Аннотация: Постапокалипсис Батыева нашествия... Рассказ доступен в моем разделе на author.today: Кровь с молоком
Один зверь сгубил целую деревню.
Истошные крики и ржание коней, разносящиеся по лесу, подняли из берлоги старого медведя до срока. Всадники с лисьими хвостами на шапках с гиканьем промчались, вскидывая снег, над нагретой, укрытой под поваленным деревом ямой. Гнались за беглецами, рубили, ловили, вязали, кидали через седла, рвались прочь из леса, к огромной конной черной лаве ворча протискивавшейся через залесские дебри по льду застывших рек.
Всадники давно унеслись, зарубленные саблями остыли, но шатун уже поднялся.
Медведь, разбуженный степной конницей, встал из логова, мучаясь голодным нутром. Долгонько кружил по лесу, не находя съестного. Через много дней, по теплому запаху, добрел до укрытой в пуще деревеньки. В раздражении растерзал и повалил столб с родительскими богами, с рыком разрыл хлев-землянку и задрал единственную оставшуюся на деревне корову. Наелся.
Но как же еще было холодно.
Кто-то из людей сунулся в землянку с копьем, да медведь выскочил, отмахнулся от железного острия, сгреб, подмял и задавил с грудным хрустом.
Погубил мишка последнего на деревне юнца. В укромной деревне с начала жуткой батыевой зимы остались только бабы да дети. Мужики так с осени и не вернулись - полегли как один в поле. Ну и старый Земята остался сам-вой, ни кола, ни коня, - столетний дед - в седину одет. Древний, крепкий, коренастый. Сам себе медведь. Сам себе шатун.
Выходи один теперь в поле - не осталось никого боле...
Девки с ребятишками позабивались от медведя в землянки: в лес бежать - верная от стужи смерть, солнце еще не зайдет. Солнцеворот уже минул, дни пошли на прибыль, но до масленичного равноденствия было ой еще как далече. От черной лавы деревенские бегли кто в чем, босы-неодеты, и бедовали теперь зиму на выпасной дальней заимке, где Земята с осени рубил лес сам-один. Деревенские сдирали кору, глодали тополиный луб, собирали шишки, зорили беличьи кладовые, выкапывали спящих ежей.
А теперь лесной хозяин их самих выкопает, как тех ежей.
Вот Земята на зверя и пошел. А кто еще?
Скинув тулуп, он крался с одним топором к разрытой хлевной землянке. Медведь ворчал в яме. Трещал мослами.
Оголодал, сердешный. Ну, погодь, друг боровой, я тебя сейчас успокою...
Задавленный юнец лежал с краю от ямы, зверь его не особо глодал - жрать нечего, одни кости да кожа. Лицо не тронуто, а глаза уже замерзли, потускнели. Голубые были глаза, яркие. Где ж рогатина? А вот она, лежит. Цела. Эх, дурак. Что-ж полез на Хозяина с испугу в одиночку? Вот, придется теперь все самому.
Земята заправил топор топорищем за веревочный пояс поверх рубахи, тихо подобрал со снега рогатину на толстенном древке, со стальным несгибаемым стержнем-перекладиной под острием. Рогатина на большого зверя. Вот и есть чем гостя встретить. Доброе копье со старых времен, его Земята в соломе прятал на крыше своей землянки - юнец оттуда и схватил его. Посчитал себя за старшего, крайнего.
Земята прокрался по раскиданным медведем комьям соломы, которой покрывали землянку. Медведя не было еще видно - ворочался в яме. Потом взрыкнул - учуял, поднялся в рост, над ямой, поглядел на Земяту сверху вниз. Земята отступил на шаг, упирая рогатину в твердое под снегом. Уперся, наклоняя острие.
Ну, давай, дорогой.
И шатун дал.
Кошкой вытек из ямы, метнулся к Земяте на всех четырех, вскинулся горой и волной горячего тухлого запаха упал, сверху накрывая небо.