О СТИХАХ.
Стихи можно сотворить одним из двух способов.
Первый - игра слов, создающая определённую музыку, фонетику, пение.
Содержимое такого стиха вторично, важен ритм, мантрообразность,
мелодия. Однако такой стих грозит превратиться в рифмованный кроссворд,
а потому скучен в больших дозах.
Тем не менее, рифмованный (лучше хорошо, чем плохо) стих первого типа
относится к литературе, как и любое печатное произведение - ибо,
если я не ошибаюсь, "литература" - это умение составлять тексты из
букв, литер... Все рифмовки относятся к этому жанру, и в этом ремесле
можно поднатореть (хотя некоторым дар вязать слова в бусы дан от
рождения - им повезло). Для медитации сойдёт.
Второй - сюжетный способ. Он превращает литературу в искусство,
вызывающее не только ритмическое притопывание, но и резонанс
в душе - в сердце - читателя. Когда грустно - плачу, когда смешно - смеюсь.
Надо просто иметь что сказать. Я имею в виду не столько тему,
исполненную философии, сколько талант сделать темой что угодно.
Легко писать умные стихи о волнующей всех вещи. Легко философствовать
в стихах, потому что философско-религиозные темы ценятся человечеством.
Легко описывать чувства, особенно пережитые - для всего этого можно
найти интересные и трогательные слова, если ты, конечно, не полный
болван. "Вечная тема" способна вытянуть почти любой стих.
Искусство состоит в обратном - взять любое, и своим стихом превратить
его в вечное. Например, увидеть на улице водосточный люк - и через
воображение и вымысел превратить его в героя драмы. А колеса поезда -
в героев водевиля. А про табурет на кухне написать задумчивую
и грустную философичную песнь. Что вижу - о том пою, но пою не о том,
а о людях и о себе, используя то в качестве зеркала.
Ещё ценится умение сплетать венки из тем - если первый
тип стиха складывает калейдоскоп из слов и фонем, то второй - из тем
и сюжетов; это то умение, которое ценится среди писателей-прозаиков.
Наконец, мастер сочетает игру слов и игру сюжетов.
При этом он не злоупотребляет редкими словами, географическими названиями,
историческими датами, цитатами, иноязычными изречениями;
но может привлекать ассоциативный ряд из родной культуры -
раскапывая пласты поговорок, крылатых фраз,
народных говоров, привлекая героев фильмов, эпоса, итп.
Может, но не злоупотребляет;
опять же - кроссворд или энциклопедия в стихах хороши лишь в ограниченных
дозах. Читателю не интересен писатель-эрудит, его не волнует энциклопедическая
начитанность автора и его образованность. Читателя волнует число связей
и переходов в стихе, заставляющее его удивляться неожиданности и
непредсказуемости, наложенной однако на логику сюжета.
Мастер не говорит красиво и не спекулирует на возвышенности тем.
Лучше употреблять простые слова, чем заумные, но сочетать их в ажурную
по ассоциациям вязь. Обрести искусство делать интересное из грязи -
дано не всем. Можно научиться играть словами. Но научиться играть
вещами, людьми и чувствами - это иной талант, и он редок.
Поэтому рифмовщики повсеместны, хорошие встречаются реже, но вот поэты -
совсем редкость. Потому что поэзия - это искусство видеть и рассказывать -
всем известно, как собирает вокруг себя слушателей
искуссный рассказчик баек. А рифма для поэта - лишь инструмент,
хотя музыкант должен владеть и инструментом. Но прежде всего - мелодия,
сочинение, а не качество исполнения. Хотя... на расстроенном инструменте
можно запороть и великую симфонию.
Итак, рифмовка есть упражнение ума, быть может отдых души, но это лишь
шаг на пути к искусству. Мастерство требует иного умения, совсем не
связанного с умением складывать слова в рифму. Искусства рассказывать.
Сочетать несочетаемое. Подбирать героев рассказа так, чтобы они жили
в рассказе, а не описывались в нём.
В общем, натюрморт наскучил. Подавай нам динамику - если не действия,
то уж мысли - точно.
Чего не надо в стихе.
- Меня ДИКО раздражает перегруженность наименованиями, именами героев
(в духе "граф Катценшайссе"), историческими событиями, и прочей
энциклопедичностью. Следует обходиться минимумом материала и делать
стих самодостаточным. Думай самостоятельно и не говори красиво.
Нет кроссвордам ради банальной эрудиции.
- Не люблю воспевания искусственной среды - городских натюрмортов,
культа машин, описания собственной социальной крутизны.
Города пусты, в них никого нет.
Пастораль:
Тёлки молодые шли на водопой,
Но пастух сердитый их погнал домой.
Расшифровка:
Девки молодые выпить водки шли,
Но менты крутые тут их замели.
Отстой всё это.
- Не люблю самолюбования всерьёз, без толики иронии. Если ты себе -
памятник, то стой гордо, а не размазывай сопли и не трепись.
Это шут или язва могут трепаться, но не столп, попирающий ногами небо,
а ягодицами - землю (представили?).
- Без этики, философии и психологии (пусть завуалированных) стих плоский.
Потому что тогда он - ни о чём, он не о людях. Жанр живописи, понимаю,
но предпочитаю мысли вслух. Если человек не думает - он скучен.
- Не люблю биения себя в грудь и говорения "МЫ! Русские! Россия!"
(или любое иное государство). Говори от себя. Не гордись тем,
чем не могут гордиться все поголовно. Лучше плачь об этом.
Добавление:
> Как и все остальное. Читал с огромным интересом. Теперь я могу долго не
> возвращаться к этой теме - Андрей сказал об этих вещах предельно просто,
> доходчиво и убедительно.
Но не всё. Например, возможен такой натюрморт,
который заставит думать читателя. Разбудит в нем
воспоминания и ассоциации. Его собственные, не писателя.
Но талантливый провокатор - тоже на дороге не валяется :-)
ПОЛЕЧИТЬСЯ БЫ НАДОБНО.
Вот, что я вам скажу, милыя. Вредно смотреть телевизор
и жить новостями родины. А пошлюхайте-ка, дети, сказку,
похожую на правду.
В одной пластилиновой местности нагло-лоховая подлиция,
формальная служба безобразности и иже с ними так
обрадовались приходу деда Мороза-замороза, что стали вести
себя как дети - шаловливенько, и главное - безнаказанно...
Нет, слишком правдоподобно получается.
В одном королевстве-дуралевстве жила-была Златовластка.
Было у нее до х.. рена золота и власти. И за это ее все
очень любили, не только сапоги кирзовые лизали, но и ... А
ей это нравилось очень, так что занялась она украшением
морды лица, а к подлизам презрение питала, хоть и тайное. Но
с другими ей общаться было неинтересно... Нет, снова не то.
В одной большой больничке жил-был героический доктор,
решивший давать всем пациентам (и санитарам заодно) героин -
чтоб те забыли о своих болезнях и пребывали в счастливом
неведении... не путать с недоумением. Нет, опять не то.
Попробовать дяде пожаловаться, что ли?
О, Господи! Среди засилья жоп
Какой любви ты прочишь очищенье?
(Леченье, срочно надобно леченье!!!)
Каким врагам даруешь тут прощенье
Когда врага всего - чугунный лоб,
Кулак, да пуля про запас, почти
Что даром. Сто молитв прочти -
Не станет эта глина божьим даром.
Подлянкой пахнет, злобой, перегаром,
Глазами завидущими глядит.
Как верить тут, что правда победит?
Мафия всесильна, хотя и смертна. А мне что-то полечиться
захотелось после вчерашнего. Мантры почитать.
Самоуспокоением заняться. Попробовать что ли, как ребенку на
ночь? Итак, себе объясняю. Себе.
Эмоции, "страдания в стихах и прозе" проистекают от
неспокойности души. Например, от обиды, от бессилия, от
счастья. Порой - от того, что душа болит за что-то, когда
стыд и совесть вопиют, что нечто надо срочно изменить, а то
мир погибнет, попав во власть зла. Вопит-вопит, да изменить
ничего не может. И этими переживаниями лишь подрывает свое
здоровье: кровь, селезенку, мозги и особенно руки -
нервически стучащие по клавишам. ВРАГ, КОТОРЫЙ СЪЕДАЕТ
НЕНАВИСТЬЮ ТВОЕ СЕРДЦЕ - ТЫ САМ. Бац - об стену лбом.
Бац-ц-ц! Немудрено, что лоб болит.
Рано или поздно бессмысленность доходит. Получив
просветление, наш герой становится пофигистом и начинает
писать спокойно-улыбчивые туманные стишки, а также наводить
красоту на выдуманный и очень-очень метафоричный мир
сказочек. Стишки и сказочки иже с ними приятные,
потусторонние, и оттого абсолютно бесполезные для сердца и
ума. Пригодные разве что для релаксации небуйных психопатов
в небольшой психиатрической больничке.
Наконец, надоедает и погоня за совершенством красоты,
потому как выдумка все это, и персонаж наш замолкает вовсе.
Блаженны, мол, мертвые.
Так на ком же мир держится? На первых, совестливых, но
несчастных бойцах, клюющих собственную печень? Нет. Я им
сочувствую, сам из этих, но мир держится не на их страданиях
- миру плевать.
На тех, которые гонятся за выдуманной красотой и
совершенством, надеясь наивно, что красота спасет мир? Нет,
не спасет. Единственное, что может сделать красивая
виртуальность - обмануть людей и сделать их слабее. А
реальность очень даже может и хочет виртуальность
ограничить, запретить, налогообложить. Заложить и
низложить. Заставить служить.
Тогда кто? Те, кто молчат и как бы отсутствуют? Да нет
же! Это пофигисты - им комфортно, им даже сочувствовать не
надо - их просто нет, они в другом мире. Просветленные
открывают рот лишь тогда, когда им кажется, что на ум
забрело нечто, что достойно соприкосновения с Вечностью -
хоть в качестве татуировки, хоть в качестве туалетной
бумажки. Лишь тогда позволительно делиться. Проблема многих
из этих в том, что они жаждут безупречности, и эта жажда не
дает им ни напоить других, ни напиться самим. Напоить ли
живых из пустого стакана? Пусть даже безупречным - но
призраком - воды.
Перестав давать имена вещам, перестав смотреть на
предметы и их поведение, перестав переживать за них и себя,
перестав говорить красиво - исчезают подобно Чеширскому
коту, оставляя после себя улыбку. Хорошо, что не оскал,
но...
Мир на самом деле держится на говнюках - тех самых, за
которых одни переживают, а другие просто игнорируют. Мы к
ним, кстати, тоже относимся.
Так за кого же я? За кого страдать в стихах и прозах -
за них, за всех, за вас, за семью, за себя? Или вовсе не
страдать? А идите-ка вы все в баню! И я, заодно, схожу -
чтоб глупые вопросы не задавать. Мыться надо. Не гонясь за
чистотой, между прочим, ибо в реальности ее нет. Просто
помыться - приятно. А там увидим.
Там, на лезвии горизонта - тишь, покой и свежий, но не
ледяной сумрак. Не душно. Не обжигает морозом, не то, что на
Колыме. Там не принято глупо улыбаться по поводу и без
повода. И не принято быть насупленно-серьезным и тем паче -
настороженным. Там нет расслабленных и напряженных, там не
чтут высших сил и не порицают грязь обыденного мира. Там
молчат, и слушают песни вод и кузнечиков, хотя ни того ни
другого там нет. И нет там ни одиночек, ни затерявшихся в
плотной толпе. Для каждого достаточно места, для каждого
найдется собеседник, с которым можно молчать в полном
понимании - абсолютно себя не сдерживая в выражениях тишины!
Это место там, у горизонта, надо лишь не бежать туда, а
просто прыгнуть и оказаться там. Все знают, что это
невозможно обычным путем. Потому-то, ушедших туда нет с
нами. А в Индии, между прочим, с 11 мая 2000 года - один
миллиард населения.
Слезы умиленья
Ненависть презренье
Полное забвенье
В Ганге омовенье
Милость и прощенье -
Все к едрене фене!
Буду жрать печенье
Не прося прощенья.
К совращению отвращение
Мыльной оперой увлечение.
Что любим, то и защищаем, о том и плачем. Плачем о
несбыточном, это и хорошо - ибо есть о чем мечтать и это
подвигает нас убегать от энтропии и разрушения. Бег от
цунами по песку. И плохо - потому что заставляет мечтать, а
замечтавшегося - ешь голыми руками.
Как над бездною, над трясиною
В своих ульях мы сидим сиднями,
Да под вЕтрами и под стягами
Усмиряем плоть пьяной брагою.
Усмиряем дух телевизором.
Были серыми - стали сизыми.
Но не голуби, не воркуем мы,
А воруем хлеб, озоруем мы.
Тихо тырим жор да из житницы
Жизни-мачехи, старой сплетницы,
Старой мыльницы, старой мельницы.
Променяем век на бездЕлицы.
Хоть из окон свет - никого здесь нет.
Если ж кажется "глас послышался" -
Шел бы в баню ты, да на лыжах бы.
Под знаменем буддизма, буддизма-даосизма, к победе
коммунизма, нас партия ведет...
Упросить ли пулю просто в землю лечь?
Упросить ли девку честь свою сберечь?
Упросить ли Небо дать еще пожить?
Упросить ли ветер не шуметь, не выть?
Не проси, не бойся, главное - не верь.
Можешь открыть сердце. Но не вздумай - дверь.
Увы, реальность и виртуальность далеки, являя собой одно и
то же. Но тотальный контроль за прессой, телевидением и
Интернетом может случиться в любой день, когда, наконец
дойдут и до этого милостивые руки детишек наших в войнушки
играючих. Вот так - из сфер высоких - носом в каку, чтоб не
расслаблялись. Цинизм, кстати, проистекает из отрицания как
грязи, так и чистоты, претендующей на роль спасителя души.
Потому что ложь это. Увы, к сожалению, но бренное тело
требует спасения иным путем - и тем не дает покоя душе.
Медитация сродни наркозу, но это не делает тело бессмертным
или избавленным от страданий и желаний. А души нет. Нет
души. А вот слово - есть.
Слякотно. В душе слякотно.
Не тошнит, но серостью приплюснуто.
Были мы за этот век всякими:
И крикливыми и не-раскрой-уст-ыми.
Трех нулей забор. Крыльцо в порохе.
А запас ли спас, разве знаешь ли?
Знай, вали всю жизнь одним ворохом.
Знай, гори пока. Оклемаешься.
Иль копыта прочь - и откинешься.
Ночь, зима иль ров - куда двинешься?
Тьма бежит на метр перед фарами,
На сухом пайке, без гитары я.
Песня топора да по дереву.
То ли спать пора, то ли прятаться.
Звук со всех сторон - но не стерео.
Нулевая ты, наша матрица.
P.S> Трёх нулей забор - это про год 2000.
СТИХиЯ (март 2000)
I
Плутая в лабиринте истин,
Меж двух обрывов строя стену,
Хлад с жаром тщетно разделяя,
Ища в алмазе перемену,
Не зная, от кого зависеть,
Овцой быть? Вожаком у стаи?
Из слов выстраивая мысли,
Словам своим не доверяя,
С мечом, с любовью, с пустотою,
С рожденьем нового вопроса,
Со смертью, и с самим собою,
Смешав в коктейль весну и слёзы,
То подпирая твёрдо небо,
То прыгая на сковородке,
Не веря в быль, но веря в небыль,
В пустыне, на крылатой лодке,
Не искушаемый водою,
Не поедаемый огнём,
То с непокрытой головою,
То в шляпе с Феникса пером,
Слепой, с пронзящими глазами,
Глухой, всё зная наперёд,
Хлеб преломив на дождь и камень...
Всё сохранится. Всё пройдёт.
II
Беседуя с Христом и чёртом (Взывая пред)
О небывалой тишине,
Не отдаём себе отчёта,
Что родились мы - на войне.
И что победа невозможна,
Лишь время крОшится в борьбе.
Но, позабыв про осторожность,
Грызём мы хвост самим себе.
И левое крыло - как уголь,
А правое - бело как снег.
Но ветер не идёт на убыль,
Хотя тощает скудный век.
III
Не веря в слепоту Фемиды,
Не веря в искренность литавр,
Я мчусь на призрак Атлантиды,
Как за Тесеем Минотавр.
Как кот за склянкой валерьянки,
Как мотылёк на свет костра,
Как перезрелая крестьянка
На знак шального школяра.
Златого века дух незримый
Как пот истает на челе...
И я, как прежде нелюдимый,
В пустыне. Хоть на корабле.
* * *
...А в полях - то метели, то снег,
И не греет похмельный ночлег.
И бесцельны следы в целине.
Каждый день - то в тюрьме, то в войне...
* * *
Не знаю... Фарш из мясорубки -
Судьбы портретные мазки.
Росла коровка. Чьи-то зубки
Котлетку рубят на куски.
Трава растёт.
Караван идёт.
Собака лает.
Прости, родная.
Под толщей облачной перины,
Под бурей бешеных ветров,
Среди железной паутины,
Меж жаворонков, лис и сов,
Не глядя в пламя поднебесья,
Себя сжигая на кострах,
Со страхом, гордостью и спесью,
Без мысли во чугунных лбах,
Сверля сердца объёмом злата,
Свербя в ушах настойкой лжи,
Подённо ищут виноватых,
А ночью в ход идут ножи.
И лишь улыбка непричастных
Сияет ночью, режа тьму...
Но был ли этот ясный мальчик
Я что-то, братцы, не пойму.
* * *
Поскачи-ка, заюшка, принеси нам хлеба,
Поплыви-ка, рыбонька, принеси воды.
А за солью, милые, мы пошлём амёбу,
А платить за всё это будешь, Вася, ты.
Что бы тебе, Васенька, не пойти ка на хер?
Гой ты, добрый молодец, даже без есИ.
Ты не пей-ка водочку, не сморкайсь в рубаху,
А для комких блинчиков тесто замеси.
Будет пикничок тебе, будет развеселье,
Будут те и девочки, коим несть числа.
А потом в тюрягоньке справишь новоселье...
Лучше б тебе курочка напрочь хрен снесла.
* * *
Не оставив следов на снегу на воде
Не топтав эти ржавые крыши времён
Раздувая свой парус в пустыне нигде
Посадив на аллее терновник и клён
И гуляя вдоль мыса со львом и быком
Уходя то в предел то в неяркую явь
Переменчиво мысли светя маяком
Расставляя штрихи но без смерти устав.
"Andrew S. Bogatyrev" wrote:
>
> >
> > Любое чудо- на три дня.
> > Любой пейзаж- до поворота.
> > Но ощущение полета
> > важней, чем прочая фигня.
> >
> > Ludmila.
>
> Полёта? Сверху вниз, и в шахту?
> Иль к облакам, где молний сети?
> Полёта мерного и с тактом?
> А за болид я не в ответе.
добрый доктор айболит!
у меня болит болид
снова в небо как на вахту -
ни в тахту тебе ни в шахту!
Fenya Palmont.
* * *
Помаши себе руками, к облакам стремясь как птица,
Может прыгнешь словно камень - приготовься приземлиться.
* * *
Обыскавшись полётов под солнцем дневным,
И в дурмане не выискав истины тьмы,
Мы уходим в сознания мглы глубины,
Находя там за вымыслом радости дым.
Не на вахту, приятель, в иллюзий рассвет,
Не взойдет это солнце, не жди, не терпи.
Нету счастья на свете, и в сказочке нет,
Наяву - падай камнем, в мечтах же - лети.
* * *
синева как сказал бы поэт -
тайный промысел беглых из шахты
в очевидности этого факта
смысла нет смысла нет смысла нет
суждено ли горняцкой судьбе
не поверить в "безумно" "нелепо"?
наготове открытое небо -
стоит только забыть о себе
и...
yours Fenya Palmont
Молчи, смолчи, мой камертон,
Фальшивить мне позволь.
Пусть не мерещатся во сне
Утраты, ложь и боль.
Пусть не звенит во мне твой зов,
Не портит аппетит.
Не надо узника будить, (пленника, нищего)
Пока он сладко спит.
Не надо музыки, когда
Всё валится из рук.
Крапивой жжёт усталый слух (Кинжалом ранит нежный)
Чистейший точный звук. (Хрустальный чистый звук)
Молчи, мой камертон, молчи,
Дозволь покоя час.
Готовы ноты и смычки,
Но пусть не тронут нас.
Шериф шлёп в шурф,
Шмяк щекой в шарф.
Щурит щуплый глаз -
Чтоб прищучить нас.
ВЕСЕННЯЯ ПЕСНЬ ЧЕРНУШНИКА
Охмуряя мозги несбыточным,
И в землянке живя зажиточно,
Уперевшися взором в чужие сны,
Не заметив обмена зимы - весны,
Я в Ковчеге сижу, как в ките пророк,
Я - Иона, я - Ной, но нигде мой Бог.
Вот те Благодать - словно твою мать,
Есть и два крыла - да в борту дыра.
Не пришить ли мне хвост-усы-плавник?
Кот-гибрид-с-моржом, ну да я привык.
Глядючи в окно на разлёт лесов,
Я лицом к лицу вижу зуб-волков.
То не брег другой, не иная грань -
Это просто жизнь - и из жопы ср... дрянь.
Вот трава растет, к солнцу тянется.
Вот блатной идет, горький пьяница.
Шелестит листва - никому не враг.
А покой и сон твой отнял дурак.
И молился б я, прости Господи,
Да не смыть лица с больных оспою. (снять)
Омовеньем рук смыть проказу ли?
Боже, чудо б вдруг - одной фразой бы!
Чтоб сказать словцо - и умыть лицо,
Да молчит струна - не её вина.
Не играет в душах гармонию -
Чёрт к рукам прибрал филармонию.
Инструмент один мне - топор да клин,
Да чернил ведро - обмакнуть нутро.
Зеленей Весна, раскрасавица!
Кто от пуль сбежит - тот отравится.
Ты не ешь, Ванёк, наш компот-кисель,
Не спешишь в козлы - так беги отсель.
Струны дождей, слёзы надежд,
Шорох тоски, белых одежд.
Солнечный свет, занавес туч.
Нет счастья, нет - я не летуч...
Шах, и мат, и пат, и крах.
Тихо-мирно, на ножах.
При улыбке, при свечах
С булавой и на мечах.
На плечах ли голова?
Слушай, что твердит молва -
Что секир башка, кранты,
А водящий - это ты.
За нос водишь, как узду,
Всех ведешь в неё - в п-зду,
Но за вольные хлеба
Усечётся голова.
Поводил - ложись ка в гроб,
Дать другому место чтоб,
Чтоб он тоже поводил -
Место, блин, освободил!
Вот тогда настанет кайф -
Никого. Пустынный рай, б.
Изысканно-печально,
Разнузданно-молчально,
Расхлябанно-мочально,
С искрою или без,
Ни тени бросив тайны,
Забившись в угол дальний,
Весь скучно-аномальный,
Без секса и чудес.
Замерить вес презренья,
Задобрить вкус забвенья,
Запудрить мозг творенья
Венца или крыльца.
Сожрать кусок печенья,
Сокрыться от леченья,
В экстазе от черченья
Фальшивого лица.
Развесив свои уши,
Кудахча, словно клуша,
И, честно бья баклуши,
Улыбку натянуть.
Чтоб стало сердце суше,
А тело - просто тушей,
А песня - бормотушкой,
Чтобы объяла жуть.
Эх, обаянье слова,
Сваяешь - и готово.
Вот свежая обнова
В примерочной души.
Зудит опять и снова,
И об пол бьёт подкова -
Пора писать, готово!...
Но лучше не пиши.
Тут намедни зима, зима.
Вдоль равнины бела-темна.
И немилостью холодна,
До покрышки, до дна.
А сегодня опять апрель.
Только глух я, всё врёт капель.
Я с зимою одной дружу,
О весне не тужу.
Не понять её - белый лист
То ли слеп, то ли свят и чист.
Снег бескрайний как свет, туман,
Молоком видно пьян.
А весна - суета сует,
В ней покоя и сердца нет,
Ну а есть в ней пожар, угар,
К смерти путь - Божий дар.
Эта юная кутерьма
Даже скалы сведёт с ума,
Да, жестоки её дары,
Не бери до поры.
А ведь темно. Замолкли чистоплюи,
Клыки свои втянув под пиджаки,
И, сюртуки опрятно накрахмалив,
Лишь ухают, как в бане мужики.
Вот веник твой, что поражен чахоткой
Его мне выдал томный силуэт.
Но нет, о да! Зачуханной Чукоткой
Меня из глаз отпаивал поэт.
Я не просился на горшок и в дамки,
Да полноте - стрекозы из трубы
Камина дымного, раздавленного танком,
Летят как фурии иль пифии судьбы.
Рубанок. Стружка. Вот и Буратино.
Иди за холст, я - дядя Франкенштейн!
А на холсте знакомая картина -
Там всех сношают, гонят всех взашей.
Ну чем не тайные подполья Тамплиеров?
И крыса Шушара - как Цербер у реки.
И Марс бесстыдный под подол Венеры
Залез, как будто кормит птиц с руки.
Ну что же, ешь. То плоть твоя и хлеб твой.
А на крестах - лишь плюс, ну где же минус, а?
И если днём настанет время жатвы,
То бросить камень сможет лишь жена.
А ведь светает. Скоро грянет полдень.
Привет, Аврора! Будет новый залп?
То Купидон с базукой колобродит,
Одеколоном обливая скальп.
С перстами румяными Эос,
С наточенным пенисом Эрос,
С побасенкой гнусной Эзоп,
Щелчок от Балды - прямо в лоб.
Средь пустынного рая
От любви помираю.
Я не знал, что я ем - пищу.
Что весь день говорю прозой.
Что кому-то и я - нищий.
Мои слёзы и смех - позы.
Я не знаю и, верно, не буду знать -
От кого бы спасаться и убегать.
А кто праведник, правит и бал и пир,
Как быть сытым, не съев весь подлунный мир.
Мне незнание спать даёт,
И мечтать - "Я свободен как
Самолёт, что ушёл в полёт!"
Про пилота забыв, дурак.
Нам всё по барабану,
С незнания и спьну,
С испуга, с опупенья
С Ваалу поклоненья.
Представьте себе,
Представьте себе,
Зелёненький он был.
Пройди всю планету по тени по свету
А нету ни патоки ни конфеты
Ни мяты ни ваты но лица помяты
И жаждой объяты душой вороваты
В мечтаньях в скитаньях
В сопливых стенаньях
Не зная призванья но зная желанья
А может до лампы а может до фени
Предавшись без имени бурям-теченьям
И всё столь похоже на хаос и кашу
Что кто же хлебать будет
Жизнь эту нашу?
Лебедь белая плывёт
Да орешки всё грызёт...
Самураи у реки,
В хороводе старики,
Мне жениться не с руки,
Удавиться от тоски,
Всюду в чести дураки,
В море тонет рыба-кит,
Называется - "сти-хи" -
Ещё восемь раз "хи-хи",
Муха в белизне муки,
Жрут её семьёй жуки,
У кота есть сапоги,
А у курицы - мозги,
Конкурс едкости брюзги,
С мухомором пироги,
Не увидеть, блин, ни зги,
Рукописи жги - не жги...
Размеренно но с синкопами
Балет на плацу с сугробами
Нектар свой пия с микробами
Одевшись во галстук с робою
Абсурдом смиряя занудность дня
Я брюкву жую "ну-ка съешь меня!"
Ветер, ветер, ты могуч!
Ты гоняешь мусор куч,
Ты сдуваешь кепки с плеч,
Ветру лучше не перечь.
Не раскрой свой даже рот
Пыль влетит туда, урод.
Хлопай глазками, лопух.
Тополиный носит пух,
Мух пушистых рой летит,
А твоя мне речь претит.
Разумеется, навязывая своё мировоззрение.
А как же иначе? Вопрошая?
Фальшивых истин, глупых голубей,
Трясин без гати, пирогов из глины,
Мундиров ватных, лаковых лаптей,
Любви из снега, денег из осины -
Так много, что аж дрожь берёт, уж жуть!
Без жертвы Жмоту, право, не уснуть.
Приняв на лоб свой поцелуй дубины,
Не так легко изяществом блеснуть.
Раздваиваться кобры языком
На мёд и яд, хвалу и воздаянье,
Халву считая сладким пустяком,
Страданьем добывая покаянье.
Натягивать улыбку как штаны,
Застуканный в постели с барабаном.
Бояться, как расплаты, глубины,
И притворяться милым грубияном. (мелким хулиганом)
Не выбирать. Заранее свой нос
Отворотив от запаха ладАна.
Ломиться в стойло, вытоптав овёс,
Собрав на хвост репея и бурьяна.
Копытом бить по мокрому песку,
Чтоб замки рушились. Но хижину не строить.
И нагонять зевоту и тоску,
Готовя ложе свежему герою.
А меч висит, ржавеет, ждёт питья -
Отнюдь не приворотного настоя,
Не жабу на кресте, не воробья,
А Авеля. А может даже Ноя.
* * *
Прокруст обозрел окрЕст -
Кого бы ещё съесть?
Свободных нет в зале мест -
Пора набирать вес.
* * *
Не затрагивая струн
сердца
Не пытая седину
болью
От меча и яда отвер-
теться
И смириться со шута
ролью
ПОЕЗД
Нам не успеть. Уйдём средь перегона,
Среди степи и тундры, средь снегов.
Сойдём не в твердь уютного перрона,
А в бурное объятье облаков.
Нам не успеть. Не дочитать романы,
Не доиграть, не доучить, не спеть.
Сойдём мы слишком рано, рано, рано,
Исчезнув в тайне под названьем "смерть".
Нам не успеть. Оборваны надежды,
Обрезан провод, смолкнул телефон.
Лишь ветер - неприветливо-прилежный -
Гоняет листья под колёсный звон. (погонит)
Чёрные свечи - для чёрного пламени.
Белые свечи - для пламени белого.
Свечи погасшие - только для памяти.
Что же ты сделала, что же ты сделала...
У бокра была курдяка,
Он её ы-ы.
Она хрявкнула мисины,
Он её ды-ды.
Единство детей и отцов -
Мы здесь на одно лицо.
Истории прежних дней
Не сделали нас умней.
Мы те же наденем штаны
На голову древней страны.
И тот же кукиш сосать
Даст Родина всем, вашу мать.
И те же грабли - да в лоб
В счастливом беспамятстве чтоб.
И с песнею, строем, на смерть,
Мы в шорах - крушить лбами твердь.
КОЛЫБЯКАЛЬНАЯ ПЕСНЯ.
Мир страшен. Кто оспорит это?
Кто станет воздух отрицать?
От тьмы до света и рассвета
Боимся мы глаза разжать.
Но мир красив. И это чудо -
Как рука об руку, вдвоём
Идут зловещая простуда
С голодным жарящим огнём.
Дельфины дохнут, СПИД крепчает,
И огурцы всё толще, но
Все врут, кто что-то обещает,
Всё врёт красивое кино.
Но под зонтом моих мечтаний
Укрыться можно от дождя,
Гвоздей, призывов, обещаний
И сталевзорого вождя.
И вот тогда, забыв про гибель
Всего, что тронуто рукой,
Бросаю к чёрту пыль и мебель
И ухожу к себе домой -
Туда, где комары невинны,
Микробы делают кефир,
Где похитители наивны
И похищают лишь зефир.
Где пуля - для соревнований,
А драка - мера мастерства,
Где нет ни крови, ни страданий,
Где не берут в расчёт родства.
Где слово может стать явленьем,
Но бедствием не может стать,
Где белки скачут и олени,
И где не надо покупать.
Где сказка обернулась явью,
Зато дракон - смешлив и мудр,
Летает, крылья вширь расправив -
Швейцар для встречи новых утр.
Где ложь не встретит умиленья,
А подлость - радости не даст,
Где нет потери поколений,
Седая старость - не балласт.
Где зло становится нелепым,
А глупость - только лишь смешной,
И где толпою тянут репу
Вполне сравнимую с Луной.
Там чудеса, там кошки бродят
И мяу-мяу говорят,
Нет туч на синем небосводе,
И раздается смех ребят.
Там на неведомых дорожках
Следы невиданных зверей,
Избушка там мурчит как кошка,
Но ест сметану, не мышей.
И я там был, и все там будем,
Когда закроются глаза.
И в крылья всем хорошим людям
Ударят ветер и гроза.
И на летающей тарелке
Под парусами и в огне
Летит сквозь свет, что тихо меркнет,
Валькирия на помеле.
Но то уже иная сказка,
А эта - подошла к концу.
Ложись-ка спать, пора, будь ласка,
Бессонница нам не к лицу.
Жуй пиццу, оп. Балдей под хип-хоп.
Мечтай про Америку до самого берега.
А я там был, Попс-колу пил,
По ушам текло, но настоFUCKло.
Когда тут не смогу - то обратно сбегу.
Но верный ответ: "нет счастья, нет".
Жаль. Не жаль. Жалостью, жалом,
Мир - киноварь, красного мало. (красивого)
Кров. Не кровь. Мир да любовь.
Ох, эти сказки, щелям замазки.
Ох, эти глазки, в щелку пролазки.
Всё бы увидеть, подметить, обидеть.
Жуй. Не жуль. Жуликов много,
Только до гроба, только дорога
Идет мимо граба, течёт ручьём гравий...
Где-то грешил я, но грех свой оставил.
Где-то гроши я крошил словно крошки,
Звал воробьёв, давал пищу для кошки...
Всё бы подметить на всём белом свете.
Ветер втёр в рот. Не самолёт.
Коль из осины - падай с вершины.
В гнёздах осиных нет лососины.
Голем, глаголы - из глины, из глины.
Ключик из золота где? Среди тины.
Рамочка сущность вмещает картины,
Если просунуть свой нос в паутину.
И не порвать свой манжет из резины,
Что позволяет остаться невинным...
Верь. Не ври. Мы - снегири,
Красные грудки, плоские шутки,
В мороз прилетим, жратвы поедим,
Развеемся в дым... В дом не войдём
Красным огнём. Вот и рассвет.
Нас уже нет.
Охай - не охай - все сдохнем.
Сохнем. Под ливнями сохнем.
Рохли.
Грозою вспорото небо,
Скалою вспороты воды.
А мы нос уперли в небыль,
В безветрие беспогоды.
Глаза мы уперли в строки,
Где бродят Адам и Ева.
Но гонит, шевЕлит ноги
Ехидный демон дороги.
Туда, где зацвел багульник.
Туда, где синие горы.
Где носится ветер-распутник
И кажутся мелкими споры. (и ссоры)
Печалью хрупкой красоты
Такой нечастой и случайной,
Явив точёные черты,
Иглою прочеркнула тайна.
Бела, как первый снег невинный,
И словно зимний день грустна,
Жива, что не дано картинам,
Но не беспечна как Весна.
Краса навечного прощанья,
Разлуки верной навсегда,
И бесконечного незнанья (молчанья)
Как в лёд застывшая вода.
НепрОчна, словно паутина,
Пластина хрупкая слюды.
В песках спалённой Палестины
Пророков сгинувших следы.
Она прошла как луч последний,
Остаться тайною навек -
Души безмолвный собеседник,
Печали близкий человек.
6 августа 1945 года, 8:15 утра
Город замер. Скоро Хиросимой
Стать ему в истории зарубкой,
Прорубью, пробойной и провалом,
Отсветом Содома и Гоморры.
Тихо спят святоши и гетеры,
Дети сон досматривают сладкий.
Поутру больного (не по теме)
Отпустили когти лихорадки.
Мост широкий через Стикса воды
Приготовлен. Скоро под фанфары
Открываем. Welcome, автокары,
Человеки, лошади, трамваи!
Заходи, оставь свою надежду,
Всяк сюда забредший причаститься.
Пейте кровь свою. Смотри в ресницы
Пламени в одеждах цвета хаки.
Дым печей и посвист ятагана,
Росчерк пули, поцелуй холеры -
Мир бредёт обкуренно и пьяно,
И хромой как старая собака.
Шаткое юлы солнцестоянье,
Тучи странной формы набежали.
А пока - безветрие и нега...
Сосчитай-ка быстрые секунды!
Кто не долюбил - тот не долюбит.
Взмах меча - и пропасть безвременья,
Словно холст с одною стороною.
На одной - Дали и Босх - сиамцы,
На другой - лишь мирозданья губы
Порванные яростью любови,
Зацелованы вдрызг жерлами Иуды.
Sergei Fomin wrote:
> "Те трое - в глупости своей неимоверной -
> Себя светилами познанья чтут наверно.
Всё повторяется, нет нового на свете,
И музыка раскрывшихся ворот
Не соблазнит завыть волков, но только ветер
Ворвётся в дом, покружит и уйдёт.
> Какая у нас, однако, Муза трагическая.
> Черная, закопченая дымом, негра что ли?
Надо надо висилица по утрам и вечерам
Невеселым нелыбинцам стыд и срам в бровь и в глаз
Надо бегать по дорожке хохотать и гоготать
Под трамвай кривые ножки не совать твою ой... (мать)
А не то со хмурой харей нас не в рай нас не в ад
А на пугала воронам в Ашхабад и в Багдад
Кто не сможет улыбаться - тот дурак тот нам враг
Мы с такими не играемся - вот так так вот так
Настроим метроном на ритм
Неспешный, но и не ленивый.
Запомним всё, что говорим - (запишем)
Приливы речи и отливы.
Течёт упрямая вода,
Но зыбь дрожащих интонаций
Не дозволяет никогда
Всему океану взволноваться. (волноваться)
А под поверхностью воды,
Раскинув стебли бечевою,
Растений длинные ряды
Как в безвременье лапы моют.
Незнама истина. Так что ж -
Ломать копьё и лоб?
И биться в стену головой,
И спорить аж взахлёб?
Кто знает истину - тот Бог,
Чьи руки связанЫ.
А ты - играй и наблюдай
За ним со стороны. (Его со...)
Он раб закона своего,
Раб слова своего.
Твоё же слово - лёгкий пух,
Не стоит ничего.
Так веселись же и играй,
И строй миры из слов.
Пускай тебе не светит рай -
Зато спалит любовь.
Сказать-то вроде бы и не о чем.
Молчать-то вроде бы и незачем.
Мечты сжимают почки обручем,
Но оставляют тёплых неучей.
И, чая горячее чёрного,
В горячке честные придворные
Столь приторны притворством бережным -
Что сам не ведаешь ли веришь им?
Среди любителей добра,
Собой заполнивших Россию,
Есть и любители пера
Столь говорливые красиво.
Добро прибрать к рукам стремясь
И флаги на ушах развесить,
Они сетей сплетают вязь,
Ловя на заповедей десять.
Попасться в сети не спеши,
Сеть - не тунИка для души. (одежда)
Подлейший выдаёт себя
За своего. И входит в двери
Не сомневаясь, не любя,
Но жадно пользуясь доверьем.
А после - гложет изнутри,
Ключи прибрав к рукам липучим.
И сушит, жарит и горит,
Пока не сдушит.
Ной из большого города.
Тучи иссякают в дождь и град (истекают, исходят, нисходят)
И бьются оземь водою небесной,
Наполняющей ручей, огород, овраг,
Оседающей в лужах практически бесполезно.
И когда я ещё не раскрыв свой зонт
Выплываю эсминцем в каналы улиц -
Я как радиолуч сквозь грозовый фронт
Пробиваюсь, за плащ волнуясь.
Обдирая бока об зазубрины молний
И калошей впечатывая полёт шмеля, (печатая,выпечатывая,исполняя)
Я играю в ковчег и, довольный ролью,
Заявляю - "А вон земля!".
Вылетает мой голубь, разведчик слив,
Но приносит не ветвь, а весть -
Что потоп не стерильность, а паллиатив,
И что змеи попрежнему здесь.
Я, кингстоны открыв, улыбаясь хитро,
И славянки прощанье играя не в такт, (играя ва-банк)
Погружаюсь во впадину - то есть в метро,
И срываю размокший флаг.
Тучи режут себя на куски полотна,
Тщась накрыть целый город сетями ручьёв.
Я в вагоне - а сверху рыдает весна,
Разрывая бинты новогодних снов.
И толпа в подземелье несёт наверх,
На сигнал крысолова - к воде, на мыс.
Обещали с кота сапоги в четверг,
Но сейчас - утопиться, за дудкой - вниз.
Отражение в луже как калейдоскоп -
Расколочено зеркало серых небес.
Я разбит на куски - вот зачем потоп,
Собираю их - быть иль не быть? Я - есть.
День натянут на небо как пыльный чехол для дивана
Зелень листьев напомнила щей щавелёвых отраву
Люди прытко ползут муравьиной толпой хлеб насущный
Добывать добивать своих ближних пока не надкушен
По домам и по норам щеглы и скворцы расселились
Гнёзда вьют бьют баклуши и прячутся в белых утёсах
Я прилип в сей кисель я завяз будь я сто раз ленивец
Но подставлен ветрам и пурге будь я сто раз мимоза
Песнь параноика.
Лето жрёт меня комарами,
Отравить меня хочет грибами,
Утопить меня хочет в реке,
И змеёй укусить на песке.
Злой крапивой пожечь, уколоть,
Пылью в глаз залепить, запороть.
Злым слепнём, синей мухой пужать,
Цветом зелени глаз обижать.
Извести меня хочет жарой,
Пухом тополя и мошкарой.
Но я мерзости сей не боюсь -
Раньше сам я скорей удавлюсь.
Останься. Не спеши исчезнуть
В рутинных жестах и делах.
Пусть оставаться бесполезно
И день грядущий прочит страх.
Но расставание - причуда
Что лишь царям дозволенА,
Взаймы взять время ниоткуда,
Вернуть - изысканностью сна.
Грустить, несбывшихся мечтаний
Желая патоку продлить,
Ненужных избежать прощаний
И уходя - не уходить.
Ответ:
> И уходя - не уходить.
Останься. Ты могуч и светел.
Благословляю. Уходи.
Ты можешь быть и тем, и этим,
Чудес безумных господин.
Что день грядущий? Поза, фраза,
Указ, пейзаж, стакан вина,
Собратьев по сети проказы,
Всему положена цена.
Пусть время кончится. Ты вечен
Пребудешь с нами и вне нас.
Наивной мудростью при встрече
Подаришь. Добр твой Пегас.
Target, mailto: mobyLE@land.ru
На рельсах располагается пикник и персонажи (на шпалах)
Никто ничего не скажет и не докажет
Главный герой давно привык и сник
Охотник за зайцем бежит но мажет
Его белилами чтоб над могилою
Его засечь читая речь речитативом
Вполне слезливо зажгя огнивом
Костёр для дичи и прочей пищи
Постлали скатерть послали к матери
И персонажи грызут от пуза
Ругая Музу за то что мало их приласкала
И не погладила а лишь подгадила
Пикник в разгаре толпа в угаре
Гром не ударит - креститься рано
Пора стаканы но что-то воет
То едет поезд
И бросив пищу воронам белкам
И в спехе бешеном не доделав
Шашлык и пиццу оставив птицам
Бегут по шпалам во фраках белых
А поезд мчится
Наехать хочет
Пикник-то званый
Случился ночью
Колёса стук
Странный звук
Папироса пш-ш (пшик!)
Ни души
Закрываются окна -
гроза приготовилась к бою.
Открываются мокнуть
бутоны и листья секвойи.
Переменчиво всё
кроме туши расплющенной моря,
Принимающей форму
любой даже маленькой боли.
Эти роли играются
молча, но с жгучей любовью.
Соль покроет
всё древнее синее взморье.
Станет берег
для волн остановкой и горем.
Дно морское -
колодцем легенд и историй.
P.S. У секвойи нет бутонов - это ёлка такая большая.
Он снимает плечо с мешка, не сдерживая смешка.
Он топит реку в мешке, застряв на последнем вершке.
Он выуживает удочку из рыбы, но руки его крИвы.
Му-Му говорит Герасиму "Адью" и садится в ладью.
Выключают воду, потому что слишком много народу.
Дно идёт к кораблю - "Магомет, я тебя люблю!".
Выключают свет, потому что не куплен билет.
Кассир покупает билетики у пассажира, толстого от жира,
И ухмыляется лживо, глотая червём наживку.
Он снимает мешок с ног и загибает курок.
Он насаживает реку на крючок, а далее - молчок.
Мост шагает через крейсер, матроса поёт песня.
Рыбы танцуют ловко с Му-Му польку-головомойку.
Барыня плавает с Герасимом в реке нагишом налегке.
Посторонним Вход разрешён - вот и вышел стишок.
Прозрение как презрение - без зрения
Заочно ночью порочно беспочвенно
Подозрения без зазрения обострение
В клочья прочь растолочь бестолочь
С днём рождения удаление поколения
Спите, маленькие детки,
Спите, не смотрите,
Как в окно по толстой ветке
Лезет к вам грабитель.
Как он режет маму с папой
Острыми ножами.
Спите, детки, и храпите,
Мир пребудет с вами.
Завтра по миру пойдёте -
Жить вам подаяньем.
Жизнь на грубой одной ноте
Песнь споёт страданья.
А сегодня сладко дрыхни,
Не смотри, как шпарит
Утюгом бандит на кухне
Няню - тётю Варю.
Как он варит в автоклаве
Бедную собачку,
Сковородкой бьёт по папе,
Маму в койку тащит.
Не смотри, как хомячка он
Лопает с кишками,
И большой бензопилою
Пилит руки маме.
Как капканы расставляет
На мурчалку-кошку,
И варенье поглощает
Деревянной ложкой.
А ещё заводит бомбу
В унитазе белом
И включает газ на кухне -
Чтобы всё сгорело.
Спи, мой птенчик, спи, дитятя,
Всё ещё случится.
В нашей жизни быть скотиной
Надобно учиться.
И бандиту выть белугой,
Когда эти детки
Подключат его за яйца
К току из розетки.
Он ещё устанет плакать
Горькими слезами,
Что залез он к этим деткам,
А не к деду Ване.
Дед Ванёк - он добрый очень -
Пролетарский малый.
Он грабителя замочит
Ломом и кувалдой.
Вырвет ногти, член отрежет,
Кислотой ошпарит...
Ведь его это супруга -
Няня тётя Варя.
А приятель - поп Серёга -
Крест сколотит крепкий.
И распнёт бандита строго
Без штанов и кепки.
МОРАЛИЗМЫ
Принять наивно не спеши
раскрепощение души -
мы - люди пёстрые -
стать можем монстрами.
Коль любишь ближнего
гастрономически
то звёздам жить с тобой
катастрофическо.
А впрочем, нет, нет.
Плевать на свет, свет.
И против ветра
не больно вредно.
Кому-то вред,
но чёрту - нет.
Припарка личности -
подсчёт наличности.
* * *
Ща мы будем петь-плясать,
Сор из глазок вынимать,
Да комедию ломать
Про пречисту вашу мать.
* * *
Милая Мила рыла могилу
На Ивановскую всю голосила:
"Я собаку любила-любила,
В жертву ей котов приносила,
Осетриною свежей кормила,
Экстрасенсов и магов водила,
Но она меня утомила -
И любовь я свою утопила". (придушила, пиявкам скормила, в печке спалила)
Милая Мила мясо варила,
Деток кормила
Собакой постылой.
Этому дала, этому дала,
А этого - предала.
* * *
Балалайка моя, заломай-ка меня,
Тараканов с блинов распугай-ка, свинья.
Щас мы петь-плясать пойдём,
К полночи с ума сойдём.
А потом тебя гвоздём
Да к осинушке прибьём.
Будет те распятие
Для избранной братии.
* * *
Под знаменем буддизма,
Буддизма-даосизма,
К победе коммунизма
Нас практика ведёт.
* * *
Я - Каин. Мой мир - реален.
Мой Бог - сдох. Мой чёрт - охъ.
Он - Авель. Гнев мой расплавил.
Гордец и плут. Его убьют.
Не по злОбе - по наитию,
По закрытию открытия,
НА Небо не понадеяться -
С чёртом силою померяться.
На изнанке холста - паутина.
На изнанке каморки - картина.
На изнанке картины - мечты.
На изнанке же вымысла - ты.
> "Изнаннее незнаемо заранее"
> - из ранних слов изъято окаянное.
Я весь погряз в долгах: отцу и маме,
Жене и детям, Богу, государству,
Вскормившему меня лапшой, отстоем
И сладким гипнотическим лекарством.
Я должен Гитлеру - за то, что дед мой выжил,
И Сталину, и дедушке с знамён,
Мне Ньютон дал стальные руки-лыжи,
А Архимед - плавучести закон.
Я должен неграм, тем - Американцам -
На их плечах компьютеры взросли. (взошли)
Я должен персам, пуэрто-риканцам,
Что наркотой мой город обошли. (миновали, значится)
Я должен всем, так где ж моя свобода?
Накапливать расписки от народа
И долговой талмуд лелеять и толстить?
Жить в долг. И в долг давая жить.
Тоскливый морализьм до маразьма.
================================
Я всё прощу. За вычетом молчанья, (отдай колбасу!)
Ворующего правду и терпенье,
Наполненного ложью и презреньем,
И ждущего лишь повода к прощанью.
Иди, твоего молчанья не нарушу.
Копи свою надменность, жди другого.
Мир не спасти без искреннего слова
Доверием что отмывает душу.
Я всё прощу. За вычетом любови
Осмеянной, презренной и ненужной,
Но бывшей верной, словно льды и стужа
В Антарктике, где слёз замёрзло море.
Замёрзла ты. Колючие морозы
Крапивою вцепились в твои губы.
Привычно зиму взрезав ледорубом
Из плена вырвалась озябшим альбатросом. (Аль-Катрасом)
Весна невовремя. А птицы перелётной
Уж не сыскать - она давно далече.
И время, говорят, все раны лечит,
Но не молчания под зад пинок холодный.
Благородство Робин-Гуда - это сорт особый,
Он любезно приголубит знатную особу,
В чём родИла мать оставит посреди чащобы,
Повернёт ручьи богатства в нищие трущобы.
А ещё стрелок он меткий, воевал в Афгане,
И душмана он задушит голыми руками,
Сам шериф - его шестёрка, и его боится,
Ведь собьёт наш Робин пулей в глаз любую птицу.
Зверобоем его кличут и грозой гуронов,
Он оленя протыкает влёт стрелой калёной,
У него кунак заморский есть - Сильвестр Сталлоне,
Во Вьетнаме правду ищут, белые вороны.
Джекки Чен на побегушках, Робокоп - свой парень,
Терминатор - их игрушка, инженерчик Гарин -
Так и бродят все по свету, ждя свою принцессу,
По субботам в баню ездят в белом "Мерседесе".
Марал на смэрт любвя.
=====================
Плачь, но доешь свои чипсы
С серою, сыром и луком.
Сердце, понятно, не камень -
Ножниц острее разлука.
Кончен спектакль. Начинаем
Новые, чистые роли.
Зритель ушёл, забияка,
Не разделив твоей боли.
Бог с ним. Не жди возвращенья,
Просто играй свою пьесу.
Жизнь чтобы солнечной тенью
Птицы летела над лесом.
Чем орошать слезой тряпочку,
Думать про сук и верёвочку,
Вымой в окне стёкла начисто,
Вышвырни прошлое в форточку.
Время пройдёт - перебесишься,
Новые ветви протянутся,
Прошлое сгинуло к лешему,
Ты не хватай его пальцами. (держи)
Вспомнишь... но нет - не захочется
Морщиться в гневе. И некогда -
Ждут нас иные пророчества
В недрах безликого зеркала. (безумного)
Мера, весы, ключ от ларчика -
Видишь лицо в отражении?
Чтоб пустоту вздыбить радугой -
Дай сердцу каплю движения.
МОРАЛЬ ВЫЛЕЗЛА. УЛЕЗАЙ.
Под знаменем сарказма,
Маразма-ленинязма,
К победе коммунязма
Нас партия вела.
Наш мир не терпит доброты.
Из тени в тьму перелетая
Как однодневки-мотыльки
Нигде мы не находим рая.
Находим - жжение огня,
Болезни, печи, равнодушье,
Мрак среди солнечного дня,
И ветра нового удушье.
Дым лагерей и робость тех,
Кто ночью явится с ножами.
Глаза опущенные. Смех -
Смешки, заточенные жалом. (заточенные в жала)
Наш мир не терпит теплоты.
Он любит лёд или полымя.
Искажены его черты
Лица. И переврано имя.
P.S. От поэтических экспериментов к
политическим экскрементам.
Тему каждый определит для себя сам.
Это было милой подлостью,
Тихой сапой нежной радостью
От чужой послёзной горести,
Причинённой боли-гадости.
Это было без раскаянья,
Без сомнений в яме-совести,
"Справедливым воздаянием"
С бодрым привкусом греховности.
Недоверьем зверя дикого,
Рабством, возведённым в идолы.
Белой ниткой шито лыком бы-
ло по живому сердцу битому.
Как злы слепцы, нашедшие опору
В "последней истине", до каждой запятой.
Уверенные в святости заборов,
Делящих мир на "свой" и на "другой".
Вопящие о правильных молитвах
Жестокому любителю кровИ.
Готовые мечом, зубами, бритвой
Принесть чужого на алтарь любви.
Столь свято верящих в единственность и благость,
Чья чистота важнее бытия.
Готовых бить и гнать святейшим флагом,
Чтобы расчистить место для себя.
Не прорасту, не прорасту
В граните красными корнями.
Не зацвету, не расцвету
Над иноземными полями.
Не потеку, не растекусь
Рекою по пустыне дикой.
Не пробегу и не домчусь
Я до обители великой.
I
Невовремя зажжённая менора...
Семь красок, семь колонн и семь небес
Безмолвно расплетающих нить спора, (заплетающих)
Безлико озирающих окрест.
Меноры пламя мечется, взывает,
Семь звуков, семь ступеней, семь замкОв...
И глина в свете кажется - живая, (в мраке)
Лишённая подпорок и оков.
II
Без устали расходятся тропинки,
Сплетаются в недели и века.
Летят по ветру нити паутинки
На синее сиянье маяка.
Мангустой ныркой марево пронзая, (юркой)
Секунды утекают как ручьи,
Став памяти закрытыми глазами,
Впечатанные в глину - и ничьи. (в камни)
> Игорь Каплиенко
> Словно хор из тысячи цикад
> Монотонно прошлое звенит
> И под этот аккомпанемент.
> Опаленный желтым зноем лета
> Я пасу стада печальных мыслей
> И, топча полынь воспоминаний,
> Медленно кочую в осень.
Для хайку (трехстишие) или танка (пятистишие) - длинновато.
Надо насыщать настроениями минимум строк.
Без устали, не ведая затишья,
Стучится море в бубен побережья -
И волны разбивают моё сердце.
Если б этот стих изображать в русской традиции,
его надо сделать длиной 8 строк и наполнить рифмами.
Вот что получается, ежели играть с этим:
1.
Словно хор из тысячи цикад
Монотонно прошлое звенит...
Скрипка лета знойная ведёт
Стадо мыслей грустных на закат.
Памяти горчащая полынь
Даст зимы парное молоко.
Флейта пастуха не запоёт,
Солнце бьётся в пыльное стекло.
Пыльное можно заменить на грязное, серое, грузное, грустное -
получая всевозможные оттенки.
2.
Словно хор из тысячи цикад
Монотонно прошлое звенит...
Стадо мыслей грустное пасу
В звуках скрипки лета у ракит.
Не затопчешь горькую полынь,
Медленно кочуя в старый двор...
И беру я острую косу,
И точу титановый топор -
Срубит всё наточенный топор.
Или копёр.
3.
Словно хор из тысячи цикад
Монотонно прошлое звенит...
В сердце не рассвет и не закат,
Напрочь царь в башке моей убит.
И плетутся мысли чередой
В серый и приземистый барак.
Буйной я пришёл сюда весной,
Доктор же сказал, что я - дурак.
4.
Монотонно прошлое звенит,
Мысли мухой ломятся в окно.
Розовый аквариум разбит,
Режет ноги битое стекло.
(Можно: Бывшего аквариум... С пираньёй аквариум... С кислотой...)
Горькою полынью пахнет день,
Лето жарко шествует в закат,
И к концу надо пришпандорить пару строк, смысл которых уже абсолютно
неважен. Пришьём черевички любого размера!
4.1
Путнику обмахиваться лень -
Чёрт ему отец, а также брат.
4.2
Я плюю на эту хренотень -
Загоню в болото всех телят.
В зоосад.
4.3
Затопчу я собственную тень,
И пойду коленками назад.
4.4
Наползает на светило тень,
Кто, скажите, в этом виноват?
4.5
Я рыдаю тупо, словно пень -
Жалко, жалко спившихся ребят.
4.6
Конь ретивый с порванной уздой
Падает. Взорвал его снаряд.
4.7
Крокодил глотает свою тень,
Радостно вампирчики визжат.
4.8
Император едет молодой
Принимать последний свой парад.
4.9
Брошу я таинственную сень
И поеду дворником в Багдад.
Наборчик для худо-ожника:
Снегопад, разлад, распад, бобрят, бомбят,
град, агат, бурят, сулят, зудят,
ломбард, лопат, меня, оленят, цыплят,
ежат, лежат, жеребят, поросят, гусят,
рысят, свят, стакан, восход, отпад, откат,
утрат, не спят, листопад, ад, гранат,
батат, комбат, цукат, услад, штрафбат,
гнусят, пьют яд, подряд, свистят, шустрят,
бузят, дерзят, наряд.
Все, кому не лень - присоединяйтесь!
> > Словно хор из тысячи цикад
> > Монотонно прошлое звенит.
> > Медленно кочую в осень.
Хайку!
Иван Шихалев,
удушая в себе талант редактора.
Кое-что о Вселенской Теологии (1).
(трактат)
Часть 1.
ХТИАНСТВО.
На сотнях миллионов разумных планет главной исторической последовательности,
а также на сотнях тысяч планет побочных и девиантных последовательностей -
везде бытуют легенды о пришествии Мессии, который принес себя в жертву
и искупил некий врожденный грех или порок туземной цивилизации.
На разных планетах пророк был уничтожен по-разному, в полном соответствии
с традициями туземцев: где-то расплющен молотом, где-то зажарен и съеден,
где-то распылен на атомы, растворен в чане с кислотой, пожран крококотом,
ну и так далее. Легенда о воскрешении, однако, наличествует не везде.
Всё зависит от философской сути религиозного учения, бытовавшего
в данном мире, а также - и это главное - тайных страхов населения.
Как правило, искупительная жертва решала проблему этого самого тайного
страха. Так, в мирах, где обитатели боялись смерти - жертва принесла им
надежду на "жизнь вечную". В мирах-долгожителях, где жители существовали
практически вечно и крайне устали - у них появилась надежда на надёжную
и безболезненную смерть, не разрушающую остальное общество (ибо у долгожителей
каждый из них за тысячелетия делается таким узлом связей и опор, что его
смерть грозит уничтожить весь его мир). У боявшихся остаться без еды -
возникла вера в награду вечным допуском к Кормушке. И так далее.
Собственно, реализовывались два типа надежд - предельные. Первый связан
с актуализацией бесконечности, второй - с обнулением (что, в принципе,
одно и то же). Согласно Фрейду, тайные страхи есть запрятанные в подсознание,
подавленные страхи перед злыми родителями - в нашем случае перед недовольным
Творцом-Отцом.
Идеи о посмертном (или каком-то еще) воздаянии справедливостью также
наблюдались не повсеместно. Так, у народов, у которых принято творить зло,
которые выживают, паразитируя на представителях других рас - идеи о добре и
зле не возникало вовсе, и идеи о воздаянии - тем более. Зато им было обещано,
что в Царствии Божием они смогут выращивать свои зародыши без помощи
других рас. Таким образом, следует предположить, что идея справедливости
является побочной и второстепенной, а вовсе не основной. На первый план
выходит идея о совершенстве, хотя эта идея редко звучит явно.
Такое странное сходство теологий разных миров заставляет задуматься
о том, что в каждом из миров проявила себя одна и та же Высшая Сила,
адаптированная под конкретику данного мира. Как позже комментировали
теологи различных миров, жертва верховному Божеству была призвана
исправить некий дефект, который раса обрела на одном из начальных
шагов своего существования, и вернуть расу в рамки Изначального Чистого
Замысла - "Логоса", который был задуман Творцом Вселенной, но позднее
был искажен или опровергнут стараниями некой ехидной силы,
не верящей в оптимальность и совершенство Плана.
Проведенный этой силой эксперимент по проверке
устойчивости изделий к разным видам влияний агрессивной среды показал,
что запас прочности у изделий и взаправду минимален, и сбить их
функционирование с запрограммированного - легче легкого. Проблема состояла
в том, что опытных образцов повсеместно по Вселенной не создавалось,
а были сразу реализованы серийные образцы. Госиспытаний они не прошли,
и вся Вселенная была наводнена бракованными изделиями. Небесное
конструкторское бюро миллионы лет занималось проектом доработки изначального
Плана, приведением действительного к желаемому. Тем временем, шли века,
и в процессе эволюции на отдельных планетах творения скрещивались даже
с обезьянами, породив вообще странные расы, делающие абсолютно не то,
что им было предназначено. В этих условиях оказалось невозможным
произвести upgrade существующей Вселенной на новую версию эволюционным
путём. Для этого был задуман Конец Света, и по всей Вселенной начала
проводиться пропаганда, готовящая обитателей к данному событию.
Пропаганда, как всегда, была расчитана на дурака, точнее - на оболванивание
обитателей рассказом им сказочек, чтобы они ожидали чего-то, но совершенно
не подозревали о том, что же это будет на самом деле. Это позволяло
сделать расы покладистее, а также породить в них комплексы вины,
неполноценности и веру в необходимость грядущей модернизации (Конца Света).
В то время, как вина полностью лежала на конструкторском бюро и отделе
продаж, выпустившем продукцию, не прошедшую технических испытаний.
Заметим, что первой из заповедей служит "Верьте и доверяйте конструкторскому
бюро, оно прекрасно ведает, что творит", хотя после жертвы Мессии мы прекрасно
осведомлены, что такое утверждение лишено каких-либо реальных оснований.
Бюро вело себя безответственно, и видимо лишь жирные барыши могли вынудить его
выпустить сырую и недоработанную продукцию. Правда, оно взяло на себя заботы
о доработке, но не иначе как это просто сулит новые доходы.
Созданы были легенды о Вселенской Свалке (аде), где будут храниться изделия,
не подлежащие модернизации, а также о Вечном Музее (рае), куда попадут
наиболее удачные образцы предыдущего поколения. Всё остальное будет
модернизировано и эволюционный процесс запустится вновь.
Смысл Жертвы Пророка как раз и есть ритуальное уничтожение старого
и создание нового, более совершенного и обладающего более привлекательными
потребительными качествами - вроде срока службы или более
гурманизированного вкуса.
Это была чисто пропагандистская акция. Однако, для тех рас, где Мессия
был просто уничтожен с позором - это дурной знак. Это значит,
что данная раса скорее всего будет просто снята с производства в
следующем финансовом Эоне. Страдания Мессии перед процессом уничтожения
должны подготовить коренное население к тому, что процесс модернизации -
не безболезненный; однако последующее воскресение (или что-то подобное)
заслуживает подобных переживаний.
На редких мирах Мессия смог стать Царём народа в самом деле, и не был
принесен в жертву. Это означает, что данный продукт не потребовал
усовершенствований. Однако, такое событие происходило лишь среди самых
примитивных рас, аналогом которых в нашей обыденной жизни могли бы
служить реактивные молотки, вакуумные ложки, кирпичи на липучках -
усовершенствования они не требуют.
Наконец, многие особи, попавшие под власть Ехидной Силы, отказываются
проходить модернизацию, считая себя Венцом Творения. Таковым может быть
предоставлено две возможности. Первая - проходить усовершенствование
эволюционным путем, однако за надобностью неопределенно большого времени,
этот путь бесперспективен. Второй исход более печален - упрямые образцы
могут быть отправлены на Свалку: не по причине их врожденной дефектности,
а из-за отсутствия возможности модернизации, просто за бесперспективностью.
Лучшее, что может ждать подобные образцы - сдача в детский сад
в качестве игрушек.
Практически во всех легендах присутствует и персонаж, сдавший Мессию
расчленителям за некие выгоды - аналог земного Иуды Искариота.
Роль данного персонажа глубоко трагична. С одной стороны, он - представитель
старого поколения изделий - который признал Мессию (то есть идею модернизации),
но ему не понравился новый образец (то есть, он ожидал, что модернизация
будет проводиться в ином направлении). В этом - трагедия. С другой стороны,
он играет роль палача, заставляющего плачущего и боящегося Мессию всё-таки
приступить к процессу модернизации; то есть он символизирует неизбежность
этого, несмотря на сомнения, страдания, обманутость личных ожиданий.
В этом смысле Иуда играет роль роковой Неизбежности, и является первым
настоящим инквизитором, наделенным воистину Божественными полномочиями.
Символическая сумма денег являет собой пошлину, выплачиваемую конструкторским
бюро старому миру за модернизацию и моральные мучения. Сумма, кстати,
не выглядит чрезвычайно щедрой - на нее нельзя даже купить себе приличный
мусорный ящик на Свалке (Геене Огненной).
Надо сказать, что беззастенчивая пропаганда дала свои плоды. Очень многие
обитатели Вселенной стали ждать капитального (заметьте - даже не гарантийного!)
ремонта с восторгом, вожделением и радостью; тогда как причина этого
сомнительного счастья - конструкторские недочеты и халатность,
а также совершенно наплевательская организация производственного процесса,
в котором не был предусмотрен Отдел Технического Контроля (Q&A).
Таким образом, творения оказались достойны своих творцов (яблочко раздора
недалеко от яблоньки падает).
В заключение зададим себе вопрос: являют ли Генеральный Конструктор,
заказчик и инженеры конструкторского бюро одних и тех же лиц или это
разные Боги? На этот вопрос мы не имеем достоверного ответа.
Поживем - помрем - увидим. Кроме того, для нас это не имеет никакого
значения - будь то персональная или коллективная ответственность,
или даже круговая порука - нам за это неустойку никто не выплатит.
Профессор Тарантога-младший.
Кое-что о Вселенской Теологии (2).
Часть 2.
БУБИЗМ.
В предыдущей части очерка мы говорили о том, что во Вселенной
замыслен Великий Ремонт и пропагандистская кампания этого события
обдурила уже немало граждан различных планет и цивилизаций.
На многих планетах существа, старавшиеся раскусить подлую суть вещей,
заподозрили неладное еще до начала всемирного развешивания лапши.
Эти обитатели Вселенной поняли, что Конструкторское Бюро находится
под кайфом, и в силу этого процесс разборки-сборки будет практически
бесконечным, то есть одним ремонтом дело не ограничится.
Будут примерки, промашки, проверки, проделки, проработки, переработки,
переделки, перестройки, перебои, задолбаться можно, одним словом.
В земной цивилизации такую модель построили Индийцы-вайшнавы, назвав это
"кругом перерождений" или Сансарой. Это явление выражает тот принцип,
что, начав нечто совершенствовать, остановиться уже трудно. Особенно,
если продукт покупается. И последуют версия-2, версия-3, пэтчи,
сервисные пакеты, более совершенный интегрированный продукт, новые
технологии; и в то же время будет продолжаться поддержка старых
пользователей, прикипевших к устаревшим, но надежным моделям...
и весь этот бардак будет только шириться и расти, и конца ему не видно.
Существа стали искать путь вырваться из объятий Конструкторского Бюро,
перестать быть подопытными кроликами инженеров-недоучек.
Задач могло стоять две. Первая - сбежать от модернизаций, затаиться,
остаться таким как есть навечно. Вторая была хитрее - прикинувшись
шлангом проникнуть в коллектив конструкторов, стать своим, стать
незаменимым, и тем также избежать бесконечных модернизаций.
Первая цель выглядит проще. Для этого надо просто отключить все входы
и выходы и стать незаметным, попросту - спрятаться. Это как-то соотносится
с пребыванием на Свалке, однако происходит по своей воле и без отдирания
кусков на запчасти, то есть вполне комфортно. На Земле такое состояние
"хорошо спрятался!" называют Нирваной. Хотя, вне всякого сомнения,
это прямой обман Конструкторского Бюро.
Вторая цель - стать агентом, своим среди чужих - более сложна, но и
более почётна. Достичь уровня конструктора вряд ли удастся, но стать
рейсшиной, калькулятором или половой тряпкой в офисе - возможно.
Большой вопрос, будешь ли ты получать от этого удовольствие,
разве что преувеличенное осознание собственной "полезности" для Плана
заставит тебя гордиться сопричастностью - но зато о тебе будут заботиться
сами Инженеры, протирая пыль и храня в своих сундуках. Возможно,
можно получать половое удовлетворение от соприкосновения с руками
Конструкторов. Нам это неизвестно, ибо все, попавшие в Бюро, стали для
нас потеряны - назад им дороги нет.
Второй путь мы далее не будем обсуждать, потому что подготовка агентов
есть прерогатива спецслужб, а мы к ним не относимся. Остановимся еще
немного на первом пути. Способ спрятаться и тем стать величиной постоянной
должен быть открыт каждым существом самостоятельно, попытки спрятать
кого-либо чужими усилиями не удаются. Познание искусства маскировки
носит название "просветление" и состоит в понимании того, как сделать
вид, что тебя здесь нет, даже когда все поголовно тычут в тебя пальцем
и орут благим матом - "Держи вора!". Если долго прикидываться бревном,
то ор вскоре прекратится, и неудовлетворенная публика засомневается -
а ты ли это? Может, тебя и впрямь здесь нет? Если Конструкторское Бюро
в состоянии вести пропаганду, охмуряющую миллионы планет; то почему бы
не провести некую пропагандистскую акцию, призванную ввести в заблуждение
ремонтников? Как уже говорилось, творения инженеров и они сами оказались
достойны друг друга, поэтому при помощи некоторых усилий это достижимо.
Главное - улыбаться, молчать и не подавать признаков мыслительной
активности. Тогда детекторы тебя не засекут.
Рассказывают также, что изучение методов пропаганды и контрпропаганды
дает столь полное понимание характера Конструкторов, и такое отвращение
к рекламным проспектам (иллюзиям), что решение спрятаться становится
окончательным и бесповоротным. Более того, некоторым это удается,
хотя их мало кто знает и помнит - именно в силу хорошей маскировки.
Для КБ они безопасны - это не партизаны, ведущие подрывную деятельность,
но беглецы, несколько портящие отчетность; но истинных мастеров
маскировки довольно мало, поэтому их просто не берут в расчет.
Часть 3.
ИЗЛОМ (НЕМОГУТАНТСТВО).
Последнее крупное течение, заполнившее Вселенную - это экстремистское
движение тех, кто поддался пропаганде и стал фанатиком идеи Модернизации.
Сами они говорят об "очищенной от искажений" идее.
Эти герои решили не дожидаться момента модернизации, а просто уничтожать
всё подряд - потому что оно устарело и не соответствует Проекту.
Они не уважают никакие объекты и существ во Вселенной, поскольку те
порочны, плохи и недостойны уважения. В связи с этим проводится
философия, что можно ломать что угодно - и это ненаказуемо, ибо
выражает волю недовольного Конструктора. Разрушение чужой собственности
и растрата ресурсов при этом не принимаются в расчёт.
Следует заметить, что данное религиозное учение имеет свою социально-
экономическую специфику. Во-первых, оно распространено среди кочевых
народов, живущих в тяжелых природных условиях и не привыкших к сколь-либо
длительному труду, производству, творческому мышлению. Ясно, что бережливому
отношению к чужому труду у таких народов взяться неоткуда. Во-вторых,
у этих народов всегда была привычка к жизни кланами и беспрекословному
подчинению вождю - что не способствовало самостоятельному критическому
мышлению. И в-третьих, кочевая жизнь предполагает более активную
борьбу за владение территориями, нежели оседлая (требуется больше места) -
поэтому идея уничтожать конкурентов у них "в крови".
История цивилизаций знает множество войн между сторонниками немедленного
разрушения и сторонниками тех, кто призывал жить дружно и мирно до самого
момента Великого Ремонта. Одни были просто агрессивны, другие - любили всех
так сильно, что не оставляли камня на камне. В остальном принципиальной
разницы между ними не было. Те и другие попадают под поговорку
"заставь существо Силе молиться - оно готово себе переднюю часть
несущего короба органа сознания расшибить".
Как вы знаете, представители этого религиозного направления также
резко негативно относятся к идее Конструкторского Бюро и считают,
что всё это безобразие натворил один единственный гениальный юродивый
Конструктор, слепивший мир на коленке за шесть секунд из глины в гараже.
На седьмой секунде он выдохся, потерял сознание, упал в обморок, что после
было выдано за "отдых". Именно в миг бессознательности, он задел рукой
(или задней частью головотула) творение и сделал его из совершенного уродливым.
С тех пор именно седьмую секунду было велено чтить как величайший день
всей мировой истории, и ни в коем случае не работать (чтоб не повторить
ошибок Автора).
Позитивный момент критики множественности Конструкторов состоит в том,
что страховых агентов и пиарщиков называют своими именами, а не зачисляют
их в Первые Помощники Генерального Конструктора, тем самым проявляя
их истинную сущность и всю беспредельную лживость нового Плана,
который они впаривают наивным потребителям.
Остается еще упомянуть о Ехидной Силе. На наш взгляд, это - жена
Генерального Конструктора, ссоры с которой совершенно неизбежны.
В пользу этого свидетельствует то, что существа во Вселенной были
созданы двуполыми - следовательно сама идея двуполости была Конструктором
откуда-то позаимствована, и в силу утверждения, что всё творилось
"по образу и подобию" мы делаем вывод о том, что женщина была известна
еще до момента творения - а это могла быть только жена.
Более того, ясно, что с собственной женой Бог уживается плохо.
Это же дает пессимистичный прогноз о том, что во Вселенной когда-нибудь
настанет порядок; нет, выгнать жену никто не осмелится,
а с женской логикой порядка не жди. Особенно, когда
женщина начинает играть с вещами мужа и примерять их к себе.
Вобщем, пытается прибрать их к своим рукам. В пользу той же гипотезы
говорит Библейский сюжет про "Мне поклоняйтесь, не ему". Кто еще,
кроме женщины, может требовать для себя восхищения и поклонения?
Профессор Тарантога-младший.
