Бояринов Максим : другие произведения.

Преторианцы. Союз. Часть 3 "Заповедный напев" (окончание)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Ничего не подозревающий зубр чудом избежал страшной участи. Сгоряча хотели забить на мясо, но одумались. Как-никак, животное в Красной книге. Да и вообще далеко не убежит, один хрен. Прикормленный.
    Заночевали в пустом охотничьем домике. Деревянная хатка с печкой, запасом дров и заначкой консервов, ясен пень, не могла вместить отделение в десять рыл плюс взводный и прикомандированный чекист. А посему, половине отдыхающей смены пришлось укрываться в сарае, к счастью, доверху набитом сеном, заготовленным с осени. Иванов и чекист по командирской привилегии разместились на крохотном чердаке. К зимникам старлею было не привыкать. Детство его закончилось развалом союза и смертью деда. В родном бурятском поселке Джида (он же станция, он же военный аэродром, он же родина Чингисхана) с лета девяносто первого года зарплату не получали даже продавцы единственного в районе коммерческого магазина. Жрать было нечего и пять лет до призыва в армию будущий комвзвода провел вместе с отцом в тайге, кормясь зимой и летом одной охотой. Петрову же позволял ночевать на холоде заграничный крутой прикид.

  - Серой птицей лесной из далеких веков я к тебе прилетаю, Беловежская пуща! - взбивая охапку сена немелодично, но с чувством исполнил майор.
  - Чего? - не сразу понял старлей.
  - Песня такая была, - усмехнулся чекист. - Частенько я ее вспоминал. И осенью девяносто второго, когда семью из Душанбе под пулями вывозил. И с девяносто третьего по девяносто шестой, в фанерном домике с женой и двумя детьми, пока квартиру ждал . И когда племяннику рекетиры автосервис сожгли. А уж в командировках по “очагам напряженности” - чуть ли не каждый день...
  Иванов ухмыльнулся и поглядел на часы. Хронометр со снайперскими приблудами помимо прочего показывал и время восхода. Которое в Западной Белоруссии седьмого декабря 1991 года приходилось примерно на семь утра.
  Общий подъем и выход был назначен в четыре тридцать. Этого времени лучшему отделению “серых лесных птиц” из махачкалинского батальона специального назначения было вполне достаточно, чтобы совершив короткий пеший “перелет”, затемно добраться до центральной усадьбы режимного охотхозяйства “Вискули”.
  Где, по единодушному решению общего собрания прибывших из будущего офицеров, сержантов и рядовых им предстояло “пить святую родниковую правду”.
  * * *
  - Отделение, подъем! - голос старшины Ручкина был полон той непередаваемой язвительности, присущей лишь человеку, которому довелось будить сладко дрыхнущих товарищей.
  - И тебе доброе утро, злой человек... - тихо произнес старлей и первым делом кинул взгляд на циферблат. Ну да, пол пятого. Бдит караул, не проспал старшина. И похрен веники ему, будущее сейчас, прошлое, или вообще параллельный мир, главное чтобы личный состав был побрит, подшит и службу нес исправно...
  Снизу завозились бойцы. Хлопнула дверь. Это старшина выслал гонца на сеновал. Офицеры спускаться не спешили. Домик крошечный, развернуться особо негде, так что во время сборов только их внизу и не хватает…
  Минут через пять в люк сунулся Сидоров:
  - Кушать подано, идите жрать, пожалуйста, - процитировал он бессмертную классику.
  - Вежливые они у тебя, - хмыкнул майор, когда голова бойца скрылась из виду.
  - Мы без чинов привыкшие, - пожал плечами старлей.
  Завтрак вышел простым. Банка тушняка на двоих, сухари, чай. Запасов хватило бы и на большее, но впереди марш-бросок. С полным брюхом не набегаешься...
  - Попрыгали!
  Бойцы синхронно заскрипели снегом под ботинками. Не звенит...
  - Работаем? - старлей посмотрел на чекиста. Тот кивнул.
  Заснеженные кусты на фоне черного неба казались вырезанными из белоснежной бумаги. Снега было по колено, кое-где и по грудь. Идущего впереди приходилось часто менять, потому что бить тропу в полной выкладке по такому снегу - тяжеловато. Но шли неплохо, в меру быстро и без задержек. Мимо проплывали все те же высаженные как по нитке ели, чередуемые с обнаженными стволами дубов. Великаны до конца бились со стужей, и кое-где даже сохранили скрученные почерневшие листья…
  Внешнее кольцо охраны проскочили незамеченными, с легкостью, которая удивила и отчасти даже встревожила. Часовые, пригревшиеся под тулупами и ушанками, группу не заметили. Скорее всего это была не хваленая “девятка”, а штатные бойцы этого медвежьего угла.
  На самом подходе чуть не влетели в “Хмель”, или как такие штуки тогда назывались, но глазастый Сидоров сумел углядеть тоненькую проволочку сигнализации, протянутую сквозь кусты. После кавказских растяжек - детский лепет, кто подлез снизу, кто перешагнул…
  Здание резиденции, в недрах которой находились президенты со свитой встретило черными окнами.
  - Дрыхнут, падлы... - протянул майор, заняв позицию за кустом.
  - Щас разбудим, - щелкнул предохранителем старлей.
  - Погоди, - остановил Петров вскинувшего уже автомат комвзвода. - Мы пойдем другим путем. Можно сказать, официальным. Я про то, что здесь произошло тогда читал … То есть сейчас ... Они все боялись же до усеру. С собой взяли только личных телохранителей, всю связь отключили. Фотограф писал, что белорусский премьер то и дело на крыльцо выходил, в небо вглядывался, не летят ли по их душу специально обученные люди из конторы ... Вот мы такими людьми и представимся ... У тебя кто из бойцов громкий самый?..
  Как выяснилось “официальный путь” майора Петрова от “нелицензионного”, который сперва предложил комвзвода отличался не так уж сильно. Во всяком случае, пострелять Иванову пришлось, правда не на поражение. Очередь пошла практически в упор. Брызнуло во все стороны штукатуркой.
  И тут же рядовой Сергиенко заорал, надрывая горло:
  - Вы обвиняетесь в подготовке государственного переворота! Выйти из здания и сложить оружие! Пять минут на размышление! Потом - штурм!
  В стену резиденции снова ударила короткая очередь. Для ускорения мыслительного процесса.
  - Давай, - прошептал Петров.
  - Вы обвиняетесь в подготовке государственного переворота! Выйти из здания и сложить оружие! Четыре минуты на размышление! - снова раненым зубром взревел глашатай.
  В третий раз брызнуло крошкой, после чего над заповедной пущей повисла первозданная , чистая тишина …
  Когда до обещанного финала осталась одна минута, двери центрального входа распахнулись. Замаячила фигура с импровизированным белым флагом. То ли кусок простыни, то ли наволочку на скорую руку прикрутили к швабре.
  - Выходить по одному, оружие над головой, повторяю, над головой! Вы под прицелом снайперов! - заблажил Сергиенко, чуть не сбившись в конце на кашель.
  После недолгой паузы из резиденции начали выходить гражданские. Обслуга, пара поварих и прочие секретари с переводчиками. Их согнали в кучу, поставив на охрану Сидорова и сорвавшего-таки глотку Сергиенко. Среди пленных затесалось несколько помощников в штатском. Парни позднепризывного возраста с армейской выправкой и в одинаковых костюмах оружие сдали сразу. Но майор со старлеем были не пальцем деланы и приказали их обыскать. Бойцы, обнаружив неучтенные два ПМа уронили комитетчиков в снег, и начали вязать им руки.
  И тут произошло то, чего майор со старлеем никак не могли предвидеть. Ну кто же мог подумать что в своем прикиде и со своей амуницией в девяносто первом для тогдашних военных они будут смотреться как цветная иллюстрация из журнала "Зарубежное военное обозрение" ... Один из комитетчиков, не поддавшийся общей панике, уставившись на камуфляж бойцов, затем на модные шмотки майора, вытаращил глаза и завопил благим матом:
  - Это не “Вымпел”! Это американцы! У них шевроны власовские и оружие не такое ... -
  Комсомолец бдительный, мать его за ногу. Активист ...
  Сергиенко от души успокоил крикуна, шарахнув по затылку прикладом. Но было уже поздно. Очередной выходящий из здания, похоже что - коллега бдительного комсорга, среагировал как положено - спиной назад впрыгнул внутрь. Через пару секунд на втором этаже зазвенело разбитое стекло, и снег перед резиденцией взрыхлило десятков фонтанчиков.
  - Блядь! - выругался Петров. - Теперь эти мудаки думают, что за правое дело сражаются . С американскими, ети их мать, наймитами. Старлей, заткни мудака, а то он нам весь концерт обосрет, как медведь малину. Только начисто не кладите, свой же все-таки!
  Спецназ работу знал. В окно, соседствующее тому, где сидел стрелок, влетел заряд из “Мухи”. Грохнуло, осыпав стекла. Гражданские попадали кто куда, секретутки заверещали. На орущих цыкнули , те заткнулись как отрубило, так что стало слышно как потрескивает дерево в начавшем разгораться пожаре и тихо, на одной ноте за окном воет раненный..
  Петров решительно вышел на открытое пространство, упер руки в бока, и громко сказал:
  - Вы, блядь, нахуй, охуели в пизду, мудаки в сраку ебаные! Мы - особая сверхсекретная группа “Бета”, в личном распоряжении Президента СССР! Две минуты у вас, придурки! Две, и ни секундой, блядь, больше. Потом вызываем вертолеты, нахуй! С ракетами блядь. Кумулятивными. И пиздец вам всем! На холодец! За измену, блядь, Родине! Мне в случае оказания сопротивления Верховный лично разрешил пленных не брать, козлы опущенные ...
  Речь была яркой и убедительной, а при упоминании о “Верховном” даже у Иванова что-то дрогнуло. Не то в поджилках, не то в генетической памяти.
  Похоже что виртуозное владение русским народным языком совокупно с "Верховным" и приплетенными ни к селу ни к городу "кумулятивными ракетами" отмело последние подозрения. Не прошло и отпущенных двух минут, как приоткрылось окно на первом этаже, и оттуда кто-то закричал, стараясь не высовываться и-за косяка:
  - А гарантии?
  - Какие, нахуй, гарантии?! - громко и демонстративно удивился майор. - Гарантия то, что я с вами разговариваю. Пока еще!
  Петров демонстративно посмотрел на часы. Командирские.
  Секунд через двадцать из окна заорали:
  - Сдаемся!
  - Так то лучше, - буркнул майор и, и стараясь сделать это незаметно для окружающих, смахнул со лба бисеринки пота. - Командуй, старлей!
  - Оружие на виду! Выходить по одному! - вынырнув из-за дерева строго закричал Иванов.
  Из дверей потянулись помощники в штатском. Те еще были волки. Руки держали так, чтобы не провоцировать. Зыркали, прокачивая ситуацию. Оружие на заботливо расстеленную старшиной плащ-палатку клали бережно, словно смартфоны. У этих помимо ПМов были ПСМы, АКСу и даже пара “Стечкиных”.
  Разоруженных охранников обыскивали и клали лицом в снег, тут же заворачивая руки и связывая реп-шнуром. Последним вышел невысокий человек, богатый животом и красной рожей. Заранее держа руки за головой, он подошел к майору, и солидно, почти начальственно сообщил:
  - Прошу зафиксировать для протокола добровольную явку с повинной!
  - Трибунал учтет, - хмыкнул майор, пристально глядя на стремительно бледнеющего толстяка…
  - Ну, что, товарищ майор, пошли дальше? - враз осипшим голосом произнес старлей. - К главным…
  - Идем, - кивнул тот. - Самое время навестить этих … вошьдей ...
  * * *
  В главном доме и четырех деревянных коттеджах тепленькими взяли группу товарищей - трех президентов и пятерых “пособников”. Ельцина с Кравчуком в барских апартаментах, Шушкевича и взятых с собой холуев в нумерах рангом пониже.
  Пистолет Макарова сам по себе не особо страшен. Пистолет как пистолет. Многие ругают, многие хвалят. Но когда его тебе упирают под нижнюю челюсть, он кажется самой страшной вещью на свете. Страшнее - только глаза того, кто этот пистолет держит.
  - Руки!...
  - А…
  Рыхловатый седовласый человек попытался заслониться беспалой ладонью. Казалось бы, как можно дрыхнуть, когда вокруг творятся такие события?.. Оказывается - можно. Если с вечера над этим поработать и хорошо принять на грудь. Да в общем-то и остальные "вошьди", как их окрестил Петров, вчера по прилету не отказали себе в мелких радостях заговорщической жизни. Одного из россиянских министров вообще с поварихи сняли. Ну да, есть повод, каждому светит отдельный улус, как не гульнуть на радостях?
  Те, кого под конвоем вели из коттеджей, вволю насладились зрелищем уложенных в ряд охранников. Тех, кого взяли внутри главного здания, по приказу майора как бы случайно оставили у окна. Чтобы тоже прониклись.
  - Всех в стойло, - скомандовал командир "особой сверхсекретной группы Бета, в личном распоряжении Президента СССР".
  Что такое "стойло" пояснять не пришлось. Перепуганных “вошьдей” согнали в большой переговорный кабинет. Может быть у помещения были и какие-то иные функции, но дорогая мебель и обилие разных папок сами собой навевали мысли о переговорах и важных документах.
  - Вы обвиняетесь в подготовке государственного переворота! - майор на глазах входил во вкус своей роли облеченного суровыми полномочиями защитника конституционного порядка. И, по мнению Иванова, роль эта пришлась на него, как влитая. За офицером с суровым и непроницаемым лицом осязаемо чувствовалась вся мощь державы с возможностью и готовностью растоптать в пыль любого супостата, хоть внешнего, хоть внутреннего.
  Петров обозрел всех согнанных одним долгим и очень нехорошим взглядом. Как-то так получилось, что серым, опухшим после вчерашних излияний физиономиям ярлыки клеились сразу, как бирки с ценниками. Кравчук - "Хитрый", с бегающими глазками и шмыгающим носом, как у крысы, что готова подхватить любую крошку. Шушкевич - "Гнусный". Просто так, по общему облику. "Жирный", как две капли воды смахивающий на Доктора Зло из какой-то буржуйской комедии - конечно же Гайдарушка, приватизатор хуев. "Усатый" - Шахрай. И "Бухой", с рожей, похожей на ноздреватый блин. Мистер Эльтсин, господин "Дарагие рассияаааане, аннимаашь".
  Даже "Пучеглазый" Козырев имеется, а рядом с ним, не к ночи будь помянут, Бурбулис. Только рыжего клептомана не хватает, а так весь паноптикум в сборе.
  "Паноптикум"... почему то именно это слово показалось Иванову наиболее соответствующим моменту. Не сборище заговорщиков, не тайный синклит каких-нибудь сионских мудрецов, собравшихся на погибель России. Именно паноптикум. Бедлам.
  - Ну что, постмодернисты хуевы, досуверенитетились? - негромко, почти мягко завершил свою речь чекист.
  Переход с языка уголовной кодекса на русский матерный вывел бедлам из ступора.
  - Советский Союз умер уже давно, - наконец-то справившись с нижней челюстью, выдал домашнюю заготовку Усатый. - Мы, как врачи, лишь зафиксировали факт смерти!
  Получилось вполне пафосно и даже прочувствованно, но Усатый не смог выдержать сцену до конца и сорвался на визгливое:
  - Товарищи, присоединяйтесь к законным представителям… - не смог с ходу придумать, что именно представляют "законные представители" и умолк, шевеля усами, как вытянутый на берег сом.
  - Ты мне тут Лазаря не пой, могильщик, - процедил сквозь зубы майор, - как бы сам в яму не лег...
  - Хайло заткни, представитель, - конкретизировал старлей на более демократическом языке.
  Недлинная фраза буквально прорвала плотину настороженного, испуганного молчания адресатов. Бухой гудел что-то, как огромная навозная муха, причем гулкий, солидный голос диковато диссонировал со словами, испуганными и жалкими, как оправдания снятого с бабы инструктора райкома в опорном пункте милиции. Впрочем, будущий "Мистер Эльтсин" и лучший дирижер всех времен и народов очень быстро получил по морде и заткнулся.
  Гнусный тоже бормотал что-то насчет неминуемого конца, суровой необходимости трудны решений и прочее в том же духе. Поняв, что слова не находят должного отклика, он начал заикаться и хвататься за сердце, как плохой актер скверно поставленной пьесы. Хитрый поступил подобно настоящему хохлу в плохом смысле слова - деловито, хоть с дрожью в голосе, предложил по пятьсот рублей "каждому", чтобы разрешили уйти к границе. Поняв, что солдаты с недобрыми лицами не соблазнились, вздохнув поднял таксу до "целой тыщи". При этом вид имел такой, будто он не бывший секретарь по идеологии, а царь-батюшка, что мечет верным витязям кошели, набитые золотом.
  - Черт бы вас всех подрал, мудаки… - чуть растерянно сказал старлей. - Я же… ведь мы…
  Он умолк. И это все страшные заговорщики? Что ж получается… Они же Союз не сдали… Не продали. Эти мудаки его просто просрали по своей криворукости...
  Майор промолчал, хотя полностью разделял чувства молодого соратника. Просто по опыту и службе он был чуть посдержаннее, и то, что армеец высказал с ходу, подумал про себя. А так мысли совпадали.
  Вот что кололо прямо в мозг, вот, что вызывало ощущение больного паноптикума. Майор как-то привык воспринимать беловежские события, как страшный сговор. Большую Интригу. Ну не бывает так, чтобы просто так собрались несколько людей, да и приговорили огромную державу, пережившую за несколько десятилетий столько, чего другим странам за тысячу лет не выпадает.
  Оказалось - бывает…
  Не злобные заговорщики, и не продажные, но умные наймиты. Даже не предатели, желающие набить карманы. Просто перепуганные и недалекие номенклатурщики, которые будучи не в состоянии контролировать ситуацию в стране, попытались растащить ее по своим личным норкам. Бюрократы, решившие сбросить с доски лишние фигуры, из-за которых слишком сложно играть...
  Деньги, аж по тыще на нос. Да, ведь для них "деньги" - это пока еще толстая пачка бабок на кармане. Какие там нахрен, наймиты и заговорщики…
  - Перестрелять… - неожиданно сказал врастяжку старлей, и от его очень спокойного, ровного тона майора малость передернуло. Бывает так - вроде человек и не делает ничего, страшных рож не корчит и стволом не машет… а все равно видно - за ним уже стоит Смерть, и косу расчехлила. В глазах комвзвода горело пламя лютой, уже почти неконтролируемой ненависти. Концентрированная злоба, накопленная за все минувшие годы.
  Многие из тех, кому довелось пережить подлость, несправедливость и унижение мечтают оказаться лицом к лицу с обидчиком. Отплатить ему за все, и не по-христиански, подставив левую щеку, а как завещал великий Яхве, око за око. Только мало кому удается, потому что сильные мира сего, топчущие обычных маленьких людей отгорожены многими стенами. Иванову сказочно повезло и, судя по тьме в его взгляде, милосердным бурят быть никак не собирался.
  Секунды тянулись буржуйской жвачкой, майор лихорадочно соображал, тасуя мысли, как карточную колоду, превозмогая лютое желание присоединиться к сотоварищу.
  Иванова полностью захлестнула лютая злость. Палец сам собой, помимо воли, лег на спусковой крючок. Металл показался очень теплым, будто подогретым. Он сам упрашивал, молчаливо, но настойчиво - "нажми меня…". Те же самый чувства понемногу овладевали и Петровым ...
  - Нет… - выдохнул майор, сбрасывая морок искушения. И повторил, уже тверже и громче. - Нет!
  - Что "нет"? - почти прошептал старлей, чуть приподнимая ствол автомата.
  - Не так, - повторил майор. - Надо по-иному.
  - Опять “официально”? - сумрачно отозвался спецназовец, поднимая ствол еще выше. Сейчас "калаш" упрется в плечо, как влитой, палец выберет свободный ход крючка, и правосудие свершится. Обычно о нем говорят "запоздалое", а здесь будет совсем по-другому. Возмездие за то, чему еще только суждено стать реальностью…
  - Стой! - с этим коротким, как выстрел, словом, майор встал перед старлеем, почти упираясь грудью в ствол автомата. Черный ДТК вблизи, с противоположного конца оружия, показался очень большим. И страшным.
  - Отойди...те, - задушевно, почти мягко, попросил стрелок, уперев приклад в плечо.
  - По три… - пробормотал Хитрый. - Больше нету… Майор не видел его, но почему то был уверен, что тот непрерывно сучит пальцами, как паук, плетущий незримую паутину.
  Еще кто-то засипел, заперхал, не в силах протолкнуть слова через горло, перехваченное удавкой животного страха. В воздухе ощутимо завоняло, похоже, кто-то из "вершителей судеб" то ли наложил в штаны, то ли, как говаривал покойный отец, "стравил давление". Майор отрешенно подумал, что с такого расстояния очередь выкосит часть тех, кто сейчас дрожит и пускает газы, в животном ужасе ожидая конца. А остальных на месте положат те, кто стянулся ближе и так же подняли оружие, выжидая команды. Которой станет первый же выстрел.
  - А дальше что? - спросил майор, глядя прямо в лицо старлею. Только теперь Петров увидел, что глаза у того совсем не бурятские. Очень светлые и синие. Как луговые цветы. Но за этой синевой стояла тьма , за которой стояла целая армия предков, устроивших семьсот лет назад Европе образцово-показательный карачун…
  - А ничего, - ответил старлей. - Там увидим. Вор должен сидеть в тюрьме. Предатель должен стоять у стенки. Лежать, то есть. Так дед говорил.
  - Согласен. У меня к этим уродам тоже свой счет. Побольше твоего будет. Но чего мы добьемся? Положим этих, придут такие же. Других-то, сам видишь, нет ... И будет то же самое. Но-иному, но все то же.
  - Но не отпускать же их, раз мы тут …
  - Придут другие, - повторил майор, горло у него пересохло, но голос почти не дрожал. - Но мы-то здесь. Так что можно по-другому. И нужно.
  - Как? - спросил старлей, в его словах все еще звенели лед и смерть, но чуть дрогнувший голос вселял надежду.
  - Я не знаю, - честно ответил Петров, и эти слова дались ему с таким трудом, словно первый в жизни доклад командиру роты, когда у дежурного-новичка язык деревенеет во рту. - Но ничего из того еще не случилось. Пойми - не случилось! А значит мы можем все изменить…
  Ствол в твердых опытных руках не дрогнул ни на миллиметр, и майор понял, что время вышло. Сейчас полетит первая пуля. Первая из многих, которые перечеркнут призрачную возможность сделать мир лучше. Которые двинут историю по другой колее, что ляжет рядом с первой, повторяя все кровавые изгибы.
  Терять было нечего. Майор усмехнулся. Получилось невесело, а то и вовсе жутко, потому что старлей непонимающее поднял брови. Однако подействовало. Бурят чуть подумал и убрал палец со спускового крючка.
  Если бы Петров знал хоть одну молитву, он бы непременно ее прочитал. Не вслух, про себя. Но молитв он не знал, а потому выругался, на сей раз не виртуозно, а коротко и грубо.
  - Мы пойдем другим путем, - повторил он, теперь уже твердо, словно отдавая приказ. - Как завещали классики. А притащите-ка сюда парочку референтов и машинисток… есть мысль. Опусти ствол, дружище, успеется.
  Пара бойцов, посланная на поиски референтов и машинисток, притащила перепуганную сельскую тетку с антикварной машинкой.
  - Вот вся эта хрень, - Петров обвел рукой длинный стол с папками красного цвета в которых лежали неподписанные еще листы позорного соглашения, и ткнул пальцем в Усатого . - Сколько нужно времени, чтобы ее переписать?
  - Переписать? - поняв, что расстреливать пока что не будут переспросил тот.
  - Переписать, - повторил старлей, будто пробуя на зуб новое, незнакомое слово. И искорка понимания зажглась в его глазах, чуть потеснив тьму.
  - Мнэээээ… - проблеял из-за спины Усатого Пучеглазый. - Часа три, может, а вообще до вечера поработать придется…
  Петров хотел возразить, но обсуждение процедурных вопросов прервал один из выставленных у ворот караульных с докладом, что по просеке движется колонна БТРов. Чего-то подобного отцы командиры ждали, потому несильно и удивились. По-видимому мужики из "девятки" все же сумели втихаря передать сигнал тревоги. Но это было уже неважно.
  - Час, а то глаз на жопу натяну, - подвел черту прениям майор и повернулся к старлею. - Час надо, - коротко сказал он. - Продержитесь, если не удастся договориться?
  Иванов посмотрел на стало "вошьдей", провел рукой по ствольной коробке. И сказал:
  - Вы … ты только… диктуй быстрее. И не ошибись...
  * * *
  Щетина наросла, проклятая, как стальная стружка. Вот, что значит походная электробритва, физиономия - как непролазная тайга. Немедленно бриться!
  Майор легко встал, почти вскочил с постели, готовясь к бодрящей утренней зарядке, а затем - к освежающему душу с вожделенной бритвой. Настоящей, наточенной и доведенной как положено - на ремне. Пара пробных махов руками… и он почти упал обратно, быстро присел, схватившись за грудь, тяжело дыша. Сердце прихватило, словно острым шилом ткнули под ребро. И дыхалка почти что сдохла. Непорядок какой…Не мог он так за несколько дней потерять форму, что-то в организме не так пошло. Надо к врачу, обследоваться, мало ли какая хворь в теле притаилась.
  Он встал, куда осторожнее, утвердился на ногах, повернул корпус из стороны в сторону, проверяя - не вернется ли игла в сердце. И поймал собственное отражение в стекле книжного шкафа.
  Майор провел руками по лицу, как слепец, сверху вниз. И пальцы считывали метки времени, неумолимого, безжалостного. Старый затверделый шрам на лбу - от второго покушения "борцов за свободу Кавказа". Подергивающаяся щека - память о покушении третьем, на этот раз со стороны пары бывших соратников, решивших, что лидер ведет страну не туда. И морщины, много морщин очень старого человека, да и щетина - он помнил - уже давно стала седой…
  И пришли воспоминания.
  Много лет минуло с того дня. В Беловежской пуще все начиналось хорошо, даже слишком хорошо и легко. Документы действительно успели подготовить меньше чем за час, хотя это в общем и не понадобилось. Комбат, которого вызвали на подмогу, ранее был понижен в должности и услан из Минска за то, что поддержал ГКЧП. Поэтому прибыв на БТРах “по вызову” он очень внимательно выслушал парламентеров, почитал подписанные документы в красных папках и, узнав для чего собрались президенты, спросил, где тут записывают в новую Красную Гвардию - для защиты страны. А заодно, и выразил горячее желание возглавить расстрельную команду, если будет отдан такой приказ.
  Власть лежала на земле. Раньше майор думал, что это лишь фигура речи, но так оно и было на самом деле. И тот, кто не побоялся сделать шаг вперед, поднял ее под всеобщее одобрение.
  А вот дальше все оказалось куда тяжелее… Недаром говорят, что взять власть легко, но стократ труднее - удержать ее.
  Правопреемнком СССР стал СНР - "союз национальных государств” - как единая федеральная держава, у которой конституцию заменил союзный договор. Кравчука пришлось оставить, Шушкевича освободили от должности “по состоянию здоровья”, а лучший в мире дирижер, как-то ненавязчиво и незаметно взял и помер. Что поделать, не судьба. Фактическая власть перешла в руки военной диктатуры и с диктаторскими полномочиями на период реорганизации.
  И вот тогда переворотчики поняли наглядно, что такое разница между Большим и Малым Злом.
  Им, пришельцам из будущего, не нужно было рассказывать, чем и как закончится правление временщиков, растащивших страну на независимые улусы под аплодисменты "свободного мира". Но здесь то никто этого не знал. Еще не знал, и задача была как раз в том, чтобы не узнал никогда. Никто уже не хотел жить в разочаровавшем социализме, широкие народные массы желали капитализма, умытого, причесанного, надушенного дорогим одеколоном. Как в красивых фильмах и на глянцевых обложках, где была настоящая правда о новой жизни. И никто не знал, как объяснить, что новая жизнь будет совершенно иной - полной жестокой борьбы за место в новом мире
  Они сделали много хорошего и очень много плохого. Не от дурных намерений, а потому, что альтернативой плохому было только ужасное. Были мятежи и бунты, расстрелы на улицах, чрезвычайное положение, карточки и нормирование. Старлей погиб на третий год Реформации. Он всегда был отчаянным парнем, и даже став генералом действовал по привычному - всегда в первых рядах. Случайная пуля, быстрая смерть. Без старлея стало тяжелее, намного тяжелеее.
  Они истребляли одних врагов и коррупционеров, но прощали других, возвеличивая и приближая, потому что правителям всегда нужны союзники, никакая власть не бывает абсолютной. Они выселяли народы под вопли "международной общественности" и выжигали города, чтобы не сшивать потом страну заново, из кровоточащих лоскутов.
  Была трехдневная пограничная война с Китаем, который решил, что если откусить у северного соседа немного земли, тому придется закрыть глаза. И было краткое, наглядное разъяснение, что пока у России есть авиация, способная сносить в щебень плотины и заводские районы - так делать не стоит.
  Была "Тихоокеанская напряженность", начавшаяся с многодневных американских маневров у восточной границы СНР и учений НАТО на западе. Сейчас ее называют "Напряженностью", и вдобавок никто не сомневается, что у русских кишка не тонка в случае необходимости расчехлить атомный арсенал. Но это сейчас.
  Сейчас…
  Тяжелее всего оказалось вернуть страну от военной диктатуры к президентской республике. Очень уж удобной оказалась "хунта", для всех. Для населения, которому пришлось учиться думать и принимать решения не "сердцем", а головой. Для новой деловой аристократии, рассчитывающей на все преференции и удобства государственного капитализма. Да и для самих диктаторов, и главным образом не потому, что власть сладка и притягательна (хотя куда же без этого). А из-за сомнений - справятся ли преемники? Удержат ли то, что было спасено такой ценой?..
  Другое время, другая история, другие люди. Нельзя сказать, что получилось очень уж хорошо. Наверное, если взять общее число жертв "на круг", то по такой оценке новая ветвь истории не будет выглядеть так уж предпочтительнее. Но все же…
  Стоила ли единая страна таких жертв? Имело ли все это смысл?...
  Они все часто задавали себе этот вопрос, и у многих с каждым годом ответ звучал все менее уверенно. Но майор не жалел ни о чем, ни единой секунды. Он вспоминал поганые испитые рожи неслучившихся президентов, трясущиеся губы и мокрые штаны "величайшего экономиста" и много чего еще, из старой и новой жизни. Не все вышло хорошо, а многое вышло просто плохо. Но ошибаться при строительстве - всегда лучше, чем при растаскивании страны по норам жадных крыс. Он еще раз провел ладонями по глубоким морщинам и подумал, что как нельзя снять с себя старое лицо, подобно износившейся маске, так нельзя и снять ответственность за содеянное. Остается только жить с ней и надеяться, что это было не напрасно.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"