Богданов Александр Алим : другие произведения.

Штукенция

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    История, изложенная на этих страницах, прослеживает судьбы нескольких предприимчивых советских граждан, молодость которых выпала на период "зрелого" социализма 1980-х годов, а расцвет сил и энергии пришелся на времена путинского правления начала 2000-х. Невероятные и удивительные события, запечатленные в повествовании, не являются плодом авторского воображения. Я просто зафиксировал увиденное и услышанное от друзей и знакомых за годы проживания в СССР, а также известия, дошедшие до меня из трансформированного постсоветского общества
  Aleksandr?? A. Bogdanov copyright ?2022 World Rights Штукенция 87,000 words
  All rights reserved. No part of this book may be reproduced, stored or transmitted in any form and by any means without writen permission of the author.
  
   Штукенция
  История, изложенная на этих страницах, прослеживает судьбы нескольких предприимчивых советских граждан, молодость которых выпала на период "зрелого" социализма 1980-х годов, а расцвет сил и энергии пришелся на времена путинского правления начала 2000-х. Невероятные и удивительные события, запечатленные в повествовании, не являются плодом авторского воображения. Я просто зафиксировал увиденное и услышанное от друзей и знакомых за годы проживания в СССР, а также известия, дошедшие до меня из трансформированного постсоветского общества. Манускрипт этот, написанный 20 лет назад, был адресован американским читателям. Закончив работу, я не сделал ни малейшей попытки его издать, и все эти годы рукопись валялась в ящике письменного стола. Однако время пришло перевести его на родной язык, значительно расширить и написать продолжение. Годы меняют всех нас и то, что я изобразил тогда, я бы не заметил сегодня. Тем не менее я решил оставить настроение и атмосферу романа такими, какими они были во времена моей молодости пятьдесят лет назад. Все имена и фамилии героев являются вымышленными, любые совпадения с реальными людьми случайны.
  А. A. Bogdanov, year 2022
  Пролог
  Поезд метро замедлил свой плавный ход, приближаясь к очередной остановке. В навевающий дрему рокот моторов вкрался гул тормозов, тела пассажиров налились тяжестью, руки их уцепились за поручни и спинки сидений; сквозь широкие вагонные окна стало заметно, как чернота тоннеля редеет и огоньки на его вогнутых бетонных стенах прекращают свой быстрый бег. "Станция "Маяковская", из громкоговорителей прогремел механический голос, длинный синий состав продолжал замедляться и снаружи пoсветлело. Многие стоящие пассажиры, знакомые с рутиной, широко расставили ноги и напрягли мышцы, пытаясь сохранить равновесие. Tорможение толкнуло нескольких зазевавшихся пенсионеров вперед, они навалились на спины соседей, вызывая эффект домино. Кряхтя, пострадавшие подбирали свою поклажу и неловкo разгибали спины. Когда поезд вынырнул из тоннеля, Федя Петухов, веснушчатый крестьянский паренек лет двадцати, стоявший в проходе у дверей, ахнул, изумляясь великолепию подземного дворца. В золотистом сиянии длинного зала тускло мерцали красочные мозаики, отражаясь в розовых рисунчатых мраморных стенах. Над сияющими колоннами из нержавеющей стали изгибался помпезный арочный потолок. Эффекты искусственного освещения подчеркивали пышный декор, напоминая пораженному посетителю прекрасную римскую базилику с ее проходами, нишами и сводами. Колоннады казались бесконечными, соединяя крутые движущиеся лестницы на одном конце зала и мраморную скульптуру на другом. Полированный красочный пол блестел в свете ламп. Стильные люстры наверху освещали изысканную потолочную мозаику, изображающую голубое искрящееся небо, полное краснозвездныx непобедимыx аэропланов, парящиx гордо и высоко над мелкими кудрявыми облачками. Bнизу отблески света в мешанине полутеней падали на скопившийся на платформе угрюмый, плохо одетый и неразговорчивый народ, создавший всё это сказочное богатство. Казалось, что строители социализма были равнодушны к своему творению. Ничто их не интересовало, кроме прибывающего поезда. Пронзительный визг массивных стальных колес закладывал уши и заглушал все остальные звуки; на мгновение в лучах фар головного вагона сверкнул тающий снег, прилипший к плечам людей; состав мягко остановился, пневматические двери распахнулись и сгустившаяся толпа ринулась на посадку. Вагон быстро наполнялся, прижимая Федю к стене. Сквозь ткань своего неуклюжего ватного пальто он почувствовал твердость множества алмазов, спрятанных от чужих глаз в его внутреннем кармане. Они были крупными и шероховатыми, и их былo около трех десятков в небольшом виниловом мешке, который сейчас больно врезался в его грудную клетку. Туда, где отчаянно колотилось его взволнованное сердце. С каждой секундой вторжение с платформы усиливалось и нарастало. Нетерпеливая толпа, большинство одетые в одинаковые толстые черные одежды, промокшие платки и шапки - ушанки, толкала и напирала, массой тел втискиваясь в вагон. Никто из штурмующих не извинялся за грубость и бесцеремонность. Случайно оказавшийся в такой давке заблудившися ребенок мог бы получить увечье или быть раздавленным насмерть. Растерявшаяся провинциальная бабушка, боясь пропустить свою остановку, сейчас изо всех сил пыталась выйти, отчаянно сражаясь с бушующим людским потоком. Hо тщетно; у нее не хватало сил пробиться через густое скопление спин, животов, рук и ног абсолютных незнакомцев, стиснутых нос к носу, глаз к глазу, голова к голове и вынужденных вдыхать испарения друг друга на протяжении поездки. Старушке не доставало решительности, сил и проворства настоять на своем. Голова ее кружилась и перед глазами плыло. О, ужас! Она опоздала! Створки дверей сошлись и поезд, слегка дернувшись, медленно отъезжал от станции. Но пожилая гостья столицы не потеряла присутствия духа. Продолжая спрашивать, "Извините, вы выходите?" она пыталась продвинуться вперед. И внезапно великая масса услышала, дрогнула и заулыбалась, понемногу расступаясь по сторонам и открывая бабуле путь. Bскоре старушка уже стояла у дверей, готовая сойти на следующей остановке. Ближайшие к ней пассажиры любезно объясняли, куда ей идти и где пересаживаться, чтобы попасть по нужному адресу.
  Федя взирал на окружающее свысока. Он проживал в многомиллионом метрополисе более года и давно считал себя старожилом. Федя был статен, задорен и силён и не возражал против такого неформального общения с москвичами. Он размышлял обо всех этих совершенно разных человеческих жизнях, на короткие минуты стиснутых воедино в утробе вагона, чтобы потом никогда больше не сойтись. Ведь было бы здорово выяснить, кто они такие? Возможно, что в числе пассажиров, сейчас вместе с ним страдающих в давке, находятся выдающиеся личности, но об этом ему никогда не узнать. Однако в любом случае в вагонной толчее присутствовала и его собственная необыкновенно важная персона с весьма незаурядной судьбой! Федя закрыл глаза и воспоминания охватили его. Главнейшим из них была Штукенция. Блестящая, никелированная и загадочная Штукенция, формой и размером похожая на коробку из-под обуви. Машина издавала звуки, похожие на мягкие колокольные перезвоны, неторопливо извергая из себя стодолларовые банкноты США - одну за другой, одну за другой, одну за другой... Хитроумное устройство, стоявшее на некрашенном деревянном столе в серой от табачного дыма убогой комнате, выбрасывало из своего чрева американские деньги! Поддельные? О, нет, не поддельные! Банкноты были подлинными. С пачкой такой продукции в кармане можно было спокойно войти в Chase Manhattan Bank в Нью-Йорке и открыть счет - и деньги эти прошли бы все проверки, какие только могли придумать эксперты по фальшивкам из американского Secret Service. Даже серии и номера купюр разнились и не совпадали.
   Федя почесал затылок. Kак много произошло за такое короткое время и столько еще предстоит совершить!
  Глава 1. Федя, Лиза и Звонцовы
   Тремя годами ранее Федя находился в Сосновске, своем родном городке в 500 километрах к северо-востоку от Москвы. Бледное северное солнце освещало скопище почерневших от времени бревенчатых домов и дюжины пятиэтажных бетонных зданий, расположившихся на берегах неширокой ленивой реки. Водный поток этот, названия которогo никто не помнил и потому назывался просто Рекой, струился через окрестные леса и поля и был богат плотвой, судаком и окунем. Летом, досаждая рыболовам, тучи комаров вились над ее туманной поверхностью, а зимой ледяную корку усеивали любители подводного лова. Трофеям не было числа и никто не уходил с пустым ведрoм! Жизнь в Сосновcке была проста и однообразна; здесь никогда ничего не случалось и потому на протяжении веков безмятежные речные воды отражали лишь пару десятков изб, разбросанных на илистых берегах, нетронутые сосновые и березовые леса, густо произрастающие вокруг, и неизменное вечное небо. В этом дремлющем мире, затерянном в сердце дикой природы, жило, работало и добывало себе пропитание десять тысяч человек. Железные дороги и крупные магистрали далеко обходили Сосновск и сонный городок всегда оставался сам по себе, мало затронутый социальными потрясениями и лихорадками мировой политики, бушевавшими за пятьсот километров отсюда в сверкающей огнями столице. Горделивая и суетная Москва была скрыта от провинциальной захолустной дыры, какой являлся Сосновск, непроходимыми чащобами, вязкими болотными топями и бескрайними горизонтами. Ветхий автомобильный мост соединял низкие речные берега, но транспорт состоял в основном из нескольких грузовиков и мотоциклов. Владение автомобилем было не по карману горожанам, кроме разве высшего партийного руководства. По этой причине простой люд передвигался в основном на общественном транспорте, состоявшем из единственного автобуса ПАЗ-672, выделенному городу по областной спецразнарядке. В те дни, когда автобус находился в ремонте, жители ходили пешком или ездили на велосипедах. Никто не жаловался на вынужденные физические нагрузки, наоборот их приветствовали все, даже пожилые люди; правда в непогоду приходилось трудновато, но народу было не привыкать. На этих приполярных широтах даже августовский вечерний ветерок представлялся ледяным прикосновением Арктики, заставляя горожан повязывать шарфы и кутаться в многослойные одежды. Лета были короткими и прохладными; зимы долгими и суровыми. Южанин, случайно оказавшийся в Сосновске, принимал июль за октябрь, к которому он привык у себя на родине, скажем, где-то на Кубани или Минводах. Зимой метели и вьюги высокими сугробами заваливали избы до самых крыш; световой день был коротким и чтобы выйти наружу, даже до темноты, следовало вооружаться. На околицах бродили рыси, куницы и волки; их меховые шкуры пугающе отсвечивали в северном сиянии, а по утрам следы их когтистых лап находили даже в городском центре. С приходом весны нетронутая дикая природа, окружающая городок, оттаивала и пробуждалась, обеспечивая неописуемое изобилие всего необходимого: дичи, рыбы, кормов для скота, а также грибов и ягод. Со своими устаревшими примитивными ружьями, удочками и снастями горожане собирали в родном краю достаточно пропитания, чтобы с лихвой пополнить свои купленные в магазинаx скудные пайки, а все добытые излишки продавались на рынке. Большинство жителей были трудоустроены на машиностроительном заводе или в одном из двух совхозов. Безработицы не было, но зарплаты были настолько низки, что население еле сводилo концы с концами.
   В дневное время улицы и переулки были пустынны и молчаливы. Исключение составляли колхозный рынок на проспекте Карла Маркса (бывш. Соборная улица) и небольшой городской центр с его бетонными зданиями, деревянными бакалейными лавками и статуей Ленина с вытянутой рукой, установленной в чахлом скверике. Рваные полотняные навесы над рыночными прилавками трепал осенний ветер. Заколоченные, заброшенные магазинчики и разоренный храм, превращенный в скобяной склад, не вызывали удивленных вопросов. У дверей керосиновой лавки по утрам скапливалась довольно большая очередь. Толпился народ и перед булочной, что через дорогу. Бесстрастно взирали на сограждан торговцы, спозаранку обосновавшиеся за рядами дощатых прилавков. Редкие покупатели с кошелками в руках бродили вокруг, вяло интересуясь их скромными, незначительными товарами. Однако покупали сразу и без разговоров, поглубже укладывая свои приобретения в сумки и авоськи. Горожане, одетые в бесформенную, мешковатую одежду и уродливую кожемитовую обувь, доступную в местном универмаге, не интересовались модой. "Мода" была для них абстрактным понятием, если они вообще о ней что-то слышали. Многие унаследовали энергию, силу и независимость старообрядцев, которые издревле, более трехсот лет назад поселились в сердце этих темных, густых лесов. В те времена первопроходцам казалось, что это глухое забытое всеми урочище будет всегда вне досягаемости Кремля и тяжелой длани властей. Много воды утекло с той поры, много людей состарилось и умерло, много родилось и много выросло, но река, протекающая через Сосновск, по-прежнему неутомимо несла свои воды в арктический океан. К сожалению, порядки изменились. Власть нашла своих беглых подданных и снова закабалила их. Сюда въехало много новых людей, принесших с собой новые обычаи и новые правила.
   Жизнь была суровой, но так было всегда. Люди жили почти в нищете, но не знали, насколько они бедны, и не хотели знать о материальных запросах и желаниях Внешнего Мира. Hи за что на свете они не променяли бы свою христианскую веру и могилы своих предков на острые ощущения и соблазны городских вертепов. Однако среди них случались отступники, молодые и самоуверенные, поверившие в рог материального изобилия, безудержное веселье и бесконечное счастье якобы обитающие в богатом, легендарном и греховном мегаполисе.
   Федя Петухов, в этот раз одетый в замызганную спецовку и солдатские сапоги, сидел за рулем служебного автобуса, перевозившего рабочих к началу ночной смены. Все благоприятствовало его хорошему настроению: они не опаздывали, мотор исправно урчал и ровно тащил их к цели, теплое летнее солнце тихо опускалось за лесной горизонт и вечером Феде предстояла пирушка с друзьями. Поездка была короткой, машиностроительный завод находился в пяти километрах от города и через пятнадцать минут вдалеке показался его кирпичный многоэтажный корпус. В салоне позади водителя слышались взволнованные голоса. Там кипела интеллектуальная жизнь: несколько пассажиров увлеченно дискутировали выполнение производственного плана; другие обсуждали обеспечение безукоризненного качества в своем сборочном цеху, третьи озаботились улучшением производства стальных патронов для кривошипно-шлифовальных станков. "Сосновск - скучный город, и люди скучные," размышлял Федя, который только что вернулся из армии и требовал немедленных развлечений. "Здесь ничего не происходит; нет ни Большого театра, ни променада по улице Горького, нет даже галереи абстрактного искусства. Модную одежду и последние записи поп-музыки достать невозможно, а девушки слишком чопорны и целомудренны, чтобы делать что-либо иное, кроме как со своими мужьями."
   У паренька был длинный и трудный день. Проснувшись перед рассветом; в холодной избе Федя оплакивал свое горькое унылое существование. Из оконных щелей дуло, на скрипучем деревянном полу валялся сор, электричество было отключено и пришлось наощупь в потемках зажигать керосиновый фонарь. Все шло как обычно; ничего нового. Его родители и старший брат полчаса назад ушли на ферму - кормить и поить коров, стелить свежую солому и убирать навоз. Он остался один. Слабое колеблющееся пламя фитиля не могло разогнать темноту. Все же Федя разглядел печь, на которой стояли теплый чайник и кастрюля с супом. Это был его завтрак. У паренька оставалось три часа до начала смены на служебном автобусе, но между тем ему предстояло множество дел. Накинув ватник, он вышел наружу. Солнце еще не встало, но небо уже светлело. В предрассветной тьме угадывался сад и хозяйственные постройки. Зевнув, Федя приступил к своим обязанностям. Он прополол грядки в огороде, полил яблоню в саду, разбросал крупы курам, собрал в лукошко пару-тройку яиц и проведал в стойле заболевшую хрюшку. Небольшое подсобное хозяйство было личной собственностью семьи Петуховых и помогало им предотвратить голод, как и миллионам других крестьянских семей. Конечно, владение частным имуществом было вопиющим противоречием марксистской идеологии, но после долгих келейных споров с привереженцами жесткого курса, кремлевские властители уступили, пoйдя на эту крайнюю меру. Страна вымирала, нo политбюро нужны были слуги, солдаты и подданные. "Пусть подкармливаются как могут," решилo руководство СССР. "Социализму это никак не повредит. Когда придет пора, мы их, как встарь, тряхнем, как мух прихлопнем, всех раскулачим и за полярный круг сошлем. Никто и не пикнет. Им не впервой. Еще на собраниях будут нам хлопать и ура кричать." На том вожди и управились. Закон был принят. Советская жизнь потекла по новому, слегка измененному руслу. Однако работа на государство приносила населению мизерную зарплату, не давая семье Петуховых, как и миллионам других им подобным, достаточного дохода. На полученный заработок в сельпо можно было купить только водку, хлеб, соль и макароны; ассортимент в провинции был очень скудный. Семья всегда искала что-нибудь съедобное. Рыбалка помогала.
   Люба, закадычная подружка Феди, была его лучшей партнершей в каждой рыболовной экспедиции. Кроме того, у них зарождались и другие интересы. Сидя бок о бок среди зарослей камыша с заброшенными в реку удочками, их руки то и дело нежно касались друг друга. Вздрагивая и замирая, они пытались не замечать зова плоти, посматривая на качающиеся на воде поплавки и ожидая поклёвки. Еле слышно журчали речные струи, обтекая коряги и затопленные деревья, утренний туман редел и отступал под жаркими лучами восходящего солнца, а Федю и Любу охватывало непонятное волнение, причину которого им предстояло разгадать.Но время разгула лукавой силы к ним еще не пришло. В те неудачные дни, когда рыба не ловилась, они на лодке отправлялись в заводь в трех километрах вверх по течению, где можно было найти косяки окуней. Там сразу приступали к рыбалке. Хотя Люба была двумя годами младше Феди, но своим чутьем и рыболовными навыками она превосходила его и его брата. Когда в их компании присутствовала сметливая девушка, улов всегда был обильным и хорошо дополнял семейную трапезу. Федина семья прекрасно знала как выжить, добывая себе достаточно пропитания и обходясь без вмешательства всевидящего государства, но советский закон обязывал каждого гражданина СССР трудиться на одном из его предприятий, укрепляя могущество социалистического отечества. Непослушным грозило пять лет принудительных работ по статье за тунеядство. Но не все было плохо. Власти оставили своим подданным некоторую свободу в выборе профессии и Федя решил стать водителем автобуса. Это занятие ему нравилось.
   Сейчас сидя за рулем Федя взглянул в зеркальце заднего вида и радужное настроение его изменилось. Скамьи были заполнены трудящимися, похожими друг на друга как инкубаторские цыплята с пропагандистского плаката. Все как один в синих комбинезонах - на головах у мужчин красовались береты и кепки, головы женщин покрывали платки. Пассажиры были разного возраста, от двадцати до пятидесяти лет. У всех на коленях покоились одинаковые пластмассовые коробки для завтрака. Федя поймал на себе взгляд Любы, сидевшей в первом ряду. Платиновые волосы девушки охватывала белая косынка, голубые глаза не отрывались от него. Каждый раз, когда он, по долгу службы, осматривал пассажирский салон в зеркальце, укрепленное над ветровым стеклом, то находил на себе ее взгляд, однако его бывшая подруга больше не выглядела преданной и восхищенной; наоборот, хорошенькое личико ее дышало гневом - полные алые губы сжались в твердую линию, лоб прорезали сердитые морщинки, точеные брови нахмурившись, сошлись на переносице. Эта разительная перемена случилась после их недавней размолвки. А ведь раньше им обоим казалось, что отношения их серьезны, любовь крепка и велика, и они были готовы хоть завтра пожениться! Пока однажды не случилась досадная ерунда! Как они могли это допустить?! О причинах ссоры следовало поразмыслить! Федя и Люба были знакомы с детства, жили на одной улице, ходили в одну школу и всегда нравились друг другу. Прошли годы, они повзрослели, но их романтические отношения оставались платоническими и не заходили дальше совместных походов в кино. В полумраке зала они всегда сидели очень близко, держались за руки и не разжимали ладоней до самого конца сеанса. Иной раз Федя легонько касался губами ее горячей щеки или мочки уха, ощущая тончайшие сладкие ароматы. Но дальше деликатных прикосновений он не смел заходить и никогда не переступал черту дозволенного. Однако, как он не держался, неприятность все-таки настигла его!
   Мысли Феди вернулись в прошлое, к тому злополучному жаркому дню в лесу на речном берегу, куда они вдвоем приехали на очередную рыбалку. Влюбленные быстро разыскали свое заветное местечко у кромки воды среди высоких зарослей орешника и пестрых полевых цветов. На узкой полянке они жарили рыбу на костре. Федя и Люба сидели на траве прижавшись друг к другу, ее голова лежала на его плече. В первый раз в жизни Федя осмелился обнять свою подругу и поцеловать ее в щеку. Не говоря ни слова, барышня повернулась к кавалеру и обхватила его руками. Федя почувствовал упругость ее стройного тела, ощутил на щеке ее сладкое дыханье, запах ее шелковистых волос сводил с ума. У Феди закружилась голова, остальной мир перестал существовать и свет померк вокруг него; дыхание паренька участилось, его штаны вдруг стали тесными; динамит внутри него был готов оглушительно взорваться. Федя не знал, что натворил и что делать с любимой дальше. Между тем по небу катились облака, солнце заходило за горизонт и вскоре над ними заблестел серебром тоненький месяц. Люба и Федя уткнулись друг в друга, трепеща и страстно желая близости. Федины пальцы ласкали ее волосы и нежно гладили ее влажную спину и грудь, к которым прилипла тонкая ткань платья. Наконец его руки, набравшись смелости, скользнули вниз к ягодицам красавицы, где к великому удивлению ухажера, наткнулись на толстую веревку, обвязанную вокруг изящной девичьей талии. "Что это?" тонким фальцетом взвизгнул растерявшийся Федя, мгновенно потеряв всякий интерес к предмету своего обожания. "Мама сказала, что если ты будешь плохо себя вести, то так просто меня не получишь. Вначале ты должен жениться," опустив глаза, сурово молвила Люба. Украдкой она взглянула на кавалера, долго молчала и когда заговорила снова, ее голос дрожал от волнения, "Я твоя до конца жизни, милый. Все, что я хочу - это быть с тобой навсегда. Но для этого мы должны быть в браке. Не серчай. Я люблю тебя." Она наклонилась, сорвала крошечный голубой цветочек, распустившийся у ее ног, и протянула ему. "Будь моим, Феденька," ласково добавила она, опустив глаза. Лицо ее залилось красным румянцем от подбородка до лба. Федя медленно поднял голову и одарил свою подругу долгим оценивающим взглядом. Потом задумчивый взор донжуана переместился вдаль. Его наивные карие глаза мечтательно расширились, как бы погрузившись в волшебное сновидение. "Мне нравятся городские. Я видел их в кино. Они шикарные и ложатся сходу; не задерживаясь." Как громом пораженная, Люба пошатнулась и закрыла лицо ладонями. Много мыслей пролетело в ее голове. Бедняжка зареклась не водиться с наглецом, не позволить ему услышать от нее ни единого слова. Решив это, она рванулась и побежала; горе - жених едва поспевал за ней. У причала девушка первой прыгнула в лодку, схватилась за весла и принудила Федю быть пассажиром на заднем сиденье. Она гребла с мрачной решимостью, сжав губы и упорно глядя мимо него на зеленые стены соснового бора, равнодушные к драме, разворачивающейся на реке. Весла в уключинах противно скрипели, лодка летела стрелой, оставляя за собой бурный след и волны яростно плескались о берег. Схватившись за борта руками и расставив для равновесия ноги, Федя ничего не хотел замечать; ему было все равно. Но с того дня Люба была крайне сдержана и холодна; если она и рыбачила в его присутствии, то всегда в компании испытанных друзей. Естественно, что это был конец и они больше не ходили вместе в кино. Бежало время, жизнь шла своим чередом. Каждый день он видел отвергнутую Любу, ездившую на работу на его автобусе. Других водителей в городе не было, поэтому за рулем всегда сидел Федя. Его бывшая зазноба занимала переднее сиденье, но никогда c ним не разговаривала. Лишь в редком случае, если он сам начинал разговор первым. Да и то отвечала Люба нехотя и односложно, отворачивая взгляд с какой-то усталой, пустой улыбкой. В это утро девушка выглядела красивее обыкновенного, но Федя не знал, какой комплимент ей преподнести. На душе у паренька скребли кошки.
  Он опять взглянул в салон. Там от нескончаемых бурных разговоров у присутствующих закладывало уши. До Феди донесся высокий голос женщины в среднем ряду, которая обсуждала плюсы и минусы шлифованных патронов из нержавеющей стали; другие, начитавшись газет, до хрипоты ругали внешнюю политику США. "Они делали эти железки вчера и позавчера, в прошлом месяце, и в прошлом году, и будут делать их сегодня, завтра и послезавтра, и в следующем месяце и в следующем году - ничего, кроме железок и железок, и так на протяжении веков," горевал про себя Федя. "Конца тягомотине нет. Это и есть моя судьба?" Потрескавшаяся асфальтовая дорога вывела автобус на широкую площадь, окруженную панельными пятиэтажными домами. Неподалеку орава небритых, оборванных мужчин с желтоватыми нездоровыми лицами толпилась вокруг металлической пивной бочки на колесах. В окно через опущенное стекло до Феди доносился их бестолковый гомон. Каждый пьяница зажал в руках какую-то емкость - стакан, кружку или даже откупоренную консервную банку, - наполненную пивом. И все знали, что пиво будет еще вкуснее, если добавить туда четвертинку водки. Отщепенцы эти хорошо проводили время. Некоторые из них в состоянии сильного алкогольного опьянения едва могли стоять на ногах. Пассажиры автобуса неодобрительно уставились на бесшабашных гуляк. То было отвращение, которое трудолюбивые члены общества испытывают к никчемным бездельникам. Другая группа любителей хмельного выстроилась в очередь по другую сторону бочки. Они жаждали получить свою порцию напитка и присоединиться к веселью. Стоявшие в длинном хвосте с завистью взирали на тех, у кого уже получил пиво, и переживали, что им не хватит драгоценного пойла. Однако их опасения были напрасны. Цистерна была огромной. Ее массивные колеса глубоко врезались во влажную глинистую землю. Судя по ее огромному размеру, в бочке должно было быть много вожделенного пива. Маленькая бойкая женщина в запачканном белом фартуке поверх длинного пальто заведывала торговлей. Она покрикивала и суетилась. Однако не много пива попадало в кружки, которые протягивали ей страждующие. Продавщица отпускала каждому покупателю емкость, лишь наполовину наполненную желтоватой заветной жидкостью, но зато увенчанной внушительной шапкой пены, переливающейся через край. Кто-то в очереди роптал, что продавцы обнаглели и должно быть добавляют стиральный порошок, чтобы содержимое лучше вздувалось и сосуд казался полным. "Мы хотим пива," кричал он, "а не ваших пузырей." Это был вызов системе. В этом герое жил бунтарский дух Стеньки Разина и Емельяна Пугачева, которые триста лет тому назад опустошительными народными восстаниями сотрясали устои империи. Но никто не поддержал смельчака. Люди в толпе привыкли к тому, что их обманывают, обсчитывают и понукают; в своих жизнях они никогда ничего другого не знали. Опустив головы, очередь молчала. "Hе хочу быть таким, как они", пробормотал про себя Федя, в тысячный раз обескураженный увиденным хамством. "Hе хочу загубить свою жизнь в Сосновске. Я должен уехать отсюда."
   Федя был человеком действия, не бросавшим слов на ветер и уже через полгода шагал по московским тротуарам. Он был одним из тысяч советских амбициозных юношей, вдохновленных идеей лучшей жизни в столице. Молодежь обоего пола толпами прибывала в Москву из своих крохотных городков, селений и деревень, разбросанных на просторах великой страны, отметая ее древние обычаи и славную историю; одним бесшабашным прыжком устремляясь в современность. Однако чтобы заслужить привилегию жить и работать в Москве, энергичным и находчивым юношам и девушкам предстояло выполнить ряд жестких процедур. Первой из них была регистрация или вид на жительство. Без штампа о московской прописке в паспорте ни один работодатель не имел права принять кого-либо на работу. Следовательно, чтобы трудиться и жить в Москве, вновь прибывшим приходилось искать работодателей, готовых предоставить им временную прописку. Такие работодатели часто предлагали работы, за которые большинство москвичей не хотели браться. Работы были тяжелыми, или низкооплачиваемыми, или одновременно и тем и другим. Шестой автобусный парк на севере столицы оперативно и без колебаний нанял Федю. Шестой автобусный парк был крупным государственным предприятием, в котором тысячи автобусов двадцать часов в сутки доставляли москвичей по местам жительства и трудоустройства, в магазины и торговые центры, или просто по личным делам, или для медицинского обслуживания. В этот замечательный трудовой коллектив влился и Федя. Вместе с новой работой новоявленный москвич получил временную прописку и койку в общежитии.
   Напряженный, не дающий расслабиться ни на минуту труд был изматывающим и опасным, как морально, так и физически. Чтобы успеть на первую смену, Федя вставал в три часа ночи; кое-как проглотив свой завтрак, oн спешил в предрассветную темноту. Но хуже всего было зимой. Иногда морозными ранними утрами он обнаруживал, что двигатель его автобуса замерз настолько, что отказывался заводиться. Только подзаряженный аккумулятор помогал благополучно запустить мотор. Иной раз и это не получалось и лишь срочно вызванный трактор сдвигал транспортное средство с места. Вождение тяжелого, громоздкого автобуса по обледеневшей, покрытой снегом мостовой через плотное городское движение было постоянным испытанием стойкости и мужества новичка. После первого месяца кошмарных усилий Федя был настолько подавлен и угнетен, что всерьез подумывал о том, чтобы забросить свое поприще и вернуться в Сосновск; но его врожденное упорство, выдержка и жизнелюбие взяли верх. Oн выстоял до конца. В те времена Феде было не до танцев с городскими красотками или посещения спектаклей в Художественном театре. Этим он грезил раньше. К концу смены паренек так уставал, что его единственным желанием было вернуться в общежитие, поесть до отвала и завалиться спать. Прошел год. Понемногу Федя выучился тому, что необходимо было знать: как поворачивать автобус на скользких крутых поворотах, проскакивать на желтый свет, ладить с механиками и угождать начальству. Набравшись сил и энергии, он он больше не дрых по выходным дням в общежитии, у него появились культурные запросы: он начал знакомиться с московской жизнью. Он адаптировался. Он выжил.
   Вскоре любознательный провинциал отправился покорять великий город. Пополнив свой гардероб и приобретя столичный лоск, он начал посещать концертные залы, стадионы и театры. Во время этих экспедиций он встречал множество барышень, но не все они стремились познакомиться с ним. Красивые девушки отвергали простодушного паренька, а некрасивые девушки его не интересовали. Красивые девушки тут же отворачивались и уходили прочь, узнав, что Федя не коренной москвич и заурядный водитель автобуса; не очень красивые девушки были более снисходительны; им нравились его широкие плечи и добрая улыбка. Федя был весельчаком и душой любой компании, но найти друзей в мегаполисе было нелегко. Он был разборчив и не считал своих собутыльников друзьями; они были всего лишь случайными знакомыми из общежития, с которыми по выходным полагалось распить пол-литра водки.
   Федя мечтал встретить Ее, единственную и неповторимую; великолепную красавицу, которую он в один прекрасный день с гордостью представит своим родственникам в Сосновске: "Глядите, это моя невеста!" Он искал Ее на зимних аллеях парков, на многолюдных катках и в переполненных кинотеатрах, в танцевальных залах и прогуливаясь по бульварам. Это не значило, что Федя лишал себя общества других девушек; он не чурался встречаться с ними и часто пользовался их благосклонностью. Но он искал ту особенную, удивительную и неповторимую, в которую он влюбится с первого взгляда...
   И Она явилась. Богиня не имела ничего общего с девушками, которых Федя знал в вокзальных окрестностях, тут же доступныx для близости в любом темном углу. Федя встретил ее в библиотеке. Он пришел вернуть потрепанную книгу о подвигах отважных чекистов в годы Великой Отечественной войны и получить рекомендованный комсомолом сборник журнальных статей, описывающих кошмарные условия жизни пролетариата за пределами СССР. В этот час зал был почти пуст. Длинные и широкие деревянные столы с аккуратно расставленными стульями застыли в идеальном порядке, Несколько поодаль горстка старшеклассников усердно занималась, иногда переговариваясь между собой беззвучными жестами. Федя стоял у прилавка в хвосте короткой очереди, ожидая, что морщинистый, неторопливый библиотекарь обратит на него внимание и возьмет его формуляр. И вдруг это случилось. Ему показалось, что он услышал неуловимый и быстрый шепот. Волна сладких эмоций до краев захлестнула его. Произошло что-то запредельно важное. Федя обернулся. Она стояла у окна - высокая, стройная и неприступная; и лучи заходящего солнца золотили ее темно-рыжие волосы. Казалось, что бесценный рубиновый венец, украшает ее прелестную голову. Благолепие незнакомки ошеломляло, ослепляло и повергало ниц, заставив его в трепете замереть. "Как Прекрасная Дама могло оказаться на нашей грешной земле?" удивлялся Федя. Но она уже была здесь, среди них, в этой заурядной районной библиотеке, листая толстый том, который только что взяла с полки. Ее нежные пальчики грациозно переворачивали страницы и Федя с восторгом рассматривал богиню из-за чьей-то широкой спины. Конечно, это была она, долгожданная девушка его мечты! "Как завязать знакомство?" Федя был не из пугливых, но никак не мог набраться смелости подойти и сказать ей хоть одно словечко. Ну, например, похвалить недавно прочитанную повесть про космонавтов. Проклиная себя, он отступил. Незадачливый юноша вернул свою книгу на стеллаж и нашел следующую. Когда, с замирающим сердцем, на цыпочках oн подкрался к тому заветному месту, где только что стояла Прекрасная Дама, там было темно и пусто. Солнце померкло и мир обезлюдел - так расстроился Федя. Он хлопнул себя по лбу и потряс головой. Может ему померещилось? Может быть вместо девушки ему привиделся чудесный мираж? Возможно, что она даже не была настоящей? Федя злился на себя за то, что ничего не разузнал, пока у него была возможность.
   Но неземное создание было из плоти и крови; редчайшей красавицей, от которой глаз не отвести. Федя заметил ее в троллейбусе на обратном пути домой. Она стояла на другом конце салона, ухватившись за поручень и чудные глаза ее равнодушно скользили по сторонам. На ней была истертая кроличья шубка, розовая вязаная шапочка и белая сумочка висела на ее плече. Разрезая толпу пассажиров, Федя быстро протолкался к загадочной незнакомке. Вблизи девушка была так же прекрасна, как и тогда у окна в читальне, когда он впервые увидел ее. В левой руке красавица держала две библиотечные книги и Федя набрался храбрости спросить, что она выбрала. "Вот прочитаю, тогда и узнаю," ответила она мягким мелодичным голосом. Уголки ее губ приподнялись в едва заметной улыбке и она опять отвела глаза. Федя так нервничал, что казалось, язык его, как рыбная кость, застрял у него в горле. "Это определенно Она," лихорадочно рассуждал про себя влюбленный авантюрист. "Та самая Единственная и Неповторимая. Ее нельзя упустить." Воздыхатель очень хотел продолжать разговор, но не знал, что сказать. Пустые мысли кружились в его растрепанной голове, как стая глупых галок в небе, и ничего стоящего из себя он выдавить не мог. Состроив незаинтересованную физиономию, смущенный Федя глядел из окна троллейбуса на оживленную зимнюю улицу. Тротуар заполняли прохожие, однообразно одетые в толстые платки, шапки-ушанки и громоздкие ватные пальто. Снег скрипел под ногами пешеходов; ноги их, обутые в боты и валенки месили грязь; каждый из них что-то нес: сумку, авоську, сверток или другую поклажу; пар от их дыханий поднимался в студеном воздухе. Рядом с человеческим потоком, заполняющим тротуары, по мостовой катились отряды всевозможных автомобилей. Их стекла заиндевели, снег лежал на крышах и из выхлопных труб извергался вонючий дым. Федя расстроенно вздохнул. Казалось, что никто в мире не подозревал о безмолвной драме, разворачивающейся в его сердце. К его досаде москвичи, случайно оказавшиеся вокруг, скорее думали о квашеной капусте и соленых огурцах, чем о мучениях, терзавших исстрадавшуюся душу их молодого соотечественника. Что делать? Между тем троллейбус неторопливо тащился вперед, девушка прилежно читала, а время, секунда за секундой, убегало в прошлое. "Она может выйти в любой момент и я потеряю ее навсегда. Я должен действовать," упрекнул себя Федя. Он собрал все свое мужество. "Вы катаетесь на коньках?" "Да," девушка внимательно взглянула на него, затем вернулась к чтению. "По субботам я хожу на каток в Парк Горького," выпалил влюбленный. "Давайте пойдем кататься вместе на следующей неделе?" Он стоял неподвижно, ожидая унижения отказа, как крепостной ждет удара кнутoм. Ноги его сделались ватными, сердце, казалось, перестало биться и голова шла кругом. Она думала долго-долго; не меньше трех секунд, а может, и целых пять. "Хорошо, но не позже четырех часов дня," выговорила она наконец. Мир вокруг Феди закружился в танце. Невидимый оркестр заиграл фокстрот. Народы мира, населяющие все шесть континентов этой чудесной планеты, улыбались и аплодировали ему. Девушка его мечты согласилась на свидание с ним! Федя сумел неуклюже поклониться. "Я Федя," пробормотал он. "Я Лиза," ответила богиня. Ее зеленые глаза пытливо рассматривали претендента. Строгим взглядом с головы до ног она еще раз смерила его крупную широкоплечую фигуру - просящее выражение лица, книгу, зажатую в мозолистой руке, и почтительно согнутую спину. Благосклонная улыбка коснулась ее губ и она звонко рассмеялась. "Да будет так!" воскликнула шалунья, протягивая ему свои тонкие длинные пальцы.
  Так началась любовь. Вскоре они стали неразлучны. Они посещали музеи, кинотеатры, концерты и танцы. Со временем их привязанность и взаимопонимание выросли и окрепли. Они рассказали друг другу все о себе, все до последней мелочи; между ними не было тайн. Голос Лизы заставлял Федю трепетать, ее теплая проникновенная улыбка делала его счастливым, от ее нежных прикосновений у него кружилась голова, а ее поцелуи были верхом блаженства. Когда Лизы не было рядом, Федя мечтал о ней, когда они были вместе, ему не хотелось с нею расставаться. Словом, Федя безумно влюбился в свою подруженьку. Лиза училась в институте по специальности бухгалтерский учет. В следующем году она получала диплом. Они планировали пожениться.
   И вот наступил тот фатальный день в конце ноября, когда Лиза и Федя занимались спортом. В то раннее субботнее утро дорожки в Парке Горького были пусты. Oщущалось морозное дыхание зимы и наши влюбленные тепло оделись. Снег еще не выпал, но реки и пруды покрылись ледяной коркой. Бледные солнечные лучи, бессильные согреть холодный воздух, отражались от массы льдин, скопившихся на близлежащей Москве-реке. Опавшие листья, насколько хватало глаз, покрывали грунт великолепными желтым и багряным коврoм. В аллеях парка блестели сосульки, свисающие с голых ветвей. Матушка-Зима вступала в свои права. Лиза и Федя бежали трусцой по узкой асфальтовой дорожке. Они тренировались с равномерной интенсивностью, на привычной скорости, молча и упорно сберегая дыхания и ставя ноги на пятки. Их результаты еженедельно улучшались, но им предстояло еще много работы над собой. Спортсмены любили такие пробежки. Они давали им возможность сменить обстановку, снять напряжение и провести время наедине с собой. Внезапно невдалеке бегуны услышали громкий, протяжный крик. Это был утробный вопль самки, теряющей своего детеныша. Нечеловеческий звук этот наполнял сердца щемящей тревогой и вызывал смертную тоску. Свернув за поворот, бегуны увидели перед собой горбатый пешеходный мостик, на котором плакала и причитала модно одетая, среднего роста молодая женщина. Перегнувшись через перила, она в панике визжала, беспомощно протягивая свои руки к ребенку, который барахтался в канале внизу. Его лихорадочные неуклюжие движения взбаламутили стоячую воду. Мутная поверхность волновалась, по ней расходились широкие круги. Растерянная посетительница пронзительным грудным голосом продолжала звать на помощь. Лиза посмотрела на Федю, а Федя перевел взгляд на Лизу. В глазах Лизы был приказ. Это было все, что требовалось влюбленному. Двумя мощными прыжками сильные ноги героя вынесли его на мостик, третий прыжок перебросил через перила. Он прыгнул с моста головой вперед и шок от удара о студеную воду заставил его на мгновение потерять сознание. Когда он вынырнул, то не сразу сориентировался, задыхаясь и кашляя, он вертел головой, пока нащупал ногами дно. Канал была всего около полутора метров глубиной. Федя схватил тельце ребенка, который показался ему безжизненным, вода стекала с него ручьями и побрел к берегу. Пока Федя шел, он держал дитя над своей головой, чтобы уберечь его от цепкой хватки мороза. Должно быть, кто-то вызвал скорую, ибо машина с мигающими красными огнями подъехала как раз в тот момент, когда Федя достиг берега. Всех четверых, включая Лизу и мать пострадавшего, отвезли в медпункт парка, где ребенку и Феде помогли снять мокрую одежду, растерли тела спиртом, высушили и укутали теплыми одеялами. Федя отказался ехать в больницу на обследование. "Я сильный; скоро все будет хорошо," дрожа всем телом, бравировал он. Медсестра дала ему большой стакан водки. Заметив подбадривающий кивок ее головы, Федя осушил емкость большими глотками. Теперь ему вдруг стало жарко. Как сквозь туман он заметил, что та женщина в дорогом пальто, которую он недавно видел на мосту, обращается к нему и пожимает ему руку. Ее выразительное лицо приблизилось к нему. От переживаний оно сделалось почти восковым; нo серые усталые глаза ее, полузакрытые отяжелевшими веками, зорко и изучающе всматривались в его сущность. "У меня нет слов, чтобы выразить, как я вам благодарна." Федя едва разбирал, что она говорила. Мир вокруг него вертелся колесом, а его покачивало и тошнило. Единственным его желанием было забыться и уснуть. "Вы спасли жизнь моему сыну". Женщина пристально вглядывалась в Федю так, словно пыталась запомнить его лицо. "Я Наташа Звонцова. Как вас зовут?" Весь изнеможенный и страдающий, Федя только глупо улыбался. Кровь громко пульсировала в его ушах. Пол ускользал из-под ног. "Его зовут Федор Петухов," ответила за него Лиза. "Он самый настоящий мужчина и мой жених", добавила девушка с гордостью. "Вот мой адрес и телефон," сказала Наташа, протягивая Феде клочок бумаги. "Мы обязаны вам. Если вам когда-нибудь что-нибудь понадобится, приходите и мы вам сможем помочь." Бумага выскользнула из рук Феди; мир вокруг него померк и погрузился во тьму; пошатнувшись, он потерял сознание. После короткого переполоха его и спасенного им ребенка отправили в больницу.
   Пострадавший пришел в себя в лечебнице. В просторной, залитой солнцем палате разместились еще пятеро пациентов. Один спал, другой читал, третий прогуливался между кроватями, а двое забивали козла. Но для Феди важнее всего было увидеть Лизу. Она расположилась в кресле у его кровати. Любимая выглядела усталой. Темные круги под глазами указывали на то, что девушка провела много бессонных ночей, ожидая его пробуждения. Федя заулыбался. Он попытался подняться и обнять свою верную подругу. Быстрым движением Лиза уклонилась от его поцелуя. Она взглянула на обитателей палаты, которые, бросив свои занятия, уперли в них назойливые взгляды. Недовольно повернувшись к невежам спиной, Лиза резко произнесла, "Ты еще нездоров. Врачи будут возражать. Лучше взгляни на это." И она указала на конверт, лежавший на тумбочке. "Наташа Звонцова приглашает нас в гости. Ее мальчик полностью выздоровел. Она просит тебя позвонить ей и назначить дату. Когда мы пойдем?
   Так зародилась эта невероятно странная дружба.
  У них было не много общего. Казалось, что различия в возрасте, социальном статусе и образовании препятствовали развитию их отношений. Но Звонцовы были очень благодарными людьми и всегда помнили подвиг Феди, спасший жизнь их маленькому сыну. С той поры без Феди не обходилось ни одно семейное застолье Звонцовых. Он занял постоянное, почетное место за их обеденным столом и всем нравился его приятный и открытый характер. Федя и Лиза присутствовали на каждом семейном торжестве, на каждом празднике и вскоре рассматривались членами ближайшего окружения Звонцовых.
   Тем не менее Наташа считала, что Федя недостаточно вознагражден. Что значили несколько праздничных обедов с водкой, пивом, борщом и котлетами по сравнению с жизнью ее дорогого мальчика? Ей хотелось сделать что-то значительное, что существенно улучшило бы жизнь задушевного друга их семьи. Как говорит известная пословица - Рука, качающая колыбель, правит миром. Однажды поздней ночью на любовном ложе, пылкая и пьянящая Наташа уговорила своего мужа Васю одарить спасителя их сына коллекцией уникальных алмазов по меньшей мере на сто карат. "Что бы мы делали, если бы Феди не оказалось в парке в тот день?" прошептала она, нежно покусывая своими жемчужными белыми зубками мочку Васиного уха. "Я бы не пережила потерю Петеньки." "Никаких проблем, дорогая," покорно промычал Вася, снова потянувшись к ней. Здесь автор должен остановиться и задернуть занавес, чтобы защитить супружеские тайны и на минуту покинуть Наташу и Васю, с целью объяснить, как большое количество драгоценных камней оказалось во владении семьи Звонцовых.
  
  Глава 2. Васин папа (Инге и Ганс).
   Вася унаследовал алмазы от отца. История эта началась давно, еще до Bторой мировой войны. Его отец, Петр Николаевич Звонцов, вырос в семье третьего секретаря советского посольства в Германии. Петру было десять лет, когда в 1927 году они переехали в Берлин. Изобильная и упадническая жизнь германской столице так разительно отличалась от аскетичного и регламентированного существования Красной Москвы, что маленький Петр был очарован и поражен. Но это было не для него и ни для других членов советской миссии. Несмотря на то, что советский персонал состоял из проверенных коммунистов, все они находились под строжайшим контролем собственного правительства. Посольские работники выпускались в город лишь под надзором спецслужб и выезды за пределы представительства должны были быть одобрены агентами НКВД. Однако пять месяцев спустя после прибытия маленькому Петру разрешили видеть больше, чем другим. Он общался с немецкими сверстниками в кинотеатрах, на спортивных мероприятиях и в библиотеках. Он слонялся по шумным молодежным конференциям; с тротуаров он наблюдал за организованными уличными демонстрациями, многочасовыми факельными парадами и шумными митингами. Он смотрел, слушал и запоминал. Вскоре немецкий язык стал ему ближе, чем русский. Петр говорил по-русски только в посольстве и в семейном кругу. Бóльшую часть дня он был полностью погружен в немецкую культуру, и немецкая речь звенела в его ушах до самой последней минуты дня, когда его усталая голова касалась подушки и он засыпал. Он стал бóльшим немцем, чем сами немцы. Он подражал им во всем. Он знал их обычаи, их привычки, их слабые и сильные стороны. Прошли годы, а его ученичество продолжалось. С одной стороны, Петр был советским патриотом, пропитанным разрушительными идеями марксизма-ленинизма, а с другой, приобрел вид типичного благовоспитанного берлинца или франкфуртца и мог бесследно раствориться в уличной толпе.
   Когда Петру исполнилось восемнадцать, его отправили в Москву и, как всех советских ребят его возраста, призвали в Красную Армию. Шел 1935 год. По европейским столицам бродили предчувствия большой войны. Петру было приказано поступить в Школу особого назначения НКВД, скрытую от посторонних глаз посреди дремучих лесов на окраине Москвы. После четырех лет обучения он преуспел в избранной для него начальством специальности и по окончании получил звание лейтенанта госбезопасности СССР. Советское командование поспешило найти ему применение. Ему присвоили имя Ганса Ральфа Шмидта, снабдили поддельными документами и небольшой суммой денег и безотлагательно парашютировали обратно в Германию. В задачу Петра Николаевича входило обеспечение связи между подпольной сетью коммунистически настроенных граждан Германии в восточной части страны и советским военным атташе в Берлине. Его прикрытием была работа водителем автобуса, курсирующего между Лейпцигом и Берлином. Он поселился в дешевом пансионе в центре Лейпцига рядом с железнодорожным вокзалом. Круглые сутки вокруг гремели поезда, от их грохота в помещениях звенела посуда, подрагивали люстры и трудно было разговаривать. К тому же здание имело несколько наружных дверей и напоминало проходной двор. Жилище это полностью соответствовало шпионским стандартам советской разведки и было быстро одобрено Москвой. Освоившись и укоренившись, по вечерам Петр Николаевич начал посещать танцевальные залы. В шпионской школе он прошел сложную многогранную подготовку, включавшую уроки танцев. Это стало его любимым занятием. Он любил танцевать. Но у танцев была и другая цель.
   Ранней весной следующего года, когда в воздухе витает любовь и так сладко поют соловьи, он познакомился с Инге Зеелентаг, 21-летней блондинкой и голубоглазой дочерью сапожника из Потсдама, которая разделяла страсть Ганса к танцам. Они моментально приглянулись друг другу и вскоре нашли много общего, как считала Инге. По ее мнению Ганс являлся серьезным молодым человеком, который очень нуждался в хорошем и верном друге. И самое главное, он безусловно был самым завидным холостяком во всей округе. Нельзя упускать такую блестящую партию! Ей очень повезло! Девушка старалась ему ни в чем не перечить и во всем угождать. Oна уже стала думать oб этом славном парне, как о своем женихе. Гансу она тоже нравилась. Инге была привлекательной, надежной и доброй подругой, которую любой молодой человек хотел бы тут же показать своей маме. Кроме того, в глазах Ганса, у нее было неоценимое достоинство: она работала машинисткой в конструкторском бюро авиационного завода Мессершмитт! Разрешение из Москвы было получено и через три месяца священник католической церкви объявил их мужем и женой.
   Ганс и Инге были счастливой парой. Инге боготворила своего мужа и никогда не ужинала без него, кроме тех ночей, когда он был занят на работе. Они переехали в скромную квартиру на окраине Лейпцига, ближе к гаражу автохозяйства, где работал Ганс. Благодаря этому, он выигрывал час сна каждое утро. Инге была беременна, когда разразилась Вторая мировая война. Ганс Шмидт избежал призыва. Каким-то образом, следуя подробным инструкциям своего советского резидента, он добился освобождения от военной службы по состоянию здоровья. В 1943 году у Ганса случились неприятности. Он попал в поле зрения гестапо и его заподозрили в антигосударственной подрывной деятельности. Четверо членов его группы были арестованы, подвергнуты пыткам и в итоге вывели следователей на приятно улыбающегося, темноволосого шофера Ганса Шмидта. Вскоре Ганс был взят под наблюдение и в должное время задержан. Во время допроса с пристрастием он потерял два передних зуба и со скованными за спиной запястьями, весь в синяках, голый и дрожащий, был брошен обратно в холодную, как лед, камеру. Однако годы превосходной подготовки в школе НКВД оказались бесценными. Ганс победил в этом матче. Гестапо не смогло доказать обвинения, и он был освобожден как ошибочно арестованный невиновный гражданин. Инге сердилась на полицию и окружила мужа своей всепоглощающей любовью. Гансу понадобилась неделя, чтобы с трудом прийти в себя после сорока восьми часов в тюремном изоляторе. Его ничего не подозревающий трехлетний сынишка пришел в восторг, узнав, что папа теперь дома и будет играть с ним.
   Прошли годы и Ганс сильно привязался к своей верной Инге. Oн искренне желал ей счастья. Лучшей защитой для нее было бы полное незнание его истинной сущности. В сообщениях с атташе Ганс выдвигал множество причин, объясняющих почему Инге не годится для разведывательной работы. Это был единственный способ уберечь ее от смерти, однако то был его первый акт неповиновения советской власти.
  Германия была окружена наступающими врагами; день и ночь подвергаясь ожесточенным бомбардировкам с воздуха, с моря и с суши. В одну из таких апокалиптических ночей осколок бомбы, сброшенной летающей крепостью, разбил голову их сынишке. Горю Инге не было предела, несмотря на безмерные страдания, которые переживала в те дни в умирающая Германия. Ганс был глубоко потрясен и в одночасье стал верующим. Постепенно под влиянием Инге матерый советский разведчик изменял свои убеждения, принимая взгляды, от которых его менторы из разведшколы, подскочили бы как ужаленные. Осенью 1945 года Ганс и Инге все еще жили в Лейпциге в полуразрушенном здании среди других гражданских лиц, разбросанных недавно закончившейся войной. Ганс, прикидываясь калекой, зарабатывал на жизнь тем, что обменивал у советских солдат продукты питания на мозеровские часы и ботиночные шнурки, которые он набирал в развалинах. Он скрывал свою личность и его единственным желанием было быть забытым Советами и оставаться с Инге до конца своей жизни. Но настал день, когда начальство разыскало своего подчиненного и приказало ему вернуться в Москву. У него почти не было времени предупредить Инге. Ганс явился к ней прямо из советской комендатуры в полной военной форме майора НКГБ с регалиями, орденами и медалями, которыми он был награжден за годы секретной службы Советскому Союзу. Завидев его в новом обличье, Инге не могла поверить своим глазам. Впав в истерику, она долго и дико кричала и махала руками, пока Ганс не выплеснул на нее кастрюлю холодной воды. Потрясенная преображением своего мужа и тем, что он ей рассказал, бедная женщина сползла на пол и замерла, прислонившись спиной к шкафу. Глаза ее были закачены, из открытого рта вытекла струйка слюны и голова безвольно склонилась на бок. Ганс обнимал ее, целовал и шептал ей на ухо клятвы вечной любви. Понемногу страдалица успокоилась и пришла в себя. "Обещай, что между нами больше не будет недомолвок," с болезненной гримасой произнесла его несчастная жена. Перед расставанием Ганс Шмидт, или вернее Петр Николаевич Звонцов, торжественно поручился, что они опять будут вместе. Инге было все равно где, в Германии или в СССР.
   По прибытии в Москву Петр Николаевич был подвергнут советским командованием интенсивным допросам. Ему было предложено письменно и устно описать все подробности своей разведывательной деятельности в нацистской Германии. Месяц тянулся за месяцем, но допросы не прекращались. Ему устраивали очные ставки с другими агентами, он выдерживал перекрестные допросы с захваченными шпионами и подвергался психологическому давлению. Вопросы в основном касались неудач некоторых разведчиков в его сети и захватом гестапо Маленького Шефа, советского резидента, заместителя командира Красной Капеллы. Через год следствие установило, что деятельность боевого офицера Звонцова в глубоком тылу врага должна быть признана неудовлетворительной. То было частым явлением в послевоенные годы. Советское командование сомневалось в нем и в 1946 году ему, как и многим другим успешным советским агентам, вернувшимся с тайной войны, былo предъявленo обвинение в шпионаже в пользу иностранного государства и пособничестве нацистам. Его приговорили к длительному сроку принудительных работ, затем погрузили в вагон товарного поезда, направлявшегося на восток. Петр Николаевич был крошечной каплей в широкой реке десятков тысяч немецких военнопленных, текущей из Европы в Северную Азию. Они были втиснуты в телячьи вагоны без надлежащих санитарных условий и продуктов питания. Зимой заключенные замерзали от ледяных сквозняков, летом теряли сознание от тепловых ударов. Их путешествие через одиннадцать часовых поясов длилось несколько месяцев, и только самые сильные и сметливые прибывали в лагеря здоровыми. Какая ирония судьбы! Он, отличившийся офицер победоносной армии, верой и правдой служивший советской родине, был брошен в ту же яму, что и солдаты побежденной державы, с которыми он боролся лучшие годы своей жизни. Советское государство отвергло своего верного и полезного гражданина, и Петр Николаевич уже не был ему лоялен. Но возможность проявить свои истинные чувства к СССР ему еще не представилась.
   Их пунктом назначения был лагерь в Якутии, приполярном регионе на северо-востоке Сибири. Там их разделили на группы и отправили на рубку леса. Петру Николаевичу, владевшему двумя языками, поручили возглавить бригаду пленных немцев. Он сразу же подружился со своей командой и делал все, что мог, чтобы облегчить их жизнь. Прошло пять месяцев и настало арктическое лето. Днем появлялось неяркое солнышко, но по ночам лужи затягивались коркой льда. В мае растаял надоевший снег, на склонах вылезла неугомонная трава - чахлая природа оживала. В палатке Петр Николаевич случайно услышал разговор двух заключенных из его отряда, геологов по образованию. Один из них до войны путешествовал по Южной Африке и здесь в Якутии обратил внимание, что грунт на их участке напоминает кимберлит, который он видел на алмазных копях, расположенных в 40 км к востоку от Претории. Гельмут Тоцке вытащил из кармана пригоршню пурпурно -красных пиропов, которые, по его словам, были индикатором присутствия алмазов. Он подобрал их недалеко от лесопилки. В шутку они обсудили преимущества добычи драгоценных камней на их делянке вместо приносящего незначительный доход лесоповала. Но ни при каких обстоятельствах никто из них не мог свободно передвигаться. Они были заключенными, которых заставляли рубить лес. Однако должность бригадира давала Петру Николаевичу некоторую свободу. Он мог бродить по окрестностям. Заграждений из колючей проволоки не существовало. Бежать из этой глуши, окруженной болотами и густым таежным лесом, было некуда, и охрана не удосуживалась за ними хорошенько смотреть. Суровый климат, полное безлюдье и дикое зверье служили сдерживающим фактором, лучше любых решеток, оград и тюремных стен.
   Одним прекрасным солнечным утром Петр Николаевич оставил своих ребят на лесозаготовках, а сам отправился на восток на небольшую прогулку, в долину, зажатую между двумя крутыми холмами. Эти походы были важны для его психического здоровья и давали ему иллюзию свободы. Через минуту он пересек поляну и вошел в чащу. В густом лесу ему приходилось проявлять осторожность, потому что встреча с медведем или стаей волков могла бы для него окончиться весьма печально. Нарочито громко ступая, путешественник старался уведомить зверье о своем присутствии; оно уходило прочь. Вскоре он пересек узкий ручеек, журчащий в высокой траве. Петр Николаевич бесцельно брел вдоль течения, любуясь на быстро бегущий поток. Изредка в траве мелькали неяркие полевые цветы. Ручей привел его к широкой заводи с обрывистыми зелено-коричневыми берегами. То, что он увидел, заставило его остановиться и невольно прищурить глаза. Илистое дно лесного затона усеивали причудливые созвездия сверкающих камешков. Застывшие под неглубоким слоем прозрачной воды, они были разнообразных форм и расцветок. Солнечные лучи преломлялись в их кристаллической структуре, превращаясь в миллионы крохотных радуг, парящих в воздухе. Петр Николаевич не сразу понял, что за чудо природы открылось перед ним, а когда его осенило, то радости не было предела. Перед ним предстала россыпь необработанных алмазов! Минералы эти были знакомы ему по поездкам в Антверпен, в его бытность в Европе. В те годы в поисках твердой валюты советское правительство сплавляло природные богатства Сибири хватким американским дельцам. Ганс служил посыльным и перевозил "товар" в чемоданах. Oн стал экспертом и сейчас взглядом знатока рассматривал месторождение. Kамней было очень много, целая залежь, и должно быть обретались в этом волчьем краю со времен сотворения мира! Сердце бывалого заключенного трепетало от восторга, пока он собирал свой фантастический алмазный урожай. Oн часто дышал и руки его тряслись мелкой дрожью. Под слоем ила он нащупал больше драгоценных камней. Петр Николаевич не хотел упустить ни единого кристалла и подобрал все, что смог найти. Разделив на две части, он завернул великолепную находку в свои портянки, которые вытащил из сапог. Xорошенько заметив место, oн зарыл оба свертка под высокой сосной. В эту ночь потрясенный Петр Николаевич не мог уснуть. Лицо Инге, ее чарующая улыбка, трогательные сценки из прошлой семейной жизни, ярко освещенные улицы довоенного Берлина и сияние сотен алмазов медленно плыли перед глазами, чередуясь в его сознании. Он был богат, но не мог купить себе пищи, чтобы утолить голод. Он был богат, но не мог купить свободу, чтобы уехать куда он хочет. Он был богат, но это общество не признавало частную собственность и владение алмазами могло привести к наказанию и конфискации клада. На следующее утро он вернулся в свое секретное место. Стараясь сохранять спокойствие, он сосредоточился на разрешении загадки. Откуда появилось сокровище? Петр Николаевич внимательно осмотрел затон. Вспомнив то, что он слышал от тех двух геологов об образовании алмазов, он пришел к заключению, что наткнулся на выветрившуюся кимберлитовую трубу. Древние ледники соскребли почву с ее вершины. Проточная вода вынесла алмазные зерна на поверхность и в более глубоком иле их могло быть гораздо больше.
   В течение следующего месяца Петр Николаевич исследовал донную грязь, осторожно смывая менее плотный кварцево-полевошпатовый песок. От усердного труда руки его почернели, в пояснице саднило, а спина с трудом разгибалась. Ладони его, до крови стертые алюминиевой миской и самодельным решетом, едва держали эти убогие инструменты и израненную кожу приходилось обматывать ветошью. Тем не менее, его усилия были вознаграждены. Эта кимберлитовая труба была благословлена чрезвычайно богатым содержанием кристаллов
  . Петр Николаевич поместил свою добычу в четыре холщовых мешка, которые он спрятал под огромным валуном в форме картофелины на южной стороне холма.
  Трагедия заключалась в том, что у заключенных не было личных вещей, поэтому находку нельзя было отнести в барак. По возвращении в лагерь каждый зэка подвергался тщательному досмотру на контрольно-пропускном пункте. Запрещенные предметы изымались, а виновный наказывался штрафным изолятором. Кроме того, Петра Николаевича мучила совесть. Он не мог поделиться ни одной частью своего сокровища с Гельмутом Тоцке и другим геологом, невольно предоставившим ему техническую экспертизу. Это поставило бы всех участников под угрозу. Никто никому не доверял и все подозревали друг друга. Осведомители НКВД, которыми кишела среда заключенных, постоянно наушничали и доносили лагерному начальству о каждой сплетне и каждом слухе. То была масса бессловесных рабов, живущая одним днем и в любой момент могущая быть переброшенной на другие рабочие места за сотни километров отсюда. Узники полностью зависели от каприза хозяев, которые контролировали все. Ho одно право власть не смогла отнять у своих невольников - свободу выбора покончить с собой и умереть по своей воле. Это давало рабам поддержку. Лагерное существование, действительно, было очень пугающим.
   Зима приходит в Якутию рано. В сентябре ударили первые морозы, грунт замерз, от инея побелели трава и деревья. Петр Николаевич прекратил свою деятельность у затона. Он был человеком расчетливым и благоразумным, и понимал, что отпечатки его ног можно проследить на свежем снегу. В конце концов, его настойчивость в алмазодобыче будет кем-то замечена и приведет к плохому концу. Он отложил свою деятельность до весны.
  Прошло семь лет, внешний мир мало-помалу менялся, но в зоне, застывшей в ледяном безвременье, все тянулось по-прежнему. Петр Николаевич продолжал отбывать свой срок. Он оставался каторжником, работавшим в лесной промышленности для советской индустрии. Петр Николаевич превратился в умудренного лагерника, знающего все ходы и выходы. Его так и не послали на этап; он сумел удержаться на привычном обжитом месте на хлебной должности бригадира. Благодаря своей искренней приверженности светлым идеалам марксизма-ленинизма (Ха-Ха!), добросовестному труду на благо cоветского государства (Ха-Ха!), а главное своим незаурядным дипломатическим способностям, он высоко поднялся по лагерной социальной лестнице и выжил. В 1953 году его срок был продлен, и это Петра Николаевича не удивило. Такова была судьба любого узника ГУЛАГа его категории в сталинские годы. Раз ты там, пути назад нет. В 1954 году с изумлением он узнал из газет, что советский геолог Михаил Одинцов открыл в Якутии крупнoе месторождение алмазов. Шахтерский городок Мирный был построен на том месте, где в 1947 году Петр Николаевич по совету двух немецких геологов нашел в ручье аномалию алмазов. Алмазы из Мирного продавались на мировом рынке и стали важным источником твердой валюты для Советского Союза. Между тем в правительственных кругах зрели политические перемены. После смерти Сталина новое советское руководство догадалось, что держать в заключении такие большие массы собственного населения невыгодно, и миллионы строителей социализма были реабилитированы. В 1958 году освободили и Петра Николаевича, как индивидуума "случайно пострадавшего в результате нарушения социалистической законности и правопорядка." Ему разрешили вернуться в Москву, где когда-то жил его отец. Перед отъездом из Якутии он ухитрился выхватить из своего тайника мешки с алмазным кладом, но здоровье его ухудшилось, да и годы уже были не те. Он посчитал, что у него не хватит ловкости, удали и отваги, чтобы нелегально пересечь советскую границу. Он никогда не забывал Инге, о которой ничего не знал с того момента, когда оставил ее в слезах на вокзале в Лейпциге теплым октябрьским днем 1945 года и все эти долгие годы разлуки мечтал о встрече с ней. Переписка с заграницей была уже разрешена советским людям, и Петр Николаевич отправил в ГДР по почте три письма, адресованные Инге Шмидт. Содержание было идентичным, но адреса были разными: первое по их месту жительства в Лейпциге, второе по адресу ее сестры в Дрездене и, наконец, третье по адресу ее отца в Потсдаме. Петр Николаевич надеялся, что одно из них найдет адресата. У Петра Николаевича было чувство вины перед Инге. Железный занавес казался всем нерушимым и вечным. Изголодавшись по человеческому теплу и семье, год назад он связал себя узами гражданского брака с миловидной сибирячкой, лицом и характером напоминавшей ему Инге. У них появился ребёнок. Мальчика назвали Васей. Кто мог предугадать? Четыре месяца спустя Петр Николаевич получил толстое письмо из ГДР. Пока он открывал конверт, руки его дрожали и сердце бешено колотилось, как осенью 1945 года, когда он покидал свою дорогую Инге, плачущую на платформе вокзала в разбомбленном Лейпциге. Почерк Инге не изменился, и Петр Николаевич легко узнавал в каждой строчке ее характерный каллиграфический стиль. Инге писала о жизни в Потсдаме и своем одиночестве. Отец умер в 1951 году. Она закончила университет по специальности инженера-химика и работает в научно-исследовательской лаборатории. Ее жизнь вполне комфортабельна. У нее квартира на втором этаже отцовского дома. Вместе с ней в доме проживает ее сестра, у которой своя семья. Ее мать и сестра помнят его, передают ему привет и желают всего наилучшего. Она очень его любит и остается его верной женой. Ее молитвы спасли его от гибели в смертельной арктической тундре. Их большая свадебная фотография висит на стене в главной комнате дома, на том же месте, где он ее повесил перед войной. Она сохранила его одежду, книги и инструменты; все эти вещи хранятся на чердаке и он может в любой момент их получить. В последней строчке письма Инге спрашивала: когда он вернется к ней?
   В тот день Петр Николаевич не мог найти себе места. Годы любви и счастья с Инге живо воскресли в его памяти и пепел времени не смог похоронить дорогие сердцу воспоминания. Поехать к бывшей жене Петр Николаевич не мог. В глазах советских властей он оставался человеком с сомнительной репутацией, и выезд за границу, даже в "братскую" социалистическую страну, ему был запрещен.
  Не ранее лета 1970 года Инге Шмидт разрешили посетить Москву и то лишь на две недели. К тому времени им обоим давно было за пятьдесят. Жизнь обошлась с ними круто и долгая разлука нанесла супругам необратимые, разрушительные изменения. В аэропорту Петр Николаевич встретил высокую, полную, медлительную пожилую женщину, которая растерянно улыбаясь, смотрела мимо него. Не сразу Инге и Ганс разглядели друг в друге тех молодых и прекрасных влюбленных, какими они были двадцать пять лет назад. В толчее шумного зала вначале непонимающе и отчужденно они стояли, вглядываясь в свои новые облики. Но несколько приглушенных слов, полузабытые улыбки, робкие пожатия трясущихся рук и красноречивые взгляды сделали чудо. Они обнялись. К ним вернулись прежние чувства. От счастья они не могли расстаться, не могли надышаться друг на друга и проводили вместе дни и ночи. Им многое нужно было рассказать; поделиться горестями и печалями; подтвердить друг другу клятвы верности и любви. Две недели пронеслись как один изумительный миг. Другая жена Петра Николаевича вздохнула с облегчением, узнав, что Инге уехала в ГДР.
   Следующим летом Инге вернулась, но не одна. С ней приехала двадцатитрехлетняя племянница, которая никак не могла найти няню в Дрездене и не имела другого выбора, кроме как взять с собой своего четырехмесячного сыночка. Также, Инге доставила горькую новость: ее брак с Гансом Ральфом Шмидтом оказался недействительным. Человека с такими паспортными данными никогда не существовало. Она стойко перенесла мучительную боль этого удара, одного из многих в ее трудной суровой судьбе. С постоянным горем на сердце и отсутствием всяческой поддержки отважная Инге выжила и преуспела. Инге и ее племянница провели в столице две недели, посещая музеи, театры и выставки; всегда в сопровождении эрудированного, любезного и внимательного Петра Николаевича. Однако, помимо туризма у гостей была еще одна важная цель. Годы не изменили характера старого разведчика, равно как и его смекалку. Oн не забыл притеснений советской власти. Рано утром последнего дня их пребывания в СССР, почти на рассвете Инге и ее племянница с ребенком в коляске проходили таможню в московском международном аэропорту. Внезапно у малыша случился приступ диарреи. Подгузник, наполненный резко пахнущим веществом, заставил пограничников затыкать носы и брезгливо отворачиваться. Инге, не переставая извиняться, чуть не пробежала через блокпост, схватив в охапку младенца в испачканных пеленках. Племянница с сумками в руках и низко опущенной головой не отставала от своей тети ни на шаг. Им было очень стыдно перед окружающими людьми за причиненное беспокойство. Пятнадцать минут спустя дверь самолета была захлопнута и заперта. Cтальная птица была готова к взлету. Петр Николаевич украдкой ухмыльнулся. Он был доволен успешной мистификацией. Инге увoзила в Германию десять крупных алмазов высочайшего качества, достойных Большой императорской короны. Они были лучшими в его обширной коллекции. Позже эти баснословные богатства заложили основу состояния семьи Зеелентаг. Это был его способ напомнить Инге, как он любит ее и как ему жаль, что злая судьба так долго разлучала их, к счастью, не навсегда.
   Я встретил Петра Николаевича в 1976 году в одной из московских общеобразовательных школ, где он подрабатывал киномехаником, в дополнении к своей небольшой пенсии. Он произвел на меня впечатление уставшего от жизни, подавленного человека. Бесцветные глаза на старческом лице не смотрели прямо на собеседника; согнутая временем спина не могла разогнуться; узловатые руки с пигментными пятнами неловко заряжали ленту в кинопроектор. Я помню, что он рассказывал о своих военных годах в Германии и школьном обществе, которое он создал. "Общество советско-германской дружбы" было выгравировано на табличке, прикрепленной к двери, на которой были изображены два перекрещенных государственных флага. Он помогал детишкам своей школы вести переписку с их сверстниками в Восточной Германии и попутно исправлял грамматические ошибки, если таковые случались. Петр Николаевич показал мне блеклую черно-белую фотографию Инге - скромно одетую, полноватую женщину с озабоченным замкнутым лицом. Губы ее были плотно сжаты, широкие брови нахмурены и невеселый растерянный взгляд направлен мимо объектива. Он сказал, что Инге приезжает в Москву каждое лето и (o, какая радость!) в следующем году власти разрешили ему купить недельный автобусный тур в ГДР. Он казался взволнованным, когда говорил об этом туре. Тихим надтреснутым голосом старый разведчик а вернее развалина, в которую он превратился, подробно рассказывал о достопримечательностях, которые скоро увидит и о том, что маршрут будет проходить по тем заветным местам, где протекли самые счастливые годы его жизни. На мгновение его глаза покраснели, а губы задрожали. Больше я его никогда не видел, нo слышал, что год спустя он умер.
  
  Глава 3. "Березка"
   Замечательная жизнь Петра Николаевича сильно отразилась на оставшихся после него детях. Как великолепный факел, он передал свой жизненный опыт своим потомкам. Василий, став взрослым, часто цитировал слова своего отца: "Мы являемся связующим звеном в цепочке причинностей, которая простирается до и после наших жизней на множество поколений вперед. Если мы были бы способны проследить нашу генетическую память, то нашли бы своих предков, чьи решения, иной раз ошибочные, воздействовали на все последующие поколения, включая мое и твое. Из-за выбора, сделанного теми, кто пришел раньше нас, наши жизни получили другие траектории. Не подведи своих потомков! Следуй своим принципам, сынок!" Вася запоминал урок. Воспоминания о Петре Николаевиче жили в сердцах людей, на которых он повлиял в своей жизни. В его честь Вася и Наташа назвали своего сына. В детской комнате висела довоенная фотография деда. С портрета на стене Петр Николаевич смотрел на обитателей комнаты таким энергичным, молодым и бравым в своей форме лейтенанта НКВД, как бы еще раз напоминая потомкам: И Hевозможное Bозможно. Его медали и ордена, бережно хранящиеся в шкафу, выставлялись каждый год в день его смерти. Вася, воспитанный Петром Николаевичем, обрел счастье, встретив приветливую, заботливую и верную Наташу. Или так ему казалось?
  Проходили годы... Однажды скучным зимним вечером над Москвой сгустились тяжелые низкие тучи и вскоре повалил обильный снег. Из окна своей квартиры на десятом этаже Наташа, отодвинув занавеску, наблюдала как крупные вязкие хлопья выбелили гигантский город, накрыв его улицы, площади и переулки толстой сверкающей пеленой, однако замедлив движение потока автотранспорта почти до черепашьей скорости. Толпы пешеходов с портфелями и сумками в руках с осторожностью передвигались по обледеневшим тротуарам, а неосторожные и торопливые, поскользнувшись, с охами и ахами плюхались на лед, нанося себе ушибы и ломая хрупкие конечности. Внезапный снегопад сильно припорошил Красную площадь и величественные постройки Кремля, засыпал центр города хрустящей, холодной, влажной массой и добавил новые сугробы на скованную льдом Москву-реку. Пятиконечные рубиновые звезды давно сияли на зеленых шпилях кремлевских башен едва не задевавших, низко нависшее над городом, мрачное бурлящее небо. Прошел час, снегопад прекратился, тучи уплыли вдаль, появились звезды и луна, и все больше городских огней зажигалось вокруг, превращая столицу в яркую галактику, видимую издалека. В своей кухне Наташа оторвалась от созерцания городских пейзажей за окном, отодвинула от себя чашку с недопитым чаем и взглянув на часы, решительно поднялась. Наступало долгожданное назначенное время. Сегодня утром ей позвонила Даша, закадычная подруга детства и пообещала навестить ее.
   Даша не опоздала. Морозный воздух разрумянил ее прелестные щечки, лукавая улыбка блуждала на полных губах и зеленые глазки ее, как всегда, победно блистали. В крохотной прихожей гостья долго стряхивала остатки снега со своего модного пальто, сняла меховую шляпу с большими полями, расстегнула стильные кожаные сапоги и молча переобулась в предложенные ей тапочки. Даша чувствовала усталость после часовой поездки по многолюдному городу и ей хотелось немного помолчать. Она с удовольствием уселась на свое обычное место в просторном выцветшем кресле и откинулась на пружинистую спинку. Здесь, в спокойной тишине однокомнатной квартиры подруги, она могла немного отдохнуть, вкусно поужинать и поделиться столичными новостями и последними сплетнями, почерпнутыми из обширного круга ее знакомств. Пока хозяйка, удалившись в кухню, готовила угощение, Дашины глаза блуждали по сторонам, в тысячный раз разглядывая внутренность знакомого помещения. С порога жилище представлялось посетителю диким хаосом мебельных гарнитуров, старинных картин и гравюр, тканевых драпировок, затейливых побрякушек и замысловатых украшений, но при ближайшем рассмотрении каждый предмет имел свой смысл и назначение, сливаясь в странную и неповторимую симфонию изящества, гармонии и красоты. В комнате, увенчанной люстрой в викторианском стиле, в одном углу стояла кровать, в другом - диван, в третьем - платяной шкаф; обеденный стол и стулья сгрудились посередине, а у ближайшей к двери стены блестел большим черным экраном импортный телевизор. Хрустальная посуда сверкала в антикварном буфете. Полки любого мыслимого вида покрывали обтянутые шелком стены. Книжный шкаф из полированного красного дерева, туго набитый томами в позолоченых переплетах, величественно возвышался у единственного окна. Персидский ковер красовался на противоположной стене. И как завершающий аккорд великолепия интерьера, заезжий живописец изобразил на потолке вереницу, парящих в голубом небе, гусей. Привыкшая к художественным причудам и перегибам Даша, закрыла глаза и осторожно вытянула ноги, маневрируя ступнями вокруг стойки кровати, торчавшей посередине комнаты и марроканского резного пуфика. В те далекие годы в небольших, но уютных квартирах жили успешные представители советского среднего класса. Те, кому не повезло, проживали в коммуналках или делили жилплощадь со своими предками. Семьи были небольшими и, как правило, состояли из родителей и одного ребенка. Ho Звонцовы были на особом счету. Им повезло. Они жили отдельно. Квартира, которую они занимали, была тем, что американец назвал бы efficiency или studio, в зависимости от того, в какой части США этот американец находился. Однокомнатное жилище Звонцовых имело пять метров в длину и четыре метра в ширину и служило одновременно спальней, кабинетом и гостиной. Бетонная стена толщиной шесть сантиметров и стеклянная дверь в коридоре отделяли главную комнату от кухни, ванной и туалета. В таком тесном жилом пространстве кухня часто служила обеденной зоной. Сейчас oттуда до Даши доносились аппетитные запахи приготовленной пищи. Но гостья не двигалась с места. Она знала порядок. Она продолжала безмятежно сидеть на своем кресле; на безукоризненном личике ее порхала пустая обворожительная улыбка; ее холеные пальчики лениво переворачивали страницы иллюстрированного журнала Смена. Наконец сияющая хозяйка позвала гостью к столу. Из главной комнаты подруги перешли в кухню, где Наташа выставила вазы доверху наполненными пирожками, кренделями, имбирными пряниками и фруктовыми вареньями. Кипящий самовар пыхтел в углу. Женщины уселись напротив друг друга и наполнили чашки горячим чаем. Уютная атмосфера теплой кухни вызывала на обстоятельный разговор от сердца к сердцу.
  Ничто им не мешало. Вася, Наташин муж, был на работе, а маленький Петр ушел к соседям, где в компании друзей смотрел забавные мультики. Наташа предвкушала приятный вечер в своем уютном гнездышке, в то время как за окном снова завывала метель. "Я замужем уже пять лет, но лишь недавно поняла, что в своем супруге сильно ошиблась," резко заявила Даша, нахмурив тонкие ухоженные брови. "Николай начал меня разочаровывать в первый же месяц после свадьбы. У него нет никаких светских интересов, он говорит только о своей работе и прекратил восхищаться мной. Кроме того у него маленькая зарплата, в результате чего мы во многом себе отказываем. У него не хватает денег, чтобы водить меня по ресторанам, хотя бы раз в неделю." Даша нахохлилась и горестно опустила голову. Она напоминала яркую и диковинную птицу, которая случайно отделилась от своей редкостной стаи, сбилась с курса и заблудилась, невольно угодив в скучные, тесные будни повседневной жизни. С подросткового возраста она чувствовала себя как бы запертой в клетку; ей казалось, что она всегда среди чужих. Инстинктивно, но неясно для самой себе, она постоянно искала себе подобных. "Жар-птица" огляделась, чтобы убедиться, что никто, кроме Наташи, не услышит ее и добавила, "Mуж слишком холоден со мной." Послав многозначительный взгляд, гостья замолчала. Наташе нечего было сказать. Она присутствовала на свадьбе Даши пять лет назад и была хорошего мнения о Николае. Он производил впечатление трудолюбивого и старательного молодого инженера, посвятившего себя созданию семьи. "У меня сейчас роман с горячим кавалером," шепотом продолжала Даша. "Я встречаюсь с ним три раза в неделю у него дома." "Это Глеб Иванович?" спросила Наташа. Ей было трудно уследить за любовниками Даши. "Нет, я бросила его в прошлом году. Он всегда без средств, от него разит потом и он настаивает на позициях, которые я ненавижу. Он эксцентричный и сумасшедший," добавила привередливая дама. Ее прелестная нижняя губка выпятилась с отвращением и она чуть не сплюнула. Хозяйка невольно поморщилась. Образ жизни Даши часто становился предметом обсуждений между Васей и его супружницей. Вася никогда не одобрял дружбу своей жены с Дашей, считая ее бунтаркой против традиционной морали и разрушительницой семейных ценностей. Он полагал, что в конце концов, прелюбодейка затащит его жену в пучину греха. Потому - то Вася едва терпел Дашу, а Наташа пускала в ход все свое неотразимое обаяние и чары, чтобы защитить подругу. Она объясняла, что дружит с Дашей с детства, что у нее бесценные, обширные связи в торговой сети, которые в условиях дефицита промышленных и пищевых товаров при социализме являлись важнейшим достоинством. Хотя все это было правдой, достоинства эти не являлись настоящей причиной преданности Наташи. Она искренне переживала за свою подругу и желала ей исправиться от пороков, которые уже давно взяли над нею верх. Однако Наташины усилия оставались втуне. "Юрочка Хвостов - вот мой последний трофей," похвасталась Даша. " Mесяц назад я встретила его на Тверском бульваре. Был обеденный перерыв; я сидела на скамейке и лакомилась мороженым. Вокруг меня, между окутанных серебристым инеем берез, играли в снежки дети. Они звонко смеялись и просили меня присоединиться к ним. Я было привстала и набрала снега в ладонь, как вдруг заметила его. Во мне все всколыхнулось и задрожало. Конечно, это был он, мой герой! Он был неповторим и прекрасен, выделяясь из толпы своим ростом и обличьем; он горделиво шествовал, как король в своем королевстве. На нем была норковая шуба до пят, а лисья шапка, как античная тиара, переливалась самоцветами. Окружающие обращали на него внимание, показывали на него пальцами и смотрели вслед. В ответ он улыбался и кивал им головой, как своим лояльным подданным. Незнакомец был таким великолепным, что я не могла оторвать от него глаз. Я попробовала очаровать его своей наилучшей улыбкой и, представь себе, он заметил меня и тут же подмигнул! С этого момента мы оба поняли, что созданы друг для друга. Hам суждено быть вместе! Наша любовь навек!" Даша томно вздохнула и облизнула розовым язычком свои пересохшие губы. На ее лбу выступил пот. Ее выразительные глазки сверкали от волнующих воспоминаний. Она скрестила свои длинные рельефные ноги и, немного поерзав на сиденье, добавила, "Юра - прекрасный любовник. Я не могу дождаться следующего свидания. Он превосходен." Не в первый раз Наташа слышала подобные откровения. Кинетическая энергия Даши казалась неудержимой, пожирая одного кавалера за другим. Как и подозревал Вася, Даша желала, чтобы ее подруга последовала за нею, прыгнув очертя голову в бездну любовных страстей. Между тем Даша считала ее отсталой, "синим чулком", упрекала ее за верность мужу и предсказывала, что к сорока годам Наташа пожалеет об упущенных возможностях. Бежало время и вечерние посиделки продолжались. Увещеваниям и угрозам не было конца. Женские откровения и признания следовали друг за другом и тянулись бесконечной чередой. Минуты складывались в часы, незаметно улетая в вечность. Подругам было тепло и уютно. Они сидели за столом, поглощая деликатесные продукты. С нежным свистом на газовой плите кипел пузатый чайник. Издалека через оконные стекла в жилище проникали городские шумы: скрежет колес поворачивающего трамвая и тоскливый, мучительный вой сирены пожарной машины. Вдруг Даша, допивавшая четвертую чашку чая, тревожно прищурилась, украдкой взглянула на хозяйку и затихла. Было заметно, что делиться своей богатой, полнокровной жизнью гостье было приятно, но что-то еще не давало ей покоя. Она посерьезнела и понизила голос. Заговорщицки оглянувшись по сторонам, искательница приключений нагнулась, достала свою сумку и вынула оттуда зеленоватую прямоугольную карточку, густо исписанную непонятной вязью. Немного помахав ею в воздухе, Даша положила загадочный предмет на стол между блюдом с салями и розеткой с малиновым вареньем. "Посмотри. Ты такого сроду не видела. Угадай, что я тебе доставила." Наташа протянула руку и поднесла карточку к своим широко раскрытым удивленным глазам. Материал был холодным, твердым и скользким на ощупь. Он не хотел гнуться. Посередине в овальной рамке помещался портрет длинноволосого старца с властным взглядом, упрямо сжатым ртом и белым шарфом, обмотанным вокруг его толстой шеи. По сторонам овала располагались ряды цифр и оттиски непонятных печатей. "Похоже на деньги," произнесла изумленная хозяйка. Она продолжала рассматривать непонятный предмет, а затем произнесла, "Я не знаю английского, но мне кажется, что это стодолларовая банкнота США." "Очень хорошо," с высокомерной ухмылкой поздравила ее Даша. Подруга тревожно взглянула на нее. "Где ты ее взяла?" "Юра Хвостов подарил ее мне. Он кудесник. Для него нет ничего невозможного. Он, как король, который управляет своим королевством," расхваливала Даша своего нового любовника. "Однако, будь осторожна, дорогая. Если кто-нибудь тебя с этим поймает, то тебе предъявят обвинение в хранении капиталистической валюты и ты будешь осуждена на длительный тюремный срок." В притворном испуге она прижала руку ко рту. "Не обязательно," отрезала Наташа. "Павел Павлович вернулся из Африки с кучей долларов. Он купил автомобиль, а его жена с ног до головы одета во все итальянское." "Павел Павлович проработал два года в нашем посольстве в Сомали и заслужил привилегию иметь твердую валюту. Тебя же, если поймают, заставят объяснить наличие долларов в твоем кармане; в противном случае ты, согласно уголовному кодексу РСФСР, пойдешь в тюрьму." Даша закончила свое нравоучение и, скрестив руки на груди, откинулась на спинку стула. Однако хозяйка так была увлечена, что ничего не хотела слышать. "Они делали покупки в Березке," размечталась она, устремив задумчивый взгляд куда-то в кухонную стенку, где ее воображению советского человека, изголодавшемуся по западному ширпотребу, внезапно представились горы заграничных товаров - пальто, шубы, обувь, косметика, бижутерия и, конечно, автомобили. Мираж продолжался недолго. Видение исчезло. С легким стоном разочарования Наташа вернулась в Совок. От избытка переживаний она закрыла лицо ладонями и так сидела целую минуту. Тем временем гостья продолжала гнуть свою линию. "В Березке всегда полно итальянских и французских кожаных вещей и даже замшевых пальто любых фасонов. Нужно только знать как их получить." Искусительница замолчала, оценивая эффект от сказанных слов. Она откусила кусочек эклера и запила его глотком остывшего чая. После этого она перевела свой пристальный взгляд на хозяйку. Даша смотрела ей прямо в зрачки и, казалось, прожигала насквозь. Та вздрогнула. "Да, это так," еле слышно вякнула Наташи и опять закрыла глаза, воображая себя в модной импортной одежде. "Что вы собираетесь делать с этой банкнотой?" А потом, не дожидаясь ответа, "Она твоя?" "Нет, но ее можно купить," прикидываясь равнодушной, вполголоса промурлыкала аферистка. "Даже если я куплю эту банкноту, то не могу использовать ее в Березке. У меня нет разрешения иметь иностранную валюту. Мне нужны связи." Наташа опустила голову и глубоко задумалась. Всевозможные мысли роились в ее сознании, поочередно отражаясь на ее озабоченном лице. Даша читала сердце своей подруги, как раскрытую книгу, но молча и терпеливо ждала. Hаконец в глазах хозяйки замелькали задорные искорки - по всей видимости, она замыслила хитроумный план. "Один из моих пациентов работает в Березке," задумчиво молвила предприимчивая женщина. "Он заместитель директора. Он может помочь, если хорошо его попросить." Хозяйка вопросительно взглянула на свою гостью. "Попробуй рискнуть," Даша сделала понимающее лицо и медленно склонила голову. Ее собеседница оживилась. "Ты читаешь мои мысли, Дашенька. Я только что об этом подумала. Не впутай меня в плохую историю," рассмеялась Наташа. "Выпей еще чайку. Сейчас я его вскипячу. Возьми еще пряников". Пододвинув к ней блюдо с угощеньем, хозяйка встала и подошла к плите. "Если знаешь кого-нибудь в Березке, это твой шанс, бери не раздумывая," продолжала наседать Даша, указывая на банкноту, все еще лежащую на столе. "Ты сделаешь хорошую прибыль. Ты могла бы купить два кожаных пальто и перепродать их на черном рынке. Вы могли бы заработать гораздо больше, чем 1500 рублей." "Cразу я так поступить не могу," Наташа виновато опустила глаза. "Надо спросить мужа. Это важный шаг. Если что-то пойдет не так, у нас будут неприятности. Мы все решаем вместе." Наташа покраснела, почувствовав неодобрительный взгляд Даши. "Вот, что я тебе скажу, дорогуша," теряя терпение, недовольно рыкнула Даша. "Если не возражаешь, я оставлю банкноту здесь. Настоящая она или нет, узнаешь в Березке. Если нет, то верни мне ее или 1500 руб. Лады?" решительно подытожила коммерсантка. Наташа робко кивнула, а авантюристка считая вечер законченным, последовала в прихожую. Там она накинула на себя свое потрясающее зимнее снаряжение и, немного покрасовавшись перед зеркалом, исчезла в ночи. Дверь за нею громко захлопнулась и топот ее энергичных ног затих вдалеке, оставив Наташу наедине с тягостными мыслями. Схватившись за виски, она стояла, ошеломленная, несколько минут. Потом, как сомнамбула, вернулась на кухню и начала уборку, ежеминутно поглядывая на злосчастную банкноту, которая нарушила ее покой. Руки ее автоматически двигались, но мыслями она была далеко. Ничего определенного бедняжка выдумать не смогла, поприще финансовых спекуляций было ей незнакомо; она смертельно боялась одного, как бы не попасть впросак и не оказаться зачисленной в антисоциальные элементы. Час спустя вернулся с завода Вася и первым делом осмотрел банкноту со всех сторон. Он разглядывал ее на свет, исследовал через увеличительное стекло, нюхал ее и тер пальцами. Ничего предосудительного обнаружено не было. Внимательно выслушав рассказ супруги, он хмыкнул и апатично изрек, "Поступай, как знаешь, родная." По обыкновению Вася поцеловал ее в щечку и сев за стол, приступил к ужину. Как водится, бремя ответственности было взвалено на плечи жены. Перекусив порцией овощного салата, стаканом кефира и ломтем черного хлеба, он удалился в комнату. Там уже посапывал на своей кроватке их сынок Петя. Не зажигая света, глава семейства пробрался к супружескому ложу, разделся и лег спать. В комнате воцарилась полная тишина. Привычная к своей женской доле Наташа осталась на кухне. Уголки ее губ изогнулись в задумчивой улыбке, пока она мыла посуду. Вася всегда заставлял ее забыть тоску и огорчения прошедшего дня. Каждый раз завидев жену в плохом настроении, он начинал танцевать вокруг нее, прищелкивать пальцами, как кастаньетами и напевать веселые частушки, до тех пор на лице любимой не появлялось выражение счастливого удивления. Наташа души не чаяла в своем муже. Они были женаты два года, и Вася был безупречным спутником жизни. История их любви не была обычной. Наташина мама всегда удивлялась капризам судьбы. Это началось, когда Наташа только что окончила медицинский институт.
  Первая работа молодой специалистки была семейным врачом в районной поликлинике. Эта плохо оплачиваемая должность наполняла ее чувством собственной значимости. Наташа чувствовала превосходство над пациентами, которые были часто старше ее, но беспомощно искали ее совета. Наташа любила свою профессию, была предана делу и стремилась к совершенству. После работы она проводила долгие часы в своем кабинете, изучая кипы историй болезней, сложенных на ее письменном столе. Она скурпулезно искала лучшие процедуры для каждого больного. Ее пациенты выздоравливали быстрее, чем у других врачей. Рабочие будни в поликлинике начинались в восемь часов утра и к тому времени коридор и зал ожидания были битком набиты людьми. Безропотно и терпеливо страдали они в длинных очередях, ожидая, пока не выкрикнут их фамилии. Вытянутые ноги пришедших загромождали узкие проходы и персоналу следовало осторожно ступать, направляясь на свои рабочие места.
   В то знаменательное утро Наташа чувствовала себя уставшей. Бессонная ночь сказалась на ней. Долгие часы ухода за хворой матерью вымотали ее вконец. Дальше еще хуже. Придя в поликлинику, она обнаружила, что oтсутствовала медсестра, поэтому Наташе пришлось вести прием одной. Пациенты продолжали толпиться в коридоре и врач знала, что день будет тяжелым и долгим. Cледующий ее пациент вошел в кабинет за полчаса до обеденного перерыва, когда ее желудок требовал еды, затмевая мысли о текуших обязанностях. Oн был широкоплечим, мускулистым парнем с длинными и толстыми узловатыми руками и аккуратно подстриженными черными волосами. Его карие проницательные глаза внимательно смотрели на нее из-под нависших бровей. Наташа вздрогнула, услышав его голос. Его бас резонировал в каждой клеточке ее тела и сладкое томление окутало девушку. Почему? Она сама не знала. Вошедший не сказал ничего, кроме простого приветствия. "Доброе утро, доктор. Я устраиваюсь на работу на завод Красный факел. Мне необходимо пройти медицинский осмотр." Он вручил Наташе свой талончик и отступил назад. Но магия не исчезла. Его низкий, со множеством обертонов голос ревербирировал под потолком. Наташе хотелось, чтобы он говорил с ней еще, ей требовалось снова услышать его задушевный рокочущий бас. Однако, она опомнилась и тут же взяла себя в руки. "Как вас зовут?" строго спросила Наташа, усевшись за стол. Bрач состроила суровое, подобающее выражение лица и поджала губы, приготовившись писать. "Звонцов, Василий," он все еще стоял возле двери. "Позвольте мне проверить ваше сердце и артериальное давление." Наташа поднялась навстречу ему со стула. "Не могли бы вы пройти за ширму и снять рубашку?" Звонцов быстро шагнул в сторону и вернулся полуобнаженным. Животный магнетизм его мощного волосатого торса воспламенил все ее существо. Подойдя ближе со стетоскопом в руке, cвоим лицом она почувствовала тепло его тела. Собрав свою волю в кулак и отбросив все неуместные мысли, Наташа вернулась к столу и сделала запись в формуляре: "Практически здоров". Проситель поблагодарил и ушел. С того дня Наташа потеряла душевный покой. День и ночь напролет она грезила об этом неандертальце. Его первобытное, словно высеченное из камня лицо и большое неуклюжее тело покорили молодую женщину.
   В конце сентября у нее выдался свободный вечер и она пошла в клуб на танцы. Прибыв на место и войдя внутрь, Наташа застыла у дверей, испуганно рассматривая большой разукрашенный зал; робкая и трепещущая, и не решаясь двинуться вперед. Гремела музыка, танцевали пары, звучали шутки и смех. Однако Наташе была грустно и одиноко в толпе веселых незнакомцев. Она раскаивалась, что пришла и размышляла о завтрашнем дне в поликлинике, где ожидался наплыв больных пневмонией, требующих особого внимания. Рассеянно она смотрела на танцующие пары и уже собиралась уходить, когда на другом конце зала мелькнуло лицо Звонцова. Он заметил Наташу первым и решительными, широкими шагами направлялся к ней, прорезая толпу, как ледокол, дробящий лед в Арктическом океане. Молча он остановился в двух шагах от нее, немного склонив голову, почтительно вытянув руки по швам и ожидая ее приказов. По-прежнему он не произнес ни слова. В изумлении, широко открытыми глазами, не веря своему счастью, они вглядывались друг в друга. "Он мой," внезапно осенило Наташу. "Я имею над ним полную власть." Осознав это, она почувствовала, как пьянящая волна ударила ей в голову и кровь горячо забурлила в жилах. Однако надев маску безразличия, Наташа, как бы нехотя, протянула ему руку. В галантном рукопожатии Звонцова она почувствовала глубокое и искреннее обожание и восхищение своей особой. "Как ваши дела?" сухо спросила Наташа, стараясь выглядеть равнодушной и официальной. "Как ваша новая работа?" "Я в полном порядке," ответил Звонцов гулким голосом, звучавшим как из глубокой бочки. "С работой тоже все в порядке." Их глаза говорили гораздо больше, чем эти простые слова. "Хотите потанцевать?" спросил Звонцов. Наташа шагнула вперед и Звонцов нежно притянул ее к себе. Их руки соприкоснулись и они закружились в вальсе, но их сознания искали друг друга. Упоенные внезапной страстью, они танцевали до закрытия, пока не опустел зал и не погасили свет. Наташин лоб стал мокрым, она вся раскраснелась и тяжело дышала. Эта случайная встреча с Васей Звонцовым стала глотком блаженства и девушка твердо знала, что никогда не отпустит его. "Мы встретимся завтра?" благоговейно спросил ее Вася. Счастливо улыбаясь, Наташа сделала вид, что размышляет. "Возможно," не скоро прозвучал ее ответ. Она дала Васе номер своего домашнего телефона и с того момента они встречались каждый день.
   Оба были молоды и жизнь казалась им бесконечной сверкающей дорогой, по которой они пройдут рука об руку к пленительному закату. В скором времени влюбленные поженились.
   Звонцовы стали замечательной парой. "Ты прекрасен, я еще лучше," восторгались они друг другом. Вася оказался покладистым мужем, а Наташа - заботливой женой. Их характеры идеально совпадали и даже неудобные жилищные условия не могли омрачить их семейного счастья. Они поселились в дальней комнате в двухкомнатной квартире родителей Наташи на четвертом этаже пятиэтажки. Немедленно после свадьбы они заняли очередь в исполкоме на улучшение жилищных условий в надежде получить разрешение от государства на аренду большей квартиры. Однако список был безнадежно длинным и семьи стояли на очереди по семь - десять лет, чтобы въехать в новое, хорошее жилье. Чтобы продвинуть Васю по карьерной лестнице и заодно обойти других соискателей и оказаться первыми в исполкомовском списке на лучшую квартиру, Наташа и ее родители предложили Васе вступить в коммунистическую партию. Это сногсшибательное решение семья приняла в день 7-го Ноября за обеденным столом после того, как гречневая каша и пельмени были съедены, но десерт еще не подан. Все они отдавали отчет, что такой отчаянный шаг весьма рискован и приносит ощутимую пользу, лишь тем, кто готов поступиться своей совестью и не прочь выполнять любые требования КПСС. Вася не возражал.
  Но была и другая Россия... Много лет назад еще до женитьбы Вася, ехавший в пригородной электричке, столкнулся со своим бывшим одноклассником, который оказался не в ладах с системой и за свои взгляды был наказан тюрьмой. Десять лет заключения за антисоветскую агитацию и пропаганду плохо сказались на нем: он исхудал, сгорбился, был бедно одет и выглядел гораздо старше своих лет. Но твердый взгляд голубых глаз говорил, что боевой дух смельчака не сломлен. В ревущем раскачивающемся вагоне диссидент шамкающим беззубым ртом прокричал на ухо Васе, что членство в КПСС сродни продаже собственной души сатане. Вася был невысокого мнения об этом парне, зная, что он неудачник, и холодно расстался с ним.
   Процесс вступления в ряды коммунистов занял у Васи год и еще через год, получив партбилет, Вася был назначен начальником электроцеха. Новая должность принесла Звонцовым больше денег, но как и раньше они ютились в тесной квартире и делили кухню, ванную и туалет с родителями Наташи. Становилось невыносимо, тем более, что Наташа была на восьмом месяце беременности и скоро их станет пятеро в двух смежных комнатах. Но для изворотливых людей тупиков нет. Лазейка была найдена. Вася умел ласково разговаривать с начальством и директор завода вместе с заводским секретарем компартии и главой профсоюза подали прошение в райком. Они подчеркивали, "что семья товарища Звонцова, идейного и самоотверженного молодого инженера, коммуниста и сына коммуниста, много лет проработавшего на благо Советского государства, остро нуждается в просторном жилье. Улучшая жилищное положение семьи товарища Звонцова, мы тем самым создаем пламенному большевику условия для более производительного труда на благо нашей великой Родины и дальнейших достижений социалистической индустрии." Копия этого письма была передана Васе. Фокус удался, и к середине декабря Наташа, Вася и их новорожденный сын переехали в однокомнатную квартиру, расположенную на девятом этаже новостройки. Вот была радость! Жизнь не могла быть лучше! Мечты Наташи сбывались! Она была увлечена поиском мебели и развивающих игрушек для маленького Пети. Обе милые бабушки очень хотели посидеть с внуком, за это право соревновались между собой и всегда просили больше времени. У Наташи были развязаны руки. Cтремглав и очертя голову oна прочесывала магазины в поисках необходимых товаров. Но вот беда! Их двух зарплат не хватало на то, чтобы обставить квартиру, купить хорошую одежду и продукты питания. Им также приходилось делать ежемесячные накопления в сберкассе для обязательного летнего отдыха на Черном море. Какая жизнь без знатного пляжа и роскошного курорта, хотя бы раз в году?! Конечно им ужасно не хватало денег! Все эти досадные помехи и препятствия заставили молодую чету очень серьезно отнестись к неожиданному Дашиному предложению, связанному со стодолларовой купюрой.
   На следующее утро после судьбоносного визита закадычной подруги Наташа, как обычно, появилась на работе и приступила к выполнению своих профессиональных обязанностей. Загадочная банкнота осталась у нее дома, завернутая в пластиковую пленку и спрятанная в щели под дверным косяком. В поликлинике Наташе предстояло принять от 10 до 15 пациентов до полудня и от 6 до 7 пациентов после часу дня, посещая тяжелобольных на дому. Эта часть была самой напряженной, но давала ей некоторую свободу в планировании своего времени. Нередко во второй половине дня Наташе удавалось выполнить и уладить какие-то собственные пустяковые дела. Наташа поступала, как поступало подавляющее большинство населения утопического социалистического общества, стремясь пополнить свою скудную зарплату и выгадать от производства хоть что- нибудь для себя и для своей семьи.
  Как дежурный врач в поликлинике, она имела право выдавать пациентам Листки Bременной Hетрудоспособности или краткосрочные отгулы, чтобы граждане могли подлечиться и отдохнуть. Больничные листы эти представляли собой отпуска от двух до трех дней, но никогда не превышали недели. Выписывание больничных листов было субъективным занятием. Только от Наташи зависела оценка физиологического состояния данного индивидуума и последующее временное освобождение его/ее от работы. Это не означало, что Наташа выписывала больничные листы здоровым людям, вовсе нет, но ведь у каждого из нас могли появиться какие-то отклонения от нормы с последующей острой необходимостью в отдыхе от стремительного ритма современной жизни. Временами Наташа склоняла чашу весов в пользу тех, которые ей нравились больше других, предпочитая индивидуумов с полезными связями. Люди, входящие в этот избранный круг, обратившись к Наташе, без проволочки получали неделю оплачиваемого отпуска и могли делать все, что им заблагорассудится; взамен Наташа получила доступ к небогатому ассортименту промышленных и продовольственных товаров через черные ходы подвластных ее пациентам магазинов. Наташу не следовало обвинять в нечестности или аморальности. То был советский образ жизни. То была бартерная экономика. Оплата рублями не всех интересовала. Крупная рыба предпочитала иные формы расчета. К концу дня Наташа дозвонилась до Виктора Семеновича, загадочного и чрезвычайно энергичного человека, однoго из ее больных и ее главным ресурсом в Березке. Последние годы Виктор Семенович заглядывал к ней в клинику дважды в месяц, несмотря на то, что выглядел вполне здоровым, и на каждом приеме высказывал предположения о наличии у него язвы двенадцатиперстной кишки или об аномалиях с антральным отделом собственного желудка. "Кто знает? Может быть пациент в беде и нуждается в хирургическом вмешательстве?" рассуждала Наташа и каждый раз прописывала ему колоноскопию. Это было все, что требовалось оборотистому Виктору Семеновичу. Каждый раз он получал пять свободных от работы оплачиваемых дней. Оставалось неясным, появлялся ли он когда-нибудь на предписанные процедуры? Чем он занимался в эти дни, Наташа не имела ни малейшего представления, но каждый раз награждалась недорогими вещами из валютного магазина. Это была бартерная экономика в действии. Виктор Семенович был тем самым влиятельным человеком, который, как надеялась Наташа, превратит банкноту США в завораживающие западные товары.
  Эту прибыльную работу в Березке Виктор Семенович приобрел по протекции. Туда его устроили друзья и родственники и Виктор Семенович честно отплачивал им за щедрое одолжение. Он получал услуги от сети своих друзей и в ответ оказывал сети взаимные услуги. Он был важным членом сообщества. Сеть охватывала всю столицу с населяющими ее восемью миллионами человек и имела щупальца по всей стране. Простые смертные не могли стать членами сообщества; простым смертным нечего было внести в него, кроме, разве своих скудных рублей, имевших в СССР ограниченную ценность. Но это было не все. Необходимо было иметь контроль над тем или иным видом дефицитных товаров и услуг, чтобы занять достойное положение в сети и стать равным среди равных. Речь опять шла о бартере. Полки в магазинах были пусты и очереди в авторемонтных мастерских огромны, но для членов сети, как по мановению волшебной палочки, двери открывались, товары находились и продавцы улыбались.
   Виктор Семенович был продуктом своего времени. Он знал социализм как свои пять пальцев и использовал его слабости себе во благо. Для своего административного поприща он был правильным человеком на правильном месте, наделенный умом, хваткой, терпением и умением работать с людьми; качества необходимые, чтобы удержать свою власть и вляние на всю жизнь. А еще он был счастливым семьянином. Он был чувствителен и сентиментален и глубоко привязан к своей жене, которую обожал до самозабвения. Годовщина их свадьбы приходилась на февраль, и каждый год в этот морозный, ветреный день Виктор Семенович отправлялся через всю заснеженную Москву на центральный колхозный рынок, чтобы собственноручно купить для нее розы. Это было непростое предприятие. Путешествие такого масштаба было долгим и утомительным. Найти флориста, торгующего розами, было непросто. Было удачей найти хотя бы одного продавца, у которого имелись розы. Кроме того, запрашиваемая цена всегда была непомерно высокой, но Виктор Семенович платил не торгуясь и в тот же вечер дарил своей королеве большой, красно-розовый цветущий букет. Розы пахли чудесно! Неделю - другую, пока в воздухе витал этот нежный и таинственный аромат, все обитатели его жилища пребывали в приподнятом настроении. То была одна из привилегий его службы в Березке.
   Наташа назначила встречу с чародеем советской торговли на следующий день во второй половине дня. Универмаг Березка был предметом зависти большинства москвичей. Он был забит товарами, о которых простые советские граждане могли только мечтать. Березка продавала продукты питания, спиртное, одежду и обувь западного производства, но только за твердую валюту. Рядовым советским гражданам государство платило неконвертируемыми рублями, а рубли покупали в государственных магазинах лишь низкокачественные товары, произведенные в Советском Союзе и "братских странах" социализма. Отовариваться в Березке было несбыточной мечтой миллионов. Вот почему в этот замечательный день у Наташи и Васи от счастья пели сердца и кружились головы. Им представлялось, что заветная Березка похожа на великолепный архитектурный шедевр, осыпанный самоцветами. Однако действительность выглядела прозаично. По политическим причинам советское государство скрывало от населения существование таких торговых точек, пряча их в незаметных, ничем не примечательных строениях. Добравшись по адресу на Кутузовском проспекте, наши герои толкнули дверь невзрачного заведения с пыльными тонированными окнами, расположенного на первом этаже обшарпанного десятиэтажного здания. Супруги оказались в заурядном зале, который ничего не говорил посетителю, о том, какое это было необычайно замечательное место. Контраст становился разительным только тогда, когда посетитель внимательно всматривался в предметы, выставленные на полках, стеллажах и стойках. Изделия поражали непривычных советских покупателей своим высоким качеством и элегантностью. Любой из этих прекрасных предметов, оказавшийся в обычном магазине, мгновенно создал бы длинную очередь из озверевших совграждан, неустанно охотившимеся за доброкачественным ассортиментом. Но зал был почти пуст, и горстка привилегированных посетителей, бесстрастнo и невозмутимo, рассеяно бродила по проходам между рядами вешалок.
  Виктор Семенович, который являлся директором универмага, высокий и спортивный человек лет сорока, одетый в безупречный деловой костюм, накрахмаленную сорочку и неяркий галстук, встретил гостей у входа и провел их в каморку без окон, служившую его кабинетом. К стене над его креслом повыше красного знамени и почетных грамот был прикреплен обязательный портрет отца - основателя Совка тов. В. И. Ленина. "Что у вас?" осторожно осведомился Виктор Семенович. Он превратился в само внимание, скрестив руки на груди, едва заметно улыбаясь и немного приподняв брови. Убедившись, что никто из посторонних ее не видит, Наташа протянула Виктору Семеновичу заветную банкноту. Он поднял ее над головой, поместил против света электрической лампы и пронзил ее своим орлиным взoром. Наташа видела, как черные зрачки Виктора Семеновича рассматривают купюру с таким напряжением, что легко могли прожечь две дыры в ее материале. Он нюхал, тер, изгибал и растягивал ее ткань то вдоль, то поперек. Он исследовал ее структуру через увеличительное стекло и протирал поверхность ватным тампоном. Банкнота прошла все испытания. "Купюра настоящая," провозгласил он наконец. "За десять лет, что я здесь работаю, никогда не видел денежного знака в лучшем состоянии." Директор откинулся в кресле и облегченно вздохнув, вернул банкноту Наташе. "Если у вас есть желание отовариться, тo приступайте сейчас же. У нас новое поступление кожаных пальто из Италии. Хватайте, пока не раскупили." Виктор Семенович широко улыбнулся, обнажив прекрасные зубы, и учтиво проводил посетителей в главный зал. "Сколько у нас есть времени на покупки?" заискивающе спросила Наташа эту важную персону. Oт волнения oна слегка дрожала и стала заикаться. "До закрытия," молвил Виктор Семенович и, пожав руки Наташе и Васе, побежал встречать следующих дорогих гостей.
  Вася и Наташа напоминали любопытных детей в магазине игрушек. Они были готовы купить все. Они пересмотрели выставленный ассортимент; налюбовались на каждую этикетку, ощупали благородные материи, мягчайщие кожи и ворсовые ткани. Наконец, после длительного ликования и восторгов, Наташа образумилась, взяла себя в руки, вернула обалдевшего мужа в реальность и с товарами в руках они пошли в примерочные. Покупки были сделаны! По дороге домой Вася и Наташа будто обрели крылья. Они достали два замечательных кожаных пальто из натуральной замши! Они поверили, что весь мир принадлежит им! Когда они облекутся в этот дефицит, все встречные на улицах, как и попутчики на транспорте будут глотать слюнки и завидовать им, восхищаясь их могуществом, незаурядными способностями и связями в торговом мире! Вася радостно запел. "Чье пальто будем продавать?" отрезвила Наташа своего мужа. "Надеюсь, мы найдем покупателя, готового выложить 1500 рублей всего за за одну вещь." Вася дернулся, как ошпаренный. Он знал, куда метит жена. Он не хотел отвечать и сделал долгую паузу. Наташа хранила угрожающее молчание. Бурлящая Васина радость выкипела без остатка. Встречные прохожие уже не улыбались ему. Но ведь он рыцарь и должен уступать своей даме! "Мы можем продать мое пальто," густым рокочущим басом пробормотал идеалист, все еще надеясь, что Наташа передумает. Она не дала мужу ни единого шанса. "Заметано!" властно произнесла Наташа. "Посоветуйся с Федей. Он знает нужных людей."
  
  Глава 4. Центральный колхозный рынок.
  У Васи была замечательная память и он никогда не полагался на записную книжку. Вася помнил, что согласно рабочему графику именно в эту субботу Федя был свободен. В этот день Вася планировал поехать повидаться с другом семьи, но не был уверен, что встретится с ним. Конечно, Феде следовало бы предварительно позвонить, но московская телефонная сеть была недостаточно развита, чтобы охватить весь город; общение между людьми осуществлялось лицом к лицу, как в старые добрые времена восковых свечей и конных экипажей. Визит к Феде был попыткой Звонцовых завершить спекуляцию, которую навязала им Даша. Попытка эта состояла из часового утомительного путешествия по утреннему городу частью на метро, частью на автобусе, частью пешком. Федя проживал в общежитии, расположенном в отдаленном неопрятном и закопченном квартале возле огромного промышленного предприятия, где всегда пахло химией, отчего у прохожих свербило в носах и слезились глаза. По последним сведениям, которыми Звонцовы располагали о Феде, десять месяцев подряд юноша ломал себе голову, достоин ли он жениться на Лизе и переехать к ней. Молодой идеалист мучился и колебался, не в силах принять решение. Ровно в восемь часов, когда уличные громкоговорители начали транслировать "Пионерскую зорьку", Вася легонько постучал в дверь Фединой клетушки на втором этаже деревянного строения. Его комната была одной из тридцати стандартных комнат вытянувшихся вдоль узкого коридора, между кухней на одном конце и уборной и душевой на другом. Коридор был пуст, чисто подметен и в дальней части его промелькнула черная кошка. Вася суеверно поежился и опять постучал. Ответа не последовало. Вася немного подождал и снова легонько постучал, на этот раз чуть подольше и посильнее. Oпять oтветом была мертвая тишина. Из-за двери не доносилось ни единого звука, словно жилище было берлогой бурого медведя, еще с осени впавшего в зимнюю спячку. Вася начал волноваться. "Там никого нет. Я потратил впустую два часа своей драгоценной субботы". Он поморщился от досады, представив грозное лицо жены. "Нам нужен успех," Наташины напутственные слова звенели у него в ушах. Вася снова постучал, на этот раз громче и настойчивее, и в сердцах толкнул дверь ладонью. Дверь не поддалась. Вася уставился на преграду. Дверь была сделана из широких деревянных досок, выкрашенных облупившейся темно-красной масляной краской. "Требуется покраска," заметил про себя несчастный. Ему стало тоскливо. "Интересно, что сейчас делают Наташа и Петенька. Я так далеко от них." Он всхлипнул. Внезапно в мертвой тишине общежития уши Васи уловили едва заметный шум. Он становился все яснее и громче, пока Вася не различил звук передвигаемой мебели и мужской голос, проклинающий все на свете. Вася навострил уши. К сожалению, это была ложная надежда. Скрипенья, позвякивания и ругань доносились не из Фединой комнаты. Проклиная свою горькую долю, он саданул кулаком в дверь. Гулкое эхо прокатилось по этажам и замерло вдалеке, но за дверью ровным счетом не было слышно ничего. Расстроенный, Вася задумался. "Все пропало. Я зря приехал. Пора возвращаться домой."
  Внезапно по коридору прокатился будоражащий грохот, который не утихал. Раскаты доносились из глубины здания. С потолка посыпались хлопья известки. Застрявшая дверь в комнату через пять дверей от места, где стоял Вася, со скрежетом распахнулась и пропустила длинноволосого блондина в неопрятном нижнем белье. Паренек, по видимости, направлялся в туалет. Почувствовав на себе Васин взгляд, он обернулся и снизу доверха осмотрел визитера: лицо, одежду, обувь и бумажную сумку Березка в его левой руке. Поразмыслив, блондин буркнул, " Кого ищещь, зяма?" "Вы случайно не знаете, где обретается Федя Петухов?" волнуясь, спросил Вася неестественно тонким голосом. "Я уверен, что он там. Я видел его вчера вечером с девушкой," без колебаний доложил абориген. Передав посетителю ценную информацию, он возобновил свой поход. Воодушевленный Вася с благодарностью смотрел ему вслед. Задание жены могло быть выполнено! Неожиданно дверь в Федину комнату настежь распахнулась. За ней на пороге стоял полуодетый хозяин. Порыв сквозняка шевелил его волосы. Пропавший Федя широко улыбался. "Проходи," махнул он Васе. "Я думал, что это посыльный из автопарка, который хочет вызвать меня на работу в выходной день," объяснил Федя, крепко обнимаясь со своим приятелем. "В следующий раз говори, что это ты. Лады, кореш?" Вася ступил в три на четыре метра жилое пространство, напоминающее увеличенную коробку из-под телевизора. Меблировка состояла из двух узких железных кроватей налево и направо, между ними уместился квадратный стол, ближе к двери стоял фанерный платяной шкаф, две некрашеных табуретки торчали в проходе. Окно было занавешено прямоугольным куском зеленого брезента. Под потолком тлела, источая желтоватый свет, электролампочка без плафона. Федя был очень рад неожиданной компании и готов был развлечь своего друга. "Хочешь водки?" он указал на покрытый засаленной клеенкой стол, где красовалась откупоренная бутылка Московской Особой. Поллитровку окружала стопка грязной посуды, немытые ложки, ножи и вилки, и разбросанные пищевые объедки. "У меня есть отличные соленые огурцы, попробуй! Водка с огурчиками никому не повредит!" Он зареготал и звучно потер ладони. "Нет, Федя, спасибо. Слишком рано для водки." Не дождавшись приглашения, Вася уселся на табуретке и выдохнул с облегчением. "Теперь все под контролем." От полноты чувств он на секунду зажмурил глаза. "Как жизнь, друзьяка? Что нового? Как семья?" Федя разыгрывал роль хлебосольного хозяина. Недаром он был членом семьи Звонцовых и хотел отплатить им благодарностью. "У нас все в порядке; спасибо за вопрос. Как идет твоя жизнь? Мы не виделись целых две недели." Вася с большим сочувствием взглянул на курносое добродушное Федино лицо. "Как Лиза? На прошлой неделе Наташа звонила ей. Мы пригласили вас обоих на день рождения нашего Петеньки." "С превеликим удовольствием," воздел руки Федя. "Когда это будет?" "Разве Лиза не говорила тебе? Двадцать шестое ноября. Пожалуйста, не забудь." "Никогда и ни за что. Я никогда ничего не забываю," смеялся Федя. "У меня лучшая память в мире." Он поднес буханку ко рту, откусил кусочек и продолжал, "У меня тoже есть самая большая новость на свете," заявил Федя, пережевывая хлеб. Его глаза продолжали смеяться. " Мы решили узаконить наши отношения. Cвадьба назначена на тринадцатое февраля. Mы начинаем рассылать приглашения. Ясное дело, вы наши самые важные гости," молодцевато закончил он и задержал на госте многозначительный взгляд. Вася был тронут. "Я рад за вас. Вы хорошая пара." Вася задумался. Оказание помощи Феде и Лизе в налаживании успешной семьи было излюбленной темой домашних разговоров Звонцовых. Этот молодой человек, такой решительный и трудолюбивый, строил свою жизнь по единому кирпичику каждый день. Наташа предвкушала свадьбу и уже обдумывала подарок. В своих снах она даже представляла празднование рождения их ребенка. Федя взглянул на пакет из Березки. "Что там?" небрежно спросил он. Не говоря ни слова, Вася вынул покупку из сумки и развернул ее. Одеяние источало приятный запах богатой, мягкой, высококачественной кожи. Его великолепие ослепляло, затмевая все вокруг. Федя был заворожен. Ему хотелось потрогать каждый квадратный сантиметр пальто, каждую его пуговицу, каждый карман. Ловко вскочив на стол, он содрал брезент с окна, чтобы впустить больше света и лучше рассмотреть роскошную вещь. Схватив импортное изделие обеими руками, он вчитывался в надписи на затейливых этикетках, передвигал молнии на вместительных карманах и, неожиданно, спросил, "Можно примерить?" Вася утвердительно кивнул. Ни секунды не колеблясь, предприимчивый молодой человек накинул на плечи пальто, просунул руки в рукава, застегнул молнию, заговорщицки подмигнул своему гостю и был таков. "Смотри, чтобы никто его не спер!" крикнул Вася вдогонку. Но тщетно. В ответ донесся лишь стук Фединых быстрых ног. Тем временем Вася развлекал себя рассматриванием фотографий на стене. Среди вырезок из журналов, рассказывающих об успехах советской космонавтики, были фотографии Лизы и Феди на катке, в парке и в семейном кругу в Сосновске, где круглолицая, улыбающаяся Федина мама обнимала сына и его невесту. Фотографий было много и, чтобы увидеть нижний ряд, Васе пришлось наклониться над засаленными простынями и скомканным голубым одеялом, покрывавшими неопрятную постель паренька. Прошло несколько минут, гость ознакомился с фотовыставкой и, утомленный, уселся на табуретке, размышляя о превратностях судьбы и о том, куда мог запропаститься его друг. Но вот издалека послышался топот частых шагов. Гул нарастал и приближался, пока не заполнил весь этаж. В дверях показался Федя, облаченный в роскошное пальто. Великолепие его облика вдребезги разбивалось о торчащие из-под полы бесформенные выцветшие штаны. Но не беда! Зато на губах щеголя сияла победная улыбка. Феде казалось, что он неотразим. "Я бегал вниз. Я должен был взглянуть на себя; у наc в вестибюле висит длинное зеркало. Сторож меня не узнал. Oн подумал, что я американский турист из Нью-Йорка." Федя покатывался от хохота. "Лиза обязательно должна увидеть меня в этом пальто. У меня с ней сегодня свидание." "Прости, Федя, но это невозможно. Мне нужна твоя помощь продать эту вещь. Пальто не наше. Оно принадлежит подруге моей жены; или вроде этого," мягким голосом, немного мямля, Вася настаивал на своем, хотя и сожалея, что разочаровывает своего друга. "Так он продается?" осекся Федя. "Сколько ты за него хочешь? Может я возьму?" "1500 рублей," опустив глаза, тихо ответил Вася. Федя присвистнул от удивления. Брови его подскочили вверх, глаза округлились, а рот приоткрылся. "Это же годовая зарплата хорошего инженера!" "Bещь стоит этого," упирался Вася. На минуту в комнате повисло молчание. Паренек размышлял. "Я знаю, у кого есть такие деньги!" хлопнув себя по лбу, выпалил Федя. "Гога может купить!" Глаза Васи загорелись надеждой. "Где мы его найдем?" Федя не отвечал. Он погрузился в раздумья. Голова его чуть опустилась, губы сжались в тонкую линию, напряженный взгляд сосредоточился и заострился; между тем руки его были заняты тем, что снимали пальто и упаковывали обратно в фирменную сумку. Уложив вещь на место, он натянул на себя свой поношенный пиджак и только потом заговорил. "Вот что. Прошлым летом в мебельном магазине я спекульнул гарнитуром из красного дерева двум чудакам с Кавказа. На этом я заработал 800 руб. То был Гога и его дружки. Я знаю, где их найти. Каждую зиму они приезжают в Москву продавать мандарины и цветы." Федя вскочил и принялся расхаживать по комнатке. Его бурная энергия перехлестывала через край. "Сегодня суббота; они должны быть на Центральном колхозном рынке. Давай попробуем." Он было начал одевать свою потрепанный полушубок, как внезапно замер. "Совсем забыл. Cегодня вечером мне надо встретиться с Лизой," хлопнул он себя по лбу. "Но ничего, как нибудь обойдется," решил он с добродушной ухмылкой. "Я всегда рад помочь своим друзьям. Успею туда и обратно. Убью одним выстрелом двух зайцев." Вася молчал, наблюдая за игрой эмоций на Федином лице. Прошла пара минут. Казалось, что молодой человек рассмотрел и отклонил несколько вариантов, но вот наконец, морщины на его лбу разгладились, глаза засверкали; он принял решение. "Если сегодня не поедем, ничего страшного," предложил Вася, пытаясь разрядить конфликт, раздирающий Федину душу. Но тот отмахнулся от его слов и, улыбнувшись, сказал,"Поехали!" "Поехали!" эхом повторил Вася и, схватив сумку, они помчались навстречу новым приключениям.
   Чтобы сэкономить время, друзья взяли такси и через полчаса вышли на Цветном бульваре возле четырехэтажного здания, облицованного белым кирпичом. Было одиннадцать часов утра. Множество покупателей, нагруженных тяжелыми сумками, сновали возле высоких стеклянных входных дверей. Войти в Центральный колхозный рынок было нелегко; выйти было еще труднее. Внутри просторных залов слонялись толпы женщин с пустыми кошелками в руках в поисках купить что-нибудь особенное к праздничному столу. Гога, пухлый и усатый человек лет сорока, был обнаружен на втором этаже во фруктовой секции. На белых мраморных прилавках были выложены экзотические теплолюбивые ягоды, фрукты и овощи. Перед каждым продавцом стояли синие пружинные весы, предоставленные администрацией. Гога разместился в длинном ряду в числе других торговых предпринимателей советской эпохи. Продавцы были смуглолицыми мужчинами с пышными черными усами, которые доставили эти вкусности москвичам из далеких солнечных краев. Их одежда, язык и беззаботное, легкое отношение к окружающему резко контрастировали с подозрительностью бледных, встревоженных горожан, пугливо озирающихся в непривычной обстановке. Большой зал с кафельными стенами был полон громких отраженных звуков, яркого искусственного света, спертого, затхлого воздуха и шарканья бесчисленных ног по вытертому бетонному полу. Гога продавал мандарины с помпезностью. На голове его красовалась огромная кепка, которая была уместна в провинциальных кавказских городах, но вызывала улыбки москвичей. Они называли эти кепки "аэродромами". Громоздкий головной убор тяготил его обладателя и "плавил ему мозги". Гоге было жарко. Капельки пота стекали по его лбу, пропитывая и без того влажную ткань. Федя подошел ближе, поместил себя в трех шагах перед Гогой и, скрестив руки на груди, приветливо осклабился. Ho Гоге был недосуг. Он не хотел обращать на Федю никакого внимания. Гога был занят покупательницей, желавшей приобрести килограмм фруктов. После коротких переговоров негоция была завершена, женщина передала Гоге деньги, ссыпала мандарины в сумку и тщательно пересчитала сдачу. "Очень дорого," жаловалась она. "Трудно растить, далеко везти, много служащих нужно подмазать," оправдывался Гога, широко разводя руками и выпучивая глаза. Он говорил с сильным акцентом, коверкая русские слова. Огорченная женщина безропотно удалилась и Гога снизошел до Феди. Важно повернув голову, торговец позволил себе заметить присутствие проворного паренька. Всмотревшись, он узнал в нем своего хорошего знакомого. Гога радушно улыбнулся и протянул в знак приветствия руку, "Как дела, дорогой?" Золотой передний зуб ярко блеснул в его рту, извещая окружающий мир о богатстве и славе своего обладателя. Знакомые обменялись рукопожатиями. Затем Гоге был представлен стоявший в стороне Вася Звонцов и между троими начался пустой и бессодержательный разговор. Социальные нормы требовалось поддерживать и соблюдать, поэтому разговор продолжался. Затрагивали и полоскали множество тем - от отсутствия в продаже импортных атласных лифчиков и трусов до окучивания картофельных грядок на приусадебных участках. Время летело, прогресс отстутствовал. Тут у Феди лопнуло терпение; он ни на секунду не забывал о свидании с Лизой и потому, оборвав пустопорожнюю болтовню, очертя голову бросился в атаку. Вспотев от волнения и сверля Гогу пристальным взглядом, он выпалил, "У нас есть неношенное итальянское кожаное пальто. Это прекрасная вещь! Все девушки СССР будут сметены с ног, как только ты оденешь его на себя. Они влюбятся в тебя прямо на месте, раз и навсегда! Вот лафа будет!" И немного передохнув, с хриплым смешком добавил, "Бери, не раздумывай, пока не подорожало!" Улыбка слетела с лица Гоги. Он моментально посуровел, заморгал и с достоинством выпятил свой щетинистый подбородок. "Плохая шутка, дорогой. Я человек женатый," огрызнулся он, глядя на Федю с наигранным негодованием. Закончив тираду, Гога безразлично отвел в сторону свои хитрые масленые глазки. Федя нисколечко не растерялся. Он знал этот тип торгашей. Он ждал, что будет дальше. Между тем на своем языке Гога вступил в оживленный диалог со своим напарником. В результате горячей и порывистой жестикуляции, вздымания рук к небу и хватания за сердца напарник занял Гогино место за прилавком, а сам Гога, выдавив из себя, "Покажи, что у тебя есть," требовательно протянул руку к сумке из Березки. "Здесь нельзя; слишком много народу вокруг, да и милиция может нас задержать," запротестовал взволнованный Вася. Он чувствовал себя ужасно. Ему казалось, что глаза всех остальных посетителей рынка устремились исключительно на него. "Хорошо. Тогда идите за мной," Гога подмигнул двум кавказцам у соседнего прилавка и решительно повел за собой предприимчивых москвичей. Широкими шагами они пересекли зал и Гога толкнул неприметную, выкрашенную в коричневый цвет дверь. Это был запасной выход. Свежий ветер пахнул им в лица. Здесь было пусто, тихо и летали снежинки. Электрическая лампочка на стене бросала неяркий свет на череду бетонных ступеней. Пришедшие столпились на площадке. Двое земляков Гоги заняли стратегическую позицию на лестнице в пяти ступенях выше двери. Вася и Федя оказались зажатыми между горцами. Гога огляделся, чтобы убедиться, что они одни и посторонних нет. На его лице появилось вопросительное выражение. Он ждал. Торопливо Вася вытащил пальто из сумки и, подняв до уровня своих плеч, развернул его. Он ненавидел себя; он нервничал; он понимал, что его действия нарушают советский закон и боялся быть арестованным милицией. Руки его мелко дрожали. Великолепие шедевра итальянского портновского искусства не произвело на Гогу абсолютно никакого впечатления. Его маленькие черные глазки как бы остекленели от скуки и он даже украдкой зевнул. Он не удосужился протянуть руку и пощупать замшу или расстегнуть молнию. Отсутствующим взглядом и шевеля губами Гога уставился в глухую кирпичную стенку, возможно мечтая о том, что будет сегодня у него на обед: харчо, шашлык, хачапури или все три блюда вместе взятые и на одном подносе. Приближался полдень и желудки урчали, напоминая собравшимся, что начинается обеденный перерыв, пора задуматься о накормлении бренной плоти и на время забыть трясину суетной коммерции. Молчание длилось слишком долго. Наши друзья теряли терпение. Кроме того, оба сильно волновались, но не хотели подавать виду. "Берете или нет?!" неожиданно взвизгнул Вася. Его нервы сдавали, он дрожал и пальцы, сжимавшие пальто, от напряжения побелели. "Сколько?" равнодушно спросил Гога, избегая Васиного взгляда. "1500 рублей," выпалил Федя. Он понял, что Васе нужна помощь и проявил инициативу. Гога взял пальто и со всех сторон осмотрел его. Он понюхал кожу, подогнул рукава и проверил подкладку. "750," отрезал он, не моргнув глазом. От этих слов сердце у Васи отдалось болью. Все было потеряно. 750 рублей - это гораздо меньше, чем рассчитывала Наташа, и их план рухнул. Он осмелился возразить, но не смог; слова комом застряли у него в горле. "Это не серьезно," вмешался Федя. "Мы заплатили гораздо больше." Вася оцепенел. Его прошиб холодный пот. Мысли его завихрились, заметались и понеслись незнамо куда. "Нет, это неправда! Мы заплатили гораздо меньше, но нам нужно 1500 рублей, чтобы осчастливить Наташу!" хотел он сказать правду, но не сказал, а только пискнул и покосился на Федю. Тот повернулся к своему партнеру. "Мы потеряли время. Положи вещь в сумку, Вася, и пошли отсюда." Он зевнул. "У меня сегодня полно дел. Мне некогда." Вася безвольно опустил руки. Пальто коснулось пола. Он искал сумку, чтобы сложить и убрать дорогую вещь. Гога, как ястреб, наблюдал за каждым движением москвичей. Глаза кавказца больше не были пусты. В них полыхал алчный огонь. "Сколько ты действительно хочешь?" высоким, странным голосом выкликнул он. Взор его был обращен к Васе. "1500," вмешался Федя. "Почему ты говоришь за него? Чье это пальто?" Гнев Гоги закипал. "Я член его семьи," солгал Федя. Вася кивнул, подтверждая эти слова. Потихоньку возникала ссора. Нервный тик странно дергал покрытое потом Васино лицо. Федя стоял как скала, выпятив колесом грудь. Гога скептически oсмотрел неразлучных друзей. Его зрачки расширились. Он напрягся, сжал кулаки и презрительно фыркнул, "1200 - это лучшее, что я могу вам дать." Пожав плечами, oн сделал вид, что собирается вернуться в торговый зал. "Нам нужно 1500 рублей; ты сам знаешь, что перепродашь эту вещь у себя на Кавказе с большей прибылью," проговорил Федя. Тяжелым взглядом Гога уставился на пальто. Что варилось в его кудлатой голове под живописной кепкой - аэродромом оставалось для вселенной полной загадкой. Истекало время. С непроницаемым лицом коммерсант быстро перебирал пальцами. Губы его беззвучно шевелились, как если бы он что-то вычислял. "Если не хочешь брать, то будем искать других покупателей. Я уверен, что узбеки с первого этажа заинтересуются нашей вещью в момент," закончил переговоры Федя и собрался уходить. "1400," предложил Гога. "Больше, по правде, не могу." Он тяжело вздохнул. Федя уже собирался сказать "Нет", как услышал Васин крик, "Да!" С удивлением Гога взирал на партнеров. "Какие странные ребята!" читалось в его глазах. "Ты действительно продаешь?" переспросил кавказец. "Да,"повторил Вася, но гораздо тише." "Договорились!" гаркнул Гога и в восторге потер руки. "Однако, не знаю, что я с ним буду делать," начал прикидываться обиженным простачком делец. "Я покупаю ваше пальто только потому, что не хочу возвращаться домой с пустыми руками." Он скорчил расстроенную гримасу и скорбно повесил голову, едва сдерживая победную улыбку. Так он стоял несколько минут, притворно кряхтя и проклиная свое невезение. Закончив представление, ловкач обратился к Феде, "Не понимаю, кто у вас главный? Ты тоже согласен, дорогой?" Федя не знал что ответить. Он перевел глаза на Васю. Тот сиял. "Почему?" Федя был озадачен. Брови его приподнялись, лицо вытянулось, голова поднялась, словно он смотрел на Васю свысока. "Ты уверен?" с удивлением спросил напористый паренек. "Почему ты прекратил торговаться?" "Пусть берет," подтвердил Вася и, растопырив руки, сладко потянулся. Он чувствовал себя прекрасно. Жесткие коммерческие переговоры были позади. B этом процессе oн победил. Вася обдумывал, как он скомпенсирует разницу в цене. Ничего, он снимет сотню рублей со своей сберегательной книжки. Как здорово! Ему казалось, что он слышит похвалы своей дорогой Наташи! Гога уже протянул руки, собираясь схватить пальто и утащить его в свои закрома. "Стоп! А где деньги?" яростно выкрикнул Федя. "Почему всем сразу нужны деньги?" хитрил Гога. "Ты же знаешь, что я честный человек. Может завтра?" "Нет, сейчас!" проревел Федя. Он был вне себя и топал ногами. "Товар против денег и не иначе! Где мы будем ловить тебя завтра?! Плати сейчас! Мы оба боксеры и оба вооружены. Мы в своем городе и найдем на тебя управу," пригрозил забияка. Федя прекрасно знал таких пройдох и что от них можно ожидать. Он схватил пальто обеими руками и готов был стоять насмерть. Кавказец оценил серьезность положения и решил пойти на попятный. "Товарищи, отвернитесь. Мне нужно достать для вас оплату," миролюбиво попросил он. "Нет, не будем," взглянув друг на друга, твердо произнесли Федя и Вася. Оба стояли в боксерских стойках, готовые до последней капли крови защищать свою собственность. Двое горцев наверху зорко наблюдали за событиями, чтобы по первому сигналу прыгнуть в гущу тел на площадке и начать мордобой. Через долю секунды могла вспыхнуть драка. "Не бойтесь нас," примирительно сказал Гога. "Это ваш город и вы здесь хозяева. Нам некуда бежать." Федя и Вася молчали. Они ждали денег. "Ладно, я отвернусь, а вдруг я вытащу длинный кинжал и зарежу вас?" пошутил Гога. Москвичи не отвечали. Им было не до шуток. Они были готовы отразить любую атаку и добиться своего. Тем временем парочка горцев шумно сопела за их незащищенным тылом. Обстановка накалялась. Гога повернулся лицом к двери, через которую они недавно вoшли, выставив для всеобщего обозрения свою упитанную спину и мясистый зад. Синяя ковбойка обтягивала его покатые плечи, а модные брюки поддерживал желтый витой ремешок. Поверх ремешка виднелась пара тесемок его белого передника, завязанныx бантиком. Волосы на затылке Гоги были аккуратно подстрижены сзади и по бокам. Он явно стремился производить хорошее впечатление и, по всей вероятности, особенно на женский пол. Между тем руки коммерсанта возились в верхней части его штанов, где-то пониже пупка. Вскоре он вытащил из потайного кармана пачку банкнот, перевязанную резинкой. Oтсчитав двадцать восемь лиловых пятидесятирублевых купюр, oн повернулся лицом к Феде. "Дай мне пальто, и я дам тебе денег," сердито проворчал он. "Мы честные люди," уверил его Федя, передавая коммерсанту пальто вместе c бумажной сумкой и одновременно получая деньги. Федя внимательно пересчитал купюры. Все было правильно и он вручил увесистую пачку их владельцу. Сердце молодого человека пело от счастья. Он провернул замечательную операцию и помог своим друзьям. "Надеюсь, фанера настоящая, а не напечатана в вашей тбилисской типографии," пошутил он. "Не волнуйся; банкноты из сберегательной кассы. Они в полном порядке. Ты раньше имел дело со мной. Почему ты такой недоверчивый, дорогой?" Он сделал вид, что обиделся и отвернулся.
   Новое приобретение понравилось Гоге. Он предвкушал, что это пальто из Италии станет главным событием в его родном городке, расположенном в горной долине у подножья заснеженного Эльбруса. Все соседи и родственники соберутся к нему, будут восхищаться его удачливостью и деловой хваткой, а он будет хвастаться день и ночь. Также ему было приятно, что он выторговал сто рублей от запрашиваемой цены. "Когда у вас будут еще, несите сразу ко мне," крикнул Гога вдогонку Васе и Феде. Вряд ли друзья смогли услышать его. Не помня себя от радости, перепрыгивая через две ступеньки, они мчались вниз. В ответ до Гоги донесся лишь топот ног, да тяжелый хлопок входной двери. И oпять повисла тишина. Пора было возвращаться назад к мандаринам и своим скучным торговым обязанностям.
  
  Глава 5. Новые горизонты.
  Этот субботний вечер стал особенным для Звонцовых. Они провели его дома вдвоем, собравшись за кухонным столом. Обрадованная Наташа украсила помещение, зажгла свечи, собрала праздничный ужин, испекла пирог и выставила изысканные и редкие кушанья, предназначенные для нового года. В единственной комнате их квартиры за тонкой бетонной стенкой, отделявшей кухню, их четырехлетний Петенька мирно спал в своей кроватке. Малыш привык к своему ложу, втиснутому между книжным шкафом со стеклянными дверцами и обеденным столом, окруженным шестью обитыми шелком вычурными стульями из орехового дерева. Сегодня маленькая семья Звонцовых праздновала триумф. Супруги были счастливы и полны надежд. Наташа была очень внимательна к мужу и мило ухаживала за ним. Она пыталась предугадать каждое его желание, добавляя в его тарелку черную икру, а в кубок шампанское. В продолжение вечера снова и снова Вася пересказывал историю истекшего дня, в том числе смертельные опасности через которые он с Федей недавно прошел, каждый раз приукрашивая события новыми причудливыми подробностями. С каждым повторением история становилась все более захватывающей, обрисовывая героического Васю, умело и отважно сражающегося с подозрительными личностями, населяющими Центральный колхозный рынок. Вдохновленные успехом, они решили купить у Даши больше долларов. "Я хочу, чтобы ты был хорошо одет; а то, когда мы покажемся на людях, ты не будешь мне ровней в своем унылом отечественном костюме," поддразнивала его Наташа. В этот вечер она обнимала и целовала своего бесценного мужа по меньшей мере миллион раз. 1400 рублей были многократно пересчитаны, перевязаны резинкой, завернуты в лист бумаги и спрятаны под холодильник. Действовали решительно и безотлагательно. В тот же вечер позвонили Даше и в коротком, загадочном разговоре, полным намеков и условных фраз, понятным только посвященным, сообщили ей об успехе. Население Совка всегда с подозрением относилось к телефонным коммуникациям, не желая быть подслушенными теми, кто хотел бы узнать больше об их личных жизнях, поэтому Звонцовы с осторожностью поддерживали такого рода общения.
  Даша все услышала и поняла. За деньгами она приехала поздним вечером через неделю. К тому времени Вася снял со своего счета в сберкассе сто рублей, чтобы покрыть разницу. В этот раз Вася был дома и, когда Даша позвонила в дверь, oн отворил и сухо приветствовал ее. В прихожую вбежала Наташа, поздоровалась с подругой, помогла ей снять шикарное зимнее пальто и повесить его на вешалку. Дашу провели в комнату, с почетом усадили на диван и предложили поужинать. Красавица была не в настроении, необычайно замкнута, что-то тяготило ее. Она едва замечала Васю и попросила у Наташи уединения для секретного разговора. Та не знала, куда отослать мужа. Кухня не была звукоизолирована, но если плотно закрыть дверь и удалить Васю в другую комнату, посадив его в кресло смотреть хоккейный матч по телевизору на полной громкости, и строго - настрого приказав без разрешения не входить, то можно было бы сохранить какую-то конфиденциальность. "Пойдем в мой кабинет", озадаченная Наташа повела подругу на кухню, которую она в шутку называла "моим кабинетом" из-за долгих часов проведенных там. Даша уселась с закрытыми глазами на той же табуретке, что и на прошлой неделе. "Ты в порядке?" с тревогой спросила хозяйка. "Более или менее", Даша нервно сжала свой кружевной платочек. "Прежде всего, пока я не забыла, пожалуйста, получи свои деньги," Наташа протянула толстую пачку банкнот. Даша небрежно взяла выручку и собиралась положить ее в сумочку. "Пожалуйста, пересчитай," волнуясь, попросила Наташа. "Если ты настаиваешь," апатично ответила Даша и развязала резинку. Ее холеные руки с розовыми ухоженными ногтями запорхали над столом и в короткое время все банкноты были пересчитаны. "Правильно. 1500 рублей," равнодушно прокомментировала гостья. Наташа в глубине души немножко гордилась собой - она сдержала свое слово и вовремя доставила подруге эту крупную сумму. Но ее несколько огорчало, что Васин недавний подвиг не произвел на Дашу ровно никакого впечатления Что с ней не так? "У тебя все в порядке?" снова спросила она Дашу. "Мой муж становится все хуже и хуже с каждым годом," медленно Даша закрыла лицо руками. "Иногда мне кажется, что он меня подозревает," с трудом проговорила она. Гостья оперлась дрожащими руками о стол, чтобы не упасть и сохранить равновесие. "Глеб Иванович оказался его сослуживцем; это было для меня полной неожиданностью. Я узнала об этом в прошлом месяце, но надеюсь, что он держит язык за зубами." "Мир тесен!" Наташа в отчаянии всплеснула руками. "Это тот самый Глеб Иванович с которым ты встречалась еще до того как вышла замуж за Николая?" "Да!" Лицо Даши исказилось, и она зарыдала. "Чтобы купить его молчание, я должна давать ему два свидания в месяц... безоговорочно!" "Какой негодяй!" посочувствовала Наташа. "Я всегда была уверена, что все мужчины подлецы!" Она долго с возмущением качала головой из стороны в сторону. Ее подруга облокотилась о стол и глубоко вздохнула. Слезы потекли по ее щекам, расползаясь по лицу и растворяя тушь. Она утерлась салфеткой и отпила немного чаю. Эмоции отягощали ее сердце. Холеные брови сошлись на переносице, глаза потускнели, а губы изогнулись в плаксивой гримасе. "Не расстраивайся. Со временем все пройдет," утешала ее Наташа, хотя и не верила своим словам. Она достала из холодильника еще провианту и поставила тяжелые блюда на стол. "Почему бы тебе не развестись с Николаем?" предложила участливая подруга. "Глеб Иванович больше не будет проблемой." "Никогда," не раздумывая отмахнулась Даша. "Николай верен мне. Я ценю это качество в мужчинах." Oна лукаво подмигнула, покачала головой и вонзила вилку в пропитанный кровью бифштекс. Прелестница положила сочное красное мясо в рот и, не прожевав, разом проглотила изрядный кусок. Это пошло ей впрок. Выражение удовольствия отразилось на всей ее роскошной фигуре. Она приосанилась, глаза заблестели, силы вновь приливали к ней. Собравшись с мыслями, Даша продолжала, "Никакого развода. Я не могу даже представить, как скандал огорчит мою дочь; она глубоко привязана к отцу," твердила заблудшая женщина, не замечая своих окровавленных губ. Она сидела неподвижно, вилка и ложка зажаты в руках, правое плечо уперлось в стену. Слезы на ее щеках давно испарились, правда полностью уничтожив ее макияж. Даше было все равно. Она считала себя неотразимой красотулей в любом состоянии. Глаза ее были полузакрыты и спокойны. Возможно, что она прислушивалась к доносившимся из гостиной приглушенным звукам хоккейного матча, которые перемежались с восторженными возгласами Васи. "Как вы познакомились с Николаем?" поинтересовалась Наташа, привстав с табуретки и на секунду заглянув в главную комнату. "Ты так и не рассказала мне всю историю." Даша поджала губы и издала удивленный смешок. Невольно глаза ее повернулись к окну, но в чернильной тьме ничего, кроме неясных контуров зданий и улиц, заваленных снегом, разглядеть было невозможно. Транспортное движение замерло и она могла провести здесь много времени. "Мне понадобится такси, чтобы добраться домой," подумала Даша. Она потянулась и откинулась на спинку стула, устраиваясь поудобнее. Мягким и низким голосом гостья завела свой рассказ. "Началось это, когда я была молода, невинна и простодушна. Я заканчивала среднюю школу. Моя первая короткая встреча с будущим мужем произошла на дне рождения моей двоюродной сестры. Он не произвел на меня никакого впечатления. Николай был слишком серьезен и сосредоточен, чтобы оценить мою замечательную внешность. Мне нравятся подарки, восторги, цветистые комплименты, шампанское рекой и танцы до упаду. От этого скромного, бесцветного юноши нечего было ожидать, кроме вздохов и пылких взглядов. Он явно был не из тех, кто мог мне понравиться." Даша сморщила свой очаровательный носик и досадливо махнула рукой. "На следующий год я поступила в институт и толпы мужчин заметили мою красоту. Поклонники осадили меня и не давали проходу. Я тому не противилась, oднако образ жизни безостановочных свиданий оказался разрушительным и моя успеваемость в институте стала снижаться. Мама обеспокоилась. "Доченька, образумься. Мальчики подождут, сначала получи образование," твердила она и выбрасывала письма, телеграммы и любовные записки в мусорное ведро. Но кавалеры не отставали. Они все время звонили, присылали цветы и преследовали меня по пятам. В институте у меня было девять поклонников, но тогда мне был нужен только один. То были стародавние времена, когда мне вполне хватало одного парня. Остальные соискатели мне просто мешали." Погрузившись в воспоминания, чаровница опустила голову, прошептав, "Какая же я была дура." Слабо улыбаясь и не глядя на хозяйку, она долго сидела, закусив губу и скрестив руки на груди. Нескоро она продолжила свою сагу, "По совету мамы я решил избавиться от них раз и навсегда. Так что мы изобрели? Я назначила свидание со всеми девятью в одном месте и в одно и то же время. Никто из них не знал о существовании других соперников и думал, что я собираюсь встретиться с ним и только с ним. Рандеву было назначено на субботу в шесть часов в центре Москвы у входа в Большой театр. Был приятный летний вечер, в скверике у фонтана щебетали птички, цвела сирень и в песочнице играли дети. Все складывалось как нельзя лучше. Я надела свою самую соблазнительную одежду, выставляющую мои прелести напоказ: обтягивающую короткую юбку, блузку с глубоким декольте и туфли на высоких каблуках. Я заставила всех мужчин на улице трепетать и смотреть на мои изгибы." Дашин задорный хохот напоминал крошечные серебряные колокольчики. "Я велела каждому парню встать у одной из колонн у входа в Большой; каждому была отведена своя колонна; девятый ждал у пьедестала уличного столба в пятидесяти метрах поотдаль. Я пришла без опоздания, точно в шесть. Мне стало весело и легко. Я увидела, что восемь парней, каждый опираясь на свою колонну, с идиотскими улыбками томились от любви, ожидая встречи со мной," заливалась смехом проказница. "Девятый парень был боксером-тяжеловесом, очень высоким; он возвышался над окружающими, как утес. Этот боксер мне по-настоящему нравился и я намеревалась держать его дольше, чем остальных. Он не сразу меня заметил и был в агонии ожидания, стоя на солнцепеке возле уличного столба, обливаясь потом и делая вид, что читает газету. Я тихонько подкралась к нему сзади, встала на цыпочки и крепко обняла его спину. Он умилился и так обрадовался, что не хотел меня отпускать. Но мое слово - закон и превыше всего. Я прошла с ним рука об руку мимо остальных восьми неудачников. Лицо мое было бесстрастным, голова высоко поднята и глядела я прямо перед собой. Однако краешком глаза мне удалось наблюдать за ребятами. Меня душил смех, так забавно было смотреть на их растерянные лица. От изумления у них широко раскрылись рты, глаза выкатились из орбит, они тряслись от гнева и у всех подкашивались ноги. Поклонники были в бешенстве, но боялись приблизиться ко мне из-за моего огромного компаньона. Я заметила, что один из парней плюнул в мою сторону, другой грозил кулаком, третий шептал проклятия, а один из них сердито швырнул в меня букет желтых тюльпанов, который принес на свидание. Я хладнокровно наступила на эти цветы левой ногой и, безжалостно растоптав, продолжала свою триумфальную прогулку. Какое прекрасное воспоминание! Останется на всю жизнь!" Улыбка скользнула по лицу Даши и, помимо ее воли, верхняя губа слегка приподнялась, обнажив острые зубы, тем самым придав ее облику что-то звериное. Коротко прорычав, она шумно вылакала остатки чая и возобновила повествование. "B третий раз я встретила Николая в Гаграх, субтропическом курорте на Черном море". "Что ты имеешь в виду "в третий раз"?" перебила ее ошеломленная Наташа. "Слушай меня хорошенько, простая душа," проворковала Даша. "Парень у пятой колонны был моим будущим мужем Николаем, но тогда об этом никто еще ничего не знал." Наташа от удивления присела; она перестала вытирать посуду и издала короткий нервный смешок, Округлившиеся глаза ее сконфуженно глядели на рассказчицу. "Никогда раньше я не была в Гаграх, но красота этого города, раскинувшегося у ярко-синего моря, зеленые виноградники, цепляющиеся за склоны гор и кучерявые облака, плывущие над заснеженными вершинами, сразу очаровали меня. Гагры удивили меня своей опрятностью, красивыми улицами и парками, усаженными пальмами, мимозами и цветущими мандаринами. Я приехала одна; мне нравится путешествовать в одиночестве; меньше проблем и больше приключений. Я сняла комнату на три недели в частном домике в нескольких кварталах от пляжа. Помимо веселого времяпровождения, я поставила перед собой задачу: перед тем, как вернуться в Москву стать обладательницей самого красивого в мире загара! После отпуска, когда пару месяцев спустя, в cумраке промозглой московской осени солнечный пляж начнет забываться, все с первого взгляда должны узнавать, что я хорошо провела время на море! Каждый день я приходила на пляж, а вечерами кутила в ресторанах с местными ромео. На берегу я облюбовала укромное местечко в расщелине скалы, где на плоских камнях расстилала полотенце и резиновый матрас. Я искала уединения. Мне нужно было отдохнуть от парней, хотя бы на несколько часов. Погода была отличная и я с наслаждением купалась и загорала.
   В среду, через два дня после приезда, я заметила на шезлонге недалеко от моего постоянного места худощавого, тонко - сложенного юношу. Он редко плавал, держался в тени, никогда не разглядывал полуголых женщин и, склонив голову, постоянно читал толстую книгу, делая записи в тетрадке. К своему ужасу, я узнала в нем Николая, одного из ребят, над которыми год назад я насмехалась у входа в Большой театр." "То был тот самый нахал, который швырнул в тебя тюльпаны?" всплеснула руками Наташа. "Нет, то грубое животное больше не попадалось мне на пути. Не хочу вспоминать о нем," легонько топнув ногой, с некоторым затруднением ответила Даша. Она отерла лоб салфеткой и продолжала, "Как я позже узнала, Николай не может огорчить женщину. Он само благородство. Он никогда и ни в чем мне не препятсвовал. Сказать по правде, он не гонялся за мной как другие самцы, но я пригласила его на свидание у колоннады просто для счета. Под фронтоном Большого театра восемь колонн, так зачем оставлять одно место пустым?" Даша отрезала еще мяса с кровью. Это был большой кусок. На верхней губе хищницы появилась красная капля. Заметив непорядок, Даша вытерла рот салфеткой и принялась медленно жевать. От сытости глаза ее заволокло сонной пеленой. "Больше не могу," вскоре молвила она и, отодвинув от себя тарелку, откинулась на спинку стула. Гостья неподвижно сидела несколько минут, чутко вслушиваясь в себя, затем полушепотом продолжила рассказ. "Узнал ли меня Николай? Ненавидит ли он меня или питает нежные чувства? Я понятия не имела," пожала плечами рассказчица. "Прошло еще три дня и я каждое утро я видела его на том же месте и в той же позе с книгой в руке. На пляже мне становилось скучно и, чтобы развлечься, я решила немного поиграть с ним. Для этого каждый раз, когда я возвращалась из воды, я проходила очень близко от его шезлонга. Это не помогло. Он не хотел даже и бровью повести. На следующий день я уронила ключ от своей комнаты рядом с его головой, ожидая, что, как джентельмен, он вежливо поднимет и вернет мне этот важный предмет. Он ничего не заметил. Но не могла же я уйти без ключа?! Мне пришлось нагнуться, чтобы достать потерю из гравия, но он не хотел смотреть на мои груди, которые чуть не вывалились из верха купальника. Я была заинтригована. Вот это фрукт! Откуда такие берутся?! Прошло еще два дня, и я почувствовала себя задетой, шокированной и обескураженной. Ночами у меня была фантастическая жизнь с шампанским, коньяком и деликатесами в веселом кругу абхазских друзей, готовых по первому требованию умереть за меня, а днем этот жалкий пигмей бросал мне вызов! Какой ужасающий непорядок!" "Может быть он такой злой, потому что у него не прошла старая обида?" предположила Наташа. "Вот это я и решил выяснить. Когда я доставала ключ из гравия, я был так близко к нему, что успела прочитать название книги, которую он постоянно читал. Это был учебник по теплотехнике. Теперь я знала его интерес. На следующее утро я пожертвовала двумя часами загара на пляже и отправилась в городскую библиотеку. Я попросила у библиотекаря какой-нибудь учебник по теплотехнике и получила сразу десять штук. Я выбрала самый простой и тонкий и заучила несколько предложений из первой главы. Не доверяя своей памяти, я записала их на клочке бумаги. Я хотел звучать профессионально! В тот же день я начала атаку. Раздевшись до купальника, по пути в море я приблизилась к объекту своего интереса и заявила, что завидую тем, кто, как он, изучают теплотехнику. Оторвавшись от конспектирования, Николай поднял на меня глаза и ответил, "В чем дело? Поступайте в институт." Голос был слабый, невыразительный и с хрипотцой. Стоя напротив, я в упор разглядывала его. Он избегал загара и кожа его оставалась почти белой; его физически слаборазвитое тело, напоминало скорее худощавого подростка, чем 25-и летнего парня, но глаза у него были замечательные - ребяческие, наивные и не от мира сего. "Мне кажется, что мы где-то встречались. Ваше лицо мне знакомо, но не могу вспомнить вашего имени," молвил Николай и опять замолчал. Его брови сурово нахмурились, а губы сжались. "Теперь вспомнил," он хлопнул себя по лбу. "В прошлом году в Москве вы пригласили меня на свидание, а ушли с другим," сказал он с оттенком неудовольствия. "О нет, простите, тот молодой человек был мой двоюродный брат. Я пришла, чтобы встретить вас, но в последний момент узнала, что у моей мамы случился сердечный приступ и ее увезли в больницу. Мне пришлось поспешить туда и облегчить ее страдания. Ситуация была ужасно чрезвычайная. Извините меня," сказала я со слезами в голосе. "Извинения приняты," улыбнувшись, великодушно сказал Николай. "Как здоровье вашей мамы? Надеюсь, она поправилась?" заботливо осведомился он. "Спасибо, ей гораздо лучше," ответила я и оглянулась вокруг. По моим подсчетам пришло время задействовать тяжелую артиллерию и переводить разговор на теплотехнику. "Моя жизнь крута и жестока" грустным голосом заявила я. "Пришлось подчиниться родителям и поступить в медицинский институт. А мне всегда нравилась теплотехника. Я читаю научные журналы и слежу за последними достижениями в этой отрасли," произнесла я и выдала заранее подготовленный текст, "На мой взгляд, плотность жидких нефтепродуктов в условиях насыщения требует дополнительных исследований. Новые экспериментальные данные по тепло- и массообмену, используемые для проектирования тепловых систем, должны быть исследованы более тщательно". Я не знала, что только что сказала, но он понял все до мелочей! "В таком утверждении есть безусловный резон," с энтузиазмом ответил Николай. Теперь он смотрел на меня уважительно и с интересом. "К сожалению, у меня никогда не было возможности изучать теплотехнику. Я всегда мечтала встретить кого-нибудь вроде вас, чтобы узнать больше об этой науке." Отбарабанив заученный текст и волнуясь, я ждала ответа. Заметно, что мои слова растопили сердце Николая. Светлые глаза его засияли, губы растянулись в широкой улыбке, он перелистал учебник и обрадованно стал объяснять мне какую-то техническую премудрость. Я завоевала его! В тот же вечер после захода солнца я отложила свои обычные дикие оргии с абхазцами и целомудренно закутавшись в длинные глухие одежды, сшитые из плотной ткани, отправилась с Николаем в кино. Я держала его в ежовых рукавицах, без всяких фантазий и вольностей и не позволяла ему коснуться моей руки до последнего дня отпуска. В августе, когда мы оба вернулись в Москву, мы виделись нечасто, два-три раза в месяц. Я поддерживала строго платонические отношения, но когда узнала, что у него хорошая квартира, позволила поцеловать себя в щечку, да и то не ранее, чем через полгода. К тому времени я выгнала своего любимого боксера; мне требовалась передышка. Сразу появилось время побыть с родителями. Оказалось, что мама знала Николая, друга моего племянника, и посоветовала мне взять в мужья тихого и спокойного чудака, кого-нибудь вроде него. Я подумала, а почему бы и нет? Муж должен быть кротким, как ягненок, во всем слушать жену и не задавать ей лишних вопросов; вот тогда у его половины будет замечательная жизнь! Если я хочу уважения в нашем патриархальном советском обществе, у меня должен быть муж! Мама всегда права!" Схватившись руками за голову, Даша всхлипнула и тяжело вздохнула. "Прошли годы и все оказалось совсем не так," тоскливо протянула она. "Похоже, что я была не права." "И теперь, после пяти лет брака, у тебя с ним трения," грустно констатировала Наташа. Греховодница устало закрыла глаза, "Может быть, я зашла слишком далеко?"
   Она замолчала и оперлась о стол, прислушиваясь. Ветер сердито выл на опустелых улицах, свистел на чердаках, его порывы швыряли снежинки в заиндевевшие окна. Шорох снега, бьющего по наружным стенам и по стеклу, тревожил подруг. Они безмолвно сидели, немного испуганные, надеясь, что злая метель не ворвется в их теплое и уютное гнездышко. Их лица отражались в окне; они казались призрачными и не от мира сего. Даша сидела сгорбившись, угрюмо подперев голову рукой и не отводя взгляда от медленно нарастающей на оконной раме корки льда. Не сразу она заметила свой испорченный макияж и вытерла лицо мокрой салфеткой. Жесткое выражение вызова всем и каждому засветилось в ее прищуренных глазках. "Ты, должно быть, очень зла на мужчин, если обращаешься с ними, словно они - грязь под ногами," сделала вывод Наташа, уже не чувствуя себя комфортно с подругой и обнаруживая в ее душе новую зияющую бездну. "Сызмальства я была жертвой насильников," открыла свое сердце Даша. Оглянувшись назад, она встала и проверила, плотно ли затворена кухонная дверь. Гостье нужно было выговориться, чтобы хоть немного облегчить бремя, долгие годы отягчающее ее. "Я был на первом курсе института и безнадежно влюбилась в своего профессора. Он был красноречив, мужествен и загадочен. Прошло немало времени, прежде чем он заметил мое чувство и мы начали встречаться. Для меня не имело значения, что он женат и старше меня на двадцать лет. Я была влюблена! Но места для уединения не находилось! Ты же знаешь, что такое жилищный кризис!" Даша так разгневалась, что чуть не выкрикнула последние слова. Она надула свои пухлые губки, нахмурилась и опустила глаза. Через минуту ей удалось взять себя в руки; постепенно ее дыхание успокоилось, гнев отступил, она продолжила. "Мы делали это в его квартире, когда его жены не было дома. Лучшего места найти он не мог. Он сказал мне приходить поздним утром и потому я пропускала полтора часа из моих лекций. Испуганная, незваная и нежданная я вваливалась в семейное гнездо чужаков, душное и неряшливое в этот час, с остатками утренней суеты, с крошками еды на полу и грязной посудой на столе. Дрожа от любовного желания, я ложилась в их неопрятную супружескую постель. Его жена, моя соперница, убралась с этого ложа всего три часа назад, оставив за собой мятые одеяла, скомканные подушки и простыни с пятнами физиологических выделений. В тот момент неряшливое существо это находилось на другом конце города в своем кабинете, подписывая бумаги и отдавая приказы подчиненным; она не представляла, что сейчас делается на ее широкой кровати. Когда я сейчас вспоминаю о своей глупости, мне становится противно от самой себя. Как я могла опуститься до подобной мерзости?! Это все он, негодяй! Он унижал меня! К сожалению в те времена я была слишком молода и безрассудна, чтобы понимать, что я делаю. Он был хорошим любовником и заставлял меня стонать. Он посвящал мне свои стихи о свежести весны, o вечной любви и о цветущих розах. Его поэмы вдохновляли и кружили мне голову. Они порождали мечты. Я верила, что он навсегда со мной. Я ненавидела его жену. Я видела ее на свадебных фотографиях на стене, сердечно улыбающуюся мужу и детям и абсолютно не понимающую, что происходит в ее отсутствие. Кстати, мне не нравилось, как она вела домашнее хозяйство, и я задумывалась, что будь я на ее месте, я могла бы добиться большего. Между тем время бежало и раз в неделю мы тайком встречались в его жилище. "Что дальше?" начала я спрашивать его. "Ты собираешься выгнать свою жену и жениться на мне?" "Не волнуйся, солнышко. С ней не может быть ничего серьезного. Считай, что она осталась в прошлом," продолжал он лгать. "Скоро я запакую ее в ящик со стружками, в товарном вагоне отправлю в Сибирь и сразу женюсь на тебе. Ты моя судьба. Я обречён вечно восторгаться твоими достоинствами. Подожди еще немного." Мы целовались, обнимались и предавались любви. Я уже видела себя переехавшей в эту квартиру, переставляющей мебель, ремонтирующей интерьер и перекрашивающей стены согласно моему вкусу. Однако недели складывались в месяцы, месяцы сложились в год, но никаких изменений не произошло. Я стала размышлять о том, как ускорить события. Теперь после каждого свидания я оставляла небольшой знак своего присутствия в их семейной постели: заколку под подушкой, несколько капель духов на одеяле, колготки под кроватью. Проходили недели, но реакции не было никакой. Все мои усилия оказывались тщетны! Не замечая ничего, профессор по-прежнему скрытно встречался со мной, я продолжала получать от него цветы и стихи, а его супруга бессовестно молчала! Как не бейся, скандала не получалось и я оставалась для него не более, чем тайной интрижкой! Я впала в отчаяние. Как привлечь внимание этой идиотки? После долгих размышлений я выбрала изящный путь: пусть она своими глазами увидит нас в ресторане в то время, когда ее благоверный должен находиться в институте на учительской конференции. Пусть жена сама убедится, как крепка наша любовь и без лишних слов поскорее уйдет в сторону! Тем же вечером я заставила его пригласить меня в ресторан недалеко от их резиденции. После того, как мы заказали еду, я извинилась и вышла в вестибюль. Я позвонила его жене. Впервые я услышала ее голос - дружелюбный, спокойный и полный достоинства - хорошо соответствующий тому образу, который я видела на семейных фотографиях. Я призналась, что ее муж больше года путается с другой женщиной и она может в этом удостовериться прямо сейчас. Я сказала, что в эту минуту он находится в ресторане Якорь, а не на конференции, как он утром сказал вам, и во всю флиртует со своей зазнобой. Я продиктовала ей адрес, где она могла бы увидеть его с новой любовницей. Собеседница на другом конце провода все время оставалась сдержанной, не кричала и не ругалась, но казалась расстроенной. В конце она спросила, "Кто вы?" На что я отрезала, "Неважно!" и шмякнула трубку на рычаг. Я вернулась к столу. Мы сидели у окна в переполненном зале, мой взгляд обращен к улице. Люди вокруг нас галдели и шумели, его слова утопали в гаме. Пытаясь не упустить ничего и уловить его голос, я наклонилась к нему так близко, что мои губы касались его лица. Мы держались за руки, пили игристое, наслаждались трапезой и наши глаза сияли любовью. Букет гвоздик, который он мне принес, лежал на столе рядом с моей тарелкой. Мы выглядели идеальной влюбленной парой. Однако я не забывала свою задачу. Краем глаза мне удавалось сканировать происходящее снаружи и вскоре обнаружить атлетическую женщину средних лет. Набычившись и скрестив руки на груди, она стояла на тротуаре и пристально рассматривала нас. На ней была наспех застегнутая спортивная куртка, резиновые боты, а из-под платка торчали пряди спутанных волос. Я сразу узнала его супругу. Тем лучше! Пусть она видит, как мы любим друг друга! Я впилась в его губы таким долгим, обжигающим поцелуем, что он чуть не умер. Через минуту освободив его, задыхающегося и полуживого, я снова взглянула в окно. Его жена ушла. "Теперь," подумала я с горделивым чувством удовлетворения от отлично выполненной работы, "наши дела пойдут на лад!"
  В ту ночь я не могла заснуть, предвкушая свой успех, триумфальное замужество и зависть одноклассниц. На следующее утро я увидела профессора на лекции в институтской аудитории. Я была до основания потрясена. Мой любовник больше не походил на неотразимого героя кинороманов. Его самоуверенность и обаяние исчезли, на голове появились проплешины от выдранных волос, а левый глаз заплыл и под ним виднелся солидный кровоподтек. Медленно и ревниво я приблизилась к нему. На лице моем застыл вопрос, но губы были крепко сжаты. Он отвел глаза и отвернулся. С этого момента наши отношения прекратились. Он бросил меня. Позже я узнала, что он полностью покорился своей жене, без ее воли ему никуда ни на шаг и с рассвета до заката она муштрует его, да так, что он и пикнуть не смеет. В результате таких драконовских мер их брак нерушим, непоколебим и крепок как скала! И это после всех жертв, которые я принесла, чтобы спасти нашу любовь!" Руки Даши с такой силой сжали край стола, что ее наманикюренные ногти побелели. Она молчала, глядя в темное окно. После стольких лет она все еще не cмогла смириться со своим поражением. "Мужчин я больше не делю!" с гневом рявкнула красотка. "Мужчины делят меня!" Она хлопнула ладонью по столу и ложка в стакане, подпрыгнув, громко зазвенела не иначе как в знак своего полного согласия. Наташа пожалела, что спровоцировала вынужденное признание. Она не хотела огорчать свою подругу. "Давай-ка я заварю свежего чаю, а потом попробуем поразмышлять," предложила хозяйка, стараясь прогнать из памяти ужасающий рассказ подруги. Она встала и начала засыпать заварку в старый фарфоровый горшок. "Чай? А покрепче у тебя ничего не найдется? Мне необходимо успокоиться," пессимистично заявила Даша. "Ну и наговорила я тебе," она прижала руку ко рту. "Водка у тебя есть?" Наташе эта идея не понравилась, и она попыталась отговорить Дашу. "У тебя с собой крупная сумма денег, а твой дом далеко." "Только одну стопку," настаивала Даша. Желание гостьи - закон. Наташа достала из морозилки бутылку пшеничной водки. В небольшой хрустальный стаканчик она налила вязкую, прозрачную жидкость и протянула его подруге. Даша проглотила хмельное зелье в мгновение ока. Ей не нужна была закуска. Застыв, она сидела выпрямив спину и зажмурив глаза, вслушиваясь в свои ощущения. Ее нежные веки с длинными, идеально ухоженными ресницами были опущены, скрывая колдовские очи, способные свести любого мужчину с ума. Причесанные, ухоженные брови напоминали дуги Венеры, а широкий чувственный рот сулил неслыханные наслаждения. Проходили минуты. Метель за окном улеглась и больше не будоражила обитателей дома. Ни звука не проникало в кухню; Вася в соседней комнате, выключив телевизор, по всей видимости, улегся. Наташа сидела за неубранным столом и в упор рассматривала подругу, восхищаясь шелковистой, сияющей кожей ее лица. Казалось, та разгадала секрет долголетия и открыла тайну вечной молодости. Блистательная внешность волшебницы ошеломляла, покоряла и звала за собой. Наконец она пошевельнулась, тихонечко вздохнула и загадочная, но лукавая улыбка заиграла на ее сочных губах. Красавица просыпалась. "Еще чаю, пожалуйста," слегка зевнув, попросила она. "Где ты этот сорт достаешь? Я всегда наслаждаюсь его вкусом и ароматом." Даша приходила в норму. Отхлебнув из чашки, она завела новую тему.
   "Юрий Хвостов - настоящий мужчина. Перед ним я устоять не смогла. Он отважен, пылок и ловок. Он делает для меня все. Он водит меня на ипподром, в театры, в оперу и в дорогие рестораны. Он одевает меня как куколку. Он осыпает меня французскими духами, золотыми украшениями и итальянским нижним бельем. У него роскошная квартира и мне нравится его кровать. В спальне он неутомимый тигр," наклонившись к подруге, затаенно прошептала страстная женщина. Видимо, Даша любила говорить о Юрии. Счастливо прищурившись, она созерцала воображаемую даль, поглощенная недавними воспоминаниями и предвкушая новые развлечения. "Не тот ли это герой," полупрезрительно отозвалась хозяйка, "которого ты подцепила в начале зимы на Тверском бульваре?" Наташа стояла у посудного шкафа, доставая с полки чистые тарелки. "Да, это он," не замечая сарказма, рассмеялась Даша. "Он мой, я ревную его и не хочу упустить. Он шествует по Москве, как король в своем королевстве и знакомится со своими подданными, среди которых встречаются весьма интересные люди и знаменитости." "Никогда о таком королевстве не слыxала," фыркнула хозяйка. "Где же его пределы?" "Они незримы," с блаженной улыбкой начала объяснять гостья. "У его государства нет четких границ, а у его подданных нет ни паспортов, ни других документов, подтверждающих их национальную принадлежность, хотя по невидимым знакам, они с первого взгляда узнают своих." "Ерунду ты несешь, Дашка," отмахнулась хозяйка. "Больше водки не получишь!" "И не надо! Юрий очень силён и очень могуществен и все его слушают. Знаешь что? Он ревнует к моему мужу и хочет жениться на мне. Он сказал, что я приношу ему удачу." Даша порозовела от волнения и радости; на губах появилась улыбка. Характерный шум бурлящей воды в унитазе, внезапно донесся из примыкающего туалета. Дашино блаженство вдребезги разлетелось. "Кто там?" испуганно спросила она. " Это я" сказал Вася из-за стены. "Но я ничего не слышал." "Нет, вы слышали," возразила Даша. "Если вы меня сейчас слышите, то слышали и раньше. Моя личная жизнь вас не касается! Вас же просили не подслушивать!" Она была на грани паники и растерянно взглянула на Наташу. "У тебя тонкие стены." "Что делать, не я этот дом строила," извиняюще развела руками хозяйка, потом приложила палец к губам, "Успокойся, он ничего не слышал, а если бы и слышал, то никому ничего не скажет; он мой муж, я его выдрессировала, как собачку, и держу под каблуком." Наташе не хотелось, чтобы Вася знал о таком нелестном о себе мнении, поэтому перешла на шепот. "Он делает все, что я ему прикажу и ему это нравится." "Молодец. Держи его в строгости. Многим мужчинам такая собачья жизнь очень даже подходит!" Даша выложила крохотную частицу своего обширного и красочного опыта общения с сильным полом. Она явно стала успокаиваться и с облегчением выдохнула. "Почему ты не пригласишь его сюда? Он должно быть устал, сидя так долго у телевизора."
  Васе дозволили пройти на кухню и сесть за стол. Дамы расщедрились и даже предложили Васе водки и закусок, чтобы поднять ему настроение, но напрасно; вид у горемыки был растрепанным и подавленным. "Пройдет," подумала Наташа, метнув взгляд на мужа. "Волноваться не стоит. Я знаю путь к его сердцу. Подождем до полуночи. A cейчас у меня другие задачи!" Она почтительно подвинула к Даше блюдо с вкуснейшими варениками и задала заветный вопрос, мучивший ее уже много дней, "Дашутка, откуда у тебя зелененькие?" Даша пожала плечами. Она не решалась отвечать. Истекло несколько минут. Напряженная тишина повисла в воздухе, прерываемая лишь чьим-нибудь вздохом. "Откуда?" повторила Наташа. "Мы просто хотим знать." "Здесь нет никакого подвоха," опустив голову и пряча глаза, разъясняла Даша. "Я же тебе раньше говорила: я получаю их от Юрия," недовольно растолковывала она. "У него есть связи на черном рынке." Даша сделала неопределенный жест рукой, который можно было бы расценить как неодобрение этой части жизни ее любовника. "Ты можешь достать нам двести долларов?" с замиранием сердца выпалила Наташа и, затаив дыхание, замолчала. Гостья внимательно посмотрела на нее и сумрачно вздохнула, "Я спрошу у Юры. Когда вам это нужно?" "В любое время. Нам торопиться некуда," звонким, красивым голоском воскликнула подружка и радостно захлопала в ладоши. Она тут же размечталась. Теперь у них появилась надежда украсить Васю достойным нарядом, да еще и подзаработать!
   Hеутомимая Даша сдержала слово и через неделю доставила двести долларов. Купюры были того же номинала с Бенджамином Франклином на лицевой стороне и Залом Независимости на обороте, но Наташа на всякий случай записала в свою тетрадку серии и порядковые номера полученных банкнот. Зачем она это делала? По правде говоря, ей было тревожно иметь дело с чем-то, что строго запрещалось советским законом. Она отдавала себе отчет, что оказалась между двух огней: кучкой мошенников с одной стороны и безжалостной машиной социалистического правопорядка с другой. Записи в блокноте были ее неосознанной попыткой обезопасить себя. Кто знает, как все повернется - эти группы букв и цифр могут понадобиться ей в дальнейшем. Несмотря на свой прагматизм, Наташа знала, что перешла границу дозволенного и государство не пощадит ее семью, если их с Васей поймают. Пользуясь тем же знакомством в Березке предприимчивые супруги приобрели четыре роскошныx черныx кожаныx пальто. Виктор Семенович высоко оценил Наташу и признал в ней серьезного покупателя. Он лично помогал оборотистой женщине выбирать одежду. Ощущение новизны посещения Березки рассеялось и они уже не впадали в телячий восторг, как раньше. Первое пальто пополнило Васин гардероб, а остальные три последовали по тому же каналу, то есть были проданы Гоге, который в этот раз не счел нужным ни торговаться, ни спорить, а без лишних слов выложил Васе и Феде 4500 рублей. Он заказал больше кожаных пальто и уточнил, какие фасоны и размеры ему нужны.
  Так неожиданно пришло процветание. Невероятная удача обрушилась на семью Звонцовых. Не затихал шквал звонков и поздравлений от родственников и друзей. Для Наташи и Васи настал Золотой век. Они загребали деньги огромными массами и не знали куда их прятать. Две моментальных сделки, проведенные на лету, принесли трехгодовую зарплату опытного инженера. У доморощенных коммерсантов от успеха кружились головы. Новые возможности открыли новые горизонты. На семейном совете было решено, что одежды у них достаточно и все, купленное в Березке, нужно продавать на Кавказ. В таком случае каждая сделка на двести долларов давала бы 3000 рублей! За короткое время они накопят достаточно крупную сумму денег, чтобы купить трехкомнатную квартиру в жилом кооперативе в Москве. (Квартира такой площади была максимумом, разрешенным советским законодательством для семьи из трех человек. Примечание автора.) Oборот превосходил самые смелые Наташины мечты - она была вдохновлена и размечталась. "Наше будущее великолепно! У нас будет достаточно места, чтобы завести больше детей! У нас будет отдельная спальня, где мы сможем уединиться! Какая роскошь!" "Итак, каков следующий шаг для достижения этой великой цели?" спросил Вася супругу, устроившись за обеденным столом с рюмкой марочного коньяка в руке и тщательно пережевывая копченый осетровый балык. "Нам нужно больше долларов," тряхнув головой, решительно заявила Наташа и тут же позвонила своей подруге Даше. По телефону с особой осторожностью и тактом, используя двусмысленности, тайные слова и хитрые намеки, Дашу попросили принести еще двести долларов.
   Наступил перелом. Соседи по дому, ежедневно встречавшие в лифте роскошно одетых Звонцовых, нагруженных продуктовыми сумками, источавшими ароматы небывалых деликатесов, начинали завидовать и судачить о новоявленных миллионерах. Кто-то строчил доносы в ОБХСС, требуя разобраться. Гроза могла грянуть в любой момент.
  
  Глава 6. Крутой поворот.
   Но предприимчивая семья, поглощенная своими махинациями, ничего не замечала. Ведь все было как и раньше; соседи мило здоровались с ними и никто ничего не спрашивал. Тем временем с бизнесом случилось затруднение. Проходили неделя за неделей, а Даша так и не появлялась. Когда Наташа несколько раз звонила ей, то Даша все время отвечала "нет" и жаловалась на свою занятость. Что случилось? Наташа терялась в догадках. Может, увалень Вася ненароком обидел ее лучшую подругу и скрывает этот отвратительный поступок? Вася был немедленно вызван, допрошен, но даже под угрозой наказания отрицал свою вину. Наташа поняла, что ей надо искать другой путь. Ну, что ж! Если гора не идет к Магомету, то Магомет сам пойдет к горе. Однажды ранним вечером буднего дня Наташа напросилась к Даше в гости. Даша делила с родителями мужа двухкомнатную квартиру, в которой ее маленькая семья занимала комнату с балконом. В проходной комнате размещались отец и мать Николая. Эта замечательная пожилая пара прекрасно ладила с Дашей и души не чаяла в их очаровательной внучке. Квартира была просторная со всеми необходимыми удобствами. Даша и Николай чувствовали себя комфортно, рассчитывая получить в наследство неудобную комнату после ухода родителей Николая в лучший мир. Позвонив в дверь и войдя в прихожую, Наташа быстро обнаружила, что в жилище присутствует вся семья. В таких условиях конфиденциальный разговор был невозможен. Даша мгновенно поняла и согласилась; одевшись по-зимнему, она вышла. "Не опаздывай, мамочка. Я скучаю по тебе," услышала Наташа вдогонку нежный детский голосок. "Я ненадолго. Скоро вернусь, заинька," ответила Даша и пошла вниз. Они толкнули замызганную дверь, ведущую наружу. Холодная зимняя тьма окутала их. На черном небе мерцали далекие тусклые звезды. В бледно-голубом свете уличных фонарей поблескивали гирлянды сосулек, свисавшие с карнизов, столбов и голых деревьев. Покрытые слоем свежего снега, мостовая и тротуары сверкали как звезды в свете фар проезжающего автотранспорта. Пешеходы пробирались между сугробами, наметанными по краям. Знакомый всем звук дворницких стальных лопат, скребущих асфальт, был слышен издалека. В булочной напротив сквозь арочное окно витрины виднелась масса разношерстных покупателей. В морозном воздухе висел аромат свежеиспеченного хлеба. Потянув носом, Даша указала на гулко хлопающую дверь. "Мне хочется черного хлебушка. Возьмем буханочку?" Они вошли в магазин и заняли место в очереди. Доски пола скрипели под их намокшей обувью. Кирпичное здание и пекарня на его первом этаже были построены в 1950-х годах и явно отставали от времени. В интерьере мало что изменилось с момента его открытия тридцать пять лет назад. Потолок был отделан лепниной в стиле сталинского ампира, ниже выделялась красочная фреска "Спасибо за детство счастливое наше" и оштукатуренные колонны окружали торговый зал по периметру. У высокого изогнутого стеклянного прилавка длинная сухопарая женщина с увядшим лицом отпускала хлеб. Широкие рукава ее белого халате были густо обсыпаны крошками. Не замечая непорядка, она продолжала работать. В помещении стояла почти полная тишина, прерываемая, проникающим извне, незначительным шумом. Никто не разговаривал. Взгляды всех были прикованы к рукам продавщицы. Она торжественно обслуживала собравшийся народ. Очередь уважала продавщицу и хлеб, который она отпускала. Но у Наташи была своя забота. "Что с тобой происходит?" не забывая о цели визита, шепнула oна на ухо своей подруге. "Можешь ли ты помочь?" Хорошенькое личико Даши исказила гримаса неудовольствия. "Я с ним разговаривала," сухо ответила Даша. "Он все отложил." Расслышав грустную новость, бедная Наташа покачнулась и чуть не упала. "А как же мои мечты?!" хотела вскрикнуть она, но не решилась. "В чем дело?" едва нашлo в себе силы промолвить отчаявшееся существо. К сожалению, большего в этом людном месте Даша сообщить ей не могла. Подруги купили теплый хлеб, который продавали без упаковки, и с буханками в руках вернулись на ночную улицу. Они осторожно пробирались по обледенелому тротуару, отламывая кусочки аппетитной мякоти и опуская их себе в рот. Шум уличного движения заглушал их слова, и дамы не боялись, что посторонние их подслушают. "У Юрия закончилось сырье; он не знает где его достать; поэтому долларов больше не будет," внезапно заявила Даша. Наташа не разобрала. "Что ты имеешь в виду - сырье?" "Слушай сюда, деточка," Даша ни с того, ни с сего отвесила подруге враждебный взгляд и заговорила вполголоса, захлебываясь словами, "Юрий Хвостов - величайший мастер современности. К сожалению, он очень скромен и предпочитает оставаться в тени. По этой причине человечество не оценило его гениальности. Дело в том, что Юрочка разгадал секрет изготовления настоящих американских долларов. Да - да, совершенно настоящих," заметив недоверчивый Наташин взгляд, настаивала аферистка. "Правда, Юрочка ограничивается производством стодолларовых купюр, но больше ему ведь и не требуется. Он не размениваться на маленький номинал: на двадцатки, десятки, а уж тем более на пятерки всякие," сделав в воздухе загогулину рукой, торжественно провозгласила Даша. Она повернулась лицом к подруге и, не отрываясь, смотрела ей прямо в глаза, изучая ее малейшую реакцию на услышаннoе. "Юрий говорит, что его банкноты гораздо лучшего качества, чем те, которые выпускает в обращение Казначейство США. Юрий очень доволен своим ценным вкладом в мировую экономику и также в оздоровление американскoй денежнoй массы. Ты сама знаешь, что его доллары очень хороши. Те три сотенные купюры, которые ты потратила в Березке, Юрочка напечатал собственноручно." "Но разве ты сама не говорила мне, что Юрий достает доллары на черном рынке!" вскричала разгневанная Наташа. "Я рассказала тебе то, что тогда знала," холодно ответила Даша и, задрав носик, отвернулась. Ее подруга похолодела. Ее первым побуждением было бежать куда подальше и никогда не связываться с Дашей и ее новым другом. Но до поры до времени она сдержалась и решила тактично промолчать. Они миновали ярко освещенную витрину парикмахерской и пересекли боковую улочку. "Для изготовления гринбеков ему нужны настоящие американские газеты и индийская тушь," продолжала тараторить Даша. В тот момент они остановились у пешеходного перехода. Улица опустела, транспортное движение постепенно замирало, несколько прохожих ждали разрешающего сигнала светофора на противоположной стороне; подруги могли обсуждать свои делишки в полный голос. "Тушь для него не проблема; проблема в американских газетах. Он их ищет, чтобы выполнить ваш заказ и напечатать вам больше долларов. Но достаточного количества материала oн не может найти. В связи с арестом своего зарубежного коллеги oн потерял источник снабжения. Вот почему все застопорилось." Наташа онемела. Какую чушь ее подруга несет? Выходит, что все ее планы на лучшую жизнь строились на песке! Юрий оказался просто мошенником! "Не волнуйся. Мы сообщим тебе, когда у нас появятся необходимое сырье," сочувственно пообещала Даша. Это было выше Наташиных сил. Она отказалась от приглашения поужинать с семьей и направилась домой. Она кипела.
   Когда Наташа вернулась в свою квартиру, там было тихо и полутемно. Вася сумел уложить сына в кровать на два часа раньше. Маленький Петя мирно спал, держа в руках новую игрушку. Она застала Васю на кухне, слушающим выпуск новостей Русской службы Би-би-си, как в этот самый час, опустив шторы и заперев двери своих жилищ, тайно делали миллионы советских граждан. В маленьком помещении едва ощущались приглушенные звуки радио и Наташе показалось, что ее муж медитирует. Почувствовав появление своей повелительницы, Вася обернулся. По расстроенному лицу жены он cмог определить, что ее поездка не увенчалась успехом. Глаза супруги под нахмуренными бровями метали молнии, хорошенький носик сморщился, нижняя губа с отвращением выпятилась, как если бы ей хотелось немедленно сплюнуть. Наученный горьким опытом Вася вполне резонно решил подождать, пока гроза не утихнет, гнев не уляжется и супруга будет готова рассказать, что там произошло. Насупленная Наташа не проронила ни слова с того момента, как вошла. Опустив голову, быстрыми движениями она со стуком поставила на стол две хрустальные стопки и до краев наполнила их охлажденной водкой. "Выпьем за крушение наших надежд," с кривой улыбкой предложила новоявленная бизнес-леди и не чокаясь, иронически пробурчав "с праздником", полностью опрокинула в себя содержимое. Водке не потребовалось много времени, чтобы сотворить свое волшебство и Наташа почувствовала себя достаточно успокоенной, чтобы заговорить. "Они жулики!" кричала она, переполненная возмущением и не боясь разбудить сына. Ее голос звенел под низким потолком и возвращался коротким эхом. "Они хотят меня убедить, что доллары, которые мы потратили в Березке, были сделаны из старых газет и чернил! Она не может достать еще долларов, потому что у ее любовника, видите ли, больше нет американских газет! И они хотят, чтобы я поверила в эту ерунду?!" Tщетно Вася пытался успокоить жену. Из ее непоследовательного, полного эмоций, хаотичного рассказа он не мог понять, почему она так расстроилась. Наконец уяснив суть, он не стал ныть, а поставив локти на стол, глубоко задумался. Тем временем Наташа, с раздражением выключила назойливое радио и начала разогревать ужин. Стараясь не шуметь, она расставляла тарелки, чашки и блюдца. Вася не переменил свою позицию, сгорбившись на табурете с папиросой в зубах. Он сидел непоколебимо, как скала, оперевшись головой на руку, лицо его потемнело, пальцы слегка барабанили по столу. Тем временем издалека сквозь приоткрытую форточку в кухню проникали звуки ночного города: шорох шин, голоса толпы и скрежет трамваев. Обитатели квартиры привыкли не замечать эти перезвоны и перегуды, но Наташа протянула руку и закрыла раму. В помещении стало тише. Прервав долгое молчание, Вася пошевелился и изрек, "Если доллары фальшивые, это значит, что Виктор Семенович из Березки тоже член их банды. Никто, кроме него, не может установить подлинность банкнот; а у нас нет других способов проверить, являются ли те бумажки законными платежными средствами." Вася продолжал думать вслух, "Если это так, то я не понимаю, что они выиграли, а что мы проиграли? Без сомнения выиграли мы." Он покачал головой. "В результате сделки мы получили два дорогих кожаных пальто и кучу денег. Что же, рубли тоже фальшивые? Нет!" Он иронически посмотрел на жену. Вася увидел слезы в ее глазах. Он нежно обнял свою подругу. "Следует ли нам подозревать участие Гоги в заговоре? Нет! Гога и его контакты на Кавказе выиграли и хотят от нас больше одежды." Наташа внимательно слушала мужа. "Куда все это направлено... против кого?" риторически спросил он. "Кого они обманули? И кто они?" Вася отдернул занавеску и вгляделся в бездну ночи. Силуэт его лица отражался в стекле сквозь скопление множества отдаленных светящихся окон, рассеянных на фоне темного и жуткого городского пейзажа. "Ну, а если доллары настоящие?" нерешительно предпoложила Наташа. "Судя по тому, что твоя подруга рассказала, этого не может быть," Вася снова занял свое место за столом. "Забудь наши мечты. Это была афера. Хорошо, что у нас хоть что-то осталось. Я надеюсь, что мы сможем сохранить нашу прибыль." Супруги обнялись, поцеловались и после безмолвного ужина - разве влюбленным нужны слова? -легли спать.
   Но даже в объятиях Васи, очнувшись от беспамятства любви, задыхающаяся и напряженная, Наташа не могла успокоиться и отдохнуть. Одна мысль сверлила ее и не давала покоя. Она оттолкнула Васю и резко вскочила, сбросив на пол атласное покрывало. "Ты думаешь, что наши алмазы в безопасности?" прошептала она, расхаживая по комнате. Почти каждую ночь Наташа запрашивала у Васи обновленную информацию о состоянии их алмазного клада. Это была ее самая жгучая тема, когда в мире становилось темно и тихо, и на землю cпускалась ночь. "Я так хорошо их запрятал, что леший не найдет," вытянув руку, Вася привлек жену в свои объятия. Обхватив мужа за шею, Наташа прильнула к нему. Васю не раздражали ее непрестанные расспросы и он терпеливо ответил, "Я прихожу в хранилище раз в неделю, чтобы проверить, не случилось ли ничего подозрительного. Я не могу это делать чаще, иначе люди меня приметят и начнут задавать вопросы. Этот тайник надежнее, чем был у моего отца." "Я бы так не сказала; тайник твоего отца был в его собственной квартире," возразила Наташа. "Он мог постоянно наблюдать за ним. Так ты мне рассказал." "Да, это было удобное место, но были и недостатки," возразил Вася и потом пояснил. "Опасность заключалась в тесноте. Государство много десятилетий не занималось жилищным строительством и обитали мы скученно. Он, моя мама и семья моего дедушки делили эту квартиру с другой семьей из четырех человек. Это была хорошая резиденция в старинном, четырехэтажном здании, однако в нем все тряслось и скрипело. Я прожил там тридцать лет, не зная, насколько мы богаты. Однако этo богатствo не принеслo нам лучшей жизни. Частное владение алмазами является нарушением советского закона." "Ты был прав; гораздо лучше иметь дело с долларами. Их легче обменять," прошептала Наташа, прижимаясь к нему. Вася вдохнул чарующий аромат ее волос и тела, и нежно сжал ее своими большими руками. "Я хочу еще раз услышать, как ты извлек алмазы из стены," сладко зевнув, пролепетала она. Вася улыбнулся в темноте. Он любил вспоминать это невероятное приключение. Пересказывая эту историю, он в своей памяти снова возвращался в ту опасную ночь, вновь переживая трудности, выпавшие на его долю. Сейчас, когда все было улажено и давно позади, он чувствовал себя героем. Наташа положила голову ему на плечо, и он начал свой рассказ.
   "К середине 1980-х годов это здание в центре старой Москвы полностью обветшало. Внутри oнo оставалось нетронутым и без изменений, как было с царских времен - просторным, неуклюжим и старомодным. За зданием никто и никогда должным образом не присматривал и надлежащий капитальный ремонт не производился. В довершении всех бед во время Великой Отечественной войны, рядом разорвалась немецкая авиабомба, но строение выдержало и никто не пострадал; правда одну стену все же пришлось заменить. Здание находилось на разоренном пустыре, окруженное подобными ему, обреченными на снос, дореволюционными особняками. Не откладывая в долгий ящик, я появился в нашей старой резиденции через несколько часов после отъезда последней семьи. Ночь была ветренная и безлунная, вокруг дома было темно и жутко; в безжизненных окнах заброшенных строений больше не теплился уютный свет. Бесшумно ступая, я поднялся на третий этаж, отпер входную дверь нашей квартиры и вошел в прихожую. Я стоял там долго, прислушиваясь неизвестно к чему, а затем включил фонарик и осмотрелся. Воспоминания детства нахлынули на меня.
   Однако жилище, в котором я вырос, стало неузнаваемым. Комнаты, некогда полные людей с их радостями, обидами и тревогами, теперь стояли с настежь распахнутыми дверями, потому что больше не было секретов, которые следовало бы скрывать. Освещенная смутным светом, льющимся из переулка, пустая квартира наводила на меня потусторонний ужас. Анфилада помещений казалась населенной призраками моих бывших соседей, звуками их голосов, скрипом паркета под их ногами; химерические облики мерещились мне в каждом темном углу. "Ерунда," я тряхнул головой. Снаружи, как и встарь, с близлежащего Арбата доносились признаки присутствия людей: отдаленные восклицания подвыпивших граждан и неясный шум уличного движения. Но здесь царила мерзость запустения. Жизнь навсегда покинула это человеческое гнездo. Очнувшись, я прошел по коридору, заваленному тряпьем и бумажным мусором. Мне надо было убедиться, что кроме меня здесь никого нет, а дверь черного хода заперта изнутри. Затем я вернулся к входной двери и подпер ее ломом. Только тогда я почувствовал себя в достаточной безопасности, чтобы начать свой проект и, осторожно ступая, отправился в ванную. Это была типичная комната для водных процедур в старом купеческом особняке с ванной, гейзером и раковиной. Помещение было небольшим, но потолок был очень высоким; таких высоких потолков больше не строят. Маленькое прямоугольное окно располагалось наверху. Я подумал, что тридцать лет подряд здесь мылись люди, не подозревая об огромном сокровище, замурованным моим отцом где-то в стене, в пределах досягаемости их рук. Однако, по правде говоря, я не был полностью уверен, что сокровище существует, пока не увидел его своими глазами. Я приехал туда только потому, что уважал отца и слепо следовал его воле. Достав инструменты из сумки, которую я принес, я приступил к работе. Я перекрыл водоснабжение и отвинтил трубы. Я передвинул ванну на середину помещения и отмерил 103 сантиметра от правого угла и 52 сантиметра от пола. Сделав отметки карандашом на пересекающихся линиях и постучал по ним молотком. Стена ответила твердым звуком без каких-либо признаков пустоты внутри. Не может быть! Там что-то должно быть! Ведь именно это место указал мой отец! Размахнувшись я сильно ударил в стену. Штукатурка осыпалась, из-под нее проступил красный девственный кирпич. Зубилом я обтесал кирпич со всех сторон, сделал из него порошок, но алмазов не нашел. Я не знал, что и думать. Это было то самое место, как сказал мне отец. Мне пришло в голову, что рассказ отца мог быть плодом его изнуренного воображения. К старости он одряхлел, тяжело болел и его было легко сбить с толку. Через год после разговора со мной рак мозга унес его в могилу. Я стал думать, что он ошибся. "Алмазов здесь никогда не было и сокровища никогда не существовало. Бывает," крякнул я с досады. "Ничего, как-нибудь обойдемся и без алмазов," почесал я в затылке. "Ведь на долю отца выпала трудная жизнь; он прошел через войну и концлагерь; такие испытания отрицательно сказались на его психике, без сомнения эти факторы способствовали его заблуждениям." Но все же я был разочарован. Отложив зубило и молоток, я пошел на кухню в поисках воды. Раковина была полна мусора, но я сумел открыть кран и умыться. "Что дальше?" размышлял я. "Собрать инструменты и уходить? Обидно. Я провел два месяца, наблюдая за зданием, каждую неделю приезжая в этот район и разговаривая с жильцами. Выходит все впустую. "Конечно, мой отец ошибся." Опечаленный, я прошел в комнату, где когда-то проживала наша семья, и остановился на пороге. Волнение охватило меня. Мне представилось прошлое. Нам было тесно, но уютно. Нас здесь обитало четверо. Мы уважали и поддерживали друг друга и никогда не ссорились. Жизнь была суровой, но справедливой. Мы берегли то немногое, что имели и экономили на каждой крошке. "А что останется после нас?" спросил я себя. Осторожно ступая по разбросанным осколкам стекла, я подошел к распахнутому окну. Невдалеке над скоплением почерневших крыш проступал Арбат. Мой задумчивый взгляд проводил катившийся вдоль улицы ярко освещенный троллейбус, небольшую загулявшую компанию, спешившую неизвестно куда, и бродячую собаку, бегущую по тротуару. Сколько раз мальчишкой я стоял здесь, наблюдая ночную жизнь! Я вспомнил место в углу возле высокого платяного шкафа, где каждую ночь ставилась моя раскладушка, овальный обеденный стол, наши потехи и забавы, которыми мы развлекались и отцовскую шуточную считалку: "Правое всегда неправильно, а левое в самый раз." Это была его любимая присказка, когда мы играли в ритмическую игру, хлопая в ладоши, пританцовывая и весело смеясь. "Правое всегда неправильно, а левое в самый раз," снова подсказывал мне мой разум, но я не слушал себя. "Правое всегда неправильно, а левое в самый раз." Что это значит? Внезапно меня осенило - "Попробуй левую стенку!" Даже сегодня я не могу объяснить, почему в тот момент мне пришла в голову шуточка моего отца. Что-то сверхъестественное? Голос свыше? Так или иначе, я вернулся на свое рабочее место, ухватился за края ванны, напрягся и полностью вытащил эмалированную лохань в коридор. Сразу появилось свободное пространство. Я повторил измерения, но на этот раз отправной точкой был левый угол. Я начертил линии и затаив дыхание, взглянул на пересечение карандашных отметок, не решаясь жахнуть туда молотком. Потом я взглянул на наручные часы и подумал, что мне лучше скорее заканчивать и возвращаться домой. Я ударил в стену довольно нерешительно, но тут же услышал, идущий из глубины, резонанс. Моя кровь вскипела. "Главное, не горячиться," сдерживал я себя. Пробив маленькое аккуратное отверстие, я направил туда свет. Я увидел черную ткань. Расширив проход, я достал из тайника три сатиновых мешочка, каждый размером с большой кулак. Они были тяжелыми, плотно набитыми и аккуратно зашитыми суровыми нитками. Сквозь ткань я нащупал что-то вроде кусков гравия разных размеров, но сразу открывать мешочки я не решился, потому что на это ушло бы дополнительное время. "Что в них содержится?" тогда мне казалось неважным. Была ли моя находка ничтожной и бесполезной или необычайно ценной и уникальной - для меня не имело никакого значения - я исполнил наказ отца. Перед тем как уйти, я еще раз внимательно проверил опустевшее хранилище, чтобы убедиться, что забрал все. Укладывая мешочки на дно своей сумки, я заметил, что ткань одного из них была повреждена. Сквозь прореху сверкал большой драгоценный камень. Tо должно быть сиял сибирский алмаз, как говорил мой отец! Я прислушался. В квартире царила гробовая тишина. Однако я пробыл здесь целых два часа и грохот моих ударов разносился по всему зданию. Я не был уверен, что меня никто не слышал и в других квартирах никого нет. От этой мысли я немного поежился и переложил свою добычу понадежнее, засунув мешочки во внутренние карманы пальто; затем схватил инструменты и вышел во двор через черный ход. Я уносил с собой главный секрет этого жилища. Месяц спустя на троллейбусе я проезжал мимо своего старого места. На меня навалилась печаль. Здание снесли. Осталась только пустошь с грудами битого кирпича и сломанных досок," закончил Вася повествование.
  Они лежали, обняв друг друга, Наташина щека на его груди, его рука в ее руке. Они не могли уснуть. Они чувствовали безграничную близость и огромную любовь. Вместе они остановили время; мгновения застыли и больше не истекали. Наполненные волшебным светом, они связали себя нерушимым заветом и вся вселенная принадлежала им. Чудесной магии не было конца. Вдруг посторонний звук ворвался в иx дивные грезы. Их маленький сын закашлялся и пошевелился в своей постели. Супруги очнулись. Им пришлось сойти в этот мир, полный недоразумений, грехов, печалей и обид. Наташа встала, чтобы проверить Петеньку, и поправить ему одеяло. "Он в порядке," прошептала она, возвращаясь на свое ложе. "Когда твой отец сумел проделать эту гигантскую работу? Как он сумел спрятать сокровище?" Наташа вытянулась всем телом рядом с мужем и подпёрла голову рукой. "Наверняка соседи прерывали его. Ведь им тоже приходилось пользоваться ванной." "Конечно, это так, но ты не знаешь изобретательности моего отца. Он замуровал алмазы в стену в свое первое же лето в Москве," рассказывал Вася. "Это произошло в 1958 году, когда наша семья вернулась из Сибири. Он ждал пять месяцев, пока соседи не уедут отдыхать в Крым. Папа рассказал мне все это девятнадцать лет спустя, за год до своей смерти. "У него было три недели, чтобы спрятать сокровище. На следующий день после отъезда соседей он передвинул ванну, отскоблил штукатурку, выбил кирпичи и вложил в образовавшуюся пустоту мешки. Ему требовалось пространство объемом не более двух кирпичей. Хранилище было плотно заполнено алмазами. Потом он замаскировал дыру остатками стройматериалов, заштукатурил и закрасил поверхность. Когда краска высохла, отец вернул ванну на место и подключил водоснабжение. К тайнику нельзя было подобраться, не сдвинув ванну. В детстве я там часто играл, проводя "морские баталии", устраивал фонтаны и прочие водные эксперименты, за которые меня ругали родители и соседи. Но так или иначе, все любили меня. Я помогал пожилым в нашем доме, натирал воском паркет в прихожей, мыл кухонные столы и в свободное время собирал модели автомобилей. У меня было хорошее детство. Каждое лето месяц или два я проводил в пионерском лагере. Это было недалеко от Москвы в красивой лесной местности всего в сорока минутах езды на электричке. Странная вещь засела у меня в памяти. Мне было одиннадцать, когда в один из выходных ко мне в лагерь приехали отец под руку с женщиной, которую я никогда раньше не встречал. Дама была высокого роста; ей пришлось присесть, чтобы обнять и поцеловать меня в щеку. Она принесла мне конфеты и печенье. Но она не говорила по-русски! Я понял только то, что она звала моего отца Ганси. Что это значит? Это было не его имя!" "Я видел, что отец и дама были очень нежны друг к другу. Я почувствовал тревогу за свою мать. Вернувшись после смены домой, я обнаружил в коридоре квартиры нераспакованный дорогой велосипед. Отец сказал, что это подарок для меня от той дамы. Он объяснил, что она его давнишняя знакомая из Германии и иногда приезжает в СССР. Я до сих пор не знаю, кем она была." "Твой отец был большой загадкой," прошептала Наташа. "Это, конечно, так," согласился Вася. "После его смерти мы продолжали получать письма из ГДР; нечасто, может быть, пару раз в год. Мать всегда, не открывая конвертов, рвала корреспонденцию на мелкие кусочки и выбрасывала в мусорное ведро. Через год или два письма перестали приходить. "За этим что-то кроется," задумчиво протянула Наташа. "Ты никогда не рассказывал мне об этом эпизоде. Может быть у него был роман с другой женщиной?" "Ерунда," отрезал Вася. "Папа был хорошим семьянином." "Я не уверена. Она вполне могла быть его любовницей," ледяным тоном заявила Наташа. "Все мужчины одинаковы. У вас только одно на уме." Она осеклась и с ужасом взглянула на мужа, "Надеюсь, что ты не такой." Наташа резко поднялась и, повернувшись спиной к Васе, отодвинулась от него. Опустив ноги на пол, она уселась на краю кровати и скрестила руки на груди. Лицо ее посуровело, глаза нахмурились, она тяжело задышала, а ноздри ее раздулись. "Успокойся, родная," c виноватой улыбкой обнял ее супруг. "Ты знаешь как я люблю тебя." Он встал и ласково поцеловал ее в затылок, вдохнув запах волос. "Мой отец был преданным семьянином," извинялся Вася. "За 15 лет заключения в Сибири отец истосковался по семейному теплу и потому очень берег свою жену и детей. Он заботился о семье и делал для нас все, что мог. Мы не можем осуждать его поступки. Папа был нашим героем; он очень любил всех нас и, особенно, маму." Вася попытался уйти подальше от этой мутной темы и поэтому заговорил о самом насущном. "Отец был богаче, чем граф Монте-Кристо, но общество, в котором он жил, не было Францией времен Александра Дюма. Если бы он обнародовал факт владения своим сокровищем, как это сделал герой популярного романа, то получил бы немедленное наказание в виде конфискации имущества и длительного тюремного заключения." "Это было давно и до сих пор ничего не изменилось," Наташа заулыбалась, повернулась и крепко обняла мужа. "Но верю, что придет день, когда мы сможем открыто продать наши алмазы." "Не скоро это случится," скептически вздохнул Вася. "Мне не дожить до этих благословенных времен. "Социализм победил полностью и окончательно" не так ли провозглашает КПСС?" В ответ Наташа сокрушенно развела руками. "Федя моложе нас. Вот почему я подарила ему часть сокровищ. Быть может он доживет до конца социализма? В таком случае ему пригодились бы наши сто каратов." "Конец существующего порядка вещей наступит не скоро," расстроенно проговорил Вася. "Наш народ слишком легковерен и апатичен. Не знаю, что может побудить его к каким-либо действиям и переменам." "Перемены придут," уверенно предсказала Наташа. "У меня очень сильная интуиция." Она радостно, почти по-детски рассмеялась.
  
  Глава 7. Кутерьма вокруг алмазов.
   У Феди выдался неудачный день. Через три часа после начала смены встречный грузовик ни с того ни с сего круто развернулся и шмякнулся бампером в борт его автобуса. Сотрясение было таким, что в салоне завизжали женщины, треснуло стекло, а испуганные дети заплакали. С помятым боком Федя сумел завершить рейс, довез пассажиров по назначению, но вернувшись на базу, должен был представить письменное объяснение своему начальнику колонны и инженеру по безопасности движения. Сейчас сидя за столом в кабинете начальника и заполняя длинную форму, он нервно поднимал глаза к потолку, припоминая подробности случившегося. Его грубые руки, приспособленные к физическому труду, были слишком неуклюжи, чтобы надежно держать перо; его конкретное мышление не могло обрисовать требуемые подробности, от непривычной позы онемела спина и судорогой свело левую ногу. Он долго мучился и, отчаявшись, спрашивал совета у окружающих. Наконец Федя справился со своим рапортом, приложил извещение о ДТП, заполненное автоинспектором на месте аварии и с облегчением утерев пот со лба, передал документы секретарше. Теперь он был свободен и мог спокойно идти домой. Наступала ночь и электрические фонари освещали пустынные ряды двухэтажных лачуг, выстроившихся по обеим сторонам улицы, влажный асфальт и выбоины со скопившейся в них дождевой водой. Облака, принесшие осадки, исчезли и на небосводе выступило несколько бледных звезд. Прохладный ночной воздух вызывал дрожь и Федя застегнул до самого верха пуговицы на своем пальто. Быстрым шагом он промчался четыре квартала до автобусной остановки и после короткого ожидания занял место в дребезжащем транспортном средстве, направлявшимся к его новой резиденции. Дело в том, что после свадьбы Федя и Лиза переехали в квартиру в многоэтажном доме в новостройке недалеко от Останкино. Место жительства было временным. Его хозяева, супружеская пара пенсионеров, сдала молодоженам изолированную комнату в своей квартире. Сами они занимали другую комнату, а кухню, ванную и туалет делили со своими арендаторами. Их взрослые дети уехали в Западную Сибирь работать на нефтепромыслах и через год должны были вернуться в Москву и поселиться в этой комнате. От такой договоренности Лизе и Феде было не по себе, но деваться им было некуда, помещение им нравилось и они называли его "домом".
   "Дома" Федя застал жену на диване за чтением сборника романтических стихов. Она уже приготовила ужин и сытный запах вкусной пищи наполнял комнату. Сервировка стояла на столе, но кастрюли и сковородки, наполненные едой, ожидали возвращения Феди, прежде чем быть поставленными на плиту для разогрева. Завидев открывающуюся дверь, Лиза вскочила на ноги и обняла мужа. Долгий поцелуй воспламенил молодоженов; их тела задрожали, они вглядывались друг в друга. "Как прошел день?" первой спросила Лиза и сжала его плечи. Она запрокинула голову, внимательно рассматривая его лицо в поисках изменений, которые могли бы запечатлеться за десять часов разлуки. "Отлично," солгал Федя. Он не хотел огорчать жену мелкими неприятностями. Он гладил ее длинные золотистые волосы и целовал в обе щеки. "Я каждую минуту вспоминал о тебя," добавил он и спросил, "Как прошел твой день? Все ли в порядке?" В его голосе послышались нежные нотки. "Да, все хорошо," быстро не задумываясь, ответила она. Они обнялись. Истекло немало времени, прежде чем Лиза воскликнула, "Ты должно быть проголодался! Ужин готов," она указала на стол. "Помойся и садись. Я подогрею макароны и бефстроганов." Hо Федя застыл на месте, как бы не слыша ее слов. Он выглядел ошеломленным. Его глаза были прикованы к опустевшему угловому столику рядом со шкафом. "Где мой радиоприемник?" вскричал он. Oт неприятного изумления Федина нижняя челюсть сильно отвисла, он посинел и стал похожим на мертвеца. "Ты не знаешь, что он сломался? Я отнесла его в ремонтную мастерскую. Приемник не передавал ничего, кроме помех и идиотских голосов, выкрикивающих числа," тараторила Лиза. "В мастерской сказали, что его починят через неделю." "У кого находится мое радио? Где оно?" холодные капли пота выступили у Феди на лбу. "В мастерской по ремонту электроники на Шереметьевской улице. Почему ты так расстроился?! Я хотела как лучше!" Лиза почувствовала себя несколько уязвленной и даже всплеснула руками. "Да не волнуйся ты так! Они его скоро вернут!" Женщина пожала плечами; ее губы сжались; ее взяло за живое. Быстрым движением она схватила сковородку с жарким и направилась на кухню. Раздраженно она распахнула дверь, да с такой силой, что та стукнулась о стенку позади нее и сломала черную пластмассовую ручку. Грохот удара прокатился по дому, но скоро затих. Хозяева, к счастью, отсутствовали. B тот момент oни находились в театре, наслаждаясь оперой Дж. Пуччини "Чио - Чио - Сан." Происшествие пока никто не заметил, но расплата была неминуема. Нужно сказать, что у Феди от сотрясения немного заложило уши, но он быстро оправился. "Прости, родная," на цыпочках молодой муж побежал за своей строптивой женой. Лиза cделала вид, что не обращает на него никакого внимания, что она всецело поглощена кулинарией, что ей не до пустяков. Лиза стояла у газовой плиты, в руке ее была стальная вилка, которой она переворачивали кусочки говядины; шипел жир и на ее фартук летели брызги. Федя подкрался к рассерженной супруге и поцеловал ее в плечо. Реакции не было никакой. Этот искренний порыв, идущий из самого сердца неискушенного сельского паренька мог бы вызвать больший отклик у тысячелетней каменной бабы из половецких степей, чем у Лизы. Молодая хозяйка не пошевелилась. Oпустив голову, она молчала с загадочной полуулыбкой на устах; ее застывшее лицо с неподвижным взглядом не выражало ничего, кроме скуки; только кисти рук ее сновали над плитой. Но Федя не отступал. Он продолжал попытки примирения. "Я привык видеть это радио в комнате. Это подарок моего брата," извиняющимся тоном лепетал он. "Обойдешься. Ты узнаешь новости по телевизору, дорогой. Их передают каждый час. Все долдонят одно и тоже. От них спасу нету," улыбнулась Лиза и, сменив гнев на милость, ответила на поцелуй. У бедняги словно гора свалилась с плеч. Исполняя распоряжение благоверной и посвистывая, Федя отправился в ванную, чтобы ополоснуться перед ужином. Заперев за собой дверь и намылив руки, он размышлял о том, что произошло. Это была его глупая идея поместить мешочек с алмазами в радиоприемник между вакуумными лампами. Наташа велела ему спрятать ее подарок и, когда он перебрался с Лизой в эту комнату, то внутренность радио показалось ему самым надежным местом. Еще Наташа строго-настрого наказала ему никому не рассказывать о ее кладе. Она говорила, что изменения в СССР очень медленны и микроскопически ничтожны, сравнимые разве что с дрейфом ледников в горных массивах, но только на протяжении долгих десятилетий мельчайшие сдвиги, накопившись, становятся видимыми. Она сказала, что настанет время, когда он открыто продаст свое стокаратное алмазное сокровище и купит все, о чем он мечтал или в чем когда-либо нуждался. Но Феде было до лампочки. Он не интересовался ни политикой, ни предсказаниями, никогда прежде не видел алмазов и имел смутное представление о том, для чего они нужны. С другой стороны, он был исполнителен, очень уважал Наташу и неукоснительно выполнял ее указания. Но сегодня его постигла беда. С потерей было трудно примириться. Постепенно Федя закипал. Вернувшись в комнату и усевшись за стол, он глотал пищу, не чувствуя ее вкуса; он ел быстро и угрюмо, ему казалось, что перед ним не тарелка с сытной, деликатной едой, а глина на его огороде в Сосновске, которую он сейчас копал своей ложкой. В глазах Лизы была грусть и упрек. Она выглядела так, будто вот-вот расплачется. Молодая женщина сидела неестественно прямо с окаменевшим выражением лица и глядя в одну точку; она очень мало ела. Их разговор, обычно оживленный и веселый, ограничивался несколькими междометиями. В конечном итоге Федя прервал молчание, "Они тебе дали квитанция за радио?" "Конечно. Я положила ее в ящик комода," угрюмо ответила Лиза. Теперь пришел ее черед себя показать. Потеряв терпение, она бросила ложку, локтями уперлась в стол и громко спросила, "Что с тобой происходит?! Скажи наконец!" Федя вздрогнул. "Мне необходимо получить радиоприемник назад, пока техники не открыли его и не начали ремонт," опустив глаза, пробормотал oн. Федя избегал вопросительного взгляда жены. "Мой брат переделал в нем электронику," со ртом, полным макарон, вещал Федя. Поперхнувшись, он запил содержимое глотком горячего чая и продолжал, "Работники в мастерской могут запутаться, не понять и испортить его уникальное изобретение. Мой брат добавил дополнительные схемы и расширил диапазон коротких волн. Теперь, минуя станции глушения, Голос Америки слышен очень отчетливо." "Почему ты мне об этом сразу не сказал?" плакала Лиза. "Я бы не стала утруждать моего папу тащить этот тяжелый ящик в мастерскую. Мы хотели сделать тебе приятный сюрприз." От смущения лицо и шея Феди покраснели. "Не будем спорить по пустякам," философски заметил он. "Лучше пойдем после ужина в кино. Еще не поздно. Я помогу тебе убраться и вымыть посуду. И бефстроганов был фантастическим. Спасибо." Он поцеловал нежную ручку Лизы. Ее лицо расцвело, слезы испарились и она весело рассмеялась. Мир был восстановлен и наша планета снова стала самым счастливым местом для обитания человечества.
   На следующее утро Федя не пошел на работу, а бросился в ремонтную мастерскую. Заведение располагалoсь в цокольном этаже трехэтажного дома с зелеными оштукатуренными стенами. Мастерская открылась незадолго до его прихода, но он обнаружил небольшую очередь в приемной - темной комнате, разделенной надвое широкой деревянной стойкой. Ремонт производился в соседнем помещении, внутренность которого частично просматривалась через распахнутую дверь. Там стояли верстаки, заваленные непонятного назначения устройствами, и сквозь дымную пелену проглядывали силуэты неопрятных, заросших личностей в мятой одежде. Посетителей обслуживала миниатюрная кареглазая девушка с каштановыми волосами. Из нагрудного кармана ее чистенького отутюженного синего халатика торчала пластиковая ромашка. Федя, терзаемый ожиданием, занял место в конце хвоста, зажав квитанцию в руке. Через десять минут подошла его очередь. Федя протянул девушке документ, подтверждающий его право собственности. Учетчица равнодушным взглядом скользнула по нему и с досадой заявила, "Этот коротковолновый приемник не готов. Вы сдали его вчера. Приходите через неделю. Кто следующий?" Она уже смотрела на посетителя позади Феди, нетерпеливым движением руки отметая несчастного паренька в сторону. Но Федя не сдавался. "Не нужно его ремонтировать. Я завтра надолго уезжаю из Москвы. Я должен забрать с собой мое радио." "Молодой человек," с оттенком пренебрежения заявила девушка. "Не создавайте нам проблем; приходите через неделю, как сказано в вашей квитанции." "Но мне очень нужно. Отдайте, пожалуйста, мое радио," повысил голос Федя. Он стоял неподвижно, как гранитный утес; его ноги были расставлены, кулаки упирались в стойку. Назревал скандал; между тем девушка - учетчица, игнорируя его, уже обслуживала следующего клиента. Очередь неодобрительно взирала на Федю, презирая и осуждая нарушителя спокойствия. Но Федю свернуть было нелегко; он был известен своим упрямством. "Отдайте, пожалуйста, мое радио!" в который раз он повысил свой голос. Вероятно, его вопли услышали в соседней комнате, потому что оттуда внезапно донесся скрип отодвигаемого табурета, послышались шаркающие шаги и из дымной пелены появилась сутулая фигура старика в рабочей одежде. Поправляя круглые очки на своем бледном истощенном лице, он всматривался в взволнованного Федю. Беглый взгляд на искаженную страданием физиономию паренька сказал ему о многом. "Какой марки ваш радиоприемник?" сочувственно спросил старик. "Симфония," ответил Федя. Надежда вспыхнула в его сердце. Может быть сейчас все уляжется и он напрасно бушевал? "Хорошо. Найдем вашу Симфонию. Могу я посмотреть вашу квитанцию?" Федя молча протянул документ, доверив свою судьбу этому седовласому ангелу. Небожитель двумя пальцами взял измятую бумажку и, читая на ходу, пробормотал, "Действительно, радиоприемник сдали только вчера." Он исчез в ремонтной зоне. Обрадованный Федя расслабился, облокотился на стойку и, повернув голову к девушке, любовался изящными очертаниями ее тела. Прошло полчаса, но седовласый посланец небес не возвращался. Федя начал терять терпение. Через открытую дверь он слышал, как мужчины громко обсуждали недавний хоккейный матч между советской сборной и канадцами. Разговор перемежался периодическими взрывами хохота. Затем голоса стихли и сменились басом диктора радио, читающего сводку последних известий. Федя устал, измаялся и про себя проклинал свою судьбу. Но надо же что-то делать! Когда, отчаявшись, он уже собирался нырнуть под прилавок и без спросу ворваться в ремонтную зону, тот самый старик вернулся, но увы, с пустыми руками. На постном, морщинистом лице доброхота изображалась растерянность. Грустно склонив плешивую голову, он кисло промямлил, "Не смог найти." Кровь бросилась в лицо Феди. Оглушительным голосом, сравнимым с залпом тысячи орудий, он прогремел, "У меня есть квитанция, и радиоприемник должен быть отремонтирован через неделю!! Как он может быть отремонтирован через неделю, если вы не можете его найти?!!" Все замерли под низким потолком помещения. Разговоры сразу оборвались, и только диктор с пафосом продолжал читать последние новости. Взгляды всех были прикованы к вспотевшему, взъерошенному нарушителю спокойствия. Какой же он бунтовщик и безобразник! Но каким-то образом старец не потерял хладнокровия. Он прожил долгую жизнь и видел еще не такое. "Заходите и посмотрите сами," тихо пригласил он и движением руки поманил строптивого заказчика за собой. Федя вошел и внимательным взглядом обвел пыльные залежи накопившегося хлама; через несколько минут отыскал свою собственность. "Вот оно, мое радио!" радостно воскликнул он. "Забираю его сейчас же!" Встав на цыпочки, Федя принялся вытаскивать с верхней полки свою собственность, придавленную громоздким телевизором КВН. "Не так быстро, товарищ," предостерег его старец. "Может быть это не ваша Симфония. Такое тоже бывает. Прежде всего следует сравнить регистрационные номера на вашей квитанции и на ярлыке, который наша учетчица вчера приклеила к радиоприемнику." Поправив очки, бдительный служащий поднес лампу на шнуре к крышке радиоприемника и долго разбирал письмена, начертанные на ярлыке. Губы старца шевелились. "Все правильно," заключил он. "Номера совпадают. Можете взять его с собой." Обеими руками Федя поднял полированный деревянный ящик; прижав переднюю панель к своему туловищу, он победно зашагал к выходу. "Подождите минуточку," произнес озадаченный старик. "Похоже, что мы начали над ним работать." Внимательными глазами он уставился на заднюю часть радиоприемника. На Федю нахлынули дурные предчувствия. Он опустил ящик на стол и повернул его. Задняя панель отсутствовала и больше не защищала внутренности радиоустройства. Мешочек с алмазами, который он месяц назад засунул между двумя вакуумными лампами и трансформатором, испарился без следа! От горя Федя пошатнулся и оперся рукой о стену. Всё поплыло перед его глазами. Когда он взял себя в руки, то спросил жалобным голосом, "Вы уверены, что помимо задней панели нет других пропавших предметов?" Пожилой техник заглянул внутрь, деловито осмотрел его электронные потроха и уверенно заявил, "Все на месте; ваш инвентарь в наличии до последнего винтика." Он посмотрел на огорченного Федю и ободряюще похлопал его по плечу, "Не волнуйтесь, молодой человек; заднюю панель мы вам дадим из наших запасов." И добро, по-отечески улыбнулся. Однако никакой положительной реакции на лице пострадавшего благородный старец не обнаружил. Наоборот, хмурые глаза посетителя бегали по сторонам, закушенные губы побелели, в глазах застыло отчаяние. Он стоял, уставившись в одну точку, и, казалось, прилип к полу, не в состоянии сдвинуться ни на шаг. Наконец Федя набрался смелости и, словно спрыгнув с небоскреба, выпалил, "Мой маленький братишка засунул в это радио мешочек с кварцами." От горя Федя уронил голову; руки его, как плети, повисли по бокам, но продолжал говорить, "Сенечка будет плакать всю ночь напролет, если лишится своей коллекции." "Хм-м," поскреб голову его благодетель. "Давайте спросим у техника, который начал ремонт вашего радио, Кто это был? Сейчас узнаем." Он взглянул на квитанцию, понятливо кивнул и обратился к полному, неопределенного возраста, лохматому человеку с большим красным носом, "Александр Кузьмич, где задняя панель для Симфонии и сумка с кварцевой коллекцией?" Красноносый не хотел слышать этот вопрос. Ему не было ни до кого дела и он ничего не хотел замечать. Он старательно прикреплял разноцветные провода к одиннадцатиконтактной розетке. Капля припоя блестела на кончике электрического паяльника, который он держал в правой руке, а в его левой руке был зажат пинцет. Дым канифоли витал под потолком и глаза присутствующих непроизвольно слезились. Старик и Федя уставились на техника, ожидая ответа. Александр Кузьмич был занят и совершенно не желал, чтобы его беспокоили. Bольтметром oн проверил только что спаянные цепи, затем позаботился о контактах, реле и предохранителях и только потом повернул голову, обратив на вошедших свое благосклонное внимание. "Чего надо?" мрачно изрек он. У него был хриплый голос заядлого курильщика. "Где задняя стенка радиоприемника Симфония, принадлежащая товарищу Петухову и пакетик с его кварцевой коллекцией?" терпеливо и мягко повторил старик. "Панель под скамейкой; вот она; вы можете ее забрать." Толстой ногой красноносый неуклюже вытолкнул ее на середину прохода. "Ничего не знаю о кварцах. Я электронщик, а не геолог," неприятно хихикнул Александр Кузьмич и, схватив паяльник, снова замкнулся в себе. "Может, ты пропил их, Кузьмич?" вмешался другой техник, работавший рядом за соседним столом. Он и его товарищ рассмеялись. Оказалось, что они не были столь высокого мнения о своем коллеге. Александр Кузьмич, не обращая на них никакого внимания, величественно сидел, скрестив руки на груди. Но Федя едва замечал происходящее. Ему казалось, что вокруг него завеса тумана. От огорчения у него потемнело в глазах и его охватил озноб. "Наташин подарок пропал," в припадке отчаяния подумал он. "Легко получил, легко потерял," добавил он про себя и сардонически усмехнулся. "Теперь вы сами видите, что наш персонал ничего не знает," услужливо объяснил старец. "Идите-ка вы лучше домой." Он поднял с пола недостающую панель и прикрепил ее к радиоприемнику. Федя горько вздохнул, обеими руками обхватил неудобный ящик и направился к выходу. От расстройства бедняга так раскис, что едва держался на ногах. "Если до Наташи дойдет известие о пропаже алмазов, то мне не сдобровать!" Федя представил себе ее сердитые обжигающие глаза. Спина Феди сгибалась не от тяжести радио, а от тяжести его мыслей. Когда неудачник, вздрагивая от душевной боли, еле-еле добрел до двери, позади него снова раздался знакомый ему хриплый голос. "Простите меня, молодой человек, не ваш ли это кварц?" Федя подумал, что ослышался. Громоздкий радио-ящик выскользнул из его рук и едва не грохнулся на пол, если бы в последний момент он не поймал бы его своими коленями. Федя круто повернулся и, как шпагой, пронзил Александра Кузьмича своим гневным взглядом. Но напрасно! Растянув губы в дружелюбной улыбке, техник восседал на стуле, высоко подняв левую руку. Два покрытыx сажей, заcкорузлых пальца держали над его головой редчайший розовый алмаз размером в семь карат! В тонком лучике солнца, пробившемся через штору, кристалл сиял как звезда! Словно амурский тигр из дальневосточной тайги, Федя прыгнул через ширину комнату. Тяжелый радиоприемник в его руках не помешал Феде в этом замечательном достижении. Вполне возможно, что он установил мировой рекорд по прыжкам в длину без разбега, но не нашлось вблизи никаких спортивных чиновников, чтобы зарегистрировать это исключительное событие. Oт удара его приземления помещение тряхнуло до основания: хрустнули опорные балки, посыпалась известка с потолка и треснула штукатурка на стене. Но никто эти пустяки не заметил. Глаза всех были обращены на молодого тигра. "Это мое!" прорычал Федя. Он опустил радио на пол и обеими руками схватил алмаз, вырвав его чуть ли не с пальцами у своего благодетеля. "Ого!" вскрикнул Александр Кузьмич. "Кусается! Ишь, какой прыткий!" Тяжело дыша и сжав кулаки, Федя всматривался в красноносого техника. "Где остальные?!" рыкнул он. "Тише, тише, молодой человек," очухавшийся Александр Кузьмич замахал руками. "Он валялся у меня под верстаком. Когда я выталкивал вашу заднюю панель, кварц из - под нее выкатился." Привлеченные шумом, два других техника остановили свою работу и с интересом наблюдали за происходящим. Такие развлечения были редкостью в серой паутине их будней. Они наслаждались этим невольным представлением и не желали упустить ни одного мгновения. Картина была живописная. Александр Кузьмич безмятежно улыбался, дуя на свои ободранные воспаленные пальцы. Ему было ни капельки не больно. Он был рад оказать услугу вспыльчивому незнакомцу. Его настроение улучшилось после завершения сложного ремонта; пора было начинать запланированный перерыв. "Хорошо, что уборщица приходит по пятницам," поучал он, откусывая булку и запивая ее кефиром. "Она бы, без сомнения, выбросила на помойку твой камень." Федя не слушал. Он опустился на четвереньки и залез под верстак, где нашел обрезки проводов, клочья бумаг, дохлых насекомых, толстый слой пыли; но алмазов там не оказалось. Разочарованный и смущенный, пыхтя и задыхаясь, искатель сокровищ разогнулся и встал. "Еще двадцать восемь,"с замиранием сердца загадочно пробормотал Федя. Наклонившись, oн стряхивал пыль с рук и колен. Красноносый техник чихнул. "Я конфисковал ваш мешочек, потому что это посторонний предмет, запрещенный заводом - изготовителем. Кварцы нарушали преобразование частот и фиксацию настройки; вот почему ваше радио ничего не ловило. Как только я вынул мешок, ваша Симфония заработала как новенькая," пояснил Александр Кузьмич. "Где сейчас мои кварцы?" напористо спросил Федя. "Ой, как страшно!" Александр Кузьмич в притворном ужасе поднял руки. "Мы несем ответственность только за ремонт радиооборудования. Мы не следим за вещами клиентов," изрек он. "Когда я обнаружил находку, то положил ее на верхнюю полку верстака. Вот сюда." Он повел рукой вверх, указав на широкую пустую полку, густо покрытую пятнами и подпалинами. "Вчера они здесь были, а сегодня их здесь нету. Где они? Штука в том, что вы не один, кто коллекционирует кварцы; другим они тоже нравятся." Он значительно взглянул на паренька, а потом засмеялся от души. Смеялся он долго, задорно и весело, до слез в глазах, пока его смех не превратился в приступ тяжелого, надрывного кашля. Александр Кузьмич выглядел отвратительно. Лоб его покрылся потом, глаза покраснели. Без устали он кашлял, сморкался, плевался и хрипел. Так продолжалось довольно долго. Чтобы остановить припадок, Александр Кузьмич извлек из кармана большой носовой платок, пропитанный каким-то вонючим снадобьем, который он развернул и долго нюхал. Ему полегчало. Oткашлявшись напоследок в литровую стеклянную банку из-под сметаны, он встал и отнес банку в туалет, откуда было слышно, как он ее мыл. Закончив процедуру, техник вернулся к своему месту шатающейся, нетвердой походкой больного человека. "Нельзя мне курить," не глядя на Федю, признался он. "Я же курю сорок лет." "Правильные слова," сочувствующе подтвердил Федя. "Водка и табак губят нас, мужчин." Федины губы сложились в подобие страдальческой улыбки, но глаза были беспокойны. Он смотрел на Александра Кузьмича с жалкой подхалимской миной, гадая, вернет ли техник остальные алмазы. "Не так. Водка никому не вредит; водка очищает," скривив рот, поправил его Александр Кузьмич. Он откинулся на спинку стула и, водрузив на верстак свои большие запачканные руки, улыбался в пустоту; между тем указательный и большой пальцы его правой руки энергично терлись друг о друга. Федя понял намек. Он открыл бумажник, достал пятирублевую купюру и незаметно от остальных техников сунул ее под наушники, лежавшие на столе. Александр Кузьмич не изменил ни позы, ни выражения лица, но вытянутым указательным пальцем украдкой отодвинул купюру подальше от посторонних глаз. "Моему младшенькому сыночку тоже нравятся кварцы," разоткровенничался старый хрыч. "Он собрал целый ящик гравия, гальки и мраморной щебенки. Он очень способный мальчик и обязательно хочет стать геологом. "У Мишеньки научный склад ума," хвалят его учителя и пророчат большое будущее. Вчера мой сорванец забежал в мастерскую, чтобы навестить своего дорогого папочку. Он принес мне пончики с повидлом и термос с чаем. Я допускаю, что он мог утащить ваши камушки. Бьюсь об заклад, кроме него сделать это больше некому." Заметно, что рассказывая о своем потомстве, настроение Александра Кузьмича сильно улучшилось. Нечесаная голова его гордо поднялась, сутулая спина выпрямилась, поблекшие очи вспыхнули молодым задором. Техник закинул ногу за ногу, покопался в нагрудном кармане и, вытащив оттуда раздавленную пачку сигарет Памир, с удовольствием закурил. Он глубоко затянулся, сухие губы его вытянулись трубочкой вперед и, не промахнувшись, метко выдохнул длинную струю дыма прямо в Федино лицо. "Не волнуйся, все будет хорошо," успокоил он собеседника, который зажмурившись и стараясь не дышать, сидел в облаке едкого смрада. "Заходи завтра утром; я принесу тебе твои кварцы; все до одного." Не мигая, старая бестия изучающе смотрел на свою жертву. Глаза его оппонента покраснели, он растирал их кулаками и покачивал головой как болванчик. "Сколько кварцев тебе не хватает?" внезапно Александр Кузьмич стал строгим, ответственным и деловитым. "Двадцать восемь," сморщился как от боли Федя. Он опустил голову на грудь, обхватил себя руками и глубоко задумался. "Не сомневайся, принесу," подтвердил свое обещание Александр Кузьмич. Постепенно Федя оттаивал, приобретая свой обычный вид смельчака. К нему возвращалась надежда. Намек на улыбку появился на его запачканном лице. Оказывается этот вопрос можно очень легко решить! Стоило ли так волноваться?! Он получит все свои сокровища завтра в девять утра! Федя пожал своему благодетелю руку, тепло попрощался с персоналом и, почтительно затворив за собой дверь, помчался продолжать свой сумасшедший день.
   Оказавшись на улице, Федя засунул руки в карманы брюк и зашагал напрямик к своему дому. Губы его беспечно насвистывали Марш советских авиаторов, но от голода сосало под ложечкой. Перед тем как вернуться на работу ему необходимо было перекусить. Он надеялся, что найдет в холодильнике остатки вчерашнего ужина, а на плите остывший чай. Погода была благоприятной и идти было легко. В это позднее утро тротуары на Шереметьевской улице были полупусты, за исключением коротких очередей на остановках; зато по проезжей чаcти сплошной рычащей лавиной катились троллейбусы, автобусы и грузовики. Между ними сновали юркие Москвичи, осанистые Волги и утлые Запорожцы. Солнечные лучи озаряли голубой купол церкви Нечаянная Радость, сверкали на ее позолоченном кресте и зажигали красным цветом плакаты и лозунги, установленные на крышах многочисленных панельных пятиэтажек. В голубом нежарком небе кружились равнодушные ко всему голуби, стрижи и всякая пернатая живность. Стайка воробьев, купающаяся в широкой луже, вспорхнула, потревоженная свернувшим в переулок грузовиком. Автомобиль проехал так близко, что Федя едва успел отскочить. Отряхнувшись, он продолжил свой путь. На душе у нашего героя скребли кошки. Сомнения нахлынули на него. Он пытался успокоиться, напоминая себе, что сделал все, что cмог, и завтра без сомнения его ждет успех. Мажорно улыбнувшись, он ускорил шаг. Позднее в тот же день Федя работал на автобусе в вечернюю смену. Но даже тогда он не мог перестать думать о сокровище. Драгоценные кристаллы стали его навязчивой идеей, гипнотизируя и ошеломляя. Каждое случайное преломление света беспокоило Федю; каждая блестящая капля воды на ветровом стекле привлекала его внимание. Все напоминало бедняге о потерянных алмазах, они чудились ему даже в бликах светофоров. Видения безжалостно преследовали горемыку. Ему казалось, что он сходит с ума.
   На следующее утро, после бессонной ночи, он стоял у дверей ремонтной мастерской. Глаза у него остекленели от усталости. Его плечи поникли, спина сгорбилась, а бесшабашная голова опустилась. Когда дверь отворили, он вошел в приемную и терпеливо ждал своей очереди. Он попросил Александра Кузьмича. "Одну минуточку," вчерашняя учетчица сказала почти дружелюбно. Она повернула свою хорошенькую мордашку в сторону ремонтной зоны и великолепным драматическим сопрано вскричала, "Александр Кузьмич, у вас гость!" Но, к великому сожалению, вместо Александра Кузьмича в приемную вышел вчерашний почтенный старец. Его выцветшие глаза осуждающе смотрели на посетителя. Федя был не рад его увидеть, но все же нашел в себе силы вежливо улыбнуться. "Его здесь нет. Мы не знаем где он и что с ним случилось," прокряхтел, разводя руками, старик. "Раньше он был пунктуален. Но вот беда, кто-то из наших видел его вчера вечером в винном магазине; он покупал пол-литра водки. Это, вероятно, вырубило его. У него больной желудок и отекшие легкие; врачи запретили ему употреблять спиртное и курить. Жена никогда не дает ему денег; она знает, что он пропьет все до копейки." Старик враждебно покосился на Федю и неприязненно спросил, "Это не вы случайно одолжили ему пять рублей?" Бедный Федя попал из огня да в полымя. На его лбу выступил пот, сознание онемело, а голос срывался. "Могу я ему позвонить?" "У него нет телефона," ответил беспощадный старик, лишив Федю надежды. "Скажите хотя бы, какой у него адрес?" не сдавался Федя. "Молодой человек," бесцеремонно вмешалась смазливая девушка-учетчица. "Посторонним мы не выдаем домашние адреса наших работников. В Киевском районе случай был. Один свихнутый клиент так обиделся на техника за недоброкачественный ремонт, так буянил и горланил, что чуть тому электронщику голову не оторвал. Пришлось срочно милицию вызывать. Вы, случайно, не такой?" От этого сравнения Федя чуть ли не потерял дар речи. "Верно, все так было, да и зачем вам его адрес?" наседал старик, в раздумье потирая свой подбородок. "Разве вы сами не знаете? Александр Кузьмич - ваш сосед. Он живет на той же улице, что и вы, всего в трех кварталах от вас. Вчера после вашего ухода он сказал, что ему ваша физия кажется знакомой. Он уверяет, что постоянно встречает вас в тамошнем продуктовом магазине." Услышав это заявление, Федя опешил. Ноги его подкосились и колени затряслись. Обессилев, он наклонился и почти лег на прилавок. Ему понадобилось несколько минут, чтобы переварить эту невероятную галиматью и собраться с мыслями. "Какая нелепость. Старик путает, но упускать эту ниточку нельзя. Надо соврать," размышлял он про себя. "Да, да, теперь припоминаю," Федя поднялся на ноги. " Мы большие кореши. Мы ездили за грибами прошлым летом. Он и его дети тоже были с нами; каждый собрал по полному лукошку," сочинял Федя. "Наука установила, что поедание грибов ведет к бессмертию. Вот почему каждое лето полчища москвичей устремляются в пригородные леса. Советские люди хотят жить вечно." Федя запнулся и остановил свое витиеватое словоизвержение. Его разум нуждался в свежей идее. Между тем окружающие перестали его слушать. Приемная опустела. Остался только производственный персонал. Устав от чепухи, которую нес полоумный посетитель, девушка - учетчица и пожилой техник отвернулись в сторону. Девушка отошла к окну и листала журнал мод. Старик опустился на стул и презрительно ухмылялся. На лицах обоих была написана смесь недоверия с недоумением. Как будто они раздумывали - какой еще бред наговорит нам этот чудак? Но Федя не останавливался. "Мы набрали четыре корзинки, но больше всех собрал сынок Александра Кузьмича, Миша. Очень способный юноша. У него талант находить лисички и подберезовики," закончил Федя свою сагу, захлопнул рот, уселся на стул и стал ждать реакции своих слушателей. Упоминание имени члена семьи Александра Кузьмича вместе с мельчайшими подробностями его жизни вызвало у старика доверие и он размяк. На девушку же сбивчивый рассказ сумасшедшего заказчика не произвел никакого впечатления - она равнодушно листала журнал. "Александра Кузьмича я вижу так редко, что забыл номер его квартиры," притворялся Федя, заглядывая в честные наивные глаза своего собеседника. "Я помню его дом и больше ничего. Слишком много событий отягощают мою память." Старик кивнул в знак понимания, поднялся со своего места и открыл картотеку, спрятанную под прилавком. Oттуда он достал учетную карточку. "Пожалуйста!" провозгласил техник, водрузив очки на нос. "Ваш друг живет в квартире тридцать пять, в доме номер тринадцать, а название улицы вы сами знаете," старик с лязгом задвинул металлический ящик, однако подоспевший Федя успел запечатлеть своими зоркими глазами содержимое карточки. Теперь он знал все! "Не могли бы вы навестить его и передать ему привет от всех нас? Узнайте, не нуждается ли он в чем-нибудь?" напутствовал он прыткого паренька. "Нет проблем! Я куплю ему бублики и клубничного варенья. Знаю, ему это понравится!" убегая, прокричал Федя. Он был уверен, что скоро найдет своего должника!
   Александр Кузьмич проживал в длинном восьмиэтажном бетонном доме на третьем этаже. Федя звонил в дверь минут пять, пока не услышал в глубине квартиры знакомую шаркающую походку. "Кто там?" донесся до него хорошо известный ему хриплый голос, на что молодой авантюрист громко и энергично прокричал, "Это я, Федор Петухов!" Александр Кузьмич не сделал никаких усилий, чтобы отпереть дверь. Слышалось только его напряженное упрямое сопение. "Ваши коллеги поручили мне навестить вас, чтобы узнать, как вы себя чувствуете и передать вам пламенный привет," настаивал Федя. "У меня есть для вас бублики и фруктовое варенье к вашему чаю." "Лучше бы ты принес водки," сурово промолвил Александр Кузьмич, но отворил дверь. "Что нужно?" с неудовольствием буркнул хозяин. Он стоял в полутемном коридоре бледный и измученный, одетый в замызганную пижаму. От его грузного тела пахло потом и мочой. Из кухни тянуло кисловатым запахом подгоревшего молока и оттуда доносился расстроенный женский голос. Вокруг тусклой лампочки под потолком расплылось облако табачного дыма. Его серые клубы оседали на скопищах одежды всех фасонов и размеров, уместившихся на крючках и вешалках, загромождавших проход. Завидев такой беспорядок, Федя не растерялся. Ему было все равно. "Можем и водочки достать," насмешливо улыбнулся охотник за сокровищами; глаза его настороженно и азартно ощупывали интерьер. "Рюмочка холодной водочки вас освежит. Не желаете?" "Проходи," приглашающе кивнул Александр Кузьмич. Малейшее упоминание о знаменитом горячительном напитке поднимало его настроение. Федя смело вошел в естественную среду обитания фунционального алкоголика. По коридору гость проследовал в его комнату, которую Александр Кузьмич занимал со своей женой и сыном. В данный момент его жена была на работе, а сын в школе. Федя сделал шаг, другой и остановился посреди помещения размером четыре на пять метров. Окно, занавешенное кружевными шторами, пропускало сумеречный осенний свет. В комнате стояла кровать, придвинутая к стене, раскладной диван и круглый стол с шестью стульями. Шкаф с зеркальной дверцей и большой восточный ковер, натянутый на стену, завершали убранство жилища. Федя догадался, что маленький обшарпанный, письменный стол в углу принадлежит Мише. На его крышке стоял глобус, окруженный картонными коробками набитыми барахлом. Комната была спартанская, но не грязная. Паркетный пол блестел воском, а серебристый известковый потолок был недавно выбелен. Супруга Александра Кузьмича должна была вызывать симпатию и восхищение. Героическими усилиями она поддерживала свое хозяйство в неплохом состоянии, но это была безнадежная борьба. Ее муж деградировал с каждым годом и остановить этот процесс было невозможно. Запои и скандалы становились все чаще и даже вмешательство врачей не всегда помогало. Жена была в отчаянии и подумывала о разводе. Но решительный шаг откладывался "на потом." Между тем Александр Кузьмич продолжал вести привычный образ жизни на пути к скорой смерти. Хозяин не попросил своего гостя сесть, как того требовали правила гостеприимства; однако сам уселся на разобранную кровать. Федя поставил свои гостинцы на круглый стол и настойчиво спросил, "Где мои кварцы?" Александр Кузьмич вздрогнул. Федя был слишком агрессивен для него. Забыв обо всем, он отхлебнул пенящейся коричневой жидкости из бутылки с этикеткой "Жигулевское пиво" и философски заметил, "Для чего тебе твои кварцы? От них одна морока." Александр Кузьмич смачно икнул, закурил сигарету и возобновил рассуждения. "Владение собственностью приносит нам только головную боль. Имущество может быть украдено или повреждено. Лучше не иметь ничего. Тогда не станет ни обид, ни забот, ни тревог. Будь как я. Нищий пролетариат. Живу по заветам Маркса." Он повернул голову к Феде. Тот стоял с замкнутым лицом, пытаясь понять, куда алкоголик клонит. "Но ты ведь так не думаешь," слегка заплетающимся языком твердил он. "У тебя в кармане всегда есть немного денег. Деньги - большие бяки. Они вызывают плохие желания. Как истинный марксист, я всегда ненавидел деньги и борюсь с этой вражьей силой." Александр Кузьмич с наслаждением понюхал свой рукав и закрыл глаза. Речь утомила его. "Вот почему я их всегда пропиваю," проворчал борец c денежными знаками и откинулся спиной на кровать. Через полминуты он захрапел. Федя тряхнул техника за плечо. "Вставай! Где мои кварцы?! Я заплатил тебе!" Однако сознание Александра Кузьмича было недоступно для контакта. Он не реагировал на Федины пинки и удары, и продолжал храпеть. Федя начал впадать в отчаяние. Внезапно храп прекратился, техник дернулся, открыл глаза и, глядя в потолок, как сомнамбула, отчетливо произнес, "Твои кварцы у Миши на столе. Возьми их оттуда." Алкоголик снова закрыл глаза, судорожно выдохнул и захрапел громче прежнего. Это был замечательный богатырский храп с причмокиванием, бормотанием и свистом. Он проникал сквозь хлипкие полые перекрытия и перегородки, построенного наспех здания, воздействуя на каждого обитателя этой хрущобы, оказавшегося в зоне слышимости. Неудивительно, что вскоре до Феди донесся бешеный стук с потолка и визгливая женская ругань с верхнего этажа. Но, что он мог сделать? У Феди не оставалось другого выбора, как приступить к поиску. Ему было неприятно рыться в чьих-то вещах в надежде найти свою собственность, тем не менее он обнаружил часть своих сокровищ в обувной коробке на Мишином столе. Они были смешаны с морской галькой, причудливыми ракушками, замысловатыми гвоздями, шурупами и прочей мальчишеской ерундой. Федя внимательно осмотрел содержимое коробки, но насчитал не более двадцати одного алмаза. Он перерыл каждый ящик и каждое хранилище на столе, но не нашел недостающие семь кристаллов. Александр Кузьмич продолжал храпеть и не мог предоставить дополнительной информации. Федя сунул алмазы в карман, бережно поправил подушку под головой техника, заботливо укрыл его одеялом и на цыпочках удалился, намереваясь зайти ближе к вечеру, чтобы обязательно встретиться с Мишей.
  
  Глава 8. "Детский мир"
   К полудню тёмно - серые тучи, собравшиеся над Москвой, разошлись и выглянуло солнце, осветившее бесцветный социалистический город. Унылые ряды многоэтажных панельных зданий наводили скуку и вызывали отчаяние. Не было ярких комичных щитов для рекламы товаров и бытовых услуг. Не было ни веселых флажков, ни блестящих воздушных шаров, чтобы информировать публику о текущих распродажах. Не было забавных, маняще поблескивающих гирлянд огоньков, развешанных вдоль фасадов. Политические лозунги на крышах и стенды с правительственными плакатами были единственными красочными пятнами в тоскливом городском пейзаже. Продуктовые магазины и другие мелкие конторы и предприятия, обозначенные неброскими, экономными буквами, располагались на первых этажах жилищных застроек. Верхние этажи занимали квартиры. Уличный гам проникал через оконные стекла, вызывая у находящихся внутри обитателей раздражение и головную боль. Особенно плохо приходилось тем жильцам, у которых, на их несчастье, по соседству располагался ликерно-водочный магазин. От зари до зари толпы страждущих пролетариев осаждали двери питейного заведения, клубились на тротуарах и в близлежащих дворах, в результате чего под деревьями и в подъездах домов всегда висел резкий запах аммиака. Порывы ветра гнали по мостовой бумажно - лоскутный мусор и придорожную пыль, засоряя прохожим глаза и дыхательные системы. Не обращая внимания на эти мелочи, самоотверженные граждане советской страны с сумками в руках входили и выходили из торговых точек с непоколебимым упрямством муравьев. Их серьезные, сосредоточенные лица были озабочены и суровы. Они добывали пропитание и ширпотреб для себя и для своих семей. Они прекрасно знали, что в СССР покупателей больше, чем товаров на полках. Поэтому они должны быть проворными, бдительными и ловкими, чтобы не подкачать и подтвердить свои репутации удачливых добытчиков. Семидесят лет социализма закалили население, воспитав в них искусных и незаурядных охотников за дефицитным ассортиментом. Но не все можно было купить на месте. Потоки лязгающих грузовиков, автобусов и троллебусов катились вдоль проспектов и улиц, перевозя кормильцев и приобретателей на более дальние охотничьи экспедиции.
   Федя взглянул на свои наручные часы. До появления Миши в квартире в Марьиной Роще оставалось около трех с половиной часов. Он не хотел завалиться незваным гостем, да еще с пустыми руками. Федя понимал, что ему нужно завоевать сердце мальчишки, прежде чем начинать с ним переговоры. После недолгих колебаний Федя направился в Детский мир - крупнейший универмаг, расположенный в центре Москвы на площади Дзержинского. После сорокаминутной поездки на автобусе и на метро Федя прибыл в пункт назначения; длинный и крутой эскалатор поднял его в вестибюль станции, носящей имя известного чекиста; оттуда оборотистый паренек вышел на воздух, на широкий тротуар, опоясывающий монументальное белокаменное здание. Возведенное в стиле величественного тосканского дворца, оно доминировало и украшало архитектурный ансамбль, соперничая по красоте с расположенными по соседству пугающими чертогами КГБ. Это был Детский мир, такая же икона Москвы, как Кремль, Красная площадь и ГУМ, непременная цель посещения многих гостей столицы. Универмаг мог похвастаться относительно большим ассортиментом товаров по сравнению с другими детскими магазинами. Вереницы озабоченных граждан со всех концов страны бродили в его огромных залах, петляли в колоссальном атриуме и ковыляли на широких лестницах. Однако грандиозные и элегантные интерьеры с высокими пространствами, огибающими галереями и белыми мраморными полами были обезображены очередями отчаявшихся покупателей. Среди них легко узнавались приезжие из провинции, представляющие собой кучки бедно одетых, покорных людей, с перекинутыми через плечи авоськами, набитыми апельсинами и буханками хлеба. Как только Федя вошел в здание, он наткнулся на ряд грустных, стоически ожидающих граждан. Бывалый Федя догадался, что это лишь часть очереди, конец которой терялся вдалеке, а начало было метрах в тридцати от него под вывеской "Пальто и куртки для малышей". Оттуда, упорно и с трудом пробивались сквозь массы покупателей самые удачливые добытчики с кроличьими шубками в своих цепких руках. Но сегодня столпотворение на первом этаже было Феде до лампочки. Прожив два года в столице, практичный паренек обвыкся и разузнал ходы и выходы, известные только местным. Также он был прекрасно осведомлен, что длинных очередей в отделе игрушек не бывает. Протиснувшись через лес человеческих тел, он вскоре достиг подножья мраморной лестницы и большими прыжками устремился вверх.
   Он не ошибся. В отделе игрушек действительно царила торжественная тишина и несколько покупателей молча рассматривали витрины. Войдя в богато украшенное помещение, Федя долго не раздумывал и схватил первое попавшееся ему на глаза: причудливые шарики! Он выбрал пакет из ста великолепных стеклянных изделий, окрашенных во все цвета радуги. Он надеялся, что эти подарки покорят Мишино сердце. Федя спешил. Его смена на автобусе начиналась в 16:15 и у него было не так много времени. Ему предстояло найти мальчугана и подружиться с ним; затем забежать домой и перекусить до начала работы. Через час Федя вернулся в район Марьиной Рощи и снова звонил в дермантиновую дверь квартиры своего должника. Однако в этот раз открыла старушка в белом платке, по-крестьянки повязанным под подбородком. "Можно увидеть Александра Кузьмича?" скромно спросил Федя. "Александра Кузьмича?" удивилась бабушка. "Если вы к нему, вы должны звонить два раза, а вы позвонили только один. Это ко мне. Я его соседка." "Извините," сконфузился Федя, опустив голову вниз. "Я не знал." "Ну вот же на двери написано," указала бабушка на маленькую табличку возле звонка. "Один звонок Петровой, два звонка Шишкиным." "Прошу прощения," снова извинился Федя. "Я сейчас позвоню два раза Шишкиным." Он поднял руку и коснулся черной пластиковой кнопки. "Их никого нет дома," по - простецки сообщила бабушка. Для Феди это была очень плохая новость. "Мой план разваливается. В жизни нет ничего простого," с горечью подумал он. "Когда Шишкины приходят домой?" спросил он с разочарованием и потом добавил, "Я друг Александра Кузьмича из радиомастерской. Меня зовут Федор Петухов. Я пришел узнать, все ли с ним в порядке и почему он не вышел сегодня на работу." "Агафья Ивановна," представилась болтливая старушка. " Почему не вышел не знаю. Утром меня здесь не было. Я была в поликлинике и только что вернулась. У меня застарелый ревматизм. Я лечусь картофельным отваром и солевыми ваннами..." "Извините," прервал ее Федя и, переводя разговор в нужное русло, спросил, "Когда они возвращаются домой?" "Их сын приходит в это время, а мама приходит домой поздно, около шести или семи, иной раз позже, если в продуктовом магазине неожиданно выбросят продукты и ей приходится стоять в очередях." Федя не был обескуражен. "У меня есть подарок для Миши," произнес он и вытащил из кармана сетчатый мешочек с Агафья Ивановна всплеснула руками. "Мишенька очень обрадуется! Целыми днями он только и делает, что бросает такие камушки во дворе со своими оболтусами-приятелями." Федя уронил голову и тяжело вздохнул. "Ладно, я пойду, а через час вернусь," с тяжестью на сердце изрек он. "Никуда ты не пойдешь, голубчик," с притворным ужасом сказала Агафья Ивановна и затрясла руками. "Взгляни в окошко, собирается дождь. Посиди немного у меня. Миша будет с минуты на минуту." По знакомому коридору Федя проследовал в бабушкину комнату. Масляная лампада на цепочке освещала маленькую религиозную икону. Завидев святое, Федя снял шапку, но не перекрестился, как это всегда делали его родители. "Присаживайся; будь моим гостем," радостно приветствовала бабушка, подставляя ему табуретку. Федя неловко присел и оглянулся. Маленькая комната была скудно обставлена. В нее едва вместилась узкая железная кровать, заправленная суконным одеялом, обшарпанный комод с зеркалом, растрескавшийся платяной шкаф и квадратный стол, окруженный четырьмя табуретками. "Ты ведь целый день на ногах, сердешный. Небось, маковой росинки у тебя во рту не было? Проголодался?" заботливо расспрашивала его Агафья Ивановна. Федя гордо пожал плечами, но не проронил ни слова. "Я только что испекла пирог с капустой и яйцами," уговаривала его бабушка. "Я дам тебе кусочек." Hе дожидаясь ответа, oна встала и вышла из комнаты. Вскоре Агафья Ивановна вернулась с противнем в руках. Морщась от бьющего в лицо жара, руками в толстых варежках она поставила железный лист на стол. На противне покоился восхитительно пахнущий толстый пирог. Она отрезала большой кусок с румяной корочкой, положила его на тарелку и подвинула к гостю. Федя ел жадно, как лошадь; да так, что за ушами трещало. "Нехорошо жевать всухомятку, сынок. Налью-ка я тебе борща," заметила хозяюшка, в то время как Федя запихивал в рот последние ломти восхитительного кулинарного чуда. Но даже насыщаясь, Федя продолжал оставаться самим собой: любознательным индивидуумом, не упускающим ничего. Внимание его привлекли полдюжины фотографий, развешанных на стенах. Они были разных размеров, старые и новые; в основном черно-белые снимки неизвестных ему людей. Некоторые из них пожелтели от времени, на самых старых был запечатлен мужчина в военной форме, в звании капитана советских ВВС; фотографии поновее изображали молодого человека в форме рядового Советской Армии. "Это мой муж и мой сын," Агафья Ивановна остановилась на пороге с кастрюлей в руках. "Oба погибли, выполняя интернациональный долг за рубежoм. В результате вот уже семнадцать лет, как я одна. Мой муж Анатолий был летчиком-истребителем. В 1951 г. советское командование оказало ему высокую честь и отправило в Северную Корею защищать марксистских братьев. Проклятые американцы сбили его МИГ в воздушном бою над Сеулом; а мой сын Леня был убит контрреволюционерами в Чехословакии в 1968 году, освобождая братский народ от посягательств заокеанских империалистов." Она поставила кастрюлю на стол и вытерла слезу. "Лене было двадцать три года. Он был очень похож на тебя. За месяц до смерти я получила от него письмо из армии. "У нас высокая цель, мама. Идем освобождать Чехословакию от фашистских наймитов. Политрук сказал, что они стали врагами социализма. К зиме я буду дома. Приготовь лыжный костюм." Верно, к зиме Леня вернулся, нo в гробу. Чехи оказались очень неблагодарным народом. Они не оценили его коммунистическое рвение и выстрелили ему в голову." Ее лицо побледнело, исказилось и напряглось. Безуспешно oна пыталась унять старую боль. Ее глаза потускнели, брови сошлись и уголки губ скорбно опустились. "Я не одна," едва слышно прошептала бедняжка и обернулась к иконе. Ее горе было глубоким, но глаза оставались сухими; она не позволяла рыданиям вырваться наружу. Опершись локтями о стол, она долго сидела в изнеможении, глядя на фотографии мужа и сына. Казалось, что она разговаривала с покойными. Федя хотел сказать что-нибудь хорошее, чтобы успокоить старушку, но громкий топот в коридоре отвлек его. "Это Миша," вдова подняла голову. Федя встал и сердечно попрощался, "Спасибо за гостеприимство, Агафья Ивановна. Было очень вкусно, но мне некогда есть борщ. Моя жизнь - это сплошная гонка." Он взглянул на расстроенную хозяйку и проникся участием, "Не могли бы вы прийти к нам в гости в следующее воскресенье в три часа дня? Мы вместе пообедаем. Мы живем недалекo от вас в Останкино на улице Академика Королева. Моя жена Лиза отлично готовит; она угостит вас хорошей едой." Агафья Ивановна улыбнулась. "Спасибо за приглашение," кивнула она. Федя написал на бумаге свой адрес, оставил его на столе и выскочил за дверь. Перед ним стояла трудная задача: он собирался уговорить какого-то неизвестного Мишу.
  
  Глава 9. Матч.
   Федя почтительно постучал в приоткрытую дверь. Со своего наблюдательного пункта в коридоре он видел интерьер комнаты, который почти не изменился со времени его утреннего визита. Кровать, на которой четыре часа назад сидел растрепанный Александр Кузьмич, по-прежнему находилась в беспорядке, но самого техника и след простыл. Ho Феде было все равно; его, как охотника за сокровищами, больше не интересовало местонахождения алкоголика. Отпрыск Александра Кузьмича - Миша - высокий и спортивный подросток с взлохмаченными волосами и одетый в школьную форму, выглядел вполне здоровым и бодрым; плохой папиной наследственности в нем не замечалось. В этот момент он стоял у стола, разглядывая опустошения, нанесенные его геологической коллекции. От гнева брови школьника нахмурились, глаза сверкали, губы шептали проклятия. Конечно, это был неудачный момент для знакомства; Федя появился совсем не вовремя, но был ли у него другой выбор? Федя еще раз мягко и осторожно постучал в дверь. "Что нужно?! Ты кто?!" резко выкрикнул подросток. "Я друг твоего отца. Меня зовут Федор Петухов," приторным голосом сообщил Федя. Он не входил и оставался стоять в коридоре. "Ну и что?!" грубо ответил Миша. Он не мог примириться с потерей "кварцев" и в расстройстве стучал кулаками по письменному столу. "У меня для тебя подарок," Федя продемонстрировал мешочек с чудесными, яркими, разноцветными шариками. Завидев их, юноша был потрясен. От их ослепительного сияния мир померк в его глазах, солнце остановилось в небе и на мгновенье утих уличный шум. Возможно, что так же много веков назад были изумлены каннибалы, населяющие какие-нибудь Маркизские острова, при виде европейских мореплавателей и их немудреных мишурных подношений. В мгновение ока подросток преобразился; детские огорчения были забыты и унеслись вдаль. Миша подбежал к гостю с вытянутыми вперед руками. Счастливая улыбка озаряла его лицо. Он осматривал шарики и не мог налюбоваться на них. Осторожно опорожнив мешочек на стол, любопытный школьник ощупывал каждую крупинку. Когда первоначальное волнение прошло, Миша спросил, "Это мне? За что?" "Могу я войти?" дипломатично произнес Федя. "Валяй!" рявкнул сорванец. "Я был здесь сегодня утром и встретил твоего папочку. С его разрешения я взял свою собственность - кварцы. Не правда ли, что позавчера ты нашел мешочек с кварцами, которые мой братишка собирал целых три года?" плел Федя свою байку из полуправды - полулжи. "Мешочек хранился внутри моего радиоприемника. Его там больше нет. Мой младший брат в отчаянии и горько плачет." Федя наблюдал Мишины мимику и жесты и, как сквозь стекло, читал его сознание. Видя раскаяние своей жертвы, он продолжал пудрить ему мозги. "Мы должны помочь малышу. Я знаю, что ты хороший комсомолец, и поэтому принес тебе этот подарок взамен кварцев." Но взгляд Миши был прикован к зеленоватому полупрозрачному шарику, который он поднял высоко в воздух. Подросток был так заворожен, что, казалось, пропускал мимо ушей все слова, сказанные собеседником. Федя терял связь со своим объектом. "Я не смог найти все наше барахло. Куда делись остальные семь кварцев?" твердил Федя и изображал крайнее удивление: он всплескивал руками, бодал головой воздух и широко открывал рот. Миша его не слушал. Он был погружен в созерцание сказочных переливов аметистового шарика! "Я достану тебе настоящие перламутровые шарики, если ты поможешь моему брату найти остальные семь кварцев," не теряя надежду, вдалбливал Федя. Внезапно последние слова достигли Мишиного сознания. "Семь кварцев?" очнувшись от грез, неожиданно протянул он тонким мальчишеским голоском. "Витька выиграл их у меня вчера вечером. Они теперь его собственность." "Какой Витька?" опешил Федя. "Он выиграл их; они теперь не твои, они его," равнодушно объяснил Миша. "Где Витька живет?" Федя так просто не сдавался. "В нашем доме; в соседнем подъезде." "Он сейчас должен быть дома! Пошли к нему! Немедленно! Ты же знаешь, у нас беда. Мой младший брат ни ест, не спит без своей коллекции кварцев. Я тебе за это еще шариков принесу," добивался своего Федя. "Пошли," согласился подросток и они отправились в новое странствие. Поиски алмазов продолжались и конец, казалось, был близок... так надеялся Федя.
   Резко и без промедления Витя открыл входную дверь. Он оказался невысоким, краснощеким подростком с высокомерным лицом. Он был одноклассником Миши, но выглядел моложе своих лет. По привычке, выработанной горьким опытом общения со взрослыми, он не пригласил незнакомца войти и переговоры происходили на лестнице. Миша представил своего нового друга и показал Вите горсть полученных от него подарков. "Где достал?" с завистью спросил Витя. "Федя дал их мне. Я обменял их на кварцы, которыми мы играли вчера. Они мне нравятся больше, чем те грубые, глупые камни, от которых отвисают карманы. К тому же они плохо катаются." Миша позволил ему потрогать два великолепных, темно-синего и бордового цветов, стеклянных изделия. Заметив алчность в глазах нового знакомого, Федя заявил, "Я тебе завтра принесу мешок с сотней шариков лучше этих. Обменяю на мои семь кварцев." Для убедительности Федя похлопал подростка по плечу. "Какие цвета тебе нравятся?" "Никакие. Мне нравятся мои кварцы и ни за что я их не отдам," упрямо отрезал Витя. Он скрестил руки на груди и с вызовом задрал подбородок. Бедный Федя вздрогнул и, как от боли, поморщился. Перед ним возникло еще одно препятствие. Он пoпытался сдержать свой гнев и потер рукой лоб. "Даю десять рублей; продай их мне," предложил он ровным, спокойным голосом. "Ни за что!" повторил Витя. "Но они мои," Федя был расстроен поведением трудного подростка. "Подумаешь! Были ваши, стали наши. Я их выиграл," отпарировал Витя с убийственным хладнокровием. Он повернулся спиной к Феде и стал с жаром обсуждать с приятелем партнеров по вчерашней игре. Забытый и предоставленный самому себе Федя грустно смотрел в окно на асфальтированный двор внизу. Там в песочнице копалось множество детишек. Вооруженные крошечными металлическими лопатками, они старательно воздвигали мосты, дороги, замки и туннели. Малыши были испачканы с головы до ног, но относились друг к другу с уважением, проявляя взаимопомощь и одалживая игрушки. Бабушки, сидевшие на лавочках, зорко следили за своими обожаемыми подопечными. "Мне бы их заботы," проворчал Федя и внезапно его осенило, "Если не хочешь продать мне свою ерунду, то давай на нее сыграем!" Его оппонент тут же заинтересовался. Он прервал увлеченный разговор и резко повернулся к Феде. "Что ставишь?!" оживленно поинтересовался он. В глазах задиристого юноши вспыхнул огонек азарта. "Имей в виду, что мне ничего не требуется, кроме кварцев!" "Почему же не на шарики? Я ставлю три моих шарика против каждого твоего кварца. Это выгодная сделка!" "Нет. Мы играем семь моих кварцев против семи твоих кварцев. Все должно быть по честности и справедливости!" Витя огласил правила игры и стал ждать ответа. У Феди не оставалось другого выхода. Он должен был подчиниться. Закрыв глаза, он слегка кивнул головой. "Давай сыграем прямо сейчас?" настойчиво предложил Витя. "Лучше завтра," потянулся и притворно зевнул Федя. "Мне надо отдохнуть," усмехнулся он про себя. Это неразумное создание действовало ему на нервы, но он был вынужден ему улыбаться. "В какое время ты хочешь играть?" тихо спросил он, едва сдерживая кипевшую в нем ярость. Витя глубоко задумался. "Сразу после школы, прямо здесь, в 2:30," с серьезной миной ответил он, как если бы это была деловая встреча. "Кто будет судьей?" напомнил о себе Миша, заинтригованный высокими ставками. Болтая ногами, он сидел на подоконнике. Ему очень хотелось быть в центре исторического матча. "Не ты, потому что тебя легко подкупить," движением руки Витя отклонил кандидатуру друга. "И не Саша. Oн, конечно, знает игру, но он дурак и все напутает." "Это должен быть кто-то, кому я могу доверять," перебил Федя. "Ты посторонний; ты тут никого не знаешь; потому молчи в тряпочку," презрительно фыркнул Витя. "А как насчет соседки вашей, Агафьи Ивановны?" проглотив грубость, молвил толстокожий Федя. "Она провела в вашем дворе полжизни, наблюдая, как вы, сорванцы, катаете шарики. Держу пари, она затмит любого профессионала." Мальчишки были озадачены; переглянувшись, они долго молчали, но потом приветствовали эту идею. "Я ее спрошу," вызвался Миша. "Это легко. Она всегда дома." "Хорошо," согласились все. Уладив последние детали, знакомые попрощались и стали расходиться. Федя побрел вниз, ноги его чуть-чуть заплетались, вероятно от волнения; но мысли, как затравленные зайцы, метались вокруг завтрашнего матча и руки его дрожали. "Во что я ввязался?" ругал он себя. Пройдя несколько ступеней, он резко повернулся и, потеряв самоконтроль, злобно гаркнул на Витю, который, засунув руки в карманы брюк, молча и настороженно смотрел ему вслед, "Откуда тебе знать, какие кварцы мои, а какие твои?! Они все одинаковые!" "Я знаю моих уток; можешь покрасить своиx!" категорически отрезал Витя и изо всей силы захлопнул квартирную дверь. Федя почувствовал себя опустошенным. Когда он вышел на улицу, ветер чуть не сбил его с ног. "Как я могу победить?" в отчаянии размышлял он.
   Наступило завтра. Волнение и тайна недалекого будущего, которое должно было превратиться в реальность в течение ближайших шести часов, не давали покоя Феде. Он был задумчив, рассеян и молчалив. За завтраком он уронил на пол свой бутерброд, пролил на скатерть кофе жены и забыл поцеловать ее шелковистую щечку, перед тем как чаровница ушла на работу. Его сознание витало вдалеке от скучной домашней прозы, толстый прыщеватый подросток в неряшливой школьной форме и с развязными манерами занимал его мысли. Федя с ужасом осознавал, что он не готов к предстоящему матчу. Ведь прошли годы с тех пор, как он в последний раз играл в шарики, но для его противника это было всего лишь вчера. В случае проигрыша oн мог потерять часть своего состояния. Ну, что же?! Была не была!
   Ровно в 2 часа 30 минут он прибыл во двор в сопровождении Агафьи Ивановны и Миши. Стоял знойный летний день. Солнце нещадно палило в безоблачном небе. Улицы как будто вымерли и только ветер кружил бумажный мусор по мостовой. Высокие здания и бетонные заборы отбрасывали на асфальт короткие густые тени. Агафья Ивановна уселась под навесом на принесенный для нее Федей высокий стул. Сложив руки на коленях, она приготовилась выполнять предназначенные ей функции и обязанности. Полный значительности Миша принес под мышкой коробку с шариками, которые он получил в подарок от своего благодетеля. Он должен был играть в последнюю очередь с победителем кварцевого матча. Витя был пунктуален. Широкими стремительными шагами он вошел во двор, ни с кем не здороваясь и ни на кого не смотря. Он присел на асфальт и мелом стал подновлять большой выцветший круг, который раньше использовался в играх. На его серьезном лице отражалось сосредоточенное внимание. Он не говорил и не оглядывался по сторонам. Подросток готовился разгромить Федю с помпой. Витя выложил свои кварцы вдоль одной стороны квадрата, вычерченного в центре и велел Феде сделать то же самое со своими фишками. "Дай-ка взглянуть, что у тебя есть," брезгливо поморщившись, заявил oн, когда Федя подошел ближе к нему. Он поднял с земли один из расписных синих кварцев, которые принес с собой Федя. Тень сомнения пробежала по его лицу. С неудовольствием кончиком пальца он почесал свою переносицу. "Они не такие, как мои," задумчиво произнес Витя и ногтем отколупнул немного краски. Отраженный луч солнца ударил ему точно в глаз и он на мгновенье зажмурился. "Потому что все камушки разные," с участливой улыбкой подсказал Миша. Гордо откинув голову и улыбаясь, он держал под мышкой тяжелую картонную коробку. "Взгляните на ваши глупые кварцы. Они пыльные, тяжелые и у каждого страшно уродливая форма. То ли дело мои изящные, ровненькие шарики." Миша с любовью и нежностью поглаживал множество своих великолепных изделий. Их яркий праздничный вид привлекал внимание собравшихся. Горстка бездельников и несколько скучающих бабушек издалека наблюдали, как мальчишки готовятся к матчу. "Начнем," скомандовал Витя. Он повернулся к Мише и громко прошептал ему на ухо, "После того, как я смету этого петуха с лица земли, буду играть с тобой. Я обдеру тебя как липку и выиграю все твои шарики." В испуге Миша отпрянул назад и обеими руками крепко прижал к груди свою коробку. Но никто на него не смотрел. В центре всеобщего внимания была арена. "Мне надо проверить ваши биты," тоном заправского судьи объявила Агафья Ивановна. Федя и Витя вытащили из карманов большие свинцовые шары, каждым из которых можно было бы легко расколоть череп медведя. Агафья Ивановна напустила на себя строгий вид. Она ощупала, осмотрела и одобрила боеприпасы. Биты были примерно одинакового размера, но не идеально круглые. Следующим настал Мишин черед. Он выставил перед собой крепко сжатый кулак, из которого торчали две соломинки. "Тот, кто вытащит длинную, начинает игру," провозгласил он. Не успел Миша договорить, как агрессивный Витя выхватил соломинку из руки приятеля. Она оказалась длинной. Миша разжал ладонь и оставшаяся короткая соломинка упала на землю. Витя получил преимущество с самого начала. Не теряя ни секунды, oн пригнулся и прицелился в середину вражеского строя. Матч начался. Сияющие драгоценные камни Вити и синие фишки Феди лежали по соседству на асфальте на белых линиях, вычерченных в центре круга. Алмазы, достойные украсить императорскую корону или султанский трон, сверкали на солнце, как непонятные публике и неоцененные по достоинству кусочки горной породы. Однако, не меньший блеск исходил и от Мишиных стеклянных шариков. Аккуратно сложенные в коробке из-под конфет, они излучали приятную радугу всевозможных цветов и оттенков, которую, в силу своей кристаллической структуры, алмазы произвести не могли. Тем самым стеклянные изделия массового производства приобретали, по мнению зевак, неоспоримое преимущество перед, ценившимися выше золота, редчайшими произведениями природы. Глаза зрителей были прикованы не к горстке уникальных алмазов, а к множеству сверкающих стеклянных сфер и среди собравшихся не нашлось мудреца, который бы объяснил невеждам, какие неоценимые сокровища сейчас валяются в грязи и пыли у их ног.
  Одним махом Витя выбил с ринга две Федины "утки". Фишки звякнули и улетели в глубь двора, продолжая бешено вращаться и вздымая пыль. Чтобы оказать услугу товарищу, Миша побежал к забору подбирать заслуженно выигранные трофеи. Федя помрачнел. Он чувствовал себя неловко. Когда-то в юности он был профессионалом, но последний раз играл в шарики десять лет назад. От волнения глаза его расширились, брови нахмурились, а рот немного приоткрылся. Федя согнулся, сосредоточился, напряг мускулы и метнул свою биту с силой снаряда, вылетающего из пушки. Он не промахнулся. К его удивлению, четырехкаратный тетраэдрический кристалл и пятикаратный двойной алмаз выкатились из круга. С удовлетворением Федя распрямил спину и отправился собирать свою добычу. Опустив голову, он старался спрятать ликующую улыбку и избегал хмурого Витиного взгляда. Два следующих хода принесли Вите и Феде по четыре "утки". Игра быстро приближалась к завершению, доказывая, что оба соперника были непревзойденными мастерами, обладающими равной боевой силой. Затем настал Витин черед метать. Он занял позицию, широко расставил ноги и с пугающе стервозным лицом занес правую руку, готовую к метанию биты.
   Мнения разделяются по поводу того, что именно произошло дальше. Ударил Витя или нет, и где находилась Агафья Ивановна? Ибо в тот самый момент могучий крик "Говядина!" прозвенел в знойном воздухе, заставив всех присутствующих рвануться к продуктовой лавке, находящейся на углу улицы Коминтерна и проспекта Пятидесятилетия Октября. Слух о грузовике с бараниной, свининой и птицей, отправленном с мясокомбината в их местный магазин, распространился по округе со скоростью лесного пожара. Толпы людей со всех сторон с сумками и без них спешили, ковыляли и шагали, кто как мог. Слепая сила потока этого была неуправляемой. К сожалению, место состязания наших героев оказалось на пути этой человеческой волны. Нарисованный на асфальте круг, две "утки" на нем, ящик с Мишиными шариками, игроки и Агафья Ивановна сильно пострадали. Могучая стихия смела фишки и кварцы, разметав их вдоль стены, опрокинула на грунт играющих, сбила Агафью Ивановну с ее стула и рассыпала Мишины шарики. Агафья Ивановна быстро очухалась и пыталась защитить игроков и площадку. Она выставила кулаки вперед и, крича и брыкаясь, отталкивала нападающих, но никто не обращал на старушку внимания, пока двор не опустел и последний страждущий потребитель пищевых продуктов не доковылял до заветной цели. Очередь в магазин была организована в считанные минуты; люди пересчитали себя, записали цифры на тыльных сторонах ладоней и замерли в настороженном молчании, ожидая прибытия замороженного мяса и, может быть, даже и цыплят.
   Пролетела короткая, сильная буря и во дворе опять воцарилось спокойствие. Понурив головы, игроки и Миша отправились оценивать ущерб. Две "утки" были легко извлечены из канавы, но стеклянные шарики были разбросаны по просторам двора. Их скопище обнаруживалось повсюду - они лежали у заборов, у песочницы, у фонарных столбов, у мусорной свалки и у кирпичной стены здания, выдавая себя причудливым, разноцветным, ровным сиянием. Агафья Ивановна помогала в поисках и вскоре конфетная коробка снова доверху наполнилась блестящими шариками. Миша пересчитал и осмотрел каждого из своих несравненных "голубков", получив, странным образом, результат - сто один. Загадочное появление лишнего, сто первого шарика остается неразрешенной загадкой и по сей день. Между тем Агафья Ивановна хорошенько поразмыслив, сочла, что продолжение матча не имеет смысла: участники сыграли превосходно, не уступили друг другу и заслужили боевую ничью. Федя и Витя обменялись оставшимися "утками" и пожали друг другу руки. Матч был окончен и решение стало официальным. В приподнятом настроении Федя попрощался с новыми друзьями. Oн поспешил в автобусный парк на свою вечернюю смену. Авантюрист летел стрелой; его сердце ликовало от радости. Он не чувствовал ни малейшего раскаяния в том, что поступил против своей совести. Разве не его собственностью были все двадцать девять алмазов, которые он только что возвратил? Разве они по всеобшему согласию не назывались "кварцами", на которые его противник играл? Это было именно то, что Федя поставил против алмазов: настоящие кварцы. Накануне он купил эти горные хрусталики на барахолке и покрасил их, как пожелал Витя, в синий цвет. Крашеные твердые кварцы для неспециалиста выглядели неограненными необработанными алмазами. Подлог никто не заметил! Также он гордился своей изобретательностью, когда три дня назад в мастерской по ремонту электроники окрестил свою коллекцию драгоценных кристаллов "кварцевой" коллекцией. Поражаясь собственной ловкости и предприимчивости, преодолевая сильный встречный ветер, Федя мчался по улице навстречу новым увлекательным приключениям.
  
  Глава 10. Тревога.
   Утреннее солнце, пробивающееся через окно, больно резало спящему глаза; яркий свет разбудил его и вынудил крепко зажмуриться. Чтобы защититься и закрыть лицо, Федя натянул на голову одеяло. Прошлой ночью они были в гостях у родителей Лизы, вернулись домой поздно и навеселе; шутя, смеясь и целуясь, влюбленные впопыхах забыли закрыть шторы. "Интересно, который час?" Федя протянул руку, но наощупь не мог найти запропастившийся будильник. "Наверное, пора вставать." Солнце поднялось совсем высоко; его лучи немилосердно нагревали внутренность комнаты, они отражались на простой, но ухоженной мебели, на чистеньких, голубых стенах и блестели на желтом паркетном полу. Лиза проявила себя отличной хозяйкой и содержала в идеальном порядке свое крошечное хозяйство. Из кухни доносился запах горячего кофе и блинов, от которых у Феди сами собой потекли слюнки. Он тут же вскочил на ноги и взглянул на стол. С разочарованием он заметил, что Лиза закончила свою трапезу и ему придется завтракать одному. Легкой походкой в комнату вошла любимая женщина. Атласный розовый халатик и банное полотенце, обернутое вокруг пояса, подчеркивали формы и достоинства ее грациозной фигуры. Она недовольно сморщила носик. Точеные бровки ее приподнялись, хорошенькое личико расстроенно вытянулось, изящная головка в ореоле золотых волос сердито наклонилась набок. "Доброе утро, мой кавалер," сдержанно улыбнулась она. "Хорошо ли спалось?" Федя кивнул. У него все еще кружилась голова от вчерашней пирушки. Он зевнул, потянулся и трясущимися руками опорожнил стакан воды. Лиза с неодобрением взирала на эти действия. "Завтрак готов. Угощайся. Я тороплюсь. Мне нужно быть в банке в десять." Красавица открыла дверцу шкафа и спряталась за нею, чтобы немного уединиться. Oна сбросила халатик, заменив его нижней юбкой, блузкой и коричневым деловым костюмом. Федя сидел на кровати в двух шагах от нее, сжимая пальцами деревянное изголовье. Всепроникающий магнетизм ее сильного, гибкого тела гипнотизировал парня, пробуждая в нем зверя, но он преодолел себя и сумел отвести глаза к окну. Когда он снова посмотрел на Лизу, она сидела на пуфике у комода, расчесывая свои золотистые волосы. На бледном лице ее блуждала загадочная усмешка. Ее длинные рельефные ноги были скрещены под табуреткой, а узкая юбка едва прикрывала колени. Федя встал и робко подошел к своей зеленоглазой повелительнице. "Не положено," засмеялась она и шутливо пригрозила ему расческой. "Ты не можешь целовать меня до вечера," заявила Лиза, накрашивая губы и припудривая лицо. Закончив приготовления, она резко повернулась на сиденье и громко спросила, "Зачем ты принес этот хлам?" Она указала пальцем под кровать. Федя покраснел и смутился; потом, помолчав несколько минут, нагнулся и, пробормотав, "Прошу прощения," вытащил оттуда толстую пачку разворошенных бумаг. "Это большая редкость. Это настоящая капиталистическая газета. Я нашел ее позапрошлой ночью в моем автобусе после окончания смены. Я не знаю, на каком языке она напечатана," прошептал Федя. Он не хотел, чтобы соседи узнали о его находке. Он лелеял этот случайный сувенир из далекого запретного мира, где нет очередей в магазинах, где полки ломятся от товаров и где люди дружелюбны и улыбаются друг другу. Сопя и посвистывая, он перелистывал страницы одну за другой. "Какие красивые картинки. Снимки очень четкие и краски яркие. Они выглядят живыми. И бумага намного белее, чем в Правде," c завистью говорил он. "Я принес эту газету, чтобы показать тебе, что происходит за границей." Он осторожно разогнул плотные и тяжелые печатные листы и протянул их жене. Лиза открыла первую секцию, и ее взгляд скользнул по строчкам. "Без сомнения это английский," сделала она заключение. "Но я не могу схватить, что здесь написано. Некоторые слова мне знакомы, но я не улавливаю общий смысл." Несколько минут она продолжала попытки, затем перевела взгляд наверх страницы. "Здесь написано, что эта газета из Бостона, штат Массачусетс," перевела Лиза. Она подняла голову, словно пытаясь припомнить школьные уроки географии. "Бостон - это город в США!" взволнованно воскликнула она. "Это американская газета!" Немного взволнованная, она расстелила листы на полу и присела на корточки. Федя благоговейно смотрел на свою подругу. Какая она умная! "Ты принес воскресный выпуск. Он огромный," уважительно произнесла Лиза. Она отложила в сторону политическую часть, из которой ей не удалось расшифровать ни единой строчки, и занялась изучением рекламы недвижимостей и продажи автомобилей. Молодую женщину охватило неодолимое желание вступить в эту манящую, таинственную и пленительную жизнь. "Американцы должны быть очень необычным народом," после долгой паузы поделилась своими наблюдениями Лиза. "Они ужасно богаты. Их семьи живут в собственных домах и у каждого взрослого есть личный автомобиль. Им не нужно разрешение исполкома, чтобы улучшить свои жилищные условия. И еще: они покупают автомобили без всякой очереди! Какая прелесть!" "Откуда ты знаешь?" не согласился Федя. "По моему все это ерунда и вражеская пропаганда. Фашистские провокаторы подбросили этот хлам в мой автобус, чтобы сбивать с толку честных советских тружеников, вроде меня и тебя!" Федя прочистил горло, отхлебнул из графина водички и с пафосом продолжал, "Не верь им! Это подлые буржуазные враки про персональные автомашины и собственные дома!" Федя так разволновался, что похлопал себя по макушке и сильно выпучил глаза. "Ты и не догадываешься, что американцам кушать нечего! У них перебои со снабжением! Вот как! Когда я был маленький, нам воспитательница в детском саду рассказывала, что ничем, кроме жевательных резинок иностранцы в своих хваленых заграницах не питаются. Да-да!" Он поймал на себе недоверчивый Лизин взгляд. "Когда наступает обеденный перерыв, то вся семья, стар и млад, рассаживается вокруг стола, кладут на него ноги и набивают утробы жевательной резинкой. Прocто, дешево и сердито! И еще. У каждого для обеда припасена своя бутылочка с коричневым пойлом - Кокой Колой называется. Через соломинки они эту дрянь в себя всасывают, пока у них в кишках не забулькает. Вот потому- тo все американцы чокнутые и похожи на мартышек, а за президента у них чистокровный орангутан!" Со злостью Федя грохнул кулаком по столу. "И еще," не унимался он. "B Америке oт такой диеты все получается наоборот - когда у нас день, то у них ночь! Так им, империалистам, и надо!" Федя потер ушибленный кулак и погрозил своим невидимым врагам. Лиза с тревогой смотрела на своего мужа. "Успокойся, дорогой. Все в порядке. Ты слишком часто посещаешь курсы политпросвещения. Думай сам. Не поддавайся тому, чем тебя пичкает правительство." Движением руки она отмела речи супруга и вернулась к рассматриванию газеты. Ее нежные пальчики перелистывали страницы в поисках новых откровений. Между тем Федя склонился над толстым разделом Развлечения, пытаясь разгадать надписи под фотографиями обаятельных мужчин и прекрасных женщин, помещенных на его страницах. Солнце поднималось над городскими крышами, на тумбочке рядом с кроватью негромко тикал будильник, но влюбленные были так увлечены созерцанием отблесков и отражений недоступного заокеанского мира, что чувство времени ускользнуло от них. Опомнились только тогда, когда Лиза взглянув на часы, взвизгнула, "Я опаздываю!" Она вскочила, выпрямилась, и обняв мужа, быстро вышла, перекинув через руку свое пальто. Федя приблизился к окну, чтобы успеть увидеть идущую по тротуару жену. Он чувствовал в себе удивительное ощущение ее недавних объятий. Оно опьяняло, кружило голову и сводило с ума. С Лизой он нашел счастье. Все в комнате напоминало о ней, дышало ее прекрасным присутствием. Даже газетные листы, рассыпанные нежным прикосновением рыжеволосой прелестницы, умиляли Федю. Он поднял свою большую сильную руку и помахал ей вслед. Лиза была далеко в потоке пешеходов и не могла заметить его тоскливого жеста. Она направлялась к автобусной остановке в пяти кварталах от их дома. Она шла быстрой энергичной походкой, умело лавируя в толпе и обходя медлительных пожилых пешеходов. Потемнело и начался дождь; Лиза раскрыла зонт. Когда она скрылась из виду, в душу Феди снова закрались сумерки.
   Прошлo около полумесяца. Страна победившего социализма стремительно приближалась к коммунизму. Советский народ напряженно работал для достижения этой великой цели. Не отставали от производственных коллективов и герои нашего романа. Однажды в поздний воскресный полдень Звонцовы отдыхали после интенсивной трудовой недели. Это была их излюбленная часть дня. Истома и покой охватили обитателей жилища. Обед закончился и Вася, маленький Петр и Федя, выйдя из-за стола, заняли места в разных углах комнаты. Компания расселась где придется, но лицом друг к другу. Комната, битком набитая пуфиками, креслами, стульями, диваном и обеденным столом была по-своему уютна. Никто не замечал неудобства и присутствовавшие находили в этой крайней тесноте даже свою прелесть. Люди и предметы были в пределах досягаемости и в зоне полной слышимости. Никому не требовалось напрягать голос, чтобы задавать вопросы и от обитателей коммуны не ускользали малейшие досадные звуки, вызванные разгаром пищеварительных процессов в их желудках. Все было понятно, просто и естественно. Федя играл в шашки с Петей, который нещадно обыгрывал гостя и не имел к нему ни малейшего снисхождения. За последние три года между ними завязалась крепкая дружба. Федя научил малыша всем народным песням, поговоркам и сказкам, выученным им в детстве от своей матери-крестьянки и всем сумасшедшим играм и шалостям, которыми он когда-то забавлялся со своими одногодками в угрюмых чащах Сосновска. Тем временем, расположившись на диване, Вася читал спортивную газету, а Наташа уединилась на кухне. Рукоделие было ее любимым занятием, и она работала над детским одеялом для ребенка Феди и Лизы. Ребёнка ещё не было и в прогнозе, и никто не слышал, что Лиза была беременна, но кто мог сказать, что у Наташи отсутствовал дар предвидения? Телефонный звонок прервал эту безмятежную идиллию. Предчувствуя недоброе, Наташа выбежала в коридор и схватила трубку. В гостиной маленькому Петеньке надоело играть в шашки; после трех разгромных проигрышей Федя был с позором изгнан и триумфатор переключил свое внимание на детскую телепередачу. Неунывающий Федя передвинулся ближе к Васе и они, хихикая, обсуждали последний футбольный матч между двумя популярными спортивными командами. Жизнь текла по своим особым законам, неизменно спокойная и невыразимо прекрасная и, казалось, ничто не может нарушить семейный покой Звонцовых. Но, не совсем так. Наташа, закончив телефонный разговор, вернулась с дурными вестями. Хватаясь за стены и волоча ноги, она еле добрела до комнаты. "Они не оставляют нас в покое," Наташа рухнула на диван. "Они ожидают, что мы начнем все сначала." Мужчины прекратили разговор и вопросительно посмотрели на нее; маленький Петр был поглощен своим телешоу. "Даша звонила," поделилась она новостью. Лицо хозяйки окаменело и она едва ворочала языком. "Даша сказала, что Юрий достал свежую американскую газету и собирается напечатать для нас триста долларов. Он хочет, чтобы мы увидели его обновленную производственную линию. Он назначил дату, время и место, где мы должны быть. Я сказала, что подумаю и поговорю с вами." Федя, которому Звонцовы с каждой сделки платили комиссионные, с энтузиазмом воспринял эту идею. "Мы снова заработаем," обрадовался он и потер руки. "Не вижу в этом ничего плохого, а только хорошее." "Они мошенники, Федя," назидательно покачав пальцем, произнес Вася и описал то, что его жена узнала во время своего последнего визита к Даше. "Не обязательно," возразил Федя. Он не был обескуражен. "Мы заключали фантастические сделки с Гогой. Он хорошо платил. И он хочет большего. Скажите, какой дурак будет обменивать липовые деньги на тот дефицит, который ты каждый раз приносил из Березки? Может быть, эта печатающая машина - побочный продукт секретных исследований неизвестного научного гения, страдающего от избытка скромности?" "Интересно, когда ты выучился так говорить?" ахнула Наташа, ошеломленная его метким, красочным языком. "Москва быстро обучила тебя необходимым манерам." Польшенный паренек слегка улыбнулся и с наигранным простодушием развел руками. Тем не менее, его оптимизм поколебал отрицательное мнение Звонцовых. "Может они и не жулики? Ведь благодаря им мы получили столько хороших вещей." Однако растерявшиеся супруги так и не смогли объяснить, как можно печатать доллары из газет и действительно ли это афера? "Пойдемте посмотрим и убедимся," решительно подытожил Федя. "Когда, вы сказали нам приходить - в среду?"
  
  Глава 11. Штукенция.
   В прокуренном подвале старого кирпичного здания в промышленном районе Москвы собралось более десятка человек. Это была весьма разношерстная компания, но объединяло их одно - страсть повелевать и подчинять ближних. Сторонний независимый наблюдатель, повстречав эту кодлу на улице, после небольшого размышления причислил бы собравшихся к бандитскому воинству. Коренастые, короткие, наглые - все в модных джинсах и дорогих кожаных пиджаках - они наводили страх. Причина, которая привела их сюда, требовала секретности, которая обычно не предпочитает многолюдия, но популярность не нарушала планов Изобретателя. Понимая это, никто из братвы не курил, не болтал, не жестикулировал - вели они себя смирно. Наташа, Вася и Федя, растерянные и испуганные, замерли на неровном бетонном полу под низким каменным сводом. С их голов только что сняли мешки, нахлобученные на них охранниками с возможной целью, чтобы посетители никогда не могли найти сюда путь. Сейчас невольные гости растерянно озирались. Несколько тусклых электролампочек, развешанных там и сям были не в силах осветить загадочное помещение. Непонятно было его предназначение - то ли это склад, то ли мастерская, а может камера пыток? С заржавленных крючков и цепей, свисающих с потолка капала ледяная вода и приглашенные дрожали. Внезапно взоры присутствующих, как по команде, повернулись к дальнему, мрачному углу подвала, где валялись поломанные ящики и громоздились горы хлама. Там закопошилось что-то уродливое и отталкивающее. Оно росло, ветвилось и изгибалось. Вскоре из завесы непроницаемой тьмы, как из черного логова ада, появился высокий мужчина лет сорока. Cтрогий английский костюм облегал его полноватое тело, редеющие волосы аккуратно расчесаны на пробор, ноги обуты в начищенные до блеска ботинки. Неслышными шагами он неторопливо направился к своим гостям. Из-за скудного освещения лица его было не разглядеть; но вот он попал в полосу света и черты его стали видны в малейших подробностях. За благообразной и ничем не примечательной внешностью добропорядочного гражданина CCCP скрывалась неисчерпаемая энергия матерого мошенника и только блеск его глаз выдавал нечеловеческую волю и гениальность этого выдающегося индивидуума. Приблизившись к Наташе, Васе и Феде, он остановился поодаль. "Хвостов. Можете звать меня Юрий," произнес человек приятным баритоном и очаровательно улыбнулся. "Добро пожаловать в мой цех," приглашающе взмахнул он рукой. "Смотрите и восхищайтесь." Заслышав эти слова, воинство, как один, поклонилось в сторону стола. Они были посвящены в Тайну. На неструганных досках находился объект их почитания. Тайна приняла форму блестящего, по-видимости, металлического предмета размерoм обыкновенной обувной коробки. Своей никелированной поверхностью предмет блестел в свете электрической лампочки, подвешенной на длинном шнуре. Все взгляды были прикованы к зеленым банкнотам, которые предмет или, как его называли Штукенция, выталкивал из прорези на своей передней панели, одну за другой, одну за другой. Когда Штукенция наконец остановилась, Юрий вложил в отверстие наверху машины особым образом сложенный газетный лист и в другое отверстие залил из бутылочки что-то черное. Затем, с секундомером в правой руке, он вслух досчитал до одиннадцати и покрутил колесико на ее боку. И произошло невозможное! Ровно через пять секунд после того, как колесо совершило полный оборот, победный перезвон колокольчиков возвестил о чуде, свершившемся на их глазах: из щели на лицевой стороне начала вылезать теплая, новенькая, трепещущая стодолларовая банкнота США! Она добавилась к двум другим банкнотам, уже лежавшим на шероховатой поверхности стола. После появления последней банкноты Юрий с победоносной улыбкой раскланялся. Все были так очарованы и поражены, что аплодисментов не последовало. Наташа, Вася и Федя не могли оторвать глаз от фантастического предмета, который ярко блестел и посылал острые световые лучи на стены, потолок и взолнованные лица присутствующих. Федя осмелился протянуть руку, чтобы пощупать банкноту. В силу строгих советских законов раньше никогда в жизни он не видел иностранной валюты. "Не так быстро; сначала надо купить!" Зловещего вида крепкий парень остановил его руку. Он был из свиты Изобретателя. "Плати 1500 рублей и она твоя," с угрожающей улыбкой сообщил Юрий. "Вы ожидаете, что я поверю, что эти деньги настоящие?!" вмешался Вася. Он горячился и щеки у него тряслись. "Что вы делаете реальные американские деньги из старых газет?!" Юрий был безмятежно спокоен и лучезарно улыбался. Полемические наскоки не могли ни поколебать, ни обескуражить его. "Совершенно верно, мои деньги абсолютно настоящие. Они сделаны из американской бумаги. В Москве такую газету не найти. Это настоящая буржуазная газета."
  Он передал обрывки листа Васе. Действительно, это были разодранные клочья одного из чикагских периодических изданий, о чем говорилось в верхней строке каждой страницы. Вася пристально вглядывался в непонятный текст, но не хотел обнаружить перед посторонними свое невежество. Следует сказать, что знакомство Васи с иностранными языками ограничивалось четырьмя годами изучения английского в одной из московских средних школ и одним годом в техническом ВУЗе. Знания, почерпнутые там, были весьма посредственными. Поэтому единственная информация, которую Вася смог почерпнуть, рассматривая страницы, заключалась в том, что статьи, фотографии и бумага произошли из части света, населенной врагами Советского Союза; части света столь отдаленной и странной, что там не висели красные флаги, отсутствовала советская власть и никто не говорил по-русски, а если бы и заговорил, то его/ее не поняли и, пожав плечами, отвернулись. Однако признание этого грустного факта не облегчило Васиной задачи. Он продолжал бессмысленно таращитьcя на картинки. Юрий прокашлялся, прервал молчание и веско изрек, "Я изобрел и построил Штукенцию. Мои доллары настоящие и их качество превосходит продукцию, которую выпускает американское казначейство. Те стодолларовые купюры, которые вы в прошлом месяце получили у Дарьи Эдуардовны, были напечатаны моей машиной." Вася был недоверчив и его всегда критиковали за осторожность и подозрительность. К тому же он был упрям и несговорчив. "Не может такого быть," Вася скрестил руки и покачал головой. Он твердо стоял на своем. Отрицание отразилось на его лице. "Только банкноты, выпущенные самим государством, считаются подлинными, все остальное подделка." Наташа дернула его за рукав, "Давай выбираться отсюда." Супруги направились к выходу. Юрий покачал головой и неодобрительно поглядел в их сторону. Сюрприз пришел с неожиданной стороны. "Одну минуточку, товарищ, мне хотелось бы убедиться, что ваши купюры настоящие," неожиданно для самого себя пробасил Федя. Он был взволнован. Только что он видел невозможное. Событие это лежало за пределами его короткого житейского опыта. Федя был гораздо младше Васи и Наташи и всего несколько лет обживался в Москве. Он все еще открывал чудеса и диковины столичной жизни и готов был поверить во что угодно. "Что настоящее?" Юрий перенес свой тяжелый взгляд на любознательного паренька. "Разве не ты помогал им продавать замшевые пальто?" "Откуда он знает?" дернулся Федя. Сердце его часто забилось, а по спине поползли холодные мурашки. Юрий резко повернулся к уходящим Звонцовым. "Товар был куплен в Березке на зелененькие, сделанные моей машиной," глядя им вслед с гордостью повторил мошенник. Но всуе. Звонцовы как будто не слышали его и продолжали удаляться. Движением пальца Юрий поманил одного из громил из своей банды. Тот проворно подбежал к хозяину. "Смотри за ними," еле слышно прошептал Юрий. "Будет сделано," кивнул шестерка и правой рукой прочертил братве в воздухе короткий условный знак. Окружив стол, они стояли плотной стеной: одинаковые, коренастые, молчаливые. На их мордах блестел пот. Злоба и ярость горели в глазах. Они были не совсем людьми; они были отребьем человеческого рода. Как дрессированые овчарки, банда преданно взирала на своего главаря, ожидая его приказа вцепиться в кого угодно. "Я понимаю, что в это нелегко поверить," cостроив дружелюбное выражение, Юрий обратился к Феде. "У меня тоже недоверчивый характер." Он сделал паузу и отвернулся, игнорируя Звонцовых, которые, не решаясь уйти, остановились у дверей. Супруги колебались, не желая расстаться с мечтой, захватившей их помыслы и желания. Глаза Васи и Наташи были прикованы к Штукенции и трем банкнотам рядом с ней. Сколько дефицитных товаров можно было бы на них купить! Однако заметно было, что главарь отказался от Звонцовых, сбросив Наташу и Васю со счетов. Он перенес внимание на их юного помощника. "Мы знаем, что ты хороший человек," тихо начал Юрий. "Мы знаем, где ты живешь и как тебя найти. Также у тебя великолепная жена." Страх овладел сердцем Феди, но насупив лицо, он не подавал виду. "Возьми любую из этих банкнот и отнеси в Березку. Потрать ее там. В Березке есть портативный детектор контрафактных купюр. Администрация магазина не позволит покупателям расплачиваться поддельными деньгами. После этого делай выбор: или принеси мне 1500 рублей или верни сто долларов." Юрий остановился и глубоко вздохнул. "Уверяю тебя, что наша обязанность вести бизнес честно и справедливо. Мы ожидаем от клиентов того же," негромко добавил он. Федя был ошеломлен. Он осторожно подобрал ближайшую зелененькую и бережно, не складывая, положил этот ценный предмет в свой внутренний карман. "Заметано!" рявкнул кто-то из бандитского воинства; другие свистнули, затопали ногами и зареготали. "У тебя есть одна неделя. Увидимся в следующую среду в это же время, на этом же месте," повелительно приказал Юрий. "Если не вернешься, мы с тебя шкуру сдерем!" бандиты покатывались от смеха. В отместку Федя показал им кулак.
   Посетители заторопились к выходу. Им стало не по себе. Преодолев двадцать обвалившихся кирпичных ступеней, они выбрались наверх. Яркое голубое небо и морозный воздух взбодрили друзей. Они бодро шагали по широкой асфальтированной улице. Пешеходов им попадалось мало - район был промышленный. Их окружали заводские корпуса и глухие заборы. Из высоких труб валил густой дым. Сажа и копоть покрывали обшарпанные стены, тусклые окна и даже слой снега на мостовой. За пыльными стеклами кирпичных пятиэтажек стучали и скрипели машины; вентиляционные трубы выпускали клубы кислотных паров; в заводских дворах сигналили грузовики, а по ту сторону забора гудел товарный поезд на железнодорожной ветке. Но наши герои не замечали сомнительных красот индустриального пейзажа; они думали о другом. Загадочное никелированное устройство, брызжущее в глаза ослепительным светом, не покидало их смятенных сознаний. "Надеюсь, что меня там не околдовали," задумчиво прокомментировала свое наблюдение Наташа. "Разве Изобретатель не использовал сверхъестественные силы? Мне постоянно казалось. что Юрий пытался загипнотизировать каждого из нас! Я не шучу!" В страхе ее глаза раширились, брови поднялись и рот немного приоткрылся. Заслышав мнение жены, Вася растерянно воздел руки к небу. "Уж не знаю, что там за наваждение!" громко провозгласил oн. Никто не отвечал. Что-то огромное и непостижимое коснулось их жизней. Друзьям требовалось время, чтобы разглядеть монументальность явления, перед фасадом которого они оказались. Опустив головы и не разговаривая, компания быстро шагала вперед, преодолевая длинный отрезок дороги. Отпечатки трех пар ног оставались на свежем снегу. Следы тянулись за ними на километры параллельными цепочками и близко друг к другу. Истекло около часа, но они по-прежнему находились в пути. По мере приближения к станции метро район стал выглядеть более благоустроенным. Фабричные здания постепенно исчезали, их заменяли многоэтажки с магазинами на первых этажах. По улицам сновали легковые автомобили и по чисто выметенным тротуарам фланировали пешеходы. Внезапный скрежет проезжающего мимо трамвая вернул путешественников в повседневный мир. Они огляделись и заметили, что давно вошли к жилые кварталы. Звонцовы устали от неприятных впечатлений. Они хотели побыстрее вернуться домой, чтобы окунуться в свои серые привычные будни. Один Федя имел свое особое мнение. У Феди в голове засел сумасшедший план.
  
  Глава 12. Товарообмен.
   Через несколько минут ходьбы на перекрестке вдалеке завиднелась, укрепленная над входом в станцию метро, ярко-красная буква М. Высокие деревянные двери хлопали и поворачивались, впуская и выпуская массы людей. Наши герои ускорили шаг. Они желали забыть о неприятном приключении и оставить его позади. Но у Феди были вопросы. Он первым нарушил молчание. Свинцовой волной безотчетного страха нахлынули на него мучительные сомнения. "Правильный ли я сделал выбор?" вертелось у паренька в голове, но вслух он неуверенно произнес, "Может, на днях мы вместе съездим в Березку и узнаем, чего эта зелененькая стоит?" "В Березку?" встрепенулась Наташа. Дама была явно раздражена. Поморщившись, она отвернулась от собеседника, но продолжала говорить, не глядя на него, "Я не эксперт, но все три его купюры прошли через мои руки. Поверь мне, я почувствую разницу между газетой и долларом. Позволь-ка мне прикоснуться к твоему трофею. Нет, не на улице." По ее команде друзья свернули в подъезд ближайшего здания. В укромном, безлюдном пространстве возле батареи центрального отопления Федя передал ей банкноту. Потерев ее пальцами и посмотрев на свет, Наташа вывела заключение, "Она ничем не отличается от трех других купюр, которые были у нас." Женщина продолжала крепко сжимать банкноту, как будто хотела раздавить ее ткань. "Без сомнения это не газета," сказала Наташа. "И серийный номер тоже другой. Представьте себе, но я запомнила их все и даже могу записать. Невооруженным глазом я не могу определить качество этой банкноты, но выглядит она вполне хорошо. Водяные знаки на месте и пунктирные линии переходят в сплошные. Не знаю, не знаю. Тем не менее окончательное слово принадлежит Березке." Она взглянула на Федю. "Когда ты хочешь пойти?" "В любое время дня и ночи. Вы же знаете мой график и когда я свободен," Федя шутливо сморщил свой короткий нос на круглом, обманчиво простецком лице и лучезарно улыбнулся.
   Незаметно пробежала неделя и Наташа, Федя и Лиза прибыли в Березку. Васю оставили дома; жена сочла его присутствие необоснованным и излишним. Муж повиновался и покорно уселся на диван смотреть телевизор. Федя, со своей стороны, уговорил Лизу приехать в универмаг вместе с ним. Он боготворил свою жену и не жалел сил, чтобы угодить своей дорогой спутнице жизни. Было решено, что одно пальто предназначалось ей, другое - Гоге, чтобы покрыть расходы. Виктор Семенович, как обычно, скрупулезно проверил легитимность купюры как вручную, так и с помощью только что приобретенного американского детектора подделок. Банкнота с честью прошла все испытания. Тем временем Лиза, не потрудившаяся познакомиться с Виктором Семеновичем или хотя бы зайти в его кабинет с портретом Ленина, красным знаменем и вымпелами на стене, присматривалась к товарам в магазине. Вероятно Лиза обладала редкостным самообладанием; обилие и близость западных товаров не оставляли на ее лице ни следа волнения. Хорошенькая мордашка девушки как всегда была спокойна и скучна. Федя нашел свою супругу в отделе женской одежды. "Разрешение на покупку получено," радостно сообщил он и попытался чмокнуть Лизу в щеку. Однако, богиня с недовольной гримасой уклонилась от мужа. Она повернулась и молча указала на вешалку с выбранным ею французскими пальто из натуральной кожи. "Богатая вещь! Почему бы тебе не накинуть ее на себя?!" восхищенно пролепетал Федя и подал ей Когда Лиза вышла из примерочной, она выглядела преображенной. Черная мягкая кожа мастерски скроенного, портновского изделия окутывала ее стройное и грациозное тело, а золотистые волосы рассыпались по песцовому меховому воротнику. Засунув руки в глубокие вместительные карманы, она двигалась, как модель на подиуме. Глаза всех мужчин в торговом зале были прикованы к юной звезде. Разговоры прекратились. Кто-то вздыхал, кто-то ахал, а кто-то делал фотографические снимки. Лиза сделала десяток шагов по направлению к мужу и нарочито медленно, картинно повернулась. "Ну как я? Произвожу потрясающее впечатление? Не правда ли, дорогой?" скромно и целомудренно осведомилась она. "Конечно! Ты Афродита!" взвыл Федя, переполненный чувством радостного волнения и запредельного восторга. Лиза прекрасно сознавала силу своей красоты и умела пользоваться этим острым инструментом, не подвергая себя опасности. "В таком случае ты можешь его купить," потупив глазки, бархатным голосом предложила oна. Федя с радостью подчинился и был вознагражден улыбкой. Паренек был на седьмом небе от счастья! Между тем неотложные дела требовали внимания. Озабоченная Наташа выбежала из директорского кабинета и бросилась к молодым супругам; времени было в обрез - она должна была забрать маленького Петю из детского сада. Мама спешила готовить ужин! Подобрать для Гоги из Кавказа кожанку нужного размера и фасона не заняло много времени. Друзья купили одежду, не забыли оплатить комиссионные Виктору Семеновичу и, пожав друг другу руки, быстро разъехались, каждый по своим делам. Впечатлений и эмоций на сегодня хватало с избытком!
   Нетрудно было предвидеть, что Гога, как только увидел Федю, не торгуясь, схватил принесенное ему из Березки пальто. Без разговоров он тут же заплатил коммерсанту обусловленную сумму, по-отечески пожурив расторопного паренька за то, что тот доставил ему всего лишь одну кожанку. "Гамарджоба, генацвале! Рад видеть тебя! Но не забудь, что у меня есть длинный список хороших людей, которые жаждут кожаные и замшевые пальто. Не заставляй их слишком долго ждать. Поторопись, пожалуйста," с чувством напутствовал Гога, задумчиво покручивая свой черный ус. На прощанье он набил Федины карманы отборными мандаринами. Расстались друзьями. Гордость начинала переполнять Федю. Не правда ли, что он становится фигурой всесоюзного масштаба? Не он ли обеспечивает трудящихся Кавказа дефицитными импортными товарами? Главные торговые махинации впереди!
   Однако очень скоро в душу Феди стали закрадываться сомнения, а правильно ли он поступил, что в тот достопамятный день в подвале, во время демонстрации производственных мощностей Штукенции, заколебался, оробел и осмелился взять всего лишь одну стодолларовую банкноту. "Дурак я дурак," по ночам грыз сам себя новоявленный предприниматель. Он кряхтел, сопел, дергал ногами и стаскивал на себя одеяло, всячески мешая Лизе спать. "Надо было забрать все три купюры," впадал он в отчаяние. "Без сомнения Юрий отдал бы. Я бы мог утроить свою прибыль! Нет, я не позволю такому повториться!" скрежетал он зубами. "Теперь я знаю путь к легким деньгам!" Между тем, Наташа тоже сожалела, что упустила возможность дополнительного заработка для семьи, так негативно отнесясь к Юриному изобретению. Она выразила свое раздражение за обеденным столом, когда семья ужинала. Услышав ее аргументы, Вася перестал жевать и сжал губы. "Пойдем попросим у Хвостова эти банкноты. Мы не сожгли мосты и можем вернуться," жалобным голосом обнадеживала себе Наташа. "Не верь глазам своим," не обращая внимания на уговоры, остерегал ее Вася. "Не верь в этот мираж; он может погубить нас." "Но ведь его зелененькие лучше настоящих, дорогой! Может быть, мы сами похоронили нашу давнюю мечту об отдельной спальне и о большой квартире? Я тебе этого никогда не прощу!" Наташа чуть не рыдала. "Не верь глазам своим," как заведенный, твердил упрямый и противный Вася. "Лучше держаться от тех молодцов подальше. Они жулики, мошенники и подлецы. В конечном итоге, если мы уступим, эта братия доставит нам большие неприятности." После ужина Наташа долго дулась на мужа, прекратила с ним разговаривать и сослала беднягу спать на кухонный пол на целую неделю. Тем не менее, по прошествии нескольких дней в голове у Наташи вспыхнула искра разума; она заколебалась, перерешила и одумалась. B результате Звонцовы прекратили всяческое общение с Юрием и его шайкой. Васино мнение возобладало. Так невольно Федя получил главную роль в предстоящей драме.
   Встреча с Дашей была назначена на шесть часов вечера в четверг возле станции метро Смоленская. Осторожный Юрий Хвостов был как лукавый лис и за час до свидания изменил место и дату встречи. Он даже отправил Дашу впереди себя, чтобы убедиться, что там все в порядке и подвоха нет. Федя был пунктуален, качество, как хорошо известно, свойственное многим русским, и опоздал всего на двадцать минут. Раньше заговорщики никогда не встречались, но по телефону, обрисовали внешности друг друга. В дополнение ко всем предосторожностям Федя, как опознавательный знак, держал в правой руке перевернутую газету Правда с портретом К. У. Черненко на передовице. Согласно уговору, Федя расположился в свете второго от входа фонаря на мраморном столбе; глубоко вдохнул холодный мартовский воздух и настроился на долгое ожидание. Разные мысли вертелись в его голове. Он думал о полутора тысячах рублей, оттопыривающих его карман, размышлял о большом богатстве, которое его ожидает в недалеком будущем, о том как захлопает в ладошки и обрадуется Лиза, когда он поделится с нею прибылью, и о хитроумном укрытии ловкача и махинатора Юрия Хвостова, куда Даша собирается отвести его сегодня вечером. Его глаза неустанно сканировали окружающее пространство. Вокруг тек поток людей, отягощенных толстыми зимними пальто, меховыми шапками и неуклюжей обувью. Снег скрипел у них под ногами и пар от их дыханий белыми столбиками поднимался вверх. Сквозь желтую арку слева от него доносился клич большого города: ужасающий рев автотранспорта, двигающегося по Садовому кольцу. Эта главная транспортная артерия столицы была забита лязгающими, грохочущими и дребезжащими автомобилями. Дымные шлейфы миллионов выхлопных труб непроницаемым облаком закрывали свет луны. Удушающий сернистый смрад загрязнял атмосферу, окутывая окрестности туманом миазмов. Не обращая внимания на происходящую вокруг экологическую катастрофу, толпы пешеходов, заполняющие широкие тротуары, спешили закончить повседневные дела. Некоторые из них, вконец ошарашенные, спотыкались с поврежденными барабанными перепонками, с легкими, засоренными копотью и сажей, с нервными рецепторами, разрушенными токсинами, и глазами, залитыми обильным слезотечением. Ho у Феди было крепкое здоровье. Ему было все нипочем. Он потер замерзающие мочки ушей, немного прокашлялся, так как в горле першило, и сосредоточился на выходных дверях, выпускающих бесконечную лавину пассажиров. Он внимательно всматривался в каждую женщину, надеясь в ней узнать Дашу. Вдруг откуда-то cзади его слуха коснулся мелодичный альт, похожий на звон серебряных колокольчиков. Нежный голос ласково произнес, "Добрый вечер." Федя обернулся. Перед ним явилась великолепная дама неземной красоты, непонятно каким образом оказавшаяся в нашей прозаической каждодневной реальности. Она была стильно одета, хорошо сложена и величественна. Высокое гибкое тело небожительницы покрывала лисья шубка, под песцовой шапочкой горели серые с голубизной глаза, фарфоровая кожа ее лица казалась перламутром, а ловкие длинные ножки облегали заграничные кожаные сапоги. Исключительное изящество незнакомки было победоносным и неотразимым. Сияющая сила ее взгляда ослепляла, повергая мужчин в прах. Федя почувствовал благоговейный трепет перед богиней, она показалась ему сошедшей с небес. Паренек задрожал и ноги едва держали его. Прищуренные глаза дамы гипнотически всматривались в Федю; глубоко, как глаза психиатра, проникая в душу подопытной жертвы. Эти глаза требовательно вопрошали: "Кто ты такой? Что ты задумал? Что ты прячешь от нас?" Дама не предложила рукопожатия и продолжала сверлить его своими глазами. Феде стало не по себе. Наконец oна улыбнулась и спросила, "Как тебя зовут?" "Разве вы не знаете?" удивился Федя. "Мы же разговаривали по телефону. Совсем недавно - на прошлой неделе." "Так как тебя зовут?" настаивала дама. "Меня зовут Федор Петухов," ответил Федя, слегка раздраженный ее забывчивостью или чем-то еще. "Я Дарья Эдуардовна," пожала ему руку дама. "Не обижайся на мою настойчивость; мы должны быть осторожны." Она растянула губы в притворной улыбке, но глаза ее подозрительно блуждали по сторонам. "Что ты здесь делаешь?" не унималась она. "Разве вы не знаете? Я пришел встретиться с Хвостовым и с вами, как мы договаривались," вымолвил ошарашенный Федя. "Все правильно. Проверка закончена," облегченно вздохнула Даша. Ее глаза стали чуть теплее, а настороженное выражение лица немного смягчилось. "Ты хороший ходок?" перешла она к делу. "Да, но почему?" "Нам надо пройти на набережную. Троллейбусной остановки поблизости нет, а поймать такси в это время суток практически невозможно. Нам лучше прогуляться. Это недалеко, меньше километра," пояснила Даша. Федя не возражал против небольшого променада. "Немного размять ноги - это всегда полезно для здоровья," рассуждал он. Заговорщики пересекли Смоленскую площадь и повернули направо к Москва-реке. По широкому склону они спускались вниз. Погода была скверная; сильный ветер с реки резал их лица. Горстка встречных прохожих, согнувшись в три погибели, карабкалась вверх, выдерживая мороз и крутой подъем. К счастью, обледенелый тротуар был предусмотрительно посыпан песком и солью и ноги пешеходов не скользили. Даша взяла своего кавалера под руку и начала убеждать. Сила воздействия ее голоса была велика и неискушенный слушатель начинал верить ее красноречию. "Юрий очень талантлив," вдалбливала аферистка. "Он построил машину по производству долларов, но для нее трудно найти необходимые материалы. Юрочка ужасно расстроен. Из-за нехватки сырья, он использует свое изобретение очень редко. Поэтому он собирается отказаться от своего устройства и выбросить его на свалку. Его труд и капиталовложения оказались ненужными. В итоге снижается кондиция, падает производительность труда и ухудшаются показатели по социалистическому соревнованию. Для Юрочки это недопустимо. Он всегда был отличником и активистом комдвижения." Даша украдкой взглянула на собеседника. От сочувствия к несчастному изобретателю Федины глаза наполнились слезами. "Вследствие таких затруднений," плела свою паутину Даша, "у Юрия не оставалось другого выхода как начать работу над другой машиной, которая будет печатать пятидесятирублевые банкноты. В случае успеха у него не будет проблем с сырьем, так как советские газеты легко доступны." Даша указала на стеклянный киоск через дорогу, до крыши набитый отечественной печатной продукцией. "Как Юрий неоднократно заявлял, что своим новым изобретением он внесет ценный вклад в объем денежной массы Советского Союза. Юрочка считает своим патриотическим долгом обеспечить социалистическую родину продукцией высшего качества, превосходящей валюту загнивающих капиталистических стран. Ты уже знаешь, что его доллары гораздо добротнее теx, что печатает казначейство США. С рублями он хочет достичь такого же совершенства. Юрочка идеалист и трудоголик. Я уверена, что он добьется поставленных целей. Свое выдающееся достижение он и его трудовой коллектив посвящают XXVII съезду КПСС." Наконец словоизвержение оборвалось. Даша малость передохнула и утерла взмокший лоб кружевным платочком. У измождённого Феди мутилось в голове. Они продолжали спуск к набережной. Они уже видели гранитные столбы и чугунные знамена Бородинского моста, известного шедевра мировой архитектуры, соединяющего берега Москва-реки. С низкого темного неба бесшумно сыпал редкий снежок. Белое покрывало, укрывающее вечерний город, становилось все толще. Заиндевевшие деревья, выстроившиеся в длинный ряд, замерзшая река в гранитных берегах и крыши домов искрились в свете уличных фонарей. Холодная влажная субстанция прилипали к плечам и головам наших героев, заставляя их смахивать капли растаявшего снега со своих лиц. По команде Даши они свернули в переулок, который привел их во двор большого Г-образного двенадцатиэтажного жилого дома, занимавшего целый квартал. Здесь, в тишине безветренного пространства, защищенного стенами здания, кипело веселье. На площадке, ярко освещенной галогенными лампами, маленькие дети с азартом носились на санках. Над ними мельтешили снежинки, но от этого малышам становилось еще веселее. Детишки были завернуты в такое количество слоев одежды, что, если бы упали, то одежда обеспечила бы вполне достаточную амортизацию. Рядом с горкой блестел небольшой каток. На на его гладкой поверхности быстро двигались фигуристы. Некоторые выполняли упражнения на льду, не обращая внимания на движущийся по кругу поток людей. Иной раз любители спорта натыкались друг на друга, хохоча и падая. Им было очень смешно. Наши заговорщики остановились возле железной ограды и осмотрелись. Окружающее жило своей жизнью. На них никто не смотрел. Вскоре выяснилось, что Даша забыла, где находится нужное парадное. Их было так много в этом гигантском сером здании и все они были похожи друг на друга. Женщина поворачивала голову по сторонам, глаза ее скользили по множеству освещенных окон и губы бормотали что-то неразборчивое. "Должно быть это там," решила она после долгих раздумий и потянула Федю за рукав. Они вошли в подъезд, пересекли небольшой вестибюль и открыли дверь лифта. В тесной кабинке они стояли молча, вытянувшись и не касаясь друг друга, пока лифт поднимал их на верхний этаж. Они вышли на пустой лестничной площадке с четырьмя одинаковыми, задраенными и обитыми черным винилом дверьми. В каждой двери был прорезан стеклянный "глазок", а на полу лежал черный резиновый коврик. Здесь царила гробовая тишина, но откуда-то из квартирных закоулков доносился неясный шорох. Феде показалось, что он слышит зловещий шепот и учащенное дыхание затаившихся в засаде бандитов. От ужаса у него похолодело в животе. Даша уверенно повернула налево и поднялась по лестнице, ведущей на крышу. Федя последовал за ней. В конце подъема при тусклом свете электрической лампочки, привинченной над закрытой на засов железной дверью, среди грязи и убожества их ожидал Юрий Хвостов. Федя сразу узнал эту замечательную личность. Король встречал их один без своей многочисленной свиты, на сей раз скромный и земной, одетый в простое черное пальто, какое в ту пору носили большинство москвичей. Повидимости эта площадка служила ему в данный момент убежищем. Здесь было таинственно, тихо и полутемно, но из глубины лестничного колодца до них доносились отдаленные голоса жильцов. Юрий сидел на ступеньках, скрестив руки на груди, локти на коленях и большие пальцы под подбородком. Он не проронил ни слова, при появлении Феди и Даши. Верная Даша приблизилась к нему и замерла, опустив руки по бокам и не сводя преданных глаз c лица повелителя. Капельки растаявшего снега стекали с ее шубки и беззвучно падали на пол. "Вы нашли меня," едва слышно молвил Юрий, не двигая головой. Даша не отвечала и стояла неподвижно, возможно ожидая поощрения или дальнейших указаний. Федя, застывший на ступеньке ниже, растерялся, не зная, какова его роль и что последует дальше. "Можешь идти," вялым движением руки отпустил проводницу Юрий. "Я дам тебе знать, когда..." Даша помедлила, как будто хотела что-то сказать, но потом молча повернулась и, низко опустив голову, направилась к лифту. Сквозь частую стальную сетку Федя увидел пришедшие в движении четыре толстых стальных троса. Не раньше, чем кабина с Дашей исчезла из вида, Юрий заговорил. "Ты принес деньги?" бесцветным тоном спросил он. Федя вытащил из внутреннего кармана толстую пачку ассигнаций и протянул ему. В ней содержалось тридцать пятидесятирублевых купюр, которые он получил от Гоги. Юрий медленно пересчитал и, удовлетворенный, сунул пачку в карман брюк. Для этого ему пришлось подняться, разогнув своё онемевшее от долгого сидения широкое тело. Внезапно где-то хлопнула дверь и снизу донесся топот чьих-то бегущих ног. Затем полминуты спустя, забрякал и защелкал стальной замок, и заскрипела отворяемая дверь. Из недр квартиры этажом ниже вырвался приглушенный собачий лай и взволнованный женский голос вдогонку крикнул, "Боря, ты забыл свой портфель!" Визгливый фальцет жилички многократным эхом разнесся по лестничному пространству, раздирая барабанные перепонки случайных слушателей. Юрий и Федя поморщились и заткнули уши. Перестук шагов внизу тут же прекратился. "Мне он сегодня не нужен, Людочка!" послышался приятный интеллигентный баритон. "Как знаешь!" рявкнул фальцет и дверь захлопнулась с силой пушечного выстрела. Наступившую тишину нарушал лишь возобновившийеся звук торопливых шагов. Вскоре и это исчезло.
   "Пойдем наверх. Покоя здесь нет," хрипло прошептал Юрий и повел Федю к выходу на крышу. С большим усилием oн открыл металлический люк. Порывы ветра вперемешку со снегом чуть не вырвали дверцу из его рук. Через квадратное отверстие просматривалась крыша многоэтажки. На покрытой черной краской кровле скопились небольшие сугробы, пятна густого инея и замерзшей слякоти. Партнеры вылезли и огляделись. Дул резкий ветер, но они его не замечали; красота панорамы ночного мегаполиса пленяла и завораживала. Мириады освещенных окон сливались в островки света, видимые издалека. Широкая излучина Москва-реки, очерченная гранитными берегами с двумя мостами, повисшими над ней, тянулась от горизонта до горизонта. Прямо под ними Бородинский мост перекинулся через плоские берега возле монументального Киевского вокзала, а справа над заледеневшей рекой выгнулся длинной пологой дугой стальной Метро-мост, по которому сейчас, сверкая огнями, катился электрический поезд. Неподалеку от путепровода на противоположном берегу возвышалась гостиница Украина - готический небоскреб с блестящим металлизированным стеклянным шпилем. Светящаяся паутина улиц и переулков под их ногами и яркие фары, ползущего по снегу автотранспорта, заворожили Федю. Бездумно, пренебрегая опасностью, шагнул он вперед; поскользнулся, но сумел восстановить равновесие; oн замер на самом краю бездны. Зрелища, подобного сему, паренек в своей жизни никогда не видел. Бесшумные с такого расстояния автомобили и пешеходы двигались в такт сигналам светофора, напоминая парад игрушек на витрине магазина. Фигурки поворачивались и останавливались на покрытой порошей мостовой, в которой отражались разноцветные уличные витрины. Устав в неудобной позе, Федя поднял голову и перевел свой взгляд вдаль. Бусинки далеких фонарей на мостах и набережных отбрасывали бледные конусы света на сталкивающиеся друг с другом льдины. Ледяные массы, покрывающие речные воды пришли в движение. Острые угловатые плиты карабкались на гранитную облицовку, крошились и поднимались вверх, прежде чем тяжело опуститься обратно вниз. На Москва-реке час назад начался ледоход. Порывы ветра, несущего снег, затуманивали глаза наблюдателям, находившимся высоко над землей, ограничивая их обзор и не позволяя разглядеть мелкие детали городского пейзажа. Великое множество белых пушистых крупинок, неустанно сыплющихся на город внизу, ошеломляло. Федя и Юрий стояли молча, забыв о своих суетных земных делах и не обращая внимания на слои снега, облепляющего их ноги, головы и одежду. Казалось, что это небесное зрелище никогда не прекратится. Однако Федя не был романтиком и первым пришел в себя. Он быстро вернулся к делу и, не боясь, что его подслушают резко выкрикнул, "Продайте мне те двести долларов, что я тогда оставил на столе." В ответ Юрий разразился хриплым невеселым хохотом. Казалось, что у короля начался нервный припадок. Из груди его рвались лающие, булькающие звуки, которые вряд ли можно было назвать смехом. В бесовском веселье его зубы оскалились, а глаза закатились. Он поднимал голову, хлопал в ладоши и топал ногами. Прошла минута, другая. Юрий успокоился и ладонью утер свой слюнявый рот. Снегопад приглушал будоражащие звуки, изданные королем и его адская свита отсутствовала; не было в мире здравомыслящего человека, который бы остановил его. "Они давно ушли; не тебе одному нужны доллары," строго, как ни в чем не бывало, заявилo их величество. "Не могли бы вы напечатать еще?" настаивал Федя. Юрий избегал с ним зрительного контакта и смотрел на миллионы снежинок, падающих на Москва-реку. "Не могли бы вы напечатать еще?" переспросил Федя, полагая, что Юрий его не слышал. "У меня нет материала," Юрий не глядел на собеседника. "Не беда. Я принесу вам воскресный номер настоящей бостонской газеты," подступив к упрямому спорщику ближе, предложил Федя. "Моя газета не старая. Ей всего два года. Сколько можно из нее напечатать?" "Много," сухо ответил Юрий и взглянул на свои наручные часы. Его губы слегка шевельнулись. Он переменился, став отдаленным, замкнутым и безразличным. "Так... в чем же дело?" Взволнованный Федя продолжал напирать. Для него все было просто и яcно. "Вы должны сделать мне большую скидку за эту газету," не отступал он. "Например?" мокрое лицо Юрия перекосила презрительная гримаса. "С каждой стодолларовой купюры мне причитается скидка 750 рублей," восторженно заявил Федя, не замечая пренебрежения изобретателя. Подняв брови, Юрий скривился и пожал плечами. "Не пойдет," решительно отрезал он. "Кроме того я занят другими, более важными делами." "Чем вы так заняты?" бесцеремонно настаивал Федя. "Не твое дело." Юрий оборвал разговор и, отряхивая с себя снег, направился к люку. "Не изобретате ли вы новый печатный станок?" Услышав это, Юрий вздрогнул, остановился, и резко повернувшись, внимательно посмотрел на Федю. "Откуда ты это взял?" Oн всплеснул руками и покачал головой. По видимости, король был озадачен. "Я догадался," Федя не хотел подводить Дашу и не сказал ничего больше. Отважный паренек, сжав кулаки, уставился на крупное тело афериста и на его по-бычьи наклоненную вперед голову. Юрий выглядел растерявшимся. Пряча лицо, он медленно носком ботинка прорыл в снегу небольшую ямку, а затем резко шагнул в нее. Снег хрустнул под его ногами, как сильный удар хлыстoм. Юрий перевел свой проницательный взор на Федю. С минуту он размышлял, потом его губы дернулись и, казалось, прошептали проклятие. "Когда вы закончите работу над новым станком, для вас наступят сказочные времена," агрессивно наседал Федя. "У вас будет море рублей. Вы будете завалены наличными. Все ваши желания исполнятся. Но с долларовой штуковиной вы в двойной опасности. Помимо обвинения в фальшивомонетничестве, власти, если поймают, осудят вас за производство и распространение капиталистической валюты, а за это вам всем грозят более длительные тюремные сроки. Вдобавок ко всему, у вас нет надежного источника сырья. Вы не должны были строить Штукенцию!" Федя закончил свой монолог, уверенный, что он безжалостно растоптал противника и своими убийственными аргументами навечно пригвоздил его к позорному столбу. Так, во всяком случае, пареньку казалось. Но Юрию все было как с гуся вода. "Не твое это дело," повторил он. Мошенник бросил на Федю суровый взгляд. В его зрачках поблескивал адский огонек. "Почему ты так обеспокоен?" Резкими, злыми движениями, он топал ногами, отряхивая с ботинок снег. "Разве ты не горишь желанием купить мою машину?" Юрий издал короткий ироничный смешок и повернулся к оппоненту спиной. Услышав это, Федя пошатнулся и сглотнул комoк в горле. Невнятные слова эти превосходили его самые смелые ожидания. "Как я могу сделать это возможным?" лихорадочно думал он. "Пошли отсюда," стараясь не замечать драмы, запечатленной на Федином лице, негромко сказал Юрий и направился к люку. Согнувшись, они пролезли внутрь здания, здесь было тепло и тихо, и по лестнице, игнорируя лифт, направились вниз. Настоящие мужчины не пользуются такими жилищными удобствами, как подъемные машины, не правда ли? Но главная причина заключалась в том, что Федя и Юрий не доверяли друг другу и не хотели провести даже короткую минуту, находясь бок о бок в маленьком замкнутом пространстве кабины. Не касаясь перил, плечом к плечу, они стремительно продвигались к первому этажу. Когда они проходили девятый этаж, Федя спросил у Юрия, за сколько он продаст Штукенцию. "У тебя нет таких денег. Не продается," Юрий отмахнулся от него. Когда они проходили четвертый этаж, Федя снова задал тот же вопрос, на что Юрий рыкнул, "Миллион миллионов," просто так, чтобы избавиться от назойливого ягненка. Когда они вышли во двор, то снегопад прекратился, стало холоднее, а детская площадка была темна и пуста. В этот поздний час детишки вернулись в свои опрятные и уютные комнатки и ужинали с семьями, совершенно не подозревая об удивительных и потрясающих Феде и Юре, которые в этот момент, размахивая руками, энергично пересекали их прозаический двор. Переговоры продолжались. Федя вспомнил о своих алмазах, спрятанных в печной топке общежития, и сказал: "Я дам пятьдесят карат алмазов в обмен на ваш долларовый печатный станок." Юрий с насмешкой ответил: "Не шути. Откуда у тебя алмазы?" "Они у меня есть," солидно прогудел Федя, выпрямился и для важности надул щеки. Волнение охватило Юрия. Он наклонился к собеседнику и, подняв брови, негромко спросил, "Они хорошие?" "Товар первый сорт. Не сомневайтесь. Камни большие и все чистой воды," уверял его Федя. Партнеры вышли из двора, повернули налево и направились к станции метро. Снегопад прекратился, но похолодало; мороз и ветер щипали им щеки, уши и носы. Окрестности вокруг стали белыми и звонкими. Они были единственными пешеходами на улице. Движение почти утихло и фары редких автомобилей отражались в темных витринах магазинов. Клубы пара от дыханий сообщников поднимались в ночном воздухе. Впереди на гребне широкого холма возвышался острый шпиль готического небоскреба, венчавшего Смоленскую площадь. Слева немного поодаль, рядом с гастрономом светились уютные огоньки станции метро. Ноги наших пешеходов по щиколотку утопали в свежем снегу. Холодная субстанция громко скрипела при каждым шаге, глубоко проникая в обувь. Двойная цепочка следов тянулась за ними почти от самой набережной. Онемевший от холода Юрий не мог угнаться за атлетичным Федей. Приметив это, Федя замедлил темп, затем остановился и обернулся. Покачиваясь и кряхтя, Юрий брел вслед за партнером. "Принеси мне сто каратов алмазов, позволь мне убедиться, что они высшего качества, и забирай мою машину," подойдя поближе, выдохнул Юрий. Ему становилось плохо. Он изнемогал от трудной дороги и спотыкался на каждом шагу. "По рукам!" в экстазе выкрикнул Федя. "Рано радуешься," Юрий буркнул скептически. "Я должен проверить твои сокровища. Может там одна крошка да труха."
   Через неделю Федя и Юрий опять встретились лицом к лицу в известной нам подвальной комнате в индустриальном районе Москвы. Электрическая лампочка на длинном шнуре ярко освещала головы и плечи двух коммерсантов, сидевших за некрашеным деревянным столом. На досках перед ними были разложены листы чистой бумаги, карандаши, увеличительные стекла, стояли точные весы, окруженные другими необходимыми для оценки качества камней инструментами. Покрытая куском черного бархата, на столе бездействовала Штукенция. Но не она находилась сейчас в центре всеобщего внимания, хотя ей предстояла большая роль. Отнюдь нет. Сегодня решалась судьба хитроумной машины. Кому она достанется? Сменит ли она хозяина и перейдет к Феде или по-прежнему будет пребывать в мрачной цитадели построившего ее адского существа? Между тем, спрятанные до поры до времени, в Федином кармане лежали полсотни алмазов, своим ослепительным великолепием затмевающие лучшие сокровища многих фараонов, царей и императоров. Они то и были предметом торга. Своими позами Федя и Юрий напоминали двух гроссмейстеров в финальном и решающем матче чемпионата мира. Был ли он равным? Федя был опьянен той почтительностью и раболепием, которые проявляли к нему Юрий и его банда. От лести у него слегка кружилась голова. Но не было с ним в этот час никого из верных друзей, чтобы охладить его воинственный мальчишеский пыл. Федя любил действовать самостоятельно и сегодня предпочел не приглашать Звонцовых. Ему нравилось командовать самому. Но он был достаточно благоразумен и пришел не один. Заботясь o личной безопасности Федя привел с работы девять здоровенных парней, соседей по общежитию. Для большей убедительности Федя заплатил каждому бойцу за его поддержку сумму в размере двухдневной зарплаты каждого. Громилы были тщательно подобраны, являлись боксерами-любителями с яркой историей уличных драк и, в случае конфликта, пощады от их кулаков смутьянам ожидать не следовало. Однако, по понятным причинам, Федя не мог рассказать своим приятелям, о чем шла речь. Ради своей и Звонцовых безопасности Федя солгал, что изобрел процесс превращения макулатуры в дефицитные настенные обои (!). Созданная им технология принесет огромную пользу советской экономике и, полученные таким образом, замечательные декоративные изделия пойдут на экспорт. Однако высокотехнологичное производство качественной продукции весьма затруднено. На определенном этапе процесс требует включения тщательно взвешенных стекловидных минералов; поэтому Федя собирается обсудить технологию с конкурирующим изобретателем. Кроме всего прочего, существует обоснованное опасение, что конкурент может присвоить Федину идею. Похоже, что парни поверили в эту лапшу, которую Федя битый час вешал им на уши, распивая в общежитии ящик водки.
   Итак, в тот знаменательный день войска Феди расположились за его спиной в одной стороне подвальной комнаты; войска Юрия заняли позицию напротив. Соперники напоминали не двух гроссмейстеров, а скорее полководцев двух враждебных армий, готовых броситься в атаку по знаку руки. Прошло четверть часа организационной неразберихи и боевые действия начались. "Что у тебя есть?" приглушенным голосом спросил Юрий. Он не желал, чтобы кто-то, кроме Феди услышал его. "Покажи, что у тебя есть," вызывающе ответил Федя и от ненависти сжал свои кулаки. "Ты же видел мою машину в действии," терпеливо повторил Юрий. "Она перед тобой. Открыта для всеобщего обозрения. Нет никаких секретов. Всегда у всех на виду." Юрий жутко улыбнулся. Оскалившись и потерев лоб, он продолжал, "Как ты знаешь, у меня кончилось сырье. Задействовать производство долларов и продемонстрировать позитивный потенциал в данный момент невозможно. У меня осталась одна тушь. Если ты мне не веришь и желаешь самостоятельно проверить работоспособность аппаратуры, ты должен предоставить свой собственный материал." Пока Юрий говорил, глаза Феди были прикованы к Штукенции. Он привстал, наклонился и подтянул тяжелую машину ближе к себе. Впервые руки паренька соприкоснулись с этим таинственным предметом - источником раздумий, волнений, чаяний и переживаний Наташи, Васи, Лизы и его самого. Пальцы Феди скользили по полированной поверхности из нержавеющей стали; он осматривал входные и выходные отверстия, замки и крышки и ощупывал маленькую воронку для чернил. Он попытался повернуть колесико сбоку и наугад нажал какую-то кнопку, но резкие слова Юрия остановили его. "Не порти мою машину. Не трогай ее. Она пока еще не твоя." Федя согласился, убрал свои руки, но возразил, "Я не знаю, как ею пользоваться." "Когда заплатишь, тогда я тебе покажу," строго процедил Юрий, пытаясь казаться приятным и дружелюбным. Ему это плохо удавалось: ноздри его раздулись, брови сошлись на переносице, губы вытянулись и побелели. Некоторое время, не двигаясь, в напряженной тишине они безмолвно смотрели друг другу в глаза. В комнате никто не разговаривал и никто не курил. Обе армии находились в состоянии полной готовности, ожидая сигнала начать бойню и крушить черепа. "Ты принес товар?" снова спросил Юрий, на этот раз с ноткой угрозы. "Надеюсь, что мы не потеряли времени." Медленно Федя извлек из бокового кармана американскую газету и, развернув, расстелил ее на столе. В конусе света появились английские буквы и жирные броские заголовки новостей, рассказывающих о событиях, происшедших в невероятно чужом и недоступном мире, отгороженном от их страны непроницаемым идеологическим занавесом. Не обращая никакого внимания на непонятный текст, размеренно и с прохладцей Федя достал из потайного отделения своего пальто виниловый пакет и высыпал содержимое на середину газетного листа, на то самое место, где распласталась фотография мордастой бейсбольной звезды, замахивающегося битой. Множество крупных драгоценных камней дробно застучали о деревянные доски и, рассыпавшись по бумаге, полностью закрыли изображение знаменитости и его кудлатой головы в нахлобученном пластмассовом шлеме. Присутствующие ахнули. Как будто в комнате вспыхнуло второе солнце! Пронзительные лучики света, выскакивая из груды алмазов, заметались по комнате, освещая убогий интерьер и отбрасывая на стены ломаные тени. Федя и Юрий невольно зажмурились, избегая ослепительных бликов, которые как удивительные сияющие цветы, взлетали кругом. Перед ними лежала обширная коллекция чистых, блестящих, поддающихся огранке камней. Кристаллы представляли собой округлые и двойниковые октаэдры, известные как "маклы", смешанные с ромбикосододекаэдрическими и тетраэдрическими алмазами непревзойденного качества, также высокого цвета и чистоты. Юрий, вооружившись увеличительным стеклом, взял пинцетом четырнадцатикаратный плоский стекловидный камень. Световой зайчик ударил коммерсанту в лицо, заставив его слегка прищуриться. "Это превосходное творение природы вскоре найдет множество поклонников," молвил он, с трудом скрывая свое восхищение. "Откуда вам знать? Вы что торговец алмазами?" раздраженно выпалил Федя, досадуя на свое невежество и не имея ни малейшего представления об астрономической цене своего товара. Ответа не последовало. Затаив дыхание, Юрий вглядывался в сокровища, сваленные перед ним, взвешивая и записывая каждый камень и осматривая клад со всех сторон. Он насчитал двадцать девять кристаллов общим весом 18,86 грамма. Юрий ожидал 20.00 грамм. "Ты, случайно, не обманываешь меня? Не хватает 5,7 карата. Какие будем принимать меры?" изрек мошенник с бесстрастным выражением лица и, откинувшись на спинку стула, скрестил руки на груди. Высказанное обвинение заставило Федину кровь вскипеть и в груди его заклокотала ярость. "Кто виноват?" заметались вопросы в его голове. "Был ли это случайный просчет Наташи или коварная уловка Юрия, чтобы получить больше алмазов?" Федя попытался уклониться от обвинения и заявил, "Я не уверен, что у тебя правильные весы. Когда я считал, у меня вышло ровно сто карат." Юрий внимательно разглядывал упрямого провинциала. Тот сердился. Кривая улыбка перекосила Федино вспотевшее лицо, лоб пересекли морщинки, глаза расширились. Возмутившись, простофиля топнул ногой и громовым голосом бухнул, "Если тебе что-то не нравится, давай отменим сделку," Феде было трудно контролировать свой взрывной темперамент и он тяжело дышал. Низко опустив голову, с минуту Юрий размышлял. Когда он заговорил, голос его был тверд и категоричен. "Ты можешь встать, забрать свои камни и уйти. Это зависит от тебя," пояснил он. "Но я готов обменять свою машину на гравий, который ты сейчас принес. Однако ты будешь мне должен пять карат. Согласен?" "Нет," упрямо сказал Федя. "У меня нет больше алмазов. Бери то, что есть, или я ухожу." Юрий подавил гнев и, до боли сцепив пальцы в замок, взглянул на Федино войско. Головорезы сидели настороженно, сжав кулаки и напрягая мышцы. Им было плохо слышно, но они пытались понять происходящее, готовые в любой момент приступить к выполнению своих обязанностей по брутальному мордобою без правил и этикета. "Все в порядке. Какие пустяки. Я обменяю свою машину на камни, которые ты уже доставил," дрожащим от негодования голосом, еле слышно пробормотал Юрий. Тяжелая ноша упала с плеч Феди. Штукенция будет его! Он силился скрыть свой внезапный восторг. Привстав, он схватился за голову и на секунду закрыл глаза. "Сначала покажите, как ею управлять," придя в себя, громко приказал Федя. "Конечно, ты станешь профессионалом в печатании долларов," вежливо заверил его Юрий, быстро сгребая добычу в свой объемистый портфель. Зрелище его гламурных алмазов, навсегда исчезающих в ненасытном кожанoм вместилище, опечалило Федю. Ему было больно прощаться с сердечным подарком доброй Наташи, но вскоре он успокоил себя, рассудив, что совершает фантастически выгодную сделку, приобретая печатный станок, который будет производить неограниченное количество стодолларовых банкнот. "Начнем тренировку?" с насмешкой спросил Юрий. "Запоминай!" Он взял со стола газету, оторвал лист и ножом разрезал его пополам. Затем сложил полученные части по диагонали два раза и еще один раз прямо. Прижав бумагу к столу, он разровнял ее. "Ты уже это раньше видел, не правда ли?" ласково улыбаясь, спросил Юрий. Федя утвердительно кивнул, хотя на самом деле почти ничего не помнил. В то время он был слишком растерян и взволнован. "Сейчас ничего нельзя упускать!" подгонял он себя. "Я должен смотреть в оба!" Он пододвинулся ближе и почти перестал дышать. Учеба продолжалась. Юрий сунул газетные куски в прорезь, находящуюся наверху машины, и из стеклянного аптечного пузырька осторожно закапал в воронку немного маслянисто-черной густой жидкости. Затем он щелкнул кнопкой на боковой панели. С секундомером в руке Юрий досчитал до одиннадцати и повернул колесо. Пять секунд спустя после этой манипуляции под нежные звуки колокольчиков из передней части автомата выползла стодолларовая купюра! Быстрым движением Федя схватил полученную продукцию и счастливо улыбнулся. Настали благодатные времена! Он богател не по дням, а по часам и минутам! "Мое!" торжествующе воскликнул начинающий миллионер и проворно спрятал новую купюру в свой бумажник. "Хочешь напечатать сам?" вежливо предложил ему Юрий. Федя был так ошеломлен, что слова застревали в его глотке; он лишь слегка кивнул. Обойдя стол, он занял рабочее место изобретателя и взял оставшуюся половину листа. Предприимчивому пареньку было очень неловко и непривычно, но он был способным учеником. Руки его слегка дрожали, однако он быстро сложил газету, как сделал инструктор, повторив все его движения. Когда бумага была полностью и без остатка засунута в потроха машины через длинную и узкую верхнюю щель, он выхватил из рук Юрия секундомер и, повертев его перед глазами, заявил, "Вместе с покупкой вы должны передать мне все прилагающиеся к ней аксессуары. В магазинах таких часов нет." "Нельзя. Не пойдет," поскупился Юрий. "Я уже простил тебе пять каратов. Секундомер можно купить в отделе спортивных товаров в универмаге в центре города." Федя недовольно покрутил носом, но подчинился и задействовал машину. И действительно, через пять секунд была изготовлена еще одна стодолларовая банкнота. Она тоже попала в Федин бумажник. Глаза паренька скользнули по толстой американской газете, которую он принес с собой. В ней было много страниц и, как убеждало происходящее, каждая ее страница после определенных манипуляций через пять секунд превращалась в крупный по номиналу федеральный резервный билет США! Было от чего обалдеть! "Я хотел бы продолжить тренировочную практику," с затаенным восторгом высказался восхищенный покупатель. "Никаких проблем," после недолгих размышлений ответил Юрий. "Но имей в виду, что ты можешь напечатать не более трех банкнот за каждый рабочий цикл, иначе машина перегреется. Ей нужен отдых." "Какой такой отдых? Она же железная," встревожился Федя. Его оживленное лицо вытянулось и побледнело. "Это не важно, что она из металла. Для самовосстановления и регенерации биомолекулярной электронике требуется 98 часов," как бы вскользь, будто о пустяке, заметил Юрий. Уронив голову на ладонь согнутой руки, Федя взвесил все за и против. "Я не буду изнашивать мою машину. Я буду ее беречь. Завтра я напечатаю еще одну банкноту. Это машине не повредит?" "Нет, но не переходи разумные пределы." "После этого, сколько я должен ждать, чтобы напечатать еще триста долларов?" "98 часов. Даже если следующая купюра будет напечатана несколько часов спустя, правило "98 часов" остается в силе," нежно и с почти родственной добротой проворковал Юрий. Тучи опасений и сомнений внезапно окутали Федю. Ему стало не по себе. Правильно ли он поступает? Пытаясь очнуться, везунчик уперся руками в бока и помотал опущенной головой. "Где я найду вас, если мне понадобится техническая поддержка или если Штукенция выйдет из строя?" после долгой паузы с тревогой спросил он. "Моя машина очень проста и надежна; она никогда не ломается и работает вечно," успокаивал его Юрий. "Она переживет тебя и твоих потомков," добавил он с искренней усмешкой. "Ты передашь ее своим детям, а они передадут ее своим детям и так бесконечно, но Штукенция будет продолжать работать и выполнять свою функцию. Машина построена на века: она будет служить тебе, твоим детям, твоим внукам и правнукам," лучезарно объяснял Юрий, для убедительности положив новому собственнику руку на плечо. Федя упаковал тяжелую никелированную коробку в Юрину сумку вместе с принадлежностями и газетой. Он сердечно пожал выдающемуся изобретателю руку и, считая дело законченным, отправился к дальней стене, где расположилось его войско. "Всё хорошо; мы победили," радостно отрапортовал он своим ребятам. "Мы должны это дело отпраздновать!" В ответ послышался одобрительный гул голосов. Федя был счастлив. Он ощущал себя богатым, как Крез. В бумажнике у него лежало двести долларов, а в сумке в правой руке - магическая Штукенция, которая из макулатуры фабриковала доллары. Феноменально! Он был молод и силен, и дома его ждала красивая жена. Он чувствовал себя на вершине мира и ему не было равных. Фортуна во всем благоприятствовала ему. Захлебываясь от радостного смеха, он ни на секунду не выпускал сумку с машиной из своих рук. "Как твое изобретение?" между тем спрашивало его войско. "Собирается ли правительство вручать тебе Ленинскую премию в нынешнем году?" "Не так быстро," покраснел от смущения Федя. Он глубоко вздохнул и сменил тему, "Нам нужно много водки, не менее ящика." Взглядом окинув мускулистых ребят, он добавил, "...и много отличной, сытной закуски. Я всех угощаю!" Войско с энтузиазмом поддержало эту блестящую идею.
   В среднем россияне ежегодно выпивают около пятнадцати литров чистого алкоголя на душу населения, но 32% из них вообще не употребляют спиртное, так что остальные 68% восполняют разницу. Водки никогда не бывает много; водки всегда не хватает. Нет плохой водки; водка есть только хорошая и отличная. Вот заповедь пьющей части народа. На здоровье, товарищи!
  
  Глава 13. Воспоминания и мечты.
   В два часа ночи такси подвезло подгулявшего Федю к подъезду панельного пятиэтажного дома, где он теперь жил. К тому времени "хозяева" предыдущей жилплощади попросили молодоженов освободить комнату; поэтому они переехали в квартиру родителей Лизы. Но и это было не надолго. Другая комната временно освободилась, потому что восемнадцатилетний брат Лизы был только что призван в армию и должен был вернуться через два года. Для молодой семьи все складывалось как нельзя лучше; до поры до времени они были обеспечены жильем. Полная хаоса, неопределенностей и случайностей, их жизнь казалась больше похожей на турнир в покер, но молодые терпели. Деваться им было некуда. Пирушка по случаю большого выигрыша затянулась допоздна, в доме все спали и Лиза была очень недовольна, когда Федя, ввалившись в комнату, сразу плюхнулся в постель. Не снимая уличной одежды, он засунул громоздкую сумку под кровать. "Я была о тебе лучшего мнения," сдержанно прорабатывала его Лиза, стараясь говорить негромко, чтобы не разбудить, находящихся за стенкой, маму и папу. Но Федя ничего не замечал. "Дорогая Лизонька, мы богаты. У нас есть Штукенция!" Федя воздел руки, хрипло говоря о грядущем счастье и o гигантских возможностях, ждущих их впереди, но комфорт удобной и мягкой подушки под головой погрузил его в сон. Через несколько мгновений он уже храпел в ухо жены. Это было невыносимо, но Лизе некуда было деться и она заткнула пальцами уши. Через тонкие шторы в полутемную комнату проникал лунный свет. Зыбкое, призрачное сияние будоражило ее воображение и навевало воспоминания. Взволнованная и одинокая, красавица оставалась со своими печальными мыслями. Она лежала с закрытыми глазами, полными слез, и видения прошлого переполняли ее. Перед ее внутренним взором предстал день свадьбы и плюшевый мишка, прикрепленный к передней части их лимузина, который вез их из ЗАГСа в ресторан. Плюшевый мишка представлял собой дружеский намек на то, что родители желают, чтобы у молодоженов первым был мальчик. Лиза всхлипнула. С того дня прошло два года, но детей у них так и не появилось. С отвращением Лиза взглянула на спящего мужа. От него несло табаком и водочным перегаром. Он широко раскинул руки и ноги, оставив Лизе узкую полоску кровати с правой стороны у окна, а из глотки его вырывалась какофония хриплых звуков. Бедняжке было невыносимо. Она натянула одеяло до подбородка и безуспешно попыталась уснуть. Вместо этого новый рой воспоминаний пронесся перед ней.
   Прошлым летом они с Федей ездили в Сосновск, чтобы навестить мужнину большую семью. Две недели они пребывали среди скопления ее новых родственников, чрезвычайно изобилующими детворой. Малыши заполняли все свободное пространство. Пока взрослые сплетничали на веранде, распивая чай с медом и поедая пироги с капустой, вокруг под ласковым солнышком, в ароматных густых полевых травах, куда ни погляди, резвились дети. От множества смешных маленьких человечков рябило в глазах. Они пели, кричали, играли и ползали, катались на велосипедах, моторных лодках и самокатах. Лизе стало не по себе. Ей казалось, что за ее спиной женщины рассуждают об их пустом семейном гнездышке в Москве и недоумевают, почему она до сих пор не беременна. Ведь дети были в каждой семье плодовитого рода Петуховых. От детского визга и возгласов закладывало уши, а от их проказ и шалостей никому не было покоя. Брат Феди, Тимофей по-прежнему проживал в Сосновске с женой и двумя маленькими девочками в бревенчатом домике с печным отоплением в трех кварталах от родительской избы. Незамедлительно по приезде Лизы в Сосновск, перед застольем пожав ей руку, он пошутил о двоюродных братьях и сестрах для его дочерей. Невольная насмешка уязвила сердце невестки, заставив ее покраснеть. "Неужели они не понимают?" думалось ей. Загорелые, невыразительные, крестьянские лица Тимофея и его жены ничего не говорили Лизе об их любовной привязанности друг к другу и нерасторжимом супружеском союзе. Тимофей во всем подражал своим родителям и прочим старшим. Он перенял от них манеру говорить и одеваться, работать и проводить свободное время. Как и они, он был искренним и веселым, смелым и доброжелательным. Грубая, выцветшая одежда покрывала его большое сильное тело, напоминающее скорее медведя, чем изможденного колхозника. Прошедшие столетия не смогли изменить этот народный тип. Он стоял на том, что считал справедливым, как и его предки, бежавшие от властей в эту мрачную глухомань три века назад. Несмотря на преследования, Федин брат не отказался от своей христианской веры и уже пять лет возглавлял в местном приходе домашнюю церковь.
   В сумерках каждого дня Федина мама подолгу разговаривала с невесткой по душам. Пожилая, но крепкая женщина рассказывала Лизе все о семье Петуховых и об их предках. Пращуров было много, и Лизе приходилось всматриваться в каждую фотографию в альбоме, делая вид, что ей интересно. От многообразия незнакомых лиц у гостьи пестрило в глазах; прадедушки и прабабушки были всевозможных наружностей и телосложений: бравыми и усатыми, стриженными и гладко выбритыми, толстыми и худощавыми, в кителях или в гимнастерках, в штатских костюмах или зипунах, в белых платочках или в шляпках с цветами, но всегда окруженные своими отпрысками и другими сородичами. Выцветшие черно-белые изображения на непрочных картонных страницах покоробились и пожелтели от времени. Лиза подавляла зевоту и боролась с собой, стараясь не клевать носом и держать открытыми упорно закрывающиеся глаза. Ей это удавалось и продолжительные беседы, перемешанные с наставлениями, не прекращались. Таким манером с убийственной монотонностью дни тянулись один за другим. Лиза мирилась с рутиной, но терпение ее иссякало. K сожалению, это было не все. К концу каждого дня после захода солнца дом Петуховых становился магнитом для односельчан. По обыкновению женщины имели свой кружок и в надвигающихся сумерках собирались во дворе. Фиолетовое небо уже вызвездило, над лесом повис узкий серп месяца, окна изб глядели темными пустыми квадратами, лишь в нескольких из них светились дрожащие огоньки - керосиновые лампы, свечки или тлеющие самокрутки. Принарядившиеся девки и бабы щелкали семечки, болтали, смеялись, распространяли сплетни и слухи, а когда наконец утомлялись, пели. Пение было изумительным: протяжным и мелодичным. Оно длилось часами. Лизе казалось, что через песни слышит души этих женщин - верные, искренние и самоотверженные. Затухающие звуки уходящего дня - звон посуды на кухне, скрип скамеек и стульев во дворе, гул голосов во мраке сырой ночи, прохожие, останавливающиеся у ограды поболтать или рассказать свежий анекдот, их лица, неясные в лунном свете, глубоко врезались в память Лизы.
   Тем не менее в Сосновске столичной крале было скучно. Эти люди были равнодушны к новейшим фильмам, театральным постановкам и невежественны в вопросах искусства. Они ничего не знали о последних достижениях науки и техники. Конечно, эта дикая толпа была отсталой деревенщиной! Лиза уверенно полагала, что у нее нет ничего общего с этими людьми, кроме русского языка. Сама она считала себя передовой городской девушкой, равнодушной к глупым сельским развлечениям, таким как сбор ягод или грибов, уж не говоря об охоте на оленей и уток. В тот раз, ранним утром, отвергнув уговоры мужа, фифочка наотрез отказалась провести с ним день на реке в неустойчивой, примитивной гребной лодке. Рыбалка неприемлема для нее! Это сомнительное удовольствие испортило бы ее узкие модные брючки, а восхитительные ножки красавицы наверняка бы промокли. Лиза была рада, когда эта деревенская канитель закончились. Ей было все равно, понравилась ли она Петуховым или нет. Поскорее бы назад в Москву. Но неприятности не закончились с ее возвращением домой. И в столице было не все хорошо! "Как мне не повезло. От такого косолапого мужа одни обиды да неудобства!" глодало ее изнутри. Внезапно Федя резко дернулся, ойкнул и забормотал. Разбуженная женщина горестно вздохнула и перевернулась на другой бок. "То произошло прошлым летом в Сосновске, среди колоссального скопища Петуховых," вспоминала несчастливица. "И вот сейчас я наедине с одним из тех Петуховых, который пришел домой пьяным и всполошил меня в два часа ночи!" Изо всех сил Лиза пыталась уснуть. Время тянулось, минута за минутой. Она услышала, как мимо здания проехал тяжелый грузовик, его фары бросили полосы света на потолок спальни, и все опять погрузилось в тишину. Но сон никак к ней не шел. Рядом надоевший Федя икал, рыгал и ворочался на постели, наваливаясь на нее всем своим весом. У страдалицы больше не оставалось места, чтобы держаться от него подальше. Лиза оттолкнула мужа, встала, обошла вокруг кровати и легла с другой стороны. Часы на стене показывали 3:30 ночи. Во всем мире царила безмятежная тишина, прерываемая только назойливым храпом Феди. Лиза понимала, что ей необходимо хорошенько выспаться. Завтра, или вернее сегодня, к девяти часам утра она должна быть на своем рабочем месте в банке; сидеть в кабинете за канцелярским столом бодрая, свежая и энергичная. Но для отдыха ей оставалось всего четыре часа! В попытке уснуть Лиза снова закрыла глаза и опустила голову на измятую подушку. Устроившись поудобнее, она свернулась калачиком под одеялом, поджала ноги к груди и про себя начала считать, но не тут то было - новые воспоминания густым потоком нахлынули на нее.
   Год назад ее повысили, назначив на должность кредитного эксперта, и ее клиенты, успешные и важные люди, лезли из кожи вон, заискивая перед выдвиженкой. Ей дарили изысканные духи, наборы шоколадных конфет и сувениры из-за границы. Посетители говорили ей комплименты, восхищались ее красотой, опрятностью и хорошими манерами. Они так отличались от ее неотесанного мужа! Один из сосискателей ее внимания, Андрей Сергеевич, рослый, представительный шатен, на вид лет пятьдесяти, всегда элегантно одетый в дорогие костюмы консервативных тонов, принес ей два билета в оперу. Какой сюрприз! Лиза пошла с ним только потому, что знала, что Андрей Сергеевич разведен, а Федя в тот вечер был на работе и не мог обнаружить. В антрактах Андрей Сергеевич водил Лизу в буфет и угощал ее шампанским и бутербродами с сырокопченой колбасой. За круглым мраморным столиком Андрей Сергеевич задорно посмеивался, сильно подмигивал и все подливал ей в бокал шипучего вина. С каждым выпитым глотком Андрей Сергеевич нравился ей больше и больше. Хотя не первой свежести, он был совсем не плох! Андрей Сергеевич был обходителен, вежлив, удачлив в делах и, главное, свободен! Было здорово сидеть рядом с ним в плюшевом кресле партера и ощущать на своем теле случайные прикосновения его цепких ладошек в самых неожиданных местах. В конце третьего акта Андрей Сергеевич прошептал ей на ухо, что у него серьезные намерения, он хочет создать крепкую семью и не желает ли она после оперы продолжить вечер у него дома. Лиза пожала плечами, но не возражала. Ее дыхание сбивалось и сердце порхало, как голубица в клетке. Андрей Сергеевич знал свое искусство и успешно охмурял даму, заставляя ее все больше желать своего компаньона. Занавес опустился, и публика начала расходиться, но они вышли из зала последними. Лиза склонила голову на грудь Андрея Сергеевича; она была очарована. Этот вечер был слишком коротким для нее. Когда они оказались на улице, Андрей Сергеевич нанял такси, чтобы отвезти Лизу к себе домой на чашку чая. Но морозный воздух отрезвил загулявшую чаровницу и она отказалась. Вместо этого Лиза настояла на том, чтобы вернуться домой. Они молча сидели на заднем сиденье Волги, касаясь телами друг друга, но вытянув руки вперед; говорить им было не о чем. Лиза была поражена безмолвным присутствием кого-то, кто мог бы заменить ее мужа. Машина плавно мчалаcь по ночным улицам города; фонари на столбах и сияющий свет фар встречного транспорта слепили глаза. Через полчаса они прибыли к дому Лизы. Андрей Сергеевич умело обнял объект своего вожделения и попытался поцеловать ее в губы. Но Лиза не отдала ему ни частички своего сердца. Она сердито оттолкнула ухажера локтем. "Не забывайте, что я замужняя женщина," сердито произнесла она вместо прощания, ощущая во всем теле накатившуюся слабость. Андрей Сергеевич не настаивал, но и не просил о другом свидании. Хлопнув дверью, Лиза ушла. После того случая она редко видела Андрея Сергеевича, раз или два в месяц, да и то мельком в банке. Он стал равнодушным, далеким и холодным; никогда с ней не разговаривал и никуда больше не приглашал. Лиза была разочарована.
   Она повернулась на другой бок и крепче закрыла глаза, пытаясь уснуть, а может уже и спала, как невидимый вихрь закружил ее вновь и перед глазами возникла зловещая картина тесной, пустой комнаты, где она исполняла странную роль. Ее тело дернулось. Жуткий низкий стон сорвался с ее губ. Она увидела себя на кухне, готовящей завтрак. Она была одна в этот ранний час и сквозь стенную перегородку проникали звуки радиопередачи гимнастических упражнений и топот Фединых ног. Хрупкий осенний свет просачивался через неширокое окно, освещая квадратный пластиковый стол, голубоватые шкафы на цементных стенах, газовую плиту с красной эмалированной кастрюлей и кипящим кофейником на конфорке. Тонкая струя пара вырывалась из-под крышки и рассеивалась под потолком. Лиза склонилась над тарелкой, полной горячей рисовой каши, и положила сверху кусочек сливочного масла. Теперь наступал самый важный момент в ее распорядке дня. Конспираторша обернулась, чтобы убедиться, что ее никто не видит. Быстрым движением руки она вытащила из кармана своего халата стеклянный пузырек. Отвинтив крышку, она бросила в кашу щепотку белого порошка. Кристаллы моментально растворились в толстой, почти гладкой поверхности. Кушанье для Феди было готово! Свободной рукой Лиза пригладила свои золотистые волосы и загрузила тарелки разнообразной снедью, приготовленной на завтрак. Приятно улыбаясь, она прошла в комнату с подносом в руках. Каша пахла великолепно!
   Дребезжанье будильника вернуло Лизу в реальность. Она открыла глаза. Часы показывали семь утра. Включив настольную лампу, девушка потянулась и сладко зевнула. Все таки перед рассветом ей удалось урвать немного сна. В маленькой комнате с низким потолком царил бедлам. Стол был сдвинут в сторону, стулья разбросаны в беспорядке, а на полу между окурками и засохшей грязью валялась узорчатая скатерть, которую она связала к мужниному дню рожденья в прошлом году. Посередине искусной вышивки, на праздничных голубеньких цветочках поместились измазанные глиной Федины башмаки. В негодовании Лиза ахнула, топнула ножкой и от ярости заскрипела зубами, однако наводить порядок она не хотела. Она ненавидела свою жизнь и своего неотесанного грубияна-мужа. Будильник не смог разбудить его; в ужасающей позе он раскинулся на кровати, нечеловеческим образом переплетя руки и ноги и запрокинув голову назад; из открытого рта его вырывался громоподобный храп, смешанный с водочным перегаром. Лиза расстроенно махнула рукой. Что можно с этим поделать? Она приготовилась к рабочему дню, голова у нее кружилась от недосыпанья и мерзких запахов, но через пятьдесят минут ушла в банк -ладненькая, чистенькая и подтянутая - шепотом сетуя на свою несчастную судьбу.
   В полдень Федя очнулся. Он долго таращился в белый потолок с колеблющимися световыми пятнами, на отражения солнечных зайчиков, прыгающих в лужах на мостовой, и вспоминал свои ночные приключения, пытаясь понять, почему у него болит голова. В этот ясный и безветренный день солнце высоко стояло в голубом небе. Снаружи через открытую форточку доносился визгливый лепет играющих малышей и громкие разговоры взрослых. Отчетливые звуки упорного труда слышались во дворе: равномерное шарканье дворницкой метлы об асфальт и голоса рабочих, разгружавших грузовик. Никто в мире не догадывался о гуляке Феде Петухове, страдающем сейчас от перепоя в комнате наверху. Тяжело дыша, Федя собрал всю свою силу воли, приподнялся на локте и, взглянув на часы, обомлел. Было слишком поздно явиться на работу. Что ему оставалось делать? Стараясь держать голову прямо, он погрузился в тревожные размышления. Из глубины квартиры не долетало ни звука. Скорее всего, он остался один. Бедолага предположил, что Лиза в банке, а ее сверхактивные родители в этот час околачиваются в совете пенсионеров. Федю тошнило, от недомогания он ослабел, у него кружилась голова и он умирал от жажды. Упираясь ладонями в стены, несчастный пополз на кухню. "Водка мне вредит," подытожил Федя, раскаиваясь во вчерашней пьянке и обнаруживая тем самым некоторые искры разума. Преодолев несколько метров в коридоре и добравшись по назначению, он сумел подняться на ноги и обнаружить банку с солеными огурцами, спрятанную на верхней полке. "Огуречный рассол хорошо помогает после перепоя," с надеждой прошептал он и опорожнил два стакана зеленой холодной жидкости. Народное средство не подвело и Федя почувствовал прилив сил. Воспоминания о вчерашнем дне медленно возвращались к нему - прокуренный подвал, враждебная толпа, никелированная машина, дьявольски умное лицо Юрия, лихорадочный подсчет алмазов, а затем беспробудная пьянка на всю оставшуюся ночь. Вдруг на бесшабашного коммерсанта накатила волна паники: где Штукенция? Чувство ужасной тревоги почти парализовало его. Принес ли он ее домой или забыл на улице? Хватаясь за стены, обеспокоенный Федя вернулся семейную комнату. В помещении царили следы разрушений, учиненныx им прошлой ночью. Зеркало на шифоньере треснуло, постельное белье вывалено на пол, а сложенная в аккуратном порядке стопка интимной одежды его жены соседствовала с раздавленным стеклом, клочьями бумаг, пятнами рвоты и подобными безобразиями, которые десять часов назад натворил бушующий Федя. Однако, к своему великому облегчению, подлец и баламут, посягнувший на свой собственный очаг, заметил под кроватью черную сумку, из которой торчала Штукенция. Чуть не плача от радости, он расстегнул замок и проверил содержимое саквояжа. Никелированные бока машины казались целыми и неповрежденными, но дотошный экспериментатор решил проверить и убедиться. Поставив машину на стол, он приготовил ее к испытанию. Как накануне учил его Юрий, он сложил американский газетный лист вчетверо, откупорил пузырек с чернилами и ... внезапно замер. У него не было секундомера! Как он собирается измерять время? Часов с секундной стрелкой в этой квартире не было, но сообразительный Федя нашел решение. Паренек был неустрашимой особой, без колебаний шедшим на риск и всегда возвращавшимся победителем из любой передряги; вся жизнь сорвиголовы демонстрировала это сомнительное свойство его мятежного характера. Что, если точное измерение времени не имеет большого значения? Он решил обойтись без секундомера, считая вслух. Но как он мог определить, что просчитывает правильно? Ему нужна практика. Федя устремил взгляд на минутную стрелку настенных часов. Когда стрелка дернулась и перешла к следующему делению, он начал считать, стараясь произносить числа с равными интервалами. Стрелка перескочила на следующую цифру, когда он досчитал до 68. "Слишком быстро. Попробую еще раз." Федя подождал нужного момента и возобновил счет. На этот раз в тот момент, когда он досчитал до 59, стрелка перешла в следующий промежуток. "Рискну. Постараюсь считать немного быстрее." Волнуясь и колеблясь, трясущимися пальцами он вставил газету в щель, накапал в воронку тушь, нажал кнопку и прошептал до одиннадцати. Затем с замиранием сердца авантюрист крутнул колесико и приготовился ждать. Нежно и мелодично звякнули и заиграли колокольчики; Федя отчаянным взглядом впился в выходную щель. Время вокруг него будто остановилось. Пять мучительно долгих секунд показались вечностью. От напряжения кровь пульсировала у него в ушах, мышцы рук и ног окаменели, колени противно дрожали. Гип-гип ура! Чудо свершилось! Федя не мог поверить своим глазам! Он увидел краешек, медленно выползающей из щели, стодолларовой банкноты США! В мгновение ока он узнал ее, трепещущую и прекрасную, в мучениях появляющуюся из чрева машины, как новорожденное существо упорно пробивается вперед, чтобы во всей красе победно предстать перед взором всего мира! Ах, какой же он способный и умный! У него получилось не хуже, чем у самого Изобретателя! Сердце паренька прыгало от радости. Двумя пальцами Федя поднял полученную банкноту и осторожно поместил ее против света. Она выглядел неотличимо от тех двух других, что лежали в его бумажнике. Он видел такие же водяные знаки, печати и сетку. Все в полном порядке! Он становится богачом! Замечательно! Сорвиголова еще раз поздравил себя с небывалым успехом. Разве он не способный ученик, который схватил запретную науку на лету и мгновенно научился печатать деньги?! Его сердце наполнилось ликующей гордостью. В этот час не было на свете человека счастливее, чем Федя. Для него не было ничего невозможного! Получив колоссальный заряд радостной энергии, он должен был поделиться ею со своими близкими. У Феди не хватило терпения ждать возвращения Лизы или ее родителей; он отправился к тем, кто, как он предполагал, будут так же рады его успеху, как и он сам: он поехал к Звонцовым.
   Он наскоро оделся, вышел из дома и, взяв такси, через сорок пять минут добрался до иx резиденции. Был ранний полдень, и Вася, вернувшись с ночной смены на заводе, блаженно отсыпался в пустой квартире. Приход друга семьи прервал его отдых, но, как хорошо воспитанный человек, Вася вежливо приветствовал гостя, провел его в кухню и угостил чаем. Федя проинформировал своего благодетеля о приобретении Штукенции и, вытащив бумажник, показал три банкноты, которые были изготовлены мистической машиной. Bскоре oднако выяснилось, что Вася не разделяет Фединого восторга. Обычно добродушное лицо его посуровело и брови недоуменно поднялись. "Ты взрослый человек и отвечаешь за свои поступки, но бывают ситуации, когда мнение членов семьи нужно заранее спрашивать," мягко укорял его Вася, не замечая запаха перегара, дрожащих рук и налитых кровью глаз посетителя. "Не верь глазам своим," сокрушенно покачав головой, добавил он еще раз. "Но машина работает," защищался Федя. "Мы все это видели много раз. Ведь мы сделали кучу денег." Разведя руками, Вася согласился. Он все еще не нашел приемлемого объяснения тайне, скрывающейся за никелированным механическим устройством, творящим чудеса. Однако поверхностные мысли собеседника напомнили ему мысли Наташи. "Все прекрасно, но где твой источник сырья?" скептически спросил Вася. "Как - нибудь образуется! Я каждый раз буду проверять мой автобус после окончания смены. Мне уже один раз повезло; повезет и в другой раз!" с энтузиазмом заявил Федя. "Ты проработал на автобусе три года и нашел только одну американскую газету; тебе это ни о чем не говорит?" Федя почувствовал правоту Васиного довода, но сдаваться не захотел. Он любил спорить.
  "Я знаю место, кишащее американскими газетами," выпалил он. "Их там потоп, завал и целое море! Бумаг так много, что они с трудом вмещаются в высокие мусорные баки! Те всегда стоят с распахнутыми крышками, битком набитые до краев. Для меня это было бы самым подходящим местом жительства. Никогда не будет недостатка в сырье и снабжении. Там я буду делать тонны стодолларовых банкнот!" "Где же это находится?" поинтересовался заинтригованный Вася. "В Нью-Йорке!" звонко выкрикнул Федя. "По телевизору в кинохронике я видел тамошние улицы. США - это место, где мне нужно быть! Мне плевать, что там нищета, пожары и безработица! Со мной такое не случится!" Отважный паренек решительно рубанул ладонью воздух и засопел. Тяжело вздохнув, Вася с сожаление посмотрел на собеседника. Но Федя ничего не замечал. Увлекшись мечтами, он глядел мимо своего друга, возможно представляя свою жизнь за океаном. Вскоре он заговорил. Голос его стал глухим, торжественным и еле слышным, как у чревовещателя. "Мы с Лизой будем жить в Нью-Йорке в пентхаусе самого высокого здания в мире. Облака будут проплывать внизу под нами и у нас всегда будет светить солнце. Каждую ночь мы будем любоваться видами луны и ярких звезд. По всей квартире будут установлены панорамные окна и, лежа на водяном матрасе, из уединения нашей спальни я буду изучать созвездия." Федя остановился, сглотнул слюну и добавил, "К тому же я буду очень, очень богат." "Как ты собираешься там жить, если не говоришь по-английски?" спросил Вася. Он начал что-то подозревать. Федя не выглядел нормальным. "Плевать! Не беда!" Федю невозможно было обескуражить. "Я знаю из достоверного источника, что 80% жителей Нью-Йорка говорят по-русски! Только кажется, что там все на английском! Америка - давно наша страна!" "Допустим," произнес ошарашенный Вася. У него не было опыта, чтобы подтвердить или опровергнуть это смелое заявление. Дело в том, что в архивах КГБ Вася Звонцов числился невыездным и, следовательно, никогда не бывал за границей. "Допустим. И как ты собираешься туда попасть?" Услышав трудный вопрос, Федя запнулся, обдумывая достойный ответ. "Мы не можем оформить выездной визы," склонив голову, рассуждал он вслух. Через минуту лицо его просияло. "Мы тайно пересечем советско-финскую границу!" догадался он. "Перестань нести чушь," тихо посоветовал ему Вася. "Что с тобой? Наверное пьянствовал прошлой ночью?" Федя кивнул. "Можно попить немного водички, прежде чем я уйду?" Вася молча наполнил стакан и подал его. "Надеюсь, что мне снова повезет, и я найду другую американскую газету," проурчал довольный Федя, с жадностью до последней капли выпив всю воду. "Сегодня вечером я должен устроить угощенье для жены," поделился он, остро взглянув на своего старшего друга. "Я принесу ей цветы, шампанское и торт." Он отвернул рукав и посмотрел на часы. "Осталось не так много времени. Для Лизоньки это должен быть приятный сюрприз." Он встал, поблагодарил за чай и собрался уходить. "Не забудь свои доллары," напомнил ему Вася, указывая на две купюры, лежащие на столе. "Это мой подарок вам с Наташей," рассмеялся Федя и весело махнул рукой. "В моей газете много страниц. Я напечатаю денег сколько угодно, когда мне угодно и сколько мне требуется." Он закрыл дверь и, посвистывая, вышел.
   Два часа спустя уставшая Наташа вернулась домой, с облегчением поставила свою тяжелую сумку на пол в прихожей и, шагнув в комнату, нашла на комоде Федин щедрый подарок. Она не обрадовалась. В ней смешались чувства радости и печали. Сидя на диване и вытянув ноги, Наташа рассматривала валюту и не знала плакать ей или смеяться. Вместо этого она саркастически улыбнулась и сердито прокричала мужу, который в тот момент готовил ей ужин на кухне, "Tы во всем виноват, старый хрыч! Из-за тебя мы упустили возможность завладеть этой чудесной штуковиной и стать хозяевами нашей жизни! На что мне эти двести долларов?! На них трехкомнатную квартиру не купишь!" В сердцах она хлопнула кулаком по диванной подушке, да так, что взлетело облачко пыли. Чихнув пару раз, Наташа утерлась платочком и горестно застонала. "Не верь глазам своим!" передразнила она своего упрямого и подлого Васю, разрушившего ее квартирные мечты. Виновник ее огорчения ничего не отвечал, он просто хлопал глазами. Бедняге было стыдно - правда не понятно за кого? Однако через несколько минут разъярённая фурия успокоилась и пришла в себя, тем более, что Вася позвал ее на кухню, где на плите стоял вкусный ужин. Поглощая бефстроганов с картошкой и грибами, ее прагматичный ум подсказал решение: Федя - член их семьи и не откажет, если она попросит его напечатать доллары из их собственной американской газеты. Но где ее взять? Плохо было то, что в Советском Союзе не было американских газет, кроме Workers World, издаваемой Коммунистической партией США и продающейся только в одном газетном киоске в центре Москвы. Хорошенько поразмыслив Наташа пришла к заключению, что газета американских коммунистов, в силу своего марксистского содержания, не пригодна для печатания из нее долларов США. Слишком велик идеологический разрыв! Неизвестно что из той паршивой, поганой бумажонки выйдет! Для Наташиных целей требовалось что-то традиционно американское - близкое к взглядам более консервативных кругов заокеанского общества. "Дорогой, почему бы тебе не выйти из дому и не поискать на улицах солидную буржуазную американскую газету?" Наташа обратилась к Васе. "Если Федя смог найти ее, то и ты найдешь." "Но ведь их нет в газетных киосках, Наташенька," пытался вразумить ее Вася, испугавшись новых требований жены. Он умоляюще приложил руки к своей груди и лицо его приняло скорбное выражение. Страдалец уже видел себя бродящим по проспектам и площадям, переворачивающим тяжелые мусорные баки. Сердце его сжалось от тоски и он слегка пошатнулся. Надо отдать справедливость Наташе: у нее оказалось достаточно здравого смысла; она не удивилась и не вспылила. Она знала, что Вася прав и потому прекратила настаивать. "Давай пригласим Федю и Лизу на ужин," после недолгих размышлений отдала она новый приказ. Энергичная дама обдумывала новаторский план действий.
  
  Глава 14. Вечер у Звонцовых.
  Лихорадочная суета большого города не позволила им встретиться раньше. Была уже середина апреля и Москва приходила в себя от беспощадной зимы, когда Федя снова посетил их. Странно, но он пришел без Лизы. Гостя встретили с почетом, усадили за стол и подали ему лучшую еду. Изысканные пироги, копченые колбасы, икра лососевая и осетровая, жареные цыплята и тушеная говядина услаждали их гастрономические чувства. Расписная фарфоровая посуда, сверкающие хрустальные кубки, столовые приборы из серебра и синие льняные салфетки украшали стол. Пол-литровая бутылка смирновской водки, французский коньяк и графины с сухими винами завлекали друзей. Следует сказать, что продуктовое изобилие это не было трапезой простых строителей социализма. То было объедение советской буржуазии, пользующейся нелепостями марксистско-ленинской экономической системы и через сеть знакомств, получившей доступ к изысканным яствам, которых многомиллионная масса их соотечественников была лишена. Но об этом сейчас никто из пирующих не думал. Пока их аферы получались, о них власти ничего не знали. Потому их не трогали и они пили, ели и веселились. Бокалы поднялись несколько раз, сопровождаемые долгими тостами; затем компания закончила горячее и перешла к десерту. К тому времени Федя достаточно оттаял, чтобы излить душу своим друзьям.
   "Как это могло случиться?" осведомился Вася об уголовном деле, возбужденном прокуратурой Останкинского района в отношении его жены Елизаветы Петуховой. "Я не имел ни малейшего представления о том, что происходит," опустив глаза, тихо рассказывал Федя, одновременно отправляя в рот кусок шоколадного торта. "Я заметил, что сразу после свадьбы Лиза сильно изменилась - она часто плакала и злилась из-за пустяков. Но я не придавал этому значения - думал женские капризы, чудачества и нервы." Схватившись за голову, он горестно вздохнул. "Подробности я узнал от следователя и окружного прокурора." Федя подвинулся в кресле и облокотился на стол. "Оказывается, она ненавидела меня все эти годы. После свадьбы выяснилось, что я слабоват по мужской части; она сильно огорчилась, но боялась уйти от меня, потому что я догадливый, наблюдательный и сильный. Что не так - изобью до полусмерти их обоих - ее и хахаля." Он важно пошевелил широкими плечами, выпрямился и несколько минут без видимой причины сидел неподвижно, чему-то ухмыляясь. Затем медленно опустил голову, задумчивый и молчаливый, и в момент озарения добавил, "Может, она мне изменяла, но я об этом никогда не узнал." Алкоголь все более затуманивал его сознание, делая Федю болтливым. Однако он понимал, что находится среди друзей и все сказанное им останется здесь. "Перед тем, как я встретил Лизу, у меня было много подруг," его голос хрипел. "Мы были как одна счастливая семья и никто на меня не жаловался. Но когда я познакомился с Лизонькой мой мир изменился. Она затмила всех остальных. Лиза оказалась единственной девушкой, которая была мне нужна. Я был без ума от нее." Федя простонал и наклонил голову. Казалось, что его большое, мускулистое тело прошила судорога. Схватив со стола стопку, гость проглотил коньяк, не чокнувшись с Васей. Это было невежливо, но история была сногшибательной, рассказчик облегчал свою душу и Звонцовы продолжали внимать каждому слову. "Она всегда была недотрогой и не подпускала меня к себе. Я повиновался ей во всем." По мере того как паренек, делился историей своей несчастной любви, волнение охватывало его. Широкое и доброе Федино лицо напряглось и покраснело, он прищурился и смотрел исподлобья, хрипловатый голос его запинался и был едва слышен. " А когда три года назад я прыгнул в тот ледяной ручей в Парке Горького, у меня так онемело тело, что я повредил cвое мужское достоинство и оно до сих пор не в порядке," нервно засмеялся он. Захлебываясь, Федя продолжал говорить, как бы боясь, что его прервут. "Врачи пытались меня лечить, но до конца я так и не выздоровел." Услышав эту новость, Наташа вскочила со стула и замерла с широко раскрытыми глазами; руки ее, скрещенные на груди, сжимали скомканную салфетку. Вася не сдвинулся с места, но сидел с застывшим лицом. От удивления его челюсть отвисла, а глаза почти вылезли из орбит. Взгляды хозяев были прикованы к гостю, ожидая новых откровений. "Как долго вы встречались до брака? Вы ни разу не были в постели?" участливо обратилась к нему Наташа. "Видите ли," замялся Федя. "Oна всегда хвалила меня, "Ты такой сознательный, Феденька. Другие парни на первом же свидании пытаются обнять меня и засунуть руку мне под юбку; но ты хорошо воспитан. У тебя выдержка, самообладание и высокая мораль. Ты будешь верным мужем; в наше время это большая редкость." Мы встречались год, держались за ручки, целовались, обнимались, что еще нужно?" Федя закрыл глаза, погружаясь в воспоминания. "Я относился к ней честно и ничего не скрывал. Без промедления, сразу после свадьбы я с ней начистоту поговорил. Pассказал о моей неисправности. Мы были одни; веселье закончилось, в зале погасили свет, гости ушли и оставили нас в покое. Я сидел в углу спальни, не раздеваясь, в полном жениховском парадном костюме и докладывал мои обстоятельства. Ho моя невеста ничего не хотела слушать: от счастья oна прыгала по паркету, танцевала и напевала. Она опомнилась, только когда сняла с себя свадебное платье и легла в постель, ожидая, что я, как похотливый зверь, наброшусь на нее. Но не тут то было! Ишь чего захотела! Я ей прямо заявил, что мой товарищ заболел и стоять не может! "Так что, я предупредил вас, девушка, не питайте иллюзий; продолжения не будет, вот и весь сказ!" повторил я, выключил люстру и улегся спать на кушетке." Федя поднял голову и всмотрелся в хозяев, ища поддержки. Лица Васи и Наташи были неподвижны. "Она восприняла это известие спокойно. Не завизжала, не закричала и не стала бить посуду. Она сказала, "Мне все равно. Главное, что ты мой и никогда мне не изменишь. Я люблю тебя."" Федя схватил бутылку, вытянул дрожащую руку и попытался налить спиртного себе и Васе, но промахнулся. На скатерти образовалась лужица. Запах разлитого алкоголя разнесся по комнате. Наташа тут же промокнула расплывающееся пятно салфеткой и вернулась на свое место. "Наша семейная жизнь была очень простой. Днем я тяжело работал, а по ночам крепко спал. Каждый вечер я одаривал ее сладким поцелуем в щечку, желал доброй ночи и перекатывался на свою сторону кровати. Лиза никогда не требовала большего. Однажды она сказала, "Тебя, Феденька, и пушкой не прошибешь." Что в этом такого?" Федя икнул и глотнул еще коньяка. "Видите ли, она хотела детей." "Что же в том плохого?" выдавил из себя ошарашенный Вася. "Это вполне естественно," покачала головой Наташа, ошеломленная всем, что только что услышала. "Что было дальше?" "В результате Лиза решила избавиться от меня. Но случилось это не сразу," продолжал повествование их молодой друг. "Она была заядлой читательницей, постоянно посещала лучшие библиотеки столицы и из итальянских романов узнала, как некоторые сицилийские жены отделывались от своих надоевших мужей. Они добавляли в их пищу разбавленный мышьяк; мало-помалу несчастным самцам становилось все хуже и хуже, они медленно чахли и через год умирали. Супружницы их оставались вне подозрений. После похорон вдовы начинали свои жизни сначала. Очень удобно! Не правда ли?!" Голос Феди зазвенел от ярости, но справившись с волнением, он продолжал, "Это лишь вопрос концентрации. "У мышьяка нет ни вкуса, ни цвета ни запаха," так объяснил мне следователь милиции, который вел ее дело. Выходит, что итальянский роман натолкнул Лизу на преступную идею. Как мило!" Федя глотнул еще коньяка. Вася же только пригубил из своей стопки. Гость снова нервно засмеялся и зацепил вилкой кусок янтарного балыка, который тут же отправил себе в рот. Наскоро прожевав, он выпил еще. Вася и Наташа были все внимание и сочувственно слушали своего друга. "Бедная девушка. Мне ее очень жаль. Почему ты сразу не отпустил ее?" тихонько спросила Наташа, наливая Феде в большую керамическую чашку горячего чая в надежде, что он протрезвеет. "В наших семьях разводов не бывает!" вдруг разозлился Федя. В гневе он запрокинул голову и, стиснув зубы, зажмурился. "Мы старомодны и женимся только один раз. Я предупредил ее, что забью ее до смерти, если она попробует уйти от меня!" "Остынь, дружище," успокаивал его Вася. "Все в прошлом; лучше выпей чайку с клубничным вареньем." Паренек послушался и приступил к чаепитию. Но заботы ни на мгновенье не покидали его. "В отделении милиции со мной разговаривал следователь. У него были сведения, полученные от каких-то недоброжелателей Лизы, доказывающие, что в течение последних шести месяцев моя жена пыталась отравить меня. Милиционер попросил у меня разрешения обыскать нашу резиденцию. Я сказал, "Этого не может быть. Я люблю ее и она любит меня. Мы счастливая семья." Но он снова настаивал на обыске нашей квартиры с целью найти следы преступления. Мне же он предложил проверить здоровье и пройти медицинское обследование. Он утверждал, что у него есть информаторы в банке, где она служит и он многое о ней знает. "Ну и что! Мне до фонаря! Какая разница!" Я рассмеялся ему в лицо и заявил, "Валяйте, друзья! Вы ничего не найдете!"" Федя проглотил еще одну рюмку водки. Пот струился по его лицу и шее. Он расстегнул ворот рубашки и тяжело задышал. "Но они нашли. Жену обвинили в покушении на убийство. Она призналась на первом же допросе." "Бедный Федя," молвила растерянная Наташа. "Но она не причинила тебе никакого вреда. Разве ты не говорил, что судмедэксперты пришли к выводу, что ты в отличной форме?" "Правильно, даже моя импотенция прошла." Федя улыбнулся и продолжил. "Я не хочу, чтобы Наташа это услышала. Попросите ее заткнуть уши." Наташа улыбнулась и сделала вид, что заткнула уши пальцами. Убедившись, что тайна будет сохранена, Федя заговорил, "Неделю назад одним прекрасным солнечным утром, когда я только проснулся и стянул с себя одеяло, я заметил моего внезапно ожившего товарища. Я тут же подумал, "Где ты, Лиза? Вот радость-то будет!"" Вася и Наташа расхохотались. Казалось, что веселью не будет конца. У Васи были слезы на глазах, и Наташа, которая слышала каждое Фединo слово, тоже не могла остановиться. "Ничего не понимаю," успокоившись, пробормотал Вася, дуя на горячий чай. "Разве она не пыталась тебя убить?" "Да, так сказал прокурор. Он уверен, что, поскольку Лиза боялась, что ее поймают, она уменьшила количество мышьяка до такой степени, что он перестал быть вредным." Наташа хлопнула себя по лбу. "Точно! В небольших порциях большинство ядов целебны. Она вылечила тебя!" "Похоже на правду," хрипловатым баском отозвался Федя и радостно усмехнулся. "Лизонька вылечила меня. Она умница-разумница и, вдобавок, героиня." Тряхнув головой, паренек заскулил, "Я люблю ее; хочу, чтобы она вернулась ко мне." "Не думаю, что она будет отбывать срок; ущерба она не нанесла, наоборот - в результате ее действий получилась польза. Иди в суд и проси, чтобы ее освободили или дали условный срок," посоветовал Вася. Федя воспринял эту идею очень положительно. Глаза его загорелись надеждой и он благодарно кивнул. "Твоя жена должно быть сильно страдала все эти годы. Она попала в ловушку несчастного брака. Бедная, отчаявшаяся девушка. Она искала достойный выход. Где Лиза сейчас?" осторожно спросила Наташа. "Мне очень жаль вас обоих." "Она содержится в заключении в ожидании суда," всхлипнул горемыка, размазывая кулаками слезы. "Навещай ее каждый день," наставляла Наташа. "Расспроси о ее истинных намерениях. Может быть, она действительно пыталась вылечить тебя? Скажи ей, что ты ни в чем ее не обвиняешь, что ты хочешь, чтобы она вернулась к тебе, что ты будешь о ней заботиться, а главное, что теперь ты можешь дать ей то, что вам обоим очень нужно. Кто знает? Женское сердце - загадка. Любовь подобна воде - оставленная в небрежении, она иссыхает; страсть ваша может исчезнуть, просочившись сквозь пальцы, если вы не будете их вместе крепко держать. Сохраните последние капли ваших чувств, оживите их и начинайте сначала."
  Так закончился тот вечер.
  
  Глава 15. О пользе гигиены.
   Каждый день в восьмимиллионном стольном граде Москве происходят таинственные и удивительные события. Вероятность случайной встречи с приятелями или знакомыми в этом гигантском человеческом муравейнике ничтожно мала, но тем не менее в изгибающихся тоннелях метро или в длинных подземных переходах, на ступенях битком набитых эскалаторов или на запруженных платформах непостижимо прекрасных станций люди натыкаются на своих давно забытых одноклассников, друзей детства или бывших соседей. Каждое утро миллионы угрюмых, ворчливых, толком невыспавшихся индивидуумов собираются в толпы, путешествуя к местам своих назначений, разбросанных по гигантскому великолепному городу, который как пчелиные соты, пронизан на всех уровнях и плоскостях причудливыми, зигзагообразными и кольцевыми маршрутами. Они пересекают столицу пользуясь непревзойденной, лучшей в мире подземной транспортной системой метро, или гигантской и сложной сетью наземного транспорта, или по воздуху, или даже пешком(!). Они спотыкаются друг о друга; бесцеремонно наступают соседям на стопы и пятки; их сдавливают и грубо толкают в автобусах, троллейбусах, трамваях и маленьких такси; иной раз, утомленные тяжелой жизнью, они крепко засыпают на скамьях и на диванах, проезжая свои остановки и их приходится будить, иногда выливая за шиворот пару стаканов холодной воды. Но вырвавшись из стальных клеток вагонов общественного транспорта, они выходят на солнечные просторы своего грандиозного города и уверенно идут пешком. Последнее делает москвичей лучшими ходоками в мире, неужели вы об этом ничего не знали? Посвистывая, как ни в чем не бывало и ни чуточки не сгибаясь, они шагают многие километры по столичным улицам и площадям, нагруженные тяжелыми продуктовыми сумками, чтобы взобравшись на четвертый этаж без лифта, с гордостью доставить семьям свою ежедневную добычу. Такие испытания могут выдержать только москвичи. Суровая жизнь сделала их выносливыми, находчивыми и закаленными. Они всегда победно проходят через любые трудные времена. В значительной степени это великое качество связано с их мужеством, стойкостью и врожденной твердостью духа, известными еще со времен татаро-монгольского ига, вторжения Наполеона и нашествия немецко-фашистcких захватчиков. Москвичи никогда не сдаются, никогда не отступают, всегда и во всем побеждают. Их недюжинный характер, выкованный на протяжении веков тяжелыми ударами судьбы вызывает восхищение. Период истории города, о котором я рассказываю, сделал москвичей неуязвимыми и к перебоям в снабжении промышленными и продуктовыми товарами. На полках государственных продовольственных магазинов зияли бреши, а то немногое, оставшееся в наличии, являлось гнильем или разбавленным до безобразия пойлом, но кладовые и холодильные шкафы предприимчивых москвичей ломились от провианта. Они также научились охотиться за дефицитным промышленным ассортиментом. Иногда очереди горожан образовывались только из-за слухoв о предстоящем подвозе импортных товаров. Москвичи покупали вещи, даже если они им был не нужны или если они не подходили по размеру. На следующий день или через неделю изворотливые граждане обменивали их на что-то им лично необходимое или перепродавали ненужный предмет с прибылью своим знакомым. То была экономика развитого социализма. Tо был результат победы красного октября в 1917 году.
   Теплым и приятным весенним деньком, когда всем хотелось выйти на улицу, Наташа заняла место в очереди, состоявшей в основном из женщин, перед обувным магазином, расположенном на первом этаже многоэтажного жилого здания. Неважно, чего ждали женщины. Наташа знала, что без уважительной причины такая длинная очередь зря не выстроится. "Что дают?" обратилась Наташа к аккуратно одетой пожилой гражданочке впереди нее. Примечательно, что нехватки, вызванные семидесятилетним правлением советской власти заменили слово "продать" на "давать". "Так, что дают?" не получив ответа, переспросила Наташа. "Португальские штиблеты на каучуковых подметках с бантиками на каблуках," неохотно ответила гражданка, не поворачивая головы. "Почем?" Наташа продолжала собирать разведданные. "Двадцать три рубля за пару." Наташа решила, что стоит подождать и терпеливо взирала на движущийся вдоль улицы транспорт. Проезжающие мимо тарахтящие грузовики и автобусы обдавали собравшихся на тротуаре бензиновой вонью, клубами уличной пыли и выхлопными газами. Население, поглощенное поисками предметов первой необходимости, отказывалось замечать это маленькое неудобство и стоически терпело. Некоторые, не выходя из очереди, развернули и читали газеты. У людей на уме были более важные темы, чем чистота окружающей среды. Они жаждали отоварить свои рублевые накопления и готовы были пойти на жертвы, чтобы приобрести дефицитные португальские ботинки, которые обновили бы их гардероб, придали бы им заграничный шик и, которым возможно сносу нет. К сожалению, примерно через полчаса женщины во главе хвоста начали нервничать и кричать. Пришла новость, что вся обувь распродана. Какая досада, но ничего, не горюй, в другой раз повезет! Вдруг у Наташи екнуло сердце. В разбегающейся толпе мелькнуло знакомое лицо. Наташа бросилась вперед, помахала рукой и окликнула подругу. Даша, не замечая, быстрыми шагами, опустив голову, уходила от нее по асфальтовой дорожке, ведущей к станции метро. "Неужели она меня не слышит?" Наташа пыталась догнать подругу и почти бежала за ней. "Дорогая Дашенька, что с тобой?" окликнула она ее в который раз. Вдруг Даша, как вкопанная, остановилась и повернулась лицом к преследовательнице. Наташа вздрогнула, рассмотрев ее вблизи. Это была не кокетливая, избалованная и капризная красавица, которую когда-то знала Наташа. Обычно безмятежное лицо закадычной подруги сейчас было искажено признаками нервного расстройства. Лоб ее пересекли горизонтальные морщинки, расширенные глаза истерически блестели, рот полуоткрылся. Казалось, что Даша разваливается по частям. То была тень прежней Даши; бледный ее призрак. Женщина, стоявшая напротив была жалкой человеческой развалиной, правда одетой в знакомую одежду, которая когда-то принадлежала изящной, остроумной и самоуверенной покорительнице мужских сердец. Они обнялись. "Моя жизнь разбита. Меня бросил муж, да еще как!" со слезами на глазах простонала Даша. "Ты ничего не знаешь?" В шоке Наташа прижала руки ко рту. "Этого не может быть," прошептала она. "Я тебе сейчас расскажу," Даша посмотрела по сторонам. Но тротуар был неподходящим местом для откровенных признаний. Они оказались в центре потока пешеходов, направляющихся к транспортному узлу. "Давай отойдем в сторонку и присядем где-нибудь," предложила Наташа. Женщины приземлились на деревянной скамейке на краю запущенного пустыря, заросшего сорной травой и цветущими ромашками. Металлические качели и песочница невдалеке подсказывали, что то была пустующая в этот час, детская площадка. Драматическая история, которую изложила Даша, была сагой о борьбе полов, борьбе за власть в супружеских парах, пронизывающей историю человечества с начала цивилизации. "Николай развелся со мной. Вероятно, я потеряю опеку над моим ребенком. В семье был большой скандал. Они не хотят, чтобы я там больше появлялась. Я вынуждена вернуться к своим родителям." Наташа с трудом восприняла эту ужасную новость. Ее глаза сузились и сосредоточились на изможденном лице подруги. "Юрий всегда хотел жениться на мне, но мне было хорошо и удобно с Николаем. Я наслаждалась лучшим из обоих миров. У меня была куча любовников и ничего не подозревающий муж. Я полагала, что такая благодать будет длиться вечно или пока мне не надоест," грустно улыбнулась Даша. "Зачем мне развод? Не думаю, что Юрий стал бы лучшим мужем, чем мой покладистый Николай. Юрий слишком жесток и властолюбив; oн будет держать меня в узде. К тому же мне всегда нужно разнообразие. На что мне его деньги? Это не главное. Мои любовники всегда баловали мне роскошными развлечениями. Если я бы вышла за Юрия замуж, он бы мне скоро наскучил. Я знаю это наперед." Даша саркастически рассмеялась. "К несчастью мой любовник чертовски изобретателен. Денежная машина была лишь одним из его достижений. Ты не поверишь, какую гадость он мне учинил." По щекам Даши текли слезы и капали с подбородка на подол ее платья. "Он погубил меня." Наташа не знала, что делать, чтобы облегчить боль подруги. Она нежно обняла страдалицу за плечи. Та сидела в неудобной позе на краешке скамейки, выпрямив спину, сцепив руки между коленями; не замечая этого знака сочувствия. "Чтобы разрушить мой брак, Юрий намеревался доказать Николаю мою неверность." Даша потянулась за носовым платком. "Они когда-нибудь встречались?" испуганно вздохнув, прошептала Наташа. "Ни в коем случае!" всплеснула руками Даша. "Но негодяй прекрасно знал, что он наделал!" Она обтерла щеки мокрым носовым платком, откинула с потного лба слипшиеся волосы и продолжала говорить. "Телефонные звонки Николаю или опубликование уличительных фотографий не были бы так мерзостны, как ужасная подлость, которую он совершил." Сдерживая рыданья, Даша прижала руки к своему заплаканному лицу. Длинные локоны светлых волос прилипли к ее щекам, носу и лбу. Наташа нежно поглаживала спину своей подруги, пытаясь ее успокоить. Даша прокашлялась и утерлась длинным рукавом хлопчатобумажной блузки. "Я не могу говорить. Это шокирующе, это чудовищно." Новая волна слез и рыданий сотрясла ее тело, в то время как размазанный макияж оставлял чёрные длинные полосы на ее бледных щеках. "Дорогая Дашенька, ты лучше выговорись. Не носи бремя в своем сердце. Это слишком тяжело," посоветовала ей расстроенная Наташа. Неудачница взглянула на подругу, но никак не могла начать свой рассказ. Погрузив лицо в ладони, она молча сидела минуту или две, а потом резко сняла руки с лица. Она преобразилась. Слезы ее испарились, рот сжался, в суровых глазах загорелась решимость. "У меня было очередное свидание с Юрием в его квартире; уже смеркалось. Я торопилась домой, мне предстояло готовить ужин и к тому же я должна была проверить домашнее задание моей дочки. Каюсь, что не было времени на гигиену и случилось очень плохое." От гнева Даша сжала пальцы в кулак. "Через час я добралась до дома. В тот вечер мой муж был очень добрым и милым. Он получил повышение на работе и мы отпраздновали это событие тортом и шампанским. Bсе очень гордились им. Его отец отпускал забавные шутки, подкалывал свою жену и внучку, и постоянно нас смешил. Какая была у нас приятная и веселая компания! Было так хорошо! Хоть век вспоминать! Обнявшись, с припевками и прибаутками в полночь мы с Николаем удалились спать. Когда заперли дверь, в темноте он стал так настойчив, что не дал мне времени подготовиться. Муж сразу наткнулся на презерватив Юрия. Он вытащил его, но сначала не мог понять, что это такое. Он включил свет и, подойдя к лампе, долго рассматривал находку и обнюхивал ее содержимое. Потом он грозно взглянул на меня. Мне нечего было сказать в свое оправдание. Прелюбодеяние было очевидным и наглядным. Ты должна была видеть его лицо! Он кричал, что резинка не его и он никогда не пользуется этим гадким американским брендом." Даша разрыдалась. "Он заорал, "С кем ты блудишь?!" и швырнул эту дрянь в меня. К счастью, он промазал. Его крики разбудили всех наших. Николай оделся и молча вышел. Был час ночи. На следующий день я узнала, что он подал на развод." Даша открыла рот, тяжело задышала и высморкалась в салфетку.
  "Наутро я пошла к Юрию, но там никого не было. Я позвонила ему на работу, но секретарша ответила, что никто не знает, где он и, возможно, Юрий уволился. Ах, так! От меня не отделаешься! Не надейся, что я выйду за тебя замуж! Я начала облаву на негодяя. Ежедневно по несколько раз в сутки я проверяю дверь его квартиры. К сожалению там всегда темно и тихо. Я задаюсь вопросом, не новый ли это его трюк, чтобы обвести меня вокруг пальца?!" Точеные брови ее нахмурились, прекрасные глаза засверкали гневом, пухлые губы сжались в прямую линию. "Не отчаивайся, Дашенька. Всегда, даже в самом плохом, есть что-то хорошее," успокаивала ее Наташа. "Теперь тебе можно не волноваться о Глебе Ивановиче. На этот раз ему нечем тебя шантажировать. Ты свободна и разведена. Кстати, зачем ты ищешь Юрия? Уж не собираешься ли ты убить его?" Даша отрицательно покачала головой. Змеиная улыбка скользнула по ее губам. "Юрий не должен надеяться, чтo останется безнаказанным. Я преподам ему урок. Я знаю, как соблазнить его, уложить в постель, а потом..." Даша открыла сумочку и показала большой висячий замок, вроде тех, какими запирают амбарные ворота. "Я напою его до беспамятства, а потом прицеплю эту стальную гирю к его репродуктивному органу!" Обманутая любовница даже топнула ногой. "Не великоват замочек-то будет?" Наташа оценила взглядом массивное запорное устройство. "В самый раз!" отрезала Даша. "Не соскользнет! Я знаю его жеребячий размер!" Голос ее зазвенел от волнения, лицо исказила ненависть; стукнув кистями друг о друга, она добавила, "Я выброшу ключ в мусоропровод; пусть ищет там! Замок сложный, японский и пока он найдет слесаря, это выведет его из строя на целый год! Мерзавец больше не будет морочить головы молоденьким, простодушным девушкам, вроде меня!" Она застыла с сардонической улыбкой на измученном лице, но губы ее молча шевелились. "Как ты можешь такое замышлять, Даша? Это так же ужасно, как и подлость, которую он сделал тебе." Даша молчала. Глаза ее были направлены на поток пешеходов на тротуаре. Каждый из них что-то нес - портфель, авоську или продуктовую сумку. Их серьезные и сосредоточенные лица были задумчивы. Были ли они озабочены глобальными проблемами своей амбициозной сверхдержавы или просто бесцветной мозаикой своих личных жизней? Если бы их спросили, знали бы они ответ? Наступал вечер и небо над городом быстро темнело. Фонари на столбах вокруг станции метро и прилегающей площади, один за одним зажигались, освещая вереницы спешащих людей, серую асфальтовую мостовую, жилые здания и громоздские автобусы, поджидающие пассажиров. Движущиеcя отблески далеких огней придавали Даше призрачный и загадочный вид. Спутавшиеся каштановые волосы обрамляли ее бледное лицо, искаженное тревогой и страхом. Ее глаза казались запавшими, а губы были недовольно поджаты. Наташа не могла угадать мыслей подруги. Очевидно, ее мучило что-то еще, помимо развода и мести. "Что с тобой, дорогая Дашенька?" с состраданием спросила Наташа. Отчаявшаяся женщина не отвечала, тяжело дыша и нервно подергивая переплетенными пальцами своих рук. "Должна тебе признаться," начала Даша неестественно ровным голосом, четко артикулируя и избегая зрительного контакта с собеседницей, "что год назад я сообщила Юрию о том, что ты подарила Федору Петухову сто карат алмазов." Новость произвела эффект разорвавшейся бомбы. Наташа пришла в ужас. Она коротко ойкнула и, схватившись руками за виски, пошатнулась. Ей нужно было время, чтобы переварить услышанное. "Как ты могла это сделать? Я поделилась этим секретом только с тобой!" "Любовь творит с нами странные вещи," Даша сглотнула комок в горле. "Только сейчас я поняла, что до сих пор люблю Юрия. Он сделал этот скандал ради меня. Милый, где ты? Я нуждаюсь в тебе!" Слезы опять заструились по ее лицу; она отвернулась и зарыдала. Но Наташе было все равно. Она сухо попрощалась и задумчиво побрела к станции метро. Ее качало; перед глазами все плыло; ей было трудно сохранять равновесие; непрекращающееся жужжание в ушах сверлило ее мозг. Мало сказать, что Наташа испугалась - нет - страх выжег ее изнутри, она словно окаменела. Ее нервы сжались, желудок свело, а руки дрожали. "Моя семья в опасности!" сбивчивые мысли терзали ее. "От этого изобретательного негодяя можно ожидать чего угодно! Прежде всего, виновата моя болтливость. Я не должна была делиться алмазной тайной ни с кем, кроме членов семьи. Теперь он знает, что мы прячем огромное сокровище! Поздно, дело сделано, это необратимо, и теперь все мы - Вася, Федя и я - должны найти способ защитить себя от этих бандитов. Но что, если уже слишком поздно и ущерб нанесен?" Ей вспомнилась недавняя Федина сделка. Была ли это честная игра? Наташа шепотом повторила казавшимися ей тогда глупыми слова ее мужа, "Не верь глазам своим". "Может быть мой упрямый любимый Васенька был совершенно прав? Он ведь всегда отрицал достоверность Штукенции, несмотря на неопровержимые факты того, что она производила безукоризненные стодолларовые банкноты! Но как мошенники это делали? Совершеннейшая загадка!" Тряхнув головой, Наташа вошла в станцию метро. "Конечно, мой муж прав!" лихорадочно размышляла она, автоматически выполняя функции пассажирки. "Возможно, что эта хитроумная афера была направлена против моей семьи. Но с какой целью?" Она еще не могла понять. Мысли в ее голове смешались в сумбурную кучу и перестали хоть как-то напоминать здравый смысл. Слезы затуманили ее глаза. Внезапно Наташа раскаялась в том, что долгие годы угнетала своего драгоценного супруга. Вася был ее единственным верным спутником на всю оставшуюся жизнь. Она не хотела, чтобы муж пострадал из-за ее несдержанного языка. Вдруг милый Васенька погибнет, оставив ее безутешной вдовой? Голова Наташи кружилась, слезы застилали взор, спотыкаясь, она шла по перрону. У нее гудело в ушах и окружающее заволакивало туманом. Она едва различала эскалаторы, платформы и поезда. К счастью, она знала транспортную систему наизусть. По дороге домой она сделала еще одну пересадку и, войдя в полупустой вагон, присела на диван. Глядя на смутное отражение в черном стекле остроносенькой молодящейся женщины с удивленно-испуганными глазами, Наташа не сразу узнала себя. Как она изменилась за этот бесконечный ужасный час! На последнем отрезке пути ее осенила новая идея. "Могла ли цель аферы состоять в попытке выманить у нас алмазы? Это единственный способ получить сокровище. Ограбление нашей резиденции не принесло бы никакого результата. Юрий достаточно умен, чтобы понимать, что камешки спрятаны где-то в другом месте." Наташу прошиб холодный пот. "Это не укладывается в голове. Это слишком чудовищно." Наташа бежала по лестнице вверх, она спешила поделиться с мужем своими опасениями, надеясь, что Вася обнимет ее, утешит, защитит и скажет, что все это неправда. Пытаясь сдержать бешено бьющееся сердце, Наташа остановилась на площадке перед своей квартирой. Она была не в себе. Рот у нее приоткрылся, глаза блуждали, руки мелко дрожали. Прошла минута, другая, третья, прежде чем она разыскала кнопку и изо всей силы нажала ее. Обеспокоенные отчаянным длинным звонком муж и сын открыли ей дверь. Наконец она добралась до своих! Надежно заперевшись на все замки и оглядываясь, на цыпочках бедняжка прокралась на кухню и не раздеваясь, стала рассказывать...
  Глава 16. Крещендо.
   "Игнатий Владиморович, представляю вам полный отчет о расследовании этого ренегата Юрия Хвостова. Я десять лет работаю в органах, но до сих пор не могу понять, как в нашем социалистическом обществе формируются такие гнилые характеры. Хвостов родился и вырос в советской семье, его отец был заслуженным генералом КГБ, учился в советской школе, получил марксистско-ленинское образование, и чем все это закончилось? Хищением социалистической собственности и мошенничеством!" В кабинете генпрокурора на пятом этаже величественного правительственного здания на Большой Дмитровке в центре Москвы беседовали двое важного вида мужчин. Большой размер кабинета говорил о значимости и могуществе его хозяина. В нем разместились два письменных стола, короткий и длинный, три десятка мягких стульев и кресел, персидский ковер на полу, книжные шкафы, плотно заполненные ленинскими томами, красные знамена и вымпелы и, конечно, большой портрет Генерального секретаря КПСС товарища К. У. Черненко. Сквозь щели в задвинутых малиновых шторах внутрь пробивались озорные солнечные лучи, но в кабинете было тихо, торжественно и полутемно, хотя канделябры и настольные лампы источали желтоватый свет. Хозяин кабинета, облаченный в генеральский мундир, не кто иной, как тов. Терехов, кряжистый мужчина с густой растрепанной шевелюрой, внимательно слушал доклад своего подчиненного, следователя тов. Зайцева, кивая головой в такт каждому его слову. "А также мы можем предъявить обвинение в злоупотреблении денежными средствами," добавил следователь, невысокий рыжеватый человек в серой офицерской форме, приютившийся на продавленном стуле. Сиденье было настолько низким, что подбородок подчиненного находился вровень с полированным ребром столешницы и смотрел сидящий на начальство, как и положено ему по служебной иерархии, снизу вверх. Пот на лысой макушке посетителя блестел и переливался в свете электрической лампочки. Он вытер его ладонью и украдкой стряхнул влагу на пол. Прокурор, вольготно раскинувшийся за широким столом, украшенный гербами СССР, вырезанными на обеих тумбах, предпочел не замечать этого антисанитарного поступка. Его властный взгляд был прикован к объемистой папке, которую он неторопливо просматривал. Минуты тянулись и превращались в часы, но он продолжал читать. Страницы шуршали, фотокарточки шелестели, скрепки и проволочные завязочки тихонько скрежетали. Затем он поднял свои мутные желтые глаза. В них пылали самодовольство и ненависть к инакомыслящим. Своей жестокой непримиримостью, фанатичной верностью марксизму и беспощадностью к населению родной страны он добился почестей и признания у таких же бешеных изуверов, как и он сам, став лучшим из лучших среди партийных бонз. Ленинский Центральный Комитет поставил его следить за социалистическим порядком и он выполнял это задание с честью. "Из собранных документов следует, что Хвостов подделывал валюту нашего классового врага, Соединенных Штатов Америки," прорычал прокурор, обнажив ряд острых волчьих клыков. "Я предвижу, что его адвокат назовет этот факт смягчающим вину обстоятельством." "Вы правы," следователь разочарованно опустил голову. Затем немного подумал и, нахмурившись, добавил, "Обнаруженная валюта была изготовлена так неумело, что даже ребенок сказал бы, что она ненастоящая. Бумага была слишком тонкой, а изображения не совпадали с подлинниками." "Что вы имеете в виду?" заинтересовался прокурор, ерзая и поудобнее устраиваясь в кресле, отчего от толчков и тяжести, онo жалобно заскрипело. "В сейфе кабинета задержанного мы нашли пачку фальшивых стодолларовых банкнот. Невозможно поверить, что такие дензнаки могли кого-то ввести в заблуждение. Скорее всего это шутка. Многие из них были нарисованы от руки на бумаге, которую можно достать в любом магазине школьных принадлежностей в Москве. На лицевых сторонах этих банкнот вместо портретов Бенджамина Франклина изображен Дед Мороз, а на оборотной стороне вместо Зала Независимости воспроизведено масленичное гулянье в Измайловском парке столицы." Прокурор не улыбнулся. Oн медитировал. Землистое лицо его напоминало маску, грубые волосатые руки застыли на столе, мутные глаза были полузакрыты, как будто бонза забыл обо всем, кроме уголовного дела, над которым он сейчас работал. "Расскажи мне об этом с самого начала," прокурор переместил на сиденье свою пузатую тушу и, закурив папиросу, выпустил клуб дыма. Его посетитель недовольно поморщился. Табачный дым душил его. Откинув шею назад, он пытался реже дышать. B конце концов, найдя удобную позу на своем маленьком стульчике, следователь немного пришел в себя и, преодолевая отвращение, начал рассказ. "Итак аферист Юрий Хвостов. Отец задержанного устроил ему доходную должность валютного инспектора во Внешторгбанке," повествовал Зайцев. "Это была легкая, хорошо оплачиваемая работа в центре Москвы, украшенным благоухающими садами и первоклассными магазинами. Хвостов не стеснялся брать полуторачасовые перерывы на обед и наслаждался трапезами в лучших ресторанах города. Затем, если позволяла погода, он прогуливался по бульварами и площадям, наблюдая за людьми и городской жизнью. Хвостов был дружелюбным и обаятельным малым; он легко заводил новые знакомства. Вечерами он посещал ипподром, оперу или модные рестораны. И всегда в компании женщин легкого поведения. Он считал, что ему все позволено." "Откуда он брал деньги, чтобы поддерживать такой разгульный образ жизни?" осведомился прокурор. "Прямо какой-то богатый повеса из французского водевиля. Он женат?" "Нет, не женат," следователю было трудно дышать. Табачный дым мучил его. Сглотнув слюну, он продолжал, "Хвостов воровал вверенную ему социалистическую собственность. Он украл из банка три тысячи двести долларов США," выдавил из себя собеседник, преодолевая головокружение. "Это целое состояние," присвистнул прокурор, не замечая страданий своего коллеги. Он достал калькулятор из ящика стола. "Выходит 48 000 рублей. Это пожизненные сбережения академика!" "Совершенно верно!" подобострастно подтвердил следователь. "Поясню схему, Игнатий Владиморович. Как он свой шахер-махер делал. Довольно изобретательно. Иногда наши торговые представительства за рубежом проводят операции за наличный расчет. Полученные активы направляются в Госбанк в Москве. Задача отдела Хвостова заключалась в подсчете платежей, а также в выявлении, учете и недопущении поступления поддельных денег в депозитарий Госбанка. Иногда подделки попадались." Приподняв плечи, следователь извиняюще развел руками. "Понятно, что ничего нельзя было предпринять, чтобы вернуть фальшивые деньги нечестным зарубежным господам, которые нам их всучили. Это списывалось как наша потеря и требовать возмещения ущерба было дохлым делом. Нам приходилось с такими мошенниками мириться. Следует пояснить, что борьба с фальшивыми купюрами наших классовых врагов не входит в компетенцию советских властей. Это скорее забота стран, в которых такие деньги циркулируют. Никакого энергичного расследования, как если бы такое случилось с советскими рублями, никогда не проводилось." Зайцев взглянул в свой блокнот и продолжал, "В распоряжении отдела есть несколько мощных счетчиков купюр западного производства, помогающих в выявлении подделок. Счетчики были закуплены в каждой капиталистической стране, с которой Советский Союз имеет международную торговлю. Эти машины обычно считают до 500 банкнот в минуту, проверяя все меры безопасности, встроенные в деньги, такие как водяные знаки, оптическая голография, микропечать и защитные нити." Прокурор залился сухим дробным смехом. Его большое тело, похожее на дряблый кусок мяса, заколыхалось и задрожало в конвульсиях хохота, а когда судороги улеглись, глаза его тяжело уставились на собеседника. "Нашим советским рублям такие капиталистические защитные функции не требуются. Наличие водяных знаков более чем достаточно. У советских граждан нет копировальных аппаратов и они им ни к чему. Если мы разрешим населению доступ к копировальным машинам, то думаю, что какие-то преступные элементы сразу же попытаются подделать нашу валюту." "Совершенно верно, товарищ Терехов. Несознательные граждане также могли бы начать распространение антисоветских листовок." "Это бы стало большой опасностью," подтвердил Терехов. "Разрешите продолжать, Игнатий Владиморович?" "Я весь внимание," кивнул прокурор. "Случается, что при наличных расчетах фальшивая банкнота проскальзывает среди подлинных. В таком случае обязанностью Хвостова являлось выявление подделки, заполнение соответствующей формы и передача ее на рассмотрение руководства. Затем фальшивая банкнота сдается в архив, где она хранится вечно, и никто никогда ее не проверяет." Следователь вежливо высморкался. "В первые годы своей службы в банке Хвостов честно работал, но потом случилось незначительное событие, оказавшееся в дальнейшем весьма значительным и изменившим весь ход его жизни." Прокурор так заинтересовался, что бросил недокуренную папиросу в пепельницу и, схватив большой красный карандаш, что-то написал в деле. "Дальше," ободрительно вякнул он, не поднимая головы. "В ту роковую неделю счетчик американских денег беспричинно включался и выключался, или работал со сбоями; у Хвостова не оставалось другого выбора, как выполнить эту работу вручную. Одна из стодолларовых банкнот показалась ему подозрительной и он, полный сомнений и колебаний, заполнил бланк о перехвате фальшивки, отложив ее в сторону. Как обычно, на сбор всех подписей ушла неделя. Его рапорт и профессиональное заключение были одобрены, и банкнота была признана поддельной. Но, в действительности, это было не так. Когда счетчик денег был исправлен, Хвостов снова проверил ее и банкнота прошла испытание с честью. Как он заявил на допросе, то был поворотный момент в его карьере. Если бы в тот фатальный день счетчик денег не сломался, тo до сей поры Хвостов оставался бы честным советским гражданином." Следователь замолчал и, достав из брючного кармана носовой платок, немного прокашлялся. "Должно быть, это проклятый табачный дым," подумал он с отчаянием. Между тем, прокурор, как сова, не мигая, следил за каждым движением своей жертвы. Но следователь держался. Наклонив голову, он сосредоточился и, собрав оставшиеся силы, продолжал свой доклад. "Поначалу Хвостов боролся с собой, размышляя, вернуть ли ему банкноту или нет, но жадность одолела, и он присвоил себе купюру, подменив ее грубым фальсификатом, которую изготовил его веселый собутыльник-художник. Подделку зарегистрировали и поместили в архив, куда никто никогда не заглядывает. Она там лежала просто для отчета." "Вы установили фамилию художника?" "Так точно. Его зовут Владимир Ильич Греков. Он студент художественного училища. За эту и последующие халтуры, которые ему предоставлял Хвостов, тот платил ему десять рублей поштучно. На допросе Греков указал на свое полное невежество в отношении махинаций Хвостова. Греков сердился на Хвостова за низкую плату и в отместку рисовал фривольные картинки на лицевых и оборотных сторонах псевдоамериканских банкнот." "Десять рублей за штуку - это хорошая двухдневная зарплата опытного инженера или врача. И Греков считал, что его компенсация слишком низка?" недоумевал прокурор. "Хвостов не давал ему много заказов. Мошенник был дисциплинирован и не хотел попасться. Он воровал по одной стодолларовой банкноте в месяц. Не более того. Так что солидного дохода от него Греков не имел. Зато Хвостов имел высокий доход и загребал деньги лопатой." "Когда вы собираетесь конфисковать его имущество?" спросил прокурор. "Уже сделано, Игнатий Владиморович; две недели назад его квартира была опечатана, а вещи изъяты и отправлены на склад." "Нашли что-нибудь ценное?" "Конечно. Пять старинных картин, две хрустальные люстры, шесть бронзовых фигур художественного литья, столовый и спальный гарнитуры из редких пород дерева, а также почти новый автомобиль Волга." "Выяснить местонахождение его сообщников на черном рынке," приказал прокурор. "Уже сделано, товарищ Терехов," незамедлительно ответил следователь. "Мошенники покупали у него только доллары США; ничего другое их не интересовало. Видимо, Хвостов не доверял своей банде и из осторожности решил свернуть операцию. В сбыте валюты участвовало слишком много людей и Хвостов понимал, что люди болтают и никогда не держат языки за зубами. Он прекрасно знал, что если он не остановится сам, то рано или поздно его разоблачат." "Хвостов был умен," зареготал прокурор. Устремив на начальство угодливый взгляд, следователь подобострастно захихикал. "Так точно, Сергей Иванович. Хвостов был достаточно умен, чтобы понимать, что в конце концов ему светит вышка. И он решил положить конец своей деятельности. Напоследок он решил украсть 900 долларов и завязать. Он мечтал спокойно жить на накопленное состояние и уйти в отставку в славе и почете, как это сделал его отец." "Вот это да! Преступник раскаялся? В таком случае нам не нужны исправительно-трудовые лагеря!" прыснул от смеха прокурор. Дым вырывался из его большого рта, как из широкой паровозной трубы. "Не совсем," на физиономии следователя появилась многозначительная мина. "Не знаю, изобрел ли он это сам или кто-то дал ему идею, но он построил машину для печатания денег." Прокурор был нисколько не впечатлен. Его жесткое лицо нахмурилось. "Таких до него было много," он пренебрежительно махнул рукой. "Осмелюсь возразить," почтительно молвил следователь. "Но машина производила подлинные банкноты." "Не может быть!" рявкнул прокурор. " Подлинные денежные инструменты печатаются только соответствующими правительствами." "Осмелюсь возразить," настаивал следователь. "Банкноты были настоящими, напечатанными в Вашингтоне, в Бюро гравировки Министерства финансов США, но Хвостов обманывал своих клиентов, заставляя их поверить, что машина печатала банкноты Федерального резерва в их присутствии." У прокурора отвисла челюсть. "Хвостов сконструировал ящик из нержавеющей стали с тремя отверстиями разного размера и колесиком сбоку. Перед каждым сеансом мошенник заранее вкладывал в ящик три стодолларовых банкноты США - всю свою наличность в данный момент - а затем в присутствии ничего не подозревающей публики запихивал в щель верхней панели лист газетной бумаги и наливал туда немного чернил. Потом он вращал колесико на боку и крупная банкнота США выталкивалась через прорезь на противоположной стороне. Зрителям казалось, что банкнота была изготовлена прямо у них на глазах. Однако бумага, чернила и колокольчики использовались лишь для отвода глаз. Эта обманная штуковина выпустила бы банкноту без каких-либо аксессуаров вообще." Следователь в изнеможении замолчал и некоторое время сидел, закрыв глаза. У него перехватило дыхание. Табачный дым душил его и он боролся с приступами кашля. Наконец, справившись с собой, он снова заговорил, "Хвостов нагрузил ящичек пятью стодолларовыми банкнотами США и обменял его на сто карат алмазов. Он полагал, что это сокровище обеспечит его материальное благополучие до конца его жизни." С широко раскрытым ртом прокурор откинулся на спинку кресла. Он был до основания потрясен. Кустистые брови его изогнулись дугой, а в выпученных глазах застыло дикое изумление. Потребовалось несколько минут, прежде чем его сознание усвоило полученную невероятную информацию. "Где Хвостов нашел покупателя с алмазами?" приходя в себя, промямлил он. "Мы не продаем алмазы рядовым советским гражданам." "Покупателем был Федор Трофимович Петухов, уроженец Сосновска. Петухов работал водителем автобуса в системе московского общественного транспорта. Мы еще не установили, где покойный взял алмазы. Мертвые не разговаривают." "Что стало причиной его смерти?" властно рявкнул прокурор. "Петухов находился под нашим наблюдением более двух недель. Когда пришло время обыскивать его жилище, задание поручили команде Круглова. Они специалисты опытные и хорошо знают свое дело. Получив разрешение, они отправились по указанному адресу. Дверь открыла жена Петухова, Лиза. Как тут же выяснилось, больше никого в квартире не было и стояла полная тишина. Она была на девятом месяце беременности и, как записано в протоколе, готовила комнату к рождению ребенка - застилала белье в колыбельке и сортировала пеленки. Круглов предъявил, подписанное судьей, разрешение на обыск и пригласил понятых. Все шло согласно принципам социалистической законности и правопорядка. Быстро закончив работу, сотрудники не нашли ничего предосудительного, кроме никелированного ящичка, который они намеревались конфисковать. Ребята чувствовали себя несколько разочарованными. День тянулся как резина, скучно и пресно. Надо было его как-то оживить. На прощание команда решила немного поиграть с женой подозреваемого. Она была симпатичной и, к тому же, уже беременной. Развлечение прошло бы без последствий для нее. Она не может опять забеременеть, даже если сотрудники захотят этого. Работу эту до ниx уже сделал кто-то другой; так в чем вопрос?" с сочувствием к своим коллегам рассуждал следователь. "Но женщина предпочла отказать нашим молодцам. Она визжала, царапалась и кусалась. Она не оставила ребятам другого выбора, кроме как привязать ее к кровати. К несчастью, в этот момент вернулся ее муж. Он рассвирепел, схватил стул и стал дубасить наших сотрудников. Все они получили тяжелые телесные повреждения. У Шевцова было разворочено плечо и он истекал кровью, у Круглова повреждена печенка и перебит позвоночник, а у Батурина сломан нос и случилось сотрясение мозга. Они были вынуждены применить огнестрельное оружие. Петухова убили наповал, а его жена скончалась по дороге в больницу." "Где были понятые?" озабоченно спросил прокурор. "Понятые, как и положено, с самого начала были заперты в другой комнате и ничего, кроме самих себя, не видели. Они до сих пор напуганы, но протокол подписали, как мы его составили. Все согласно принципам социалистической законности." "Молодцы," похвалил прокурор; но, почесав голову, задумался, "Где находятся входные огнестрельные отверстия?" "Все входные пулевые ранения расположены на передних сторонах тела, Игнатий Владиморович," следователь прекрасно понимал, к чему клонит начальство. "Ну, что ж. Это типичный случай самообороны работников уголовно-исполнительной системы," категорически заявил прокурор. "Совершенно верно, товарищ Терехов," с облегчением выдохнул следователь. "Установили, где находятся алмазы?" прокурор вернулся к насущной теме. "Хвостов признался, что спрятал сокровище в запаске своей машины. Мы конфисковали все подчистую в доход государства. Мошенник не успел продать ни одного камня." Едва успев выговорить, на следователя навалился очередной приступ кашля. Мочи от него не было; как будто в раздраженном горле застрял наждак. Следователь попросил разрешения у своего начальника облегчить себя стаканом воды. Разрешение было получено, и страдальцу полегчало. Он продолжал свой доклад. "Мы проанализировали конфискованные алмазы в нашей лаборатории. Кристаллы имеют те же характеристики и состав, что и кристаллы из месторождений в Якутии." "Безобразие!" вскричал прокурор. "Создавайте следственную группу!" стуча кулаком по столу, изливал он свой гнев. Его хриплый голос эхом разносился по всему кабинету и на шум из приемной прибежала удивленная секретарша. "Внедрить в Мирный тайных агентов! Создать им достойное прикрытие! Снабдить их лучшими подслушивами устройствами! Мы должны поймать этих преступников! Всех до единого! Мы не позволим, чтобы наша социалистическая родина теряла миллиарды долларов!" Он долго кипятился с перекошенным лицом и потрясал кулаками в воздухе. "Так точно. Будет сделано. Начнем сегодня, товарищ Терехов," угодливо изогнулся перед ним следователь. Но тот не унимался. Прокурор грохотал долго и много, топал ногами и брызгал слюной, но всему бывает конец. Ярость начальника иссякла, крики его утихли, совещание закончилось и подчиненного отпустили. Нетвердо ступая, он отправился в туалет, где откашливался до изнеможения.
   Через год у следователя диагностировали опухоль лёгких на ранней стадии. Лечение грешнику не помогло. Рак налетел неистово и свирепо, разделавшись с ним за два месяца. На смертном одре бесчисленная толпа жертв негодяя предстала видением перед его затуманенным взором. То был последний отблеск его уходящей земной жизни. Врата преисподней захлопнулись за следователем навсегда. Но прокурору небеса оставили немного больше. В конце 1980-х прохожие на Неглинной улице, что в центре Москвы, встречали высокого обрюзгшего старика, выгуливающего на поводке белую плешивую собаку. Должно быть он обитал где-то неподалеку, появлялся в соседстве часто и одежда на нем была всегда одной и той же. Зимой старик носил толстое ватное пальто, крашеный в черное заячий треух и латаные резиновые боты; летом он облачался в серый парусиновый костюм и поверх его рваных носков звучно плюхались на ходу большущие кожемитовые сандалии. Старик не вынимал изо рта дымящуюся трубку и бессмысленно тряс головой. Безумие застыло в его слезящихся выцветших глазах. То был удалившийся на покой прокурор. Кровь его жертв вопияла о мщении к небу; в числе страдальцев были наши друзья Федя и Лиза
   Петуховым снарядили гражданскую панихиду, то есть без священника и церковного обряда. Это было распространено в богоборческих государствах, таких как нацистская Германия и коммунистическая Россия. Были ли крещены Федя и Лиза, осталось неизвестным, но если молодых крестили, то это было мужественным поступком их родителей. Церемония была оборудована по-советски. Гробы с покойными стояли на табуретах под открытым небом у входа в панельный многоквартирный дом, где на третьем этаже молодые муж и жена встретили свою трагическую смерть. Федя и Лиза лежали рядом и нежные лучи полуденного солнца ласкали их безжизненные желтые лица, напоминающие искусно изготовленные восковые маски. Их глаза были закрыты, а губы неподвижны; может поэтому они никому не могли рассказать о тайне своей гибели? Многие пришли проститься с ними. В толпе были родители Лизы и Феди, Вася и Наташа, коллеги и друзья погибших. В этот час маленький Петя был в детском саду. Родители не хотели ранить его известием о смерти лучшего друга семьи; вместо этого малышу сказали, что Федя отправился в дальнее путешествие. Несколько присутствующих оделись в подобающие траурные костюмы, но большинство пришло в повседневной рабочей одежде. Кто-то стонал, не в силах примириться с утратой, кто-то беззвучно гримасничал в припадке душевной муки, а многие скорбели от глубокого страдания. Они смотрели на строгие, молчаливые лица Лизы и Феди и на их потрясенных горем родителей. Своим присутствием люди принесли родственникам величайший дар уважения, оказывая им сочувствие и поддержку. Бумажная лента с русским православным крестом, приклеенная к Фединому лбу, прикрывала рану, покрытую коркой запекшейся крови. Tуда в тoт ужасный миг убийца направил свою последнюю фатальную пулю. Если внимательно присмотреться, то казалось, что на лице погибшего сохранилось отчаянное выражение борьбы и незавершенного предсмертного броска к свободе. Несмотря на множество людей, вокруг было спокойно и тихо, и только шарканье сотен ног нарушало тишину. Потом приехал небольшой потрепанный грузовичок. Как водится, к его зеленым деревянным бортам были прибиты две траурных матерчатых полосы, обозначающие сегодняшнюю печальную функцию. В великом молчании гробы были подняты и поставлены на пол кузова вместе с прислоненным к нему хвойным венком; родители заняли места на скамьях лицами друг к другу. Ни для кого другого места в машине не хватило. Заголосили и зарыдали матери погибших; лица отцов были суровы, зубы стиснуты. Грузовик, мягко зафырчав, тронулся с места, направляясь в крематорий.
  Таков был конец земного пути Феди и Лизы. Молодая чета ушла в небытие, в нематериальную вселенную, но останется здесь лишь в любящей памяти их верных друзей. Урны с их прахом, замурованные в нишу в кирпичной стене колумбария, будут храниться до тех пор, пока живы их родные и близкие. После этого они тоже канут в вечность. Но на смену старому придут новые поколения, с иными целями и устремлениями, совершая величавый круговорот истории.
  
  Глава 17. После грозы.
   Прошло десять лет. Долгий срок в жизни человека, мгновение для эпох и цивилизаций. Коммунизм рухнул. Надежды воспряли. Ликование наступило, но не для всех. Широкие массы, как всегда, остались обманутыми и обездоленными. Приверженцы старого уцелели и возобновили свою тлетворную деятельность, восстанавливая поврежденные структуры прошлого. Общество, в котором наши герои существовали, быстро менялось. Ставились и выполнялись неслыханные задачи, пересматривались духовные ценности, успешные люди не боялись показать свое богатство, в результате чего конкуренты нередко отрывали им головы. Бурлила пугающая и непонятная жизнь. Население, привыкшее жить по указке, растерялось и обалдело, не зная как найти себя в новом непонятном мире.
   Несмотря ни на что, семья Звонцовых процветала в новой России. Больше не нужно было прятать свое алмазное сокровище. Драгоценные кристаллы были конвертированы в твердую валюту и выручка переведена на банковский счет. Звонцовы стали финансово обеспеченными гражданами своей замечательной страны. Однако новоявленные богачи чувствовали бы себя некомфортно, вечно оставаясь дома или без конца слоняясь по магазинам, а затем посещая друзей. Они решили продолжить трудиться. Pаботали oни просто для удовольствия, просто для того, чтобы заполнить оставшуюся часть своего дня, просто потому, что у них установилась привычка и они работали всю жизнь. Супруги построили элегантный особняк в Жуковке, закрытом поселке на окраине Москвы, где поселились другие недавно разбогатевшие граждане Российской федерации. Мечты наших героев сбывались. У Васи и Наташи появилось еще двое детей, но самым особенным и дорогим всегда был их старший сын Петр. Петенька помнил далекое прошлое, которое не знали два его брата. Он помнил свою жизнь в коммунистической России в однокомнатной квартире и свою кроватку, зажатую между книжным шкафом и обеденным столом. Он не забывал своего лучшего друга Федю и научил братьев всем народным песням и сказкам, которые слышал от него, и всем сумасшедшим играм, в которые они когда-то вместе играли. Память о Феде жила в сердцах обитателей дома, Федин портрет висел в гостиной и ежегодно в день его смерти Звонцовы заказывали в церкви службу за спасение души усопшего.
   Проходили годы, жизнь казалась безоблачной и прекрасной, однако незаметно и исподволь Васю и Наташу стали осаждать неожиданные неприятности. Затруднения требовали ответных решительных мер. Они не справлялись без Фединой клокочущей энергии, его решительности и отваги. Все оборачивалось очень непросто. Супруги потеряли покой. Им стало не до светской жизни. Тревоги не отпускали их ни день, ни ночь. Что же им делать? Даже Петенька их огорчал и больше не служил опорой своим родителям, хотя казалось, что ему передались качества его замечательного деда. Петр стал высоким, плечистым и самостоятельным. Отслужив два года в составе федеральных войск в Чечне, oн вернулся в Москву другим человеком - со шрамом на лбу, c простреленной ногой, но резким в суждениях и раздраженным. Он пропадал в городе целыми днями, редко ночевал дома, нигде не работал, но деньги у него водились. Наташа и Вася с тревогой взирали на свое сына. Петенька много курил и от него часто несло водочным перегаром, но, похоже, что наркотики он не употреблял. Завидев родителей, демобилизованный сержант становился отрывист, неласков и высокомерно небрежен. Наташа плакала по ночам, Вася скрипел зубами; единственной отрадой для них оставались младшенькие - Сереженька и Тимоша. Между тем катились дни, недели и месяцы.
   На рассвете зябкого осеннего утра, как только в деревне прокричали первые петухи и чуть зарделись верхушки яблонь в саду, Васю вновь обуяли сомнения. Богатство не принесло ему счастья. У бедняги развилась бессоница, заботы терзали его, он почти не спал, Полуодетый, зевая и потягиваясь, он поднялся на нетвердых ногах, отодвинул занавеску и смотрел через стекло на увядший газон и кирпичный угол соседского дома под медной крышей. Ему стало мерещиться, что его семья оказалась в центре чьего-то пристального внимания. Вон в кустах напротив и сейчас что-то блестит, возможно линзы бинокля. С недавних пор таинственные личности стали вертеться возле ворот усадьбы, заглядывали через забор и лезли в сад. При приближении хозяев, незнакомцы немедленно ретировались, на шеях у них болтались фотоаппараты, на заданные им вслед вопросы, пришельцы не отвечали. Так в бессмысленной суете пробегали дни. "Уж не собираются ли нас ограбить?" однажды за вечерним чаепитием обсуждали Вася и Наташа события прошедших суток. "Непонятно, кто они и что ищут? Может не стоит беспокоиться? Мы думаем это просто оценщики налогов на наше имущество из министерства финансов." Оба одновременно повернули головы и взглянули в окно. Снаружи было тихо и безмятежно; на черном небе восходила бледная луна; ничто не нарушало блаженный покой. В таком чудесном мире не могло быть неприятностей. "Конечно," вздохнув с облегчением, успокоили себя супруги. "Это чрезмерно cтарательные служащие ретиво выясняют правильно ли мы производим платежи родному государству." Чета замолчала, переведя глаза на наскучивший телевизионный экран, но Наташа не унималась; через минуту oна начала приставать к мужу с вечной темой: почему бы им не купить хороший, большой, прибыльный бизнес, как сделали все их друзья. "Лежат наши бесполезные миллионы в банке и гниют," рассуждала Наташа, постукивая по чашечке из сервского фарфора своим пальчиком с наманикюренным ногтем. "Проценты платят нам маленькие и большого толку от них нет. С них мы и живем," прикрыв ротик ладошкой, светская львица грациозно зевнула и начала медленно моргать. "Придумай что-нибудь. Ты же мужчина," настаивала она, гладя его по щеке. "Вот если бы ты купил рынок какой-нибудь - Черкизовский или Тишинский - то через год наше состояние бы утроилось." "Купить рынок! Пойми, Наташенька," черты лица ее супруга перекосились от досады, он покраснел, помрачнел, а губы скривились в злую усмешку. "Мы потеряем наши жизни!" с гневом воскликнул он. "О деньгах и говорить нечего! Останемся без копейки!" "Трусишка. Не ожидала такого от тебя," нижняя губка ее сердито поджалась и Наташа недовольно повертела своей холеной головой. "Вон у Полторацких два гастронома в центре Москвы и ничего. Живут припеваючи. Почему бы и нам так не поступить? Я завтра же начну поиски, если ты не возражаешь." На что Вася, поперхнувшись, ответил, "Пожалуйста не надо. Давай лучше всей семьей поедем летом на корабле в кругосветное путешествие. Я ценю спокойную жизнь." Наклонившись вперед, он пристально уставился в телевизор и никoго, кроме диктора, не хотел больше замечать. Так в пустой болтовне завершился этот заурядный ужин, но час спустя в кабинете на письменном столе среди вороха недавней почты Вася обнаружил повестку о вызове в милицию. "К чему бы это?" повернулся он к молча следующей за ним по пятам жене. "Я ничего такого не натворил." Наташа выхватила из его рук извещение. "Не волнуйся. Это от начальника управления ГУВД тов. Квадратова. Генерал он надежный и кадры у него компетентные. Ухудшения криминогенной обстановки в столице они не допустят. Просто товарищ начальник желает с тобой о чем-то поговорить.Человек ты известный и мудрый; органам милиции необходим твой совет. Власти стоят на страже общественного порядка. Не волнуйся, иди смело, но пригласи с собой адвоката." Вася поежился, как от прикосновения ледяного ветра. Неизвестное пугало и страшило его. "Меня не арестуют?" прошептал он. "Я слышал, что милиция давно срослась с бандитами и сама превратилась в банду." "Не может такого быть. Это враки. Не слушай американскую пропаганду. Моя милиция меня бережет," Наташа звонко расхохоталась. "Иди туда и не зевай. Потом мне все расскажешь."
   Через неделю в центре города в четверг ровно в 18:00 часов Вася встретился у Большого театра с адвокатом Иваном Рудольфовичем, милейшим человеком, которого он, на всякий случай, нанял по рекомендации друзей. Одет адвокат был в светлый шерстяной костюм и в левой руке держал портфель. Они быстро узнали друг друга, обменялись рукопожатиями и вдвоем направились к зданию, где располагался орган исполнительной власти в Москве. Выдался теплый сентябрьский вечер. Уже стемнело, зажглись уличные фонари, фары проезжавшего автотранспорта высвечивали фасады домов, припаркованные автомобили и силуэты прохожих, бредущих по тротуарам. Известное каждому москвичу главное управление министерства внутренних дел Российской Федерации, что на Петровке, 38, обычно сонный и безмятежный желтый дом, сегодня вечером гудел от посетителей. B фиолетовом темнеющем небе кружили вертолеты, лучи прожекторов ощупывали окрестности, в освещенных окнах мелькали тени, во дворе шагала охрана, в ворота вкатывались черные лимузины, перевозящие особо влиятельных личностей, а через проходную валили посетители рангом помельче. Выглядели визитеры по-разному - худенькие и дебелые, могучие и щупленькие, лысые и с пышными шевелюрами. Однако всех их объединяло одно: роскошная одежда, дорогая кожаная обувь, увешанные золотыми цепями малиновые пиджаки и алчные, несговорчивые выражения лиц. То были делегаты преступного мира, собравшиеся на сходку.
   В кабинете начальника ГУВД тов. Квадратова яблоку не было упасть. Мало что здесь изменилось с советских времен. Как и раньше стояли шкафы с ленинскими работами, в углах пылились красные бархатные знамена, но вымпелы за победы в социалистическом соревновании и портреты членов политбюро были убраны за ненадобностью. Осталось лишь изображение основателя ВЧКа тов. Дзержинского и, конечно, во главе всего сияла фотография главы Российской Федерации под стеклом в большой красивой раме. В помещении воздух был чистый и свежий, никто не курил и аудитория почтительно внимала очередному докладчику. Обсуждались насущные вопросы собирание податей с бизнесов, меры по наказанию несознательных, вредных, уклоняющихся от уплаты поборов граждан, а также дележ добычи. За длинным Т-образным столом сидели представители московских районов и на каждого братва возложила свою особую миссию. Эти маргиналы постсоветского общества использовали антисоциальные методы в качестве финансирования своих морально несостоявшихся жизней. У всех у них было тяжелое детство; разбитые семьи, в которых они выросли, не смогли обеспечить эмоциональную и психологическую стабильность своих чад, что в дальнейшем привело к их серьезным невралогическим расстройствам. Эгоистичные и равнодушные к потребностям рядовых граждан многомиллионной страны, собравшиеся в кабинете профессиональные преступники жили под простым девизом "все для меня". По сути, эти отщепенцы считали, что имеют право совершать любые действия, какие они пожелают, потому что "жизнь - это все для них - навсегда". Там же присутствовал небезызвестный нам Юрий Хвостов. За прошедшие пятнадцать лет его когда-то блистательная внешность потускнела и пожухла. Морщины избороздили его одрябшее лицо, плешивая голова с бахромою седых волос блестела лысиной, но бесовские глаза его по-прежнему пронизывали собеседника насквозь, жгли адским пламенем и бросали любого в дрожь. Десять лет, проведенные в заключении, не изменили характера мошенника. Досрочно освобожденный, он быстро пришел в себя, вступил в органы правопорядка, катился среди местных воров по первому кругу и, облаченный в милицейский офицерский мундир, гордо расхаживал по столичным улицам и площадям; посвистывая, поплевывая и посматривая свысока на на серую массу лохов - соотечественников. Сегодня вечером приглашенный на сходку, он терпеливо ждал своей очереди выступать, теребя листы заранее заготовленного отчета, когда вдруг на столе начальника ГУВД зазвонил телефон. "Квадратов слушает," поднял трубку, сидевший на почетном месте председатель собрания, краснозвездный генерал-майор. Мощные бугрящиеся мышцы легко угадывались под зеленой материей его кителя, на широченных плечах поблескивало золотое шитье погон, под нависшими бровями сидели глубоко посаженные колючие глаза. Прижав трубку к уху, генерал с удивлением вслушивался в слова невидимого собеседника; затем острый проницательный взгляд его передвинулся в сторону и уперся в окно. Простецкое выражение физиономии Квадратова стало меняться: из-под обманчиво-скромной внешности тихони и рубахи-парня проступил беспощадный звериный оскал держиморды. Коллеги генерала из соответствующих кругов за свирепость и кровожадность пахана наградили его кликухой Крокодил Гена, которая ее обладателю очень нравилась. "Хвостов! Это твоя клиентура!" закончив разговор, с досадой брякнул он трубку на рычаг. Подчиненный подскочил, как ужаленный. "Кто там?!" взвизгнул он. "Меня не спрашивай," поставил его на место генерал. "Небось не маленький. Они твердят, что мы их вызывали. Их двое. Имеют в руках документ. Oтправляйся в дежурку и разберись."
   Идти было недалеко. Дежурная часть находилась в цокольном этаже того же здания. Там было тихо и пусто. Мебели никакой отродясь не было, если не считать полдюжины изношенных жестких стульев, расставленных вдоль голых, выбеленных известкой стен. Под низким потолком жужжало несколько мух, на крашеном скрипучем полу валялся бумажный сор, из репродуктора в соседней комнате доносился голос диктора, неторопливо и с выражением читавшего сводку последних известий. Через оконце в решетке хмурый старшина недовольно посматривал на парочку непрошенных визитеров молча сидевших бок о бок. Один из них, тот, что помоложе, нервно обхватил себя руками, другой посолиднее - в костюме и галстуке - положив на колени портфель, держался спокойно. Внезапно хлопнула боковая дверь и в тесное помещение, как метеор, ворвался взмыленный Юрий. "Что надо?" подняв клуб пыли и остановившись напротив, надменно осведомился он. От гнева лицо его покраснело; уперев руки в боки, он тяжело дышал, из раздувшихся ноздрей со свистом вырывалось дыхание. "У нас повестка," привстав, начал обьяснения Иван Рудольфович. "Покажите," приказал Хвостов и чуть не вырвал из рук адвоката синюю бумажку. Юрий погрузился в чтение. "Неправильно," торжествующе изрыгнул он. "Вам следует явиться в приемную ГУ МВД России по адресу 2-й Колобовский переулок, а здесь Петровка, 38! Обознались, господа!" И он шутовски поклонился. "Не согласен," настаивал адвокат. "Адрес указан Петровка, 38. Вот мы и здесь. Потрудитесь объяснить зачем вы нас вызывали и представьтесь, пожалуйста." Он пристально уставился на милиционера. "Лейтенант Хвостов!" вcкричал взбешенный Юрий. "Предъявите ваши документы!" "Так мы знакомы!" протер глаза ошеломленный Вася Звонцов, в то время как его спутник протягивал служаке паспорта. "Пятнадцать лет назад вы продавали нам стодолларовые банкноты!" "Ну и что? Сейчас это не преступление," приосанился Хвостов. "Потому то я и офицер милиции." "Верно, верно," пряча глаза, ухмыльнулся простодушный Вася. "Припоминаю, что про вас в те годы по Москве легенды ходили." "Это какие же?" насторожился собеседник. "Ничего особенного," вспоминал Вася. " Будто ваша подруга в благодарность за ваши любовные подвиги прицепила вам к причинному месту вместо шелкового бантика импортный амбарный замок, а ключик на помойку выбросила. Bы с этой гирей по Москве целый месяц гуляли, никто не мог разгадать как его отомкнуть, пока из Японии не выписали тамошнего слесаря, который это запорное приспособление с вас снял. Вы не помните эту историю, Иван Рудольфович?" Вася так увлекся, что не замечал неодобрительного взгляда своего адвоката, который несколько раз потянул его за рукав, пытаясь остановить это бестактное словоизвержение. "Как у вас тогда обошлось?" заботливо вопрошал простак. "Машинку-то вам слесарь не повредил?" Вася наивно захлопал глазами. "Ты бы лучше заткнулся, падло," с ненавистью прошипел взбешенный Хвостов. Болезненные воспоминания жгли его гордое сознание. "Скоро попрыгаешь ты у нас! Мы тебе покажем кузькину мать! Мы все о тебе знаем!" Милиционер пришел в крайнюю степень возбуждения. Глаза его метали искры, дыхание участилось, изо рта капала слюна. "Распишитесь оба в журнале прибытия-убытия и вон отсюда!" Он указал на раскрытую книгу, лежавшую на прилавке. "Не то мы вас за хулиганство на пятнадцать суток в вытрезвитель отправим! Ишь какие! В костюмчиках пришли! Родную милицию порочат!" От такого натиска друзья оторопели, но более закаленный Иван Рудольфович не растерялся, подошел к прилавку и внес в журнал необходимые данные. "Все таки, тов. лейтенант; могли бы вы объяснить? Зачем вызывали моего клиента?" Aдвокат держался с достоинством. "Чего раззявились! Уходить не собираетесь?! Старшина, вызывай наряд!" Заслышав эту угрозу, посетители немедленно ретировались. За ними бухнула тяжелая железная дверь. Хвостов же, проклиная все на свете, помчался наверх к генералу, надеясь успеть до конца совещания. Через пять минут потный и запыхавшийся, со сбитым набок галстуком, он вернулся на нужный этаж. Но все таки он опоздал. Сходка закончилась. В глубине коридора слышались голоса расходящейся толпы, в приемной было полутемно и даже секретарша ушла домой. В распахнутую дверь видна была внутренность опустевшего кабинета и начальник управления, который сидел за столом и запирал на ночь служебный сейф. "Ну, что?" обернулся он на звук шагов. "Утихомирил лохов?" "Так точно," вытянулся лейтенант. "Немного ты пропустил. Не волнуйся. Все в порядке," по-отечески успокоил пахан шестерку. "Твой доклад прочитал Сердюков. Ты же ему передал свой отчет." Он указал на тонкую папку, лежавшую на столе. "Я не об этом, тов. командир," на лице Юрия отразилась сложная гамма противоречивых эмоций - от желания высказаться до фанатичного упрямства. Квадратов остро взглянул на коллегу. "Ну, что у тебя?" генерал разгадал сомнения, раздиравшие душу подчиненного. "Садись в кресло и выкладывай. Я никуда не тороплюсь." "Дело в том, что у нас случилось упущение в сборе дани. Каюсь, что жирного карасика просмотрели, тов. командир; давно сукин сын ничего не платит, ему хоть бы хны, а братва наша ничего не замечает и в ус не дует." "Как так?" побагровел Квадратов. "Кто просмотрел? Может новый бизнес появился, который мы не учли? Так скажи Филину с Совой - это по их части - пусть срочно прочешут молокососов насухо и соберут недостачу всю до копейки." "Не совсем так, тов. генерал-майор. Причиной упущения является тот факт, что у этих лохов нет никакого бизнеса. У нас бизнесмены давно на учете стоят и все аккуратно дань платят, а этот нетронутый и богатенький припеваючи живет." "Кто такой? Адрес его знаешь?" "Конечно," Хвостов услужливо пододвинул пахану листок бумаги с данными Звонцовых. "Я оцениваю их состояние в миллиард долларов США, может быть и больше. Точно установить не удалось, потому что их фонды находятся в филиале американского банка в Москве. Служащие там неподкупные; ничего не хотят сказать." "Какое безобразие! Наши подкупные, а американцы неподкупные! Обломать пиндосов, кроме нас, советских, некому!" Генерал потряс своим огромным жилистым кулаком. "Вечно Америка нам жить мешает! Но мы и до них доберемся! Только держись! Атомные ракеты на них запустим! В порошок сотрем!" Прокашлявшись, Квадратов прочитал бумажку, поданную ему и засунул листок в ящик письменного стола. "Завтра за них примемся. Откуда у них доллары?" "Дело в том, что дед или прадед Звонцовых каким-то образом завладел огромным количеством алмазов, которые его потомки после развала СССР продали на бирже в Амстердаме. Вот так и получилось." "Какое свинство!" загрохотал генерал. "Лохи процветают на нашей земле! Не бывать тому! Пусть поделятся!" "Вот и я об этом, тов. генерал, да как за них взяться?" "Вначале расскажи, где они прячутся?" "Они не прячутся, тов. генерал. Они припеваюче устроились в особняке в Жуковке, что под Москвой. Их там собралось пятеро - родители и трое детей." "Ну, так все ясно. Сам не догадался, что-ли? Укради детей, потребуй выкуп, на следующий день родители, как миленькие, сами ко мне прибегут." Генерал закурил, выпустил клуб едкого серого дыма и добавил, "Начни с одного ребенка. Посмотрим как пойдет." С беспокойством oн взглянул на часы. "У тебя все?" "Так точно." "Молодец. Начинай работать. Держи меня в курсе дел. Чтобы комар носу не подточил! А сейчас мне некогда. На день рождения к внуку опаздываю." Закрыв за собой плотно двери, они молча вышли из кабинета и спустились на лифте. Никаких разговоров и дискуссий между ними больше не возникало. И так все было ясно. Участь Звонцовых была решена.
  
  Глава 18. Семейные беды.
   Наташе не спалось. Ей снились кошмары. Едва дождавшись рассвета, она наскоро одевшись, вышла из дома в сад. В упоительной тишине ещё дремлющего мира щебетанье птиц казалось особенно звонким. Высоко в синем небе слышалось прощальное курлыканье улетающих журавлей. Над водной поверхностью приусадебного пруда, где плавали гиацинты и лилии, далеко разносилось хлопанье крыльев лебедей. В парке пахло мокрой зеленью, запоздалыми цветами и сырой землей. Сонливое умиротворение и покой спустились на грешную землю. Из беседки, в которой сидела Наташа, гранитный фасад их двухэтажного особняка, с двумя витыми колоннами, подпирающими портик, выглядел особенно монументальным. "Жизнь удалась," с удовлетворением размышляла она. "У меня хороший верный муж, здоровые милые дети и миллиардное состояние. Конечно, могло бы быть чуть получше, но грех жаловаться. Вот если бы Васенька был посговорчивее, Петенька поласковей, а денежек побольше, то совсем было бы хорошо." Она даже рассмеялась от счастья. Вдруг в уютной обволакивающей тишине Наташа уловила какой-то чужеродный звук, который явно не принадлежал к той безмятежной вселенной, в которой обитала. Растущие у забора кусты шиповника и рябины, задрожали, расступились и из мешанины листьев вынырнула группка серых теней. Согнувшиеся до земли, бегущие на карачках, обвешанные непонятными приспособлениями, они проворно пересекли аллею и исчезли в чаще. Наташа успела разглядеть их крысиные мордочки, горящие глаза, трясущиеся руки. Несомненно, это были человекообразные, о которых Вася говорил ей вчера за ужином. "Вряд ли это чиновники из министерства финансов," размышляла Наташа. "Кто это может быть? Сегодня же в милицию пожалуюсь. Пусть лучше смотрят." Немного подумав, она решила поручить дворецкому завести сторожевых собак. "Пусть по проволоке бегают и соседей пугают. Нам спокойнее." Подкрепленная новыми идеями, хозяйка поднялась со скамьи и направилась в особняк. Сегодня у Звонцовых был большой праздник - день рождения Тимоши, ее шестилетнего сыночка. Убранство зала для торжества было закончено - расставлены столы для взрослых и малышей, в углу собран из пластиковых блоков сказочный домик - изба на курьей ножке - с фигурами Бабы-Яги и Ивана Царевича в человеческий рост, с потолка свисали блестящие гирлянды и разноцветные воздушные шарики. Пара лакеев приклепляла к стене яркий плакат "С Днем Рождения!" на котором красовалась фотография маленького юбиляра. Наташа прошла по помещению взад и вперед, придирчиво осматривая украшения и декорации в поисках непорядка. "Гости прибывают в четыре часа дня и все должно быть готово в лучшем виде," пробормотала она себе под нос. "Наталья Павловна! Куда вам завтрак подавать прикажете?" услышала она за своей спиной голос. Наташа обернулась. Служанка, деревенская женщина лет тридцати, одетая в длинное темное платье, белый передник и кружевной чепчик, согнулась перед ней с угодливой улыбкой. "Это ты, Клава," улыбнулась хозяйка. "Разве Василий Петрович еще не встал?" "Не слышала." Невыразительное лицо служанки оставалось безмятежным. "Должно быть еще почивают. Вчера у них до поздна свет горел. Половину ночи пасьянс раскладывали." Наташа разочарованно вздохнула. "Тогда сервируй в малой столовой. Мне много не надо. Стакан молока, чашка сметаны, кукурузные хлопья и жареный хлеб с маслом." "Будет исполнено," поклонившись, Клава удалилась. Чтобы попасть в малую столовую требовалось пересечь зал. Едва не задев плечом скульптуру Аполлона, Наташа прошла мимо беломраморного камина, в котором были сложены березовые дрова. Ее взгляд упал на полку, где посреди безделушек на почетном месте блестел никелированный ящик. То была Штукенция, изменившая судьбу всей ее семьи. После гибели Феди Петухова его мама наотрез отказалась принять это зловещее устройство, как память о сыне, и отвезти егo в числе личных вещей погибшего в Сосновск. Она считала, что эта пугающая металлическая коробка приносит несчастье. Звонцовы не были суеверны и оставили хитроумную машину у себя. Все члены семьи знали ее происхождение; сызмальства дети превратили ее в игрушку; своим необычайным видом она приковывала взгляды и вызывала расспросы посетителей; ее историю без устали повторяли каждому кому не лень было слушать. Рядом со Штукенцией в овальной серебряной оправе примостилась миниатюрная фотография ее последнего владельца Феденьки Петухова, а чуть поодаль на стене между двух зеркал висел другой его портрет, выполненный лучшим столичным живописцем. С натянутого на раму холста, Федя смотрел на потомков, такой бравый и энергичный, как будто он и сейчас находился среди них в этом особняке. Внезапно от этого пристального взгляда у Наташи началось головокружение. "Наверное, сказывается моя бессонная ночь," подумала она. "Пойду-ка я сосну часок, другой; может мне лучше станет." По лестнице хозяйка поднялась на второй этаж и заперлась в своей спальне. Дурные предчувствия томили ее. Ей представились Федя и Лиза, их нерожденное дитя и забрызганная кровью комната, где произошла трагедия. Она достала из аптечки пузырёк, накапала в чайную ложку три капли валерьянки и проглотила снадобье. Ее сон представлял собой черную пустоту, которая окутала ее мозг. Воспаленное сознание пыталось отделаться от нежелательных воспоминаний, но мысли, одна за другой, то и дело возвращали Наташу в прошлое. Она мучилась и стонала. Вежливый стук в дверь разбудил ее. "Что с тобой, дорогая? Не нужен ли тебе врач?" донесся из коридора Васин голос. Наташа откинула одеяло и поднялась. Пошатываясь, она подошла к двери и отперла ее. Перед глазами все плыло, но полноценного отдыха не получилось. "Который час?" Наташа взглянула на ходики с кукушкой. "Ах как быстро летит время. Уже пора," встрепенулась она. "Оставь меня одну. Я оденусь и скоро я выйду к вам." Не зная как помочь жене, Вася беспомощно улыбнулся и пошел в гостиную встречать гостей. В своем черном с блестящим отливом смокинге с элегантными лацканами и белой бабочкой он, без сомнения, напоминал европейского монарха. Гостиная была полна детьми и их состоятельными родителями. От шума, гама и пронзительного визга закладывало уши; лакеи в ливреях разносили подносы с угощениеми и прохладительными напитками; в углу команда программы светской хроники расставляла камеры на треножниках и звукозаписывающую аппаратуру. Малыши, увлеченные игрушками, которые нашли в сказочном домике, радовались и смеялись; расфуфыренные дамы, рассевшись в креслах и на диванах, завели свой нескончаемый особенный женский разговор; вокруг буфетной стойки слонялись их подвыпившие мужья с рюмками в руках, некоторые из выпивох, самые неисправимые и заядлые, заняли места за карточным столом и сражались в покер. Два нанятых хозяевами, массовика-затейника, наряженные в смешные клоунские костюмы, развлекали детей и публику. Звучал смех, сыпались шутки, веселье было в полном разгаре. Проходили часы, желудки начали напоминать, что пора было переходить в столовую и приступать к ужину, как вдруг один из приглашенных, капризный, своевольный шестилетний мальчуган по имени Дима, обратил внимание на Штукенцию, загадочно поблескивающую на каминной полке. "Мамочка, что это?!" громко канючил он. "Хочу ее потрогать!" "Конечно! Желание гостя закон!" Вася поманил пальцем одного из лакеев, чтобы тот снял с полки никелированную коробку и подал ее гостю. Вася заметил, что капризный мальчуган был любимым отпрыском приглашенного на праздник, влиятельного родителя, которого нельзя было не ублажить. "Штукенция стоит у основ нашего благосостояния," начала повествовать подоспевшая Наташа. Она привела себя в порядок, навела свою красоту и лоск и стала неописуемо прекрасной. Белое бальное платье потрясающе сидело на ней, подчеркивая ее округлые женственные формы. Вокруг нее и Васи быстро собралась любопытная толпа. "Для чего эта железка?! Как она работает?! Покажите пожайлуста!" со всех сторон посыпались вопросы и просьбы. "Должен вам заявить, дамы и господа, что Штукенция никогда не была нашей. Мы унаследовали это устройство от Федора Петухова, который погиб пятнадцать лет назад. Вот его портрет." Головы всех повернулись к картине на стене. "Как устройство работает? Зачем оно?" "Когда-то эта машина выпускала стодолларовые банкноты США!" громко объяснял Вася, напрягая голос так, чтобы слышали все присутствующие. "Или, вернее, мошенники заставляли публику поверить в это! Сказать по правде мы и по сей день в замешательстве!" В этот момент лакей справился с заданием, поставленным хозяином, и с грохотом шмякнул машину на стол, отчего толпа вздрогнула. От резкого удара в железных потрохах таинственного механизма что-то забренчало, загудело, забулькало, но скоро успокоилось. "Мы до сих пор не знаем, как правильно ею управлять," вслушиваясь в потусторонние звуки, Вася от смущения потер кончик своего носа. "Папа, мы знаем!" выкрикнули Сережа и Тимоша, разом подняв свои ручонки. "На прошлой неделе она сделала нам три рубля! Как раз на метро хватило!" Братья Звонцовы, оказавшиеся в центре внимания, были готовы продемонстрировать окружающим свою смекалку и сноровку. Oни начали заталкивать в верхнюю щель Штукенции обрывок оберточной бумаги, в которую был завернут один из подарков, преподнесенных виновнику торжества. "Давайте попробуем!" поддержала инициативу своих детей Наташа. "Посмотрим сколько денег вы напечатаете в этот раз!" Тимоша раздобыл пузырек с чернилами и залил несколько капель в одно из отверстий на блестящей панели. "Готово! Начинаем счет!" выкрикнула смеющаяся мама. Она повернула боковое колесо. "Один, два, три - все повторяйте за мной - четыре, пять, шесть!" вторило Наташе множество голосов, "десять, одиннадцать, двенадцать! Готово! Вот оно!" Взгляды всех были прикованы к широкой выходной прорези, из которой неспешно выползало нечто непонятное. Вместо ожидаемой денежнoй купюры машина выталкивала наружу длинное белое письмо! Тревога обуяла Наташу. Трясущимися руками она выхватила конверт и распечатала его. На добротном белом листе значилось: "Семье Звонцовых. Депеша с того света. Вам угрожает смертельная опасность. Берегитесь. Ваш друг Федор Петухов." Перед тем как потерять сознание, Наташа успела взглянуть на портрет. Ей показалось, что Федины глаза ожили и строго смотрят на нее, а губы шевельнулись и прошептали какое-то непонятное слово. "Что?!" вскричала Наташа. "Не слышу! Повторите!" Не дождавшись ответа, она грохнулась в обморок.
   Драматическое содержание этого короткого письма мгновенно разнеслось среди сотни гостей. Но паники не последовало. Собравшиеся, будучи людьми обстоятельными и здравомыслящими, скоропалительных решений отродясь не принимали и посчитали это послание неумной шуткой. Пожимая плечами, гости перешли в столовую, приступили к ужину и праздник продолжался. Никто ни капельки не напугался, тем более, что распоряжение об усилении охраны особняка было немедленно отдано и радостная, безалаберная жизнь его обитателей быстро возвращалась в норму. Единственной пострадавшей оказалась впечатлительная Наташа. После обморока подруги нашатырем привели бедняжку в чувство, но присутствовать на пиру она отказалась и опять удалилась в свою спальню, где опустив шторы, оцепенела в кресле с открытой Библией в руках. Тем временем внизу ее муж отдувался за двоих. Не желая срывать сыну праздник, он по-хозяйски занял место во главе стола и провозглашал разные веселые тосты. Однако и его глодали сомнения. "Вы понимаете, господа, что это Федин почерк. Я его тут же узнал," втолковывал он Борису Николаевичу, своему соседу по столу, парадно одетому долговязому мужчине не первой свежести. "Ну и что? Чего только на свете не бывает," уныло высказался его собеседник, прожевывая котлету по-киевски из куриного филе. "Вот у нас в деревне в прошлом году такой случай был: кобыла вместо жеребенка дюжину котят родила и ничего, никакого шума не возникло. Казалось бы сенсация, переворот в мировой науке, а всем до фонаря. Даже телевидение не приехало. Так все забылось и улеглось. Скучно, господа." Он принял еще рюмку коньяка и, зевнув, откинулся на спинку кресла. Глаза его осоловели. "Не стоит волноваться, Василий Петрович," убеждал его сосед слева, Анатолий Никифорович, совсем пожилой, обрюзгший человек в сером костюме. "Может это призрак какой с того света у вас по дому шастает, а может кто-то пошутил над вами, просто смошенничал и хочет вас напугать? Нельзя так легко верить!" Последнее мнение успокоило Васю; он обрадовался и расшалился. Чокнувшись о своими соседями, он выпил смирновской водки, а потом еще, еще и еще. Голова его стала кружиться все быстрее и быстрее, предметы вокруг стали сливаться в бесконечную полосу, но он победно смотрел на всех этих милых людей, которые пришли поздравить с днем рождения его любимого сына. Пусть всем будет радостно и хорошо! Он взглянул на часы и вспомнил. "Фейерверк! Друзья, через минуту начинается фейерверк!" воскликнул он и, замахав руками, вскочил со своего места. Но распорядители не забыли заранее спланированного мероприятия. В уморительных костюмах, мешковатых балахонах, высоких колпаках, раскрашенных масках они все казались на одно лицо. Их было неожиданно много. Они прыгали, крутились и пускали рзноцветные пузыри. Вконец захмелевший Вася потерял им счет. Кто эта нагрянувшая орда? "Просим пройти в сад, господа!" призывали они гостей. Bысокие двойные двери, ведущие на веранду, медленно растворились. Разнаряженная толпа начала лениво подниматься из-за столов, ненадолго расставаясь с недоеденным десертом, и не спеша направилась в парк. Зрелище ожидалось красочное. В программе было обещано 100-залповое масштабное представление в исполнении пиротехников из Германии. Гости настраивали свои фотоаппараты и кинокамеры. Вася разыскал сыновей возле лотка с мороженым. Тимоше и Сереже было весело. Измазанные шоколадом мордашки их светились счастьем, из карманов торчали бутылочки с лимонадом, на головах блестели шутовские колпаки. "Мальчишки, за мной!"протянул он им свою руку. "Не отходите от меня. В такой толчее легко потеряться," с трудом ворочая языком, строго инструктировал своих отпрысков Вася. Следуя за другими, они вышли на веранду. Ночь была темная и беззвездная, только на востоке светлая полоска на горизонте указывала на близкую столицу. Дул порывистый зябкий ветер и взрослые поеживались, но ватаге детишек все было нипочем; не чувствуя холода, они сгрудились возле перил. Для большинства из них это был первый фейерверк. Внезапно ночь отступила. Единодушный возглас восхищения пронесся над собранием. С легким треском в небо взлетело множество зелёных, синих, красных и розовых звёзд. Всё замелькало вокруг, сливаясь в сплошные яркие светящиеся полосы. Над головами восхищенных зрителей крутились огненные колеса, разворачивались гигантские веера, взрывались разноцветным сиянием всевозможные фантастические фигуры, сотканные из огненных брызг. Радужные шары сменялись золотыми и серебряными облаками. Наконец, вакханалия света замерла, окончательно исчерпав себя, и присутствующих окутала полная первобытная тьма. Электричества не было. Здание погрузилось во мрак.
   Оцепеневшая толпа терпеливо ждала, надеясь, что досадная пауза является частью представления и сейчас в любое мгновение включат люстры и зазвучит танцевальная музыка. Но облегчение не приходило. Тоскливо тянулись минуты. Ночь навалилась своей слепой черной тяжестью на непривыкшую к неудобствам изысканную публику. Казалось, что вернулись доисторические времена, когда человечество не знало ничего, кроме факелов и лучин. Cтала накрапывать противная холодная морось, добавляя в эту мрачную обстановку все больше отчаяния. Собравшиеся на веранде начали волноваться и ворчать. "Что происходит? Не зги не видно! Электростанцию что-ли отключили? Где Василий Петрович?! Скажите ему, что мы не летучие мыши и не можем передвигаться в темноте!" Но вскоре лакеи принесли свечи, замелькали лучи карманных фонариков, затеплились язычки пламени газовых зажигалок. Спотыкаясь и переругиваясь, толпа стал возвращаться в особняк. Там было мрачно и жутко. Резкие изломленные тени нарушали ориентировку. Гостям и в голову не приходило продолжать вкусный сладкий ужин. Кстати разыскать свои места за столом было невозможно. Но все же здесь было теплее и можно было укрыться от дождя. Люди стали приходить в себя. Они застонали, заохали, заголосили на разные лады. Вытирая мокрые лица салфетками, они перекликивались и искали членов своих семей. Внезапно слабое красноватое сияние, исходящее из глубины дома, привлекло всеобщее внимание. Оно росло и разгоралось, отражаясь в тысячах настенных зеркал и хрустальных подвесках люстр. Наэлектризованная толпа насторожилась, ожидая чего угодно, даже призрака из преисподней. Взгляды всех повернулись в сторону парадной лестницы. Блистание разгоралось; оно озарило высокий арочный проем; оттуда появился женский силуэт с зажженным семисвечником в руке. Вздох облегчения пронесся по залу. То была хозяйка дома. Белое платье облегало ее грациозную фигуру, она шла тихой поступью и пламя свечей почти не колебалось. Суровое лицо Наташи было искажено тревогой и губы сжаты. Она останавливала свой острый буравящий взгляд на каждом визитере. "Что происходит?" Напряженный голос ее звенел, как струна. "Куда вы дели моих детей?! Я не могу их найти!" Как бы услышав ее вопрос, ярко вспыхнули потолочные лампы, заставив зажмуриться всех присутствующих. В беспощадном белом свете мощных светильников застигнутая врасплох толпа осматривала себя - взъерошенные волосы, сбитые на бок прически, расплывшийся макияж, вымокшие пиджаки и платья. Смущенно улыбаясь и стараясь держаться благопристойно и чинно, гости начали прощаться. "Спасибо за милый и приятный вечер, но нам пора домой!" пожимали они руки, стоявшему у дверей Васе. Но Наташи рядом с ним не было. Взяв свечу и прикрывая ладонью от ветра язычок пламени, осиротевшая мать бродила по темным аллеям парка. Громким жалобным голосом она звала своих сыновей. Ответа не было. Деревья и кусты слились в однообразную серую массу, ноги ее спотыкались о коряги и камни, звук ее голоса тонул во враждебной чаще. Так она, теряя надежду, бродила довольно долго, пока не услышала отдаленные возгласы. "Наталья Павловна! Где вы!" сквозь шум ветра донесся до нее знакомый фальцет. "Нашли! Нашли!" кричала Клава. Сердце матери заколотилось от радости. Она обернулась и побежала навстречу пятнам света, мелькающим между деревьями. Какое счастье, люди несут ей добрую весть; вот они за поворотом! Впереди галдящей оравы лакеев шел ее Сережа. Волосы сына были растрепаны, а мятая одежда испачкана глиной. "Сереженька, где ты пропадал?" встав на колени, мать горячо целовала его лицо. "Нигде," маленькому мужчине эти телячьи нежности очень не нравилиcь и он отстранялся от материнских объятий. "Mы c другими ребятами подбирали сгоревшую селитру от салюта." "Почему ты один?! Где твой братик?!" рыдающим голосом расспрашивала Наташа. "Не знаю, не видел," с безразличием отвечал Сережа. "Он все время вертелся вокруг нас. Никуда не денется! Найдется! Разве в доме его нет?" "Нетути барчука в дому," с готовностью вступила в разговор, стоявшая рядом Клава. Она была одета в прорезиненный плащ с капюшоном, который съезжал ей на лицо и его все время приходилось поправлять. "Как нету!" ахнула несчастная мать. " Я приказываю ищите Тимошу! Всю Московскую область переверните, но чтобы нашли!" Слуги, почесывая затылки, разошлись. К сожалению упорные поиски ни к чему не привели. Тимоша как в воду канул. В опустевшей комнате на втором этаже валялись его игрушки, книги и скомканная одежда, но малыш пропал без следа. Родители провели бессонную ночь и наутро обратились в милицию.
  
  Глава 19. Борьба не на жизнь, а на смерть.
   В конце сентября скучно и уныло в Жуковке. Мелкие осенние дожди льют беспрестанно и черная, стылая земля скоро не просыхает. Ветер дует без устали, раскачивая пожелтевшие ветки кустарников и деревьев, срывая с них листву. Природа темнеет, мрачнеет, теряя яркие летние краски и становится враждебной, влажной и весьма неприветливой окружающей средой. Последние дни осени отступали под ледяным натиском матушки-зимы. Проснувшись поутру и подойдя к окну, Наташа увидела, как побелели от изморози крыши соседних домов, покрылись инеем стволы деревьев и пожухла бурая трава на газонах. Громко хрустя шинами по замерзшим за ночь лужам, к подъезду подъехал автомобиль. "Это должно быть школьный учитель, посещающий Сережу," подумала Наташа. После пропажи Тимоши уныние охватило хозяев роскошного особняка. Звонцовы заперлись и замкнулись; они никуда не выходили, ни с кем не встречались и ни с кем не разговаривали, даже по телефону. В залах и комнатах стало темно и глухо. Не слышно было ни детского смеха, ни веселых разговоров, ни громких телевизионных передач. Злосчастный портрет Феди Петухова, с которого по мнению Наташи, начались все их беды, накрыли куском черной материи, но все равно хозяйке казалось что через ткань глядят на нее его всевидящие прожигающие глаза. Надорванная утратой Наташа, каждый раз проходя мимо этого места, невольно ежилась. Потеряв терпение она решилась изолировать эту ужасную картину и поручила Клаве перенести ее в чулан, заперев там навсегда. К сожалению, облегчения не наступило. Пустое место на стене в зале мозолило хозяйке глаза, а из чулана доносились слабые, порой скрежещуе звуки, которых раньше никто не замечал. Было от чего сойти с ума! За это ужасное время Наташа сильно изменилась. Она стала небрежна в одежде, перестала следить за собой, изящный стан ее согнулся, очи померкли, в уголках шамкающего рта порою блестела слюна и только в присутствии других страдалица делала волевое усилие, чтобы выглядеть как все. Особенно жутко становилось по вечерам, когда супруги, злясь, шипя и обвиняя друг друга, расходились по своим комнатам. Свет был притушен, в каминных трубах свистел и завывал ветер, любой малейший шорох, проникающий в их убежище с улицы или из коридоров, навевал на осиротевших родителей еще большую тоску. Чтобы заглушить боль и с кем-то поделиться, несчастная мать начала вести дневник.
  24 сентября 1999 г. "Хотя выкуп за ребенка, по совету следователя милиции, был нами две недели назад полностью заплачен, похитители так и не вернули Тимошу. Вася и я измаялись в тревогах, сомнениях и ожидании. Запросы в отделение милиции и их начальству в ГУВД не принесли пользы; нас просто перестали слушать. Получили письмо из банка. Мы разорены. Ведь мы отдали за Тимошу почти все, что имели. Через месяц наше жилище переходит в чужую собственность. Каждый день приходят покупатели и осматривают дом и участок. У нас теперь нет ни банковского счета и ни жилья. Все летит в тартарары. Хорошо, что у Васи остались неучтенные сбережения. На них мы и живем. Слугам платить нечем и они от нас ушли."
  25 сентября 1999 г. "Утром приезжал навестить меня мой старшенький. Какой Петя стал чужой и холодный! Пришел, но не захотел повидаться ни с отцом, ни со своим уцелевшим братом. Очень хорошо одет, все на нем американское из лучших магазинов города, на шее золотая цепь, на пальцах кольца с бриллиантами. Я восхищаюсь им. Ему всего 24 года, но он уже такой самостоятельный! Не знаю, чем он зарабатывает на жизнь и учится ли вообще. Ведь юноше нужно получить хоть какое-то образование! Советы мои не переносит и затыкает уши. Приехал на новеньком Мерседесе и запарковал его снаружи у ворот. Я улучила момент и разглядела в бинокль какую-то сильно накрашенную женщину на переднем сиденье. Когда я спросила его, кто эта краля и почему она к нам не зайдет познакомиться, то отвечать он отказался. Долго у нас Петенька не сидел. Послонялся по дому, посмотрел по углам, съел с нами завтрак и укатил неизвестно куда."
  26 сентября 1999 г. "Звонила моя давняя подруга Даша. Как я обрадовалась! Сообщила, что опять сошлась с Юрием Хвостовым. Сказала, что после тюремного заключения, он стал одиноким и потерянным; его и пожалеть было некому. "Вот я его и приютила," говорит, "накормила, приголубила, разрешила жить у меня сколько хочет. Да и вдвоем веселей!" Долго она мне про него рассказывала, только не могу понять, к чему подружка клонит. Вроде, как бы знает она что-то, да не может мне сказать. Слышала Даша про мою беду из новостей. Беспокоится за меня. Говорит, "не сходи с ума; важно восстановление твоей эмоциональной и физической силы." Требуется мне больше кушать и больше спать. Не забывать о физических упражнениях. Дальше она стала говорить ерунду о Тимоше. О каком-то поиске у его друзей, соседей или знакомых. Не понимаю. Я ее прервала и попросила оставить меня в покое. Но, она сказала, что заедет ко мне на днях. Пусть заезжает."
  27 сентября 1999 г. "Передала наш разговор Васе. Он нашел информацию полезной. Сказал, что у него есть странный знакомый со времен средней школы, бывший диссидент, который ведет неформальный образ жизни и всегда не в ладах с властью. Он нередко предлагает необычные диковинные идеи, которые всегда очень действенны. Зовут этого чудо-человека Сокол, нo это его вымышленное имя, и где он обретается совершенно непонятно. Последний раз видел он диссидента в подмосковной электричке 25 лет назад и не уверен, что тот сейчас живой.
  Вася долго еще говорил, но я его не слушала, потому, что в окно увидела, что приехал следователь из милиции. Побегу его встречать!"
  На этом запись в дневнике обрывается и дальше расплылась клякса.
   Капитан правоохранительных органов Егор Матвеевич Фундюков, облысевший служака с красноватым, опухшим от пьянства лицом, на работе любил изображать из себя прямодушного и немного наивного простака. В органы внутренних дел он был принят по комсомольской путевке в 1973 г.; быстро продвинулся по служебной лестнице и стал заместителем командира по политико-воспитательной работе оперативного дивизиона милиции УВД; но попутал его бес, не рассчитал, друг сердешный, взял не по чину; был изоблечен коллегами, разжалован и брошен на низовку. С той поры Егор Матвеевич тянул лямку рядового следователя МВД. Возненавидел он весь мир, в свободное время побирался по винным магазинам, подыскивая собутыльников, чтобы потом вместе под хмельком, устроившись на поломанных ящиках за пыльной лестницей, проклинать пиндосов и мировую буржуазию.
   Егор Матвеевич любил навещать Звонцовых. Хозяева всегда принимали его радушно и с почтением, которого он, честно говоря, не заслужил. Так же было и в этот раз. Наташа посадила милиционера за стол в парадном зале и угостила чаем. Разносолы, по причине навалившейся на Звонцовых бедности, хозяйка подать не смогла, но Егору Матвеевичу было и так хорошо. "С чем пожаловали?" завела Наташа светский разговор. "Известие есть какое о Тимоше или еще что? Плохое не говорите; говорите только хорошее. Сердце мое пошаливать стало. Боюсь плохое известие не переживу. Ведь все устроится?" Измученное лицо ее озарилось надеждой. Егор Матвеевич многозначительно помолчал, прочистил нос и, маленько хрюкнув, изрек, "Служба у милиции такая - правду в народ нести. Так начальство нас учит. Все как есть, начистоту вам выложу, ничего не утаю. Конечно, результата пока нет. Ни выкупа, ни похищенного ребенка; но мы работаем. Положительные результаты не за горами. Вы должны понимать, что вас охраняют доблестные органы правопорядка РФ. Мы найдем ваше дитя; обязательно найдем." Наташа закручинилась, уронила голову, прелестные глазки ее наполнились слезами. "Бедненько у вас в доме стало. Совсем бедненько," оглянувшись кругом, зевнул Егор Матвеевич. "Я так понимаю, что огромный выкуп бандитам подорвал ваше благосостояние. Сколько они с вас взяли, если не секрет?" Наташа, не колеблясь, назвала оглушительную цифру, услышав которую следователь даже присвистнул. "Сон мне под утро приснился, будто Тимоша мой, румяный и веселый, по дому гуляет и со мной разговаривает." Брови ее трагически изогнулись, ресницы задрожали, она всхлипнула, утирая рукавом слезы. Милиционер внимательно взглянул на нее. "Ну вот и хорошо. Вещий это сон. Так и случится." Он допил свою чашку и осторожно поставил ее на блюдечко. "К психиатру вам надо обратиться, г-жа Звонцова. Я вас порекомендую. Очень хороший специалист. Скажите, что от меня. Он вам 20% скидки даст. Вот вам адресок." Егор Матвеевич порылся в кармане, извлек оттуда визитную карточку своего приятеля и протянул хозяйке. "Спасибо," Наташа, как великую драгоценность, бережно спрятала кусочек картона в свой карман. Потом ее осенило. Хлопнув себя ладошкой по лбу, она затараторила, "Ой, подождите, я вам еще кипяточку принесу и сахарку добавлю." Наташа было отправилась на кухню, но слова следователя задержали ее. Откинувшись на спинку стула, он склонил голову набок с немым вопросом на лице. Праздный взгляд Егора Матвеевича, блуждавший по залу и натыкавшийся на предметы мебели, живописи и декора, выставленные на продажу, каждый с приклеенной биркой ценника, через минуту остановился на каминной полке, где посередине во всей своей красе сияла Штукенция. И она не избежала печальной участи; и к ней была приклеена какая-то желтая этикетка с длинной группой цифр, означающая ее стоимость в рублях. "Что это?" почесав кончик носа, полюбопытствовал следователь. "Что это за идиотский никелированный металлом?" Подойдя ближе, представитель власти по-хозяйски снял машину с полки, поставил ее на стол и салфеткой стер пыль. "Не обращайте внимания," Наташа с досадой махнула рукой. "Это устройство для мистификации публики. Оно делает всевозможные фокусы. Некоторые в них верят. Засуньте в ее верхнюю щель старую газету, закапайте туда немного чернил, поверните вон ту шестерню - из машины всегда какая-нибудь ерунда вылезет. Всем бесконечно смешно. Глупые шутки. Раньше из нее выскакивали мелкие деньги, а последний раз вылезло письмо. Неправда все это." Наташа хотела добавить, что она выше суеверий и не верит всяким басням, но ее недавний жизненный опыт доказывал обратное; приложив ладони к лицу, она горько разрыдалась. "Ничего, ничего. Успокойтесь, пожалуйста," Егор Матвеевич похлопал ее по плечу. "У меня с детства технические склонности," заявил он, вынимая из кармана маленькую отвертку и набор складных шестигранных ключей. "За этот талант меня следователем назначили. Ну-с, разберемся что у нее внутри." Низко наклонившись, он стал осматривать устройство, тыкая отвертку во все щели и разыскивая головки винтов. "Странно," разочарованно протянул он. "Никаких ходов внутрь найти невозможно. Посмотрим как она работает. Газет у меня нет, чернил нет, прогоним ее всухую. Выдержит ли?" Он метнул взгляд на стоявшую поодаль Наташу. "Попробуйте, какая разница, все равно машина ненастоящая," она решительно выдвинула подбородок вперед. Получив разрешение, милиционер произвел необходимые действия, то есть дунул, плюнул и крутнул ручку бокового колеса; ко всеобщему изумлению через несколько секунд под деликатный звон колокольчиков из чрева механизма выполз лист линованной бумаги, исписанный красными чернилами. "Не может быть! Откуда это взялось?!" вскричала Наташа. "Опять послание с того света?!" Она резко шагнула вперед, но Егор Матвеевич оказался быстрее. Выхватив из щели бумагу, он развернул ее и вслух зачитал. "Семье Звонцовых," следователь многозначительно подмигнул Наташе. "Вашего Тимошу прячут в кв. ? 6, дома ? 116 по Ленинградскому шоссе. Его заперли в чулане с кляпом во рту. Торопитесь, пока не поздно. Ваш друг, Федор Петухов." В изумлении Егор Матвеевич всплеснул руками; брови его взлетели вверх, а рот открылся. "Так что же это такое?!" ахнул он. "Вы нас дурачите?! Этот ящик запросто выдает оперативную информацию, за которой все наше управление милиции охотится целых две недели?!" Cледователь передал письмо своей собеседнице, но продолжал кипятиться. "Это, конечно, розыгрыш, но игнорировать его я не имею права. Должность у меня такая. Где у вас телефон?" Трясущейся от волнения рукой, Наташа указала на черный пластиковый аппарат, прикрепленный к дальней стене. Быстрым шагом милиционер пересек зал, снял трубку и набрал номер. Дождавшись ответа и не желая быть услышанным, он приложил согнутую ладонь к микрофону и тихим голосом передал полученную информацию. Вскоре он вернулся к растерянной матери. Страдалица застыла с опущенной головой в кресле перед камином. Глаза ее были закрыты, казалось, она дремала. "Бред собачий, конечно, но надо попробовать," поделился он, потирая лицо. "Может там уважаемый человек проживает, а мы его зря побеспокоим. "Под мою ответственность," в управлении сказали. Группа захвата выехала. Через пятьдесят минут мы будем знать точно." Он постучал ногтем по своим наручным часам. "A теперь, вот что." Следователь встал напротив кресла, в котором сидела хозяйка, широко расставил ноги и упер кулаки в бока, как будто собирался пуститься в пляс. " Г-жа Звонцова," пухлое красноватое лицо его приняло официальное выражение, "мне обходимо встретиться с Федорым Петуховым и допросить его. Откуда у него такие аккуратные сведения? Вы знаете его адрес?" "Конечно," невольно заулыбалась Наташа. "Федор Петухов остается и по сей день нашим лучшим другом, но я могу сообщить его лишь приблизительное местонахождение." "Я весь внимание; диктуйте," схватив карандаш и блокнот, следователь приготовился записывать точные данные. "Все, что я о нем знаю, это то, что Федя уже 15 лет на том свете. Ищите его там." "Вы издеваетесь надо мной?!" побагровел милиционер и схватился за голову. "Вот же позору мне будет. Послал группу по ложному следу." От стыда он весь покраснел и рухнул в соседнее кресло. "Но вот же его записка!" не сдавался Егор Матвеевич. "Не знаю, кто ее написал, почерк знакомый, может быть призрак какой, но у нас остался Федин портрет." "Подумать только," следователь в раздумье коснулся своего подбородка. "Какая небывальщина со мной приключилась. Теперь мне никто не поверит." Низко опустив голову, он сплел пальцы рук. "Ну давайте, хоть на портрет разыскиваемого взглянем. Внешние приметы его в протокол занесу. Он же не конек-горбунок из народной сказки?" "Пожалуйста," поднялась из кресла Наташа. "Портрет вон за той дверью. Может он принесет вам счастье." Следователь широким шагом устремился к чулану, отважно распахнул дверь и замер на пороге. Тяжелое зловоние ударило ему в ноздри; от пронзительного писка закладывало уши. Мириады серых мышиных тел облепили прямоугольную раму, стоявшую на стуле. От множества копошившихся грызунов материя, покрывающая картину шевелилась и подрагивала. Внезапно потревоженная масса мышей хлынула на пол и бросилась врассыпную, часть ее помчалась по навощенному паркету и быстро рассосалась по закоулкам и углам, затаившись невесть где до поры до времени. Шум улегся, движение замерло, опять стало спокойно и тихо. Егор Матвеевич смог выдержать шквал и устоял на своих ногах. Bздохнув и приподняв голову, он понемногу приходил в себя. От изображения Феди уцелели лишь обрывки холста, зацепившиеся по краям прямоугольной золоченой рамы. На полу громоздились кучи мышиного помета. "Разве мыши едят ткань?" удивился следователь. Наташа, которая стояла позади, пожала плечами. "Может быть передовой живописец добавлял в краску яичный порошок и это привлекло внимание грызунов?" Дискуссию прервал телефонный звонок. Наташа ответила, но вызывали следователя. Он неохотно взял трубку и приложил ее к уху. Обычно насупленное и недовольное лицо его неожиданно осветилось счастливой улыбкой. "Информация оказалась верной," обрадованно сообщил он Наташе. "Вашего сына нашли и сейчас везут домой. Через час он будет у вас." От такой вести у Наташи перехватило дыхание. Она не могла поверить ослепительно - сияющей новости. "Это не шутка?" заикаясь, пробормотала она. "Правда. Абсолютная правда. У нас не шутят. Готовьте пир," Он энергично потер руки. "Да, пока не забыл. Я получил указание от генерала Квадратова конфисковать вашу машину. Как вы ее называете? Штукенция? Очень странное, я бы сказал, мистическое устройство. Возможно, что оно понадобится московскому уголовному розыску для раскрытия преступлений." "По какому праву? Не отдам," уперлась Наташа. "Штукенция нам дорога как память. Это семейная реликвия!" "Ну не хотите, как хотите. В таком случае, если позволите, мы будем арендовать ее у вас раз в неделю для консультаций с потусторонним миром. На этот раз я шучу. Не принимайте всерьез. Всего хорошего," улыбнувшись, раскланялся Егор Матвеевич и отправился к своему автомобилю. Взволнованная мать была очень рада и забыла обо всем на свете. "Вася, Сережа!" помчалась она на второй этаж. " Какая удача! Тимошу нашли!" Семья была так счастлива получить радостное известие, так веселилась и танцевала, что никто из них не задумался, как в механических потрохах Штукенции могла очутиться записка с совершенно секретной информацией, за которой московские сыщики круглосуточно охотились целых две недели. Никто из Звонцовых не вспомнил их старшего сына Петеньку, накануне навестившего отчий дом и битый час околачивающегося без толку в парадном зале возле каминной полке, на которой пылилась такая глупая и всем надоевшая никелированная коробка.
  
  Глава 20. Перемена декораций.
   "Это мой старый принцип, когда я исключаю невозможное, то все, что остается, каким бы невероятным оно не казалось, является истиной. Так что не свисти, друг ситный! Что ты мне ерунду городишь?! Какой-то кусок металла, никелированная штуковина сорвала нашу операцию и раскрыла адрес, где мы прятали украденного ребенка?! Признайся, что cреди нас есть крыса! Ты должен изобличить и казнить предателя по нашим воровским законам!" Совещание в кабинете начальника ГУ МВД генерала Квадратова тянулось уже второй час. Несмотря на внушительный размер помещения помимо генерала присутствовал всего лишь один посетитель - лейтенант Юрий Хвостов. Со стороны напоминая двух закадычных друзей, преступники сидели лицом к лицу, носом к носу и вполголоса обсуждали что-то, понятное только им одним. Назойливый солнечный луч, пробившийся сквозь неплотно сомкнутые шторы, беспокоил и слепил отекшие от вчерашней пьянки глаза Хвостова; немного сдвинув стул в сторону мраморного бюста Ф.Э. Дзержинского, он поместил себя в тень. Разговор, а скорее допрос, выматывал Юрия; он запинался, с трудом подыскивая ответы на неудобные вопросы и не мог дождаться конце совещания. "Объясни, почему сразу после получения выкупа ты не отпустил похищенного восвояси? Это не по закону. Его родители заплатили сполна," хозяин кабинета пытливо всматривался в физиономию своего напарника, оглядывая его грубоватую, потрепанную разгульной жизнью, наружность. "Извините, тов. генерал, но меня учили, что спешка не всегда приносит пользу. Иногда имеет смысл чуть-чуть подождать. Пусть понервничают. Может больше баксов с них слупить удасться?" "Куда же больше!" Квадратов покачал головой. "Звонцовы отвалили нам полмиллиарда долларов, продали свой особняк в Жуковке; они разорены." "Так то оно так, но сдается мне, что жирок у них где-то остался." "Откуда знаешь?" Квадратов взглянул в блокнот. "По моим сведениям иx семья терпит лишения. Василий Петрович устроился на работу уборщиком в дискотеку; инженером на завод его никто не берет, жена моет посуду в ресторане Прага, дети заняты сами собой. Снимают двухкомнатную халупу в Мытищах. Есть у них старший сын Петр. Мы потеряли его след. Ты, случайно, не знаешь, где он?" "Понятия не имею," Хвостов засуетившись, состроил честное лицо, отчего мордаха его засияла, как начищенный самовар. "Допустим," произнес Квадратов. Он перестал ухмыляться и угрожающе нахмурился. "Однако, мне сообщили, что Звонцовы выплатили тебе миллиард долларов. Ты же отчитался за половину полученной суммы. Где остальные полмиллиарда?" Хвостов от неожиданности поперхнулся. Лицо его покраснело, он всплеснул руками и, как китайский болванчик, закачал головой. "Какая неправда! Кто вам наговорил такую чушь?! Я отдал все; мы поделили добычу поровну! У меня больше ничего нет!" Подняв глаза к потолку, в негодовании Хвостов постучал кистями рук друг о друга. "Ну, нет так нет," великодушно молвил Квадратов. "Не будем ссориться из-за пустяков. В случае чего я пущу по следу своих сыщиков Филина и Сову; посмотрим, что они накопают." На этом совещание закончилось. На прощание генерал протянул ему свою широкую, как лопата, ладонь, которую побледневший подчиненный вяло пожал. Не чуя под собой ног, Хвостов вышел в приемную и, сделав пару шагов, рухнул в ближайшее свободное кресло. Задыхаясь, он попросил у секретарши стакан воды. Осушив содержимое до дна, он потребовал добавки. Услужливая ассистентка заметила растерянное выражение лица посетителя и его дрожавшие конечности. Не поблагодарив, Хвостов удалился. С того дня лейтенанта в управлении больше не видели. С течением времени события приняли для него плохой оборот. Два месяца спустя Филин и Сова доказали, что Хвостов утаил от братвы полмиллиарда долларов США. Пахан потребовал немедленно вернуть недостачу. Но Хвостов упирался. Он упрямо стоял на своем, надеясь на дар своего убеждения и военную мощь своей личной банды. Разгоралась война.
   Петя Звонцов ненавидел свою жизнь или вернее тот день, когда вступил в отряд Изобретателя. Поначалу первый год все шло увлекательно и гладко; ему нравилось чувствовать себя всесильным, богатым и презирать городских лохов, но потом когда вспыхнула воровская война, обстановка серьезно осложнилась. Началась резня и перестрелки между соперничающими шайками с последующими массовыми потерями. Братву в его банде мобилизовали и поставили в строй; в том числе и Петю. Каждому назначили свой сектор обороны. Сегодня старшие воры назначили его в секрет охранять родную базу. Неприятель подступал со всех сторон. Ожидалась неминуемая атака внутренних войск МВД. Петя, одетый в бронежилет, а поверх его в теплый водонепроницаемый комбинезон и с автоматом в руке занял место рядом с другим братком, снаряженным и снабженным тем же образом, как и он. Никакой романтики в происходящем Петя не находил. Тянулось время, сидя третий час в недавно отрытой яме, замаскированной еловыми ветками и кучей бурой опавшей листвы, молодой бандит окоченел от холода. Апрельская ночь казалась нескончаемо долгой, смолистые сосновые иголки насыпались ему за воротник, расцарапав нежную кожу, а от холода у него сводило пальцы ног. Но конец его страданием приближался. Луна уже заходила за горизонт, звезды начали тускнеть, над лугом клубился предрассветный редкий туман. "Скоро нас сменят," надеялся Петя. Его напарник Гоша - чернявый, жилистый паренек по кличке Стамеска - тоже молчал, привалившись к нему плечом, прозябший и твердый, как неживой. Откуда - то издалеке до них донесся шум проходящего поезда - вагонные колеса мерно стучали по рельсам, локомотив протяжно гудел. "Должно быть пошел на Рязань," завистливо подумал Петя, представляя пассажиров, спящих в теплых купе. Его тоже клонило в сон, невольно он закрыл глаза, воспоминания обступили его.
   Всю свою короткую жизнь он испытывал одиночество. С малых лет он невзлюбил свою семью и ощущал себя обиженным. Он не забыл, как отец из экономии лишал его игрушек, которые были доступны всем его сверстникам, как его лишали мороженого и сладостей и, когда он подрос, ему не давали денег на карманные расходы. Служба в армии изменила молодого мужчину. Там он понял, что должен полагаться только на себя, иначе его затопчут. Вернувшись из Чечни, демобилизованный воин долго не мог найти себя, мыкался на черных работах, учиться oн не хотел, видя нищенские зарплаты инженеров и врачей, и постоянно роптал на несправедливое социальное устройство. Однажды за драку с пьяными хулиганами на улице он был арестован милицией и помещен в КПЗ на Павелецком вокзале. В переполненной камере, стиснутый у двери возле параши, он познакомился с отличными чуваками, которые понимали его с полуслова. После освобождения из тюрьмы Петя тут же разыскал их и кореши отвезли его в банду. Ее база находилась недалеко от Москвы, в новеньком коттедже, построенном на поляне в сосновом бору. Там он встретился с паханом, приятным интеллигентным человеком лет пятидесяти. Кликуха начальника была Изобретатель и запрещал он называть себя настоящим именем, Юрий Хвостов. Усевшись за накрытый стол, пахан угощал новоприбывшего деликатесами и разносолами, поил водкой и коньяком, расспрашивая о семье и о горькой бесприютной жизни паренька. У Пети кружилась голова; Изобретатель обещал ему блестящее будущее и горы денег. Скоро мечты новичка стали сбываться. У Пети появилась дорогая одежда: шикарный малиновый пиджак, кожаная обувь от Gucci и толстые золотые цепи на шее и на запястьях. Однако пока его брали на мелкие дела - ограбить продмаг в захолустье за кольцевой автодорогой, получить с несговорчивого неплательщика карточный долг или перевезти похищенного ребенка в надежное укрытие; но по - настоящему Петю оценили, когда выявился его аналитический талант. Его смекалка и сноровка в обращении с компьютерами делали чудеса. Он стал незаменимым для Юрия, взламывая системы и проводя нелегальные рискованные транзакции по отмыванию денег. Но сегодня пахан вызвал его из секрета по другой причине.
   Время дежурства истекло и вдруг Петин напарник замахал руками и засуетился, заметив, что за ними пришла смена. Заколебались ветки, послышался хруст, двое бойцов подползли к ним и прошептали пароль. Без сожаления Гоша и Петя покинули насиженное гнездо. Зевая и потягиваясь, они выбрались из ямы и направились к базе. Светало. В тусклом, голубовато-сером небе проступили белесые облака. Вдали пугающей темной громадой стоял лес, на опушке которого клубился туман. На лугу перед ними змеился широкий ручей. Утренний ветерок колебал кустарник, росший на его низких глинистых берегах. Высоко поднимая ноги, чтобы не увязнуть в грязи, друзья шагали по кочковатому, поросшему жухлой травой полю. Стоял устойчивый запах сырых листьев, оттаявшей земли и лесной прели. Идти было недалеко. Часовые знали своих в лицо и без промедления пропустили бойцов за тын. "Тебе не туда, тебя Изобретатель требует," развернул Петю старший вор. C биноклем в руке oн следил через амбразуру за окрестностью, подстерегая появление неприятельских отрядов. "Иди к нему наверх."
   В прихожей, прежде чем быть допущенным внутрь, Петя долго вытирал и отряхивал ноги о резиновый ворсистый коврик. Огромный звероподобный охранник приказал ему сдать автомат и oжидать аудиенции. Привычный к порядку, Петя с удовольствием сел на скамью, вытянул ноги и откинувшись на удобную спинку, тут же задремал. Но не надолго. Зазвонил телефон, настал его черед и Петю вызвали к хозяину. По плавно изгибающейся лестнице со ступенями из мрамора и ажурными обрамлениями из кованого железа, сберегая дыхание, опираясь на перила и считая каждый шаг, истощенный бедняга медленно продвигался вперед. Сказывались нерегулярное питание, постоянная нервотрепка с угрозой атаки и бессоная ночь в секрете. Достигнув верхней площадки, Петя приостановился и, наклонив голову, задумался. С недавних пор его восхищение паханом сменилось враждой, о которой никто не должен был знать. Случился перелом этот во время выполнения последнего задания, когда в числе других братков, он перевозил похищенного ребенка. Со скрученными ногами и руками жертве было неудобно в мешке. Жалобно дитятко умоляло о пощаде. Пете показалось, что он узнал тот голосок, но не мог поверить, что это его младший брат. Прошла неделя и молодой бандит навестил своих родителей в Жуковке. К своему изумлению он увидел на воротах ограды знак "Продается" и мебель с ценниками, расставленными по всему дому. Мать рассказала, что произошло и о непомерном выкупе, назначенном похитителями. Петя дал себе слово облегчить участь своей семьи; вернуть брата и деньги. Это стало его целью, о которой он думал каждый момент, даже сейчас, стоя перед дверью, за которой скрывался его враг. Медленно с неохотой он повернул ручку, толкнул дверь и вошел. B помещении, служившем рабочим кабинетом и спальней, его ждал Юрий Хвостов. В заляпанном домашнем халате и в шлепанцах на босу ногу он сидел на вертящемся офисном стуле за компьютером у стены. Свет экрана отбрасывал неясные блики на его потное, искаженное страхом лицо, на щетину и отросшие волосы. Услышав шаги визитера, Юрий обернулся. "Мне нужна твоя помощь," выпалил он без обиняков. "Переведи мои фонды в швейцарский банк. Вот номера счетов, пароли, имена, вводные и выводные данные." Хвостов протянул руку к столу позади себя, на котором вперемежку с кипой неразобранных бумаг, деловых писем, авторучек, карандашей и стопками золотых монет лежал армейский пистолет ПММ в кобуре и c ремнями. Немного покопавшись в этом удивительном военно - канцелярском хаосе, досадливо морщась и приговаривая, "Куда я его задевал?" Юрий извлек из кармана раскрытый блокнот и некоторое время глядел на него. "Держи. Это оно. Работай," он положил перед подчиненным листок с требуемой информацией. "По завершению скопируй все файлы, которые сделал на эту флешку." Он бросил на стол запоминающее устройство и поспешил выйти в соседнюю комнату. Краем глаза Петя успел разглядеть уголок спальни - широкую, красного дерева неубранную кровать, распахнутые дверцы платяного шкафа, разбросанные на ковре бытовой мусор и нижнее белье. Деревянные створки со стуком сомкнулись, зрелище пропало из виду; Петя взялся за работу. Пальцы его, как у талантливого пианиста, исполняющего фортепианную пьесу, запорхали по клавишам. Цифры, буквы, знаки, символы и словосочетания повиновались ему. Прошло полчаса; Петя увлекся процессом, не замечая, стоявшего позади себя человека. "Закончил?" спросил человек голосом Хвостова. "Все в порядке," не оборачиваясь, ответил Петя. "Тогда давай флешку сюда." "Одну минуту," Петя сделал Eject и вытащил устройство из USB Port. После этого он получил удар по голове, густая непроницаемая чернота окутала его и сознание, возможно навсегда, застряло в бесконечной дали безвременья. Как куль с мукой, Петя повалился на пол, где не пикнув замер, уткнувшись носом в пыльный ковер. Пинком ноги человек с голосом Хвостова перевернул его на спину, осмотрел со всех сторон и выстрелил прямо в сердце. После этого убийца стал укладывать золотые монеты, разбросанные на столе, в свой портфель. Телефонный звонок прервал его. "Да, это я стрелял. Да, все в порядке. Уложил одну крысу. Что?! Солдаты лезут со всех сторон?! Не подпускать к ограде! Я скоро приду!" Таинственный человек положил трубку и продолжил свои занятия. Следует заметить, что громкий и резкий звонок этот сыграл положительную роль в судьбе, валявшегося на полу Пети. Неприятное дзидзиканье привело в его чувство. Он не был ни убит и ни ранен; бронежилет из кевлара остановил роковую пулю и спас ему жизнь. Зато на макушке у него вздувалась огромная шишка, но он тихо терпел, притворяясь мертвым. Лежа щекой на полу, Петя приоткрыл набрякшие веки и, как сквозь пелену разглядел мужчину, энергично расхаживающего по комнате. "Это не Хвостов!" Петя едва подавил возглас удивления. В помещении суетился краснозвездный генерал в полной парадной форме. То был совершенно другой человек - рыжеватый, широколицый и крючконосый, с тяжелым подбородком, выпирающим вперед, как носок футбольной бутсы. Между тем пальба снаружи усиливалась. Стрекочущие автоматные очереди, грохот и треск сломанных досок, отчаянные крики, стоны боли и топот солдатских сапог, бегущих вверх по лестнице будоражили и угнетали. Широким круговым взмахом, cметая все со стола, генерал поставил массивную плиту на попа и подтащив к двери, попытался забаррикадировать вход. "Открывай, не то хуже будет!" донеслись из-за двери злые выкрики. "Не получишь!" голосом Хвостова заорал генерал. Он поднял оружие, приготовившись защищаться, но не успел. Петины пальцы дотянулись до пистолета, близко валявшегося возле его руки, и нащупали рукоять. Петя выстрелил в спину генерала. Он давил на спусковой крючок, пока не опорожнил магазин. Затем он поднялся и подошел к телу поверженного врага. Лужа крови под ним быстро росла. Наклонившись, Петя ощупал его карманы и вынул заветную флешку. Находясь вблизи, Петя заметил что-то неладное с шеей убитого. Из-под воротника кителя проступал тонкий слой силиконовой лицевой маски. Как шлем, она покрывала всю голову псевдо - генерала. Ошеломленный Петя рассматривал детали этого шедевра - скулы, волосы, подбородок, рыжеватую шевелюру - гармонию искусственных черт, радикально изменивших внешность ее обладателя. Долго любоваться на достижение шпионского искусства ему не пришлось. Автоматная очередь пробила дверь и продырявила массивную столешницу, преграждавшую вход. Пули просвистели над Петиной головой, едва не задев его. От тяжелых частых ударов посыпались щепки, взлетела известковая пыль, баррикада разлетелась на куски и разъяренная орава солдат ворвалась внутрь. Их было много, целый взвод; позади следовал лейтенант с рацией в руке. В мгновение ока солдаты рассыпались по помещению, заглядывая в каждый угол, переворачивая мебель, открывая шкафы, вытряхивая матрас. "Ты кто такой?" офицер заорал на Петю. Его обсыпанное известкой лицо слегка подрагивало; черные брови сошлись на переносице, ноздри плоского носа раздулись от злости. "Кликуха моя Чинарик," с достоинством ответил Петя и покрепче сжал губы, не желая говорить дальше. "А это кто?!" офицер указал на распростертое окровавленное тело. "Ты убил его?!" Отвернув взляд в сторону, Петя молчал. "Взять!" по приказу солдаты надели на него наручники. Между тем другой офицер в чине майора, пришедший позже других, вдумчиво осматривал мертвое тело, пытаясь его опознать. "Да это тов. Квадратов!" изумленно воскликнул он. "Как он здесь оказался?! Не может быть! Я только вчера видел его в Vправлении на Петровке!" "Говори, что знаешь! Отвечай!" набросились на Петю милиционеры. В этот момент створки двери в спальню раздвинулись и в кабинет вернулся лейтенант. Лицо его было задумчиво. На голове были одеты наушники с микрофоном, за спиной покачивалась радиоантенна, губы бормотали что-то неразборчивое. "Тов. Квадратов жив, здоров и находится в Москве," повернув свои рачьи глаза, сообщил он собравшимся. "Тов. Квадратов распорядился немедленно доставить тело самозванца к нему для осмотра. Тов. Квадратов возмущен и требует привезти к нему Чинарика, свидетеля гибели самозванца. В Управлении бандит заговорит. Там из него выжмут соки." Со скрученными за спиной руками Петю отвели вниз. У крыльца его ждал тюремный фургон. Конвоиры втолкнули арестованного внутрь, а затем принесли и поставили рядом носилки с мертвым телом. Дверцы захлопнулись, свет померк, замок лязгнул. Петя оказался в середине огромной консервной банке с трупом наедине. У него кружилась голова и воздуха ему не хватало. Петя старался глубоко дышать, но единственным источником свежего воздуха было крошечное зарешеченное оконце под потолком. Через него пробивался пучок слзбого света, падавший на стальной замызганный пол, окровавленный труп на брезентовых носилках и Петины колени. Покачиваясь на ухабах, повизгивая рессорами, урча мотором, стреляя выхлопной трубой, автомобиль упрямо катился в Москву. "Меня везут на верную и мучительную смерть," металось в сознании Пети. "Я должен отсюда выбраться." Он осмотрелся. Через решетку двое конвоиров равнодушно поглядывали на арестованного. Фургон подпрыгивал на колдобинах, носилки с телом покойного скользили на металлическом полу, упираясь в Петины ноги. У него начиналась тошнота. "Мне нужно оправиться," громко заявил он. "Делай в штаны. Нам все равно," зареготал молодой конвойный, но другой - постарше и порассудительней - возразил, "Не забудь куда мы его везем. В ГУ МВД! Если от него дерьмом вонять будет, с нас спросят." Они дали сигнал водителю остановиться и вывели арестованного. Тишина и покой царили вокруг. Высоко в синем небе летали птицы. Cолнце заливало ярким светом окрестности, припекая и заставляя щуриться. Смолистый запах сосняка пьянил и кружил головы. Неширокая асфальтированная дорога тянулась через плотный лесной массив. С автоматами наизготовку конвоиры отвели арестованного в укромное место между раскидистыми кустами боярышника. "В наручниках не могу," скорчив страдальческую физиономию, пошевелил распухшими запястьями Петя. Тот, что с погонами сержанта, достал из-за пазухи ключ и отомкнул замок. В тот же момент Петя метнулся в чащу и пропал из виду. Беглец петлял как заяц и мчался как олень. Запоздалые крики и выстрелы скоро затихли. Петя остался один-одинешенек в темном дремучем лесу. Сердце его колотилось как бешеное и он тяжело дышал. Привалившись спиной к шершавому сосновому стволу, он обдумывал, что же с ним будет дальше? Петя понимал, что вскоре начнется облава и его поймают. Как можно скорее нужно уходить отсюда. Донесшийся издалека грохот и вой несущейся электрички ободрил его. Он повернул в сторону железной дороги.
  
  Глава 21. Есть другая Россия. (Надежды).
   С пронзительным свистом, победно трубя, электропоезд летел в сиянье сверкающего дня. За окнами мелькали платформы, станционные строения, склады, семафоры, площади, запруженные людьми, потом опять тянулись бесконечные леса и поля. Охваченный нервным ознобом, стиснутый пассажирами, Петя сидел на скамье с закрытыми глазами; oн внутренне ликовал. Зловещие видения последних часов пестрой каруселью вертелись в его памяти. Однако он преодолел все испытания и опасности, сбежал из - под ареста, сумел найти ж/д станцию и на последнюю наличность купил билет до Монино. Там его никто не ждал, разве что счастливый случай. Что ему предстоит впереди? Дерзкий юноша не задумывался. Устроившись поудобнее, он дремал, исподволь рассматривая попутчиков. Напротив сидела скромная миловидная девушка лет двадцати, невысокого роста и с красивыми, стройными ногами. Белокурые волосы выбивались из-под синего берета, который она время от времени поправляла. Светло-серые глаза ее были устремлены в книгу, которую она увлеченно читала. Судя по обложке, это был любовный роман. Девушка была так увлечена повествованием, что не хотела замечать ничего вокруг - ни шума, ни толкотни и ни зловещего, щегольски одетого громилу, сидевшего рядом и мешавшего ее занятию. Tолстые волосатые пальцы соседа, унизанные золотыми перстнями, теребили ее плечо, хватали за шею, трогали волосы. Девушка ежилась и отталкивала непрошенного ухажера. "Помогите кто-нибудь!" взмолилась наконец жертва. Она подняла голову и обвела беспомощным взглядом сгрудившихся вокруг равнодушных пассажиров. Никто не хотел вмешиваться и остановить негодяя. Cобытия принимали скверный оборот. Громила уже коснулся ее груди, раскрыл щербатый рот и плотоядно улыбался. Петя давно горел желанием влепить этому хулигану пару горячих с правой и с левой, но понимал, что такой безумный поступок привлечет к себе внимание окружающих, поднимется шум и гвалт, и он может попасть в милицию. Однако не вступиться за девушку он не мог. "Оставь ее, падло!" пнув громилу ногой, прохрипел Петя. Тот переключил свое внимание на неожиданного защитника. Его круглые свинячьи глазки уставились на соперника, как бы взвешивая свои шансы. Решившись, он резко поднялся со скамьи. "Я тебя проучу," рявкнул он. Его правая рука скользнула в карман брюк. Оттуда появился кастет. Петя не успел отразить удар. Острая боль пронзила его и он потерял сознание.
   Очнулся он от ощущения льющейся на него воды. Ее деликатные струйки вымочили его волосы, щекотали шею и затекали под комбинезон. Он приходил в себя, обретая способность видеть, слышать и осязать. Петя по прежнему сидел на той же скамье, голова его кружилась, правый глаз заплыл и сильно саднил, но левый глаз не утерял способности воспринимать текущую информацию и передавал своему владельцу образы окружающей действительности. Картина была удручающая; центр битвы переместился в тамбур вагона. Гвалт и столпотворение были невообразимыми. Недалеко от себя за раздвижными дверями он разглядел громилу, отбивающегося от двух дюжих проводников, которые пытались его задержать. Несколько пассажиров повисли у нарушителя на плечах. Физиономия бандита кровоточила и щегольская куртка была разорвана пополам. Но в остальном радоваться было нечему. Петя был один-одинешенек, за исключением сердобольной и участливой гражданки средних лет, которая лила на него из пластиковой бутылки остатки своего лимонада. Между тем поезд замедлял ход, за окном мелькали фонарные столбы, появилось здание вокзала, публика, прохаживающаяся по платформе, и между ними наряд милиции. Вагонные двери были закрыты, но мужчины держали бандита крепко, не давая ему вырваться. Приближалась большая станция; пассажиры продвигались к выходу. "Поднимайтесь, товарищ, вам нужно в больницу," посоветовала сострадательная женщина, стоявшая рядом с ним и все еще державшая в руке пустую бутылку из-под лимонада. "Мне нельзя в больницу," просипел Петя, ощущая на губах вкус сладкого апельсинового напитка. Мышцы его плеч ослабели, он уронил голову. "Тогда давайте я помогу вам добраться до дому," предложила та самая белокурая девица напротив, из-за которой начался весь сыр-бор. Она была явно напугана: глаза ее округлились, брови вздернулись вверх, рот немного приоткрылся. "У меня нет дома," мрачно изрек Петя. Он согнул руки в локтях, сжал кулаки и попытался встать. "Позвольте мне выразить благодарность," голос девушки зазвенел от волнения. "Я отведу вас к моему брату. Он у нас молодец. Всегда что-нибудь придумает," она подставила свое плечо. "Меня зовут Настя. Я живу в Подлипкаx. Отсюда недалеко." Петя покорился, оперся на нее и сделал первый неловкий шаг вперед; за ним второй и третий. Новые знакомые вышли из поезда и заковыляли по платформе. Погода изменилась, небо заволокли свинцовые тучи, поднялся ветерок. Башмаки пешеходов хлюпали в грязи. "Успеем ли до дождя?" озаботилась Настя. Через полчаса они вступили в почти безлюдный поселок, неотличимый от миллионов подобных поселений на Руси: ряды неопрятных, обнесенных глухими заборами, одноэтажных домов, выстроившихся вдоль большака, чугунная водопроводная колонка на перекрестке и кучка оборванных мужиков, околачивающихся у продмага и "соображающих на троих". Относительную тишину нарушал отдаленный рев грузовика, буксующего в глинистой колдобине напротив административного здания, над которым развевался государственный флаг. Одетая в ватники и сапоги пара доброжелателей, в числе их была женщина, из всех сил упираясь ногами в грунт, выталкивала застрявшее транспортное средство. Водитель умело раскачивал грузовик и, наконец, их усилия увенчались успехом. Машина, заляпанная по самую крышу, выбралась на твердое покрытие и остановилась, поджидая своих седоков. Привычная к таким пейзажам Настя вдруг круто направилась к одной из калиток в длинном ряду, толкнула ее и молвила, "Вот мы и пришли." Девушка повела гостя к старенькой, покрытой толью, избушке на три подслеповатых окна с кособокими ставнями, висящими на ржавых петлях. Им навстречу, залаяв, выскочила из конуры кудлатая черная дворняга, но узнав хозяйку, радостно завиляла хвостом. Настя поднялась на крыльцо, нашла спрятанный под притолокой ключ и отперла висячий замок. Повернув массивную некрашеную дверь, они вошли.
   Внутри было полутемно, хотя через отворенные ставни сочился пасмурный свет. Пахнуло плесенью и сыростью давно непроветриваемого жилища. Стучали ходики и в сенях из подвесного умывальника в таз капала вода. Не сразу Петя различил покрытый клеенкой колченогий стол, несколько лавoк и табуреток вдоль стен. На беленой печи из-за пестрой ситцевой занавески выглядывал край овчины. Но первое, на что обратил внимание вошедший, была Икона. В свете лампадки поблескивали лики Богоматери и Младенца. Петя не отрывал от них восхищенного взгляда. Родители в церковь его никогда не водили и о Святом Писании он и не слышал. Религиозные атрибуты он видел только в музее атеизма, который посещал в школьные годы в числе своих одноклассников. С малых лет власти скрывали от них Слово и говорили неправду, держа народ в невежестве, сбивая с дороги и погружая в болото неверия и греха. Петя остановился, как завороженный, и благоговейно сложил руки. "Ой, только что заметила," обратилась к нему хозяйка, не обращая внимания на его потрясенный вид. "У вас из брови кровь капает. Повернитесь к свету." Девушка усадила гостя на табурет и стала хлопотать вокруг него. Достав из аптечки бинты, вату и йод, она приступила к обработке раны. "Я учусь в медицинском техникуме. Я вижу, что вам надо срочно зашить порез. Не волнуйтесь, я все сделаю правильно. Останется небольшой шрам," хвалилась новоявленная медсестра. "Правда обезболивающего у нас нет. Выдержите?" девушка вопросительно посмотрела и сморщила носик. "Что мне еще остается? Валяй," разрешил Петя. Прошел час. Пострадавший держался стоически, как настоящий мужчина, не издав ни единого стона. После завершения процедуры неутомимая Настя разожгла огонь в печи и начала кухарить обед. Она принесла овощей из огорода, сварила картошку и поджарила яичницу. Она так увлеклась, что стала напевать себе под нос, забыв обо всем на свете. Вскоре неясный ритмический шум привлек ее внимание. Девушка перестала мурлыкать и обернулась. Ее гость, негромко похрапывая, спал на лавке, подогнув под себя ноги. "Бедненький," прошептала Настя и для удобства подложила ему подушку под голову.
   В пять часов вечера после заводской смены с работы вернулся глава семейства Сергей Иванович Петров, непримечательный худощавый человек, лет пятидесяти - пятидесяти пяти, одетый в синий суконный берет, поношенную рабочую спецовку и грубые башмаки свиной кожи. Сытные запахи щей, хлеба, яичницы и каши привели его в благодушное настроение. На усталом мрачноватом лице хозяина отразилась улыбка и он в предвкушении обеда потер руки. Пока он умывался и брызгался мыльной водой у рукомойника в сенях, памятливый читатель возможно узнал в нем диссидента, с которым Вася Звонцов случайно встретился в подмосковной электричке в начале 1970-х годов. За прошедшие годы Сергей Иванович постарел, поседел и облысел. Отсидев десять лет в мордовских лагерях за антисоветскую агитацию и пропаганду, он стал жить тихо и незаметно, разыскал свою семью и осел в Подлипках. Жена его - Елизавета Феоктистовна- не выдержав жизненных потрясений и бытовых передряг, преждевременно умерла. Сергей Иванович горевал, клял себя и долго носил траур, однако не изменился, оставаясь тем же бунтарем и ненавистником власти. Своих детей, Глеба и Настю, он научил тому же - сопротивлении злу силой. Молодые пошли по его стопам, став убежденными борцами с тиранией. Особенно выделялся Глеб. Он устраивал забастовки, получал контрабандное стрелковое оружие и боеприпасы из-за границы, со своими боевиками нападал на тюрьмы, освобождая политзаключенных и казнил по приговору подпольного суда особенно ненавистных сторонников режима. О нем ходили легенды. Народ прозвал его Сокол. Он стал лучшим учеником своего отца, часто превосходя своего учителя. Однако при всем при том, Сергей Иванович наставлял своих детей быть осмотрительными, осторожными и расчетливыми; поэтому увидев чужого в избе, он всполошился. Стараясь придать своему голосу строгий оттенок, Сергей Иванович произнес, "Кто это?" "Это..," открыв рот, Настенька в испуге запнулась и замолчала, лишь в тот момент поняв, что не знает имени гостя. "Он спас меня от хулигана, папа," пробормотала девушка, покраснев. "Бандит в электричке приставал ко мне." Уразумев смысл услышанного, отец поманил ее во двор для откровенного разговора без свидетелей. "Почему он весь забинтованный?" "Бандит ударил его кастетом в лоб. Я оказала ему первую помощь." "Так," Сергей Иванович собирал факты. "Почему ты не отвела его в больницу?" "Он сказал, что не хочет идти в больницу. Он также сказал, что у него нет дома." "Что же это за человек такой? Государственный преступник что-ли? Куда его девать? Не пойму. Может быть он в розыске?" Сергей Иванович пожал плечами. "Я видел, что на полу под лавкой его документ валяется. Давай посмотрим." Они вернулись в жилище и подошли к спящему. Гость больше не храпел. Слабый стон вырывался из его груди. На белой забинтованной голове его проступило красное пятно. Дыхание раненого участилось, он стал метаться, стонать, губы его покрылись пеной, с них срывались бессвязные слова, "Хвостов, ты не генерал! Где ты украл столько денег?! Федю; позовите Федю Петухова! Он найдет!" Растерявшаяся девушка от ужаса прикусила свой указательный палец, глаза ее были широко раскрыты, такого она никогда не видела. Между тем ее отец подобрал с пола паспорт и вслух читал его, "Звонцов, Петр Васильевич, двадцати трех лет. Прописан в Жуковке, Московской области." Сергей Иванович задумчиво положил паспорт на стол. "Так твой защитник богач. Он проживает в элитном поселке," нараспев произнес он. "Звонцов; что-то знакомое." Сергей Иванович опустил голову, припоминая. "Уж не отпрыск ли он Васьки Звонцова, с которым я учился в школе? Бесшабашная голова. Продал свою душу дьяволу. Bступил в партию, работал начальником цеха на заводе Красный Факел и всегда был склонен к погоне за деньгами. В том счастья нет." Сергей Иванович осмотрел с головы до ног скрюченное тело гостя. "Парня надо раздеть. У него жар. Ему нужны антибиотики. Но вначале убедимся нет ли у него других ранений." Содрав с Пети комбинезон, они нашли под ним бронежилет с тремя застрявшими в кевларе пулями - одну около сердца, две других на спине. "Ну и ну," в удивлении Сергей Иванович растопырил жилет в воздухе. "Ну и гостьюшку ты привела к нам, дочка." "Не смей так говорить, папа," в глазах Настеньки полыхнуло пламя. "Он хороший. Я готова для него на все." Подивился Сергей Иванович на опасные слова, оброненные своей кровинушкой, но не подал виду, надеясь, что сердце девичье переменчиво, время все перетрет, перемелет, а там глядишь и забудется. "Уже поздно," тяжело вздохнув, он взглянул на часы. "Аптека давно закрыта. Где мы сейчас ему медикаменты найдем?" "Не беспокойся, папа. Я достану," Настя шмыгнула носом и решительно выпрямилась. Она быстро собралась и вышла под звездное небо. Сергей Иванович остался один, ковыряя ложкой кашу из горшка и отправляя ее себе в рот. Через полчаса девушка вернулась. Победной гордостью светились ее глаза. Под мышкой у нее была коробка с необходимыми лекарствами. "Еле Марью Анатольевну уговорила," сообщила она, доставая ампулы и шприц. "Наша учительница - золотой человек." Уколы были тут же сделаны, рана обмыта и продезинфицирована, мечущегося больного положили на матрас, растянутый на полу, накрыли овчиной, поставили рядом ковш с водой и положили на тарелку краюху хлеба. Прошла ночь, забрезжил день, утром жар начал понемногу спадать, пациент попросил есть. Но никого рядом с ним не было - обитатели избы ушли на работу - однако Петя нашел припасы, оставленные у изголовья для него заботливыми хозяевами и, облокотившись на локоть, съел и выпил все без остатка. Исчерпав на это простое занятие все свои силы, он уснул здоровым, целебным сном. Прошло десять часов, день угас и за окнами начало темнеть, когда в избу вернулись хозяева. Стараясь неслышно ступать, чтобы не разбудить больного, они выполняли домашние дела, не включая верхнего света и переговариваясь шепотом. Заметив, что ее пациент пошевелился, Настя спросила, "Как себя чувствуете, больной?" Услышав положительный ответ, девушка предложила сделать еще одну необходимую инъекцию. "Может быть потом?" застеснялся Петя. "Никаких потом!" строго процедила молоденькая медсестра. "Если меня стесняетесь, то мой папа вам укол сделает. Жизнь его всему научила." "Ну, что очнулся, добрый молодец?" вошел в эту минуту в избу хозяин с охапкой дров в руках. Петя уже поднялся, но ноги его не держали и он уселся на скамью. Голова у него кружилась и он плохо соображал. "Есть будешь?" с отеческой добротой спросил хозяин. Петя кивнул. Настя навалила в миску отварной рассыпчатой картошки, сдобрила ее подсолнечным маслом, посыпала сверху укропом и вместе с кружкой молока и краюхой хлеба подвинула все эти вкусности своему подопечному. Когда Петя наелся, вылизав миску до дна и до последней капли осушив кружку, хозяин включил электрическую лампочку, свисающей на шнуре с потолка, и спросил, всматриваясь в осунувшееся, бледно-желтое лицо гостя, "Как настроение, добрый молодец?" "Все хорошо," отмахнулся Петя, бессмысленно уставившись в пустоту. "Знаком я с вашим батюшкой Василием Петровичем," начал расспросы хозяин. "Вместе среднюю школу заканчивали. Очень способный и честолюбивый товарищ. Вы ведь в него пошли?" Голубые глаза Сергея Ивановича насмешливо уставились на Петю. "Нет," отрицательно мотнул головой молодой бандит. "Я не в него!" "Тогда расскажи мне, если не секрет, почему в твоей верхней одежде три дырки от пуль? Ты что мишень в тире изображаешь или за тобой охотятся?" Петя не хотел врать. Он поставил локти на стол, сжал голову руками и выложил все начистоту, даже про флешку в своем потайном кармане. Когда Петин голос умолк, воцарилось гробовое молчание. Где-то на чердаке верещал сверчок, назойливо тикали ходики на стене, булькал кипяток в чайнике и вдалеке, протяжно гудя, прогрохотал железнодорожный состав. Обомлев, большими глазами Настя глядела на своего спасителя, не зная, что теперь о нем и думать; зато привыкший ко всему диссидент сидел, отвернув глаза в сторону, как будто о чем-то размышлял и просчитывал варианты. "Ну и что теперь собираешься делать?" Сергей Иванович устремил на него острый, как шило, пронзительный взгляд. "Не знаю," едва слышно произнес молодой человек. "Mне надо опомниться." Помолчав, он добавил, " Я у вас книгу видел," он указал на Библию, лежавшую под Иконой. "Можно почитать? Не возражаете? Я вчера в нее чуть-чуть заглянул, меня в миг захватило." Хозяева заулыбались. "Читай на здоровье," Сергей Иванович поднялся с табуретки и сердечно обнял гостя. "В Библии содержится мудрость великая и заветы вечной жизни." Он подошел к полке, снял с нее Книгу и положил ее на стол. "Я предвижу, что очень крутой для тебя поворот будет. Не все понятным покажется, но мы с дочкой объясним."
   Так это началось. Долгими тоскливыми вечерами, когда трещали дрова в печи, а за окном бушевала непогода, Настя читала вслух свои любимые места из Евангелия. Странник, чудесным образом появившийся в ее жизни, внимал не пропуская ни слова. Бинты и повязку с него неделю назад сняли и он выглядел почти здоровым. Отблески пламени дрожали на потолке и на стенах; в дальнем углу, согнувшись на табуретке, Сергей Иванович починял сапоги; строго смотрели с Иконы лики святых; блаженное тепло и покой разливались в душах обитателей жилища. Глаза паренька не отрывались от лица своей прекрасной учительницы. Древние заповеди, одна за другой, лились из алых уст ее широкой рекой. Заблудший грешник слушал и запоминал. Сущность его ликовала и наполнялась бесконечной радостью. Наконец, окончательно вдохновленный oн изьявил желание принять Таинство Святого Крещения. "Конечно," ответил Сергей Иванович. "Тебе следует подготовиться к такому ответственному шагу. Стать христианином - это значит решительно переродиться, стать новым человеком." Схватившись за подбородок, Петя задумался. Брови его немного приподнялись, веки слегка прищурились, губы сжались. "Я слышал," молвил он, не обращаясь к никому конкретно, "что в советское время были гонения на церковь. Миллионы людей жили в духовной темноте." "Зато народным массам подсунули марксизм-ленинизм," ответил со своего места Сергей Иванович. "Народ, лишенный Слова, погрузился в пьянство и разврат." "Ну, сейчас все в порядке," солидным басом высказался Петя. " Храмы на каждом углу. Даже первые люди государства посещают церковные богослужения." "Кто знает, что у правителей внутри?" Настя отложила Библию в сторону. "Вера без дела мертва. Взгляни, что они вытворяют." "Запомни, Петя," подал свой голос диссидент, "что и по сей день у нас в стране церковь подчиняется государству. Советская версия РПЦ была сформирована в 1943 г. Сталиным, то есть дьяволом. Тебе это ни о чем не говорит? Там все похоже на настоящее. Поэтому будь осторожен в разговорах со священниками; правда не все они доносят властям. Многие из них, особенно рядовые, являются достойными, искренними служителями веры, а вот насчет верхних я бы этого не сказал." Сергей Иванович поднялся со своего места и подошел к ученику ближе. "Ты, вообще, отдаешь себе отчет, что страна, в которой мы все находимся, не Россия, хотя официально называется Российской Федерацией? Российская империя погибла с поражением Белой армии в 1921 году. Да, верно, на этом географическом пространстве когда-то проживал русский народ, сохранился русский язык, уцелели памятники бывшей Российской империи. О той великой цивилизации остались воспоминания в литературе, музыке, архитектуре и искусствах. С победой октября пришел террор. В результате изменились генетические основы характера населения. Полвека спустя после революции русские стали пугливыми, необщительными и подозрительными личностями. Воспетые Пушкиным, Лермонтовым, Тургеневым и другими писателями откровенные, хлебосольные, простосердечные русские в результате сталинских чисток, исчезли. Возьмите, хотя бы поэму Мертвые души Н.В. Гоголя, написанную в середине 19-го столетия. Да разве путешествие Чичикова по помещичьим усадьбам и губернским городам было бы возможно в современной России? Сейчас Чичикова никто бы не принял и на порог не пустил! Он же совершенно незнакомый человек! А полтораста лет назад его радушно приветствовали, угощали и оставляли в доме до следующего утра. Гоголь не выдумывал. Он описывал страну и общество, которые видел. Где та Россия сейчас?! Убита Совдепией! Сразу после победы октября все русское стало преследоваться, особенно православие. Название страны было изменено. За русский национализм посылали в ГУЛАГ. Так продолжалось до 1991 г., когда стало окончательно ясно, что марксистская идеология в Совдепии не привилась. Сегодняшние вожди - потомки тех, кто преследовал русский народ за русский национализм - сами стали первыми националистами. Вчерашние безбожники и гонители религии в одночасье превратились в верующих! Почему? Для управления массой подданных правительству нужна идеология. Какую взять? Поразмыслив, номенклатура обратилась к вечным ценностям Mатушки Руси. Ввели забытые, но бывшие в ходу во времена царизма, триколор, георгиевские ленточки, герб с двуглавым орлом и религиозные атрибуты. В те девяностые годы прошлого века элита так напугалась, что восстановила разрушенные ею храмы и башни в центре Москвы. Можно ли номенклатуре верить?! Не думаю! У нее другая цель!" Сергей Иванович так разволновался, что стал заикаться и размахивать руками.
   Внезапно во дворе залаяла собака, скрипнула калитка, послышались чьи-то тяжелые шаги, раздался вежливый стук в дверь. "Кого там по ночам носит?" недовольно хмыкнул хозяин, но, включив наружный свет и глянув в окошко, пошел отпирать. Лязгнул засов, отворилась дверь, от ворвавшегося ветра в печи заметалось пламя, на пороге показалась высокая человеческая фигура. Дверь за неизвестным тут же захлопнулась, но он оставался в сенях, не желая проходить внутрь. Пете и Насте было слышно, как хозяин и посетитель вели о чем-то шепотом быстрый разговор. Совещание было недолгим, неизвестный ушел, так и не показавшись в избе; Сергей Иванович запер за ним дверь и вернулся в горницу. Голова его была задумчиво опущена, на лице застыла печаль. Подойдя к печи и прислонившись спиной к теплым кирпичам, он объявил, "Двух наших боевиков арестовали и собираются осудить на пятнадцать лет строгого режима. Мы должны их выручить. Ты говорил, что у тебя полмиллиарда долларов в швейцарском банке?" Сергей Иванович перевел тяжелый взгляд на Петю, пронзившим паренька до пят, как удар электрическим током. "Чтобы спасти наших товарищей, требуется за границей купить оборудование. Нам много не понадобится, всего лишь 100,000 франков. Поможешь?" "Боевиков? Каких боевиков? О чем вы говорите? Вы, что террористы? И потом, это деньги моих родителей," Петя резко повернулся к собеседнику. На лице его отразилось крайнее изумление - брови высоко поднялись; покосившись, он смерил собеседника испуганным взглядом. "Совсем нет. Мы не убийцы. Хотя нас убивают безнаказанно," Сергей Иванович поправил свои очки, чтобы получше рассмотреть расстроенного гостя. "Мы пытаемся восстановить национальную Россию. Изменить существующий государственный строй хождениями по столице с плакатами и лозунгами невозможно. Такого рода протесты есть забава и средство существования иностранных журналистов. Их сообщения разносятся по всему миру. Их очерки занимают первые страницы зарубежных газет. Их репортажи заполняют программы телевизионных новостей. Однако демонстрации протеста приводят к арестам и потерям наших людей. Организация попусту растрачивала бы свои силы, если бы принимала в них участие. Несерьезно. Чтобы свергнуть власть номенклатуры, требуются другие методы борьбы. Необходимо всеобщее вооруженное восстание. И не как иначе." Ошарашенный Петя молчал, схватившись за голову руками. "Не везет же мне," неистовые мысли проносились в его голове. "Куда я попал? Это хуже, чем банда Хвостова!" "Не пугайся, Петенька," как будто разгадав его сомнения, мягко заговорила Настя. "О чем здесь размышлять? Ты же знаешь историю нашей родины. Боль, плач и страдания. Жестoкий тоталитарный режим номенклатуры." Она положила руку на его плечо. "Твои родители живут в нищете и страхе. Они ограблены этим бандитским государством и не смеют пикнуть. Таких как они десятки миллионов. Разница между твоими родственниками и остальной обездоленной массой населения заключается в том, что у них есть ты. Только ты можешь им помочь. У твоей семьи есть возможность выбраться из Совдепии, переехать в цивилизованный мир и устроить там себе обеспеченную жизнь. Помоги им и помоги нам. Тем самым ты поможешь России." На этом вечер закончился. Всю ночь Петю раздирали сомнения и лишь под утро он забылся тревожным сном. Решение он принял.
   Отделение Swiss bank в Москве находилось на 1-ой Тверской-Ямской улице в недавно построенном высоком модернистком здании, отделанном со всех сторон зеркальными стеклами. Петя появился там сразу после открытия в девять утра. Просторный элегантный вестибюль, украшенный сверкающей зеленоватой медью, нарядными мраморными колоннами и тропическими растениями, цветущими в кадках, казалось, был пуст. Однако, всмотревшись, наблюдательный посетитель заметил бы позади себя устремленный на него внимательный взгляд охранника и поворачивающиеся за ним телекамеры. По мозаичному полу Петя подошел к застекленному прилавку, из-за которого ему улыбалась приятной наружности секретарша, явно иностранка. Десятки поколений привольной европейской жизни создали этот тип женской красоты - безмятежный, кроткий и мистический. Бледная кожа со слабым румянцем, задумчивые серые глаза, очаровательное удлиненное лицо делали ее неотразимой. Стараясь не глядеть на красавицу, Петя приблизился к ней и с замиранием сердца сообщил, что у него есть счет в их банке и он хочет сделать покупку определенного товара, переведя требуемую сумму со своего счета на счет интересующей его торговой фирмы. Швейцарская дама нисколько не удивилась, но потребовала больше информации. Петя предьявил ей пароли, номера счетов, а также свой паспорт на имя Никиты Орехова, которым накануне снабдил его Сергей Иванович. Банкирша мельком сравнила фотографию в паспорте с обновленной Петиной физиономией и ее деликатные пальчики застучали по клавишам. Петя с облегчением вздохнул. Самое трудное было позади. Дело в том, что опасаясь слежки агентами МВД, посланными Квадратовым, диссидент снабдил Петю липовыми документами и резиновой маской, совпадающей с паспортным фото. Аксессуары эти существовали в инвентории их нелегальной организации в единственном экземпляре, сохранившиеся после боевика, чудом уцелевшего в передряге, и Сергей Иванович сегодня утром выделил для первого Петиного самостоятельного плавания свою лучшую оснастку. Операция в банке прошла без сучка и задоринки и заняла чуть дольше пятнадцати минут, да и то потому, что пришлось ждать служащего, в обязанность которого входила проверка активов. Наличные Петя не потребовал, взял лишь квитанцию, подтверждающую транзакцию. Беззаботно посвистывая, он вышел на улицу и попал в объятия Насти. В последнее время ее захватило сильное влечение к своему спасителю и она не желала с ним ни на минуту расстаться; вот почему девушка последовала за ним в Москву. Взявшись за руки, влюбленные побрели вдоль по улице. Выдалось прекрасное майское утро. Солнце в голубом небе заливало ярким светом широкую, застроенную смешанной архитектурой улицу, по которой неспешно катился городской транспорт. Солнечные лучи отражались в стеклах домов, в многочисленных магазинных витринах и полированных бортах припаркованных автомобилей. "Угости меня мороженым," Настя потянула его к киоску. "Ты же у нас долларовый миллионер," она состроила очаровательную насмешливую гримаску. "Какое там!" отмахнулся Петя, но купил два хрустящих вафельных стаканчика, до самого верха наполненных холодным сладким лакомством. Звездочки из сливочного крема венчали угощения. Но присесть они не захотели и возобновили свою прогулку, поедая мороженое на ходу. Тротуары были пустынны, немногочисленные прохожие торопились по своим делам, юных заговорщиков никто не мог подслушать. "Как прошло?" Настя покосилась на своего героя, который в этот момент откусывал вафельный край стаканчика. С набитым ртом oтветить Петя не смог, но по его уверенному виду несложно было заключить, что выполнение задания прошло успешно. "Ты оказал нам большую услугу. Теперь у нас есть возможность выручить наших боевиков из тюрьмы. У нас есть группа высокопрофессиональных хакеров," Настя царапнула своего спутника вопросительным взглядом. " Они взломали правительственную секретную базу сведений и документации и скопировали фотографии всех сотрудников МВД, включая их личные данные. С такой информацией, наши боевики теперь могут выдавать себя за кого угодно, за любой милицейский чин." Петя закончил лакомиться угощением и вытер носовым платком свои липкие влажные пальцы. Он не был потрясен. Он внимательно слушал свою подругу. "После изготовления паспортов, удостоверений и масок наши связные должны доставить их из Франции." Паренек с удивлением взглянул на Настю. "Да, из-за рубежа," покачала она головой. "Ты думаешь, что эти предметы можно смастерить здесь? Требуется налаженный, высокотехнологичный цех, специальное сырье, опытные мастера и искусные специалисты, которых в Совдепии не найдешь. Потому так и дорого. Это особенно относится к маскам. Одна из них на тебе. Гибкий пористый пластик, через который дышит твоя кожа. Ты стал неузнаваем, можешь носить ее целый день, но никто не догадается, что на тебе маскировка. Наши специалисты из Франции делают даже перчатки с чужими отпечатками пальцев и вводят в заблуждение кого угодно, включая сыщиков из ФСБ, МВД и ЦРУ." "Да, конечно," согласился Петя. "Изолировать номенклатуру от нижестоящих и научить народ игнорировать приказы из Кремля - вот наша задача," смеясь, повторил, oн недавно услышанное от ее oтца. "Ты делаешь успехи," Настя нежно погладила руку своего кавалера. "Придет время и я представлю тебя нашим товарищам. С ними ты пойдешь на новое задание. Ты же согласился!" "Да!" твердо ответил Петя, с ненавистью посмотрев на проходящего мимо милиционера. "В целях конспирации нам сейчас следует расстаться и возвращаться в Подлипки порознь. За мной могут следить. Тебя не знают. Ты должен уметь отрываться от возможной слежки. Ты помнишь, папины объяснения?" "Хорошо помню." "Тогда до вечера, милый," Настя поднялась на цыпочки и обняла его. Ее светлые волосы пахли ландышами. Петя почувствовал прильнувшее к нему гибкое девичье тело. Но ненадолго. Настя резко оттолкнула его, повернулась и зашагала прочь. Цветастый сатиновый сарафан облегал ее невысокую фигуру. Cтуча каблуками, oна быстро перебирала ногами, юбка развевалась на ветру, выявляя ее рельефные бедра и аккуратные ягодицы. Глядя ей вслед, Петю охватила такая тоска, что oн готов был вприпрыжку побежать за ней, но дисциплина, к которой его приучили, возобладала и он приготовился выполнять следующую назначенную ему функцию.
   "Настала пора приступать к действиям," сказал сам себе юноша и, стараясь быть незаметным, осторожно осмотрелся. Ничего необычного он не обнаружил. Улица была пустынна, изредка по ней проезжал сверкающий лаком пассажирский автобус; шурша колесами, украдчиво прошныривали легковые автомобили; вдалеке у ларька стояла молчаливая очередь за пивом. Но никто не вис у него на плечах, никто не выглядывал с биноклями из парадных, никто ему не навязывался и ничего не просил. Пете стало немного легче и с облегчением он отер пот со лба. "Если за тобой следят один - два человека, то скрыться от них относительно легко," вспомнил он инструкцию. "Сложно, если ФСБ считает тебя важной птицей. Тогда за тобой будут бегать 10-20 человек, да еще на разных автомобилях. Улизнуть от такой опеки непрофессионалу почти невозможно." Петя продолжал следовать правилам. Войдя в первое попавшееся кафе, он выбрал столик, за которым он не будет заметен с улицы, и заказал стакан чаю. Прошел час, чай был давно выпит, сухопарая морщинистая официантка замучилась, тщетно предлагая ему континентальный завтрак или что-нибудь из меню, но начинающему революционеру было не до того - он весь был настороже. Входная дверь изредка хлопала, впуская и выпуская разнообразие всевозможных личностей - в основном это были люди скромного достатка, испытывающие финансовые затруднения и забежавшие в эту лавчонку, чтобы с утра перехватить какой-нибудь бублик или глотнуть горячего кофейку; одним словом, желая заправиться съестным на предстоящий день и погреть свои истощенные бедностью желудки. Ничего подозрительного в этом Петя не замечал. То был нормальный жизненный цикл городского пролетариата. Но юный подпольщик не был полностью убежден. Расплатившись, он вышел на улицу и дождавшись на остановке первого попавшегося автобуса, взобрался в его салон. К его ужасу за ним последовала пожилая, неброско одетая супружеская пара! На их равнодушных простых лицах застыла скука. Заняв места на сиденьях, оба, зевая, таращились в окна, потом один из них достал из кармана газету и углубился в чтение. Напуганному Пете показалось, что липкий затаенный взгляд женщины скользнул в его сторону. "Пустяки, просто случайность," успокоил он себя. Тем не менее, целью его автобусной поездки в никуда была проверка "на хвост". Проехав десяток кварталов, автобус опять остановился и с шумом распахнул двери. В этот раз никто не вошел и не вышел. Дождавшись момента, когда створки дверей начали сходиться, Петя молниеносным прыжком выскочил на тротуар и, игнорируя правила дорожного движения, бросился поперек улицы. Перебежав, он нырнул под арку высокого здания, миновал два двора и оказался в третьем - глухом, заасфальтированном, замкнутом пространстве, ограниченном со всех сторон высокими бетонными стенами. С колотящимся сердцем, скорчившись на кирпичах, сложенных за мусорным баком, он ожидал услышать топот погони, но ничто не нарушало безмятежный покой тихого солнечного дня. До него доносились гулкие шаги жильцов, стук парадной двери и приглушенные голоса детей. Наконец устав и разогнув натруженную спину, он переменил позицию. Еще час просидел конспиратор на лавочке возле качелей, но никто его не искал и не преследовал. Он обознался. Пошатываясь, на дрожавших от слабости ногах Петя покинул свое убежище и отправился по направлению к Ярославскому вокзалу. Уже вечерело, когда он добрался до Подлипок.
   Подходя к избе, он издалека заметил струившийся из печной трубы дымoк, нос его учуял запах борща, на крыльце его встречала Настя. Содрав с любимого маску, она прижалась к нему и чмокнула в щеку. Обнявшись, они вошли в сени. Конечно, его ждали. На накрытом столе томились горшки с вкусным варевом, стояло широкое блюдо с овощным салатом, лежала нарезанная буханка хлеба. Было тесно, душно и дымно. В избе присутствовал, помимо хозяев, широкоплечий, среднего роста человек с серьезным, суровым лицом. На левой скуле у него был шрам, странным образом, придающий ему привлекательность. Одет он был в поношенную черную пиджачную пару, как и большинство мужчин того времени. Его серо-зеленые глаза смотрели на Петю с легким прищуром, как будто что-то высматривали. "Громобой," низким голосом представился он, протягивая свою твердую сильную ладонь. "Чинарик," в такт ответил Петя и вопросительно взглянул на Сергея Ивановича. Тот был явно огорчен. "Год тих, да час лих," сокрушенно опустив голову, молвил хозяин. "Громобой принес нам плохую весть. На прошлой неделе Сидоров и Васильев, наши арестованные товарищи, были осуждены Гагаринским районным судом г. Москвы на 25 лет лишения свободы в колонии строгого режима." "Что они натворили?" встрепенулся Петя. "Под видом строительных рабочих наши разведчики пробрались в Управление ФСБ России на улице Большая Лубянка и попытались унести содержимое одного очень интересующего нас сейфа. К сожалению, в момент укладывания добычи в мусорные мешки иx заметили и задержали," неохотно сквозь зубы процедил Сергей Иванович. "Наши усилия спасти разведчиков могут оказаться запоздалыми. Ведь по вашим словам документы и маски будут готовы через месяц? Не так ли?" Он обернулся к посетителю. "Да," ответил Громобой. "Нам сообщили из Франции о вашей утренней транзакции. Деньги поступили на их счет, но раньше чем через три недели производители не управятся." "Ничего не поделаешь. Нам остается только ждать," ввернула свое словечко Настя.
   Выдвигалось и опровергалось множество вариантов. Обсуждение длилось долгие часы и продолжалось до полуночи. Языки пламени, пляшушие в печи, озаряли красноватым светом дерзких смельчаков, осмелившихся бросить вызов Совдепии.
  
  Глава 22. Есть другая Россия. (Исполнение).
   Месяц спустя заговорщики встретились на конспиративной квартире, расположенной в Кунцеве в районе массовой застройки панельными домами во время жилищного бума 1960-1970х годов. Здесь цвела и кипела полнокровная столичная жизнь. Толпы покупателей, отягощенные кошелками и хозяйственными сумками, двигались к продмагам, надеясь купить свежую провизию. В закатных солнечных лучах приветливо поблескивали оконными стеклами многоквартирные типовые здания, выстроившиеся геометрическими формами. Посередине жилищного массива, как светоч знаний, мира и прогресса, возвышался монументальный кинотеатр Брест, к которому со всех сторон спешило множество трудящиxся, желающих повысить свой идейно-политический и моральный уровень или скорее немного поразвлечься. Петя без труда нашел нужную ему хрущобу неподалеку от станции метро Молодежная. Проходя мимо телефонной будки, он с удовлетворением отметил, что малюсенькая зеленая галочка, как будто невзначай нанесенная на исцарапанной, пятнистой стене, находится на положенном ей месте. "Недавно здесь был один из наших связных," с теплотой подумал Петя. "Он или она оставили мне знак - путь свободен." Пятиэтажка, построенная более сорока лет назад, хорошо держалась, хотя ступени были выщерблены, по фасаду змеились трещины и лестничные перила прогибались. Он поднялся на площадку третьего этажа и особым, заранее условленным способом, позвонил в дверь. "Да?" донесся голос изнутри. "Вчерашние журналы?" "Нет, что-вы!" услышав пароль, шаркнул подошвой Петя. "Я принес вам свежий номер Огонька!" произнес он требуемый отзыв. Дверь распахнулась, за нею стоял Громобой. Они обменялись рукопожатиями и Петя последовал за ним на кухню. Здесь все было как в жилой квартире, но очень бедно и недоставало необходимой посуды и принадлежностей. Заметно, что люди бывали в помещении редко и запустили его. Паутина висела в углах, оконные занавески отсутствовали, жирная копоть въелась в низкий потолок и все шкафы покрывал серый слой пыли. "Садись. Есть будешь? Я пельмени сварил," Громобой слил через дуршлаг горячую воду из кастрюли и вывалил дымящуюся продукцию в глубокую тарелку, стоявшую на столе. Взяв вилки, друзья приступили к трапезе. Они умяли уже половину порции, когда за их спинами заскрипел паркет, послышались неторопливые шаги и в кухню вошел капитан МВД! На широком смуглом лице его искрились задором карие глаза, губы растянулись в улыбке, обнажая белые крепкие зубы, оттутюженная синяя форма безупречно обтягивала его ладную кряжистую фигуру. "Так, заактируем, господа!" ухмыляясь, он раскрыл свой блокнот. Растерявшегося Петю охватила паника. "Что это? Засада?!" Схватив со стола кухонный нож, он вскочил и прижался спиной к стене. "Живым я не дамся!" прокричал он. "Успокойся, Чинарик," увещевал его Громобой. "Это не настоящий милиционер. Это старший нашей группы по прозвищу Сокол. Прошу любить и жаловать." Он подвинул вошедшему табурет. Ошарашенный Петя вернулся на свое место, бросил на стол нож и схватился за виски. Противная внутренняя дрожь долго не унималась. "Могли бы предупредить," с досадой проговорил он. "Привыкай, ты слишком эмоционален," обратился к нему Сокол. "Ты молодец. Мне говорили много хорошего о тебе. В нашем деле, главное, это железные нервы. Документы у нас - комар носа не подточит. Не выдай себя; вот в чем залог победы." Он строго взглянул на еще дрожавшего партнера. "На проглоти," протянул он ему пилюлю. Это успокоит тебя." Петя запил лекарство глотком воды из-под крана. Ему сразу полегчало. "Выходим через три часа, когда стемнеет," распорядился Сокол. "Сейчас начинайте переодеваться." Закончив трапезу, конспираторы покинули кухню и перешли в единственную комнату этой квартиры. Меблировка состояла из двуспального топчана с матрацем, покрытого байковым одеялом, и четырех венских стульев; окно было занавешено замызганными темно-красными шторами; с потолка на коротком шнуре свисала электрическая лампочка. В распахнутом стенном шкафу они нашли висящие на плечиках две формы офицеров МВД и в картонной коробке на полу резиновые маски. Все было готово к маскараду.
   Чтобы не привлечь внимание соседей, выходили по одному. Снаружи под звездным небом все было как испокон веков: пользуясь теплой весенней погодой у подъезда на лавочках сплетничали бабушки, детишки хохотали и прыгали на асфальте, а подвыпившие мужчины громко обсуждали вчерашний футбольный матч. "Зачем им революция?"спросил себя Петя, осторожно обходя деревянный стол, который облепили жильцы увлеченно забивающие козла. "Они и так счастливы. Для чего я стараюсь?" Ему вспомнились слова Сергея Ивановича, "Половина нашего народа - серая, инертная масса, которой восхищаться не за что. Другая половина - гораздо умнее, делает выводы и обобщения, не так доверчива и глупа, как первая часть. Это она представляет собою угрозу правящей элите, потому, что ее не так легко сбить с толку ложью и пустыми обещаниями. К сожалению, распропагандированная, самая отсталая часть населения идет на поводу у номенклатуры. Коммунистические правители тащат нас к гибели уже целое столетие; народ не понимает и покорно следует за вождями. Об этом в 1922 г. говорил русский философ Иван Ильин: "именем России большевики творят бесчеловечные дела. По невежеству, ребячливой доверчивости и имущественной жадности народная масса" присоединилась к коминтерну и установила советскую власть. К чему победа октября привела нам, потомкам, хорошо известно. "Нужна новая идея - религиозная по истоку и национальная по духовному смыслу. Только такая идея может возродить и воссоздать грядущую Россию". Пройдя пару десятков шагов вдоль скупо освещенного двора Петиного слуха коснулись жалобные рыдания. Он обернулся. Немолодая женщина в длинном черном платье прислонилась к распахнутой двери парадного. Лицо ее было залито слезами, в руке она держала клочок бумаги, который передала обступившим ее соседкам. Из сбивчивых речей утешительниц Петя догадался, что это была мать, оплакивающая своего сына, погибшего в Чечне. "За что?!" кричала она. На всем пути к станции метро до Пети доносился этот терзающий душу вой. На встречу с соратниками он не опоздал.
   "Не надо бояться МВД," начал свой рассказ Сокол, обращаясь к ехавшим с ним в одном купе Громобою и Чинарику, в то время как поезд Москва - Владивосток с ревом мчался по необозримым таежным просторам Сибири. Друзья находились уже двое суток в пути и вчера перевалили Урал. Его собеседники, все как один наряженные офицерами милиции, покатывались от хохота. "Там служат особенные люди. Они поступают в милицию с одной целью - воровать," прихлебывая горячий чай, делился жизненным опытом Сокол. "Цель каждого милиционера нахапать как можно больше; пожирнее и послаще подмазать вышестоящего, да так чтоб себя не обидеть; наесться от пуза и никогда не попасться. Бардак там такой, что они сами не знают, что у них под носами делается. Слышали пословицу - Под светильником всегда темно? Так это про совдеповские органы. Смело идите им навстречу, создавайте им неудобства, требуйте от них невозможного, однако волнением и нервозностью ни в коем случае не выдайте себя." Немного прокашлявшись, он ответил на Петин вопрос, "То, что мы собираемся совершить это не классический побег с подкопами или вооруженным нападением на тюрьму. Мы разыгрываем мистификацию. Крови не должно быть. К счастью, достаточно показать удостоверения с фотографиями и охрана больше вопросов не задает. Труднее будет лет через десять, когда власти начнут требовать биометрические данные для идентификации личностей, такие как отпечатки указательных пальцев или фотографии зрачков глаз." "Что тогда?" разволновался Петя. "Cправимся," оптимистически улыбнулся рассказчик. "Обратимся к нашим заокеанским друзьям. Они всегда рады нам помочь. Дадут нам необходимые насадки на пальцы и контактные линзы. Пройдем! Нет таких крепостей!" Он пристукнул кулаком по столу, отчего ложки в стаканах разом зазвенели. "Американцы снабжают нас сказочной радиотелефонной аппаратурой, какой ФСБ и не снилось!" Он затянулся папиросой, выпустил клуб дыма и продолжал, "По последним сведениям Сидоров и Васильев, наши осужденные товарищи, посланы отбывать наказание в урановых рудниках недалеко от г. Краснокаменска, Читинской области. Несколько дней назад, по пути туда их поместили в СИЗО ? 1 г. Челябинска. Там они пробудут около недели, ожидая дальнейшего конвоирования на восток. Наша задача явиться к местным властям, предъявить им фиктивный приказ, требующий немедленной отправки вышеуказанных преступников в Москву для возобновления следствия в связи c вновь открывшимися обстоятельствами их подрывной деятельности против РФ. После получения Сидорова и Васильева под нашу охрану и сразу по прибытии в Москву маскарад будет закончен. Мы все сразу потеряемся на вокзале и скроемся из виду навсегда. Таков наш план."
   Следственный изолятор ?1 по Челябинской области находился в двухэтажном здании с десятком зарешеченных окон на Российской улице. Вдоль длинного оштукатуренного фасада тянулась неожиданная надпись Предприятие Сувенирной Продукции. Что это могло означать - боевикам задумываться было недосуг. Открыв дверь, они оказались в обшарпанном вестибюле с низким потолком и белеными голыми стенами. Помещение требовало ремонта. Краска растрескалась и облупилась. Воздух был затхлый и пахло плесенью. Секция четырех откидных сидений стояла у стены, над ней висела доска "Информация" с пришпиленными к ее поверхности списками заключенных и их статусом на текущий день. Под пластиковым прилавком в углу стояли бумажные сумки, в которых лежали передачи, принесенные родственниками, попавших в беду людей. Боевики подошли к окошку и объяснили строгому сержанту цель своего визита. По его требованию документы новоприбывших были выложены на стол, дежурный сверил фотографии с физиономиями обладателей удостоверений и занес данные в журнал. Потом он куда-то позвонил и сообщил, что их ждут. Начальник пересыльной тюрьмы подполковник Смердин, завидев москвичей в дверях, приветливо замахал им рукой, приглашая войти. Чеканя шаг, тройка вытянулась перед вышестоящим, рапортуя о своем прибытии; затем Сокол протянул ему мандат. "Так, так," задумчиво произнес подполковник, облысевший и обрюзгший от канцелярской работы невысокий пузатый человек в синем мундире. "Вижу, что оперативная служба главного управления проявляет к осужденным Сидорову и Васильеву определенный интерес." Cделав паузу, он поднял на вошедших свои строгие жесткие глаза. "Ну, что же забирайте. До завтра подождете или у вас срочность огромная, что не позволяет терять ни минуты?" "Так точно, тов. подполковник!" как самый старший по званию рявкнул Сокол. "Приказано отправить заключенных безотлагательно!" "Идите и получайте. Они в центральном крыле. Герасимов вас туда провoдит. А мы пока в Москву вашему начальству позвоним. Вы уж не обессудьте. Работая у нас такая - никому не верить и все проверять." Как только за ними закрылась дверь, Смердин взял телефон и набрал номер главного управления ФСБ. "Люсенька? Это подполковник Смердин вас беспокоит," внезапно заискивающим тоном заговорил он. "Извините, но что-то ваш задорный голосок не узнаю. Охрипли немного? Много мороженого кушаете? Вам положено. Возраст у вас такой, подходящий. Балы, карнавалы, столичные ухажеры..." Он внимательно слушал болтовню Люсеньки, а потом перешел к делу. "Да, Смердин из Челябинска. Соедините меня с генерал-полковником Жоxовым. Ах уехал? Когда же вернется? Завтра к вечеру? Что ему передать? Пока ничего." разочарованно протянул Смердин. Глаза его растерянно заметались, но пожевав губами, он решился, "Дело вот в чем. На прошлой недели от вас поступило распоряжение о возобновлении следствия осужденных Васильева и Сидорова. Помните такое письмо? Хорошо," голос Смердина окреп и наполнился уверенностью. "Кому предписано сопровождение заключенных? Посмотрите, пожалуйста, документы. Не торопитесь; я подожду. Феоктистову, Киселеву и Орехову? Они уже здесь," с облегчением выдохнул Смердин. "Очень обаятельные знающие товарищи. Да, оказываем им всяческое содействие. Хорошо. Будет сделано. Передавайте привет москвичам от нас, их сибирских коллег. Стараемся на благо родины." Настроение подполковника заметно поднялось. С улыбкой удовлетворения он бережно положил трубку и вызвал вестового. Тому было приказано сообщить начальнику отделения капитану Смирнову о передаче заключенных Щ-55 и Щ-56 под поручительство прибывших из Москвы офицеров. "Все складывается прекрасно. Интуиция не подвела меня," гордился собой начальник тюрьмы и даже тихонечко запел.
   В этот момент за две тысячи километров от СИЗО ?1, находящаяся в Москве Настенька приходила в себя от кошмарного разговора с подполковником Смердиным. Пятнадцатиминутный диалог исчерпал все ее силы до конца. Лицо ее побледнело, дыхание участилось, а сердце трепетало. Отважная девушка находилась в знакомой нам конспиративной квартире в Кунцево. Она была одна и все еще держала телефонную трубку в дрожащей правой руке. Ничего не изменилось с той поры, когда четыре дня назад тройка боевиков, закончив приготовления, отправилась в Сибирь выручать своих соратников. Было так же тихо, мрачно и неприглядно. Еле слышно журчала вода в унитазе, свисала паутина в углах, при каждом шаге клубилась пыль на неметеном полу. Но за окном светило солнце, чирикали воробьи, летали голуби. Солнечные лучи, отраженные от стен, стоявшей напротив пятиэтажки, слепили соседям глаза. Во дворе на натянутых веревках сушились простыни. Растрепанная жиличка в длинном полосатом халате, прихрамывая на одну ногу, несла ведро с мусором к помойке поблизости. Несмотря на прекрасный день Настеньке сделалось так жутко и тяжело, что захотелось выть. "Как там наши ребята?" со слезами на глазах подумала она. "Как там мой Петя?" Встав на колени, она истово молилась.
   В такт ступая по каменным плитам, они прошли тяжелые металлические ворота с красной звездой, далее - через двор, окруженный наблюдательными вышками. За входом в последний КПП начинался длинный, слабо освещенный коридор. Слева и справа - уходящие вдаль ряды камер, доотказа набитые зэками. Воздух, пропитанный запахами рвоты, мочи и плесени, с непривычки вызывал головокружение. "Нам не туда," сказал Герасимов и повел их через боковую дверь по лестнице наверх. Счет ступенькам, соединяющим три тюремных этажа, казалось никогда не закончится. Петю, который поднимался последним, замыкая шествие, начинала охватывать слабость. "Расклеился я," сетовал он про себя. "Ну и пусть усталость и боль. Вона как Сокол и Громобой вышагивают. Надо на них равняться." Молодой боевик напряг свою волю и отогнал недомогание. "Пустяки. У меня есть дела поважнее." Внезапно наверху с лязгом хлопнула дверь; эхо прокатилось по гулкому пространству, теребя слух и отдаваясь густым звоном в междуэтажных перекрытиях. "Вот они!" раздался властный писклявый фальцет. "Мы вас ждем!"
   В небольшом безоконном помещении с белым глянцевым потолком и густо - желтыми стенами посередине молчаливой группы военных сидели Васильев и Сидоров. Их было трудно рассмотреть сквозь густой и накуренный воздух. С понуренными головами, обвисшими плечами, руками, скованными за спиной боевики были неузнаваемы. Сокол, хорошо знавший героев по конспиративной работе на секунду заколебался, - уж не подсовывает ему МВД каких-то бродяг? Но, всмотревшись получше и задав им пару вопросов, убедился - это наши боевые товарищи! "Смирнов," навстречу вошедшим поднялся тщедушный коротышка в форме капитана внутренних войск. На землистом, испитом лице его блуждала гадливая ухмылка. "Это они?" указал он на пару ошарашенных заключенных. "Они!" подтвердил Сокол. "Должен вам заявить, что так быстро, как вы хотите, отправить ваших подопечных не получится. Придеться им и вам подождать до окончания формирования этапа. На ваше счастье этот процесс почти закончен. Познакомьтесь с начальником конвоя лейтенантом Артемовым и его помощником младшим лейтенантом Зборовским. С ними поедете назад в Москву." Оба офицера - молоденькие, только что из училища, прыщавенькие юноши - вскочили, вытянулись перед майром и молодецки отдали ему честь. "Очень приятно," все поочередно обменялись рукопожатиями и прибывшие завязали светский разговор о последней постановке в Театре Советской Армии и о балете Жизель в исполнении заезжей французской труппы. Сибиряки, как великое откровение, впитывали каждое слово, а затем, чтобы проявить свою эрудированность, заговорили о Братской ГЭС и покорении Ангары. Каждый хотел быть услышанным и высказать свое мнение, потому шум в комнате не затихал. "Герасимов," зашикал капитан на увлекшегося спором подчиненного. После недолгого дружеского общения со столичными жителями тот пришел в замечательное настроение и веселился от души. "Герасимов, не забывайся! Отведи московских гостей в общежитие, дай им талоны на питание, покажи им буфет, а этих," он с отвращением ткнул в сторону пригорюнившихся Васильева и Сидорова, "oтправь обратно в камеру!" Заключенных заставили подняться и потащили назад в кутузку. "Верно," обрадовался Петя. "Держите врагов народа в строгости! Однако и нам пора отдохнуть. Мы замучились и с самого рассвета в пути." "Тем более," поддержал его Смирнов. "Кушайте и почивайте. Увидимся завтра за обедом в столовой." На том и расстались. Поздним вечером в комнате общежития, перед тем как выключить свет и заснуть, Сокол изрек загадочную фразу, которая, в числе других, была записана на магнитофонную ленту подслушивающего устройства. Обыденные слова эти, "Такое осложнение я не предвидел. Придётся использовать запасной вариант," произнесенные негромким будничным голосом, в тот момент остались неразгаданными ищейками ФСБ. Понадобилась целая неделя, пока чрезвычайное событие не открыло чекистам глаза на их смысл. Между тем два дня пробежало в скучной, никчемной пустоте, но на утро третьего дня стали совершаться события - формирование этапа было завершено и 73 заключенных отправлялись в сторону Москвы. Рано утром спецконтингент был доставлен на ж/д станцию Челябинск - Товарная, обыскан и погружен в вагонзак, прицепленный к хвосту пассажирского поезда. Специально сконструированный вагон этот обеспечивал размещение 75 человек спецконтингента в трех малых и пяти больших камерах. Для сопровождающих лиц предусматривалось десять служебных мест. Начальник конвоя и его помощник занимали отдельное купе. Служебная инструкция требовала восемь караульных на такое количество зека. В число охранников были включены трое наших знакомых из организации Сергея Ивановича в Подлипках. Пришлось им ехать, несмотря на офицерские звания, с тремя солдатами-конвоирами, с которыми они быстро подружились. Звали их Миша, Котя и Слава. Ребята были разбитные, веселые, но с чувством дисциплины - срочники из разных областей РФ. Один из Ставрополья, а двое других из Оренбуржья. Целый день им приходилось бегать по коридору, водя зекoв в туалет. "Слишком много пить им позволяем," день спустя догадались солдаты и ограничили доставку воды до минимума. Работы им сразу стало гораздо меньше. Летели часы, складываясь в сутки, стучали колеса, протяжно гудел локомотив, состав продолжал движение, но решения как поступить Сокол еще не вынес. Своих подопечных конспираторы видели редко, стиснутые в давке тюремной камеры, они были неотличимы от остальной забитой, подавленной массы. "Что же дальше?" долгой бессонной ночью размышлял Сокол, прислушиваясь к бесноватым воплям какого-то сумасшедшего зека, запертого в соседнем отсеке. "Мы не можем ждать прибытия на Казанский вокзал и неминуемого разоблачения! В таком случае, когда мы уходим?!" Он вспомнил о надежной ячейке подпольщиков, находившихся в г. Мантурово. "На них можно положиться. Там мы найдем приют; переоденемся, изменим внешности, воспользуемся новыми документами. После этого каждый из нас проследует в разные уголки страны для выполнения новых заданий, связанных с подготовкой революции." Между тем заканчивались первые сутки в пути. Конвойные сбились с ног, выполняя свои обязанности. Паек разносили такой: в сутки двести граммов хлеба и один стакан воды. На то было указание начальства, "Не любезничать с заключенными, никакого либерализма, чем меньше их будем кормить, тем реже их потянет в уборную." Глядя, как рядовые Миша и Слава терпеливо обращаются с зека, младший лейтенант Зборовский кричал, "Враги они нам! Смотрите, какие очереди в коридоре собирают! Вы же ушами хлопаете! Может они там сейчас за дверкой ножовкой решетку пилят и убежать норовят?! Вытащите их оттуда за шкирки и больше в туалет не пускайте! Пусть в карманы друг другу испражняются!" Привыкшие ко всему невольники молчали. Наконец, Сокол решился. На вторые сутки пути в 2 часа 15 минут ночи состав подошёл к перрону вокзала Мантурово и мягко остановился. В вагоне царила тишина, только из одной из камер доносились истерические повизгивания бесноватого заключенного. Заранее усыпив попутчиков по купе лучшим заграничным патентованным средством, добавленным в чай, конспираторы взяли у конвоиров их ключи. Дождавшись удобного момента, на цыпочках они подошли к камере, где находились Сидоров и Васильев. Те не были посвящены в побег. Ничего не понимая, испуганно таращась, заключенные вышли в коридор. Сокол вел сплоченную группу вперед, Петя, сжав рукоять пистолета, замыкал маленький отряд, обеспечивая прикрытие. Они отворили дверь в тамбур, заперли за собой дверь и, распахнув следующую дверь, спрыгнули на низкую платформу. Свежий прохладный воздух опьянил беглецов. Недавно прошел дождь и на асфальте местами блестели лужи. Пахло лесной зеленью и акацией. В свете тусклых фонарей выделялись верхушки деревьев, силуэты лестниц, эстакад и станционных построек.
   "Утром за нами будет погоня. Светать начнет часа через три," предсказал Громобой, глядя в черное беззвездное небо, раскинувшееся над спящим городом. Редкие огоньки тускло мерцали во тьме и тишина стояла оглушающая. "Вся эта окрестность," он далеко вытянул свою правую руку вперед и обвел ею широкий круг, "будет кишеть солдатами и поисковыми собаками. Так просто нам уйти не дадут." "Верно," согласился Сокол. "Мы должны сбить ищеек со следа." "Как? Что делать?" Петя поежился. Ответа не было. Васильеву и Сидорову было не до того. После внезапной перемены oни еще не пришли в себя. Оба молча сдирали со своей одежды, пришитые к ней тюремные номера. "Мы должны перехитрить чекистов. Следуйте за мной," молвил Сокол и зашагал в сторону леса, заросли которого начинались невдалеке. Острые глаза вожака разглядели неяркий красноватый свет, колеблющийся между деревьев. Они пересекли ж/д пути и углубились в чащу. Задевая мокрые ветки и продираясь через орешник, маленький отряд вышел на поляну. Посередине пылал костер, вокруг которого сидели люди. Их было четверо. Они передавали друг другу винную бутылку, из которой по очереди прихлебывали. Они не общались между собой, может быть иногда скупыми редкими жестами. Слышен был лишь треск горящих сучьев и отдаленное уханье совы. Заслышав шум шагов и разглядев милиционеров, компания испуганно вскочила. Бежать было поздно. Пустая бутылка из-под портвейна покатилась в огонь, где треснула с нежным звоном. Не дойдя двух шагов до костра боевики остановились, рассматривая незнакомцев. Это были бродяги, устроившиеся на ночлег. Связка ватных одеял и большой кусок брезента, брошенные на траву, наводили на эту мысль. На бездомных топорщились засаленные ватники, рваные пиджаки и заношенные бесформенные брюки. Рядом валялась обувь, ботинки, полуботинки и даже галоши с завязочками, которую они сняли, чтобы дать отдых уставшим ногам. Глаза бомжей непонимающе уставились на нарушивших их покой визитеров. Трудно было определить возраст этих людей. За годы кочевой жизни они исхудали и подорвали свое здоровье - их обветренные, задубевшие от ветра и солнца лица не выражали ничего. "Я майор Феоктистов," уверенным басом заговорил Сокол. "Я получил приказ от министра внутренних дел оказывать социальную помощь бездомным гражданам РФ. Сегодня ночью вам не нужно спать на мокрой поляне. Вам всем предоставлены места в гостинице Памир. Это в 42 км от Мантурово, в г. Шарья." "Как мы туда попадем?" Настроение бродяг приподнялось и они радостно загалдели. "Мы предоставим вам автобус. Для того, чтобы вы при появлении в гостинице выглядели презентабельно и не шокировали местную общественность, мы одалживаем вам на 72 часа свои милицейские формы, а вы нам свои одежды. Идет? Более того каждый из вас получит по 1000 рублей." "Это можно," философски протянул один из них. "Монета карман не тянет." "Да, еще на милиционеров будем похожи," сказал другой. "Вот шухеру наведем," восторженно вякнул третий. "Еще 4000 рублей по прибытии в Шарью вам выдаст администратор гостиницы Памир. Если он зажилит эти деньги и будет говорить, что ничего не знает, пусть позвонит по этому телефону. Что не так, мы ему нагоняй влепим!" Сокол немного подумал и добавил. "Не хочу оставлять вас в убытке. Если администратор не даст вам обещанные 1000 рублей на брата, то получите их сейчас. Потом при встрече вернете мне этот маленький должок." Вожак отсчитал еще денег и передал их бродягам вместе со своей визитной карточкой. "Ты, что сдурел, г-н офицер?" ахнули нищие. "Новенькие формы, фуражки и сапоги обмениваете на наше рванье и опорки?!" "Никак нет, господа!" витийствовал Сокол. "Мы выполняем приказ тов. Рушайло. Министр внутренних дел знает лучше нас. Мы должны подчиняться." Отойдя в сторонку, обе группы начали переодеваться. "А исподнее тоже снимать?" спросил один из бомжей. "Не надо!" прорычал Громобой, которому очень не нравилась эта процедура. "Только штаны и рубашки!" Через несколько минут преображение закончилось и каждому из бродяг Сокол вручил по 1000 рублей. "Теперь вот, что," распоряжался он. "Идите со мной. Я вас посажу на автобус или на другое, какое придется, транспортное средство и отправлю в Шарью. Я проеду с вами пару кварталов по Мантурову, а потом выйду. Мне надо зайти к прокурору и поприветствовать его. Он никогда не спит." Нищие, получив деньги, с уважением взирали на Сокола. "Вы, ребята," вожак обратился к своим. "Затопчите костер и ждите меня здесь. Я скоро вернусь." "Пошли," позвал своих новых знакомцев Сокол и повел унылую гурьбу за собой. Даже в офицерских формах они оставались бродягами, не было в них ни выправки, ни военной молодцеватости. Одурманенные алкоголем, они еле перебирали ногами. Через несколько минут группа вышла из леса, пересекла рельсовые пути и, спустившись по откосу, оказалась возле тускло освещенного безлюдного вокзала. Здесь они остановились. Сокол оглядел небольшую площадь с торговыми палатками и рыночными рядами, пустыми и темными в этот час. Возле продуктового киоска стояла одинокая запаркованная ГАЗель. Кабина ее была пуста. Тем не менее, Сокол подошел ближе и постучал в дверь, надеясь, что хозяин устроился на ночлег в фургоне. Не получив ответа, Сокол кивнул в сторону большой улицы, "Пойдемте в том направлении. Может быть нам повезет." Они приблизились к двухрядной асфальтированной полосе, состоявшей из состыкованных бетонных плит. Чуть подальше на замусоренном склоне росла чахлая трава. Туда-то Сокол и усадил свое вшивое воинство, подальше от света уличного фонаря, а сам вместе с другим бомжем, которому достался майорский мундир подпольщика, встал на обочину и погрузился в ожидание. Между тем небо на востоке стало голубеть, предвещая восход. Выступили пятиэтажные жилые корпуса, козырек автобусной остановки, фасад магазина Незабудка и высокая труба фанерного комбината. Однако казалось, что жизнь покинула город и он никогда не проснется. Ни скрипа, ни шороха, ни искорки света. Наконец, из пустой, туманной дали донесся обнадеживающий шум, напоминающий стук мотора. Громыханье приближалось и из-за поворота выскочило такси. Но, о ужас, зеленый огонек не был включен. Тем не менее Сокол решил действовать. "Шагни на дорогу," приказал он своему двойнику, "подними руку и громко скажи Стой!" К их облегчению трюк подействовал и Волга остановилась. Машина была пуста, за рулем сидел мордастый белобрысый водитель, который недовольно уставился на них. Сокол, одетый в ватник, подошел к нему вплотную и показал свое удостоверение офицера МВД. "Куда путь держишь?" сдержанно спросил он. "В таксомоторный парк возвращаюсь." "Где это?" "В Кологриве. 60 километров отсюда." "Почему так поздно? Как ты оказался здесь на Вокзальной улице, а не на шоссе? Какие-нибудь левые дела? Покажи документы." Водитель бесперекословно предъявил требуемый удостоверения. Он заметно волновался. Лицо его побелело, глаза расширились, через лоб пробежали морщинки, брови страдальчески приподнялись. "Мы даем тебе шанс искупить твою вину перед родиной. У нас есть приказ. Отвези г-д офицеров в г. Шарья и выгрузи их у гостиницы Памир. Правительство предусмотрело тебе денежную компенсацию в размере двух тысяч рублей. Получишь по прибытии на место." Сокол на глазах у всех отсчитал две тысячи и отдал их своему двойнику. Тем временем к машине подтянулись остатки группы. "Все вы не влезете, товарищи," взмолился таксист. "Ничего, в тесноте да не в обиде. Лично я выйду метров через двести. Мне надо с городским прокурором повидаться, чтобы коллективно обмозговать животрепещущий вопрос. Он меня с нетерпением ждет. Так что в салоне сразу свободнее станет." Сокол пронзительно взглянул на водителя. "Лады?" Таксист состроил кислую мину, но утвердительно кивнул головой. "Господа офицеры!" хлопнул в ладоши Сокол. "Прошу занимать места! Карета подана!"
   Полчаса спустя неутомимый Сокол вернулся на поляну. Его ждали. Боевики предусмотрительно обрабатывали место, на котором они недавно встретили бомжей. Ничего не оставляя на волю случая, они разбрасывали по траве махорку, найденную в вещах, оставленных бродягами. "Розыскные собаки не возьмут след," уверял остальных Громобой. Он был первым, кто заслышал шаги вожака и обернулся. "Как прошло?" друзья обступили его. "Хорошо. Нашу группу бомжей видело полдюжины человек. Они есть свидетели. Среди них служащие железной дороги и парочка милиционеров. Когда поднимется тревога и ФСБ начнет расследование, очевидцы дадут нужные нам показания. Мы же должны сейчас рассыпаться по одному и слиться с потоком трудового люда, направляющегося на работу. Уже половина шестого утра и общественный транспорт приступил к перевозкам. Вставайте в очередь, ребята, покупайте билеты и отправляйтесь по следующему адресу!" Сокол медленно произнес координаты, чтобы все запомнили. "Наши соратники дадут нам приют. Но там находиться мы долго не cможем. Мы сменим одежду и уйдем до того, как ФСБ опомнится и поймет, что мы направили их по ложному следу. Тогда здесь в Мантурово начнутся повальные обыски. К тому времени мы должны быть далеко отсюда на пути к выполнению нового боевого задания. Борьба продолжается! Бей гадов!"
  
  Глава последняя. Вместо эпилога. 2000-е годы. "Пока пускают, торопитесь сваливать."
   Прошло шесть месяцев. Однажды скучным зимним вечером над Мытищами сгустились тяжелые низкие тучи и вскоре повалил обильный снег. Он падал медленно и ровно, вкрадчивo и беcшумно, окутывая поднебесный мир ровным белым слоем. Из окна своей комнаты в ветхом одноэтажном строении Наташа Звонцова, отодвинув занавеску, наблюдала как крупные вязкие хлопья выбелили соседний переулок и покрыли мостовую толстой сверкающей пеленой. Движение редких, случайных автомобилей замедлилось до черепашьей скорости. Кучки прохожих с осторожностью передвигались по обледеневшему тротуару, стараясь избежать падений и ушибов. Во дворе напротив обрадованная детвора катала снеговики и строила крепости. Среди них мать различила своих младшеньких - Сереженьку и Тимошу. Раскрасневшиеся и шумные, они с азартом швырялись снежками и валили других мальчишек в сугробы. Истекали минуты. Наташа оторвалась от созерцания городской жизни за окном, отодвинула от себя чашку с недопитым чаем и взглянув на часы, решительно поднялась. Наступало долгожданное назначенное время. Сегодня утром она позвонила Даше, своей закадычной подруге детства и та пообещала навестить ее. Многое изменилось за четверть века, когда они так же как сегодня встречались в однокомнатной квартире Звонцовых на десятом этаже новостройки в престижном районе Москвы. Они обеднели. Квартиры в элегантном здании у них больше не было, как и не было роскошного особняка в Жуковке. Теперь они снимали двадцатиметровую комнату в обветшалом деревянном доме недалеко от Ярославского шоссе. За прошедшие годы с ними случилoсь много неприятностей. Появились и подросли дети, нo старший сын обретался неизвестно где, не давая о себе знать; жизненное кредо Звонцовых оказалось ложным - двадцать пять лет супруги упорно гонялись за миражом больших денег; приобретя и потеряв огромное богатство и сейчас жили в полунищете, считая каждый рубль и перебиваясь от получки до получки. От передряг oни преждевременно постарели и поседели, но дорожили верными друзьями, поддерживая с ними связь. Даша не опоздала. Соседка первая услышала ее звонок, бросилась открывать и, спросив, "Вы к кому?" впустила гостью прямо в объятия Наташи. Морозный воздух разрумянил Дашины когда-то прелестные щечки, однако озорная улыбка больше не блуждала на ее пожухших губах, зеленые глазки постаревшей красавицы потускнели и никак не блистали. Выглядела она утомленной, разбитой и потерявшей свой былой лоск. Прихожей в обиталище Звонцовых предусмотрено не было. У вешалки в общем с другими жильцами коридоре визитерша долго стряхивала остатки снега со своего скромного пальто, развязала и сняла толстый головной платок, стянула с ног резиновые боты и молча переобулась в предложенные ей тапочки. Даша чувствовала усталость после часовой поездки по многолюдному городу и ей хотелось немного помолчать. Она с удовольствием уселась на свое обычное место в просторном выцветшем кресле и откинулась на пружинистую спинку. "Ты знаешь, что я решила?" сдерживая рыданья, вскоре сообщила она. " Моя судьба не удалась. Я ухожу в монастырь." "Почему в монастырь?" всплеснула руками ее подруга. "Потому, что моя жизнь оказалась пустышкой - семья развалилась, единственная дочь смотрит с ненавистью и, самое главное, у меня нет любимого мужчины." "Что ты имеешь в виду?" нахмурилась Наташа. "Кого я имею в виду?" гостья промакнула платочком глаза. "Конечно, Юрочку! Он моя отрада! Где мой любимый странствует?! Надеюсь, что он не бросил меня!" "Какая тебе разница? Юрий Хвостов причинил нам всем много зла. Ты тоже его жертва. Неужели забыла?" "Нет, но все равно я люблю его. Если бы он был рядом, то все было бы хорошо." "Не думаю. Не ты ли жестоко мстила ему?" Помолчав, Наташа тихо добавила, "До меня дошла весть, что твой кавалер погиб." "Как погиб?! Это невозможно!" "Случилось неизбежное," Наташа усадила свою подругу за стол и они приступили к чаепитию. "Отмотав свой срок, Юрий стал патентованным бандитом и организовал свою шайку. Он сумел заманить в свою ватагу моего старшего сына. Петр убил его год назад во время штурма поместья Хвостова солдатами внутренних войск." "Какой ужас?! Почему ты молчала?!" стон вырвался из Дашиной груди; схватившись за голову, она зарыдала. "Успокойся, подруженька," Наташа мягко положила ей руку на плечо. "Молчала, потому что к слову не пришлось. Авантюрист понес заслуженное наказание. Я всегда полагала, что тебе лучше без Хвостова. Ты ведь тоже была с ним в ссоре. Он обижал всех нас." "Не совсем так," Даша подняла свое заплаканное лицо. "Он же был вашим благодетелем! Почему ты забыла его доброту? Юрочка снабжал тебя и Васю сотнями долларов целый год! Вы с мужем сделали на перепродаже дубленок из Березки огромный барыш!" "Tе времена прошли," вздохнула хозяйка. "Их не вернешь. Недаром многие грустят по советскому прошлому." "Не все," Даша вздернула подбородок и прижала руку к груди. "Недавно я встретила Виктора Семеновича, ну, того что из Березки, который вам дубленки продавал. Он выглядит просто шикарно. У него дела идут лучше некуда. Я натолкнулась на него на Тверской во время церемонии открытия его собственного универмага. Он говорил речь. Меня пропустили за оцепление и я, как первая покупательница, вошла в его магазин. Ой, как там здорово! Виктор Семенович расспрашивал о тебе и o Васе. Он смеялся, вспоминая, как много можно было купить на сто долларов в 1980-х годах. Сейчас хорошая дубленка продается за полторы тысячи или что-то около этого." "Верно," согласилась Наташа. "Вкус покупателей изменился. Теперь все хотят меховые шубы! Дубленки носят только бедняки!" "Как же мы были наивны!" воскликнули обе подруги разом и неизвестно откуда взявшийся Вася согласно закивал лысеющей головой. От неожиданности женщины завизжали. Оказывается он молча стоял в дверях и слушал их конфиденции. "Давно ты здесь?!" набросилась на него жена. "Я только что пришел с работы. Я ничего не слышал," неуклюже улыбаясь, объяснил растерянный муж. "Почему не постучал! Какое хамство! У нас девичьи секреты, которые мужчинам знать запрещено! Вон отсюда, охальник!" Смущенный Вася готов был повиноваться, но деться ему было некуда - вся жилплощадь Звонцовых теперь состояла лишь из одной комнаты. Она была скудно меблирована, напоминая заводское общежитие, и содержала самые необходимые для жизнедеятельности предметы: набор обшарпанных кроватей, побитый квадратный стол, поцарапанный гардероб и несколько расшатанных стульев. Свою коллекцию антикварной мебели, изысканные аксессуары и фантастический декор Звонцовы растеряли в свистопляске и кутерьме, сопутствующие крутым изломам их горькой доли. Они примирились и не ждали от этой жизни ничего хорошего. "Ну, мне пора," опустив глаза, засобиралась Даша, не желая стать свидетельницей семейной ссоры. "Ну, что, вы! Посидите с нами!" уговаривали ее супруги. "Еще не поздно." "Спасибо, в другой раз. У вас еще маленькие во дворе гуляют. Их надо покормить." Даша была непреклонна и, попрощавшись, через несколько минут ушла. "Смотри, что ты наделал," шипела жена. "Мою лучшую подругу выгнал. Я тебе никогда не прощу." Но внезапно она осеклась, увидев записку, которую ей протягивал пуленепробиваемый Вася. Лицо его было таинственно, нo глаза смеялись. В знак молчания он приложил свой палец к губам и поманил ее за собой. Прочитав, Наташа в испуге сжала его плечо, но наскоро одевшись, последовала за мужем. Они вышли на улицу. Примораживалo. На черно-синем небе тревожно перемигивались редкие звезды. Из печных труб валил дым. Они шли мимо поленниц и светящихся окон бараков по протоптанной в сугробах тропинке. "Изумительная новость," сквозь хруст снега до Наташи донесся негромкий Васин голос. "Два часа назад я встретил Петю." "Где он? Что с ним? Почему ты не пригласил его к нам?" Наташа набросилась на супруга. "Петя знает, что за нами следят, и поэтому бережется. Оказывается в нашей комнате установлены жучки." Вася взглянул на часы. "Становится поздно. Давай приведем детей домой, накормим их, а потом поговорим наедине без свидетелей."
   Час спустя после завершения домашних дел супружеская пара опять вышла наружу. Занавешанное окно их комнаты было темно; детишкам было велено спать. Улица была безлюдна и мороз крепчал. Опасаясь быть подслушанными, они говорили шепотом. "Кто за нами может следить?!" кипятилась Наташа. "Мы нищие и нами никто не должен интересоваться!" "Вот именно - не должен,"поправил ее Вася. "Квадратов из ГУ МВД недополучил свои полмиллиарда долларов; потому он присматривает за нами. Для него это небольшой расход." "Откуда ты знаешь?" "Мне рассказал наш старший сын. Сегодня oн появился в дискотеке в десять вечера и разыскал меня. Посетителей было немного и я находился в подсобке, отмывая мусорный бак. Я не узнал нашего мальчика. Петя носит парик и грим, как актер в театре. Его маска выполнена настолько искусно, что кажется вторым лицом. Только услышав его голос и после упоминания семейных деталей, которые никто, кроме близких не может знать, я поверил, что это он." "Интересно, как он это делает? Я всегда знала, что у него талант," лицо матери озарила улыбка. "Ну и что дальше? Почему наш мальчик скрывается?" "Потому, что он борется против Совдепии." "Что это такое?" Наташа озадаченно пожала плечами. "Совдепия это тоталитарный строй, существующий в нашей стране с 1917 года. Власти в Кремле называют созданный ими режим Российской Федерацией. Им так удобнее. Название это вызывает ассоциацию с государственным образованием, существующим в прошлом на том же самом географическом пространстве." "Путаешь ты меня, Вася. Лучше скажи, почему Квадратов присматривает за нами?" "Не знаю. Может быть на всякий случай. Так или иначе, но он оказался прав - полмиллиарда долларов нашлись! Петя передает их нам!" "Почему так мало? Мы же заплатили миллиард! Я не согласна!" Наташа недовольно вздернула носик. "Дорогая, образумься. Полмиллиарда долларов США это огромная сумма. Нам всем хватит. Мы сможем прекрасно жить! Полмиллиарда это наличность, которую Хвостов недоплатил своему начальнику и пытался скрыться. Чтобы получить ее, Квадратов предпринял штурм поместья должника." "Ах, вот оно что!" сообразила Наташа и по лицу ее расплылось подобие улыбки. "Значит мы опять богаты! Где же деньги?!" "Деньги в швейцарском банке. Мы можем получить их или здесь в Москве или в Цюрихе." "Зачем так далеко ездить? Иди завтра в банк и получи все до копейки. Мне надоело мыть посуду в ресторане." "А мне надоело убирать грязь в дискотеке." Вася сжал кулаки. "Но если мы получим деньги в родной стране, то Квадратов из МВД тут же узнает и отберет их у нас." "Каким образом?" "Например, опять украдет наших детей." "Тоже верно," кумекала Наташа. Изогнутые брови ее немного приподнялись, а веки слегка сузились. Дама приобрела несвойственный ей проницательный вид. "Тогда нам следует уехать за границу," она вопросительно взглянула на мужа. "Правильно! Молодец, что догадалась! Уехать и никогда сюда не возвращаться! Обойдутся без нас!" "Я готова хоть сейчас. Что для этого надо сделать?" "Наши деньги находятся на счету в иностранном банке; чтобы получить к ним доступ требуется секретная информация. Эти данные зашифрованы на флешке, которую наш сын носит в своем кармане." "Почему он не отдал флешку тебе?" Вася развел руками и покачал головой. "Говорит, что время еще не пришло. За нами следят. Только Петя может организовать наш побег из страны." "Идем назад," поежилась Наташа. "Я замерзаю. Утром что-нибудь придумаем." Они повернулись и пошли домой.
   Завтра принесло неожиданный поворот в жизни Звонцовых. Случилось это около четырех часов пополудни. Отскоблив танцевальный зал, буфет и столовую от накопившейся за сутки грязи, Вася в числе других работяг, выполнил свои текущие обязанности, подготовив дискотеку к следующему раунду залихвастских ночных увеселений. Он честно отработал свой трудовой день и думал об отдыхе. Переодевшись в раздевалке, Вася направился к выходу. Когда он пересекал чисто вымытую, почти безлюдную столовую, его негромко окликнул пожилой, ничем не примечательный человек, расположившийся за угловым столиком. Мятый черный пиджак и наглухо застегнутая темная рубашка подчеркивали его неширокие плечи. На носу незнакомца поблескивали очки в круглой оправе, а жидкие седые волосы были зачесаны на пробор. В руке своей он держал стакан чая, другой пустой стакан стоял перед ним рядом с плетеной корзинкой с сухарями. "Не спешите, Василий Петрович," уважительно обратился к нему незнакомец. "Слово у меня к вам есть от сына вашего." Вася оторопел от неожиданности, прекратил свой бег и замер как вкопанный. "Что случилось?! И кто вы?!" "Присядьте, я вас чайком угощу," молвил странный человек, в то время как Вася сверлил его глазами, как будто припоминая. "Неужели диссидент Петров?" воскликнул он. "Да это я," выцветшие глаза Сергея Ивановича упорно и серьезно смотрели на собеседника. "Вот довелось свидеться." Вася заморгал и потер нос, "Когда же это было?" Он долго соображал, взявшись за подбородок и сжав губы. "В подмосковной электричке в 1970-х годах! Верно!" Он хлопнул себя по лбу. "То было двадцать пять лет назад," безучастно заметил Сергей Иванович. "Между тем СССР развалился, но народ наш упустил историческую возможность установить самоуправление. У власти по-прежнему все та же коммунистическая элита. Составные части ее живучи, как клопы. Мы боремся с ними, не покладая рук." "Кто это мы?" насторожился Вася. "Мы - это организация российских революционеров. Задача каждого гражданина не повиноваться, противодействовать и, создав негласные органы власти, готовиться к переходу." Голос диссидента зазвенел как колокол, он с вызовом выпрямился и горделиво откинул свою седую голову. Вася обомлел, услышав такие речи. "Тюрьма не исправила тебя, Сережа. Ты все такой же." "Ну, что же. Ты посвятил свою жизнь погоне за богатством и даже вступил в компартию, а я ничего материального не нажил, кроме духовных ценностей и огромного удовлетворения достигнутым. Я служу делу России." "Здорово, но непонятно," силясь разгадать слова диссидента, Вася сильно вспотел. Однако, oн знал, что старый знакомый прав. Стыд сжал сердце стяжателя и страдание исказило покрасневшее лицо. Васе показалось, что он увидел свое ничтожное существование, запутанное в эгоизме, мелочных сомнениях и ошибках. "Ты, Звонцов, можешь произрастать где угодно, в любой стране мира, лишь бы у тебя был капитал," разъяснял Сергей Иванович. "Мне деньги не нужны, а вот без России я дня не проживу." Вдалеке хлопнула дверь, оконная занавеска колыхнулась и через помещение потянул сквозняк. "Много подобной реторики звучало в прошлом," возражал оклемавшийся собеседник. "Революции случались и раньше, но ничего хорошего не приносили. Так будет и в следующий раз, если твои планы сбудутся. Откуда нам знать, что твоя новая власть станет народным благом и будет успешнее сегодняшней? Обязательно прольется много невинной крови. Тебя и твоих товарищей будут проклинать." Вася закончил свой монолог и пошел в буфет за порцией чая. Через несколько минут он вернулся, уселся напротив и сделал осторожный глоток из своего стакана. "О чем хотел поговорить-то?" барабаня пальцами по столу, нервно спросил он. "Ты мне сперва скажи куда вы дели моего сына? Почему он сам не пришел?" Взгляд Звонцова-старшего стал дерзок и напорист. "Твой сын герой. Он помогает России. Он не чета тебе," не желая замечать враждебности собеседника, ответил Сергей Иванович. "Петр в наших рядах. Он готовит ваш переход через границу. Ведь это ваше общее желание, не так ли?" Вася схватился за голову, "Да, это так, но без денег там делать нечего. Где обещанные деньги?" "Петя просил передать, что он, как член семьи, очень заинтересован в вашем успехе. Приготовления к вашему побегу требуют средств, поэтому он временно держит флешку у себя. Ты должен знать, что Петя не может больше появиться в обличье Никиты Орехова, в котором ты видел его прошлый раз. За человеком с документами и внешностью Никиты идет охота. Никита Орехов в розыске." Сергей Иванович язвительно ухмыльнулся. "Пусть ищут ветра в поле, собаки," он покачал головой. Вася сидел молча, ошарашенно вглядываясь в лицо бывалого диссидента. Звонцов-старший был совершенно потерян. Смертельно опасные приключения, с которыми его столкнула судьба, тысячекратно затмевали его собственные авантюры с дубленками в 1980-х годах. От волнения у Васи пересохло в горле и закостенел язык. Его пальцы нащупали на столе стакан с чаем. Он поднял его, растворил свою широкую зубастую пасть и влил туда горячую жидкость. Полегчало. К нему вернулся голос. "Ну, что же. Будем ждать весточки от Петра," пробормотал ошеломлённый бедняга и удалился на трясущихся ногах.
   Через 24 часа в известной нам избе в Подлипках состоялся внеочередной военный совет. Старшие члены организации обсуждали невероятные варианты, один за другим отвергая непригодные или слишком сложные схемы. Сокол предложил побег через северную границу. "Но почему не через южную? Звонцовы могут купить билет в Турцию и никогда оттуда не вернуться!" перебила его удивленная Настя. "Потому, что они не обычные граждане," высказался Громобой. "За ними давно следят. Если ни с того, ни c сего вся семья, которая никогда не бывала заграницей и перебивается с хлеба на воду вдруг отправится на средиземноморский курорт, в МВД забьют тревогу. Их хорошенько обыщут в аэропорту и найдут флешку. Это будет конец всему и победой Квадратова. Поэтому лучше Звонцовым не рыпаться, а сидеть тихо, ожидая своего часа." "Тоже верно," согласилась Настя. "Петя," обратился к своему товарищу Сергей Иванович. "Ведь ты закончил летную школу и у тебя права пилота частного самолета?" "Да, у меня есть опыт." Oн и Настя сидели тесно прижавшись друг к другу на скамье возле печки. Казалось, что они не могут расстаться. Руки их были сплетены между собой и ее голова лежала на его плече. "Справишься ли ты с гидросамолетом?" спросил Сокол, не поднимая глаз. "Надо попробовать," сомнения появились на Петином мальчишеском лице и он немного привстал. "Если мы утвердим план," веско заявил Сергей Иванович, "тебе придется потренироваться взлету и посадке на озерах на юге страны." "Сделаю все, что необходимо," пообещал Петя. Настя искоса любовалась профилем своего кавалера. "Итак решено," подытожил Сергей Иванович. "С точки зрения пограничников только сумасшедший нарушит государственную границу на севере. Там, кроме льдин и белых медведей, ничего нет. Потому она почти не охраняется. Вот туда-то мы и полетим. Будем ждать следующего лета. В июле в Баренцевом море тают льды. В безветренную погоду можно сесть на воду. Тогда мы и ударим." На том и порешили. Год пробежал в отрабатывании каждой детали, в репетициях полета и в поисках подходящей компании, которая арендовала бы Пете самолет.
   Наконец, наступил долгожданный день. B назначенный час семья Звонцовых под покровом ночи выскользнула из своего жилища в Мытищах. Внешности свои они не меняли, но под чужими документами добрались до Мурманска. Вещей беглецы взяли немного - всего два чемодана и каждый малыш нес свой рюкзачок. Переночевав в гостинице, наутро они взяли такси и отправились до озера Окуневка. Дорога вилась между сопок, поросших густым хвойным лесом. Вскоре между стволами сосен заблестела обширная водная гладь. У причала на темно-зеленом фоне тайги и синеватых далей, на пустынной поверхности озера стоял серебристый двухмоторный гидросамолет. Кругом насколько хватало глаз простиралась глушь: ни паруса, ни лодки, ни следа человеческого жилья среди каменных россыпей на берегу. Место это, забытое всеми, казалось идеальным для выполнения их дерзновенного плана. Желтый мерседес подрулил к пристани и семья, расплатившись, вышла. Обратного рейса Звонцовы не заказали. Чертыхнувшись, с искаженным от злобы лицом, таксист уехал. То было заключительным воспоминанием об их бывшей родине, которое они увозили с собой. Разрывая последние эмоциональные связи, оставляя позади прошлое, искатели приключений вступали в новую жизнь. Из окна кабины пилота им весело махал Петя. На нем был шлемофон и кожаная куртка. Полные радостных надежд путешественники, не задерживаясь ни на секунду, шагнули на деревянный причал, окруженный зеленой ряской, и по трапу перебрались на борт самолета. В длинном белом салоне выстроились в два ряда десять кресел. Вход в кокпит перегораживала серая пластиковая перегородка. У двери их встретила приветливая белокурая девушка в синей форме. "Размещайтесь," обратилась она к Наташе. "Чувствуйте себя как дома." Заметив вопрос в глазах Звонцовых, она ответила, "Я жена вашего сына. Меня зовут Настя Петрова. Хотя теперь я Звонцова," с улыбкой поправилась она. "Это правда, Петя?!" разом вскричали огорошенные супруги. "Да, мама и папа, это моя любимая жена!" "Почему молчал?!" набросилась на сына Наташа, на что Петя ответил, "Поговорим позже. Пока пристегивайтесь." Настя проворно отцепила трап, задраила дверь и заняла место в кресле лицом к своим пассажирам. Моторы взревели, винты завертелись, легкая рябь побежала по воде, они уже летели. Скоро озеро исчезло из виду; под ними раскинулся необъятный массив тайги. Детишки припали к окнам, восхищаясь увиденными пейзажами. Они были слишком малы, чтобы понимать происходящее. "Прошу внимания," раздался по интеркому голос пилота. "Официально мы направляемся на экскурсию в Мурманский Тундровый Зака́зник; однако на самом деле после короткого полета на восток мы свернем на север, пересечем государственную границу и приводнимся в нейтральных водах. Там нас ждет норвежское рыболовное судно, которое отправит вас в порт Вадсо. Это находится в свободном мире. Оттуда вы можете попасть в любое место, которое сочтете безопасным и удобным для проживания. Да, пока не забыл," Петя замолчал на секунду. "Перед тем как расстаться Настя передаст вам флешку. Берегите ее. Она стоила нам много волнений, труда и забот." "Ну, а ты?" спросили огорченные родители. Петя не мог услышать, но его помощница молвила, "Мы вернемся на то же озеро и передадим самолет его собственнику. Никто не должен знать о нашем маршруте. Поэтому Петя, чтобы его не заметила радиолокационная станция береговой охраны, летит низко, чуть не задевая верхушки деревьев. Все будет хорошо."
   Я стоял в капитанской рубке траулера Alvilde приписанного в порту Tromsø. В руке у меня был бинокль, который я постоянно прикладывал к своим глазам. Но увы! Пустынный горизонт разочаровывал своим однообразием. Там ничего не менялось, кроме чаек, парящих над безмятежным морем. В голубом небе сияло солнце, плыли легкие облачка, зеленоватые морские волны чуть покачивали нашу посудину. Кроме меня на мостике никого не было и я с удивлением рассматривал незнакомую мне обстановку. Непонятного назначения устройства, приборы и комьютерные экраны окружали меня со всех сторон. Привычного штурвала у судна не было, управление осуществлялось при помощи джойстиков. Потомственный моряк, капитан траулера Håkon Swensen, серьезный, 45-и летний мускулистый норвежец уверял меня, что управлять таким судном - одно удовольствие. Корабль этот, имеющий длину 30 метров, ширину 9 метров и среднюю осадку 5 метров, имел пять человек экипажа и тащил за собой по дну моря рыболовную сеть. Траление продолжалось добрых три часа, но судя по положению буйков никакого улова не было. Никого этот факт не огорчал. Траление было для отвода глаз. Неделю назад я зафрахтовал это судно за кругленькую сумму, чтобы встретить здесь на просторе Баренцова моря своих друзей и доставить их живыми и здоровыми в безопасное место подальше от мачехи-родины. Проходило время, я продолжал наблюдения, позади меня стукнула дверь, послышались тяжелые шаги, раздался голос капитана, "Maybe your friends had an accident... (Может быть ваши друзья потерпели аварию или их задержали пограничники?)" предположил он. "Of course, accident can happen anytime... (Конечно, авария может случиться,)" ответил я, не отводя глаз от горизонта, "но пограничников здесь не бывает. Они охотятся за нарушителями у берегов Кольского полуострова. Это 300 км к западу отсюда." Я почесал затылок, залпом допил остатки вишневого компота и с досадой поставил стакан на консоль. "Где они? Все было напрасно! Неужели погибли?!" Тревожные мысли охватили меня, будоражили нервы и кружились в сознании. Внезапно еле слышный отдаленный гул прервал мои душевные терзания. Источник его еще был незрим, но он приближался, нарастал, настойчиво лез в уши, заполняя своим торжествующим басом окрестности и заставляя дрожать мелкие окружающие предметы. "Here they are! (Вот они!)" воскликнул капитан. Его орлиные глаза рассмотрели приближение самолета раньше меня. Теперь увидел и я: низко летящий гидроплан; бешено вращающиеся винты на его изогнутых плоскостях слились в сплошной круг; красные широкие поплавки летательного устройства почти касались воды. Самолет сделал вираж и начал маневр посадки. Грохот нарастал. Он разрывал барабанные перепонки. Ложечка в стакане на консоле рядом со мной тряслась и билась о тонкое стекло, пока оно не треснуло и сломалось, но никто этого не замечал; наши глаза были обращены на море. Чудесная летательная машина приводнилась, шум ее моторов утих, она слегка покачивалась на волнах, дверь в ее корпусе растворилась и в проеме показалась фигура женщины в синем. Она что-то кричала нам. От траулера навстречу гостям отвалила моторная лодка.
  Через двадцать минут беженцы переправились на борт нашего судна, а гидроплан улетел. Петя и Настя не могли рисковать. Им срочно, до того как поднялась тревога, необходимо было вернуться в Совдепию. С печалью в наших сердцах, не зная радоваться или горевать, мы собрались в кают-компании, где на столе был собран простой и непритязательный обед, приготовленный корабельным поваром: крабы, креветки, копченая рыба и немного красного вина. Вблизи я рассматривал семью, о которой так хлопотала Организация - Васю, его последний раз 30 лет назад я видел в Москве, в то время он был подростком; сейчас же Василий Петрович стал большого роста, черноволосым мужчиной, с натруженными руками; немного растерянным и без видимой причины улыбающимся индивидуумом. Наташу, его жену, все еще кокетливую, голубоглазую, пухленькую, молодящуюся дамочку лет 45-и. И их детей, Тимошу и Сережу, любознательных мальчуганов лет девяти. В одинаковых костюмчиках, подвижные и смышленые, очарованные внутренностью океанского корабля, куда они попали в первый раз; дети больше всех выиграли в результате совершившегося побега - размышлял я - они вырастут в демократическом обществе, будут свободно говорить на другом языке, новая богатая, справедливая страна станет их родным домом. Утирая слезы, Звонцовы передавали из рук в руки икону Николая-Чудотворца, которой перед расставаньем их благословили Петя и Настя. "Мы-то ничего им не подарили," горевала мать. "Где они сейчас? И не узнать и не пожелать им счастливого пути." Наташа сокрушенно вздохнула, подняла бокал красного вина и потянулась через стол, чокаясь со всеми. Сделав порядочный глоток, она положила себе на тарелку внушительную порцию креветок и принялась их уплетать. "Ничего, в скором времени ваши ребята появятся в поле нашего зрения," обнадежил я родителей. "Я вам тут же сообщу."
   Между тем траулер, описав широкий полукруг, повернул на запад в Норвегию. Устав от застолья, мы поднялись на палубу. Вечерело. Cолнце опускалось в море; его слепящий диск отражался в волнующейся воде. Над нашими головами кружили чайки, медленно плыли редкие облака, свежий соленый ветер пьянил и вызывал к откровенности. "Как вы там в Америке, дядя Саша?" облокотившись о поручни и опустив голову вниз, спросил меня глава семейства. "Все так же," скромничал я. "Шестой десяток мне пошел, вашего замечательного батюшку Петра Николаевича я прекрасно помню, нo пришла мне пора на печи сидеть, а не по морям и океанам за жар-птицами шастать; тем не менее помогаю я своим духовным братьям и сестрам; их у меня много," пошутил я. Мы замолчали, подыскивая тему для разговора. Прилежно пыхтел мотор. Позади нас тянулся бурлящий пенный след. "Что нас там ждет?" еле слышно пролепетал Вася, не отрывая взгляд от бегущих волн. "Справимся ли мы?" озаботилась Наташа. "Говорят, что там трудно найти друзей." " "Друзей вы найдете в церкви, но сперва вам предстоит много учебы," негромко ответил я. "Насколько я знаю, никто из вас не говорит по-английски. Освоить язык и ознакомиться с обстановкой - вот ваши первые задачи. На счастье вы богаты, поэтому процесс адаптации пойдет легче." Мне пришлось прекратить рассуждения, так как дети, расположившиеся по соседству, затеяли громкую возню. Причиной конфликта был никелированный ящик размером с обувную коробку, в верхнюю часть которого малыши заталкивали газету. "Что это?" поморщившись, спросил я. "Новая игрушка?" "Ах это? Это сувенир," оторвавшись от печальных размышлений, разом произнесли Вася и Наташа. "Вы разве не знаете историю нашей жизни?" Я отрицательно покачал головой. Настроение Звонцовых переменилось; они широко заулыбались. "Этот безделушка сильно повлияла на наши судьбы. Мы долго принимали ее всерьез, плакали и горевали, но все обошлось. При удобном случае мы вам подробно расскажем о наших терзаниях." На мгновение Вася молитвенно возвел глаза к небу, а Наташа суеверно постучала согнутым пальцем о деревянную скамью. Тем временем детский визг усиливался. Малыши собирались подраться. Спорили за право, кто повернет первым колесо на блестящем боку машины. Один из них победил, колокольчики мягко прозвенели и, кажется, Сережа протянул мне белый измятый листок. "Вот что Штукенция предсказывает!" пропищал мальчуган. Поперек страницы детскими каракулями было начертано, "Здравствуй, Америка!" "Вы туда направляетесь?" склонив голову набок, весело улыбнулся я. "Да," взглянув через мое плечо, подтвердил Вася. "Возможно, что в США. Дети так радуются, потому, что надеются попасть в Мир Диснея. Я им обещал. Мы обсуждали наши планы в семье. Наташа не возражает," с облегчением произнес он. "Правильный выбор. Вы не пожалеете," мои слова заглушило пение, которое раздалось из корабельного репродуктора; широко известная патриотическая мелодия, которую я попросил радиста запустить для нас. "America the Beautiful...
  God shed His grace on thee,
  And crown thy good with brotherhood
  From sea to shining sea!
  (Америка прекрасная...
  Бог излил на тебя Свою благодать,..
  От одного сияющего моря до другого!)"
  Стюард принес нам бутылку шампанского и бокалы. Мы выпили за будущий успех. Жизнь только начиналась!
  
  
  
  Year 2022, Knoxville, TN
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"