгия Писчасова. Осуждаем ли мы тов. Пузако?

"Я к этому времени был уже кандидатом наук, имел семью и маленькую дочь", - вспоминает далее Пузако Виталий. В описываемые события - ему 27 лет, есть место на кафедре, светит партийная карьера, греет домашний очаг...Но устоялось ли официально навязываемое мировоззрение? Обратим внимание, третий "срок" пребывания на ответственном общественно посту автор воспоминаний закавычивает, как будто это срок отбытия некоей повинности. Думать одно, говорить другое...Случайно ли сегодня, в новом веке, тоже во многом фальшивом и несправедливом, обдумывая прошлое житие страны, УПИ, свое, В.А.Пузако, человек почтенного восьмидесятилетнего возраста, предваряет свои искренние воспоминания эпиграфом из Ивана Ильина? Впрочем, об этом уже было.

Наверное, сегодня, дожидаясь почтальона с негустой пенсией, Пузако с грустной улыбкой вспоминает события пятидесятилетней давности и ТОГО, кто ОДИН высказался за тысячи, кто за него, за Валеру Пузако, молчавшего, старался.

18 НОЯБРЯ. До физтеховского общежития докатилась бодрящая и одновременно тревожная весть, бысро распространившаяся по всему институту: нас подержал Универ!. И вправду, - для партчиновников, которым казалось, что гроза-угроза укатилась и стихла, новый удар грома и молнии: на отчетно-выборном собрании факультета журналистики Уральского университета, не один, как в УПИ, а сразу несколько студентов "проявили факт политического хулиганства" (так - в партийных отчетах). Они говорили о зажиме демократии и о недовольстве советского народа существующим строем.

Тут уж парткомычи и гебешные опричники не церемонились: сразу несколько будущих журналистов вылетели и из комсомола и из университета. Постарался оправдать доверие партии и "наш" товарищ Стаканов. То, что ему не удалось с отправкой на Агафуровские дачи, в психушку, с Артуром Немелковым, он и его подручные с успехом провернули с бунтарями журфака.

Пока студенты-старшекурсники Черкизов, Юрий Скоп (в будущем - известный писатель-новомировец), Плотников и Карпович, ошарашенные столь быстрым исключением, укладывали пожитки в свои студенческие чемоданчики, никто и не успел заметить, как исчезли еще двое зачинщиков бунта, организаторы журналов "Всходы" и "В поисках" Геннадий Федосеев и Юрий Хлусов.

Секретарь горкома Стаканов, наученный горьким опытом с Немелковым, здесь поступил по-другому. Обоих редакторов студенческих журналов просто-напросто взяли за белы рученьки при выходе из университета на углу улиц Куйбышева и Белинского и затолкали в санитарную машину. А дальше?...

На днях мне попал в руки материал о том, что же было дальше. "В журналах констатируется кризис режима, обличается лицемерие советского официального искусства",- говорится в статье "Литературные кружки Екатеринбурга",- Федосеева и Хлусова исключили из университета за "клеветнические заявления, несовместимые со званием советского студента". Три года Г.Е.Федосеев находился за решетками психлечебницы. Затем ему удалось поступить на мехмат МГУ, дальнейшая его судьба - в тумане. Страшнее - у Хлусова: три года - в тюрьме, смерть в психиатрической больнице.

ТАК И ЖИЛИ.

Кстати! Как сложилась жизнь Писчасова, личности героической, главы платформы физтеха? Увы, нам это неизвестно. Пока. А ведь, если бы не Писчасов, СЛОВО НЕМЕЛКОВА могло остаться гласом вопиющего в пустыне! Ну, не совсем, не совсем! Была Римма Иванова, были другие отважные ребята.

Поезд уносил на Южный Урал исключенного из комсомола и отчисленного приказом ректора бывшего физтеховца-отличника Артура Немелкова. А партийные страсти в УПИ и в городе не утихали.

КАРТИНКИ С ВЫСТАВКИ (авторская коллекция и архивные выписки журналиста В.Толстенко)

Вторая половина ноября. Закрытое партсобрание. На трибуне - наставник из Обкома т. Куроедов, еще недавно убаюкивающий конференцию примирительной отеческой речью:

- На всем - печать небрежности. Первое слово на конференции предоставили человеку случайному (зам. секретаря бюро по идеологии - человек случайный? В.Б.), с антисоветскими взглядами, и он задал тон! А некоторые коммунисты растерялись. Спрашиваем на бюро обкома т. Пальмова, зам. директора УПИ, почему не раскрыл антисоветскую сущность выступления? (Еще три-четыре года назад при таком обвинении осуждали на 25 лет каторги. Еще раньше - расстреливали: 58 статья! В.Б.). Пальмов отвечает, что он-де не считает себя оратором (Молодец Пальмов! В.Б.) Да разве дело в ораторских способностях или в искусстве рассуждать? Обязанность каждого коммуниста, если он слышит враждебные выступления ( новый ярлык - Немелков уже враг народа. Живы наследники Сталина и Берии ), немедленно идти в контратаку!

Комитет комсомола посчитал недопустимым пребывание Немелкова в комсомоле. Правильное решение. Но один член комитета против ( Еще одна воздержалась! В.Б.). Кто бы вы думали? Преподаватель кафедры марксизма-ленинизма т. ИВАНОВА! Освобождают Писчасова от обязанностей секретаря комсомольской организации факультета. А Иванова опять против. И - упорствует!

Мы должны здесь особо остро поставить вопрос о большевистской бдительности и поговорить о выводах.

В 2007 году в УПИ выходит объемная (620 страниц!) книга "Вехи истории", посвященная юбилею факультета гуманитарного образования. Главный редактор - декан факультета В.В.Запарий уведомляет: "В книге предпринята попытка показать историческую реальность факультета через действия людей, описать прошедшие события конкретно, полно и последовательно".

Жаль, что в столь солидном издании ни строчки не отведено событиям 1956 года. В ней рассказывается обо всех кафедрах прошлых лет, в конце приводится полный список работавших преподавателей. А где же наша героиня, Римма Викторовна Иванова? Нет Ивановой! Не только не упомянута, она и из списков сотрудников вычеркнута! Бывший заведующий кафедрой Г.В.Мокроносов помог мне отыскать Р.В.Иванову... на общей фотографии, помещенной в книгу. Значит, помнит, была такая...Отчего же, даже в ХХ1 столетии, самостоятельно мыслящей ученой не нашлось места в "полной и последовательной" книге? В чем причина? Страх, месть, зависть, укор? Неужели авторы и составители, прервавшие свое членство, сбежавшие с корабля КПСС, до сих пор живут и действуют по указаниям своего капитана, товарища Куроедова?

Ю.В. НАВАРСКИЙ, в 56-м - молодой преподаватель, нынче - доцент механического факультета УГТУ-УПИ. В основном, мы были согласны с высказываниями Немелкова. Но нам это принесло дополнительные заботы и нагрузку. Было решено усилить роль прикрепленных преподавателей, или, как позднее стали их называть, кураторов. И почти всем ассистентам, доцентам пришлось тянуть этот дополнительный воз: следить за успеваемостью, проводить собрания, заниматься воспитательной работой.

И.С.КАНЦАРИН, доцент каф. политэкономии, из выступления на закрытом партсобрании. На комсомольском собрании 5 курса металлургического факультета были демагогические выкрики ( "Демагог демагога побил немного", "Демагога демагог полюбить никак не мог" - БОКСовские шуточки), что Немелков встряхнул не только комсомольскую, н и партийные организации (Еще как! В.Б.), он - герой времени. А некто Попов стал обвинять наш актив, что если общественной работой занимаешься (да еще в стукачи подался. В.Б.), то скидку по успеваемости делают, потом дается возможность в аспирантуру пробиться, занять руководящий пост.

Зачем все это произнес Канцарин? Это же скрытая критика партработы. Но и бедному Попову не сдобровать!

ТОРОПЕНЬ. (Опять Торопень? Анатолию никак не усидеть без выступления. Далеко взлетишь, парень!. Прав оказался студент Попов? Попов, где ты? Ау, Попов?)

Случившееся на конференции - пятно на парторганизации. И партком, и вышестоящие партийные руководители растерялись. (Ого! Рядовой член критикует вышестоящее начальство! Поставьте на их место меня, Торопеня, уж я-то не растеряюсь! В.Б.)

Вроде договорились вести разъяснительную работу по группам, но тут же стали нарушать (стиль и синтаксис выступлений приводится без изменений. В.Б.): собирать по две, по три группы и даже курсами. Но ведь чем больше народу, тем больше мнений (А мнение по Торопеню должно быть одно. В.Б.), тем труднее убедить!

Просят: зачитайте стенограмму, мы оценим. Я по два раза убеждал, что выступление антисоветское, разве можно его читать и пропагандировать?

Вторая причина (первая - растерялись, В.Б.) острых событий после конференции - парторганизация не отмобилизовалась ("Мобилизация на борьбу! Война немелковщине!" Так надо понимать. В.Б..

Даже на демонстрации 7 ноября не все явились! В результате все портреты членов Президиума ЦК, которые должны быть во главе колонны института, каким-то образом забыли. Дошли почти до моста ( на ул. Восточной, В.Б.) и вдруг вспомнили, что нет Президиума ЦК.

Я на свои деньги (вот крохобор, а еще партийный! В.Б.) съездил в институт, доставил портреты (Как же он пер их по главному проспекту? Силен был Толик! В.Б.)...Я доставил портреты, и что? Мимо Президиума ЦК дружно продемонстрировало пол-института, а мы несли портрет товарища Микояна вдвоем. Просили товарищей, никто не хотел взять.

Наконец-то, кажется, и до Анатолия Торопеня начало доходить: по фигу студентам и народу эти члены Президиума. Но такие, как Торопень не сдаются: необходимо отмобилизоваться!

Повезло Анастасу Ивановичу.

Помню, как после демонстрации, прошествовав мимо трибуны на площади Пятого года, люди бросали, чаще - втыкали в снег, портреты членов.

А.Б.Федоров, проявляя бдительность, поговорил наедине с ближайшими по духу ребятами: никаких политических анекдотов в редакции, на антресолях!

Однако через неделю после памятного разговора в парткоме, А.Б. вызывают вновь. Теперь уже в маленькую комнату редакции "ЗИКа", где двое представительных, с иголочки одетых мужчин, высказали главному редактору новые претензии. Ему протянули тетрадный листок в клеточку, где, судя по изящному почерку, какой-то студенткой были записаны "крылатые выражения"...

Пришла зима, настало лето,

Спасибо партии за это!

Под нашим красным знаменем,

Гореть нам синим пламенем!

Красен нос у пьяницы, - не суди его,

Он ведь с красным знаменем цвета одного!

Народ и партия едины, но ходят в разны магазины.

Ј Вам, Алексей Борисыч, знакомы эти перлы?

Ј Впервые вижу. Но это же так...студенческий юмор.

Ј Юмор, но далеко не безобидный. Необходимо определить автора этих юморесок. Все дороги ведут в вашу редакцию. Листок верните. А мы будем ждать от вас помощи... Впрочем, первые два, так называемых, афоризма, кажется, принадлежат одному рифмачу из Москвы. А вот другие, пока не понятно - откуда исходят.

Пообещав подумать, и, если удастся, определить авторство фольклорных стишков, Федоров поспешил на занятия. Вот вляпался, бормотал он на ходу. Последнее выражение принадлежало именно ему, А.Б. И столь быстро распространилось! Да и выдал-то шутку в семейном кругу! Неужели до сих пор не снята слежка за ним, за сыном "врагов народа"?

Наступила, так называемая перестройка, большевики побежали из партии. Но партия еще жила, собирала пленумы, работали попугайчики в райкомах. И вот - очередная демонстрация 7 ноября, но уже безо всяких мобилизационных мероприятий типа "все обязаны быть", "предстоит проверка по спискам" и прочее.... Иду к Архитектурному институту (где, кстати, трудятся многие выпускники УПИ). Иду не по обязанности...

Признаюсь, я любил ходить на демонстрации: пообщаться с добрыми людьми, выпить и закусить с товарищами, услышать свежий анекдот про сиськи-масиськи, посмотреть на ликующие румяные лица девушек, спеть вместе со всеми под гитару туристическую или студенческую песню "В тазу лежат четыре зуба...", а то и проорать (пар изо рта!) старую, р-р-революционную "Смело мы в бой пойдем, за власть Советов, и как один умр-р-рем в борьбе за это!"

...Иду, значит, к институту, чтобы традиционно встретиться со своим другом писателем Германом Дробизом. Во внутреннем кармане куртки побулькивает фляжка со "Старкой", а Герман принесет пирожки с капустой, испеченные Светиком, его женой, мастерицей кулинарии.

Подхожу и что я вижу? Большого не ожидал, обязаловка кончилась, но все же... Стоят в растерянности Сергей Иванович Мальгинов, бывший член парткома, доцент Геннадий Павлович Иванов, (ехидно улыбается, как будто я виноват в неявке преподавателей), Юрий Федорович Кондратьев (так напуганный в сталинский период, что до сих пор ходит какой-то странной походкой на полусогнутых) и Г.Н. Елохин, архитектор первого выпуска УПИ, участник дальневосточных действий Красной армии, со скрипучим голосом и с ватой в ушах.

В общем, думаю, вместе со мной и писателем Дробизом, пусть и из другой организации, получится "представительная" колонна.

-Здравствуйте, товарищи! - приветствую коллег, - Да здравствует очередная годовщина Великой октябрьской... Это что, - все собравшиеся?

- Получается, все - растопырил руки зодчий-дальневосточник, - Может быть, Геннадий Сергеевич подойдет, организует. Институт закрыт, вахтер не пускает.

Геннадий Сергеевич Заикин, замечательный организатор, бывший секретарь Комитета ВЛКСМ УПИ, в 70-е годы, истовый вожак многих славных дел молодежи УПИ и АРХИ. Но и Геннадий Сергеевич сегодня не явился...

- Так,- командую, - принимаю руководство на себя! Видите, праздничное оборудование, флаги, портреты Ильича - в вестибюле? Иванов, стучи в дверь, выкатывай головную колесницу с эмблемой института, будешь ее катить через площадь... Вы, Юрий Федорович, как нестареющий ветеран труда, пойдете во главе колонны, а мы... Какую песню будем петь?..

- Да бросьте вы, Владимир Александрович, - грустно смеется законопослушный Мальгинов.

- Нет, я этого так не оставлю! -скрипит Елохин, - Это что получается, даже ректор не явился? Где члены партии? Я завтра же сообщу в райком!

В тот год райком дышал уже на ладан.( Что за ритм? Старинный русский романс "В тот год райком дышал уже на ладан")

Е.Г.Н. судорожно извлек из длиннополого драпового пальто блокнотик и переписал нас, явившихся.

Тут и Дробиз подошел, тепленький Я пожелал коллегам приятного праздника, и мы поспешили в сторону филармонии, где уж точно нас ждал "третий", известный конферансье Толя Лялин. Зачем отменять праздник, их и так немного!

Одногруппники Е.Г.Н. рассказывают, что именно Елохин клепал в начале пятидесятых на неблагонадежных студентов и преподавателей. Он и Аркадия Оборина заложил.

А Торопень между тем продолжает упрекать "неотмобилизовавшуюся" (язык сломаешь!) парторганизацию, выпячивая грудь, и уже постукивая по трибуне, ораторствует:

- А что вы скажете о митинге по поводу награждения комсомола орденом Ленина? Явилось 10 человек. (В рядах ВЛКСМ и в партии состояли в ту пору тысячи студентов, преподавателей и сотрудников УПИ, ты-ся-чи! Явилось 10 человек. В.Б.). Полчаса ждем, нет людей. И знаете, почему митинг все-таки не сорвался? Мы срочно посылаем делегацию в римскую аудиторию, снимаем с занятий все потоки и заполняем зал!

Молодец, Анатолий! Кажется, и главные коммунисты УПИ поджали хвост: если бы не Торопень, не быть запланированному митингу!

Стоило коммунистическому рабству ослабить удавку, и рабы совсем было распустились.

Не тут-то было! Согнал Анатолий в зал недоумевающих студентов заодно с преподавателями, сорвал занятия и - доволен: митинг состоялся!

Работая над коллаж-поэмой, я направил письма некоторым свидетелям "Дела Немелкова" с двумя конкретными вопросами: 1. Как вы оценивали выступление Немелкова в 1956 году? 2. Как вы относитесь к нему сейчас, в новом веке, с высоты вашего жизненного и общественного опыта?

Спрашивал об этом и при встречах с выпускниками УПИ.

ВИЛЬ КАБАКОВ, архитетор, профессор Архитектурной академии. Помню, был какой-то шум. Я не присутствовал на конференции. Нам надо было защищать курсовой проект "Дворец культуры", по ночам делали отмывки. Тот студент, кажется, физтеховец, очень критиковал наши порядки, что-то там о неправильных выборах...Мы на собрании просили - прочитайте нам его вступление. Ни к чему, говорят, распространять антисоветчину. Голосуйте за исключение из комсомола и - баста!

ВЛАДИМИР КРЮК, доктор физико-математических наук. Многие тогда воспрянули духом: наконец-то, начали говорить правду в лицо! К выступлению Немелкова многие отнеслись с симпатией. Одновременно развивалось сочувствие к нему и сожаление - мы понимали под какую тяжелую, безжалостную лапу КГБ попал наш товарищ.

Сейчас я думаю, почему именно выборам уделили столько внимания и Немелков, и Писчасов, и другие. А потому что о свободе слова, выступлений, митингов говорить труднее (хотя Немелков и эти проблемы безбоязненно поднял!). Хотите свободы слова? Пожалуйста! Но, позвольте, о чем вы хотите говорить, уж не требовать ли многопартийности? Об этом? Значит, вы против линии КПСС? Говорить же о проведении выборов в Верховный совет и в местные органы власти доказательней: нарушается Конституция, в бюллетене должно быть несколько кандидатов в депутаты, а у нас что, где альтернатива, где свободный выбор? И тут яйцеголовым трудно что возразить.

ПОТАПОВ ИВАН ИВАНОВИЧ, бывший секретарь парткома Уралмаша.ла. Разный приходил в партком народ. Как-то секретарша докладывает: "К вам просится инженер из Казани". Видимо, по производственным делам, подумал я. Заходит командированный, представляется, спрашивает, знаю ли я о случае, который произошел на Уралмаше в 1949-м году, в день выборов депутатов Горсовета? Да, говорю, слышал от своего предшественника П.Е.Воронова, что тогда кто-то из избирателей проголосовал против самого Сталина, да еще на бюллетене написал о нем непотребное.

О том, как "вождь всех времен и народов" оказался кандидатом в депутаты городского совета, я уже писал. (Была такая блажь не только на Урале: Сталин баллотировался как почетный кандидат по особому бюллетеню: пусть народ выразит свою любовь к вождю! В.Б.) В числе десятка тысяч проголосовавших в тот день было очень много с открепительными талонами: жители других избирательных округов сильно хотели отдать свой голос вождю непременно во дворце, носящем его "святое" имя. В их числе пришел и молодой инженер из Казани. Но он думал о другом: вычеркнув "неприкосновенную" фамилию, письменно изложил на бюллетене, почему он это делает и что он думает о вожде.

ПОЧТИ ЧЕРЕЗ ТРИ ГОДА (!) ЕГО НАШЛИ, арестовали по политической 58-й статье и осудили на 15 лет.

Органы госбезопасности не побоялись затруднить себя поиском "врага", они проверили почерки ВСЕХ до единого проголосовавших на участке - десять тысяч - и нашли-таки писавшего на бюллетене. И просидел инженер в тюрьме около четырех лет. До пересмотра дела и реабилитации.

В аудитории на строительном факультете на доске появилась надпись, мелом: "Не давайте опохмелки нам, дайте нам доклад Немелкова!"

Тоже искали автора-шутника.

СИГАНЕНКОВ (фрагмент выступления на партсобрании УПИ): Долг коммуниста заставил меня выступить с этой трибуны. Многие спрашивают, случайно или нет выступление Немелкова? Было ли оно заранее подготовлено? С ПОЛНОЙ АВТОРИТЕТНОСТЬЮ ЗАЯВЛЯЮ, ЧТО ГОТОВИЛОСЬ ОНО ДАВНО...

Вот это он зря! Вот это-то, товарищ Сиганенков, и не понравится компетентным органам. И как вы не понимали: партбюро, горкому, гебешникам выгоднее было подать Немелкова как кустаря-одиночку. Ну, взметнулись политически неустойчивые элементы физтеха, но мы наведем порядок. А Немелков - не сумасшедщий ли тип? Но, если выступление готовилось давно, тут попахивает подпольщиной и ЗАГОВОРОМ. Куда вас понесло, коммунист Сиганенков? Однако дурак Сиганенков не останавливается:

- Оно заранее готовилось. Однажды наш товарищ ехал в трамвае - еще до конференции! - и слышал разговор, который вели студенты физтеха. Один говорит: "Наша группа подписалась под выступлением такого-то товарища". Он не разобрал фамилию. "А в нашей группе, - говорит другой студент, - трусы, боятся".

И не догадывается наивный Сиганенков, что его как члена партии могут привлечь за то, что вовремя не сигнализировал куда нужно. Запросто! Заодно с товарищем, который слышал подобные разговоры и тоже смолчал. Может, тогда и немелковшины не случилось бы? Ай, товарищ Сиганенков, недостаточна ваша бдительность!

С другой стороны, подслушанный разговор мог не иметь никакого отношения к Немелкову: товарищ "фамилию не расслышал"...

СИГАНЕНКОВ - Надо сказать, многие преподаватели занимаются среди студентов демагогией. Есть преподаватель Мазуров, который занимается искажением диалектического и исторического материализма. Я поставил вопрос на партийном собрании, а товарищ Мазуров набрался нахальства и осмеял меня с трибуны. А что сделал партком? Мазуров продолжает заниматься ерундой, вместо того, чтобы серьезно преподавать геодезию.

Н. Н. Мазуров, заведующий кафедрой геодезии, давно был под "колпаком" бдительных органов: выпускник Алексеевского артиллерийского училища, считай, белый офицер, он спасся только тем, что работал в глубине России на геодезической съемке при прокладке железной дороги через Уссурийский край.

Мне приходилось слушать беседы Н.Н.М. в студенческом общежитии. В газете "ЗИК" сохранилась фотография, где мы, первокурсники, внимаем занятным рассказам нашего преподавателя.

Ему было о чем рассказать. Например, он встречался со знаменитым путешественником Арсентьевым, автором "Дерсу Узала". Арсентьев вручил Мазурову соколиное перо с печаткой - надежное удостоверение в благонадежности и залог помощи со стороны таежных жителей. Мазуров показывал нам это перо, и мы с любопытством его передавали из рук в руки.

Вообще-то, Мазуров был довольно вздорный старикашка, самодурствовал, топтал ногами листы с записью теодолитных ходов, если во время практики мы делали что-то не так, как указано в его мудреных гектографических методиках.

Студенты любили его за самостоятельность мышления. Помню, моя однокурсница слушает лекцию, а на обложке записывает крылатые выражения доцента: "При коммунизме не будет семечек и телевизоров, двух вредных привычек, отбирающих у человека полезное время".

Мазуров и внешне выглядел чужеродным среди бдительных сиганенковых: профессорская бородка, круглые очки, холщевый или чесучовый костюм, благородные манеры.

"Искажая исторический материализм", излагая основы геодезии, он учил нас дворянскому этикету: "Земля поделена на широты и меридианы. Не путайте их! Легко запомнить, меридианы - это вертикальные линии. Представьте, что вы чистите апельсин...Нас, кадетов, учили, как правильно подать апельсин девушке. Нужно было надрезать плод сверху, слегка, по вертикали, и затем - очищать его, но не до конца и, не касаясь мякоти. Получался оранжево-солнечный цветок. Все это преподносилось барышне, на балу. При этом необходимо сохранить чистыми белые перчатки".

Нынче рядом с входом в актовый зал УГТУ-УПИ, где когда-то проходила легендарная Х111-я комсомольская, "немелковская" конференция, размещено большое панно - коллективный портрет профессуры института 40-60-х годов: профессор Головин, другие ученые и - небольшого роста, мудрый, слегка ироничный, - наш Николай Николаевич.

Но кто такой Сиганенков? Кто его нынче помнит? Один из ветеранов стройфака, академик С.М.Скоробогатов предполагает, что сей борец за коммунистическое рабство, был студентом группы ускоренного обучения. "В этих группах, - говорит академик, - было немало партийных людей, абсолютно не способных к учебе. Безмозглые, они брали на горло. Любили вылезти на трибуну, раскритиковать авторитетного преподавателя, наклепать донос или жалобу".

Партсобрание продолжается. Д.И.МОТОВИЛОВ напомнил собранию о поведении на конференции "демократов", которые шумели в зале побольше наших, поддерживая "оппортуниста" Немелкова: "На конференции чех заявил, что он не согласен с методами ее ведения. Приезжал представитель посольства, член партии, и квалифицировал это заявление как политическую неустойчивость. Представитель посольства разъяснил это чеху"...

Дмитрий Ивановича Мотовилов - высокого роста, с землистым морщинистым лицом. Крепкий, мужицкого сложения. Видно, звезд с неба не хватал, работал на низшей должности ассистента на кафедре истории КПСС. Может быть, из фронтовых политруков?

Меня он любил за любовь к истории России, и за уверенные, - когда многие отмалчивались, уткнувшись в конспекты, - выступления на семинарах.

Мотовилов взахлеб расхваливал действия Н.С.Хрущева, когда тот, не растерявшись, собрал пленум ЦК КПСС и свалил группировку Маленкова, Молотова, Кагановича и примкнувшего к ним Шепилова. Пожилой коммунист Мотовилов полностью разделил решения ХХ съезда, но понять дальнейших шагов по устройству СПРАВЕДЛИВОГО ОБЩЕСТВА, выразившихся, в частности, в выступлении мятежного физтеховца, не смог. Жалею, что не догадался в свое время поговорить с ним по душам. Ему можно было довериться и, думаю, со мной он мог быть откровенным.

Шумит, бурлит партийный Гвадалквивир УПИ. Не смолкает водопад речей по поводу правильного воспитания молодежи и в городе. Журналист В. Толстенко и здесь выискал занятные "картинки с выставки".

МАКАРОВ, секретарь парткома Визовского завода, из вступления на пленуме Горкома КПСС. У нас в горновом цехе есть товарищ Васильев, год назад окончил Горный институт. Он так построил взаимоотношения с рабочими, особенно с одним из подчиненных, который, правда, в пьяном виде, оскорбил его и его жену, что не нашел ничего лучшего, как, идя из бани, ударить того тазом по голове. Да, подчиненный вывел его из себя, но такой способ воспитания, согласитесь, для молодого специалиста недопустим. Разве этому должны обучать в вузах?

Повесть-поэма растягивается и начинает походить по структуре на "Бесконечный тупик" Дмитрия Галковского, примечание на примечании, отступление на рассуждении. Но может, и этим будет интересна читателю, а не только историей Артура Немелкова?

Выступление секретаря визовского парткома... Как возрадовался бы Мих. Зощенко. Порой нечто подобное выдумывал, а тут сама жизнь - из уст руководителя парткома!

Помню, журнал "Крокодил" стал печатать похожие "перлы" на своих страницах. Их использовал композитор Д.Шостакович. Он брал бытовой эпизод и речитативно наговаривал его на фоне вполне серьезной драматической музыки.

Например, "Явившись домой нетверезым, меня достала супружница, съездив половой тряпкой по физиономии, отчего под глазом образовался синяк, а на голове - шишак, и я не могу сфотографироваться на утраченный пропуск. Вследсвие меня не допускают к работе, чтобы приносить пользу семье и любимой мною родине. Прошу товарища прокурора разобраться в содеянном, ибо точно имею подозрение - в тряпице был упрятан медный пестик, иначе откуда синяк?". А музыка, сопровождающая текст, - раздумчивая, порой минорная, философичная.

Я слышал эти пьесы в 50-е годы. Было смешно и грустно: профанное и сакральное - рядом, в музыке и в жизни. С тех пор не слышал этих опытов Д. Д.Шостаковича. Забыли о них.

Еще нечто подобное. УПИ, заседание парткома. Конец ноября 1956-го. В повестке дня - аж восемь пунктов. И все - по вопросам идейного воспитания молодежи. Ну, физтеховцы, ну, немелковцы, задали же вы работы партаппаратчикам!

Первым делом разбирали проступок некоего Ермолаева, по национальности вепса. Вепсы живут на севере, в Карелии. Их всего-то около пяти тысяч человек. И вот один из пяти тысяч сумел поступить в уральский вуз. Но обмишурился!

Ј

- В сентябре, когда я искал квартиру, - докладывает член парткома Ермолаев-вепс, - гражданка Михаенкова предложила мне свою комнату. Живя у нее, я сошелся с ней как с женщиной. Ничего я ей не обещал, ей 44 года. Поступок мой нехороший. Когда я от нее уходил, она устроила скандал... Далее я сошелся с гражданкой Новиковой. Я глубоко раскаиваюсь, постараюсь быть хорошим членом партии.

Читатель спросит, при чем тут Артур Немелков?

Слушайте дальше! Выступает уже знакомый нам бдительный партгруппорг со стройфака Сиганенков:

- Я разбирался с этим делом. Беседовал с Михаенковой, она никаких претензий к Ермолаеву не имеет. Решение партгруппы - за аморальный проступок вынести Ермолаеву строгий выговор с занесением в учетную карточку. Товарищ Ермолаев в последнее время имел поручение - вел разъяснительную работу в связи с выступлением Немелкова. Справился с порученным заданием.

Ермолаев: - Я совершил грубый проступок. Но легче всего наказать человека. Дайте мне возможность исправиться. Всю жизнь я боролся за линию партии, был честным коммунистом.

Лупанов: - Нужно учесть, что у товарища Ермолаева - рабочий стаж. Кроме того, он - редкой национальности.

Не помогли ни борьба с немелковщиной, ни редкая национальность. Постановление парткома: "За аморальное разложение, выразившееся в связях с женщинами, исключить т. Ермолаева В.И. из членов КПСС".

Бедный вепс! Эх, копнули бы парткомовцы лирическую подноготную своего товарища Л.Б., всего три недели назад председательствовавшего на "немелковской" конференции!..

ДОЛИНСКАЯ НИНА ГРИГОРЬЕВНА, доцент Уральской архитектурной академии. Я в то время была аспиранткой. Помню, кто-то принес на кафедру листовку. которую нашли на подоконнике в общежитии. О конференции мы были, конечно, наслышаны, а тут еще и листовки... Я была прикрепленным преподавателем, пошла в группу с разъяснениями, но по неопытности сказала, кое в чем Немелков и авторы листовки правы: много у нас бесхозяйственности, Поскольку я была по специальности материаловедом, то посмела критиковать качество российских дорог и сказала о необходимости применения новых прочных материалов в климатических условиях Урала.

На утро меня вызывает завкафедрой профессор Чубуков. Он меня любил как способную ученицу. Он учинил мне такую взбучку!... Успокаиваясь, остывая, сказал:

Ј Вы молодая, у вас все впереди. Зачем вы так? Кого вы вздумали поддерживать! Надо срочно спасать положение. В четверг - очередные политзанятия, подготовьте доклад на тему "Борьба рабочего класса за свои прав за рубежом".

Он еще раз, по-отечески пожурил меня и отпустил готовиться к докладу. Вдогонку бросил, что он и Николе обо всем расскажет. Николай - это мой муж, тоже его бывший ученик.

На семинар пришла доцент кафедры марксизма-ленинизма Кочегарова и в ее присутствии я сделала свой доклад. Ольга Романовна в заключительном слове похвалила меня и рекомендовала мой доклад для заслушивания в студенческих группах и на других кафедрах. Так Михаил Филиппович Чубуков спас меня. И Николе, спасибо, не пожаловался.

Сложнее, чем другим, пришлось крутиться преподавателям общественных наук. Согласно официальным установкам требовалось клеймить немелковщину, а если ты сам согласен со студенческим выступлением?.. Как вести себя, как смотреть в глаза студентам, которые ждут от тебя ПРАВДЫ?

Надо честно признать, были на кафедре истории партии и кафедре марксизма-ленинизма преподаватели с самостоятельным мышлением, те, кто в меру возможностей пытался научить слушателей мыслить критически.

С благодарностью вспоминаю Майю Николаевну Панфилову, которая вела у нас, градостроителей, семинары по философии.

Когда я горячился, доказывая необходимость большей свободы в живописи, архитектуре, литературе, она с горькой улыбкой поглядывала на меня. Никогда не прерывала, и мои "революционные" размышления доходили до всех студентов. Полюбив нашу группу за независимость суждений, Майя Николаевна добровольно проводила с нами беседы и во внеурочное время. "Больше верьте себе. А главное - учитесь думать самостоятельно". Меня же предупреждала, чтобы не особенно "выставлялся", нет, не на ее занятиях, а за пределами аудитории УПИ.

МОКРОНОСОВ ГЕРМАН ВИКТОРОВИЧ, доктор философских наук. Конечно, о непродуктивном руководстве компартии, что сквозило в выступлении Немелкова, знали многие. Но им не хватило смелости заявить об этом открыто, сказать во весь голос так, как это сделал студент.

Немелков нарушил эту двойную мораль, господствующую в то время. Человек призывал на собрании к одному, а, сойдя с трибуны, в узком кругу, доверительно утверждал прямо противоположное, оправдывая свое поведение тем, что открыто говорил для начальства, а на самом деле думает и поступает иначе. (Вспомним стихи-паровозики у поэтов и их кухонные откровения в кругу друзей. В.Б.)...

Помню, вслед за секретарем метфака, выступил "наш" зав. кафедрой марксизма-ленинизма Мкртчан - "закаленный борец" с различного рода "ревизионистами" и "отщепенцами". В ПОДДЕРЖКУ НЕМЕЛКОВА, ПО-МОЕМУ, НИКТО ИЗ ПАРТИЙНЫХ ЛИДЕРОВ (В ТОМ ЧИСЛЕ И Я) НЕ ВЫСТУПИЛ...

Выступила, уважаемый Герман Викторович, выступила! Забытая Вами коллега Римма Викторовна Иванова. Правда, она не была партийным лидером, но все же (!) входила в состав Комитета ВЛКСМ.

Судорожно укреплялись партийно-идеологические структуры. Секретарем комитета комсомола института, вместо намечавшегося на второй срок А.А.Мехренцева, избрали Е.И.Казанцева. А на должность секретаря бюро физтеха был возвращен из резерва В.Д.Пузако.

Мне как заместителю секретарю парткома приходилось часто вступать перед студентами, прибывшими из стран народной демократии. обсуждая острые проблемы... Не обошлось без неприятных для меня казусов.

После одной из бесед руководитель землячества чехословацких студентов пришел в партком и заявил: "Мокроносов дает неправильную оценку событий в Венгрии, определяя действия группы Имре Надя как революционные, а Ракоши - как контрреволюционные. (видимо, сказалась идеологическая обработка чеха, после того, как его земляк продемонстрировал солидарность с Немелковым. В.Б.).Секретарь парткома Н.Ф.Плетнев созвал срочное заседание парткома, и мне предстояло объяснять свою позицию. Но в парткоме не оказалось членов, достаточно и глубоко осведомленных в венгерских событиях. Полной информацией не обладал и я. Вышли из положения тем, что чешский студент недостаточно освоил русский язык и поэтому неумышленно исказил толкование слов преподавателя.

В виду "слишком спокойного отношения к выступлению Немелкова", меня не рекомендовали в состав очередного парткома УПИ. Но через год все же назначили заведующим кафедрой марксистско-ленинской философии, которой (кафедрой философии) я руководил 40 лет.

С Немелковым поступили несправедливо, неразумно и вредно для общества.

ХРУЩЕВ Н.С. Глядя из окна кремлевского кабинета, задумчиво, негромко:

- Сволочи, молокососы, пидарасы!..

Ну, что ж, не пора ли вернуться к нашему герою? И - закруглять коллажную поэму.

Часть 1V. "ДРУГОЙ НЕ БУДЕТ НИКОГДА"

Как передать его переживания? Он и сегодня, в 2009-м году, грустно вздыхает:

-Как я любил и люблю УПИ! Наше замечательное общежитие на главном проспекте, внутренний дворик, куда мы по приказу ректора Пруденского дружно выбегали на утреннюю зарядку.

А какие умные учителя-наставники были у нас! Вначале, после лекций московской профессуры, я, признаться, с некоторым пренебрежением и иронией относился к упийских преподавателям. Там, в МАИ, математику вел профессор Алексеев, ученик самого Бюшгенса, а тут - какой-то неостепененный старший преподаватель, почти мой ровесник. Вечно вымазаны мелом фалды пиджака, которыми он рассеянно протирает свои очки.

Однако вскоре, внимая его толковым лекциям и практическим занятиям по матанализу и высшей алгебре, я, наивный человек, понял, что учусь, возможно, у будущего корифея: настолько, чувствовалась глубина его знаний и уверенная методичность, когда он упорно и как-то легко, доходчиво готовил нас, группу будущих спецов по автоматике.

- Да уж не сам ли Красовский вел у тебя математику?

- Точно - Николай Николаевич Красовский! А ты как догадался? Вспоминается и забавный случай, когда он нас изрядно поучил, повоспитывал.

Перед самым экзаменом, на консультации, спрашивает: "Кто считает, что готов к экзамену на тройку и согласен на эту оценку, подойдите к столу". Подходят четверо с раскрытыми зачетками, получают свою оценку. "Кто согласен на четверку?" Четверка - преотличная отметка, почти пятак. Тут уж поднялась дюжина. И тоже раскрыли, было, зачетные книжки. Но Красовский сказал: "Очень хорошо, что вы так оцениваете свои знания. Приходите завтра. Билеты вам выданы, впереди - ночь". И что же? Наутро половина группы завалила экзамен.

Штурмовали потом и терему Симпсона, и интегральные уравнения. Почти все сумели уложиться в сессию. Чтоб не потерять стипендию.

- И ты схватил двойку?

- Нет, хотя меня чуть не подвели мои конспекты, вначале я, зазнавшийся "москвичок", вел их весьма небрежно, карандашом. Так что на экзамене пришлось попотеть, но на четверку вытянул.

- Интересно, а как реагировал будущий член Академии наук СССР, тогда молодой преподаватель, на твой поступок на конференции?

- Его в это время не было в УПИ, Красовский уехал в столицу поступать в аспирантуру.

- И все же, знаешь, он помнит тебя!

- Да что ты?

- Да-да, я говорил с академиком, и тебя, рослого студента, полтора -Ивана, и вашу группу прибористов помнит и весьма положительно отзывается.

- Были, были настоящие ученые, кто давал нам знания. Но были и другие - зверствовали, а то и издевались над студентами. Помнишь теормех?

- Как не помнить! Недаром бытовала студенческая мудрость: диамат сдал - знакомиться можно, сопромат сдал - жениться можно.

- А еще было выражение о заведующем кафедрой теормеха по фамилии Волк: "На теормехе один человек, да и тот Волк".

-Позднее на эту кафедру пришли еще двое один по фамилии Волков, другой - Черный, полный абзац! Хотя Сергей Дмитриевич Волков был человечней своих коллег, и в науке многого добился, и успешно внедрял исследования в оборонку Урала... А у Федорова ты не учился?

-У Алексея Борисыча? К сожалению... Хотя знаю, студенты любили его, как справедливого преподавателя и оригинального остроума, называли АБ. Кажется, он был главным редактором БОКСа?

УПИ - огромная махина, один из самых крупных технических вузов страны. И преподавателей, естественно, было множество. Умных и не очень, талантливых педагогов и тех, кто от конспекта не мог носа оторвать, чутких, сочувствующих студенту, и злорадствующих садистов. К счастью, тупиц и извергов было подавляющее меньшинство.

Припомню два-три имени и личности, у кого учился на стройфаке, и тех, о ком слышал от своих товарищей по БОКСу.

АБРАМ КОНСТАНТИНОВИЧ КИКОИН. Спокойный, уверенный в себе, вернее - в своих знаниях предмета. Интеллигентное достоинство, внимательное, вежливое отношение к студенту. Высокий, кудрявый, с залысиной. Чем-то напоминает грустного верблюда. Объясняет любое явление физики предельно ясно, как школьникам. Не случайно позднее в соавторстве с братом, академиком Исааком Константиновичем Кикоиным написал популярный и доходчивый учебник по физике.

Кроме фанатичного знания физики, Абрам Константинович увлекался альпинизмом, штурмовал высоты вместе со студенческими командами УПИ.

Нередко утречком, поспешая к первому звонку, я видел, как Кикоин, водрузив на переносицу очки, внимательно вчитывается в свежий номер БОКСа, который мы с друзьями вывесили накануне. Многие знали, что наш учитель - физик и лирик, пишет стихи.

Я признаться, не увлекался точными науками и только старанием вытягивал порой на "четвертак". Но как было, если не полюбить, то внимательно слушать лекции, аккуратно вести конспект, когда лектором - такая незаурядная личность!

Кикоин не запрещал пользоваться шпаргалками, не то чтобы приветствовал, он их просто не замечал. Между прочим, если студент тщательно и, главное, самостоятельно, готовит шпоры, он тем самым неплохо готовится к экзамену. А опытному педагогу ничего не стоит, задав пару уточняющих вопросов, проверить, насколько студент знает предмет.

Помню, я довольно бойко ответил на первые вопросы билета. На третьем споткнулся. Необходимо было прокомментировать закон распределения давления в газовой среде. "Почему же газ равномерно заполняет объем?"- спросил А.К.Кикоин. И я брякнул: "Природа не терпит пустоты!". "Ну-у-у, молодой человек, вы мыслите категорями ХУ11 века!". Я стушевался, но краем глаза отметил, что в зачетку вписывается четверка.

НЕОБХОДИМЫЕ ОБЪЯСНЕНИЯ С ЧИТАТЕЛЕМ. ПЕРВОЕ. Подумалось, не выглядят ли в моем повествовании деятели парткома, комитета комсомола, в том числе те, кто не принял воззрений Немелкова, - сплошь мракобесами, противниками всего прогрессивного, а то и тупицами?

Это было бы большой неправдой.

Многие, очень многие, были отличными педагогами, крупными учеными. Однако огромная, неуклюжая, грозная махина КПСС закручивала даже порядочных людей в свои валы и шестерни. Не просто было оставаться порядочным, во всем искренним, неподкупным?

Взять, хотя бы, общественную работу в составе комитетов и факультетских бюро! Никаких особых материальных поблажек, одна - затрата личного времени и нервов. Общественная работа - работа для общества.

ВТОРОЕ. Называть ли персонажи моей публицистической поэмы истинными именами, или заменить созвучными? Прочтут внуки и внучки про неких Торопеня (замененная фамилия) или про Сиганенкова (истинная), - возмутятся, запечалятся, заплачут: ну и дедушка нам достался!

Евгений Иванович Казанцев, или как его до сих пор любовно, по-товарищески, называют те, кто работал с ним, Женя Казанцев. Интеллигентный и доступный, душа-человек. Мне с ним не раз пришлось общаться, когда он занимал высокий государственный пост. Деловой, методичный, улыбчивый - наш по упийскому, уральскому духу. Именно он, вторым, выступал против Немелкова, он критиковал и Мехренцева (еще одного бескорыстного общественника) и сменил его на посту секретаря комитета ВЛКСМ. Но! Именно он сумел развернуть полезную родине работу, став командиром "Отряда уральских комсомольцев" на Кустанайской целине. Он вдохновил и организовал студентов на первые праздники "Весна УПИ". Автор более 350 научных трудов. Его знаниями и хлопотами подготовлено двадцать кандидатов наук!

Как прикажите называть его в нашей публицистической поэме "Немелков"? Истинным именем - Евгений Казанцев, или выдуманным - Гений Саранский?

Последующие секретари комитета - Володя Житенев (не принявший и не перенесший перестройки), Володя Бочко, Толя Жданович, Геннадий Заикин, Завен Вартеванян... Поверьте, прекрасные люди и специалисты! Солдаты эпохи. Мечтатели и утописты. Команда молодости нашей...

Широкое застолье в фойе УПИ. Ничего не забывающие слоноподобные колонны. И - "молодые" старики-шестидесятники, сдвигающие хмельные чаши в честь девяностолетия комсомолии.

...в зачетку Абрам Константинович поставил четверку.

С весьма авторитетным и перспективным преподавателем строительного факультета Н. случился казус: любовница приревновала его к своей подруге и наклепала в райком донос об аморальном поведении Н., в том числе - открыто - и о своих тайных любовных свиданиях с ним. Как говорится, дело запахло керосином! У Н. на носу - защита диссертации, а тут недолго строгача схлопотать, а то и из партии вылетишь. В партком поступила копия заявления ревнивицы. Однако с оргвыводами решили не спешить: слишком важной считалась персона провинившегося: участник войны, талантливый ученый, активист месткома... Решили ждать указаний райкома. В Кировском райкоме поручили молодому инструктору тов. Долдину разобраться в подробностях дела, составить справку-объективку и подготовить проект решения по персональному делу Н.

Вначале тов. Долдин пригласил на беседу заявительницу, и она ему очень и очень понравилась. Записал все ее телефоны и договорился в следующий раз встретиться в более располагающей обстановке, например, в ресторане "Восток", где имелись отдельные столики за бархатными занавесями. В знак согласия красавица опустила длинные ресницы.

На следующий день в райком был приглашен представитель парторганизации УПИ доцент А.К.Кикоин для беседы с инструктором Долдиным и для выработки согласованного решения по персоне Н.

Не успел райкомовец посетовать на то, что первичная организация допустила в свих рядах промах, как Абрам Константинович, глядя прямо в глаза тов. Долдина, перешел в наступление.

- В этом неприятной ситуации виноваты, прежде всего, вы, товарищ Долдин.

Немая сцена.

- Да-да, именно вы! Вы курируете наш вуз, вы должны знать в подробностях и общественную, и личную жизнь преподавательского состава, особенно членов партии, у вас имеются связи с другими компетентными органами... Как же вы, инструктор райкома, упустили из виду и не приняли вовремя мер, чтобы спасти достойного человека, не дать ему погрязнуть в болоте разврата. Насколько мне известно, подательница заявления не впервые пишет кляузы. Разве вам это неизвестно? Еще один ваш промах!

- Но я... Мы решили составить объективную картину случившегося, - лепетал растерявшийся инструктор.

- Вот это правильно! - откинул назад верблюжью голову физик, - Это совершенно правильно. И ради объективности вы или возьмете вину на себя - как ваше личное упущение, а именно в таком ракурсе мы намерены обратиться в обком партии, или... Лучше всего поговорить по душам с Н. У кого не случается? И - положить дело под сукно.

В результате такой проработки тов. Долдина, провинившемуся доценту Н. поставили на вид, а ровно через год провожали его в Москву, на защиту докторской диссертации.

Сейчас уже нет в живых ни Н., ни А.К.Кикоина ...А тов. Долдин, перебирая адреса в старой записной книжке, каждый раз наталкивается на номер телефона опытной, обаятельнейшей соблазнительницы. Вспоминает тахту под торшером. Млеет.

Махина идеологии - скрежещущая, неуклюжая, но упорная. Безжалостно сминающая или накручивающая на свой вал стариков, отроков, взрослых, младенцев. Сомневающихся, пытающихся вырваться, лебезящих, прославляющих, обезумевших..

1956 год стал только началом ПРОБУЖДЕНИЯ. Люди продолжали верить в странный социализм, в советскую власть. Хотя никакого СОЦИАЛИЗМА- свобода, духовность, справедливость, от каждого по способности - каждому по труду - ничего этого на практике не было. Была вывеска. Да и советской власти не было. "ВСЯ власть советам!"? - далекий лозунг наивных людей.

Сменялись вожди. Один за другим. А люди все ждали и ждали НАСТОЯЩЕГО. Пусть хоть батюшку-царя, хоть генерального секретаря. Лишь бы думал о нас, указывал самую верную дорогу, а мы уж поднатужимся, мы не подведем

Немелков дал толчок: ПРОБУЖДАЙТЕСЬ, ДУМАЙТЕ, ДЕЙСТВУЙТЕ.

Становитесь ЛИЧНОСТЬЮ.

ДМИТРИЙ ГАЛКОВСКИЙ, из книги "Бесконечный тупик".

И может быть, 90-е и более поздние годы будут характеризоваться постепенным "выправлением" нечеловеческой кривизны духовной сферы. И потому как раз 60 - 80-е - это вершина социализма, голый, чистый, духовный социализм (еще верилось в светлые идеалы и в доброго дедушку Ленина, писались и декламировались поэмы шестидесятников - "Лонжюмо", "Казанский университет", "Две тысячи шагов по Красной площади" - кажется, так у Роберта Рождественского. В.Б.) Лет через 200 демонологи будут плакать от зависти к нашим современникам: "глазком, глазком одним посмотреть на этот кошмар".

АРКАДИЙ ШТАЛЬНОЙ (страницы неотправленного письма)... того студента (я писал тебе о нем) охарактеризовали как антисоветчика. И теперь приходится выявлять не только тех, кто ему рукоплескал, но и скрытых сторонников. А что их ждет, - тебе известно.

И знаешь, мой друг, с некоторых пор я стал задумываться, виновны ли они, молодые, которые мечтают о совершенствовании управления страной, о новом справедливом обществе. Но, - спорю с собой, говорю, - ведь и ты, Аркадий Штальной, защищаешь справедливое советское общество. Не так ли? Где же правда?

Прошло полгода, чистка студенческих рядов продолжается. Однако до сих пор не выявлены авторы политических листовок. Информаторы сбились с ног. Благо, удалось вовремя погасить распространение антисоветской эпидемии еще в одном вузе, в нашей альма-матер (в Свердловском горном институте. В.Б.). Центр взбешен.

А тут - новая проблема. В Краснотурьинске объявился "философ" (тщательно вымаранный текст, В.Б.). Этот кухонный, доморощенный мыслитель заявляет, что его трактат - новое слово в марксизме, не больше - не меньше! Он размножает сей труд на пишущей машинке, распространяет среди друзей и знакомых, направил на рецензию профессору Радкевичу, в Уральский университет.

Не мое дело вникать в суть подобных сочинений. Мое дело - пресечь деятельность краснотуринского автора и ему подобных, ибо они, как говорится в заключение экспертов, занимаются ревизией единственно справедливого учения, заложенного Карлом Марксом и развитого в трудах Ленина. Но тут, признаюсь по-дружески и, сам понимаешь, под строгим секретом, я попытался вникнуть в довольно объемную рукопись. Она называется "Принципы бездефицитного планирования экономики социализма". И, ты знаешь, зачитался: весьма и весьма толковая штука!

Сам посуди, у нас в стране - всегда и повсюду чего-то не хватает. Порой самого необходимого. То карточки на хлеб вводят, то с мясом перебои... То мыло исчезает. За нитками и швейными иглами - в Москву. На днях электролампочки, - как корова языком слизнула. Красивые, добротные туфли ввозим из Венгрии, разве их сравнишь с продукцией Уралобуви? Чай в пачках - как пережженная трава (спасибо в нашем управлении выдают праздничные наборы). За швейными машинами - очередь, по записи, люди отмечаются еженедельно. Холодильники, ковры - это что, роскошь? Ладно, можно прожить без хрусталя и ковров, но неужели невозможно обеспечить людей добротной удобной, недорогой мебелью? Ведь мы живем среди прекрасных лесов, сосновых, березовых, дубовых ...

Не знаю, как у вас, в Краснодарском крае, со спиртным. В столице Урала летом, в знойные дни за пивом - БИТВА НАРОДОВ! Старенький, дореволюционный пивзавод, выпускал для екатеринбуржцев прекрасное пивцо, на всех хватало. Кроме того, хозяйки сами изготовляли, домашним способом, хранили летом в погребе, в самодельном, ледяном холодильнике.

Город разросся в десятки раз! Казалось бы, что сложного? Бери чистую воду из скважины, бросай туда дрожжи, солод, хмель, сахар - вари пиво. Нет, нельзя, не запланировано. КЕМ? ПОЧЕМУ?

Наш уральский "марксисит-экономист" все проанализировал, сделал выводы и, главное, предложил логико-математическую модель. Со схемами, графиками, диаграммами, алгоритмами (я в этом деле не силен) и, главное, - с толковыми рекомендациями, как правильно вести бездефицитную экономику страны. Тут и социологический опрос, и анкетирование, изучение спроса населения. Им предложена новая структура Госплана. Но главное условие успешного развития легкой и пищевой промышленности он видит в дозволенности малых частных предприятий и их конкуренции. Тут-то его и поджидали! Ученые мужи разоблачили, указали не только на несостоятельность исследования, но и на его вредность, буржуазность и антикоммунистичность.

Мы, как положено, вызвали его в управление, раз, другой, беседовали на дому. Не унимается. Пишет в Москву, в солидные организации. Бедствует, голодает, отрекся от семьи. Вообразил себя спасителем человечества. Наконец, терпение начальства кончилось, ибо наш философ каким-то образом переправил свой реферат в ЦК компартий Польши и Франции. Товарищи из братских партий заинтересовались выводами и рекомендациями краснотуринца.

И что ты думаешь? Теперь он - на Агафуровских дачах (уральская психлечебница). Представь, он и там поначалу проводил семинары и политзанятия. А затем - гормональные инъекции, уколы, процедуры, таблетки, электросон. Присмирел, распух, умолк.

Несчастный марксист стал последней каплей в моих несегодняшних размышлениях: правильный ли путь я выбрал, когда, после службы в СМЕРШе, остался в органах? Не лучше ли было, как ты, работать шахтостроителем? Помнишь (имя вымарано, В.Б.), наши мечты, нашу группу? Мало осталось в живых. А те, что живы, спились. И нынешние студенты-горняки в дружбе с Бахусом традиционно превосходят политехников и университетцев вместе взятых.

Я решаюсь тебе написать о своих сомнениях, больше поделиться не с кем. Бросать работу? Поздно. Подать рапорт и попроситься кадровиком в какой-нибудь "ящик" на Южный Урал? Пробовал, не отпускают. А если узнает о моих попытках жена, она меня самого упечет на Агафуры.

Но калечить дальше судьбы людей? Невмоготу!

Единственный человек, который, кажется, думает также, - мой непосредственный начальник, полковник... Глаза выдают! Недаром говорят, глаза - зеркало души. А душа его в смятении. Меня, старого седого волка, не обманешь! Отрешенное хождение по кабинету, забытая улыбка на лице, смятая сигарета, нервное убирание мельчайших пылинок со стола, и - пальцы, сухие, нервные, подвижные пальцы... Однако и с ним я не могу быть откровенным. Остальные - сволочи, карьеристы, завистники.

Я не требую от тебя ответа. Просто - отвел душу. Ответ я должен найти сам.

Обнимаю тебя, дружище. Знаю, ты гордился и почитал мои звания, должности, награды. Все это оказалось таким пустым, ненужным, а может быть и преступным. Так-то, брат. Не гордись службой, а гордись дружбой.

Привет семье. Береги себя. Жму руку. Твой Аркан.

Р.S. Под утро был сон. Мы со студентом в соседних камерах. Перестукиваемся. Не я его, а он меня успокаивает, дескать, все образуется, грядет амнистия, а там, глядишь, и реабилитация. Входит надзиратель, передает мне небольшой газетный сверток: от вашего соседа. Разворачиваю. Батюшки! Пилка с алмазным напылением, да еще механическая, вмонтированная в балон с газом. В прошлом году нечто подобное мы изъяли у одного зека-изобретателя.

Слышу в соседней камере "взж-ж-ж-ж-з-з-з". Значит у соседа - такая же! Вскоре он зовет меня, уже под окном: "Товарищ Штальной, поторопитесь! Нас вывезут в прицепе, под мусором, на "Беларусе".

И пилю я решетку пилой-самоходкой, спешу, пилю, нажимаю. Готово! Протискиваюсь через окошко, обдирая спину и колени. Спрыгиваю. Отдышался, огляделся. Что такое? Передо мной - новая решетка. Пилю и ее. Быстро, ловко получается! Вываливаюсь во двор. А передо мной- двойные черные прутья из арматуры. Силы и нервы на исходе. Оглядываюсь. А в камере - стол, накрытый яствами, холодильник, телевизор, раскладной диван, кресло и даже небольшой биллиард. И бл...кий голосок возвещает в самое ухо: "Учение Маркса всесильно, потому что оно - верно". В полном изнеможении падаю на диван... И в крупном поту просыпаюсь.

Но в следующую ночь, знаю точно, снова буду пилить. Медленней, методичней, упорней. Пусть хоть такая механическая работа, с назойливым звуком зубоврачебного инструмента, дает слабую надежду, что это последняя решетка, отвлекает от уныния и дум о бессмысленности прошедшей жизни.

А мой подследственный и подотчетный студент ушел-таки! И дай ему Бог...

Авенир Немелков, отец Артура, был извещен о происшедшем. Сразу же после октябрьских праздников его вызвали "куда надо" и, взяв расписку о неразглашении, рекомендовали забрать сына из Свердловска. Артур еще числился в студентах, но судьба его была предрешена "там, где все знают". А держать в столице Урала мятежного студента, пусть и бывшего, отчисленного, было небезопасно. Что ему в голову взбредет? Не исключено, пойдет мутить воду по общежитиям и корпусам других вузов.

Тем более, стало известно, что к физтеховцам захаживает студент-горняк Мельников, дипломант межвузовских смотров самодеятельности, гитарист. Пили водочку, и Мельников, перебирая семиструнную, куражился:

Ј Эх, вы, упишники, разве так надо выступать! У вас один вылез на трибуну, вы и возгордились. У нас будет по-другому! Мы такое скажем, таким хором прокричим, что вся страна услышит! Мир содрогнется!

Дом встретил Артура молчанием. Мать что-то готовила на кухне и, слышно было, не то вздыхала, не то всхлипывала. Отец курил на балконе. Уходя на работу, все же подошел к Артуру, приобнял, похлопал по спине:

- Держись. Как там, в книжке, у Симонова "В жизни два раза не умирать..." Вечером посидим, подумаем. Лады?

Артур согласно кивнул. Непокорные волосы упали на лоб. Прижал голову к отцовскому плечу:

- Папа, прости.

Артуру позарез хотелось, необходимо было, с кем-то поговорить, отвести душу. В УПИ остались друзья, единомышленники, Леня Новиков, Жора Писчасов кружковцы, Рая, а здесь... Ну, конечно же, - к Николаичу!

Артур зашел в магазин, взял пару бутылок ликера со смешливым фабричным названием "Спотыкач". Он знал пристрастия своего старого, мудрого товарища. Поначалу казалось странным: Николай Николаевич такие мытарства прошел, и по душе ему, вроде бы, должно быть простое хлебное русское вино, водочка. Ан, нет! Николаич предпочитал сладкие вина. Видно, наскучался на нарах да на лесоповале по вкусной и здоровой пище. Когда друзья собирались в его лачуге, выпивали по стопке "сучка" или белоголовки, Николаич закусывал не черноглазенькой (килькой), а брал в рот махонький кусочек рафинада, блаженно щурился, причмокивал.

- Артурчик, дружище, заходи! Садись ближе к огню, покалякаем. В доме совсем слабое отопление, вот и устроил из ржавой бочки буржуйку-выручалку. Боюсь, чтоб пожарные не засекли. Проходи, садись...Дай погляжу на тебя, полюбуюсь... Похудел, повзрослел, посуровел. Главное, не впадай в уныние - первая заповедь! Далее - не бойся, не верь, не проси, как говорят зеки, правило не ахти, но что-то в нем есть. Ты пережил взлет. Опасайся падения! Держись за облака...

- Николай Николаевич, - Артур выставил бутылки на стол, - Так вы, стало быть, в курсе? Как, откуда?

Николай Николаевич молча кивнул в угол, где стоял, казалось, обыкновенный тарный ящик. На самом деле внутри был вмонтирован коротковолновый приемник, собранный заводскими умельцами из запасных радиодеталей. И преподнесенный братцами-собутыльниками на юбилей Николаичу.

Выпили по первой. Помолчали. Взбодрились. А, как известно, между первой и второй, - промежуток небольшой. И - пошел задушевный разговор.

- Ты, Артур, крепко рисковал. Под прицелом сейчас. Говоришь, сам уговаривал исключить тебя из комсы?

- Считаете, смалодушничал? Может, и был момент, но я спасал ребят, товарищей...Вы меня осуждаете?

- Не оправдывайся, Артур, не таких ломали. Да и сам я не выдержал, когда мне на допросе вставили катетер в член и стали вливать литрами воду. Не суди, говорят, да не судим будешь. Ты еще молод. Главное, ты произнес ПРАВДУ. А если бы не сделал этого, всю жизнь висело бы над тобой: не смог, не сделал, не состоялся. А ты, мой друг, СОСТОЯЛСЯ. Не знаю ни я, ни ты, одному Господу ведомо, как сложится судьба, заберут тебя, вышлют в казахстанские степи... А может, замнут дело, выучишься на инженера, заведешь семью, будешь клепать детишек, в общем, как все... Но ты совершил поступок. Значит, не напрасно пришел в этот несовершенный мир. За тобой пойдут другие. Слова твои - только спичка, а костер, не сразу, но разгорится. Наливай, брат, выпьем за тебя...

- Нет, Николай Николаич, давай... давайте...

- Артур, не тушуйся, называй меня на ты, так легче будет обоим. И мы с тобой теперь, можно сказать, одной веревкой вязаны. Хотя не дай Бог, ни тебе, ни твоим товарищам пройти по моему этапу.

- Спасибо, Николаич, за вас...за тебя! Давно хотел спросить, за что припаяли тебе страшную 58-ю?

- За язык. Как и многим, кто прошел со мной большие срока. Вернее, за мысли, которые слетали с языка, когда я преподавал в техникуме.

Я был знаком по двум-трем публикациям с идеями Чижевского. Не слыхал? Чижевский выдвинул гипотезу о том, что самые главные катаклизмы на Земле, войны, крупные социальные перевороты, революции совершаются с определенной цикличностью и зависят от космических бурь, от активности солнца, от парада планет... Ну, об этом можно долго рассказывать. В принципе понятно?...

- В принципе - да. Но это что же получается: если где-то на Плутоне, на Солнце, в Галактических далях было бы спокойно, то и наша Октябрьская революция не совершилась?

- Вот-вот, ты рассуждаешь точно также , как мои следователи и те догматики-доброжелатели, которые накатали на меня донос, дескать такой-сякой пропагандирует лженауку Чижевского, отрицающего марксистскую диалектику и законы развития человеческого общества. Да ничего ни я, ни мой учитель Чижевский не отрицаем! Кстати, не было бы счастья, да несчастье помогло: там, в северной глухомани, в лагерях, мне довелось встретиться с такими умнейшими и интеллигентными людьми и, представь, с самим - Александром Леонидовичем! Мне, наверное, не дожить, а ты еще услышишь о профессоре Чижевском как основателе новой науки - космической биологии. Так вот, ученый проанализировал социальные явления на земле за многие тысячелетия и вывел определенные закономерности. Не надо только вульгарно понимать, что произошла некая вспышка на солнце и - пожалуйста - переворот 25 октября 1917 года. Все сложнее. Революция - итог протяженного наслоения событий не только двадцатого века, но более ранних эпох, не с Петра ли все накапливалось... И - совпало! "Терновый венок революций" совмещается-таки с цикличным экстремумом в дальних мирах.

- Так можно дойти и до Божественного истолкования истории человечества?

- Ты прав! Называй как угодно - Бог, Абсолютная Идея, Ноосфера... Ты почему только себе налил?.. Вот меня, тогда еще молодого преподавателя, и обвинили в вульгарном понимании истории, в идеализме, суеверии и, надо же было подвести под статью, - в умышленном внедрении в головы учащихся вредного буржуазного учения, противоречащего историческому материализму и идеям марксизма-ленинизма. Не мало? Десять лет без права переписки!.. Да, каких замечательных людей встречал! Толя Клещенко, биолог, поэт... Хочешь покажу пару его творений?

Николай Николаевич сунул руку за кусок оборванных обоев и достал оттуда два сложенных вчетверо желтоватых листка.

- На, читай! Только - ни-ко-му! Понял, молчок! Все эти решения съезда и прочее, ничему не верю. Ты на себе почувствовал? Где она, обещанная оттепель? Читай, Артур! Вслух читай! Знай, что и в наше время были люди...

Артур развернул первый листок. Жидкими бледно- серыми чернилами было выведено "Канал имени Сталина", дальше - наклонным летящим почерком - стихотворение.

Ржавой проволокой колючей

Ты опутал мою страну.

Эй, упырь!

Хоть уж тех не мучай,

Кто, умильно точа слюну,

Свет готов перепутать с тьмою,

Веря свято в твое вранье.

Над Сибирью, над Колымою

Вьется тучами воронье.

Конвоиры, сдвигая брови,

Щурят глаз, чтоб стрелять ловчей...

Ты еще не разбух от крови?

Ты еще в тишине ночей

Не балуешься люминалом

И не просишь, чтоб свет зажгли?

Спи спокойно.

Мы - по каналам

И по трассам легли навалом,

Рук не выпростав из земли.

О тебе вспомнят наши дети,

Мы за славой твоей стоим,

Раз каналы и трассы эти

Будут именем звать твоим.

Под стихотворением - помечено карандашом - 1939, Ураллаг.

- Да-а-а! - только и смог протянуть Артур, - Значит, не все беспрекословно верили и преклонялись? Написано в 39-м! Кто он, Анатолий Клещенко? Жив?

- Уцелел! Этапы развели нас по разным зонам... Недавно получил о него письмо из Питера. Освободился, ждет, как и я, полной реабилитации. Собирается вновь на Северный Урал, в Сибирь, он - геофизик, думаю, и у нас погостит, познакомлю вас, двух героев нашего времени.

- А это что? - кивнул Артур на листок в руках Николаича, - Тоже его стихи? Можно?

- Ну, это - личное. Коли интересно, прочти.

- Так, посвящение - другу Н. Мартыненко...Стало быть, вам...тебе?

Ј Читай-читай, - шумно затянулся Николай Николаич беломориной.

Значит, до свиданья...Недалек

Новый путь сквозь этот лес сосновый.

Только разгорелся уголек

При знакомстве старом, дружбе новой!

Только этот год, в конце концов,

Свел в Яругах зацветавшим летом

Двух неоперившихся птенцов,

Практика с романтиком-поэтом.

Мачеха суровая - не мать

Нас обоих, не щадя нимало,

Жизнь

сгибала, била,

но сломать

Не могла.

Хотя не раз ломала.

Может быть, за дружеским столом

Доведется встретиться обоим

И с улыбкой вспомнить о былом

Столько лет ходивших под конвоем.

На десятый год или восьмой

После незаметной этой даты

Оба вспомним сосны за Тосьмой,

Как врагов поверженных, солдаты.

- Толя вручил мне этот стих на день рождения в 44-м. Сосны валили. По яйца в снегу. Он меня прозвал, Практиком, я его многому обучил: и как дерево перед пилкой подрубать, как топор точить, как пилу разводить, как от цинги избавиться. Познакомились в Яругах, сошлись окончательно в Тосьме, впрочем, ты не знаешь где это,- Северный Урал, под Серовом.

- Николай Николаич, ты чем питаешься? Погляжу, так хлебом единым? - Артур отрезал от ржаной буханки два куска, густо намазал баклажанной икрой, сверху украсил колечками лука, - Отличный закусон! Чем жив, спрашиваю? На работу устроился?

- Поработал сторожем на стройке. Я бы и в каменщики подался, но у меня копыта отморожены, чуть не по полступни отхватили в лагерной больничке. Ноги мерзнут, и стоять долго не могу. Снова податься в преподаватели, хотя бы в ремесленное училище. Но у меня утрачен диплом, изъяли при обыске. Как его восстановишь, сохранился ли архив в тех краях, где полыхала война? Да и примут ли на преподавательскую работу? След неблагонадежного остался в органах. Был в райсобесе, написал заявление, обещали рассмотреть и добавить пенсию. Вот тебе и зековская заповедь "не проси". Приходится нарушать. А хлебушко, пшенку, колбасу "собачья радость" покупаю, полевой супчик варганю. Без горячей пищи не живу. Соседи-собутыльники приносят угощенье! Ты намазывай-намазывай икорку-то, не хуже паюсной! Загляни-ка в тумбочку, там, кажется, настоялась рябиновка.

Артур открыл дверцу, и на него глянул из сумрака, из глубины верхней полки лик Спасителя. Большая икона, изображавшая Иисуса Христа, похожая на ту, которую мать хранила в сундуке как память о бабушке Артура.

Артур прихватил с нижней полки бутылек с оранжевой рябиновкой и, не прикрывая тумбочки, вопросительно взглянул на Николая Николаевича.

Ј Ты хочешь спросить?.. Верю ли я? Да. Да! Да...

Ј Я думал, что ты, физик, - атеист.

Ј Атеизм, Артур, это научно обоснованная безнравственность. Ты, хотя бы, читал Евангелие? В вузах вам втюривают "Кодекс строителя коммунизма", и не задумываются, откуда истоки этих заповедей.

Ј Так вы верующий или нет?

Ј Это вопрос сугубо личный, более того - необъяснимый. Есть вещи и понятия, которые не поддаются словесной расшифровке, Что такое Разум. Совесть? Что такое Любовь? Все знают, что существует любовь, но никто не может сказать в точности, что это за чувство. К религии, к Богу мой путь был не прост. Но к Нему, - Николай Николаевич склонил голову к раскрытой дверце, - я пришел на исходе лагерной жизни. И мне тогда уже было непонятным: почему большевики отрицают Первого Коммуниста?

Ј Вы ничего не путаете? Еще скажете - члена ЦК КПСС...

Голубые глаза Н.Н. вдруг потемнели, и он так взглянул на молодого друга, что Артура аж передернуло.

- Я не думал, что у тебя так серьезно. Прости, Николаич, за шутку.

- Бог простит... Какой же ты еще наивный, Артур! Ты нашел мужество и смелость стать ПЕРВЫМ здесь, в середине Урала, на этапе выздоровления общества. Ты взошел на трибуну, под тобой гудел зал, и большинство, слава Богу, тебя поддержало. Но задумывался ли ты, каково было Ему, ВОИСТИНУ ПЕРВОМУ, когда за день до Голгофы, толпа неразумных вопила: "Распни Его!"

Икона была темная, позолота почти полностью облупилась, лишь местами желтея пятнами, похожими на осенние листья, покрывающими древо. И только лик Спасителя, со скорбной улыбкой, да благословляющая рука, да раскрытая Книга - все это чудом сохранилось через века, и, казалось, только вчера вышло из под тонкой кисти иконописца.

Артуру вспомнились замечательные переводные картинки, каким-то чудом сохранившиеся в бабушкином сундучке.

Предвоенное детство. Бумажку с мутным рисунком следовало поместить лицевой стороной на лист белой бумаги, а затем, смочив, осторожно тереть пальцем. И вот уже остается тоненькая пленочка. Ос-то-рож-но приподнимаем ее и видим яркое, праздничное изображение. Лишь в некоторых местах краска зацепилась за пленку и образовались проплешины. Но как светится то, что осталось на белом листе бумаги!

Подполковник Штальной письмо не отправил. Каким-то чудом оно сохранилось в деловой папке, которую мне доверительно передала дочь Аркадия Михайловича. Письмо он писал, скорее всего, не другу студенческих лет, а самому себе.

Ветеран органов госбезопасности А.М. Штальной понял, что ЕГО ТЮРЕМНАЯ РЕШЕТКА настолько прочна, что не идет ни в какое сравнение с решетками, за которыми "мотали срок" те, чьи дела с грифом "Хранить вечно" упрятаны в секретных подвалах ВЧК, НКВД, КГБ, ФСБ.

Краснотуринский автор исследования о бездефицитном ведении хозяйства вышел из психоневрологического заключения через два года. Пытался снова взяться за перо. Увы! Кровь бедолаги была умело "обогащена" специальными растворами и инъекциями, ягодицы исколоты. Голова инвалида второй группы ни на что не годилась.

Через пару десятков лет известный экономист-теоретик США получил Нобелевскую премию за подобный труд. Конечно, все было глубже, обстоятельней, для рационального планирования и вычислений применялась не логарифмическая линейка, а новейшие компьютерные программы. Однако концепция приоритетно принадлежала уральскому ученому-"левше". О котором никто не вспомнил.

Откроют когда-нибудь в Двенадцать ночи

Выдачу СЧАСТЬЯ для одиночек и пар.

Весь шар земной опояшет очередь:

Как-никак - дефицитный товар...

Тогда за себя я не смог бы ручаться:

Норма мала для голодных глаз.

Совсем не в целях спекуляции

Я занял бы очередь

Во второй раз...

Писал Отто Новожилов, упийский поэт. Главным дефицитом была не колбаса, не капроновые чулки или башмаки, а воля, волеизъявление, сПРАВедливость. Не странно ли, - когда в конце ХХ века заговорили о правовом государстве, и закоренелые теоретики кинулись искать подтверждающие цитаты в трудах Ленина, ни хрена, извините за выражение, не обнаружили.

Ј Какие еще доказательства бытия Божия?.. Без него людям не хватает не только совести, даже кажущейся гармонии. Не хватает Блага, Спокойствия, Смирения... Он есть. Без Бога человек должен стараться быть человеком, все душевные силы тратить на то, чтобы остаться человеком. Общество без Бога все силы тратит на то, чтобы остаться обществом. Хоть каким-то. Так и живем.

Ј Николай Николаич, это твои слова?

Ј Цитирую Митю Галковского.

Ј Где, когда это написано, кажется, я встречал в первоисточниках.

Ј Не мог ты встречать еще ненаписанного.

Ј Слушай, мне кажется, ты малость заговариваешься.

Неожиданной приятностью для Артура стало заказное письмо. Обрадовался: от Раи Литовченко, из Свердловска? Нет, из Уфы. Расписался в квитанции, вскрыл конверт. "Дорогой товарищ по пионерскому лагерю! Наверное, не вспоминаешь голодный бунт и свою старшую вожатую... Ты поймешь меня правильно. Я пишу о юношеском увлечении. Может быть, это была моя первая любовь? Сейчас у меня - семья, дети. Но я никогда не забывала председателя отряда Артура Немелкова. Я видела в тебе ЛИЧНОСТЬ. Думала, именно такие становятся истинными борцами. Как Спартак.

Сестра моего супруга - аспирантка УПИ. Она рассказала в подробностях об осенних событиях и о твоем выступлении. Артур, жму твою руку. Держись. Знай, что у тебя есть единомышленники не только среди студентов УПИ. На семинарах в Уфимском авиационном институте, где я работаю, обязательно расскажу, уже рассказываю, студентам о тебе. Конечно, в определенных рамках... Будет настроение, напиши. Обязательно напиши! Буду ждать. Лидия Волегова.".

- Каждый человек, если он, действительно ЧЕЛОВЕК, должен не только понять Его подвиг, но и принять СОРАСПЯТЬЕ. Твой час настал. Артур.

Не могли знать ни Артур Немелков, ни Николай Николаевич Мартыненко, что в это самое время другой упийский студент экономфака Отто Новожилов писал стихотворение, можно сказать, по теме беседы двух товарищей, сидевших в Челябинске за дощатым столом у потрескивающей угольями буржуйки. Стихотворение называлось "ГРАФ МОНТЕКРИСТО".

Было все - и донос, и арест, и подлог -

Налитые плоды подлой зависти.

И гранитный, нависший сырой потолок

Зачеркнул все доказательства.

Сколько времени - думать! Протяжные дни,

Словно капали, мучительно падают.

Но напрасно враги торжествуют - они

Не убили ни сердца, ни памяти.

Будет год - не сдержать установки властей,

Благородного гнева раскаты,

По числу негодяев - число смертей,

И никто не уйдет от расплаты!

Вы забыли, хранители тепленьких мест?

Он копает землю руками.

От усталости падая, шепчет: "Месть..."

И трещиной делится камень.

И свобода - явилась! Как ветер в лицо.

(По сюжету она обязательна)

Что случилось с героем? Где кровь подлецов?

Поднимаются брови писателя.

Наше время такое, товарищ Дюма,

Монте-Кристо и я не пойму.

Двадцать лет его истязала тюрьма!

Он не мстит. Хоть и есть кому.

Пострадавший безвинно, "по воле небес"

Монте-Кристо печальною песнею

Задыхаясь от кашля, плетется в собес

Хлопотать инвалидную пенсию.

- А что, Николаич, узнал ли ты, кто клепал на тебя?

- Я и раньше, до ареста, знал, кто среди нашего коллектива был Иудой и стукачом. Он не одного меня упек за решетку. Этот поганец был, да почему был, он есть - большой завистник и карьерист. Меня назначили заместителем директора по учебной работе. А хотелось - ему. Тем более папашка за него хлопотал в высших инстанциях. Но наш директор был принципиален - дорогу талантливым. Поплатился и директор, сгинул где-то в Карлаге... Когда я откинулся, то созвонился с друзьями- коллегами Договорились о встрече. Был у меня замысел: если увижу этого Мэлса Плюснина, первым протяну ему руку...

- Как!? - подскочил Артур, - Неужели? Этому подонку?.. Николаич, ты, никак толстовец?

- С толстовством не спеши, дослушай...У меня созрел замысел. Клещенко в Ярангах обучил меня приемам джиу-джитсу, а он в свое время посещал школу самого Тахо-Дзу. Конечно, я не овладел всеми секретами японского боя, но два-три приема отработал на отлично. Так вот - о своем замысле. Представляю, иду по коридору нашего техникума, а навстречу мне - Мэлс Федорович. Я улыбаюсь ему, он улыбается мне. Я протягиваю руку первым, он - протягивает. И - мгновенным движением другой руки я охватываю его локоть, и - ВСЕ!

- Что все?

- Все! Переламываю руку, как цыпленку! Наверное, это не по-христиански...

- И как, получилось?

- Нет, не удалось свершить хоть малое возмездие. Узнав о моем приезде, коллеги заранее предупредили его, так и так всякое может случиться, не исключено, что кто-то из нашего коллектива виновен в аресте Мартыненко и в расстреле директора. На следующий же день Плюснин взял срочный отпуск и укатил в Минеральные воды.

- На воре шапка горит?

- Вот именно!

- Знаете, Николай Николаевич, обуревают меня сомнения. Правильно ли я сделал, что выступил? Каждый вечер, каждую ночь, проснусь и думаю: из института исключен, профессию, о которой мечтал, никогда не получу, мама - в слезах, батя молча переживает... Как я люблю УПИ, Николаич! Там остались мои друзья...А ты бы знал, какие классные преподаватели, ничуть не слабее, чем в Москве...Была у меня девушка, душевный человечек, умная, симпатичная...А что дальше? Компетентные органы Свердловска с аг-ром-ным удовольствием избавились от меня, отправили в Челябу на поруки отца.Но ведь того и жди, - приедут, постучат в дверь и... потащусь я, Николай Николаич, твоими таежными тропами в какой-нибудь Тотьве-Тосьме под охраной овчарок. Но я не об этом, я не этого боюсь. Гложет сомнение, возымеет ли мое выступление хоть какое-то воздействие, нет, не на судьбу страны, - не такой я гордец, - хотя бы на тех, кто слышал меня? Кто поддержал? Хотя все они, мои поддержатели, сейчас - под колпаком уральской Лубянки. Пройдет пара лет. И не вспомнит никто никакого Немелкова, а если и вспомнят, то как чудака, возомнившего себя борцом за мировую справедливость.

Казалось, Николаич ушел в какие-то свои воспоминания. Глядел, не мигая, в приоткрытую дверцу печурки на алые языки пламени, напоминавшие пионерские галстуки, играющие на ветру.

- Взвейтесь кострами синие ночи. Мы пионеры- дети рабочих, - замурлыкал неожиданно Николаич, - Близится эра светлых годов...- Ничего не проходит безрезультатно. Может, на какое-то время и забудут тебя. Но как сказал поэт, не пропадет ваш скорбный труд и дум высокое стремленье. Ты - молодец, ты сделал то, на что я в свое время никак не отважился бы. А тебя еще вспомнят, не тебя лично, так думы твои, которые поселились в головах твоих сокурсников. О них - к детям, от детей - к внукам, от внуков...

- Не преувеличивай, Николаич.

ПИЛИПЕНКОВЦЫ. Пройдет несколько лет. Но закваска 1956-го будет бродить.

...В Литературном клубе им. М.Пилипенко обсуждаются не только стишки начинающих поэтов, почти на каждом заседании идут дискуссии - каким должно быть оптимальное управление страной. Лидирует Юра Лобанцев. Во главе правительства, - считает он, - должны стоять самые умные люди, философы, юристы, ученые-технари, экономисты - интеллигенция! Своеобразный Ученый совет мудрейших. И на научной основе - определять стратегию, строить прогнозы развития социального общества и реализовывать их.

Поэт Юрий Трифонов (однофамилец известного прозаика), руководитель Клуба, вернее, его куратор, утвержденный партбюро Союза писателей, со слезами на глазах бежит к руководителю писательской организации Л.Л.Сорокину: "Освободите меня от этой непомерной нагрузки. Ей-Богу, не знаю, как вести себя, что отвечать этим..."

"Компетентные органы" и руководитель Союза писателей разглядели в молодежном сообществе аналог и Пражскому Клубу-238, и дискуссионному кружку УПИ "Наша правда". Литературный клуб имени М.Пилипенко был разогнан.

...Мы сидели на диване в квартире Феликса Шевелева, президента Клуба, теперь уже бывшего. Лобанцев предложил подумать, как жить дальше. А что если от дискуссий и споров перейти к созданию Партии Правды? Нет, это - не ломка существующего строя, в программе партии должна быть идея совершенствования управления страной, экономикой, сельским хозяйством, культурой. Переход к многопартийности, отмена той цензуры, которая душит свободную и рациональную мысль.

Но если заявиться открыто, нас, и без того состоящих на подозрении, тут же прихлопнут, как мух, или отправят в психушку, а оттуда нормальными не выходят.

Значит, нужна нелегальная организация, без печатаного устава (пока!), с устной программой и - никаких членских билетов: партия единомышленников.

Помню, я рассказал своим товарищам о Немелкове. И чтобы как-то обозначить нашу практическую деятельность, предложил выйти на главную площадь города с требованием демократических свобод, или, наподобие немногочисленных московских смельчаков, открыто высказать свое отношение к подавлению мятежа в Чехословакии. Собравшиеся промолчали.

АТУ ЕГО! Примерно в эти же годы в Уральском университете разгорелся идеологический скандал. И было бы из-за чего! Доцент Щ., человек мыслящий, ученый-аналитик, опубликовал в сборнике научных трудов статью, в которой доказывал, что Урал имел особый экономический уклад, сочетал черты рабочего образа жизни и элементы патриархального крестьянского хозяйства. Поэтому пролетарии Урала не были столь готовы к революции, как это наблюдалось в центральных промышленных районах России. В статье были ссылки на Ленина!

И что? Ряд разоблачительных статей в газетах. Обвинение Щ. в ревизионизме марксистско-ленинского учения. Закрытое партсобрание, на котором зубодробительную речь произносит, - кто бы вы думали? - ну, конечно же, наш знакомый, Анатолий Торопень. Который уже занимает пост партийного руководителя науки во всей области. В итоге - хорошего преподавателя, талантливого ученого, фронтовика, лишившегося в бою с фашистами руки, не только исключают из Коммунистической партии Советского Союза, но выносят суровый, уничижительный приговор: впредь, до конца жизни, не допускать Щ. к педагогической деятельности.

Так и жили.

ЕВГЕНИЙ ШУНЬКО (из эссе об Артуре Немелкове). В 1972 году в Институте ядерной физики, где я работал у Г.И.Будкера, мои коллеги стали собирать подписи в защиту Даниеля и Синявского. Я подписал это письмо, Артур. Я подписал это письмо потому, что когда-то ты дал мне инструмент, позволивший разглядеть некоторые детали мира, где я живу...

Мы довольно часто встречались с директором в институте и в его коттедже, обсуждали научные и другие темы. В один из таких разговоров он поинтересовался, как бы ненароком, моим учебным прошлым, и я рассказал ему в общих чертах о выступлении Артура Немелкова в УПИ и о том, что следует из этого вступления.

Он внезапно погрустнел. Сказал, что много размышляет об ЭТОМ и думает, что в ЦК КПСС есть здравые, энергичные и продуктивные люди, которые не допустят коллапса. Правда, поименно он назвал только Косыгина. В моем рассказе его особенно поразило то, что мы, молодые студенты, отказывались голосовать за исключение Артура из комсомола, несмотря на отчаянные усилия чиновников (Е.М.Шунько, живущий в США, до сих пор считает, что А.А.Немелкова из комсомола не исключили; может быть, в 56-м именно группа, где учился Е.Ш., не согласилась с напором чиновников, и проголосовала против исключения, такие группы и отдельные студенты были, они-то и поплатились, и не только на физтехе. В.Б.).

Примерно год спустя после этого разговора, началась кампания по дискредитации А.Д.Сахарова. Чиновники партийного аппарата заставляли академиков подписывать письмо, клеймящее Андрея Дмитриевича как антисоветчика, врага рабоче-крестьянского государства. Мой директор уехал в Москву и...затерялся в какой-то никому неизвестной квартире. Позже он мне рассказывал, что его-таки нашли и там! Но он все же отказался подписывать документ, не смотря на то, что под ним уже стояло много подписей известных советских ученых.

Я не могу утверждать, но логика мне подсказывает, что мой рассказ о тебе, Артур, оказал какое-то влияние на решение моего учителя.

...И когда по утру они, Артур Немелков и Раечка Литовченко, встретились в вестибюле УПИ, у "сапога", и она увидела его глаза, набухшие слезами, и прижала его ладонь к своей щеке, и успокаивала, - может, обойдется, может, не отчислят из института, он сказал ей:

- Рая, сейчас идут собрания не только на физтехе. Вас, радистов, тоже не оставят без внимания. Будет осуждение моего выступления, вас заставят поддержать решение конференции об исключении меня из комсомола... Голосуй "за"!

- Никогда! - вырвалось у Раечки, и она тоже готова была заплакать, - Никогда!

Она не решилась признаться, что групповое собрание состоялось, уже, накануне, и она вынужденно подняла руку, проголосовала "за".

Как!

Как это могло произойти?

Она не хотела.

Подруги Лена К. и Галка З. зажали ее с двух сторон, теснились за рабочим столом в аудитории, шептали, уговаривали: так надо, не порти себе судьбу, он поймет. Он простит...

И когда, - помнится сквозь туман, - вопрос был поставлен на голосование, Галка З. цепко охватила ее запястье, и взметнула вверх свою руку вместе с рукой подруги, Раечки Литовченко.

...В общежитии долго не спалось. В полночь Рая спросила у подруги, продается ли в аптеках люминал. Без рецепта. Лена К. заподозрила нехорошее, разбудила Галку, до утра не спали.

И вот - сцена у "сапога":

-...Рая, не только прошу тебя, но и... Если у нас так сложилось, если ты меня...В общем, ради нас с тобой - голосуй за исключение!

- Николаич, ты мудрый человек, скажи, почему так взвились эти партийные бюрократы против ПРАВДЫ? Ведь я не призывал к свержению советской власти, я хотел как лучше... Неужели так сильно то, что насаждал Сталин?

- Артур, они дрожат за свои тепленькие места, они почувствовали, что под ними зашатались их большие кресла и маленькие креслица. Конечно, есть и долбоепы, которые уперлись в уставы-инструкции и дальше них ничего не видят. А то, что касается Сталина... Давай больше об этом не будем, - он оглянулся на дверь, вкинул брови, расширил глаза, как будто в дверь входил САМ, потом подкинул в печь сучковатую чурку, похожую на Буратино, которую тут же жадно облизало пламя и продолжил, - Насчет Сталина еще много будут рассуждать. Ты доживешь до того времени, когда кое-кто о нем возмечтает. Не как о тиране, а как о властелине Империи. Да... Он ее укреплял, от его звериного правления она и рассыплется. Трудно и долго будет возрождаться сильное и справедливое государство... Это неоднозначная личность. И давай, не будем о нем, - он снова оглянулся на дверь и уставился в темный угол потолка.

- Ну, что же, не хочешь, - не будем. Только ответь на один вопрос, всего на один: ты, прошедший через колючую проволоку и бараки лагерей, ты - свидетель глумления над народом и его истреблением, ты что, - не осуждаешь Сталина и сталинщину? Или ты до сих пор боишься его?

- Артур, ты обещал задать один вопрос. Я тебе сказал, при мне - ни слова о Сталине! - и он грозно пристукнул палкой, так, что половица вздрогнула, а в подполе вскрикнула испуганная крыса.

Успокоившись, Н.Н. разлил остатки сладкого, тягучего вина по граненым стаканам:

- На прошлой неделе у меня побывал Боря из Магнитки, тоже на третью ногу опирается. Было что вспомнить. Так вот, он точно такого же мнения о Сталине: не осуждать и не восхвалять, пусть потомки разбираются. Прочитал мне новую поэму. Молодец! Не угас его талант и на сталинском "курорте" в Воркуте.

- Какой Боря? Выпил... Не путаешь? У тебя же друг Толя Клещенко.

- Толя - само собой. А это - Боря! Борис Александрович Ручьев. Не слыхал? Ну, так еще услышишь!

ВИКТОР ПОЛЬ, выпускник металлургического факультета, "экспонат" Музея "Звезды эстрады УПИ", блистательно выступавший в паре с Олегом Пчелкиным. Как я отнесся к выступлению Артура Немелкова? Я БЫЛ ОШАРАШЕН! Мы, студенты, тогда почти еще школьники, просто глаза вытаращили: он что, с ума спятил? И одновременно - будто вспыхнуло в голове: "Жизнь надо прожить так, чтобы потом, умирая, не было стыдно за бесцельно прожитые годы". Мне показалось, что на трибуне - не студент физтеха, а сам Павка Корчагин.

И начались трудовые мытарства Немелкова. Устроился было на ЧТЗ в цех пусковых моторов. И даже должность приличную дали - сменный мастер участка. Не прошло и месяца, не закончился испытательный срок, - с треском выгнали. "Ты нам не нужен! - отчеканили в отделе кадров, - Или увольняйся по собственному желанию, или вылетишь за профнепригодность и ротозейство при выпуске бракованной продукции! Мы тебе не няньки, чтобы воспитывать твою политическую сознательность".

В тот же день, вечером, все и прояснилось. Усталый и постаревший отец сказал за ужином:

- Сегодня нам зачитали закрытое письмо ЦК...Ты понял -ЗАКРЫТОЕ! Так что я не имею права посвящать тебя в содержание. Скажу только, что в нем партия обращает внимание на недопустимость антипартийных выступлений, которые были отмечены в последнее время на ряде НИИ и в студенческой среде.

Он помолчал, как бы размышляя, добавлять что-то к сказанному в секретном письме или нет. Все же решился:

- Есть там, сынок, и твоя фамилия.

Открывались со стоном и закрывались, взвизгнув, тяжелые, чужие, дубовые двери заводских отделов кадров, райкома, горкома, Челябинского обкома: дайте работу, используйте мои вузовские знания, пусть и неполные, пошлите на любую черновую работу.

Наконец - о, чудо! - видимо, чья-то всесильная рука сжалилась и дала указание: принять на работу. Слесарем? Учеником слесаря? Пойдет! Лишь бы не сидеть, сложа руки, на шее родителей. Лишь бы применить свои силы и ум для пользы. Да и денежек заработать не мешает.

Друзья зазывают встретить студенческой группой Новый год. И Рая,...милая Раечка, где ты, откликнись. На третий конверт, облизнув языком, наклеивал Артур красивую марку, отправлял непростое письмо, заказное - по знакомому адресу Втузгородка. Ни ответа, ни привета! Испугалась, отреклась, разочаровалась?

Не сам ли виноват? Зачем было оставлять ей, засунув в дверь, записку. "Прости, прощай, прощай, моя родная". Набросал наспех слова из романса Петра Лещенко, она любила, когда он, Артур, пел, подражая "пластиночному" гению. Получилось неуклюже и пошловато. Лучше было - цитатой из Пушкина "Я вас любил так искренне, так нежно, как, дай вам Бог..." Тоже - не то! Не мог найти собственных, простых, искренних слов? С объяснением: не может рисковать ее судьбой, не зная о своем будущем.

И - молнией! - мысль: его письма просто-напросто оседают в ящиках или сейфах всем известного учреждения?

Как-то, придя с работы после бессонной ночи (пришлось вкалывать в третью смену), Артур встал под душ. И острые струи неразогревшейся воды, покалывая спину и плечи, взбодрили, прогнали сон.

В дверь постучали. В чем дело? Обмотавшись полотенцем, выглянул в коридор. На табуретке сидела мать, вся бледная, схватившись за сердце.

Двое парней нерешительно топтались, протягивая Артуру лист бумаги: "Распишитесь!" Наскоро накинув одежду, Артур первым делом бросился на кухню, к аптечке, накапал в стакан валерьянки.

- Мама, выпей, сейчас я тебе помогу...Кто, кто вы, в чем дело?

- Мы из военкомата, - синхронно отчеканили парни.

Один был в мичманке с "крабом", другой, худющий, комкал сконфуженно шапку в руках, уши у него торчали в стороны на пять сантиметров.

- Немелков? Тебе, товарищ Немелков, необходимо явиться в райвоенкомат для постановки на учет и прохождения медкомиссии, - по военному доложил "флотский".

- Мы того...разносим повестки, а тетенька чего-то напужалась,- добавил ушастик.

- Ой, Артурчик, ох, как я напугалась! Думала, за тобой эти, ну сам понимаешь, - она пыталась улыбнуться, - Оказывается - хорошие ребятки, из военкомата, может, их чайком угостить?

- Так, в корешке расписался? Порядок, - сказал тот что в мичманке, - В повестке указано когда и во сколько явиться. Давай, братишка, мы тоже призывники. Может, в одну часть угадаем. Эх, мне бы в морскую пехоту или матросом на крейсер! Пошли, Ушастик, у нас еще двадцать штук разносить, не до чая.

- Мамочка, ты уж давай как-то не пугай ни себя, ни меня. Видишь, все в порядке, обычная повестка, отслужу в Красной армии, восстановлюсь в институте, - он взял мать за плечи и усадил в кресло, - Ну, как, отпустило? Пойду - домоюсь.

Только Артур пустил душ, только струи весело защекотали его предплечья, грудь, живот, только он расслабился, согреваясь, как вдруг погас свет.

- Мам, что случилось? - выглянул Артур из душа.

- Не знаю, сынок, сейчас я зажгу свечу.

В дверь вновь робко постучали. Может, рассыльные военкомата вернулись, чего-то позабыли? А, может?... Мать открыла дверь и подняла над головой свечу.

- Артур, это - к тебе.

Да, кто там опять? Артур, недовольно бурча, натянул трусы и шаровары, накинул на плечи полотенце, вышел с мокрыми волосами в коридор...

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ А. НЕМЕЛКОВА. Не спавший, после ночной смены, с взлохмаченными волосами я застыл на месте. Передо мной в дверном проеме, как в багетной раме, стоял освещаемый золотистым светом свечи АНГЕЛ с небесного цвета лучистыми глазами. Очаровательно улыбаясь, Ангел поинтересовался:

- Можно к вам?

- Мама, это - Раечка!

ВСТРЕЧИ-РАЗГОВОРЫ

Полвека минуло.

Раннее утро.

"Сиреневый туман над нам проплывает".

Иду по пустынным, едва просыпающимся, улицам Челябинска. С поезда - по указанному адресу. Не символично ли: кумир моей юности живет на площади с именем - РЕВОЛЮЦИЯ?

Вспомнился БОКСовский плакат "Революция не кончается...". Две революции 1917-го, революция 1956-го, революция 1991-го... Сколько их еще впереди? И все - от имени народа!

Тщательно чистится-прибирается главная площадь. Татарки в позе а-ля-ваш высаживают в клумбы настурцию, ноготки, запашистый табак, анютины глазки. Как и в прежние годы чернеет на фоне утренней шафрановой зари чугунный Ленин, вознеся руку по диагонали, обещая лучезарное будущее. Без малого век зовет и обещает...

Едва успеваю уклониться от бьющего злой струей, шипящего, бегающего змеей шланга, оставленного дворником: "пшел похмелиться".

Издали замечаю высокую фигуру, в темном парадном костюме, в галстуке, в крупных очках...Мы сближаемся и даже, не назвав друг друга по имени, догадываемся, кто есть кто... Впрочем, согласитесь, было бы смешно, если бы герой повести не узнал своего автора и, наоборот, если б сочинитель не угадал в приближающемся придуманного и одновременно невыдуманного героя. Тем более, герой был задуман еще до автора - ВРЕМЕНЕМ И СУДЬБОЙ.

А вот и Раечка! Уже в квартире Немелковых на третьем этаже, старого добротного дома в стиле "сталинского вампира". Ну, какая же Раечка? Та, комсомолка Р.Литовченко, остается на страницах моей политехнической поэмы. А передо мной - Раиса Петровна Немелкова, жена, мать и бабушка. Но глаза!.. Глаза светятся лучистой улыбкой, нашей упийской, втузгородской. И Артур, сбросив пиджак, попросту, по-студенчески, зазывает на кухоньку, испить с дороги чайку.

- У самовара я и моя Маша..., - напевает, - Помнишь мотивчик?

-...А под столом законная жена, - подхватываю я.

- Как-как? - белозубо смеется Артур и его седые волосы подпрыгивают в такт заразительному смеху, - В БОКСе все переиначат на свой лад! А нам с Гапченко когда-то запретили петь эту песенку. Лещенко, видите ли, - белоэмигрантский репертуар. Похвастаю, у меня - уникальная коллекция этого русского шансонье, подарил один мудрый чудак.

- Николай Николаевич?

- Ты и о нем знаешь?

И была еще вечерняя встреча. Вдвоем, как сейчас выражаются, за рюмкой чая. И разговор по душам. Долгий, неторопливый, с отклонениями от главной темы, с воспоминаниями о золотых денечках студенческой юности. И если пересказать нашу беседу, то повествование разрастется до неприличных размеров.

Ј В армии только в первые дни пришлось непросто. А так...Я же был физически подготовлен, на турнике с полной амуницией с первого захода сдал норматив.

Ко мне придирался один чин, видимо ему было поручено перевоспитать меня. Но больше он боялся за себя: вдруг этот салага Немелков опять выкинет какую-нибудь штуку, а отвечать - ему, капитану Охоткину. И он стал гнобить меня на занятиях по уставу, посылал вне очереди дежурить на кухне и чистить гальюн. Но главное, он орал на меня в присутствии всего взвода. Я терпел. Но когда он, охамев, покрыл меня матом за то, что будто бы гимнастерка недостаточно гладко расправлена под ремнем, и что здесь, в армии, он не позволит мне вносить дух неповиновения, я во всеуслышание заявил:

-Товарищ лейтенант, я пришел служить не лично вам, а своей Родине. Служу в соответствии с уставом Советской армии и прошу вас также обращаться со мной соответствующим образом. Иначе буду вынужден обратиться в офицерский суд чести за те оскорбления, которые вы наносите не только мне, но и моим товарищам.

У того аж челюсть отпала. Он заалел, потом - побледнел, выскочил вон из Красного уголка. А мы впоголоса запели: "Прощай, не горюй, напрасно слез не лей..."

Затаил злобу. Но больше не позволял оскорблений. И, вообще, видимо, решил держаться подальше от столь самостоятельного подразделения. Поручил за всеми моими действиями, высказываниями, перепиской следить старшине, с которым мы вскоре крепко подружились. А, вообще-то, согласно уставу, я и не имел права обращаться в суд чести, я был рядовым. Однако - подействовало!..

- А помнишь, Артур, кто первым взлетел на трибуну и начал крыть тебя?

- Как не помнить? Казалось, ядовитая слюна летела от него до четвертого ряда: "Антисоветчик, враг народа и даже - троцкист!"

- Да. Потом нас назовут шестидесятниками, хоть началось в середине пятидесятых... Но ты знаешь, Артур, ведь и тот злобный оратор, думал, что он защищает социализм и советскую власть.

- Значит, у нас были разные представления и о справедливости, и о свободе, и о демократической власти.

- Сейчас я удивлю и тебя, и читателя. На днях мне передали старую газету. Смотри - "Дело Октября", орган Ольховатского райкома Воронежской области.

-Воронежской области? При чем тут Воронеж?

-А ты читай-читай.

-Та-а-к, "Тревожная молодость". Большая статейка. Кто подписал? ВИКТОР БАЛЕНКО, воспоминания. "...Рыжие фрицы, как хозяева заходили в дома, рылись в сундуках, увозили колхозный хлеб...Спустя некоторое время после вторжения немецких захватчиков, секретарь первичной комсомольской организации Ольховатской школы Алексей...

-Стоп. Сейчас ты прочтешь фамилию того, кто на кривых ножках несся к трибуне актового зала УПИ в октябре 56-го. Но я, прости, заменил в повести его настоящую фамилию. Почему? Потом объясню. Читай, но только вместо Алексей............, будем вставлять Анатолий Торопень.

-Торопень? Хм. Ну, что ж, будь, по-твоему. "...Секретарь...Алексей...Анатолий Торопень собрал нас в саду у школьника Петьки Шевченко... Прежде всего, мы принялись собирать оружие, оставшееся на местах боев. Так у нас оказалось два автомата, винтовки, много патронов и несколько десятков гранат...

Случайно мы узнали, что в одном надежном месте спрятан от немцев радиоприемник. Мы решили взять его...

Замирающий от волнения...Тольша включил питание, и в ту же минуту до слуха донеслась знакомая, родная русская песня. Москва!...

И вот настал день, который мы ждали с таким нетерпением. 16 января над районом вновь взвилось красное знамя... С освобождением Ольховатки наш отряд принял военный вид. В его рядах теперь насчитывалось до ста человек. Часто мы выполняли отдельные поручения командования: отводили в тыл пленных гитлеровцев, несли гарнизонную службу".

- Отчаянные ребята! Смотри дальше, они уже участвуют в настоящих боях. В бою под Марьевкой и под Новохарьковкой вместе с бойцами Красной армии участвуют и школьники из отряда Анатолия Торопеня...

Вот еще - "Красная армия наступала. Но через наш район проходило много разрозненных вражеских групп. Руководитель партизанского отряда потребовал подкрепления. Секретарь райкома товарищ Лыков вызвал Анатолия Торопеня:

- Нужно организовать группу из преданных и стойких ребят. Ты их знаешь, подбери сам, а тебя назначаю командиром.

- Есть! - ответил по-военному Анатолий.

Отряд из 25 человек ночью на четырех подводах с большим количеством вооружения выехал на Дроздово в распоряжение командира партизанского подразделения.

Несколько дней подряд мы участвовали в боях с фашистской группировкой. Вскоре подоспели наши части и выбили немцев из балки. Были захвачены трофеи, более ста повозок с военным снаряжением и боеприпасами. На счету партизанской группы... Алексея Добрыденя...

- Стоп! Я же просил не называть настоящего имени героя, заменять на Торопень, Анатолий Торопень! Ты забыл мое условие?

Артур отложил в сторону газету и виновато улыбнулся:

- Стоит ли скрывать? Не оскорбляешь ли ты сам Добрыденя, когда вводишь в повествование некий псевдоним? Он отстаивал свое понимание общества, свою правду, я - свою.

- Может, ты и прав. Читай же, читай дальше!

- Так... партизанской группы Алексея Доброденя есть немало славных дел. Ими справедливо гордятся участники боев - комсомольцы поселка Большие Базы".

- Вот так, Артур. Я решил и эту правду вставить в наше повествование.

Высоко взлетел впоследствии юный партизан. Трибуна политехнического стала ему отличным трамплином! В областном партийном центре занял ответственный пост. Следил за правильностью поведения ученых и студентов... Но, знаешь, мне приходит порой безответная мысль. Общественный маховик формировал торопеней-доброденей, из него же вырывались и такие, как ты. А что, если бы Алексей-Анатолий родился и учился не в Советском Союзе, а, допустим, в гитлеровской Германии - каким бы он был, кому бы служил?

Недолог век сорокоградусной менделеевки. Окончив одну бутылку доброй "Столичной", мы тут же, не раздумывая, "нарушили девственность" второй. Оттого совсем не удивились, когда прилипли к решетчатой, недавно выкрашенной скамейке на площади УПИ, под памятником улыбчивому Миронычу.

По двум мышиного цвета ковровым дорожкам асфальта гарцевали к главному корпусу длинноногие, породистые студентки, торопливо бежали к первой паре ржущие на ходу парни, по-фирменному сутулясь, поглощались зевом между колоннами "доценты с кандидатами".

Огромный зеленый газон вдруг напомнил одинокое картофельное поле, так и неубранное студентами в одна тысяча девятьсот пятьдесят... году из-за ранних заморозков. За нашей спиной послышался звучный звонок, возвещавший о начале занятий нового приема.

Мы переглянулись:

- Три-четыре!...

И, не сговариваясь, синхронно, на два голоса, он - бархатистым баритоном, я - лирическим козлетоном:

Мне стало грустно отчего-то,

Здесь тополя кругом цветут,

Расправил крылья для полета

Родной навеки институт.

Мы здесь любимая бродили,

Когда кругом цветы цвели,

Смотреть отсюда мы любили,

Как в затуманенной дали

Огоньки, золотые сверкают,

Огоньки, словно звезды мерцают...

Огоньки золотые горят

И как будто бы мне говорят:

Смелым будь, мы тебя провожаем,

Счастлив будь, мы твой путь освещаем.

О, как сердцу милы и близки

Дорогого УПИ огоньки...

- И ты знаешь эту песню? -спросил Артур.

- Как не знать? Это же настоящий гимн УПИ!

- Помню, ребята из группы провожали меня "Огоньками". Смотри, этот групповой альбом они подготовили мне на память: "АРТУР, ЗНАЙ, МЫ ВСЕГДА БУДЕМ С ТОБОЙ"... Грустно все это.

- Что же грустить? Значит, стоило жить, и работать стоило, как говорил твой любимый поэт. А знаешь ли ты, кто сочинил эту песенку?

- Пытался узнать, говорили, наш физтеховец...

- Мне удалось разыскать автора. Вася Кобяков, он окончил УПИ за год до твоего выступления. Доктор наук, член писательского Союза, упоенно исследует микрочастицы в одном из НИИ Черноголовки, в Подмосковье. А помог найти Василия не кто иной, как Евгений Иваныч.

- Казанцев?

Мы увидели идущего в нашу сторону от автобусной остановки журавля, вернее, не журавля, а этакого длинноногого человека в сером плаще, с маленькой головкой.

- Женя? -неуверенно произнес Артур, - точно, Женя Казанцев!

- Как, тот самый? Но он же сейчас в Москве. Стало быть, заранее приехал на празднование 90-летия комсомола...

Евгений Иванович напрямую приближался к нам. Махал рукой. Сквозь сильные очки комсомольский вожак издали узнал нас.

- Если он протянет тебе руку, ты пожмешь ее?

Артур посмотрел на меня с некоторым удивлением. Я - скороговоркой, успевая до приближения Е.К.:

- Ты...сломаешь ему локтевой сустав?

Он снял очки, с еще большим недоумением посмотрел мне в глаза. И - даже отодвинулся.

ЕВГЕНИЙ КАЗАНЦЕВ (из разговора с автором на праздновании 90-летя ВЛКСМ). Немелкову? Конечно, я подал бы ему руку, отчего ж не подать? Да ведь я крепко помог Артуру, когда он отслужил в армии. Вот так же сидел на площади. Светило солнышко. Слышу: "Здравствуй, Женя!" "Артур, ты? Какими судьбами?" "Приехал за переводом...Бюрократы заели. Понимаешь, хотел завершить образование в Челябинском политехническом. Все бумаги в порядке, оценки за три курса в ведомости проставлены. Нет, говорят, ты вначале восстановись в УПИ, а оттуда, возможно, мы примем тебя переводом, и то - на усмотрение ректората...Я все понимаю, в УПИ меня не возьмут..." Я ему говорю: " Артур, у тебя написано заявление о восстановлении? Давай его сюда. Ты здесь посиди, я мигом". Заглянул в ректорат, ректор в отпуске, Я - к проректору, к Плетневу. Через десять минут выхожу. Артур уже ждет меня в коридоре. Пиши, говорю ему, заявление о переводе в ЧПИ. С этими двумя этими бумагами - снова к Плетневу. Оба заявления подписаны. Дело сделано. В добрый путь, Артур! Такие дела. Так, почему же нам не подать друг другу руки?

Уже дома, после юбилейного застолья, вспоминая этот разговор, я отчетливо понял причину оперативной "дружеской" помощи Артуру Немелкову. Администраторы, партийные функционеры, конечно, испугались, не решились, да им бы и не позволили восстанавливать в гущу сложного, непредсказуемого, умного, активного и опасного студенчества бывшего мятежника. С другой стороны, не прими его, не восстанови, он опять такую бузу затеет, до высших инстанций дойдет. А тут - такой благоприятный случай - сплавить неугодного южно-уральским коллегам!

Мой организм, долгие месяцы отдыхавший от алкогольных загулов, приказал: на посошок, последнюю, и - баста. Я налегал на винегрет с селедкой (изыск советских рабочих и интеллигентских застолий!)

- После ЧПИ работал в Исследовательской лаборатории - новые приборы, изобретения, эксперимент и прочее. Удалось побывать в длительных производственных командировках, в Германии и в Пакистане.

- Как же тебя отпустили? Не припомнили пятьдесят шестой? Или забыли?

- Володя, ТАМ ничего не забывают! Просто и там бывали порядочные люди. Знаешь, под чьим бдительным оком я оказался в Челябе? Да-да, того самого, - как ты его назвал, - Штального? Когда-то он мечтал о Москве. Но попал в немилость, может, отчасти, из-за меня, А еще, слышал, упустила их контора некое социал-коммунистическое подполье. И был подполковник Штальной направлен в Южно-Уральское управление внутренних дел.

...Мы с ним подолгу беседовали, и не раз, встречались в сквере, под сенью Ильича. Не мог он мне поведать всего, что руководило его мыслями. Но однажды доверительно сказал, что прикрыл от постороннего взгляда мое личное дело и благословил: "Поезжайте, Артур Авенирович в ГДР, внедряйте свои разработки, набирайтесь ума-разума у немчуры. Одно условие... Не подведете? Я на вас НАДЕЮСЬ. Вы меня поняли?"

В Германии я проработал полгода. Контракт заканчивался. Но, поскольку я хорошо зарекомендовал себя (сказалась подготовка в трех лучших вузах страны!), немцы предложили продлить договор еще на полтора года. Я согласился.

Время идет. Возвращаюсь в Челябу. И как-то в том же скверике, на скамейке, вижу - сидит с тростью мой покровитель, он был уже болен, в отставке.

Если бы, говорит, вы не продлили договор, а возвратились раньше, то проследовали бы мимо родного города туда, далеко, в Сибирь.

Почему? Или я что-то не так сделал за рубежом, что-то не то ляпнул о достижениях и свободах в СССР, или припомнили старое и решили, наконец, расправиться, как расправлялись в не столь далекие годы?..

Ну, теперь, ты знаешь обо мне почти все. Пиши, коли, есть настроение, только много не привирай, знаю вас, сочинителей. Я и сам пытался накропать нечто, вроде повести.

-Тут уж, Артур, заранее извиняюсь, кое что, самую малость, придется додумать. На то мы и сочинители! Главное - сохранить ПРАВДУ. О тех днях и твоем поступке... героическом.

- Какой героизм? Не я, так другой бы выступил... Не на этой конференции, так на следующей. Только ты считаешь меня каким-то героем.

- Не только. Для меня ты, действительно, был всегда человеком особым, личностью. Радищев, Герцен, лейтенант Шмидт, Александр Солженицын...Кто-то должен быть ПЕРВЫМ

Сомнения меня не отпускают: сохранять в повествовании действительные фамилии, или незначительно, созвучно изменить их, "не ломать локтевого сустава": у персонажей этой истории. Как-никак у всех - дети, внуки, да и сами старики-шестидесятники многое переосмыслили. Не все, конечно... Столько лет прошло! Боролись, бунтовали на кухне, писали эзоповым языком, направляли письма-протесты, пытались писать правдивые повести, романы, стихи...Кто-то вышвырнули из вуза, кто-то поплатился психушкой, кого-то изгоняли за бугор, кто-то продолжал писать в стол...

Ј Антресоли УПИ, БОКС, были в то время настоящим оазисом свободы. До сих пор в памяти "Рыба гниет с головы, а студент с хвоста", или, в хронике - "Как установила экспертиза, череп был проломлен изнутри"..

Ј - Да, а это, федоровское, помнишь, - "Чем ниже рост у генерала, тем шире галифе его", или "Штабные крысы бегут с корабля на бал", "У кого шире пасть, тот и власть".

Ј У тебя отличная память!

Ј Делиться не телиться, сказала амеба корове.

Ј За некоторые афоризмы-крохотки приходилось сражаться. Одну с корнем выкорчевали кураторы из номера, уже размещенного на стенде, под стеклом. Как там было дай Бог. Памяти... "Никакая партия не заменит ум. честь и совесть".Жаль. что ты не был в составе нашей редакции!

Ј Несколько раз подходил, Не решился. И не жалей: если б я был в БОКСЕ, неизвестно, как бы сложилась судьба боксеров.

Ј Это точно! Пришлось бы спасать не только физтех.

- А чем все закончилось, Артур, к чему пришли! ОБ ЭТОМ ЛИ МЫ С ТОБОЙ МЕЧТАЛИ?

- Не сыпь мне соль на рану! Когда Горбач пришел на пост Первого, я и многие мои друзья возмечтали, - будет настоящая перестройка, то есть совершенствование социалистической системы. Потом появился Ельцин, наш уральский политех. Наконец-то, думали, объявился правдолюб. Сколько можно жить во лжи? Помнишь, как он ярко и обнадеживающе начинал?

- Да-да, мне в ту пору показалось - когда Ельцин вышел на трибуну и выложил партбилет, - он следовал твоему примеру. Рисковал? Да, но делал дальновидный шаг! А потом куда его занесло? Кем себя окружил? И в какой жопе оказалась Россия-матушка? Артур, почему молодежь молчит? Где новые Немелковы, Писчасовы, Риммы Ивановы?

- Прочитаю тебе абзац из одной книжки, из Москвы привезли, - он взял с подоконника книгу в обложке полынно цвета, - Где-то карандашом отметил... А, вот, послушай: "...Теперешнее поколение не знает, что такое страх, но почему-то не слышно их выступлений против разгула "демократии" Или они не видят, как беснуются "демократы"...Неужели не ясно - они - преступники, которые осатанели от власти и денег. Но большинство нынешних храбрецов молчит... Только старики и бунтуют...Вот и получается - в нашем Отечестве безнаказанно говорить правду можно только в последней исповеди".

Ј Дай посмотреть, - я взял из его рук книгу, - кто это пишет? Сергеев... "До встречи на небесах"... А, Леня Сергеев! Я его знаю, несколько раз в Москве, в ЦДЛ, сиживали за чашкой кофе, и не только кофе. Наш человек, шестидесятник! Я тебе должен сказать, что появляются и молодые. Есть такой писатель Сергей Шаргунов - бунтарь непримиримый... Но в массе - все по Пушкински: народ безмолвствует.

Ј На днях Сергей Миронов на всю Россию заявил, что его партия призывает к строительству НОВОГО СОЦИАЛИЗМА.

- Слышал. Его бы устами да мед пить. Не кремлевские ли игры?.. Значит, ты завершил свою "летопись" о пятьдесят шестом?

- Всего не расскажешь, но, кажется, главное ухватил. Право, не знаю, как ее встретит читатель? Начнут клевать и справа, и слева. За два года я нашел достаточно много документов, стенограмму конференции, переговорил с людьми...Интереснейшие судьбы открываются...

- Да, были люди в наше время!... Разные люди. Увы, как говорится, иных уж нет, а те далече. Но многие из нашего поколения еще трудятся, вышли в доценты и профессора-академики. Завидую, ты до сих пор связан с Альма-матер... А что стало с тем парнем, как его,... с Мыколой?..

- С Николаем Хрященко? О, много раз заносило Николая, начиная со студенческих лет. Он и против тебя не хотел высказываться. Заманили, уговорили. Обещали быстрый рост, после вуза сходу - в обком комсомола, а это - трамплин для дальнейшей карьеры. Очень Коля подходил системе своим пролетарским происхождением, энергичностью, готовностью исполнить любой приказ партии!

- И что, получилось?

- Вначале все шло хорошо: комитет комсомола, "запевала" и в военных лагерях, и в студенческих строительных отрядах, вступление в партию, аспирантура, защита диссертации... Тут наш Мыкола и споткнулся!

ШЕРШЕ ЛЯ ФАМ? - Ты как в воду смотрел! Охоч был хохол до слабого пола! Казалось, морда кирпича просит, однако была в нем открытая душа и некая мужская притягательность... Об этой в "оптимистической трагедии" поведал в своей поэмке А.Б.?

- Федоров?

- Он самый, Почетный главный редактор БОКСа. Погоди, как там у него?...Всей лубочной поэмы не помню, но кое-что запало... Вначале - о том, как некий руководитель месткома или парткома обещает знакомой льготную путевку в санаторий или круиз по Европе. Естественно, за определенную услугу. А дальше, ага, вспомнил:

...У Марго в глазищах - блеск, есть к путевке интерес. Говорит: - Ну ладно, друг, вот уйдет в наряд супруг, как в окне повешу юбку, приходи обнять голубку. Под окном торчал полдня. Обманули, что ль, меня? Вдруг увидел знак - юбчонка. Молодец, Марго-девчонка! Пел, как Ольга Воронец. Вот и песенке конец. Открывает тихо двери, я глазам своим не верю: у стены кровать трехспальна, рядом - фикусова пальма, на кровати - поролон, а на нем - простынка-лен. И на этом самом льне вольно нежатся ОНЕ!...

- Прямо-таки "Конек-Горбунок" по размеру!...

- Федоров умел, недаром его называли Человек-Праздник... Слушай дальше...

...И на этом самом льне вольно нежатся оне. На простыночке - Марго, формы - прямо ого-го! Ух, какие формочки - выше всякой нормочки! Не в один не вложишь ГОСТ. - Заходи, любезный гость! Так сказала мне она. На меня нашла волна. Я люблю здоровый секс. У меня к нему - рефлекс. Чтоб предаться ласке-флирту, я принес флакончик спирту. Чтобы волю дать инстинкту, завели мы с ней пластинку. Ты играй, играй, мотив, да не буди кооператив. Предались мы, значит, ласке, без тревоги, без опаски. Лучше нету ласки ног... Раздается вдруг звонок... Артур, у нас еще осталось? Наливай по маленькой...Та-а-ак, чекнулись! Пусть услышит этот бред наш советский винегрет!

- Ты, брат, сам заговорил стихами! Что дальше было? Не мучай. Прервал на самом интересном!

- Так...Лучше нету ласки ног. Раздается вдруг звонок. За дверями - с пушкой муж. Я с постели сполз, как уж. А Марго, трясясь от страху, одевает...мою рубаху. Вырвал я свою сорочку, говорю: - Поставим точку. Принимаем срочно меры. Есть ли выход из фатеры? Выход есть, да на балкон. А звонок гремит вдогон. Поглядел - шестой этаж. Под коленями - мандраж. Нет, нельзя пробиться вниз. Глянул вверх, гляжу - карниз. Эх, прощай, жена Татьяна! Прыгнул вверх, как обезьяна. Обожгло железом пузо. Робинзона вспомнил Крузо. Был, как он, я гол и бос, бурей брошен на утес. Эх, утес мой, небоскреб! Я его недолго скреб. Вот у бабы ум короткий - нет, чтоб спрятать мои шмотки! Муж, как в дом к себе ворвался, на порты мои нарвался. Знать, недаром он в разведке мозговые развил клетки... Артур Авенирович, ухватываешь о ком речь?

- Неужели про Хрященко?

- Про него, бедолагу. Федоров изложил в шутейных стишках. А каково было нашему упишнику? Представь себе - он оставил на спинке стула у Марго всю одежду. А во внутреннем, левом кармане пиджака, заколотом английской булавкой - красная книжица с профилем Ильича, партбилет! Ну, дочитаю тебе о дальнейшем - как и было на самом деле.

...Глянул он сначала вниз, а потом и на карниз. Видит он, я там сижу, зубом лязгаю, дрожу. Говорит мне: - Эй, приятель, ты с ума еще не спятил? Говорит довольно мирно и стоит по стойке "смирно". Думаю вошел майор в положение мое. Опускаю тихо ногу... Будто в пасть попал бульдогу! Словно я попал в сортир. Он собрал народ с квартир. Все стоят, разинув рот, будто я какой урод. Знаю я не Аполлон, запах - не одеколон... А майор, собрав кворум, говорит: - Пардон, варум? Он составил тут же акт, что с Марго свершили акт. Кинул мне майор одежу, чтоб прикрыл срамную кожу. Мне зачем теперь штаны? Все теперь мне до луны. А, военный тилигент, неизвестно чей агент! Ты прости меня, страна! Велика ль моя вина? Меня знает с тех времен весь родной микрорайон. Жизнь такая всем знакома. Жаль теперь не член месткома. Сняли меня с должности, нет теперь возможности. Нет путевок на обмен: я теперь не главный член... Сказки сей мораль ясна. Эх. Любовь, морковь красна! Имея к ней чувствительность, не теряйте бдительность! У любви врагов навалом. Все ее мешают с калом. Все равно она чиста, словно белая глиста...

- Вот так, дружище, закончилась карьера делегата ХIII отчетно-выборной конференции УПИ, рубахи-парня, неплохого ученого с пролетарским происхождением. Мог далеко взлететь! Кстати, его простили. Даже из КПСС не стали исключать. Сочувствовали! И прежние заслуги перед комсомолом зачли. Но карьера - тю-тю! Работал Коля еще какое-то время. Задумал писать докторскую диссертацию, ставил эксперимент. Однако румянец со щек спал, волос на темени повылез и, как говорится, незаметно подкрался каюк.

Но вот чья судьба остается тайной, так той отважной особы, которая тебя поддержала на конференции - единственная из преподавателей, да еще с какой кафедры! С кафедры основ марксизма-ленинизма!

Ј Римма Викторовна Иванова?

Ј Она самая! Где она? Что с ней? Может, ты о ней что-нибудь слышал?

Ј Не приходилось.

КТО ВЫ, РИММА ИВАНОВА? Очень мне хотелось встретиться с ней. Порасспрашивать, вставить ее слово-воспоминание в повествование о шестидесятниках. Увы!.. Правда, на кафедре, где она работала, кое-кто припомнил: да, была такая, с независимым мнением. О замужестве ее рассказали. Она вышла замуж, а через пару месяцев разошлась. Почему, - спрашивают, так скоро наступило разочарование? Отвечает откровенно и прямо: он меня не устраивает. Кафедралы ехидно хихикают: раньше надо было оценивать потенциальные возможности жениха, до ЗАГСа.

Бывший завкафедрой, профессор Мокроносов долго разглядывал групповую фотографию в книге, посвященной юбилею кафедры. Вот она! - обрадовался, - В центре, полненькая, в очках!

Однако - любопытный факт - в тексте книги, где перечислены все бывшие сотрудники, доцент Иванова, в замужестве Ишмухаметова, ни разу не упоминается. Как так, почему? За инакомыслие? Звоню Г. Таратоненко, составителю книги. "Георгий, неужели Иванова не названа из-за ее идеологических взглядов?" "Ну, что ты? - совершенно искренне удивляется составитель, - Сейчас другое время! Случайно получилось". И все же странно: ВСЕ отмечены, упомянуты, ОДНОЙ Ивановой нет!

Мой поиск продолжился. Нашел бывшего мужа Риммы. Солидный ученый, автор монографий и учебников. "Она вместе с родными уехала куда-то, кажется, в Крым".

Вызываю по междугородке бывшего уральца, работающего в Симферополе. Пенсионер Николко активно включается в поиск. Нет, в университете не знают такой. След снова обрывается.

Однако появился современный дотошный детектив - интернет! Вместе с сыном плутаем по мировой паутине. Так, историк Ишмухаметова... Нет ответа. Крымские ученые-историки... Бесполезно. Преподаватель истории КПСС Иванова... И тут - пусто! Набирай, говорю сыну, просто РИММА ВИКТОРОВНА ИВАНОВА. Ура-а-а! На экране - информация, фрагмент книги некоего Ильи Войтовецкого с главной героиней - Риммой Викторовной Ивановой!

Почему "некоего"? Я же заочно знаком с Ильей, печатались в одном сборнике стихов "Втузгородок". Он и в БОКСе успел поработать. Вот так успех, нашлась-таки Римма Викторовна. Хотя бы так, в воспоминаниях бывшего политехника. Запущенный в интернет фрагмент повести - автобиографичен: множество знакомых имен.

Думаю, наконец-то получу разгадку гражданской отваги Риммы Ивановой во время достопамятных событий и о ее дальнейшей судьбе: ведь такие поступки бдительные органы не прощали.

Читаю текст Войтовецкого, и загадочный клубок "Р.В.И." совсем запутался. И я пришел в полное смятение. Итак...

ИЛЬЯ ВОЙТОВЕЦКИЙ, учился на металлургическом факультете УПИ, окончил Челябинский политехнический институт, работал в заводских лабораториях, с 1971 года живет в Израиле. Автор сб. стихов "Такая тетрадь" и повести "Вечный судный день".

"....Приближался день заседания комитета ВЛКСМ, в повестке дня которого значилось рассмотрение моего персонального дела.

Недели за три до этого в моей биографии возник персонаж. Звали его Риммой Викторовной Ивановой. Был этот персонаж преподавателем основ марксизма-ленинизма и членом комитета комсомола, даже одним из заместителей секретаря.

Было ей лет двадцать пять. Круглолицая, полноватая - в меру. Носик, задорно вздернутый, придавал ее улыбке обаяние искренности, а очки в сочетании со степенью кандидата исторических наук свидетельствовали об учености.

О первом ее внезапном визите в нашу обитель рассказал мне Сашка Фискинд.

Слушая его, представил себе, как это происходило: тринадцать тесно стоящих коек нашего интернационала, большая неуютная комната, пропахшая мужскими запахами - молодого пота, тройного одеколона, дешевых сигарет, сапожного гуталина, недоеденных консервов, недопитого вина. На батареях отопления сушатся плохо простиранные носки, под койками свалка: чемоданы, обувь, старые книги, а на забросанных серыми одеялами койках возлежат неухоженные мальчики, строящие из себя бывалых мужчин. Над столом тускло горит одинокая электрическая лампочка.

Распахивается дверь, и на пороге появляется ЖЕНЩИНА. Она молода, привлекательна. С ее приходом в комнате становится светло и уютно, улетучивается смрад холостяцкой неустроенности, а небритые лица обитателей берлоги расцветают улыбками сказочных принцев.

Женщина легким взмахом руки отряхивает с воротника снег. Озирается. Бросает шубку и рукавички на ближайшую койку, запросто усаживается на чью-то постель, одергивает на коленях юбку, улыбается: " Хорошо у вас!" - и дарит каждому приветливый взгляд. После нескольких фраз лицо ее становится серьезным, ее озабоченность передается остальным.

- Ну, что, молодежь, будем делать? Надо спасать друга. Ведь вы его друзья, правда? Тогда - полный вперед. Времени осталось совсем немного, она перечисляет, - нужно составить коллективное письмо, собрать подписи - побольше подписей. Поговорить в парткоме и на общественных кафедрах. Этим займусь я. А вы держите меня в курсе ваших дел.

- Тебе повезло, - сказал Сашка Фискинд, - Иди к ней. Она просила. Хочет тебя, обормота, видеть. И вот еще, - наставительным тоном добавил Сашка, - ничего не предпринимай, не согласовав с Ивановой. Чтобы не посоветовали, слушай только ее. Она лучше знает, что и как.

...Римма Викторовна жила во втором студенческом корпусе. Я мчался, словно на международных соревнованиях... Там, на финише, я должен встретиться с женщиной, которая хочет мне помочь, которая выслушает меня, сразу поймет и сумеет все объяснить другим.

...Наконец, дверь настежь, и передо мной в выцветшем бумазейном халатике - милая, по домашнему близкая, улыбающаяся, кажется, сто лет знакомая, - Римма Викторовна - распахивает за стеклами очков добрые глаза.

...В комнате тепло. Чай горячий, мне хорошо. Уютно, не хочется уходить. Вопросы и ответы. Она спрашивает, я отвечаю.

Ј Хотите еще?

Ј Нет, я пойду.

Ј Мне с вами интересно. Приходите.

Ј Улыбнитесь еще, на прощанье.

Веселые ямочки вспыхивают на ее пухлых щеках.

...Прав Сашка Фискинд: мне повезло.

...Говорят, что во сне летают, когда растут.

Я уже не расту, но - летаю. Я летаю с Риммой Викторовной. Не во сне, а поправдошнему, повсамделишному. Прихожу к ней вечером. Она угощает меня чаем с вареньем, а я смотрю на нее и - отрываюсь от стула, парю - сначала в комнате, потом над Втузгородком, и - над всем большим городом...

Ј Ваши друзья написали письмо. В вашу защиту. Подписалось больше восьмидесяти человек. Хорошо, что много не евреев.

Порыв ветра относит ее в сторону. Движения рук - ее и моей, и она подлетает ближе, ее глаза рядом с моими. Она всегда смотрит в глаза. После паузы спрашивает:

- Интересно, были такие, кто отказался подписать?.. А тех, кто подписал, вы всех знаете?..

Римма Викторовна облетает вокруг меня...Там, в общежитии, ребята ждут меня, набросятся: "Ну, что она?" А она - вот она, парит рядом, скрывает от меня свою обеспокоенность - накануне заседания, и все расспрашивает, расспрашивает.

У меня кружится голова - от высоты ли, от ее ли близости. Хочется взлететь еще выше.

- Давайте спускаться, пора, скоро муж вернется...

....Комитет ВЛКСМ. Приоткрывается дверь, называют мою фамилию: "Войдите!"

У стены, под портретом Ленина, сидит Женя Казанцев, секретарь комитета. В комнате много народу, с большинством я знаком: студенты, аспиранты - члены комитета. Будущие партийные работники, командиры производства, передовой отряд советского народа. Говорят по очереди. Все убежденно высказывают свои личные, но очень одинаковые мнения. Комитетская дама передает точку зрения Риммы Викторовны, которая, к сожалению, плохо себя чувствует, и присутствовать на заседании не может. Римма Викторовна по ее, дамы, словам, считает меня злостным националистом ("Вот брешет! - думаю про даму, - Воспользовались, гады, случаем") и рекомендует очистить от меня ряды Ленинского союза молодежи...

- Как же так! - делаю слабую попытку подать голос. Но меня не слушают: это не по роли, не по их сценарию, - Ведь Римма Викторовна...почему же вы без нее-то?..

Голосуют. Женя Казанцев констатирует, что решение первичной организации утверждается единогласно. Учтено также мнение отсутствующей Ивановой. Повестка дня исчерпана.

....К Римме Викторовне я пошел прямо с заседания комитета. Она была дома. Спросила из-за закрытой двери: "Кто там?" - и, услышав мой ответ, сказала, что чувствует себя плохо, у нее ангина. Пропал голос. Потому открыть не может, говорить тоже не может.

- Извините, - слабым голосом проговорила Римма Викторовна.

Я хотел взлететь, - не получилось.

Следующая, последняя наша встреча произошла в конце июня (1957 года. В.Б.), когда я вернулся в Свердловск от родителей.

- Она всех заложила, - сказал Сашка Фискинд, - поперли из института всех, кто тебя поддерживал. Под разными предлогами. Меня тоже. Даже ее коллегу по кафедре. Она про всех все знала.

...Колоннада главного корпуса, фойе, сапог Орджоникидзе, лестница, коридор, кафедра, дверь, ручка. Рывок - на себя.

Я ее узнал со спины.

Римма Викторовна медленно обернулась, и в ее глазах мелькнуло любопытство, недоумение, растерянность - не знаю точно, что. Но это было разумное, объяснимое человеческое выражение. Я успел его уловить. Оно длилось всего лишь миг. И следом - чужой и равнодушный, совсем бесстрастный, незнакомый мне взгляд.

- Вы ко мне?

- Да, к вам... Вот - приехал и... зашел - повидаться... с вами.

- Считайте, что наша встреча состоялась, - прозвучал сухой ответ.

И - спиной ко мне.

Я постоял и вышел из комнаты.

С тех пор я больше не летаю. Не хочется. Повзрослел".

Вот так материал! Вот так добавление к моему повествованию и к портретам шестидесятников! Ай-я-яй! О-хо-хо! Это что же получается? Одна из главных положительных фигур моей поэмы об УПИ оказывается не просто притворщицей, но - настоящим провокатором?

Полное смятение авторских чувств... Я услышал стук в дверь, и в мой кабинет заглянули две недоуменных физиономии - жены Татьяны и сына Владимира:

- Ты что тут бормочешь? Тихо сам с собою? Совсем заработался!..

Оказывается, я расхаживал по кабинету и, подобно реформатору русского театра, восклицал: "Не верю! Не верю..."

Жена Татьяна пригласила меня к столу и налила, нарушая временный обет трезвости, достала из заначки полбутылки "Старки".

И, воспользовавшись электронным адресом И.Войтовецкого, направил письмо в Страну обетованную. Высыпаю из мешка сомнений главные: может быть, повесть Войтовецкого - художественный вымысел, может быть, Р.В.И. мстила Илье за из совместные "лирические полеты" (как может мстить женщина за прерванную любовь), может, неявка Риммы Викторовны в комитет и ее заочное заявление - чей-то наговор?

Чудное изобретение - email! Это вам не голубиная почта, не ямщицкая, не железнодорожная и авиа, даже не срочнейшая, с дипкурьером. Через несколько часов (в тот же день отправки!) на экране моего сына, Владимира Блинова-Младшего высветился ответ от Ильи Войтовецкого.

"Здравствуйте, Владимир Блинов! Человек, как вы знаете, организация сложная, запутанная, неоднозначная. Я, ничего не придумывая, написал о Римме Викторовне то, что знал, ничего не добавляя, не убавляя и не домысливая. Знаю также, что в 1956-1957 годах в комитете ВЛКСМ рассматривались десятки персональных дел, заканчивающихся исключением из комсомола. И, если не во всех случаях, то в подавляющем большинстве, Р.В. играла ту же провокаторскую роль, что и в моем. Опытная, обаятельная и коварная. Может быть, впоследствии заговорила совесть, такое тоже бывало. В общем, все, конечно, неоднозначно.

Никаких поводов, никакого "основания мстить за лирические "полеты" у нее быть не могло, так как эти виртуальные полеты были никак не лирические. Р.В. была в ту нелегкую пору симпатична мне по-человечески, без всякой "лирики" (то есть,- хотелось мне добавить, - между вами-с, как говаривал Василий Павлович Аксенов, - не было ничего платоничекского? В.Б.)...

Правду можно узнать только из архивов КГБ, к которым у нас с вами доступа никогда не будет".

Вот так. Все четко, лаконично, откровенно. Никаких домыслов, никакой лирики. Свидетельствует человек, который сам угодил под молох массовых политических исключений из Союза молодежи и из УПИ осенью пятьдесят шестого.

И все же сомнения не оставляли меня. Ах, разыскать бы саму Р.В.И.! В Крыму бывший уралец профессор Владимир Николаевич Николко, по моей просьбе переспросил многих "доцентов с кандидатами" Симферопольского университета. Увы и ах...Правда, оставались Керчь, Феодосия...Выяснилось, что после татарина Ишмухаметова, Р.В. вышла замуж за еврея. Не под Хайфой ли нынче она, рядом с нашим Ильей Войтовецким?

Пребывая в размышлениях, посоветовавшись с друзьями (которые учились у нее и очень тепло отзываются до сих пор!) о своей версии преображения доцента Ивановой, выпустил я нового "электронного голубя" в сторону Ильи Войтовецкого.

"Илья, спасибо за скорый ответ на мое письмо. Вы правы, человек - организация сложная, неоднозначная. И все же, признаюсь, в отношении Р.В.И. остаются сомнения. Неужели такое артистическое притворство, и черное провокаторство?

Может быть, - домысливаю, - Р.В.И. прижали, запугали, принудили? Особенно после октябрьских событий 1956-го года в УПИ?

Неужели, - если Р.В.И. была неким стукачом ,- она решилась бы выступать на Х111 конференции в защиту Немелкова? ОДНА! Из преподавательского состава. И какой пример она подавала сидящим в зале студентам! Не только им.

Затем - она же и Галина Кузнецова (студентка стройфака) не поддержали Е. Казанцева и на заседании комитета проголосовали против исключения Немелкова (как раз в те дни, когда Вы с Р.В. "летали").

И еще, - неужели она стала бы инициатором КОЛЛЕКТИВНОГО письма в Вашу защиту? Кагебешники, как огня, боялись заговора. В этом случае они полетели бы со своих должностей: не доглядели! А тут, после "Дела Немелкова" и платформы физтеховцев - новый МАССОВЫЙ протест! И курирует его...преподаватель основ марксизма-ленинизма!..

Может быть, здесь и таится разгадка? Кто-то донес, что она организует компанию в Вашу защиту. Вас, как вы пишете, в комнате жило 13 человек, была еще студенческая группа, факультет. И в органах, конечно, стало известно и о коллективном письме, и о деятельности Риммы Викторовны. Тем более, она уже числилась в списке неблагонадежных. Вот тут-то ее и обработали! Она сдалась. И пошла на предательство.

Кстати, откуда Сашке Зискинду было знать, что именно ОНА всех заложила?

...Наш общий товарищ Герман Дробиз удивлен и поражен метаморфозами Риммы Викторовны: многие студенты ценили и обожали ее за свободомыслие и критичность.

...На днях упийской, БОКСовской компанией едем на Нижнеисетский некрополь помянуть Алексея Борисовича Федорова - 85-летие.

...Таковы мои "размышлизмы" (выражение А.Б.Федорова) о нашей общей героине".

Что мне скажет на этот раз Илья Войтовецкий? Разделит ли мои предположения? Все же ему - видней! Я не знал Римму Викторовну, а он "летал" с ней... Ждем-с.

К вечеру - на моем рабочем столе - распечатка из Израиля.

"Володя! Прочитал я все ваши "может быть" и не хочу участвовать в затее "Угадайка - интересная игра". Слишком много мне пришлось сталкиваться с разными вариантами гэбэшных игр. Вся предвыездная кампания была тесно связана с постоянным присутствием этого фактора в жизни каждого из нас. Кое-что из ИХ замыслов мы понимали правильно, многое начинаем понимать (или нам только кажется, что начинаем понимать) лишь теперь. А вопросов становится не меньше, а все больше и больше...

Перестаньте мучиться предположениями, Вы не до чего не докопаетесь. Планы и приемы у ГБ были запутаны, только профессионалам по зубам их разгадки (да и то не всегда). За последние десятилетия мне довелось общаться с представителями разных разведок...

Поверьте, все Ваши предположения о роли и поведении Риммы Викторовны наивны, оставьте ее с Богом, честно излагайте факты. Не пытайтесь их интерпретировать, так будет правильнее...Главное в Вашей работе - быть точным и честным в изложении, не пытаться подогнать ход событий под кажущуюся верной концепцию. Все наши концепции с годами терпят крах, а многие факты, если их достоверно изложить, приобретают новый, подчас неожиданный и даже противоположный смысл. Жизнь непредсказуема и фантасмагорична, этим и интересна. Общим друзьям передавайте от меня приветы, я их всех помню и люблю. Всего вам доброго. Илья".

Ј Такая, брат, история. Теперь и ты знаком с загадкой Р.В.И. Мне представлялось, что ты, что-нибудь знаешь о ее судьбе.

Ј К сожалению, ни-че-го. После исключения я был практически оторван от УПИ, правда, поддерживал переписку с несколькими ребятами из группы. Иванову помню только на трибуне актового зала. Я не был знаком с ней, видел пару раз в комитете...Конечно, ее краткое слово было для меня крепкой поддержкой. А в президиуме она вызвала не меньшее смятение, чем мое выступление. Я видел это! Еще бы - смутьяна поддержала ученая, преподаватель, член институтского комитета!

Ј Да, а теперь выявляются такие обстоятельства...

Ј Ты раскопал столько лиц, фактов и подробностей! О некоторых слышу впервые.

Ј Мне хотелось вовлечь в соавторы больше свидетелей, чтобы высветить те давние события с разных сторон. Всех записей, встреч, воспоминаний поместить невозможно. Но в дополнение к сказанному, хочу добавить еще одно откровение. Ты знаешь, Артур Авенирович, к кому бы я ни обращался, - большинство вспоминали тебя и твое слово с сочувствием, с пониманием, с восхищением, с преклонением. Некоторые уходили от ответа, ссылались на дырявую память. И лишь один, из тех, кто был против тебя, раскрыл душу, ни-че-го не утаивая.

ФИЛИППОВ МИХАИЛ АЛЕКСАНДРОВИЧ, доктор технических наук, профессор, выпускник УПИ 1959 года. Едва ли я буду чем-то полезен для вашей повести. Ведь я был, как и многие, желторотые младшекурсники, среди тех, кто осудил Артура Немелкова.

Я и был той серой, послушной массой, о которой он говорил на конференции. Мы осудили Немелкова. По недомыслию. Бараны! Нам выдавали черное за белое, а мы верили. Ну, велись на кухне кое-какие разговоры...Что руководило теми, кто считал правильным изгнание этого смельчака? Тупоумие и трусость!

- Так и записать наш разговор? - спрашиваю Михаила Александровича.

- Конечно! Мне нечего скрывать на старости лет. Так и пишите.

- Спасибо за откровенность. Однако сегодня вы, Михаил Александрович, по-другому смотрите на дела минувших дней. Когда произошла эта переоценка?

- О, довольно поздно...Может быть, где-то в восьмидесятые. Я о многом думал, прежде чем выложить вместе со всеми свой партбилет.

- Мне довелось присутствовать в те дни на открытом партсобрании в одном академическом институте. Поразительно: ни один член КПСС, расставаясь со своим членством, не сказал прямо, честно, правдиво: "Братцы, вы знаете, какое было время. Я вступал в партию исключительно из-за карьеры".

- Да! Не буду скрывать: вступил в партию исключительно из-за карьеры. Меня назначили заведовать проблемной лабораторией. Восемьдесят человек! И только трое партийцев. Вызывают в партком: "У вас такая большая исследовательская лаборатория и - неполная партгруппа, даже парторга нельзя избрать. Подумайте, Михаил Александрович, о вступлении в КПСС. Иначе придется ставить вопрос о дроблении лаборатории или присоединении ее к другим подразделениям факультета". Я и подумал, на интеллигенцию - квота, принимают больше рабочих и выходцев из пролетариата, а тут предлагают мне, молодому ученому, кандидату наук...Друзья спрашивали: "Миша, зачем ты лезешь в партию?" Отвечал: "Для спасения в целости коллектива исследователей, нашей проблемной!" Но сам-то я знал: ДЛЯ КАРЬЕРЫ. Кстати, вам знакомо такое имя - Богачев?

- Конечно, известный профессор-металлург, крупный ученый.

- Так вот, он долгие годы был деканом факультета, пожилым, солидным человеком, пользовался колоссальным авторитетом. Когда его вызывали в высшие инстанции и предлагали вступить в партию, он благодарил за доверие и скромно отвечал: "Знаете, я еще не созрел".

Такой разговор.

Но ведь были и настоящие коммунисты, не за барственное кресло, не за большой оклад, не за карьеру трудившиеся, надрывавшиеся на общественной работе? Во имя блага людей, общества, державы. Были, были... И герой кинокартины "Коммунист" в блистательном исполнении Евгения Урбанского, и секретарь райкома, боровшийся с заевшимися партбоссами, из повести Даниила Гранина "Картина" - все это правдивые персонажи ушедшей эпохи. Увы, не они вершили судьбы страны.

ВСТРЕЧА В БЕЕР-ШЕВЕ. После шумного застолья Илья решил прогуляться по вечернему проспекту в одиночестве. Остудиться, отдохнуть, подобрать рифму для нового стихотворения: никак не удавалось удачное созвучие к слову "молодость". Не оттого ли, что сама молодость давно закончилась там, на далеком Урале?

Сегодня, отмечая рош-а-шана, русские евреи до того захмелели от "Столичной", что отодвинули праздничные яблоки в меде и набросились на селедку с лучком-с. Как тут было не вспомнить втузгородской общежитский интернационал!

Он шел, и шум ветра, набегавшего из желтой пустыни, напоминал то свежий ветерок уральского озера Шарташ, то виделись серо-голубые волны Коктебеля, играющие с его ступнями, как ласковый, игривый котенок. Молодость, молодость, молодость...

Илья заметил ее, странную старуху, издалека. Необычность женщины состояла в том, что она, согбенная, шагала быстро-быстро, почти бежала трусцой, никак не опираясь на руку поспешавшей рядом молодой спутницы. На обеих накинуты свободные белые драпировки, вьющиеся причудливыми складками, наподобие одеяния стремительной Ники Самофракийской.

Илья заранее посторонился, чтобы пропустить пару "физкультурниц". Прислушался - русская речь. Долетели отдельные фразы: "Еще увидишь,- шумное дыхание, - непреложны законы истории, - воздух со свистом выходит из ноздрей старухи, - кибуццы - прообраз израильского социализма", - откашливание.

Создавалось впечатление, что пожилая женщина наставляет свою дочь или ученицу.

Когда они поравнялись с Ильей, он увидел округлое лицо, похожее на пыльную перезревшую дыню. Сквозь толстые стекла очков на него зыркнули два зеленовато-голубых глаза.

Разминулись.

Странное чувство овладело Ильей Войтовецким. Этих глаз, похожих на сердоликовые камешки Коктебеля, он не спутает с другими.

"Мой муж - еврей, - говорила ОНА доверительно,- мы оба интересуемся еврейской культурой". Неужели ОНА?

Он медленно шагал, отгоняя от себя наваждение. И вдруг за спиной явственно услышал отнюдь не сопящий, а совсем молодой, с легкой усмешкой, шепот:

- Может, еще полетаем?"

Не отреагировал. Напрягся. Не оглянулся.

И все же, отсчитав двенадцать шагов, резко обернулся. Белые женские фигуры трепетали в волнах пустынного миража. Далеко-далеко.

Далеко-далеко, где кочуют туманы... Незаметно для себя запел Илья песню студенческих лет.

НА КУХНЕ И НА ПЛОЩАДИ

На соседней скамье сидели двое мужчин. Тоже о чем-то говорили, спорили. Один, в вельветовой кепочке, достал карманные часы: "Вася, пора!" Синхронно поднялись и пошли на автобусную остановку. Когда проходили мимо нас, долетели фразы. Видимо, неоконченного спора.

Знаешь, Гена, мне кажется, в России произошло какое-то денежное опьянение. Даже девушки стали другими, чем в наше время.

- Согласен, Палыч, мы, многие из нас, стали рабами денег.

- О том ли мечталось?

Они по-молодому впрыгнули в автобус.

- Узнал? - спросил Артур.

-Что-то знакомое...Не припомню.

- Василий Аксенов, а другой, кажется, Геннадий Хазанов. Я видел афишу, у них - творческий вечер в "Космосе".

- Как же так? Писатель Аксенов недавно умер.

- Писатели не умирают. Тем более, когда писалась твоя поэма, он был жив.

Мы сидели, задумавшись. Каждый о своем, а, может, - об общем. Кажется, я даже ненадолго закемарил. Иначе откуда бы возник такой пейзаж: Широкореченское кладбище, большая стела из черного, уральского габбро, а на ней,- сияющие на солнце, бронзой - имена... Георгий Писчасов, Николай Хрященко, Андрей Вознесенский, Владимир Солоухин, Алексей Федоров, Наталья Блюменкранц, Кока Пальцев, Борис Ельцин, Герман Дробиз, Римма Иванова-Ишмухаметова, Римма Казакова, Семен Недобейко, Виталий Лоскутов (архитектор), Олег Пчелкин, Василий .Аксенов, Евг. Евтушенко, В.Д.Дудинцев, Алексей Козлов (саксофон), Отто Новожилов, Анатолий Гладилин, Юрий Лобанцев, Владимир Житенев... Еще и еще... Качаются ветви лиственницы, загораживают...

Мимо, зябко сутулясь, широким шагом проходит Петр Мамонов:

Ј Хуже, чем при коммуняках! Наступило не смутное время, а СМУТНЕЙШЕЕ! Не так ли, Михаил?

Михаил Задорнов, вглядываясь в надписи на стеле:

Ј Наш демократический строй, Петр, самый лицемерный. И в советском прошлом его хватало. Но не на столько же! Ты знаешь, что сказал мой отец, когда увидел первый съезд депутатов?..

Мамонов остановился и, согнувшись пополам, приложил ладонь к уху.

Ј Он сказал, - поднял палец Задорнов: "О, эти умнее коммунистов, значит, украдут больше".

.... Качаются ветви лиственницы, не той ли, что крепилась корнями в Распутинской Матёре? А как же они, землепашцы-правдолюбы, они, что не шестидесятники? Назывались по-другому, жили своей дружиной, но тоже стремились к ПРАВДЕ и СПРАВЕДЛИВОСТИ. Качаются ветви... И приоткрывается золотой герб с пятиконечной звездой, сияющей над двуглавым орлом. Солоухин, Крупин, Распутин, Овечкин, Вампилов. Виктор Розов, (неизвестный С.Д.Н., философ из Краснотурьинска), Саблин (капитан мятежной подлодки)... Качаются ветви лиственницы.

Но тут в кадр решительно, широким шагом раздвигая серую мини юбочку, входит студентка в стройотрядовской куртке, на голове - алая косынка. В руках - тряпка и ведро. Она тянется к верху памятника так, что видны голубые жилочки под коленями. И тремя широкими взмахами стирает, будто с классной доски, все имена- фамилии, а мелом...А мелом выводит - ШЕСТИДЕСЯТНИКИ.

Немелков первым прервал молчание:

- М-да, значит, шестидесятники... Все под одним камнем? Нет, нас объединяли стены института и родной Втузгродок, но мы были разные... Эх, за что боролись?

- На то и напоролись?

- Не подходит пословица. Правильней сказать: за что боролись, не на то напоролись! Разве ты не видишь, что делается в стране? Грабеж среди бела дня!.. "Потому выбираю смерть. Как летит под откос Россия, не могу, не хочу смотреть". Поступок! Моя Раиса Петровна очень любила лирику Юлии Друниной...Хочу задать тебе, автор, один-единственный вопрос...Можно?

- Подожди, Артур Авенирович, сначала разберемся с моими. Давай посоветуемся. Имею ли я право в своем повествовании осуждать тех, кто тогда заходился в припадочной ярости, брызгая слюной, вопил с трибуны "Антисоветчик!" и был готов тебя изничтожить? Ты всю жизнь был для меня, извини за пафос, примером честности и гражданской порядочности. Но и тогда, в пятидесятые-шестидесятые, и в сегодняшние дни я спрашиваю себя: если бы ты, Владимир Блинов, был в актовом зале УПИ в октябре 56-го, вышел бы ты на трибуну вслед за Артуром Немелковым? Ответь! Только честно. Да, вместе со всеми ты аплодировал бы поступку ПЕРВОГО, безумно смелого, рискового, падающего на амбразуру за нас, набравших в рот воды, долго дрожавших, ожидающих перемен. Да, ты бы рьяно рукоплескал и даже, возможно, выкрикивал в общем хоре "Молодец физтеховец! Даешь правду-матку!". НО! - выступил бы ты с поддержкой и развитием слова Немелкова? Отвечай!

И я отвечаю честно, тебе, Артур, и себе отвечаю: НЕ ЗНАЮ... Теперь спрашивай, о чем ты хотел узнать?

Ј Давай, по последней! - мы звонко, по-студенчски чекнулись.

И он, устало улыбнувшись, произнес:

- Ты, брат, уже ответил на мой вопрос. Вспомни, сам Александр Сергеевич, начертал под рисунком казненных декабристов "И я бы смог". Но что он поставил в конце фразы?

Ј Не помню. Если бы не заяц... Слушай, а что стало с Георгием Писчасовым?

Ј Высшей наградой для меня была поддержка зала, значит - не один я думал о чем решился сказать! Студенты проснулись! Спрашиваешь про Жору? Не знаю,- Артур пожал плечами.

- Как так, не знаешь? Это нехорошо, брат, не знать...

- Ну, вот ты меня уже и осуждаешь. Не знаю, и - все! Понимаю, надо бы узнать.

- Артур, прошло полвека. Отмечалось ли пятидесятилетие того события? Может быть, я пропустил? В газетах, в журналах, в зарубежной прессе?

- Да-а-а! - Артур белозубо улыбался, - А как же иначе! Очень даже широко было отмечено! Всем прогрессивным человечеством в лице...меня и моей жены Раисы Петровны. Отличный был салат-оливье. Юбилейный. Слушай, а ты случайно не пел на упийской сцене? Ах, ты же писака-боксер! Ну, все равно, пойдем в гостиную, споем.

- Немелков, мы где? У тебя, в Челябе, или в Екатеринбурге, на площади Кирова? Там, за окном - Ленин ловит чугунной полой ветер южно-уральский, или Мироныч не перестает улыбаться ямками щек, не зная, не ведая, что ждет впереди?

На правой руке Артура было повреждено сухожилие, полускрюченные пальцы не слушались. И все же взял он гитару, прошелся по струнам звонкоголосым. Вздохнув, отложил. Мы уселись на морщинистый старый диван, как двойник, похожий на БОКСовский. Обняли друг друга за плечи. И - запели.

Гори, гори, моя звезда,

Звезда любви приветная...

Голос его по-старчески вибрировал, но еще был достаточно силен и по артистически, с обертонами, профессионален. Не знаю, о чем он думал в этот момент. Может, вспомнил первые любовные свидания, может, видел себя в освещении софитов на сцене родного УПИ, может, представил голосующим за свое исключение из комсомола... Но я почувствовал, мне так хотелось, он пел и думал о том, что произошло с ним, Артуром Немелковым, полвека назад и стало на всю жизнь ОДНИМ ГЛАВНЫМ ДНЕМ, ЕГО СУДЬБОЙ. И оттого я примолк, я смотрел на его скульптурно выразительное, одухотворенное лицо, на прикрытые веки, на по молодежному густые, непокорные седые волосы и слушал, слушал...

ТЫ У МЕНЯ ОДНА ЗАВЕТНАЯ,

ДРУГОЙ НЕ БУДЕТ НИКОГДА...

Другой не будет никогда.

Кашино - Екатеринбург - Переделкино 2008-2010 гг.

НЕОБХОДИМОЕ ДОПОЛНЕНИЕ

И все же я нашел ее, Римму Викторовну Иванову. Здесь, на Урале.

Семь троллейбусных остановок и...

... Мы гуляляем по дорожкам апрельского парка. Солнечные соцветия мать-и-мачехи радуются ясному небу. Им, наивным, недоступны прогнозы погоды. А по синему небу уже плывут тучки, напоминая меловые тряпки, которыми стирались с аудиторных досок мудреные формулы высшей математики...

Вот и понесло автора на расширение законченного, было, повествования. А надо ли?

Мы гуляли, вспоминая ПЯТЬДЕСЯТ ШЕСТОЙ, оттепель, эйфорию, надежду на хорошую погоду в нашем отечестве. Говорили и о ПЕРВОМ, мятежном студенте, поднявшемся на трибуну.

Удивляла прекрасная память моей немолодой спутницы и ее звонкий девический смех.

Припомнила она и некоего студента И., которого отстаивала перед Евгением Казанцевым в комитете комсомола. "Женя, не давайте хода этому делу, ведь заявление анонима, которое он накатал на И., явно пропитано антисемитизмом! Ну, подумаешь, парень, рассказал пару анекдотов..."

Писать ли новую главу, заявить ли свежую повесть? Уже ни Римма Викторовна Иванова, совсем, СОВСЕМ ДРУГИЕ персонажи становились для меня загадкой.

Из письма Ильи Войтовецкого. "...Коварный Вы / Володя / человек. Сварганили детективную историю, а закончили ее на самой завораживающей фразе. Ну, а дальше-то что? Или - продолжение следует? Колитесь уж до конца! Нашли Вы нашу с Вами героиню, поговорили с ней? Нельзя же так испытывать нервную систему читателей".

В чем же мне колоться? И мне ли в данном случае колоться? Я встретился на аллее екатеринбургского парка с человеком, с пожилой женщиной, которая всю жизнь отстаивал ПРАВДУ. Еще одна НАША - ШЕСТИДЕСЯТНИЦА! И что же?..

На девятом десятке ее приговаривают к расстрелу - СЛОВОМ. От свинцовой пули можно уклониться, спрятаться в укрытии, можно защититься броней, но от слова, да еще запущенного в мировую сеть

И слово попало! В сердце. Из кардиоцентра она вышла бледная, тихо улыбающаяся. Ее встречали два сына и бывшие студенты-политехники с букетом осенних хризантем.

Из письма Артура Немелкова. " Дорогой мой Владимир-свет Александрович, из последнего твоего послания узнал, что ты встречался с Риммой Викторовной и долго беседовал с ней о прошлом и, наверное, о настоящем. Надеюсь, что все подозрения насчет провокаторской деятельности Р.В. сняты, и ты изложишь этот аспект в дополнительной главке, а ту часть, что содержится в воспоминаниях Войтовецкого, изымешь. Мне лично читать о какой-то неблаговидной деятельности Р.В. было не то что неприятно, а даже больно, ибо в моей памяти она всегда оставалась человеком кристально чистым, с некоторым оттенком божественности".

...Ветер решительно сдунул с небес набегавшие тучки. И солнце, как огромный цветок мать-и-мачехи...

Как сказано у Александра Сергеевича, летопись окончена моя.

Ну, что же, братья-шестидесятники, те, кто еще жив, куда нас, мечтателей, эпоха занесла? Вот все вы, и живые, и мертвые, перед моими глазами на фоне коллонады Альма-Матер. Постойте, не расходитесь, сфотографируемся на память. Так и хочется сказать, на ДОБРУЮ память. Где ваши улыбки? Скажите: "Си-и-р!" А потом - дружно, хором, три-четыре:

...Смело в путь!-

Мы тебя провожаем.

Счастлив будь, -

Мы твой путь освещаем...

О, как сердцу милы и близки

Дорогого УПИ огоньки.