Бойко-Рыбникова Клавдия Алексеевна : другие произведения.

От характера никуда не деться (часть 2)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

   Прошло несколько лет. В стране бушевала революция, ниспровергая старые идеалы и провозглашая новые. Простому обывателю было трудно разобраться в происходящих переменах, которые поделили страну на два непримиримых лагеря, причем грань между двумя лагерями была порой такой острой и болезненной, что прежде не могло даже присниться в страшном сне. Сын выступал против отца, прежде благополучную семью раздирали ненависть и вражда. Городок, в котором проживала Мария Николаевна, прежняя Марийка, оказался на самом острие противоборствующих сторон. Он попеременно переходил из рук в руки, в городе стоял несмолкаемый гул артиллерийской канонады, слышались разрывы снарядов и треск пулеметных очередей. Люди не рисковали без надобности покидать свои дома, а в домах тоже было небезопасно. То белые, то красные, то зеленые попеременно вваливались без приглашения в жилища простых горожан и выметали все подчистую: ценные вещи, продукты, живность. Приходилось все прятать, а если этого не удавалось сделать, хозяев разграбленного дома ждала нужда и голод.
   Мария Николаевна жила вдвоем с Андрейкой, который превратился в ладного стройного подростка с белокурыми волнистыми волосами, которым могла позавидовать любая девушка, и ясным взглядом серо-голубых выразительных глаз. Тревога за старших сыновей не покидала ни днем, ни ночью Марию Николаевну. Они давно покинули их маленький уездный город и жили в столице. Старший, Сергей, незадолго до окончания университета был арестован за участие в студенческих волнениях, осужден и сослан в Тобольск. Она помнит, как ужаснуло ее это известие и повергло в горестные размышления: где, что она, как мать, не досмотрела в воспитании сына, почему он пошел против властей. И опять мысль, что это ей наказание за ее прошлый грех, поселилась в душе и исподволь точила, лишая покоя. От сына приходили редкие скупые весточки. После возвращения из ссылки он устроился на работу и хлопотал о разрешении завершить прерванную учебу. Средний сын, Владимир, после окончания университета был оставлен на преподавательской работе там же и неплохо зарабатывал. Он часто звал мать и младшего брата к себе, но она страшилась перемен, ей жаль было расстаться с домом, в котором она пережила много радостных и горестных лет. Сейчас она горько сожалела о том, что не послушала сына, что им с Андрейкой приходится переживать столько испытаний. Она решила, что при первой же возможности уедет с сыном в Москву. У нее были надежно припрятаны ценности и золотые монеты, оставшиеся от родителей. Слава Богу, что они не дожили до этого кошмара. Что их ожидало бы сейчас? Ярость разбушевавшейся толпы, не щадящей в своем безумном исступлении никого и ничего, позорная смерть и унижение? Хорошо, что в этом городе никто не знает о ее происхождении.
   Яростный стук в дверь оторвал ее от печальных размышлений. Андрейка испуганно взглянул на мать.
  - Иди, сынок, к себе и без надобности не выходи из комнаты, - коротко бросила она ему и направилась к двери.
  - Кто там? - спросила она.
  - Открывай веселее, если не хочешь, чтобы мы сняли дверь с петель, - послышался грубый и властный голос.
  - Кто вы и что вам нужно? - стараясь казаться спокойной, спросила она.
  - Революционная власть! Открой немедленно или мы взломаем дверь!
  Она отодвинула засов и еле успела посторониться. Несколько человек ворвались в дом и по-хозяйски расположились за столом. Она вошла следом и встала, прислонившись к косяку двери:
  - Что нужно господам хорошим в доме бедной вдовы?
  - Мечи на стол все, что есть! - приказал высокий худой черноволосый, обросший неопрятной бородой изможденный человек, видимо, старший в этой группе.
  - Боюсь, что мне нечем угостить дорогих гостей. Все еще третьего дня выскребли такие же господа, как вы.
  - Ты от этих барских замашек отучайся, мамаша! Власть господ кончилась, понятно?
  - Понятно, - согласно кивнула она. - Как не понять! Только и господа, и товарищи все у нас забрали. В доме шаром покати.
  - А вот это мы сейчас проверим. Кондрат, ну-ка посмотри получше. Не может быть, чтобы в таком крепком доме не нашлось ничего для поддержания сил рабочего класса.
  - В этом доме только и осталось крепкого, что стены, - с грустью промолвила Мария Николаевна.
  Кондрат, к которому обратился старший, был крепко сбитым молодым юнцом в кепке, сдвинутой на затылок, из-под козырька которой выбивался залихватский чуб. Он охотно бросился исполнять приказ и без разрешения хозяйки смело прошел в другие комнаты. Мария Николаевна, опасаясь за Андрейку, двинулась было следом за ним, но старший, схватив крепко ее за руку, остановил ее порыв.
  - Пустите меня, мне больно! - вскрикнула она, но тот держал ее цепко. Ей ничего не оставалось, как покориться грубой силе. В это время Кондрат вбежал в комнату, неся икону Божьей Матери в золотом окладе. Это была икона, которой Марию Николаевну благословляли ее родители перед венчанием. Это была единственная память о дорогих людях. Она корила себя за то, что не догадалась убрать икону. Ей и в голову не приходило, что кто-то может решиться посягнуть на святыню. Она не знала, что пришедшие в ее дом люди не боятся ни Бога, ни черта, в их сердцах нет места жалости и состраданию. Вышедшие из самых низов, недавние воры и уголовники, они примкнули к революционному движению, не понимая и не разделяя идеологии своих вождей. Для них был один закон - брать все, что плохо лежит, что представляет ценность. И если не отдают добром, не стесняться применять силу.
  - Ну-ка, ну-ка! - оживился старший. - Дай-ка сюда!
  Кондрат нехотя протянул икону старшему. Тот ковырнул оклад ногтем и изумился:
  - Неплохая пожива. Да тут золота больше, чем на фунт. Живем, братцы!
  Он достал нож и стал сдирать оклад, но тот, сработанный рукой мастера, не хотел поддаваться. Мария Николаевна страшно вскрикнула и бросилась к иконе, но старшой кулаком отбросил ее к стене:
  - Но, но! Не балуй, а то я тебя так разукрашу, что родная мать не узнает!
  Слезы повисли на ресницах женщины, и она трясущимися от бессилия губами зашептала:
  - Господи! Ты все видишь. Прости их, окаянных, ибо не ведают, что творят. Господи милостивый, прогневили мы тебя своими грехами, но не дай надругаться над святым образом Пресвятой Богородицы!
  Оклад, наконец, покорился усилиям старшого, и тот радостно сорвал его, а икону за ненадобностью швырнул в угол к ногам Марии Николаевны. Она подняла святой образ, осторожно обтерла его рукавом платья и, поцеловав, прижала к груди. Старшой сдернул со стола бахромчатую скатерть и завернул в нее оклад. Его товарищи недобро поглядывали на действия своего вожака, но пока не решались открыто высказать свое недовольство. Он подал им знак, и они, толкая друг друга, ринулись по комнатам дома и стали рвать друг у друга приглянувшиеся им вещи. Пожива им досталась небогатая, и они, переругиваясь, вернулись к своему вожаку. Последним в комнату вошел Кондрат, толкая перед собой Андрейку:
  - Смотри, какая контра тут окопалась!
  Мария Николаевна бросилась к сыну, закрыла его собой и крикнула:
  - Не троньте! Он еще совсем ребенок!
  Все дружно заржали:
  - Ребенок выше мамки на целую голову! Ты его к своей юбке пришпиль, а еще лучше под юбку спрячь.
  - Не смотрите, что он ростом удался, а лет ему еще немного, и четырнадцати нет, - сама, не узнавая своего заискивающего тона, проговорила она, все так же заслоняя сына собой.
  - Ну, что ты, как наседка раскрылилась, не тронем твоего мальца, если нам сварганишь быстренько чего-нибудь пожевать, - довольно миролюбиво отозвался вожак.
  - Да нет у нас ничего. Сами второй день голодные сидим. Все у нас забрали те, что два дня тому назад были в городе.
  - Ладно, не горюй. Мы сейчас пойдем в город, что-нибудь раздобудем за твое добро, - сказал он, подмигивая Марии Николаевне и показывая на завернутый в скатерть золотой оклад иконы.
   Они, громко топая, ушли, и Мария Николаевна перевела дух. Она взяла Андрейку за руку со словами:
  - Пойдем, сынок, все приготовим в дорогу. Нужно уходить сегодня ночью. Будем пробираться в Москву к Володе, здесь оставаться нельзя.
  Они зашли в сарай, достали из тайника заранее приготовленные котомки с продуктами и вещами первой необходимости, спрятали их за поленницу дров ближе к выходу, чтобы в темноте было удобно их забрать, и вернулись в дом.
  Компания непрошеных гостей вернулась где-то через час, неся две четверти самогона, копченый свиной окорок, три каравая хлеба и много всякой всячины.
  - Давай, хозяйка, накрывай на стол! - скомандовал старший.
  Мария Николаевна достала из старинного буфета необходимую посуду, нарезала хлеб, окорок, поставила рюмки и отошла от стола.
  - Нет, так не пойдет, - заметил старший. - Садись с нами за стол, выпей, закуси.
  - Я не пью, - коротко отрезала она. - А вот, если вы позволите взять для сына немного хлеба и окорока, буду вам благодарна.
  - Брезгуешь нами, значит? - ворчливо вопросил старшой.
  - Отчего же? Просто не приучена к выпивке.
  - Ну, дело твое, - довольно легко согласился старшой. - Отрежь, Кондрат, им хлеба и окорока. Да, не жадничай, режь больше.
  Мария Николаевна взяла поданные Кондратом продукты и вышла. Они с Андрейкой чутко прислушивались к тому, что происходит в доме. Гости, видимо, уже порядком выпили, и между ними разгорелся пьяный спор, который грозил перерасти в нешуточную потасовку. Тогда она тихонько открыла окно, и они с Андрейкой вылезли через него во двор. Она так же тихо прикрыла окно и следом за сыном вошла в сарай. Быстро взяв припасенные вещи, они скорым шагом пересекли двор, прошли сад и через калитку в конце сада вышли на глухую улочку, ведущую на берег реки. Они еще не отошли далеко от дома, когда услышали пьяные крики: "Хозяйка, ты где? Не прячься, мы все равно тебя найдем!". Они ускорили шаг и через короткое время подошли к домику бакенщика, которого Мария Николаевна давно и хорошо знала. Она негромко постучала в окно. Бакенщик через дверь спросил:
  - Кто?
  - Митрич, это я, Мария Бережная. Открой, пожалуйста.
  Митрич распахнул дверь, и они с Андрейкой вошли в дом. Бакенщик давно жил один. Жена его умерла несколько лет назад, детей у него не было. Он слыл среди горожан чудаком, поскольку жил затворником. В свое время Тихон, муж Марии Николаевны, частенько бывал у Митрича. Они вместе рыбачили, зимой ходили на охоту. Нередко Митрич катал на лодке ее с детьми, перевозил на другой берег, где детям было раздолье побегать и порезвиться на зеленой траве. Когда была жива жена Митрича, у них было свое хозяйство: корова, гуси, куры. Мария Николаевна покупала у них молоко, сметану, яички.
  - Что у тебя стряслось, Марьюшка, что ты, на ночь глядя, пришла к бедному старику?
  - Лихие люди в доме.. Нельзя было нам с Андрейкой там оставаться. Митрич, голубчик, ты не перевезешь нас сейчас на ту сторону реки?
  - Так темно же, ни зги не видать.
  - Вот и хорошо, так безопаснее.
  - Может, на утренней зорьке?
  - Утром опять, наверно, стрелять будут. Утром опаснее плыть.
  Митрич собирался недолго. Взяв потайной фонарь, он повел нежданных гостей к лодке, сноровисто отвязал ее, вставил весла в уключины и предложил гостям садиться в лодку. Лодка бесшумно заскользила по воде и через какое-то время пристала к противоположному пологому берегу. Выйдя на берег, Мария Николаевна низко поклонилась Митричу и сказала:
  - Спасибо тебе, добрый человек! Век буду тебя помнить и молиться за тебя.
  - Прощевайте, барыня Мария Николаевна! Доброй вам дороги! Авось свидимся когда-нибудь.
  Он впервые назвал ее барыней и по имени-отчеству. Весла слегка плеснули, коснувшись воды, и через миг лодка растаяла в темноте. Мария Николаевна перекрестилась сама, перекрестила сына, и они пошли. Дорогу она знала и легко ориентировалась в темноте. Двигаться решили по ночам, а днем прятаться в лесу или кустарнике. Нужно было добраться до какой-нибудь станции и попытаться пристроиться в эшелон, идущий в сторону Москвы.
   Они шли всю ночь, а, когда забрезжил рассвет, отыскали стоявший в поле одинокий стог сена и забрались в него. Они проспали почти до полудня. Мария Николаевна проснулась первой и, осторожно раскопав сено, огляделась по сторонам. Все вокруг казалось спокойным и безмятежным, словно и не было вокруг никаких сражений. Не видно было ни души, все словно вымерло. Царившая кругом тишина после стольких дней канонады и городской суматохи казалась противоестественной и внушала тревогу. Мария Николаевна попыталась определить, где они находятся, но не было ни одного ориентира, способного подсказать их местоположение. Судя по стогу сена, жилье должно находиться где-то недалеко. Неужели ночью они сбились с дороги? Андрейка пошевелился и слегка застонал во сне. Она осторожно провела ладонью по его лбу, отгоняя тревожный сон. Он, видимо, спал очень чутко, потому что почти сразу открыл глаза и спросил:
  - Мама, что пора вставать?
  - Поспи еще, сынок.
  - Где мы?
  - Вот это я и пытаюсь определить. Я. в основном, ездила здесь, а пешком не ходила. Ты не видишь ли какой дороги поблизости?
  Андрейка выглянул из стога сена и тут же спрятался снова.
  - Что, что? - тревожно спросила она.
  - Посмотри направо. Там движется какая-то черная масса, пока еще далеко. По-моему, это какое-то войско. Вот только я не разглядел пешее или конное. Если конное, мы пропали. Надо отсюда выбираться.
  - Не паникуй! У нас есть время. Позади стога есть небольшой лесок. Давай туда перебираться, пока не поздно.
  Они осторожно выбрались из стога, аккуратно поправили стог, чтобы замести следы своего пребывания в нем и, пригибаясь, побежали к леску. Там они нашли небольшую ложбинку и спрятались в ней, не выпуская из поля зрения приближающуюся колонну. Впереди колонны ехал верховой в офицерской форме. У Марии Николаевны немного отлегло от сердца. Это не те, от кого они бежали этой ночью, и то - слава Богу! Лицо у верхового было запыленным и усталым. За ним двигались повозки, нагруженные каким-то добром, поверх которого восседали вооруженные люди с хмурыми и тоже усталыми лицами, затем повозки, тащившие орудия, замыкали колонну санитарные повозки, а за ними шли пешие воины. Вся эта масса усталых людей двигалась, нарушая тишину только скрипом колес и редкими окриками ездовых. Лицо одного из военных показалось Марии Николаевне до боли знакомым. Она не верила своим глазам - это был Алексей, отец Андрейки. Она хотела закричать, позвать его, но в последний момент что-то остановило ее. Ведь они так нехорошо расстались. Колонна пропылила мимо, и тогда Мария Николаевна с сыном вышла из своего укрытия и двинулась по дороге следом. Ей в голову пришла счастливая мысль, что Алексей может помочь ей с Андрейкой добраться до Москвы. Оказалось, что они с Андрейкой ночью остановились совсем недалеко от большого села, в котором и разместилась проехавшая колонна.
   Разыскать Алексея в селе большого труда не составило. Он искренне обрадовался, увидев Марию Николаевну и сына, разместил их с удобствами в просторной чистой избе, где и сам квартировал. Она рассказала ему о смерти мужа, о своих последних злоключениях.
  - Теперь твои беды кончились. Мы больше не расстанемся. Я не отпущу от себя ни тебя, ни сына. Само провидение уготовало нам эту встречу. Андрейка будет у меня ординарцем, а ты пристроишься при госпитале. Нам не хватает женских рук. Я сейчас же переговорю с командиром.
  - Подожди, Алеша, не спеши! Нам с сыном нужно в Москву, к Володе. У меня вся душа изболелась за старших сыновей. Я уже давно не имею от них никаких вестей.
  - Маша, что ты говоришь, какая Москва? Вся страна сейчас как огромный кипящий котел, все сдвинулось со своих мест. Неужели ты думаешь, что твои сыновья в стороне от этих событий?
  - Алеша, как ты стал военным, да еще и офицером? Ты же - музыкант!
  - Это у вас я был музыкантом, а до этого я служил в лейб-гвардии. Музыка властно позвала меня, и я вышел в отставку. А, когда началась война с немцами, я снова встал в строй.
   И началась для Марии Николаевны и Андрейки кочевая жизнь, полная бытовых неудобств и неожиданностей. Какие уж там бытовые удобства в военное время? Приходилось порой, не отдохнув и не отоспавшись, снова трогаться в путь, полный опасностей. В полевом передвижном госпитале на колесах не хватало порой самого необходимого - иода и бинтов, а почти после каждого боя были раненые и даже тяжело раненые. У Марии Николаевны сердце рвалось на части от бессилия помочь, когда она видела страдания людей. Жизнь ее превратилась в сплошной кошмар без начала и конца. Алексея и сына она видела урывками в короткие часы остановок, и тревога за них снедала ее ежеминутно. Бои шли с переменным успехом. Наступало осеннее непогодье, по утрам бывало иногда морозно. Военная удача отвернулась от тех, с кем судьба свела Марию Николаевну, все больше несли они потерь, и чаще им приходилось отступать, чем наступать. Отступая, они пристраивали тяжело раненых у надежных людей.
   Красные набирали силу. Белые войска откатывались к югу, и все дальше от Москвы. Мария Николаевна решила еще раз переговорить с Алексеем, уговорить его отпустить ее с сыном. Выбрав момент, когда войско остановилось для отдыха и пополнения в небольшом южном городке, она пришла к нему. Он обрадовался, увидев ее, усадил за стол, на котором дымилась в чугунке сваренная хозяйкой картошка, и предложил разделить с ним скромную трапезу. Она не стала отказываться, ибо по опыту знала, что за ужином легче решать сложные вопросы, чем за пустым столом. Разговор она начала издалека. Справилась, как Андрейка справляется с обязанностями ординарца, где он сейчас и почему не рядом с отцом. Алексей ее успокоил, сказав, что сын скоро появится. Тогда она, заглядывая ему в глаза, прямо спросила:
  - Алеша, как долго мы будем отступать? Не кажется ли тебе, что вы проиграли и нужно думать о спасении жизней, а не о реванше? Смотри, красных везде поддерживают.
  - Но только не на юге. Здесь наши позиции крепки.
  - Ой, ли? Алеша, Алеша, мы с тобой пожили на этом свете, а сын наш только вступает в жизнь. И какую судьбу ты ему готовишь? Отпусти нас по-доброму. Нельзя воевать со своим народом и нельзя насильно навязывать ему свою волю.
  - Машенька, народ одурачен ложными призывами о равенстве. Не бывает двух одинаковых людей. Что же говорить обо всем народе? Всех нас Господь наделил разными способностями, каждому определил свою судьбу по силам и разумению, каждого наделил свободой выбора.
  - Только ты не даешь нам с сыном этой свободы. Помоги нам уехать в Москву!
  - Маша, ты не ведаешь, о чем просишь. Вся страна разорена, транспорт парализован, вы не продвинетесь дальше Ростова. Без денег, продуктов вы погибнете. И где гарантия, что твои старшие сыновья в Москве? Нужно держаться нам вместе, а, когда все стабилизируется, мы найдем Сережу и Володю. Я не могу вас потерять и не могу оставить своих товарищей по оружию, ведь я давал присягу на верность нашему правому делу. Давай оставим этот тяжелый разговор. Вот передохнем, пополним армию свежими силами, вооружением и начнем наступление. Вот увидишь, удача повернется к нам своим светлым ликом!
  Алексей обнял ее и привлек к себе, а она, склонившись головой на его плечо, тихо заплакала от бессилия переубедить его и склонить на свою сторону. Почти две недели пробыли они в этом городе, и передышка пошла всем на пользу. Порой казалось, что они вернулись в прежнюю мирную жизнь без стрельбы и канонады. И погода стояла удивительно теплая, не похожая на слякотную осень средней полосы. Днем бывало даже жарковато, и только вечерняя прохлада напоминала о приближающихся холодах. Войско отдохнуло, пополнило запасы вооружения и продовольствия, а самое главное у людей появилась надежда на перемены к лучшему. Мария Николаевна отмылась от дорожной грязи, отоспалась, посвежела. За время трудной походной жизни она похудела и выглядела значительно моложе своих сорока с приличным "хвостиком" лет. В ее походке опять появились легкость и стремительность. В один из вечеров Алексей пригласил ее в театр на оперу Верди "Травиата". Давно забытым мирным временем пахнуло на нее от слов театр и опера. С небывалым и почти забытым настроением она стала собираться, несколько раз меняя прическу. Алексей накануне принес ей нарядное платье из прежнего времени, туфли на каблуке, великолепные украшения и, глядя на свое отражение в зеркале, Мария Николаевна вдруг разволновалась. Она впервые ощутила, что время ее молодости безвозвратно уходит, что жизнь дарит ей прощальные мгновения прекрасного, что счастливая прошлая жизнь никогда не вернется и что впереди все так зыбко, неясно, бесперспективно. Она тряхнула головой, отгоняя невеселые мысли, улыбнулась своему отражению в зеркале и вновь почувствовала себя юной Марийкой. Вот-вот раздастся голос матушки: "Смотри, дочка, просмотришь свою красоту, если все время будешь в зеркало смотреться". Она вздохнула, еще раз улыбнулась самой себе и поспешила на зов Алексея.
   Публика в театре была весьма разношерстной: роскошно одетые дамы, рассыпавшие блеск бриллиантов, соседствовали с не менее важными господами во фраках, на галерке расположилось многочисленное студенчество. Все было словно в старые добрые времена, вот только обилие людей в военной форме напоминало о близости фронта и кратковременности мирного затишья. Мария Николаевна с удовольствием слушала разноголосый звук настраивавшегося оркестра, вдыхала аромат тонких духов, впивала весь этот блеск театральной публики. Ее душа истосковалась по приметам мирного жития, хотелось праздника и ярких впечатлений после многих месяцев беспросветной кочевой жизни в походном лазарете среди стонов и ужаса. Их места были в ложе, удобно расположенной, позволявшей видеть все, происходившее на сцене. Алексей заглянул ей в лицо:
  - Нравится?
  - Очень, - еле слышно выдохнула она.- Спасибо, Алеша, за праздник. Я вновь ощущаю себя женщиной, а не бесформенным "медбратом".
  - Ты очень красива сегодня. Хотя для меня ты в любом наряде лучше всех.
  Он положил свою руку на ее руку в белой перчатке, свободно лежащую на парапете ложи. Она не отняла своей руки. Оркестр заиграл увертюру, занавес взлетел, и представление началось. Мария Николаевна очень любила эту оперу, но никогда прежде звучание оркестра, голосов ведущих исполнителей и само содержание оперы не производили на нее такого сильного впечатления. Она не отнимала платка от глаз, слушая дуэт Альфредо и Виолетты из заключительного действия оперы. Ей представилось, что судьба, как и Виолетте с Альфредо, подарила им с Алексеем прощальный миг счастья перед тем, как нанести последний жестокий удар. Из театра возвращались в молчании; не хотелось нарушить словами переполнявшие душу остро щемящую нежность и печаль, граничащую с тоской по безмятежной прежней жизни.
  - Ты останешься сегодня со мной? - спросил Алексей. - Я очень прошу тебя! Кто знает, что нас ждет завтра.
  Она согласно кивнула головой. Ей тоже не хотелось расставаться с ним. У дома, где разместился Алексей, им встретился Андрейка. Он казался взволнованным.
  - Что случилось? - в один голос спросили его отец и мать.
  - Схватили вражеского лазутчика. Это Сережа, мама, наш Сережа!
  Мария Николаевна приложила руки к груди и умоляюще взглянула на Алексея:
  - Ты должен помочь моему сыну, Алеша. Я не переживу, если с ним что-то случится.
  - Где он сейчас? - коротко спросил Алексей.
  - В штабе, его допрашивают.
  - Идите домой, а я - в штаб. Как что-то выясню, сразу приду.
  Мария Николаевна ходила из угла в угол, стараясь унять дрожь, которая колотила ее, и никак не могла успокоиться. Ей казалось, что прошла целая вечность, а Алексей все не идет. Сцены одна страшнее другой проносились перед ее мысленным взором. Она не раз была невольной свидетельницей жестоких допросов, но тогда ей казалось все правильным и справедливым. Мысль, что ее бедного сына терзают, пытаясь выведать причины его появления, сводила ее с ума. Время словно остановилось. Наконец, ожидание стало невыносимым, и она, накинув на театральное платье меховой жакет, направилась к штабу. У нее не было какого-либо четкого плана, ее вело беспокойное материнское сердце. Она смело прошла мимо часового, на ходу кивнув ему, и он не удивился ее приходу. Мария Николаевна частенько бывала в штабе у Алексея, и все часовые знали ее в лицо. Она уверенно прошла в кабинет начальника и резко открыла дверь. Сына она увидела сразу и бросилась к нему:
  - Сереженька, мальчик мой, наконец-то ты пришел! Ты же обещал еще третьего дня объявиться. Где же ты был? Боже мой, у тебя на губах кровь! И на щеке, и на лбу! Что здесь происходит? Кто тебя так? Господа, в чем дело? Это мой сын Сережа, он шел ко мне. Почему он здесь и почему вы его не отпустили ко мне сразу?
  - Я же говорил вам, что это сын Марии Николаевны, а вы не верили мне, - поддержал ее Алексей.
  Все присутствующие с изумлением смотрели на происходящее. Первым пришел в себя начальник контрразведки Хохлов:
  - Минуточку, мадам! Какой такой сын? Это вражеский лазутчик, он вынюхивал наши огневые точки.
  - Что вы несете, полковник? - взъярилась Мария Николаевна. - Какие огневые точки? Мальчик искал меня и своего брата. Надеюсь, нас-то вы за лазутчиков не держите? Или вы забыли, как я выхаживала вас после ранения? Вот как вы меня благодарите за свое спасение?
  Полковник смутился, но ненадолго:
  - А как он узнал, что вы здесь?
  - Я, случайно разговорившись с вашим адъютантом Власовым, узнала, что он видел сына в соседнем полку, и через него просила сообщить сыну, что я здесь и чтобы сын разыскал меня.
  - Вы что, не знаете, что Власов погиб вчера вечером, возвращаясь из соседнего полка? К сожалению, он не может подтвердить или опровергнуть ваши слова.
  - Как погиб? - Мария Николаевна изобразила недоумение, словно она только сейчас узнала эту весть. Она сослалась на Власова именно потому, что знала от Алексея о его гибели.
  Полковник, видимо, все же поверил ей. Однако, он с небольшой охотой отпустил Сергея, и Мария Николаевна поняла, что он будет проверять ее версию. Тем не менее, какое-то время она выиграла, сына спасла и теперь нужно как можно быстрее покидать этот город и добираться до Москвы. Решение бежать созрело быстро и окончательно. Алексей может оставаться, если хочет, но она должна подумать о безопасности сыновей. Медлить было нельзя. Она повернулась к Алексею:
  - Алеша, помоги мне с сыновьями выбраться из этого города, проведи нас через посты.
  Сергей ей возразил:
  - Мама, нельзя подвергать опасности дядю Алешу. Я знаю все ходы и выходы из этого города. Мы проскользнем так, что никто не заметит.
  - То-то тебя и не заметили. Скажи спасибо, что Андрейка тебя узнал и своевременно нас известил о твоей беде. Алеша, а, может, пойдешь с нами? Что тебя связывает с этими людьми?
  - Машенька, как ты не понимаешь? Я для Сережи и его друзей - враг, который сражался против них. И я сам приду к ним и сдамся? Как ты это представляешь?
  - Дядя Алеша, к нам многие из ваших примкнули и неплохо помогают своими знаниями. К тому же, я замолвлю за вас доброе слово, скажу, что вы мой дядя и случайно оказались на стороне белых. Идемте с нами!
   Алексей помолчал, но потом решительно отказался:
  - Не в моих правилах отрекаться от своих товарищей по оружию и бросать их в трудную минуту. Я пойду своим путем. Как все же несправедлива судьба! Я только нашел вас, своих самых близких и дорогих людей, и вот снова вас теряю и теперь уже навсегда.
  Голос его дрогнул. Он отвернулся, чтобы скрыть непрошеную слезу, потом подошел к Марии Николаевне, обнял ее, троекратно расцеловал со словами:
  - Прощай, Машенька! Не так мы планировали провести этот вечер. Я хочу, чтобы ты знала, что я любил и люблю только тебя. Даст Бог, свидимся и тогда уже не расстанемся никогда. Ну, а если нет, не поминай лихом!
  Затем он обнял и расцеловал Сергея и Андрейку, прибавив:
  - Берегите маму! Запомните пароль для постов: "Отчизна", а отзыв - "честь". С Богом!
  И он растаял в темноте, а Сергей уверенно повел Марию Николаевну и брата темными улицами и переулками и вскоре они вышли за пределы города. В отряде Сергей объяснил, что случайно встретил в городе считавшихся пропавшими без вести мать и брата, и попросил пристроить их в эшелон, идущий в сторону Москвы. Так совершенно нежданно-негаданно Мария Николаевна и Андрейка снова простились с Сергеем и отправились в неизвестность. На первое время Сергей снабдил их продуктами и дал им охранную грамоту, предписывавшую всем революционным властям оказывать содействие Бережной Марии Николаевне и ее сыну Андрею Тихоновичу Бережному. Если бы Сергей мог предвидеть, какую "медвежью" услугу оказывает тем самым своей матери и брату. Но кто может предугадать будущее?
   В то время не было четкой линии фронта, разделявшей своих и чужих. Удача - дама капризная и оказывалась то на одной воюющей стороне, то - на другой. На какой-то глухой станции эшелон захватили вооруженные мародеры, которых по тому времени немало паслось вдоль железной дороги в поисках наживы. В теплушку, в которой среди большого скопления людей ехала и Мария Николаевна с сыном, ввалилась толпа вооруженных людей, живописно одетых самым невообразимым образом в какие-то театральные костюмы, подходящие скорее для маскарада, изображающего шабаш демонических сил. Они заставили всех людей выложить все вещи, продукты и документы. Тех, кто оказывал сопротивление, выводили из теплушки, и раздавался звук, похожий на щелчок кнута. Расстреливали несогласных на месте в двух шагах от состава. Обнаружив у Марии Николаевны охранную грамоту, они приказали ей и Андрейке выйти из теплушки. Андрейка испуганно посмотрел на мать, но она, собрав остатки своего мужества, ободряюще ему улыбнулась, обняла за плечи и вместе с ним спрыгнула на землю. Они ждали, что их сейчас расстреляют, но их повели в приземистое здание станции. Там за грязным столом, заваленным остатками еды, сидел какой-то человек. На скрип двери он повернулся, и сердце у Марии Николаевны оборвалось. Это был тот самый старшой, от которого она бежала из родного города. Он, похоже, тоже ее узнал и осклабился:
  - А, старая знакомая! Куда же ты тогда подевалась?
  Его подручный, льстиво заглядывая в глаза старшому, подал ему охранную грамоту:
  - Посмотри, какая птица к нам залетела!
  Он взял документ и долго разбирал написанное, шевеля губами, а потом, отложив его в сторону, лениво прищурился:
  - Выходит, ты красный комиссар? Очень даже интересно! Первый раз вижу бабу - красного комиссара.
  - Какой из меня комиссар? Просто старый знакомый написал мне эту бумажку, чтобы мне было проще добраться до Москвы. Там у меня старший сын. Отпусти нас, господин хороший! Мы и так намытарились за это время.
  - Да, ты я вижу, в огне не горишь, и в воде не тонешь. Не похоже, чтобы ты бедовала это время. Сладко тебя, видно, кормили твои знакомые, гладкой стала за это время. Что-то мне мои знакомые таких бумажек не выдают. И за какие такие твои заслуги твой знакомый к тебе так расположился, поведай мне?
  Ему явно доставляло удовольствие ее замешательство и испуг. Мария Николаевна решила вести свою игру до конца. Она изобразила горькую обиду, пустила слезу и при этом приговаривала:
  - Конечно, бедную вдову каждый норовит обидеть, а вот помочь некому. Что я сделала вам плохого, господин хороший, чем я вас прогневила? Я бедная женщина, пытаюсь сберечь своего младшего сына, найти старшего. Столько времени скитаюсь по дорогам без поддержки и помощи и попадаю то в огонь, то в пламя. Еле от красных выбралась, теперь вот к вам попала. Кто мне окажет поддержку, если не добрые люди?
  - Ладно, ладно, не реви! Что ты тут потоп устроила из своих слез? Может, ты и правду говоришь, а, может, и нет. Разберемся. А пока посиди в сарае, да не вздумай убегать. Я тебя все равно найду и тогда уж не помилую. Запри ее в сарае, - приказал он своему помощнику.
  Выходя из помещения, Мария Николаевна обернулась и спросила:
  - А где Кондрат твой? Что-то его не видно.
  Лицо старшого потемнело, и он с искренней скорбью произнес:
  - Нет Кондрата, убили Кондрата. Он мне был как сын. Смотри-ка, ты его запомнила! Хороший был парень.
  "Да уж, хороший, - подумала Мария Николаевна, - Тюрьма по нему плакала", но вслух сказала:
  - Сочувствую. Я знаю, как тяжело терять близких.
  Она уже переступила порог, когда старшой приказал:
  - Оставь их. Пусть остаются здесь, я еще с ней поговорю.
  Мария Николаевна пожалела, что некстати вспомнила про Кондрата, но делать было нечего.
   А старшой, пригласив Марию Николаевну и Андрейку сесть, достал четверть мутного самогона, два захватанных жирными пятнами стакана, налил в них примерно по полстакана дурно пахнущей самогонки и предложил выпить за упокой души Кондрата. Мария Николаевна вежливо отказалась, сказав, что она лучше помолится за упокой его души.
  - Так ты веришь в Бога? - удивился старшой.
  - А вы неужели не верите? - удивилась она в свою очередь. - Как же можно жить без Бога в душе? Это ведь очень страшно.
  - Ну, ну! - прикрикнул старшой. - Ты меня поагитируй!
  - Я вовсе вас не агитирую. Я говорю вам о том, во что сама искренне верю. Ведь я вижу, что вы давно по-человечески ни с кем не общались. А человеку нужно, чтобы его выслушали и пожалели.
  - Да, ты никак меня собралась жалеть? Да, я только глазом моргну - и от тебя ничего не останется.
  - Ваша правда.. Сила физическая на вашей стороне. Вы можете убить мое тело, но вы не властны над моей душой. А душа она у каждого человека есть и даже у вас. Только у вас она очерствела от крови, насилия и зла. А ведь когда-то вы были ребенком, и душа у вас была чистая и светлая. И мама у вас была, которая вас любила.
  - Эх ты, барынька! Вот и видно, что не знаешь ты жизни. Был я ребенком, да вот только с рождения не слышал я ни ласкового слова, да не ел сладкого куска, не ходил в кружевах и шелках. А грамоте выучился сам, хотя и не очень шибко.
  - Вот видите, душа ваша стремилась к чему-то. И не похожи вы на своих товарищей, в вас есть что-то возвышающее над ними. Я еще в прошлый раз отметила, что вы не бросились грабить бедную вдову.
  Старшой захохотал громко и заливисто.
  - Да, зачем же я буду грабить сам, если у меня помощников достаточно? Эх, дамочка, насмешила ты меня. Вот что. Так и быть, ты останешься с сынком своим в нашем отряде. Ребята обовшивели, оголодали. Будешь стирать, готовить им. А малец, не бойся, при тебе останется. Только не вздумай со мной шутки шутить. Ты не смотри, что я с тобой по-доброму. Я могу быть очень даже суровым быть.
  Он свистнул, и в комнату вошел давешний его помощник. Старшой ему сказал:
  - Останется эта баба в нашем отряде, будет стирать и готовить. Да предупреди всех, чтобы не забижали ни ее, ни мальца.
  Так Мария Николаевна оказалась в банде Васьки Мокрого.
   Банда промышляла вдоль железной дороги, не имея постоянного пристанища и каждый раз ночуя в разных деревнях и селах. На первой же стоянке Мария Николаевна договорилась с местными жителями о бане, перестирала и прожарила всю одежду, уговорила Ваську отдать приказ всем обросшим членам банды остричься наголо. Она же убедила Ваську обустроить в какой-либо деревне постоянное пристанище, где бандиты могли бы отдохнуть, помыться, подкормиться. Она надеялась, что оттуда она с сыном, усыпив бдительность бандитов, легче сможет скрыться. И еще она надеялась, что власти, контролирующие железную дорогу, рано или поздно займутся бандитами и лучше будет, если она с сыном в это время будет не с бандой. Васька облюбовал глухую деревню в стороне от железной дороги. Под бандитскую базу он выбрал бывший барский дом, стоявший позади деревни на высоком холме, с высоты которого просматривалась единственная дорога, ведущая в деревню. Сразу за барским парком начинался лес, где банда могла бы скрыться в случае опасности. Мария Николаевна и Андрейка должны были присматривать за домом и быть готовы в любое время принять и накормить членов банды. В помощь им и в догляд за ними Васька отрядил одноглазого Ефима, который в одном из последних бандитских набегов был легко ранен в ногу и не мог быстро передвигаться. И потянулись для Марии Николаевны долгие унылые зимние дни, перемежаемые встречей прибывших с добычей бандитов, которые непременно устраивали безобразную попойку до утра. В такие дни она отсылала Андрейку в деревню к старикам, у которых брала молоко, яйца в обмен на вещи, привозимые бандитами. Васька в отличие от своих сотоварищей никогда не напивался до бесчувствия и частенько, оставив своих загулявших дружков, заходил к ней на кухню, как он выражался, "поговорить по душам". Ее эти разговоры тяготили, но она не показывала ему своего неудовольствия. Она пыталась заставить его задуматься о будущем, но он, наоборот, старался, как бы сознательно, отгонять от себя эти мысли, каждый раз приговаривая:
  - Эх, Николавна, недолго мне гулять по белу свету.
  - Так и поживи хотя бы немного для себя, по-человечески. Ведь не мальчик уже мотаться в эти ваши рейды, будь они неладны!
  - А братву я куда дену?
  - Слово-то какое выбрал - братва. Эх ты, Василий Игнатьевич, до седых волос дожил, а живешь все неправдой, да чужой бедой! Неужели совесть никогда тебя не мучает?
  - Совесть, что это такое? Может, объяснишь?
  - Это, когда все, кого ты обездолил, придут однажды к твоей постели поздней ночью и не дадут тебе спать, все будут смотреть прямо в душу твою очерствевшую укоризненными глазами и некуда будет тебе спрятаться от этих глаз.
  - Эка, ты завернула! Не переживай, сплю я так, что мне позавидовать можно. Не дружу я с твоей совестью.
  - Жаль мне тебя, Василий Игнатьевич!
  - Себя лучше пожалей. Ты мне эти речи лучше не заводи, не зли меня. Мне другой дороги в жизни нет и не будет.
  - И опять ты не прав. Господь по своей милости всех искренне раскаявшихся прощает: и разбойника, и блудницу, и мытаря, и грешницу. А когда человек кается, душа его очищается, освобождается от житейской коросты.
  - Тебе только проповедником быть, - в сердцах произносил в заключение Васька и уходил, громко хлопнув дверью.
  Но его снова и снова влекло к этим разговорам. Каждый раз их беседы продолжались все дольше и дольше. Марию Николаевну эти разговоры изматывали, но уклониться она не могла, страшилась за судьбу своего сына и свою безопасность. Последнее время ей стал оказывать знаки внимания Ефим, когда банда отправлялась на дело: то щипнет ее ненароком, то огладит по крутому бедру.
   А однажды, когда она доставала ухватом из печи огромный чугун с борщом, он облапил ее сзади и пытался задрать подол. Мария Николаевна локтем изо всей силы двинула его под дых так, что он отлетел в сторону. Она, повернувшись к нему лицом и держа на перевес ухват, яростно бросила ему в лицо:
  - Ты что, черт одноглазый, выдумал? Я как двину тебя рогачом по твоей кривой роже, и второго глаза лишишься. Погоди, вернется Василий, я ему доложу про твои художества,
  - И что ты кобенишься? Ты же еще бабенка хоть куда, а живешь монашкой. Что же такому добру пропадать! Или на Василия надеешься? Так он же - скопец!
  - Ишь ты, заботливый какой! Смотри, я тебя живо отважу от твоей заботливости. Не смотри, что я женщина, но с тобой я справлюсь в два счета: пьяного да сонного мигом превращу в такого же скопца. Не будешь тогда помышлять о блуде. А если у тебя зуд нестерпимый, иди в деревню, там много одиноких баб, которые тебя примут с радостью. А ко мне и близко не подходи, а то я свою угрозу исполню.
  - Тю, бешеная баба! Я же пошутил, уж и шуток не понимает.
  - Вот и ладно, пошутили - и хватит. Впредь постарайся так больше не шутить.
  Угроза возымела свое действие, и Ефим больше к ней не приставал.
   Пришла весна, а вместе с ней для банды наступили нелегкие времена. Железная дорога с каждым днем охранялась все надежней, причем с обеих сторон. И красные, и белые были заинтересованы в ее исправной работе. Как-то бандиты вернулись из очередного рейда довольно скоро и, судя по их оживлению, с неплохой добычей. Василий, по своему обыкновению, пришел через какое-то время на кухню к Марии Николаевне и протянул ей нечто, завернутое в несвежий носовой платок:
  - Возьми себе на память от меня. Мне кажется, что ты сумеешь оценить эту вещицу.
  - Что это? - спросила она, не торопясь разворачивать подарок.
  - Снял Федька с одного убитого офицера. Занятная вещица и с секретом. Федька, как ни бился, открыть не смог. Я у него отобрал, чтобы ненароком не сломал.
  Она развернула платок, и перед глазами у нее поплыл розовый туман. Это был медальон, который она подарила Алексею в ночь прощания с ним. Василий изумленно уставился на нее:
  - Тебе эта вещь знакома?
  - Это медальон моего брата, - солгала она непослушными губами. - Где место его упокоения? Это вы убили его?
  - Что ты? Нет, правда, нет. Они, видно, схлестнулись с красными. Там много их полегло. Мы только их обшарили и забрали ценное. Им-то уже не пригодится. Надо же, какие дела!
  - Василий Игнатьевич, отпусти нас с Андрейкой похоронить его по-христиански. Я в деревне договорюсь насчет лошади. Мы мигом управимся. Иначе не будет мне на земле покоя.
  Она молила его, а из глаз ее безостановочно текли слезы. Она их не замечала. Он согласно кивнул головой:
  - Я дам тебе в помощь хлопцев.
  - Не нужно, все устали. Мы справимся сами. Ты только объясни, где это место.
  - А ты не сбежишь?
  - Куда мне бежать? Весь мир мне сейчас враждебен. От добра добра не ищут. Я уж с вами буду, если не прогоните.
  - Не бойся, не прогоним. Ну, будь по-твоему! Поезжайте, да возвращайтесь поскорее.
   Возница из деревни довез их с Андрейкой до места побоища. Лошадь, почувствовав запах крови, запротивилась и встала. Возница сказал, что дальше им придется идти одним, он-де боится мертвецов. Светало, и в неясном сумраке занимавшегося утра перед ними предстала страшная картина: повсюду были разбросаны обезображенные, посеченные саблями и исколотые штыками тела. Некоторых Мария Николаевна узнавала. Над землей струился пока еще легкий сладковатый запах тления. Тошнота подступила к горлу, но она усилием воли преодолела ее и пошла по полю, ища тело Алексея. Андрейку она оставила с возницей, пообещав позвать, как только найдет того, кто был так дорог им обоим. На Алексея она наткнулась случайно. Он лежал в стороне навзничь, раскинув руки, с закрытыми глазами.
  Его тело не тронули ни сабля, ни штык, лишь на груди расплылось красное пятно. Она наклонилась над ним и провела ладонью по его волосам. На миг ей показалось, что он дышит. Она пристально всмотрелась в его лицо и услышала слабый стон. Губы его шевельнулись и еле слышно произнесли: "Маша!".
  - Сынок, сюда, скорей! Он жив, жив! Господи, какое счастье! Благодарю тебя, Господи!
  Втроем они осторожно подняли его и так же осторожно положили в повозку. Мария Николаевна разорвала свою нижнюю юбку и перевязала его рану.
  Потом обошла еще раз все поле в надежде отыскать еще живых, но все были бездыханны.
   Возница старался выбирать дорогу поровнее, чтобы раненого не так трясло. Со всеми предосторожностями они привезли его в деревню к бабке Евдокии, которая слыла знатной травницей и знахаркой. Бабка накипятила воды, заварила ей одной ведомые пахучие травы, промыла рану одним из отваров, другим напоила Алексея, сделала перевязку с каким-то снадобьем. Ночь Алексей провел спокойно. Мария Николаевна не отходила от него, строго по часам, как приказала бабка Евдокия, давая Алексею отвар. Она не слышала, как через деревню проскакал отряд в сторону господской усадьбы, не слышала стрельбы; она была поглощена заботами об Алексее, и все стороннее не интересовало ее и не задевало ее сознания. Очнулась она от крика бабки Евдокии:
  - Батюшки, усадьба горит!
  Она подошла к окну и увидела, что барский дом объят пламенем, а возле него мечутся крошечные фигурки людей, пытающихся погасить пламя. Под утро в дверь избы постучали.
  - Кто там? - дребезжащим голосом спросила бабка Евдокия.
  - Бандиты в вашей хате есть?
  - Что ты, милый, какие бандиты! Здесь только я - старуха, да дочка моя болезная с сынком и мужем своим, в тифу валяются.
  - В тифу? Только этого нам не хватало!
  Слышно было, как конники проскакали дальше. В деревне они не задержались, испугавшись страшного слова - тиф.
   Мария Николаевна задремала, и ей снился сон: будто черная туча надвигалась на нее со всех сторон, стремясь поглотить ее, и уже совсем близко была от нее, когда невесть откуда появился белый всадник в слепящих глаза одеждах и начал рассекать саблей тучу, и она, разлетаясь на множество черных кусков, ворча, отступила. Она проснулась от громкого стука в окна, двери. Бабка Евдокия открыла дверь, и в избу ворвался Васька Мокрый со своими приспешниками. На него было страшно смотреть: черный от копоти, с перекошенным от ярости лицом. Рот его изрыгал непристойные проклятия. Мария Николаевна приподнялась со стула и прикрикнула:
  - Немедленно прекратите это безобразие у постели умирающего и объясните, что случилось!
  - Ты, ты... - задыхаясь, проговорил Васька. - Ты еще спрашиваешь! Сейчас и ты у меня будешь умирающей!
  - Да объясните же, наконец, Василий Игнатьевич, в чем дело?
  - В чем дело? - как эхо повторил Васька. - Всех моих хлопцев продала красным босякам и удивляешься!
  - Она, она, больше некому! - юлил возле Васьки одноглазый Ефим.
  И тут Мария Николаевна все поняла: Ефим мстил ей, решив свалить на нее провал банды. Тогда она выпрямилась во весь рост и смело подошла к Ефиму:
  - Ах ты, шакал трусливый! Вот как ты решил со мной посчитаться за то, что ухватом тебя отходила за твои грязные приставания. Василий Игнатьевич, послушай меня! Когда бы я могла продать твоих друзей, если я всю ночь искала своего брата, нашла его умирающим, привезла сюда, к бабушке Евдокии и не отходила от него ни на минуту? И за что мне продавать вас? Вы были добры ко мне и моему сыну. А что приехала сюда, а не в усадьбу, так нужно было спасать брата. Кто, кроме бабушки Евдокии, способен поставить его на ноги? Разве ты не так поступил бы на моем месте? Разве не к ней ты привозил раненых друзей?
  - Твоя правда, - ответил Васька уже более миролюбиво. - Ладно, собирайся, мы отсюда уезжаем. Усадьбу красные спалили, жить нам негде. Поедем искать другое пристанище.
  Мария Николаевна протестующе подняла обе руки:
  - Прости, Василий Игнатьевич, но сейчас я не смогу с вами поехать, пока не поправится мой брат. Вы, пожалуйста, без меня обустройтесь на новом месте, а потом пришлешь за нами своего человека. Я никуда не денусь. А везти брата сейчас, значит, обречь его на верную гибель. Неужели я для этого почти всю ночь бродила среди трупов?
  - Ладно, будь по-твоему! А теперь все выйдите, мне нужно переговорить с ней с глазу на глаз! - распорядился он, повернувшись к своей свите.
  И, когда все вышли, он, прищурив глаз, спросил:
  - Что ты там про Ефима говорила?
  - Пустое! Не стоит твоего внимания. Я сама с ним разобралась
  - Нет, не пустое. Он отправился следом за тобой, якобы присмотреть за тобой. А вот, где он был на самом деле?
  - Не думаешь ли ты, что это он вас выдал?
  - Не знаю, не знаю... - раздумчиво произнес Васька. - Во всяком случае, я за ним попригляжу и, если мои подозрения подтвердятся...
  Он не договорил, скрипнул зубами так, что желваки заходили на щеках и, повернувшись на каблуках, вышел, осторожно прикрыв за собой дверь. Мария Николаевна зябко поежилась, представив незавидную участь Ефима.
   Алексей поправлялся медленно. К гноящейся ране и большой потере крови добавилось воспаление легких. Сказалось долгое лежание на едва оттаявшей земле. Мария Николаевна переходила от надежды к отчаянию. Но все же организм его справился, и с каждым днем Алексею становилось лучше. Наконец, наступил день, когда он впервые сел в кровати. Еще через несколько дней он уже пытался ходить, сначала неуверенно, а потом все крепче держась на ногах. А на дворе полную силу набрала весна: деревья стояли в зеленом кружевном убранстве, изумрудным блеском сияла молодая трава, ярко голубело небо. Казалось, что все бури и испытания остались в прошлом. Таким солнечным и мирным казалось все вокруг. И только черный закопченный остов барской усадьбы напоминал о былых невзгодах. От Васьки не было никаких вестей, и Мария Николаевна стала понемногу забывать недавнее горькое прошлое и свой плен у бандитов. Бабка Евдокия привязалась к ним, как к родным. Мария Николаевна старалась помочь ей по хозяйству, вспомнив свое пребывание у Галчихи. Не забыла она, как ухаживать за скотиной и дворовой птицей, обихаживать огород. Бабка не могла нарадоваться на свою помощницу. Андрейка тоже помогал по хозяйству: починил забор, поваленный красными конниками, вычистил хлев, вскопал огород. Алексея пока не нагружали работой по хозяйству, но в свободное время они втроем много гуляли в окрестном лесу. Однажды они забрели на пепелище. Мария Николаевна рассказывала Алексею о своей жизни среди бандитов, а Андрейка рассеянно ковырял палкой золу. Вдруг что-то блеснуло. Он наклонился и хотел поднять блеснувший предмет, но это оказалось металлическое кольцо, встроенное в каменную плиту. Он попытался поднять плиту, но ничего не получилось, плита была слишком тяжелой.
  - Мама, дядя Алеша, смотрите, что я нашел. Кажется, это вход в подземелье, а мы и не знали, что здесь оно есть.
  Мария Николаевна и Алексей подошли на зов Андрейки и попытались помочь ему. Плита не поддавалась. Алексей внимательно ее осмотрел и осмотром, кажется, остался доволен.
  - Эта плита с секретом и, по-моему, я его знаю. У моего дядюшки было нечто подобное. Механизм скрыт от посторонних глаз и открывается нажатием потайного рычага. Вот его мы сейчас и отыщем.
  И он стал по очереди нажимать на слегка выступающие и как бы в беспорядке разбросанные камни, но и эта попытка не увенчалась успехом. Мария Николаевна с любопытством следила за действиями Алексея. Неожиданно она заметила в стороне от плиты и нагромождения камней слегка утопленный в земле металлический прут. Она подошла к нему и потянула на себя. Прут легко подался, плита приподнялась и, совершив полуоборот, легла на землю, открыв вход в подземелье. Андрейка и Алексей хотели немедленно ринуться вниз, но она их удержала.
  - Никто не идет в неизведанную глубину, хорошенько не подготовившись. Нужно запасти веревку длинную, свечей побольше, взять с собой запас воды и пищи. Кто знает, как далеко простираются подземные ходы. В старинных подземельях можно легко заблудиться, если не отмечать свой путь и не освещать его. К тому же, сегодня мы устали, а завтра с утра мы вернемся сюда и спустимся вниз. Теперь вот нужно найти способ вернуть плиту на место.
  Сделать это оказалось проще. Они закрыли лаз и, не торопясь, вернулись домой. Там их встретила встревоженная бабка Евдокия:
  - Марьюшка, голубушка, приходил одноглазый черт из банды. Страшный такой и весь ободранный, как-будто его голодные коты драли. Искал тебя. Я плохо поняла, что он гуторил. Дескать, Ваську убили, и теперь у тебя не осталось защитника. Весь двор своей злобной слюной забрызгал. Сказал, что через два дня вернется, чтобы ждала его.
  Мария Николаевна, переглянувшись тревожно с Алексеем, постаралась ее успокоить:
  - Не волнуйся, Евдокия Никитична. У меня вон два каких защитника имеются.
  Давайте закроем ставни и сядем ужинать.
  За ужином она стала осторожно расспрашивать бабку Евдокию о барской усадьбе, и та охотно поведала им все, что знала. Рассказала она и то, что под домом есть подземные ходы, которые идут очень далеко. Она сама там не бывала, да и никто из деревенских их не видел, но старики рассказывают, что их прокопали в далекую старину. В них укрывались от набегов лихих людей. Там можно, дескать, жить месяцами и никто не потревожит.
  - А еще говорят, - рассказывала бабка, - что в давние времена там барин молодую красавицу жену от воровского глаза Ивана Грозного прятал. Правда ли, нет ли, не знаю, врать не стану. Но так сказывали старые люди.
  После ужина легли спать, но Марии Николаевне не спалось. На душе было тревожно. Она уже стала чувствовать себя, как и прежде, вольной и свободной в своих поступках, но, видимо, - не судьба. Опять черной тенью надвигается на нее бандитское прошлое. Но провидение снова бросает ей палочку-выручалочку. Возможно, подземный ход уведет их далеко от этого проклятого места.
   На другой день, взяв с собою несколько мотков веревки, свечи, фонарь, продукты и тепло простившись с бабкой Евдокией, троица отправилась в путь. В подземелье, на удивление, оказалось сухо и сравнительно тепло. Мария Николаевна боялась, что дышать под землей будет тяжело, но ее опасения не оправдались. Закрыв над головой люк, Алексей зажег свечу, и все стали осматриваться по сторонам. Сделано было подземелье основательно и даже комфортно. Вниз вели ступени из гранита. Стены были облицованы розовым туфом, пол выложен узорчатой кафельной плиткой. Наверно, правду говорила бабка Евдокия, что в подземелье можно было вполне сносно переживать набеги врагов. Алексей привязал веревку к парапету лестницы и, аккуратно разматывая веревку, двинулся вперед. За ним шел Андрейка, и замыкала шествие Мария Николаевна с фонарем в руках. Недлинный коридор вывел их в довольно просторное помещение, в убранстве которого чувствовался вкус хозяина. Мебели было сравнительно немного, но превосходного качества и указывавшей на творческую фантазию мастера. Низкая тахта на гнутых ножках была застелена великолепным ковром. В том же стиле были выполнены стол и стулья, украшенные затейливой резьбой, шкаф для книг. Возле тахты стояло великолепное венецианское зеркало. Стены украшало несколько картин известных мастеров, а угол для икон блистал золотыми окладами, из обрамления которых выступали старинные потемневшие лики Иисуса, Богородицы и многочисленных святых. Было такое впечатление, что комнату только что покинули хозяева, в спешке забыв погасить горевшую перед образом Спасителя лампаду. Непрошенные гости насторожились. Вдруг из темноты раздался властный голос:
  - Стойте! Ни с места! Стрелять буду!
  Мария Николаевна выступила вперед и молящим голосом сказала:
  - Не стреляйте, пожалуйста! Мы - не грабители, не мародеры, мы спасемся от преследования.
  - Как вы сюда попали?
  - Мы случайно обнаружили вход в подземелье и решили, что судьба посылает нам шанс спасения. А кто вы?
  - Вам это не следует знать. Впрочем, я вижу, что вы действительно не злодеи. И все же, я прошу вас положить на пол оружие, если оно у вас есть.
  Андрейка выложил большой кухонный нож, а Алексей - браунинг. Мария Николаевна с удивлением на них посмотрела.
   Из темноты выступил пожилой мужчина с охотничьим ружьем в руках. Лицо его было весьма примечательно: на нем выделялись большие глаза, в неярком свете свечи и фонаря казавшиеся почти черными. Густые темные брови почти сходились у переносицы, усы и борода с проседью были аккуратно подстрижены. Во всем его облике чувствовались порода и гордое достоинство.
  - Что же, гости дорогие, милости прошу в мое убежище. А вас, мадам, и этого юного отрока я припоминаю. Вы ведь жили в моем доме в услужении у головорезов, которые-таки и спалили его.
  - Ваша правда, - отозвалась Мария Николаевна. - Вот от остатков этой банды мы и спасаемся.
   И она коротко поведала историю своих мытарств. Старик слушал внимательно, лишь изредка кое-что уточняя. Потом после короткого раздумья сказал:
  - Если вы нашли мое убежище, с таким же успехом его могут найти и другие. Нужно уходить, пока этого не случилось. Что ж, будем знакомы: Николай Петрович - хозяин этих мест. Сколько было жизни в этом доме, как прекрасны эти места, и в какое запустение все пришло! Кто мог предположить такой страшный конец родовому гнезду. Сыновья мои воюют, и я даже не знаю, где они и что с ними. Невестки с внучатами - за границей. Успели уехать до всего этого ужаса. Как они там? Я не имею никаких известий. Я вынужден почти год с лишним скрываться в этом подземелье, лишь ночью выходя из него, чтобы вдохнуть свежего воздуха и запастись продуктами. Есть у меня верные люди в деревне, помогают старику. Наверно, сильно мы прогневили Господа нашего и Пресвятую Владычицу, коль посылают нам такие испытания. Но что толку в бесполезных сетованиях? Нужно собираться в дорогу.
   Сборы заняли немного времени. Николай Петрович уложил в заплечный мешок иконы Богородицы и Спасителя, освободив их от золотых окладов, свернул и туда же положил несколько картин, повесил на шею заранее заготовленный бархатный мешочек с золотыми монетами и украшениями,
  - На всякий случай, - пояснил он.
  Мария Николаевна посоветовала ему рассредоточить ценности по разным местам мелкими партиями и помогла осуществить свой совет, для чего пришила многочисленные потайные кармашки ко всей его одежде. В заплечный мешок Андрейки добавили еще продуктов, и процессия двинулась вперед. Николай Петрович вел всех уверенно. Шли долго, и гости дивились порядку, в котором содержалось подземелье. Наконец, вышли в просторную залу, и Николай Петрович предложил:
  - Здесь передохнем прежде, чем выйдем наружу.
  Все устали и с радостью приняли предложение. Мария Николаевна с тревогой поглядывала на Алексея, но он держался молодцом. Перекусили основательно. Николай Петрович ненадолго отлучился и принес бутылку красного вина и несколько бокалов:
  - Предлагаю выпить за успех нашего предприятия. Это вино отлично нас подкрепит и даст силы для дальнейшего перехода. На этом удобный путь заканчивается, а дальше будет труднее. К счастью, неудобный путь не слишком долог.
  Потом все немного подремали, разместившись в удобных мягких креслах, стоявших вдоль стен. Отдых прибавил всем сил. Николай Петрович нажал в стене на только ему известное место, и в стене открылась потайная дверь, которая была совершенно незаметна до тех пор, пока не открылась. Пахнуло влажным и душноватым воздухом из открывшейся темноты, но Николай Петрович уверенно в нее шагнул, а за ним - все остальные. Дверь бесшумно встала на свое место, отрезав путникам ход назад. Путь, действительно, был, мягко говоря, неудобным. Николай Петрович извинился за это неудобство, сказав, что ходом давно не пользовались, и больше года за ним никто не следил. Под ногами чавкала глиняная жижа, ноги скользили, и приходилось хвататься за стены перехода. Николай Петрович, к счастью, выдал каждому по палке, чтобы можно было на нее опираться при ходьбе. Идти стало легче. Шли долго, и, казалось, конца у этого пути нет. Наконец, воздух стал чище и свежее, впереди сумрачно обозначился выход. Оказалось, что они шли весь день. Мягкие весенние сумерки опускались на землю, делая очертания предметов неясными. Было тепло. Слегка раздвинув кусты, Николай Петрович огляделся, а затем уверенно зашагал вперед. Все двинулись за ним по редколесью, в которое вывел их подземный ход. Вокруг не видно было ни жилья, ни людей. Тишину и безмолвие, царящие вокруг, нарушали только переливы соловьиных трелей, несшиеся со всех сторон. Они пробуждали в душе усталых путников забытое чувство неземного восторга и счастья быть на этой земле, наслаждаться пьянящим весенним воздухом, и этим бездонным темнеющим небом, и волшебными красками заката, и нежной зеленью деревцев. И осознавать радость единения со всем этим прекрасным миром, созданным Творцом. Слова молитвы сами стали складываться в сознании Марии Николаевны:
  - Господи, как прекрасно Твое творение! Как щедр и милостив Ты к нам, своим неразумным детям, как долго терпишь творимые нами беззакония! Ты созидаешь, а мы разрушаем, сами не осознавая в своем ослеплении и неразумии, что мы творим. Помоги нам, Господи, остановиться в своем безумии!
  Николай Петрович, словно подслушал ее мысли:
  - Наверно, Господь нам посылает испытания, чтобы мы очистились от своего барства и разлагающего душу богатства. Помните, Иисус говорит своим ученикам, что легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, чем богатому войти в царство небесное? Вот он и освободил нас от лишнего груза. Что, в сущности, нужно человеку для жизни? Пища материальная и духовная, одежда, защищающая от непогоды, кров над головой - вот и все. А остальное все - от лукавого. Или я не прав? Вот мы сейчас сошлись в схватке не на жизнь, а на смерть со своими же земляками, и сколько ненависти выплеснулось на поверхность! И все из-за чего? Из-за неравенства. А ведь Господь сотворил всех нас одинаковыми, и одинаково мы приходим в этот мир - нагими и несмышлеными, и одинаково уходим из этого мира - безгласными и бездыханными. Так что же мы идем поперек воли Всевышнего? Сокровиществуем, стяжаем, а для чего? Душу губим в делах неправедных.
   В разговор вступил Алексей:
  - Если мы все одинаковые, откуда берутся воры, бандиты, лихоимцы?
  - А это уже грехи родительские губят невинную душу. Да, и лукавый не дремлет, подсылает нам зависть, ненависть, злобу. Впрочем, хватит философствовать, мы уже пришли.
  За высокой разлапистой елью открылась небольшая лесная избушка, эдакий терем-теремок с резными карнизами и наличниками. Николай Петрович уверенно вошел внутрь и пригласил своих путников последовать его примеру. Все были несказанно рады, что ночь придется проводить не под открытым небом. В домике оказалось все необходимое. Андрейка вызвался растопить печку, Мария Николаевна сходила к родничку, который указал ей Николай Петрович, и принесла воды. Скоро закипела вода в чайнике, а в домике стало тепло от жара, идущего от печки, в которой весело горели сухие дрова.
   За ужином стали решать, как добираться до Москвы. Николай Петрович предложил держаться всем вместе и выдавать себя за семью: дед, родители и внук. Он спросил Марию Николаевну, есть ли у нее, где остановиться в Москве. Она с сомнением в голосе отвечала, что едет туда к сыну, но не уверена, что он там. От него давно нет никаких известий. Алексей сказал, что у него в Москве есть друзья, но боится, что они не дружат с теперешней властью.
  - Так, - сказал Николай Петрович. - Похоже, и здесь мы в одинаковом положении. У меня в Москве несколько домов, но думаю, что они национализированы. Правда, остались некоторые преданные слуги, но вот, насколько они преданы, предстоит выяснить. Сейчас все главные события происходят в Москве и Петрограде, и там же легче затеряться в общей массе. В общем, у всех нас общая цель - Москва. Отдохнем дня два и двинемся в путь.
   Все устали и почти мгновенно заснули. Только Марии Николаевне не спалось. Она была переполнена впечатлениями последнего времени. Их никак нельзя было назвать пресными. Она думала о том, как все эти события сказались на Андрейке. Какая мальчишеская душа не мечтала о подвигах и приключениях? А последних было более, чем достаточно. Вот только хватит ли у него сил все перенести и не озлобиться, не зачерстветь душой. Она тихонько вышла из избушки и присела на крылечке. Дивная весенняя ночь окутала ее своим мягким покрывалом. Она не сразу услышала, как следом за ней на крылечко вышел Андрейка и присел рядом. Он запрокинул голову и, не отрываясь, смотрел в высокое ночное небо. Яркие звезды сияли, напоминая мамину детскую сказку о том, что ангелочки зажгли свет в своих домиках и мечтают перед раскрытыми окнами о спасении заблудших человеческих душ. Небывалая тишина окружающего мира нарушалась редкими вскриками совы и соловьиными переливами. Мальчик впервые ощутил красоту и величие мироздания. Небывалый восторг наполнил его душу, и слезы умиления навернулись на глаза. Он сидел, вслушиваясь в пение соловьев, вглядываясь в небесную высоту, и недоумевал, как могут люди не замечать этого, жить во вражде и злобе, создавать орудия убийства. Разве нельзя жить в согласии и гармонии с Божьим творением? Он спросил об этом свою мать. Она обняла его за плечи и прижала к себе. Он положил голову ей на плечо и замер в ожидании ответа. Мария Николаевна долго молчала, а потом мягко сказала:
  - Видишь ли, сыночек, Господь дал нам собственную волю распоряжаться своими судьбами, а мы не умеем ею пользоваться. Вот если бы люди почаще оглядывались на созданную Им красоту, чаще смотрели бы в собственные души, как ты смотришь в это небо, думаю, что зла на земле было бы меньше. Люди разучились понимать и ценить великолепие и щедрость Божьего замысла и, не задумываясь, разрушают все в каком-то неистовом ослеплении. Господь дал нам простую и главную заповедь: да любите друг друга. А люди ее забывают, к сожалению. Оказалось, что исполнять ее для многих необычайно трудно, а некоторым просто не под силу.
   Они сидели до тех пор, пока не начались слипаться глаза, и тогда они вошли в дом. Утро выдалось безоблачное; солнце через окошки вливалось своими веселыми лучами в комнаты и делало все, к чему они прикасались, праздничным и безмятежным. Не хотелось думать о бушующей в стране бойне, о предстоящем опасном пути. Хотелось просто жить и радоваться жизни. Судьба подарила этим людям короткую передышку, и они старались не омрачать ее сомнениями и тревогами. Николай Петрович предложил затопить баню и как следует попариться. Все с радостью приняли его предложение и распределили обязанности: топить баню и мыть ее взялись мужчины, а Марии Николаевне поручили приготовить обед. Работа закипела, и уже через полтора часа все было готово. Первыми в баню отправились мужчины, и даже через плотно закрытую дверь слышалось, как они покряхтывают и вскрикивают, когда нежная распаренная листва веника проходится вдоль спины, массируя ее и выбивая остатки усталости. Нет большего удовольствия для русского человека, чем попариться до седьмого пота, плеснув не раз и не два на каменку ароматного кипятка, настоянного на душистых травах. А потом вытянуться на полке, подставляя тело ударам березового веничка, а потом нагишом выбежать из душного парного угара и с разбегу плюхнуться в обжигающую прохладу озера, с гиком и уханьем проплыть саженками до его середины и вернуться обратно в жаркие объятья парилки. И так несколько раз, пока тело не почувствует легкость и свободу. И только после этого можно пропустить рюмочку непременно водочки и закусить тем, что найдется.
   Мария Николаевна пошла в баню, когда первый жар прошел и можно было, не спеша и основательно вымыться. Она с удовольствием впервые за долгие месяцы скитаний вымыла свои длинные густые волосы, вымылась сама, а потом долго лежала на теплом полке, наслаждаясь мгновениями блаженного отдыха и бездумья. Обернув волосы полотенцем наподобие чалмы и одевшись, она вышла из бани. Мужчины уже накрыли на стол и успели пропустить по рюмочке, и оттого за столом царило легкое оживление. Обед прошел весело и непринужденно, как в старые добрые времена. Все нахваливали поварское искусство Марии Николаевны, а ей была особенно приятна эта похвала. А потом все сидели у весело потрескивающей горящими поленьями печки и негромко разговаривали. Обсуждали предстоящий маршрут и что говорить, если вдруг их задержат, выстраивали легенду якобы совместной жизни и родства. Неожиданно Андрейка предложил:
  - А, может, нам остаться здесь и переждать эту смутную пору?
  - Было бы неплохо, - согласился Николай Петрович. - Да только у нас нет практически ничего для начала такой жизни: ни семян, чтобы посеять хлеб, ни орудий труда, чтобы обработать землю, ни навыков такого труда. И потом, сколько мы сможем здесь укрываться? Нет, дружок, от этого мира нам не спрятаться.
  - Ты забыл, сыночек, что мы должны разыскать Володю и Сережу? - подала голос Мария Николаевна. - Отдохнули немного и пора собираться в путь.
  - Завтра вечером и пойдем, - подвел итог разговору Николай Петрович.
  - А почему вечером, а не утром? - спросил Андрейка.
  - День у нас уйдет на приготовления к пути. Здесь на берегу спрятана лодка. Я ее осмотрел. Нужно будет завтра над ней поработать, чтобы она не затонула посреди озера. Переберемся на ней на ту сторону, а там и от железной дороги недалеко. А сегодня всем отдыхать и набираться сил.
  Алексей, молчавший все время, вышел на улицу, за ним поднялась Мария Николаевна и тоже вышла. Андрейка хотел пойти за ними следом, но Николай Петрович удержал его за рукав:
  - Посиди со мной у огня, а им нужно поговорить.
   Не сговариваясь, Алексей и Мария Николаевна пошли к озеру. Солнце начинало склоняться к западу, и длинные тени деревьев ложились на узкую просеку, ведущую к воде. Начиналась пора легких сумерек, когда день уже не столь светел и ярок, а ночь еще не вступила в свои права, а только обозначила свое намерение укрыть этот мир от людского глаза и дать ему отдых от дневной суеты. Воздух был прозрачен и напоен ароматом нежной кружевной весенней листвы. Начинал свою чарующую призывную песню любви соловей. На берегу озера под ракитой стояла скамья, и они присели на нее. Волны еле слышно плескались, неторопливо рассказывая свою, только им известную историю. Только тот, кто пережил тяжелые и бурные испытания судьбы, громы и раскаты войны, способен оценить эту мирную тишину и насладиться ею сполна. Алексей обнял Марию Николаевну, а она доверчиво прислонилась к нему, и они замерли в молчании. Им не нужны были слова. Мария Николаевна закрыла глаза и, как-то сами собой родились строки, обращенные и к Творцу всего сущего, и к любимому мужчине:
   Я - капля, песчинка в бескрайнем просторе.
   Из капель текучих Господь создал море,
   Из быстрых мгновений - дни, месяцы, годы,
   А из отдельных людей - народы.
   Господи, страшно бывает порой
   Вдруг, невзначай оказаться одной,
   Остро почувствовать, что ты одна,
   В море людском никому не нужна.
   Только с Тобой ничего мне не страшно,
   И одиночеству я не подвластна.
   Молю судьбу, чтоб Ты милостив был,
   С любимым и близкими не разлучил.
   Желтеет без солнца и вянет травинка,
   А я без Тебя - просто капля, песчинка.
  Она не заметила, что последние слова произнесла вслух.
  - Ты о чем? - спросил Алексей.
  Она ничего не ответила, только теснее прижалась к нему. От озера потянуло прохладой, и они вернулись в дом.
   Когда они вошли, Николай Петрович и Андрейка горячо спорили, кто прав в этом противостоянии богатых и бедных. Андрейка отказывал народу в праве устраивать государственный переворот, а Николай Петрович стремился объяснить ему, что богатые тоже виноваты в случившемся. Неразумно и наивно было думать с их стороны, что мир навсегда и бесповоротно поделен на бедных и богатых. И, если тебе улыбнулось счастье родиться в богатой семье, это еще не гарантия того, что так будет всегда. Нужно трудиться на благо всех и заботиться о том, чтобы и бедные люди жили достойно. Андрейка горячился и приводил примеры, что бедными как раз являются те, кто ленив и не способен. От спора щеки его разгорелись, глаза сверкали. Он был исполнен решимости доказать свою правоту.
  - Вы шумите так, что все сороки леса слетелись послушать ваш спор, - смеясь, сказал Алексей, глядя с любовью на своего сына. - И о чем он?
  - Дядя Алеша, - повернулся к нему Андрейка. - Рассудите нас с Николаем Петровичем!
  - Не дядя, а папа, - поправил Алексей. - По легенде я твой отец, привыкай так называть меня, чтобы не проговориться перед чужими. А Николай Петрович - твой дедушка. Вот так-то, сынок!
  - Хорошо, пусть будет папа. Папа, рассуди нас! Скажи, зачем была нужна эта революция, и кто ее затеял?
  - Вопрос непростой. И истинного ответа я на него не знаю, как и никто не знает. Долгие годы после того, как все утрясется, ученые будут отыскивать причины этого явления и объяснять их каждый на свой лад. Одно могу сказать, что, если ты внимательно читал Евангелие, там есть описание всего того, что происходит. Это начало конца, но еще не конец всему сущему. Наверно, Богу надоело смотреть, как человек неразумно распоряжается данным ему разумом и природными богатствами, и Он таким образом предупреждает людей, чтобы они опомнились и остановились, пока еще есть возможность остановиться. Я не философ и не могу тебе разложить все по полочкам. Одно знаю: то, что происходит, страшно по своей сути. Но, к сожалению, мы не можем выбирать время, в которое нам предстоит жить. Нужно все принимать со смирением и достоинством и всегда оставаться человеком.
  Конец спору положила Мария Николаевна, предложившая всем лечь спать пораньше, чтобы успеть с утра починить лодку и приготовиться к дальнейшему пути. Теперь не спалось Алексею. В ушах звучало сладчайшей в мире музыкой слово "папа", произнесенное Андрейкой. Никто еще так его не называл. Как это здорово - ощутить себя отцом взрослого сына, младшего товарища! Вот только надолго ли все это? Что ждет их в будущем и будет ли у них это будущее? Он горячо помолился перед сном не за себя, за Андрейку, чтобы ему не пришлось испытать горестных потерь и разочарований. Молитва успокоила его, и он крепко заснул.
   Новый день выдался солнечным и прошел в хлопотах и сборах в дорогу. Еще засветло погрузились в лодку и поплыли на другую сторону озера. Мужчины попеременно сидели на веслах, и часа через три лодка пристала к берегу. Николай Петрович спрятал лодку в укромном месте и повел путников еле заметной тропинкой, которая то терялась среди молодой поросли, то появлялась снова. Местами пришлось прорубаться сквозь густо поросший кустарник. На дорогу вышли, когда уже стемнело. Но весенняя ночь не бывает непроглядно темной. Остановились передохнуть в тени высокой сосны, окруженной редким березнячком. Сладко пахло молодой травой. От земли шло тепло. Где-то пробовала свой голос кукушка. Дорога была пустынна. Николай Петрович сказал:
  - Отсюда до станции километров пять, не больше. Часа за полтора - два доберемся. Раньше от станции ходил ночной поезд на Москву. Может, нам повезет и удастся пристроиться к какому-нибудь проходящему эшелону.
  - Хорошо бы, - эхом откликнулся Андрейка.
  - А почему не добавил "дедушка"?
  Андрейка смущенно пожал плечами. Мария Николаевна сказала:
  - Ты уж постарайся, сынок. Запомни, что Алексей Викентьевич - твой папа, а Николай Петрович - дедушка.
  До станции добрались без приключений. Там царило оживление, было много военных. Из обрывков разговоров наши путники поняли, что ожидается прибытие состава на Москву. Николай Петрович попросил своих путников подождать его, а сам направился на разведку к начальнику станции, который был его добрым знакомым. Вернулся он довольно скоро, и лицо его было мрачно. Оказалось, что станция находится под началом красных, и начальник станции расстрелян за так называемый саботаж. Мария Николаевна рассеянно следила за движением колонн военных, как вдруг лицо ее просияло, и она бросилась вперед с криком:
  - Сережа, сынок!
  Молодой военный в длиннополой шинели и остроконечной шапке со звездой обернулся на ее крик и, путаясь в полах шинели, устремился к ней навстречу. Они обнялись и долго не могли разомкнуть объятий. Сергей повторял:
  - Мама, мамочка, ты жива! А где Андрейка?
  - Он здесь, здесь. Господи, какое счастье, что мы встретили тебя! Андрейчик, иди сюда! - позвала она.
  Андрейка подошел не спеша и солидно протянул брату руку для рукопожатия.
  Братья обнялись.
  - Сережа, мы не одни. С нами Алексей Викентьевич и наш новый знакомый Николай Петрович. Это он нас привел сюда, без него мы бы пропали.
  Сергей оглянулся, холодно посмотрел на Алексея и его спутника и сказал:
  - Мама, зачем ты снова связалась с этим белогвардейцем? По нему пуля плачет!
  - Не говори так! Алексей Викентьевич многое пережил и многое понял. Он был тяжело ранен и еле выжил. Благодаря ему мы с Андрейкой остались живы. Ты поможешь нам всем уехать в Москву?
  - Я постараюсь, но предупреждаю тебя, что в Москве я эту контру сдам.
  - Сын, опомнись, что ты такое говоришь? Алексей Викентьевич - старый друг твоего отца, вспомни, как в детстве он играл с вами. Ты этого не сделаешь, обещай мне!
  - Мама, но он враг нашей новой власти! Хорошо, я помогу ему выехать за границу, это в моих силах. Никуда не уходите. Скоро должен подойти состав. Я начальник этого поезда, и я вас возьму в свой вагон.
  Сергей ушел, а Мария Николаевна с Андрейкой подошли к одиноко стоявшим мужчинам:
  - Скоро подойдет состав, и Сережа обещал нас взять с собой. Он просил подождать. Только в Москве вам задерживаться нельзя. Он обещал помочь вам выехать за границу.
  - А вы с Андрейкой? - спросил Алексей.
  - Мы останемся в России. Нам ничего не угрожает, а вам с Николаем Петровичем небезопасно оставаться в России.
  - Без вас я никуда не поеду, - решительно сказал Алексей. - Пусть меня расстреляют, я буду знать, что мою могилу будут посещать близкие мне люди. А кому я нужен за границей?
  - Нам, - твердо сказала Мария Николаевна. - Нам важно знать, что вы живы, а насчет могилы вы, по-моему, погорячились. И давайте пока больше не будем об этом говорить.
  Подошел состав, и военные проворно в него грузились, а Сергея все не было. Они уже начали волноваться. Он неожиданно вынырнул из темноты и решительно повел их за собой. В вагоне места оказалось достаточно для всех. Они и предположить не могли, что поедут с таким комфортом. Думали, что придется ехать на перекладных и в разношерстной компании. Быстро устроились на ночлег и под перестук колес заснули. Проснулись оттого, что состав стоял. Сергея в вагоне не было, и Мария Николаевна заволновалась. Она оделась и пошла к выходу, но на перрон ей не позволил спуститься часовой, стоявший внизу у входа в вагон.
  - Почему стоим? - осведомилась она у часового.
  - Впереди разобраны рельсы. Ждем рассвета.
  - Как узнали об этом?
  - Верховой остановил поезд, но ничего не объяснил. Командир пошел выяснять.
  - Это опасно?
  - Никто ничего не знает. На всякий случай, гражданка, войдите в вагон и не высовывайтесь.
  Охваченная тревогой, Мария Николаевна вернулась на свое место. "Неужели опять бандиты?" Мужчины тихонько переговаривались между собой, решая, какую помощь могут оказать в случае нападения неизвестных на состав. Алексей решительно вышел и через короткое время вернулся с двумя пистолетами в руках. Один из них он передал Николаю Петровичу, и уже вдвоем они направились к выходу. Андрейка было двинулся за ними, но Мария Николаевна вцепилась в него мертвой хваткой и никуда не пустила. Они долго сидели одиноко в вагоне, прислушиваясь к каждому шороху, но все было тихо. И эта тишина была пугающей и тревожной. Небо за окном начало светлеть, а они все сидели в неизвестности. Наконец, послышались шаги, и вошел Сергей. Лицо его было усталым и напряженным.
  - Скоро поедем. Какая-то сволочь разобрала рельсы, но уже почти все восстановили. Видишь, мама, сколько у нас врагов! А твои попутчики - молодцы. Работали со всеми наравне.
  - Вот видишь, Сережа! А ты их считаешь своими врагами. Они много пережили и пришли к заключению, что со своим народом воевать нельзя.
  - Ладно, мама, я пошел. Я зашел, чтобы вас успокоить. Приедем - разберемся, кто - друг, а кто - враг. Ложитесь, досыпайте.
  И он поспешно вышел. Скоро вернулись Алексей с Николаем Петровичем. А еще через короткое время состав тронулся в путь. Но проехали недолго. Состав резко дернулся и остановился. Затрещали выстрелы, послышались крики, ругань. Мужчины поспешно оделись и побежали к выходу. И снова Мария Николаевна с трудом удержала Андрейку, который рвался вслед за ними. Тогда он ринулся к окну, где можно было с риском для жизни увидеть происходящее. За окном занимался ясный рассвет, который бесстрастно взирал на развернувшуюся битву между налетевшими на разгоряченных конях бандитами и пассажирами состава, сплошь состоявшими из хорошо вооруженных военных. Бой длился недолго. Силы были неравными, и почти все бандиты были убиты или тяжело ранены. Только нескольким из них удалось ускакать в близлежащий лес. Когда все закончилось, Сергей позвал мать и брата выйти из вагона и посмотреть, нет ли среди убитых и раненых бандитов тех, кто столько месяцев удерживал их в своей банде. Первым, кого увидела Мария Николаевна, был Ефим. Он лежал на спине, широко раскинув руки, и на груди его расплылось кровавое пятно. Единственный его глаз смотрел, не мигая, в рассветное небо, в правой руке был зажат револьвер. Мария Николаевна вздрогнула. Ей показалось, что ее враг еще жив. Ефим, словно почувствовал ее присутствие, и слегка повернул голову. Страшный его взгляд остановился на Марии Николаевне, а рука подняла оружие. Андрейка вскрикнул и бросился к матери, закрывая ее своим телом. Пуля попала ему в плечо, и мальчик стал оседать в руках матери.
  - Сыночек мой, кровиночка моя! Господи, да что же это такое? Помогите, помогите! - и она зарыдала в голос.
  Ефим хотел выстрелить еще раз, но силы изменили ему, рука бессильно упала, и его глаз закрылся навеки. К Марии Николаевне на помощь уже спешили Сергей, Алексей и военврач. Последний осмотрел рану, промыл ее и перевязал. Ранение он нашел неопасным. Мальчика перенесли в вагон. Он уже пришел в себя и даже пытался шутить, а Марию Николаевну колотило, как в ознобе. Она, как в бреду, повторяла:
  - Мальчик мой, да как же так? Зачем же ты бросился под пулю? Ведь он мог тебя убить!
  Врач дал ей выпить какого-то настоя, и через какое-то время она успокоилась и заснула. Проснулась она от кошмара: ей казалось, что Ефим хочет ее задушить, а она пытается от него защититься, но силы ее слабеют, и вот-вот случится непоправимое. Она вскочила и прижала руки к груди. Сердце колотилось так, что казалось, будто все слышат его удары. Она подошла к Андрейке и потрогала его лоб. Он был прохладным и слегка влажным. Мальчик спал и ровно дышал. Она немного постояла около него. За окном день уже вступил в свои права. Солнце щедро пригревало землю своими лучами, молодая зелень деревьев радовала глаз. Состав шел довольно скоро. Мария Николаевна пошла по вагону, разыскивая своих попутчиков. Вскоре она услышала голоса.
  Говорил Сергей:
  - То, что я взял вас с собою, еще ничего не значит. Это ради мамы. В Москве я отведу вас, куда надо, и там выяснят, кто вы и с кем вы.
  Мария Николаевна вступила в купе и, глядя Сергею в глаза, сказала:
  - Сын, мы вместе с этими людьми много пережили, и я смогла убедиться в их порядочности. Если ты не веришь мне и моему поручительству, можешь и меня вместе с ними отвести, куда надо, чтобы тоже выяснили, кто я и с кем я.
  Сергей смутился, но взгляд не отвел.
  - Мама, я тебе объяснял, что сейчас идет борьба не на жизнь, а на смерть. Я не думаю, что твои прекрасные друзья пощадили бы меня или кого-либо из наших, если бы мы попали им в руки.
  - Ты забыл, как дядя Алеша пытался тебя вызволить из плена, как он фактически спас тебя?
  - Это ты спасла меня. А дядя Алеша не покинул ряды наших врагов, хотя я звал его с собой. Спрятался за данную присягу. Где гарантия, что он при первой же возможности не переметнется на сторону врага, прикрываясь все той же верностью присяге?
  Молчавший до того Алексей устало произнес:
  - Воля твоя, Сережа. Мы в твоей власти. Я одно могу сказать, что я уже навоевался. Твоя мама неизвестно зачем выходила меня после смертельного ранения, и теперь вояка из меня никакой. Мы с Николаем Петровичем действительно осознали бесполезность сопротивления народной воле и готовы принять любое наказание, какое заслужили своей жизнью. Мы - бывшие баловни судьбы - оказались не нужны своей России и, как выясняется, даже враждебны ей. Но мы не враги своего народа, поверь нам!
   Николай Петрович за все время не промолвил ни слова. Он задумчиво смотрел в окно на пробегавшие мимо поля, перелески. Он думал о том, как переменчива судьба и как она в последнее время бросает его как утлую лодчонку в шторм среди грозно ревущих волн. И все-таки, несмотря на шторм, лодочник надеется остаться в живых и молит о спасении Всевышнего. Так и ему с Алексеем остается только уповать на капризную прихоть господина случая и молиться Господу, чтобы ниспослал мирную и не позорную кончину. Ему ли жаловаться на судьбу? Он прожил яркую и достойную жизнь. Многое повидал, пережил и перечувствовал. Знал истинные любовь и верность своей кроткой покойной жены, вырастил замечательных сыновей. При мысли о сыновьях в его глазах блеснула предательская влага. Где они и что с ними? Может, сложили свои головы в этой бессмысленной бойне, когда все привычные устои полетели в один миг, как осенняя листва под натиском буйного ветра? Как живут вдали от Родины его невестки и внуки? Удастся ли ему выбраться из этого клокочущего котла безумной революции? Увидит ли он их когда-нибудь?
  - А вы что скажете, Николай Петрович? - ворвался в его сознание голос Сергея.
  - Простите, Сережа, я задумался и не слышал вашего разговора. О чем вы хотите знать мое мнение?
  - Как вы относитесь к новой власти? Сочувствуете ей или отторгаете?
  - Сережа, я отвечу вам честно. Я склоняю покорно голову перед народной силой, но я не в восторге от того, что происходит в России и с русским народом. Посмотрите, в каком разорении и запустении все вокруг. Сейчас пора весенней страды, и земля тоскует без рук землепашца. А поля начинены металлом вместо благодатного зерна. Никто ничего не производит, все всё разрушают. И сколько всё это будет длиться, не ответит никто. В стране царят разруха и анархия. Мне больно всё это видеть. Что будет с бедной нашей страной? Не довольно ли крови с обеих сторон?
  - Вот уничтожим всю контру и начнем строить наш новый, справедливый мир.
  - Возможно ли это? В чем она будет ваша справедливость?
  - У нас не будет ни бедных, ни богатых. Каждый будет честно трудиться и получать за свой труд достойное вознаграждение.
  - Вы действительно в это верите?
  - Верю и знаю, что так будет!
  - Я завидую вашей уверенности. А я, видимо, слишком стар для таких перемен. Вы говорили, что имеете возможность отправить нас с Алексеем Викентьевичем за границу. Я был бы вам премного благодарен за такую услугу. У меня за границей внуки, которых я давно не видел, и мое самое большое желание быть рядом с ними, наблюдать, как они растут, прививать им любовь к своей многострадальной Отчизне. Скажите, Сережа, насчет отправки за границу вы говорили серьёзно или для красного словца?
  - Вполне серьёзно.
  - Сережа, вот и отправь Николая Петровича и дядю Алешу за границу, если такое возможно, - попросила и Мария Николаевна.
  Вместо ответа Сергей спросил:
  - Мама, как себя чувствует Андрейка?
  - Он спит. Температуры, похоже, нет. Доктор сказал, что рана не опасная. Так что я надеюсь, все обойдется. Пойду посмотрю, как он.
  И она вышла. Вскоре к ней присоединились Алексей и Николай Петрович. Они были чем-то обеспокоены.
  - Что еще случилось? - спросила она.
  Николай Петрович ответил:
  - Алексей Викентьевич не хочет уезжать из России. Объясните, Мария Николаевна, хоть вы, что ему опасно оставаться в России.
  - Я уеду только в том случае, если Мария Николаевна поедет с нами.
  - Ты же знаешь, Алеша, что я не могу покинуть своих сыновей.
  - Два твоих сына уже взрослые самостоятельные люди, а что здесь ждет Андрейчика? Он не сможет получить надлежащего образования, будет голодать. Эта страна крайне разорена, и я не думаю, что здесь скоро восстановят порядок. Если на воинский эшелон нападают бандиты, то что говорить про обычных обывателей? Они не защищены ни от новой власти, ни от бандитов. А новая власть очень жесткая и жестокая, сколь смог я понять из разговора с Сережей. Подумай, Маша, о судьбе младшего сына! - прибавил он со значением.
  - Я только об этом и думаю. Не дави на меня, Алеша, у нас еще есть время. Мне нужно найти Володю и от этой встречи будет зависеть очень многое.
  Андрейка слабо застонал, и она склонилась к нему, но он не проснулся. Она опять приложила ладонь к его лбу. На этот раз лоб был горячий. Мария Николаевна отправилась разыскивать военврача, но он уже сам шел ей навстречу.
  - Как наш раненый? - вполголоса спросил он.
  - Он спит, но, кажется, у него поднялась температура.
  Врач успокоил ее, сказав, что так и должно быть. Он тоже положил ладонь на лоб мальчика и слегка нахмурился. Потом открыл свой врачебный саквояж и, отмерив в стакан какой-то микстуры, дал ее выпить мальчику, слегка приподняв его голову. Андрейка открыл глаза и взглядом отыскал мать. Она ободряюще ему улыбнулась.
  - Ну, как герой наш себя чувствует? - осведомился врач.
  - Хорошо, - слабым голосом проговорил мальчик. - Только пить очень хочется.
  - Сейчас, сейчас, - засуетилась Мария Николаевна, но доктор остановил ее движением руки.
  - Я только что дал микстуру. Воду можно будет дать минут через сорок, через час. Ну, поправляйся! - произнес он бодрым голосом и ушел.
   Всю ночь Мария Николаевна провела без сна возле Андрейки. Мальчик спал беспокойно, ему, видимо, снились тревожные сны. Он во сне куда-то скакал сквозь мрак ночи, кого-то догонял, от кого-то убегал. Под утро Алексей предложил ее сменить, и она с благодарностью приняла его предложение. Состав медленно, но все же шел вперед и, чем ближе состав продвигался к Москве, тем сильнее нарастало напряжение среди путников. Алексей хмурился, а Николай Петрович неотрывно смотрел в окно. Мария Николаевна была занята уходом за сыном и не замечала настроения мужчин. Андрейка поправлялся, но плечо по ночам все еще болело. Сергей заглядывал к ним регулярно, но своим обществом старался не утомлять. Он справлялся о здоровье брата, перекидывался незначительными фразами с матерью. Мужчин он старался не затрагивать. Те, в свою очередь, тоже не вступали с ним в разговоры. Они уже не ждали ничего хорошего от приезда в Москву. Николай Петрович жил надеждой соединиться со своей семьей, но он не знал, насколько Сергей имеет полномочия оформлять выезд граждан за пределы России, а еще раз спросить его об этом не решался. Мария Николаевна заметила его озабоченность и спросила о причине. Он не стал таиться и посвятил ее в свои сомнения. Она вызвалась переговорить с сыном. Случай не замедлил представиться. Сергей по обыкновению справился о состоянии брата. Мария Николаевна незаметно кивнула мужчинам, чтобы они оставили ее с Сергеем наедине, и те тут же вышли из купе. Она начала разговор издалека, расспрашивая его о планах, о том, как долго он пробудет в Москве, чем будет там заниматься. Сергей отвечал охотно. Он сообщил матери, что едет за новым назначением. Его заметило высокое начальство, отметили его образованность и направляют в наркомат иностранных дел. Она не успела спросить его о своих спутниках, он сам затронул эту тему:
  - Поэтому я рассчитываю помочь твоим друзьям выехать за границу. Кстати, какие у них настроения? Что-то они загрустили.
  - Загрустили, потому что их томит неизвестность. Можно я их порадую твоими известиями?
  Сергей снисходительно улыбнулся и кивнул головой, а потом сказал:
  - Мама, а сама ты что решила: уезжаешь или остаешься?
  - Конечно, остаюсь. Разве я могу вас, своих детей, оставить? Ради вас и только ради вас я живу. Ты даже не представляешь, сколько дум я передумала за это время. Слава Богу, ты нашелся, Андрейка со мной. А вот, где Володя и что с ним? Найду ли я его в Москве? Как все по-страшному перемешалось в этой жизни, сколько пришлось пережить и сколько еще предстоит испытать - одному Господу Богу нашему ведомо.
  - Мама, не поминай так часто Бога. Сейчас настали другие времена, и наши тебя не поймут. Вера - это пережиток прошлого.
  - Что ты сказал, сынок? Как это пережиток? Разве можно жить без веры?
  Сергей поморщился и менее уверенным тоном возразил матери:
  - Веру придумали попы, чтобы обирать народ. А мы народ освобождаем и от власти буржуев, - и он кивнул в сторону Николая Петровича, входящего в это время с Алексеем в купе, - и от власти попов. Хватит, попили народной кровушки!
  - Молодой человек, - подал голос Николай Петрович, - вот вы назвали меня кровопийцей народа, а знаете ли вы, что мои крестьяне до сих молятся за мое здоровье и помогали мне в дни лихолетья, подкармливая меня в моем тайном убежище и не открывая его никому? Как вы себе это объясните?
  - Я ничего объяснять вам не намерен. Ваши крестьяне - темные люди, невежественные, привыкли раболепно перед вами гнуть спину. А потом мужик всегда себе на уме: а вдруг власть переменится и снова вернется на круги своя. Вот и подстраховываются на всякий случай. А скольких таких, как вы, крестьяне пожгли, знаете?
  - Что за страсти ты рассказываешь? - вскинулась Мария Николаевна. - Николай Петрович - порядочный человек, он вывел нас из кромешного ада, а ты, вместо благодарности, оскорбляешь его. И, кстати, ты не забыл, что у тебя дед был священником, а отец регентом церковного хора? Так, значит, и они были кровопийцами? Я тебя совсем не узнаю. Ты стал грубым и категоричным, не таким я тебя воспитывала, не таким!
  Ее голос задрожал и прервался, слезы показались на глазах. Сергей уловил перемену в ее настроении и виновато сказал:
  - Ну, я пойду. Отдыхайте.
  Он вышел из купе. После его ухода воцарилось гнетущее молчание. Николай Петрович с оскорбленным видом смотрел, не отрываясь, в окно. Алексей немигающим взглядом - на противоположную стену купе, словно что-то видел там ему одному ведомое. Мария Николаевна обратилась к ним со словами:
  - Не сердитесь на него, пожалуйста! Это от молодого неразумия он так говорит.
  - Не скажите, Мария Николаевна, не скажите! - возразил Николай Петрович. - Он излагает нам идеологию новой власти, которая ниспровергает все устои не только духовные и нравственные, но и разоряет всю прежнюю жизнь, оставляя одни развалины, на которых они будут строить свой мир. Как они там поют: мы наш, мы новый мир построим, кто был ничем, тот станет всем? А всех "бывших" нужно уничтожить, чтобы не напоминали о прежней жизни и не мешали строительству новой. Чем быстрее уйдут очевидцы прошлой жизни, которые могут рассказать о ней не только то, что пропагандирует новая власть, но и об ее лучших сторонах и временах, тем легче будет затуманить молодые головы мнимыми достижениями новой власти. Нам при этой власти ждать хорошего не приходится, поверьте мне. Самое лучшее, что мы можем сделать, это убраться из этой страны как можно дальше. Кстати, вы поговорили с сыном о возможности отъезда?
  - Поговорила, и он заверил, что окажет всестороннее содействие. Я думаю, что он сдержит свое обещание.
  - Дай-то Бог! А вы сама, что решили по поводу отъезда? Простите, что вмешиваюсь не в свое дело, но, по-моему, сын вам ясно дал понять, что вы со своими взглядами не ко двору новой власти. Или я не прав?
  - Может быть, вы и правы, но, тем не менее, я остаюсь. Здесь мои дети и мое место рядом с ними. Алеша, а ты что молчишь? Что ты решил?
  - А мое место рядом с тобой и Андрейчиком.
  - Но ведь это опасно для тебя! Тебя могут арестовать за участие на стороне противников новой власти.
  - Могут. Могут даже убить, но я буду похоронен в родной земле, а вы, я знаю, не оставите мою могилу в забвении.
  - Не смей так говорить! Тебе тоже нужно уехать вместе с Николаем Петровичем.
  - Без вас это невозможно. И давайте больше не будем говорить об этом! В Москву еще нужно приехать, а там - обстановка покажет. Мы же тащимся черепашьим шагом, и, кто знает, доберемся ли до престольной когда-нибудь.
   Прошло несколько дней. Андрейка с каждым днем чувствовал себя все лучше и лучше. Единственное, что мучило наших путников помимо неизвестности, было вечное недоедание. Еды с каждым днем становилось все меньше. Остановки состава бывали, в основном, по ночам и не было возможности пополнить продовольственные запасы. Сергей приносил им каждый день по половине буханки хлеба, но что это значило для четверых взрослых людей? Мария Николаевна старалась свою порцию хлеба поделить с Андрейкой. Она похудела, под глазами залегли тени, придавая лицу скорбное и таинственное выражение. Все с нетерпением ждали окончания этого долгого и утомительного пути. В один из вечеров Сергей сказал:
  - Завтра прибудем в Москву. Никуда не уходите. Я зайду за вами и помогу устроиться с временным жильем, пока не оформлю документы на выезд.
  - Сереженька, я хотела отыскать Володю, - робко вставила Мария Николаевна.
  - Не беспокойся, мама. Если Володя в Москве, я найду его по своим каналам.
   Ночь почти все провели без сна. Только Андрейка уснул сразу, как только голова его коснулась подушки. Мария Николаевна сама не понимала своей тревоги. Что-то ей не нравилось в поведении Сергея, но что? Неужели он сдаст ее друзей и не поможет им? За то время, что они с сыном жили врозь, он стал другим. Как он пренебрежительно говорил о Боге, а ведь она с детства прививала ему веру в промысел Божий. И дед, и отец были служителями церкви, в доме все было проникнуто духом религиозности. Брат его младший Петенька сподобился великой Божией милости и поведал всем им о Царствии небесном. Неужели все это выветрилось из сознания Сергея, и он попал под влияние нового сатанинского учения, отрицающего Божественное происхождение всего земного? Нет, нет, об этом даже подумать страшно!
   Алексей Викентьевич тоже не спал. Он уже не представлял своей жизни без сына и любимой женщины. А ему предлагают оставить их и отправиться на чужбину. Кто его там ждет и кому он там нужен? Чем он будет там заниматься? В отличие от Николая Петровича у него нет ни недвижимости за рубежом, ни счетов в банках, ни родной души. А что его ждет здесь? Поверит ли новая власть в его лояльность, простит ли его прошлое? Или ему предстоит сгнить в тюрьме или на каторге? Как убедить Марию Николаевну уехать с ним? В этой неразберихе и хаосе, какая судьба ждет ее и сына? Андрейке нужно учиться, получать образование. А какое образование он может получить в стране, где не работают учебные учреждения, где люди не живут, а выживают? И на какие средства они будут существовать в Москве, куда все они стремятся с упорством бабочки, летящей на огонь?
   И Николая Петровича тоже одолевали невеселые думы. Конечно, он везет на себе целое состояние, но, где гарантия, что его не отнимут, что он благополучно выедет за рубеж и воссоединится с родными? А как хочется спокойной старости среди близких людей! Так каждый со своими переживаниями встретил утро. Оно выдалось солнечным и ясным и, казалось, обещало добрый день и не предвещало ничего худого. Состав остановился где-то на запасных путях. Появился Сергей с озабоченным выражением лица и хмуро сказал:
  - Еще раз прошу всех вас, оставайтесь на местах и не высовывайтесь из вагона. Я за вами приду.
  Он ушел, и потянулось долгое мучительное ожидание. Хотелось есть, но еды не было. Наконец, Николай Петрович сказал:
  - Может, сходить на разведку? Выясним, где мы находимся, и попытаемся купить хотя бы немного еды.
  Мария Николаевна запротестовала:
  - Сережа просил нас никуда не уходить. Нужно ждать. Он лучше нас разбирается в обстановке. Мы можем навлечь беду не только на себя, но и на него.
  Ее поддержал Алексей Викентьевич. И снова время стало словно резиновым, которое тянется бесконечно и все на одном месте. Уже полдень миновал, а Сергей все не появлялся. Решили дождаться темноты и, если Сергей не появится, действовать самостоятельно и сообразно обстановке. А пока, чтобы скоротать время, решили поспать, тем более, что ночь была для всех бессонной. Сергей объявился под вечер и был чем-то очень доволен. Он подмигнул Андрейке, звонко в обе щеки расцеловал мать и дружески пожал мужчинам руки.
  - Давайте собираться, товарищи!
   Но тут же смутился, сообразив, что назвал товарищами бывших господ. Затем, поборов смущение, сказал:
  - Привыкайте к новому обращению. Господа теперь не в ходу. В общем, сейчас я вас устрою у одного своего хорошего знакомого, вы у него переночуете, а утром займемся оформлением необходимых документов на выезд. Думаю, что это займет не более двух дней. Я, в принципе, уже договорился. Пока все идет по плану.
  Сергей приехал на видавшем виды автомобиле. Не верилось, что это чудо техники сможет самостоятельно тронуться с места, но автомобиль резво покатил по пыльной дороге. Оказалось, что до Москвы состав не дотянул всего несколько километров. На окраине города автомобиль свернул в узкую улочку, по обеим сторонам которой стояли приземистые домишки с палисадниками, в которых буйно отцветала сирень, наполняя все пространство нежным ароматом. На путников пахнуло мирным уже почти забытым временем, и они жадно вдыхали свежий весенний воздух, любовались закатным небом, и все тревоги на время оставили их измученные неизвестностью души. Возле одного из домов автомобиль остановился. Хозяева дома встретили гостей радушно и пригласили к столу, на котором в большой миске дымилась горка свежесваренного картофеля, от запаха которого у голодных путников свело животы и потекла слюна, заполняя рот и вызывая непреодолимое желание немедленно наброситься на еду. Но они чинно подошли к столу и медленно стали есть, смакуя каждую крошку, чтобы насладиться каждым мгновением насыщения. Никогда прежде самая изысканная еда не казалась им такой вкусной, как эта пустая, ничем не сдобренная картошка.
   После ужина Сергей попросил всех остаться за столом для серьезного разговора. Он внимательно оглядел всех присутствующих и сказал:
  - Мне нужно знать, для кого из вас оформлять документы на выезд за пределы страны. Николай Петрович, Алексей Викентьевич, что вы решили, в какую страну желаете выехать?
  Николай Петрович ответил, не раздумывая:
  - в Париж и только в Париж!
  Алексей Викентьевич посмотрел вопросительно на Марию Николаевну и сказал:
  - Мое решение зависит исключительно от ответа Марии Николаевны. Если она согласится уехать из страны, я уезжаю тоже, но если она остается, остаюсь и я.
  Сергей недовольно поморщился и, немного помедлив, сказал:
  - Вам здесь оставаться небезопасно. Рано или поздно, но вас арестуют и приговорят, скорее всего, к высшей мере. Я хочу, чтобы вы это ясно понимали. И нельзя маму вынуждать уехать помимо ее воли, это непорядочно спекулировать на ее добром отношении к вам.
  - Пойми, Сережа, я не спекулирую. Я долгие годы люблю твою маму, и жизнь без нее для меня не имеет цены. Я уже говорил ей, что смерти не страшусь, и что здесь хотя бы будет человек, который будет посещать мою могилу. А что меня ждет там? Ни денег, ни специальности жизненной. Кем я там буду? Самое большее - тапером в захудалом ресторане.
  В разговор вмешалась Мария Николаевна:
  - Алеша, я очень хочу, чтобы ты уехал, не связывая это решение с моим выбором. У меня здесь сыновья, я должна найти Володю! Сколько можно говорить об одном и том же?
  - Мама, прости, что не сказал тебе сразу. Володи в стране нет. Его выслали за неприятие новой власти. Я пока не выяснил, в какую страну его выслали.
  - Вот видите! - поддержал разговор Николай Петрович. - Поедемте все в Париж. Я помогу вам обустроиться на первых порах, мне понадобятся порядочные помощники. Поедемте и вы, молодой человек! - сказал он, обращаясь к Сереже. - Думаете, новая власть простит вам брата, который не признал ее?
  - Не изображайте новую власть монстром, пожалуйста! У меня есть перед ней неоспоримые заслуги и меня ценят, мне доверяют.
  - Надолго ли? - выразил сомнение Николай Петрович.
  - Итак, что решили? - решительно прервал начавшуюся, было, дискуссию Сергей.
  - Оформляй нам всем документы на выезд, сын! - твердо сказала Мария Николаевна. - Володи в стране нет, ты уезжаешь тоже по дипломатическим делам. Что нам с Андрейкой делать в этой разоренной и вздыбившейся стране?
  На том и порешили. Стали устраиваться на ночлег. Сергей простился и уехал, сказав, что появится ближе к вечеру следующего дня.
   Сергей устроил все наилучшим способом. Они должны были ехать вместе с ним в дипломатическом вагоне. Как ему удалось это устроить, он никому не рассказал, даже матери. Поезд отходил поздним вечером. Все тот же автомобиль привез их на вокзал. В вагон погрузились без излишней суеты; практически ни у кого из них вещей не было. Мария Николаевна была бледна и слегка нервозна. Глаза ее были воспалены то ли от бессонницы, то ли от пролитых накануне слез. Андрейка то и дело встревоженно поглядывал на мать, но она на его взгляды не обращала никакого внимания. Казалось, что она была вся обращена внутрь самой себя, словно прислушивалась к чему-то, происходящему в глубоких тайниках ее души. Сергей был собран и деловит. Он разместил всех, разбив пассажиров по парам: Мария Николаевна вместе с Андрейкой разместились в купе справа от купе Сергея, которое находилось в середине вагона, а Николай Петрович с Алексеем Викентьевичем - в купе слева. Остальные сопровождающие лица заняли свободные купе. Таким образом, Сергей и его сотрудники как бы заключили в кольцо эмигрантов поневоле. Последним было запрещено без особой необходимости покидать свои купе и, тем более, выходить из вагона. Сергей объяснил, что он сам будет приносить им еду, а для отправления естественных надобностей в купе есть все необходимое. На вопрос Алексея Викентьевича, может ли он общаться с Марией Николаевной и Андрейкой, Сергей утвердительно кивнул.
  Его беспокоило состояние матери, и он надеялся, что Алексею Викентьевичу удастся вывести ее из состояния отрешенности, в котором она пребывала с самого момента принятия решения об отъезде.
   Мария Николаевна практически не спала последние двое суток. Она не могла себе представить, что уезжает из России навсегда. Вся ее жизнь прошла перед ее мысленным взором. Она родилась на этой земле, в этой земле похоронены ее родители, муж, сын, бабушка и дедушка, многочисленные родственники. Здесь она познала радости и разочарования первой любви, здесь она рожала и растила своих сыновей. Здесь были ее корни, было все, что дорого сердцу, что поддерживает человека в трудную пору жизни, не дает ему сломаться и опуститься. Как на чужбине она будет обходиться безо всего этого, без посещения церковной службы по утрам, когда душа устремляется ввысь, очищаясь от всего наносного под умилительное пение певчих? Правда, говорят, что и там есть православные храмы, а здесь их, наоборот, разрушают. Неужели никогда она не вернется в город своей юности, где был приветливый родительский дом, была беззаботная пора юности? Неужели не увидит дом в другом, тоже ставшим ей родным, городе, из которого ей пришлось бежать, захватив только родительскую икону? Как можно все это оставить и забыть? Она неотрывно смотрела в окно, за которым в серой мгле весенней ночи уплывала назад родная российская земля, а впереди ее оставалось все меньше и меньше. Марии Николаевне хотелось выть от отчаяния. Что же мы натворили со своей злосчастной родиной, чем прогневили Господа Бога нашего, что должны бежать на чужбину, оставляя все самое дорогое и устойчивое, превращаясь в перекати-поле, без роду и племени? Кто и что нас ожидает на чужбине? Не лучше ли в родной стороне питаться подаянием, нежели есть сладкий кусок у чужих людей?
   Андрейка несколько раз окликал ее, но она его не слышала, погруженная в свои тягостные раздумья. Из состояния отрешенности ее вывело появление Алексея Викентьевича и Николая Петровича, которые зашли справиться, как они устроились. Она отвечала им немногословно и невпопад. Алексей Викентьевич подсел к ней, обнял за плечи и радостно проговорил:
  - Машенька, родная, кончились наши мытарства! Неужели мы действительно покидаем этот ад, где каждый день грозил то голодом, то лишением свободы, а то и жизни?
  Она с изумлением уставилась на него:
  - Ты радуешься отъезду? Алеша, опомнись! Мы навсегда покидаем родные места, а ты радуешься?
  Она зябко повела плечом, освобождаясь от его объятья, и даже отодвинулась от него. Николай Петрович вторил Алексею:
  - Мария Николаевна, голубушка, что же вы печалитесь? Начинается новая жизнь без всех этих ужасов последних лет, мирная жизнь, понимаете? Без новой хамской власти холопов, без страха быть униженным и распятым. Как же этому не радоваться? Да посмотрите вы на все это с реальных позиций! Что вас ждет здесь, в нищей и голодной России, терзаемой распрями и войнами? Что здесь ожидает ваших сыновей? Новая власть уже разделила их. Сережа приспособился к новой власти, а Володя оказался ей неудобен, и его выслали. Андрею вашему нужно учиться, а где, позвольте вас спросить?
  - Все это я понимаю разумом, но я, помимо всего прочего, женщина и живу чувствами, а чувства мои восстают против разлуки с родиной. Вам есть чему радоваться, покидая страну. Вы богаты, у вас внуки и невестки в Париже ждут вас, а мы, кому нужны там мы? У нас ничего нет, кроме прожитых лет. Кем мы будем там?
  - Поверьте, мы столько пережили вместе, что я не оставлю вас без помощи. В моем доме места хватит всем.
  - Вы предлагаете нам стать приживалами?
  - Зачем же так? Вы можете найти себе занятие по душе либо в моем доме, либо в другом месте. Но на первых порах вам не нужно будет думать о куске хлеба и крыше над головой. Алексей Викентьевич будет управлять моими делами, мы уже с ним договорились обо всем. Важно только пересечь границу, но Сережа заверил нас, что дипломатический вагон неприкосновенен. Выше голову, дорогая Мария Николаевна!
  Андрейка во все время этого разговора переводил тревожный взгляд с матери на говоривших, но сам в разговор старших не вступал. Алексей Викентьевич обратился к нему со словами:
  - А ты, Андрейка, что молчишь? Ты рад отъезду или нет?
  - Я пока не знаю. Я очень хорошо понимаю мамины чувства, и мне тоже очень грустно покидать родные края. Новое и неизвестное всегда немного страшит. Я думаю, что мы все же вернемся назад, когда все здесь успокоится, войдет в нормальную колею.
  - Никогда здесь ничего не успокоится! - возразил Николай Петрович. - Поверьте, новая власть пришла всерьез и надолго, и нам не оставила иного выбора.
  - Выбор всегда есть, - печально откликнулась Мария Николаевна. - Знать бы, какой правильный. Каждый в этой жизни идет своей дорогой и не знает, что ждет его в конце пути. Простите меня, но я очень устала и хочу спать.
  Мужчины, пожелав ей и Андрейке спокойной ночи, ушли. Мария Николаевна обратилась к Андрейке:
  - Сынок, а ты хотел бы вернуться назад, домой?
  Он растерянно посмотрел на нее:
  - Мама, ты это серьезно? Как же мы вернемся?
  - Очень просто. Выйдем на первой же станции и хоть пешком пойдем обратно. Я ведь согласилась на поездку, чтобы спасти Алексея Викентьевича. Я должна тебе признаться... - голос ее дрогнул, но она пересилила себя и заговорила вновь - ... я должна тебе признаться, что Алексей Викентьевич - твой отец. Ты можешь сделать свой выбор: или поехать с ним дальше, или сойти со мной ночью и вернуться домой. Что же ты молчишь?
  - А что мне сказать? Я поражен, я оглушен этой новостью. Выходит, вы все мне лгали всю мою жизнь: и ты, и папа, и Алексей Викентьевич? Вот почему меня не любила бабушка! Она знала! Вы все знали и молчали! Это подло, подло!
  - Успокойся, сынок, и выслушай меня! Так бывает в жизни... Мы все щадили тебя, твои чувства... Ты был слишком мал, а теперь ты вырос и вправе знать правду. Прости меня, если сможешь. Ты сам вскоре можешь узнать, насколько сильной может быть любовь, страсть, как она затуманивает разум, как делает человека рабом этого чувства.
  - Значит, ты папу не любила, а любила этого Алексея Викентьевича?
  - Это не совсем так. Правда, я выходила за твоего папу, прости... своего мужа, без любви, и долгие годы не видела и не понимала, что он и есть самый главный человек в моей судьбе. Я поняла это, когда умер Петенька, твой старший брат, а ты уже тогда зародился во мне. Это очень давняя история. Я много ошибок совершила в жизни, но доведись мне повторить мою жизнь, я ничего не стала бы в ней менять. И разве можно назвать ошибкой мои чувства к Алексею Викентьевичу, если в результате этой, так называемой ошибки, родился ты, мой самый любимый сын? Не спеши судить нас.
  - Мама, мама, я не хочу быть тебе судьей, у меня нет такого права. Но осознавать, что вся моя жизнь - сплошные ложь и притворство, невыносимо! Я должен побыть один! Прости.
  И Андрейка выскочил из купе в коридор, но тут же вернулся вместе с Сергеем. Сергей ввел его обратно со словами:
  - Я же просил всех вас, по возможности, не покидать купе и не светиться в тамбуре. Я везу вас на свой страх и риск. Если мой поступок дойдет до начальства, мне несдобровать. Мама, что с тобой? Почему у тебя такой вид, словно случилось что-то страшное?
  - Случилось, сын, случилось. Я всю жизнь жила с чувством вины, и сейчас оно меня накрыло с головой.
  - Какой вины, о чем ты говоришь? Не пугай меня!
  - Вы все считали меня примерной матерью и женой, а я великая грешница. Я помимо вашего отца любила одного человека, и Андрейка - сын этого человека.
  - Мама, мы все это знали. Достаточно посмотреть на Андрейку и этого человека и все понять. Я не осуждаю тебя, поверь, и Андрейку из-за этого я люблю не меньше чем, если бы мы были детьми одного отца. Так, из-за этого Андрейка выскочил из купе таким взъерошенным? Он не знал?
  - Не знал. И это еще не все. Я не хочу уезжать из страны. Я хочу сойти на первой же остановке и вернуться домой.
  - Мама, это невозможно! Я столько приложил усилий, чтобы вывезти вас из страны, а ты хочешь вернуться. Но почему?
  - Можешь считать меня странной, но я не смогу жить на чужбине. Я уже не в том возрасте, когда можно жизнь начать сначала. Все слишком поздно. Одно дело уехать на время и знать, что по первому своему желанию ты сможешь вернуться, и совсем другое - уехать навсегда. Я, наверно, слишком русская. Пусть здесь меня ждут лишения, и даже, может быть, нищенство, но я буду среди своих, понятных мне людей. И умру под родными березами и родным небом, и русский священник будет читать надо мной заупокойную молитву. Постарайся понять меня, сын!
  - А как же мы, твои дети? Ты подумала о судьбе Андрейки, о Володе, обо мне, наконец!
  - Вы уже выросли и не нуждаетесь во мне. Я верю, что все сыновья соберутся в моем доме, когда закончится вся эта круговерть в России. Ведь не может все это длиться бесконечно?
  - Мама, ну что за характер у тебя такой? Почему надо плыть против течения, когда разум подсказывает противоположное?
  - Разум... Конечно, замечательно жить, согласуясь с разумом, а как же зов сердца, потребность души? Всю свою жизнь я пыталась соединить разум и сердце, и иногда это удавалось, но чаще я шла на зов сердца. А потом платила за свои ошибки ту цену, которую назначала жизнь, не торгуясь. Я все принимала с благодарностью Господу Богу за то, что дает мне нести крест по моим силам и не оставляет меня одну.
  - Мама, подумай хорошенько еще раз! Мы тебя просим ехать с нами. Мы найдем Володю и заживем полноценной жизнью.
  - А разве ты не вернешься в Россию?
  - В ближайшие два-три года нет. Я устрою вас с Андрейкой работать в посольстве, и Алексею Викентьевичу найдется работа. А после окончания моей службы, если ты захочешь, мы сможем все вместе вернуться домой. Андрейка, проси маму вместе со мной!
  Андрейка молчал, и она, глядя на него, заплакала беззвучными слезами. Они текли из ее глаз безостановочно. Она этими слезами как бы прощалась со своими мечтами остаться в России. Она поняла, что никуда ей не уйти от своих мальчиков, что она, прежде всего, - мать и должна быть всегда со своими детьми и делить с ними все их радости и печали. Она решительно вытерла глаза, встала, подошла к своим сыновьям, обняла их и прижала к своей груди. Больше она не колебалась. Значит, такая ее судьба, а с судьбой, как известно, не спорят.
   Поезд летел сквозь весеннюю ночь, взрывая ночную тишину протяжными звуками паровозного гудка, извещая о приближении очередной станции. Стоянка здесь на последней российской станции была продолжительной, и она попросила у Сергея разрешения выйти на перрон, чтобы подышать свежим воздухом. Сын разрешил и даже проводил ее до выхода из вагона. Часовой, стоявший у вагона внизу на перроне, помог ей сойти. Она полной грудью вдыхала запах родной земли и мысленно прощалась с ней. У нее возникло непреодолимое желание захватить с собой на чужбину хотя бы маленький ее кусочек. Она достала носовой платок, поискала вокруг и нашла небольшую, но довольно острую щепку, и принялась отковыривать плотный дерн, под которым была земля, родная земля. Она встала на колени и поклонилась ей. Никогда она не думала, что будет так тяжело уезжать, что каждой клеточкой своего тела, каждой частичкой души она привязана к этому клочку земли, в котором для нее воедино слилось все прошлое и настоящее, все, что было для нее дороже жизни, без чего она не мыслила своего существования. Родина! Только сейчас она поняла глубинный смысл этого слова. Родина! Родное, единственное, без чего человек уподобляется листку, оторванному беспощадным ветром от дерева, дающего жизнь. Дни существования такого листка сочтены. Она не хочет быть таким листком! Не хочет! А как же ее дети? Она дала им жизнь, она в ответе за них перед Богом и людьми.
  - Господи, помоги, подскажи, что мне делать? - она не замечала, что уже говорит вслух.
  Часовой покосился на нее. Молодой, безусый мальчишка, что он может понять в буре чувств и переживаний, поднявшихся в ее душе? Всего несколько часов отделяют ее от новой жизни. Она стоит перед чертой, переступив которую, может не вернуться назад к своим истокам. Еще не поздно остановиться и не переступать черту. К ней подошел Сергей:
  - Мама, пойдем в вагон. Тебе нужно хотя бы немного поспать. Тебя всю трясет, как в лихорадке. Уже поздно. Я нарушил инструкцию, разрешив тебе покинуть вагон.
  Она посмотрела на него непонимающим взглядом. О какой инструкции он говорит, при чем здесь какая-то инструкция?
  - Сережа, сын, отпусти меня назад! Я не могу уехать, это выше моих сил! Вы молоды и можете все начать сначала, а я..., а мне... - голос ее прервался, она покачнулась и упала бы, если бы Сергей не подхватил ее. От сильного душевного волнения и физического истощения вследствие последних бессонных ночей она лишилась чувств. Сергей поднял ее на руки, бережно внес в купе и уложил на заботливо застеленную Андрейкой постель на нижней полке. Затем осторожно поднес к ее носу ватку, смоченную в нашатыре, от резкого запаха которого она открыла глаза и слабо улыбнулась своим встревоженным сыновьям. А потом прошептала:
  - Господи, благодарю тебя! Ты дал мне знак, как я должна поступить. Что ж, на все воля Твоя! Мне остается только ей подчиниться!
  - Мама, мама, ты бредишь? Здесь мы, твои сыновья! Мы всегда будем с тобой, ты можешь на нас во всем положиться!
  - Не пугайтесь, мальчики. Ваша мать не сошла с ума. Просто, когда я стояла на перроне, я просила Господа дать мне знак: ехать ли мне с вами или остаться на Родине. А где мой платок с землей? - она порывисто поднялась и села.
  - Не волнуйся! Твой платок здесь. Ты хорошо сделала, что взяла ее. Она всегда нам будет напоминать, что есть место, куда мы обязательно должны вернуться. И мы вернемся, вот увидишь, мама!
  Сыновья стояли плечом к плечу, молодые, крепкие, красивые, и она улыбнулась им. В этот миг она поверила, что все будет хорошо, что пока они вместе, с ними ничего плохого не может случиться. А Володю они обязательно найдут.
   Паровоз дал протяжный гудок, и состав плавно тронулся с места, постепенно набирая ход. Мария Николаевна, не отрываясь, смотрела в окно, прощаясь со своей Родиной и, твердо веря, что непременно вернется. Все страхи и сомнения остались позади, а впереди ее с сыновьями ждала неизвестность, но она уже ее не пугала. Она знала, что Господь не оставит ее без поддержки и, что крест, который он ей уготовал, будет ей по силам. Она легла, смежила глаза и сквозь сон расслабленно прошептала:
  - Спасибо тебе, Господи! Милостив будь ко мне и моим близким!
  А за окном вставал новый день, солнечный и яркий.
  
  
  09.02.2007
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"