Аннотация: Продолжение истории об Ольхарде Рапгарски
Черная карета, запряженная тройкой вороных коней, поблескивая на солнце лакированными дверцами, неслась по широкому, освещенному ярким полуденным солнцем тракту в сторону столицы - Гарлиса.
Гарлис - столица королевства Культас. Огромный город с более чем шести вековой историей и почти двухсоттысячным населением. Кроме того, Гарлис является главным портом королевства на Северном море. Титул столицы государства он получил около трехсот лет назад, когда король Бронислав Второй перенес свою королевскую резиденцию из древнего Ольхирца в небольшой, но очень богатый портовый городок. С тех пор Гарлис рос, богател и процветал.
Ольхард пытался вздремнуть, откинувшись на оббитом красной тканью сиденье, но постоянная слабая тряска, и ноющая боль, в еще не до конца зажившем, боку не давали ему погрузиться в страну снов. Ольхард в очередной раз помянул все мраковы отродья и повернулся к окну.
За окном кареты маленькие дубовые рощи, с практически облетевшей листвой, сменялись голыми и холодными полями, маленькими серебристыми речушками и невысокими холмиками.
- Почти приехали, - подгоняя лошадей, крикнул сидящий на козлах Себастьян.
Впереди показалась громада города, окруженного мощными крепостными стенами: семидесяти локтей в высоту и двенадцати локтей в ширину. Несмотря на многочисленные войны, в которых участвовало северное королевство, вражеские войска, вот уже на протяжении восьмидесяти лет, не могли подобраться к Гарлису на расстояние пушечного выстрела. Но, все же, предшественник нынешнего короля - Вацлав Третий, возводя стены, считал, что осторожность никогда не бывает лишней.
Город был разделен крепостными стенами на две части - внешний город, в котором располагались кварталы ремесленников и кузнецов, торговые ряды и рыночная площадь, и внутренний город, окруженный еще более высокими крепостными стенами - обиталище зажиточных горожан и дворян. Внутренний город выделяется своей чистотой и изысканной архитектурой. Прекрасные храмы, высокие шпили магического университета, великолепные сады перед зданием городского совета и величественная, словно парящая в воздухе белокаменная громада королевского дворца - вот основные достопримечательности внутреннего города - сердца всего королевства.
Экипаж подъехал к высоким дубовым воротам, оббитым полосками черной стали. Один из стражников, стоявших у ворот, подбежал к экипажу и посмотрел в окно. Ольхард достал из-за полы плаща жетон Ордена Искупления и показал его стражнику, тот махнул рукой и что-то выкрикнул, тяжелые створки ворот разъехались в стороны, пропуская экипаж в город.
Внешний город встретил путников звоном кузнечного молота, выкриками ремесленников и снующей в разные стороны пестрой гомонящей толпой.
Ремесленный квартал - это самое шумное место в городе. От одной лавки к другой сновали мальчишки-посыльные. Крестьяне из окрестных деревень везли свои незамысловатые товары на ярмарку, проходящую на рыночной площади. Из кузниц то и дело слышалась ругань кузнецов на непутевых подмастерий.
- Сворачивай по второй кольцевой и езжай прямиком к монастырю, - перекрикивая шум толпы, высунулся из окна Ольхард.
Себастьян кивнул в знак согласия и свернул на широкую мощеную улицу.
- А здесь ничего не изменилось, - смотря по сторонам, думал Ольхард, - Хотя, что здесь могло измениться, основная застройка сейчас происходит в Портовом и Университетском кварталах. Властям нет никакого дела до ремесленного люда.
Экипаж подъехал к монастырю. Монастырь Ордена Искупления больше напоминал небольшую крепость. Монастырский комплекс, окруженный стеной тридцати локтей в высоту, унылой громадой вздымался над двухэтажными домиками ремесленников и торговцев.
Себастьян лихо соскочил с козел и подбежал к маленькой, едва заметной дверке, сбоку от ворот.
В маленьком окошечке, вырезанном в дверце, показалось одутловатое лицо одного из монахов:
- Себастьян, это ты?
- Да, брат Идрик. Кому же это еще здесь быть. Открывай ворота, нам надо проехать.
Монах кинул косой взгляд на черную карету и прокряхтел что-то своим помощникам. Створки ворот разъехались в стороны, и экипаж оказался в дворике монастыря.
Посередине монастырского дворика находилось здание, в котором располагался молитвенный зал и резиденция главы Ордена Искупления. В стороны от здания разбегались, образуя подобие буквы "П" монашеские кельи. К внешним стенам прижимались различные хозяйственные пристройки.
Себастьян, спрыгнув с козел, отвязал лошадей и повел их в сторону конюшни, а Ольхард, выбравшись из кареты, поправил свой плащ и направился в сторону резиденции главы ордена.
Внутренне убранство кабинета главы Ордена Искупления - Герхарда Ольмуца ничуть не изменилось за время отсутствия Ольхарда. Все тот же мощный дубовый стол, стоящий напротив входа, постоянно заваленный бумагами и различными письменными принадлежностями, потемневшие от времени шкафы стояли по левую и по правую стороны от входных дверей, их полки были усеяны различными древними фолиантами и старыми книгами в обтрепанных обложках. По разные стороны от письменного стола стояли два, заметно потертых, кожаных кресла.
Герхард сидел на одном из кресел, спиной к окну и лицом ко входу в кабинет, и не обращая внимания на вошедшего, с интересом листал страницы какой потертой книжки.
На вид, господину Ольмуцу можно было дать пятьдесят - пятьдесят пять лет. Несмотря на свой возраст он был довольно коренастым, невысоким мужчиной. На слегка крючковатом носу поблескивали изящные очки в серебряной оправе.
Этот почтенный господин практически заменил Ольхарду отца, погибшего во время восстания черни в Лисовце. Именно он спас Ольхарда от смертной казни, предложив вступить в орден. Но Ольхард недорожил своей жизнью. Поэтому он уважал Герхарда за то, что тот заботился о нем как о собственном сыне. Герхард был еще одним человеком кроме Себастьяна, которому Ольхард мог безоговорочно довериться, и на которого он мог положиться. Именно за это Ольхард так уважал и ценил своего друга и наставника.
Человек оторвался от чтения книги, и протерев стеклышки очков поднял взгляд на вошедшего:
- Ольхард проходи, не стой в дверях.
Ольхард снял шляпу и уселся на кресло напротив Ольмуца.
- Как я рад тебя видеть в добром здравии, сынок, - Глава ордена расплылся в добродушной улыбке.
- Я тоже рад вас видеть, мастер Герхард, - улыбкой ответил Ольхард.
- Я вижу, ты успешно справился с заданием в Бринвичхолле. И что же тварь терроризировала этот городок.
- Ярга. Причем довольно сильная ярга, - скривившись от боли в боку, ответил Ольхард.
- Что, задела тебя эта тварь.
- Еще как, - ухмыльнулся клирик.
- Ну, ничего страшного. Ты помнишь, чему я тебя учил. Чтобы выжить в нашем жестоком и беспощадном мире, надо самому стать жестоким и беспощадным.
- Конечно, помню. Эти слова я буду помнить всю жизнь.
В дверь просунулась голова одного из монахов:
- Отец Герхард. К вам барон Кнаттерлиц. Просит срочной аудиенции.
Барон оказался сверстником Ольхарда. В кабинет вошел высокий статный мужчина тридцати с небольшим лет. По аристократически бледное лицо барона окаймляли длинные, чуть ниже плеч, черные, как смоль, волнистые волосы, голубые глаза сверкали сапфирами из под густых соболиных бровей, под длинным слегка вздернутым носом чернели аккуратно остриженные усы, в левом ухе сверкала небольшая сережка - маленький небесно-голубой сапфир в обрамлении белого золота. Кнаттерлиц был облачен в темно-синий камзол, щедро расшитый золотыми нитями, на безымянных пальцах обеих рук красовались массивные перстни белого золота, инкрустированные сапфирами. Обут барон был в высокие остроносые сапоги с посеребренными бляшками.
- Присаживайтесь, ваша светлость, - сразу же посерьезнев в лице, произнес Ольмуц.
Ольхард, подобрав полы своего длинного плаща, поднялся с кресла и встал возле книжного шкафа с правой стороны от стола Герхарда, уступая место барону.
Барон Кнаттерлиц сдержанно кивнул и уселся в кресло.
- Какая беда привела тебя в скромную обитель Ордена Искупления, сын мой, - подобострастным тоном произнес Герхард.
Уголки рта барона еле заметно дрогнули, и он спокойным показным тоном начал говорить:
- Я пришел к вам, отец, потому что в стенах моего древнего родового замка поселилось зло. Оно терзает членов моей семьи и моих слуг. За последний месяц, по непонятным обстоятельствам, погибли уже трое из моих слуг.
- Сын мой, ты уверен, что не совершал греха, и что это не кара господня.
- Нет, отец, я веду праведную жизнь и не отрекаюсь от Небесного Отца.
- А твоя родня?
- Нет. Все члены моей семьи свято верят в Небесного Отца.
- Ну что же, значит это определенно козни отродий мрака.
- Да-да, отец. В моем замке поселилось великое зло. Экзорцист, которого я пригласи для очистки своего замка, спустя три дня покончил с собой.
- Отчего же гибнут жители вашего замка. Были ли обнаружены следы насильственной смерти на телах убитых.
- Нет. В основном самоубийства, а мой верный дворецкий Густав погиб от сердечного приступа.
- Ну что же. У меня нет причин сомневаться в правдивости ваших слов, сын мой. По-видимому, в вашем замке и впрямь нашла пристанище темная сущность. Для спасения вашей души я отправлю в ваш замок одного из лучших сынов нашего ордена - клирика Ольхарда Рапгарски, - произнес отец Герхард, указывая на стоявшего справа от себя человека.
Под пристальным взглядом синих глаз барона, Ольхард склонил голову:
- Да будет на то воля господа.
- Тогда я предлагаю брату Ольхарду оправиться в мой замок завтрашним утром.
Ольхард поклонился в знак согласия и покинул кабинет главы ордена.
Подойдя к дверям своей кельи, он достал из кармана внушительных размеров ключ и вставил его в дверной замок. Неприятный скрежет, щелчок и дверь отворилась. Скромная келья ничуть не изменилась за время отсутствия Ольхарда: все тот же маленький столик, стоящий у узкого оконца, старая скрипучая кровать и помутневшее от времени зеркало, висящее на стене. Ольхард, как любой дворянин ненавидел нищее убранство этой лачужки. Любовь к роскоши была у него в крови. Именно поэтому, попадая в шикарные аппартаменты богатых вельмож или в богато украшенные номера дорогих городских гостиниц, он искренне радовался, словно ребенок.
Ольхард бросил дорожный саквояж на грязный пол, снял с себя вещи и повалился на кровать, отозвавшуюся неприятным, словно кашель древней старухи, скрипом.
- Вот он - долгожданный, но такой кратковременный отдых, - подумал Ольхард.
Хотя, впрочем, жизнь научила его ценить каждую минуту. И даже эти малые крохи спокойствия и умиротворенности были для него дороже всех богатств этого бренного мира.
Природа начинала увядать. Осень - златовласая предвестница зимы, была безжалостна, но в то же время она зачаровывала, наполняла своей грустной и холодной красотой умы и души людей, заставляя тех безвольно восхищаться собой. Осень всегда щедро одаряла жителей королевства Культас своей красотой. Каждый год она, словно заботящаяся о своих подданных госпожа, входила на его территорию вместе с ветрами Северного моря, медленно и степенно шествовала по огромным просторам северного государства, неся за собой шлейф увядания. Сперва сочная зелень деревьев начинала сменяться желтыми и багровыми тонами, с каждым днем начинало холодать, холодные северные ветра пронизывали до костей, серое пасмурное небо начинало лить струи холодных слез на грешную землю, птицы отправлялись в далекое путешествие из негостеприимных холодных краев в более теплые и гостеприимные степи Анталийского султаната. Апогеем всего шествия становятся первые морозы и хлопья снега, срывающиеся с неба. Все это знаменует приход холодной и лютой зимы.
Небольшой отряд, состоящий из Ольхарда, Себастьяна, четверых телохранителей из свиты барона и собственно самого барона Кнаттерлиц, медленно двигался по пыльной узкой дорожке. Лошади были вымотаны, впрочем ровно как и люди, даже осенняя прохлада не могла снять усталость людей и животных. Монументальные стены Гарлиса остались далеко позади.
Ольхард всегда предпочитал долгой и изнурительной верховой поездке, быструю и комфортную поездку в уютном салоне экипажа. Но к его глубокому сожалению родовое поместье барона находилось в предгорьях Ульрицких гор, и добраться туда на экипаже было попросту невозможно. Кто хоть раз бывал в горах - поймет. Проехать в экипаже по узким каменистым дорожкам непросто невозможно, но и еще чрезвычайно опасно для жизни.
Ольхард оторвался от созерцания идеально ровной зеркальной поверхности небольшого кристально чистого пруда, поверхность которого была усеяна островками оранжевой листвы, и поднял спокойный взгляд светло-серых глаз на барона:
- Вы что-то сказали ваша светлость? Прошу меня извинить, я увлекся созерцанием окружающих пейзажей.
- Я спросил. Знаете ли вы что-нибудь о последних событиях, произошедших в столице?
- Нет. Ваша светлость, я довольно редко бываю в столице, чаще разъезжаю по провинциям.
- Не знаете. Как жаль. Я веду жизнь затворника и редко выбираюсь из своего замка, но как и любому другому аристократу мне очень любопытны столичные сплетни. Как же мне хотелось бы перебраться в столицу, чтобы быть поближе к высшим людям нашего королевства, чтобы быть ближе ко всей столичной роскоши и блеску.
- Ну каждому свое ваша светлость.
- Что вы? Неужели ваше сердце не наполняется безграничным восторгом, когда вы смотрите на все прекрасные и неповторимые шедевры архитектурной мысли лучших архитекторов нашей страны?
- Не стану вам прекословить - Гарлис действительно очень красив. Но я не аристократ, и редко могу лицезреть все красоты внутреннего города. И именно поэтому Гарлис для меня - это прежде всего: грязные улочки внешнего города, шумная, никогда не умолкающая человеческая толпа, постоянные пьяные драки и поножовщина, которая всегда имеет место в дешевых забегаловках после сильной попойки. Мы с вами, барон, привыкли видеть Гарлис с разных сторон. И для меня он не так красив и практически идеален, как для вас.
Лицо барона исказила кривая ухмылка, а пронзительный взгляд голубых глаз устремился вдаль.
- Ну вот еще один дворянский сынок, привыкший видеть мир в розовых красках. Ни как не может поверить, что что-то в этом мире может происходит вопреки его идеалам. Тьфу, неужто и он сам мог бы сейчас быть таким же слабоумным кретином, верящим лишь в свои идиотские детские мечты, - кривя уголки рта от омерзения, думал Ольхард, глядя на высокую и статную фигуру барона, - Ну просто вылитый напыщенный индюк.
Остаток дня Ольхард и барон провели молча, не перебросившись друг с другом не единой короткой фразой. Барон понимал, что после их непродолжительной утренней дискуссии между ним и мрачным клириком возникла какая-то стена непонимания и взаимного пренебрежения.
Когда багровые отблески заката настороженно тронули вершины гор, уже появившихся на горизонте, барон Кнаттерлиц властно махнул рукой и объявил привал. Это было разумное решение, поскольку до гор оставалось совсем малое расстояние, а пробираться по узким горным тропкам в кромешной темноте решиться либо самоубийца, либо сумасшедший, его светлость же таковым не являлся.
Местом для ночлега послужила полянка, расположенная на опушке небольшого леска. Под слабым неровным блеском восходящей луны поигрывая серебристыми от росы стебельками, слабо подрагивала под дуновениями легкого осеннего ветерка короткая трава. Еще не опавшие, но уже отжившие свой срок листья тихо перешептывались между собой, сетуя на внезапное появление чужаков. В зарослях низкого кустарника неподалеку от самой кромки ночного леса, переливаясь холодными серебристыми струйками, журчал родник.
Отряд расположился на спальных мешках вокруг наспех разведенного костра. В котелке над огнем, распространяя вокруг дурманящие разум проголодавшегося путника ароматы зайчатины и сушеных трав, варилась аппетитная похлебка. Вот один из людей поднялся, и сняв с котелка крышку, принялся разливать похлебку по довольно глубоким глиняным мискам.
Приняв из рук Себастьяна миску горячей похлебки, Ольхард с удовольствием втянул ноздрями воздух и принялся за еду. Поев он с удовольствием сделал несколько больших глотков прохладного вина, которое делают самые искусные виноделы из ордена Искупления и откинулся назад на спальном мешке.
Барон Кнаттерлиц сидел на противоположной стороне поляны и медленно раскуривал красноватую вишневую трубку. Его взгляд был устремлен в сторону леса, возвышающегося темной стеной за роем пляшущих искорок костра. Он думал лишь об одном:
- Сможет ли этот неразговорчивый и суровый человек в длинном черном плаще очистить его замок от зла, сможет ли он помочь ему - Иоганну фон Кнаттерлицу.
Он понимал, что несмотря на мелкую неприязнь возникшую у него по отношению к клирику, только тот может ему помочь и спасти его душу от цепких лап тьмы. Барон перевел взгляд на развалившегося на спальном мешке Ольхарда и проговорил:
- Завтра всем нам предстоит очень трудный день, и я советую вам, брат Ольхард, как следует отдохнуть. Поверьте Ульрицкие тропки весьма коварны и недоброжелательны к чужакам.
Клирик приподнялся на локте и, сдержанно качнув головой в знак благодарности, повалился обратно на мешок.
Поляна погрузилась в глубокий сон, нарушаемый лишь редкими шорохами часовых и потрескиванием догорающих углей костра.
Утро встретило путников росой рассыпанной по пожелтевшей траве и дуновениями холодного практически зимнего ветра. Отряд сонно и медленно двигался по пыльной дорожке, примерно через час превратившейся в узкую каменистую тропку. Пришлось спешиться. Тропка была столь узкой, что по ней едва мог протиснуться человек, ведущий под уздцы лошадь. Отряд растянулся и стал двигаться уж совсем медленно. С высоты птичьего полета он больше напоминал пьяную гусеницу, растянувшуюся среди серых каменных глыб. Казалось, что хуже уже ничего быть не может. Но оказалось что это еще не все горести и неудобства, выпавшие на долю путников. Пошел медленный монотонный дождь. Тяжелые холодные капли били по плечам и головам путников. Ольхард посильнее укутался в плащ и стиснул зубы.
На небольшой обильно поросший мхом валун выскочил зверек, больше всего напоминавший обыкновенную лису - такая же хитрая заостренная мордочка и насыщенно оранжевая шкура, поблескивающая от капель дождя.
Лошадь Рауфа - одного из охранников барона, идущего в самом начале колоны, резко поднялась на дыбы и испуганно заржала. Хитрая животинка же, напугав лошадь до полусмерти, быстро скрылась за камнями.
- Шаарва лядная, кутырдыс макрастуцкий! Никакой пользы от этих лирисов, только животину пугают. Но-но тихо моя хорошая, все хорошо, - поглаживая лошадь по белоснежной морде, выругался Рауф.
- Все в порядке.
- Да, милорд.
- Ну так чего мы встали? Давай пошевеливайся. Как говорил один известный человек: "Время одно из самых великих богатств нашего мира", - раздраженно прокричал его светлость.
Отряд возобновил свое медленное движение. Дождь закончился. На сером животе небес стали появляться прорехи, через которые ровными светло-желтыми столбами падал солнечный свет.
К полудню небо совсем прояснилось. Вдалеке показалась мрачная громада родового имения Кнаттерлиц. В лучах холодного осеннего солнца замок выглядел особо контрастным и гротескным на фоне гор усыпанных белым снегом. Этакий черный обелиск в белоснежном царстве гор и безбрежного голубого неба.
При ближайшем рассмотрении оказалось, что крыши башен замка, выложены темно-синей черепицей, больше всего напоминающей сапфиры. Впрочем, это было неудивительно, ведь весь род Кнаттерлиц - занимался добычей сапфиров, месторождения которых были расположены неподалеку от фамильного гнезда данного рода. Сапфиры, добываемые в этих месторождениях, являются едва ли не самыми лучшими во всем королевстве, ими даже украшена корона самого короля Культаса - Боцлава Второго.
Замок находился на горном уступе, узкая горная тропка заметно расширялась перед самыми его воротами, образуя небольшую каменистую площадку, размером примерно двадцати локтей в длину и сорока пяти локтей в ширину. В нескольких сотнях метров под уступом шумела холодная и стремительная безымянная горная река.
Тяжелые замковые ворота, украшенные тонкими полосками червленого серебра, изображающими цветок, очень редкой в северном королевстве, мансарии, отворились, и навстречу барону и его свите вышел уже не молодой, но еще не старый человек одетый в черный китель с нашивками главы замкового гарнизона. Едва пробивающаяся седина на аккуратно остриженных висках в лучах полуденного солнца отливала голубоватой сталью. На поясе человека висели кожаные ножны с довольно узким полуторным клинком:
- Рад видеть вас в добром здравии, милорд.
- И тебе не хворать, Мицлав, - добродушно улыбнувшись, кивнул головой Кнаттерлиц.
- Ваша светлость, за время вашего отсутствия не произошло никаких чрезвычайных ситуаций.
- Ну что же это очень хорошо.
Пока расторопный Мицлав продолжал отчитываться перед бароном, Ольхард с любопытством оглядел замковый двор: путники находились на маленькой площадке выложенной прямоугольной серой плиткой, разномастные потемневшие от старости и от сырости хозяйственные пристройки жались к замковым стенам с внутренней стороны, а перед зданием, в котором собственно и находилась резиденция самого барона Иоганна Фон Кнаттерлица, поигрывая кристально чистыми серебристыми струями, журчал черный мраморный фонтанчик, больше напоминающий неглубокую чашу.
- Нравится? - незаметно подойдя к Ольхарду, осведомился Иоганн.
- Да весьма занятная вещица. А откуда вы берете воду?
- О мой дорогой друг, для этого нам служит целая система каналов и террас, прорезанных в горах еще в те времена, когда этот замок только был построен.
- То есть вода талая?
- Конечно же, да. Чистейшая вода с самых горных вершин.
Ольхард подошел к фонтану и, усевшись на бортик, запустил руку в хрустально чистое зеркало воды. Она оказалась ледяной, как дыхание мифического Варгена и невероятно вкусной.
Пока Ольхард сидел у фонтана, согбенный старичок лет семидесяти и двое дюжих детин (по видимому, приходящихся сыновьями этому старичку) взяли уставших от долгой дороги лошадей под уздцы и повели в сторону приземистого длинного здания со слегка скособоченной крышей.
- Похоже, барон не увлечен скупкой и разведением элитных скакунов. Условия жизни у его лошадок весьма суровые, - провожая взглядом конюхов, думал Ольхард.
- Брат Ольхард, брат Себастьян, пройдемте, - горделиво входя в широко распахнутые расторопным дворецким двери, бросил барон.
Ольхард и Себастьян последовали за ним. Их взору предстал широкий зал, освещенный масляными светильниками, свет которых яркими бликами отражался от белого с бурыми прожилками мраморного пола, потолок зала был обильно украшен узорной лепниной, на стенах висели гобелены с изображениями мрачных и суровых владельцев замка - предшественников Иоганна. В стороны от зала уходили слабо освещенные коридоры, а прямо из середины зала подобно причудливому гребню морской волны прямо из пола вырастала широкая лестница серого мрамора с агатово-черными резными перилами.
Невысокий седой человек с зачесанными назад волосами, одетый в черный слегка заношенный сюртук, шаркающей походкой подошел к барону и отвесил глубокий поклон:
- Добрый день господин Кнаттерлиц. Как прошла ваша поездка?
- Превосходно. Просто чудесно было наконец-то выбраться из этих мрачных стен. Я наконец-то почувствовал себя частью этого общества, настоящим дворянином, а не каким-то нелюдимым затворником.
- Очень рад за вас милорд.
- Ах да, Михаэль. Это господин Ольхард Рапгарски - член ордена Искупления и его помощник Себастьян Ранхель. Они приехали, чтобы помочь нам в нашей беде.
- Господин Ольхард, господин Себастьян, - дворецкий отвесил еще один поклон, - Я, Михаэль Штольц - дворецкий его светлости барона Кнаттерлиц, очень рад видеть вас в стенах сего замка, надеюсь на вашу помощь и поддержку в эти темные, для всех обитателей замка, дни. И да сохранит Небесный отец ваши души.
Ольхард сдержанно поклонился в ответ, а Себастьян с легкой улыбкой пожал узкую на вид, но железно твердую шершавую руку Михаэля.
- Михаэль, позови Лизу. Пускай она покажет нашим гостям их комнаты и поможет разместиться.
Дверь боковой залы распахнулась и оттуда выпорхнула хрупкая девушка, облаченная в легкое закрытое платьице простого покроя. На вид девушке было восемнадцать-девятнадцать лет, она была весьма хороша собой и при ближайшем рассмотрении даже можно сказать красива. Красивое смуглое лицо с тонкими, плавными чертами. Большие глаза орехового оттенка пристально и задумчиво смотрели из под густых черных, как смоль бровей. Прямые у корней и завивающиеся к концам темно-русые волосы опускались чуть ниже плеч. В тонких и хрупких на вид ладонях чувствовалась сила и твердость. Было видно, что, несмотря на свой хрупкий внешний вид, девушка была привычна к тяжелой и муторной работе.
Девушка легко, словно пушинка порхнула середину зала и присела в глубоком реверансе перед бароном и его гостями. Себастьян восхищенно посмотрел на девушку-пушинку и даже слегка покраснел. Та легко улыбнулась, заметив его смущение, и перевела взгляд ореховых глаз на своего отца.
- Лиза, дорогая, это господа Ольхард Рапгарски и Себастьян Ранхель.
Еще один реверанс и легкая улыбка.
- Проводи их в предназначенные апартаменты и помоги устроиться.
Лиза сделала знак идти за собой и начала подниматься на второй этаж. Ольхард и Себастьян последовали за ней.
Второй этаж заметно отличался то первого - никакого излишества и яркой роскоши. Небольшой зал отдыха, освещенный теплым светом масляных светильников и два коридора уходящих в стороны от зала. Лиза свернула направо, и остановившись возле четвертой двери, принялась перебирать массивную связку ключей. Наконец выцепив из общей массы нужный, она отворила дверь. Ольхард прошел в комнату вслед за ней и поставил дорожный саквояж на низкий столик. Лиза подошла и попыталась помочь разобрать вещи, но Ольхард мягко отстранил ее:
- Не стоит. Я сам. Лучше проводи Себастьяна, я думаю, он будет не против.
Себастьян, переминавшийся на пороге с ноги на ногу, смущенно покраснел, а Лиза сдержанно кивнула и, улыбнувшись уголками губ, посмотрела на Себастьяна.
Молодые люди вышли, и Ольхард затворил за ними дверь и осмотрелся.
Комната была разделена на две части. Первая часть комнаты предназначалась для работы: невысокий столик у входа, два кожаных кресла, украшенных резными пластинками из черного дерева, у левой стены, высокий ясеневый шкаф, предназначенный для хранения гардероба у правой стены. Переходом во вторую часть комнаты служили две мраморные ступеньки. Желтый прямоугольник солнечного света из створчатого окна падал на широкую двуспальную кровать, застеленную темно-красным практически бордовым покрывалом. Кровать возвышалась над полом на четырех массивных, вырезанных в форме львиных лап ножках и примыкала к левой стене. У правой стены возле окна располагался дубовый письменный стол, уставленный всевозможными письменными принадлежностями, и еще одно кожаное кресло. Освещалось помещение с помощью масляных светильников, изобильно разбросанных по всем стенам и с помощью, висящей под потолком люстры, усеянной свечами.
Ольхард снял широкополую шляпу и плащ и, убрав их во вместительный гардероб, подошел к висящему над низким столиком у входа зеркалу.
С той стороны на него смотрел немолодой мужчина тридцати пяти-сорока лет. Идеально правильное лицо портил лишь тонкий белый шрам, пересекающий практически всю левую половину лица от уголка рта до лба - память о встрече с одним из порождений тьмы, прямой нос чуть вздернутый на конце, густые черные брови, черная недельная щетина, обильно покрывающая подбородок и щеки. Слегка вьющиеся темно-русые волосы практически доходили до плеч, а на висках поблескивала едва заметная седина. В общем, весьма обаятельный и привлекательный человек, располагающий к себе. Но все это впечатление рушилось, стоило лишь посмотреть в его глаза. В серых стального оттенка глазах не было видно ни одной человеческой эмоции, они до самых краев были наполнены холодной мертвой пустотой, они одновременно притягивали и пугали до глубины души.
Раздался тихий стук в дверь и Ольхард отвернулся от зеркала. В двери вошел Михаэль и отвесив почтительный поклон передал то, что господин Ольхард и господин Себастьян приглашены на ужин в главную трапезную замка.
Поблагодарив дворецкого за информацию, клирик отпустил его и устало потер виски. Только сейчас Ольхард почувствовал, как усталость падает на него свинцовым грузом. Он медленно поплелся к кровати и, скинув сапоги, повалился на мягкую перину. Комфорт захватил клирика целиком и полностью, Ольхард даже не успел заметить тот момент, когда он провалился в глубокий сон.
Ольхард проснулся от негромкого, но настойчивого стука в дверь. С трудом разлепив веки и послав на голову незадачливого посетителя все кары небесные, он поднялся с кровати и подошел к дверям. Затекшее тело отзывалось легкой болью.
На пороге стоял Себастьян, он был одет в светло-бежевый камзол с широкими ажурными рукавами, из под которого выглядывал воротник легкой атласной рубашки кремового тона, светло-русые прямые волосы были зачесаны назад, голубые глаза светились предвкушением и радостью, он был гладко выбрит, в отличие от Ольхарда:
- Мастер вы идете? Ужин скоро начнется.
- Ах да, точно ужин. Погоди, сейчас я приведу себя в подобающий вид и выйду.
- Как тебе Лиза? Я вижу, она тебе интересна, - одевая черный с матовым отливом камзол строго покроя поверх темно-бордовой шелковой рубашки, Рапгарски с любопытством посмотрел на своего подопечного.
- Да, она довольно милая и интересная молодая особа, вот только очень неразговорчивая, - смущенно потупив взор, произнес Себастьян.
- Неразговорчивая? Ты что не заметил?
- Что не заметил?
- Эта милая девушка лишена дара речи - она немая.
- Немая? - удивленно переспросил Себастьян, - Такая красота и такое проклятие. Бедняжка.
- Ну, впрочем, как я вижу, это не умаляет твоего интереса. Смотри не очень-то увлекайся этой девушкой, я не собираюсь надолго задерживаться здесь - как только я завершу работу, мы сразу же покинем это гостеприимное гнездышко. Так что не мучай себя и не вселяй надежду в сердце этой девушки, поверь, от этого ей будет только больней, когда мы уедем.
Парень лишь еще больше покраснел и поджал губы, в его глазах появились одновременно смущение, жалость и безысходность.
Трапезный зал встретил мужчин мягким тусклым светом тысячи свечей мерцающих неровными бликами под самым потолком пятнадцати-восемнадцати локтей в высоту. Неровные тени змеились и трепыхались в углах зала, отбрасываемые трепещущим под дуновениями легкого сквозняка пламенем свечей.
Посередине зала, стены которого были украшены темно-красными драпировками, стоял длинный дубовый стол, застеленный красно-белой скатертью и заставленный всевозможными яствами. Здесь были и зажаренные до хрустящей корочки куропатки, и молочный поросеночек с яблоком во рту, и всевозможные гарниры какие только можно представить, и оранжево-красная осетрина холодного копчения, и разнообразные фрукты, начиная от обыденных для северного королевства яблок и апельсинов из южных провинций страны и заканчивая экзотическими манго из далекого Черного континента. В качестве напитков гостям были предложены несколько бутылок силерийской "Слезы рассвета" и несколько бутылок лучшего вина королевства, достойного даже стола его величества - "Красного штандарта".
Во главе стола, одетый в белоснежный камзол и светло-синюю шелковую рубашку сидел хозяин замка, на его пальцах разливая вокруг легкое синее искрящееся сияние блестели все те же кольца сапфировые кольца белого золота. Справа от барона, положив тонкие руки на колени сидела молодая особа лет четырнадцати. В ней сразу же можно было узнать дочь барона - та же бледность лица, те же тонкие аристократические черты лица, небесно-голубые большие глаза, обрамленные веером густых черных бровей, и длинные черные, как смоль, вьющиеся волосы, доходящие практически до пояса, одета девушка была в пышное плате кремового цвета. Слева от барона и напротив его дочери сидел, уже знакомый Ольхарду и Себастьяну, начальник замкового гарнизона, вместо старого и местами затертого черного кителя, в котором они видели его впервые, на нем поблескивая начищенными до блеска золотистыми пуговицами, красовался новенький парадный темно-синий китель, а на поясе из ножен выглядывала, усыпанная мелкими драгоценными камнями рукоятка рапиры, - Ольхард мог поспорить, что это подарок щедрого барона и был более чем уверен, что клинок этого оружия ничуть не уступает по красоте своей рукоятке. Вокруг стола суетились слуги, одетые в белоснежные рубашки с широкими рукавами.
- Присаживайтесь господа, чувствуйте себя, как дома, - барон с благодушной улыбкой отсалютовал вошедшим бокалом, наполненным искрящейся в свете свечей "Слезой рассвета".
Ольхард присел на высокий резной стул, обрамленный бархатом, напротив барона, Себастьян примостился между начальником гарнизона Мицлавом и Ольхардом.
- Господа, позвольте вам представить - моя дочь и единственная наследница всех богатств семьи Кнаттерлиц - Анхель фон Кнаттерлиц, - все еще не выпуская из рук бокал вина, продекламировал барон.
- А барон то, по-видимому, успел нарезаться еще до нашего прихода, - наблюдая за неровными движениями хозяина замка, подумал Ольхард.
Тем временем девушка привстала со своего места присела в аккуратном реверансе.
В ответ Ольхард поднялся со своего места и поцеловал протянутую ему руку, то же самое сделал и Себастьян.
- Как вы устроились? - наконец-то поставив несчастный бокал на стол, осведомился его светлость.
Ольхард не преминул заметить, что сосуд уже опустел больше чем наполовину:
- Чудесно, милорд, - принимая из рук слуги бокал "Красного штандарта", ухмыльнулся своим мыслям Ольхард и перевел свое внимание на кусочек золотистого поросеночка.
Желудок Ольхарда призывно заурчал. Еще бы! Два дня ему приходилось давиться походным пайком, состоявшим из сухарей и жестких кусков вяленого мяса - Я думаю, что некоторые тайны должны оставаться тайнами. Не думаю, что вам было бы интересно это узнать, - как можно вежливее, произнес Ольхард, глядя холодным серым взглядом на наследницу барона.
Девушка не выдержав тяжелого, буквально осязаемого взгляда священнослужителя, потупила взор и замолчала. Еще не дошедший до кондиции Мицлав бросил на клирика настороженный взгляд, а вот занятый более насущными делами барон даже не удостоил его взглядом.
Реакция Анхель и Мицлава была вполне понятна - даже самый маленький ребенок королевства знает, что в Орден Искупления попадают не за красивые глаза или за воинские подвиги, а за несколько другие - отрицательные заслуги. Конечно же, нормального здравомыслящего человека отнюдь не прельщала перспектива добровольно находиться за одним столом с серийным убийцей. Но как быть, если только этот убийца может избавить тебя от внезапно свалившейся на голову проблемы инфернального характера?
Изрядно испуганные поведением Ольхарда собеседники больше не лезли к нему с глупыми вопросами, и тот смог, наконец, нормально подкрепиться. До самого конца ужина его никто не беспокоил.
Себастьян, в глазах которого плескалось изрядное количество выпитого, о чем то увлеченно спорил с не менее "трезвым" Мицлавом. Несмотря на то, что языки собеседников заметно заплетались, а их речь стала больше походить на наречие варваров Черного континента, они все же крепко сидели на своих стульях, в отличие от заметно раскрасневшегося и молчавшего последние полчаса Иоганна фон Кнаттерлица.
Краем глаза Ольхард отметил, что юная дочь барона куда-то незаметно исчезла - видимо ей надоело слушать разговоры пьяных мужчин, и она удалилась в свои покои.
Ольхард поднялся из-за стола и поблагодарил хозяина замка за радушный прием. Тот лишь мотнул головой и что-то невнятно пробормотал.
Ольхард сгреб общительного Себастьяна в охапку и повел к лестнице. Он заметил, как более-менее твердо стоящий на ногах Мицлав подхватил барона и потащил его по лестнице в его апартаменты.
Поднявшись на второй этаж, клирик остановился у дверей ведущих в комнату своего помощника и, с трудом отворив дверь, затолкал того в помещение. Убедившись, что тот добрался до своей кровати без приключений, Ольхард прикрыл дверь и отправился в свою комнату.
Скинув с себя одежду на кожаное кресло, Ольхард повалился на уютную, гостеприимную кровать и заснул.
Легкие пальцы порхали в тусклом свете свечей, словно бабочки, сплетая замысловатые узоры и окропляя темной кровью мрачные символы, начертанные на кабалистической доске, разложенной на маленьком деревянном столе, заставляя, те загораться, едва заметным, синим пламенем. Когда на доску упала последняя капля крови, символы ярко вспыхнули и погасли, напоследок высветив лишь одно слово, написанное на древнем, давно умершем языке - Анхель. Воздух в маленькой комнатушке сгустился став практически осязаемой темной сетью. Внезапно налетевший порыв ветра задул свечи, в свете которых напоследок промелькнула быстрая тень. Комната погрузилась в непроглядный мрак.
Вмиг растеряв все остатки сна, Ольхард резко поднялся на кровати и прислушался к своим ощущениям. По спине пробежал легкий холодок, где-то в глубине подсознания человек почуял страшную темную пустоту и могильный холод. Поднявшись с кровати, Ольхард быстро оделся и схватив похолодевшей рукой гематитовый серп вышел в коридор. Темные потусторонние эманации, определенно, чувствовались здесь еще сильнее, их легкий призрачный след вел куда-то наверх, туда, где располагались апартаменты барона и его дочери. Волосы неприятно липли к влажному от пота лбу. Аккуратными едва слышными шажками Ольхард двинулся к лестнице ведущей наверх. Достигнув лестничного пролета, клирик услышал леденящий душу крик, кинжалом вспоровший напряженную звенящую тишину. Ольхард забыв о всякой осторожности, бросился наверх к покоям юной Анхели, откуда и доносился крик. Мощным ударом ноги, выбив входную дверь, он влетел в темное помещение и остановился, увидев НЕЧТО. Размытый отливающий голубым мерцанием силуэт склонился над бледной девушкой, из глаз и рта которой к нему тянулись тонкие серебристые нити. Хрупкая совсем еще юная девушка на глазах превращалась в морщинистую старуху. Ее кожа стала напоминать пожелтевший и истлевший от времени пергамент. Ночной гость попросту вытягивал из нее жизненные силы.
Недолго думая, Ольхард бросился к ночному посетителю, серп блеснул в мертвенном голубом блеске, так и не настигнув порождение мрака. Тварь проворно отскочила в сторону. По размытому силуэту пробежала рябь и его очертания стали меняться. Прямо в глаза охотника на нечисть смотрела худая мертвенно-бледная женщина.
- О нет! Не может быть! Это она! Она вернулась, - послышался за спиной клирика трезвый испуганный голос барона.
Не обращая никакого внимания на испуганные крики за своей спиной, Ольхард в очередной раз бросился на тварь, но та снова отскочила в сторону и, растворившись на облако мелких голубых частиц, просочилась сквозь стену. Оттолкнув ошеломленно распахнувшего глаза, стоявшего в дверях барона, Ольхард бросился за ночной гостьей, он бежал за ней, словно гончая по кровавому следу, ориентируясь лишь на призрачный инфернальный след. Тяжело дыша, клирик остановился на лестничном пролете между первым и вторым этажом - твари удалось уйти, Ольхард больше не видел ни призрачного следа, да и темные эманации больше не ощущались в воздухе, словно их и не было.
Медленно, превозмогая разыгравшуюся в висках боль, Ольхард поднялся на третий этаж и вошел в покои Анхель. Убитый горем барон сидел возле кровати своей дочери и плакал, периодически срываясь на истерику, сжимал в своей руке бледную, словно иссушенную палящим солнцем, руку своей дочери:
- Как так? Ведь еще несколько часов назад ты была рядом со мной. Ты была жизнерадостна и весела. За что, за что мне такое наказание, Господи? Почему она вернулась? Почему она забрала ее, а не меня? Господи, Господи! И что же ты думала обо мне в последние часы жизни, милая, милая Анхель. А я, а я несчастный грешник. Господи, почему не я, почему не я! - сквозь рыдания рычал, словно смертельно раненный зверь, Иоганн Кнаттерлиц, держа на руках холодное и мертвое тело своей дочери, своей единственной любимой дочери - самого близкого и родного для него человека.
Одного взгляда на убитого горем отца хватило Ольхарду для того, чтобы понять:
- Горе барона слишком велико, и расспрашивать его сейчас, когда он бьется в истерике возле кровати своей дочери, бесполезно. Но завтра. Завтра же Ольхард должен будет получить ответы на все интересующие его вопросы, во что бы то ни стало.
Погруженный в свои мысли священнослужитель вошел в свою комнату, но так и не смог заснуть, потрясенный тем животным ужасом, который сковал его - бывалого охотника на нечисть, много повидавшего на своем веку, при встрече с ночной гостьей, посетившей юную Анхель. В молчании он просидел до самого рассвета в кожаном кресле, глядя на холодное мерцание ночных звезд за большим створчатым окном.
Когда на улице уже рассвело, и солнечные лучи стали уже не такими скромными и застенчивыми, как на рассвете, в двери Ольхарда постучались.
Ольхард с трудом подчинив себе затекшие за ночь ноги, поднялся и, закрыв массивный фолиант в обложке из телячьей кожи, отворил двери.
На пороге стояла Лиза. В ответ на вопрошающий взгляд клирика, та лишь помахала зажатым в руке веничком.
- А, ты пришла прибраться?
Девушка ответила лишь утвердительным кивком головы и своей обычной застенчивой улыбкой.
- Конечно, конечно проходи. Я как раз собирался по своим делам, - едва заметно улыбнулся клирик, пропуская девушку в комнату. Тут он на секунду задержал взгляд на выбившуюся из под рукава блузы татуировку на правом запястье девушки - небольшой черный круг с расходящимися от него неровными лучами. Ольхард уже где-то видел этот знак, только вот он не мог вспомнить где. Придя к выводу, что скорее всего это какой-то знак охраняющий своего владельца от злых духов, мужчина вышел в коридор.
В коридоре Ольхард лицом к лицу столкнулся с блаженно улыбающимся Себастьяном:
- Чего это ты такой веселый? - взглянув на парня, поинтересовался клирик.
- Да так ничего, - потягиваясь, ответил тот.
- Ну да ничего. Можешь не строить из себя монашку ордена " Святой Валирии", я все отлично слышал: и то, как ты открывал дверь и скрипы, доносившиеся из твоей комнаты. Не думаю, что тебе посреди ночи приспичило заняться перестановкой мебели в своей комнате.
Парень заметно покраснел.
- Лиза? - с ехидной улыбкой поинтересовался Ольхард, вгоняя парня в еще большую краску, - Ну что же я рад, что хоть кто-то провел эту ночь с удовольствием.
- А что случилось, мастер?
- А случилось то, мой дорогой ученик, что пока ты развлекался со своей новой подружкой, юную баронессу посетила весьма странная ночная гостья, и как результат их встречи душа баронессы отправилась в чертоги Небесного Отца. Тварь попросту выпила все ее жизненные силы, подобно баньши.
- Вы смогли заметить, что это было?
- Практически нет. Могут только сказать, что когда тварь начала изменятся, она перевоплотилась в худощавую женщину средних лет. И кроме того гостья была настолько проворна, что дважды избежала встречи с моим серпом.
- Мастер, могу ли я вам чем-нибудь помочь?
- Нет, пока можешь отдыхать, но будь начеку - твоя помощь в скором времени может мне пригодится. Сейчас я пойду к барону, надеюсь, он уже отошел от шока. Почему-то у меня возникают подозрения, что он что-то знает об этой ночной гостье. А ты пока спустись вниз и позавтракай.
- Хорошо, мастер, если я вам понадоблюсь - я у себя в комнате, - с этими словами Себастьян сбежал вниз по лестнице.
Ольхард посмотрел вслед юноше и двинулся по лестнице на третий этаж. Очутившись в широкой и просторной комнате отдыха, стены которой были оббиты пластами настоящего Ярмайлского кедра, он быстро пробежал взглядом по кожаным диванам и низким столикам овальной формы, и, заметив в углу комнаты молодого слугу, усердно протирающего пыль с подоконника высокого створчатого окна, подошел к нему и слегка похлопал паренька по плечу.
Перепуганный таким жестом клирика парнишка, который после событий сегодняшней ночи ( слухи среди любой челяди распространяются со скоростью ураганного ветра, приходящих со стороны Северного моря ), был готов увидеть у себя за спиной хоть огромного семиглавого ворона Харси. Парнишка, вздрогнув, обернулся, но увидев за своей спиной простого смертного, пускай и члена Ордена Искупления, облегченно выдохнул.
- Ты чего так испугался-то, - убирая руку с тощего плеча, осклабился Ольхард.
- Дык, ваше благородие, вы же сами знаете, что сегодняшней ночью с госпожой Анхели случилось. Страшно ведь, аж до жути страшно.
- Я-то знаю, но вот откуда об этом знаешь ты?
- Дык, ваше благородие, об этом уже весь замок знает.
- Ладно, мне наплевать, откуда вы об этом узнали. Конфиденциальностью информации в своем имении пусть занимается его светлость. А меня интересует несколько другое - где сейчас находится его светлость?
- Так он с самого утра в библиотеку отправился, велел никому его не беспокоить.
- И где эта библиотека?
- Так ведь его светлость велел не беспокоить.
- Поверь, мне можно, - голосом, от которого у слуги побежали мурашки по коже произнес клирик, в очередной раз, положив ладонь на плечо паренька.
- Прямо по коридору, четвертая дверь слева, - побледнев прошелестел служка.
- Спасибо, - Ольхард едва заметно ухмыльнулся и отпустил плечо недалекого слуги.
Толкнув тяжелую оббитую листами железа дверь, Ольхард очутился в большом помещении, заставленном высокими шкафами, на которых пылились груды многочисленных фолиантов, свитков и книг, содержащих данные из самых разных областей человеческого знания и мудрость наших предков, давно ушедших в лучший из миров. В комнате гулял тяжелый винный дух. Казалось, что им пропиталась каждая частичка мраморного пола, каждая страничка древних фолиантов. Посреди помещения, за широким дубовым столом, испещренным многочисленными царапинами, понуро восседал источник этого запаха.
Барон сидел на жестком порядком рассохшемся стуле, облокотившись о краешек стола, и лениво смотрел в плескавшуюся на донышке стеклянного стакана жидкость, источающую аромат алкоголя и апельсина. При детальном рассмотрении захламленного стола, можно было понять, что в стакане плещется бренди, еще две бутылки этого напитка стояли на краю стола, причем одна из них была абсолютно пуста, а вторая была осушена бароном наполовину.
- Добрый день, - с трудом подняв тяжелую голову, прохрипел барон, глядя отсутствующим взглядом куда-то в область левого предплечья вошедшего.
Не дожидаясь от хозяина разрешения присесть, Ольхард придвинул к столу еще один старенький стул и уселся перед бароном, задумчиво глядя на него и на бутылки бренди:
- Я прекрасно понимаю ваши чувства и то горе, которое свалилось на ваши плечи, но алкоголь в такие тяжелые времена не помощник.
- Не указывай мне что делать. Я потерял самого близкого и дорого для меня человека на всем белом свете - мою дочь. Ты ничего не знаешь о моем горе. Ты никогда не терял близких людей. Так что не пытайся мне сочувствовать - у тебя это хреново получается, - в очередной раз, опрокидывая стакан бренди в свое нутро, гневно просипел барон.
- Поверьте уж кому как не мне понять вашу беду. Я и сам терял близких людей, что бы вы там не говорили, - в голосе всегда спокойного клирика зазвучала сталь и зимняя стужа, заставившая захмелевшего барона, поперхнуться и мгновенно сменить тон.
Внимательно и слегка испуганно посмотрев на своего собеседника, барон лишь вздохнул и снова опустил взгляд.
- Ну да ладно, я пришел сюда не для того, чтобы утешать вас и сочувствовать вам. Как вы помните, вы сами попросили помощи моего ордена. И насколько я смог почувствовать всеми клеточками своего тела та тварь, что этой ночью явилась в покои вашей дочери, и есть то зло, которое я должен уничтожить. И более того мне интересен тот факт, что вы узнали эту тварь.
Барон все так же неподвижно восседал на стуле, вперив пьяный взгляд в испещренную выбоинами столешницу.
- Кто она? Кто та, которую вы вчера увидели в комнате вашей дочери?
Барон, молча, налил себе очередной стакан бренди и тут же опрокинул его в себя.
Молчаливая пауза затягивалась, и в тот момент, когда Ольхарду уже стало казаться, что вразумительного ответа на свой вопрос он так и не дождется, барон поднял иссиня голубые полные слез глаза и произнес:
- Это была моя покойная супруга Анна. Она погибла около года назад.
- Самоубийство. Скверно, очень скверно. А вы не знаете, что могло подтолкнуть ее к этому поступку?
- Нет.
- Ваша светлость не стоит ни о чем умалчивать. Я пытаюсь вам помочь. Мне нужно знать, что могло заставить ее дух вернуться в мир живых, - уловив в словах барона какую-то мимолетную фальшь, мягко продолжил Ольхард.
- Нет. Я же сказал, что не знаю. Я не знаю, какая страшная сила могла вернуть ей подобие жизни, - искренне возмутился барон, потягиваясь за очередным стаканчиком бренди.
- Мне кажется, что вам уже хватит ваша светлость, - отодвигая бутылку от барона, произнес Ольхард.
Тот лишь тяжело вздохнул и посмотрел на клирика.
- Где похоронена ваша жена? Мне надо осмотреть место ее упокоения.
- В фамильном склепе, в подвале замка.
- Пройдемте туда.
Иоганн фон Кнатерлиц тяжело поднялся и неровной походкой зашагал к дверям.
Серые влажные камни стен, местами поросшие мхом, освещались лишь скудным светом факела, который нес в руке один из слуг барона Кнаттерлиц, сам барон, придерживаемый за руку Ольхардом, медленно спускался по скользким гранитным ступенькам, то и дело, норовя поскользнуться и проехаться лицом по холодному камню.