Июньское солнце весело заглядывало в высокие, до потолка, стрельчатые окна и лежало на паркетном полу замысловатыми разноцветными узорами, повторяя глубокомысленные сюжеты витражей, созданных лучшими мастерами Тардовы. Паркет не уступал витражам ни в дороговизне, ни в затейливости: выложенный из шести десятков редких пород дерева, он являл собой тонкую мозаику с изображением коронации в 11208 году от с. в. Первого правителя Дориана, короля Десмонда, в то время, когда небольшое, кровью и болью отвоеванное государство еще не было Империей. Стены парадной тронной залы тоже вызывались соперничать своей роскошью с полом и окнами, но явно им уступали: эти потемневшие от времени, грубоватые резные мраморные панно украшали дворец не столько в силу их красоты и величия, сколько как дань традициям. Панно на героические мотивы Переселения и Деяний Стражей были единственным, что сохранилось из убранства самого первого дворца Дориана, который находился в то время в Ямаде, первой и временной столице.
В огромной тронной зале царила звенящая тишина. Но не потому, что зала была пуста, о нет! Там находилось двенадцать человек, но все эти люди не только хранили напряженное молчание, но и практически полную неподвижность. Если бы не беззвучное шевеление губ, шепчущих молитвы или заклинания, легкое движение пальцев, перебирающих четки и чуть заметное трепетание век, можно было бы подумать, что зала обзавелась новыми украшениями - статуями, до невероятности похожими на настоящих людей.
На возвышении из трех мраморных ступеней стоял трон, украшенный удивительно искусно: на нем извернулись два сверкающих каждой чешуйкой золотых дракона, причем их вцепившиеся в сиденье лапы, казалось, сейчас сомнут хрупкое дерево мощными когтями, а из оскаленных пастей вырвутся потоки пламени. Спины и хвосты присевших на задние лапы драконов служили подлокотниками, так что казалось, возложенные на них руки правителя одной своей тяжестью подавляют демонических существ, прижимая к земле. Гибкие тела соприкасались за спиной императора передними лапами, образуя спинку, косматые головы рычали друг на друга, сверкая рубинами глаз и золотыми обнаженными клыками, готовые в любой момент с ненавистью вцепиться в горло противника.
На троне, как и полагается, восседал император.
В 12079 году ему было пятьдесят три года, и это был далеко еще не старый, подтянутый, атлетически сложенный мужчина. Черты лица XXIX Императора Рагнара были, вне всяких сомнений, чертами правителя: об этом позаботился один из Главных и Нерушимых Законов Дориана: Закон Чистоты Рода.
С точки зрения иных рас - да что там, большинства людей - закон был странным и трудновыполнимым. Ну в самом деле: кто имеет право указывать королю, кого ему брать в жены, или королеве - в мужья? И дело вовсе не в династических браках - эта практика была отнюдь не новой и не странной. Ибо Закон Чистоты Рода включал в себя много больше, чем просто политически выгодный союз.
Первый король Дориана, издав удивительный закон, поставил перед собой и своими наследниками исключительно сложную, почти невыполнимую задачу. Он задумал собрать в королевском роду Дориана многочисленные достоинства, таланты, способности - и таким образом обезопасить страну от правления коронованных ничтожеств и даже посредственностей.
Не правда ли, грандиозная, но и почти смехотворная по части вероятности ее достижения цель!
Однако сильный и волевой король Десмонд, отнюдь не страдающий недостатком воображения и решимости, всерьез взялся за осуществление своей задумки. Среди своих соратников он выбрал наиболее преданных, и ввел новые, переходящие по наследству придворные должности, со временем ставшие высочайшими титулами: Хранителей Рода. В то время как многие посмеивались, полагая короля предающимся чудачествам от скуки, эти должности явились самыми почетными и доходными при дворе, и очень скоро обрели завистников. Обязанности Хранителей Рода были сложны и трудоемки - и потому с самого детства будущих наследников почетной должности готовили как самых разносторонне образованных и обладающих наибольшими полномочиями после короля людей.
Тем не менее, работа Хранителей требовалась всего лишь раз в поколение, когда очередной наследник или наследница (ибо престолонаследование в Дориане осуществлялось не только по мужской, но и по женской линии) достигали брачного возраста. Именно тогда Совет Хранителей Рода начинал свою деятельность по поиску невесты или жениха - будущей королевы или же короля.
Неутомимый король Десмонд предусмотрел и те строгие критерии, по которым должна была идти проверка очередного кандидата.
Прежде всего, он решил исправить главный недостаток простых династических браков, которые со временем губят род проявлением закономерных наследственных болезней: невеста не должна состоять в родстве с женихом ближе, чем до пятого колена. Сначала Десмонд намеревался установить более жесткие рамки, отметя родство до седьмого колена, но по размышлении предметном понял, что это уж слишком. Возможно, ехидно замечают вольномыслящие придворные хронисты тех времен, невеста самого Десмонда оказалась сидящей на чуть более близкой к нему ветви генеалогического древа... Что ж, воля законодателя непоколебима. Для точной оценки по Первому Критерию в обязанности Хранителей было вменено тщательное изучение и неограниченно финансирующееся из государственной казны развитие специальной магической отрасли.
Много время от времени ходило слухов по поводу "неограниченного финансирования" - злые языки намекали на доступ лейдов Хранителей к казне для пополнения своих собственных карманов, но несмотря ни на что за более чем восемьсот лет со дня оглашения законов их формулировка не изменилась...
Второй Критерий не далеко уходит от первого и красноречиво свидетельствует о том, чего больше всего боялся Первый король для своих потомков. Кровь кандидата не должна нести в себе тяжких наследственных недугов, которые могли в будущем оказать непоправимое влияние на очередных правителей. Таким образом, Хранители обязаны были изучать медицину в том объеме, какой и не снился обычным лекарям.
Третий обязательный Критерий Десмонда, который, по историческим сведениям, внешне отличался пропорциональностью и величественностью черт, есть физическая красота и (опять-таки!) здоровье кандидата. Точка зрения Первого короля понятна: привлекательный правитель вызывает большее доверие и гордость простого народа, чем бесцветный или вовсе некрасивый. Текущее здоровье на все последующие века осталось бесспорным, но красота, безусловно, не могла не вызвать разногласий. По общему согласию, оценку красоты потенциальной невесты или жениха, дозволено было проводить самому вступающему в брак наследнику престола, однако и здесь возникали сомнения. Вкусы королей оставались их личным делом, и далеко не всегда их понятие о красоте совпадало с общепринятым. В конце концов, понятие "физическая красота" в законе было обтекаемо уточнено как "отсутствие внешних уродств" и полностью отдано на свободный выбор самого наследника.
Состав Четвертого обязательного Критерия был наиболее сложным, а проверка по нему - самой длительной, поскольку здесь Хранителями предстояло проверить умственные способности кандидата. Разработанная Десмондом система с течением веков претерпевала изменения, но только в сторону ее усложнения. Кандидат вынужден был решить несметное множество задач, причем здесь не ставилась цель проверки знаний и уровня образования - здесь необходимо было выявить гибкость ума, способность к логическим рассуждениям и решительность при выборе ответа, что особо подчеркнул в свое время Первый король. В связи с Четвертым Критерием сами Хранители должны были обладать серьезными знаниями и, разумеется, оговоренными в нем качествами, чтобы суметь оценить кандидата.
И, наконец, последний, Пятый Критерий, который при всей своей внешней невинности настолько затруднял и запутывал исполнение возложенной на Хранителей миссии, что, казалось, сводил все усилия если не к нулю, то к удручающе малой вероятности. По закону короля Десмонда, жених или невеста должны преданно и беззаветно любить свою будущую жену или мужа - наследника престола.
Этот самый Пятый Критерий попортил крови Хранителям более всех остальных вместе взятых. Какая может быть любовь при заключении такого брака - брака по выведению породы, словно у племенных лошадей? Однако мнение Десмонда было однозначно: любовь обеспечивает безусловную лояльность и исключает вероятность интриг, делая супруга надежным союзником и опорой во всех начинаниях. Первому королю было хорошо известно: самые опасные враги - не те, что осаждают твою крепость, а те, что стоят за твоей спиной.
Что ж, не простое тщеславие, а железная логика. Однако как выполнить такое требование? Как заставить идеального кандидата влюбиться? Предложенные в качестве первого средства приворотные зелья были бесповоротно отметены: во-первых, как давно известно, ведьмины напитки не дают пожизненной гарантии, и колдовство может рассеяться в любой момент, когда этого не ожидаешь. Во-вторых, они заставляют человека зациклиться на предмете чар, притупляя при этом адекватное восприятие действительности - и это насилие над свободной личностью. Чего ожидать от потомства людей, которых зомбируют из поколения в поколение, совершенно неизвестно, но вот твердой поддержки и разумных советов от опоенного ожидать и вовсе не приходится.
Далее. Как абсолютно определить степень привязанности одного человека к другому и отличить любовь от, скажем, дружеского расположения или простой недолговечной симпатии - а то и от примитивной похоти? Постоянное наблюдение не только неприятно для претендента и наследника, но и не даст конкретного результата, ибо отличить реальные чувства от превосходной актерской игры можно лишь случайно. На что не пойдет честолюбивый человек ради возможности стать королем?
Таким образом, Пятый Критерий стал самой сомнительной и ненадежной деталью великого плана Десмонда. Дориан долго смеялся над причудами своего короля, полагая, что Чистота Рода не сохранится и века. Однако Хранители взялись за дело с неменьшей энергией и изобретательностью, чем проявил король при издании Законов.
После долгих споров и противостояний среди самих Хранителей способ оценки любви был выбран. Дело в том, что у людей не существовало заклинаний, касающихся этой стороны жизни: до сих пор в них не было нужды. Однако на Великом Материке был народ, чьи познания в этой области оказались шире. Кочевые племена степняков, неорганизованные и малоцивилизованные орды могли научить "гаданию на сердечные склонности" своих заносчивых соседей - но взамен на уступки со стороны Дориана.
Обсуждение этих уступок длилось не годы - десятилетия, и в конце концов договор был подписан, впрочем, миролюбивые степняки позволили своим недавним притеснителям дешево отделаться. Отныне земли Ахеме, Венга и Лемшиса являлись для людей неприкосновенными - люди имели право посещать их, но не диктовать свои законы, и Дориан вынужден был проглотить свои виды на плодородные территории Приозерья. Кроме того, общительным и уживчивым месалурам разрешалось так же беспрепятственно путешествовать, торговать и даже селиться в Дориане, как людям - в Степях.
Словом, вторая сложность Пятого Критерия была разрешена. Но оставалась первая, и она казалась невыполнимой.
И все же инициативный и наблюдательный ум сумел предложить выход, быть может, не такой безупречный, как хотелось бы, но реальный. Один из лейдов Хранителей внес предложение идти обратным путем, то есть рассматривать Пятый Критерий первым. Не заставлять идеального жениха или невесту влюбиться, а проверять на соответствие первым четырем критериям того, кто уже влюблен. Идеальным этот вариант не счел бы никто: ведь для этого необходимо иметь на примете хотя бы нескольких влюбленных в наследника особ, но за неимением лучшего остановились на нем. И, возможно, к удивлению самих Хранителей, этот способ себя оправдал.
Вначале было трудно, утверждают придворные хронисты, когда в погоне за Пятым Критерием иногда приходилось поступаться и Третьим, и Четвертым почти до внушающих тревогу пределов, определенных вездесущим Десмондом. Однако с течением веков, когда Чистота Рода начала проявляться все больше и больше, любить будущего короля или императора становилось совсем несложно... Вероятно, считали хронисты, Первый король Дориана сам пришел бы в восторг от результатов своей выдумки, которая в тринадцатом веке от Сотворения Времен выглядела нелепым развлечением скучающего монарха. Среди правителей Дориана отныне рождались только незаурядные люди: одаренные, волевые, здоровые физически и душевно.
Был по утверждению немногочисленных недоброжелателей у нынешних императоров Дориана один недостаток, прямо вытекающий из неуклонно соблюдающегося Пятого Критерия. Властителями самого могущественного человеческого государства неизменно владели сильные чувства. Их любовь была истинной, неподкупной и страстной, их преданность своему народу была бесконечной и жертвенной, но их ненависть была жгучей и сокрушительной. Не все видели в этом свойстве недостаток, но многие соглашались, что это уязвимое место рода Десмонда...
Еще одним поводом для насмешек над императорской династией было удивительное упущение Десмонда - так это называли любители упражняться в остроумии в светских гостиных. Первый король ни словом не упомянул об обязательности высокого происхождения и незапятнанной репутации для претендента, о чистоте голубой крови. Будущий король или королева Дориана вполне могли оказаться крестьянами, лакеями, разбойниками с большой дороги - лишь бы отвечали всем Пяти Критериям. Но даже и это не самый большой недосмотр.
Закон Чистоты Рода ни разу не обмолвился, что супруг царствующей особы обязан быть человеком...
Вероятно, Десмонду и в голову не могло придти, что кто-либо из его отпрысков пожелает разбавить кровь своих потомков кровью иной расы. Властители никогда и нигде не были чужды экзотических развлечений, но во времена Первого короля их не смешивали с продолжением рода. Однако Майнард, VIII Император, вступивший на престол в 11482 году, в семнадцатилетнем возрасте, неожиданно для всех родственников, наставников и советников влюбился в свою юную наложницу-степнячку. По слухам, Лаан-Зу была необыкновенно красива, а Майнард необыкновенно упрям... и ко всему прочему - к всеобщей досаде - не по годам хитер. Стоит ли сомневаться, что никто из придворных не указал бы ему лазейку в Законе! Увы, вздыхают в летописях хронисты, разум чаще всего проявляется не там, где следовало бы. Само собой, хронисты более поздних времен напротив, восхваляют частицу крови месалуров в императорах Дориана, а значит, ни большого ущерба, ни даже особого вреда сей брак не причинил. Разве что добавил внешности некоторых будущих правителей чуть заметное указание на родство с соседями: немного приподнятые к вискам глаза, светлые и мягкие волосы. Впрочем, с течением времени кровь степняков в жилах императоров становилась все менее очевидной, и в настоящее время ее признаки исчезли совсем.
Был еще один скандальный эпизод, произошедший в 11540 году с Аппелией, XI Императрицей. После смерти законного супруга-короля, вдовствующая императрица прославилась крайней свободой и даже распущенностью нравов. И вот, во время паломничества по святым местам в год Благочестия (каждый високосный год) Аппелия путешествовала по Семиветровым горам - где и увидала горцев. А сардвиты, следует заметить, намного выше, крупнее человеческих мужчин - огромные, мускулистые, диковатые, в грубой одежде из кожи и мехов, они тем не менее очень похожи на людей. Вероятно, пресыщенная императрица нашла и другие достоинства горца, который провел с ней несколько недель, и Аппелия, встретив идеал любовника, задумала повторить опыт своего прадеда. Тардова была в панике: будущим королем мог оказаться грубый, несдержанный, воинственный дикарь. Каков же был ужас лейдов Хранителей, когда нагло ухмыляющийся Тагрон без усилий прошел все четыре критерия, к которым несчастные придворные намеревались придраться. Аппелия и ее избранник уже торжествовали победу, когда Пятый Критерий - вечно проклинаемый, но ныне благословленный Пятый Критерий - отмел притязания Тагрона. Могучий горец не только не любил - презирал похотливую императрицу, которая, кстати говоря, тоже не намеревалась влюбляться. Впрочем, от нее это и не требовалось - обзаведясь мужем, Аппелия не собиралась выпускать из рук власть, вероятно, желая всего лишь привязать к себе любовника. Однако многие очевидцы полагали, что императрица сильно заблуждается в отношении кротости жениха, и Дориан спасла только благосклонность Бога и Богини.
Этот случай стал одновременно курьезом и постыдным пятном в истории Дорианской Империи. Упоминаний об одиннадцатой императрице не любят и стараются избегать, но беспощадные хронисты вписали в свои длинные свитки все известные им подробности, хотя правящая династия так и не породнилась с горцами.
Таким образом, Закон Чистоты Рода не спасал от порочности, деспотичности, легкомыслия, импульсивности. Не спасал он и от ошибок.
Он всего лишь исключал заурядность.
Но это, как свидетельствует много древнейшая, уходящая в глубь времен история - очень и очень немало.
Итак, император Рагнар был, как и все его предшественники, сильным правителем. Он не выделялся в ряду своих предков ни избытком энергии, ни ее недостатком, но правил государством твердой рукой, уверенно продолжая политику предыдущих властителей.
Дорианская империя ныне находилась в тех наиболее удобных границах, которые не были призваны удовлетворять тщеславие ее властелина, а проявляли наибольшую заботу о гражданах.
По крайней мере, так утверждали наставники в школах, упорно вводя эту мысль в разумы имперских подданных.
Империя протянулась с севера на юг Великого материка от Вейнара, небольшого, но богатого городишки на границе сурового Отрога, жители которого успешно промышляли прибыльной охотой на северных тюленей и китов, до солнечного Лера, купающегося в ласковом Дадрийском море. Дориан негласно, но бесспорно обладал солидным участком богатых полезными ископаемыми холодных и неприступных Семиветровых гор и - официально - половиной невысоких, но заселенных отчаянными сборищами Санкрийских гор, привлекательных драгоценными камнями и золотом. Широкая излучина полноводной Альмеокрины была территорией древних лесов, снабжающей всю империю и древесиной, и дичью; полуостров Благословенный был самым благоприятным для земледелия на всем Великом Материке, а река Санкрия, текущая почти точно с севера на юг, вместе с Альмеокриной и Подгорной обеспечивала быстрый и удобный транспорт. Оставались спорные территории, на которые заявлял свои исконные права по-прежнему сильный Беллевр, единое государство морян, однако, не желая воевать за полезные, но не самые необходимые земли, правители Дориана на протяжении восьми с половиной веков ловко лавировали в русле политических переговоров, продолжая пользоваться ими без негативных последствий.
Даже почти все разделы Дорианской империи несли благо для ее народа. Прежде всего, религиозная непримиримость Таврита и Кларии - кларийцы, соседи Ахеме, почитали себя последователями Ахра, религии степняков, а тавриты имели свой собственный странноватый культ Солнца и Луны. Один из первых Императоров посчитал гораздо более выгодным отделить фанатиков, предоставив им право вариться в своем котле, нежели топить восстания в крови. Тем более, что более терпимую Кларию защищал пресловутый договор Пятого Критерия, а сопротивление тавритов, настоящих религиозных фанатиков, пронесших свой древний культ через Дадрийское море неизменным со времен Переселения, было столь ожесточенным, что победа над ними могла достаться слишком дорого.
Саратог включил в себя мелкие воинственные племена людей, готовых сражаться когда угодно и за что угодно - людей без особых жизненных принципов и привязанностей, но с горячей кровью. Саратожцы часто становились наемниками, разбойниками, морскими пиратами, бродячими артистами, работорговцами, вольными мореходами, контрабандистами, торговцами нелегальным товаром - то есть они не слишком любили работать и не особенно желали подчиняться законам. Таким образом, выбросив из своего состава и эту часть, Дориану оставалось лишь держать ее в узде, что он мастерски проделывал на протяжении всего существования страны изгоев.
И кроме того, кому-то же надо выполнять грязную работу.
Саратог не имел наследной власти - правитель официально был выборным, но на деле все решала драка. Он отделился в 11351 году, в час заключения мирного договора с Беллевром и продолжал оставаться в вечном состоянии войны с морянами. Впрочем, благоразумные беллинги, не складывая оружия, вели с Саратогом ту же политику терпимости, что и Дорианская империя, закрывая глаза на мелкие шалости, но не позволяя замахиваться на большее.
Принявший в 11402 году Вечный Нейтралитет Лаварден назывался самостоятельным государством, но на деле полностью держал руку Дорианской империи. Эта страна была населена наиболее мирными гражданами: крестьяне довольствовались своими наделами для ведения хозяйства, просвещенная часть общества занималась наукой, искусствами, развивала ремесла и магию. Создавая спокойствие и свободу творчества этому народу, Дориан вовсю пользовался плодами трудов Лавардена, оберегая его нейтралитет.
Палемин, когда-то единый с Шальтой, оказался единственной ошибкой императоров. Очередной правитель - если хронисты не врут, Сандор, будущий VI Император, оказался не самым волевым в роду - пал жертвой Первого Критерия: его избранница была его сестрой в четвертом колене по линии матери. Девушка вышла замуж за кузена наследника престола со стороны отца, кронлейда Логата, но любовь осталась неизменной. Желая навсегда удалить от себя счастливых новобрачных, Император сделал своего кузена наместником Дорианской империи в отделенных от нее Тавритом и Саратогом землях при слиянии рек Иссоль и Оминария. А кронлейд Логат оказался хитрой, расчетливой бестией. Ловко играя на привязанности Императора к своей супруге, он сначала добился объявления должности наместника Палеминской области передающейся по наследству, а потом, в 11432 году - и признания Палемина самостоятельным государством. Следует помнить, что двоюродный брат Императора обязан был родиться выдающейся личностью, но в отличие от законного наследника престола его душа оказалась свободной и от преданности, и от любви... Тем не менее, потомки честолюбивого Логата, оставаясь номинально независимыми, невольно следовали за Дорианом как за вожаком, хорошо понимая, что Империи стоит дать лишь повод - и у королей Палемина отберут их игрушку - высокий престол.
Впрочем, дела давно минувших лет ныне не занимали Рагнара. Его помыслы в этот миг тишины были устремлены на день сегодняшний - день, в который судьба оказалась столь же неблагосклонна к царствующей семье, как могла быть для ничтожнейшего из его подданных.
Император Рагнар даже в свои зрелые годы был красивым мужчиной - выше среднего роста, стройный, чрезвычайно прямой. Гордая посадка головы, мужественное лицо с чуть выступающими скулами и заметными впадинами щек, высокий лоб, тонкий прямой нос, длинные брови, но главное - ярко-голубые прозрачные глаза, от которых, казалось, не было тайн во всем мире. Эти глаза восхищали своей мягкостью и пугали беспримерной цепкостью - наблюдательность и проницательность были главными чертами, которыми прославился Рагнар.
Но сегодня всегда ясный взор императора был затуманен печалью - печалью не правителя, а просто смертного человека.
После ежедневного торжественного приема обязательных государственных посетителей он был одет в парадный белый камзол, расшитый золотом, белые же штаны и туфли с отделанными золотом пряжками. Остальные парадные регалии - отороченная мехом соболя мантия с бриллиантовыми застежками, расшитая перевязь с разукрашенным драгоценностями мечом, который не годился для сражений, тяжелый медальон с гербом Дорианской Империи - небрежно лежали неподалеку, на кресле, в знак неофициальности обстановки. Ежедневное рассмотрение срочных дел, писем и прошений, прием визитеров - ритуал, от которого избавляла лишь смерть. Но назначенные на сегодня личные аудиенции уже были отменены расторопными секретарями. Нынче император Рагнар не был расположен обсуждать разрешения на браки, жалобы, наследственные притязания или приглашения на семейные торжества.
Император со вздохом встал с трона и медленно подошел к окну - в этом вздохе чувствовалась тяжесть, лежащая на его плечах, нетерпение, усталость от гнетущей неизвестности, страдание от собственного бессилия и необходимости ждать, сохраняя безмятежный вид - но шаги его были тверды, а лицо спокойно. Император еще хранил надежду.
Всего в полумиле от дворца тихо плескались о песчаный пляж синие воды Дадрийского моря. Если приглядеться, можно было даже различить крошечные фигурки стражников, прохаживающихся по тропе между песчаной полосой и садом - поднимающейся ко дворцу массе зелени, разбитой на ромбы и квадраты стройными аллеями и круглыми площадками, на которых располагались фонтаны или беседки. Территорию дворца от моря не отделяли уродливые стены и заборы, но из-за это приходилось постоянно патрулировать линию прибоя. Обычно зрелище ухоженного сада, мягко колышущегося в потоках морского бриза, надежно защищенного от вторжений тысячами зорких глаз и сильных рук, действовало на Рагнара умиротворяюще. Но не сегодня.
Император отвернулся от окна и прислонился к подоконнику, скрестив руки на груди.
Его неспокойный взгляд пробежал по залу, такому привычному, что его величественность уже давно не потрясала и не подавляла, по лицам приближенных, таким знакомым, что иногда казалось, не осталось в них непознанного.
Это не были близкие друзья - здесь собрались важнейшие лица государства, узнавшие о несчастье и поторопившиеся выразить соболезнования. Вероятно, их следовало бы отпустить восвояси, выслушав заранее подготовленные проникновенные слова - так было бы легче, если б ни перед кем не приходилось притворяться. Но традиции есть традиции - они определяют каждый шаг, каждый миг императора, и не двадцать девятому в ряду с ними спорить.
Младшая сестра императора Саттиль выглядела отрешенной - очень высокая и худая сорокалетняя женщина с усталым лицом, сохранившим остатки былой красоты, и пшеничными волосами, уложенными в серебряную сетку, чтобы замаскировать раннюю седину. Смерть первого мужа и старшего сына около восьми лет назад оказалась для нее тяжким ударом, и несмотря на внешнее благополучие, на самом деле она так и не оправилась от него. Император не ждал сочувствия от сестры - в последние годы она, никогда не завидовавшая трону брата, внезапно стала резкой, раздражительной и жестокой с ним. Понимая ее горе, Рагнар вначале не пытался побороть эти странные перемены, а когда спохватился, оказалось уже поздно - Саттиль стремительно отдалилась, замкнувшись в своей неприязни к брату. Даже новое замужество и подрастающий младший сын не сделали ее мягче - казалось, с каждым годом сестра все глубже уходит в себя. И здоровье императрицы в действительности ее вовсе не заботило.
Ее второй муж, лейд Эндорас, был давним другом Саттиль - и, как подозревал Рагнар, давним любовником - младше ее на семь лет. Эдакий лощеный чернобровый красавчик с бледным удлиненным лицом, большими черными глазами в обрамлении густых ресниц и капризным, красиво очерченным ртом. Императору не нравился Эндорас - он казался слишком преданным, слишком услужливым - но, вероятно, он любит жену, полагал Рагнар. Пятый Критерий для мужа родной сестры правителя оставался обязательным, поскольку именно она стала бы императрицей, если бы Рагнар не оставил наследника. Эндорас, всегда благоговейно заглядывающий в глаза с пустым выражением готовности исполнять приказы, сегодня казался непривычно взволнованным, словно в самом деле переживал наравне с императором. Это волнение выглядело тем более странно, что Рагнар составил мнение о муже сестры как о человеке, который не стал бы возражать против императорской короны. Однако и бояться рождения наследника Рагнара ему не имело смысла - принцу Ильгару, сыну императора, уже исполнилось тринадцать.
Первейший Владыка Фарод, глава церкви, в своей черной рясе и шапочке, полный мужчина лет шестидесяти, с круглым плоским лицом, которое он по чьему-то глупому совету безуспешно пытался удлинить бородкой-клинышком, безостановочно шептал молитвы, перебирая четки небрежно-красивыми, отточенными движениями. Распознать настроения и действительные чувства этого человека было не под силу никому - даже императору. Владыка Фарод всегда выглядел спокойно-серьезным, говорил только размеренным, ровным, лишенным эмоций голосом. Может быть, благодаря этому он сам казался таким величественным, а его речи - такими значительными.
Три лейда Хранителя - те, кто живет в Тардове и сумели прибыть сразу же, как только просочился слух о болезни императрицы. О женитьбе юного принца, равно как и императорского племянника, сына Саттиль, речь еще не шла по причине малолетства, а светский сезон уже закончился - официальные лица не обязаны были находиться в столице.
Лейдин Киннелл, два года назад выбранная Первой Хранительницей - красивая пятидесятилетняя женщина в строгом платье, некогда мечтавшая стать женой принца Рагнара. Ее прабабка была императрицей, а потому лейдин Киннелл всегда тщательно скрывала свои чувства. Но о них было трудно не догадаться. Девушка послушно вышла замуж, принц тоже вскоре женился, однако между императором и лейдин Хранительницей сохранилась та непослушная теплота, которая позволяет понимать другого с полуслова, с мимолетного взгляда.
Рагнар улыбнулся. Лейдин Киннелл тревожится, важнейший государственный пост для нее внове, но он уверен в искреннем сопереживании и заботе, в поддержке, которую всегда получит, если она будет ему нужна.
Двое других лейдов Хранителей - опытные, солидные мужи. Лейду Толину около шестидесяти, лейд Самморд уже перешагнул семидесятилетний возраст. Император искренне уважал их и втайне гордился их одобрением - а мнение этих людей, чей жизненный путь близился к завершению, уже не зависело ни от чего, кроме объективной оценки человека.
Глава придворных магов - магистр Братис. Это человек молодой, ему еще нет и тридцати, невысокий, подвижный, приятный внешне. Энергичен, дерзок, смышлен - император любил таких людей и всячески способствовал их возвышению. Жаль только, напрочь лишен тактичности и осторожности - при дворе эти качества, возможно, нужнее всех прочих. Однако от интриг молодого магистра спасают глубокие возможности в своей сфере - вероятно, самые глубокие во всей Тардове. А может, и всей империи. Лейд Братис, склонившись над столом, полностью погружен в свои магические вычисления - наверное, в пятый раз пересчитывает, проверяя, не упущено ли что. Что толку пересчитывать - вердикт ясен. Магия уже сделала все, что могла. Разве что чем-то занять руки и голову в эти часы ожидания... Невольно Рагнар позавидовал молодому магу.
Военачальник лейд Дитрем в парадном зале чувствует себя неловко, нарядный мундир явно жмет ему в груди, а жесткий, расшитый серебром ворот впивается в шею. Зато меч на боку вовсе не парадный, если судить по тяжелой рукояти из темной закаленной стали, тщательно начищенной и бережно смазанной. Лейду Дитрему за сорок, обветренное лицо с кустистыми бровями и маленькими глазами кажется простоватым, но император хорошо знал об обманчивости первого впечатления. Настоящий воин, блестящий стратег, сейчас он понятия не имеет, куда себя деть, и нервно сжимает и разжимает кулаки, беспокойно поглядывая по сторонам. Не потому, что не желает императрице выздоровления - потому что не умеет вести красивые речи и делать скорбную мину.
Придворный церемониймейстер, лейд Саверас, невысокий полноватый человек, полностью соответствовал своему званию. Его лицо с тоненькими напомаженными усиками хранит строгое выражение глубокой печали, но не безутешного горя. Рагнара слегка раздражала эта абсолютная официальность - лейд Саверас был единственным человеком, в помыслы которого ему никогда не удавалось проникнуть. Словно никаких своих собственных помыслов у него на самом деле и не было - он был знатоком придворного этикета, назубок знал генеалогические древа всех лейдов, как здравствующих, так и почивших в течение последнего столетия, и был незаменим при планировании торжеств или официальных церемоний. А под всем этим - или ничего, или слишком много, чтобы император мог оставаться спокоен.
Лейд-канцлер - высокий, крупный, шумный. Лейд Патри громогласен и подвижен несмотря на свои немалые объемы, он даже сейчас что-то строчит на одних листах, просматривает другие и делает пометки в третьих, изредка отрываясь для очередного скорбного вздоха. Гибкий ум и небывалая энергия позволяет ему справляться с уймой дел, в которых Рагнар бы просто утонул, если бы взялся за них сам. За это император был крайне благодарен лейду-канцлеру и закрывал глаза на его неумеренное честолюбие и вспыльчивость, проявляющиеся так же безудержно, как и работоспособность.
Первая фрейлина императрицы, особа, напоминающая Рагнару кошку, скромно опустив глаза долу, изящно обмахивается веером, искусно делая вид, что задыхается от слез. Молодая вдова, черноволосая и черноокая, лейдин Шантара считалась первой красавицей двора и была известна весьма вольным поведением. Император подозревал, что она обожает интриги и "загрызла" уже не одну дебютантку, в которой усмотрела будущую соперницу по красоте ли или по амбициям, но Шантара была кузиной его жены, которая не верила в "то, о чем сплетничают злые языки", и ради Лотарии он готов был терпеть ее фрейлину.
Сквозь напряженную тишину прорвался отдаленный звук, показавшийся едва ли не грохотом набата.
Шаги приближались, и Рагнар догадывался, кому они принадлежат. Так размеренно, неторопливо, словно надвигающийся рок, ходят только те, чьи уста объявляют приговоры. Судьи и лекари.
Император знал, что обязан сохранять бесстрастное выражение лица. Но знал также и то, что сейчас к нему приближается весть, которая решит судьбу Лотарии - а значит, и его собственную судьбу.
Он резко отвернулся к окну, направив все силы на то, чтобы напряженная поза не выдала владевших им чувств. Солнце лило свои ослепительные лучи, но император даже не замечал их. И когда высокие створки дверей с шумом распахнулись, а лакей возвестил приход лейда Кемерли, он мог быть уверен: визит императорского лекаря не произвел переполоха.
Рагнар обернулся так медленно, как только мог. И тут же понял, что никого не обманул своим спектаклем. Сильные чувства, наследие Пятого Критерия, не оставались тайной ни для кого из придворных.
Но все же он не мог позволить себе броситься к невозмутимому лейду Кемерли с вопросами, не смел даже испытующе взглянуть ему в глаза. Тем более что по лицу императорского лекаря никогда нельзя было прочесть, добрые или злые известия он несет.
Вошедший лекарь поклонился и смиренно потупил взор.
Лейду Кемерли было сорок семь лет, он был высок и сухопар. Узкое бледное лицо, выглядевшее еще бледнее на фоне черного - цвета церковников и врачевателей - оставалось неподвижным и невозмутимым в любых условиях: казалось, никакие бедствия не могли бы произвести на этого человека особого впечатления. Уголки тонкогубого рта всегда были скорбно опущены, выцветшие голубые глаза полуприкрыты почти лишенными ресниц веками, а мягкие белые руки с длинными нервными пальцами сложены на груди или на столе. Почему-то именно спокойствие этих белых ухоженных рук, порой неторопливо творивших чудеса, а порой медленно, с достоинством складывавшихся в жесте беспомощности и отчаяния, всегда раздражало Рагнара больше всего.
-Вы пришли сообщить что-то важное, лейд Кемерли? - в голосе императора было почти полностью укрощено нетерпение. Лишь крайняя сухость тона для тех, кто знал его, могла служить признаком сдерживаемого волнения. Впрочем, те, кто его знал, не нуждались в знаках, чтобы догадываться о правде.
-Мой император, - лекарь церемонно склонился в глубоком поклоне, разведя руки отточенным придворным жестом, - здоровье ее величества - вот причина моего неурочного визита.
-Я слушаю, - процедил Рагнар сквозь сомкнутые зубы. В груди начинала клокотать ярость, замешанная на страдании, но выйдя из себя подогнать лейда Кемерли невозможно. Скорее, криком можно лишь затянуть его хладнокровное повествование.
Лекарь кашлянул.
-Быть может, вашему величеству было бы удобнее выслушать меня наедине? Болезнь императрицы весьма деликатна...
-Хорошо, - резко бросил Рагнар, решив не перечить. Хотя присутствие Киннелл действовало бы на него успокаивающе, поджатые губы Саттиль и порывистые вздохи Дитрема только тяготили. - Друзья мои...
Официальные лица не заставили себя долго упрашивать, и, поспешно шелестя парадными одеждами, выплыли из зала. Двери гулко захлопнулись.
-Бог и Богиня были милостивы: нам удалось спасти жизнь ее величества, хотя она очень слаба, - прямо заявил лейд Кемерли, вероятно, все же понимая чувства императора, несмотря на все свои ужимки.
Рагнар ощутил, как подкосились ноги, и вынужден был опереться о подоконник. Закатные лучи ударили в лицо, заставив глаза слезиться - что же еще могло оказаться причиной слез императора?
-Она вне опасности, - продолжал лекарь своим шелестящим голосом, - однако, к сожалению, спасти ребенка мы оказались не в силах. Я предполагаю, причина выкидыша - в той травме, которую лейдин Лотария перенесла при падении с лошади, когда носила принца Ильгара. И я вынужден предупредить вас, ваше величество: еще одной беременности императрице не пережить.
-Жаль... но это неважно. Почти неважно, - Рагнару наконец удалось обрести дар речи. Его глаза засверкали, словно император неожиданно помолодел на тридцать лет, не меньше; отцепившись от подоконника, он взволнованно забегал по залу. - Наследник престола есть, к чему волноваться? Слава Богу и Богине! Лейд Кемерли, вы немедленно будете вознаграждены. Я знаю, вы хотели иметь дом в Араклионе, где живет ваша дочь - с сегодняшнего дня он у вас есть. Купчую получите у лейда-канцлера.
-Что вы, мой император, - сдержанно проговорил лекарь. - Я выполняю свой долг, и уже получил свою награду: спасенная человеческая жизнь - вот высшая ценность...
Рагнар засмеялся. Холодность ответа полностью перечеркивалась румянцем удовольствия, разлившимся по бледным щекам придворного лекаря.
-Я могу ее видеть? - император сложил ладони и наскоро прочел благодарственную молитву, предвкушая встречу с любимой супругой.
-Я не рекомендовал бы, мой император. Императрица отдыхает. Было бы прекрасно, если б вы повременили с визитом в ее опочивальню до утра.
Сегодня Рагнар готов был следовать всем дурацким требованиям лекарей-перестраховщиков.
-Что ж, будь по-вашему. Ступайте, лейд Кемерли, вам, вероятно, необходимо отдохнуть.
Лекарь вновь склонился в поклоне. Рагнар проводил прищуренным взглядом его высокую тощую фигуру и, опустившись в ближайшее кресло, закрыл глаза.
Напряжение, сменившееся внезапным возбуждением, ушло, оставив после себя, как это обычно бывает, опустошение. Лотария жива, и он не уставал благодарить Бога и Богиню. Но при мысли о потерянном ребенке сердце начинало больно щемить.
Рагнар вспомнил тот вечер, когда жена сообщила о своей беременности. Как сияли ее прекрасные глаза, как она была счастлива! Ильгар, их первенец, уже совсем вырос - и Лотария мечтала о втором ребенке, несмотря на опасность, о которой давно предупреждали лекари. То падение с коня не прошло бесследно - роды были тяжелыми, и уже тогда спасение жизни и императрицы, и наследника казалось чудом. Но прошло тринадцать лет.
-Я здорова, как лошадь, - смеялась Лотария в ответ на опасения мужа. - И я хочу, чтобы у нас была дочь. Ильгар при рождении был отдан престолу - а девочка будет только нашей...
Дверь тихонько скрипнула. Рагнар поднял голову и улыбнулся: Киннелл.
-Не помешаю?
-Конечно, нет. Садись.
-Лейд Кемерли уже сообщил нам, - лейдин Киннелл тепло улыбнулась, присаживаясь рядом на краешек стула и беря императора за руку. - Я счастлива, что с Лотарией все в порядке, но как жаль дитя...
-Да, - Рагнар кивнул. - Но ничего, мы справимся. Лотария сильная женщина. И у нас есть Ильгар.
-Идем, - леди Хранительница поднялась и мягко, но настойчиво потянула его за собой. Император не сопротивлялся.
Они прошли по парадным покоям и по узкой лестнице спустились к небольшому крылу, в котором располагались личные апартаменты императорской семьи. В детской юного принца Ильгара не было, но в его распоряжение был предоставлен маленький внутренний дворик, откуда даже сквозь закрытые окна доносились звонкие задорные голоса. Мальчику не сообщили о болезни матери, и сейчас Рагнар порадовался, что этого делать и не придется.
Император и лейдин Киннелл остановились на балконе, нависающем над двориком. Резная балюстрада, увитая плющом, позволяла видеть все, оставаясь невидимым.
Внизу, на песчаной площадке шел бой: Ильгар и такой же тринадцатилетний мальчик, сын одного из придворных, не очень умело, но крайне азартно размахивали деревянными мечами. Учитель фехтования, молодой парень, наблюдал за поединком и, увлекшись, едва не подпрыгивал на месте.
-Не лезьте на рожон, лейд Феликс, в бою вас бы уже проткнули! - покрикивал он время от времени. - Но вы, лейд Ильгар, кто же так держит меч? Это не дубина, им надо колоть и рубить, а не колотить. Вот так!
Юный принц казался повыше и покрупнее своего соперника, но в то же время медлительнее и неуклюжее. Он легко играл трехаршинным деревянным клинком, обрушивая на противника сокрушительные удары, и если бы Феликс не ускользал из-под меча принца, ему, вероятно, пришлось бы туго. Однако сейчас туго приходилось Ильгару: он едва успевал обороняться от юркого мальчика.
-Не тратьте времени на такой размах, мой лейд, - верещал учитель, - вы ведь не желаете на самом деле размозжить лейду Феликсу голову? Парируйте, парируйте... О!
Это восклицание сопровождало окончание состязания. Конец меча Феликса остановился в полудюйме от точки между лопатками Ильгара: пока принц размахивался, соперник проскользнул у него под локтем.
-Что ж, чистая победа, - провозгласил учитель. - Молодец, лейд Феликс! Пожмите друг другу руки.
-Вы все время упорно делаете одну и ту же ошибку, мой лейд, - начал учитель, когда Феликс убежал. - Вы пытаетесь драться не экономя сил, если уж ударить, то разрубить, если уж уколоть, то проткнуть насквозь. А это неправильно. В настоящей схватке вы очень быстро устанете, и более хитрый противник воспользуется этим.
-Да знаю я, знаю, - перебил Ильгар, с силой вонзая меч в утрамбованную землю. - Но когда этот Феликс, или Замар, или кто-нибудь еще так нагло смотрят, тыча своей палкой... - он яростно топнул ногой. - Кажется, что они смеются надо мной, и я... не могу рассчитывать удары.
Император улыбнулся, глядя на сына.
-Ильгар очень горяч, - шепнул он лейдин Киннелл, - всегда теряет голову, когда что-то перестает получаться. В кого бы? Я в его возрасте побеждал даже тех, кто на два-три года старше.
-Он еще так мал, - мягко ответила леди Киннелл. - К тому же тринадцать лет - сложный возраст, когда все воспринимается намного болезненнее, чем стоило бы. Ваш сын скоро начнет превращаться из мальчика в мужчину - и тогда превзойдет даже вас, мой император. Да-да!
Император сжал руку леди Хранительницы:
-Ты самая чуткая из моих друзей, Киннелл. Спасибо. Увидеть сына - это как раз то, что мне сейчас было нужно.
Оставив балкон, они не торопясь направились назад, в тронный зал. Чуть отстав от императора, лейдин Киннелл кусала губы. Она знала, что услышит в ответ на свои следующие слова, но как Первая Хранительница обязана была их произнести:
-Вы понимаете, мой император, - собравшись с духом, твердо заговорила она, - мой долг напомнить вам о необходимости выбора. Императрица Лотария более не сможет родить - а у вас всего один наследник. Трагическая случайность может поставить империю под угрозу династических распрей.
Рагнар резко остановился, устремив на леди Киннелл гневный взгляд:
-Что ты предлагаешь?
Хранительница спокойно смотрела на него.
-Я не предлагаю, и даже не советую. Решение в любом случае останется за вами, мой господин. Но в таких случаях закон предусматривает возможность развода, и так же, как я должна вам о нем напомнить, вы должны об этом услышать.
Император с усилием кивнул, его гнев погас.
-Я понимаю. Но ведь и ты понимаешь, каков будет мой выбор, не так ли?
-Разумеется, - лейдин Киннелл улыбнулась. - Ну вот, с неприятными обязанностями покончено. Давайте теперь о них забудем, мой император!
Рассмеявшись, Рагнар протянул ей руку и почтительно, словно преданнейший кавалер, проводил в тронный зал.