Аюту окинул новичка пристальным взглядом, полным такой внутренней силы, что Осилзский потупился, словно мальчишка.
- Совсем неопытен. Неплохо для начинающего, но и не более того. Зачем тебе это?
- Он хочет...
- Не встревай! Я спросил крестьянина, зачем ему становиться воином. И хочу знать только его мнение на сей счёт, - сурово прервал Соула старец, даже не обернувшись. Рваные тени листвы колыхнулись под порывом прохладного ещё утреннего ветра, принеся откуда-то нежный аромат луговых цветов.
- Я... они убили мою жену и нерождённого ребёнка, - неуверенно ответил Ланакэн, убирая в ножны клинок. Отлично осознаёт: боец пока весьма посредственный, если не хуже. Для необходимого уровня мало силы и ловкости. Не хватает элементарного умения. За последние годы многое освоил, однако всегда созидал: растил хлеб, с удовольствием столярничал, перестроил жилище. Старался всем походить на окружающих, не выделяться на их фоне, дабы не привлечь опасного внимания иноплеменников. Неприметное создание всего необходимого для себя и григстанского общества - суть безопасного пути любого дикого человека. К сожалению, дороги, отнюдь не гарантирующей настоящую защищённость.
- Нет. Не то. Это - само собою разумеющееся. Предыстория. В ней я не нуждаюсь. Что двигало тобою при принятии решения? - учитель пристально взирает из тёмного уголка между толстыми стволами деревьев на растерявшегося претендента в ученики. И, хотя предводитель войска занимает, казалось бы, самое укромное положение на поляне, чудится, будто стоит в центре на пьедестале. Он не может не концентрировать всеобщее внимание на своей могучей высоченной фигуре с огромными плечами, несмотря на тонкую структуру скелета, гордой, высоко посаженной головой с большим, несколько горбатым узким носом и тёмными, как ночь, глазами.
- Я... Хочу мстить им, - невнятно попытался ещё раз молодой человек, совсем стушевавшийся под уж чрезмерно назойливым осмотром.
- Ближе. Почти понял тебя. Хочешь... крови? - перешёл на шёпот собеседник. Нгдаси поёжился в сторонке, не зная, стоит ли здесь оставаться или следует уже удалиться.
- Да, - автоматически отозвался допрашиваемый и вздрогнул от звука собственного голоса. И впрямь... Именно эта жажда терзает, пока не смыкает веки мучительный сон. Заливать почву не водой, а алой субстанцией, означающей гибель. Крушить врагов на своём пути, стирая их существование в пыль. Разрушать тех, кто стёр созданную им за долгие трудные годы видимость спокойного существования.
- Жажда крови, значит, замучила. Бывает. Не редко бывает. А... не боишься утолить? - медленно протянул Шамул. Задал вопрос обыденно, словно спрашивает, сколько лет прожил хозяин в старом доме.
- Нет.
- Уверен? Когда придёт пора сражаться, ты прольёшь много её... Пока будешь биться, будут лишь цель, скорость и кровь. И полное отсутствие шанса повернуть обратно. Но потом... потом, если тебя не остановит гибель или глубокая рана, ты увидишь, что всё не заканчивается схваткой. Потом ты разглядишь смерть, боль и страдание вокруг. Понравится ли тебе разрушение? А? Не отвечай. Сейчас - не знаешь. Вот только... Не увяло ли желание? Всё ещё хочешь овладеть искусством смерти? Тебе решать, крестьянин Ланакэн. Лишь тебе, - Аюту тяжело вздохнул, ожидая слов приведенного землепашца. Впрочем, уже знает: колебания посеять не удалось.
- Научи меня. Я прошу...
- Довольно. С завтрашнего дня ты - мой ученик. Но окончательное решение приму, оценив твой реальный талант или полное отсутствие оного. Можешь не приходить, ежели одумаешься. Но... мне кажется, я ещё увижу тебя. Посмотрим, как потянется нить судеб.
Соул поспешил вон, увлекая товарища следом. Беседа со старцем вызвала у врачевателя подлинное возмущение: лекарь привёл в ряды Сопротивления свежего бойца, а мудрец зачем-то принялся отговаривать страдальца от поспешных суждений. Конечно, упрямство в глазах Осилзского открывает непоколебимость убеждения. И всё-таки... Зачем же так бурно увещевать на первых же шагах к перемене судьбы? Столь поздно и внезапно взявшийся за оружие мирный по сути своей человек заметил уже в душе нечто неизведанное пока. Хотел лучше рассмотреть приобретённое ощущение, развить и, вместе с тем, немного измениться. Прежде Ланакэн был собою вполне доволен, но случившееся продемонстрировало: жил в придуманном мире, наслаждался шатким покоем, которого и в природе-то нет. Однако нафантазированная сказка являлась крайне привлекательной фата-морганой, разве что, как и положено любым миражам, легко растворилась при соприкосновении с действительностью. На горе, даже не соприкосновением. Реальность грубо и незатейливо раздавила миф. Растерзала в клочья суть пахаря, осторожно проросшую из наблюдений за бытом маленькой деревеньки. И оказалось нежданно-негаданно: и не было никогда ничего, а будто бы только снилось... Самым чудовищным зрелищем стало состояние души прежде счастливого семьянина. С ужасом сознаёт: вовсе не тоскует об убитой жене. Ненавидит, клянёт себя, однако сердце остаётся пугающе пустым! И никому ведь не признаешься: григстанин, лишив всего, лишь открыл собственное подлинное лицо. Именно поэтому внутри всё кипит яростью. Хочется в безумии вновь и вновь проливать кровь врагов, заливая ею бушующее в груди пламя негодования. Чудовищная опустошённость давит в виски новой свободой. Ужас случившегося развеял дурман открывшейся жестокостью Вселенной. Мышление под влиянием окружающего стало иным. Особенно бесит именно холодная рассудительность, легко взвешивающая все "за" и все "против", принимающая верные решения, совсем не спотыкаясь о недавнюю трагедию. Все сочувствуют, утешают... а боли нет. Должен бы от неё с ума сходить, а закатная заря не потеряла своей красочной привлекательности. Немного одиноко. И не более.
Рано утром Ланакэн тщательно оделся, подпоясался мечом, подаренным ставшим за минувшие дни ещё более близким другом - Нгдаси. Сомнений в решении нет вовсе. Словно бы Осилзский попал в стремительный поток, филигранно точно направленный, бурный, окружённый полированной поверхностью искусственных берегов. Никаких шансов выбраться. Только плыть и ждать, куда вынесет. И, скорее всего, разбиться о ещё невидимые, без особых усилий угадываемые пороги.
Аюту не уточнил: уверен ли посетитель в выборе или нет. Поприветствовал и повёл на отведённое для тренировок место.
- Что ты умеешь, я уже знаю. Тебя, при большом желании, убить может даже младенец. Соул отличный боец. Ловок, хитёр, силён, но отвратительный преподаватель. Передать собственные ощущения ему не удаётся, хоть и старается. Забудь всю ту блажь, которой от него наслушался. Я хочу узнать твои способности. Через неделю скажу результат. Но... там посмотрим, - тихо объявил Шамул, начиная занятие. Говорит крайне мало, но метко и остро, словно бы его ум, клинок и язык представляют из себя нечто единое. Бывший крестьянин никак не поймёт, как же этому гиганту удаётся проделывать столь быстро и внезапно фокусы с сияющей сталью. Новичок то и дело оказывался вновь обезоруженным. Количество синяков и ссадин растёт, а уверенность в готовности освоить знания несколько уже даже пошатнулась.
Но вот и прошёл назначенный срок. Урок затянулся. Сегодня всё не выглядит настолько жалким и бесполезным. Землепашец постепенно превращается в бойца. Его могучие руки научились за столь малый срок кое-каким секретам и ощутили оружие (подобранный старым другом клинок нынешний наставник отверг, заменив на полутораручный, ибо Ланакэн то и дело старается ухватить оружие обеими руками, словно черенок лопаты). Учитель заметил даже зарождающиеся особенности тактики своего воспитанника, например: до последнего мгновения держит лезвие безвольно опущенным к земле, словно бы и не собирается отражать предстоящую атаку. Следующее движение трудно предугадать. Осизский обладает изощрённой фантазией и не слабым интеллектом, однако, из-за своего невысокого образования и постоянной внутренней тяжбы с самим собой, груб (иной раз, прямо-таки "неотёсан", по выражению старца).
- Каковы мои успехи? Вы обещали...
- Помню-помню. Не терпится? Очень неплохие. И... ты спешишь в бой? Так? - усмехнулся предводитель.
- Я староват быть просто учеником, - признался последователь.
- Учиться поздно не бывает. Тебе - тем более. Успеешь ещё напиться кровушки. Только вот злость на себя не потушишь, - откровенно отметил мудрец. Крестьянин вздрогнул. В его светло-карих глазах вспыхнул практически испуг. Словно самые интимные мысли сумели подслушать.
- Знаю-знаю. Удивлён? Откуда? Долго искал твою суть. Месть, обида, тоска по потерянной любимой или по семье... Я всё перебрал, прежде чем разгадал причину. Ты ненавидишь григстанов за то, что показали тебе твоё настоящее лицо. Не ожидал, однако боли и страданий по утрате не испытал. Хочется ощутить себя несчастным, а не получается. И за всё это ненависть жарче жжёт с каждым днём. Ты, Ланакэн, очень любил её прежде? - Шамул говорит, будто бьёт. Коротко, чётко и ясно. Сквозь прищур очевидна серьёзность, напоминающая лезвие.
- Нет, я...
- Был привязан?
- Да. Семь лет вместе. Душа в душу...
- Привычка в привычку, - поправил старец печально.
- Я скучаю по ней! - буквально простонал Осилзский.
- Я не нуждаюсь в твоих оправданиях. Да и ты тоже. Хватит уже беситься. Глупо. Такова жизнь. Иной раз не ценишь то, что имеешь, а потом страдаешь по утрате. Иногда - наоборот. Думаешь, у других - иначе? Бывает, плачут навзрыд, а если разобраться, так и не о чем. А у тебя... Очень уж привык к уютной жизни, а удар слишком тяжёлый был. Ум среагировал по-своему, защищая себя. Смирись со своим равнодушием. Поверь, может, тебе-то и повезло с этим. И григстаны не подозревали о таком твоём состоянии.
- Они лишили меня всего! - сорвался в крик молодой собеседник. Стиснул кулаки настолько, буквально едва не пробил ногтями кожу на ладонях. Только вот гнев больше наигранный, чем реальный.
- Или... ничего. Ты не за то ведь их ненавидишь, что жену убили. А за свою растоптанную иллюзию о себе. Однако помни, Ланакэн: больше всего судьба любит смеяться. И шутки у неё бывают очень злыми. Я боюсь за тебя. Ты быстро учишься. Но куда всё это тебя заведёт? Пока: я - лучший фехтовальщик в Оутласте. Быть может... пока, - последняя фраза слетела с губ Аюту едва уловимо - начинающий мечник её не разобрал.
Со столь странного разговора всё и началось. Их отношения резко изменились. Шамул стал уже не только тем, кто показывает владение оружием или руководит ещё довольно слабым Сопротивлением человечества в непосредственной близости от столицы. Он стал гуру для Ланакэна во всём, открывая пути к познанию собственной души, ибо понял: перед ним стоит совсем необычный воспитанник. Старейшина заметил в новичке достойного приемника: сурового, умного, спокойного, выносливого и сильного. Осилзский весьма требователен к себе, борется с каждым изъяном в своём совершенствовании, однако не меньшего хочет и от окружающих. Единственное, смущающее опытного мудреца, - неудержимая злость на врага, крепко сидящая в сердце бывшего крестьянина. Ослепляющая и не дающая вескому суждению кого-либо никаких шансов пробиться к рассудку. Сначала Аюту опасался: не превратился бы вдовец в обычного убийцу, но все Законы Разума прочно улеглись в мировоззрении (особенно, когда в пример поставлены были нарушения их григстанами). Так прошло полгода. Шамул постоянно не пускал его в сражения в надежде пригасить гнев, укрощал рвущийся на волю смерч отчаянной страсти окунуться в освоенное искусство уничтожения. Но дни сменялись днями. А неугасимый пыл не остывает. Равно как и не меркнут вернувшиеся ночные кошмары, мешающие спать любому, кто неудачно оказывается ночью неподалёку, бессвязными криками.
Соул радовался успехам друга, словно собственным, хотя с каждым днём в нём крепло: это человек несколько иного порядка, чем он сам. Даже несмотря на то, что мощь старого товарища пришла от плуга, а не от рукояти меча. Они стали теперь почти братьями, объединённые общей ненавистью. Хотя Нгдаси целиком и полностью поглотила идея Великого Равноправия, навязывать бывшему соседу свои идеалы особо не стремится. Пожалуй, лишь сам и верит в идеалистические картинки равного сосуществования людей и их заклятых врагов (притом мечтательность в нём ярости не мешает). Общаясь столь часто со старым знакомым, Ланакэн тоже начал иной раз задумываться о странной путеводной звезде лекаря, хотя на Вселенную смотрит намного реалистичнее и твёрдо знает: в ближайшем будущем их народу светят только сражения. Пока речь идёт не о свободе двух рас друг от друга, а о банальном выживании.