У неё было всё, дом, семья и счастливое детство. Но, её всего лишили. Она выжила вопреки всему. И теперь в душе Амируны горит огонь ненависти. Сможет ли она удержаться, балансируя на канате судьбы и не сорваться в пропасть сжигающей душу ярости. Возможно, судьба позволила ей остаться, чтобы отомстить? Или её ждёт нечто большее? Не просто прочесть руны своей судьбы. Начало проекта - 31.01.2015. ЧЕРНОВИК. Проект завершён 30.03.2015. Часть повести удалена!!!
ВЕДЬМИНА ДОЧЬ. РУНЫ СУДЬБЫ
Екатерина Богданова
Глоссарий:
Папуша - куколка, цыг.
Дэвэл - Бог, цыг.
Гримория(гримуар) - колдовская книга, родовая книга потомственных магов.
Толпа. Это жестокий, жадный до крови хищник. У толпы нет лица, но очень длинные руки и грязные языки. А ещё, толпа любит зрелища. Сегодня этим зрелищем стала моя семья. Мама... Моя всегда ласковая и весёлая мама. Её больше нет. И отец, сильный, смелый, любящий, но оказавшийся бессильным перед безликой толпой. И его нет. Кто совершил навет на маму - я не знаю, и уже никогда не узнаю. Да это теперь и не важно, это не вернёт родных.
Они пришли на рассвете, люди обезличенные толпой. Они говорили ужасные вещи, будто мама ведьма и повинна в море, скосившем полторы тысячи человек в прошлом году, будто она убила младенца госпожи Кройк и наслала порчу на скот почтенной Болтри. Но я-то знаю, что Кройк сама приспала ребёнка, подпив на празднике Первого Имени, а Болтри купила прелое зерно из жадности. Но толпа не желала слушать, толпа всё решила. Маму схватили, отец бросился её защищать и его тоже причислили к нечистым. Меня просто схватили за волосы и потащили за связанными родителями.
На площади уже был приготовлен костёр. Маму привязали к столбу в центре высокого кострища, отец кричал и взывал своих вчерашних друзей к благоразумию. Но у дружбы оказалась низкая цена, его никто не слушал, его били, долго и жестоко, палками и камнями. А кто и просто ногами, не боясь испачкаться в крови. Мама не кричала, не просила пощады, она просто смотрела в глаза тем, кому не раз помогала за прожитые в Верне годы. Она даже не плакала, только смотрела, а в глазах столько боли и звериной тоски, что в результате люди начали отводить глаза.
Когда к кострищу поднесли пылающий факел, мама сказала только два слова.
"Дочь пощадите" - это были последние слова, которые я слышала от матери.
Взревел огонь, я закричала, вырываясь из болезненной хватки взрослых, сильных мужчин. Бесчувственного отца бросили в пылающий костёр.
- Будьте вы все прокляты! - закричала я, захлёбываясь слезами и бессильной злобой.
- Смерть ведьминскому отродью! Нужно убить ведьмину дочь! Она тоже нашлёт на нас мор! - загудела площадь.
Меня швырнули к уже полностью поглотившему родителей костру и начали безжалостно забрасывать камнями. Сколько это продолжалось, я не знаю, потеряла сознание от пришедшегося на висок удара. Глаза застилало кровью, а последней связной мыслью была чёрная радость, что мама этого уже не увидит.
Когда сознание вернулось вместе с дикой болью во всём теле, вокруг было тихо и сумрачно. Костёр догорел, оставив вместо моих родных только кучу пепла. Но, ни пепел, ни меня не тронут до заката. Только ночью придут чистильщики и к утру на площади не останется и следа вчерашней жестокости. Меня видимо посчитали уже мёртвой, если бы не потеряла сознание, наверняка тоже отправили бы в костёр. А раз и так мертва, то нечего и руки в крови пачкать. Только они и так у этих монстров в крови по локоть и от этой крови им никогда не отбиться.
Я лежала и боялась даже глубоко вздохнуть, чтобы не застонать и не выдать себя. Сегодня закончилось моё детство. Мне пятнадцать, но лёжа на грязной мостовой, в луже нечистот и собственной крови я чувствовала себя дряхлой старухой. Мелькнула постыдная мысль, что лучше бы толпа довела дело до конца и убила меня. Но в следующее мгновение я вспомнила последние мамины слова и устыдилась. Она хотела, чтобы я выжила, значит, я обязана выжить.
Солнце уже почти село, ещё полчаса и у меня будет шанс уйти из города. И я обязательно им воспользуюсь, чтобы окрепнуть, выучиться, вернуться и отомстить.
Часть первая: НОВАЯ ЖИЗНЬ.
- Многоуважаемые дамы и господа, девушки и юноши, девочки и мальчики, и прочие любопытствующие! - нараспев горланил Ронияк, наш ведущий, а по совместительству и владелец балагана - Позвольте представить вам несравненную, очаровательную, ослепительную, прекрасную Амируну, невесомую повелительницу небес!
Мой выход. Канат дрогнул под моим весом, толпа замерла. Внизу бушевал огонь и сверкали острые клинки. Ненавижу толпу, а вот она меня боготворит.
Плавный, перетекающий шаг и я опять над пропастью. Огонь отразился в моих глазах и с этого момента окружающий мир перестал существовать. Все эти жадные до зрелищ зеваки стали всего лишь декорациями, несущественными деталями далёкого мира. Уже привычно отдалась во власть ощущений и начала дразнящий танец со смертью. Лёгкие, тягучие движения сменялись резкими поворотами и прогибами. Здесь, на высоте, я богиня. Это мой мир и я готова танцевать над бездной вечно. Ничто больше не дарило того же ощущения лёгкости и свободы, ничто не спасало от съедающей изнутри черноты. Только во время коротких выступлений я забывала, для чего живу, растворяясь в пьянящем ощущении опасности. Но танец не может длиться бесконечно и я вынуждена его завершить. Последний стремительный поворот на одной ноге, прогнулась назад, касаясь рукой каната, закрыла глаза и замерла.
Мой маленький неповторимый мирок взорвался криками и аплодисментами. Волшебство разрушилось и я стремительно покинула свою арену. Как же не хотелось расставаться с этими щекочущими нервы ощущениями, но прыжок и я на тумбе. Лёгкий поклон, как прощание со свободой до следующего выступления.
Ронияк громогласно объявил следующий номер и про меня мгновенно забыли. Спустилась по верёвочной лестнице и никем не замеченная скрылась в своей повозке. Старая Вадома уже ждала меня.
-На, выпей, папуша. - ласково проговорила она, протягивая мне кружку с тёплым успокаивающим отваром - Совсем сердечко не бережёшь, сгоришь ведь. - как и всегда ворчала цыганка, заменившая мне семью.
Моя милая, терпеливая и всепрощающая Вадома. Она одна понимала меня, но она же всё время и пыталась сдержать. Только Вадома знала мою историю, только ей я доверяла. Ведь это именно она спасла меня. В ту страшную ночь судьба, лишив меня всего, решила показать свой безжалостный лик на мгновение и я смогла подняться превозмогая боль. Никто не встретился на пути, улицы были пусты и безмолвны, даже дворовые псы не выдали моего присутствия. Город притаился после свершения кровавой мессы. Я покинула город и даже отошла на какое-то расстояние. Но, силы покинули меня, я упала в высокую пыльную траву у дороги.
Не знаю, сколько я там пролежала, то приходя в себя, то вновь впадая в беспамятство. Но судьба опять проявила великодушие и меня нашла Вадома. Она отошла от становища за травами и наткнулась на меня, едва дышащую, всю в крови и грязи, с начинающими загнивать ранами. Я три недели пролежала в бреду, но старая цыганка вырвала меня из лап смерти. Она рассказывала, что я умерла, но Дэвэл услышал её молитвы и вернул мне дыхание. Так началась моя новая жизнь, жизнь среди бродячих артистов. Мне повезло попасть в один из самых успешных балаганов страны. Но главным его достоинством была сплочённость, вся труппа была одной большой дружной семьёй, которая с радостью приняла меня.
Очередной город был покорён знаменитым балаганом Ронияка и мы уезжали с приличным кушем. Теперь можно будет обновить костюмы и инвентарь. Да и лошадей придётся менять, Роста совсем стара, и суставы её раздулись от болезни. Мы любили своих животных, но дело есть дело, кобыла стала обузой, её продадут на скотобойню. Вадома иногда посмеиваясь шутила, что придёт и её час отправиться на мыловарню. Ронияк обычно отвечал - "За тебя ещё и приплачивать придётся, старая плутовка", или "Ты ещё нас всех туда проводишь". Наш хозяин тоже был обязан Вадоме жизнью, когда-то она и его выходила после пьяной драки, закончившейся ножом под рёбрами. Из Брана мы сразу отправились к торговцам, тратить заработанное. Близняшки Ирса и Ямза были сильно возбуждены перспективой набрать новых нарядов для своего танца с кинжалами и болтали без умолку, обсуждая новый номер. Булсар жаловался, что нужны новые бинты и гири, Зария, ещё одна цыганка в нашей труппе и жена Ронияка, нещадно пилила мужа по поводу нового вагончика, побольше и поудобнее. В общем, всё как всегда, громко, весело и радостно. Я не участвовала во всеобщем галдеже и меня никто не трогал. Все знали, что первые несколько часов после танца на канате, я находилась в полусонном состоянии эйфории.
Из приятной неги вырвало всего одно слово, резанувшее по душе острым клинком.
- После торга заедем в Верн, там, говорят градоначальник сменился и бродячих теперь принимают. - проговорил Ронияк, не подозревая, что значило для меня это название.
"Верн", город погубивший моих родителей и только чудом не убивший меня. Вадома сжала мои похолодевшие пальцы и прошептала:
- Вот и пришло твоё время сразиться со своими демонами, папуша.
После известия о предстоящем маршруте, я находилась в состоянии оцепенения и даже обновки мне выбирали Ирса с Ямзой. Они решили, что я всё ещё под впечатлением от выступления и не тревожили меня лишними вопросами, только прикидывали ткани, проверяя сочетание расцветок. Ночь прошла как в тумане, Вадома будила меня, не давая переполошить всех криками. Они уже отвыкли от моих кошмаров и было бы жестоко, снова тревожить сон друзей. Уже почти год, как я перестала звать родителей и молить о пощаде во сне. И вот кошмары прошлого вернулись, открывая старые раны и вытаскивая наружу притаившиеся страхи. Завтра я вернусь туда, в город своих кошмаров. Завтра у меня будет шанс отомстить.
Под утро, когда старая цыганка задремала, после бессонной ночи у моей постели, я встала и крадучись прошла к сундуку, в котором Вадома хранила самое ценное. Ключ цыганка всегда носила в большом кармане цветастого передника который сейчас висел на стуле, и достать его не составило труда. Открыла сундук, осторожно отодвинула в сторону мешочки с монистами, браслетами и прочими украшениями, которые Вадома собиралась передать мне, когда встречу мужчину, готового вести меня по жизни за руку, убрала документы и осторожно достала завёрнутую в сукно, старую гриморию. Вадома никогда не позволяла мне оставаться с этой книгой наедине, потому что страшилась неведомого. Эта книга реагировала на мои прикосновения, будто оживая, и цыганка боялась, что порождённая болью чернота в моей душе откроет мне те страницы знания, которые скрыты даже от неё. Да, горожане были правы, моя мама была ведьмой, но она было доброй, и я была... Теперь я стала намного сильнее, благодаря ненависти и жажде мести. Сейчас я чувствовала себя готовой свершить эту месть, и книга мне поможет.
Ткань, в которую была обёрнута гримория нагрелась и начала потрескивать, стоило мне только взять её в руки. Прижимая к груди бесценный источник силы и знания, побежала прочь из вагончика, ступая невесомо, как по канату. Все ещё спали, и животные, как впрочем и всегда, не выдали моего присутствия. Отбежала подальше от становища, углубляясь в редкий, ещё не распустивший окончательно густую листву, лес и остановилась только тогда, когда гримория дрогнула в руках, будто указывая нужное место. От книги исходило мягкое, обволакивающее тепло и, хотя вокруг царил предрассветный мрак, стоило убрать сукно, как по толстой, кожаной поверхности гримории побежали сверкающие руны. Я так и не смогла их прочесть, иногда казалось ещё совсем немного и понимание придёт, но Вадома неизменно забирала книгу раньше, чем знание открывалось мне. Но сейчас старой цыганки нет рядом и, возможно, гримория откроет мне то, что скрыто даже от её хозяйки.
Села на сухую листву с пробивающейся молодой травой поджав под себя ноги, положила книгу на колени и с замиранием сердца открыла первую страницу. Стояла полная тишина и даже лёгкого, играющего в кронах деревьев ветерка не было, но страницы начали быстро перелистываться, будто вокруг бушевал ураган. Когда листы замерли, на открывшейся странице ослепляя, вспыхнули всё те же, непонятные мне рунические символы.
Внутри, где-то в глубине моей маленькой, исполосованной шрамами души появился захватывающий, схожий с эйфорией во время танца на канате, трепет. Рука сама потянулась к манящим огненным светом письменам. Пальцы легко прошлись по шероховатой поверхности старой бумаги, повторяя изгибы символов, в которых таилась великая мощь знаний. А потом произошло нечто одновременно ужасающее и завораживающее - рука утонула в книге до запястья. По моим венам побежал истинный, сжигающий и в то же время возрождающий огонь. Я впитывала это пламя, будто была рождена именно для него, и оно горело внутри гримории не одно столетие, в ожидании, когда придёт та, кто сможет его впитать.
Но бурлящий и уже переполняющий меня огонь не иссякал, напротив, поток становился всё сильнее. А я не могла разорвать контакт, гримория будто захватила моё тело для каких-то, только ей одной ведомых целей. Всё тело горело, а из глаз казалось, бегут не слёзы, а сочится жидкое пламя. И я закричала бы от боли и страха, но не могла сделать даже этого. Перед глазами начали мелькать руны и картины из чьей-то чужой, не моей жизни, а может и множества жизней. Но все они заканчивались пожирающим тела и души пламенем, которое врывалось в моё сознание, как и бегущий по венам огонь.
Крики, рвущие сердце крики тех, кого поглотил огонь. Они врывались мой мозг и оставались там, будто мои собственные. Всё перемешалось, воспоминания о том, как я гибну в огне множество раз сводили с ума, но и заставляли сознание оставаться чистым, не позволяя погрузиться в небытие. Лижущие душу языки пламени окрашивали всё в кроваво-красные цвета, и в какой-то момент мне показалось, что я тону в крови... или в огне.
Вдруг всё пропало, посреди пустоты существовал только тонкий канат, по которому мне предстояло пройти в стремительном танце жизни. И я легко шагнула на этот канат. Вокруг взметнулось пламя и слова, сказанные вроде бы мне и в то же время произнесённые мной же "Кровь будет смыта огнём. Он поглотит боль и подарит новую...".
Всё прекратилось так же стремительно, как и началось. Надо мной стояла Вадома, прижимая к груди закрытую гриморию и, с осуждением смотрела на меня сверху вниз. А я так и не услышала последнее слово пророчества.
Она не сказала ни слова, молча развернулась и ушла в наш вагончик. А для меня её молчаливое осуждение было больнее пощёчины. Ведь Вадома знает, что съедает мою душу и почему я так поступила. Но она безжалостно отняла надежду быть отомщённой, просто выдернув из моих рук книгу, которая открылась передо мной, не перед ней. Может это просто зависть, нежелание мириться с тем, что, даже прожив такую длинную жизнь, она не заслужила права быть посвящённой?
Обида разгорелась злостью. Сейчас я перестану себя жалеть, встану, пойду и заберу у старухи гриморию. Она не достойна владеть тем, чего не в силах постичь, а я достойна!
По мере приближения к становищу, ощущение опасности всё возрастало, придавая мне уверенности в том, что все эти люди враги. Они все завидовали мне, но боялись, поэтому и улыбались каждый день на протяжении нескольких лет, восхищались и ненавидели одновременно. Но теперь я увидела их жалкие сущности, они тоже не достойны! В этот раз моё приближение не осталось незамеченным, все животные всполошились и подняли оглушающий шум. Кони фыркали, вставали на дыбы и щерили на меня свои большие квадратные зубы, попугай пронзительно кричал и мотал головой как умалишённый, а звезда нашего балагана - дикий чёрный кот, просто взбесился, он шипел и бросался на прутья клетки, сверкая на меня своими жёлтыми голодными глазами. Когда я поравнялась с клеткой, не удержалась, повернулась к обозлённому хищнику и усмехаясь проговорила:
- Ещё вчера ты ел из моих рук. Такой же лживый трус, как и твои хозяева!
Кот зашипел и с новыми силами бросился на решётку грудью. Клетка дрогнула, звякнул, слетая с петель засов и большой, лоснящийся в лучах восходящего солнца зверь бросился прямо на меня.
- Ширан, стой! Нельзя! - закричал выскочивший из своего вагончика Ронияк, но кот уже свалил меня с ног и впился в плечо мёртвой хваткой.
А я даже боли не почувствовала, только дикий животный азарт охотника. Схватила Ширана за ухо и впилась ногтём большого пальца в глаз. Кот заверещал, выпуская моё плечо, и наотмашь резанул острыми когтями по руке.
А потом всё заволокло едким, удушливым дымом. Ширан зафыркал и отступил, пропадая в жёлтом дыму. Сквозь кашель и хриплое дыхание я слышала чьё-то бормотание и шорох шагов, будто кто-то ходит по кругу, но не приближается. Уже теряя сознание от нехватки воздуха, увидела в рассеивающемся дыму склоняющихся надо мной Вадому и Зарию с дотлевающими пучками шалфея вперемежку с молодой полынью.
В горле першило, всё тело болело, особенно правое плечо и левая рука. С трудом открыла глаза и осмотрелась - я находилась в своём вагончике, на своей же постели и никак не могла понять, что произошло. Помнила, что всю ночь мучили кошмары, после них я всегда чувствовала себя разбитой, но не настолько же. Постепенно начали приходить смутные воспоминания о том, как решилась взять старую гриморию Вадомы, как ушла подальше от становища и открыла книгу, а дальше ничего. Полная пустота и липкое чувство вины, ощущение, что сделала что-то неправильное и непоправимое. Попыталась встать и не смогла! Руки и ноги были привязаны к вбитым в стены вагончика крюкам, а рядом с кроватью стояла и исходила вонючим дымом чашка с тлеющими травами. Да что происходит? Вадома сошла с ума и решила провести надо мной какой-то обряд? Но она же говорила, что отреклась от пути шувани и никогда не вернётся к прежней жизни. И что мне теперь делать? Позвать на помощь?
Попыталась закричать, но из саднящего горла вырвался только булькающий хрип. И мне стало очень страшно, от пришедшей в голову ужасающей мысли - а что, если на наш балаган напали охотники на ведьм и каким-то образом узнали о моём происхождении? И теперь меня сожгут на костре, как маму! В панике начала дёргать руками и ногами, в надежде порвать верёвки или расшатать крюки.
- Тихо, тихо, папуша. Успокойся, всё будет хорошо. - проскрежетала Вадома, входя в вагончик - Я помогу тебе, глупая. Раны затянутся, а чернота покинет твоё тело. Дэвэл мне помоги, я этого не хотела. - приговаривала цыганка, подсыпая трав в чашку и нашёптывая какие-то цыганские заговоры.
Она подошла, протянула рука и попыталась погладить меня по щеке. Я вздрогнула от прикосновения холодных шершавых пальцев и отпрянула, вывернув привязанную руку. Плечо запульсировало от резкой боли и я буквально почувствовала, как по коже потекли горячие струйки крови.
- Что же ты с собой делаешь, папуша! - всплеснула руками Вадома и, схватив какие-то тряпки, не обращая внимания на хриплые протесты, туго перетянула рану, о происхождении которой я даже не догадывалась.
- Что происходит? - прошептала я, обессилив от боли и страха.
- Всё наладится, мы всё исправим. - приговаривала цыганка, поправляя тёплый, цветастый платок, которым укрыла меня.
- Отвяжи. - взмолилась я, чувствуя, как из глаз бегут крупные слёзы, стекая по вискам в волосы и уши.
- Не могу, папуша, я не знаю, на что ты теперь способна. Да и ты ли это? - грустно ответила Вадома.
- Не называй меня папуша, старая шувани, ненавижу это слово! - неужели это произнесла я? И ведь даже голос появился, несмотря на хрипоту.
- Вот видишь, нам нужно вернуть ило в барунэ и тогда всё наладится. - судя по тому, что в речи Вадомы появилось много цыганских слов, старушка сильно волновалась. И по её словам выходило, что либо она помешалась, либо я выпустила из гримории что-то, что не стоило выпускать.
- Объясни. - прошептала, чувствуя в какой-то степени облегчение от того, что не помню о произошедшем после того, как открыла книгу.
- Рано тебе ещё, папуша. И открывать барунэ было рано, и знать. Не готова ты, горе глаза застит, душа черноту принимает. Вот освободишься от прошлого своего, тогда и готова будешь, а уж захочешь принять или нет, то только твоё решение будет. - как всегда ушла от ответа Вадома.
- К чему привели твои тайны? Я всё равно открыла гриморию и по незнанию сделала что-то не так. А если бы ты мне всё объяснила, этого не случилось бы. - сказала и отвернулась. Вина и обида грызли как голодные псы. Да, я совершила ошибку, но ведь цыганка могла это предотвратить, хотя бы немного приоткрыв завесу тайны своего прежнего ремесла. Теперь она называла себя састыпнарья, что означало целительница. Но раньше эта маленькая, иссушенная годами старушка была одной из сильнейших шувани Веринайских степей. Но, несмотря на огромный запас знаний, Вадома не учила меня управлять своими силами, наоборот, сдерживала и всячески отговаривала от познания своих возможностей. И вот итог, я пострадала, и страшно подумать, что пострадал ещё кто-то. Или может пострадать, если не удастся исправить то, что произошло.
Вадома только поцокала языком в своей привычной манере, когда чем-то недовольна и вышла, так и оставив меня связанной. Запах тлеющих трав одурманивал и я то приходила в себя, то впадала в полусонное состояние. Когда пришла в себя в очередной раз за окнами вагончика было темно и тихо, внутри же горели свечи и всё так же тлели травы в чаше. А посреди вагончика сидели Вадома и Зария, склонившись над раскрытой гриморией и о чём-то споря в полголоса.
- Она не выдержит, мала ещё для такого. - шептала Зария, нещадно тыча пальцем в старую книгу.
- Сама мала, да душа старушечья. - возразила Вадома, - Чувствую, выдержит. Сейчас не то в себе держит, а горе да обида сил дадут вернуться. Местью девочка на земле держится, ради мести по ней ходит и не уйдёт, пока не отомстит... или не простит. Так то.
- Что вы собираетесь со мной делать? - спросила тоже шёпотом, будто боясь испугать и растревожить притаившуюся по углам тьму.
- Очнулась, пора, если ты не передумала. - проговорила Зария, пристально глядя на Вадому.
- Не передумала, я её поведу, а ты будь рядом, если что не так пойдёт, кидай барунэ в огонь. Уж лучше так, чем ещё кто вырвется.
- Я вы меня не забыли посвятить в свои планы? И спросить, согласна ли я? - спросила, дёргая верёвки, на руках.
- А нет у тебя выбора, чяёри, пока нет. - грустно улыбнулась Зария и вышла из вагончика.
Вот теперь мне стало действительно страшно. Зария в принципе не умела грустить, она либо злилась, забрасывая Ронияка всем, что под руку попадётся, либо смеялась до упаду и всех задирала своим острым языком. Но грусти на её лице, наверное, даже муж никогда не видел!
- Послушай, папуша. Ты открыла не книгу, а барунэ - темницу, в которой уже больше пяти веков томятся грязные, жестокие духи. Те, кто продал свои души бэнгу за силу и власть, но не смогли их удержать из-за жадности и гордыни. В тебе есть сила, но ило сильнее и хитрее, они увидели твои слабости и проникли в наш мир через них. Они сейчас в тебе, и если их не вернуть в барунэ, то они выйдут наружу, захватят твои тело и разум. И польются реки крови, а кровь та будет на твоих белых ручках. Сейчас мы с тобой вернём вэрго в барунэ, закроем злых духов в темнице. Я поведу тебя, но победить зло в себе ты должна будешь сама, это твоя борьба.
Я слушала старую цыганку и холодела от ужаса, от осознания того, что могло произойти, если бы Вадома не отобрала у меня гриморию. Я чуть не выпустила зло в мир, чуть не вернула тёмные времена жертвоприношений и каннибализма. Ну почему Вадома не сказала мне, что её гримория не что иное, как одна из тринадцати дверей в мэрибэн - мир мёртвых порождений тьмы. Умирают только тела, а питаемые ненавистью и жестокостью души слишком сильны, чтобы уйти, они оставались среди нас и после смерти. Вот и были созданы тринадцать книг-ловушек, которые отправляют духов туда, где им и место.
И сейчас Вадома поведёт меня в Мэрибэн, в мир мёртвых духов. А оттуда не возвращаются! Только не в своё тело! Да и попасть туда можно только умерев! А я не собираюсь умирать. Только не сейчас, в двух днях пути от Верна, от убийц моих родителей!
- Ты боишься, Амируна. - по имени Вадома меня называла всего три раза за все эти годы, когда я вспомнила своё имя, когда выбрала номер, которому буду обучаться и когда впервые встала на канат над огнём и клинками. Сейчас назвала в четвёртый раз.
- Забудь про страх, в нём твоя слабость, а тебе нужно быть сильной. Впустить тьму легко, изгнать сложнее. - говорила цыганка, присаживаясь рядом со мной и кладя гриморию мне на живот - Мы вместе сильнее, мы справимся. И ты опять пойдёшь танцевать на своём канате, а я буду гадать доверчивым кумушкам, обещая богатого мужа и красивого любовника. - отвязала мою правую рука, положила её на раскрытую книгу, сверху уместила свою сухую, со скрюченными узловатыми пальцами ладонь, закрыла глаза, громко прошептала "Отпсирадэм" и надавила.
Я закричала от хлынувшего в меня огня.
Всё завертелось в сумасшедшем вихре, перед глазами мелькали перекошенные болью лица, с разинутыми в безмолвном крике ртами. В какой-то момент наступило облегчение, огонь изменил направление и теперь выходил из меня. А когда поток иссяк, наступила полная темнота. Только ощущение чьей-то руки, крепко сжимающей мою ладонь, не позволяло окончательно затеряться в чернильной пустоте.
"Пойдём, нам пора возвращаться" - услышала как через вату. Это была Вадома, она потянула меня куда-то вверх, но окружающая тьма превратилась в густой кисель и начала затягивать как болотная трясина. "Держись, папуша, не отпускай мою руку", тихий, отдаляющийся шёпот. Я изо всех сил сжимала не по возрасту крепкую руку цыганки, но она всё равно начала выскальзывать из моих ослабевших пальцев. "Слушай мой голос, ты найдёшь выход по моему голосу". - ладонь Вадомы пропала и я осталась совершенно одна.
Я барахталась в чёрной, безмолвной пустоте, среди абсолютного ничто, тщетно пытаясь найти выход. Здесь не было ни времени ни направления, только я и мои мысли. Зачем искать выход? Зачем? Что меня ждёт там, в жестоком шумном мире, где правят глупость и предрассудки? Там на плечи давит тяжёлый груз потери, а здесь тихо и спокойно, ничто не тревожит и ничего не нужно. Будет лучше, если я останусь здесь.
Какой-то отдалённый шорох отвлёк от вялотекущих мыслей. Шум нарастал, окружающая вязкая темень начала мелко подрагивать и мне стало страшно. А что, если по мою душу пришли обитатели Мэрибэна? Может я ошиблась и безмятежность этого места только затишье перед пришествием запертых здесь духов? Шум уже перерос в оглушающий гул, а чернильная темень уже вибрировала, отдаваясь болью во всём теле.
Нарастающее напряжение разлетелось осколками, когда перекрывая гул, пространство разрезал громкий, протяжный крик - "Закэрдём". Меня куда-то потянуло, в глаза ударил яркий свет и я потеряла сознание.
Голову сдавливало что-то тяжёлое, перетягивающее лоб, на глаза давило что-то холодное и, кажется, круглое. И не было возможности пошевелиться, потому, что меня спеленали, как младенца. Что происходит? Почему так онемело всё тело? И кто плачет? Совсем рядом слышны отчётливые всхлипы. А в носу щекочет от запаха погребальных трав. Кто-то умер? Неужели Вадома? Запах погребального сбора становился всё навязчивее, я не удержалась и громко чихнула. Почувствовала движение воздуха, поднятая, видимо, моим чихом ткань на лице поднялась и опала. Это была невесомая, мягкая ткань, потому я и не почувствовала сразу. Кто-то завизжал, что-то загремело, послышался топот. Саван! У меня на лице саван! Это я умерла, меня оплакивают! Но я же не умерла.
- Вадома. - позвала хриплым шёпотом, голос почему-то не слушался - Вадома, ты здесь, мами?
Мне никто не ответил, помотала головой и с глаз слетели тяжёлые монеты, но через саван всё равно невозможно было что-либо рассмотреть. Только огоньки свечей выделялись среди белёсого фона.
- Кто-нибудь?! - подбородок затрясся, как в детстве, когда было очень страшно, из глаз побежали слёзы и даже утереть их не было возможности, саван плотно стягивал тело, не давая и шанса выбраться из кокона.
- Амируна? - полный удивления вперемежку со страхом голос Зарии.
- Зария, миленькая, освободи меня! Я живая! За что вы так со мной? Где Вадома? Как она такое допустила? - я начала дёргаться и извиваться, пытаясь вырваться из посмертных пут.
- Тихо ты, шальная! Поранишься! - прикрикнула пришедшая в себя Зария, разматывая ткань.
Я не дождалась, пока Зария до конца снимет с меня саван и, как только освободились руки, села и сама начала судорожно срывать с себя белую тонкую ткань. Когда с саваном было покончено, сдёрнула с головы медный обруч упокоения, надеваемый на покойников, чтобы их мысли не тревожили живых, и осмотрелась. Мы находились в маленьком шатре, которые устанавливают для прощания с усопшими близкими. И я здесь была не одна, с кем приходили прощаться. В метре от меня, на дощатом возвышении лежало ещё одно тело, замотанное в саван. Вадома!
Попыталась встать, ноги не слушались, в результате свалилась со своего смертного одра и ползком подобралась в соседнему, встала на колени и принялась остервенело разрывать ткань на лице мами.
- Амируна, прекрати. Она не вернётся. - Зария взяла меня за плечи попыталась оттащить от тела старой цыганки.
- Нет! Я вернулась и она вернётся! Ещё можно что-то сделать! Она не могла умереть. - прокричала сквозь слёзы, отпихивая руки Зарии.
Цыганка обхватила меня со спины, прижимая руки к телу и оттащила от помоста.
- Принюхайся, она уже пахнет смертью! И пятна мёртвые по телу пошли. - прикрикнула она, встряхивая меня - Уже вторые сутки пошли, как вы перестали дышать.
Я обмякла, перестав сопротивляться, только вздрагивала от беззвучных рыданий и думала, думала, думала. Это я виновата... Если бы я не взяла книгу, ничего этого не случилось бы. Но как же так? Ведь перед тем, как потерять сознание, я слышала голос Вадомы. Это она вытолкнула меня из Мэрибэна и крикнула "Закройся". Это она меня вернула! А значит она ещё там и её тоже можно вернуть!
- Дай мне гриморию! - сказала, высвободившись из рук Зарии.
- Нет! - твёрдо ответила цыганка - Поздно, Амируна, она мертва. Вадома предупредила, что ты возможно вернёшься. Но только ты, она не хотела возвращаться. Вадома устала, она была слишком стара... но упряма, чтобы отпустить тебя. После того, как вы отправили ило в Мэрибэн, ты не смогла выбраться, тело было живым, но душа осталась там и Вадома пошла за тобой. Она пошла, не собираясь возвращаться. В тот момент, когда она перестала дышать, твоё тело тоже умерло, но мы ждали сутки. Сегодня утром пошёл запах и появились пятна, и мы начали готовить вас к погребению.
Я осмотрела себя и увидела в вырезе свободного погребального платья уродливые чёрные синяки на груди, на руках тоже начали проступать пятна. Силы окончательно покинули меня, и я просто повалилась на утоптанный земляной пол. Я умерла... Вадома умерла, моей милой мами больше нет, она отдала свою жизнь в обмен на мою. Да и жива ли я? Судя по тому, что происходит с моим телом - нет.
- Это пройдёт, всё пройдёт. Всё наладится, девочка, всё будет хорошо. - шептала Зария, сидя рядом со мной и гладя по голове, как маленькую испуганную девочку.
Зария набросила мне на плечи саван, укутала в него и вывела из шатра. Вся труппа толпилась в сторонке, опасливо поглядывая на ожившего мертвеца. Вадома уже давно заставила их проститься с суевериями, но такое сложно принять даже самому открытому для чудес человеку. Под настороженными взглядами, цыганка отвела меня в вагончик. Здесь всё осталось нетронутым. По традиции, вещи начнут раздавать только через тринадцать дней после смерти.
- Полежи, тебе нужно отдыхать, чтобы тело восстановилось. И не выходи пока, я с ними поговорю. - проговорила Зария и закрыла дверь вагончика.
Я медленно подошла к кровати Вадомы, упала перед ней на колени и, уткнувшись лицом в подушку мами, завыла в голос.
- Ты что творишь! - прошипела, ворвавшаяся в вагончик Зария - Хочешь, чтобы тебя вместе с кибиткой спалили? Они же сейчас подумают, что ты мертвец бездушный, синяя вся, ещё и воешь!
Я хлопала полными слёз глазами и удивлённо смотрела на цыганку. И видела не Зарию, смуглую, черноволосую красавицу, а овальное пятно пульсирующего тумана. И чем сильнее злилась цыганка, тем быстрее пульсировал этот сгусток.
- Чего уставилась? Ополоумела от горя? - спросила Зария.
Я мотнула головой и видение исчезло.
- Постараюсь не шуметь. - прошептала, утирая слёзы.
- Уж постарайся. - и цыганка снова ушла, хлопнув дверью.
Вадому хоронили без меня. Ронияк запретил показываться на глаза остальным членам труппы, пока не восстановится тело.
- Посиди маленько здесь, отдохни. А как выздоровеешь, так и вернёшься к своим обязанностям. Вещи Вадомы мы делить не будем, пусть всё тебе остаётся. Одна теперь будешь, а там видно будет. Может и подселим кого. - Ронияк переминался с ноги на ногу и явно нервничал, глядя на меня - Тебе, это... еду-то надо носить?
- Роник! - прикрикнула Зария - Это же Амируна. Та же самая девочка, которая всегда приносила тебе большой доход своим номером. Она живая! И конечно ей нужна еда. Иди уже отсюда, я сама о ней позабочусь.
И цыганка вытолкала не сопротивляющегося мужа из вагончика.
- Ты больше ешь и отдыхай. Утром на Верн выдвигаемся. И так три дня потеряли. Видишь, Ронияк сам не свой, переживает, что деньги теряем. А теперь ещё и гадалку новую искать. - тараторила Зария, выкладывая передо мной нехитрую снедь. Плошка жареных грибов, ножка куропатки, тушёная с бобами и яичная каша - всё было ещё горячим, и запах от еды исходил аппетитный, но Вадома готовила намного вкуснее.
Я поблагодарила цыганку и приступила к еде. Зария удостоверилась, что я ем и вышла. Я тут же бросила ложку и метнулась к сундуку - гримории в нём не было.
Наверняка Зария забрала книгу и спрятала, чтобы я снова не сунула в неё нос. Но теперь я знаю, как работают ворота, и больше не совершу такой ошибки. В гримории может быть информация о последствиях путешествия за грань жизни. И мне просто необходимо узнать об этом как можно больше, теперь нет Вадомы и помочь мне некому. А я изменилась, что-то во мне стало другим. Странные видения, когда я смотрела на людей, отголоски фраз, которые люди не произносили, а иногда и обрывки событий, которые происходили только через несколько минут после того, как я их видела, были прямым тому доказательством. Зария вряд ли сможет мне помочь, она не шувани, она даже по руке гадает с трудом. Выход один, нужно достать гриморию.
Как только стемнело и становище затихло, я накинула на плечи чёрную шаль и крадучись вышла из вагончика, осторожно прикрыв за собой поскрипывающую дверь. В свою кибитку Зария вряд ли бы книгу принесла, Ронияк не позволил бы. А значит, нужно искать в грузовых повозках с инвентарём для выступлений. Грузовые повозки стояли в стороне от жилых, за клетками с животными. Ширан, увидев меня, заворчал и отвернулся, только глаза сверкнули в свете костра.
Я не боялась встретить кого-то из труппы, в ночь после погребения считалось плохим знаком разгуливать под лунным светом. Говорили, что под луной покойник может призвать к себе, забраться в тело живого, заперев его душу в своём мёртвом. Мне такое не грозило, даже если это было бы правдой, а не суеверием. Моё тело сейчас вряд ли можно было назвать живым, учитывая то, что оно покрыто пятнами смерти.
В первой повозке я ничего не нашла, только руки оцарапала о мечи и кинжалы для жонглирования. Если бы они были настоящими, а не бутафорскими, вообще без пальцев осталась бы. Во второй повозке прокопалась намного дольше, но вот, в сундуке с цветными лентами и колокольчиками, рука наткнулась на что-то квадратное, завёрнутое в сукно. Пока доставала свёрток, подняла жуткий шум, растревожив колокольчики, но ради гримории стоило рискнуть. Прижала ценную ношу к груди, выбралась из повозки и только в последний момент успела спрятаться за неё, чтобы не столкнуться с тёмной фигурой.
- Амируна? Это ты? - спросила шёпотом Зария.
Я молча отступила дальше в тень.
- Ты ищешь её, да? Эту чёрную книгу? Надо было сжечь это порождение нечистого. - пробурчала Зария и залезла в повозку.
Когда зазвенели колокольчики, я сорвалась с места и побежала к своему вагончику. Влетела вовнутрь, сунула книгу под короб с посудой, туда же отправила шаль, быстро разделась и легла. Пришедшая Зария увидела мирно спящую, бледную и измученную испытаниями девушку. Она постояла в дверях, прикрывая рукой чадящую лампу, и вышла. Я выдержала минут десять. Потом вскочила, вытащила из-под короба свёрток, отряхнула его от вездесущей дорожной пыли и развернула. В этот раз я знала намного больше и только руны засветились, тут же прикрыла их рукой и приказала "Закройся". Свечение постепенно спало, теперь можно задавать вопросы.
Положила похолодевшие от волнения ладони на гриморью и мысленно сформулировала вопрос, глубоко вдохнула и открыла книгу. Страницу гримория должна сама указать. Сначала увидела только чистые пожелтевшие от времени, слегка светящиеся страницы. Но постепенно, по мере пристального всматривания в листы, на них начала проступать вязь светящихся, цепляющихся друг за друга рун. Многие из них теперь были понятны, но связать отдельные значения в предложения никак не получалось. Почти каждый знак по отдельности был ясен и прост, но понять смысл их сочетания не удавалось. Закрыла глаза и не приказала - попросила "Покажи". Перед глазами замелькали смазанные образы и силуэты. Но вот мелькание прекратилось и я увидела себя, с всклокоченными волосами, в грязном длинном платье, посреди усеянной мёртвыми и раненными людьми площади. Руки мои были в крови, она стекала и падала крупными каплями на изувеченное тельце ребёнка лет шести. "Пощади", прохрипела молоденькая девушка, прижимая руки к большому животу. "Я тоже просила пощады" - ответила та, стоящая среди умирающих, Амируна. Потом подняла руку и простёрла её над ожидающей ребёнка девушкой. Взрыв! В лицо брызнула кровь.
Я завизжала и отпрянула от гримории. В вагончик влетела Зария, схватила книгу, резко повернулась и наотмашь ударила меня по лицу.
- Не смей! - прошипела цыганка и вышла, так хлопнув дверью, что она перекосилась, а вагончик покачнулся.
Я подняла руку и рефлекторно вытерла разбитую губу. Ранку защипало, кожу начало тянуть и подёргивать. Я зажгла свечу и подошла к маленькому овальному зеркалу, прикреплённому к стене над окном. И чуть не выронила свечу от удивления. Лопнувшая на губе кожа срасталась прямо на глазах. Не прошло и минуты, как ранка полностью затянулась, и даже следа не осталось, только размазанная по щеке кровь. Поднесла свечу ближе и осмотрела шею и грудь - пятна сошли полностью! Кожа приняла свежий, розовый оттенок, и даже синяков под глазами не было. Выходит, пока я смотрела страшное видение, гримория как-то исцелила меня. В эту ночь я не сомкнула глаз ни на минуту, но спать совершенно не хотелось, я чувствовала себя полной сил и готовой к выступлению.
Утром никто не принёс мне завтрак, но я и не хотела есть. Выходить пока не решилась. Осталась в вагончике даже когда в него впрягали лошадь. Но править-то придётся мне, раньше это делала Вадома, так что когда услышала, как другие понукают своих коней, решилась выйти, но не смогла. Меня заперли снаружи! На козлы кто-то взобрался, мой вагончик тронулся, вклиниваясь в обоз других, таких же повозок. Вот уж не думала, что ставшая мне домом кибитка когда-нибудь превратится в тюрьму.
Остановились мы только на ночлег. Видимо, Ронияк действительно очень переживал из-за потерянного времени и торопился. Пришла Зария, отперла дверь, придирчиво осмотрела меня и вынесла вердикт:
- Можно остальным показаться.
Я только кивнула.
- Книгу эту я перепрятала, теперь не найдёшь. Мне Вадома сказала, что тебя к ней тянуть будет, но отдавать раньше срока запретила. Она шувани, ей виднее. Ясно? - строго проговорила цыганка.
- А когда этот срок настанет? - спросила, заплетая волосы в небрежную косу и накидывая платок на плечи.
- Когда настанет, тогда и узнаешь. - ушла от ответа Зария. Сдаётся мне, она и сама этого не знала.
Вся труппа собралась у костра и наблюдала за репетирующими новый танец с кинжалами сестрёнками-близняшками. Кинжалы были не бутафорские, настоящие, купленные во время последнего торга. Ирса и Ямза, миниатюрные, гибкие и грациозные девушки скользили по поляне, перемежая плавные движения с резкими выпадами и поворотами. Создавалось впечатление, что они не касаются ногами земли, а парят над ней в вечной схватке противоположностей. Одна была одета в чёрный костюм, другая - в белый. Девчонки так виртуозно совмещали иллюзию боя с танцем, что невозможно было оторвать взгляд и моего появления никто не заметил. Но тут, в костре затрещала сырая ветка, вскидывая сноп искр, рука одной танцовщицы дрогнула, полоснув кинжалом по запястью другой. Ирса вскрикнула, зажимая рану, сквозь её пальцы начала сочиться и сбегать на траву алая кровь. Ямза бросила кинжалы и кинулась к сестре, бормоча извинения. Похоже, порез был глубоким, потому что крови было много.
- Вадома бы сейчас пошептала, бальзамом помазала и к утру только шрам бы и остался. - задумчиво проговорил Родин, наш плотник, оружейник и вообще мастер на все руки. Он часто пользовался услугами целительницы, получая травмы во время работы.
Все загрустили.
- Дай я посмотрю. - шагнула вперёд, выдавая своё присутствие.
Большинство присутствующих вздрогнули и опасливо посмотрели на меня. Ирса бросила испуганный взгляд на Ронияка и получив одобрение в виде скупого кивка, нерешительно протянула мне раненную руку. Я подошла и осторожно убрала её окровавленную, зажимающую порез ладонь, придерживая повреждённую руку. Над поляной воцарилась напряжённая тишина, все замерли в тревожном ожидании. Я действовала по наитию, сама не понимая, что делаю. Положила ладонь на порез, слегка надавила, не обращая внимания на судорожный вздох девушки, и закрыла глаза, сосредотачиваясь на пульсирующей ране.
Ирса вскрикнула и отдёрнула руку, разрывая контакт. Я распахнула глаза и пошатнулась, в ушах зашумело, а голова закружилась от накатившей слабости.
- Ничего нет! - вскрикнула Ирса, неверяще глядя на своё запястье - Смотрите, пореза нет! - она продемонстрировала испачканную в крови, но абсолютно здоровую руку - И не болит совсем! Спасибо, Амируна!
Девушка бросилась меня обнимать, и я едва не упала. Подошла Зария, отстранила возбуждённую Ирсу и, поддерживая под руку, отвела меня к костру. Усадила на подушку и протянула кружку с исходящим паром ароматным травяным чаем.
- Выпей, силы быстрее восстановятся. - проговорила она, поправляя сползший с моих плеч платок.
Так меня приняли обратно в семью. По негласной договорённости все сделали вид, что я и не умирала.
До Верна мы добрались после полудня следующего дня, разбили становище в километре от города.
- Отрабатывайте программу, а я к градоначальнику. - распорядился Ронияк, седлая лошадь - Эх, застоялись мы с тобой, Ветерок. Надо почаще практиковаться. - проворчал он, кряхтя забираясь в седло.
- Родин, натяни мне канат. - крикнула я распрягающему лошадей мужчине - Хочу новое движение попробовать.
- Ты не выступаешь. - перебил Ронияк - Не в этот раз, девочка.
- Нет! Только не сейчас, только не в этом городе! - твёрдо ответила, повернувшись к руководителю труппы - Я буду выступать.
Ронияк вдруг вздрогнул, поёжился и как-то затравленно оглядываясь, промямлил:
- Как пожелаешь.
Потом встряхнул головой, будто сбрасывая дурман, непонимающе осмотрелся, пожал плечами и подстегнув Ветерка пятками, направился к городу, договариваться с градоправителем по поводу выступления.
Никто не обратил внимания на наше противостояние, но мне самой стало жутко от осознания, что каким-то образом я на мгновение взяла под контроль сознание Ронияка и заставила его поменять решение.
- Здесь пойдёт? - окликнул Родин, указывая на участок между двумя грузовыми повозками.
Я только кивнула, продолжая думать, в кого же я превращаюсь? А что, если та жуткая, кровавая сцена, которую мне показала гримория - это моё будущее и я уже встала на путь к нему?
- Вот, пониже сделал, а то бледная ты какая-то. - отчитался добряк Родин.
Я поблагодарила и пошла переодеваться. С костюмом возникли проблемы. Старый оказался велик, за последние дни я похудела, а новый ещё не доделали. Пришлось бежать к близняшкам и просить их помочь с шитьём. Но зато новый наряд получился просто идеальным. Красное бюстье с блёстками и Ямза предложила пришить на него оставленное мне Вадомой монисто. Получилось тяжеловато, но очень красиво и мелодично. При движении начищенные монеты позвякивали и отбрасывали солнечные блики. Юбка же состояла из невесомых полупрозрачных оранжевых лент, которые развеваясь на ветру, становились почти неотличимы от языков пламени. По поясу тоже шли позвякивающие монеты. И в этот раз я настояла на вуали, прикрывающей лицо. Вряд ли кто-то узнает в танцовщице из балагана сбежавшую четыре года назад ведьмину дочь, но рисковать всё же не стоит.
Покрутилась перед девочками в новом костюме, поблагодарила за помощь и пошла к канату. Для тренировок канат натягивали всего в метре над землёй. Вот на выступлении будет высота в четыре метра, огонь и смотрящие остриями в небо клинки. А сейчас ни опасности ни азарта от игры со смертью. Но я стояла перед канатом и не могла заставить себя начать тренировку. Руки дрожали, а в животе собрался колючий комок холодного страха. Впервые за последний год я просто не могла побороть инстинктивный страх. Положила руку на канат, закрыла глаза, стараясь отрешиться от окружающего шума и ощутить пальцами каждую нить в тугом переплетении, задержала дыхание и закинула ногу на арену для своего танца.
- Не слишком ли ты торопишься? - вздрогнула от неожиданного вопроса, распахнула глаза и обернулась.
Зария стояла, прислонившись спиной к повозке, и внимательно меня рассматривала. Сначала её глаза пробежались по костюму, одобрительная улыбка стала свидетельством того, что и ей новый наряд нравится, потом взгляд поднялся к лицу и цыганка долго смотрела мне в глаза, будто ища в них ответ на какой-то вопрос. Я отвела взгляд первой, стало неприятно и даже стыдно, словно Зария застала меня за каким-то недостойным занятием. Признаться и себе и окружающим, что боюсь... Не думала, что это будет так тяжело.
- Ты ведь из этих мест? Помнится, Вадома тебя где-то поблизости нашла. - задумчиво проговорила цыганка.
Я поёжилась, но ответила:
- Нет, она меня подобрала у северной дороги, а мы сейчас на восточном тракте.
- Тяжело, наверное, возвращаться. - продолжила пытаться разговорить меня Зария.
- Не тяжелее, чем уходить. - ответила немного грубее, чем собиралась и легко взобралась на канат - Прости, мне нужно отрабатывать номер.
Раздражение помогло побороть страх, но не избавило от мерзкого ощущения собственной слабости перед преследующим прошлым. Может, не стоит больше держаться за него, возможно, будет правильнее жить смело глядя в будущее. Воспоминание о видении будущего, показанном гриморией, чуть не послужило причиной падения. Но баланс у меня всегда был отменный и я устояла. Сделала первый элемент и мир опять замер, оставляя меня один на один с танцем над бездной. И было уже совсем не важно, что бездне глубина в один метр, я танцевала над своей собственной холодной и бездонной бездной. Когда-нибудь я отпущу себя и рухну в эту пропасть... с улыбкой на губах.
В новом костюме пришлось слегка изменить некоторые движения и поработать с центром тяжести. А ещё, я придумала один рискованный, но зрелищный трюк в конце номера. Нужно было не просто прогнуться назад и коснуться рукой каната, а сделать прыжок и встать на руки, касаясь одной ногой верёвки и согнув другую в полушпагате. Сложно, но если правильно подойти к технике выполнения и проработать натяжение каната, то вполне выполнимо. Первые две попытки не увенчались успехом, с третьего раза почти получилось, только ноги слегка запоздали. А когда я в третий раз подряд выполнила пируэт без помарки, отвлекли одобрительные крики и аплодисменты. Оказывается, вся труппа собралась посмотреть мой номер.
- Ой, каша горит! - всплеснула руками старая Майни, наша главная повариха, постановщица балаганных детских спектаклей и торговка сувенирами в одном лице.
- Вот Ронияк "обрадуется". - проворчала Зария.
Ронияк всегда бушевал как голодный зверь, когда портили еду. Нет, он не жадный, но очень рачительный и бережливый. Иначе наш балаган уже давно бы разорился и развалился. Когда три дюжины человек так долго держатся вместе, появляется ощущение, что по-одиночки пропадёшь. И мы все полагались на железную руку Ронияка, человека сумевшего собрать и сплотить стольких разных, но схожих в одном людей. И наше сходство было в том, что каждый из нас был одинок и никому не нужен, теперь же мы не одиноки и очень нужны друг другу для идеальной работы труппы. Возможно, мы были похожи ещё кое в чём, по крайней мере, многие из нас - у каждого был свой талант, делающий его обладателя незаменимым.
К возвращению Ронияка горелая каша была выброшена, а котёл отчищен и наполнен свежей, на этот раз не подгоревшей кашей с кусочками зайчатины и кисленькими лесными ягодками.
- Всё, с управой договорился, и денег даже не взяли, только придётся устроить маленькое представление для семейства градоначальника. Майни, возьмёшь девочек и завтра после выступления, вечером покажете детишкам пару сценок и танец с лентами. - Ронияк просто светился от счастья. Ещё бы, вся прибыль от выступления пойдёт в "казну". Многие градоправители требовали от пятнадцати до сорока процентов от вырученных монет. Мало кто откажется от дармовых денег, да ещё и народ к себе попутно расположит, позволив бродячим артистам потешить горожан.
- Ну давайте ужинать и спать, завтра тяжёлый день. - засуетилась Зария, накладывая мужу горячей каши.
День действительно предстоял сложный, особенно для меня. И начался он со сложностей, благо не моих. Ширан заболел, его рвало чёрным и глаза помутнели.
- Ты что, его гарью гакормила? - прошипела злющая Зария, хватая втянувшую голову в плечи Майни - Старая дура! И что теперь с ним делать? - разорялась цыганка.
Я проснулась от криков и вышла из вагончика как раз к тому моменту, когда Зария замахнулась, чтобы отвесить пожилой женщине затрещину.
- Не смей! - крикнула сбегая по ступенькам, подбежала и загородила дрожащую Майни собой - Ты забываешься Зария. Ронияк не рабовладелец и ты не жена императора. Имей уважение к возрасту тётушки Майни, она тебе в матери годится.
- Я же только светлое собрала, горелое за клеткой закопала. - лепетала Майни, утирая слёзы.
Я метнулась за клетку, так и есть! Этот негодник разрыл схрон с горелой кашей и нажрался горелок вместе с землёй!
- Майни не виновата, сколько раз уже говорили о том, что Ширана нужно выгуливать, давать точить когти и копаться в земле. А на ночь надо было в дорожную клетку перевести. От того, что он поспит на земле, зверь не нагуляется. - отрезала я, обняла тётушку за плечи и увела подальше, оставив оторопевшую от моей отповеди Зарию.
Ронияк жутко разозлился, когда узнал о случившемся, но он хотя бы не срывал зло на Майни. Только отчитал за испорченную крупу. Ширана попытались отпоить отваром, но он никого не подпускал и отказывался пить. И я решилась войти в клетку. Зверь рычал и шипел, но не бросался. Напротив, жался к задней стенке клети и трясся, будто боится меня. Шепча ласковые слова и уговаривая, я медленно опустилась на колени и протянула руку к коту. Он зашипел ещё громче и попытался ударить лапой по моей руке.
- Прекрати! - прикрикнула я и зверь заскулил, лёг и прикрыл морду лапой.
Дикие коты не такие крупные, как большинство их собратьев, не больше средней собаки, но они прирождённые охотники и знают, как мгновенно обездвижить жертву в два раза больших размеров. И я решилась подойти к больному, взбесившемуся Ширану только потому, что была уверена - зверь меня не тронет, не посмеет. Откуда пришла эта уверенность, я и сама не знала, но точно знала - не нападёт.
Кот тяжело, часто дышал и боязливо косил на меня жёлтые глаза. Я положила руки на его вздувшийся как барабан живот, закрыла глаза и представила, как желудок животного очищается, как ему становится лучше и из глаз уходит болезненная мутность. В животе будто появился большой, тяжёлый камень, я застонала и упала на бок, свернувшись калачиком. Ширан заскулил, подполз ко мне и лизнул щёку.
- Всё будет хорошо, малыш. - прошептала, погружаясь в спасительное беспамятство.
Как меня обнаружили и вытаскивали из клетки наблюдала будто со стороны. Ширан рычал и не хотел меня отдавать, но Ронияк прикрикнул, положив руку на прикреплённый к поясу кнут, и зверь отступил. Потом меня отнесли в вагончик и Зария силой влила мне в рот горький отвар.
- Вот, глотай. Только посмей мне выплюнуть. - бубнила цыганка, заставляя меня глотать гадкую жидкость - Ишь какая умная стала, будет ещё мне указывать, как себя вести. Не доросла ещё, соплячка.
Зария ещё долго ворчала, пока отпаивала меня, пока придерживала, когда меня рвало чёрными комьями. Даже засыпая, я слышала её недовольный голос.
Проснулась я в прекрасном настроении, и самочувствие было отличным. Повозка покачивалась и подпрыгивала на каменной мостовой, а вокруг шумел город.
Осознание того, шум какого именно города я слышу мгновенно стёрло улыбку с лица. Я в Верне! Тело покрылось холодным потом, захотелось забиться в угол и накрыться одеялом с головой. Вдруг показалось, что я та самая пятнадцатилетняя девочка, истекающая кровью на грязной мостовой, рядом с дотлевающим пеплом родителей. В сознание ворвались возбуждённые крики толпы и запах гари. Ненавижу толпу! И я уже не та девочка, я Амируна, несравненная повелительница небес, лёгкая как пёрышко и улыбающаяся толпе стоя над пропастью.
Но сегодня мне предстоит встретиться лицом к лицу с теми, кто лишил меня всего. Мне предстоит улыбаться тем, кто убил маму и папу, и танцевать для тех, кто бил и забрасывал камнями меня. И я станцую над бездной, это будет мой главный танец. Это будет их последний танец...
Облачилась в сценический костюм, закуталась в большую цветастую шаль, прикрепила к лицу вуаль, оставляющую открытыми только глаза, и смело открыла дверь вагончика.
Поёжилась, осматривая площадь, ту площадь, на которой закончилась моя счастливая жизнь, и пошла искать мужчин, чтобы вместе решить где лучше натягивать канат. Обычно это делали в центре предоставленной балагану площадки, потому, что мой номер считался самым зрелищным, но сегодня центр балагана означал и центр площади, а это то место, где четыре года назад пылал костёр.
Но, оказалось, я потратила слишком много времени на одежду и макияж, и опоры уже установили, осталось только канат натянуть. Сегодня я буду танцевать над пылающим огнём, там, где несколько лет назад в огне погибли самые близкие мне люди. У судьбы жестокое чувство юмора и шутки её черны, как уголь.
Но я перенесу это, ради того, что задумала я перенесу всё. Теперь нужно найти Зарию. Завидев меня цыганка попыталась уйти, но я её уже заметила и быстро догнала.
- Зария! - окликнула, следуя за женщиной по пятам - Зария, стой! Нам нужно поговорить.
- Мне это не нужно. - пробурчала цыганка.
Но я не собиралась отступать и нагнала её возле уже установленного шатра.
- Я сказала, стой. - приказала, хватая женщину за плечо.
Зария замерла, только спина мелко подрагивала.
- Ты меня боишься? - спросила, поворачивая её лицом к себе.
Цыганка не ответила.
- Отвечай! - я начала терять терпение и прикрикнула.
Зария застонала сквозь зубы, злобно глянула на меня, но ответила:
- Я не доверяю тебе.
- Что ж, ты права. - пришлось признать - Но сейчас это не важно. Я готова принять то, что может дать мне гримория. Готова именно здесь и сейчас. Ты достанешь книгу оттуда, куда её спрятала и отдашь мне сразу же после моего выступления. Ты поняла, Зария?
- Поняла. - почти прорычала цыганка - Что ты со мной делаешь?
- Всего лишь помогаю принять верное решение. - улыбнулась я - Ты принесёшь книгу прямо к канату и будешь ждать внизу окончания выступления. Иди.
Возможно я не права, возможно поступаю плохо по отношению к своим друзьям, возможно всё что задумала - ошибка, возможно... Но я не отступлю, потому что дышала последние годы ради этого дня, ради шанса отомстить. И даже если я не справлюсь и превращусь в того монстра, которого показала гримория, я готова пойти на это во имя отмщения. Ведь покарав убийц родных, я потеряю смысл существования, а потому совершенно не важно, что будет со мной после этого. Я умерла на этой площади ещё тогда, глядя, как родителей пожирает безжалостное пламя.
До начала представления я просидела в своём вагончике, стараясь отрешиться от шума и ни о чём не думать. Да, я боялась, что передумаю, что малодушно отступлю в самом конце длинного пути. Я не могла позволить себе такую роскошь, как сомнения и жалость. Мама никогда не отступала, даже перед лицом смерти она не склонилась перед толпой, и я не склонюсь. Они падут к моим ногам, моля о пощаде, но я не пощажу... никого. Пусть в душе пусто и черно, пусть потом будет больно, сейчас больнее.
Ронияк сказал, что градоправитель разослал по городу глашатаев ещё сутра, так что поглазеть на выступление бродячих артистов собрался почти весь город, от малышей до стариков, от бедняков до самых знатных горожан. И все они познают силу моей ненависти.
В дверь вагончика постучали.
- Амируна, скоро твой выход. Ты готова? - спросила Ирса, заглядывая в вагончик - Сейчас мы станцуем, а потом твоя очередь.
- Всё хорошо, я ни за что не пропущу ваш с Ямзой танец. - улыбнулась девушке и добавила - Беги, а то пропустишь свой выход. Я следом.
Ирса убежала, а я скинула с плеч платок, поправила причёску, хотя какой в этом смысл, всё равно во время выступления ветер их растреплет, сделала глубокий вдох и вышла. Благодаря вуали не было необходимости заставлять себя улыбаться, а взгляд я опустила к земле, чтобы не выдать своих чувств ко всем этим зевакам. Ирса и Ямза танцевали под ритмичную музыку и их новый номер имел огромный успех. Я досмотрела их танец до середины и пошла к канату. Скоро я станцую свой танец, танец над бездной, последний танец для жителей этого города.
Когда я взобралась на тумбу, и Ронияк громогласно объявил мой номер у разожжённого под канатом костра появилась хмурая Зария. Цыганка куталась в платок и прижимала к груди гриморию.
Я взглянула в её глаза и моя решимость на мгновение поколебалась, но только на мгновение. Ничто меня не остановит. Но во взгляде Зарии было столько сожаления, что мне стало холодно, невзирая на поднимающийся от костра жар.
Отмахнулась от сомнений и шагнула на канат.
Толпа взревела, но вот я делаю первый плавный переход и над площадью воцарилась тишина. А я отдалась танцу, находя в нём успокоение и надежду. Я танцевала над пропастью и во время танца даже почти не чувствовала ненависти к толпе.
Зария по-прежнему стояла вблизи костра, лицо её покраснело и вспотело от жара, но она продолжала неотрывно смотреть на меня... с жалостью и разочарованием. И пусть! Сейчас я свободна и счастлива. И даже я заслужила мгновение счастья перед своим последним выступлением. Сейчас я танцую для себя, но следующий мой "танец" будет цвета крови, а вместо музыки сопровождать его будут крики боли и ужаса.
Последний элемент - сосредоточилась, оттолкнулась от каната и взмыла вверх. Кувырок в полёте, руки крепко ухватились за канат. Баланс, главное не отвлекаться и следить за балансом. Нога плавно опускается, касаясь каната. Толпа охнула и снова замерла. Я закрыла глаза, наслаждаясь тишиной. Казалось, что сейчас весь мир растворится, и я воспарю, взлечу над всеми этими людишками, отвергая как их, так и то, что уготовала им. Будто шелест ветра, тихий шёпот "Смотрите, она светится". А потом громкий, взрывающий мир крик "Ведьма! Она ведьма". Я вздрогнула всем телом от этого крика. Руки ослабели, центр тяжести сместился, и я полетела, но не ввысь... я падала вниз, на острия клинков, в объятия пламени...
Пламя приняло меня в свои объятия, раскалённые клинки с шипением пронзили тело. Одновременно с болью в сознание ворвались крики ужаса, да я всё же заставила толпу ужаснуться. Как надгробный камень, на грудь упала и раскрылась брошенная Зарией гримория.
Кажется, я умерла, но за мгновение до того, как моё тело начал пожирать огонь, а сознание затопила чернота, я почувствовала сильный толчок в грудь. И удар исходил из гримории.
Было холодно, как же мне было холодно! Если я умерла, то разве должна чувствовать холод? Но я его чувствовала! Казалось, я лежу во льду, пронзающем мою кожу во многих местах. Возможно, это мой персональный ад. Ведь я чётко помнила, как сорвалась с каната, моя бездна оказалась совсем не бездонной, полёт длился короткий миг, а потом пришла свобода. Это я так подумала перед тем, как умерла. Но вместо свободы получила жуткий холод и ломоту во всём теле.
С трудом разлепила веки и попыталась осмотреться, темень стояла полная. Только высоко в небе виднелись редкие далёкие звёзды, да какой-то незнакомый шум доносился издалека. Пошевелилась и только сейчас поняла, что лежу по грудь в воде. Встала на четвереньки и превозмогая боль выбралась из ледяной воды.
Судя по всему, я находилась на берегу какого-то водоёма. Холод продолжал пробирать до костей, но на суше было значительно теплее. Наверное, стоило разобраться - где я и что со мной случилось. Но сил не было даже на то, чтобы встать, я просто сжалась в комочек и уснула прямо там, на берегу.
Следующее пробуждение было ещё более ужасным, чем предыдущее. Меня будто пронзило молнией, оставив на груди пощипывающий кожу ожёг. Мышцы свело, лишая возможности пошевелиться, а горло сдавило спазмом, не позволяя сделать вдох.
- Всё, завели. - проговорил мужской голос совсем рядом.
- Отойди, Горин, надо интубировать. - быстро сказала уже женщина.
- Подожди ты, есть дыхание, сама девочка дышит. - ответил мужчина.
Потом кто-то бесцеремонно раздвинул веки на одном глазу, ослепляя лучом света и приговаривая "Чего ж ты наглоталась, дурёха?". Со вторым глазом проделали то же самое, после чего мужчина произнёс задумчиво:
- Реакция в норме, зрачок не расширен. И в чём причина остановки, если это не передоз? Не от переохлаждения же, при плюс пятнадцати.
- Ты на костюм посмотри, она или из цирка, или из борделя сбежала. Может травма или шок. - предположила женщина.
- Так куда ехать, в морг или к приёмному? - вклинился ещё один приглушённый мужской голос.
- Типун тебе на язык, Мишка! К приёмному, конечно же. - крикнула женщина.
У неё было всё, дом, семья и счастливое детство. Но, её всего лишили. Она выжила вопреки всему. И теперь в душе Амируны горит огонь ненависти. Сможет ли она удержаться, балансируя на канате судьбы и не сорваться в пропасть сжигающей душу ярости. Возможно, судьба позволила ей остаться, чтобы отомстить? Или её ждёт нечто большее? Не просто прочесть руны своей судьбы. 
