Бойков Владимир Алексеевич : другие произведения.

Кошки-мышки

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    повесть о первой любви

   0x08 graphic
Кошки-Мышки. Повесть. 2005г. Владимир Бойков.
  
  
  
  
  
  
   Кошки-Мышки
  
  
  
   Этим летом я наконец-то смог осуществить свое стародавнее обещание: свозить жену с дочкой в Питер. Без всяких дел, просто так - походить по музеям, по магазинам, потратить специально отложенную для намеченной поездки сумму денег.
   Подбор "музыки в дорогу" впервые был доверен дочери, которая недавно поразила меня заявлением, что ей стали нравиться "The Rolling Stones". Всего несколько месяцев назад она демонстративно убегала из комнаты, когда я слушал какой-нибудь их диск, и поглядывала на меня с жалостью, наверное, считая, что только ограниченные люди могут любить подобную музыку. К заданию она отнеслась ответственно: хотела, по-видимому, закрепить новый этап нашего взаимопонимания, часами просиживала за компьютером, причем в наушниках, с выключенными колонками, чтобы усилить эффект сюрприза. И в день отъезда торжественно вручила мне свежеиспеченный CD-ROM с подобранной к дальнему путешествию коллекцией. Мы погрузили все, что может понадобиться для нашего турне в багажник "Жигулей", я сунул диск в проигрыватель и...
  
   Выбирая по карте один из возможных маршрутов, я и значения не придал, что путь наш будет пролегать через населенный пункт, который в моей памяти навсегда остался просто Городом. И только уже проезжая по почти забытым улицам и увидев здание того самого Комбината бытового обслуживания населения (по-советски - "КБО"), я вдруг вспомнил все...
  
   Остановил машину. Почему-то застучало сердце, легкой болью сдавило грудь. Мои девочки утомленно спали, и я свернул на главную улицу. Все равно у нас кончилась минералка, так какая разница, где ее покупать. Тормознул около универсама, вышел из машины и замер от неожиданности. Далеко впереди по тротуару катилась инвалидная коляска с сидящим в ней мужчиной. Рядом шла темноволосая женщина. Мальчишка лет семи-восьми бегал вприпрыжку вокруг этой странной парочки и что-то громко кричал.
   "Неужели он?", - мелькнула мысль. Я сел в машину, чтобы догнать, но парочка свернула в узкий переулок, и никто из них так и не оглянулся.
  -- Где мы? - спросила жена.
  -- В Городе, - сказал я.
  -- В каком городе? - Она слегка насторожилась и стала всматриваться в улицы.
  -- В том самом. Практика, блондины, Безногий...
  -- Надо же... - протянула жена нахмурившись. - Что за странное пристрастие вспоминать те времена. Как мы сюда попали?
  -- Ну... случайно.
  -- Случайно? Переживаешь, что не остался?
  -- Жалеть, в общем-то, не о чем. И остановился я здесь только, чтобы купить воды. Универсам рядом...
   Мы купили минералки, кое-какой еды, немного побродили по улицам. Дошли до парка. Там, из-за густых кустов сирени доносилась громкая ритмичная музыка, и мне показалось, что вот сейчас я увижу своих старых недругов. Нет, на скамеечке отдыхали от жизни и потягивали пивко около десятка представителей поколения "Next". Они как будто и не заметили нас, но рука одного из парней все-таки вылезла из джинсов подружки. "Скарабеи", - сказал кто-то из них равнодушно.
  
   ...Мы выехали из Города.
  -- Может быть, пообедаем? - предложила жена. - Смотрите, какое красивое место.
   По обеим сторонам дороги стоял сосновый лес.
  -- Ой, черника! - закричала дочь.
  -- Где? - удивился я.
  -- Да вон же, вон...
   Невдалеке виднелась проселочная дорога. Я свернул на нее и остановился.
  -- Нет, здесь почти все обобрано. Давайте дальше проедем...
   Мы углубились в лес еще на километр или два. Дорога резко оборвалась. Начинались вырубки. Там впереди валялись огромные кучи брошенных сучьев, вся поверхность почвы была обезображена колесами грузовиков.
  -- Ужас, - сказала жена.
   Пришлось развернуться и поехать назад.
  -- Гляди, какое отличное место. Поляна. А вон и ягоды!
  -- Я остановил машину. Мои девочки достали из багажника пакетики, приготовили кучу вкуснейших бутербродов.
   Жена продолжала поглядывать на меня чуть настороженно, но вполне дружелюбно.
  -- Мы в лесу погуляем, - сказала дочь.
  -- Хорошо, идите, а я подремлю. Ночью совсем не выспался. В палатке было душно.
   Они ушли. Я погрузился в воспоминания...
  
   ...Звучала музыка... Кажется "Angels At My Gate" Манфреда Манна. Я танцевал с Ириной и не верил свалившемуся на меня маленькому счастью.
   Она двигалась легко, красиво и позволяла прижимать себя так сильно, что создавалась иллюзия ощущения ее тела, как своего собственного. Я чувствовал ее всю, и ничего более потрясающего в своей жизни мне еще испытывать не приходилось...
   А, впрочем, начну по порядку...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Часть 1. ВСТРЕЧИ.
  
  
  
  
   Rolling Stones.
   Наступил конец апреля. Моя практика заканчивалась. Трудиться оставалось где-то месяца полтора. Потом диплом и почти полгода до армии.
   Весна была в самом разгаре и я, изнывая в душном помещении мастерской, подсчитывал каждый прожитый день, как вычеркнутый из жизни. Хотелось домой, к друзьям, к маме...
   В этом городе - унылом, скучном, неинтересном, несмотря на проведенные в нем несколько месяцев, я так и не обзавелся ни другом, ни подругой. Мой напарник, наставник, учитель и шеф - Анатолий, ввиду своего "преклонного" сорокалетнего возраста, являлся для меня не очень интересным собеседником. Да он и сам чаще предпочитал подкалывать меня, а не разговаривать и, хотя мы с ним были на "ты", дружба между нами не завязывалась. Каждый вечер мой шеф уезжал на поезде в соседний поселок к семье. В этих его отъездах существовала немаловажная для меня закономерность. Подстраиваясь под расписание движения электрички, он покидал свое рабочее место за час до официального закрытия мастерской, ну а утром приезжал раньше. Начальство не возражало, я конечно тоже. Этот последний час был моим любимым, поскольку клиенты при отсутствии наставника относились ко мне не как к мальчишке практиканту, а как к полноценному специалисту и даже разговаривали уважительно.
   Итак, я сидел за столом и под колючую музыку обожаемой мною группы "Rolling Stones" колупал старинный телевизор. По-видимому, он прошел через горнило, вернее, плеяду специалистов алкоголиков, каждый из которых в надежде заработать на вожделенную бутылку, привнес в схему данного аппарата собственную мудрость. Выдирая все эти радиоэлементы, устаревшие почти полвека назад, приваренные сваркой, припаянные черт знает чем и с помощью чего, прикрученные проводами от высоковольтных электрических линий с помощью кузнечных клещей, я нещадно матерился. Большей частью про себя, конечно. Измученный этой непродуктивной работой и увлекшись изобретением в уме новаторских ругательных выражений, я не заметил, что в мастерскую вошел клиент. Закинув в мусорное ведро старинный электролитический конденсатор гигантских размеров, прикрученный к схеме шнурком от ботинка, я пробормотал что-то неприличное вслух и неожиданно услышал:
  -- Вы со мной так разговариваете?
   Я поднял голову и обомлел. Перед столом стояла девушка, с магнитофоном в руках, серьезная и очень... ну просто невероятно красивая.
   Вы, наверное, обращали внимание на тот факт, что женская красота бывает разная. Иногда, на совершенно правильном личике расположены отличной формы глазки, правильный носик, симпатичный ротик и... все. Да, девушка мила, даже красива, но душу не цепляет. Отсутствует какая-то изюминка, не запоминается такое лицо, оно стереотипно при всей своей безупречности. А бывает!.. Есть отличное слово шарм. Куча маленьких отклонений от усредненного стандарта, а результат - обалдеваешь! Да еще - харизма: в улыбке, повороте головы, взгляде, движениях...
   Вошедшая в мастерскую и ожидавшая моего внимания девушка была как раз из такой породы (ладно, пусть останется это слово). Темненькая, с голубыми глазами, чуть выше среднего роста, стройная, нет - изумительно гармоничного телосложения - тонкая талия, попочка такая, что руки ноют, ножки в джинсах не видны, но башку на отсечение, что при такой фигуре, они кривыми быть не могут. Иначе долой гармонию и всю красоту мира!
   Девушка заметила мою реакцию, но виду не подала: вот, мол, очередной дурачок готовый бухнуться на колени и не придала моему эстетическому потрясению никакого значения. Она поставила на стол магнитофон и перечислила все его причуды: звук прерывается, кассету заедает и, пока не постучишь по нему - вообще не включается.
   Я зачарованно слушал ее серебряный голосок. Надо же - и это в придачу! А то однажды познакомил меня приятель со своей новой девочкой. Я так же стоял, рот разинув, а она прекрасные уста разомкнула, да как каркнула, что ворона, так вся ее прелесть сразу же куда-то и пропала.
  -- Что же мне с ним делать? - просила посетительница, имея в виду магнитофон, конечно.
   Вот тут меня и "сорвало с петель"...
  -- Покажите руку, - сказал я деловито.
   Девушка недоуменно протянула ладонь.
  -- Сожмите в кулак.
   Она подчинилась.
  -- Вы говорите стукнуть надо, чтобы включился?
  -- Да...
  -- Кулачок у вас маловат. Позовите меня, я так стукну, долго не будет выключаться.
  -- А сейчас можете?
  -- Что сейчас?
  -- Стукнуть его прямо сейчас. И мне не надо будет отвлекать вас от работы.
  -- Хотел бы я так отвлекаться, - сказал я.
  -- А, может, все-таки лучше починить?
  -- Ну, это не хуже, но ведь ремонт денег будет стоить, а вот стучать я согласен совершенно бесплатно, с удовольствием и в любое удобное для вас время.
  -- Ремонт я оплачу, - быстро проговорила девушка таким тоном, как будто я сомневался.
  -- Тогда будем заполнять квитанцию! - сказал я серьезно.
  -- Надеюсь, это не связано с риском для жизни?
  -- Для жизни - нет, а вот для психического спокойствия - пожалуй. - Я достал пачку квитанций, бухнул ее на стол, деловито заложил под верхний лист копирку, взял ручку, постучал ею о стол и, старательно подражая голосу профессионального чекиста, произнес:
  -- Фамилия?
  -- Петрова, - сказала девушка.
  -- Простая русская фамилия. При такой, извините, пикантной внешности...
  -- Вас что-то в ней не устраивает?
  -- Меня? М-м-м... Внешность конечно симпатичная. Так и отметим. Лично меня в ней устраивает все и даже более, но, однако, согласитесь: чертовски подозрительно. Все сначала говорят Петров, а копнешь поглубже... Имя?
  -- Ирина.
  -- Так-так. Ирина Петрова. Другого я, признаться, и не ожидал. Наверное, и отчество соответствует имиджу?
  -- Конечно. Там тоже не дураки сидят.
  -- По-нят-нень-ко. Адрес?
   Девушка назвала.
  -- Возраст?
  -- Чей? Магнитофона?
  -- Ваш.
  -- Выдумываете?
  -- Вот - специальная графа, - соврал я. - Не сам придумал, не мне отвечать. Но ведь предупреждал? Теперь выкручивайтесь.
   Ирина посерьезнела. Вероятно, ей надоело мое кривляние.
  -- Ладно, в виде исключения, возраст оставим, - сказал я сухо. - Телефон?
  -- А это еще зачем?
  -- Когда починим - сообщим. Логично? Впрочем, можете прибегать и интересоваться. Каждый день. Мне это будет даже приятно. Только так я его целый месяц ремонтировать буду. Нет, полтора. До окончания практики.
  -- Понятненько, - передразнивая меня, произнесла девушка. - Тогда лучше телефон запишите...
   Она ушла. А я, оцепенев, сидел на стуле и, наверное, просидел бы так до утра, но меня выгнала уборщица.
   Купив в магазине батон с изюмом и пакет молока, я направился к себе "домой" ужинать. Мой дом - это комната, которую удалось за чисто символическую плату снять у одинокого старика. Государство предлагало место в общежитии, но я пренебрег, решив, что так будет удобнее.
   Закончив трапезничать, я лег на диван и стал вспоминать. Конечно, ее - Иру. Других интересных воспоминаний в моей жизни еще не накопилось.
  
   2. Miss you. Rolling Stones.
   На другой день, впервые за полгода практики, я взялся за работу с энтузиазмом. Положил на стол Ирин магнитофон и стал с нежностью выкручивать его винтики, ласково разбирать механизм. Я надеялся превратить этот дешевенький магнитофон в шедевр, и только отсутствие соответствующих комплектующих, как и соответствующих способностей, помешали осуществить задуманное. Тем не менее, все было тщательно отрегулировано, все движущиеся детали смазаны и еще вполне пригодная к эксплуатации головка заменена на новую - сендастовую. Оставалось лишь одно - проверить результат моего энтузиазма в работе. Я сунул в подкассетник "Some Girls" Роллингов, опробовал перемотку и, отловив "Miss You", спросил Анатолия:
  -- Ну, как это может не нравиться?
   Мой шеф поморщился. Роллингов он еще скрепя сердце терпел, но скорее из страха, что я могу поставить "AC/DC".
   И тут мне пришла в голову идея заменить корпус магнитофона на новый. Анатолий опять скривился и сказал, что это уже перебор. Девушка может не оценить.
  -- Но я же деньги брать не собираюсь. Свои внесу. Главное - привлечь ее внимание.
  -- Деньги можешь не брать, только поверь моему слову: события могут развиться совсем не так, как ты планируешь.
  -- Не понял. Мне кажется это верный путь, чтобы заинтересовать девушку.
  -- Видишь ли, возможно, что она примет подарок спокойно, но тебе лично ничего с этого не обломится. Второй вариант: она все равно настоит на полной оплате ремонта и подумает: вот, мол, жлобы - ободрали. Это тебе вообще ни к чему. Третий: магнитофон она заберет, но с мыслями, что чем-то тебе теперь обязана и это, поверь, не будет способствовать дальнейшему развитию отношений. Скорее всего, она их будет избегать.
  -- Мудр ты, однако, - заметил я и не стал выпендриваться.
   После обеда к нам в мастерскую ворвалась уборщица. Я уж было полез под стол, думая, что где-то нечаянно насорил и сейчас меня исхлестают грязной тряпкой, но нет: наша тетя Валя всего лишь искала ведро. Но на самом деле женщине просто хотелось выговориться - ее зашкаливало от эмоций. Она только что навещала свою сестру, желала взглянуть на племянника, недавно вернувшегося из нашей победоносной армии, и на тебе...
   Тетя Валя говорила, взмахивала руками, ойкала, охала, восклицала, опять говорила... Поэтому излагаю ее речь кратко. Вчера на танцах ее племянника Олега избили, причем не просто хулиганы, а представители самой настоящей банды возглавляемой неким Никитиным, который, как "реальный чувак", вот уже несколько лет ставит Город и его жителей раком.
  -- А еще они носят золотые цепочки, - добавила тетя Валя, считая последний аргумент убийственно весомым. - Весь город в страхе.
  -- Что-то не замечал я испуганных людей на улицах, - сказал Анатолий.
  -- Так ты на танцы в ДК сходи, - посоветовала уборщица таким тоном, как будто являлась завсегдатаем этого достойного заведения.
  -- Делать мне больше нечего. На танцах всегда дрались, - парировал мой шеф.
  -- Дрались, да не так. Говорю вам: в Городе самая настоящая банда.
  -- Ух-ты!.. Хотя у вас, где двое с гитарой - там и банда.
   Тетя Валя не выдержала, схватила свое помело и улетела, громыхая на поворотах ведром, как церковным колоколом.
   Однако не прошло и часа, как она вернулась и не одна, а вместе с тем самым племянником Олегом. Мы приготовились, что сейчас нам продемонстрируют вещественные доказательства злодеяний местных мафиози в виде многочисленных ссадин, фингалов, укусов и, упаси боже, проникающих ножевых ранений. Но ничего подобного не случилось. С точки зрения телемастера, представленное к обозрению тело можно было оценить, как совершенно исправное, да и душа его хозяина пребывала в прекрасном настроении. Молодой человек посетил нашу мастерскую, потому что у него сломался старенький приемник "Спидола", который был с гордостью водружен на мой стол со следующими комментариями:
  -- Раритет. Все ловит!
  -- Наверное, продать хотите? - спросил Анатолий, по опыту знающий, что подобные восхваления, как правило, заканчиваются банально: "на бутылочку дадите?"
  -- Нет, продавать не буду, - разочаровал моего шефа Олег, - Починить надо. Звук хрипит, ни одного слова не разобрать.
  -- А если пропадет?
  -- Как это?
  -- Вещь, надо полагать, редкая. Но если пропадет, мастерская выплатит вам только остаточную стоимость. Не боитесь?
   Олег молчал. Он не знал моего шефа, который обожал таким образом ставить клиентов в тупик.
  -- Вам бы обратиться в мастерскую при каком-нибудь музее. Там его сначала оценят, а потом за восстановление сдерут солидную сумму.
  -- Издеваетесь? - сообразил Олег.
  -- Почему же. Как представитель официального учреждения, я обязан быть серьезным. Раз вы говорите: раритет...
  -- Ладно, будет вам. У нас в армии прапорщик такой же приколист был. Спрашиваем его: "почему в борще вместо мяса одно сало?". А он: "вопрос понятен, отвечаю. Ваша рота обедает первой, а поскольку сало плавает сверху, оно вам и достается".
  -- Логично, - согласился Анатолий.
  -- Мы с другой ротой поменялись. Опять одно сало. Возмущаемся, а прапорщик: "я, в связи с вашими претензиями, распорядился, чтобы повара первые порции со дна зачерпывали, таким образом, сало теперь достается последним. Так что зря, говорит, вы свою очередь другим уступили. А приказы каждый день менять не положено. Не солидно это. Уважать не станут".
   Моему шефу рассказ понравился и он выписал Олегу квитанцию, пообещав, что в виде исключения, определит "Спидолу" на хранение в личный сейф.
  -- А ты в армии еще не был? - спросил Олег меня.
  -- Неужели есть по этому поводу сомнения? - удивился я.
  -- Нет, конечно. Морда молодая, детская - сразу видно, что не служил.
  -- Да, с мордой у меня вечные проблемы, - сокрушенно вздохнул я. - Никто всерьез не принимает. В кино, если "до 16", до сих пор паспорт спрашивают.
   Потом Олег принялся расспрашивать меня о моем житье-бытье: кто, откуда, как сюда попал и надолго ли. Возможно, его преследовала старая сержантская привычка кого-нибудь опекать или иметь подчиненного. "А может быть человек такой коммуникабельный", - подумал я и решил, что завязать новое знакомство совсем не помешает. Мы разговорились. Олег сказал, что живет с матерью, отец умер три года назад.
  -- У нас тоже отца нет, мы от него ушли.
   Почему-то это настроило парня на еще более дружелюбный тон, из его голоса исчезли покровительственные нотки, и он неожиданно спросил: "Девушка есть?". Я замялся и тут же услышал торжественное обещание, что буду познакомлен с самыми симпатичными девочками в Городе.
  
   Когда Анатолий уехал домой, я подсел к сейфу, на котором у нас стоял телефон и набрал заветный номер. Гудки, гудки. Такие длинные, унылые, безнадежные. Прошел час. Я уже перестал волноваться, набирая номер, но там вдруг ответили:
  -- Слушаю, - раздался в трубке мужской голос.
  -- Петровы?
  -- Да...
  -- Здравствуйте. Позовите, пожалуйста, Ирину, - сказал я, вкладывая в интонацию всю возможную вежливость.
  -- Зачем? - ответили мне довольно-таки грубо.
  -- Ваш магнитофон уже отремонтирован, - доложил я официальным тоном.
  -- Так быстро? - удивился голос. - Соседка сдавала, две недели ждала.
  -- У нас сейчас нет завала.
  -- Я передам, - бросили мне сухо, и разговор прекратился.
   М-да-а. Откровенно говоря, ожидалось большего.
   И вечером я уехал домой. На выходные. Впервые за полгода практики.
  
   Дома было скучно почти так же, как и в Городе. Я даже на танцы не пошел. Не потому что не с кем, а просто не хотелось.
   Мама все поглядывала на меня такого отрешенного, пока я не буркнул: "Влюбился". Сестра попыталась выпытать, в кого же это, наконец-то, но я решил оставить ей возможность самой пофантазировать, отрезав: "В инопланетянку". Потом, смягчившись, добавил:
  -- Пока только имя знаю.
  -- А фамилию?
   Вот дура. Как будто знание фамилии каким-то образом могло улучшить ситуацию.
  -- И фамилию. И адрес. И телефон.
  -- Тогда в чем дело? Позвонил бы...
  -- Ее отец трубку поднимает. Она - нет.
  -- Принципиально?
  -- Откуда я знаю. Может у них так заведено.
  
   3. Did Ya Mama. Slade.
   Понедельник превратился в тягостное ожидание. И даже работа не могла меня отвлечь от мыслей об Ирине. Я вздрагивал при каждом скрипе двери, при каждом звонке телефона. Но Ира не приходила и не звонила. Она как будто забыла, что отнесла магнитофон в ремонт. И уж, конечно, она не догадывалась о том, как я ее ждал. Сказать по правде, мне тогда и в голову не приходило, что мы можем подружиться, или начнем встречаться, или хотя бы иногда видеться. Потому что всего лишь смотреть на нее, слушать ее, уже казалось верхом блаженства. Я изнывал от тоски, пустоты и собственного бессилия. Закрыв глаза, я вновь и вновь пытался проявить в памяти ее дивный образ, с ужасом замечая, как он потихоньку тускнеет. Что мог я предпринять? Найти по адресу дом и завалиться в квартиру? Торчать все вечера у подъезда, поджидая удачу? Нет, это определенно никуда не годилось. Поэтому я просто сидел и ждал. И даже мечтать о ней боялся...
   После обеда телефон вообще замолчал. Ему как будто перерезали глотку, вернее, провод. Мне уже надоело прислушиваться и я начал слегка подремывать, делая вид, что изучаю схему. И тут он зазвонил. Я подпрыгнул и как кенгуру поскакал через расставленные на полу телевизоры, чтобы первым схватить трубку. Увы, там всего лишь интересовались расписанием нашей работы.
  -- Раздавишь хоть один кинескоп - будешь платить, - предупредил Анатолий.
  -- Готов все передавить, лишь бы позвонила, - вздохнул я.
   Прошел еще один бесконечный час. Мой шеф уже одевался, чтобы отчалить домой, когда телефон снова задребезжал. Я резко обернулся. Анатолий стоял возле сейфа. Картинным жестом он снял трубку и произнес: "Алло? Нет, это не я. А вам кого, Вампирова?
   Я уже стоял рядом с занесенным над головой огромным напильником, который подвернулся мне под руку во время рывка к телефонному аппарату.
  -- Ой, трубку бросили, - хихикнул мой шеф.
  -- Убью! - вскричал я, не зная, что мне с этим напильником делать. Шеф, однако, дрогнул и на всякий случай спрятался в кладовке. Я повернул ключ.
  -- Будешь сидеть до утра. Без хлеба, воды и даже без параши.
  -- Варианты есть?
  -- Есть. Перезваниваешь, номер я дам, дико извиняешься и сообщаешь всю правду. Первое: моя фамилия не Вампиров и даже не похожа на нее, второе...
  -- Но кровь мою все ж посасываешь? Признайся. Иначе бы я не ляпнул...
  -- Второе: твой напарник - просто замечательный друг, товарищ и бра... нет - коллега. Третье...
   Телефон звякнул.
  -- Слушаю, - мне хотелось послать того, кто звонил подальше.
  -- Мне вашего Вампирова. - Услышал я серебряный голосок.
  -- Ира?
  -- А у тебя много девушек? По голосу всех не узнаешь?
  -- Да, нет, ты одна.
  -- Вот даже как?
  -- Ой, извини. Я немного не в себе. Мой шеф заперт на складе. Я его сейчас пытать буду. Каленым железом. Огнем и мечом. На дыбе...
  -- Да... с такой фамилией, чем еще и заниматься. Кусать не дает?
  -- Вот именно за это, то есть за фамилию, нет, нет - за то, что ты трубку бросила.
  -- Представляю, какое наказание ждет меня! Сразу задушишь, или сначала кровушки пососешь? Шеф еще жив?
  -- Жив. Он в кладовке спрятался. На свою голову. Лучше бы сдался. Теперь буду голодом морить.
  -- Ладно, пока, Вампиров.
  -- Ира. Ира!
  -- Что?
  -- Прости, я чушь несу. У меня стресс оттого, что ты трубку бросила. Я так долго ждал звонка, что у меня уши болят от напряжения. А тут... ты звонишь, а он...
  -- Объясни внятно. Плетешь, что попало. В первый раз таким красноречивым показался.
  -- Я такой и есть... тьфу... стоп... Моя фамилия не Вампиров. Это он меня так зовет. За то, что я музыку громко включаю.
  -- Да какая разница. Я же не из-за фамилии трубку бросила.
  -- А от чего?
  -- От неожиданности.
  -- Это хорошо. Ты молодец.
  -- Значит, так. Сначала ты выпускаешь своего шефа на свободу. Потом продолжим разговор.
   Это "потом" свелось к следующему: Ира сказала, что сегодня, скорее всего, придти не сможет, да и некогда ей сейчас магнитофон слушать, к экзаменам надо готовиться.
  -- К экзаменам? - удивился я.
  -- Да. Учусь я еще. В десятом классе.
  -- А завтра? - спросил я безнадежно. До меня дошло, что жду ее совсем напрасно. Нет, не напрасно. Я же просто хочу ее видеть. Всего лишь видеть!..
  -- Не знаю. А может лучше папу прислать? Он порывался. Квитанцию спрашивал. Да я куда-то ее засунула.
  -- В таком случае требуется личное присутствие владельца. С паспортом, - сказал я твердо. - А то, понимаешь, любой к нам придет и заявит: я тут вам вон тот телевизор сдавал...
  -- Понятно. Хорошо, постараюсь. Как смогу.
  
   Ну и ну. Я стоял перед телефоном опустошенный, измученный и, кажется, даже потный. Что ж, будем ждать. Не оставит же она в самом деле магнитофон в мастерской. Значит, надежда еще теплится. Лишь бы не папа за ним явился. Я тогда удавлюсь телефонным проводом. Нет, телефонный порвется. Я возьму самый толстый шнур от самого толстого телевизора, привяжу его к люстре и, повесив на грудь записку: "Ира, я так надеялся тебя увидеть, а ты прислала папу", покончу с этой кошмарной и несправедливой жизнью. Пусть расстраивается. Тогда хоть моя душа возрадуется, заметив крохотные слезинки в уголках ее фантастически синих глаз.
   К счастью Ира не подвела, даровав мне еще многие годы легкомысленного проживания в этом мире. Она пришла. К самому концу рабочего дня, когда я уже собрался уходить.
   Ровно в восемнадцать дверь таинственно заскрипела, и... все мои попытки напустить на себя хоть капельку серьезности тут же полетели к собакам. Я засиял, как никелированный бампер Волги. Чуть было не сказал: "медный таз". Но, поправляюсь, поскольку никогда такого таза не видел, а потому не могу представить во всей красе эту невероятную, вошедшую даже в поговорку, силу его сияния.
   Ира нисколечко счастьем не маялась. Она-то как раз была серьезной. Сначала долго настаивала, чтобы я взял за ремонт плату (о спасибо тебе, Анатолий!), потом, заметив, что я расстраиваюсь, сказала:
  -- Хорошо, но ведь это не просто так? Вы...
  -- Да, я, вы, м-м-м...
  -- Давай перейдем на "ты" и я выслушаю, что вы такое затеяли.
  -- Просто я очень хотел вас, то есть тебя, увидеть, очень хотел хоть чем-то порадовать и... очень хотел бы... просто поговорить. Это много?
  -- А я-то думала! - Ирины губки сложились в ироническую гримаску.
  -- Нет-нет! Только не это! Я не вампир. Как вы... ты могла такое подумать?! Хотя Анатолий, мой грозный гуру и говорит: "всю кровь мою выпил", но ведь это же на словах, ничем практическим не подтвержденных и не доказанных.
   Ира засмеялась. В ее взгляде появились лучики интереса, и это обнадеживало. Главное - не свалиться в словесный понос, который иногда одолевает меня, когда сильно разойдусь или разволнуюсь.
  -- А вообще-то я жадина и хочу большего, - продолжил я.
  -- Да?
  -- Всего лишь погулять с тобой вечером. Хотя бы один разок. Или два, а еще лучше...
  -- Три?
  -- Нет. Каждый вечер на протяжении оставшихся дней моей жизни. Это целых полтора месяца. До окончания практики.
  -- Действительно, жадина. Может лучше заплатить по квитанции?
  -- Согласен на один вечер, - быстро сообразил я. - Сегодня.
  -- Нет. Сегодня не могу. И завтра... тоже. Давай я сама позвоню, когда буду свободна.
  
   4. Beast Of Burden. Rolling Stones.
   Господи, какая ужасная штука - время. До чего же оно необъективно. Когда не надо, оно летит, щелкая днями, как семечками. Когда ждешь чего-то важного, оно тянется, как... Извините, но черт его знает, с чем и сравнить поточнее.
  
   Прошло два дня. В пятницу я собрал всю свою наглость в кулак и позвонил после обеда сам. Вдруг она дома, вдруг изменились ее планы, вдруг она свободна. Трубку поднял тот самый не очень приветливый мужчина.
  -- Здравствуйте. Извините, Ира дома?
  -- А вы кто?
  -- Одноклассник.
  -- Что надо?
  -- У меня тригонометрическая функция заела.
  -- Говори, я помогу.
  -- И еще... я забыл, что задали по литературе.
  -- А еще?
  -- Еще? Двоечник я. Иру обязали помогать. А она пренебрегает. Хорошо ли это, как вы считаете?
  -- Иру? Странно. Как тебя зовут?
  -- Вася.
  -- Вот что, Вася. Положи трубку и больше никогда сюда не звони.
  -- Почему? Вы не любите двоечников?
  -- Не люблю. И у нас такое правило: кому надо мы сами звоним.
  -- Так отключите звонок.
  -- Не хами.
  -- И не собираюсь. Но разве плохой совет?
   Ирин папа, или кто он там такой, бросил трубку. Надеюсь, голос мой он не узнал, а то еще прибежит сюда с широким ремнем или розгами. И только я отошел от телефона, только собрался немного попсиховать, как в мастерскую влетел Олег.
  -- Нас уже ждут. Быстро! - зашумел он.
  -- Кто? Где? Куда? На пожар? - всполошился я. - Вот огнетушитель.
   Олег тут же сбросил обороты и уже спокойным голосом сообщил:
  -- Медички нас ждут. В ресторане. Я еще днем договорился. Поспешай, а то их там кто-нибудь снимет. Дерись еще потом. - И не смотря на отчаянные протесты, быстро затолкал меня в куртку и, подпихивая руками, грудью и вроде бы даже коленом, выгнал на улицу.
  
   Однако, как оказалось, этот на редкость активный товарищ сильно все преувеличивал. В ресторане нас никто не ждал. Даже официанты. Работники общепита, воровато поглядывая на немногочисленных клиентов, устроили в дальнем темном закутке междусобойчик; чего-то там с аппетитом пожевывали и, похоже, не менее вкусно выпивали. Олег пощелкал пальцами - никакой реакции.
  -- Запустить бы в них чем-нибудь... - помечтал мой новый приятель, недвусмысленно примериваясь к графину.
  -- Милицию вызовут, - сказал я.
  -- Эй! - крикнул Олег. - Если нас не обслужат, мы притащим все из магазина!
   Это помогло. Нам принесли бутылку вина, коньяк в маленьком графинчике, какие-то сомнительные салаты и шоколадку. Я волновался, не знал как себя вести, куда девать руки, диковато оглядывался, и рюмка коньяка, вдруг, пришлась очень кстати.
   Мы уже вовсю вели беседу о смысле жизни, как к нашему столику подсели две приятненькие барышни. Одна тоненькая, другая пополнее. Скромненькие, но в то же время достаточно общительные. Они-то, оказывается, нас и должны были ждать.
  -- Знакомься, - сказал Олег. - Галя и Валя.
   Девушки тут же потупили глазки.
  -- А это - самый перспективный жених в нашем городе, - нескромно представил меня Олег. - Телемастер.
   Теперь смутился я.
   Выпили вина. Олег сразу приобнял Валю... или Галю (я их сразу перепутал), в общем, ту, которая была немного потолще и, подмигнув, кивнул в сторону другой, определенно намекая, за кем мне в дальнейшем следует волочиться.
  -- Между прочим, наши добрые барышни - медички, - многозначительно произнес Олег, но, не заметив положительной реакции с моей стороны, добавил: - Они меня спиртом снабжают.
  -- А я думал бициллином, - брякнул я и тут же осекся, поняв, что сострил, мягко говоря, неудачно. К счастью, на меня никто не обиделся. По-видимому, все были уже слегка пьяны и слушали друг друга не очень внимательно.
   Мы потанцевали. Олег облапил свою девушку, как паук муху, и стал кружить ее медленно-медленно. Он что-то ласково шептал ей в ухо, то ли плел комплименты, то ли клянчил спирт. Моя Галя-Валя чувствовала себя скованно, я никак не мог ее вести в танце, через силу покачивал за талию и через три-четыре минуты такой пытки совсем выдохся.
   Потом мы еще чего-то выпили. Между делом выяснилось, что девушкам сегодня в ночь на дежурство и им уже пора собираться.
   Мы проводили их до больницы. Олег всю дорогу тискал свою подругу, пытался к ней присосаться. Она пищала, иногда довольно, иногда не очень, отбивалась и, смеясь, поглядывала на нас. Я не знал, что мне делать со своей Галей-Валей. Вести себя так, как Олег, я не мог, а стоять руки-в-брюки, вроде бы тоже неприлично. К счастью девушки вскоре ушли, существенно облегчив мое противоречивое состояние.
   На обратной дороге выяснилось, что Олег тоже не помнил, кто из них Галя, а кто Валя, да и познакомился он с ними только вчера.
   Переходя какую-то темную улицу, мы обогнали трех подружек.
  -- Привет, - сказала одна из девушек.
  -- Привет, - ответил я и тут же обомлел. Это была... Ирина.
  -- Куда направляетесь? - спросила она.
  -- Сам не знаю, - ответил я растерянно.
  -- Мы идем пить спирт, - брякнул Олег. - Не желаете приобщиться?
  -- Спасибо. Мы на дискотеку. - Девушки засмеялись и, пока я составлял в голове осмысленное предложение, свернули за угол и удалились из нашего поля зрения и из зоны слышимости. Можно было конечно их догнать, но уверен, этим я все бы испортил, потому что наверняка стал бы тарабанить чушь.
  
   Вскоре мы оказались у Олега дома. Его мама, заметив наше нетрезвое состояние, сказала одно слово "некрасиво" и как ни странно оно оказалось волшебным. Мой приятель стушевался и, буркнув: "Завтра исправлюсь", потащил меня на кухню.
  -- Напои гостя чаем! - крикнула мама нам в след и ушла в комнату.
   Таким образом, вопрос о распитии спирта, которого я больше всего опасался, отпал как бы сам собой. Мы попили чаю с конфетами и решили еще немного побродить по городу. Олег поцеловал на прощание маму, пообещал, что алкоголя больше "ни-ни" и мы вышли на улицу.
  -- Хочу на дискотеку, - сказал я твердо.
  -- Что ж, мой долг приобщить тебя ко всем злачным местам нашего города. Только сейчас там настоящий бардак. А вместо музыки в основном: "бу-бу, бу-бу".
  -- Почему? - спросил я.
  -- Потому что из группы "Которые" двоих молодых, но перспективных, забрали в армию. Остался один гитарист Юра, кстати, мой старый приятель, да Серега - ударник. Только вдвоем, сам понимаешь, не поиграешь. Сейчас они ищут замену, а пока все желающие потрястись и потискаться танцуют под магнитофон.
  -- И что под это "бу-бу" невозможно танцевать?
  -- Большинству, как ни странно, наплевать, остальные терпят.
  -- Разве трудно записать на магнитофон хорошую музыку?
  -- Под хорошую музыку не всегда хорошо танцуется. Особенно если выпивши, и если единственное освоенное танцевальное па - подскок муфлона.
  
   5. M'hat M'Coat. Slade.
   Мы подошли к Дому культуры. Давно я не бывал на подобных мероприятиях. Музыка оглушила меня, и ничего было не рассмотреть в мерцающем цветном полумраке. На сцене, богато обставленной колонками и свето-цветомузыкальными устройствами, восседал на высоком стуле парень в кепке, который и управлял всем этим богатством. Звучало не совсем уж и "бу-бу, бу-бу", а что-то вполне приличное, ритмичное и к моему пущему удовольствию даже западное.
   Мы проникли в шевелящуюся толпу и кое-как пробрались к колоннам. Здесь под своеобразным балконом в основном тусовались те, кто не танцевал, а больше высматривал или решал какие-то свои сугубо личные проблемы. В сторонке, ближе к эстраде стояли несколько светловолосых ребят очень похожих друг на друга. Все в черных футболках и таких же черных джинсах. Я видел их несколько раз в парке. Они почему-то и тогда произвели на меня впечатление. Вот только чем? Наверное, своей невероятной самоуверенностью и отстраненностью от всего, что их окружало. Эта компания никогда не шумела, не цеплялась к прохожим, да и вообще ни к кому. Абсолютная замкнутость на самих себя и ни одного жеста на публику, что выглядело совершенно непривычным.
   Олег повертел головой и тут же пригласил двух девушек. Для себя и для меня. Я танцевал и все шарил глазами по залу, надеясь увидеть Иру. Еще не закончилась музыка, а моя партнерша, холодно поблагодарив, оставила меня одного. Я вернулся к колоннам и стал наблюдать за Олегом. Он закачивал байки в уши своей барышне - весьма смазливенькой девчушке. Та смеялась, но все время нервно оглядывалась.
   Мелодии сменяли одна другую, а я так и стоял, подперев колонну. Олег, похоже, забыл про меня, во всяком случае, я давно потерял его из поля зрения. Мне было скучно и тоскливо. Приглашать кого-то не хотелось, да я и не мог, поскольку пришел сюда ради Ирины, а разыскивать ее в этой толпе представлялось занятием почти безнадежным. Кроме того, я не хотел терять место, очень удобное для наблюдения за залом; к тому же Олег мог в любую минуту вернуться. Неожиданно у меня возникла мысль: у Ирины, конечно, есть парень и шансы увести ее у кого-то из-под носа - смехотворны. Тут уж лучше действовать со стороны, а не в лоб, так что приходить сюда, наверное, не стоило.
   Я трезвел, и становился все более некоммуникабельным. А вокруг вертелось столько красивых девчонок! Будь я в другой ситуации, да более пьян, да порешительней, то, возможно, постепенно разошелся бы, начал к кому-нибудь приставать и, вероятнее всего, вскоре схлопотал бы по морде.
   Впрочем, я бы не возражал, если бы местные красотки сами проявили инициативу и начали меня приглашать наперебой. Но никого моя персона здесь не интересовала, как и все те несколько месяцев, которые я просуществовал в этом Городе. Ни с кем из местной молодежи я не познакомился, ни с кем не сблизился. Вечера я обычно проводил за чтением фантастики и лишь иногда выбирался в кино. И вот нашелся человек, который привел меня сюда, окунул в благоприятную для знакомства с противоположным полом обстановку, а я стою, как болван и мечтаю о чем-то недосягаемом.
  
   6. Angels At My Gate. Manfred Mann.
   Зазвучала прекрасная медленная мелодия. Объявили белый танец. Я бросил взгляд на эстраду и... увидел Ирину. Она давала диск жокею какие-то указания. Тот безоговорочно соглашался и кивал головой.
   Из своего прежнего опыта, я давно сделал малоутешительный вывод: мне всегда очень трудно пригласить девушку на танец. Причем, чем больше она мне нравилась, тем сложнее было решиться. И не сказать, что это являлось следствием комплекса: вдруг откажет; таких случаев не помню - вроде бы не отказывали никогда. Но проклятый страх сковывал волю, и вечно я стоял, вот как сейчас, ругал себя, заставлял, уговаривал, но стоило мне вдруг решиться, как девушку ту уже кто-то уводил. Потом бывало, я видел ее с этим счастливчиком на улице, невыносимо завидовал, но и впредь все повторялось с поразительной закономерностью. Видимо я был безнадежен.
   Сегодня, однако, что-то случилось с моей обычной нерасторопностью. Я быстро пробрался к эстраде и пригласил Ирину. Она удивилась, глянула на меня почти озадаченно и, не скрывая иронии, спросила:
  -- Разве сейчас не девушки приглашают?
  -- Девушки, - сказал я, потея от страха, - А вы меня не пригласите?
   И она пошла со мной. Не то, чтобы с большой охотой, но и без ужимок. И вот тут я не сдержался - дал себе волю, прижав это чудесное создание к себе, как мог, с такой силой и страстью, чтобы ей только не было больно. Я сразу почувствовал ее упругие ноги и все ее удивительно стройное, гибкое тело. В первую секунду она как будто напряглась, чуть отстранилась, но, осмотрев меня еще раз полными изумления глазами, снизошла, с легким вздохом вдруг расслабилась, поддалась, разрешив мне обхватить себя так, как только смогли это сделать мои загребущие руки.
   Мы танцевали. Музыка окутывала нас своим завораживающим мотивом и словно прятала от толпы. Ира двигалась исключительно пластично, ее тело казалось невесомым, и у меня возникла навязчивая иллюзия, что оно растворилось в моем.
   Мелодия кончилась, мы отошли к колоннам, я усиленно соображал, что же нужно сказать, чтобы задержать ее хоть на минутку, но Ира не ушла. Она просто стояла и улыбалась. Я положил ей руки на талию, несмело притянул к себе и она, уже без малейшего каприза, спокойно позволила мне сделать это. Так мы и стояли, прижавшись, и Иру больше никто не приглашал.
   Иногда я искал глазами Олега, но все время натыкался на лица тех, похожих друг на друга, белобрысых парней. И хотя в их взглядах не было угрозы и даже маломальского интереса, они явно наблюдали за нами. И это показное равнодушие не нравилось мне все больше и больше.
  -- Кто они? - спросил я.
   Ира оглянулась и тут же нахмурилась. Я сразу почувствовал, как она напряглась и вроде бы немного отстранилась.
   В этот самый момент, один из парней что-то крикнул в толпу, и они дружно поспешили к выходу. Молодежь в зале притихла. Там у двери начиналась ссора. Я увидел Олега. Лицо его было спокойным, движения - ленивыми. Он явно никого не боялся. Напротив него стояли двое здоровенных блондинов. В черных джинсах, черных футболках. Шла словесная перепалка. Кто кого перекричит, то есть больше запугает. Нет, это в нашем городе обычно так завязывалась драка. Олег не кричал. Он держал за руку очень хорошенькую девушку, и что-то спокойно отвечал парням. Те, в общем-то, тоже не кипятились, но в их репликах сквозила серьезная угроза. Мы подошли поближе.
  -- Слушай, мудила, ты не врубаешься. Специально повторяю для тупых и прапорщиков: эта девочка Соры. А с Сорой лучше не ссорься. Он сейчас на деле, но явится: тебя на говно размажет. Три дня пердеть будешь. Вали отсюда, пока жив, второй раз, как тогда - у тебя не получится...
  
   Я вспомнил, - мне уже приходилось слышать такое...
   Однажды, гуляя по парку, я увидел эту самую братию. Однако в тот день среди них находился безногий парень, кстати, единственный из них - шатен. Он сидел в инвалидной коляске, какой-то очень сложной конструкции. Они слушали музыку, о чем-то говорили, некоторые разучивали в сторонке какие-то приемы: перекидывали друг друга через бедро, освобождались от захватов. Сколько раз в жизни видел подобные компании: всегда идет рисовка на публику. Если кто-то кому-то показывает прием, десять раз оглянется - видят ли его посторонние, а если не видят, то подождет, или погогочет, чтобы оглянулись и заметили. У блондинов все было не как у людей. Они жили для себя, посторонние их не интересовали. И это впечатляло.
   Мое внимание тогда привлек магнитофон - огромный мощный "Sharp". В те времена такие нигде не продавались и считались настоящей диковинкой. Но главным для меня являлось другое: исключительно редкие записи. Я не узнавал ни одной группы, хотя считал, что в западной музыке неплохо разбираюсь. То, что они слушали, не казалось модным, но это было - супер! Я и подошел тогда послушать и может быть договориться поменяться записями. Но только раскрыл рот, как ко мне шагнул один из блондинов, тот самый, что сейчас угрожал Олегу и, глядя сквозь меня, равнодушно произнес: "Вали отсюда, а то по башке дам - все свое говно в штаны выронишь". Я тогда свалил, а Олег, похоже, не собирался.
  -- Как сегодня получится - скоро увидим, - сказал он. - Зови всех своих до кучи, и начнем. Только не здесь - на улице.
  -- Ну, пойдем...
   Мы с Ирой тоже вышли. Как это ни страшно, но если Олега начнут бить, свинством будет не вмешаться, пусть меня и вырубят сразу.
   Блондин сразу приступил к делу. Он обошел Олега боком, делая руками красивые пассы. Этот тип почему-то пренебрег сегодня их обычным правилом - не выделываться специально. Решил порисоваться. Зрителей как-никак собралось предостаточно. На лицах восторг от предвкушения схватки, в которой самим бояться нечего. Страшно здесь было только одному человеку - мне. Я знал, что через несколько секунд придется кинуться в драку, не имея ни малейшего шанса не то что на победу, но хотя бы расквасить кому-то нос.
   Стояла гробовая тишина.
  -- Это что такое? Неужели карате? - спросил Олег дурашливым голосом, нарочно выговаривая последнюю букву как "е". Кто-то хмыкнул. Если бы публика устроила тотализатор, на моего приятеля не поставил бы никто.
  
   7. Helter Skelter. The Beatles.
   На лице блондина появилось холодное презрение. Он резко шагнул вперед. Удар, молниеносный блок, еще удар, опять блок. Олег чуть отклонился назад и мощным движением головы сшиб противника с ног. Тот сразу вскочил, но его вело, он падал на приятелей, - они изо всех сил пытались придать ему равновесие. Еще одним ударом, невидимым, словно щелчок хлыста, Олег выбил из головы второго блондина кучу соплей вперемешку с кровью. После чего брезгливо и уже не спеша, взял его за загривок, перевернул и отвесил такой увесистый поджопник, что блондин, падая и хватаясь за все, что подворачивалось на его пути в полете, тут же завалил нескольких приятелей и кое-кого из любопытствующей публики.
  -- Только не пердеть, - сказал Олег первому, добавил ему ногой в живот и вопросительно уставился на тех, кому еще не попало.
   Такой короткой схватки я не видел никогда в жизни. В моем городе дерутся долго и усердно: рвут друг другу рубахи, цепляются за волосы. Много крови, синяков и не поймешь кто за кого и кто против.
  -- Пойдем отсюда, - прошептала Ирина.
   Наши недруги озабоченно переглядывались. К Олегу больше никто не бросался. Но самым удивительным казалось то, что их лица продолжали оставаться невозмутимыми. Они стояли гурьбой, смотрели на Олега без страха, как бы зная про себя: ладно, твоя взяла, но эта победа - сиюминутна.
   Девчонка, с которой вышел мой приятель, вертелась около этих блондинов и, когда он позвал ее с собой, демонстративно отвернулась. Олег махнул рукой и куда-то ушел. Наверное, домой.
  -- Пойдем, - повторила Ира. Она взяла меня под руку и повела куда-то. Я шел с нею и не знал, могу ли радоваться своему счастью. Не исключено и даже наиболее вероятно, что в ближайшем темном переулке мне интенсивно намылят шею. И Олег не поможет. Хотя погони, кажется, не было.
  
   Ира вела меня закоулками, известными только коренным жителям. Остались позади рынок, разномастные гаражи, незнакомые улицы. Мы подошли к ее дому - старинной кирпичной трехэтажке. Тихий уютный двор, с беседкой и скамеечками. Кругом сирень, акации, уходящие в бездну неба тополя. Ни одно окно не светилось - дом, укутанный таинственной темнотой, уже давно спал.
   Ира отпустила мою руку, мягко уклонилась от попытки задержать ее.
  -- Не надо, - очень тихо сказала она, отступая назад. Я шел за ней, но по глазам видел, что ни силой, ни уговорами ее не остановить. Мы очутились в подъезде.
  -- Надеюсь, мы еще увидимся? - В голосе моем звучало больше мольбы, чем просьбы. Ира остановилась, шагнула ко мне, вгляделась в глаза. Потом вдруг поцеловала, резко отстранилась и быстро взбежала по лестнице.
  -- До встречи, - прозвучал ее голос сверху.
   От неожиданности я растерялся. Где-то там хлопнула дверь, и стало тихо.
   А я все стоял и стоял в подъезде и долго не мог придти в себя. На моем лице застыла улыбка, наверное, достаточно глупая, какая бывает у человека ошалевшего от счастья. Потом я нехотя вышел на улицу. Вечер был сказочным. Звезды светили так ярко, что, казалось, вот-вот посыплются с неба. Я задрал голову и стал смотреть на них, а они разгорались все сильнее, и у меня от восторга вдруг заслезились глаза. Подул теплый легкий ветерок, я глубоко вздохнул и засмеялся.
  -- У тебя спичек не найдется? - послышался голос из беседки.
  -- Я не курю, - ответил я автоматически.
   Щелкнула зажигалка. В беседке сидели двое блондинов. Отчетливо были видны только их лица. Черные футболки сливались с темнотой, и казалось, что их самоуверенные физиономии, просто плавают в воздухе. Вспыхнул огонек сигареты и лица пропали.
   Я шел домой, чутко навострив уши. Все время хотелось ускорить шаг, а то и вовсе припустить побыстрее, но гордость не позволяла. Я даже не разрешал себе оглядываться. Впрочем, никто за мной и не гнался. "Может быть, они там живут", - решил я для собственного успокоения, - "Должны же они где-то жить?".
  
   8. Fritz The Blank. Manfred Mann.
   На другой день с утра я сразу погрузился в работу. Меня еще в дверях взял в оборот чрезвычайно настырный и до приторности вежливый клиент. Он припер в ремонт какой-то очень дремучий телевизор и Анатолий, который, как известно, приходил на работу раньше меня на час, уже сказал владельцу этого уникального хлама свое категорическое "нет". Тем не менее, он, как обычно, посоветовал поговорить со мной. Мол, парень на практике, пусть потренируется, все равно дурака валяет. Я, конечно, тоже заупрямился: нет у нас ни схем таких, ни радиодеталей. Клиент, ехидно улыбаясь, протянул мне ветхий паспорт-книжечку с вклеенной туда схемой и начал превозносить мои способности в ремонте старинной техники. И я сдался. Выписал квитанцию. Счастливый владелец, пятясь спиной к двери, все говорил "спасибо", несколько раз возвращался и, глядя мне в глаза, шептал:
  -- Вы уж не подведите, я только на вас надеюсь.
  -- Приложу весь свой опыт, - заверил я.
  -- И талант, - добавил хозяин древности. Он опять попятился к двери, обернулся, поймал мой взгляд. Я все ждал воздушного поцелуя, но дядька всего лишь скорчил очередную умоляющую гримасу и наконец-то исчез окончательно.
   А я уставился на телевизор и стал думать, что с ним делать. Разбить молотком? Засудят. Ремонтировать? Поди ж ты, попробуй. Под саркастические комментарии своего шефа я взял в руки отвертку.
  -- Решайся! - посоветовал мой гуру. - Все равно от судьбы не скроешься. И помни, чем клиент вежливей, тем трудней от него отвязаться. Этот уж точно не слезет. Он тебя и в аду найдет и на северном полюсе. Так что, действуй! Починишь: пятерку поставлю.
   Я вспомнил про свой дневник, в котором Анатолий действительно должен был ставить оценки. Пока там ни одной не засветилось. Что ж, оставалось только перекреститься и решительно отвинтить заднюю крышку.
  -- Сейчас мыши побегут, - уверенно сказал мой напарник.
   Но в дебрях телевизора зашевелились дремучие седые пауки. Я быстро отловил их пылесосом, потом раскрыл схему и стал выискивать хотя бы то, с чем был теоретически знаком по учебе. К моему огромному облегчению ничего такого замороченного в схеме не оказалось. Лампы, в каждой: анод, катод, экранная сетка - все как положено, везде проставлены значения напряжений. Я подключил телевизор к розетке: лампы дружно засветились и работа пошла. Примерно через час основная неисправность была обнаружена, звук заорал, на выпуклой поверхности экрана появились размытые тени. Еще час ушел на настройки, регулировки; я уже победоносно поглядывал на поскучневшего шефа, время от времени повторяя: "Две пятерки, как пить дать, заработал".
  -- Можно и три, если разберешь вон те старые блоки в углу. Распаять их надо, рассортировать и все мало-мальски ценное разложить по коробочкам. Мне же недосуг, ты знаешь.
  -- Ладно, - в горячке пообещал я. - Лиха беда начало. - Сегодня я впервые почувствовал, что как специалист, хоть чего-то стою, и это наполнило меня благодушно приподнятым настроением. - Только если можно - потом, - опомнился я, - а сейчас мне хотелось бы немного отдохнуть, посидеть и как следует переварить вчерашние приключения.
   Заинтригованный Анатолий попытал меня немного словом, и я сдался.
  -- Меня вчера, понимаешь ли, поцеловали, и я еще даже не обмозговал, как и почему это случилось.
  -- Вот дела, - фыркнул Анатолий. - Да если бы я каждый поцелуй обмозговывал!..
  -- Это потому, что ты старый, - сказал я. - Для тебя теперь не поцелуи событие, а когда сковородкой по голове.
  -- Скажешь тоже - старый. Да я!.. Бывало... А... что с тобой, сопляком, говорить. Если для тебя поцелуй - событие.
  -- Да, событие. - Я решил ни на что не обижаться. Даже если у этого Анатолия и были в жизни какие-то там поцелуи, так разве можно их сравнить... Это он, а не я, ничего не понимает. Чмокали его где-то там, когда-то, кто-то. В макушку. Да меня сама Ира поцеловала и крикнула: "До встречи!". Вот только блондины эти мне не нравятся. А не они ли и есть та банда, о которой поведала нам уборщица?
  
   9. Pincushion.ZZ Top.
   Нет, не стоило мне сегодня думать об этом. Сам себе накаркал, потому что дверь скрипнула, и в мастерскую вошли двое в черных футболках. Я испугался. "Это за мной", - мелькнула паническая мысль. Но они пришли по другому поводу. У их безногого товарища сломался тот самый шикарный "Sharp".
   Анатолий сразу запротестовал, сказал, что у нас к такой технике нет деталей. Парни молчали, но не уходили. Они стали осматривать мастерскую, как будто решали: сразу тут все разнести к едрене-фене, или погодить.
   По-моему, их вчера не было в клубе, но они без сомнения входили в ту же команду. Что-то в облике всех этих блондинов имелось такое - труднообъяснимое, что-то зловещее, отталкивающее и в то же время почти гипнотически притягивающее. Ни малейшей уголовной понтовости, только полный самоконтроль, спокойствие и какая-то чудовищная уверенность в собственной исключительности. Имидж дополняла одинаковая одежда, прически, золотые цепочки на шеях. Ребята были похожи друг на друга со стороны, но если приглядеться - совершенно разные. У первого грубоватое лицо, приплюснутый нос боксера, мощный, как наковальня подбородок. Он молчал и больше смотрел в одну точку. И когда глядел на меня, то не в лицо и не в глаза даже, а куда-то конкретно, на прыщик какой, что ли? Второй не просто смотрел, а присматривался, не слушал, а вслушивался, все время улыбался равнодушно и именно он доставил себе удовольствие вести переговоры. Говорил спокойно и так весомо, что неожиданно я осознал, они не уйдут, пока не добьются желаемого для них результата.
   Анатолий еще чего-то там покудахтал для проформы, благо клиенты не угрожали и не совали под нос ножики, осмелился даже немного повысить голос, и вдруг его осенило:
  -- Вот, практикант у нас, пусть покопается...
  -- Да он, в общем-то, почти работает, - сказал блондин, устанавливая аппарат на мой стол. - В нем только кнопка заедает, вернее не фиксируется. У Сома уже палец распух, пока ее держал. Да ты не бойся, Кит заплатит. - Парень позволил себе еле заметную усмешку и посмотрел на меня внимательно, вернее сказать, не посмотрел, а как-то положил взгляд на мое лицо. Словно припечатал. Такие вот ощущения. И мне вдруг показалось, что он уже меня знает. Хотя я не помнил, где и при каких обстоятельствах видел его. Может быть в парке?
   Я, конечно, тоже что-то полепетал про отсутствие деталей, схемы, опыта... В общем они ушли, а магнитофон остался.
   Тут же в мастерскую влетела уборщица.
  -- Зачем они приходили? - спросила она громким шепотом. - Это те самые. А главарь у них Никитин. Безногий. Они по ночам на машинах разъезжают, магазины грабят, девчонок насилуют. И милиция у них куплена, и прокурор, и начальство. Никто с ними ничего сделать не может. Пробовали однажды двоих посадить, а у них какое-то алиби обнаружилось, так их тут же из зала суда и выпустили. Банда она и есть банда. Только бы Олежку не трогали. Ведь он такой неугомонный. Везде свой нос всунет.
  -- И как это вы определяете, кто бандит, а кто честный? - спросил Анатолий. - Эти, вроде бы, парни, как парни. Вежливые.
  -- А ты цепочки видел? Ими Никитин особо отличившихся награждает.
  -- Вот незадача. - Нахмурился мой шеф. - Жена мне на днях такую же подарила. Вы теперь и меня к бандитам припишете?
  -- Шути-шути - дошутишься, - пообещала тетя Валя многозначительно, как будто и сама была крестной мамой. Строго погрозила пальчиком и пошла щекотать нервы сапожникам.
   Анатолий засел за отчет, а я стал разбирать магнитофон Безногого.
   Олег пришел к концу рабочего дня. Присмотрелся, все ли у меня в порядке с лицом и, не обнаружив видимых следов насилия, остался доволен.
  -- Ого! - сказал он, увидев на столе сверкающий "Sharp". - Твой?
  -- Нет. Это того - Безногого.
  -- А... тетя Валя как придет, так только о белобрысых и заливает. Кит этот, ну Никитин, который безногий, у них оказывается предводитель. Смешно, инвалид - глава мафии. А я уже кое-кому из этой мафии ввалил, скоро и остальные получат. Все красивые девочки у них между собой вроде как расписаны. Представляешь? Я тогда потанцевал с одной, так ихний Лапа подходит и говорит: "Чувак, тебя давно не били?". Послал я его. Ну, он, как обычно, понты начал разводить. Послушал я, послушал: одна дешевка, ну и врезал этому дуболому.
  -- Да, классно ты его вырубил, - восхитился я.
  -- Неужели видел? - Олег прямо засветился.
  -- Где научился так?
  -- В армии. В спецназе. Меня оставляли, даже уговаривали, да мама одна. Болеть стала часто. Я, правда, подписку дал, что не буду применять ничего такого, но, когда лезут - не убегать же, в самом деле. Только ведь меня убивать учили, а этих и щелбанами разогнать можно.
  -- Тетя Валя говорила, у тебя еще одна стычка с этими блондинами была?
  -- Две. Про первую они не знают. Иду я домой, вижу: квас продают. Стал в очередь. А тут подходят эти с бидончиком и сразу к продавщице. Я говорю: "Ребята, вы за мной". Подваливает ко мне самый здоровый и замахивается. Я вежливо: "Парень, ну не при людях же. Стыдно. Пойдем за угол". Придушил его там слегка, положил за газоном. Стою. Приятели-то своего корефана ждут. Стою. Представляю, как все будет, и еле сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться. Второй идет. Увидел меня. Удивляется. "Где Кока?", - говорит. "Не знаю - убежал куда-то". "Что?" - Не понимает чувак. Я и его за газончиком пристроил. Третий идет... - Тут Олег не выдержал, - я тоже, и мы расхохотались.
  -- А второй раз? О котором тетя Валя говорила?
  -- Это на танцах. Стоят они в дверях - не пройти. Я: "Ребята, здесь люди ходят, станьте в сторонке". А мне: "Это ты - людь, что ли?". И смеются, уроды. Я и прошел сквозь них. Не бил, нет, просто продрался, ну и как бы потолкал немного. Не понравилось им. Драться мне тогда сильно не хотелось, да и про подписку помнил. Так я их просто покидал. Они с кулаками лезут, а я поймаю, ускорю слегка, и летят они дальше по инерции. Тоже все смешно смотрелось. А вчера этот Лапа со своим карате. Хватит, думаю, развлекаться. Да и унижал он меня некрасиво.
  -- Так что, они, в самом деле, банда? Или, люди от скуки выдумывают?
  -- Организованность, конечно, у ребят чувствуется. Но несерьезно все. Ведут себя, как шпана. Если это и банда, то молодая еще. Задора много, а опыта нет - драться совсем не умеют. Они бить привыкли, поэтому защита - нулевая. Да и не ломал их пока никто. Ну, а милиция, как везде, скорее дело замнет, чем откроет.
  -- Вот и шел бы туда, навел порядок.
  -- А... может и пойду. Только после армии два месяца гулять можно. Когда еще такой отпуск представится? Так что спешить не буду. Буду у белобрысых девчонок отбивать. Заметил, какие вокруг них крутятся классные? И никто на них даже не смотрит. И ты, по-моему, тоже танцевал с какой-то из "приписанных". Блондины к вам явно присматривались. Я когда просек - наблюдал потихонечку. Даже проводить собирался, но пока с Лапой разбирался, потерял из виду. Вокруг ДК походил - никого. Ладно, думаю, искать бесполезно, если что, потом разберемся. А ты, как вижу, целехонек. Все, о-кей?
  -- Нас никто не тронул, - сказал я.
  -- Пусть только попробуют, - погрозил Олег и, не вставая со стула, сделал такой молниеносный удар по воздуху, что у меня волосы на голове шевельнулись. Да, такой человек и с чертом сразиться не струсит!
   Его слова очень приободрили меня. Я как будто и сам стал сильнее. С сегодняшнего дня буду отжиматься на кулаках от пола. Олег за один подход может сделать раз двести. Он демонстрировал, когда мы медичек провожали. А я от силы раз двадцать. Надо догонять.
   На другой день я узнал: Олег в больнице. Его заплаканная мать сообщила, что нашли его в подъезде. Без сознания. Когда очнулся, сказал, будто оступился и упал с лестницы. Но как там можно упасть?! Хотя, признаться, видела иногда, как прыгал он, чуть ли не через десять ступенек. Только вот Валентина - тетя его - уверяет, что это по приказу Никитина...
   "Блондины", - мелькнуло в моей голове, и я понесся в больницу.
   Олег, однако, был весел и боевит. Да, его ударили чем-то на площадке третьего этажа. Неожиданно, по затылку. Из темного угла. Конечно, он сам виноват - проявил беспечность. Если бы предполагал возможность подобного, то ничего бы и не случилось. Так что номер этот прошел у них случайно и больше не повторится.
  
   10. Rough Boy.ZZ Top.
   Вечером, после того, как Анатолий уехал домой, я позвонил Ирине. Все-таки она сама сказала: "до встречи", - значит, я вправе поинтересоваться: когда? Трубку сразу сняли.
  -- Здравствуйте, можно Ирину к телефону?
  -- Слушаю.
   От неожиданности я растерялся, но лишь на секунду.
  -- Вчера ты сказала: "до встречи", и я терпеливо жду...
  -- Я так сказала? Любопытно.
  -- Да уж, будь, уверена, я не ослышался.
  -- Совершенно не помню.
  -- Может, ты и про другое забыла?
  -- Про что, например?
  -- Про поцелуй.
  -- Ни фига себе! И как ты осмелился?
  -- Осмелился упомянуть об этом?
  -- Поцеловать.
   "Во, дает! Или это остроумие такое? Ладно, могу и подыграть".
  -- Почему только поцеловать? Какая мелочь. Я же тебе засосов наставил, и еще кое-что мы успели.
  -- А именно?
  -- Ребеночка сделать. Еще не родила?
  -- Я же не мушка плодовая. Придется девять месяцев ждать.
  -- Брось. От меня через день рожают, ну максимум через два. Пора подумать об имени. Если девочка, предлагаю назвать Виолетта.
  -- Хватит дурачиться.
  -- А кто начал?
  -- Хорошо, я начала. Чего ты хочешь?
  -- Встречи.
  -- Кратко и понятно. Сразу видно конкретного человека.
  -- Да, я такой.
  -- А я думала, что теперь и узнавать не захочешь.
  -- Почему?
  -- Ну, блондины эти. Никитин...
  -- Страшновато. Но готов рискнуть.
  -- Ладно, жди...
  -- Сколько? Вечность? Я согласен.
  -- Нет, это долго. Через десять минут. Устроит?
   Я заметался по мастерской. Не мог я сидеть на месте. Всего через несколько минут она будет стоять передо мной во всем своем великолепии. Мне будет дозволено смотреть на нее, любоваться и слушать ее волшебный голосок.
   Ира вошла неслышно. Манера у нее такая, или легкая походка?
  -- Привет, - услышал я эти долгожданные звуки. Она улыбалась, но эта улыбка не была радостной, как, например, у меня. Она улыбалась, как киноактриса, скорее по долгу положения, чем по внутреннему желанию. Я же, напротив, весь светился и глядел на нее с неподдельным восторгом.
  -- Куда пойдем? - спросила Ира.
  -- Мне все равно. С тобой хоть на край света.
   Ира уставилась на меня своими сине-голубыми глазищами. Она не просто смотрела, а явно изучала. На лице этакая полуулыбка Мадонны, а глаза как будто ползали по мне и словно фотографировали. На лице ни признаков удовлетворения, ни разочарования. В чем-то эта девушка очень напоминала людей Безногого. Внимание вроде бы есть, а что за ним - не угадаешь. Скорее всего, она прикидывала, что за типа видит перед собой и стоит ли с ним вообще связываться. Я чувствовал себя неуютно и в тоже время меня съедал страх, что она сейчас развернется и уйдет. Требовалось срочно разрядить обстановку, например, перевести все в шутку: нарочито подбочениться, поправить волосы красивым жестом. Попробовал, но только не получилось. Я наоборот, как-то весь скособочился и чуть ли не отвернулся.
   Ира, кажется, закончила осмотр, вздохнула, поставила сумочку на стол и стала в ней рыться.
  -- Наверно, не понравился? Пистолет ищешь? - спросил я.
  -- Расческу. Ветер на улице.
   Я увидел в ее сумочке несколько кассет. Пригляделся...
  -- Что это за группа? - удивился я, прочитав "Supertramp". - Никогда не слышал.
  -- Не знаю, один знакомый дает. Не прошу, а он приносит.
  -- Давай поменяемся? - предложил я.
  -- Так они же чужие. Мне отдавать надо.
  -- На один день. Я перепишу и верну.
  -- Хорошо, бери.
   Я выложил на стол кучу своих записей.
  -- Выбирай.
   Ира взяла первые попавшиеся, положила в сумочку.
  -- Так мы идем? - спросила она.
  -- Куда? - не понял я.
  -- Ты уже забыл? Сегодня у нас встреча. Будем гулять.
   От радости я так разволновался, что чуть было не стал отнекиваться, мол, нагл безмерно, недостоин, и прошу меня простить. Правда, вовремя спохватился и, к счастью, ничего лишнего не ляпнул.
   Прогулка эта, впрочем, не принесла мне должного удовлетворения. Мы медленно прошлись по улице, дошли до ее подъезда, и теперь Ира поглядывала на меня растерянно и смущенно. Чмокать меня, как в прошлый раз, было с ее стороны глупо, она это понимала. Кажется, хотела что-то сказать, но не решалась, покусывала губку и больше всего видимо ждала, чтобы я попрощался сам.
  -- Мы еще увидимся? - спросил я так же, как в прошлый раз. Только еще жалобнее, пожалуй.
  -- Конечно, - сказала Ира. - Мы же кассетами поменялись.
  -- Понятно. По долгу, так сказать, ситуации.
  -- А ты действительно этого хочешь? - спросила она. - Или, в основном, от скуки?
  -- По мне разве не видно? Я только о тебе и думаю все дни.
  -- Я тоже думаю.
  -- Правда? - встрепенулся я и тут же осекся. Лицо девушки стоящей передо мной не выражало эмоций. К чему она так сказала?
  -- Правда-правда, - голос Иры чуть потеплел. Появилась улыбка, пусть ироничная, но уже более добрая.
  -- Так в чем дело?
  -- Дело-дело, - проговорила Ира, опять глубоко задумываясь о чем-то своем. - Мышка с разума слетела.
  -- Что?!
  -- Иди, - тихо сказала Ира. - Я сама позвоню.
  
   11. No Inbetween.Supertremp.
   Итак, волею судьбы, мне предстояло ремонтировать магнитофон главаря местной мафии. Почетно. Вот только последствия непредсказуемы.
   Я развинтил верхнюю панель и стал щелкать кнопками, надеясь разобраться, как они взаимодействуют. Анатолий сегодня надо мной не куражился. Интересно почему? Из уважения к тому, что я все-таки отважился подступиться к подобной технике, или из опасения, что озлобленный практикант пожалуется на него бандитам? Нет, скорее всего, из сострадания, - вдруг не справлюсь и меня шлепнут из снайперской винтовки. Хотелось поинтересоваться, но я решил лишний раз не будить лихо.
   Где-то поближе к обеду неисправность "Шарпа" была обнаружена. Там всего лишь сломалась примитивная пружина, прижимающая фиксатор... Короче, пружину удалось изготовить из... Хотя кому интересны эти подробности?
   Магнитофон заработал. Я решил не церемониться и перекатать себе записи Безногого, а заодно и те, что вчера оставила Ирина.
   Анатолий, который обычно шумно протестовал против моих попыток слушать музыку на максимально возможной громкости, неожиданно попросил прибавить звук.
  -- Кто это? - спросил он.
  -- Супертремп, какие-то. Сам в первый раз слышу.
  -- Это значительно приятнее того, чем ты меня до сих пор потчевал.
  -- Так то был "хеви-метал"...
  
   После обеда в мастерскую заглянули посланцы Безногого. Они не ожидали, что магнитофон уже отремонтирован, зашли, мол, так, на всякий случай.
  -- Я и квитанцию не взял, - сказал тот, который в прошлый раз разговаривал.
  -- Без квитанции нельзя, - заявил мой шеф. - Это документ строгой отчетности.
  -- А если потерял?
  -- Тогда предъявите паспорт.
  -- Он тоже дома.
  -- Ну, так сходите. Я же не придираюсь. Таковы установленные порядки.
  -- Ладно, Баха, пойдем, - сказал второй, переводя свой сверлящий взгляд с магнитофона на лицо друга. - Съездим за этой чертовой квитанцией. А то Кит уже измучился без музыки.
  -- Нет, давай сделаем так... Быстрей все получится. Ты дойди до Семеныча, пусть он проверит карбюратор в "шестерке". А то Сава велел ему только рулевое наладить. Я же съезжу за квитанцией. От Семеныча сюда приходи.
  -- Ладно, - согласился второй и потопал к двери.
  -- Сколько платить? - спросил парень, которого только что назвали Бахой.
   Я показал наряд.
  -- Надо же, - удивился блондин.
  -- Дорого, что ли?
  -- Да нет, наоборот. Сора, ты только посмотри, сколько ремонт "Шарпа" стоит! - крикнул Баха вдогонку другу. Тот вернулся, взял в руки наряд и с минуту смотрел на него, как будто хотел дырку прожечь.
  -- Чего ты. Это же совсем мало, - сказал Сора.
  -- Вот и я удивляюсь.
  
   Через полчаса они вернулись, заплатили по квитанции, поинтересовались причиной неисправности. Я загнул такую псевдонаучнорадиотехническую белиберду, что блондины переглянулись, и на их самоуверенных лицах проступило уважение.
   ...Еще в самом начале моей практики Анатолий убедил меня в следующем: объяснять клиентам, что в их аппаратуре конкретно ломается, не практично и бессмысленно. Дело в том, что неисправной иногда оказывается копеечная деталь и владелец недоволен, почему в этом случае он платит много. И приходится втолковывать, что на поиск дефекта затрачено несколько часов времени, что содержание мастерской обходится государству недешево, что всем надо платить зарплату, что обучение специалистов тоже требует средств, ну и так далее - можно до вечера перечислять. Вот почему и непрактично. А бессмысленно потому, что для того чтобы объяснить человеку далекому от основ радиотехники, отчего поломалась эта деталь, потребуется времени еще больше. Поэтому, когда некоторые настырные клиенты, сунув нос в квитанцию, спрашивают, что там такого сломалось в их телевизоре, следует сказать что-то типа: "Обрыв эмиттера в катоде". "А...", - радостно соглашается клиент. - "Я так и думал". И вы расстаетесь очень довольные друг другом.
   Этот урок моего шефа я усвоил на пять с плюсом и выдавал такое, что Анатолий бежал за ручкой, чтобы записать. В моем арсенале прижились: "Утечка потенциометра на фокусирующий коллектор", "Обрыв аквадага в резисторе", "Пробой анода на базу конденсатора" и кое-что еще, не менее забористое. Кто знаком с азами телевидения, надеюсь, оценит.
   Блондины заплатили по квитанции и потащили магнитофон в свое бандитское логово.
  
   Ира все не звонила, да я и не ждал, то есть не верил, что это случится скоро. Но я не забывал старательно думать о ней, и все время размышлял, надеясь придумать такое, чтобы вмиг покорить ее каменное сердце.
   Вечером, почти перед закрытием, заявился Олег. Он пришел, развалился на стуле и стал посвящать меня в план мести. Еще в больнице ему удалось разузнать адреса Лапы и Соры, а попутно еще нескольких блондинов.
  -- Пойдешь со мной? - позвал Олег
  -- Когда?
  -- Сегодня, как стемнеет.
  -- У меня свидание, - соврал я.
  -- Отложи.
  -- Такие вещи нельзя откладывать, поскольку они могут и не повториться.
  -- И с кем, если не секрет. Уж, не с Иркой ли?
  -- Допустим.
  -- Ну, парень, жди сюрпризов. Я пока в больнице лежал, всякого наслушался: и про тебя, и про эту Ирину, и про себя тоже. Говорили, что я на танцах весь дом культуры разнес, даже колонны обвалились.
   Мне не хотелось слушать всякие сплетни, но заставить Олега замолчать было невозможно.
  -- Медички, сам понимаешь, народ весьма и весьма осведомленный. Я там со всеми перезнакомился.
  -- Кто бы сомневался, - хмыкнул я.
  -- Оказывается, кое-кто из них тебя знает - ты им вроде бы телевизор ремонтировал. А на танцах они увидели вас с Иркой и, после того как ты ушел из больницы, тут же прибежали ко мне в палату и выразили сочувствие: такой, мол, парень хороший и, надо же, с кем связался...
   Я насторожился.
  -- Не стану щадить твои нежные чувства. Ангел она только внешне. - Олег увидел, как я помрачнел от его слов, но все равно продолжал: - Год назад она встречалась с одним московским уголовником. Залетела. Удрала из дому и несколько месяцев жила у родственников на юге. Там сделала аборт. Потом родители поехали к ней, долго уговаривали, привезли домой. Ну, вот вкратце и все. Веселая жизнь полная мрачных приключений.
   Меня эти слова почти успокоили. Подумаешь - залетела. Вот удивил.
  -- А в настоящее время - у нее какие-то странные отношения с Китом.
  -- С Безногим?
  -- Да. С ним она не встречается, с блондинами, кажется, тоже. Во всяком случае, ни с кем из них не прогуливается, это точно, но что-то их связывает.
  -- Сплетни, - уверенно сказал я.
  -- Возможно, - согласился Олег. - Только, когда сплетничают - сочиняют обычно нечто лихое, но не абсурдное, например: спит она с ними со всеми по очереди, но ведь не говорят такого, а вот то, что Никитин влюблен в нее безумно - говорят. Что, когда она уезжала, он ей денег дал - говорят. Не исключено, многое привирают, но сплетня, чтобы в нее поверили, должна иметь под собой почву. Про тебя ведь не говорят, например, что ты в банде.
  -- Она не в банде, - сказал я, бледнея.
  -- Хорошо бы, но ведь не тронули тебя, когда ты ее провожал?
  -- Это можно по-разному объяснить. Например, что никакого отношения к Безногому она вообще не имеет.
  -- А почему вас сопровождали? Ты рассказывал о двоих белобрысых в беседке. Кто они? Охрана?
  -- Может быть, они просто живут в том доме.
  -- В том доме ни один из них не живет, - сказал Олег. - Они почти все из Заречья.
  -- Несложно придумать сотни причин, по которым они могли там оказаться.
  -- Вот именно - придумать.
  
   12. Electronic Blue.Cranberies.
   Прошло еще несколько дней. Я уже собирался закрывать мастерскую, в последний раз с надеждой глянул на телефон. Вдруг... Но вдруг... вошла она. Я, конечно, засиял, обрадовался, но, наткнувшись на ее спокойное, равнодушное лицо, притормозил со своими нежными чувствами и неожиданно для себя спросил:
  -- Это кассеты Никитина?
  -- Да, а что? - В голосе Иры сверкнули нотки вызова.
  -- Ничего. Просто о нем ходят не очень хорошие слухи.
  -- Обо всех ходят слухи, - сухо сказала Ира. Она обернулась на дверь, и я понял, что сейчас она заберет кассеты и... уйдет в свою жизнь, а для меня навсегда уйдет в прошлое. Наши, еще такие хрупкие отношения, останутся лишь в скудных воспоминаниях, потому что будущего не будет.
  -- Я ждал тебя вчера, - сказал я, опустив голову, - ждал позавчера. Все что я делал, это ждал. А вот сейчас, когда ты пришла, несу вздор, но это простительно, ведь это очень трудно ждать каждую секунду.
   Ира положила кассеты в сумочку и пошла к двери. Обернулась. Глаза чуть прищурены, на лице любопытство. Она, наверное, так и ушла бы, но, увидев ужас в моих глазах, вдруг шагнула назад, притянула к себе и нежно, нежно стала целовать в губы. Нет, она не целовала, а только касалась моих губ, но это было даже приятней и это было более значимо, чем самые горячие поцелуи.
   А потом мы стали говорить. Она рассказывала об одноклассниках, о строгих родителях, о том, что в свои восемнадцать лет уже пережила много и хорошего и плохого. Я тоже что-то молол, она слушала без устали, удивленно распахнув глаза, совсем не перебивая, и мы чувствовали, что нам еще долго-долго будет не наговориться. Это, конечно, было здорово, но и странно, если учесть наше совсем короткое знакомство.
   Мы вышли на улицу и побрели к ее дому. Пахло свежей листвой, теплым асфальтом и легким дымом, доносящимся с дальних огородов, на которых сжигалась прошлогодняя трава. Воздух был насыщен звонкими весенними звуками. Суетливые галки, дико ссорясь, обновляли гнезда в кронах старых тополей. Кричали мальчишки, впервые выгнавшие свои велосипеды после зимнего застоя. Истерически заливались скворцы, толи отмечая кладку очередного яйца, толи просто радуясь теплому погожему вечеру.
   Мы шли, не спеша, и все-таки мы не гуляли, а всего лишь шли к Ириному дому и, наверное, поэтому я все замедлял и замедлял шаг, растягивая эту прогулку...
  
   Утром я пришел на работу в прекраснейшем расположении духа. Такой вот надоевший словесный штамп, хотя лучше и не скажешь.
   Вчера Ира вела себя совершенно по-новому. Она сбросила маску безразличия, смеялась моим шуткам и, шагая задом наперед, смотрела на меня своими волшебными глазами. Я любовался ею, уже не таясь, открыто, и каждая ее черточка, каждый завиток волос, каждый взмах пушистых ресниц, каждое движение чуть припухлых губ, проникали в мою память, как в копилку. И сейчас я все это вынимал и продолжал любоваться.
   Анатолий заметил мое необычное состояние, но, как ни странно, от комментариев воздержался. Давненько его не посещало вдохновение. Он до сих пор практически ничего не знал про Ирину, вернее знал только, что она есть, что я жду от нее звонков, но еще ни разу даже не видел ее. Несчастный человек.
   Мои радужные фантазии прервал приход того самого блондина, как его... Бахи, точно - Бахи.
  -- Неужели опять сломался? - удивился я.
  -- Нет-нет, все о-кей. Вот, Кит приказал рассчитаться. - Он положил на стол целый блок новеньких японских кассет.
  -- Вы же заплатили.
  -- Кит любит делать широкие жесты. Ты его порадовал, он тебя. В общем, забирай - заработал.
   Я повертел кассеты в руках. Ничего себе - "Sony". Десять штук!
  -- Есть еще маленькая халтурка. У меня дома телевизор сломался.
  -- Импортный?
  -- Наш, советский. На японский еще не заработал. Он же в комиссионке десять штук стоит. Почти два Жигуленка...
  -- Вообще-то мы по домам не ходим, у нас стационарная мастерская, - сказал я не очень уверенно.
  -- Ну, в виде исключения.
   Не знаю, почему я согласился. Во всяком случае, сегодня не из-за страха. Наверно, больше из любопытства, - хотелось узнать этих людей поближе. Что-то в них было такое, непонятное... и, хотя неприятно в этом признаваться - почти притягательное.
   Я шел с Бахой по городу и немного стеснялся себя. Он не был крепким парнем, как тот же Сора, но весь его облик, походка, выражение лица, излучали какое-то скрытое превосходство. Даже Олег, который в десятки раз сильнее, не умел так себя держать, хотя именно он мог бы себе это позволить.
   Оказалось, что телевизор у моего нового знакомого еще гарантийный. Я снял неисправный блок и пообещал, что завтра отремонтирую в мастерской.
  -- Я за тобой зайду, - сказал Баха.
  
   В восемь часов вечера я спешил на свидание. Ира шла мне навстречу. В новеньких обтягивающих джинсах. Потрясающая картина!
  -- Куда пойдем? - спросил я.
   Ира повела меня в парк. Мы посидели на скамеечке, немного поговорили. Так, ни о чем; почему-то сегодня разговор плохо клеился. В прошлый раз, что ли выговорились?
   У меня, конечно, были вопросы, их бы хватило на целый вечер, но то, что конкретно меня интересовало, спрашивать не стоило.
  -- Давай просто гулять, - предложила Ира. Мы побрели вглубь парка и вскоре вышли к пологому обрыву, заросшему диким кустарником и ольхой. Внизу сквозь листву лозняка проблескивала небольшая речка.
  -- Пойдем туда, позвал я.
  -- Не хочу, - сказала Ира.
   Я засмеялся, схватил девушку за талию и устремился с ней вниз.
   Мы оказались на странной поляне. Ира стояла хмурая, а я, раскрыв рот, вертел головой. Трава здесь была вытоптана, в землю вкопано несколько столбов, обмотанных толстыми обтрепанными подшивками старых газет. Рядом журчала речка.
  -- Гляди: кладка. Идем? - позвал я, заметив два перекинутых на другой берег бревна, сколоченных скобами.
  -- Не стоит, - сказала Ира.
  -- Почему?
  -- Хочешь в гости к Лапе? Его дом как раз на том берегу. А в следующем живет Кока. Тоже не очень благодушный тип.
  -- Ты же вроде с ними не в ссоре?
  -- Но и не в дружбе.
   Мы пошли назад.
  -- Что это за поляна? - спросил я.
   Ира не отвечала.
  -- Не знаешь? - не отставал я.
  -- Знаю. Они там тренируются. Отрабатывают удары.
  
   13. Lie to Me.Depeche Mode.
   Когда мы добрались до скамеечек, Ира сразу присела, задумалась о чем-то своем, потом потрепала пальцами челку и попросила:
  -- Расскажи что-нибудь.
  -- Трудно начать, когда просят. Может лучше ты, а я подхвачу.
  -- Значит, когда я говорю, тебе интересно?
  -- Очень.
  -- Тогда буду говорить. - Ира улыбнулась, раскрыла рот и... замолчала. - Ну вот, - огорчилась она. - Нельзя хвалить собеседника. Теперь буду над каждым словом задумываться, прикидывать, вдруг тебе неинтересно.
  -- А если я буду спрашивать?
  -- Давай.
  -- У тебя парень есть?
  -- Да...
   И все мои дальнейшие вопросы тут же вылетели из головы. Да и зачем их задавать, если девушка пришла на свидание, всего лишь уступив твоему нытью. Наверное, я сильно изменился в лице, потому что Ира, выдержав небольшую паузу, добавила:
  -- Так это же ты. Я тебя имела в виду.
   Радость моя проступила мгновенно: я дико покраснел.
  -- Не везет мне с парнями, - Ира вздохнула. - Хорошие мальчики меня избегают, а с плохими я стараюсь не связываться...
   Мы помолчали. Не стоило сейчас задавать вопросы. Те, на которые я хотел иметь ответы, вряд ли могли ее порадовать, скорее обидеть. Захочет что-то добавить - скажет сама.
  -- И с тобой, боюсь, тоже скоро все кончится, - продолжила Ира.
  -- Только не по моей инициативе, - уверенно сказал я.
  -- Это ты сейчас так думаешь, а потом... Погоди, тебе про меня еще такого наговорят.
  -- Уже пытались.
  -- Ну и... Какие впечатления?
  -- Никаких. - Я притянул ее к себе и поцеловал. Мне хотелось подчеркнуть, что плевал я на эти сплетни.
  -- Да пошел, ты. - Ира резко отстранилась, нахмурилась. Глянула потемневшими глазами, но, увидев мою растерянную физиономию, спросила:
  -- Что ты имеешь в виду?
   И тут я все понял. Она расценила мои слова, как равнодушие к ее нескладной судьбе и как желание попользоваться тем, что кто-то уже получил. Я перепугался. Терять эту девушку из-за одного глупого слова, из-за неправильно понятого порыва, было бы чертовски обидно. Я стал оправдываться, лепеча, наверное, еще большие нелепости, уверяя, что никакие сплетни не оттолкнут меня от нее, потому что она мне интересна не только, как физическая модель красивой девочки, а во всех аспектах культурного и духовного бытия. Я удивлялся сам себе, что несу весь этот бред, но, как ни странно, он сработал. Был ли я так уж искренен? Трудно сказать, ведь в действительности меня привлекали именно ее физические данные, по крайней мере, сейчас, пока я еще не ознакомился с другими достоинствами, если таковые вообще существовали. Искренность моя была в следующем: воспользоваться тем, что она, как бы помягче сказать, уже не совсем девочка, я не собирался и цели непременно переспать с ней не ставил. Хотя объяснялось это, скорее всего неопытностью, а вовсе не желанием подчеркнуть: я не такой, как другие, я - хороший.
   Ира присела передо мной, вгляделась в глаза.
  -- Но настоящая история еще хуже, чем все те сплетни, - сказала она.
   Я затаил дыхание.
  -- За мной, чуть ли не с первого класса школы, ухаживал Никитин. Он был старше на четыре года, все время защищал от мальчишек, приносил конфеты, а на дни рождения дарил цветы. Потом в восьмом классе он попал под поезд и лишился ног. С тех пор вся его любовь превратилась в какую-то странную ненависть. Он мог подарить коробку конфет, в которой лежали комочки глины, ну и другие подобные шуточки устраивал, но не о них речь. В прошлом году к нему из Москвы приезжал его дальний родственник. Никитин нас познакомил, а потом очень тонко спровоцировал: заинтриговал, раззадорил, - вот, мол, недотрога у нас тут... И они поспорили на бутылку коньяка, что этот Казанова соблазнит меня. - Ира помолчала.
   Я опустил глаза.
  -- И он сумел это сделать. Обрабатывал меня недолго. Быстрые взгляды, смущенные улыбочки, трогательные подарочки, луговые цветочки. Дешевый блеф. Но я влюбилась в него без памяти. В последний день он принес выигранную бутылку, мы ее выпили и на такси поехали на вокзал. Там этот Казанова решил рассказать мне все. Попросил, чтобы я не вешалась, сел в вагон и отбыл. Разумеется навсегда. Я взяла нож и пришла к Никитину. Но он сволочь даже не испугался. Поймал меня за руку и спокойно сказал: "А я был уверен, что выиграю. Как же ты так?.." Подвела его, понимаешь ли. Что мне оставалось делать? Ну, и ушла восвояси, даже козлом не обозвала. А может и правильно. Он, конечно, подонок, но ведь он спорил, что я ... не дам. Действительно получается - подвела.
   Я сидел, уставив взгляд в землю. Ира прикоснулась ладонями к моим щекам, повернула к себе. Я всмотрелся в ее огромные глаза и увидел свое отражение. Оно было перевернутым. Так и должно вроде бы быть, но мне это показалось каким-то дурным предзнаменованием.
  -- Скажи что-нибудь, - попросила Ира. - Можешь даже плохое.
  -- Я вижу себя в твоих глазах, - пробормотал я первое, что пришло в голову.
   Она уткнулась носом в мой нос и, вытянув губы, несколько раз чмокнула. Как котенка.
  -- Ты какой-то невзабльшный, - сказала она. - По-моему, тобой можно управлять.
  -- Конечно, - согласился я, - но не каждому это позволено. Тебе, например, сколько угодно.
  -- Мне не хочется. Живи по-своему и мне разреши жить так же.
  -- Мы что, больше не будем встречаться? - спросил я, холодея от страха.
  -- Если не передумал, то будем.
  -- Я никогда не передумаю. А ты?
  -- Не люблю зарекаться, а еще больше не люблю клясться.
  -- Значит, скоро бросишь.
  -- Нет. Только и ты не бросай меня сразу, ладно?
   Я молча кивнул. Хотел прижать ее к себе, но... Ира напряженно смотрела куда-то в сторону. Там, не очень близко, но и не далеко, сидели на лавочке двое блондинов. Они не глядели на нас, вот только, когда мы уходили, встали и пошли сзади.
   Дальнейший наш путь продолжался молча. До самого ее дома. Настроение не просто испортилось, оно стало натурально поганым и лишь одно могло сейчас его исправить, если бы блондины вдруг перегрызли друг другу глотки. Но вместо этого они с комфортом расселись в беседке и с удовольствием закурили. Я чувствовал на себе их равнодушные взгляды. Одно было очевидно, что эти люди готовы на любую жестокость.
   У подъезда мы с Ирой попрощались.
  -- До завтра?
  -- До завтра.
  -- Ну, иди, - сказала Ира.
  -- Нет, ты сначала.
  -- Давай вдвоем пойдем.
  -- Куда? - удивился я.
  -- В разные стороны, - хмыкнула Ирина и как-то горько улыбнулась. - Каждый в свою и одновременно.
  
   Дома я попытался собрать все мысли в кучу. Но что-то не складывалось. Зачем блондины следят за нами? Хотели бы избить - давно могли бы. Но они молча делают какое-то свое дело, и очень многое не договаривает Ирина. Я сидел на старом кожаном диване, пытаясь разобраться в этой какофонии чувств, порожденных неясностями, полуправдой и неразрешимыми личными сомнениями.
  
   Олег пришел в мастерскую, и я сразу обратил внимание на его кулаки. Синие, ободранные, жесткие, как два кастета.
  -- Лапа с Сорой не стали отрицать, что в подъезде они на меня напали. Гордились этим, придурки.
  -- Что с ними?
  -- А, ничего. Как и у меня - сотрясение мозга. Одно на двоих.
  -- Почему одно, если у каждого? - не понял я.
  -- Пришлось их головами друг о друга стукнуть. Трудно было. Но, исходя из меры собственного ущерба, не хотелось, так сказать, превышать и меру возмездия.
  -- Теперь они нападут, потом ты, потом снова они.
   Олег понял. Попытался сформулировать какую-то собственную концепцию, вроде того, что если сейчас отступить - это воодушевит белобрысых бандитов и послужит им стимулом к еще большему беспределу. А исходя из геополитической обстановки в Городе, позволить такое недопустимо и поэтому он - Олег единолично берет на себя нелегкую долю этакого своеобразного противовеса.
   Вскоре он ушел, а приблизительно через час заявился Баха. Весь такой непробиваемо невозмутимый. Еще бы чуть-чуть и почти великолепный.
   Я собрал необходимый инструмент, и мы вышли. У обочины стояли зеленые "Жигули".
  -- Поедем, - предложил Баха. - А то пообедать не успеешь. Дома у меня еды нет. Родители в отпуске, уехали на неделю. Сам в столовой питаюсь.
   Замена блока в телевизоре заняла несколько минут. Баха уселся на диван, включил музыку.
  -- Что за группа? - спросил я.
  -- "Флитвуд Мэк".
  -- Даже не слышал. Где достал?
  -- Киту откуда-то привозят. А мы у него катаем. Хочешь - возьми послушать. Вон там над столом полка. Можешь покопаться.
   Ломаться я не стал, подошел к полке, вытащил из стопки одну кассету.
  -- Да больше бери, хоть все. - Баха принес пакет и стал совать в него свою коллекцию.
  -- Погоди, зачем столько? Уж лучше я сам выберу. То, что не слышал.
  -- А теперь пообедаем, - сказал блондин. - Поедем на вокзал - там лучше кормят.
  
   Действительно, по сравнению со столовой, в которую ходили мы с Анатолием, еда в привокзальном ресторане оказалась намного лучше. Нам даже принесли кисель со взбитыми сливками. Никогда в жизни не ел такого.
   Официантка выписала счет. Баха вынул бумажник, достал деньги.
  -- Сам заплачу, - сказал он, заметив, что я зашевелился.
   "Ну и пусть. Не зря же я личное время тратил на его телевизор".
  -- Тебя домой или на работу? - спросил этот загадочный человек, когда мы вышли.
  -- Давай на работу. Что мне дома делать. На диване сидеть? - Странно, но мне почему-то совсем не хотелось быстро прощаться.
   Баха вел машину очень профессионально: смело, уверенно, но не лихо. И всю дорогу молчал.
  -- Расскажи что-нибудь о вашей организации, - попросил я.
   Блондин бросил на меня ироничный взгляд, хмыкнул и склонился к баранке. Я подождал немного, стараясь не выглядеть чрезмерно навязчивым, но все-таки спросил:
  -- Нельзя?
  -- Почему же. Только нас всегда принимают за нечто большее, чем мы есть. А говорить вроде как особо и не о чем.
  -- Ну, вот об этом "не о чем" и расскажи.
  -- Давай в другой раз.
  -- Разве мы еще увидимся? - спросил я.
  -- Как знать. Говорят, советские телевизоры часто ломаются.
  
   С Ирой мы встречались почти каждый день. И постоянно, то наяву, то где-то незримо, нас сопровождали двое блондинов. Менялись они, или были одни и те же, мы не знали. Близко эти люди никогда не подходили, а издали их не различить. Хотелось подскочить к ним, посмотреть в глаза, сказать что-нибудь резкое, но Ира удерживала.
  -- Не будут они с тобой объясняться. Просто отвернуться.
   Что ж, она знала их лучше.
   Вот так мы и гуляли, словно двое разнополых детишек под присмотром родителей, после того как их застукали на попытке поиграть "в доктора". Такое положение вещей вскоре стало порядком надоедать, я готов был на глупость: пытался обнять Иру прямо на глазах у блондинов, поцеловать. Она мягко уклонялась, и я уже не соображал, кто вообще затеял эту игру в "кошки-мышки". С ее стороны особого возмущения в адрес надзирателей не наблюдалось; она, например, категорически запретила мне просить помощи у Олега, и порою начинало казаться, что эта удивительно странная девушка удовлетворена тем, как проходят наши нелепые свидания. Наступал момент, и мне уже не хотелось ни целоваться, ни даже продолжать разговор. И вдруг однажды, когда мы неожиданно для блондинов свернули за угол, Ира позволила себе такое, что меня сразу бросило в жар. Тем не менее, попыток уединиться специально, она не предпринимала никогда. Ничто не мешало нам спрятаться в подъезде, но как только мы подходили к нему, начинался процесс унылого прощания.
  -- Давай обманем их, - предложил я однажды. - Расстанемся, а через пол часа встретимся опять.
  -- Не сейчас, не сегодня, - сказала Ира, пристально всматриваясь в лицо. Это было похоже на гипноз. И приятно и как-то не по себе.
   А дома, когда я укладывался спать и взбивал подушку кулаком, в голову лезли мысли: вот возьму и не пойду больше ни на какие встречи. Надоело... Было мучительно горько от пытающейся зародиться любви и приступов рассудочного скепсиса от абсурдности всех этих дурацких свиданий. Надоело...
  
   14. Down In The Hole. Rolling Stones.
   Однажды мы с Ирой просто пошли по трассе, идущей из Города.
  -- Давай уйдем далеко, далеко, - предложил я. - Пойдут они за нами или нет?
  -- Давай, - согласилась Ира.
   ...Уже давно стемнело, а мы все шли и шли вперед, влекомые глупой, но принципиальной идеей. Две фигуры, бредущие сзади, освещались фарами редких автомобилей. Это были они - наши невозмутимые стражи. Сколько километров осталось позади, мы не знали, может быть десять, а может пятнадцать. Мы продолжали идти вперед, не зная ни цели, ни значения этого похода. В конце концов, Ира взмолилась:
  -- Больше не могу, пойдем назад.
   Я сам устал, как собака и с трудом сдерживал досаду на свою пустую затею. Мне она уже не представлялась остроумной.
   Дорога к Городу казалась бесконечной. Теперь блондины шли впереди, а не сзади, но дистанцию соблюдали прежнюю. Лучше б уж рядом топали. Хотя бы анекдотами поразвлеклись - скрасили путь. Мы стали голосовать, надеясь остановить какую-нибудь машину. Но все они неслись мимо. Какой водитель рискнет подбирать кого-то на безлюдной автостраде ночью? И все-таки один смельчак нашелся. Однако то ли шофер долго решался, то ли поздно заметил наши сигналы, но автомобиль затормозил далеко впереди, как раз возле блондинов. Когда мы подбежали, они уже уселись на заднее сиденье.
  -- Вы что, нас бросаете? - крикнул я.
  -- Да куда вы денетесь? - сказал один из охранников и захлопнул дверцу. Жигули уехали. Больше ни одна машина не остановилась.
   Ира вроде бы, даже надулась. Впервые мы надолго остались наедине, но никто из нас не прикоснулся к другому. Глубокой ночью мы добрались до ее дома. В беседке спокойно покуривали блондины.
  -- Ага, - сказала Ира, увидев их. Она вдруг увлекла меня в подъезд, прижала к батарее отопления и впилась в мои губы с таким остервенением, как будто хотела разорвать их в клочья. Это было почти что больно, но это было фантастически хорошо. Я изнемогал, я умирал, я растекался в каком-то десятом измерении, с жадностью впитывая в себя эти дерзкие ласки.
   Потом она убежала наверх, а я вывалился на улицу несколько помятый и весьма ошалевший от пережитого эмоционального потрясения.
  -- Пора спать, ребята, - сказал я блондинам и на ватных ногах отправился домой.
  -- Топай, топай, - сказали мне вслед. - Скоро оттопаешься.
  -- Вот оно как? А я думал - мы уже подружились.
  
   15. Pretty. Cranberries.
   На другой день я пришел на свидание минут на десять раньше и занял место в беседке. Появятся блондины, пусть постоят в сторонке. А кстати, откуда они узнают, в какое время мы встречаемся? Чаще всего оно приблизительно одно и тоже, но ведь не всегда? Еще одна загадка. Не в бинокль же они, в самом деле, наблюдают за подъездом?
   А, вот и они, засранцы-голубчики...
   Невдалеке спорили о чем-то двое наших телохранителей. Неожиданно, один, махнув рукой, куда-то ушел, второй быстрым шагом направился ко мне.
   "Вот и расплата за вчерашнюю вольность", - подумал я. - "Сейчас мне ввалят культурно по башке и скажут - все, свидания закончены". - Но почему ушел второй? Не за подмогой же, на самом деле. Любой из них, особо не напрягаясь, навешает мне таких пиз...ей, что мало не покажется.
   К беседке приближался... Баха. Он подошел и, наверное, забыв о собственном имидже, заулыбался. Блеснула его золотая цепочка.
  -- Привет, - услышал я голос Иры.
   "С кем она поздоровалась? Смотрит на блондина".
  -- Привет, - кивнул Баха.
   "Значит, с ним".
  -- Сегодня вы свободны, - спокойно сказал ближайший соратник Безногого. Он пристально, как бы оценивая, посмотрел на Иру, повернулся ко мне, показал большой палец, подмигнул и... ушел.
   Мы смотрели ему в след. Ира спокойно, с полуулыбкой, а я?.. С недоумением, восторгом и, пожалуй, просто завидуя в чем-то. Этот человек поражал меня все больше и, тем не менее, я так и не понимал можно ли ему доверять.
  -- Что-то мне не по себе от таких сюрпризов, - сказал я осторожно. - Ты ему веришь? Я нет.
   Ира чуть усмехнулась.
  -- Ну и зря. Он единственный из них без мании величия и вряд ли в его поступках заложен хоть какой-то подтекст.
  -- Ты его знаешь?
  -- Разумеется. Он в одном классе с Никитиным учился.
   Мне тут же захотелось начать расспросы, я уже и воздуха в легкие набрал побольше, но, заметив, что Ирина нахмурилась, прикусил язык. Эта девушка не любила, когда я заводился о блондинах.
  -- Я долго ждал такого дня, - неожиданно вырвалось у меня, и я почувствовал, что покраснел. Мелькнула мысль, что теперь мне вообще будет не сообразить, как вести себя правильно. Нелепые наши встречи нарушили обычную плавность развития отношений: первое прикосновение, второе; первый поцелуй, второй, целая ночь поцелуев - ну и так далее... Что нам делать со своей неожиданной свободой? Начать этот вечер с робких прикосновений, или уж сразу обставить друг друга засосами от пяток до макушки? "Ну и циником же я стал", - мелькнула неприятная мысль. А попробуй - не стань, когда в твой затылок постоянно направлены две пары недобрых глаз.
  -- Пойдем, - сказала Ира.
  -- Куда?
  -- Куда-нибудь.
   Я очнулся от своих нескладных мыслей и согласно кивнул.
   Ира повела меня дворами, по узким проходам между сараев и гаражей.
   Начало темнеть. Хлюпало под досками, переброшенными через грязь, воняли помойки. Неожиданно похолодало, воздух наполнился моросящим дождем. Мы вышли на улицу застроенную частными домами. Фонарей здесь не было, но не было и кромешной тьмы. Может зарево от города, отражаясь в облаках, освещало дорогу, а может, эту обязанность взяли на себя окна ближайших домов.
   Перед нами возник то ли заброшенный парк, то ли лес. Ветер шумел в листве, где-то вдали вскрикивали недовольные птицы.
   Мы долго поднимались вверх. Редкие мокрые кусты, густая трава, никаких тропинок. Но деревья остались позади, мы вышли на старинную каменную мостовую. Впереди, еле видимая на фоне неба, стала проявляться тень огромного здания похожего на замок.
  -- Здесь раньше был детский дом, - сказала Ира. - В прошлом году он переехал в другое место. А до революции здесь жил купец, или помещик.
   Мы обошли бывшее поместье.
  -- Там озеро. - Показала Ира рукой в темноту. - А мы на холме. Пойдем, здесь есть беседка. Вон там...
   Под крышей было сухо, но так же ветрено и неуютно. Мы попытались разглядеть друг друга и ничего не увидели. Да и что можно увидеть в такой темноте? Ирина прильнула ко мне, и мы поцеловались. Скромно так, как бы в первый раз. Ее щеки были мокрыми от дождя, и вся она слегка дрожала.
  -- Брр, - сказала Ира. - Холодно. Может, костер разведем?
  -- У нас нет спичек.
  -- Будем тереть палки. При таком мандраже они быстро разгорятся.
   Мы еще раз обошли здание, дергая все двери, в надежде найти убежище. Я достал связку ключей и стал примерять их ко всем замочным скважинам. Неожиданно одна из дверей открылась. Это было что-то вроде деревянной пристройки, забитой сломанной мебелью, старыми тюфяками, флагами и стеллажами с огромными алюминиевыми кастрюлями.
  -- Ух, ты! - обрадовалась Ира, осмотрев наше временное убежище.
   Я перетаскал флаги в угол, несколько не очень тяжелых тумбочек пристроил на огромный стол, освободив, таким образом, довольно-таки приличное пространство. Из тюфяков мы соорудили шикарный диван.
   Девушка моя что-то рассказывала, но я не вслушивался. Я провалился в бездумье неожиданного тепла, уюта и тихой сладкой темноты. Мои губы трогали ее кожу, пальцы спешили к телу. Ира обняла меня, пощекотала языком ресницы, дохнула в ухо:
  -- Я тебе ничего не запрещаю.
   Несколько мгновений я сидел, словно оцепенев, не зная, что делать. Подобное разрешение даже как-то охладило меня. Хотелось ее преодолеть, покорив лаской, настойчивостью, силой. Но все уже было определено этими словами. Чужие, не мои руки расстегнули пуговицы на ее кофте, сняли лифчик и делали еще что-то непонятное и ненужное мне сейчас.
   Мы выбрались на улицу только к рассвету. Я почти спал и шел, как сомнамбула, едва передвигая ноги. И ничего, совсем ничего не помнил. В голове слова, шепот и однообразный абсурдный бред: руки, ноги, спина, грудь и везде по всему телу - губы, губы, губы...
  
   Целый день на работе я клевал носом. Перепаивал сопротивления, менял конденсаторы и видел даже какие-то сны. Вздрагивал, когда щипало током, резко просыпался, бормотал ругательства и опять погружался в полузабытье.
   Заметив мое состояние, Анатолий сначала поиздевался, а потом, сжалившись, посоветовал идти домой - проспаться. Но не мог я уйти. Вчера при расставании, на мой вопрос: "Когда встретимся?". - Ира сказала: "Завтра позвоню". - Вот я и ждал.
   Она позвонила поздно, когда Анатолий уже уехал домой.
  -- Встретимся послезавтра, - сказала Ира, и я не стал возражать. Еще одну такую ночь я бы не выдержал.
  
   16. Reggae Fever. Supermax.
   Утром я, выспавшийся и веселый, заявился в мастерскую и накинулся на работу. Анатолий поглядывал на меня, хмыкал, но с разговорами и дурацкими советами, что, куда и зачем надо совать во время встреч с женщинами, не лез. Был у него еще один любимый метод доведения своего практиканта до белого каления. Когда ему на язык попадалась строчка какой-нибудь запоминающейся глупой песенки, он мог, переделав слова по-своему, мурлыкать ее целый день. Вот и сегодня он с утра принялся напевать: "Ну, подумаешь укол, ну укол, ну укол - накололся и пошел, и пошел, и пошел".
   Способ борьбы с этой напастью был обнаружен давно, - я ставил на стол отремонтированный магнитофон и, ни к кому не обращаясь, произносил: "Надо его на громкости проверить, клиент жаловался, что временами звук пропадает". И врубал "AC/DC". Их мой шеф особенно не переваривал, хотя нередко вспоминал с ностальгией, каким неистовым поклонником рока был в свое время. Однажды он, почти не скрывая гордости, показал мне свою фотографию с патлами до плеч. - "Знаешь, чего нам тогда это стоило?", - сказал Анатолий. - "Тюрьмы, ссылки?", - предположил я. - "Тюрьмы, не тюрьмы, но облавы устраивали". - Да, завирать он умеет!
  
   Около пяти часов вечера в мастерскую вошел милиционер. - "Детский дом, тюфяки, вскрытый замок", - мелькнуло в голове. - "Или папа Иры нажаловался, что дочь пришла под утро и после тщательной проверки оказалась не целочкой".
   Нет, я опять ошибся. Вошедший всего лишь попросил Анатолия отремонтировать телевизор. Естественно, на дому. Вот всегда так: как маленький начальничек, так ни за что не хочет привозить аппаратуру в мастерскую.
   Но мой напарник сказал, что у него поезд через полчаса и милиционер обратил силу своего авторитета против меня. А что, я? Вернее, кто? Мальчик на побегушках. Поэтому сильно ломаться и не стоило.
   Меня усадили в люльку мотоцикла, и мы поехали.
  
   Жил товарищ мильтон далеко. Мотоцикл долго петлял по улицам, потом пронесся по прямой, опять по закоулкам; я уж было подумал, что город кончился и это какая-нибудь деревня, но нет, на доме стоял номер и название улицы: конечно "Загородная". Вопиющая фантазия наших чиновников!
   Телевизор оказался старым, допотопным, похоже, мне повезло нарваться на стража порядка, принципиально не берущего взяток. Провозился я долго. К счастью, в отличие от большинства других владельцев, этот не лез с советами и совсем не вмешивался в мою работу. Только его дочка, лет трех, стояла рядом, молча теребила кукле платье и, затаив дыхание, следила как бы "дядя" чего-нибудь из их телевизора не спер. Шучу, конечно.
   Кстати, стоило бы сказать пару слов об упорном заблуждении многих владельцев, что в мастерской могут "новые запчасти снять, а старые поставить". Не бывает такого никогда. Телевизор выдается в отремонтированном виде, да еще и с гарантией. И совсем не факт, что снятые радиоэлементы будут где-то работать дольше, чем те, что поставили. С другой стороны, эти якобы снятые детали ведь тоже придется ставить в чей-то телевизор. Точно таким же клиентам. Так зачем было заморачиваться с лишней работой? Абсурд получается...
   Нет, девочка стояла, наблюдала и надеялась, что "дядя" сумеет починить их телевизор, и она уже сегодня посмотрит "Спокойной ночи, малыши". И "дядя" не подвел - техника, в конце концов, заработала.
   Я вытер пот, помыл руки, и меня пригласили к столу. Что-что, а вот поужинать я был не против. Пахло жареной картошкой с мясом. Особое внимание стоило обратить на зеленый лучок с редиской, в сметане. Слегка запотевшая бутылка водки заняла место в центре стола. Даже эксклюзивная баночка шпрот нескромно протиснулась между другими тоже весьма симпатичными закусками и красовалась, неистово благоухая.
   "Нет, взятки он все-таки берет", - сделал я твердое заключение. - "Только, по-видимому, шпротами".
   Хозяин разлил водку по рюмкам.
  
   ...Во время учебы мне приходилось несколько раз пить водку. Обычно это мероприятие происходило после сдачи очередных экзаменов, и однажды я так сильно напился, что чуть не утонул в пруду местного санатория, куда меня сдуру занесли ноги. Поэтому, хоть и небольшой, но опыт был, - к крепким спиртным напиткам я относился с опаской.
   Мы выпили по стопке. Хозяин подцепил вилкой шпротинку, покапал стекающим с нее маслом на хлеб и смачно закусил. Я скопировал его приемчик, сопроводив процесс протяжным: "М-м-м...". Давно не баловался такой вкуснятиной!
   Тут же хлопнули по второй. Я наложил в тарелку картошки, подцепил вилкой соленый огурец, отслеживая остатками внутреннего внимания, что уже порядком захмелел. Жена хозяина дома подкладывала закуску. Очень красивая женщина. Но Ирка все равно красивей.
   Я спросил милиционера напрямик: знает ли он про банду Безногого?
  -- Знаю, - сказал милиционер, и после этих слов мы сразу подружились.
   Мой новый друг, капитан угрозыска Сергей Степанов рассказал, что группировка Никитина у них давно поперек горла. Зафиксированы неоднократные случаи шантажа с использованием малолетних девчонок легкого поведения. Еще один излюбленный прием: провокации, устраиваемые против директоров Станций техобслуживания "Жигулей". Вначале предлагают за какую-нибудь услугу взятку, а потом угрожают прокуратурой. Попадали в их поле зрения и врачи, занимающиеся подпольными абортами и лечением венерических заболеваний. Не исключено их причастие к некоторым крупным кражам и другим противоправным деяниям - только вот доказательств нет. На месте преступления милиция находит окурки от "Беломорканала", или бутылки с запахом самогона. Улики фигурируют на следствии, а всем известно, что никто из группы Никитина не курит папиросы и не пьет самогон. Они ловко создают друг другу алиби. Некоторые свидетели запуганы, другие путаются при опознании. Не зря эти блондины имеют одинаковые прически и одежду. К тому же у местной молодежи появилась дурацкая мода походить на них внешне, что еще больше затрудняет опознание и однажды чуть не повлекло за собой осуждение невиновного, которого Никитин сумел изощренно подставить.
  -- В общем, мы знаем о них много, но не можем завершить ни одного уголовного дела, - закончил свои выкладки милиционер.
   Его жена принесла еще огурцов.
  -- Надеюсь, я не разглашаю служебных тайн? - спросил у нее капитан.
  -- Надеюсь, что нет, - засмеялась эта великолепная женщина и выложила в мою тарелку остатки картошки. - Вы ешьте, ешьте, не стесняйтесь, - приободрила она меня.
   Насчет стеснения зря она беспокоилась, - за ушами у меня не пищало (ни разу, кстати, не слышал подобного ни у себя, ни у других), но челюсти работали исправно. Милиционер жевал не спеша, да и говорил много, так что вряд ли ему удалось съесть хотя бы треть. В общем, из-за стола я вылез чрезмерно потяжелевший, пьяный и с неуместным желанием какой-нибудь активной деятельности. И поскольку сам себе я напоминал обожравшегося волка из известного мультика, то тут же пообещал: "Щас спою!", однако, заметив краем глаза некоторую тревогу в глазах хозяев, делать этого не стал, но спросил: "А где тут у вас пруд?". Надо же было показать этим гостеприимным людям, что спаивать молодой несформировавшийся организм - чревато.
  
   Утром я очнулся в незнакомой кровати. Слегка напряг извилины (сильно они напрягаться отказывались), постепенно вспоминая: кто я, где я и как я тут оказался. Ага! Вспомнил: я у капитана Сергея Степанова. Что тут делаю? Не вопрос. Вряд ли что-то расследую или сижу в засаде, вернее, лежу... Скорее всего, телевизор чиню. Или уже починил? Точно, починил. А потом мы пили и... ели. Много ели. Вернее это я ел. А хозяева удивлялись и ужасались. Ладно, преувеличиваю, хотя могли бы к столу и не приглашать. Сунули бы трояк, а лучше пятерку, да отвезли бы к деду домой. Без кутерьмы. Так нет: и напоили, и накормили, и спать уложили. Хорошие все-таки люди...
   Кажется, я опять заснул, а потом меня разбудили, умыли и еще раз покормили. Капитан отвез меня на работу, мы сердечно попрощались, и он даже пригласил заходить в гости.
  
   В нашу мастерскую принесли старинный и невероятно огромный радиоприемник "Беларусь". Анатолий лично распорядился принять его в ремонт, поскольку владельцем этого монстра являлся кто-то из его хороших знакомых. И конечно ремонт раритета был доверен... ну, а кому же еще?
   Целый день я посвятил восстановлению приемника, но, когда он заработал, моему восхищению не было предела. Даже днем на "кв" этот старинный агрегат ловил огромное количество радиостанций.
   Анатолий тут же объявил мне строгий выговор... тьфу, благодарность, снял со стены вымпел "Ударник коммунистического труда" и повесил на мою шею. Я отдал пионерский салют и попытался пропеть гимн, но после второй строки запнулся, так как совершенно не помнил слов.
  -- А вот это, батенька, катастгофический пгокол, - сказал мой шеф, шепелявя. - Пегвоочегедная задача каждого честного тгуженника, мечтающего стать удагником: всенепгеменно выучить слова нашей любимой песни всех вгемен и нагодов. - Он тут же отобрал награду и водрузил ее на прежнее место.
   Я хотел выдавить слезу, но она, зараза, никак не выдавливалась, оставалось лишь пошмыгать носом и сделать виноватое лицо.
  -- Господи, я ж на поезд опаздываю! - всполошился Анатолий, быстренько собрал свои манатки и скрылся... в вечернем тумане. А бывает по вечерам туман? Тогда... просто ушел. Хотя нет, лучше: скрылся в вечерней мгле. Я глянул в окно. Солнце уже перевалило на вторую половину небосвода, так что часиков через пять-шесть эта самая мгла как раз и наступит.
   Теперь можно было подсесть к приемнику и насладиться его сказочными способностями. Я пощелкал диапазонами, покрутил ручку настройки. Неожиданно в комнату ворвалась невероятно красивая мелодия. Исполнение было таким страстным, что мне сразу вспомнились поцелуи Иры. Я схватил магнитофон, сунул в него микрофон, но записать успел только один куплет. - "О, дорогая, - молил далекий голос, - пожалуйста, верь мне...". - Дальше моих познаний в английском языке уже не хватало.
  
   17. Oh Darling. The Beatles.
   Дзинькнул телефон. Голос Иры звенел в ушах, словно эта мелодия.
  -- Как поживаешь? - спросила она.
  -- I am fine.
  -- А я скучаю.
  -- I am too.
  -- Что с тобой?
  -- Представляешь, песню тут одну записал, а она на английском. Переводил, переводил - чувствую, забыл русский. И если бы не твой звонок, боюсь, пришлось бы иммигрировать, или снова идти в пятый класс.
  -- Ладно, заливать. Что за песня такая?
  -- Хочешь послушать?
  -- Конечно.
   Я поднес магнитофон к трубке и прокрутил куплет.
  -- Нравится?
  -- Очень. Поставь еще.
  -- Здорово, да?
  -- Еще бы! Принеси, когда встретимся.
  -- Как это... когда. А сегодня?
  -- Сегодня, нет. Родители ругаются, говорят: к экзаменам готовься. И за ту ночь мне попало. Вру я, вру, одноклассниц к своему вранью подключила. Сказала, что с подружкой теоремы на слух зубрим, мол, так легче запоминаются. Папа вызвался: давай почитаю. Послушала я его и говорю: "Очень сладко ты поешь, но твой голос не хорош". Он обиделся. Они с мамой в кино ушли, вот и звоню. А при них нельзя. Ну и ладно. Надо же хоть иногда подчиняться.
  -- You have very good... ой... я хотел сказать: голос у тебя просто обалденный. Готов слушать его бесконечно. Почитай мне что-нибудь... хотя бы теоремы.
  -- Перестань так говорить, а то замолчу.
  -- Но я же не искренне.
  -- Ах, вот как?!!!
  -- Искренне, искренне. Неужели никто не говорил, какой у тебя замечательный голос? Как серебряный колокольчик.
  -- Говорил.
  -- И кто же этот урод?
  -- Ты.
  -- Значит, повторяюсь?
  -- Точно. Между прочим, кроме тебя мой голос никому не нравится. Говорят: детский. Родителям бывает, с работы звонят, и если я отвечаю, так просят: "Позови кого-нибудь из взрослых".
  -- А ты?
  -- Говорю: "Я еще ходить не умею". Они: "Так крикни". А я: "Как я крикну, если я еще говорить не умею?".
   Мы расхохотались, вернее начал я, а Ира подхватила.
  -- Здорово, - сказал я, - просто блеск!
  -- А мне девчонки котенка подарили.
  -- А нам в мастерскую приемник старинный принесли. Вот по нему я эту мелодию и отловил.
  -- Поставь еще.
  -- Oh! Darling, please believe me...
  -- Жаль, что короткая, - вздохнула Ира. - И жаль, что по телефону. А ты мне ночью приснился. Только все время убегал куда-то. И оглядывался. Ой, в дверь звонят...
  -- Значит, сегодня не увидимся?
  -- Нет. Я же обещала.
  -- Кому?
  -- Родителям.
  -- А завтра?
  -- Постараюсь что-нибудь придумать. Я позвоню. Ну, пока?
  -- Пока.
  -- Тогда клади трубку.
  -- Нет, ты первая.
  -- Давай разом.
  -- Давай...
  
   Утром я прокрутил мелодию Анатолию.
  -- Это же "Битлз", темнота, - удивился шеф моей серости. - Кстати, у них много подобных песен.
  -- У тебя записей случайно нет?
  -- Были когда-то. Еще монофонические. На пленках "Свема, тип-6". Но сейчас и магнитофонов таких нет. Хотя... где-то пластинка завалялась. Фирменная. Подарили мне родственники из Риги. На свадьбу. Только у меня и проигрывателя нет. Так что, если найду - принесу.
   Я еще раз прослушал куплет песни. Он оказался хоть и маленьким, но вполне самостоятельным произведением. Меня тут же осенила идея переписать этот куплет многократно. Я быстренько соединил два магнитофона шнуром и запустил процесс... Затруднение состояло лишь в том, чтобы состыковать начало и конец мелодии незаметно. Закончив свой труд, я с некоторым трепетом прослушал получившееся произведение. Получилась длиннющая, на полчаса, хотя и несколько однообразная песня. К счастью английский язык скрадывал ее вопиющую повторяемость. На русском это звучало бы комично.
  -- Не иначе, кого-то соблазнить решил, - съязвил мой шеф Анатолий, снимая трубку зазвонившего телефона. - Иди, это тебя.
   Я ринулся к аппарату. Но услышал голос капитана Степанова, решившего еще раз поблагодарить меня за доставленное удовольствие по совместному распитию с ним крепких спиртных напитков. Нет, вру, конечно, он всего лишь благодарил за отлично работающий телевизор. Мне ничего не оставалось, как скромно поотнекиваться, мол, не стоит дело благодарности, поскольку помогать ближнему - священный долг каждого телемастера Страны Советов.
  -- Хорошо сказал! - удивился Анатолий, - А кто это был?
  -- Министр бытового обслуживания населения СССР, - сказал я, округлив глаза. - Пообещал, что именные часы подарит. Твоя, наверное, работа?
   Анатолий еще с секунду продолжал обалдевать, но усек-таки лукавую искорку в моих глазах и облегченно рассмеялся.
  
   Вечером, с изрядно потрепанными от каждого телефонного звонка нервами, я проводил своего шефа... до двери и напомнил про диск "Битлз".
  -- Слушай, я же с этой пластинки ручку к ножику сделал. Моду такую помнишь - наборные ручки? А черную пластмассу, где взять?.. Вот и пришлось...
   Анатолий вдоволь насладился моим огорчением, хотел, было так и уйти, но, сжалившись, обернулся и сказал:
  -- Это тебе за министра бытового обслуживания. Цела пластинка, валяется где-то. Если только жена не выбросила. Она на днях генеральную уборку делала...
   Умел он последнее слово за собой оставить. Уважаю!
   Через минуту я расселся на сейфе и стал посылать телепатические сигналы в пространство... Представьте себе... получилось! Телефон тренькнул, потом помолчал секунд пять и... как взревел! Я чинно положил на него руку, не спеша снял трубку и произнес равнодушно:
  -- Алло?
   Голос Иры звучал как будто с небес. Таким чистым и светлым был его тембр.
  -- Сегодня у меня весь вечер свободный.
  -- А у меня дед уехал в Москву. Погостить к дочке. Весь дом на моем попечении.
  -- Вот и отлично, - обрадовалась Ира.
   Я почувствовал, как застучало мое сердце. Прошло всего три дня, а я уже изнемогал от желания видеть ее, слышать, касаться. Даже та безрассудная ночь вспоминалась как великое блаженство.
  -- А блондины? Вдруг сегодня будет не Баха? - проговорил я с тревогой.
   Ира молча дышала в трубку.
  -- Я что-нибудь придумаю, - сказала она. - Какой номер твоего дома?
  -- Двадцать девять.
  -- Значит так. В восемь часов вечера сиди дома. Я сама приду. Дверь должна быть открыта.
  
   18. I'm Only Sleeping. The Beatles.
   Я вполз в мастерскую, кое-как доковылял до своего стола и плюхнулся на стул. Подошел Анатолий. В руках диск Битлз.
  -- А... - сказал я. - Спасибо.
  -- Что с тобой?
  -- А... - отмахнулся я.
   Но не таков был мой шеф, чтобы оставить товарища по работе в покое. Он оголил провода, включил ток... и стал приближаться, поглядывая на дверь, как бы кто не увидел. Нет, надоело, опять я выдумываю. Наоборот, Анатолий не стал приставать, сочувствовать, он всего лишь помолчал минут десять, а потом произнес, ни к кому не обращаясь:
  -- В жизни столько всего интересного, что потеря чего-либо одного - просто мелочь.
  -- Ира вчера не пришла, - сказал я.
  -- Ну и что. Жить не хочется?
  -- Хочется, но как-то неинтересно. Ничего неинтересно. Если она передумала со мной встречаться, я буду одинок.
  -- Какая глубокая мысль! Сам придумал, или вычитал?
  -- Конечно сам. Запиши, а то забудешь.
  -- Продолжай изрекать, я уже приготовил ручку.
   Нет, кто-кто, а мой шеф никогда не откажет себе в удовольствии поиздеваться над несчастьем ближнего. Правда он уверен, что учит, таким образом, уму-разуму и, надо отдать должное, иногда метод действует.
  -- Ладно, не знал ты ее раньше, и жизнь не казалась пустой и ненужной.
  -- Вот именно - казалась.
  -- Даже, несмотря на то, что мне приходилось ее постоянно скрашивать?
  -- Пожалуй, именно поэтому.
  -- Что ж. В худшем варианте она останется такой же, как и была, в лучшем - твоя Ира придет сегодня. Или завтра. - Анатолий осмотрел стеллажи с неисправными телевизорами. - Займись-ка лучше ремонтом. Вот этот "Рекордик" надо сделать.
  -- Не могу.
  -- Как это - не могу? Сейчас Битлов отберу.
   Я перетащил телевизор на свой стол. Попытался погрузиться в работу.
  -- Иди к телефону, - позвал Анатолий.
   Надо же! Я не слышал звонка.
   Ира говорила торопливо и негромко:
  -- Нет.
  -- Значит, ничего не отменяется. Все, жди...
  -- Я закружился в вальсе. Чмокнул Анатолия.
  -- Я из учительской звоню. Вчера все сорвалось. Твой дед не приехал?
  -- Гомиков мне еще тут не хватало, - пробурчал мой шеф.
   Плевать мне сейчас было на его шуточки. Я даже не стал парировать, схватил со стола битловский диск, на котором красовался рисунок всей этой четверки, выполненный в стиле карандашного наброска, прочитал название: "Revolver", включил отремонтированный стереопроигрыватель и впервые увидел, как Анатолий, прикрыв глаза, с удовольствием вслушивается в музыку.
  -- В столовой во время обеда мой шеф впервые в жизни (в моей, разумеется) разговорился о музыке. Вспоминал шестидесятые годы, называл группы, о которых я ни разу не слышал, а если и слышал где-то случайно, то их названия ни о чем мне не говорили.
  -- Что-то я не замечал, чтобы ты был поклонником рока, - сказал я.
  -- Да как только перестали нас гонять за длинные волосы, перестали называть рок - идеологической заразой империализма, так как-то моя страсть сама собой и угасла. И космы свои обстриг, и магнитофон сейчас месяцами не включаю, и даже пришел к мысли, что запрети людям под страхом смерти поедать говно, тут же найдутся те, кто непременно захочет его попробовать.
  -- Ты о роке?
  -- О "хеви". Не могу считать подобное музыкой. Мракобесие какое-то. Ну а "панк-рок" еще большее дерьмо.
  -- С последним почти согласен. А "хеви"... Тут больше зависит от команды.
  -- Возможно. Только в последнее время ты сам слушаешь что-то другое.
  -- Это после знакомства с коллекцией вашего Кита.
  
   19. Satellite. Depeche Mode.
   Мы шли по улице и продолжали умничать. Больше всего мне нравилось в Анатолии то, что он всегда уважал мнение собеседника, даже если тот в два раза его моложе, даже если совершенно не согласен с высказываемым этим собеседником мнением. Он всего лишь говорил: "А я считаю, что это...". И дальше излагал свое понимание вопроса. Вот бы таких людей в школу. Педагогами. А то: "Разгильдяи! У меня нервы не железные! У меня горло не стальное! И какой придурок вас только на свет произвел?!". Помню такое.
   На кулинарии, мимо которой мы ходили ежедневно, вернее, на ее двери появилось объявление: "Выставка-продажа кондитерских изделий".
  -- Купил бы что-нибудь своей девушке, - сказал мой шеф как бы просто так.
   Да... Ну и идиот же я в самом деле! У нас будет целый вечер. Я буду сидеть и своими лапами пытаться забраться под ее платье. И в следующий раз Ира скажет: "Хватит, надоело". Конечно, скажет.
   Я выбрал самый дорогой, но очень шикарный торт. Назывался он "Шалаш Ленина в разливе". Из двух плиток шоколада был сделан шалаш. Кучка темного крема представляла собой стог сена, которое, по-видимому, накосил Ильич от вынужденного безделья. Другие завитушки и помпочки скорее всего не несли в себе идеологической нагрузки и были изготовлены чисто из эстетических соображений. Анатолию торт очень понравился. Он прямо засветился от счастья, обуреваемый сарказмом, но от комментариев изо всех сил сдерживался, поскольку понимал, что не все вокруг могут понять его правильно. И все-таки, когда кассирша пробивала чек, он не выдержал:
  -- Хорошо, что Ленина в шалаше нет, - сказал мой шеф, как бы между прочим.
  -- Изготовление Ленина требует специальной аттестации художественного совета, - поумничала наивная кассирша.
  -- Вот я и говорю: хорошо, что его нет.
  -- Почему?
  -- Потому что его пришлось бы съесть. А я полагаю, что процесс поедания Вождя Мирового Пролетариата, вряд ли можно расценивать, как акт идеологически безобидный. Или вы считаете, что это не так?
   Женщина вылупила глазищи и засопела. Возражения застряли у нее в горле.
  -- А это, что за шишечки? - Анатолий уже не мог остановиться.
  -- Это для красоты.
  -- А кто-то не очень дальновидный может подумать, что это Ильич нагадил. Ведь туалет вы не предусмотрели?
  -- Что вы себе позволяете?! - возмутилась женщина.
  -- Это вы позволяете, и меня это беспокоит.
   Кассирша не знала, звать ли ей милицию, или лучше помалкивать. Благоразумие победило. Мы вышли на улицу. Яд тяжелыми каплями продолжал капать из уст моего шефа на горячий асфальт. В нем появлялись дымящиеся дырки, а кое-где и дыры. В одну из них я чуть не провалился.
  -- ...Да... Ну, ладно, когда мозги набекрень у партийных, которые вывесили в школе моего сына плакат: "Пионер! Ты за все в ответе!". Может быть, с себя хотят, таким образом, ответственность снять? Но откуда у кондитеров такое рвение? Хотя... с точки зрения соцреализма... Вполне уместно.
  
   Мне же еще предстояло раздобыть бутылку шампанского, или хотя бы хорошего вина. Ни в одном магазине я не нашел желаемого. На прилавках стояла только водка, зато в широком ассортименте: "Русская", "Пшеничная" и так называемый "коленвал". В полном отчаянии я заглянул в буфет при гостинице. Там продавалось очень дешевое и очень сомнительное вино "Анапа". Пришлось купить, хотя я подозревал, что Ира на такое не польстится.
   Мой шеф повертел "Анапу" в руках, крякнул, с сомнением покачал головой, но идею выдвинул:
  -- Возьмешь немного этой дряни, немного водки, какой-нибудь сладкий сок, да льда побольше. Получится коктейль "Гроза революции". Полная гармония с тортом.
  -- Идея, конечно, подходящая, - одобрил я, - но только, как запасной вариант.
  -- А ты к сапожникам сходи. Они всегда в курсе, где какое спиртное продается.
   Сапожники выслушали меня изумленно. Они очень удивились, что кому-то может понадобиться такая мура, как шампанское.
  -- Мы знаем, где достать денатурат, самогон, спирт "ханьку", брагу, морилку, в крайнем случае, "БФ", а этой кислятиной не балуемся.
  -- А "БФ" зачем? - спросил я. - Это же клей.
  -- Темнота, - сапожники потеряли ко мне остатки уважения. - Заливаешь его водой, суешь палку и крутишь, крутишь... Густыш прилипает к палке, а то, что остается - ВО!!! По балде бьет не хуже любого спирту. Сказать адресок, где продается?
   Я представил себя за этим процессом, Иру, с изумлением поджидающую результата со стаканом в руке, и чуть не лопнул от охватившего меня восторга. Этот прикол был бы лучшим в моей жизни, только боюсь - последним. С Ирой, по крайней мере.
  -- А теоретически хотя бы достать шампанское возможно? - спросил я на всякий случай.
  -- Возможно и практически, но будет ли стоить суета результата?
  -- Предлагаю две, нет, три бутылки водки за одну шампанского, - сказал я.
   Сапожники вытаращили глаза, - один чуть гвозди не проглотил, другой стукнул себя молотком по пальцу.
  -- Врешь?!
  -- Серьезно. Для дела надо.
   Мужики засуетились.
  -- Беги за водкой, - сказали они. - И поторопись. За нами дело не заржавеет.
   Действительно, уже через полчаса в нашу мастерскую ввалился один из них и выставил передо мной бутылку "Венгерского шампанского".
  -- Во!!! - кратко прокомментировал он свой подвиг и глаза его сверкнули, но уже не так искренне, как при рассказе о процессе извлечения спирта из клея.
   Тут же произошел взаимовыгодный размен.
  -- Небось, к девушке пойдешь? - спросил сапожник, пряча бутылки под свитер.
  -- Точно, - сказал я.
  -- Девушки - это хорошо. А бабы еще лучше. Я вот раньше бывало, как о бабе подумаю, так у меня и встает. А теперь думаю, думаю - ни фига не встает. Наверное, что-то с головой?
   Анатолий хихикнул. Похоже, он уже слышал этот анекдот и, скорее всего в том же исполнении.
  
   К приходу Иры я готовился, как к приезду Генерального Секретаря Компартии республики Гиппопотамии. Еще вчера я догадался помыть полы, подклеить отставшие обои, убрать паутину с углов. Сегодня мне оставалось только сервировать стол: то есть поставить на него бутылку и два хрустальных бокала, которые обнаружились на кухонной полке. Мой дед, оказывается, не был чужд роскоши. Еще я нашел в столе две серебряные ложечки. Ими нам предстояло кушать торт.
   ...Позавчера, уезжая, хозяин дома выразил глубокую озабоченность, что его драгоценные хоромы остаются на такого шалопая, как я. Он долго и нудно инструктировал, как правильно пользоваться спичками и электрическим чайником. От него я узнал следующее: сухое дерево горит, как порох, а чайник, если в нем выкипит вода - взорвется. Я пообещал, что до спичек и пальцем не дотронусь, поскольку не курю, а из электроприборов у меня только магнитофон. Дед с недоверием осмотрел кассетник.
  -- А току он много берет? - поинтересовался. - Будешь его тут целыми днями заводить.
  -- Он от батареек работает, - слукавил я.
  -- Жаль, что не от пружины, - вздохнул дед.
   Пришлось развести руками...
  
   Сегодня же я самым наглым образом нарушал все инструкции хозяина дома. Первое - я притащил в дом свечку, второе - подключил магнитофон к розетке и беззастенчиво тырил у деда ток. Опасаясь все-таки, что парафин от свечи натечет на стол и злостное нарушение противопожарной безопасности будет изобличено, я решил изготовить подсвечник. Взял старый электролитический конденсатор, разрезал его пополам, вынул изнутри фольгу с бумагой и прибил донышко к квадратной деревянной дощечке. Получилось устойчиво, оригинально и просто. Но, не красиво. Я слегка обжег свечу, чтобы она оплавилась, сел на диван и стал ждать...
   Ира пришла в новом платье, с большим белым бантом. Вся такая тоненькая, свежая, обворожительная. Она робко присела на краешек дивана, оглядела комнату, стол. Увидев шампанское и бокалы, хотела, наверное, хмыкнуть, но сдержалась, посерьезнела, умело погасив мелькнувшую в глазах лукавинку.
   Я принес торт, включил магнитофон. Для совращения все было готово.
   Некоторое время Ира сидела, думая о чем-то своем, потом очнулась и замерла вслушиваясь.
   "Oh! Darling, please believe me", - молил по-английски удивительный чистый голос.
  -- Кто это? - спросила Ира.
  -- "Битлз".
  -- Надо же, а я всегда считала, что они старье, что у них нет хороших песен. Но это же... я слов не нахожу! - Ира взяла мою руку, погладила. Ее ладонь была прохладной и сухой.
  
   20. I'm Still Remembering. Cranberries.
   Потом мы выпили шампанского. Оно оказалось кислым, и ни мне, ни ей не понравилось, но мы не признавались, глотали с отвращением и похваливали. Я взял нож, раскрыл коробку с тортом. Ира уже сидела с ложечкой наготове, с интересом наблюдая за моими манипуляциями. Пришлось изображать из себя специалиста по разделке кулинарных деликатесов и выложить на ее блюдечко самый шикарный кусок.
  -- Вкуснятина! - восхитилась моя любимая девочка.
   Я рассказал, как Анатолий искал Ленина, она тоже машинально заглянула в шалаш, захохотала и уронила кусок торта на стол. Взяла его рукой, сунула мне в рот, кремом вымазав нос и губы. Тут же подсела поближе и стала целовать, слизывая шоколад с моего лица.
  -- Какой ты вкусный, - прошептала она.
   Я умирал от удовольствия и мне казалось, что не существует на свете ничего более замечательного, чем ее упругий язычок на моих губах. Мы кусали шоколад, а затем целовались, перекатывая друг другу тающие кусочки, мы придумывали все новые и новые ласки, удивлялись неожиданным открытиям и, забыв обо всем на свете, погружались в таинственную магию наступающей ночи. Мы незаметно раздели друг друга, я зажег свечу и замер в восхищении, любуясь и наслаждаясь увиденным, потому что прекраснее того, что я видел, не существовало и не могло существовать на свете. Ира не шевелилась. Она смотрела на меня, я на нее и, наверное, минула вечность, прежде чем мы коснулись друг друга.
   Тихо звучала музыка, отчаянно дрожал огонек свечи, то, разгораясь, то, опадая. Ира лежала передо мной прекрасная и доступная. Мне было хорошо и страшно, ибо теперь, имея ее, обладая ею, я стал неистово о ней мечтать. Потому что знал: любой наш день мог оказаться последним.
   Ира уже давно устала и умоляла меня отдохнуть. Некоторое время я лежал рядом, слушал ее тихое дыхание, но долго не выдерживал, приподнимался, чтобы взглянуть, полюбоваться. Снова касался этой гладкой, словно шелк кожи, чувствуя, как сладострастная пелена желания вновь переполняет все мое существо. Ира мурлыкала что-то нежно, пыталась остановить мои руки, но вдруг словно просыпалась, тянулась со стоном, и мы вновь начинали нашу затейливую игру.
   ...Давно кончилась мелодия, бесшумно растаяла свеча. Мы заснули обнявшись, и сон был продолжением нашей любви.
   ...Ира ушла под утро, приказав мне не провожать ее. Она уносила кассету с нашей мелодией и еще она попросила подарить ей этот дурацкий подсвечник из конденсатора и дощечки. На память.
  
   На сегодняшний день Анатолий взял отгул. Это было так кстати. Я сидел за столом перед телевизором, а волшебство прошедшей ночи продолжалось: руки ощущали теплоту девичьего тела, губы скользили по его причудливым изгибам. Удивительно, но это было почти так же ярко, как наяву. Я с абсолютной отчетливостью восстанавливал в памяти каждый миг этой лучшей в моей жизни ночи, потому что боялся ее забыть, как ту - первую. И никто не мешал мне в моих грезах...
   Но после обеда пришел Баха. Присел к столу, развернул схему телевизора, удивился, что ничего не понимает, и отпихнул в сторону.
  -- Где это вы вчера гуляли? - спросил он.
   Я так и знал: накатывается что-то плохое, что именно и насколько плохое можно было выяснить только у этого человека. Но не отчитываться же перед ним, в самом деле? Поэтому я молчал, ожидая, что он не ограничится одним вопросом.
  -- Мне-то что, - продолжал Баха, - Кит беспокоится.
  -- А разве вы не заодно? - Я пристально посмотрел на этого слугу Безногого. И он не выдержал, опустил глаза. Но тут же опять навел их на меня: ироничные, хитрые, наглые. - Ну, избей меня! Чего тянешь? - крикнул я зло.
  -- Даже если бы приказали, не стал бы, - спокойно сказал Баха.
  -- Ты что, пришел просто так? Пообщаться? Какие же у тебя цели?
  -- Самые миролюбивые.
  -- Можно подумать, что ты пришел сам по себе.
  -- Конечно, нет. Но я не слуга и не раб. Подчиняюсь в рамках целесообразной необходимости. Послать меня кого-то избить без моего личного желания - невозможно.
  -- Как же ваш Кит терпит тебя?
  -- Он не терпит, скорее считается.
  -- Всегда ли так будет?
  -- Не знаю. Мы часто с ним спорим. Но он не дурак, бывает и соглашается.
  -- У вас, что в банде - демократия?
  -- В банде? Если мы вместе время проводим, музыку слушаем, значит...
  -- Любопытно - ты сам себя так утешаешь, или это инструкции Кита?
   Баха впервые посмотрел на меня серьезно. Я был уверен: ему очень хотелось высказаться, но он, возможно, тоже никому не верил. Поэтому и сдержался, вернувшись к своей прежней роли этакого всеобщего приятеля.
  -- Считай нас кем угодно, хоть американскими шпионами. А мы всего лишь живем так, как нам удобно в этом государстве. И до тех пор, пока Кит предоставляет мне такую возможность - я с ним. В другой стране я бы возможно самозабвенно трудился.
  -- Хорошо, вы живете так, как вам удобно, но каждый вечер твои лучшие приятели следят за нами и вряд ли они это делают ради собственного удовольствия.
  -- Здесь все достаточно просто. Кит очень неравнодушен к Ирине, - вот он и просит ребят за вами присматривать. Боится, что любовью займетесь. Меня раз посылал проанализировать насколько у вас серьезно. Но мне и так понятно. Не надо для этого за вами целую ночь шляться.
  -- И что ты ему доложил?
  -- Доложил? Ну, пусть доложил. А доложил я следующее: вы просто гуляете, разговариваете. Ира держит тебя на расстоянии, но если мы начнем на нее давить, она в силу своей противоречивости обязательно сделает что-нибудь назло.
  -- А я ничего, значит, назло сделать не могу? Меня в расчет не берут?
  -- Тебя? Увы, не берут. Ты для Кита никто. Соринка в глазу. Он ее давно бы смахнул, да Ира вмешалась. Не знаю, что она ему сказала, что обещала, но настроение у него было отвратительным. Думал он думал, да ничего вразумительного не придумал.
   Я сидел слегка ошалевший от новостей. Не сказать, чтобы они являлись большой неожиданностью для меня, но как-то все выстраивалось не совсем приятно. Будущего не просматривалось...
  -- Сегодня я в дозоре, - напомнил о себе Баха. - Делайте что хотите.
  -- А как же дисциплина?
  -- Дисциплина должна служить делу, а не больному самолюбию.
  -- Это ты о Ките?
  -- Надеюсь, не продашь?
  -- Конечно, нет. Мы же в заговоре.
  -- Я? Нет. Но то, что позволяет себе Кит в последнее время, мне совсем не нравится. Пояснять не буду.
   Я смотрел на него и не понимал: правду он говорит, или играет? Хотелось верить, да и сочувствующая единица в стане врагов мне не казалась лишней. Только эта зловещая золотая цепочка напоминала об осторожности. Сболтни я, расслабившись, чего лишнего, и неизвестно, как ее владелец поведет себя в следующую минуту. Ведь он один из самых надежных людей Безногого.
  
   21. Agent Orange. Depeche Mode.
   Итак, похоже, что за свою жизнь мне пока опасаться не стоит. Ира позаботилась, осмелившись затеять с Китом, наверное, необходимую нам обоим, но понятную только ей игру. Если мы не нарушим правила, все будет тихо. Но мы уже нарушили! И он это почувствовал, - вот и зашевелились его шестерки. Что ж, мы тоже умеем играть. Надеюсь, что умеем.
   А разве не все равно, зачем приходил Баха? Ведь от меня самого и моих желаний ничего в этом городе не зависело. Оставалось надеяться на лучшее, то есть, что лучшее переиграет плохое.
   Ира позвонила, как обычно, в конце дня.
  -- Я приду, - сказала она и положила трубку.
   Куда, когда, во сколько? Я не знал. А собственно, какая разница? Я всегда на месте и судьба у меня одна - ждать.
   Ира пришла ровно в восемь.
  -- Мой одноклассник в больнице. Блондины избили, - сказала она хмуро.
   Я присел перед ней на корточки, взял ее холодные, чуть вздрагивающие ладошки, подышал на них и прижал к губам.
  -- Он с девушкой встречался - Таней, а она понравилась кому-то из этих. Его предупредили, они стали видеться тайком. И вот...
  -- Может Олега попросить, чтобы заступился, - предложил я.
  -- Олега? У него вчера дверь взорвали.
   Я вскочил.
  -- Откуда знаешь?
  -- У меня подруга в том доме живет. Все стекла в подъезде вылетели.
   В последнее время Олег заходил редко. Так, заскакивал иногда ненадолго, - поздороваться, да спросить, не обижает ли кто? Я говорил, что у нас все в порядке, и он начинал делиться своими трудностями в отношениях с медичками. В Гале ему нравилась фигура, в Вале - доброта. - А может наоборот? - позволял я себе мелкое ехидство. - Нет, я их по именам больше не путаю. Кое-как запомнил, - говорил Олег. - А вот с белобрысыми - проблема. Не лезут они больше. Вроде как не замечают. Совсем скучно стало.
   И вот - на тебе... Каким, интересно, будет ответ Олега. Что он предпримет? Начнет взрывать дома блондинов?
   Я пересказал Ире свой разговор с Бахой. Она слушала равнодушно. Ни одного комментария. А мне хотелось обсудить ситуацию, излить душу, хотелось, чтобы и она выговорилась.
   ...Этот вечер не вошел в копилку воспоминаний, хотя все повторилось почти так же, как и вчера, - вот только без новизны, страсти и томления - даже как-то обыденно и почти второпях. И почему-то потом уже не хотелось ни изливать душу, ни разговаривать.
  
   Прошло три дня. Ира не звонила. Мне же прибегать к услугам телефонной связи строго не разрешалось: "Родители не должны ни о чем догадываться". Оставалось лишь проклинать себя за то, что в тот последний вечер был недостаточно ласков. Какие у меня имеются на этот счет оправдания? Возможно, я пытался, таким образом, выразить свой протест против ее скрытности? Глупо, неуместно, бездарно. А Ира обиделась. И правильно сделала. Ведь не она меня добивалась, - все это мои навязчивые инициативы. Она сделала шаг навстречу, а я элементарно не справился со свалившимся на меня счастьем. Тела мне мало, еще и душу подавай...
   В общем, если Ира решила проучить меня, то своего добилась. Я уже почти изнемогал.
   Зато ко мне каждый день заходил Баха. Он заявил, что его тянет со мной поболтать. Такой вот комплимент. Иногда этот тип начинал расспрашивать об Олеге. Почему-то все считали, что мы с Олегом большие друзья. Может быть потому, что ни с кем, кроме меня и своих медичек, этот по-своему тоже загадочный человек не общался.
  -- Ты слышал что-нибудь о девушке Тане, парня которой твои друзья отправили в больницу? - спросил я.
  -- Не слышал.
  -- Ой, ли?
  -- Я не в курсе. Хотя случается и подеремся. Это же такая ерунда. Сегодня подрались - завтра помирились.
  -- Только при разрешении вопроса в вашу пользу.
  -- Кто победил - тому и польза. У вас разве не так?
  -- Да, в общем-то, так. Но ведь существует и кое-что еще. Например, когда двое влюблены, а вы не позволяете им встречаться.
  -- Это ты о себе?
  -- Нет. Мне особенно жаловаться не на что.
  -- О других заботишься?
  -- Просто страшно представить себя на месте того - другого. Когда кто-то из элементарного жлобства вмешивается в чужую жизнь.
  -- Я такими делами не занимаюсь, - сказал Баха, отчетливо проговаривая каждое слово. - А за остальных не ручаюсь. Возможно, некоторым нравится, используя поддержку друзей, решать, таким образом, свои неудачи с девушками. Так везде, и тут не замешаны, ни лично Кит, ни наши групповые интересы. У меня есть девушка. Красивая, но я ее ни у кого не отбивал, и если она уйдет к другому, возвращать ее с помощью кулаков не стану.
  -- Может, ты просто драться не умеешь?
  -- Умею. Не так, как твой Олег, конечно, но не хуже многих.
  -- Ты что, карате знаешь?
  -- Какое карате? Скажешь тоже... Тренировался, как и все: на выносливость, на резкость удара.
  -- Покажи что-нибудь.
  -- Неужели интересно?
  -- Когда ничего не умеешь, то интересно.
  -- Ладно, дай газету.
  -- Я думал: кирпич...
   Баха взял сложенную вдвое газету, подкинул и пальцем правой руки пробил в ней дырку.
  -- Подумаешь, фокус, - разочарованно сказал я.
  -- А ты попробуй.
  
   Ира позвонила на третий день.
  -- Сил моих больше нет, как соскучился, - сказал я.
  -- Я тоже.
  -- Сегодня увидимся?
  -- Да.
   В восемь вечера я пришел к ее дому. Сел в беседке и стал ждать. Блондинов пока заметно не было. Но я знал, стоит нам куда-то пойти и, они тут же появятся. Ненавязчиво, но вполне зримо.
   Мелькнула тень в подъезде, хлопнула дверь и во двор выбежала Ира.
  -- Куда пойдем? - спросил я. - Ко мне нельзя - дед приехал.
  -- У тебя же отдельная комната.
  -- Ну и что. Он целыми вечерами шастает туда-сюда. Проверяет.
  -- Есть у меня одно место. Но это не близко.
  -- Мы же специалисты по дальним походам.
  -- Тогда идем.
  -- А блондины? Что толку куда-то тащиться, если они будут рядом.
  -- Сегодня у них выходной, - сухо сказала Ира.
   Мы долго шли по одной из улиц, потом свернули в узкий проход. Кругом цвели сады. Толстые тетки копались в огородах, что-то сажали для пропитания. Здесь начиналась окраина. Вдруг Ира насторожилась. Схватила меня за руку.
   Я ничего не понимал.
  -- Они, - прошептала тревожно.
  -- Никого не вижу.
  -- Там, за поворотом. Прячутся.
   Впервые я видел, что Ира злится по этому поводу.
  -- Вот сволочь, - пробормотала она. - Хорошо еще, что здесь моя подруга живет. А то... - Она не договорила. Потянула меня по улице. Вскоре мы свернули в чей-то двор. Навстречу нам выбежала девушка.
  -- Это Таня, - сказала Ира.
  -- А это - Ира, - сострил я, но никто не засмеялся.
  -- Что случилось? - спросила девушка с искренней тревогой в голосе и посмотрела своими темными глазами сначала на меня, потом на Иру. Я давно приметил: все Тани - темненькие, стройные и очень красивые.
  -- Дружки Никитина за нами увязались.
  -- Ты же говорила, они всегда за вами таскаются.
  -- Сашку выписали? - спросила Ира.
  -- Да.
  -- Встречаетесь?
   Таня горько усмехнулась.
  -- Горе это, а не встречи, - сказала она. - Никуда не выйти. Огородами приходит, огородами уходит. Живем, как партизаны. Да чего мы тут стоим? Давайте хоть чаю попьем?
  -- Нам тоже лучше не уединяться, - сказала Ира. - Будем по улицам гулять. До свидания.
  
   22. Wasteland. Billy Idol.
   Мы вышли в переулок. И сразу увидели блондинов. Они стояли там и нервно оглядывались. Я испугался. Мелькнула мысль, что наконец-то они решили проучить меня и не хотят делать этого при свидетелях. Но, похоже, им было не до нас. С другого конца переулка приближался Олег. Случайно он на них набрел, или увидел, как они следили за нами, я не знал.
   Блондины пошли в нашу сторону. Пытаясь сохранить самообладание, не слишком ускоряя шаг.
  -- Не выпускай их! - крикнул Олег. Он уже несся вперед, но и блондины вдруг тоже побежали. Я встал на их пути, твердо решив: расшибусь, но не пропущу.
  -- Уйди, сука! - крикнул мне один.
   Я зажмурил глаза и со всей силы толкнул его на забор. Второго сбил с ног Олег. Первый сразу вскочил, крепким кулаком врезал мне в лоб. У меня потемнело в глазах, и я словно куда-то провалился...
   Очнулся в крапиве. Меня за руку тянула Ирина. Послышался голос Олега: "...я не буду унижать вас и бить, но вы дадите слово, что во время своих дежурств будете сидеть дома. Идет?".
   Блондины молчали.
  -- А ведь я могу сделать так, что ты сейчас в штаны навалишь, Кока, - сказал Олег. Его палец уперся блондину в горло. - Ну, а тебя как зовут? - спросил мой друг второго, сидящего на траве.
  -- Сом, - сказал второй нехотя. Странно, но, несмотря на то, что находился он как бы в сторонке - боялся, кажется, больше, чем первый.
  -- Сомов, значит? - спросил Олег.
  -- Самойлов.
  -- Тебя же гада убьют, - прохрипел Кока и попытался вырваться.
  -- Не рыпайся! - Олег резким движением вернул блондина на место. - Убьют, говоришь? Что ж, смерть почетная. А вот ты сейчас начнешь терять сознание. Потом я врежу тебе по животу, и ты обгадишься. Понял? И тогда ты уже не будешь блондином. Тебе останется только повеситься. Ведь это унизительно явиться к своему Киту со штанами полными дерьма. А замыть я их тебе не дам. Так и пойдешь.
   Глаза Коки затуманились.
  -- Хватит! - прохрипел он. - Согласен!
  -- Только учти, я люблю, когда слово держат, - сказал Олег.
  -- Учту. - В голосе Коки опять послышались угрожающие нотки.
  -- Ну, а если захочется сорвать зло - можешь мстить. Лично мне. - Великодушно разрешил Олег. - Всегда рад. Люблю, когда вы лезете. И форму поддерживаю, и законы не нарушаю.
   Блондины ушли.
  -- Откуда ты взялся? - спросил я. Следил что ли за ними?
  -- Да, нет - все просто: сижу я у своих медичек, они тут неподалеку живут на частной квартире, пью, понимаешь ли, спирт, вспоминаю, с кем из них вчера валялся в койке, вечно я это дело путаю, а они потом дуются, и вижу в окне этих двух белобрысых. Одного знаю - Коку. Еще та зараза. Окончательно испорченная своей безнаказанностью личность. Первая шестерка Лапы. Взрывотехники, мать им в зубы! Дверь моя, наверняка их работа. Вышел я, значит. Дай, думаю, поговорю без лишних свидетелей и по душам. Расспрошу о дальнейших планах. А тут и вы в переулке. Да... Не повезло ребятам.
  -- Это они за нами следили, - сказал я.
  -- Об этом я догадался. Ты же как-то говорил, что они ходят за вами. Не понимаю только, почему не разрешил вмешиваться?
   Я глянул на Иру. Она сделала вид, что ничего не слышит.
  -- Ну, вот - хотел развлечься, а сотворил доброе дело, - похвалился Олег.
  -- Можно и еще одно...
  -- Какое?
  -- Девушку тут одну терроризируют. Нравится она кому-то из блондинов.
  -- Ладно, пойдем. Отловим тех, кто за ними следит. Что-то я сегодня завелся!
   Мы вернулись к Тане. Она не хотела ничего слышать о задуманном мероприятии и совершенно не верила в целесообразность нашей затеи. Боялась, что "будет хуже".
  -- Хуже не будет, - сказал Олег. - Два объекта одновременно бояться друг друга не могут. Пока трусите вы - не боятся они. И наоборот.
  -- Логично, - согласился я.
  -- А ты как на это смотришь? - спросила Таня подругу.
  -- Я не против, - неожиданно для меня сказала Ира и в ее глазах промелькнул мстительный огонек.
   В конце концов, мы убедили Таню, и она сбегала за Сашей. Наша команда прошлась по улицам, покрасовалась в парке и свернула к трассе.
  -- Сползаются, твари, - возбужденно проговорил Олег, заметив очередного блондина промелькнувшего в закоулке.
  
   Нас окружили за городом. Их было девять человек.
  -- Хотя бы по одному на себя возьмите, - сказал Олег мне и Саше. - Да вы вдвоем одного. - Он кивнул девушкам.
  -- Сами справитесь, - отвернулась Ира. - Герои.
   Таня молчала. В ее глазах застыл испуг. Она как будто пребывала в шоке.
   Меня вырубили первым. Падая, я ухватился за одного из блондинов и вместе с ним повалился на землю. Он попытался вскочить, но я вцепился ему в джинсы, не позволяя двигаться. Пока мы возились, подскочил Саша и быстро добил его ногами.
   Олега окружили со всех сторон. Один за другим из этого клубка вылетал кто-то из нападавших, падал, некоторое время приходил в себя и снова бросался в драку. Саша кинулся на помощь Олегу, но тут же отлетел. Потряс головой, посмотрел в мою сторону. На него надвигался, отделившийся от кучи, белобрысый крепыш. Я все еще возился со своим первым противником, который пришел в себя и бил меня, как мог, хотя боли почему-то не чувствовалось. Мы опять повалились и дрались на земле, как два разъяренных кота. Каким-то чудом я вырубил его, двинув коленом в лицо, и тут же в угаре бросился крепышу в ноги. Подскочил Саша и несколькими ударами погрузил блондина в задумчивое состояние. У нас получился неплохой тандем. Я прыгал на ближайшего врага, связывал его подвижность и пока он возился со мной, Саша обрабатывал его своими огромными ботинками. Человек пять уже валялись и не двигались. Но это от ударов Олега. Наши еще ползали, вскакивали, но поскольку плохо соображали, падали даже от обычных пинков.
  -- Хватит! - сказал Олег. - Они больше не опасны и с сегодняшнего дня будут бояться вас, если, конечно, не почувствуют, что вы все-таки боитесь больше.
  
   Гордые мы возвращались в Город. Я, действительно, не боялся сейчас никого, хотя меня все еще колотило. Навстречу спешил Сора. Он увидел Олега, наши победоносные лица и замедлил шаг.
  -- Припоздал, голубчик, - сказал Олег. - Твои дружки уже там... валяются. Иди назад. Мы тебя не тронем. Или, может быть, кинешься?
   Сора колебался. Конечно, он знал, что один на один ему с Олегом не справиться. Но, тем не менее, в его глазах не было страха. И это мне в нем нравилось.
  -- Сгинь! - сказал Олег и, явно провоцируя, сделал движение пальцами, похожее на щелчок по носу.
   Сора решился. Сощурил глаза, принял стойку. Олег быстро шагнул к блондину, бросил две раскрытые пятерни ему в глаза. Сора машинально отдернул голову, прикрылся и тут же согнулся от удара ногой. Олег молниеносно двинул ему коленом в лицо, одновременно ударив сверху по затылку двумя сложенными руками.
   Гордый блондин рухнул на землю.
  -- Противно драться с такими, - сказал Олег. - Прибьешь - посадят, а не добьешь, думают, что вот теперь они проанализируют свои ошибки и в следующий раз непременно победят. Не понимают, что мне все время приходится сдерживать себя, чтобы не поломать им чего. Вот когда на тебя идет профессионал, ты знаешь - он никогда не примет удар полностью, поэтому работаешь на всю мощь. А эти могут только бить. Удары у них сильные. Но они не привыкли получать сдачи. И в этом их главная слабость.
  -- Слушай, а это правда, что если ударить по животу теряющего сознание человека, то он навалит в штаны? - спросил я.
  -- Не знаю, - хмыкнул Олег.
  -- А почему ты это говорил Коке?
  -- Чтобы он представил.
  
   С Ирой мы расстались у ее дома. Блондины от нас на сегодня отцепились, но сил продолжать свидание не было. Я чувствовал невероятную опустошенность, усталость и как ни странно еще большую неопределенность. Победа? Да. Но сиюминутная. Не оставит Безногий нас в покое. Уж если Олега, который жестоко мстит после каждой их вылазки, они продолжают терроризировать, то, что будет с нами? Зря, наверное, мы согласились на эту авантюру с дракой. Хотя нет... неправда. И сила не на их стороне. У них коллектив, бригада, у нас - Олег. Они воюют из-за тупого тщеславия, мы, пусть это звучит пафосно, за независимость. И за любовь.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Часть 2. "НОЧИ В РАЮ"
  
  
  
  
   23. Congratulations. Rolling Stones.
   На следующий день Ира позвонила утром.
  -- Приходи в десять, - сказала она. - Но не к моему дому, а к переулку, где Таня живет. Помнишь?
  -- Помню.
  -- Вот туда и приходи.
  -- Сейчас? - удивился я. На часах было половина десятого.
  -- Вечером, дурачок, - засмеялась Ира.
  -- Слушаюсь и повинуюсь, - отрапортовал я.
   Ох, и трудно ждать двенадцать часов. Это же семьсот двадцать минут. Ну, на двадцать я еще согласен, но на семьсот?! Ведь даже одна минута тянется, зараза, так долго. Сколько ж это ждать? С ума сойти можно!
   Но я выдержал, не рехнулся. Все-таки опыт - большое дело...
   Ровно в двадцать два часа я уже торчал в назначенном месте. Огородники, припозднившиеся на своих участках, косились на меня с недоверием, но не гнали, поскольку в садах еще ничего не созрело. Максимум, что я тут мог спереть - это кол от забора. Я на всякий случай присмотрел подходящий - вдруг блондины объявятся? Несмотря на уверения Олега, я сомневался, что они струхнут, если натолкнутся на меня в таком удобном для сведения счетов месте.
  -- Эй! - услышал я голос Иры с другого конца переулка. - Что ты тут топчешься. Блондинов поджидаешь?
  -- Да, - сказал я, - уже и кол облюбовал потолще.
   Через несколько минут мы подошли к дому ее подруги. Таня (а все-таки хороша девчонка - не зря Саша за нее бился), сегодня улыбалась. Верила, конечно, что худшее позади. Такая же наивная душа, как и мы.
   Девушка пригласила нас в дом. Я уж было размечтался кое о чем, посмел даже зацепить глазом большую кровать в глубине комнаты... Чуть не прыснул, представив, как мы с Ирой на ней резвимся, а хозяева дома, сидя на кухне, делают вид, что ничего не слышат. Но... фантазии остались позади, - нас вывели в сад через другую дверь, мы прошли к дальнему забору и, минуту спустя, оказались в узком переулке. С двух сторон частокол да заросшая травой тропинка. Облом, однако. Похоже, мы пойдем в лес и, будем влюбляться, сидя на каком-нибудь муравейнике. Я тут же оборвал свои вольные размышления, поскольку голова потребовалась совсем для другого дела. Мы подошли... к болоту. Я немножко запаниковал, подумав, что придется прыгать с кочки на кочку, но обошлось: дальнейший наш путь пролегал по своеобразной гати, настланной из уложенных рядышком стволов длиннющих осин. Идти по ней было несложно, однако определенная осторожность все же требовалась. Болото оказалось небольшим, метров двести, да, скорее всего, оно и не являлось болотом, так - полузатопленная низменность. Вот только, как мы пойдем здесь ночью, когда будем возвращаться - я не представлял.
  
   Дальше начинался лес. Тропинка пошла вверх на высокий холм и, когда мы на него поднялись, взору открылась прямо-таки волшебная картина. Внизу чуть справа, блестело небольшое озеро, окруженное соснами, а на его берегу, прямо под холмом, приютилась крошечная деревенька из трех домов, почти невидимых под кронами огромных груш и яблонь. Старые огороды, обнесенные жердями, заросли бурьяном. Здесь явно никто не жил и вряд ли в недавние годы появлялся.
  -- Нам туда? - спросил я, ужасно радуясь и волнуясь.
  -- Туда, - сказала Ира.
  -- Ура! - заорал я и, сломя голову, понесся вниз навстречу новой жизни, которая, как я предчувствовал, начиналась именно сегодня.
   Ира не спеша спустилась, подошла к последнему, стоящему на самом берегу озера дому, достала ключи.
  -- Здесь раньше моя бабушка жила, а сейчас это у нас вместо дачи, - сообщила она.
   Мы вошли в дом. Нет, это что-то особенное - заброшенная деревенская избушка. Резкий запах русской печи, стоялого воздуха и, толи пересохших веников, толи сухой травы - дурманил и создавал особый дух бытия, в котором нет суеты, ежеминутных проблем и даже самого времени.
   В комнате стоял стол, накрытый клеенкой, вдоль стены длинная скамья. Полки прикрыты занавесками, за русской печкой самодельная деревянная кровать с тюфяком, подушками и пестрым лоскутным одеялом.
  -- Почему мы раньше сюда не приходили? - спросил я.
  -- Потому, - буркнула Ира.
  -- Почему? - спросил я снова. - Здесь так здорово!
  -- Потому что здесь... я была... с тем... из Москвы.
   Я притих. Вечно я вляпаюсь со своим восторгом. Сколько раз убеждал себя: думай, прежде чем что-то выспрашивать. Ира не любит врать, а правду говорить не всегда хочет. Вот и сейчас, вынудив ее признаться, темы, кажется, коснулся запретной и мне это еще может аукнуться.
  -- И еще. Я очень боялась, что за нами проследят дружки Никитина.
  -- А сегодня не боялась?
  -- Сегодня? Нет! - голос Иры зазвенел обидой.
  -- Что ты, - испугался я. Схватил за плечи, прижал к себе.
  -- Зачем ты все портишь, - с горечью произнесла Ира.
  -- Я не хочу ничего портить, - заговорил я торопливо, - и совсем не хочу тебя обижать. Прости, если что-то не так говорю, но мне же неведомы все твои мысли.
  -- Пойдем отсюда, - сказала Ира. В ее голосе сквозил холод.
  -- Нет! - заупрямился я. - Нет. - И уткнувшись носом в ее теплое плечо, продолжал гугнявить: - Только не это. Только не в город. Я хочу жить в этом чудном домике. Как Ленин в разливе.
   Ира вздохнула, легонько отстранила меня, подошла к столу. Дунула на скамейку и, присев, сказала:
  -- Ужина сегодня не будет.
   Я смотрел на нее и не понимал: есть скрытый смысл в ее словах или она просто шутит.
  -- А я сегодня сытый, - сказал я. Что еще можно было придумать для поддержания разговора?
  -- И где это ты успел? - спросила Ира.
   Ага, значит, скрытый смысл все-таки был.
  -- В столовой, - сказал я, строя из себя простачка. Мне хотелось присесть к ней, обнять, но, похоже, не стоило торопиться с этим приятным делом. Слишком уж часто Ира воспринимает мои действия буквально. Поэтому я подошел к окну и стал любоваться на переливающееся золотом озеро...
   Там далеко-далеко, где-то у горизонта чернел лес. Светились пурпуром редкие мазки облаков, отражая лучи провалившегося за край земли Солнца. Во двор вползали расплывчатые тени, они разрастались и, сливаясь между собой, превращались в ночь.
   Я повернулся к Ире и в надвигающейся темноте уже не мог рассмотреть ее лицо. Но глаза, большие сердитые глаза, я еще видел.
  -- Ты, когда сердишься, очень красивая, - сказал я.
  -- Поэтому ты меня и сердишь?
  -- Да. Сержу, а потом любуюсь.
  -- Не надо больше этого делать.
  -- Сердить, или любоваться?
  -- Сердить. Любоваться можешь.
  -- Хорошо, но тогда улыбнись. Тогда ты становишься еще красивее.
   Ира механически растянула рот в улыбку, более похожую на оскал. Я уж чуть было не ляпнул что-нибудь новенькое, но опомнился и просто добавил:
  -- Теперь веселые глаза и я навеки твой. - Нет, похоже, опять перебор.
  -- Веселые глаза ты будешь видеть все реже, - проговорила она с грустью.
  -- Почему? - я не понимал ее слов.
  -- Сколько тебе осталось здесь работать?
   Я напряг память. Соображалось туговато.
  -- Семнадцать дней, - выдохнула Ира, укоризненно посмотрев на меня.
   Я еще помычал, прикидывая.
  -- Да, действительно семнадцать! - воскликнул удивленно.
  -- Ты скоро уедешь и забудешь меня.
  -- Не забуду, не надейся. К тому же у тебя начнутся каникулы, и... милости прошу в гости.
  -- А ты позовешь?
  -- Конечно, - обрадовался я. - Конечно, позову!
  -- Я не очень в этом уверена, - медленно, выделяя каждое слово, произнесла Ира. - Поэтому в эти оставшиеся дни будем встречаться каждый день.
  -- Здорово! - сказал я. - Каждый день. Это самая лучшая награда в моей жизни.
   Ира прижалась ко мне, погладила по голове нежно, по-матерински, как маленького мальчишку неспособного ни на что, кроме глупостей.
  -- Пойдем туда. - Она показала в сторону кровати.
   Я первым запрыгнул на одеяло и оглушительно чихнул.
  -- Погоди, там, наверное, пыли много...
   Мы вынесли одеяло на улицу и, взявшись за его края, стали встряхивать, выколачивая пыль. Ира тоже чихнула.
  -- В знак солидарности, - засмеялась она.
   Потом мы побили подушку и тюфяк, вернулись в дом, уложили все это дело на кровать, залезли на нее сами и сели друг против друга.
  -- Я сама, - сказала Ира, заметив, как робко я тянусь к ее одежде.
  -- Плохо, что темно, - посетовал я. - Так хочется на тебя посмотреть...
  -- Здесь есть керосиновая лампа, но свет зажигать не будем.
  
   24. The Things You Said. Depeche Mode.
   ...Мы лежали мокрые, обессиленные и перешептывались о чем-то. Было хорошо, как в раю, и жарко.
  -- Только никогда ни о чем не напоминай мне, - попросила Ира тихо.
  -- Хорошо, - пообещал я и тут же представил, как вот тут, на этом самом месте, она так же страстно обнимала того... другого...
  -- Пойдем купаться, - неожиданно предложила Ира.
   Это была прекрасная идея. Я стал искать одежду, но в кромешной тьме никак не мог найти трусы.
  -- Не надо, пойдем так, - сказала Ира.
   Я застыл. Почему-то стало стыдно, но и очень, точнее, жгуче интересно.
  -- Здесь дома пустые, никто не живет, - приободрила меня моя девушка.
   Мы вышли к озеру. Ира шла впереди, и в бледном свете Луны я любовался ее фигуркой. Жаль озеро совсем близко, мне хотелось идти за ней хоть сто километров. Хотя... Хорошо, что свет на нас падал сзади. Девушкам в подобных ситуациях проще - их тело не имеет бесстыдно болтающихся элементов, - меня же это дело порядком стесняло. Тем более что, созерцая всю эту немыслимую красоту перед собой, я, кажется, опять начал возбуждаться. Опыта купания голышом у меня не имелось и требовалось время, чтобы немного попривыкнуть.
  -- Поплыли на тот берег, - позвала Ира.
   Она держалась на воде, как настоящая спортсменка. Хотя я сначала и обогнал ее, но быстро устал, она же плыла спокойно и вышла на берег без одышки, поглядывая на меня, запыхавшегося, с легким чувством превосходства.
  -- Что-то не жарко, - сказал я, шевеля одеревеневшими скулами.
   Ира прижалась ко мне, но я дрожал все больше, не в силах остановиться. Она начала растирать меня ладошками, тормошить, шлепать по спине, попе и вдруг стало теплее, зубы перестали щелкать, кожа обсохла. Мы немного побегали, наткнулись на кучу прошлогодней соломы, повалились на нее.
  -- Ой, колко! - кричала Ира, а сама не давала мне встать - ее упругая кожа скользила под моими ладонями. Впервые я так явственно и остро ощутил, что мы совершенно голые.
   Нас окружала ночь: таинственная, безмолвная, бесконечная. Боль и наслаждение смешались воедино. Злые комары пили нашу кровь, кололась солома, но все казалось мелочью в этой исступленной гонке за счастьем.
  -- Я теперь не доплыву, - задыхаясь, сказала Ира, - а ты - точно утонешь.
  -- Пойдем по берегу, - предложил я.
   Это было, как в сказке: фантастическая райская ночь и двое обнаженных людей в страшном темном лесу.
  -- Мы с тобой словно Адам и Ева, - засмеялась Ира.
  -- Одни на Земле, прямо, как в Раю. - Мне очень понравилось такое сравнение.
  -- Что-то в этом Раю очень колкая дорога, - наигранно заохала Ира. - И крапива! И комары!..
   Я схватил палку и стал рубать крапиву.
  -- Ты настоящий мужчина, - похвалила Ира. - И джентльмен. Всегда пропускаешь женщину вперед. - Она наломала ольхи и стала обмахиваться ветками от назойливых насекомых.
   Наш путь преградила канава. Жуткая, глубокая, с черной стоячей водой. Такие остаются после мелиорации.
  -- Господь посылает нам испытание, - продолжала дурачиться Ирина. Она перекрестила канаву и молитвенно сложила ладошки.
  -- Пойдем назад, - предложил я.
  -- Стра-а-шно, - протянула Ира. - Вдруг утонем.
  -- Мне тоже страшно. Я удивляюсь, как мы сюда приплыли. Но лучше утонуть в озере, чем в этой гнилой бузе.
  -- А, по-моему, все равно. Не дрейфь - лезь в канаву. Я за тобой.
   Что мне оставалось делать? Стал осторожно спускаться. Неожиданно ноги заскользили по мокрой траве, верхний слой дерна сорвался и я оказался в густой вонючей воде. Метнулся к берегу, но не от чего было оттолкнуться. Ноги погружались в топкую бездонную жижу. В голове мелькнуло: "Все! Сейчас утону". А наверху хохотала Ирина.
   Я попытался плыть, и мне это удалось. Вот только плыть можно было, или к озеру, или куда-то туда - в неизвестную даль. Я опять сунулся к берегу, попытался ухватиться за траву, но она выдергивалась, и я понял, что у меня один путь - к озеру. Там можно плыть вдоль берега пока не подвернется место, где нет тины и осоки.
  -- Эй! - крикнула сверху Ира.
   Я увидел толстую ветку ольхи, которая медленно опускалась в канаву.
  -- Погоди, не хватайся сразу, я упрусь, а то ты и меня стащишь.
   Осторожно, мало-помалу, я выбрался на берег.
  -- Ты, кажется, весь зеленый, - сказала Ира, присматриваясь ко мне.
  -- Позеленеешь тут, - сострил я.
  -- Надо дерево перекинуть, - предложила моя спасительница.
  -- А чем его срубим? Каменным топором?
  -- Мы же в Раю. Тебе надо непременно обзавестись каменным топором.
   Бревно обнаружить не удалось, но на поляне, где валялась солома, мы нашли длинную жердь от старой скирды. В качестве моста она, конечно, не годилась. Но... спортсмены используют аналогичный инструмент для прыжков в высоту. А чем, спрашивается, высота отличается от длины? Всего лишь направлением. Я потренировался немного на поле, демонстрируя Ире, как надо пользоваться шестом.
  -- На кого я похож? - поинтересовался я. - На Тарзана?
  -- На козла! - ответила Ира и, заметив, что я надулся, тут же исправилась, крикнув задорно: - На горного!
   Мы подошли к канаве. Хорошо разогнавшись и оттолкнувшись шестом, я легко перепрыгнул на другой берег. Ира проделала то же самое. Измученные, но довольные, мы вернулись к избушке.
  -- Тебя надо отмыть, - сказала Ира. - Иди к озеру, а я принесу мыло...
  
   Она намыливала меня, как ребенка, старательно и нежно.
  -- Ах, ты гадкий, ах, ты грязный, неумытый поросенок, - мурлыкала моя удивительная девочка. - У тебя на шее вакса, у тебя на попе клякса, у тебя такие руки, что в экстазе дохнут мухи. У тебя на пузе кака, на носу засохла бяка, у тебя... - Она задумалась. Глазки ее злорадно сверкали. - У тебя под мышкой тина, а ко лбу прилипла глина. - Ротик Иры расплылся в ехидной улыбочке, она готова была продолжать, но я опередил:
  -- Обалденные стихи. Мне хочется их слушать бесконечно. Хочешь, я отдам тебе за них свою зарплату?
  -- Хитрый. Вдохновение, ни за какие деньги не купишь. Высокая поэзия - это вам...
  -- А за миллион?
  -- За миллион можно и до утра. Выкладывай...
   Мы еще немного подурачились. Ира продолжала меня оттирать, а я лежал на траве и подставлял ей то один бок, то другой.
  -- Иди, ополоснись и я еще раз тебя намылю.
   Я побултыхался в озере и снова с удовольствием прилег перед Ирой на траву.
  -- Тебе нравится? - спросила она.
  -- Еще бы! Я прямо торчу.
  -- Ну и выражения, - сказала Ира дружелюбно. - Перевернись на спину, поросенок.
  -- Сейчас замурлычу, - пообещал я.
  -- Только не захрюкай. - Она прижалась ко мне, скользнув своим телом по моим ногам...
  -- Не шевелись, - прошептали ее губы, когда я попытался перехватить инициативу.
   Я откинул руки, словно сдаваясь в плен, и затих...
  
   25. Heaven. RollingStones.
   Звезды, затаив дыхание, глядели мне прямо в лицо. Ветра не было. Теплая летняя ночь укутала нашу любовь ласковой темнотой. Тихо, чуть слышно всплескивала вода, и где-то на том берегу завлекал подружку, робкий, но старательный соловей...
   Потом мы купались в парной воде, резвились и дурачились, как дети.
  -- Давай бросим все, и будем здесь жить, - предложил я.
  -- Сами станем выращивать хлеб, картошку и пасти коз, - добавила Ира смеясь.
  -- Я буду косить траву, а ты нянчить детей.
  -- Тогда это будет уже не Рай...
  
   Дни сменяли друг друга: солнечные, счастливые и яркие, как цветы. После нашей первой ночи в Раю, так мы теперь называли ту деревеньку, наступила полоса везения. У нас было все: любовь, свобода и убежище. Безногий не проявлял никакой активности, и все же мы не теряли бдительности.
   Обычно, сразу после работы, петляя по окраинным улицам, я пробирался к дому Тани. Сидел у нее несколько минут. Потом она проверяла, нет ли на улице подозрительной активности, и через вторую дверь выпускала меня в сад. Как заправский партизан, я уходил в лес. Таким же путем в Рай приходила Ирина. Она и была инициатором конспирации и твердо настаивала на выполнении всех ее пунктов. Я эти требования соблюдал и помалкивал, хотя меня постоянно цепляла мысль, что бережет она тайну убежища для того, кто будет следующим. После меня.
   Мы сразу взялись за благоустройство Рая. Я обследовал сарай и чердак, собрал там все, что могло пригодиться в хозяйстве: кастрюли, банки, стаканы, кое-какой инструмент и старый медный самовар, который мы поставили на стол для красоты и соответствующего антуража. Ира отмыла всю посуду, отчистила кастрюли песком. Потом она решила, что в доме обязательно надо помыть пол. Взяла ведро и пошла за водой на озеро. Но... ничего не принесла. Все вытекло на дорожку, разрисовав ее затейливыми зигзагами. Я осмотрел ведро на свет, насчитал около двадцати дырок. Во втором - эмалированном, дырок было всего пять штук.
  -- Если бегать побыстрее, что-нибудь останется, - предположил я.
  -- Ну, бегай, - согласилась Ира.
  -- Может быть лучше носить воду в литровых банках? - спросил я.
  -- Тряпку надо полоскать время от времени. Как это можно проделать в банке?
  -- Да, я видел, как работает уборщица. Она действительно зачем-то все время совала тряпку в ведро. Туда-сюда, туда-сюда.
  -- Она ее прополаскивала от грязи.
  -- Надо же. А я думал - поясницу тренировала. Кстати, если взять тряпочку поменьше, а не этот огромный холщовый мешок, то ее можно будет успешно прополаскивать в банке.
  -- Ты предлагаешь мне мыть пол носовым платком?
  -- А что? Маленький, легонький, не то, что эта дерюга. И романтично...
  -- Слушай мою команду! Через час вода должна быть в доме, - сказала Ира твердо.
  -- За час точно не управлюсь, - заявил я не менее решительно. - Прорыть канал от озера до дома - это вам не хухры-мухры. Эта работа потребует...
   Ира не дала мне возможности поразглагольствовать вволю. Она сказала, что строительство канала отменяется, а мне следует всего лишь отремонтировать ведра - любым доступным способом, но так, чтобы они не текли.
  -- Думай. На то у тебя и голова на плечах, - добавила она.
  -- Да, - вздохнул я. - Придется опять напрягать извилины. Лопнет моя голова когда-нибудь от такой работы. Голова у меня выросла для того, чтобы кушать всякие вкусности и целовать красивых девушек, а кое-кто пытается нагрузить ее совершенно неподходящей работой, а именно: заставить размышлять над всякими глупостями вроде дырок в ведре. Разве в этом предназначение такого замечательного органа? Обидно так нерационально использовать это поистине выдающееся творение природы. Только крайне жестокий человек может требовать от другого, чтобы он своей головой думал и не просто думал, а придумывал, можно сказать: изобретал, что намного сложнее, чем, например, просто думать о красивой девичьей попе. Потому что подобные мысли все-таки как-никак приятная работа для головы, а вот думать о ведре, к тому же еще дырявом - извините. Не для того я ухаживал за своей головой восемнадцать лет, чтобы так бездарно ее изнашивать...
   Ира слушала мой монолог сначала спокойно, потом удивленно, потом изумленно, но, заметив, что он и не думает иссякать, продолжала слушать его уже с явной тревогой на своей милой мордашке.
  -- Ладно, - сказал я, - пусть кретины думают, им полезно для развития извилин, а умные и так знают, что надо делать. Притащив из сарая старый фанерный ящик от почтовой посылки, я наковырял с него сургуча, расплавил его над горящей лучиной и залепил дырки в днище. Беспокойство Иры сменилось восхищением. Она чмокнула меня в макушку.
  -- Вот-вот, - обрадовался я. - Это моя голова тоже любит. Целуй ее почаще.
   Потом во дворе перед домом, из кирпичей, камней и глины я соорудил небольшую летнюю печь. Затопил ее для пробы. Ира вскипятила в кастрюле воду, заварила ароматные травы и мы, продолжая подшучивать друг над другом, стали пить чай из блюдечек.
  -- Надо сюда принести соли, маргарину и вообще всяких продуктов, - сказала Ира. - Я люблю готовить. Буду тебя откармливать.
   "А потом меня съедят блондины", - хотелось ляпнуть мне, но я благоразумно промолчал.
  
   Целую неделю мы тщательно вылизывали наше убежище. Я соорудил на окнах светомаскировку из черной бумаги, и теперь по вечерам у нас горели свечи. Мы жили, как Адам и Ева и мне казалось, что так будет всегда.
   На работе в эти дни я присутствовал чисто номинально. Заметив мое антирабочее состояние и то, что я часами пребываю в прострации, Анатолий предложил мне своеобразную сделку. Он выбирал несколько аппаратов с самыми сложными неисправностями и говорил: "Сделаешь - свободен!". И я, как одержимый, набрасывался на работу. За две недели такого режима я изучил телевизионную технику основательнее, чем за предыдущие полгода практики.
   Обычно, уже к обеду, задания были выполнены и ноги уносили меня в Рай. До прихода Иры, а появлялась она только к вечеру, я коротал время, совершенствуя все вокруг. Прежде всего, соорудил во дворе стол и скамеечки. Затем меня осенила идея устроить на берегу миниатюрный пляж. Я выдергал прибрежную осоку, вытащил на берег утонувшие коряги, вычистил граблями дно от мусора, натаскал песка и засыпал им берег, чтобы можно было с комфортом загорать.
   Следующей моей идеей стало строительство плота. Я сколотил несколько бревен поперечными досками, спихнул получившуюся конструкцию в воду и отправился в плавание по озеру. Исследовал его вдоль и поперек и вечером выложил к ногам Ирины с десяток роскошных белых лилий...
  
   26. Bang Bang. ZZ Top.
   Как-то утром к нам в мастерскую пришел тот самый гитарист местной группы "Которые", о котором (извините за невольную тавтологию) в свое время упоминал Олег. Он принес в ремонт этакую жутко крутую хреновину под названием "FUZZ". Для тех, кто не знает, поясню: штуковина эта придает гитарному звучанию очень длительное и страшно искаженное звучание. Прямо мороз по коже - это у тех, кому такой звук нравится, ну, а кому не нравится - у тех волосы дыбом и невольное мочеиспускание (бывает и похуже).
   Вот тут уж я не стал ломаться и сразу вызвался этот "Фуз" починить. Сказал только, что для проверки нужна и гитара, а усилитель, хоть и дерьмовенький, у нас в мастерской имелся. Через полчаса принесли электрогитару. Мне объяснили, как все эти прибамбасы соединяются воедино, и я приступил к работе. Само устройство оказалось несложным: несколько транзисторов, конденсаторов, да десятка полтора сопротивлений, так что его ремонт, не смотря на несомненную культовую принадлежность, не составил большого труда.
  
   День, когда безмятежную тишину коридоров нашего "КБО" разорвал рев "Фуза" стал для меня памятным. В унисон звуку дребезжали стекла, в дверь то и дело просовывались испуганные ро... то есть лица, впрочем, в своем дремучем изумлении, больше похожие именно на рожи. Дружные протесты трудовых коллективов на корню пресекались констатацией факта, что я тут не дурака валяю, а выполняю заказ районного отдела культуры. Наслаждался я, впрочем, недолго. Приблизительно через полчаса сгорел усилитель, включенный на максимально возможную громкость, а у одного из динамиков вылетел наружу диффузор и повис на проводах от магнитной катушки. А вскоре заявился и гитарист. Он расплатился по квитанции и, заметив мои пылающие глаза, когда я, вздыхая, передавал ему в руки гитару, неожиданно спросил:
  -- Любишь рок?
  -- Еще бы! - ответил я таким тоном, будто подозрение меня в обратном, являлось тягчайшим оскорблением личности.
  -- Какие группы нравятся?
   Я понял, что это экзамен. Ляпни я что-то невпопад, какую-нибудь группу диско, "Modern Token", например, и наше знакомство тут же прекратилось бы. Но, похоже, я ответил достойно:
  -- "Beatles", "Supertramp", "Rolling Stones"... - Я готов был продолжать бесконечно, но гитарист въехал сразу.
  -- У меня видео есть. "Роллингов".
   Я опешил. Этого просто не могло быть, потому что этого не могло быть никогда. Такое в нашей стране абсолютно невозможно. По крайней мере, в ближайшее тысячелетие. Я знал, что где-то там, у некоторых небожителей есть видеомагнитофоны, стоящие десятки тысяч рублей, возможно у них есть и записи концертов моих рок-кумиров, но поверить, что можно к кому-то заявиться и увидеть ЭТО глазами честного советского труженика, я не мог.
  -- Приходи, покажу.
  -- Когда?
  -- Да хоть прямо сейчас. "Фуз" наш ты починил. Я-то, признаться, надеялся, но не очень верил.
   Я умоляюще глянул на Анатолия.
  -- Иди-иди, - сказал он. - Потом отработаешь.
   Мы пришли в дом культуры, поднялись на второй этаж. Гитарист постучал условным стуком. За дверью всполошено зашептались, что-то там задвигалось, заскрипело. Щелкнул замок, в образовавшуюся щель просунулась лохматая голова.
  -- Свои, - сказал гитарист.
  -- А это? - голова уставилась на меня полными недоверия глазами.
  -- Это из мастерской. Он наш "Фуз" починил.
  -- А... - протянула голова уважительно.
   Мы вошли. В помещении, заставленном колонками, микрофонными стойками и прочими музыкальными принадлежностями, царил полумрак. Я попал в "святая святых" любого города и городишки - репетиционную комнату местной рок-группы, которая на официальных мероприятиях называлась как-нибудь там "ВИА Ромашка". Мой восхищенный взгляд бегал туда-сюда, задержался на огромной ударной установке. Я подошел к ней и постучал ногтем по тарелке. Она чуть слышно запела.
  -- Порнуху смотреть будешь? - спросил меня лохматый.
   Предложение казалось невероятно заманчивым и может быть, еще месяц назад, я бы все отдал за такую возможность. Сейчас я имел право пожать плечами и даже позволил себе сказать:
  -- Это дело я предпочитаю не созерцать, а получать в натуральном виде.
   Ребята переглянулись. Я подумал, было, что сейчас меня и выпрут за хвастовство, но они явно отнеслись к этому серьезно.
  -- Он "Роллингов" хочет посмотреть, - сказал гитарист.
   Мне освободили стул, со стола убрали картонную коробку, которой был прикрыт видеомагнитофон, телевизор переключили с первого канала, на какой-то секретный.
  -- Что такое "PAL", знаешь? - Меня продолжали экзаменовать.
  -- Западная система телевидения, - сказал я.
  -- А сделать сможешь? Приставку.
  -- При наличии деталей и схемы, думаю, что смогу.
  -- Скоро на эту штуку невероятный спрос будет, - сказал парень из угла.
  
   27. Gimme Shelter. Rolling Stones.
   На экране вдруг замелькали английские буквы, кадр срывало, сверху вниз заструилась жирная белая полоса. И тут я увидел ИХ. Живых, заводных, невероятно харизматичных. Картинка установилась. И она была... цветной! Мик Джаггер бегал по сцене, Кит Ричард рвал струны на гитаре и нещадно дымил сигаретой. Аскетичный, словно индеец и немного похожий на уголовника Чарли Уоттс выдавал четкий ритм на барабанах. Это вам, ребята, не мутные черно-белые фотографии! Счастливый, я ловил каждый миг этого сумасшедшего зрелища. Но главное потрясение ждало меня впереди. Тренькнули струны гитары, и зазвучала она - моя любимая вещь "Angie". Джаггер больше не метался, он стоял перед микрофоном в смешной, как будто даже женской шляпке и пел... Наверное, если бы не сидящие рядом ребята, я бы заплакал от восторга. Но блестящие глаза все равно выдавали мое состояние.
   ...Видео закончилось. Присутствующие с удовольствием оценили произведенный эффект, глядя на мое пылающее счастьем лицо. Слов не было, да и не в состоянии они были выразить наши общие чувства. Мы просто поглядывали друг на друга и эти взгляды говорили больше, чем, если бы мы ахали и охали.
  -- Через неделю должны новые записи "Депеш" привести. Придешь послушать? - спросил гитарист. - Вижу, что придешь, - добавил и объяснил, как надо стучать в дверь. - Только гляди, чтобы в коридоре никого не было. Могут подслушать.
   Видеомагнитофон упаковали в невзрачную брезентовую сумку, изнутри, как я заметил, обшитую мягкой фланелью. Чтобы не царапался при переноске, надо полагать.
   Я собрался уходить. Из дальнего угла, откуда-то из-за шкафа неожиданно вылезла молоденькая девушка. Я покраснел, вспомнив свои слова о натуральной любви, но исправлять что-либо было поздно.
  -- Давай помогу до дому дотащить. Все-таки тяжелый, хоть и японец. - Лохматый подхватил сумку и направился к двери.
  -- Не надо. - Девушка отобрала у парня видеомагнитофон. - Пока, - небрежно кинула она ребятам. - Звоните, если что...
  -- Спасибо, Катюш, тебе огромное - по гроб жизни в должниках ходить будем, - сказал гитарист, усаживаясь за ударную установку. Он взял палочки и сделал несколько виртуозных дробей по барабанам.
  
   28. Little 15. Depeche Mode.
   Девушка вышла первой и на улице, повернувшись ко мне лицом, и, не пряча лукавинки в смелых, почти нагловатых глазах, спросила:
  -- И как она тебе?
  -- Кто? - не понял я.
  -- Та, с которой у тебя все настолько круто, что даже порнухой не заинтересовался?
   Я растерялся. Можно было подыграть, но вдруг она знает кого-нибудь из блондинов, поэтому я, наступив на горло собственной песне, сказал:
  -- Это я так, от бравады.
  -- Скромничаешь?..
   Я предпочел промолчать.
  -- Проводи меня, пожалуйста, до автобуса, - попросила девушка.
   Я замешкался в нерешительности.
  -- Хотя, если спешишь...
   Да, это лучший способ заставить мужчину сделать что угодно. Попросить и тут же отказаться, оговорившись, что, мол, если затруднит, то и не надо.
  -- Здесь недалеко. Да и тяжелый он все-таки. - Она покачала сумку перед собой двумя руками.
  -- Тебе же предлагали помощь.
  -- Да ну его. Надоел. Приставучий, как муха.
   Мы прошли почти полкилометра. Девушка больше говорила, я - слушал. Похоже, именно выговориться ей и хотелось. Вот только почему она выбрала меня - непонятно. Вероятно, знакомые просто не слушали ее никогда, а тут новый человек, которого можно поэксплуатировать, и он из чувства такта не станет ни перебивать, ни затыкать.
   Девушка, тем не менее, была интересной. Очень тонкие черты лица, черные, четко очерченные брови, светло-карие глаза. И фигурка - блеск! Вот только губы тонковаты, но все равно ничего, красивые. Если бы у меня не было такого шедевра, как Ирина, я наверняка решился бы продолжить знакомство.
   Мы подошли к остановке. Девушка как-то занервничала, поглядывала на меня искоса, явно желая что-то сказать, и не решаясь.
  -- У меня плакат "Роллингов" есть, - неожиданно сказала она. - Хочешь, подарю? - И увидев, как вспыхнули мои глаза, добавила: - Поедем?
   За таким плакатом я бы согласился не то что ехать, а идти пешком на край света.
   В автобусе народу было немного. Я поставил сумку на сиденье и жестом предложил своей спутнице место рядом. Она помотала головой. А потом, как будто ее кто-то теснил сзади, стала прижиматься ко мне все больше и больше. Отодвигаться было некуда, да и хотел ли я? Жуткое любопытство, смешанное с глубинным мужским инстинктом, возбудили во мне первобытный интерес. Девушку опять толкнул в спину какой-то невидимка и она, пошатнувшись, как бы ненароком коснулась рукой моих брюк, точнее, того интимного места, которое они скрывали. Я вспыхнул и покраснел, но это любопытное создание продолжало покачиваться, повторяя свое фривольное движение снова и снова. Она как будто и не замечала того, что после каждого следующего раза, под ее рукой нарождалось нечто большее, чем было вначале. Почему-то мне самому нравилась эта игра, но, побоявшись, что при выходе из автобуса, может произойти элементарный конфуз, я повернулся к девушке боком, стараясь унять вспыхнувшее возбуждение всяческими посторонними мыслями.
   Минут через пять мы оказались около неопрятной пятиэтажки. Вошли в подъезд, бездарно разрисованный изображениями женских и мужских гениталий, поднялись на второй этаж.
  -- Проходи, - сказала девушка, проталкивая меня в комнату.
   Я с удивлением осматривал бедно обставленную однокомнатную квартирку и не мог понять, откуда у подобных хозяев может появиться такая невероятно дорогая вещь, как видеомагнитофон.
  -- А сколько эта штука стоит? - спросил я, бережно уложив сумку на стол.
  -- Не знаю, - сказала девушка. - Он не мой. Знакомый дал на неделю.
   "Кто же этот меценат?", - подумал я. - "Такую технику доверить совсем молоденькой девчонке?". Пора было напомнить ей о плакате. Если он существует, то скорее всего преподнесен тем же человеком, который позволил ей таскать по улицам аппаратуру, стоящую не меньше, чем несколько автомобилей. Не вязалось все это.
   Девушка подошла к полке, осмотрела ее и сделала вид, что удивилась.
  -- Сестра куда-то утащила. Видимо, мальчишкам показать.
  -- Я пойду? - спросил я.
  -- Нет, - заволновалась моя странная знакомая. - Я позвоню - она принесет. Только чуть попозже.
   "Неужели влюбилась?", - мелькнула мысль. Хоть и без надобности, но все равно приятно.
  -- Иди сюда, что-то скажу. - Позвала меня девушка. Почему-то вспомнилось, что зовут ее Катей.
   Я подошел вплотную.
  -- Хочешь, я тебе минет сделаю?
   Я оторопел, сердце стукнулось с невероятной силой, и сладкая волна желания окатила меня с ног до головы.
   Каюсь, скорее всего, я не выдержал бы. И не верю, что нашелся бы хоть кто-то, сумевший устоять, окажись он в подобной ситуации. Но, говорила девушка свои слова монотонно и как бы через силу. У нее-то как раз, несмотря на всю ту невообразимую прелюдию в автобусе, сейчас никакого желания явно не наблюдалось. "И все-таки, кто дал ей видеомагнитофон?", - неожиданно промелькнула своевременная мысль.
  -- А твой знакомый не будет против? - спросил я, холодея от предчувствий.
  -- Нет, - быстро ответила девушка.
  -- Разве он не твой парень?
  -- Просто знакомый.
  -- Просто знакомые просто так не дают видеомагнитофоны даже таким красивым девушкам, как ты. Кто он?
   В глазах девушки мелькнул испуг.
  -- Н-не важно, он действительно всего лишь знакомый. - Быстрым, но каким-то очень неловким движением она вцепилась в пояс моих брюк и попыталась его расстегнуть. Пальцы ее тряслись. И тут еще одна мысль мелькнула словно молния: "Занимаются шантажом, используя малолеток, - говорил милиционер".
  -- Это Кит? - резко спросил я, схватив ее за плечи.
   Она ошалело глянула на меня, отскочила, села на диван и закрыла лицо руками.
  -- Что тебе обещали за это?
  -- Ничего. Видик дали посмотреть. Ну и плакат. - Девушка готова была заплакать.
  -- Тебе плакат, а меня в тюрьму. Так все было задумано?
  -- Н-не знаю.
  -- Ну и сучка же ты.
   Девушка уже мазала слезы по щекам.
  -- Я не хотела.
  -- И как бы они об этом узнали. То, что я здесь с тобой?
  -- Я должна была начать, а потом сказать: "Погоди, я сестре позвоню, чтобы не приходила раньше, чем через час". А сама позвонить Коке.
  -- А они бы милицию вызвали?
  -- Не знаю. Наверное. Я не думала об этом. - Девушка шмыгнула носом и горестно вздохнула. Так искренне, что мне ее тут же стало жаль. Я подошел к ней, приподнял ее голову за мокрый от слез подбородок. Она глянула испуганно, явно ожидая удара. Но я просто поцеловал ее в губы.
  -- Ты что? - удивилась она.
  -- Это за то, что ты плохо играла. Значит ты еще не дрянь, а просто дура.
   Девушка всхлипнула, попыталась улыбнуться, и из ее глаз выкатилось еще несколько чистых круглых слезинок.
  -- Прости, - тихо сказала она.
  -- Ничего. Только больше на такое не соглашайся. Прибьют тебя иначе когда-нибудь.
  -- Да-да, конечно. Но что мне им сказать? Что ты меня раскусил?
  -- Ни в коем случае. Скажи, что у меня не стоит. Поэтому и звонить не стала.
  -- Что?!
  -- Так и скажи. Я не шучу. Я говорю серьезно.
  -- Но ведь...
  -- Там в автобусе?
  -- Да...
  -- Пусть это будет нашей маленькой тайной...
  
   29. Sweet Sixteen. Billy Idol.
   Чем заняться сегодня я не знал. Повалялся на своем пляже, побездельничал. Быстро надоело. Искупался пару раз - все равно тоска. Решил побродить по лесу. Рядом с деревенькой он был лиственным: осины, березы, кое-где рябины и фантастически корявые дикие яблони. Я подошел к огромной стройной березе, обнял ее. Белая кора отдавала прохладой и вся она, как казалось, мелко-мелко дрожала. Вспомнилось, как моя бабушка разговаривала с деревьями, когда мы ходили в лес и сначала полушутя, а потом уже полусерьезно прошептал:
   "Не бойся, я тебя не обижу, не срублю, и не буду отбирать сок. Но у нас есть банька, хотелось бы помыться в ней как-нибудь и нам потребуется веник. Можно мне наломать немного веток?". - И вдруг я почувствовал, как потеплела кора, дерево перестало дрожать, и легкая волна умиротворения потекла от него в мои руки, заполняя тело безмятежным спокойствием.
   Вернувшись к дому, я повесил веник в тень - просушиться. Искупался еще раз, позагорал и от нечего делать полез на чердак, который был забит всевозможным барахлом, вывезенным родителями Ирины из города за ненадобностью.
   Перебрал потрепанные книги, журналы "Крокодил" за шестидесятые годы, выбрал кое-что для чтения на досуге. Следующим в мои руки попал мешок с одеждой. Стоило покопаться. Возможно, удастся найти что-нибудь прикольное, нарядиться вечером и подурачиться перед Ириной. Ничего интересного, кроме вдребезги измятой соломенной шляпы, я не обнаружил. Зато наткнулся на кусок старой рыбацкой сети. Находки меня порадовали. Я спустился вниз, еще раз осмотрел шляпу, прополоскал ее в чистой воде, расправил, как мог, и натянул для просушки на голову. Полюбовался на себя в зеркало. Красавец! Прямо Савелий Крамаров из фильма "Трембита". Только без миноискателя. Присмотрелся еще раз... Нет. Скорее Мик Джаггер. Как раз в такой шляпке, правда, немятой, он исполнял свою знаменитую "Angie".
   Теперь стоило заняться сетью. Она оказалась порванной во многих местах, и все-таки ее состояние нельзя было назвать безнадежным. Я притащил из сарая ящик с инструментами, вбил в стену дома несколько гвоздей и, развесив на них свою находку, принялся за починку. Удалил с краев лохмотья, разрезал их на отдельные короткие нити, которыми стянул зияющие дыры. К вечеру в нашем скромном хозяйстве появилась новая вещь, предмет моей особой радости - маленький бредень.
  
   30. Angie. Rolling Stones.
   А потом пришла Ира. Она восхитилась моей шляпой и поинтересовалась, почему сегодня ее путь к дому не устлан цветами.
  -- Трудовыми подвигами занимался, - сказал я.
  -- Перед зеркалом вертелся?
  -- Было дело. А как ты догадалась?
  -- По физиономии вижу. Дово-о-льная. И в такой шляпе!
  -- Почти, как у Мика Джаггера в "Энджи".
  -- Где там. Джаггер бы умер от зависти.
  -- "Angie, Angie? You can't say we never tried", - запел я, прижимая руку к сердцу и оттопырив губы.
  -- И поешь ты лучше его.
  -- А губы такие же?
  -- Нет, губами малость не вышел.
  -- А вот так? - Я оттопырил их еще больше.
  -- Вот теперь - копия. Даже лучше. Так и ходи. - Ира вошла в дом, а я поплелся за ней и, дико фальшивя, продолжал напевать:
  -- "Angie, I still love you, remember all those nights we cried".
  -- Да уж - такое не забудешь, сказала Ира. - И не шляйся за мной. Растопляй свою печку, будем ужин готовить.
   Я развернулся, но тут же замер и спросил:
  -- Что не забудешь?
  -- Ну, ты только что пел: "Я все еще люблю тебя, помни, как мы кричали по ночам".
  -- Это что, перевод?
  -- Разве неправильно?
  -- Не знаю. Я по памяти пою. А понимаю только отдельные слова, такие, как "love you", или "my baby".
  -- Не густо.
  -- Еще: "плииз", "точ ми", "Ай донт андэстенд"...
  -- Все равно не густо.
  -- Так у меня по английскому всегда трояк был.
  -- Ну, а у меня пятерка. К тому же я второгодница, так что имела возможность многое по два раза пройти.
  -- Как это - отличница и второгодница?
  -- А вот так. Дома я три месяца не жила и в школу не ходила. Ты же в курсе? - Ира сощурила глазки, присматриваясь к моей реакции. - В общем, экзамены я не сдавала. А в этом, вернее в прошлом году, в сентябре, родители настояли, чтобы я еще раз в десятом поучилась. В самом деле - не дома же сидеть? В вечерней школе, по выражению папы - "контингент". Так что я, my dear friend, круглая отличница. Не смотря на то, что с тобой связалась.
  -- Здорово, - сказал я. - Может, ты мне всю песню переведешь?
  -- Песню трудно. Они так слова выговаривают, что и половины не разобрать. Но я попробую. Потом. Печь готова?
  -- Ой, бегу. Я ее сейчас, мигом.
   Примерно через полчаса мы сидели за столом и под музыку "The Rolling Stones" уплетали жареную картошку. Попили чаю, заварив душицу, дикую мяту и немного зверобоя. Ира пыталась "на лету" переводить звучащую песню - получалась галиматья. Мы хохотали. Я тоже вносил свой вклад, интерпретируя английские словосочетания и так и этак, но ничего вразумительного у нас так и не получилось.
   Сразу после ужина Ира захотела искупаться. Она разделась, оставив на себе только трусики, и бултыхнулась в воду.
  -- Хорошо-то как! - крикнула мне. - Иди скорей.
   Я притащил к пляжу свой бредень.
  -- Гляди, что у меня есть. Целый день чинил. Можно сказать - возродил из пепла. - К собственному желанию прихвастнуть я всегда относился снисходительно. - Это бредень. Им можно рыбу ловить. Попробуем?
   Сначала Ира не очень обрадовалась предложению. Согласилась почти нехотя, уступив, наверное, только моим пылающим глазам, но, когда мы поймали первых двух карасей, так увлеклась, что готова была прочесать все озеро. Примерно через час наш улов составил почти полведра рыбы. Всю мелочь мы тут же великодушно выпустили - пусть подрастает.
  -- Давай ее закоптим? - предложил я. - А то нам столько не съесть - протухнет.
  -- Сегодня?
  -- Нет, сегодня ее нужно только посолить, а завтра я сооружу какую-нибудь дымилку.
  
   Закончив насущные дела, мы усталые и довольные друг другом вернулись в дом. Я уже поглядывал на Иру с нетерпением, она кажется, тоже. Самым приятным было не набрасываться на это дело сразу, как только наступало подходящее время, а спокойно доделать кое-какие мелочи. Почистить зубы, повозиться с кассетами, подобрать хорошую музыку на вечер. Потом медленно подойти к своей pretty girl, обнять и почувствовать легкую дрожь ее тела, зная, что вот сейчас, после первых беглых поцелуев, после трепетных секунд последнего ожидания, наступит мгновение, ради которого и был прожит еще один день...
   Уже давно перевалило за полночь, а я все никак не мог заснуть. Что-то случилось со мной сегодня. Я отдыхал, чуть забывшись, дотрагивался в своем полусне до Ирины и тут же возбуждался опять. Под утро она отдавалась, уже не просыпаясь, только что-то шептала нежно, поднимала руки, пытаясь обнять, но они тут же бессильно падали на простыню. Я гладил ее, целовал, а она лишь стонала тихо, не открывая глаз, и в ответ на настойчивость моих рук, поворачивалась так, как я хотел, делая все, чтобы мне было удобно.
   Кто бы мог подумать, что уже завтра ничего такого не повторится...
  
   31. Heart Of Stone. Rolling Stones.
   Я решил сходить в лес. Не в тот, что находился рядом с деревней, а в дальний за озеро. Очень хотелось найти хотя бы немного грибов. Я обследовал огромную территорию и только благодаря солнцу не заблудился. Лес очаровал меня своей первобытностью. В нем не было людских троп и насиженных мест любителей пьянок на природе. И видимо, поэтому он был чист. Прогулка моя затянулась до вечера, вот только грибов я не нашел. Попалось несколько трухлявых сыроежек, но они не в счет. Зато, возвращаясь, наткнулся на небольшой холм, заросший земляничником. Ягод было много, хватило и самому поесть и набрать в корзину.
   Подошло время возвращаться. И стоило поспешить, - очень хотелось встретить Иру во всеоружии: выставить на стол тарелку с земляникой, затопить плиту, начать приготовления к ужину. "My baby" любила заботу и ощущение, что ее всегда ждут и любят.
   И все-таки я немного припоздал. Ира уже сидела за столом. Хмурая, неконтактная. В ответ на мое приветствие буркнула: "Привет, коли, не шутишь", как будто домой вернулся пьяница-гуляка, а не горячо влюбленный джигит с букетом ромашек в руках. На цветы моя девочка никак не отреагировала, даже не заметила их и продолжала гонять на перемотке магнитофон. Она что-то упрямо искала, но никак не могла найти, и гневные взгляды по этому поводу опять летели в мою сторону. Вдруг зазвучала "Heard Of Stone". Ира глянула на меня с вызовом.
   Да... подходящая мелодия под ее настроение.
  -- А где ужин? - спросила недовольно.
  -- Мы же всегда вместе его готовили.
  -- Правда?..
   Она равнодушно съела землянику. Отпихнула корзину.
  -- Что с тобой? - спросил я.
  -- А с тобой?
   Вот тебе и на... Это уже больше напоминало издевательство.
  -- Со мной всегда одно и тоже... покорно жду.
  -- Да уж, как это я не заметила? - Похоже, ей очень не хотелось объяснять причину своего плохого настроения, и она искала защиту от моих неминуемых расспросов в таком своеобразном способе поведения - использовала любой повод, чтобы перевалить вину на меня.
   Мы еще немного поцапались. Все мои попытки придать разговору шутливый характер, бездарно провалились. Я не понимал, что с ней происходит и к чему эта демонстрация какой-то надуманной обиды. Она обрывала мои расспросы, отворачивалась и, в конце концов, я надулся сам. Никто из нас так и не сделал попытки примирения и впервые мы спали, не прижимаясь друг к другу. Утром, когда я проснулся, Иры уже не было.
  
   В этот день я не смог выполнить задания Анатолия. И мне не хотелось бежать в Рай. Я вспомнил, что давно не видел Олега - очень хотелось выговориться.
   С Бахой, который время от времени заходил в мастерскую, я избегал разговоров о своих отношениях с Ириной и никогда не упоминал о деревеньке, хотя в последнее время этот тоже по-своему загадочный человек становился все более и более откровенным. А однажды он по собственной инициативе оказал мне своеобразное покровительство. Один из его товарищей, из тех, с которыми мы дрались за городом, хотел устроить разборку - вызвать меня на "разговор". Имелось в виду, конечно, просто настучать кулаками по моей голове, что не составило бы труда даже для самого захудалого блондина. Баха узнал об этом и быстро остудил пыл коллеги. Сказал, что после "разговора" со мной, тот будет драться с ним. Блондин озадачился и тут же отступил. Баху в банде уважали.
   Сора больше не возникал и, что меня особенно поражало, при случайных встречах здоровался. Похоже, он был совершенно не злым и даже отличнейшим парнем, и только господствующее окружение превращало его в жестокого бандита.
   Кит тоже никак о себе не заявлял. Создавалась полная иллюзия, что нас с Ирой оставили в покое. Однако я прекрасно понимал: все не так просто, и очень сомневался, что исчезновение подручных Безногого, заслуга кулаков Олега. Что-то упорно мешало мне в это верить.
  
   Итак, я решил поболтать с Олегом.
   Поднялся на третий этаж, позвонил. За дверью грохотала музыка: рвущий душу и разум (что-то в последнее время он меня тоже начал раздражать) "хеви-метал", так что звонок там вряд ли можно было услышать. Я толкнул дверь - она открылась.
   В комнате за столом, спиной ко мне, сидел кто-то из синдиката Безногого. Светлые волосы, черная футболка, джинсы.
  -- Где Олег? - крикнул я.
   Человек повернулся. Это был... Олег. Я смотрел на него и не верил своим глазам.
  -- Проходи, - сказал Олег вполне дружелюбным голосом.
  -- Ты что, вступил в банду?! - выдохнул я возмущенно.
  -- К черту банду, - буркнул Олег, приглушая музыку. - Разве у нас запрет на светлые волосы? Когда объявили?
  -- По-моему, тебе должна быть противна сама мысль, что кто-то может подумать, будто ты...
  -- Ну, про тебя тоже говорят, что ты давно у Безногого в подручных. С Бахой по городу гуляешь.
   Я покрутил пальцем у виска.
  -- Ты знаешь, как я к ним отношусь. - Мой голос почти срывался на крик. - А ты сдался. Знаешь, как это...
  -- Знаешь, знаешь, - перебил меня Олег. - Ничего ты не знаешь, а если и узнаешь, так ничего не поймешь. Надоел со своей бандой. Отстань!
  -- Не отстану. Ты был человеком, которым я восхищался. А теперь... Что, будешь обучать своих новых друзей драться?
   Олег с досадой посмотрел на меня.
  -- У тебя кроме этой банды что-нибудь в голове осталось? - Он встал, подошел ко мне.
   "Двинет сейчас", - мелькнула мысль, - "и полечу я далеко-далеко".
  -- Позволь и у тебя кое-что спросить? У меня тоже назрели вопросы. - Олег засунул руки в карманы. Наверное, чтобы я не очень боялся.
  -- Слушаю, - сказал я с притворным спокойствием.
  -- Что за дружба у тебя с Бахой? С этим контрразведчиком сраным?
  -- Какая дружба? - заговорил я торопливо. - Он сам приходит. Вежливо разговаривает. Мне что, встречать его очередью из автомата? - Что еще я мог сказать? Не начинать же историю с того, что я когда-то ремонтировал ему телевизор. И не сдавать же Баху этому перекрасившемуся Олегу с той историей, когда он отказался от слежки за нами. Действительно, не спорю, данный блондин любопытен мне лично, ну и что? В кино, например, даже милиционеры любят беседовать с ворами в законе и никогда их не арестовывают при этом.
  -- И еще! - не унимался Олег. - Почему тебя никто из блондинов ни разу не тронул? Хотя Ирина считается одной из самых смазливых девочек в городе.
  -- Сам ты смазливый, - буркнул я. - Ирина не одна из, а самая...
  -- Нет ответа? - грубо оборвал меня бывший друг. - Нет. Одни отговорки, вот так-то! А потому иди-ка ты... к своему Бахе. Ну, а если разберешься во всем, в себе в первую очередь - приходи. - Олег отвернулся, сделал музыку громче.
   Разговор был окончен. И я отправился... Но не к Бахе. Я пошел туда, где меня, наверное, тоже не ждали.
  
   И это оказалось правдой. Ира сегодня в Рай не пришла.
  
   Тогда я решил разыскать Баху. Нет, не по совету Олега, просто хотелось расспросить кое о чем этого человека, безусловно, сведущего в делах и интригах их чертова синдиката.
   Моему звонку Баха обрадовался, но по телефону разговаривать не захотел.
   "Я приеду", - пообещал и долго ждать себя не заставил. Примерно уже через полчаса он появился в мастерской. Мы вышли во двор комбината.
  -- Олег вступил в вашу банду? - спросил я сразу.
   Баха удивленно посмотрел на меня.
  -- Разве к нам можно как-то вступить? У нас что, институт, или партия?
  -- Он перекрасился в блондина. И оделся так же, как вы.
  -- Вот мода пошла, - засмеялся Баха. - Развелось в Городе блондинов в последнее время. Ты заметил? Надеются, что их будут бояться.
  -- Олегу подобная маскировка без надобности. Это вам надо под него гримироваться. Чтоб не только боялись, но и уважали.
  -- Ты прав, - невозмутимо сказал Баха. Он помолчал, подумал, посмотрел на меня серьезно. - Мы действительно в нем заинтересованы. Сильные люди должны сотрудничать, а не враждовать. Мне удалось убедить в этом Кита и именно я приглашал Олега на переговоры.
  -- И он ходил?
  -- Да. Они разговаривали и, хотя, по-моему, не очень понравились друг другу, сумели договориться. Кит не ставил условий, был на удивление дипломатичен, Олега даже не обязывали принимать наш внешний вид.
  -- Но он перекрасился!
  -- Сам пожелал.
   "Ну и ну!..". - Я обдумывал сказанное. Нет, мне категорически не хотелось об этом думать. Но заставить свой мозг остановить какие-то там процессы в нейронах, я был не в силах.
  -- Кстати, Кит говорил, что и с тобой ему хотелось бы побеседовать.
  -- Когда, сегодня? - опешил я. Мое и без того плохое настроение становилось еще более поганым.
  -- Он не говорил о дате.
  -- Что его интересует во мне?
  -- Не имею понятия. Хотя подозреваю, что не отношения с Ирой. Скорее всего, твои знания радиотехники.
  -- Вот как. Уж, не с твоей ли подачи весь этот компот. Ты что, отдел кадров?
   Баха засмеялся.
  -- Я дипломат. Директор по человеческим отношениям.
  -- А можно вопрос? Как к директору по отношениям?
  -- Валяй.
  -- Что за таинственные отношения у Иры с Безногим?
   Блондин задумался.
  -- Не посвящает он никого в эти отношения. Но есть догадки. Продолжать?
  -- Конечно. Твои догадки могут быть ценнее иных сведений.
  -- Итак, отношения?.. Они и есть, и нет. Кит, по-моему, без ума от нее. Но в тоже время не признается в своих чувствах ни ей, да и ни кому другому, может быть и самому себе. Возможно, стесняется, что калека. У таких людей это сложно. При полном внешнем спокойствии. Но я знаю, что она к нему приходила.
  -- Когда?
  -- Вчера.
  -- Врешь!
  -- Я сам видел. Случайно. И как долго она у него была - не знаю. Мог бы конечно проследить, но мне это неинтересно. Не люблю подглядывать.
   Я побледнел. Я так растерялся, что перестал соображать. Баха пробормотал какие-то слова утешения, поругал себя за то, что зря не промолчал и в заключение прошелся по адресу прекрасного пола грубым существительным.
   А у меня в голове вспышками мелькали мысли: "Значит, это все. Больше "май бэби" мне не принадлежит. Она специально поссорилась со мной. Но что случилось? Почему она не подождала хотя бы эти несколько дней. А сколько их осталось? Полторы недели... Что же мне теперь делать?".
   Для начала я решил, что в Рай больше не пойду. Потом появились сомнения: "А может все-таки пойти? Как ни в чем не бывало. Ведь кое-кто ничего не должен был знать об этом ее визите к Безногому". В конце концов, я сорвался с места и помчался вон из города.
  
   32. Things Gonna Change. John Lee Hooker.
   Я сидел на скамье у озера и тупо глядел на легкую прибрежную волну. Мудрецы утверждают, что полного успокоения можно достичь, созерцая огонь или воду. К счастью для меня, и то и другое было вполне доступно, поэтому я ничего не крушил, не ломал, а просто сидел и созерцал...
   Я сидел, созерцал, приобретая все больше и больше опыта в этом нелегком занятии мудрецов и затворников. И вдруг услышал за спиной шаги. Так ходила только Ира. Она подошла ко мне сзади, обняла и прошептала:
  -- Ты дуешься?
   Я отрицательно помотал головой. Она прижалась ко мне крепче, пощекотала губами ухо, облегченно вздохнула.
  -- Давай поедим, - предложила просто.
  -- Давай.
   И мы помирились. Легко и окончательно. Как будто камень свалился с души.
   Ира сделала омлет с салом и зеленым луком, достала из сумки бутылку крепленого портвейна. Я притащил копченых карасей и стал рассказывать, как я готовил их, как беспощадный дым выедал мои глаза, но я терпел, мечтая о том моменте, когда "my lovely girl" попробует их и похвалит меня своим серебряным голоском. Ира смотрела на меня с каким-то душевным светлым восторгом и по ее милому личику пробежала целая гамма таких же светлых и очень добрых чувств. Она понюхала карасей, закатила глаза, сказала: "Прелесть", и я почувствовал, как дорого для меня всего лишь это одно произнесенное ею слово.
  -- За что выпьем? - спросил я.
  -- За то... чтоб... всем нашим врагам стало дурно, - сказала Ира. Она поднесла стакан к губам, задумалась о чем-то далеком и горько усмехнулась. Уронила с вилки яичницу, глянула на меня осторожно.
  -- Ты же пьяная, - сказал я удивленно.
  -- Чуть-чуть, - произнесла Ира. - Отметили с девчонками сдачу последнего экзамена.
  -- ...
  -- Почему не спросишь: как?
  -- Как?
  -- А... кое-как.
  -- Понятно.
  -- Да нет, шучу. Сдала на отлично. Но без медали. По физике у меня четверка и по химии. Учителя тянули, а мне было плевать. Правильно?
  -- Выпьем за аттестат? - Я воздержался от неуместных комментариев.
  -- Выпьем. - Она опять уронила омлет.
  -- Тебя покормить? - предложил я.
   Ира закрыла глаза, открыла рот. Я совал ей кусочки, ласково приговаривая:
  -- За птичек, за рыбок, за червячков, за паучков, за мышек...
  -- Вот-вот, за мышек, - кивнула Ира. - Они такие беззащитные. И в тоже время, заметь, ужасно наглые.
   Намек, что ли, какой?
  
   Прошло несколько дней и ночей - почти таких же, как наши самые первые дни и ночи в Раю. Мы купались, ловили рыбу, ходили в лес. Я нападал на Иру в самых неподходящих местах. Она с удовольствием отбивалась, кусалась, щипалась, обзывала меня грубыми, но ласковыми словами и требовала, чтобы я ухаживал, как культурный джентльмен.
  -- Сеньорита, меня терзает страсть! Я бы изволил видеть вас голой, - говорил я, принимая рыцарскую позу.
   Изящным движением Ира приподнимала юбку, чуть отгибала полосочку трусов, и дальше оставаться галантным я уже не мог. Когда нам надоедало дурачиться, мы брались за хозяйственные дела. Это были часы полного единодушия и с тех самых пор я готов вместе с любимой женщиной делать самую дурацкую работу. Например, чистить лук или мотать в клубки пряжу. Потому что, когда вместе - это здорово! И вообще, ладить, если совсем не ссориться - так просто. Отличная мысль. Надо бы ее запомнить...
   И мы не ссорились.
   До тех пор, пока я, увлеченный ролью главы семейства, не принялся фантазировать. О том, как здорово мы заживем, когда я вернусь из армии. Какие красивые будут у нас дети, какая дружная семья. И тут я наткнулся на стену...
   Ира и раньше никогда не поддерживала таких разговоров. Сначала отшучивалась, мол, уеду и забуду ее, а если я не унимался и начинал доказывать, что нет, никогда не забуду, затихала, и у нее явно портилось настроение. Мои попытки прояснить ситуацию, выпытать у нее причину такого двойственного ко мне отношения, еще больше портили дело. Ира начинала злиться.
   Такие конфликты возникали у нас все чаще и чаще. Причем, в основном, после настоящих минут любви. Воодушевленный ее лаской и нежностью, я вдруг пугался будущего, не видя в нем нас двоих, и начинал опять искать причину в настоящем. Я чувствовал пустоту любви, в которой нет перспективы. В наших отношениях было что-то ненормальное. Ну, пусть бы она сказала все как есть. Например, что я для нее - маленькое приключение и в другом качестве ее не интересую. Ну, подулся бы и, все равно, никуда не делся. Не с дедовой же подушкой обниматься, в самом деле, и не в онанизме же искать спасение. Но Ира продолжала хранить все свои секреты за семью печатями. Она никогда ничего о себе не рассказывала, ни словом не упоминала о своих планах. Я не знал, будет ли она работать, или поступит учиться, хочет ли остаться в Городе, или собирается уехать? Меня это задевало, я чувствовал себя случайным попутчиком в ее жизни. А она, то глядела на меня, как зачарованная, то бурчала и отпихивала, как надоевшего котенка. Что-либо прояснить в этих странных отношениях не удавалось.
   А тут еще этот дикий по своей несуразности разговор...
   Мне позвонил Ирин папа. Он не стал темнить, сразу представился и сразу "взял быка за рога". Нет, скорее: "схватил мышь за хвост" или "за уши".
  -- Ты видишься с моей дочерью. Мне это не нравится.
  -- Соскучились?
  -- Не остри больно.
  -- Не буду больше. Извините, вырвалось.
  -- Так вот: одно мое движение пальцем, один мой намек, и тебе кое-что с мясом вырвут. Усек?
  -- Конечно. Но кто согласится на такое живодерство?
  -- Найдутся желающие. Так ты усек?
  -- Так точно.
  -- Ну и?..
  -- Какой ответ вы от меня ждете?
  -- Ты что, ничего не понял?
  -- Нет. Тупой я, а вы говорите со мной загадками.
  -- Эта девушка не для тебя.
  -- А для кого? Кому она предназначена. Киту?
  -- Никитину? Ему она тоже не достанется.
  -- Тогда, по-видимому, никому?
  -- Вот именно!
  -- Делаете вид, что любите свою дочь?
  -- Я действительно обожаю свою дочь.
  -- Такая злая любовь не похожа на отцовскую.
  -- Ты на что намекаешь, урод?
  -- Ни на что. А может вы и в самом деле извращенец? Не замечали за собой ничего такого?
  -- Что?!! - голос захлебнулся от негодования. - Да я тебя...
  -- Ну, слава Богу. А то подобный разговор невольно подталкивает к такой мысли. Да, кстати, а вы сами никого не боитесь?
  -- Я? Даже любопытно. Кого же?
  -- Колдунов, например. - Я вспомнил, как однажды в мелкой ссоре с одним уголовником, эта наивная угроза отменно сработала.
  -- Ха! - Ириному родителю вдруг стало весело. - Ты что, уже машешь руками? А то что-то голова заболела.
  -- Нет, я всего лишь дрочу. И не понимаю, почему это на вас так действует.
  -- Издеваешься, гаденыш.
  -- Нет, серьезно. При таком грозном папе до Иры дотронуться страшно. Вот и приходится...
  -- А говорили, что ты импотент.
  -- Это так, но меня иногда возбуждают злые мужики.
  -- Да ты еще тот сукин сын, оказывается. Надо будет взглянуть, когда тебя подвесят за ноги.
  -- Вы часом не из банды Безногого? Уж больно похоже выражаетесь.
  -- Наглый и тупой. Самый тяжелый случай. Такие типы слов не понимают. Придется...
  -- ...Что? Продолжайте.
  -- ...
  -- Ваш дружок Никитин умнее. Он не угрожает по телефону. Ведь я все пишу на магнитофон.
  -- ...
  
   33. Play With Fire. Rolling Stones.
   Дни сменяли ночи, а ночи сменяли дни, неумолимо приближая время моего отъезда. Наши с Ирой отношения не были плохими, они были ровными. Все шло вроде бы хорошо, но как-то однообразно, заученно, почти равнодушно. Мне иногда казалось, что мы просто терпим друг друга, как терпят друг друга люди, стихийно боящиеся скандалов. Временами появлялась дикая мысль: вот объявились бы здесь блондины!.. Чтобы всколыхнулись наши чувства, запылав с прежней неистовой силой. Но нет-нет. Только не это. Пусть будет без потрясений, но и без разрыва нервов. Вот только у меня почти всегда портилось настроение, когда мой приход отмечался безрадостным: "А...". Я крепился, молчал, продолжал старательно изображать нежность и заботу. И выглядело это действительно так, как будто у нас все ладно.
  
   Никто нас не тревожил, но я не чувствовал себя спокойно. Мне не нравились произошедшие перемены с Олегом, огорчали недомолвки Бахи, пугал затаившийся Кит. Не давала покоя роль Ириного отца во всей этой истории. Но больше всего неприятных мыслей порождало поведение Иры. Она жила непонятной мне жизнью, не пуская меня в нее ни на йоту, и только здесь, в этой забытой всеми деревеньке, в нашем личном Раю, иногда становилась своей. Порою я не понимал, как себя вести. Измученный пустотой неизвестности, которую быстро заполняли всякие гадкие подозрения, я начинал дерзить, ехидничать, злобненько так подшучивать. В такие минуты Ира смотрела на меня, как на ненормального, покусывала губку, нервно трепала свою челку и, если я переступал какую-то грань, уходила и тихо сидела в одиночестве. Я тут же начинал во всем сомневаться, не выдерживал, и полз мириться. А потом все начиналось сначала.
  -- Мы не ссоримся, только, когда молчим, - сказал я однажды.
  -- Давай помолчим. Может быть, и правда станет легче.
   Однако, как ссориться, так и молчать долго, у меня не получалось.
  -- Я не могу быть хорошим, пока не знаю ответа на все эти запутанные вопросы. То нас преследовали блондины, и мы не могли прикоснуться друг к другу, то полная свобода. То тебя родители из дому не выпускали, к телефону не звали, то вдруг разом отстали, и ты даже ночуешь не дома. Надо распутать этот чертов клубок, а ты нарочно все больше запутываешь.
  -- Я запутываю?
  -- Запутываешь, может быть и не ты, а я сам, но почему тебе так хочется, чтобы я пребывал в этаком безвольном состоянии, как амеба в теплой водичке.
  -- Мне этого хочется?
  -- Да. Ты никогда не отвечаешь на вопросы, а только удивляешься моим. Ты хоть раз посвятила меня во все эти интриги Безногого. Или ты надеешься его переиграть?
  -- Слушай, что ты меня терзаешь? - взмолилась Ира. - Тебе хорошо со мной? Ну и пользуйся. Или ты предпочел бы, чтобы тебя лупили после каждого свидания?
  -- Нет, этого я не хочу. Но я не хочу пользоваться, - сказал я с ударением на последнем слове. - Я хочу искренних отношений, когда радость и боль пополам.
  -- Ах, какой романтик! Тебе боли не хватает. Устроить?
  -- Не надо, - сказал я. - Устраивать не надо. Но мне бы хотелось разделить твою. Знать, что тебя мучает. Или ты считаешь - это незаметно?
  -- Разделить боль, - заговорила Ира с пафосом. - Как красиво. Как галантно. Как по-джентльменски! А тебе это надо? Ну, разделишь ты ее. И что? Ты знаешь, как поведешь себя потом? Нет. А вот я предполагаю. Поэтому... - Ира не стала продолжать. И мне бы надо было заткнуться, но все еще хотелось выбраться из ловушки, в которую я сам себя и загнал.
  -- Просто очень хочется искренних отношений, - сказал я. - Чтобы все дела совершались вдвоем и все решения принимались вместе.
  -- Дела? - изумилась Ира и как-то нервно хохотнула. - Посмотрела бы я на тебя... - Она уже хохотала, а я ничего так и не понимал. - Ладно, с делами ясно. Ну, а какие решения?
  -- Хотя бы переговоры с Безногим.
   Ира вспыхнула.
  -- Что ты знаешь об этом? И что бы ты лепетал на этих переговорах?
   Я был обескуражен, но сдаваться не собирался.
  -- Да, я для Безногого - ноль. Даже Олега он подмял под себя. И я не знаю силы, способной его остановить. Кроме тебя самой, вероятно. Поэтому мне и не безразлично, какой ценой обошлась наша свобода.
  -- Тебе легче станет, если ты узнаешь эту цену? - спросила Ира вкрадчиво.
  -- Нет, наверное, - испугался я. - Не легче, конечно.
  -- То-то. Ничего такого страшного для тебя в этих переговорах не было. И не ты что-то потерял при этом. Понял?
  -- Ничего не понял.
  -- Ну и хорошо, - вздохнула Ира. - Наши с тобой встречи - это вообще слу-чай-ность. Маленькая сказка, которую я когда-нибудь сочиню. Про злого кота, мышонка и мышку, которая, чтобы победить врагов, временами превращалась в хитрую кошку. И назову эту сказку "Кошки-мышки".
  -- Случайность, - проговорил я разочарованно.
  -- Или удача, - тихо добавила Ира. - Может, мне просто захотелось чего-то назло всем. Игра, как ни странно, удалась. Только тебе в ней досталась самая приятная роль, и ты еще портишь эти последние дни своими упреками. - Ира отвернулась.
   Я подсел поближе, приподнял ее голову. Огромные голубые глаза казались черными. Они были совершенно чужими. Я испугался. Зачем я терзаю ее, требую, сам не знаю чего, преследую упреками и какими-то фальшивыми сценами.
  -- Я болван, - сказал я искренне. - Наверно, я просто тебя дико ревную.
  -- Что у нас с тобой? - спросила Ира. - Разве это любовь?
  -- Не знаю, - сказал я.
  -- Ты разочаровался в чем-то?
  -- Нет, нисколько, - горячо забормотал я. - Но почему все пошло вкривь и вкось?
  -- Может быть, мы кое с чем поспешили? Но я так боялась, что нас возьмут и растащат.
   Мы обнялись.
  -- Давай поплачем, - предложила Ира.
  -- Я не могу.
   Ира чмокнула меня в нос, как маленького.
  -- Ты хороший, - зашептала она. - Зря я тебя во все это втянула. Жил бы таким пай-мальчиком, слушал бы своих "Роллингов" и мечтал о принцессе...
  -- Нет-нет, не зря, - зашептали мои губы в ответ. - Не буду ничего говорить о будущем, потому что запрещено, но сейчас, ты для меня - все. Ты - моя принцесса из самой волшебной сказки.
   Она погладила меня по голове. Движения ее казались неловкими, нервными. Я провел ладонью по ее щеке. Она была мокрой от слез. Мы просидели почти всю ночь, прижавшись друг к другу. И от тихой нашей любви под утро веяло каким-то грустным оттенком. В ней было достаточно нежности, но в ней отсутствовало что-то очень важное. Может быть - искренность?
  
   34. A Taste Of Honey. The Beatles.
   Но ничего у нас так и не наладилось по-настоящему. Встреч-фейерверков, встреч-праздников больше не повторялось.
   Я снова шел в Рай и ловил себя на мысли, что не очень-то хочу туда идти. Но все равно шел.
   Навстречу мне несся мотоцикл. Нет, он ехал... прямо на меня! Я отскочил, испуганно и гневно глянул на водителя. Это был тот самый милиционер, капитан, которому я чинил телевизор.
  -- Скоро уезжаю, - сообщил я. - Буду сдавать на разряд.
  -- А после экзаменов вернешься?
  -- Нет, мне в армию.
  -- Тогда после службы приезжай.
   Я пожал плечами.
  -- Видел недавно тебя с девушкой. Такая красавица! Так что приезжай, женишься и заживешь, как человек.
  -- Не получится в вашем городе.
  -- Что так?
  -- Слишком многое здесь зависит от благорасположения одного человека.
  -- Кого это?
  -- Кита. Слышали о таком? - Я не стал ограничивать себя в сарказме.
  -- Это тот, который без ног? Вот уж не замечал.
  -- Потому что стараетесь не замечать.
  -- А у тебя против них что-нибудь есть?
  -- Ничего.
  -- Вот когда ты придешь и дашь конкретные показания, тогда мы и примем меры.
  -- В ответ они примут свои.
   Милиционер глянул на меня с прищуром. И дружелюбие его куда-то исчезло. Наверное, он уже пожалел, что когда-то хлестал со мной водку.
  -- До свидания, - сказал я. - Когда ваша дочь подрастет, и дружки Безногого обратят на нее внимание, тогда и вы, надеюсь, обратите на них свое.
  -- Как же ты ухитряешься ходить с такой красоткой?
  -- А меня к ним в банду приглашают - вот почему.
  -- Что-то ты, парень, темнишь, - с подозрением в голосе произнес капитан.
  -- Была нужда, - сказал я грубо. - Сами вы предпочитаете потемки. Почему к вам никто никогда не приходит за помощью? Кого вы ловите таким персоналом. Пьяниц?
   Милиционер осмотрел меня профессиональным взглядом. Ему очень хотелось меня арестовать, или хотя бы оттянуть дубиной, но, как всегда, лень было возиться. И он уехал, раздраженно газуя, сидя в седле прямо и гордо, как статуя.
  
   35. Joe. Cranberries.
   Ира пришла поздно ночью, когда я уже спал. Обняла меня и долго-долго молчала. А мне и не хотелось ни о чем спрашивать.
  -- Хочу помыться, - наконец прошептала она.
   Я ничего не ответил. Ее пальцы пошевелили мои волосы, губы тихо дышали в затылок.
  -- Ты меня слышишь?
  -- Да... Пойдем к озеру?
  -- Нет, давай истопим баню.
  -- Но ведь уже ночь!
  -- Ну и что. Завтра воскресенье - выспимся.
  -- Ладно. - Я нехотя поднялся, пошел на улицу, бурча под нос: "Помыться можно и в озере. Вода теплая. И умывальник у нас в доме настоящий. Я сам притирал его песком, чтобы из него вода не капала и не действовала мне на нервы, когда я лежу тут один и сдыхаю от тоски ползучей...".
   Банька стояла у самой воды, в кустах. Мы давно собирались ее истопить, но дни стояли жаркие и мы ленились, предпочитая мыться в озере, или устраивали душ, поливая друг друга из лейки. И вот такой каприз!
   Я возился с дровами, Ира подсвечивала мне керосиновым фонарем. Бак был уже помыт когда-то, оставалось только протереть его от пыли и сполоснуть.
   Мы принесли несколько ведер воды. Сон мой прошел, и затея мыться ночью в бане уже не казалась такой нелепой. К русской бане я приобщился в детстве, когда гостил в деревне у бабушки. Осталось впечатление от прикосновения к чему-то древнему, почти первобытному и даже мистическому.
  
   Мы уселись на крылечке и стали перебрасываться ничего не значащими словами. Я все надеялся, что Ира хоть как-то объяснит свое ночное вторжение. Хотя бы наврет чего-нибудь, но она и не думала ничего объяснять. Я давно заметил, что она не умеет врать. В тех неловких ситуациях, когда двумя, тремя словами неправды можно было легко утешить меня, она предпочитает молчать. А если я начинаю приставать, она скорей рассердится или заплачет, чем что-то насочинит. Я так и не разобрался, что бы меня устроило больше, хотя, наверное, предпочел бы ложь.
   Баня истопилась. Ира пошла раздеваться, а я продолжал сидеть на крылечке и пялиться на Луну. Та тоже вылупилась на меня, скривив рот. Рожа избитая, вся в фингалах - отвернулась бы лучше.
  -- А ты чего? - крикнула Ира из предбанника.
  -- А можно?
  -- Иди, иди. Стеснительный, какой стал.
   Мы сидели на низеньких чурбачках и плескались в горячей воде, укутанные паром, вдыхая горький аромат размокающего в тазу веника. Я еще ни разу в жизни не парился, поэтому боялся и ждал этой процедуры.
   В приглушенном свете керосиновой лампы Ира казалась еще красивее. Я глядел на нее и не мог налюбоваться. Можно получать удовольствие от созерцания картины самого великого в мире художника, но это все равно суррогат, ценность которого выдумана и назначена людьми. Видеть перед собой совершенное женское тело - не просто удовольствие другого порядка - это истинное наслаждение. Я вдруг до смерти испугался предстоящей разлуки. Разлуки, судя по текущему положению событий, навсегда.
   Ира терлась мочалкой, не замечая моего состояния. Я пододвинулся к ней, обмыл ее лицо водой и поцеловал. Она робко и удивленно посмотрела на меня, уголки ее губ дрогнули в несмелой улыбке.
   Я целовал эти мокрые щеки, нос, подбородок, глаза. Мои губы уткнулись в ее грудь, живот... Ира замерла на миг, но тут же стала выскальзывать из моих объятий.
  -- Погоди, - прошептала она. - Потом. Сначала помоемся. Ложись на полог. Вот веник... Давай, давай, - подзадорила решительно, заметив мое замешательство.
   Она хлестала меня, а я лежал, вздрагивая от боли и удовольствия.
  -- Теперь меня, - сказала Ира минут через десять.
   Я начал тихонечко, боясь поцарапать ее кожу.
  -- Сильнее! - требовала Ира. - Еще сильнее!
   В конце концов, обозвав меня неумехой, отобрала веник и стала париться сама. Я уже помылся, окатился холодной водой, а она все еще истязала свое тело.
  -- Ты как будто за что-то себя наказываешь, - брякнул я.
   Ира вздрогнула, отбросила веник, замерла, уставившись в одну точку. Я облил ее теплой водой из таза. Она не реагировала.
  -- Давай я тебя помою, - предложил я. Ира молчала. Я намылил ее всю, потом взял пальцами за подбородок, посмотрел в глаза. Она глядела сквозь меня. Я коснулся губами ее губ, расправил ее спутавшиеся волосы, покачал из стороны в сторону за плечи. Никакой реакции.
  -- Что случилось? - спросил осторожно.
  -- В цирке кошка отравилась, - усмехнувшись, быстро ответила Ирина. Всегда в ее присказке была "мышка", а сегодня - "кошка". Я посмотрел на нее пристально. Нет, она не пребывала в прострации и вполне нормально соображала. Она о чем-то усиленно думала. Как будто решалась, сказать это что-то, или все-таки нет. Ко мне пришла твердая уверенность, что она опять посещала Безногого. Если только Баха тогда не соврал. Но, если и соврал, все равно, она пришла не из дома и не от подруги, а откуда-то оттуда, где набираются сильных эмоций. Вот только каких? Надеюсь - не положительных.
   И еще в этот миг я понял, что как бы мы не относились друг к другу, и даже случись мне заорать на всех перекрестках о своей любви, эта девушка никогда не изменит своих решений. В отличие от меня, она никогда не колебалась. И не искала чего-то элементарно хорошего, надежного, спокойного, а шла по жизни напролом, раня себя и других, причем не ради благополучия в настоящем или будущем, не ради удовольствия, а во имя каких-то непонятных, может даже очень болезненных, но самых сильных ощущений. Она стремилась не только туда, где приятно, но и где страшно, больно, невыносимо. Может быть, я и заблуждался, однако никаких других объяснений я предложить себе не мог.
   А она стояла передо мной обнаженная, доступная, удивительно прекрасная, такая хрупкая и беззащитная, но удивительно сильная и абсолютно недосягаемая. Мы оба, я и Кит валялись у ее ног.
   Поставив таз на полог, я взял мочалку и стал смывать с Иры дух Безногого, его жадные взгляды, пыль и воздух его жилища, а может быть и следы его прикосновений. Потом окатил ее всю водой и намылил еще раз. Ира пришла в себя. Она посматривала, как я, чуть ли не высунув язык, тружусь, отвела мою руку и сказала:
  -- Хватит, я уже вся скриплю.
   Я бросил мочалку, поймал ее взгляд и прижался к горячему мокрому телу. Мы целовали друг друга торопливо и жадно, руки ласкали все, что можно ласкать, словно боялись оставить нетронутой хотя бы единственную клеточку тела. Это была какая-то отчаянная, словно в последний раз, словно на краю пропасти, любовь.
  
   36. Ice Machine. Depeche Modе.
   Я заканчивал ремонт последнего из сегодняшнего "урока" телевизора и мысленно копался в своих переживаниях. Что-то новое рождалось во мне, и я не понимал хорошее оно или плохое. Это было чуть заметное чувство освобождения.
   Я еще не соскучился по Ирине. Сегодня впервые, наверное, смог бы не ждать ее усердно в Раю, случись ей опять задержаться, а просто взять и уйти ночевать к деду. Скажем: в девять часов вечера. Ведь обычно она приходит в пять, шесть. Нет, мало ли что... Вдруг родители задержат? Ну, в одиннадцать точно. После одиннадцати она придет уже никак не из дому. Пусть поймет, что я в отличие от нее не из камня. А если все-таки по какой-то причине задержится? Блондины "на хвосте" повиснут, или... ну не придумать мне, что может быть это "или", но вдруг!.. До меня вот не доходит, а причина окажется веской. Но в двенадцать, то есть в ноль-ноль я уж точно ушел бы. Тут уж отговорки неуместны. Да их и не будет - отговорок этих. Она опять заставит меня топить баню, помоется и... "Ну и дрянь же ты, батенька", - сказал я сам себе. - "Нет, хам, причем подлый". Хотя в ноль-ноль я все равно ушел бы. Не из мести, а наоборот, чтобы доказать, что просто могу. А кому доказывать, если она не придет. Себе? Деду? И ради этого топать несколько километров? Да, никуда я не пойду. Искупаюсь, поем чего-нибудь невкусного в одиночестве и лягу спать. А придет, пусть сама баню топит.
   Анатолий позвал меня к телефону.
   Говорил Баха:
  -- Есть поручение от Кита. Ты будешь на месте?
  -- Да.
  -- Через пять минут зайду.
   Я привинтил заднюю крышку телевизора, поставил пломбы.
  -- Am I free? - спросил у Анатолия.
  -- Фри, фри. Вали давай к своей красотке. Эх, мне бы твои годы!..
  -- Да уж. Страну залихорадило бы от абортов.
  
   Я вышел на улицу.
  -- Кит хочет с тобой поговорить, - сказал подошедший Баха.
  -- О чем? Я же завтра уезжаю.
  -- Он знает об этом. Поэтому и хочет.
  -- Кто ему сообщил дату. Ира?
   Баха пожал плечами.
  -- Вы что поссорились? - спросил он. - Зря я тебе ляпнул тогда.
  -- Ну почему же. Ценная информация. А если я к нему не пойду?
  -- Не иди. Думаю, ничего страшного не случится. Скорее всего, его гложет обычное человеческое любопытство - он хочет на тебя посмотреть.
  -- Человеческое, - хмыкнул я. Не пойду.
  -- А тебе самому разве не любопытно? Вы же вроде как соперники.
  -- Действительно. Соперники, - я заставил себя усмехнуться. - Пошли.
   Он привел меня к большому, но ничуть не роскошному частному дому. Я остановился в нерешительности. Оглянулся на Баху. Он стоял, скрестив руки на груди. Спокойный и гордый. Его взгляд ничего не выражал, и мне вдруг стало страшно.
  -- Иди, - сказал Баха. - Не убьет он тебя. В своем-то доме.
  -- Да, не боюсь я. Вот только не знаю, как себя вести: кланяться или целовать ручку?
   Баха засмеялся, хлопнул меня по спине и пошел прочь. Я вошел в дом...
   Кит явно ожидал меня. Это чувствовалось по его позе, надменному виду, по приоткрытой дверке бара, в котором громоздились бутылки с иностранными винами, по закипающему на столе электрокофейнику.
   - Усаживайся. - Он жестом указал на огромный кожаный диван.
   Я сел и стал рассматривать комнату, обставленную с претензией на роскошь. Здесь было все, что считалось престижным у достаточно богатых людей. Стены увешаны картинами и иконами, в серванте громоздились горы хрусталя, серебряные рюмки, позолоченные бокалы, на книжных полках подписные издания. Такого кича я от "крестного отца" как-то не ожидал. Впрочем, имелось и такое, чему не удивился, например, видик и телевизор фирмы "Panasonic".
   Я ухмыльнулся, вспомнив хорошенькую малолетку с видеомагнитофоном. Но тот аппарат был другой. Кассетоприемник открывался вверх, да и внешне он сильно отличался. Возможно, его держали для специальных, "рабочих" целей.
   Безногий разлил кофе по маленьким чашечкам. Как заграницей. Достал из бара бутылку коньяка.
  -- Когда уезжаешь? - спросил он, подливая в свой кофе коньяк.
  -- Ты же знаешь, - сказал я.
   Кит самодовольно усмехнулся. Он еще кое о чем поспрашивал. Интересовался всякой фигней, типа: люблю ли я домашних животных, потом начал о деле.
   Не хочется вспоминать дословно весь этот тягостный разговор. Босс явно вербовал меня в банду, вернее в "свои помощники", ни о чем особенно не распространяясь, но обещая хорошие деньги, покровительство и железную защиту со стороны соратников.
   Только вот зачем я ему? Мои знания радиотехники не были какими-то феноменальными. Вряд ли я сумел бы изготовить для них радиоуправляемое взрывное устройство, или смастерить "жучок" для прослушивания. Да и не любил я с детства ни бандитов, ни воров, в кино всегда переживал за милиционеров, хотя в реальной жизни чаще всего последних не уважал. Не походили они обычно на своих киношных прототипов. А может, просто настоящие не встречались?
   Примерно так я свои соображения и высказал. Опустив комментарии об отношении к милиции.
  -- Знания радиотехники не являются неизменными, их можно развивать, - поумничал этот криминальный философ.
  -- Развивать можно и не связываясь с уголовщиной. И даже более успешно.
  -- Например блоки "Пал" делать? - сказал Кит с хитрым прищуром.
  -- Хотя бы.
  -- Могу, кстати, в этом посодействовать. Микросхемы, текстолит. И огромное количество клиентов.
   До меня дошло. Тот аппарат, с помощью которого меня чуть не совратили, пускался, по-видимому, в своеобразный прокат и, скорее всего, за немалые деньги. Ну а предварительно, постоянным клиентам предлагалось установить в телевизор блок "Пал", чтобы картинка была в цвете.
  -- И какова будет моя доля? - поинтересовался я.
  -- С чистой прибыли?
  -- Разумеется.
  -- Семьдесят процентов.
   Это было, по моему разумению, совсем неплохо, но в этом городе, не то что с криминальным, но и с относительно честным бизнесом, я связываться не собирался. Я элементарно боялся Безногого. Поэтому не стал даже делать вид, что раздумываю, и сразу сказал:
  -- Девяносто!
  -- Ого! - удивился Кит.
  -- Тогда девяносто пять.
   Вот тут до него и дошло, что я просто стебаюсь. Рисковал ли я, позволив себе такое? Скорее всего, не очень. Ну, запустит он по мне кофейной чашкой. Однако главарь местной видеомафии поступил мудрее. Он потерял ко мне интерес.
  -- Значит, уезжаешь, - сказал Безногий, как бы утверждая, а не спрашивая.
  -- Значит, да.
  -- Ну, туда тебе и дорога.
  -- Рад от тебя это слышать.
  -- А теперь запомни следующее: с завтрашнего дня забудь об Ирине. Навсегда.
   Я удивленно взглянул на этого странного и страшного человека.
  -- Твое время кончилось, - с расстановкой произнес он. - Тебе и так разрешили слишком многое.
  -- Чье же время наступает. Твое?
   Безногий направил на меня глаза. Темные, кажется, карие. Он всматривался, словно ковырялся в душе. И что-то сумел высмотреть. На его лице появилось удивление, вдруг сменившееся мимолетной тоской. Но через секунду он усмехнулся и сказал:
  -- Почему наступает? Оно никогда и не кончалось.
   Я побледнел. Нет, конечно, он врал. Нагло врал. Ему очень хотелось меня уязвить, а Иру унизить. Я не мог не впустить эти слова в сознание, потому что уже услышал, но не мог позволить себе признать их фактом.
  -- Ты все понял? - спросил Безногий.
  -- Не все, - сказал я.
  -- Как это?
  -- А если Ира сама ко мне приедет? Сбежит из вашего чертова города?
  -- Не приедет. Да и зачем ты ей? У тебя же не стоит?
   Неужели его это интересовало? Вполне вероятно. Провокация с малолеткой прошла для меня крайне удачно. Конечно, девчонка побоялась признаться им, что сама провалила операцию и сказала все, как я посоветовал. Но интересно, что по этому поводу ему плетет Ирина? Неужели то же самое?
   Кит еще раз вгляделся в мои глаза. Его ироничная ухмылка постепенно превращалась в жесткий оскал. Нет, не провели его ни Ирина, ни малолетка, ни я. Он все понимал и уже не хотел скрывать этого.
  -- Для меня такие хитрожопые насквозь прозрачны. Я даже говно ваше вижу. И ты для меня не соперник. Проваливай! Все. Я внятно сказал: ваше время кончилось. А попытаешься мне как-то насрать - голову отрежу. Я и так с большим трудом целых полтора месяца сдерживал себя от этого удовольствия.
   Я собрался уходить. Уже в дверях сказал:
  -- И все-таки она от тебя уедет. Пусть не ко мне, но уедет.
  -- Не уедет, - только и сказал он. Не громко, спокойно и даже без видимого самодовольства.
   Я хотел уже сделать шаг через порог, но опять замешкался.
  -- А почему? - спросил, хотя знал, что ответа не будет.
  -- А потому, - ответил Безногий.
  
   37. Stranger. Supertramp.
   Я ждал ее в Раю. Как всегда сидел у озера и созерцал тихие волны. В воде возились ручейники, подбирая самые красивые камушки для своих фантастических избушек, резвились мальки и даже злобная пиявка явилась, чтобы посмотреть на этого идиота, который часами пялится в воду. Я взял прутик и зашвырнул пиявку далеко в осоку. Хоть и бывают среди них лечебные, все равно - паразиты.
   Интересно, почему Кит хотел, чтобы я вступил в его группировку? Самый надежный способ контролировать каждый мой шаг? Пожалуй. Кроме этого он получил бы полную власть над моей жизнью. Тоже очевидно. С другой стороны: все равно пришлось бы с этим новым членом (ха-ха!) возиться. Поэтому еще лучше - запугать и отправить (этого члена с его членом) с глаз долой. Вероятно, и сопровождали нас блондины не с целью уберечь невинность Ирины, а чтобы устрашить. И вот тут становится понятно, что кое-кто, взял Безногого за яйцы (фигурально выражаясь, а может и не фигурально). И этот тип был поставлен перед выбором: сразу покончить с соперником и навсегда лишиться Ирины или подождать. Кит, безусловно, не дурак. Он просчитал все варианты и во всех он оставался победителем. Как и любой паразит.
  
   Она пришла в седьмом часу вечера. Я сидел нахохлившись. Как сурок, или, как сыч, вернее. Хмурый, неконтактный. Ира не стала спрашивать, о чем думает этот тип с такой кислой миной на благородном челе. И правильно сделала. К тому же, скорее всего, она обо всем догадывалась сама, поэтому просто села рядышком, и мы долго и хорошо вдвоем помолчали. Потом она встала и пошла к озеру. Очень красиво пошла. Я прямо замер, увидев эту походку. До чего все-таки хороша! За нее стоило побороться, если бы она разрешила это. Вот только не жила Ира так, как хотелось другим. Не могла она жить по чужим правилам. Она сама умело их устанавливала. А может все это бред свихнувшегося влюбленного мальчишки? Просто доброе милое создание зашантажировано безногим чудовищем, и наша любовь последняя искра в ее жизни. Но почему тогда ничего не расскажет, не объяснит?
   Она разделась и нырнула с кладки. Я следил за ней и любил каждое ее движение. Я только не любил в ней то, о чем ничего не знал. Я не любил свои мрачные фантазии о ней и то, что она ни разу не попыталась их развеять, а только еще больше усугубляла.
   Ира вышла из воды, прямо сияя всем своим великолепием. "Доходишься ты тут такая", - подумал я миролюбиво. - "Еще чуть-чуть и нападу - не выдержу". Она горделиво прошествовала мимо меня к дому. Я развернулся, провожая ее взглядом. Хотелось, чтобы она зацепила меня, заговорила первой. И я дождался.
  -- Эй, дутик, иди молоко пить, - позвала Ира, приоткрыв дверь. - С пряниками!
   Обожаю молоко с пряниками. Через несколько секунд я сидел за столом и уплетал угощение. Ира глядела на меня, подперев подбородок кулачками.
  -- Завтра у нас последний день, - почему-то сказал я.
   Ира моргнула, ее лицо дрогнуло, в глазах блеснули слезы.
  -- Зачем ты напоминаешь? - с укоризной сказала она.
  -- Хочу знать, что будет дальше?
  -- А что может быть?
  -- Ну, мало ли... Вдруг ты чего предложишь? Я бы, наверное, согласился.
  -- Даже если предложу на мне жениться? До армии.
   Я осекся. Скоропостижная женитьба в мои планы не входила.
  -- Не ври и не мучайся, - сказала Ира. - Все что ты говоришь не от разума. И уж во всяком случае, не от любви.
  -- А от чего?
  -- От благородства, - пошутила Ира. - И от эгоизма.
   Я набрал воздуха побольше, чтобы разразиться речью, но Ира подскочила, закрыла мой рот ладошкой.
  -- Хватит слов. Хватит! - потребовала она. Села на мои колени, подставила губы. Я чмокнул ее.
  -- Хочу говорить! - заявил я твердо. - Требую свободу слова!
  -- Нет! - Ира впилась в мои губы, как пиявка, но... до чего же ласковая пиявка. Я замер, боясь пошевелиться, чтобы не помешать Ире. Вот так она еще никогда не целовалась. Какой же я действительно эгоист! Все отдал бы за подобные мгновения. Свободу, совесть, жизнь. Лишь бы сидеть так целую вечность. А после - хоть под расстрел.
   Неожиданно до меня дошло, что Ира в купальнике. Я дернул бантик, ткнулся лицом в ее грудь. Облегченно вздохнув, Ира стянула с меня футболку. Мы стали поспешно раздевать друг друга, сползли с лавки на пол и продолжали возиться прямо под столом, пока я не стукнулся головой о его ножку.
  -- Бедненький, - засюсюкала Ира. - Давай пофукаю.
  -- Пофуфукай, - простонал я. - Ох, как болит! И тут. И тут...
  -- Пойдем, приляжем. - Ира бережно приподняла меня и повела ковыляющего на кровать. - Только не умри по дороге.
  -- В твоих объятиях готов хоть сейчас сдохнуть. Хотя компресс из поцелуев может меня спасти.
   Уже давно наступила ночь, а мы так и продолжали нашу любовную забаву, дурачась и посмеиваясь, друг над другом. Сегодня нам не удалось сосредоточиться. Все получалось несерьезно и совершенно без страсти. Как-то по шуточному. Если бы я знал, а ведь я ЗНАЛ, что это наша последняя встреча.
  
   38. Hearts For Sale. Rolling Stones.
   И наступил этот торжественный, но такой грустный день. Я оформил оставшиеся наряды, сдал детали и инструмент. Анатолий расписался в моих документах, сочинил характеристику, которой я, безусловно, не заслуживал, и очень старался в оставшиеся часы напичкать своего практиканта мудростью на всю оставшуюся жизнь. Я слушал, но не слышал, соглашался, но не понимал с чем, говорил: "А как же...", а сам ждал звонка от Иры. Мой поезд уходил вечером, и у нас оставалось полдня свободного времени. Надо было его провести с толком.
   Зазвонил телефон. Я снял трубку, уже предчувствуя, что это не Ира. Говорил Баха:
  -- Срочный разговор, - сказал и тут же бросил трубку.
   Он явился минут через десять, и я с трудом его узнал. Весь какой-то нервный, с огромным черным синяком под левым глазом. Мы вышли во двор.
  -- Я уезжаю, - сказал Баха. - Поезд через два часа.
  -- Что произошло?
  -- Пора приятелей менять. Он огляделся вокруг и наклонился ко мне.
  -- История вчера приключилась. Коротко рассказать, или длинно?
  -- Все равно. Говори, как получится.
  -- Значит, так. Собрались мы вчера на тренировку. Олег поставил нас в круг, со всеми познакомился, пристально вгляделся каждому в глаза, как будто хотел навек запомнить и говорит: "Хочу проверить, на что вы способны. Работаем в полный контакт. Нападайте!". Никто даже не понял, что сейчас произойдет. А произошло следущее... В несколько секунд, как мне показалось, он вырубил всех. И не просто вырубил, а с комментариями. Лапе сломал челюсть, "чтоб только говно мог сосать", Коке руку, "чтобы под порнуху онанизмом не занимался". - Баха нервно хохотнул. - Ну и так далее, всего было не запомнить, потому что подошла моя очередь.
  -- А тебе он чего пожелал? - спросил я.
  -- Чтобы прозрел.
  -- Судя по масштабам расправы, тебе вроде и не очень досталось.
  -- А я не вставал. Лежа наблюдал. - Баха вдруг захохотал и тут же скривился. - И челюсть почему-то болит. Хотя точно помню - удар был один.
  -- Это от воображения. У побитых бывает.
  -- Вот как? - искренне удивился Баха. - А я думал: в землю врезался. Ладно, рассказываю дальше... Кита Олег взял за яйцы и сказал, что в следующий раз оторвет, если еще хоть раз что-то некрасивое о нем услышит. Ну и придавил видать. Кит так визжал. - Баха опять хохотнул. - В общем, когда мы уже все валялись, Олег громко спросил: "А знаете, почему я вас не убил? Потому что вы - МАФИЯ!". - Потом снял свою черную футболку, натянул ее на голову Кита и ушел, вежливо попрощавшись.
  -- Не знаю, что и сказать, - пробормотал я. - С одной стороны, вряд ли Кит угомонится, с другой - лично мне за Олега приятно. Извини.
  -- Да брось, у меня к нему претензий нет. Наши ребята первые его зацепили. Вообще-то я не затем к тебе пришел, чтобы синяком хвастаться. Дело в другом. - Баха еще раз огляделся. - Сегодня утром Кит собрал нас всех, кто стоит на ногах, и сказал: "Бешеных собак положено усыплять". Некоторые идиоты обрадовались, стали варианты предлагать. Возбудились даже, уроды. Только я в такие игры не собираюсь играть. Дела могут быть маленькими, большими, рисковыми, но со смертью связываться не стану. - Блондин показал фигу. - Короче, ты предупреди Олега. Ну, а мы уезжаем. Сора со мной. Куда? Не важно. - Баха посмотрел на меня прямо. Двумя пальцами прихлопнул мой рот. Улыбнулся и как бы приободрил.
  -- Ну, давай, - сказал он и протянул руку.
  -- Давай, - сказал я.
  
   Предупредив Иру по телефону, чтобы никуда не уходила, я побежал к Олегу. Дома его не оказалось. "Пусть зайдет в мастерскую, срочно", - сказал я матери и понесся по улицам города, пытаясь сообразить, где его искать и что вообще следует в подобных ситуациях делать. А может быть, Олега уже нет в живых? Кит в горячке и поскольку есть соратники, готовые на все, - он тянуть не станет. А вдруг его прямо сейчас... Я похолодел. Надо бежать в милицию. Но что они смогут предпринять? Не поедут же они куда-то, неизвестно куда... Наверное, будут просто ждать, а потом начнется долгое следствие. Все дружки Безногого запасутся идеальным алиби, а на месте убийства обнаружатся улики прямо противоречащие тому, что преступление совершено блондинами.
   Я побежал к Безногому. Я тряс калитку, кидал камешки в стекло, но никто из дома не вышел.
  -- Уехал он куда-то, - сказала соседка, удивленная поднятым мною шумом.
   Остается - милиция. Мой "бывший собутыльник" - капитан сидел в дежурке. Он увел меня в кабинет и внимательно выслушал.
  -- Кто тебе сказал обо всем этом? - спросил он.
  -- Позвонили по телефону, - сообразил я.
  -- Голос знакомый?
  -- Нет.
  -- Пугают, сволочи, - убежденно сказал милиционер.
  -- А если нет? Как потом жить, если сейчас просто ждать?
   Мой собеседник задумался.
  -- Значит, говоришь, ни Олега, ни Никитина ты не нашел? Надо проверить, где сейчас Сорокин и Лопатин. Это их главные боевики. Еще Кокорин, Савельев, Гаврилов... - Капитан порылся в сейфе, достал толстый журнал. - Вот адреса. Эти улицы в Заречье, сразу за парком. Сбегай туда. А я проеду по городу на машине. Может быть, встречу кого-то из этих блондинов. Я ринулся к двери.
  -- Постой, возьми это, - капитан достал из стола портативную радиостанцию. - Сообщи мне сразу, если никого нет дома. - Он показал, как ее включать, положил в матерчатую сумку, и я выбежал на улицу.
   Сразу за парком в низине у реки я наткнулся на команду Безногого. Они сидели на траве возле коляски и делали вид, что слушают музыку. Олег отделал всех профессионально. Без фингалов и бинтов был только Кит. Большинство из тех, кого я наглядно знал, здесь присутствовали. Лапа и Кока с их переломами, не в счет - какие из них сейчас убийцы? Скорее всего, паника, которую я нагнал, была преждевременной. Но Кит вполне мог нанять какого-нибудь уголовника. Я спустился вниз, подошел к Безногому.
  -- Мне известно, что ты замыслил против Олега, - выдохнул я.
   Предводитель нахмурился. Обвел глазами друзей.
  -- Баха? - спросил почти уверенно.
  -- Нет, мне кто-то позвонил. И Олегу, тоже, - на всякий случай соврал я.
  -- Часов в пять зайди ко мне домой. Поговорим, - сказал Безногий.
   Теперь задумался я. Не хотелось перед самым отъездом попадать в ловушку.
  -- Какие у нас могут быть разговоры? - пробурчал я.
  -- Обсудим возникшие проблемы. Или их нет?
  -- Ладно, только все будут знать, куда я пошел.
  -- Не бзди. Нужен ты мне больно. Я уже о тебе и забыл давно, да ты сам напомнил. - Безногий отвернулся, давая понять, что разговор окончен.
   Теперь надо было отнести рацию в милицию. Хорошо, что лежала она в сумке, и ее не видели блондины. У меня вдруг появилась дерзкая идея...
  
   39. Nothing. Depeche Mode.
   Я пришел к Киту ровно в семнадцать. Он ждал меня с тем же кофе, но пил его сам, щедро приправляя коньяком.
   С первых минут стало понятно, что его интересовало только одно: от кого я получил сведения.
  -- Кончай кривляться. - Безногий смотрел на меня в упор. - Мне нужна конкретная информация. Хочешь - заплачу?
  -- Очень, - сказал я. - Особенно, если много. Но повторяю: мне кто-то позвонил по телефону. Голос незнакомый. К тому же телефон сильно искажает.
  -- Хорошо. Если я прокручу на магнитофоне разговоры своих людей, ты узнаешь?
  -- Постараюсь, - сказал я. - Но многих ли из них я вообще слышал?
  -- Да уж постарайся. - Безногий достал кассету.
   Зазвучали голоса. Я не вникал в смысл фраз, похоже, его и не было - так, отрывки разговоров. Но меня поразил сам факт наличия подобной кассеты у этого человека.
   Неожиданно раздался голос Бахи:
  -- Террором мы не подчиним город. Наверняка возникнет оппозиция. Надо быть невидимками, а не громила...
   Безногий остановил кассету и впился глазами в мое лицо.
  -- Он?
  -- Нет, - сказал я уверенно, - но со сказанным я согласен. А по телефону был другой голос. Грубоватый такой. Шепелявый. Через каждое слово - "говно".
  -- Блефуешь, сукин сын! - Безногий выдернул кассету из магнитофона. Похоже, ему больше нечего было сказать. Мне показалось, что сейчас он покажет на дверь, а я еще не выполнил задуманное. Надо было обязательно его разговорить, чтобы он хоть что-то сказал о своей банде, или о задуманном убийстве. Как можно разговорить подобного типа? Надо или льстить, или раздражать. Льстить было противно.
  -- Вообще-то я пришел не для того чтобы помочь тебе найти предателя. Потому что раскол в ваших рядах меня радует и того, кто этому способствует - считаю героем. Я пришел сказать, что Олег мой друг. Наверное, лучший за всю жизнь. Сегодня вечером я уезжаю и с вашей побитой командой, надеюсь, никогда больше не столкнусь. Но если случится что-то с Олегом, дам любые показания. Если приспичит, даже ложные. Любые, такие, чтобы тебя тут же посадили за решетку.
   Безногий вскинул брови, напрягся, заводил чашкой по столу.
  -- Чего удивляешься? Это же ваши методы. Ложные показания, ложные алиби.
   Лицо главаря задергалось, кажется, я зацепил его.
  -- Милый мой мальчик, - зловеще проговорил он, сузив глаза и сжав кулаки. - Да что с тобой после этого будет? Тебя же раздавят, как вшивого клопа.
  -- Клопы не бывают вшивыми, они вонючие, - сказал я. - Вшивыми бывают люди.
   Хрустнула чашка с кофе. Сила у него, оказывается, была неимоверная.
  -- Ты думаешь, Баха скрылся? Никуда он от нас не денется. Никуда. Пошлю пару ребят и... - Безногий стряхнул кровь на пол.
  -- Убивать-то твои ребята еще не мастера, коль после первого предложения такая паника случилась, - поддразнивал я, держа руки в карманах и изо всех сил оттопыривая куртку. Под ней была спрятана, включенная на передачу портативная радиостанция.
  -- Ничего, быстро научатся.
   "Говори, говори", - ликовал я мысленно, а вслух сказал:
  -- Что, разбегается команда?
  -- Крепнет. В ней остаются люди, готовые на все. И это будет новый этап нашей деятельности. А что Баха сбежал, так он - мелочь. Балаболка.
  -- Я-то думал ты команду контролируешь жестко, а ведь...
  -- Да они у меня вот где. - Кит потряс окровавленным кулаком. - Ты даже не представляешь, какая мы сила!
  -- Что-то не похоже. Кто с фингалами, кто в бегах, кто... - Мой взгляд упал на то место, которое придавил предводителю бандитов Олег.
   Осколки чашки полетели на пол. Безногий катился на меня, не мигая и шипя:
  -- Твоего Олега мы хотели уничтожить после первого инцидента. Счастье этого засранца, что была надежда приспособить его к делу. А теперь его принесут связанного, и я сам придушу его, а потом подвешу за яйцы. Или сначала подвешу, а потом придушу. Как посоветуешь?
  -- Подвесь лучше себя. За язык. - Я пятился, соображая, как лучше сматываться: через дверь, или головой в окно. Мне повезло. Безногий наехал на угол кресла и от злости никак не мог вырулить. Я успел схватить стул и выставить его перед собой.
  -- Ты сам жив только благодаря...
  -- Ире? - подсказал я.
  -- Обстоятельствам. Беги, садись на свой поезд и радуйся всю жизнь, что смотался отсюда живым. А вякнешь хоть раз, позвонишь, или напишешь сюда письмо, пошлю людей, и они повесят тебя на твоих же кишках. И маму твою и сестру. И кошку.
  -- Да, жаль, что Олег тебя евнухом не сделал, пожалел, - сказал я, подтаскивая к себе второй стул. - "Вырвет один - другим огрею!".
   Мы смотрели друг на друга, не мигая. Враг мой справился со своей коляской, но почему-то не нападал. Смотрел с ненавистью, но уже не с презрением.
  -- У тебя глаза, как у взбесившегося кота, - зачем-то сказал я.
  -- А у тебя, как у затравленной мыши, - ответил Безногий.
  
   Капитан сидел в своем кабинете очень довольный. Он стиснул меня своими ручищами, похлопал по спине, забрал рацию.
  -- Красота. Блеск, - сказал он. - Послушай, какое качество. - Милиционер отсоединил магнитофон от другой рации, которая была включена на прием, перемотал пленку. - Отличный материал, но придется его немного обработать, где-то подрезать, где-то состыковать. В общем, это несложно. Иначе могут не скушать. Завтра задержу Никитина, а потом по одному всех этих блондинов. Дам послушать. Уверен, кое-кто из них слетит с толку. Начнут выгораживать себя - завалят своего босса. Потом пойдут в ход уже эти показания, в общем, такое мы умеем. Проходили когда-то.
  -- Главное - Олега защитить, - сказал я.
  -- Да-да, конечно, - уверил меня капитан.
   Мы стали прощаться.
  -- И как только ты додумался до этого? - Опять не выдержал милиционер.
  -- Я же радиомеханик.
   Капитан долго не отпускал мою руку, звал, чтобы я обязательно после армии приезжал работать в их замечательный Город. Мы расстались друзьями. Как тогда - после пьянки.
   Примерно через час меня отыскал Олег. Я рассказал ему все. Он слушал внимательно, но никакого беспокойства не проявил. Сунул руку под рубашку, достал что-то непонятное.
  -- Нунчаки, - пояснил кратко. - Крутанул рукой, с шумом пропоров воздух.
   Потом я высказал в его адрес много хороших слов. Ему было приятно, но он стеснялся такой откровенной лести.
  -- Пиши, если что, - буркнул Олег, когда я закончил. - Приеду.
  -- В моем городе у меня нет врагов, - сказал я.
  -- Просто так напиши, хотя бы из армии.
  -- Конечно, - пообещал я и протянул руку.
  
   40. Cordell. Cranberries.
   Ира ждала меня на улице. Мы шли с ней к вокзалу молча. Я не знал, что говорить, она тоже.
   На перроне мы стояли обнявшись. Ира грустила.
   Подошел поезд. "Стоянка - десять минут!".
  -- Ты меня любил хоть немного? - спросила она.
   Я сосредоточился, соображая, что ответить.
  -- Не думай, говори правду.
  -- Первое время очень сильно, - сказал я. - А потом не знаю. Что-то было уже не так. Что-то случилось.
  -- Сколько это... первое время?
  -- Ну, недели три, четыре, - ляпнул я. - А ты?
  -- Я? - в глазах Иры сверкнули слезы, губы дрогнули. - Я и сейчас люблю.
   У меня защемило сердце.
  -- Но все равно я тебе благодарна. За эти дни. За наши ночи в Раю.
   Поезд уже готовился к отправлению.
  -- Пойду я, - сказала Ира. Я сжал ее плечи сильнее. - Пойду, - повторила она.
   Под вагонами зашипели тормоза. Я понял вдруг, как трудно мне будет без нее в той новой, наверное, легкой, но такой пустой жизни. Она навсегда вошла в мой обмен веществ, и я уже сейчас невыносимо по ней скучал.
  -- Приезжай, - сказал я.
  -- Это правда?
  -- Что?
  -- То, что ты этого хочешь?
  -- Да, - ответил я искренне. Надеюсь, что искренне. - Приезжай.
  -- Вряд ли, - сказала Ира. - Но я подумаю. - Она дружески кивнула, помахала рукой.
   Поезд тронулся. Ира возвращалась в город. Теперь у нее не будет меня, а у меня - ее. Но что-то, наверное, останется?
   Уже совсем далеко, на перекрестке, она обернулась и, кажется, не увидев меня, опять пошла в свой Город. Время как будто замедлилось, отчетливо чувствовалась каждая секунда, ее протяженность и значимость. Я стоял в тамбуре, у открытой двери и смотрел, как уменьшается в пространстве изящная фигурка "my baby".
  
   Я долго смотрел ей вслед. Столько, сколько это было возможно...
  
  
  
  
  
  
  
  
   ... Девочки мои еще не вернулись. И я, наверное, опять задремал. Сначала я лежал и продолжал вспоминать: как Ира шла к озеру, как отмывала меня от грязи...
   ...Потом я увидел ее на диване у Безногого и услышал его голос:
  -- Ну, хорошо. Уедешь ты из Города. Будешь где-то прятаться. Я даже соглашусь с тем, что не сумею тебя разыскать. Что ж - страна большая... А он тоже с тобой поедет? И будет прятаться? И навсегда порвет с родителями, чтобы я не вычислил ваш адрес? Потому что потребуется совсем немного денег, и я буду знать обо всех его письмах домой. Он пойдет на это? Ты уверена? Вот именно, нет. И зачем тогда все эти агрессивные угрозы. Уеду, спрячусь. Куда? Зачем? Целуй своего мальчика хоть до посинения. Пока он здесь. Ведь он скоро уедет. Да?.. Признаюсь, я так нервничал одно время из-за вас, что даже план придумал. Переманю его, думаю, в нашу команду, а там где-нибудь на задании он попадет к ментам. Тюрьма, разлука, гомосексуализм... Какая приятная месть. Много лучше, чем прозаическая смерть. Правда? Чего ты дергаешься? Торопишься к своему сосунку? Не пущу сегодня. А... ладно, чего я кипячусь. Стать моей женой ты уже согласилась. Только не пойму, почему в таком случае, мне надо ждать? Кинуть меня хочешь? Кошка. Потрахаться с ним, а потом уехать? Не выйдет! Сегодня же пошлю Лапу, и он сделает твоего недоноска идиотом. Лапа это умеет. Он бьет в лоб раскрытой ладонью. Вот так. Синяков нет, а мозг разрушается. Полчаса таких ударов и человеку прямая дорога в дурдом. Нет? Тогда давай... давай... Пробуй!..
  
   41 Anybody Seen My Baby. Rolling Stones.
   ...Я очнулся. Жена совала мне в рот пригоршню черники.
  -- Попробуй, - сказала она. Ее губы были черными от ягод. У дочки тоже.
   Я проглотил угощение, и оно не показалось мне ни сладким, ни кислым.
  -- Вкусные?
  -- Да.
  -- Сладкие?
  -- Очень. - Я завел двигатель, включил музыку. Зазвучала "Anybody Seen My Baby".
  -- Надо же! Как раз под настроение...
   Жена посмотрела на меня своими иссиня-голубыми глазами.
  -- Помнишь? - спросил я.
  -- Нет, - ответила она и отодвинулась к окну. Ветер пошевелил ее темные волосы. Она потрепала челку пальцами и вопросительно посмотрела на меня. В ее глазах сверкнула искорка, а может быть, это была слезинка. - Едем?
  -- Едем, - сказал я, продолжая сидеть неподвижно, любуясь ее движениями и все таким же прекрасным профилем, как и много лет назад.
   Мы выехали на трассу.
  -- Как ты оцениваешь музыку, что я подобрала? - спросила дочка.
  -- Прелесть, - сказал я. - Хорошо погуляли? Понравился лес?
  -- Ой, папа, он такой удивительный! Мы с мамой далеко зашли. А там - низина и очень красивое озеро. И деревенька на берегу. Всего три дома. А кругом лес, лес, соловьи поют. Прямо, как в Раю.
  
  
   1985 - 1995 - 2005гг.
  
  
  
  
  
  
  
  
   90
  
  
  
  
   39
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"