А еще в сливе торчало шесть спичек. Почему шесть? Потому что предыдущий и последний ее хозяин читал какой-то рассказ, который так и назывался - "Шесть спичек" (вот придет же писателю в голову - взять, и назвать рассказ в честь спичек; интересно, что они там у него делали, потому что если знаешь характер спичек, то сразу задумываешься - ох и несладко там кому-то пришлось. Ведь было их целых шесть. Такое выдержит далеко не каждый). Вот и воткнул он их в нашу несчастную сливку. Было очень больно, но зато она смогла от него убежать, мужественно поджав губы и неимоверным усилием воли побеждая приступы боли. Теперь привыкла, ранки зажили, и бегает она на этих спичках, будто бы родилась с ними. Спички этим очень довольны, потому что никогда еще не приходилось вести им такой подвижный образ жизни. Это вам не трястись в коробке, бухаясь об стены и наминая бока любимым друзьям. Поэтому, на самом деле, не известно, кто больше любил взбираться на блюдечко - слива, или же спички, которым после долгого затворничества любой свет был в радость, особенно яркий.

А под прилавком, на котором большая часть их жизни и проходила, на котором был их дом, стояла огромная, пузатая, деревянная бочка, обшитая медными кольцами. В ней что-то все время не то кипело, не то скреблось о стенки, и очень часто пирожное, зефир и слива собирались вместе на том участке своего дома, который нависал над бочкой, по-очереди держали друг друга на краю обрыва, откуда бочку можно было спокойно рассмотреть, а потом все вместе думали - что же в ней такое... Бочка жила своей жизнью, не обращая на них внимания, и по вечерам устраивала долгие беседы с лампой, которую нерадивые строители, повесив этажом ниже, не прикрутили, как это следовало бы сделать, а просто прижали ее к полу здесь, как раз вот этой самой бочкой. Им было весело вдвоем, они влюбились друг в друга, потому что, совсем как у сливы с верхнего, светлого уровня, были у них очень тяготеющие друг к другу души - не то бочке раньше, в одной из прошлых жизней, приходилось бывать лампой, не то лампа знавала, как это - быть бочкой... В общем, жили они душа в душу, и никаких зефиров и слив не замечали.
А потом, однажды, светлым и роковым в одно и то же время днем, в зал магазина зашел Покупатель. О, это страшное существо... Оно разлучает всех, кто сдружился друг с другом, он приходит сюда абсолютно непонятно зачем - он уничтожает семьи, беспечно (не то совсем не замечая, не то с целенаправленной, холодной яростью) рвет нити судеб и нити жизней. У него очень холодный взгляд, и это единственное, что можно в нем определить точно - настолько он ужасен и не похож ни на что живое. Никому не известно, откуда он приходит, что делает там, где он существует все время, которое проводит вне магазина... Куда исчезают уносимые им любимые - жены, дети... Поэтому на прилавке всегда дежурит специальный наблюдатель. Как правило, это чашка с остывшим чаем. Она всегда вызывает меньше всего подозрений. Как только где-то поблизости начинает сотрясать все своей поступью Покупатель, чай в чашке, самый замечательный напиток в мире (и замечательный, в том числе, своим неповторимым слухом), тут же этот зловещий шум улавливает, чашка в знак тревоги тут же трескается, чай проливается на прилавок и начинает капать сверху на крышку бочки. А поскольку в любой бочке совершенно точно живет дух древнего, дикого барабана, то стук от падения капель слышно на все полки, шкафчики, и так далее. Тут же, откуда ни возьмись, появляется продавец - совершенно глупое существо, которым в случае опасности можно прикрыться, и дать возможность всем, кому нужно, попрятаться. Пока Покупатель пытается пробиться сквозь железную стену в облике Продавца, те, кому суждено выйти прикрывать отступление, прощаются со своими близкими, и мужественно (и очень аккуратно, чтобы, не дай Бог, не привлечь к себе шумом внимания) выдвигаются на позиции, доступные нюху и взгляду Покупателя, который уже чувствует, что его явно водят здесь за нос... Мухи со шкафов азартно смотрят на происходящее в магазине, постепенно наступает вечер... чай медленно вытирается Продавцом с прилавка, принесшая себя в жертву дежурная чашка воспаряет и, сделав два круга вокруг вентилятора, улетает в свой, иной и радостный мир, где станет, наверное, слоном (потому что на стене, рядом со входом, с незапамятных времен висит детский рисунок слона. У него огромные уши и маленькие, совсем булавочные ножки. Чашка любила проводить свои вечера, свободные от вахты, разглядывая эту картину. Она была счастлива, когда смотрела этому слону в глаза. Быть может, когда-то она была с ним знакома. А может быть, это она его и нарисовала - глядишь, даже будучи уже чашкой. Взяла и художественно разлила сначала чай, потом лимонный сок, потом сок вишневый, и добавил пару завалявшихся у нее на дне с давних пор чаинок)... Продавец начинает смутно понимать, что от него чего-то хотят, а покупатель, вконец выйдя из состояния более-менее спокойного равновесия, в один неотвратимый момент вдруг будто бы взрывается, выстреливает рукой куда придется, хватает кого-нибудь самого смелого, кто в последний момент закрыл своим телом товарищей, и, бросая странную мятую бумажку мимо мусорной корзины, мигом вылетает прочь из магазина... По полкам и дверцам проносится радостный шепот, облегченно вздыхают в каком-то особенно заросшем паутиной ящике, и мухи, дождавшись развязки, вновь улетают прочь по своим делам.
Продавец поворачивается к рядам стеклянных стаканов, чашек, мешочкам со всякими съедобностями и пахучестями, любовно оглядывает их всех, и говорит:

- Ну вот, мои хорошие. Еще одного спровадили. И откуда они только лезут...

Чашки и ложки настораживаются, а быстрые на мысль перечницы вмиг окутываются тревожными облачками перца. Он что, не глуп?

... А Продавец тихо, почти неслышно шаркая тапочками, проходит пыльным коридором к себе в комнату, где не была ни одна из магазинных чашек или ложек, и где уж тем более не был ни один из покупателей, и тихонько оборачивается стареньким кухонным чайником. К нему льнут маленькие чашечки, и он уютно вздыхает и сопит...