Аннотация: Повесть Аэлита как фантастика, основанная на мистических представления Алексей Толстого о грядущем России
Представим себе Петроград 1920 года. Больше половины населения исчезла, кого-то расстреляли большевики, еще больше народа разъехалось по деревням к родственникам спасаться от голода, многие перебрались в Москву вслед за новой властью. Лето. Тепло. Редкие прохожие спешат по делам. Дома стоят полупустые, роскошные дома, дворцы. Еще большая пустота на окраинах. Малолюдные цеха, свободные квартиры рабочих, пустые склады. Серое, спокойное небо висит белыми ночами над Петроградом. Чуть подсвечиваемые еще не явившемся солнцем облака украшены тихими, исключительно северными цветами складок и складочек. Одни края облаков кажутся светло-зелеными, другие облака оторочены красноватым и малиновым светом, видны желтые и фиолетовые края. На земле царит безветрие и покой, еще большая пустота и покой существует где-то вверху, у облаков и уходит дальше в прозрачную как опал сероватость небес всё выше и выше вплоть до редких звезд.
Первоначально Алексей Толстой хотел устроить полет своих героев на Марс из Москвы. Но в Москве больше народа, все заняты земными, революционными делами, небо над Москвой летом плотнее, звезды ярче и приземленнее. В Москве не чувствуется непосредственная связь одиночества на Земле и одиночества космоса, там нет такой фантасмагории дворцов, воды (еще один символ пустоты), опустевших проспектов и светлых даже ночью переулков. Там труднее ощущается жажда ухода в пространство. Давайте не путать понятия уход и исход. Исход - больше традиция американская, идея новых границ, нового места жительства, новых приключений и нового счастья. В России идея исхода изначально подавлялась и в жизни, и в культуре. Хотя бегство симпатичных своей жаждой воли мужчин на окраины в казачество или в Сибирь на берега сильных рек и в дикую тайгу следует назвать именно исходом, путешествием навсегда, поиском своего места, а не просто приключений. Нет, в русской литературе позволителен только уход в английском стиле - приключения, открытия и возвращение на родину с багажом впечатлений и прожитых лет. И пусках в те годы, как и сейчас большинство людей смотрит вне своего мирка скорее на американский манер, желая исхода и удачи в поисках своего места, Толстой внешне мыслит в положенных рамках - инженер Лось задумал свой полет именно как уход, но всё настроение его буквально вопиёт о жажде исхода.
А что мы, собственно говоря, желаем от полетов в космос? Жизнь и требования технологий приучили смотреть нас на освоение космоса как на торжество дисциплины, производственной и научной необходимости, научной мысли и строгой иерархии. Космонавт - и вершина, и маленький винтик огромной системы, ради которой он вершит свой полет жестко в рамках приказа с Земли. Автономия в принятии решений у него мизерна, ответственность перед системой абсолютна. Неужели об этом счастье мечтали бесчисленные поколения людей, замирая от восторга при виде бездонного неба? Честно говоря, человеку куда ближе история первых авиаторов, самих строивших свои примитивные машины или покупавших их на последние сбережения. Они летали свободными, сами прокладывали маршруты, сами рисковали, разбивались ил долетали до цели, сами заслуживали всю славу, восторг женщин, ажиотаж репортеров, деньги рекламодателей и спонсоров. Даже сейчас, в век господства всё зрящих радаров и авиадиспетчеров, сурового международного законодательства они свободнее и легче на подъем всех космонавтов планеты. Они имеют право и на уход, и на исход, хотя Земля тянет к себе, горючее всегда кончается в считанные часы, а Марс никогда не примет их зависимые от земного воздуха самолетики. Алексей Толстой отправляет в космос искателей приключений как добрые старые времена Жюль Верна - в удобное им время, без правительственного одобрения на высшим уровне и напутственного похлопывания по плечу солидных чиновников в представительских костюмах.
Лось бежит от гражданской войны, изнуряющего горя по умершей жене, тоски по прошлой работе и отнюдь не горит желанием вернуться. Его попутчик - красноармеец Гусев - превосходно сочетает обязанности героического и комического персонажа в одном лице. Хвастун и герой, примитив и рубаха-парень, надежный товарищ и безалаберный выпивоха явно летит в поисках приключений и удачи. Межпланетный корабль Алексей Толстой усовершенствует по последнему слову техники - ракетный двигатель, система обеспечения воздухом, предварительный расчет маршрута предполагает точное время запуска. И герои улетают из полупустого, ирреального как воспоминания о космосе Петрограда в еще более пустое космическое пространство.
Прежде, чем герои прилетят к Марсу, следует порассуждать о цели полета. Сейчас планеты стали в человеческом восприятии более автономными, более свободными от ощущений, даримых людям, смотрящим в небо над головой. Звезды еще со времен Ньютона обрели самостоятельность в человеческом сознании. На звездах или их планетах возможна полностью неведомая жизнь. Планеты же солнечной системы имеют со времен доастрологических, если так можно выразиться, определенную связь с человеческими судьбами. Хотя и тогда звезды могли служить прибежищем людских душ. Луна - обитель мертвых. Она связана с Землей тысячами нитей, но в ней нет жизни. Венера капризна и своенравна. Да, она - планета любви, но не дает ощущение полноты, способной породить разнообразную жизнь. Куда ближе Марс. От него веет древностью. Недаром существует деление стадий жизни человека по местам расположения планет. Чем старше человек, тем дальше от Солнца планета, обозначающая стадию его жизни, тем меньше тепла и жизненной энергии внутри тела, тем холоднее планете от нехватки солнечных лучей. Марс - наше личное будущее, если следовать этой системе, но Марс - жизнь более древняя и уже угасающая, если следовать логике астрологии. Человеческая пора Марса - начало заката жизни. Мы так его и воспринимаем. Можно понять Марс подобно Уэльсу - более древняя цивилизация хочет жизненных сил от более молодой и жадно атакует её, используя все достижения техники. Можно понять Марс подобно Алексею Толстому - если Марс является цивилизацией более древней и не смог спуститься на Землю в поисках большего тепла и жизненных сил, то Марс - цивилизация архаичная, умирающая. Исход на Марс подобен исходу в старость, лечащею временем раны бурной молодости. Инженер Лось стремится к исходу в реку времени и покоя, позволяющую с высоты прожитого спокойнее отнестись к личной трагедии.
Марс, естественно не реальный, а созданный воображением писателя, оправдывает ожидания Лося. Пустыня, от которой веет древностью, заброшенные дома и поля, отток остатков населения подобно воде из пустыни в редкие оазисы. Более того, изначальное население Марса, как выясняется позже, было архаичным, задержалось в развитии цивилизации подобно полудиким индейским племенам на просторах Америки. И здесь читателя ожидает маленький шок - цивилизация Марса оказывается созданной пришельцами с Земли. Алексей Толстой безусловно был сыном своего времени. Он отлично понимал, что следует и как следует писать. Он очень неплохо маскирует художественный замысел в духе знаменитой фразы Маяковского об США - "Я стремился за семь тысяч верст вперед, а приехал на семь лет назад". Естественно, нас ждет общество эксплуататоров и эксплуатируемых, естественно, появление с неба наших путешественников приведет к обострению классовой борьбы. Но это путешествие в прошлое не имеет ничего общего с пресловутой марксистской стадиальностью развития. Марксизм оказывается притянутым за уши. Движение вперед, в пространство, попытка исхода и смены места изначально противоречит тоске инженера Лося по прошлым, счастливым годам. Подсознательная жажда вернуться в прошлое вознаграждается куда реальнее, чем официальная жажда новых горизонтов и покорения будущего. А что вы хотите? Все открытия, географические и научные, культурные и технологические являются по сути покорением будущего, навязыванием ему развития и трансформации вместо библейского "ничто не вечно под Луной" и Блоковского "Ночь, улица, фонарь, аптека...". Через новые открытия жизнь лишается привычной цикличности и рутинности в грядущем, и будущее вынуждено через не могу идти за открытиями инноваторов. Инженер Лось оказывается и инноватором будущего, и инноватором прошлого одновременно.
Сами герои приятно отличаются от героев Достоевского, Платонова, Распутина и даже Шукшина. Они - очень свободные люди. Дай им ум Алексея Толстого, и они начнут выбирать жизнь при Советской власти, эмиграцию в Париж, отъезд в какую-нибудь Патагонию или в сибирскую глушь с нормальной непредвзятостью свободного человека. Даже бывший красноармеец Гусев абсолютно не принимает внешние ограничения своей личности и свободы действий. Лосю же изначально наплевать на Советскую власть и её амбиции. Ему хочется в космос, и проблемы Земли и текущего момента политики чужды его уму больше, чем заклинания жрецов вудду эскимосам. На месте Советского правительства, да и нынешнего, Российского, я прописал бы специальной строкой в бюджете помощь в эмиграции таким гражданам. Расстреливать - вызывать недовольство и убеждать страну в собственном зверином характере, надеяться сломать и перевоспитать - впадать в манию величия. Духа пессимизма, источаемого только одной, надломленной, но раньше свободной личностью хватит и на десятерых послушных. Победа обернется поражением буквально через одно поколение.
Ну, ладно, путешественники кое-как шлепнулись на дно марсианского канала. Теперь мы понимаем убогость фантастики - развить до предела имеющееся возможности и не придумывать нечто кардинально новое. Толстой сумел в "Гиперболоиде инженера Гарина" изобрести с огрехами лазер, но до компьютерных технологий ему было далеко. Иначе села бы его ракета мягко и точно. Герои вылезли, потирая ушибленные бока и отходя от трудностей перелета, на какое-то "мексиканское" плоскогорье.
Гм, вы когда-нибудь задумывались о соотношениях между временем, пространством, географией Земли, личной жизнью и телом человека? Вы никогда не думали, что какая-то часть Земли может воплощать для человека его прошлое, а какая-то будущее, и эти части способны трансформироваться с годами в сознании? У Толстого кое-что очевидно - Земля изобилует водой, теплом Солнца и воздухом. Истощение жизни подразумевает сухость климата, разреженный воздух и нехватку тепла. Конечно, на Мексиканском высокогорье света с избытком, но зимой, в вечерние часы, да если ещё Мексика не реальна, а воображаема, ну, вы меня поняли. Марс умирает. Кактусы растут на сухом дне каналов разрозненно, вокруг пустота, остатки вымерших городов, редкие фермы, а, поднимись выше каналов, увидишь пустыню и горы, вокруг оазисов, жмущимся к скудным озерам и замкнутым морям. И прошлое, и будущее у Толстого оказывается связано с пустыней. Всё растет, стареет и умирает. Теоретически такая теория вполне соответствует марксистской, и Энгельс признавал, что жизнь на планете Земля должна однажды кончиться и снова быть порожденной Вселенной в ином месте Галактики и в иное время. Однако, как это противоречит и марксизму, и христианству, и большинству мировых религий. Вместо - катастрофы, конца света, как апофеоза зла, или вечного движения после мировой революции из одной сладкой стадии коммунизма в еще более сладкую, проблема затяжного старения, истощения и умирания. Впрочем, Толстой противоречит и современной идеологии, заменяющей приторно-сладкую свободу и гуманизм постиндустриального общества на еще более химически концентрированный вкус грядущего. Толстой не оригинален, он и не стремиться быть оригинальным. Часто оригинальными воспринимаются вещи, не известные читателю в силу ограничений в эрудиции. На определенном уровне объем знаний автора просто превосходит возможности читателя посвящать себя чтению и ориентироваться в разных представлениях. Идея старения человечества, цивилизаций и стран восходит к глубокой древности.
Героев подбирают марсиане и везут в какой-то оазис. Еще до этого они осматривают остатки заброшенной усадьбы, видят непонятные достижения древних знаний и технологий. И мир видится им в бронзовых оттенках. Сейчас различные блокбастеры про инопланетян полны действующими лицами, слепленными на скорую руку из вариаций на темы насекомых, ящеров, обезьян. Проигрывается сюжеты - а, что, если рептилии развились до уровня разумной жизни или насекомые стали вариантами гуманоидов? Под видом будущего нам подают прошлое времен Мезозоя, наделяя его разумом и знаниями. Круг замыкается, воспоминания о будущем превращаются в гадания о возможном развитии прошлого и наоборот. История не имеет сослагательного наклонения, скажет историк и будет прав лишь отчасти. Человеческое мышление целиком состоит из сослагательного наклонения. Игры детей в героев книг и истории - сослагательное наклонение, герои начинают делать нечто иное, более нужное детям. Оценки прошлых императоров и полководцев - сплошное сослагательное наклонение. Почему они поступили так или эдак, когда иное действие было бы более рациональным? Такой вопрос задают себе тайком историки и, не стесняясь, недоумевают обыватели. Они правы, черт возьми! Зачем Наполеону нужно было лезть в Россию, если и без Бородина его сил хватало на поддержание линий коммуникации не дальше Владимира, а в районе Варшавы перевес сил ему всегда был гарантирован? Зачем Керенскому нужно было подставлять своего союзника Корнилова, если он при этом терял последнию силу, обеспечивавшие устойчивость власти? Таких вопросов масса, они абсолютно верны. Некий деятель совершает ошибку, понятную и с точки зрения логики своего времени. Последствия меняют историю. Внешне лишенный сослагательного содержания вопрос на самом деле порожден именно этим сослагательным наклонением - что было бы, если бы наши предки не сваляли дурака? И игра в сослагательное наклонение продолжается, и фантазия будоражит сознание. Ведь нельзя же прямо признать избыточное высокомерие Наполеона по отношению к русским и самовлюбленную веру в превосходство своего ума. Нельзя прямо признать глупость и позерство Керенского, его управляемость крупными финансистами, боящимися как огня элементарного порядка в стране и в финансовой отчетности. Куда не кинь, имеющаяся информация побуждает нас к сослагательному направлению.
Но есть еще нечто более важное - ограниченность нашего сознания, блуждающего между прошлым и будущем в поисках собственной картины мира. На какой-то момент воображение отказывается соединять призрачные подобия наших знаний, относительно связная картина исчезает, словно под воду уходит. Так возникают сказания о мировом потопе, стихийном катаклизме или гневе Бога. Реальные наводнения, землетрясения, падения астероидов были, но потому мы за них хватаемся, создаем мифы и легенды, передающиеся от поколения к поколению, что эти катастрофы происходят в нашем сознании. Во сне мы тысячи раз видим разрушения миров нашего воображения, их возрождения, трансформации, развитие и последующую гибель. Миры внутри нас еще более смертны, чем мы сами. Только частью нашего сознания мы понимаем, что это еще не конец, а замена одной картинки сна на другую. Где-то на окраинах мозга существуют и острова, невидимые нами. Вспомним знаменитый сад камней в Японии. Один камень обязательно невидим нам, как бы мы не двигались вдоль сада. Это счастливые острова, острова загадок и тайн. Если они могут гибнуть и возрождаться, то совершенно особым, несвязанным с общей картинкой сна, путем. Недаром дети так любят острова и ожидают увидеть на них нечто абсолютно необычное. Казалось, они должны ждать от островов только ощущение комфорта и безопасности, как воспоминание о чреве матери, но они ждут там чудес и тайн и, повзрослев, удивляются, узнав, что на реальных островах жизнь животных беднее, чем на материке, люди живут скучно и часто готовы бежать прочь в поисках интересной жизни.
Толстой использует легенду об Атлантиде - цивилизации, не вместившейся в наше реальное сознание о прошлом и ушедшей под воду то ли океана, то ли Вселенских вод, окружающих землю. Не надо путать Вселенские воды с реальной водой. Это - совершенно мистическая материя, окружавшая весь мир, включая Землю, воздух, моря и океаны, Солнце, Луну, небесный свод со звездами. Эта вода и сливается с водой морей и рек, и живет своей собственной, мистической жизнью. Это - предел, окаем реальности, и острова чудес разбросаны вдоль границ обычных морей и океанов с Вселенскими водами. Насколько это в нас живо, легко понять по ощущению от последних строк знаменитого цикла стихов Гумилева, когда он заканчивает цикл стихом о Летучем Голландце:
Ватаге буйной и воинственной
Так много сложено историй,
Но всех страшней и всех таинственней
Для смелых пенителей моря
О том, что где-то есть окраина -
Туда, за тропик Козерога! -
Где капитана с ликом Каина
Легла ужасная дорога.
Даже глупо рассуждать о географии, науке и времени, прошедшем после эпохи Великих Географических открытий. Мир внутренний всё равно остался внутри нас. Предчувствие окраин и островов чудес и отдыха от вечно меняющихся и готовых рухнуть в тартарары картин мира огромного остается в нашем сознании. Даже если завтра будет найден реальный прототип Атлантиды, Атлантида нашего сознания останется у каждого на своем месте или местах былых умственных блужданий.
На этой Атлантиде возможны любые чудеса, главным из которых является сочетание прошлого и будущего в одной точке. Цивилизация бронзового века Толстого удивительно повторяет его представления о молодости, зрелости и старости. Оставаясь юной, то есть принадлежа веку бронзы, она несет провидение Толстого о будущем мира и России, искажает их и передает глубокое, внутреннее предание о личной жизни и жизни страны. Человек смертен и возрождается только в детях. Цивилизация смертна и возрождается только результате насилия иной цивилизации, точнее варварства, носителя юности и жажды жизни. Из этого можно сделать совершенно обреченный вывод. Варварство - вечная юность. Кончиться источник варварства - варварские племена и люди, полные внутренней силой варварской жизнью - кончиться и жизнь на Земле. Цивилизация - форма убиения жизни, она не достойна великой любви и родительской заботы.
Приблизительно так и рассуждал сам Толстой, пытаясь сманить Бунина в СССР. Во Франции - ему нищета. В СССР нехватка талантов, дадут деньги, квартиру, машину, дачу. Живи для себя, господин Бунин и не цепляйся за принципы, былые обиды и эстетические идеалы. Большевики сморозили ерунду - придушили возможность развития литературы, теперь пожали плоды и готовы платить. Пользуйся и не принимай цивилизацию красных всерьез или цивилизацию французов всерьез. Где платят, там и есть наша родина. Действительно, если цивилизация - убийца жизни, а личная жизнь коротка, нечего лечить безнадежного с момента рождения больного, а полагается пользоваться благами возможностей.
И ради передачи читателю своих представлений Толстой разрывает изоляцию Атлантиды как острова, соединяя её с историей развития человечества, то есть смешивает воспоминания о прошлом с воспоминаниями о будущем. Начало цивилизации он предоставляет неграм. В основе цивилизации лежат мистические способности. Цивилизация развивается и её захватывают краснокожие. Не надо путать краснокожих Толстого и реальных индейцев - ветвь монголоидов, родственных нашим племенам Сибири. Снова гибель и снова развитие. Затем начинается оккупация семитов, людей, способных подчинять исподтишка, но лишенных собственной, спонтанной способности к творчеству. Семиты завоевывают весь мир руками краснокожих, навязывают ему правила игры. Цивилизация богатеет, паразитирует и готовит собственную гибель. Варвары - монголы - захватывают Атлантиду и устанавливают свои порядки. Наступает последний этап цивилизации.
И зачем мне эта конструкция? - скажет умный читатель. - От конструкции отдает явным антисемитским душком - семиты не способны к творчеству, одни манипуляторы и имитаторы. Вы мне только не напоминайте о застое арабского мира, или о примитивности духовной жизни еврейских общин вне стран Европы и России.
За конструкцию, дорогой читатель, надо было с Толстого спросить и по всей революционной строгости. Если не спросили и опубликовали, значит, втайне особенно не возмущались. А кое-какие параллели напрашиваются. Ох, не оригинален оказывается Алексей Толстой. Вспомним стихотворение Александра Блока "Скифы". Там дается интересная трактовка времени и событий. Понять Блока довольно просто - Россия не выдержала участи быть щитом между Европой и Азией, не могла страна за всех отдуваться и страдать. Только Блок еще видел огромные брутальные силы жизни в России в 1918 году, а Толстой писал свой роман позже и оценку жизненных сил народа убавил. Но интересна трактовка Блока - для него Россия уже имеет прежде всего раскосую рожу. Видимо, европеоидная рожа России уже не имеет нужных жизненных сил. И двойственное какое-то стихотворение. С одной стороны, Блок хвастает наличием воли к жизни у русских, с другой стороны, угроза его - не угроза сильного, способного постоять за себя человека. Его угроза - уйти в сторону. Приблизительно так насмерть испуганный при виде громилы обыватель находит только один аргумент в свою защиту - перестану держать соседа-силача держать за руки, когда он на тебя нож поднимет. Блок говорит - Россия, но он говорит о России будущего, о России раскосой, потерявшей свой привычный облик и всякую мотивацию видеть в европейцах братьев по крови.
Поэтические провидения - любопытная вещь. Как и всякие провидения они искажены личностью поэта, соединением нескольких разновременных событий в одно, творческим порывом и жаждой принять желаемое за действительное или наоборот усугубить трагизм до предела. Предвидел же Есенин (см. поэму Златоуст) разрушение небоскребов в Америке, но должны пройти столетия, прежде чем удастся понять, распространило ли воображение поэта события 11 сентября на всю Америку или в провидении отражены последствия новой, еще неведомой войны. А пустые поля Америки? Возможно, вид пустых полей будущей России наслоился на идею разрушения Америки, а возможно США постигнет участь, напоминающая чем-то нынешнее положение России. Нет, пророкам нельзя верить до конца, но коллективные пророчества - колоссальная мощь Отмена или исправление их всегда требует гигантских, жизненных сил. Но цивилизация отнимает эти силы. По сути своей Блок, Толстой, Есенин отнюдь не жаждут исполнения катастрофических пророчеств, по-своему каждый из них говорит именно об одной проблеме. Дайте жизненные силы - кричат они. Но цивилизация, читай, советская цивилизация, именно эти силы и убивает, делая рожу народа (по Блоку) полной только азиатчины. Впрочем, современная цивилизация убивает жизненные силы народа с еще большим остервенением и очень разнообразно, хотя, совсем по Толстому, спонтанной способностью к творчеству не обладает.
За убиение жизненных сил начинается расплата. Новая жизнь идет в поисках места для жизни из диких степей Забайкалья (подозрительно напоминающих пограничный пейзаж Забайкальск-Маньчжоули, есть такое местечко). Алексей Толстой гонит её дальше до Атлантиды. Александр Блок просто рушит щит между монголами и Европой. Сама Монголия - страна с небольшим населением, такой страной Европу не испугаешь. Рядом с Монголией есть Манчжурия. Граница с государством, куда Манчжурия входит, Европе явно не понравится.
Хватит о печальном, поговорим о сладеньком. В истощенную крючконосыми, кареглазыми, любящими торговать и воюющими чужими руками людьми, в смешанную, многонациональную Атлантиду входит новая жизнь, разумеется, на правах хозяина. Прежние хозяева умели контролировать психику прочих народов и манипулировать ими. Новые - полны жизни, они даже не замечают попыток воздействовать на них, сильны числом в открытом бою и занимают страну не как монголы вторглись в Россию и Среднюю Азию для грабежа и разрушения, а как жизненное пространство. Цивилизация начинает развиваться и достигает невиданного расцвета.
Вам это ничего не напоминает? Разумеется, Россию, как центр новой цивилизации мира, особая историческая роль, единство народов, уникальная судьба с сравнении с Европой, восторги умиления - обскачем, за пояс заткнем, всеобщее братство и единение устроим. А разве и по Блоку получается не братство, если переведем смысл провидений на реальную почву? От Балтики до Тихого океана, от пальм Вьетнама до Норильской тундры, через Казахстан и Сибирь к Турции и Ирану - торжество многонациональности и единства. Единая Европа отдыхает, США торжествуют - Россия уже не угроза братству народов и демократии, поскольку русские - только убогая, лишенная жизненных сил, часть большого многонационального мира. Эх, господа, все пророчества имеют обратную сторону. Убиенную жизнь природа стремиться восполнить, и она не может восполнить её изнеженной кровью победителей, привыкших к изнеженной жизни, потерявших нормальные инстинкты воспроизводства, естественных человеческих реакций, вкуса работы своими руками и любви к спонтанному творчеству. Да, крутая часть изнеженного мира может как-то поддержать свое размножение, но ей нужны слабые, потерявшие вкус к полноценной жизни, самочки, слабенькие своей управляемостью самцы, готовые подчиняться воле успешных самок и масса утех, дающих имитацию жизни вместо реальности. Природа не терпит пустоты, поэтому назло победителям она стремится заполнить пустоту реальной жизнью. Отсюда относительная краткость мига удачи. Победил природу - слабей вместо природы, пока она не восстановится и не сметет тебя вон новой волной жизни. Победил не до конца, считай, что почти повезло - отделаешься разочарованием и потерей результатов победы. Природа новой волной жизни отвоюет всё лишнее. Зато у тебя останется хоть немного сил побороться за собственное выживание.
Именно в этот гибрид остатков коренных, примитивных племен на Марсе и повелителей Атлантов, бежавших много тысяч лет назад с гибнувшей Атлантиды, и попадают Лось с Гусевым. Они - странный гибрид цивилизации СССР ранней стадии развития. Гусев - варвар до мозга костей. Именно такого варвара предпочитает взять в спутники инженер Лось. Он полон жизни и естественной свободы. Рубить - так рубить, путешествовать - так путешествовать. Он настолько свободен и естественен в своей простоте, что ему все равно, командовать или согласиться на роль младшего. Естественно, это согласие не предполагает тупое подчинение, отказ от права на свободу и инициативу. Его интересует мир, а не желание застолбить местечко потеплее на старость лет и давить всех конкурентов и подчиненных. Он готов воевать и убивать, но он не страшен. Избыток жизни не переливает в нем в агрессивность, эгоцентричность, жажду власти. В нем, скорее, слишком много неотесанности и простодушия, энтузиазма и примитивности мышления, неуемности характера и полное отсутствие цивилизованной приспособляемости. Он даже не понимает, что родная советская власть своим жестким порядком начнет высасывать из него жизненные силы или уничтожит, если не сможет превратить в винтик или ловкого манипулятора. Его революционная сознательность и искренность смешна и абсолютно не карьерна. Он даже не подозревает, что свобода в рамках цивилизации дается, чтобы её потом отнять. Цивилизация не может утвердиться без заимствования варварских сил и энергии, но она тайно и явно ненавидит варварскую силу и простоту, а больше всего ей неприятна собственная зависимость от носителей этой силы. Варварам мстят за эту зависимость. Сам Толстой на этот счет мало заблуждался. Достаточно прочитать его рассказ "Гадюка". Тема достаточно бытовая - молоденькая гимназистка вкусила в Гражданскую чувство свободы и братства, но реальная жизнь дала ей только один выбор - погрузиться в болото или погибнуть. В состоянии аффекта она выбирает красивый способ гибели - не просто гибнет сама, но и убивает уничтожавших в ней силы жизни соседей.
Инженер Лось - человек цивилизации, но он не воплощение цивилизации. Иначе сидел бы он в конторе, подписывал приказы, посылал бы в полеты других людей и забросил бы изобретательство. Пускай думают дураки - умные люди руководят. Толстой тщательно данную проблему не разбирает, хотя именно в ней и вся суть цивилизованного отношения к жизни, рожденного задолго до возникновения цивилизации. Умный человек думает только о руководстве и богатстве. Все остальные знания носят в нем подчиненный характер. Он может тонко разбираться в науке, искусстве, литературе. Но думает он прежде всего о главном. Поэтому в нем нет способности к спонтанному творчеству, серого вещества много, знания много, способности к имитации хоть отбавляй, а ход мысли детерминирован совсем иным. Он как губка или "Черный квадрат" Малевича обязан поглощать, а думать творчески обязаны другие. Что же выделяет такая совершенная личность? Толстой касается этой темы, но пока нам не до нее. Инженер Лось относится к изгоям цивилизации. Изгой - отнюдь не обязательно беженец или нищий. Часто изгои выглядят обычными людьми с печальными глазами или нервным, затюканным взглядом. Под изгоев любят маскироваться умные люди в нужную минуту, мол, и мы знаем цену горю и испытаниям. Изгой - тот, кого цивилизация использует больше, а дает меньше, чем полагается её рядовым членам за аналогичные способности и работу. Изгою или не дают работу, личное счастье, возможности проявить себя, или делают это нехотя, между прочим. Ну, изобрел ты сверх совершенный летательный аппарат, выделим мы тебе копеечку, лети, дружок, на Марс. Найдешь что-то ценное, мы заявимся, почетной грамотой наградим и всё себе захапаем. Так и строится межпланетный аппарат, на гроши, между делом. Бегает инженер по лесам, сам указывает двум-трем рабочим, сам варит, сам клепает, сам расчеты делает, сам сложные механизмы делает. Толстой делает упор на личное несчастье Лося - умерла жена, инженер тоскует и не знает, куда себя деть. Только эта неприкаянность отнюдь не является качеством счастливого, сильного человека, оказавшегося в несчастливых обстоятельствах. Такое ощущение, что еще до смерти подруги Лось пытался через семейную жизнь уйти от затиравшего его мира. Счастье кончилось трагически, и Лось снова стал изгоем.
Между тем на Марсе героев ждут приключения. Оказывается, марсианское общество давно прошло через войны и смуты, объединилось и зажило общей жизнью. Ох уж эти фантасты советского времени, рисующие единые, классовые цивилизации! Они словно не замечали, что такая постановка вопроса в корне противоречит марксизму-ленинизму. Перешел стадию развития от сохи к паровой машине - даешь нового Маркса. Еще несколько десятилетий - пора местного Ленина выводить на сцену, а через сто лет - конец этапов развития, даешь сплошной коммунизм и вечное счастье! Большинство не замечало этого противоречия из-за скудоумия и удобства творчества - не надо выдумывать разные страны и дополнительные проблемы взаимоотношений народов. У Толстого (редкое исключение) картина Марса соответствует его представлениям. Он не верил ни в коммунизм, ни в капитализм, врал, приспосабливался, пичкал в романы революционную идеологию, словом, жил согласно собственной философии. Здесь, как ни странно, марсианская жизнь отлично соответствует приходу испанцев в Мексику. Правящий слой нещадно подавляет подчиненные слои и не знает удержу - конкурентов у цивилизации ацтеков нет, можно не бояться внешних вторжений, способных вызвать массовые бунты и беспорядки. Появление горстки испанцев немедленно вызывает восстание. Правящая верхушка не знает, что делать с пришельцами. Можно попытаться их убить, но придут новые и начнут мстить. Можно попытаться обласкать и приручить, выудить знания, войти в доверие. Такой способ требует расходов и по-своему опасен. Пришельцы неминуемо узнают о слабости страны и царящей в ней взаимной ненависти. Поэтому торжествует одна идея - приласкать, посадить в золотую клетку и убить потом, в удобный момент. Пришельцы полны жизни и готовности рискнуть, приобрести всё или умереть, но с музыкой. Так поступили испанцы, разрушив цивилизации инков и ацтеков, так попробовал поступить и Гусев, попытавшийся поднять на Марсе революцию. Абсолютно неважно, что испанцы думали о золоте, поместьях и красивых виллах, Гусев думает о революции, справедливости, свободе и счастье обездоленных марсиан. Полные жизни люди оказываются выше барьеров страха, навязанной сверху воли и ограничениях, слабости порабощенного униженной жизнью ума, и рвут они преграды отчаянно, не давая противнику передышки и возможности просчитать их действия. Так, наверно, и викинги пугали европейцев не жестокостью (её и без викингов хватало), а отсутствием комплексов, так и пираты Карибского моря громили испанские поселения, так ушкуйники и казаки громили татар, привыкших к битвам с замордованными княжескими холопами, выродившимися впоследствии в изнеженное российское дворянство.
Революцию пытается сделать Алексей Гусев, бывший красноармеец, привыкший к вольнице Гражданской войны, способный взять винтовку и саблю и уйти от Красной Армии к Махно и от Махно к Красной Армии, но не к старому командиру явиться с поникшей головой, а к новому. Толстой об этом не упоминает, но в его время все знали о грозящем за подобное своеволие расстреле. Вольница имеет массу недостатков перед регулярными частями, но способна принимать самостоятельные решения. Тем и сильны были испанские конквистадоры, казаки, пираты, вольные стрелки Робин Гуда, партизаны и прочий люд, тайно именуемый людьми власти разбойниками и сбродом. Инженер Лось об этом сперва не догадывается. Он влюбляется в дочку правителя Аэлиту, изучает историю Марса, беседует о прекрасном и личных, благородных чувствах. Он апатичен, томлив, добродетелен, у него в сердце образуется странное слияние любви прошлой и любви нынешней, он не может принять решение. Женщина есть, а решения - попытаться удрать с ней на Землю или осесть на Марсе - нет. Да и женщина ему под стать - умна, утонченна, полна самых высоких качеств, но явно страдает от нехватки жизненных сил. Это другой вариант изгоя - изгой в золотой клетке. Её человеческие качества абсолютно не нужны её обществу, не нужны её отцу, не нужны Верховному Совету Марса, да и восставшим трудягам, мечтающим о лишней миске еды и примитивных удовольствиях, нужны еще меньше. Цивилизация с её рождения предусмотрительно отнимала у неё силы жизни, способность к протесту, умение подладиться и навязать свою волю. Даже способность к принятию решений у ней чисто рефлекторна, вместо попыток понять слабости окружающего мира и воздействовать на них, сплошное предчувствие беды и попытки утонченно и нежно прожить минуты перед неминуемой катастрофой.
Итак, Толстому требуется создать революционную ситуацию на Марсе, а он сперва создает картину эволюции. Вторая цивилизация Атлантиды, семитская, создавшая культ Головы Спящего Негра, покоящейся в подземелье пирамида, уничтожает себя, уничтожив жизненные силы народа. Вам это не напоминает культ тела господина Ленина? Толстой отлично знает о древней иудейской традиции создавать из голов умерших так называемые терафимы и использовать их в магических целях. Пришей к терафиму тело, получиться культ Ленина. Суть идеи терафима подобно идеи мощей святых - эзотеристы считают, что след умершего в ноосфере таким образом давит духом мертвечины на сознание поклоняющихся и убивает в них силу жизни, ограничивая возможности самостоятельного решения. Природа и дух умершего таким образом мстят за нарушение естественного цикла перерождения всего живого, но зато общество теряет способность к трансформации, что и нужно организаторам подобных культов. Кочевники разрушают эту цивилизацию, но после расцвета цивилизация начинает себя ненавидеть. Пресыщение порождает ненависть, ненависть ведет к гибели. Атланты делятся на черных (злых) и белых (добрых). Белые занимаются сексом вместо войн, проповедуют бытовую скромность и уводят лучших представителей жить подальше от цивилизации на окраины. Черные изобретают орудия убийства, властвуют и ненавидят белых. Материк походит к гибели и самые черные (высшие монголоиды) решают напоследок позабавиться и начинают истреблять белых. Какие невольные параллели - цивилизация создает хиппиподобных добрячков, и пресыщенная верхушка начинает люто ненавидеть раньше весьма удобное философское течение. Сама природа восстает против собственного порождения - цивилизованного, управляемого человечества. Вот он, коренной порок всех цивилизационных стереотипов - нужны удобные, ручные люди, с соответствующей психологией, но их так хочется гнобить после воплощении мечты в реальность! Как напоминает это историю советского и русского народа - сделали очень удобное стадо, но возненавидели и объявили ненужным для дальнейшего развития. Толстой как в воду глядел. И бежит прекрасная, полная ненависти верхушка спасаться от гнева природы на Марс.
Марс в это время развивается, как и полагается развиваться отсталым племенам где-то на стыке Парагвая и Бразилии. Племена воюют между собой, выращивают скот, занимаются земледелием, рыболовством и охотой. Но беда - нет в марсианах жизненной силы землян. Первый же пришелец с Земли вызывает психологический надлом в части марсианского населения. Дальше следует прямая пародия на христианство и непротивлению злу насилием. Некий пастух, столкнувшись с первым Атлантом, обезумел от ужаса и начал проповедовать идею очищения от зла и спасения добрым, ненасильственным поведением. Его последователи бегут прочь, в горы вести чистый образ жизни. Атланты успешно вырезают или превращают в рабов всех сопротивляющихся и строят цивилизацию. Чистеньких они не трогают, чистенькие живут на ненужных завоевателям землях. Успешно уничтожив остальные племена войнами и рабством, атланты спохватываются. Надо размножаться, а женщин нет. С точки зрения реальной жизни такое выглядит глупо. Самок они могли с Земли захватить или у других марсианских племен отнять. Но с точки зрения Толстого на эволюцию идея вполне очевидна. Цивилизационная брутальность, жажда власти и насилия реальной силы жизни в себе не несет. Брутальные личности, выглядящие такими полными энергии, наводящие ужас своим взглядом, убивающие жизнь в подчиненных только обезумевшим от страха людям кажутся носителями жизни. На определенном этапе они обязаны скрещиваться с представителями прямо противоположного мироощущения - людьми слабыми, полными рабьих комплексов, любящих добродетель, как синоним беспомощности. Противоположности обязаны сойтись ради выживания брутального начала. Так и происходит. Пришельцам срочно выделяют женщин - надо пожалеть завоевателей, вырезавших большую часть населения планеты. Цивилизация продолжается, проходит стадии новых войн, но начинается вырождение знаний, принесенных с Земли. Уж не на упадок и вырождение населения Римской империи намекает Толстой, наступившее после слияния злого, патрицианского начала с добродетельным христианским? Ох, мерзавец, небось в гимназии Закон Божий на пятерки сдавал.
Толстой и дальше продолжает накручивать ассоциации марсианской цивилизации и земных культур. Узнав о прибытие землян, рабочие Марса жаждут восстать. Они уже выродились до состояния самых убогих китайских бедняков, мрущих от голода в императорском Китае начала 20-го века. Жалкие желания, вечный голод, жажда иметь нормальную семью и уважать себя задавлены. Некая хавра, подозрительно напоминающая опиум, и свободное время для отдыха - голубая мечта. Конечно, есть и желание стать богатым, жить без забот, иметь дом и действительно много денег, но просто полежать в дурмане хотя бы денек - уже счастье. И песни марсианских рабочих Толстой явно передергивает с песенок китайских нищих из иллюстрированных европейских журналов для богатых. Описывая восстание, подавленное в крови безжалостной властью, Толстой доходит уже до предельного откровения о сути цивилизации.
Верховный правитель предлагает свою программу переустройства жизни на Марсе после подавления восстания. Под этим лозунгом он собирается консолидировать верхушку и средние слои общества идеей Золотого Века. Так и хочется сказать - Золотого Миллиарда, но Толстой жил раньше. Он твердо верил в отсутствии у хозяев нашего мира способности к творчеству и словно в воду глядел. Смысл Золотого Века прост - пусть работают и страдают пролетарии-мерзавцы, главное - обеспечить максимум свободного времени и приятный быт всем остальным членам общества. Приблизительно такую программу предлагала Екатерина Великая в "Вольной грамоте дворянству" - вам, благородные, служить не обязательно, развлекайтесь, отдыхайте и за себя, и за служилых предков, невтерпеж - можете хоть купеческим делом, хоть службой баловаться, но это - дело личное. Верховный правитель Марса прямо говорит - развитие не нужно, страна обязана существовать не ради развития, а ради приятного времени своей лучшей части общества. Пусть это будет упадок (совсем как Николай Первый с его идеей консервации России), но это будут счастливые дни и годы. В этом и суть цивилизации по Толстому - утвердившись, она теряет реальный стимул к развитию. В погоне за счастьем своей верхушки, она соглашается на утерю жизненных сил. Развитие общество и жизнь не являются истинным идеалом брутальных личностей. Идеал их победы - медленная, счастливая лично для них старость. Знают секрет единицы, но неспособность большинства хозяев жизни понять свою суть, их вечные разговоры о прогрессе и новых горизонтах дела не меняют.
Герои с трудом уносят ноги с планеты торжествующего Золотого Века. Потеряв любовь на Земле, Лось теряет и свою новую любовь на Марсе. Исход в прошлое оказывается невозможным. Вместо любви остается тоска по любви как некая сила, притягивающая людей и планеты, двигающиеся по своим траекториям, но неспособные сойти с орбиты. Остается только объяснить две вещи, которые Толстой предпочел сохранить в тайне - причина власти брутальных личностей и суть пресловутых жизненных сил. Толстой сознательно изъял из романа свое объяснение власти злых атлантов. Видимо, здесь он побоялся до конца раскрыться, хотя и проговаривается в нескольких местах. Он рассматривает человечество как муравейник, в котором одни, далеко не лучшие люди незримо, телепатически навязывают свои мысли и свою волю другим. Именно на этой стадии происходит убиение жизненных сил. Всякие культы, вроде Головы Спящего, Разума - Высшего Божественного начала, прямое насилие, запугивание, тюрьмы и казни - только продолжение и усиление телепатического навязывания своей воли одних людей другим. Открою маленький секрет - большинство людей, знающих суть этого механизма, считают себя избранными и, как избранные, хранят его в тайне. Но особого секрета здесь нет - большинство религий и идеологий построены на тайном признании этого факта.
Намного тяжелее с понятием жизненных сил. Возможно, Толстой рассматривал их как некое понятие "ману" - мистическая сила, присущая жизни. Много "ману" - много жизненных сил. Но с точки зрения достижений науки силу жизни объяснить много проще. Речь идет об степени силы и внутренней согласованности естественных инстинктов человека - инстинктах самосохранения, самоутверждения, размножения, выбора партнера, инстинктивной жажде свободы, инстинктивном стремлении понять мир, внутренней жажде творчества и так далее. Варвар - человек с чистыми инстинктами, а чистые, гармоничные инстинкты берегут человека от внешнего, телепатического воздействия. Варвары сильны не умом и знаниями. Они могучи способностью пройти как нож сквозь масло через наведенное на них психологическое воздействие. Но, как говорил еще советник Хубилая "можно создать империю верхом на коне, но управлять империей верхом на коне невозможно". Ради власти над цивилизацией или под влиянием идеологий и религий, проповедуемых цивилизацией, варвары трансформируют свои инстинкты под новые требования и начинают слабеть вместе с цивилизациями. Собственно, это и ждет Гусева по возвращению на Землю. Инженер Лось давно стал жертвой цивилизации за способность к творчеству. Он даже права на личное счастье не имеет, только тоску по любви. Ах, причем здесь любовь? - скажет умный читатель. Взгляды Толстого о телепатическом воздействии крутых людей на окружающих на самом деле подразумевают очень жестокие вещи. Не рок Божий, не случайности судьбы, а именно это воздействие меняет жертвам характер (скажем простонародно - сглаз), мешает людям и деньги заработать, и свою вторую половину в жизни найти, и творить, и карьеру сделать. Гусев - варвар, поэтому его ждет любящая жена, надоест - найдет новую, еще лучше. Инженер Лось - помеха цивилизации со своим творческим началом и жертва одновременно. Пусть он видит дальше и знает больше Гусева, ему остается только вслушиваться в далекие сигналы с Марса, летящие сквозь вечную пустоту космоса, и тосковать о недостижимом. Орбиту ему такую сделали.
Часто Толстого упрекали в барстве, эгоизме, пустоте, увлечением политической конъюнктурой. Можно на вопрос ответить вопросом - а судьи кто? Пишите лучше, господа, связей подавить чужой талант вам всегда хватит. Умный человек поймет, как много сказал Алексей Толстой, лавируя между необходимостью обеспечить себе достойную жизнь и ехидной жаждой сказать хоть долю личной правды. Ну, не удалось его подловить, богато он жил, из под топора революционной критики вовремя уворачивался. Да, не стал он писать в стол искренние гениальные вещи и грызть черствые корки на завтрак. Урвал у хищников социалистической культуры часть пирога - так у хищников урвать кусок не грех, и загрызть хищника, попить волчьей кровушки тоже не грех. Не обязан писатель быть ягненком. Платонов-то как приспособил свои взгляды под хищников - народ туп, личности в нем отсутствуют, только и способны тупицы котлованы строить. А Толстой, кроме конъюнктурного подлаживания под власть, сказал правду. Прямо скажем, масонскую правду, передававшуюся шепотом из поколения в поколение и от умного к умному в кулуарах залов, где произносились страстные речи о свободе, равенстве, братстве, где полные дураки принимали ложь за приказ высшего разума, а эгоистичные дураки не замечали, как ими вертят, и пытались обдурить еще более глупых и доверчивых. И правильно сделал, что писал некоторые вещи открытым текстом, а понять и схватить его за руку не смогли. Есть такой прием отнятия жизненных сил - ты разжуй нам правду-матку, нам непонятно. Попавшиеся на этот прием начинает всё ломать, переписывать, мучаться непониманием. Вот, вот, мучайся непониманием, станешь как инженер Лось, - ответил бы Толстой. Прекрасный ответ. Перечитайте "Аэлиту".