Если раньше головная боль мучила его редко - лишь во время перепадов давления, когда крутило, и невозможно было понять, откуда берется вдруг солнце на плотно затянутом тучами небосводе - то теперь голова болела практически постоянно. Николай Иванович всегда страдал малокровием. А после Происшествия и вовсе ослаб, едва передвигал ноги и предпочитал тихую, не требующую больших затрат энергии работу.
Что произошло, доподлинно не знал никто. Но рейсовый автобус, раз и навсегда ушедший в районный центр и не вернувшийся больше, и прекратившаяся подача газа, и шум радио на всех частотах - все свидетельствовало, намекало на... Происшествие. Если раньше Николай Иванович каждую неделю приходил на скотобойню брать свиную кровь, которая одна могла несколько вылечить его, то теперь - когда все маленькие дети страдали такими же непрекращающимися головными болями - он старался обходить стороной длинные черные сараи. Хотя никто не решился бы прогнать его, он считал, что, взрослый, сможет продержаться и так.
Выход был найден в кофе.
Конечно, никто не дал бы ему хорошей воды для такой пустой затеи: хорошая вода была слишком ценна, а ее запасы - ограничены. Да и чашечка кофе могла бы спасти его лишь на какой-то час. Нет. Он набирал полный термосок натурального молотого кофе и постоянно жевал по зернышку. От этого зубы его скоро пожелтели, а слюна приобрела стойкий коричневый оттенок - зато его приближение угадывали заранее по сильному кофейному запаху, пропитавшему и дыхание, и кожу. Детям нравился этот аромат, и они называли его кофейным дядюшкой.
Кофейный дядюшка работал на сортировке.
После Происшествия обширный поселок сжался в комок, подтянулся весь к центру, к зданию районной администрации. Водопроводная вода испортилась, и там - в стоящей напротив церкви - остался единственный живой источник хорошей питьевой воды. Церковь, где раньше располагался благотворительный центр и каждое воскресенье, а также в православные праздники, открывалась столовая для бездомных и малоимущих, теперь кормила всё население поселка. Ведь сейчас в нем едва ли набралась бы половина от прежнего числа жителей.
Еще до Происшествия было объявлено о начале рассредоточения и эвакуации. Семьи получали новую прописку в отдаленных, глухих поселках, о которых раньше было известно лишь понаслышке, да по адресам проходящей через районный центр почты. Рассредоточение шло долго. Часть чиновников тоже ушла на новые места, а председатель кооперативного правления фермерского хозяйства - последний из представителей поселковой администрации - так и не дождался дня окончательной эвакуации своей фермы.
Зиму они провели на чемоданах, но пришла весна, и рейсовые автобусы, так и не возобновившие свое движение, стали последним аргументом в спорах о начале посевной. Фермерское хозяйство, избавленное от необходимости постоянно ориентироваться на рынок сельхоз продукции, постановило в первый год максимально использовать все имеющиеся площади, технику и запасы топлива, чтобы собрать максимально большой урожай и под завязку наполнить хранилища.
Достаточно мощный генератор, аккумуляторы, снятые с сельхоз машин, и слегка переоборудованная под нужды поселка водяная мельница позволяли не беспокоиться сильно об электричестве. Особенно, когда председатель правления предложил всем перебраться с окраин в центр и занять все пустующие дома вокруг Зеленой площади. Большие богатые особняки, заселенные сразу двумя-тремя семьями, расходовали электричество много экономней.
На второй год поселок налаживал быт. Тогда-то и появились первые проблемы. Никто долго не мог понять, почему люди вдруг начинали опухать, а тела их покрывались незаживающими язвами, и только диспансеризация в открытый в церкви лазарет приносила некоторое облегчение страданий. Это был тяжелый год, многие чувствовали различного рода недомогания, и порченной водой из кранов пользовались еще долго - до первой аварии на трассе, принесшей неожиданное улучшение состояния больных в целом квартале.
В два дня от системы водоснабжения был отрезан весь поселок. Вода сразу стала дефицитом, купание в реке тоже было строжайше запрещено. Источник на заднем дворе церкви обеспечивал питьевой водой жителей, пара скважин и колодцы - не давали погибнуть посадкам. Обширные поля были забыты, теперь, питаясь из огромных запасов первого года, жители осваивали приусадебные хозяйства, бурно расцвел бартерный рынок. И тогда-то появилась работа для сортировщиков.
Многие кинулись взламывать дома, магазины, склады. Что-то несли себе, заваливали комнаты предметами роскоши, но новый быт диктовал новые отношения, а большинство товаров уже давно пришло в негодность, либо не имело никакого практического применения, и эта забава скоро всем надоела. Тогда впервые к Николай Ивановичу принесли детали и попросили собрать хоть один телевизор взамен тех, что сгорели в первый год Происшествия.
Тогда он не был еще кофейным дядюшкой. Днями он лежал на диване, забытый всеми, и постанывал: от непрекращающейся головной боли, от того, что солнце всегда проходило мимо темного угла, в котором стоял его диван, что воду в кранах отключили, и приходилось днями мучиться жаждой, пока отец Василий не просил кого-нибудь из соседей передать ему его пайку.
Вместе с деталями мужики принесли три бутылки самогона. Две они раздавили сразу, а третью - радуясь, временно отступившей боли и некоторой легкости полупьяной мысли - Иваныч убрал уже сам, сортируя кучу хитрых, но совершенно бесполезных запчастей. Концентрируясь на выпадающем из пальцев карандаше, он начертал список необходимых деталей и инструментов. А также мест, где, по его разумению, все это можно было достать. Утром он отдал список захотевшим опохмелиться мужикам. После четвертой бутылки, распитой под малосольный огурчик урожая этого уже года, Иваныч махнул рукой и предложил тащить к нему все.
Так и пошло. Суббота как-то сама собой превратилась в приемный день, а последним распоряжением вновь избранного правления поиск и сбор всяческого хлама стал обязательной повинностью каждого жителя. К вечеру набиралось с десяток больших коробок, и всю неделю Иваныч сидел у окна, на солнышке, внимательно рассматривая, протоколируя и раскладывая по местам части будущей бытовой мелочи. Хотя Иваныч и собрал тот - первый и теперь единственный в поселке - телевизор, он не показывал ничего кроме снега. Зато большим спросом пользовались часы-ходики, электроплиты, моторы на ветряные генераторы, аккумуляторы к ним, швейные машины и... детские механические игрушки. Где-то к тому времени длинный коридор и две пустые комнаты его новой квартиры обросли стеллажами, диван переместился в светлый угол, а у раскрытого окна первого этажа днем начала собираться детвора, а вечером - поселковые мужики. Где-то тогда Иваныч и стал кофейным дядюшкой.
Отец Василий пил редко, но если пил, то хлопал стакан за стаканом не закусывая, только крякая гулко, как из железнодорожной цистерны, и пряча горбатый нос в бороду лопатой. Колоритен был отец Василий. Молод да поджар, а голос - трубный, богатый на интонации. В церковь и неверующие ходили, только бы послушать службу. Впрочем, не за один голос уважали его поселковые, но и за спокойную рассудительность в карих глазах навыкате. Умел убеждать отец Василий, и слово его в поселке было веское.
Петрович не пил вовсе. Из экономических соображений: до Происшествия - чтобы деньги от семьи не отрывать, после - собственным примером не давать поселковым изводить продукты на самогонку. Хотя врач Нина Алексеевна, скрепя сердце, и соглашалась, что водка крайне полезна для отравленного радиацией организма, сам Петрович мало верил ее заявлениям и, как председатель правления, проводил антиалкогольную политику. Дальше редких обращений к общественной совести он, впрочем, не заходил, и никогда не отказывался посидеть в пьющей компании.
Иваныч пил с удовольствием. Опьянение полностью снимало боль в голове, а давняя привычка жевать кофейные зерна придавала паленой водке приятный вкус.
Жизнь в поселке определенно наладилась: нежный запах цветущих вишен смешивался со сладким духом акаций и робким ароматом майских роз. Хозяйки, как могли, украшали палисадники, впервые за несколько лет у кофейного дядюшки спрашивали семена цветов, и Иваныч предусмотрительно взял в библиотеке, собранной молодой учительницей, подшивку журналов о пчеловодстве и перебирал уже свое хозяйство, готовясь мастерить ульи.
Света не зажигали. Молча работающий телевизор давал достаточно света и был непременными участником всегдашних посиделок инициативной группы поселка. В окошко краешком заглядывала полная луна.
- Это наш долг. - Отец Василий хлопнул стаканом по белой скатерти, придавив чуть трепетавший листок учетной тетради. - Перед людьми. Перед богом.
- О чем вы говорите, ну, отец Василий? О чем?! - председатель деликатно отломил кусочек кукурузного оладика, обмакнул в блюдце со сметаной. - Перед какими людьми? Вы их видели, людей этих? Да вы представьте себе только, сколько работы еще здесь! Создать семенной фонд, поставить огородное хозяйство на научную основу, мы ведь должны учитывать, что именно картофель станет скоро нашим хлебом. А вот условия для выращивания картофеля здесь далеко не идеальные, и только освоив...
- Знаю-знаю, - отец Василий поморщился на эти привычные уже доводы, - сможем обеспечить небывалый урожай корнеплодов. Но неужто вы не видите? Впервые за годы мы живем более-менее безбедно, никто больше не работает на износ, у людей появился досуг, заметьте! - культурный досуг. - Наливая по следующему кругу, отец выдержал многозначительную паузу. - Это обманчивое благополучие!
- Дети слабые рождаются, болезненные, - вставил Иваныч, принимая стакан. - Ну, благословите, батюшка.
Они чокнулись, отец Василий осушил до дна и склонил голову на грудь, кофейный дядюшка осилил половину и занюхал кулаком, крепко пропахшим кофе. Петрович со вниманием повернулся к кофейному дядюшке, батюшка тоже молчал поощрительно. Иваныч прихватил с тарелки соленый огурчик, положил сверху оладушка, откусил половинку.
- Люди, прости господи, мрут. От чего? - Не понятно. - Вторая половинка отправилась следом за первой.
- Людям вообще свойственно... - председатель тактично замолчал.
- Ну не в сорок лет же? - Отец Василий кивнул одобрительно. Воодушевленный, кофейный дядюшка достал вторую тетрадь. Открыл на первых страницах. - Об этот год одиннадцать умерло. И одна только бабка Клава шести десятков с лишним от роду... Да и та, скажем прямо, молодой померла, раньше-то и до девяносто годов старики на печи сиживали.
- Да и долее. - Отец Василий снова наполнил до краев. Пить погодил.
- Ну, это уж повезет кому если. Я не об том толкую. Нина Алексеевна говорит, от рака все померли. Быстро сгорели...
- Упокой господи. - Подняли не чокаясь. Осушили, не закусывая.
- Ну, Нина Алексеевна говорит, что и пить для организма полезно, - не удержался председатель. Но этот выпад прошел незамеченным. Отец Василий зыркнул из под бровей строго, а кофейный дядюшка и вовсе не обратил внимания, продолжил задумчиво:
- Дети слабые опять же, тоже мрут, болезные. Как ни носились с грудничком своим Киреевы, помер. Все кричал, бедненький. Малокровие у них врожденное, уж я то знаю, вижу. - Кофейный дядюшка замолчал на минуту, отщипнул замусоленный уголок тетрадного листка. Прокашлялся. - Так вот тут у меня диаграммка готова. С таким положением дел, лет через пять нам и в поход-то отправлять уже некого будет. Сейчас. Самое время сейчас идти другие поселки искать уцелевшие.
Отец Василий молчал, позволив председателю самому изучать нарисованную цветными карандашами схему. Придвинул поближе тарелку с оладьями и занялся ими вплотную. Кофейный дядюшка следил внимательно, готовясь дать необходимые пояснения, но председатель и сам был не дурак, быстро сообразил, что к чему. Отодвинул тетрадь расстроено.
- Ну и кого посылать мне? И куда посылать, главное?
- Молодых пошли. - Кофейный дядюшка давно уж все обдумал и сидел наготове. - Недалеко сперва, и не много, пусть проветрятся, пообвыкнут. Ну и из мужиков кого, уж сам думай, за старшего. А потом и большую группу собрать можно. С ружьями и подводу одну дать. Вдруг найдут чего полезного? - последний довод был особенно весок. Пожалуй, каждая лишняя заборина в поселке была снята, избавлена аккуратно от ценных гвоздей и снесена на склад. Такие точно учтенные ресурсы казались особенно... ограниченными и заставляли председателя задумываться о поиске новых источников благосостояния.
- Решено. Пускай сперва сходят вверх по реке, до целлюлозного завода. - Председатель пролистал тетрадь взад-вперед. - Может и правда толк будет. Да нет, и ведь верно, - отодвинул решительно от себя испещренные цифрами странички, - навалился на стол, заставив собеседников невольно склониться ближе, - ведь как в стоячей воде здесь загниваем. Шутка сказать! Кражи начались, диверсии...
- Диве-е-ерсии, - протянул отец Василий и усмехнулся одними глазами.
- Да уж диверсии! Когда с генератора части скручивают, это ли не диверсия? Еду воруют со складов, лекарства... Будто и не в коммуне живем, не для людей стараемся!
Председатель выпрямился, побарабанил пальцами по столу. Смотрел хмуро, боясь возможного недоверия.
- Так уж и диверсии, Петрович. Окстись. То, небось, ребятня балует, - сказал Кофейный дядюшка примиряюще, и, разлив последнее, опустил пустую бутыль на пол.
- Хорошее баловство, - возразил враз посуровевший отец Василий, - оставить посёлок без электричества.
- Вы уж поговорите с прихожанами, батюшка, - встрепенулся обрадованный председатель. - Может эта... кто и впрямь недоволен чем... - и замолчал, глядя расстроено.
- Поговорю, обязательно поговорю, - пообещал батюшка, и, хлопнув стакан, поднялся из-за стола.
Прежде чем стелить диван после ухода гостей, кофейный дядюшка прошелся по коридору, надолго останавливаясь в раздумьях и снимая с полок тикающие наручные часы, стеклянные шарики от люстр, глиняные свистульки, пару крупных кусков мела. Подумав, сгреб до кучи пищащего резинового зайца. Вернувшись в комнату, разложил на столе все это богатство, нарочно оставил тарелки неприбранными, наоборот - добавил еще пары оладушков и сметаны. Осмотрев все, остался доволен, застелил диван и лег, глядя в распахнутое окно на черные ветви деревьев и синее звездное небо, сыпанул из термоска в рот горсточку крупно молотых зерен и заснул, задумчиво их пережевывая. Снился ему районный центр, располагавшийся выше по реке, в паре километров от целлюлозного завода. Так же, как и три года назад, мальчишки гоняли по улицам на велосипедах, гнались за ними брехучие псы, а старые бабки у крылечек лузгали кабашные семечки. И вместо привычной вони целлюлозного завода, веял букетом диких трав жаркий июльский ветерок.
Утром стол был пуст.
Чрезвычайно довольный, в приподнятом настроении кофейный дядюшка снял с плечиков пропахший пылью пиджак, надел соломенную шляпу, подхватил у входной двери легкую камышовую тросточку и пошел гулять по солнечным поселковым улицам.
На центральной площади из здания администрации слышался немолчный детский говор -работала школа - на заднем дворе церкви смеялись женщины, да раздавался трубный глас отца Василия - столовая готовила обед всему поселку. Во дворах девочки вывешивали стиранное матерями белье, мальчишки возили в тележках строительный мусор или, балуясь и шаля сверх меры, вымешивали ногами глину. Мужики копались на участках. Хозяйки кормили домашнюю скотину, распределенную с фермы по дворам.
Кофейный дядюшка шел не спеша: щурясь на солнце, сплевывая в придорожную пыль густо-коричневую слюну, внимательно глядя по сторонам, останавливаясь перекинуться парой слов с каждым, и непременно каждый раз доставал из карманов на забаву детворе безделушки.
Но лишь далеко за полдень он нашел то, что искал с раннего утра. Подосадовал на собственную недогадливость. Длинные темные сараи зернохранилищ с одной стороны были сплошь изрисованы мелом. Белые круги скручивались спиралевидно, ломаные линии не складывались в рисунок и казались обычными детскими каракулями, а, наверняка, и были ими. Где-то внутри через равные промежутки времени пищал сдавливаемый чьей-то рукой резиновый заяц.
Широко улыбаясь темно-желтой улыбкой, кофейный дядюшка скоро засеменил к церкви.
© Болдырева Наталья Анатольевна (Nata A. Bold / Nikel')
Рассказ: Кофейный дядюшка.
2005 г.
|