Суть счастья в том, чтоб меньше думать,
А верить свято в чушь и в бредни.
Наивным быть - ну, словно б ЮНЫМ,
И быть не первым, но последним.
Тогда тоска с печалью мимо
Пройдут - нет времени на это.
И лето снова сменит зиму,
Ну а венок - любви букеты.
Всё просто, словно лён и гусли,
Ни тебе формул, ни загадок.
Бесхитростны прямые мысли,
И кажется - что счастье рядом...
Два частных типа отрицания.
Выбор или сравнение.
====================
"Не A, но B".
Сравнил A и B и выбрал. Одно отрицается, другое утверждается.
До тех пор, пока не появилось B, могло быть приемлемым и A,
но появление альтернативы изменило отношение.
Этот путь отрицания всегда ведёт от одного к другому, к перемене.
Отрицание по убеждению.
=======================
"Не A, потому что у него есть свойство X, которое мне не нравится
(или: у него нет свойства Y, которое мне нравится)".
Это отрицание "теоретическое", априорное. Взамен A ничего не предлагается,
но оно отвергается просто потому, что плохо "само по себе".
В такой ситуации предвзятости не исключается ошибка того сорта,
что качества X и Y на самом деле имеются/отсутствуют, но предвзятое
видение не позволило увидеть реальное положение вещей. И отвергается не
то, что есть на самом деле, а то, что придумано/надумано.
"Юность" #9/1991
Сергей Белорусец.
Он едет на танке за водкой,
Сквозь еле заметную щель
Мерцая улыбкою кроткой,
Предчувствуя близкую цель...
Он здесь полноправный хозяин:
Оплот своевластья и щит,
Практически неприкасаем -
Ему это, впрочем, претит,
Хотя и не слишком...
На танке
За водкой он едет во мгле.
А мог бы лететь на тачанке,
А мог бы парить на метле...
Игорь Бондаренко.
Всё так радостно вокруг
стало изменяться.
Убедили всех пьянчуг
плаваньем заняться.
Все гадюшники вокруг
опустели-вымерли.
Ведь бассейны для пьянчуг
специально вырыли.
Вырыли для них бассейны
спортивные.
Вылили туда портвейны
противные.
* * *
На одном большом заводе
кошек расплодились тыщи.
По цехам там кошки бродят
в поисках насущной пищи.
...В мире мало добряков,
редко встретишь ласку...
Так что кошки со станков
слизывают смазку.
Разрушают механизмы,
чтоб насытить организмы.
Оттого-то все станки
на заводе поломались,
затупились молотки
а напильники - взорвались.
Растерялись гайки,
распаялись пайки.
Из моторов выпадают
шарики и ролики,
а наладчики играют
в крестики и нолики.
И у всех столов чертёжных
расшатались ножки...
План провален безнадёжно...
Вот какие кошки!
Евгений Бергер.
Из центра пришла директива:
По совести надо служить,
Работая честно, не лживо,
А также - по-новому жить.
Исполнить решив директиву,
Мы бросились совесть искать,
Чтоб видеть ясней перспективу,
А старое - искоренять.
Искали её в магазине
Меж бус дорогих и колец.
- Здесь совести нет и в помине, -
Сказал нам один продавец.
Искали её в гарнизонах,
Обшарив казармы до дна.
Но в ротах, полках, батальонах
Пока не служила она.
Искали её в учрежденьях,
Искали в больших городах,
Искали и в малых селеньях,
Но с нею нигде не в ладах.
Мы совесть искали повсюду,
Мы даже в аптеку зашли,
Лекарств обнаружили груду,
Но совести мы не нашли.
И если вам встретить случится
Её - дайте знать нам скорей.
Как самые быстрые птицы
Мы тотчас примчимся за ней.
Сергей Сатин.
Июль. Грохочет где-то гром.
Спешит с работы люд.
Мужик на пару с комаром
чего-то, морщась, пьют.
За то, чтоб светлой жизнь была,
За здравие ЦК...
Мужик, понятно, из горла,
комар - из мужика.
Поезда уезжают, уходят...
Расписание - время не ждёт.
Вопреки переменчивой моде,
Вопреки разношёрстной погоде,
Но вагоны несутся вперёд...
Как вернуть, остановишь ли время?
Сдашь ли в кассу билеты, судьбу?
Опоздал по нужде ли, по лени -
Но два рельса лежат параллельно
И уносят вагоны во тьму...
"Юность #9/1991"
Нарушители тишины.
Арсений Замостьянов, 14 лет.
Музыка Дебюсси.
Где-то на границе тьмы и света,
Где песок и струны паутин.
Съеден чёрствый хлеб и песня спета.
Есть дорога, только нет пути.
Свет мой, луч мой, долети до смерти.
Смерть и небо, видимо - одно.
Этот свет, как будто привкус меди,
Брошенный в старинное вино.
Это рифмы бесконечных звуков.
Это неизбежно тороплив,
Как судьба - как радость иль разлука -
Чувств океанический наплыв.
Свет мой, луч мой, долети до края.
Края, за которым - ... тишина.
Верьте, если Музыка играет -
Жизнь ещё не выпита до дна.
Жизнь ещё не выпита до дна!
* * *
Ночь наступила. Я слышу дыханье Господне.
Слышу, как Завтра незримо вплывает в Сегодня.
И в вышине зажигается света зелёного конус.
Кажется, это исчезнет, как только я тихо дотронусь
Белой рукой до пространства, послушного безднам.
Но незаметно становится всё бестелесным.
В тихой молитве деревья стоят на коленях.
Мало шагов остаётся, но, ночью окутан,
Я остаюсь на съеденье часам и минутам.
Много шагов остаётся, но пройдено больше.
Ночь наступила, я слышу дыхание Божье.
Время быстрей улетает на бешеной тройке,
Падает снег на истекшие буквы и строки.
* * *
Я устал, как сгорбленный мулла -
Старый, после долгого моленья,
Как копыта загнанного мула.
Что стекает со щеки? Смола?
Плачущий древесный орган зренья.
Или же свечу мою задуло?
И теперь стекает воск по ней?
Или это слёзы по усопшим
В церкви Всех Скорбящих? Или лёд
Тает? Или сотни голых пней
От лесов остались и от общин?
Деревянный плач смолистый льёт
Сирота-природа. Серость буден
Смерть несёт на крыльях цвета хаки,
Я стою, усталый, на распутье,
Как на бранном поле после драки.
* * *
Всё, что много лет росло и крепло,
Всё, на что молились я и ты,
Стало незаметной горсткой пепла,
Незаметной в царстве темноты.
Стало пеплом завтрашнего утра,
Стало пеплом зыбкого письма.
Вот свеча негромкая задута.
Тьма грядёт, и побеждает тьма.
На столе трагический кофейник.
Я смотрю в пространство и молчу.
Ведь из пепла воскресает Феникс.
Есть надежда. Зажигай свечу!
Игорь Меламед.
В эту полночь, в эту вьюгу долго, долго снится мне,
Как по замкнутому кругу бродят стрелки в тишине.
Как из плоского бутона две безумные пчелы
Тяжело и монотонно время пить обречены.
Собирать с минуты влажной смертоносный свой нектар.
И накапливать протяжный, изнурительный удар.
* * *
...И опять приникаю я к ней ненасытно.
Это музыки тёплая, спелая мякоть.
Когда слушаю Шуберта - плакать не стыдно.
Когда слушаю Моцарта - стыдно не плакать.
В этой сказке, в её тридевятом моцарстве,
позабыв о своём непробудном мытарстве,
моя бедная мама идёт молодою,
и сидят мотыльки у неё на ладони.
Ты куда их несёшь, моя бедная мама?
Ты сейчас пропадёшь за наплывом тумана.
Эта музыка, словно пыльца мотылька,
упорхнувшего в недостижимые страны.
Твоя ноша для Моцарта слишком легка,
а для прочих - она непосильна и странна.
И опять ненасытно я к ней приникаю.
И она приникает ко мне ненасытно...
Остаётся стакан полутёплого чаю
в полутёмном вагоне, где плакать не стыдно...
* * *
Жизнь против стрелки часовой
к небытию стремится.
Там рыбы с крыльями со мной
и с плавниками птицы.
А я всё младше под конец.
И в дождевом накрапе
так страшно молод мой отец
в нелепой чёрной шляпе.
По тёмным водам Стикса вплавь
вернётся гость из рая,
во снах, опередивших явь,
подарки раздавая.
И наступают времена,
похожие на грёзы,
где несмышлёного меня
целуют прямо в слёзы...
Всё так туманно, мир так пуст.
И всё потусторонней
прикосновенья чьих-то уст,
дыханий и ладоней...
* * *
Что же мне делать, ангел мой уходящий?
Крылья клонящий, сутки подряд не спящий...
Руки в крыла, в короткой ночи с тобою
были одно, теперь остаёмся двое.
Ночь наступает долгая и чужая,
сея безумье, память уничтожая.
Плачу и знаю - в райских садах у Бога
ангелов милых равных тебе немного...
Плачу - не знаю, ангел ли в самом деле -
Пара лишь крыл усталых на смертном теле...
Опыт не помогает человеку жить,
а скорее отягощает.
Поэтому первое - самое лучшее,
хотя бы потому, что самое чистое.
Преданное или сломанное, оно,
однако, перестаёт быть чистым,
а потому и лучшим...
И тогда начинает казаться, что
лучшее - это последнее...
И не можешь остановиться.
"Как много есть вещей, без которых я могу обойтись".
Сократ.
Анацефал, анахорет,
анапест, Аннушка и Петька,
хрень, что быть может слаще редьки,
мой Буцефал, Пегас, корвет,
хребет, портрет без кожи, в белом,
в гробу, во храме, во плоти.
Уж вроде б полночь без пяти?
А Герман близится, он тоже
Раскольников, как ни крути.
И всё кругом, исполнясь дрожи,
как дрожжи всходит. Взаперти
растёт какое-то томленье,
негодованье, новый дух,
что старый друг не лучше двух,
особенно коль поколенье
сменилось. Конь или петух,
козёл, овца, крысиный сторож
во мраке душу стерегут,
но всё равно дух будет тут,
как джинна сдержишь? Не изложишь
и двух приёмов - унесут
во тьму на крыльях и забросят
во вневременье, в пустоту,
где всё про всех давно забыли,
а коли вспомнили - не ту.
Елена Шварц.
ПРОСТЫЕ СТИХИ
для себя и для Бога.
Ленинград, 1976.
Вступление.
Молитва.
Прорастает сквозь череп
Рогами и сходится в выси
Сводами острого храма,
И тихо струится оттуда
Просящая молния вверх.
И - наконец - молящее щупальце
Шарит в пространствах нездешних.
И вдруг, не выдержав напряженья,
Рушится всё - по плечам и макушке бьёт,
И надо заново строить зданье,
Пока покаянье
Горло
Живою слезою дерёт.
1.
Жалоба птенца.
Боже,
прутяное гнездо свил Ты для меня
И положил на тёплую землю на краю поля,
И туда не вползёт змея,
Между небом и мной василёк,
Великан одноглазый, раскачивается, как мулла.
Боже,
иногда ты берёшь меня на ладонь
И сжимаешь мне горло
Слегка - чтобы я посвистела и песенку спела
Для Тебя, одного Тебя.
Иногда забываешь Ты обо мне -
Волчья лапа вчера пронеслась над гнездом,
А сегодня - шаги кругом
И ружейный во мраке гром, гром ружейный,
Зажарят, съедят, будто я птенец не Твой,
А ничейный. Лучше б Ты, играя со мной,
Раздавил бы мне горло случайно.
Кто напев пропоёт Тебе тайный?
Или... Или Ты хочешь услышать
Свист чудесный зажаренной птички?
2.
Жалоба спички.
Боже!
Ты бросил меня в темноту, я не знаю - зачем.
Адамантов костяк мой
На мыло пойдёт, и мой фосфорный лук
Угаснет в болоте.
Иногда Ты находишь меня,
Как в дырявом кармане спичку,
И чиркаешь лбом, головой
о белёную стену собора,
И страшно тогда мостовой
От сполохов Твоего взора.
3.
Жалоба водки.
Боже,
Ты влил мне в душу едкую радость
И тоску без предела, как я иногда наливала
Водкой пузырёк и пила, где хотела - в магазине,
в метро.
Боже,
Благодарю Тебя - я не квас, не ситро,
А чистая водка тройной перегонки
В твоих погребах.
Но
Меня мучает страх -
Бес-алкоголик красным зарится оком,
Того и гляди - выпьет всё ненароком.
Но я Богова водка, я не твоя,
О мерзкая злая змея!
4.
Благодарю Тебя за всё, Господь!
Ты чудно создал все миры, и дух, и плоть.
Несчастно-счастливы мы все - волчица, воробей,
В ночной и утренней росе вопим хвалу Тебе.
В друг друге любим мы, Господь, Тебя.
В мученьях сдохну я, Тебя любя.
О мастер - истеченья, кровь, твои созвездья...
Чтоб испытать себя, ты - нас мильоном лезвий
Кромсаешь, режешь,
Но
Я - Ты,
Ты знаешь, и в ров к драконам темноты
Себя кидаешь, меня, мою тоску, любовь,
Пусть я - змеёныш,
Но в этой тёмной плоти Ты
Со мною тонешь.
5.
О Боже! В кошельке плоски, мы души губим.
Кругом меня все пятаки, я - рубль.
Господь, Ты купишь на меня ужасный опыт -
Когда котёночком в ведре меня потопят.
6.
Мне двадцать восемь с половиной
Сегодня стукнуло. Итак:
Была я в патине и в тине,
И мозг мой тёрся о наждак.
Но вот Господь висок пронзил
Тупой язвящею иглой,
Вколол мне в мозг соль страшных сил,
И тут рассталась я с собой.
В пещере столько лет проспав,
Мой дух ленивый пробудился,
Изменился крови состав,
И мыслей цвет преобразился.
Твой огненно-прицельный взор
Прожёг весь мир и занавеску,
Но в череп этот страшный лаз
Я тотчас залепила воском.
7.
Господи, верни мою игрушку.
Мой любовник - он моя игрушка,
Гуттаперчевая синяя лягушка,
Чуть толкнёшь - подпрыгнет, слабо пискнет,
Мой - он, мой, никто его не свистнет,
Он - моя, моя, моя игрушка.
8.
Галька серо-зелёных глаз,
Мерцающих в жидкости слёзной, глазной.
Я помню - как спас Ты меня в первый раз,
И мне страшно, и бьёт озноб.
Пуля должна была ворваться в череп
И прокусить жизни нить, всё там разбросать
И белым пламенем ослепить.
Но Ты оттолкнул её,
И пролетела белой лентой вдоль глаз,
Подкинул меня на ладони - поймал,
Подкинул - поймал, и ещё не раз
ты мною играл в бильбоке -
Мастер, гиппопотам, мотылёк,
В надтреснутый жизни хрустальный бокал
Ловил - в пузырёк.
9.
Никому себя не подарить.
Распродать бы по частям - опасно.
Всё равно ведь мёд с цикутой пить.
Свету мало. Благодать ужасна.
Без любви, мол, испаряется из жизни соль...
Да вот загвоздка: в чём же соль?
Спроси подростка, переростка - счастье или боль?
Актёр с подмостков не ответит. Знает ли король?
Режиссёр, быть может, замысел и знает,
В пьесе расставляя ударенья, душу вкладывая в буквы...
Но акцент актёр играет, тает, это сложно -
Уши и глаза раскрыть. Дать руку.
Елена Исаева.
* * *
Ты сказал мне неприятное
(Впрочем, и не ты один),
Что я слишком уж понятная,
Что проста, как апельсин.
Здесь ответить вроде нечего.
Я не стала возражать,
А тебе дождливым вечером
Нужно было уезжать.
А потом брела обратно я,
Вытирая дождь с лица,
До конца тебе понятная,
А себе - не до конца.
* * *
От словесной от шелухи
Открестившись, из быта - в рай:
Почитай мне свои стихи,
Я прошу тебя - почитай.
Про своё про волчье житьё,
Про единственную - про ту...
И, наслушавшись про неё,
Я, истерзанная, уйду.
Усмехнёшься - сюжет не нов.
И тебе станет жалко дня,
И тебе станет жалко слов,
Что потрачены на меня.
* * *
Не плачь. Вот и мужчина в дверь звонит.
И значит, жизнь терпима в этом мире.
А у тебя такой усталый вид,
А у тебя не убрано в квартире,
А у тебя изъедена душа
Сомненьем, нелюбовью, отчужденьем
И страхом одиночества. Спеша,
Над левым глазом поправляя тени,
Чтоб слёз не оставалось и следа
(Ведь часто выдают нас наши лица),
Откроешь дверь так, словно никуда
Тебе уже от счастья не укрыться.
* * *
Я иду с тобой не на свидание -
На поминки по тебе, по прежнему.
Так уж повернуло мироздание,
Так оно устроено невежливо,
Что печали по всему хорошему
Я тебе несу сегодня бережно.
Я уже давно тобою брошена
Прежним, а подобрана теперешним.
Мы друг друга не спугнём вопросами -
Научились мы вопросы сглаживать.
Как я дожила до этой осени?
Как-то всё жила и дожила же ведь.
Я иду к тебе не на свидание -
Чтобы жить безжалостно, без ретуши,
Ты мне нужен, как напоминание,
Что тебя давно на свете нет уже.
* * *
Не мешайте жить своим любимым.
Это так понятно и так трудно.
Что застыли? Проходите мимо!
Здесь ведь и без вас довольно людно.
Не смотрите грустными глазами,
Не молчите преданным молчаньем.
Отпускайте, уходите сами,
Оставляя пропасть за плечами.
Как без кислорода задыхайтесь,
Но, давясь последними словами,
За руки любимых не цепляйтесь,
Чтоб они не утонули с вами.
Не объяснено - не объяснимо:
Господи! За что? За что такое?
Не мешайте жить своим любимым.
Умирайте ради их покоя.
* * *
Сколько вытянет цепкая память жил?
Я улыбку накладываю, как грим.
Вон идёт человек. Он со мною жил.
И с тех пор мы остались друзьями с ним.
А потом ещё сталкивались в кабаках,
И у общих друзей - подавал мне пальто...
А я помню: как он носить на руках
Умеет. И так не умеет никто.
Я теперь уже ничего не боюсь.
Я прошла добросовестно все круги.
А в глазах его женщины вижу грусть -
Как была у меня, и за ней ни зги.
Я сегодня к метро с ним случайно шла.
Он трепался про новый любовный сюжет
И не спрашивал, как у меня дела,
Потому что меня для него
нет.
* * *
В преддверьи нового романа
Она смущается слегка,
И капитан катамарана
Ей наливает коньяка.
А я... А мне какое дело?
А я стараюсь не смотреть.
Золотозубый, загорелый...
Взглянуть - и тут же умереть.
Он безупречен, вежлив, гибок,
Считает долгом предложить
С ним переспать. И ночь ошибок
Её сегодня закружит.
А я... Я правильная очень,
И это видно за версту.
Я не привыкла шляться ночью
В курортном городе, в порту.
Я так эффектна с белым бантом
На фоне моря голубом.
Уйду. И смотрит вслед команда,
И усмехается старпом.
Есть доля лукавства в поэзии счастья.
Есть луковый привкус у самой медовой коврижки.
Кому-то все козыри льнут прямо в руки,
и карты все - правильной масти,
А кто-то собрал дёготь чёрный, да шишки,
и льёт слёзы в книжку. Напасти...
О старой любви моя песня,
О старой, протёртой любви,
Где голые пятки сверкают,
И пахнет зачем-то ужасно...
Все звуки про то бесполезны,
Всё было, и было напрасно,
Лишь сельдь как и шла косяками -
И будет - до сухости моря.
Среди грядок крыжовник - арбуз хоть ничтожно мелкий
На своём кусте не в своей тарелке
Полюбовно ютится среди огурцов редисок
И не занят дурною проблемой смысла
На моржовых усах рыбы запах и соли
Всё что надо - нырнуть в темноту любови
Под поверхностью моря нет места боли
И не виден там цвет от пролитой крови
Юлия Вознесенская.
Пока в реке река воды,
пока над ней сверкают птицы,
дай мне из рук твоих напиться
и после рук не отводи.
В твоих ладоней колыбель
прилягу буйной головою,
а ты тихонько надо мною
спой колыбельную, о Лель!
Олень придёт на водопой
из душной чащи заповедной
и на воде чеканкой медной
замрёт - и ты тогда не пой.
Кукушка время отпоёт,
над бледной зарослию веха
верша прерывистый полёт -
сама себе и стон, и эхо.
Помедли несколько минут,
пока не прорастали тени.
Минуту! Нет, одно мгновенье,
пока меня не призовут.
Но за рекой уже трубят,
спускают лодки в зелень ила.
Нет, милый, это не тебя.
Зовут меня. Прощай, мой милый.
Маньеристы:
"Жизнь прекрасна только лишь потому, что удивительна.
На этом покуда её прекрасные черты исчерпываются."
Общественно-полезное преступление.
Сия заметка навеяна одной из передач цикла "Моя Семья" на РТР.
- Одни и те же поступки могут быть совершены из совершенно разных
намерений: от самых добрых (помочь, защитить) до самых злых
(унизить, урвать себе выгоды за чужой счёт). От альтруизма до
эгоизма.
- Формальное исполнение законов (кодекса) не всегда справедливо.
Во-первых, потому что не все жизненные ситуации описаны
законами. Во-вторых, потому что законы составляются в
интересах некоторой группы людей, но не всех людей. Благородный
разбойник Робин Гуд - явный преступник, в смысле "нарушитель
закона", но прав ли он? По совести? Разве нет? А всенародно
любимый Юрий Деточкин из "Берегись автомобиля"?
- То, что обычные люди называют "преступлениями", есть причинение
кому-либо зла и вреда, причём не по случайности, а с целью
личной выгоды. Урвать кусок жизни себе лично, улучшить свою (и
только свою) жизнь, не считаясь с ценой, которую за это
заплатят другие люди. Фактически, это всё - формы воровства,
но не только вещей и благ, а включая счастье, здоровье,
карьеру, итп.
- Общественно-полезное преступление не эгоистично, а
альтруистично по сути и защищает общество от злодея,
намаренного причинить вред. Злодей в итоге страдает и может
быть даже уничтожен. Это полезно? Да, потому что иначе злодей
убил бы кого-нибудь. Но ведь имеется заповедь "не убий"?
Во-первых, откуда берутся "общественно-полезные преступления".
Есть правоохранительные органы, а также органы воспитательные. Их
роль в государстве - профилактика и предотвращение преступлений. А
не только кара.
Когда механизмы государства, призванные защищать граждан, не
работают - не могут или не хотят - их роль вынуждены принимать на
себя частные лица. Когда никто не защищает (милиция не реагирует на
зов), каждый вынужден защищаться самостоятельно. И тем самым
попадать в разряд "преступников", потому что применение насилия к
злодею считается преступлением. Раньше для узаконенного насилия
были правоохранительные органы, но если они не работают - что тогда?
Современная милиция, например, не реагирует на драчунов,
наркоманов, пьянчуг, психов - "пока он никого не убил и не повредил,
нам не за что привлекать его к ответственности. Сами разбирайтесь".
Милиция в итоге занимается наказанием виновных (по факту), а не
профилактикой опасных деяний (по намерениям и тенденциям). Это на
самом деле безразличие и нежелание брать на себя "лишнюю" и довольно
грязную работу.
Кроме того, с перестроечных времён в России стали уделять
внимание "правам человека", сочтя, что злодей имеет такие же права,
как и его жертвы. К примеру, при социализме психиатрические клиники
использовались тоталитарной властью для изоляции инакомыслящих. Во
времена перестройки закон изменили так, что психа можно лечить лишь
с ЕГО собственного согласия. Получили гарантию того, что нормального
человека нельзя упрятать в психушку для расправы. Но зато теперь
нельзя и привлечь настоящего психопата или маньяка к принудительному
лечению. Не хочет маньяк лечиться - будет гулять и резать. Из
одной крайности - в другую.
В передаче был рассказан такой случай. Хутор. Далеко от
райцентра. Два брата. У одного семья, жена и дети. Другой брат -
наркоман и псих. Первый брат уехал в город. Второй схватил топор и
стал гоняться за семьёй первого, обещая всех убить. Убил собаку.
Кидал топором в стены. Жена первого брата собралась звонить в
милицию, просить помощи. Наркоман разбил телефон. Жена убежала из
дому и смогла позвонить от соседей. В милицию и прежде уже писали
заявления, что наркоман ведёт себя развязно и опасен. Милиция
выслушала и сказала: "Это тот, который наркоман? У него брат есть.
Вот приедет - сам и разберётся". И не поехали они на хутор. От
райцентра далеко, бензина нет, времени жаль. Да и не убил ещё
никого. Вот убил бы...
Через некоторое время вернулся нормальный брат. Жена и дети
прятались у соседей. Он пришёл домой, увидел покарябанные топором
стены, кровь (собачью) - и решил, что братан кого-нибудь убил или
порезал. Он взял ружьё и застрелил братика. Ну и хрен бы с ним.
Одним маньяком меньше.
Но суд расценил это как убийство; и первого брата, защищавшего
семью, присудили к 6 годам тюрьмы за убийство.
- Почему не приехала милиция? В телестудии, где рассказывался
этот случай, присутствовала детективная писательница Маринина,
бывший мент. Она сказала, что мол в этой истории больше всего
виноваты родители наркомана - они не стали его лечить (хотя
того лечить пытались!), не смогли изолировать своего больного
сына, и не удосужились раньше спровоцировать такую ситуацию, в
которой милиция бы приехала и всё же приняла меры. Гениальное
рассуждение. Когда милицию зовут на помощь, та имеет право не
откликаться, потому что не они виноваты в существовании
преступности! Про суд же баба честно призналась, что суд
защищает своих - то есть милицию - и всё дело видимо
выстраивалось так, чтобы к не приехавшей милиции не было бы
претензий. Это самооборона? Нет. Первый брат приехал не во
время угроз и драки, а позже. Было ли состояние аффекта? А если
и было, то не маньяк ввёл его в это состояние, а наблюдение
каких-то следов чего-то там... Сам виноват, что взбесился.
Короче говоря, раз маньяк никого не убил, а его замочили - это
убийство без смягчающих обстоятельств. Даже не месть.
- Существует заповедь "не убий". Религиозные пиплы начали сразу
талдычить, что убийство маньяка - это не просто преступление, а
преступление двойное, ибо нарушен ещё и божий закон, который
безусловный, никогда мол не убий. Один мужик спросил эту
христанутую публику: почему же тогда церковь благославляет
воинов на защиту отечества от агрессора? И надо ли было СССР
сдаваться перед нашествием фашистов в 1941 году? Почему не
надо сопротивляться агрессору? Вряд ли закон "не убий" так
безусловен, как хотят сказать христиане. Убить преднамеренно -
грех, но убить защищаясь или защищая? "Не надо быть святее
Папы Римского".
- Почему не лечат наркоманов принудительно? Чья вина -
государства или родителей? Ясно, что и тех и других; но если
знать, что государственные чины тайком поощряют наркоторговлю,
имея с этого огромные доходы - то всё ясно. Писательница
Маринина стала говорить в запале: "Но это же наркоман, он
больной человек! Он не отвечает за свои действия. Разве он
виноват в том, что он болен?". Пламенная страсть оградить свою
милицию от нападок... Мента видно издалека. Ответ таков: ДА.
Алкоголик, наркоман ВИНОВАТЫ в том, что они по собственной воле
довели себя до состояния потери самоконтроля. Если человека не
посадили на иглу насильно - он ответственен за то, что стал
таким. Это был ЕГО выбор. Госпожа Маринина забыла, видимо, что
состояние алкогольного опьянения считается ОТЯГЧАЮЩИМ
обстоятельством для преступлений. Почему-то наркотическое
опьянение не учтено.
- Милиции просто лень. Невыгодно. Потому работает она лишь тогда,
когда либо есть труп, либо можно стрясти с кого-то деньги.
Хутор далеко, надо ехать три часа. И бензина для автомобиля
нет... Ну лень же.
- Человек ли агрессор? Наверняка, он HOMO, но SAPIENS ли? И
наделять ли его в таком случае всеми правами?
У чиновников протухла совесть. Наказать проще, чем разобраться.
Кому ж охота разбираться? Поэтому общественно-полезные преступления
бывают. И за них на самом деле надо бы не наказывать, а награждать
- спас людей от опасного гада. И, кроме того, сделал ЧУЖУЮ РАБОТУ,
за милиционеров. Которую те были делать обязаны, но делать не
стали. А вот этих раздолбаев-ментов надо бы наказывать. За
потакание убийству. За преступное бездействие и игнорирование своих
обязанностей - саботаж. Это тот случай, когда ментов можно понять,
но не оправдать.
Теперь можно поговрить на следующую тему. А именно - о
милостыне. Есть люди, попрошайничество которых - их професия. И
есть люди действительно нуждающиеся, не нашедшие в данный момент
иного выхода, кроме как пойти с протянутой рукой, чтобы не сдохнуть.
Первые от вторых отличаются легко. Вторым СТЫДНО просить. Опять же,
сам поход за милостыней начинается потому что:
- Человек не хочет работать, но требует от общества, чтобы то его
кормило. Явный гад.
- Человек не может работать. Старик или инвалид. Забота же
нашего государства о своих гражданах общеизвестна - пенсия
меньше прожиточного минимума. Если о старике не заботится никто
КРОМЕ государства - тот помрёт. Таким образом, вина нищего
государства, близких и друзей - что человека покинули все. Во
втором случае сам человек заслуживает только жалости, ибо он -
жертва чужого равнодушия и нелюбви. В первом - он заслуживает
наказания, потому что эксплуатирует общественное чувство
порядочности и развращает его. При том обворовывая
действительно нуждающихся.
Чтобы отличить нищих-артистов от нищих по нужде, надо вступить
с ними в контакт. Поговорить. Впрочем, если попрошайка навязчив и
агрессивен - он не может быть униженным. Ибо ему не стыдно просить.
Ему "должны".
Кстати, ещё пара слов про заповедь "не убий".
- Иудеи трактовали её так: "не убий, если только кто-то не пришёл
убить тебя". "Око за око, зуб за зуб" - и не более. Принцип
равного воздаяния. И если кто-то хочет убить тебя - ты можешь
ответить ему равным, хотя лучше бы меньшим, но достаточным.
- Христиане под влиянием своей "религии любви", якобы,
трансформировали принцип непревышения, принцип зеркала, в "не
убивай НИКОГДА". Терпи всё - в том числе агрессию, и за
терпение тебе Бог воздаст; не на этом, так на том свете.
"Подставь другую щёку под пощёчину". Возникает вопрос: почему
бы тогда не пойти на поклон бандитам и не попросить их замочить
вас, дабы сделаться мучеником? Этот подход за семь вёрст пахнет
мазохизмом.
- Ислам проповедует ещё более забавную вещь: "убивай неверных".
Неверные - не люди, жалеть их нечего, а за очистку планеты от
скверны Аллах воздаст. Тот, кто убивает во имя Аллаха и именем
его - попадает в рай. Ислам, таким образом, поощряет убийство;
хотя не всех, а лишь вольнодумцев и непокорных. Кто не
подчиняется шейху - достоин смерти и ада, а палач - рая.
Во-первых, это садизм. Во-вторых, люди так воспитанные с
детства, запросто будут становиться смертниками, камикадзе,
убийцами - ничтоже сумняшеся - ибо Аллах наградит их на том
свете за праведную смерть - как свою, так и неверного. Убивай
всех, и пусть Господь сам рассортирует мертвецов.
- Буддизм требует лишь минимизации вреда (в силу способностей
твоего сознания). Всё ценно, но и ты сам тоже ценен. Ты обязан
беречь всех других, но имеешь право беречь и себя. Отнять у
других - нет. Дать отнять у себя - тоже нет. Убить ради
выживания - самозащиты, ради еды (животное) - да. Убить ради
удовольствия или по недомыслию - нет.
У ворот толпятся люди,
Ждут открытия, линейки,
Новой утренней поверки,
По порядку рассчитаться.
В огороде жрут вороны
Червяков и прочих мошек,
А корова травку схавать
Умудряется - и рада.
Так надежды полнокровны:
На покой, любовь и радость.
Дай нам, дядько, в садик детский
Забежать и прыгать с визгом...
А вороне просто каркнуть
Тоже мелочь, но приятно,
И на пугало на злое
Наплевать, слюна не каплет.
В рясе робот для утехи
Иль потехи, песню воет.
Словно вьюга завывает -
Хоть красиво, но опасно.
В огороде репа зреет,
И буряк, и та же брюква.
Ешь от пуза, жри хоть жопой,
Только разве что не хрюкай...
Очки надену я на нос
И посмотрю на этот город,
Он так же весел, сколь расколот,
А может в почве перекос...
Мадам, ваши юбки укрыли гадюку,
Мамзель, в ваших брюках сокрылась гюрза,
Сударыня, сами целуйте мне руку,
О, леди, отравлены пот и слеза.
Все ваши одежды защитной окраски,
Но громко гремит погремушка, а глаз
Косит на прохожих - не принц ли из сказки?
И капают слюни в подставленный таз.
Ах кожа, о кожа! Змеиная кожа -
Такие чешуйки, и яркий окрас.
Сударыня, я вас уже не потревожу,
Я ядом отравлен, я сдохну за вас.
А на коврах раскиданы подушки,
А на подушках - кошки и мангусты,
Гарем обкурен, радостно и душно,
А на душе - томление, но пусто.
Я наркоман, я царь своего гарема,
Я раб его, я пленник своих жён,
Я лишь закон и правило, я - схема,
Я в зеркалах, как спичка, отражён.
Зажги свечу, води ей ночью в окнах,
Авось приметят - думай же что хошь.
Пусть закоптились стёкла, стали блёклы,
Глядись хоть в омут, только не тревожь.
Хоть с головой, хоть с плеч долой и в яму,
Хоть на щите, хоть щит на тебе - но
Жуй вкус судьбы бесстрастно и упрямо,
И делай вид, что спишь и всё равно.
Тигры примечательны тем, что полоски несут на боках.
Зебры аналогичны тиграм, но им более свойственен страх.
Не хуже и прочая полосатая живность, например барбус.
Рыба, мелкая, не годится на наживку, умри не рождаясь.
Подлость - это настолько обыденно,
Как муар любых перемен.
Одни выиграли. Других - обидели.
Пешка жрёт пешку - равный размен.
Что до измен, тут плотина повыше,
Ибо реке вроде б имя "Любовь".
Там где измена - уместнее Ницше.
Кровь, без порток церковь, поп и свекровь.
Диких гормонов кипучая похоть,
Дикой души несусветный порыв...
Здесь хорошо, а забытому - плохо,
Взрыв небреженья у тех, кто блудлив.
Сам виноват и сама виновата.
Плохо берёг эту прыткую ртуть.
Сердце стучит. Долбит зад по кровати.
"Помни меня. Никогда не заебудь".
Негде больше прятаться.
Все укрытия исчерпаны и вскрыты,
Как консервы финским ножиком.
У них неприятности.
Снова у разбитого корыта -
Боже, ты щедр на убожество!
У нас неприятности -
Мы в неопрятности.
Даже игнорируя уровень развязности,
Мы погрязаем в бессвязности.
Язвы все. Прободение язвы. Цель -
Вроде б назначена, мнение взглючено,
Выглядит всё чин-гачгук по-научному. (чин-чином)
Пальчики скрючены...
Даже коммандос обучены кучею.
На смерть спешите, мальчики!
Ляжете тучею, пачкою...
Сытые, смелые мальчики.
Встретят вас смерти и почести.
Даже не в одиночестве.
Ночь не нуждается в отчестве.
Даже комар может ужалить бульдога.
Лишь крокодила не ужалишь.
Комар вопьётся в ногу, будь ты стократ недотрога.
Шалишь - кровь мою пить не станешь.
Прыть непомерна, и рюмки раззявили пасти.
Хочется скверны, и смерти, и дъявольской власти.
Это напасти, комар укусил ощутимо.
Что ж, нарисуй (как положено) новый очаг на холстине,
Ключ золотой зашвырни в старый пруд и расслабься.
Спрячь же в подвале всё то,
За что псы будут грызться и драться.
Ты же играй облаками в песочнице блёклого неба.
Для комаров здесь был рай. Но не жалить же в твёрдое нёбо?
Даже комар мог ужалить бульдога и выпить.
Но паутина поймала его в неразрывные липкие нити.
Эх, Эвридика - окликни же друга Орфея!
Пусть оглянётся - чай ты не Медуза Горгона?
Где-то там Эос с перстми румяно алеет.
Где-то господь поразил в самый ум фараона.
Брось же свой взгляд в это ретро, в забытые недра
Душ или памяти - вновь вожделей об утрате.
Доктор заходит: в шестой полутёмной палате
Празднуют вроде. И пьют и лобзаются щедро.
В тогах, в мундирах, во шкурах убитых драконов,
Туш, Мендельсон, скрип шарманок, ремней, патефонов,
Бедный Пате - изобрёл звуковую игрушку...
Танцы, любовь, и к виску дуло маленькой пушки,
Что не от слова "пушок". Да и ушки тут тоже не к месту.
Бедный Орфей - ну зачем тебе дура-невеста?
Не тормоши. Я в трансе, в коме,
Я принимаю ткань посланий
Куда-то на хуй. Я в истоме,
Я слышу голос самый-самый,
Что куст зажёг. Что руны вывел,
Что волны моря расстегнул,
Как ту ширинку. Его имя
Я знал - но позабыл. Заснул.
Содом, Гоморра - не проснуться
В сих городах, да и зачем?
И хвост мой волчий - куцый-куцый,
Что рыбу ловит без проблем.
У Помпей тоже была история славная...
Да Везувий покончил с ней - раз и нетути.
Ну и ты, Русь моя, православная,
Остаёшься без тепла и без свету-то.
Операция "Буря в стакане воды".
С обеих сторон работают только мести суды.
Месть - продолжение войны другими средствами.
Она требует воспитания с раннего детства. Мы
Не верим в благополучие, когда ему не обучены.
Даже если доказательства научны, а лица измучены.
Руки опущены, но не приручены.
За спиной - автомат, в голове - огонь.
Что в глазах? Прицел. В нос - лишь гарь и вонь
Трупов бьёт. Листва - декораций бред.
Вождь врёт про ислам. И что смерти нет.
А она - в глазах. А она - в душе.
Отступает страх, мрак всё ближе же.
Минареты, мечети, дворцы, колокольни,
Златоглавые церкви, порушенный храм,
Пагод красных ракушки, забытые штольни,
Скит, пещера, туннель, тарарам и бедлам.
Носом ткнёшься в Христа, в пустоту, иль в Аллаха,
В дао, в нечто, хоть в Вишну, коль Кришны нема.
Ждут кого-то кресты, иль костёр, или плаха,
Ждёт поклона кумир, идол, небо-тюрьма.
Не о жизни - о смерти все песни и думы,
Полумрак бытия прочит свет или тьму
За порогом загробным, за светом подлунным,
Обещают нам нечто, что жгёт кутерьму
Словно ворох осенних, прочь сброшенных листьев,
Словно старую кожу, изношенный плащ...
Но поверить ли в рай, нарисованный кистью,
И зачем так услужлив мытарь и палач?
Нарисован очаг на холсте, дверцы ключик
У Тортиллы на дне. Буратино - вперёд!
Золотых пять монет - и обещано лучше
Жить всем куклам. А мне - гипс, могила и мёд
Или йод, что не хуже, лишь буквы другие,
А по сути - всё то же, что в лоб, что по лбу.
Отличишь ли двух женщин, когда все нагие?
Отличишь ли от бреда судьбы ворожбу?
Прощай, осенний мокрый лес -
Страна низвергнутого света.
Отрёкся твой хозяин - лето,
Задёрнул занавес небес...
Зима втекает в дом дождём,
Готовит для снегов закваску.
Меняет цвет, меняет маску (краску)
Лес мокрый. Ветер воет в нём -
Тоской несбывшихся надежд,
Пастух небесной хмари тучной,
И хоть мотив неблагозвучен,
Под стать он серости одежд...
Под стать он грусти и тоске,
Апатии, что вместо счастья,
Он словно бы в тумана власти,
Он - руна "Вечность"... На песке.
Мой маршал, наши армии разбиты,
Хоть враг не появлялся и подавно.
Но стан осиный прачки Маргариты
Влечёт к себе сильней, чем жизнь и слава. (честь и...)
Мы празднуем победу, что без боя
Сдан форт, и конь Троянский - просто мебель,
Не властвуем ни пушкой, ни собою,
И тонем в неге, ревности и гневе.
Кумир заявлен и телец изваян,
И очередь застыла у подножья.
И будь ты Авель, или будь ты Каин -
Ты просишь ласки, шпагу спрятав в ножны.
Мой маршал... Ой, а это что за дева?
В постели вашей дама... Маргарита?!
Так точно, сэр! Марш прочь и правой-левой!
Лечу долой, шальной, как след болида.
О, боги! Или Бог - одна проруха...
Сам маршал покорился и повержен...
Закрыть глаза и нос, и рот и ухо,
Ведь только лишь в штанах остался стержень
Характера...
Я ем тушканчиков и зайцев длинноногих,
И вхож к жене лишь в дни под знаком крови.
И идолы мои, как знак тревоги,
Стоят и ждут чего-то в изголовье...
Я жру верблюдов - прям живьём - и нет сомнений,
Свиней и цапель, чаек, сов и прочих гадов.
И это всё - на фоне искренних молений
"Не жри меня!", чтоб сад не сделать адом.
Мой брат-единоверец спит с женою,
Но не своей, а чьей - какое дело?
Он ждёт соединения с любовью,
Старательно копаясь в шахтах тела.
Господи!
Прости, утешь и успокой.
Не надо наград и кары.
Не надо счастья и страданий.
Дай нам покоя.
Дай нам терпения пережить страдания честно - и уцелеть.
Позволь забыть плохое и не дай забыть хорошее.
И не дай перепутать одно с другим по глупости или близорукости.
Я неизменен. Столь же грустен,
И тот же циник - как всегда.
Искать ли аиста в капусте,
Жива ли мёртвая вода -
Но время разве ж панацея?
Оно не лечит, моет лишь
От липкой, вязкой гуттаперчи -
Любви, капризной, как малыш.
А осень сменится зимою,
А листья снегом, дождь - пургой,
Несчастье сгладится семьёю,
А слёзы - яркою весной
До дрожи глупой, но настырной,
Как ухажёр, хотящий стать
Законным мужем из пробирки,
Где в каждой дырке Божья мать
Священным ликом смотрит строго,
Сочувствует? Рыдает? Ждёт?
Ни от сумы, ни от острога
Не зарекайся - повезёт,
Минует чаша, будет миска
Похлёбки хлебной, чай да соль,
А смерть неслышно ходит близко,
А в каждом смехе скрыта боль.
Шахматная сказка.
Ситуация на шахматной доске была столь же забавной, сколь и
глупой. Он и она стояли рядом на соседних клетках, в пределах
досягаемости. И смотрели друг на друга с симпатией и надеждой.
Славная позиция, и быть бы им вместе, а не рядом - ведь до этого по
полшага с каждой стороны. Но...
Он считал, что раз они - одного цвета, то он не может её
"брать", "бить", "есть", "завоёвывать" - это значило бы признать её
чужой, да и более слабой, неравной, да и попросту говоря - дурочкой.
Она же просто мечтала быть завоёванной, взятой по всем правилам
шахматного действа - потому что ей с детства няня внушила, что
женщина должна быть слабой, а мужчина - сильным, и что единственное
проявление силы - в пленении по всем правилам рыцарства.
Она хотела быть взятой своим королём по всем правилам: с
записью хода в реестры, регистры и паспорта, под гром фанфар и крики
"горько!". А цвет фигур... цвет фигур её не волновал. Главное, чтоб
взяли. И по правилам.
Он считал, что надо быть не фигурами, не пешками, но людьми - и
протянуть друг другу руки, открыть сердце и довериться. Речь вовсе
не шла о постельных приключениях, а просто о стоянии на одной клетке
- в дружбе и симпатии. Но она не представляла пребывания в одной
клетке без взятия.
Она считала, что важнее всего - правила игры. Тронул - ходи.
Он стоял и пытался обдумать свой ход, периодически протягивая
ей руку, от которой она опасливо отдёргивалась. Но взамен намекала,
что пора бы, наконец, сделать ход, а то истечёт время. Он предлагал
союз. Она предлагала взять её и записать ход. Играли ли они на
одной стороне?
И тут на доселе пустой доске появился третий. На лошадке, то
есть в конном походе, но это был слон, то бишь офицер. Он ходил
только прямо, но при том собирался зайти довольно далеко. Впрочем,
возможно это всё-таки был конь. Потому что он был вполне готов
скакать через чужие головы. Он много лет провёл без дамского
общества, не был пристроен, и теперь узрел её - рвущуюся в дамки.
Вот это лакомый кусочек! Долгожданный и готовый на выданье. Надо
брать, сказал он себе. Раньше не давалось - а тут само в руки
лезет. "Мадам! Разрешите Вас галантно запилипердонить", - сказал
он. - "Ах, какая у Вас косая сажень в глазах и какие курчавые и
длинные у Вас ушки! Хотите цветочек? Вы не замёрзли на ветру?".
"Ах!" - закатила глазки она. Долгожданный кавалер, готовый взять и
записать ход! На три месяца она пала в общение с офицером. И лицо
её обратилось прочь от нашего Первого героя.
Затем что-то вспомнила и обернулась к Первому. Это был (по её
мнению) крайне честный и великодушный поступок. Одолжение. "Ну,
может, ты всё-таки собираешься ходить?". Он три месяца не видел её
лица. Он хотел смотреть на него, упиваясь дорогими ему чертами. Он
хотел уткнуться носом в её волосы и ощущать родной запах. Он хотел
её руки и протягивал свои - чтобы обнять, поднять, закружить и
расцеловать. Более того, он хотел её души и готов был отдать свою.
Она же... хотела быть съеденной или купленной. "Нет", - сказал он,
думая о том, что "взять" - означает "унизить". "Ну и чёрт с тобой",
- ответила она и радостно бросилась в объятия слона, то бишь
офицера. Она была побеждена, очарована, куплена за фату. Загремела
под фанфары. В фате, с кольцом - но со счастливой улыбкой, что всё -
наконец-то! - пошло "как надо". По всем правилам.
Через некоторое время, после ошарашившего его столбняка, Первый
вдруг начал понимать, что произошло что-то неправильное. Что его
"нет" означало "не брать", но расставаться и терять её он не
собирался. Более того, он по-прежнему ждал её на своей клетке,
чтобы быть вместе... Он сказал что-то не то. Он дал неправильный
ответ на неправильный вопрос. Но неправильность была не в этом.
Когда двое любят друг друга, никакие слова не в силах разделить их.
В чём же дело? Видимо, она и впрямь была другого цвета. И её можно
было только есть, то есть потреблять. И протягивать ей руку было
бесполезно, а тем более - ждать руки, протянутой навстречу. Ибо
такого хода в её игре не было предусмотрено. Не было в правилах.
Он задумался, наконец: если её ходы так ограничены, то была ли
она Королевой? Может, то была просто пешка? Даже не на седьмой
линии.
Сам он вряд ли был королём. У него было много других дел, чтобы
царствовать или править. Он не был ладьёй - не хватало весу и
солидности. Если он сам чем-то и был - то тоже офицером, слоном,
епископом. Он тоже был не менее прямолинеен и не мог прыгать через
пешки. Она... Нет, королевой, которая делает любые ходы и всегда
побеждает, она явно не была. Вряд ли она была пешкой, прикрывающей
короля. Скорее, пешкой на b2 или b3, закрывающей выход слону c1, но
зато прикрывающей грудью коня на b1... Но так далека от b7, от
превращения в королеву. Она почти и ходов-то не делала. Но ждала
чужих.
А может, она и была пешка - не белая, не чёрная, а обыкновенная
глупая серая пешка, не слишком умная и не особо душевная, просто
выточенная искусным мастером из хорошего материала... Но это
снаружи. А внутри - пешка пешкой.
И тогда он вспомнил, что сам - вовсе не шахматная фигура, что
он не играет в игры; и пошёл как попало, нарушая все шахматные
правила. Нельзя сказать, что он выиграл или проиграл. Но он стал
жить, а не играть.
Так вот, запомни, дружок-шахматист. Ход записывают после того,
как решили его сделать. А не сначала записывают - и лишь после
решаются открыть душу и довериться. Свадьба - итог, а не начало. И
тот, кто думает иначе - просто пешка. И нечего рассказывать про
своё пуританство, викторианство, старомодное воспитание - надо
говорить про глупость, недоверие, трусость и неумение ладить с
людьми. Только и всего.
Напрасно ли я трачу электричество,
Чтобы согреть дворцы Её Величества?
На улице - морозы, гололедица,
А во дворце - тепло, так что не верится.
Нам тыщу лет про Африку талдычили,
Что там тепло и зебры служат пищею,
И там нужна вода, не электричество,
Чтоб нахрен утопить Её Величество.
Легче всего понять и простить того, кто хочет быть прощённым,
кто ищет мира, но не просто мира, а из виноватого старается стать ближним.
По усилиям ему да воздастся. Миром на поиски мира.
Затем, не слишком трудно простить врага, особенно поверженного.
"Ну, такой он уродился - злодей - что завидует тебе и хочет
устранить конкурента. Может, и я когда-то оттолкнул его и тем
усилил его зависть и обиду. Что с него взять? Разве что пожалеть?"
У врага не было иного выбора, кроме как вредить тебе. Он - раб
своей зависти и непомерной алчности. Врага достаточно понять,
чтобы простить в случае своей победы. Не оправдать, но простить.
Труднее всего простить того, у кого выбор был. Кого ты любил,
кому доверял, на кого расчитывал, а он отплатил тебе иным.
Пожалуй, такое простить вообще нельзя, даже поняв.
И счастье - если сумеешь хотя бы забыть.
Корни подлости - в непонимании простым сложного (и глухоте сложного к
простому). Казалось бы, все фигуры расставлены выгодно и верно, и осталось
принять простое решение. Которое после оказывается ошибкой, или не лучшим,
или нечестным - потому что простой игрок по простоте своей забыл учесть ещё
сотню факторов, вполне очевидных для искушённого ока, или же для того,
кто не трусит задавать вопросы. Это беда. Эло тут не в самом неудачном
поступке и выборе, а в том, что некто настаивал на своей правоте,
на тяге к простоте, и слышать не хотел о чём-то сложном, что не укладывается
в его заученную модель мира. Сознательно затыкал уши. "Имеющий уши
да заткнёт их, имеющий очи да зажмурится".
Болезнь простых людей - неумение понимать сложное. Недостаёт ни ума,
ни чуткости. Беда умников сходна по проявлениям - "не верь глазам своим".
Умник может видеть что-то истинно, но не верить себе, потому что это
значило бы признать, что он полюбил что-то крайне неудачное. Чувства и
разум нередко противоречат друг другу. И получается, что умник надевает
на нос розовые очки и оказывается хуже дурака. Хотя за это заплатит он
сам, а не кто-то ещё. За ошибки "простых людей" платят другие, ибо
простота хуже воровства, и простота обкрадывает других ничуть не хуже
разбойника. Ибо забывает с ними считаться.
Винограда, винигрета пожую на сон грядущий.
Помашу ещё руками, разгоню-ка мух и тучи.
Лбом слегка об стену треснусь, чтоб сознанье просветлело.
И запью рассолом пресным это дело, это тело.
Желудочно-духовный тракт.
Путь к сердцу мужчины лежит через его желудок.
Но если и дальше следовать этим путём - можно попасть в задницу.
Тимур Алдошин
СОБАКА
Утро. Собака сидит на дереве.
Это неправильно, черт возьми.
Чего она, спрашивается, там делает?
Жалобный взгляд говорит: "Сними!"
Лезла за кошкой, и было здорово...
Но провалилась в туман луна -
и, вдруг очнувшись, в платье разорванном,
скована с веткой, дрожит она.
Лезу, хоть сам не умею, выше все,
дуру снимать, что сидит скуля...
Вдруг ощущаю, как валко движется
страшным волчком подо мной земля.
Где же собака? Сижу на дереве,
мокрые пятна коры обняв.
"Что он там, собственно, утром делает?"
- Это, конечно же, про меня.
Лезут спасать... Все мокро от осени.
Вдруг просыпаюсь, как от толчка:
Кто же их всех теперь снимет, Господи,
с башни летящего вкривь волчка?!
Где спасательный жилет, Фёкла?
Где спасательный же круг, Таня?
Здесь и так уж от дождей мокро,
Не ковчег, а просто жизнь в ванне.
Просто баня, просто пруд мокрый.
Как молиться, коль на нос каплет?
Жабры есть, но застит тина стёкла,
И на дно влечёт в душе камень.
Наше дело - зенитная пушка.
Вертолёт, ангелок, фея, птица,
Ну та - синяя, дай ей здоровья.
Вот снаряды, вон там - раскладушка,
Краска, чтобы замазывать лица,
Не узнала чтоб пуля с любовью.
Посадил дед репку.
Сидела, сидела репка. Думает: "Чего я тут сижу? Дай-ка вылезу."
Лезет-полезет, а вылезти не может. Каши мало ела.
Думает репка: "Надо кого-нибудь позвать, и с Божьей помощью
вырву свои мощи из почвы". Позвала ничтоже сумняшеся репка мышку.
Мышка прибежала, хвостиком махнула, ам - и укусила. Хряп-хряп -
и схавала репку. Так и не выросла репка большая-пребольшая.
Ехала Красная Жопочка на автомобильчике по фривею.
Вдруг бац - бензин кончился. Красная Мордочка думает:
"Что ж я, дура что ли, жопой шевелить, на бензозаправку
тащиться? Или на станцию ремонта ползти. У меня выбор большой,
деньжат хватает, ща позвоню и куплю новый автомобильчик. Прям здесь."
Позвонила Красная Шваброчка в автомагазин, привезли ей новое авто,
пересела она и радостно покатила по своим делам.
А старый автомобильчик повинтили и повезли на свалку. Хотя в нём
всего-то бензин кончился. И плакал он, и рыдал, да сыростью
бензобаку не поможешь. Но не довезли его ликвидаторы и эвакуаторы
до свалки, а загнали подешёвке на чёрном рынке. И стала у него
новая хозяйка. Но это уже другая сказка.
Винни Пух, Тигра и Пятачок идут на полюс обыденности.
Туман, мрак и жуть в пределах обычной невидимости.
Кот, осёл и петух и король трубадура торгуют разбойникам.
А принцесса - учёная дура - Ярославна, ревёт о покойнике.
Я не подам ни монеты, ни знака,
Признаков жизни - не жди - не подам.
Мне фиолетово. Солнца из мрака
Луч укоризненно бьёт по глазам,
Совесть призвать, потревожить желает.
Я ж в кожуре, под бронёй, панцирь мой
Толст словно льды и хребты Гималаев,
Прячусь в норе, ограждаюсь стеной.
Нищенка просит - не милости, денег.
Счастье сулит, обещает всем рай.
Я же гляжу на неё - на репейник,
Сердце болит, но руки не подай.
Всюду обман, и в надменной опаске
Я обделю даже тех, кто не врёт.
И голубы, как лазурь, мои глазки,
Но не добры от снегов и забот...
Каша манная. Манна небесная.
Во гробу ль, в огороде с невестою.
Коль во Киеве дядька - то во поле
Тётька с сиськами в Константинополе.
Перед асфальтовым катком не произносят речи
о любви и дружбе, даже о погоде, а ноги
убирают прочь с дороги, чтоб целы были,
иль хотя бы вроде. Беги вприпрыжку
по осенним лужам, не бойся грыжи,
и не следуй моде.
Два дома в полудрёме у дороги,
Один погост, едина и река,
И время года, и святые боги,
И заросли сухого тростника,
И пыль одна, и отчество, и храмы,
Но две руки - ещё не значит мир.
Меж двух домов вражда страшней отравы,
Важней всего, чтоб кровь испил кумир.
А он угрюм, недобр и ненасытен,
А он не знает жалости к чужим,
Да и своих готов убить, обидеть,
Лишь только б боль свою всучить другим.
Комары без амбиций, укус и бежать,
Это новых пород благодать снизошла,
Велика и сильна человечая рать,
Но уколов из тьмы не поймать ни шиша.
Если ты не паук, не липучая сеть,
Не огонь, не ловушка, капкан и крючок -
Комару не грозят ни поимка, ни смерть,
Из тебя кровь сосут - а ты в тряпку молчок.
Вроде б случай ужасен и несправедлив,
Вроде б жуть от картины, пот застит глаза,
Но ты сам их накликал, упрямый шериф,
Когда ел хлеб чужой, словно тать и гюрза.
Говорить ли о том, что земля - это пух,
Что любовь может быть под огнём и мечом?
Но не смей произнесть это молча и вслух,
А не то я в тебя запульну кирпичом.
Ехал грека через реку,
Краб за шину джип вдруг цап.
Где же сыщешь человека,
Коли грека раку раб?
Не идут поезда ни в Тамбов, ни в Нью-Йорк,
Самолёты летят только в ближний колхоз,
Нет ни песен, ни слов, только рвёт душу волк,
Да натужно в депо проревёт паровоз -
Что в сетях и в капкане, совсем в тупике,
Что все рельсы отрезаны, соль да песок,
И корабль потонул в пересохшей реке,
И не варит свой борщ весь в соплях котелок...
Осенняя печаль светла, не то что летом,
Не то, что жар полуденный как вата,
Останется песнь жалоб без ответа,
Что в лоб, что по лбу - осень виновата.
Избиты рифмы, словно бы нарочно,
И к стёклам грязным льнут потоки с неба,
Так жизнь течёт в окно водой проточной,
Так листья опадают в книгах судеб...
Дворцы мои - что норы. Подземелья,
Край облаков и холода до дрожи,
Промозглое до одури веселье,
Где лица все похожие на рожи.
Затем, что роль играют на подмостках,
Актёров много, а сюжет стандартен.
От самого сопливого подростка,
До белого в гробу - как в шоколаде.
Лежи начинкой, и не знай печали...
Всё эта осень, жёлтая, как зубы.
С конца ли ты откусишь, иль с начала -
Всё жизнь отнимешь крошки-антилопы...
На старом дубе новые зарубки,
Двенадцать - словно пальцы гороскопа.
Золушка, Снегурочка, Красная Шапочка
Под окном сидят, да про жизнь галдят.
Животы надуты, ждут новых ребят...
Забыты хрустальные тапочки!
Я так и сдохну, пребывая в коме,
Но что же мне послужит оправданьем?
А ничего - ну разве только кроме
Поганости себя и мирозданья.
Девочка Маша шла по лесу и нашла гриб.
Но поскольку она не была сильна в фонетике, то прибежав
домой, она заорала истошным шёпотом: "Мама!!! Я нашла гроб".
Мамашины ноги так и подкосились, так и задрожали коленки,
ослабела мамка и плюх на пол. Тут Маша поняла, что сморозила
какую-то ерунду и говорит: "Да нет, мамуленька, не нашла я
гроб. Он сам меня нашёл." Мамочке стало хорошо-хорошо.
Ну, видит Маша, что дело плохо и пахнет ладаном, и говорит:
"Гроб. Гриб. Бриг. Бригаденфюрер СС". Маме уже снится клиническая
смерть. А Маха всё не унимается: "Борг. Роб. Бирг."
Тута мамка возьми, да помри ненароком. Чем не веселища?
Проживая чужую жизнь,
Пусть успешную, как лавина,
Плачь о том, что другой не будет,
А своя - состоит из снега.
А своя - умерла недавно,
Обернувшись лишь крошкой льдинок.
Превратилась в колючку-память,
Столь нежданно и так невинно.
Из тюрьмы сей не жди побега.
Коль не ящерица - хвост не Феникс.
И в любви столь жестОки люди.
Да и жизнь-полынь - не малина.
Проживая чужую жизнь,
На себя смотря отстранённо,
Ненавидя развилки судеб, (разломы)
Ненавидеть ли человека?
Мёд с сахаром, макароны с хлебом.
Язык жжёт крик, да липнет к нёбу.
Серое, серое, бездонное лазурное Небо.
Я смотрю за окно - может сам я небыль?
Эти книги, иконы, молитвы, обманы, приманки,
Палки - те ль, что в колёсах иль те, что в кроватке,
Эти фиги, борение чёрного с чёрным,
Неучёного с бедным, горчицы с перчёным...
Но я есть, я глазами упёрся во цинк небосвода.
Что осталось? Какая ни хмарь - но погода,
Но полгода зимы и полгода потницы,
Да какие-то добрые, плоские лица,
Что бубнят о смирении или же мести,
О высокой любви, непостыдном погосте.
Короли и шуты - вы в колоде все вместе,
Вы в игре, на столе, не хозяева - гости.
Но мораль вся скучна, потому - бесполезна.
Я из крови, а смерть - та обычно железна,
Даже может живою прикинуться честно,
Незаметной и тихой, чтоб время отрезать.
Сколь нежна наша ночь, столь кандально смиренье.
Ну а зимние розы - лишь цвет, но не запах.
Принимаем мы роли, наркотики, позы -
Чтобы жить, делать вид, но не ныть и не плакать.
А звучать нервно, словно все струны порвутся
От хорала, от гимна - всё реквием, слышишь?
Колокольные звоны по ком? Вздох мой куцый
Лишь один из миллиардов. И слёз дождь по крышам.
Не сломал ли язык, мой приятель убогий?
Времена наши хуже, чем те, что настанут.
Не судить бы их строго, ведь нитка-дорога
На клубок сей планеты намотана - шарик.
Если был бы край света, то там бы укрыться...
Да вот край - не под солнцем, а вне атмосферы.
Там, где нет боли, мысли, отсутствуют лица,
И спокойны как кремний все чувства и нервы.
Но к чему это я? Да уж не к листопаду.
Скоро зимняя тишь, и метель, коль не вьюга.
Не хочу, не могу, но - обязан и надо.
Я - одна из осей у квадратного круга.
А зима - вся черна, хоть рядится в одежды
Белизны, что присуща вновь явленной смерти.
Спите, спите сердца. Врите, рвите надежды.
И во что-нибудь верьте. Хоть в чудо - но верьте.
Всё хорошо. Промозглая погода
Не есть ли повод радости и смеха?
Подумаешь, сезон дождливой моды,
Подумаешь - проруха иль прореха
В кармане. Но в душе - невинность.
Хоть снова в пляс, по углям пепелища.
Страданья прочь, блудливая игривость
Захватит в хоровод, прикусит в клещи,
Удила закусив, с вожжою в месте нужном,
Кружись, лети, восторг и всепрощенье -
Ты обкурился, ты бредёшь по лужам,
Как сладкое, размокшее печенье.
Хочешь правды, честняга?
Да где ж её сыщешь, приятель?
Коль не бред - то ошибка,
Сплошной перекос восприятий.
Кто-то скажет: "Ура, я всю жизнь
О таком вот мечтал в сладких снах".
А другой лишь поморщится, сплюнет
И видел его ты последним.
Так во всём. Нету правды не только
В любви, нет её и в делах,
Правду знают лишь Бог,
Да когда-то считалось, что Ленин.
Потому их и нет. Потому и приверженцев
Много. Но меньше, чем точек,
Что слагают прямую, окружность, отрезок.
А искать правды жизни средь
Верности женщин - се бред,
Извини, что я слаб здесь и резок.
Ты хотел ведь услышать ответ?
Он правдив. Но не правда.
Затем, что я тоже смотрю сквозь очки
Своего невезенья, удачи,
Всех сравнений, что светят как те маячки,
Что ты думал - в порту,
А они обозначили камни.
Всё иначе. Всё портит святую мечту.
Остаётся лишь этот вопрос стародавний -
Правда где? Да нигде. Не в мозгу, не во рту.
"Да" и "нет" - к сожаленью всегда равноправны.
Коль не куплены, это ж иная рассказка.
Про неё я молчу, потому что слюны не хватает
Отплеваться. Но где-нибудь в месяце мае
Снег оттает. Хоть призрак - но рая.
Коли выбрал - то выбрал не ту
Ты дорогу, и женщину, счастье,
И не выбрать - затем, что всё призраки.
Зыбки болота. Остаётся реально - ненастье,
Да какая ни сверзится - всё же погода...
Да огнём до небес - звуки музыки.
Проходит срок пряденья судеб,
Приходит время кройки платьев.
Как скрепки - руки, клеют губы,
И в сети сотканы объятья...
И режут ножиком железным
Ткань эту слово и разлука.
А смех и слёзы бесполезны,
Иголка-память колет руку...
Сказки? Поэт и сказочник,
Расскажите на сон грядущий -
Вечный - Сказку о добром принце
И прекрасной принцессе,
Той что дождалась, а не вышла замуж
За прохожего, что был весел.
Это не твоё, девчонка.
Не твоё настроение,
Не твоя нежность.
Не твои шутки,
Не твои ласки.
И совсем не твоя верность.
Предавая суду и огласке
Дело о самоубийстве любви,
Я не сгущаю краски,
Я говорю "се ля ви",
Но предостерегаю -
Не забывайте плакать искренне.
Только живое сердце
Способно рассыпаться искрами.
То, что играет в игры -
Лошадиною гривою, лапой тигра -
Окажется камнем на душе
И за пазухой.
А впрочем - сие не постичь разумом.
Искать у женщины мозги?
Какое, право, заблужденье.
Во голове её - ни зги.
Быть может, сердце сыщешь,
Рвенье быть доброй,
Выпечь пироги
Или какое-то варенье,
Но это - редкость, а другим
Всем доктор прописал - леченье.
Покидая любовь, остаёшься на суше, как рыба.
Всё выглядит тише и глупо.
Режут глаз злые маски улыбок,
Соучастниц облома, обрыва.
За окном - понедельник строптивый,
Пробужденье для гама и шума.
В воскресенье воскрес кто-то, видно,
Ну а нынче - он умер. Обидно.
На асфальте - хрустящие лужи
Простирают ноябрь в бесконечность.
Покидают любовь - тише, суше,
Превращают в ледовую млечность.
Взламывая лёд, не забудь, что надо бы прыгнуть
Над разломом обратно, к палатке.
Этих трещин причудливы ткани,
Хоть мерещится - солнце в порядке,
На торосах - как водится - блики,
Монотонные, белые пятна.
Весь огонь здесь давно уже изгнан,
Загнан в недра и в небыль обратно.
Ночь полярная, где уж там солнце?
Кислорода избыток, но стужа.
Ты не нужен, ты просто не нужен,
Ты - чужак, как китаец японцу.
Понедельник. Ноябрь. И бездна
Пустоты, что грядёт, хлещет в клетки
Календарика, в стрелок порезы
На часах, где зарубки-отметки.
На душе не скажу, что колючки.
Просто плоскость души обнулилась.
Отлетала. Задёрнулась тучей.
Ты поставь на ней крест, сделай милость.
Ты и так уже сделала ручкой...
В добрый путь, жуй свой мёд для услады.
Ну не быть же мне в бочке затычкой,
Не искать у надменности правды.
Не крутить ни рулетку, ни ворот
У колодца, чтоб выловить рыбку.
Да и рыбка молчит. Только холод,
И поломана старая скрипка.
Любимые дети века -
Солдаты, чей век недолог.
Не физик, не врач, не пекарь,
А тот, чей удел - некрОлог.
А тот, чьи сердца - мишени,
Чьи очи - лишь дно прицелов.
В камнях затаились тени,
Никто не остался целым.
Был мир, это сон из детства,
Далёкого, как затылок.
От смерти не отвертеться,
Она уже зацепила.
Не перепутать бы гибкость с ёбкостью,
Похоть с прихотью.
Змея свободна - душить ли кольцами
Или ползти прочь, шурша тихо.
Выживание в условиях многообразия ухажёров -
Достаточно просто, но вредит душе.
Один пожар сменяется другим пожаром,
Свобода - лавинообразностью. Такое клише,
Что кто не даёт шерсти и молока -
Тот враг и достоин ссылки на Атлантиду,
Которая нынче весьма глубока,
Как снисходительность нелюбви или обида.
Не бывает измен, бывает простое "а, ладно".
Батарейки сменить иль коварно поить себя ядом?
Чай, да сдохнет любовь - ну а выдюжит - будет хромою.
Перепутать ли терем с такою комфортною, но всё ж - тюрьмою?
Не бывает измен для того, кто ответа не держит.
Он бывает влюблён, он барон своих чувств, очень нежен,
Но в душе лишь папье да маше.
И песок из часов обращается дрянью и пылью.
Вы кого-то здесь, вроде б, любили? Забыли?
Нету силы, чтоб выбрать реше-
Ние верно. Отвергнуть?
Без нервов...
ИсТОШНик данной идеи.
Запад и распад.
У него была Она,
Он Её любил.
Она стала неверна -
Он её убил.
В память закопал и надпись написал:
У него была Она,
Он Её любил.
Она стала неверна -
Он её убил.
Жгут меня тоска и дрожь -
Всех, увы, не перебьёшь.
(по мотивам Бориса Барского)
Сказка о рыбаке и бырке.
- Всем женщинам нужно одно и то же, - сказал Шурик, закидывая
ногу на ногу и долгим философским взглядом упираясь в портрет
Мерилин Монро, вложенный под стекло книжной полки. - Всем
нужно одно и то же, но по-разному. Одним хочется получить это
через романтизм и приключения, другим - как покупку в магазине,
третьим - в подарок, то есть даром. А иные согласны за это
заплатить сами и заработать своим трудом. Кто-то хочет быть
равным партнёром, кто-то - рабом, кто-то - господином. А
вообще, вся биология человека вопит о том, чего человеку
надобно, а уж поведение его - явно настроено на поиск партнёра.
Всё остальное - сублимация этого, искусство там, наука...
Способы охмурения противоположного пола. И религия - как
утешение для неудачников.
- Ну что ты несёшь, святее папы Римского, фрейдистее Фрейда, -
буркнул Лёха. - Даже тот же самый Фрейд, доктор Фройд, ещё
упоминал власть. К примеру, женщина может использовать
сексуальные потребности самца для занятия какого-то социального
положения, для манипуляции...
- А на кой чёрт, по-твоему, ей это высокое положение? Опять же -
чтобы иметь наиболее полноценных самцов, доминантных, а в итоге
- родить детей, обеспечить себя потомством. А муж-доминант
будет обеспечивать их выживание. А ежели ещё и душевный - то и
воспитание.
- А на кой ей это потомство? - вытянул морду Лёха. - Одни
хлопоты. Кстати, про религию ты загнул. Религия утешает от
другой беды - от смерти. Помирают, видишь ли, все без
исключения...
- Ну так, потомство-то и нужно, чтобы избежать смерти. Раз уж
сам не жилец на вечные времена, так будь любезен выполнить свою
биологическую программу и породить существо себе на смену.
- Секс и зеркала отвратительны, ибо умножают сущее, - возвестил
Лёха. - Кажется так кто-то заявил. Это ясно, что жизнь берёт
своё, и чтобы продолжаться и существовать во времени, надобно
воспроизводиться. И природа-мама совсем не зря вживила в башку
человеку мощный стимул - желание потрахаться, это ты прав. Но
нельзя же объяснять всё на свете только этим.
- А со мной вот никто из мужиков не желал дружить просто так, -
донеслась с кухни реплика Анечки. - Всем было нужно одно и то
же. Может, не сразу, но в конечном счёте.
- Ну так с такой красавицей, спортсменкой и комсомолкой что ещё
делать? Мужик любит глазами, его подсознание постоянно в
поиске и выборе. Другое дело, что если даже приметил девицу и
она понравилась, это не значит, что её необходимо безусловно и
непременно затащить в койку, - откликнулся Лёха. - Ты, Анечка,
не обделена природой, и на твою внешность клюют мужички. Это на
самом деле не так уж и плохо. И я клюнул.
- Да уж, муженёк, - язвительно приметила Анечка. - Клюнул, как
рыбка. Что, только на внешность? Сейчас сковородой огрею.
- Ну, Анечка, - подал голос Шурик. - Разумеется, он клюнул на
внешность. Но потом люди начинают общаться, и между ними
появляется некое доверие по поводу совместного
времяпрепровождения. Жить-то надо вместе, и при том не
передушить друг друга...
- Шурик, ты только что говорил обратное! - возмутилась Анечка.
- Я ещё не договорил. Жить-то надо, но главный кайф этой жизни -
в койке. Лишите семью этого, и что от неё останется со
временем?
- Мужик, - зевнул Лёха. - А лиши семью взаимопонимания, доверия и
терпения, и что от неё останется? Тебя что, бабы не бросали что
ли никогда? Или ты их не бросал, дур на своём веку не видывал?
Первый раз замужем?
- Второй. Только второй, - известил Шурик. - Всё ещё впереди, не
говоря уж про спереди. Хотя ты в чём-то прав... Мне
понадобилось наделать кучу ошибок с первой женой и некоторое
количество опытов с не-жёнами, чтобы суметь договариваться со
второй. Может, если бы я умел это заранее, то был бы "замужем"
первый и единственный раз. А с другой стороны - что ж, красивые
женщины после женитьбы исчезли с лица Земли? Или я должен
жмуриться?
- У кого чего болит, тот о том и говорит, - сказала Анечка. -
Кобели вы, мужики. Правда некоторые кобели душевные и
заботливые, а другие - просто кобелины беспардонные.
- Вот вам извечный спор отцов и детей, физиков и лириков, мужчин
и женщин, - воздел очи к небу Лёха. - Взаимные обвинения в
похоти. Наверное так оно и есть, иначе бы человечество
вымерло. Но что, я опять спрашиваю достопочтенную
философствующую публику - больше ничего на свете нету?
- Есть, - скзал Шурик. - Но корень всего остального в сексе. Или
в неудачном сексе. Или ради секса.
- Вот ты, кандидат наук, копаешься в своих кварках и глюонах тоже
для ради секса? А как же любопытство? А ты, Аня, девушка
красивая, и ясно, что именно в первую очередь в тебе примечают.
Но если бы у тебя не было красоты, а была бы большая душа...
- Была бы? - спросила Анечка. - А что, у меня нету? Ну ты и
зараза.
- Я гипотетически, - оправдался Лёха. - Это мысленный
эксперимент.
- Есть ли у женщины душа, и если да - то где именно? - встрял
Шурик. Лёха отмахнулся от него и продолжил:
- Так вот, если б не было красоты, неужели не нашёлся бы случай,
где бы ты могла себя проявить просто как друг, и за это тебя
мог кто-нибудь полюбить?
- И оттрахать? - сделал ремарку Шурик. - Не бывает некрасивых
женщин, бывает мало водки. Хотя я и пью умеренно, весьма.
Потому так разборчив, как сволочь. А ещё доброму другу Дону
Кихоту придёт в голову отправить Дульсинею на кухню в качестве
домохозяйки. Название-то какое гордое, замечаете - "хозяйка".
А на самом деле - форма рабства. Но кому ж придёт в голову
назвать жену "доморабыней". Нет, слово должно врать во спасение
и утешать женщину.
- Сейчас эта рабыня сковородой вас утешит, - пообещала Анечка. -
И не обязательно её содержимым. Можно и чугунной внешней
формой.
- Во-во, - сказал Шурик. - Внутри семьи - сплошной матриархат. А
всё потому, что бабам позволено в эпоху эмансипации самим
выбирать, с кем и на каких условиях спать. Распустились бабы. А
мы, мужики, только и знай, что деньги зарабатывай да детей
штампуй.
- Уж чья бы корова мычала, - сказала Аня. - Это ты-то, в своём
государственном институте, деньги семье зарабатываешь? Да ты
там любопытство удовлетворяешь, причём даже не за
государственный счёт, а и вовсе - даром.
- Шурик зато заработал репутацию большого знатока науки, - сказал
Лёха. - И из-за этого постоянно болтается в каких-то забугорных
институтах и лабораториях. Саш, давно ты из ЦЕРНа вернулся?
- Рок-н-ролл мёртв, а мы ещё нет, - сказал Шурик и продолжил с
Левитановской интонацией. - С ядерной физикой дела стали тугие.
Мы подошли к пределу экспериментальной физики, не хватает
энергий для новых экспериментов, а без новых данных - одно
гадание на кофейной гуще. Нам бы энергии поболе.
- У тебя энергии и так переизбыток, - донеслась Анечкине реплика.
Вслед загрохотала крышка сковороды. - Вам бы умишка поболе.
- А не жахнет? - спросил Лёха.
- Может. И настанет конец света на отдельно взятой планете. Так
что мы пока эксперименты в основном здесь ставим, - Шурик ткнул
пальцем в висок. - А что будет дальше - увидим. Зато какой
простор для домыслов и свободы творчества. Но всё это - мура по
сравнению с бабами.
- Мдаа... - протянула Анечка. - Ты, видать, давно не
пересматривал фильм "Семь дней одного года".
- А не девять? - спросил Лёха.
- Это девять граммов в сердце, - сказал Шурик. - А дней -
неважно. Семь дней творения. Фильм я помню. Хороший фильм. Но
пойми, что даже любя интеллектуальные упражнения и вырывая
тайны у Природы, чёрт - хотя мы уже давно их не вырываем у
Природы, а выдумываем у себя в голове, так вот, даже любя всё
это, я вряд ли смогу спокойно работать, не имея по вечерам и
утрам под боком... и пузом - жену. Или кого-нибудь в этом
роде. Мне же иначе гормональное перенапряжение не даст
спокойно думать над загадками микромира. Я ж пойду лекции
студентам читать тогда не для того, чтобы смену учёных растить,
а чтобы на студенточек глазеть. Инструктором в горы пойду,
альпинисточек охмурять.
- Шурик, сколько лет ты уже не был в горах? - спросил Лёха. -
Времена, знаешь ли, такие, что народу в горах поубавилось. Одни
старики-профессионалы.
- Много, - грустно сказал Шурик. - Много лет. Наверное, чересчур
много.
- Во-во, старик. И грустишь по этому. И после этого ты будешь
говорить мне, что девочки в горах для тебя важнее самих гор?
- Одно другому не мешает, вообще-то. А горы ещё и лечат от
несчастных любовей, поставляя новые.
- Вот какие полезные горы построили у нас на Кавказе...
Позволяют признать прежнюю любовь несчастной и заняться новой.
Шурик, как ты можешь... Может, в консерватории что-нибудь
поправить? Только вопрос, где она - в башке или в штанах?
- Мальчики, - сказала Анечка. - Хватит трепаться. Помогите-ка
кастрюльку на стол поставить. А в свои эмпиереи после
вернётесь. Без жратвы не будет вам ни женской ласки, ни
интеллектуальных подвигов. Помрёте с голоду. А консерватория у
каждого там, где он сам её расположит. У кого-то сердце
правит, у кого - голова, у кого-то - содержимое штанов.
- Лимбическая нервная система, - сообщил Шурик. - Есть такая
профессия - родину трахать.
- Пошляк ты, - сказала Анечка. - Одно слово, кандидат наук. Как
тебя жена терпит?
- А вот так, - сказал Шурик, осторожно таща кастрюлю. Следом с
тарелками и вилками (где же ложки?) следовал Лёха. - Когда не
терпит - говорит "я больше не могу". Или "больше не хочу, давай
лучше поспим".
- Чёртов циник, - заорал ему в спину Лёха. - А как же душа?
- Извини, брат, но душу наши приборы не обнаружили, - сказал
Шурик. - Я б ещё руками развёл для порядку, да тогда суп из
кастрюли выльется. Вобщем, душа - это процесс какой-то в башке
твоей чугунной. А есть ли она отдельно от тела - извини, науке
это неизвестно. В твоих компьютерах душа есть? Электричество
есть - жив. Нету - мёртв. Или ты в мистицизм и эзотерику
ударился?
- Нет. Бог миловал от веры в Бога. Хотя... может и есть
какая-нибудь гадость, совсем не такая, как её мыслят попы.
- Да ты еретик! Язычник! Тебе надо Ивана Купалу праздновать -
голышом в реке, а не процессор байтами охмурять! Охмуряй лучше
баб. Уя!!!
Сковорода гулко зазвенела от символического удара по Шуриковой
голове.
- Я тебе дам, совратитель! - сказала Анечка. - Змий зелёный. На
что мужа подбиваешь?
- Ну, пусть он тебя охмурит. Не надо, не надо! - запричитал
Шурик, отодвигаясь от сковороды подальше.
- Куда же вы, сэр? - сказала Анечка. - В этой чаше Грааля для вас
имеется жратва. А что святая чаша вызывает гул в вашей голове -
то это проблемы головы. Пищи духовной, так сказать, а вовсе не
плова.
- "Сказка о рыбаке и бырке", - сказал Лёха. Упала бырка в дырку.
И сидит старуха у разбитой чаши Грааля. И быркает. Как
процессор над байтами.
- Сказка о дураке и рынке, - сказал Шурик. - Пришёл как-то раз
дурак на рынок. А там все отношения такие рыночные-рыночные. А
денег в кармане нету ни фига. Закинул старик невод на рынок -
вернулся невод с одними обёртками мирскими. Так и ушёл ни с чем
с рынка.
- Кстати, о рыбаках и рыбках, - сказала Анечка. - Когда я ещё не
была замужем за Лёхой и ездила на курорты одна, я кое-что
узнала о поведении мужчин.
Лёха молча показал ей кулак.
- Например, - невинно глядя на него продолжила Анечка, - Ни один
мужик не откажется прибавить ещё одну женщину к своему
послужному списку. Только позволь. А некоторым и позволять не
надо - от них просто трудно отделаться.
- Ну, надеюсь, ты научилась говорить "нет", когда это не надо и
"да", когда надо? - жуя сказал Лёха.
- Да. Когда есть муж - тогда точно не надо.
- Муж объелся груш... Анечка, все мужики, конечно, такие. И я
только что говорил то же самое, - встрял Шурик. - Но мне за
мужиков обидно. Как учёный, я должен вступиться. Сама подумай:
это такая специфическая обстановка. Юг. Масса холостяков.
Многие удрали от жён. Солнце светит и будоражит гормоны. Мужики
просто начинают сходить с ума... Кроме того, кругом так много
красивых женщин, многие из которых удрали от мужей. Женщины,
заметь, полуобнажены, что редко увидишь в наших северных
городах. Сама обстановка подталкивает. Кроме того, по самой
женщине видно издали - настроена она принимать ухаживания или
нет. Ищущий ли у неё взгляд. Отвечает ли она улыбкой на ваш
восхищённый взор или холодно его игнорирует...
- А ещё мужики расслабляются в командировках, - внёс свою лепту
Лёха. - Но, Анечка, отнюдь не все мужчины столь блудливы.
- Все, - сказал Шурик. - по моей теории все. Но некоторые
способны сдерживаться.
- Например?
- Например, когда роман причиняет вред женщине, и это заранее
ясно. Или когда роман не может иметь продолжения. Понимаешь,
не все мужчины любят кратковременные приключения. Некоторым
женщина нужна надолго.
- Иногда на всю жизнь или около того, - согласился Лёха.
- Но, есть и такие мальчики с пальчики, - бодро продолжил Шурик,
- которых довольно много, а что важнее - они весьма активны, и
кажется, что их гораздо больше, чем на самом деле. Есть такие
пацаны, а точнее поцаны, которые относятся к победам над дамами
как к спорту. Чем больше, тем лучше. И ни в коем случае не
надолго - это ж не даст им завоёвывать новых особей женского
полу.
- Художественное траханье, - ляпнул Лёха.
- Да, около того. Увлекательная игра в настольный пенис.
- На самом деле, любому мужчине и впрямь интересно познавать
женщин... - задумчиво сказал Лёха. - Вопрос в том, будет ли
этот мужчина отвечать за тех женщин, которых он так сказать
изучил... Или попользовался - и прыг скок за порог.
- В любом деле главное - вовремя смыться, - сказал Шурик.
- В любом деле главное - вовремя остановиться, - ответил Лёха. -
А то заставь дурака Богу молиться, он готов и лобешник
расшибить. Да не себе, а Богу.
- Какие вы умные, - сказала Анечка. - Но сколько их, таких
мужчин, которые не просто пользуются, а платят в ответ заботой,
которые боятся навредить? Я что-то не заметила, чтобы их было
много.
- Вон, Лёха, - сказал Шурик.
- Ну так, потому я за ним и замужем и меня на сторону не тянет.
- А ещё вы забыли любовь, - воздевая глаза к небу сказал Лёха. -
Вроде бы есть такая эмоция.
- Есть такая партия, - согласился Шурик. - Вроде бы, такое
состояние организма, когда поиск завершён и выключен. Когда все
остальные, кроме одного человека, не интересуют. В принципе,
прекрасное чувство. Гарантирует надёжную заботу о потомстве в
начальный период. Чувство прекрасное, и я двумя руками "за".
Вот только проходит оно, поскольку имеет под собой
биохимическую основу. Гормоны, влияющие на мозг. Учите, что
держится этот гормон примерно полтора года, а потом исчезает.
И ку-ку. Снова включается поиск, и стоит лишь себе позволить...
- Первую жену вспоминаешь? - поинтересовался Лёха.
- О мёртвых либо хорошее, либо ничего, - опечалился Шурик. - Если
после полутора лет совместной жизни не смог влюбиться в неё
снова, или она не смогла... Если кроме гормонов не случилось
дружбы...
- Вот и опроверг ты свою теорию, - заметила Анечка. - Это ты
просто своей бывшей мстишь и делаешь вид, что радикальный
женоненавистник. А на самом деле ты просто ранимый дурак.
- Идиот, - согласился Шурик. - Дурака можно выучить, идиота нет.
- Если дурака долго учить, он просто становится более учёным
дураком, - философски изрёк Лёха. - Ань, чайник я поставил,
пора чашки доставать, скоро закипит.
- Шурик, ты наверное, всё ещё любишь Ленку? - скзала Анечка. -
Но не можешь ей простить своего поражения.
- Я себя не могу простить, - буркнул Шурик. - Умник, да? Кандидат
наук? А не справился с элементарной бабёнкой.
- Эта штука посложнее теории относительности, - высказался Лёха.
- Видишь ли, в математике все законы известны. В физике можно
поставить эксперимент и проверить. С людьми не так - тут
эксперименты ставятся на себе и при том изменяют ситуацию. Если
ты на своих ускорителях можешь спокойно сидеть за пультом и
проверять гипотезы, наблюдая со стороны, и неудачный опыт - это
лишь неудачный опыт и всё, то неудачный опыт на себе изменяет
тебя самого. И повторить его удаётся не всегда, иногда партнёр
просто сбегает.
- Тебе бы лекции школьникам читать, - сказал Шурик и вздохнул. -
Но ты прав, друг Горацио. Это как принцип неопределённости.
Замерил одно - другое необратимо изменилось, причём
непредсказуемым образом. Измерение меняет состояние системы.
Так в жизни и получается: хотел одного, но чего-то не учёл. И
получил совершенно иное, неожиданное, и не всегда приятное. А
учесть не мог, потому что не знал заранее. А теперь знаешь, да
сделать ничего не можешь - поезд ушёл.
- Как твоя Ленка ушла?... Мда. Чужая душа - потёмки. Знал бы
заранее - соломки бы подстелил, да не было соломки рядом.
- Крапивку бы подстелил... - задумчиво сказал Шурик.
- Шурик, ты не зря был главным пошляком класса, - сказал Лёха.
- Пошлость иногда нужна, чтобы скрыть слёзы.
- Бедная Олюшка, - сказала Анечка. - Ну и муженёк ей достался.
Первую жену любит. Пошляк отменный.
- Ольку я тоже люблю, - возразил Шурик. - Кто сказал, что мужик
не может быть многолюбом и многожёнцем? Кроме того, Оля - друг.
А с Ленкой такого не вышло, там одни гормоны играли.
Играли-играли, а клеем не стали вот... Да ладно, я к вам на
чай пришёл, а дело к выпивке клонится. Давайте о чём-нибудь
приятном поговорим.
- Например, о женщинах? - спросил Лёха. - Мы и говорим.
- Женщина - камень преткновения, - сообщил Шурик. - Все эти Евины
дочери... Анечка, надеюсь, замахиваясь ты не будешь вываливать
плов из сковороды? Жалко, хороший плов получился.
- Хочешь, перцу для тебя добавлю? - сказала Анечка.
- Кто бы халвы предложил, а перцу-то и так хватает.
- Сейчас, чайник закипит, будет тебе и халва и мёд, да и
калиновым вареньем не побрезгуйте. Ягодки сами собирали.
- Калина... горька ягода в лес поманит...
- Не волнуйся, она с сахаром. Белая смерть в сочетании с горечью
любви.
- Любви, любви... неисповедимы пути любви. Какое количество
поэтов посвящали стихи, а то и жизни, своей Единственной и
неповторимой. И сколько из них при этом были счастливы,
сколькие из них хотя бы обладали этой дамой своего сердца? А
коли заполучили бы её - стихи бы кончились, и стали б они
глядеть по сторонам в поисках следующей.
- Да-а, Шурик, - протянул Лёха. - Ты и впрямь не можешь простить
Ленке те события. Ну, пойми, нет людей идеальных и совершенных.
В каждом чего-нибудь да не хватает. В одних - одного. В других
- другого. Это человек полностью самодостаточный в такой
обстановке не хотел бы ничего нового, но абсолютно
самодостаточных людей не бывает - уже просто потому, что хлеб и
электричество мы получаем откуда-то со стороны. Бывают люди
довольно самодостаточные, но и это редкость. Большинство же -
люди, которые не стесняются заимствовать различные э... ресурсы
от других людей. От этого взять это. От того - то. Даже когда
ты ходишь по магазинам, ты занимаешься именно этим. Правда, за
всё надо платить. А люди любопытные хотят изучать чужие
характеры и черты характеров в их сильных проявлениях. Сильных.
У этого изучил одно. У того - другое. Но чтобы в одном изучить
и то и другое - это редкий случай. Совершенства в мире нет.
Согласись, что чтобы в характере преобладали хотя бы две разные
черты, это должны быть два разных человека. И ни один не лучше
другого, они просто разные.
- А Ленка - вполне нормальная, обычная девушка, - сказала Анечка.
- Такая же любопытная, как и все прочие. Вообще говоря, Шурик,
если б ты её покрепче держал, и не давал ей вертеть головой,
хотя бы времени ей на это не оставлял, может нынче и не ныл бы.
- Разве я ною? - удивился Шурик. - Но я утверждаю, что опыт
отягощает. Чем больше знаешь людей, тем больше думаешь, что
лучше б, наверное, этого и не знать. А оставаться ребёночком.
Глупо, но зато комфортно. А ты говоришь, я ною. Скажи ещё - я
на жизнь жалуюсь.
- А то. Сам дурак, Шура. Ты бы ещё чаще в ЦЕРН ездил, оставляя
Ленку одну. Тебе - интересная жизнь, хлопоты, дела, а ей? А
она - одна.
- Что поделать, ежели государство не даёт деньги на поездки жены,
- буркнул Шурик.
- Свои заработай, - сказал Лёха. - Хотя, деньги лишь средство. И
ежели жить интересно и без них, то можно и не зарабатывать. Но
будь готов к тому, что оставленные в покое женщины начнут
вертеть головой и хвостом. У тебя за спиной.
- Вот-вот. Отсюда и вся моя теория. Ни одной женщине нельзя
полностью доверять. Одни из них сделают глупость просто
потому, что их ум неспособен правильно оценить ситуацию -
всегда что-нибудь да упустит, причём существенное. Анюта, не
шипи. Другие - потому что их тянет на что-нибудь интересное, а
сознание не контролирует древние инстинкты. Женщины, видишь ли,
существа слабые. Над собою не вполне властные. И, как итог,
достаточно опасные и подлые. И оправдать это может только одно
- так устроена их биология. Даже конкретнее: нервная система. О
чём я и говорю.
- Саш, а тебе не кажется... - начала Анечка. Шурик поднял руки.
- Адвокат имеет честь сообщить также, что среди мужчин тоже есть
достаточное число дураков и подлецов, но природа этого
несколько иная. Тут как раз дело не в слабости, а в силе. В её
избытке.
- Да? - сказала Анечка. - А тебе не кажется, что это комплекс
неполноценности, и что они просто самоутверждаются за счёт
более слабых, женщин? Победители хреновы.
- Возможно. Хотя, если вспомнить повесть о Доне Жуане, то тот
утешал обиженных на жизнь женщин, давая им то, чего они были
лишены. А себя никак не мог утешить.
- И бросал их потом, утешенных, - сказала Анечка. - Оставляя
вновь безутешными. Как тут насчёт "не навреди"?
- Ну, он не врач и клятву Гиппократа не давал, - парировал Шурик.
- Клятву человек должен давать сам себе, - сказала Анечка. -
Хотя иногда такая клятва утомляет больше, чем даёт пользы.
Вроде бы поклялся, а толку от этой верности - чуть. И
непонятно, что делать и что происходит. Другого человека
вообще трудно понять.
- А как насчёт просто спросить? В лоб, - сказал Лёха.
- Ну, ведь не всегда отвечают откровенно, боятся выглядеть
слабыми. Да и верно, что всё, что вы скажете в суде, может быть
использовано против вас.
- Дело не в том, что человека нельзя понять, - сказал Лёха. -
Иногда понять можно. Даже порой лучше, чем человек понимает сам
себя. Другое дело, что не всё понятое можно принять и
простить. Есть вещи настолько понятные и простые, что от них
просто воротит.
- Вот именно, - сказал Шурик и наступила пауза. - Мне Ленка
говорила такую фразу: "Будь проще". А я не хотел. Ну не хочу я
быть ни проще, ни понятнее. Да и не могу. Если честно, моя
теория - как раз про женщин простых. К сожалению, практически
все они таковы, просто по-разному.
- А Олечка? - спросила Анечка.
- Олечка тоже простая и понятная, - сказал Шурик. - Но она очень
домашняя. У неё простота такая - от земли, а не от гениального
ума или высоких амбиций.
- А ты говоришь, души нету, - сказал Лёха.
- Как субстанции - нету. А вот как то, что наварилось в голове -
есть. Между прочим, зависит не только от воспитания, но и от
конституции. Например, чем красивее и худее девочка, тем она
стервознее. Потому что нервы слабее, а отдача энергии выше. А
уж красота вообще даёт завышенную самооценку, не вполне
заслуженную. Мамой и папой - да, а ей самой - нет.
- Шурик, надоел, - сказала Анечка. - Ты сейчас высказал набор
стереотипов, заезженный донельзя. Раз красивая - то стерва. У
тебя Оля что - уродина?
- Ни в коем случае, - сказал Шурик. - Может, ты и права, и связь
тут не столь уж ясна и однозначна. Но откуда-то этот стереотип
взялся?
- А вот откуда, - ответила Аня. - Просто очень многие мужики
клюют на женскую красоту. Сам же говорил. Клюют, предпринимают
попытку приклеиться - а их отшивают. И чувство оскорблённого
самолюбия говорит, что раз ему отказали, то значит женщина -
стерва. И он начинает вещать об этом на каждом углу. Так что,
легенда о стервозных красавицах создана теми мужиками, которые
выбирают баб по внешности, а не по характеру. Кобелями, короче
говоря.
- Ань, ты права и нет, - сказал Лёха. - Стервами обычно называют
не тех дам, которые мужиков обманывают или неприступны, а тех,
которые мужиками манипулируют - в своих целях. Умелых эгоисток.
Мужчины, ясное дело, обижаются. Так что не всё так просто.
- Всё дело в том, кто какую цену готов платить, - мрачно
согласился Шурик. - Стерва - это та, которая хочет много и
бесплатно, просто за то, что она соизволила снизойти до мужчины
и сделать ему одолжение своим присутствием около него. Около, а
не вместе с ним. Она и около него остаётся сама по себе. С
собственными интересами, а он - орудие их реализации.
- Мы, кошки, такие, - согласилась Анечка. - Но ещё мы умеем
мурлыкать и греть. А ещё мы любим котят.
- Так о чём я и говорю, - подытожил Шурик. - Приятные,
очаровательные, обворожительные, манящие чертята. Только клюнь
на наживку мурлыканья и ласки, а потом - цап-царап, и когтями
по роже. Только и верь вам.
- А ещё мы бываем очень нежными, если нас гладить по шерсти и
чесать за ушком.
- Ань, ты когда Мурку гладишь, она мурлычет, мурлычет, а потом ей
надоедает, она кусается и убегает, - сказал Лёха. - Известен
опыт, когда кот трахал, извините за подробность, кошку. Когда
коту показывали мышь, он её игнорировал и доделывал своё чёрное
дело. Когда мышь показывали кошке, та вырывалась и бежала за
мышью. У женщин это тоже бывает. Принимает-принимает
нежности, а потом вспомнит, что чайник не выключен - и бежит
прочь.
- Господи! - вскочила Анечка. - Чайник!
- Или ребёнок не кормлен, - продолжил вдогонку Лёха. - Или маме
надо купить лекарство. Или...
- А без этого вы, мужики, да и всё человечество выжило бы? -
ответила Анечка на бегу. - Вы ж, заразы, домашним хозяйством не
занимаетесь. Почти. А это - половина жизни. Мы ж вас
освобождаем от массы хлопот. Давая время на науку, искусство,
спорт, философию и политику. Естественно, нам приятно, если вся
эта ваша ерунда хотя бы посвящена нам, это её хоть как-то
оправдывает в наших глазах. Уж если и ерунда - то хотя бы в
нашу честь и к нашим ногам.
- К вашим длинным, от плеч, ногам... - задумчиво спошлил Шурик. -
Особенно, стервы любят, чтобы всё-всё клали к их ногам. А они
бы милостиво принимали подношения. Как божки. Как идолы. Иногда
требующие крови.
- Ой ты, - сказал Лёха. - Как это слабая женщина может требовать
крови?
- Видишь ли, - сказал Шурик. - Крови, то есть жертв. Иногда
огромных. Иногда совершенно невинных или просто не посвящённых
в проблемы нашей стервы-королевы... Как бы это объяснить?
Скажем, идёшь ты в магазин, и тебя взрывает террорист.
Терроризм - продолжение войны другими средствами. Война - это
продолжение политики другими средствами. Политика - продолжение
эгоизма. А эгоизм, ясное дело, продолжение инстинкта
самосохранения и выживания. Так что война - продолжение
инстинкта самосохранения. И размножения, разумеется. Особенно,
как борьба за территории, пищу и власть над стадом. Надо ли
теперь объяснять, как кровопролитие вытекает из любви? Война
за передел собственности, где женщина - собственность... А все
стервы - исключительно собственность, а не друзья. Точнее,
рыболовные крючки для мужиков, чтобы те думали, что стервы - их
собственность. На самом деле всё ровно наоборот.
- Мда-а, - сказал Лёха.
- Короче, ты помнишь, из-за чего произошла Троянская война?
Из-за того, что герои не поделили бабу. Елену. Мать её растак и
разэтак. Решили при помощи войны поделить одну тёлку. Чтобы
любить, значится... в одиночку. А на войне все средства
хороши, - поспешил договорить Шурик. - Вот теперь - dixi. Я
сказал.
- Мда, загнул, - сказал Лёха. - Но что-то рациональное здесь
есть. Чтобы родить и выкормить побольше своих потомков, надо
замочить побольше чужих... А то на всех не хватит. Слушай, если
рассуждать чисто логически - это же просто страшно что
получается. Это ж просто - убивай всех, кто тебе мешает или
даже просто не помогает. Это ж все, кто не с нами - те против
нас. Убей всех. И пусть Господь рассортирует своих мертвецов на
Небеса или в Ад. Кошмар...
- Голый рассудок вообще кошмарен, - сказала Анечка. - Хотя и сон
разума рождает чудовищ, а не котят.
- Возлюби же ближнего своего, - воздел руки к потолку Шурик. - А
то что ж, всех перестрелять что ли? Это ж патронов не хватит
просто никаких.
- Это как в старом анекдоте, что горца нанимают в снайперы. Где
ты учился стрелять? А в горах. Но у вас же там никого нет. Ну,
и у вас никого не будет, - сказал Лёха.
- Это очень, очень правильная мысль, - сказал Шурик. - Что никого
не будет. Человек не только эгоист, он ещё и одинок по своей
натуре. В самой шумной компании он изолирован и потому одинок.
С самым любимым или любящим человеком - одинок. Иногда, как
правило в беде, на помощь приходят друзья, но это только
попытка избавить человека от его природного присущего
одиночества, и её не хватает надолго. Человек, даже абсолютно
уверенный и доверяющий своим друзьям, всё-таки одинок. Хотя бы
потому, что не все чувства и воспоминания можно выразить
словами. Да и сам себя-то не всегда понимаешь, куда уж другим.
- И кого же ты предлагаешь любить? - подозрительно сказал Лёха. -
Или ты, как всегда, издеваешься над этой светлой идейкой
спасения человечества? Как это там... "нехороший у него был
взгляд, выбирающий"... "любят ли слонопотамы поросят, и если
любят - то как?".
- Возлюби же ближнего своего, особенно с кетчупом, - кивнул
Шурик. - Такова жизнь. Человек человеку - волк, товарищ и брат.
Не сказал бы, что мне это нравится, но я объективен. Вся
история человечества - история войн, мятежей и переворотов. И
прочих обломов.
- А также открытий, - сказал Лёха. - Не забыл?
- Открытий, которые делались ради блага человечества, но
использовались во вред, - сказал Шурик. - Ну, разве что
электричество... да и его избыток явно вреден. А уж
распределение оного - так вообще... Короче, история
человечества - история страданий.
- А может, просто люди не записывают счастливых событий? -
спросила Анечка. - Счастье лучше просто прожить, нежели
записать для потомков. Потомков надо учить избегать ошибок, а
уж счастье они должны отыскать сами. Иначе, какой смысл в их
жизни?
- Опа! - обрадовался Шурик. - Вот и доползли мы до вечного
вопроса о смысле жизни. Но, ребята, это мы всю ночь просидим. А
мне домой пора. Договорим в следующий раз. Вот только учти,
Анечка, что предки могут написать тонны книг и рассказать тебе
про все ошибки на свете. И ты всё же повторишь их заново,
потому что на словах ничего не понять, и вообще - чужой опыт не
учит. Учит только свой. Это тебе не научное знание, которое
аккумулируется и совершенствуется, а не проживается каждый раз
по новой... Мы, физики, можем повторить любой опыт - от
древности до наших дней. И убедиться. И нам за это
ничегошеньки не будет. А повторение любого человеческого опыта
изменяет судьбу хоть одного, но человека... он тоже, впрочем,
убедится. Но цена... Ладно, чаёк похлебать - и пора домой
ехать.
(To be continued).
Ах, зимние бабочки, снежные бабочки,
Томные ваши глаза...
Ваши улыбочки, длинные юбочки,
Непролитая слеза...
Ветры восточные, вьюги полночные,
Тусклый светильник во тьме...
Узы внебрачные, чувства порочные,
Всё это - просто к зиме...
Я - пепел после гроз осенних.
Я - плоскость для снегов и стужи.
Я - луг для поросли растений.
Я буду летом детям нужен.
Посольство-1. 15 ноября 2001 года.
Боже праведный вставляет палки в колёса не просто так, а с
особенным смыслом - чтобы подумал ещё и ещё раз, прежде чем даже
сказать "гоп". Только я собрал все документы для похода в
Американское посольство, как в Нью-Йорке жахнуло. 11 сентября 2001
года - день, когда было доказано, что на Земле нет безопасных мест.
"Два пальца вверх - это победа, а также это - два пальца в глаза", -
пел Юра Шевчук. Вот два пальца в глаза Американской свободе и
воткнулись. Не хочу говорить: заслужила Америка это или нет,
спровоцировала или нет. Заслужила. Но не это. Американцев мир не
любит не за благополучие и богатство - а за невыстраданное
благополучие. Вот и началось. Впрочем, не мне из России судить обо
всём этом, хотя увидев в прямом телеэфире втыкающийся в небоскрёб
самомлёт, я сказал лишь: "О, блин!". Не скажу, что Америка - рай
земной, но у меня там друзья, родичи, да и сам я намерился
посетить... Посольство закрылось.
Затем открылось, но я решил подождать - когда же Америка
ответит. И не взорвут ли её к чёрту после этого ответа. Ответа
ждать пришлось месяц.
Затем настал язвительный период, Сибирь пришла в Америку.
Сибирская язва, хотя и говорят, что штамм родного американского
происхождения. Мороз... Посольство не просто закрылось по поводу
войны, оно ещё и перестало принимать население. Американцы стали
бояться террористов - впервые за многие годы Америку удалось чем-то
напугать.
Затем открылся приём документов по почте. Надо сказать, что для
большинства претендентов на въезд в США, посольство устраивает так
называемое "интервью", где клерк задаёт человеку вопросы - зачем он
едет в ихнюю распрекрасную страну, куда якобы хотят все поголовно.
Главная цель расспросов - убедиться, что человек не останется в
ихней распрекрасной державе, а также что он не едет туда обманом с
целью урвать свой кусок жизни и ничего не заплатить. Так вот,
открылся приём документов по почте, но только для тех, кому интервью
проходить не надо. Увы, но к едущим на работу это не относится. Я
расслабился. Наконец, президент Буш объявил, что теперь они будут
рассматривать и претендентов на работу, и по почте стали принимать и
заявки на рабочие визы.
Далее начался совок. На посольстве висит бумажка с
перечислением трёх мест в Москве, откуда можно послать свои
документы в посольство (и где наши люди внимательно смотрят, чтобы в
конверт не подсыпали белого порошка со спорами антракса).
Первое место - магазин Библио-Глобус. В объявлении на
посольстве сказано, что приём бумаг - до 6 вечера. Я пришёл туда
около 4х. Выяснилось два забавных обстоятельства. Во-первых,
работает оно не до 6 вечера, а до 16:00. Приём бумаг закончился,
правда, где-то в половине четвёртого. Устали. Во-вторых, тамошняя
контора брала только рубли. 500 баксов за рабочую визу - в рублях?
Где я вам в рублёвой зоне столько рублей надыбаю? В итоге я пошёл
прочь из этого места.
Был уже вечер, когда я нашёл второе место. Во дворе дома
неподалёку от Нового Арбата - в сторону Москвы-реки. Там всё было
чинно и благородно, но приём уже закончился. Доллары берёте? Берём.
Но приходите завтра и пораньше.
На следующий день я прибыл туда часам к 11 утра. Дверь
сторожили несколько наших. Вы документы сдавать? Да. А в списке вы
есть? Нет, а что - надо записываться?! Да, приходите в семь утра,
завтра, запишетесь на понедельник... От этого запахло древним,
родным совком, когда очереди и запись были делом обычным, а
активисты-общественники могли организовать очередь на голом месте
где угодно. Я ушёл, чеша репу - как же проснуться рано, чтобы
прибыть завтра в это чёртово место к семи утра? Да я ж сова, я
просто не проснусь. Прощай, Америка?
Оставалось третье место - якобы центральный офис
конторы-посредника. Хрен его знает - где в Москве Авиационный
переулок. Пришлось зайти в дом книги на Новом Арбате (старый родной
Калпроспект) и посмотреть в атлас. Радость идиота - атлас можно не
покупать, а просто в него глянуть. Какая экономия денег! Ещё через
два часа я прибыл на метро "Аэропорт" и отыскал указанный адрес.
FedEx. "А что, вы документы в посольство США посылаете?". "Нет,
офис, который это делает, находится тут неподалёку. Мы его
отселили". Таким образом, информация на посольстве США насчёт этого
места тоже оказалась неточной. Ищу соседний офис. Живая очередь!
Никакой записи. Запись была вчера, но потом списки порвали - кто
стоит, тот и попадёт. Доллары берут? Хрен его знает, но вроде бы
берут. Мы все стоим с долларами. Всё мило, просто повезло. На стене
висит объявление, где числятся ещё две точки приёма писем в
посольство. Ни на самом посольстве, ни в двух других местах (уже
посещённых) эти новые точки не обозначены...
Теперь сама сцена. Дверь в дом. На улице - минус, холодно. В
дом не пускают никого. Вся очередь толпится снаружи, пускают по
одному. Давно здесь стоите? Я - с десяти утра. А много пропустили
внутрь? Да человек семь... А сейчас почему никого не пускают? У них
обед на час.
Тем не менее, к трём часам я попал внутрь. Надо сказать, что
приём документов происходит в маленькой комнатке где-то в глубине
конторы, а впустили меня в большой зал, где спокойно могло бы
поместиться две таких очереди... Я хотел войти с женой, но охранник
сказал: "У вас общие документы? Одного человека достаточно". Жену не
пустили. Народ на улице прятался в личные автомобили и прятал тех,
кто пришёл на своих двоих. Спасение утопающих - дело рук самих
утопающих... Что порадовало: охранник смог хоть раз в жизни
почувствовать себя хозяином и проявить власть. Плевать, кто перед
ним - но не пущать - это главное. Пусть люди помёрзнут. Когда я
вышел, охранник сообщил стоящей на улице очереди - человек 6 или 7 -
что они могут отправляться домой, потому что в зале ожидания уже
сидят ещё два человека, работает контора до 16:00, и все остальные
просто не успеют. До свидания, приходите завтра! Зря мёрзли? Что ж
поделать, разве я виноват! Толпа безропотно разошлась.
Документы я послал каким-то чудом. Что дальше? Увидим. Кстати,
лет шесть назад, когда я первый раз ехал в Америку, визу можно было
получить за день. Сдал документы в окошечко, тут же встал в очередь
на интервью, прошёл. Вечером получил паспорт с визой. Затем этот
процесс усовершенствовали - и вместо вставания в очередь на интервью
стали выдавать квиточек с назначением срока интервью - через две
недели. Теперь всё посылается по почте, и быть может, ещё вызовут на
интервью...
Это называется: "Родина не хотела его отпускать. Ей были нужны
пешки, которыми можно маразматически двигать взад-вперёд". Сделал
ход - взял обратно. Сделал тот же самый ход... взял обратно.
Дайте что-ли Шмайссер в руки,
Иль Калаш в Калашный ряд.
Эти муки - для науки,
Для победы Октября!
Укрывай меня, снег, укрывай...
Заноси белизной все тропинки.
Мои пальцы - звенящие льдинки,
В голове зачерствел каравай.
Луж ещё хрупок тонкий ледок,
Нет сугробов - пушистых и томных.
Смерть уже нацепила котомку,
Но не вышла за дверь, за порог...
15 ноябыря 2001.
Прости за слёзы.
Много ли в них толку?
Но много боли,
Это - смерть любви.
Сжигаю фото.
Будет ещё долго
Кричать в неволе
Сердце: "Позови!"
И биться гулко,
Как шаги по крыше,
Как град об окна,
Слёзы по щекам...
Любовь - наука?
Понежнее, тише -
Снег, ещё не мокрый,
Мне колет руки там
и там
и там...
Любовь, любовь, не уходи,
Рассвет ещё не слишком скор,
Не заболей, не навреди,
Не вижу я тебя в упор.
Любовь, любовь, не уходи...
Рассвет ещё не слишком скор.
Останься на моей груди,
Не отводи усталый взор.
Не убирай обнявших рук,
Не уноси дыханья жар.
Пусть не иссякнет сердца стук,
Пусть время не спешит бежать.
Пусть не стремится к забытью
Сей миг, зарубка на душе.
Я не забыл ещё, люблю,
Не уходи, останься же...
Пуста постель. Бьёт в окна снег.
На памяти - вино со льдом.
Ушёл в ничто тот самый век,
Где я был молод, невесом,
Любил, не ведая преград,
Страдал, не ведая цены,
Не знал, что кто-то виноват,
Но знал, что сбудутся все сны...
Любовь, любовь, не уходи.
Не просыпаться бы совсем...
И только зимы впереди,
И ангел белый сед и нем.
Царевна, давай твои пряди
Я гребнем привычным поправлю.
Да ты уж слегка поседела...
Пора подарить его дочке?
Не стало вина в винограде,
Нет сил обойти свои грабли,
А песни, что ты ей пропела,
Она будет петь твоей внучке.
Царевна, зима недалече.
Изюм в пирогах и коврижках.
Давай заплету твои косы,
Что пахнут родным и знакомым.
Май месяц горяч, но не вечен.
Найти ль утешение в книжках?
Нет, это не горечи слёзы -
Роса возле старого дома.
Родная, расстояние - не камень.
И время тоже - не стальные цепи.
Но руки врозь, и даже языками
Нас наделил Господь лишь для нелепиц.
Слова солгали, не солгали губы.
Не врало сердце, прыгая лягушкой,
И не сходило медленно на убыль,
И не казалось мелким и тщедушным.
Но вот глаза однажды охладели
И рвы у стен заполнили вопросом.
Сломалось что-то, но в душе, не в теле,
Душа из белой сделалась белёсой,
Седой, и допускающей причуды
Навроде тех, что шут на сцене строит.
И рвётся график стройной амплитуды,
И вместо двух становится вдруг трое...
А третий лишний. Называть изменой
То, что случилось от непониманья
Того, что звёзды светят и сквозь стены,
А цепи - для качелей мирозданья?
Не повернётся вымолвить словечко
Язык, хоть даже ты признала,
Что оказалась та любовь не вечной,
И что качели - это слишком мало.
Мы не сошлись: шаман и Белоснежка,
Племён обычаи не дали нам из кубка
Пить эль, хотя касались губы,
И падали с надеждою одежды...
Мы сидим и пьём чай.
Смотрим друг на друга с улыбкой.
Хихикаем злостно.
Нет вопросов - не отвечай.
- Починила ли скрипку?
- Непросто...
Всё простилось. Обид ни следа.
И в глазах - обожанье и нежность.
- А ты помнишь, как было тогда?
- А ты понял, что всё неизбежно?
Мы сидим, друг за друга держась.
И касаемся памяти тихо.
Не стереть же разлукой скрижаль,
Не разбить обожания лихом.
- А ты помнишь?
- Я помню. А ты?
Чай так горек, горяч и невидим.
За окном уж сугробы лежат,
Как укоры той старой обиде.
- А ты помнишь?...
Уходят мечты. Одинокую мою я чашку,
След минувший былой теплоты,
Призрак счастья и боли вчерашней.
Чаепитие кончено. Чай
Остаётся - не горький, но терпкий.
Твои косы лежат на плечах.
Ну какие измерят их мерки?
dedicated to Юрий Визбор.
"Завтрак с видом на Эльбрус".
В телефоне сегодня - любовь.
Что горит, словно палочка спички, (1)
Но чернеет по старой привычке
И обжечь собирается вновь
Пальцы смелые. Сердце звенит
Полной пригоршней мелочи всякой,
Хоть цена, может быть, на пятак ей -
Нежной горечи, чистой на вид. (2)
Но слова - словно сказка. В глазах -
Вера в счастье с приправой надежды.
Ангел входит в красивых одеждах
Прежде, чем утонуть в небесах.
В телефоне сегодня - любовь!
На часах - безымянная вечность,
Что продлится, пока в твоей речи
Можно слышать звук песни - без слов.
Телефонного счастья копейки,
Десять капель экстракта (3) любви.
А мерещилось - это навеки,
А казалось - люби и живи...
Где же те провода в человеке,
Что из глины, а не из крови?
-------------------------------------------------------------
Черновик:
(1) Что пылает, как палочка спички...
(2) Этой нежности пылкой любви.
(3) гормона
...Ну а завтра? А завтра - зима
И тоска о потерянном рае.
Заметает метель, заметает
Облетевшие с веток слова
И завядшие вздохи "Приди",
И надежд откровенные взгляды.
Без тепла и без вечности рядом,
Лишь полярная ночь впереди...
Ночь с сиреневым цветком,
Месяц луком за окном, (за стеклом)
Листья шепчут с ветерком,
Вдалеке вздыхает гром,
Как "Титаник" старый дом,
Мы уснули? Мы живём...
Прицениваются по намерениям, но судят - по совершённым поступкам.
Доверие не завоёвывают и не доказывают. Его оправдывают.
- Мне мой муж подарил кольцо с зелёным камнем.
Говорит, что под цвет глаз.
- Да? А мой мне - с красным...
- Мой муж подарил мне золотое колечко. "Носи, говорит,
за свой золотой характер".
- А мне мой стальное подарил...
Поделом? Поделом. Сам себе яму вырыл.
Сам расставил силки, воспитал дьяволят.
Сам надменность рассеял по жалкому миру.
Сам кругом виноват... но вот руки болят.
Ноют руки - мозоли натёрты курками,
Черенками лопат для окопов рытья.
И гробов опускание в чёрную память
Боль растит, но взамен не даёт забытья.
Ноют руки без ласки, без отдыха, неги,
Позабыли движенье листанья страниц...
И не купишь любви ни в ларьке, ни в аптеке,
И не сыщешь покоя в мелькании лиц,
В разноцветьи столиц, кладбищ, стран, мавзолеев,
Пагод сладких дымах, и в елее попов,
В карусели миров. Я об этом жалею:
Жалко сказку терять про принцессу-любовь...
Убегая от дыма дней,
От тоски невпопад и слёз,
Мы не делаемся сильней,
Просто тащим свой крест и воз
По болотам, песку времён,
Сквозь сердечные стук и стон,
И усталость нам - как наркоз,
Как рука над могилой - клён...
Память застряла во мне паразитом -
Старым глистом, комаром и пиявкой,
Жрёт мои силы, рыгает сердито -
Вроде бы Моська, так знай себе - тявкай.
Метроному моей судьбы
Не завидуй. Не жми ладонь.
Стуком ровным, без ворожбы,
Очарован и движим конь.
Металлический бег часов. (ход)
След от гусениц, колея.
Двери крепкие - на засов,
Ведь король средь слепых - не я.
Снег, усталость, и - забытьё,
Перебои сердечных мышц.
Плеск прибоя - как слёз питьё,
Шелест мятых, как лён, страниц.
Порох есть - да куда ж его?
Разве ж в пушку - и залп, чтоб гром...
Всё растратить - и ничего:
Пустота за огнём и льдом.
За окном - карусель. Белый снег бьёт в окно,
Вьюга быстрой рекой след смывает с души,
Кружит голову свет, пусть уж ночь и темно,
Чтоб сугробами стать в леденящей тиши.
Окончательное решение. Простота печей и могил.
Взяли душу на попечение. Истребление лиц и рыл.
Вроде гены не те, и шнобели. Обнулить - ну и нет проблем.
Ну, давай, дай приказ фельдфебелю. Колобок, я тебя щас съем.
Колобок, тебе в путь вагонами в мирный лагерь, в барак большой.
Мистер Эйхман блестит погонами, и воняет большой душой...
Вот герой запрягает карету,
Несётся по свету,
А радости нету.
Он хлебнул у судьбы то и это,
Сожрал винигрета,
Объездил планету.
У Венеры и Марса есть дети,
Всё в радужном свете,
Избыточен третий.
Ты - ребёнок, волчонок с пелёнок,
Мычащий телёнок,
Молчащий ягнёнок.
Нерв так тонок, звенит без гармоник,
Допей же свой тоник,
Не надобно стонов... полковник!
Ты не комик, хоть кома не в лом, но
Счастье огромно,
Хотя и облом на.
Ой, головушка болит, с голодухи видно,
Я навеки инвалид - сладко, но обидно.
Не болит голова у Пруста
У Марселя. И доктор Ватсон
Тоже нюхает сорт искусства -
След банановых эманаций.
Словно дятел бьёт Буратино
По Пиноккио папой Карло.
Вот и Клода Моне картина -
Всё в тумане, хоть стой, хоть падай.
Змейки вьюги. Как гиппопотамы
Два сугроба по краю тропинки.
Мёрзнут руки у снежной у дамы.
Снег скрипит, дразнит белую скрипку.
Бьёт в глаза то ль слеза, то ль пороша.
На ушах расцветают тюльпаны.
Снег холодный. Но белый - хороший.
Хоть для сна вряд ли слишком желанный.
У щенка тоже есть щека.
Кот-Муркот тоже видит сны.
У гранаты же есть чека.
У чекиста чисты штаны.
Если у курицы ноги равновелики убыли крыльев,
А у Сократа мысли пропорциональны убыли жизни,
То какие, скажи, магниты убивают нас во могилы,
И какие отцов наказы убывают в сией Отчизне?
Всё проходит, и места нет
Где б любили нас безвозмездно,
Льёт с небес безвозмездный свет
И мы радуемся телесно,
И железно бросаем вслед
Уходящему слово дружбы:
"Вот те скатерть, а вот билет,
Не оглядывайся, не нужно".
Мимикрия. Кентавр с крылом.
Притворяется, что лошадка.
Хоть глядит исподлобья зло
И высматривает украдкой
Что бы тяпнуть, кого б схватить,
Утащить на обед к циклопу.
Оборвать Ариадны нить,
Почесать ей копытом попу.
Женщина, ты опять решила за всех?
Яблочко помнишь? Оскомину видишь?
Тебе бы, бабе, любви и утех...
А мужикам в итоге - шиш, шиш и шиш.
Благодарю, что молчишь.
Такое бревно не обидишь.
Прощай. Увидимся на свете,
Который будет вслед за этим.
Я за разлуку не в ответе,
Ведь я не рвал во клочья нити,
Зато разлука под вопросом...
Зачем? Какие суше слёзы
Вдруг стали при таком раскладе?
Какой любви и неги ради?
Какое счастье, свет в зените?
...Зато в фате и при параде,
Во свадебном вполне наряде,
Как бабочка - порхает мимо,
И остаётся грязь и глина...
Актиний, асцидий кишечная полость,
Верблюдов двугорбых задумчивы губы,
Ты жаждал совета - услышал про совесть,
Бодайся, телёнок, хоть с клёном, хоть с дубом...
Лягу озером тихим.
Отражу облака.
Утони во мне, лихо.
Навсегда, на века.
У небес твоих серых
Пусть неласковый взгляд.
Но расслаблены нервы
И совсем не болят...
До свиданья... А в голосе - слёзы.
Эта бездна обид и тоски
О несбывшемся. Вроде наркоза
Лет минувших слюда и пески.
Запорошен свинцовою пылью
И колюч расставанья излом.
Мы любили, мы были - забыли.
Здесь мой дом, но тебя нету в нём.
И не будет. Прощай, я прощаю,
Хоть не всё, но что сделать с рекой?
Выпьем водки... да нет - просто чаю,
Тоже горький. Не станет легко,
Но покой только снится. Кошмары,
Ну а чаще - рутина и блажь.
На задворках планетного шара
Ты получишь всё то, что отдашь.
Не войти дважды в равные воды,
Хоть река не изменит имён.
Кто получит в обмен на свободу
Сон, что он столь любим и влюблён?
О, пецарь рычального образа!
Где твоё Панчо Санса?
Где твоя Тольсинея Дубосская?
Автора!
У Гордона в гостях недавно был каббалист.
Он высказал несколько важных вещей, которые я здесь и
конспектирую в виде тезисов.
1. Во всей Торе нет ни одного слова про наш реальный мир.
Всё изложенное в ней - это аллегории про мир духовный,
про путь поиска и роста души.
То есть, все истории Торы имеют под собой некий реальный базис,
но не могут рассматриваться буквально. Это притчи.
Все книги Торы - кабаллистические книги, в них есть второй смысл,
изложенный символическим языком притч.
2. Цель кабалы - подчинить желания разуму.
Обычный человек руководствуется своими желаниями. Он чего-то
хочет, и для исполнения этого желания подключает разум - как
достичь намеченной цели?
Надо, чтоб было наоборот. Разум находит полезную цель, а вслед
за тем хочется её выполнить.
Это находится в очень близком родстве с идеями буддизма о том,
что корень страданий (зла?) - в желаниях.
3. Кабала - наука. Поэтому ни в коем случае не надо верить во что бы
то ни было. Верующий человек приучается не задавать (лишних)
вопросов и перекладывает знание ответов на Господа.
Человек пытливого ума задаёт вопросы и ищет на них ответы
в окружающем мире и сейчас, а не откладывает это до "загробной
жизни". Вера вредит познанию, делая человека нелюбопытным.
Чем скептичнее человек, приступающий к изучению Кабалы - тем лучше.
Он сможет разумом понять предлагаемые ему зависимости, проверить
и попробовать их на практике.
4. У всех живых существ есть "животная душа", собственно, осуществляющая
процесс жизни. Даже нервной деятельности. Что касается души, про
которую идёт речь в Библии, то человек не наделён ею от рождения,
а взращивает эту духовную душу в себе в течение своей жизни.
Некоторые так и остаются бездушными или с детской душой.
Именно о росте и мытарствах этой души и написаны книги Библии.
Этакое руководство по садоводству.
5. Верующий обычно озабочен проблемой смерти и бессмертия.
Поэтому живёт ради загробной жизни и награды в ней.
Кабалисты считают, что человек получает свою награду в этой жизни,
а бессмертие души - вообще весьма спорно. То есть, магическая
сторона Библии ориентирована на здесь и сейчас, а не на мифологические
ад и рай в посмертном будущем. Соответственны выводы: верующий
человек старается терпеть, чтобы ему воздали в будущем;
кабалист же старается жить полноценно - вчера, сегодня и завтра.
Окрепшая душа выдерживает посмертный огонь - и сохраняется, быть может.
Душа непрочная - просто разрушается.
6. Магия - учение об управлении вещами при помощи малых воздействий.
Большое отражается в малом, малое - в большом, и поняв схожесть
каких-то структур мироздания, можно оказывать управляющие влияния
на судьбу путём воздействия на что-то весьма малое. Или по-крайней
мере найти отражение своей судьбы в чём-то небольшом, и по нему
делать прогнозы. А кто предупреждён - тот вооружён.
- Что такое: греет, но не светит?
- Печка?
- Нет, атомная бомба.
- А почему же не светит?
- Потому что сразу глаза выжигает.
Антарктиды пустыня весьма холодна.
Ну а в Гоби от зноя загнуться легко.
А в Сахаре еды нету ну ни хрена.
А в пустых городах человечности - ноль.
Так живём. Вся планета - пуста и мутна,
И безвидна, как тьма изначальной воды.
Будь ты трижды безгрешен - не смоешь пятна,
Что не ты заслужил, но сияешь им - ты.
Может, это звезда? Крышка от фонаря,
Третий глаз, чакра судьб, кран нирваны, путь в рай?
Не надейся зазря, на чужой каравай
Сыпь хоть соль, хоть муку - рот лишь не разевай.
Небеса, вы темны и безгрешны до дна.
Что грози, что молись - докричаться ли звёзд?
На Земле - то весна, то мороз, то война,
А в морях - соль и тьма капель будущих слёз.
Доверять ли любви? Обманусь, заплачУ,
Стану сам той ценой, что Бог ставит на кон,
Или чёрт - ну и пусть - я несусь, я лечу -
Не себя, а по воздуху, ведь я влюблён...
Камни тоже не просто так страшно тверды.
Затверди, заучи: доверять врагу - смерть.
Но отвергнуть ли свет путеводной звезды?
Сжаться в жалкий комок и не жить, и не петь?
Из колодца небес отхлебнуть ли воды?
Вот покоя - пожалуй, но жажду прогнать?
Небеса не пусты, но далёкой звезды
Свет так слаб, что он вряд ли отец нам и мать.
Он нам брат и сестра, блудный сын и дитя,
Знак, что там вдалеке есть заброшенный край,
Где тоскует родня. Но куда и летя
Не пройти, не попасть. Будь он ад или рай.
Саркофаг - это гроб или кожух для прибора, собирающегося мерять
своею массою токи времени? Кто ответит, когда все вымерли -
представители древнего племени... В языках ластящихся пламени
нету места для жизни и семени. Семенящей походкою к вымени
подбирается тень, бьёт по темени. Это смерть. Что доит век
безвременно, исчезает без подписи, имени, просто росчерком
в памяти, в омуте, лишь морщиной на лбу преднамеренной.
Закрываются двери, в партере мы, все сидим, ждём когда вскроют
занавес. Льём слюну, жрём наживку - всё, кариес.
Обычный день. Проснуться бы, продрать бы
Глаза, что слиплись от ночных кошмаров.
Пора работать. Пить ли к чёрту капли
Валокардина? Я ещё не старый -
Не буду. Лучше кофе или чаю,
И не включать приёмник, чтоб не слышать
Как где-то там герои привечают
Других героев, их бомбя по крышам.
Посмотрим лучше в окна -
Снег, вон лыжник. Уже проснулся -
Вот кому не спится...
Покрыты странной изморозью стёкла -
Цветки настурций...
И меж ними - лица.
Природа не художник, но искусство
Её не превзойти ни мне, ни Босху.
А в голове спит сон и вовсе пусто,
И требуется кофе, чтоб стать мозгом.
Но вот, пора. Выходишь за ворота.
В метро, в толпу, во вдох и выдох снова.
И где-то ждёт какая-то работа
Родная, но лишённая любови.
Всё как всегда. И только календарик,
Ещё не зная важности момента,
Всё дарит цифры мне, но не рыдает,
Он лишь бумажка, к чёрту сантименты
И сантиметры. Где-то там уж масло
Пролито Аннушкой, трамвай уже в дороге,
И солнце ещё светит, не погасло,
Идут гудящие - как от предчувствий - ноги.
Вопрос квартирный всё испортил, скурвил,
Нет расстояний непреодолимых.
Но есть колдобины, есть дураки и дуры,
Которые и сводят нас в могилу.
Но тут - особое. Но пять минут осталось.
До вспышки яркой, после - тьма и небыть.
И жизнь полна, хоть чем, но есть - не малость,
Ещё не свёрнуто, как холст, пространство неба.
Не каждый день, не каждый час всех буден,
Таких обыденных, как старая котлета,
Случается всё то, что мило людям -
Конец любви, страдания и Света...
Да пошёл бы ты в задницу, милый мой друг!
Я тебя не просил в адвокаты, в вожди,
Ты не входишь не только в ближайший мой круг,
Ты за кругом не только любви, но - вражды...
Посольство-2. 28 ноября 2001 года.
Пришёл квиточек из посольства США - приглашение на интервью.
Идём. Ищем вход. Теперь это не парадный вход в посольство со стороны
Садового кольца, а вход с задворков, напоминающий стройплощадку. Но
у них тут всё строго. Два кордона, русский, затем американский.
Металлоискатели, рамки. На входе отобрали российский паспорт, выдали
висюльку на шею. Отобрали также мой ключ в виде длинного
металлического стержня с насечками. Боятся, что заколю. Предложил им
оставить острый карандаш - отказались. Ну не козлы ли? Убить можно и
голыми руками, в принципе.
Интервью. Те, кто жаждет рабочей визы, обслуживаются
последними. Сел на стульчик и стал ждать. Оказалось, надо было ещё
сдать дяденьке свой талончик на интерьвью, а то бы так и остался
незамеченным. До меня это дошло самостоятельно через минут 15.
Ровно после этого дяденька стал выкликать каждые 5 минут: "Никто не
забыл сдать талончик?", до того молчал в тряпочку.
При мне отразили как минимум двоих - не дали им визу. Одна дама
говорила с консулом по-английски, потом сказала "Да вы что, не
понимаете, про что я вам говорю? Вы мои объяснения просто
игнорируете!" И дальше начала по-русски жаловаться и ругаться. В
визе ей отказали. Мужик-еврей ехал к родителям. Но утерял свой
прежний паспорт с имевшимися в нём отметками о прежних поездках. Ему
не поверили, что он уже завсегдатай Америки - и отказали. Вообще,
похоже, что у посольства США есть план - завернуть как можно больше
народу. Потому что за интервью берут $45, и это выгодно - заставить
человека прийти ещё раз. Сам мол доказывай, что не верблюд. А лезть
в компьютер по сети в твои файлы, искать... нет.
Вызвали меня. Я сразу заговорил по-английски, то ли по
привычке, то ли с перепугу. Милая беседа. "А под какой операционной
системой вы работали?". "В основном под UNIX, не под знаменитым Win╜
dows". "А что вы думаете про Windows?". "It's convenient, but not
too robust". Милый смешок. "Ну, всё вроде бы в порядке. Мы вышлем
ваши документы почтой".
Возвращаюсь от окошечка. Инструктирую жену. Высовывается
дяденька, принимавший талончики. "А вы кого ждёте?" "Я жду
интервью". "Как?! Мы вас забыли?" Мда... На трёх наших талончиках
было написано: "Такой-то+2". Жена и дочь. Мы припёрлись все втроём.
Но американцам и в голову не пришло, что на жену тоже есть отдельный
пакет с документами, и что ей тоже нужна рабочая виза. И что у неё
другая фамилия.
Бежим к окошку. Консулы уже собрали свои манатки и собирались
уходить. "Эй! Забыли!". Одна дама милостиво вернулась, недоуменно
переглядываясь с коллегами. Разговор был в спешке, американцы
спешили на обед. Со мной они беседовали минут 10, с женой - от силы
две. "Какая у вас зарплата в России?" "Двести долларов". "В
неделю?". "В месяц". "Да? А сколько вам дают в Америке?".
"Столько-то десятков тысяч долларов в год". "О! Вы рады такому
увеличению зарплаты?! Я бы радовалась!". Визу пообещали дать.
Выходим, чуть не забыв забрать на выходе русские паспорта.
Затем отправились в зимний зоопарк. Народу - в отличие от лета -
почти нет. А все звери - есть. Заснеженный верблюд. Чёрный
леопард. Снежный барс с очень пушистым хвостом длиной почти в длину
тела. Белый медведь с двумя медвежатами. Бурых нету - спят в
каких-то каменных берлогах. Припорошенные снегом гепарды. Летом они
обычно спят, а тут - бегают, кусают друг друга. Моржи с удалёнными
клыками - говорят, что клыки ломаются о бетонный бассейн и
начинается воспаление дёсен, приводящее к гибели зверя. Один морж
через рот выплёвывал фонтанчики воды. В другом бассейне гаркали
друг на друга - хрюкали, блевали? - два морских льва. Аист щёлкает
клювом. В пруду - толстые, жирные, откормленные утки, так и не
улетевшие на юг. Как завидят человека - сразу плывут к нему: "Жрать
давай!". Обезьяны сидят в тёплом домике, а не на улице в клетках
(кроме японских макак, которые привыкли жить в снегу). Один обезьян
что-то ел из миски, сплёвывал на стекло за которым сидел, а после
языком слизывал со стекла белую разжёванную массу. Наверное, в кайф.
Милый друг, позабудь, не прощай, не грусти -
Всё давно перекрасилось в краски стыда.
На часах - полдень жизни, закат без пяти,
И что было - вода, хоть и не ерунда.
Отлились слёзы, слюни, и сопли уже
Не размажешь - затем, что усы с сединой.
Нас межа разделила. Так слава меже!
Хоть тут вряд ли понять - кто больной, кто святой.
Где добро, где невежество, где слабость сил,
Где враньё, где обида, где прочая муть...
Я тебя - мне мерещится? - вроде б любил.
А теперь - не прощай. Не грусти. Позабудь.
Фонари, фонари, с вами легче искать
Что-нибудь до зари в световом естестве,
В этом круге обмана. А ночь - не объять,
Ни одну. С ней безжизненность в близком родстве.
Фонари, свет сквозь вьюгу, потерянный рай,
Разве ж сыщещь его среди ночи зимой?
Среди противня тьмы, как яичницы край,
Световое пятно - и глазок неживой
Фонаря. Маяка. Нерождённого дня.
Светлой сказки, обмана, что тьма не везде.
Что искать, коль я сам не сыскал здесь меня?
Снег сверкает - холодный, подобный слюде...
Размеренно, неторопливо и неспешно,
Шажок за шагом, трепетно, прилежно,
Как нота к ноте, как к стежку стежок,
Текут секунды, сыплется снежок.
Занудно, в полудрёме, бред за бредом,
Бредут слова, как вертятся планеты,
Астролог, их на бусы нанизав,
В подобье мысли тщится увязать.
Поэзия - не свойство нашей речи.
Её рождает нечто издалече,
Дождём вливает в жаждущее сердце,
И никуда уж от неё не деться.
Но и в пустыне может быть мираж.
Когда его берёшь на карандаш,
Запомни - это вовсе не оазис.
Не жди, что будет публика в экстазе.
Но ты не повар, публика - не паства,
Она всего лишь - зрительная масса.
А с кем в ладу будь - это сам с собой.
Конец морали. Тишина. Покой.
Витражи... Свет цветной.
Резкость чёрных границ.
Мир весьма лоскутной.
Символический принц.
И принцесса не лучше.
Не лучше любовь.
Но зато боль заглушит
Цветное стекло.
И не видно в окно
Ни дождя, ни нужды.
Непрозрачной стеной
На стекле витражи.
Не трать своё время, учёный, напрасно,
Чего б ты ни делал - но Солнце погаснет,
И нет такой силы, чтоб ты повлиял бы
На это огромное дикое пламя.
Не трать своё время, послушник, впустую,
Постись и молись на икону святую -
Тебя не спасёт, никого не минует,
И смерть настигает природу живую.
Не трать своих нервов, девица, не надо.
Хоть кто - да оттрахает, членом иль взглядом.
Будь самой ты скромной, развязной до чёрта -
Оттрахают просто без слов и почёта.
Не трать своих денег, братуха, конкретно.
Всего не сожрать, и не вечно же лето.
И в час, когда ляжешь в земную могилу,
Не вспомнишь про деньги, что нету - что было.
Не трать своих слов, рифмоплёт, не натужься.
В душе лишь потёмки, слова - лишь снаружи.
Ты просто не терпишь свободной бумаги...
Но лучше брось ручку, возьми в руки флягу.
Не пей, алкоголик, не ешь, не гурманствуй,
Не надо, не надо, будь пьян, но не пьянствуй,
Наркотик не тётка, а голод - не дружба,
Ты хочешь забыться? Не нужно, не нужно.
Уж лучше всё помнить, в гроссбухе, в тетрадке
Вести всем минутам учёт по порядку,
Чтоб где-то пред смертью, в последней постели,
Спалить её к чёрту, порвать, чтоб хрустело.
И, став независимым от всех желаний,
Спокойно отправиться к папе и маме.
Это уже свершилось. Прошлое не воротишь.
Хоть вонзи в жопу шило осью для поворота.
Хоть все рули дугой гни. Рви паруса в мочало.
Но не воротишь юность. И не начнёшь сначала.
Вспоминай. Не нектар, но цикутою тоже не пахнет.
Помнишь май? Целовались мы крепко на кухне.
Словно тщились приклеить и губы и руки,
Но разлука уже заготовила муки и реки,
Что прорвут все плотины и тиной затянут
То, что было желанным, любимым и пьяным,
Но наивным и чистым, как сахар на детской тарелке,
Но нельзя человеку остаться во детстве навеки.
Любовь, любовь, любовь, гормон, горенье нервов,
Прощенье без причин, улыбка стервы стерве,
Небрежный поцелуй, и поцелуй до дрожи,
Касанье губ и рук, прикосновенья кожи,
Волос волнистый дым, ресниц ромашка, ноги
От сих - и без границ. Воздушные тревоги,
Налёты на Москву, Нью-Йорк и Хиросиму...
Их всех кто-то любил. Но - мимо, мимо, мимо...
А роза упала на лапу Азора...
Какие же тихие в заводи зори.
Какой же покой - для любви и для счастья.
Остался лишь час, только час. Одночасье.
Завершая свой путь земной,
Не считай ни обид, ни ран.
Всё что мог - ты пронёс с собой.
Остальное - прорвёт карман.
Не удержишь ни лет, ни чувств,
Коль не держатся за тебя.
Но карман только с виду пуст -
Его полнит твоя судьба.
Кто любил - тот и есть с тобой,
А не принял - того прогнать.
То ли сон, то ли пир, то ль бой,
То ль дорога от Аз до Ять.
А был ли Пушкин?
Столько раз история переписана,
Подтасована и зачищена,
Что поверишь и в чёрта лысого,
Пятирогого, с бородищею.
Был ли этот - да, сукин сын?
Пальмы, кактусы и магнолии.
Но не более, но не более.
Солнце греет, лишая боли и
Заставляя быть вовсе голыми.
Обнажишь ли ты душу, волен ли?
И какие сыграешь роли? Мы
Всегда ходим на грани фола, тьмы
Беспросветной, горячей крови.
На три короба хватит лжи,
А любви твоей - грош цена.
На дороге моей лежит
То ль сума, то ли вся война.
Но в амбарах полно муки,
То ли хлеб испечёшь, то ль боль.
Мне любить тебя не с руки,
Но долги я верну - изволь.
Летящие чайки, плывущие утки,
Какая-то живность, хоть твой пеликан -
Всё это не шутки, но просто минутки,
То ль птичая стая, то ль весь караван
Верблюдов крылатых, крылатых газелей,
Крылатых слонов и крылатой любви,
Все эти зверюги у нас на прицеле,
Осталось лишь нам посчитать раз-два-три,
Крылатой ракетой, крылатым приветом
Одарим мишени с далёкой земли,
Зимою и летом, с бесплатным билетом -
Мы синюю птицу настигнем - гори!
Нет опаснее беды, чем враньё.
Оно портит самочувствие, ё.
Оно трусости дитя, ей же мать.
Хоть приятно беззаботно соврать.
Возвращаю фотографию. Мы вдвоём.
Сломанным грифелем провожу
По твоим волосам. Нет лица.
Просто жуть. Водоём,
Брег которого содержит эту парочку,
Сминается в оборочку.
Фотографии возврату не подлежат,
Зато горят.
До поры - на сердце лежат
И просто греют.
Топоры лижут лезвиями сад,
И звереют.
Роз на убыль идёт пора,
Слышишь пение топора?
Ах, ей кажется, ах, так кажется,
Так, что мало нам не покажется.
Чур меня, минуй наваждение,
Она бьёт меня - бьётся с тенью, ё.
Всё размашистей, всё размажется,
Ей всё кажется, сделать кашицей,
Сделать рожки мне с милой рожицей,
Просто зрение перекошено,
Перекрашено, передёрнуто,
Но зато она очень гордая,
Горд и я ослом, но моё весло
Не завязло в дне, а ещё гребло.
Так греби себе, уплывай отсель,
Вот река течёт, берега - кисель,
А в карман - кисет, ну а ей - сто лет,
Не к лицу портрет, вот и весь ответ...
Я совершенно не хочу.
Ни роз, ни радостей, ни флагов,
Ни полок с буквами, бумагой,
И прочей мудростью веков.
Я не хочу ни чувств, ни слов,
Я не молчу, не коченею,
С зарёю вместе не алею,
Не меркну на закате дня,
Ни Бог, ни чёрт не про меня -
Я не хочу. Нет, не зазорно
Хотеть, страдать, мечтать и жить,
И даже - может быть - любить,
Но лучше просто беспризорным
Шататься по миру. Забыть
Родство и дом, молитвы, ругань,
Брести по скошенному лугу,
Где никого нет, ни души,
Кузнечик лишь трещит в тиши,
Но не трещат ни лёд, ни кости,
Ни швы у верности и чести,
Где не зовут ни в строй, ни в гости,
Где нет чужих - и всё на месте.
Ты скажешь - тихо на погосте?
Ты скажешь - позабудь о мести?
Под серой сенью тихой грусти
Забудь о брошенной невесте,
Забудь о счастье и ненастье,
Забудь о самом тонком вкусе,
Забудь. И больше не волнуйся.
Но если в лабиринте улиц,
Вдруг встретится лицо из грёзы,
То прислони к губам свой палец,
Не рвись на волю из наркоза -
Она - испанка, ты - китаец,
Она - еврейка, ты же - немец,
Немой как дуб, трусливый заяц,
Ты просто глуп, и это - зависть...
Мать на защиту дитяти грудью легла беззаветно.
Разве дитя виновато? Разве в нём злоба заметна?
Это дитя только просто ножиком взрезало вены
Другу своему за конфетку. Чтоб её взять непременно.
Мама всегда словно стенка. Уши её под бронёю.
Любит ребёнка бездумно, мозг начиняя фигнёю.
Мне скучно.
Не то, чтобы нечего делать.
Но просто поспать, пообедать -
гораздо приятнее дружбы,
любви или прочих пристрастий
к какой-нибудь милой заразе,
иль к духу бесчисленных странствий.
Мне душно. Я не был послушным
ни в самой красивой шеренге,
ни в россыпи разных жемчужин.
Горохом кидаешься в стенку
иль долбишь кувалдой по танку?
Сыграй на волынке лезгинку
под стенами древнего замка.
Сыграй с терминатором в кости,
сыграй в деревянный свой ящик,
сходи к псине Церберу в гости,
иль стань, наконец, настоящим.
В зелёных глазах - равнодушье.
А может - испуг и обида.
И я соглашаюсь послушно,
Что воля моя ядовита,
Что я - скорпион и змеище,
Что я негодяй и обманщик...
Душа моя легче и чище,
И что-то играет шарманщик.
О куклах, о первом пределе,
Что вовсе не легче второго,
О том, что не вся правда в теле,
Про вкус сытый жирного плова,
Про мелкую, праздную фею,
Что крылышки чистит ромашкой.
Про то, что уж маки алеют,
И сердце стучит под рубашкой.
...А я соглашаюсь, что бука,
Что изверг и прочая нечисть,
Что руки мои - словно крюки,
Что недоросль я человечья.
В зелёных глазах недовольство.
Ну как же - ведь я её выбор.
Шарманщик поёт мне по-польски,
И я бью в ладоши, как рыба
Об лёд бьётся словно об стену,
Не в силах вздохнуть и укрыться.
Я б вскрыл себе синие вены,
Но проще струной удавиться.
Хотя - ну зачем же струною?
Гитару попортишь, иль скрипку.
Шарманка играет про волю,
Что встретит улыбкою липкой.
Шарманка играет про веру,
Надежду, любовь и разлуку.
Шарманщик, не верю я стервам,
Но сон, разумеется, в руку.
В зелёных глазах беспокойство.
Уж ты не болеешь ли, милый?
Шарманщик уносит хозяйство
Своё. Нет на музыку силы.
Ну что ж, и на этом спасибо.
И скатертью ваша дорога.
Я - бука, но бука красивый.
Теперь унести б только ноги.
В зелёных глазах с перепугу
Зажглось уже что-то кошачье.
Не плачь, колокольчик, то вьюга
Играет шарманкой и плачет.
Не плачь, не ищи виноватых,
Найдёшь - разве ж станет полегче?
И каждый заплатит всю плату,
И каждый, кто добр - излечит.
И в каждом калеке есть память,
О том, что до той катастрофы
Он был. А теперь - что же, плакать?
Иль врать и казаться здоровым?
Зачем? Эй, глазастая кошка,
Ну хватит ругать и ласкаться.
Я тоже калека немножко -
Тортилла, что сбросила панцирь.
Не зовите меня бардом
В этом мрачном бардаке,
Не играть же в шашки-нарды
В припортовом кабаке?
Разве только что на деньги,
Разве только что на жизнь?
Хоть дрожат мои коленки,
А душа дрожит как лист.
Страшно, братцы, у гитары
Шесть колков - и все колы,
Если ею в лоб ударить,
Не покажутся малы
Ни овчинка, ни мизинец,
Небо, тот же золотник,
Ни фингал под глазом синий,
Ни испанский воротник.
Ну какой я бард? Бардачник,
Словно дачник на печи.
Я сижу себе, не плачу,
Лбом ломаю кирпичи.
Спи, малыш, не бойся вьюги,
И не трусь от пуль шальных,
На тебе ружьишко в руки,
Я ж проверю часовых.
Колыбель твоя невинна,
На, гранатой потряси,
Вот пластид - нет пластилина,
Так случилось на Руси.
Там, в горах твоих туманных,
Ночью лишь стрельба да дым.
Раб сидит себе в зиндане,
А и сдохнет - хрен бы с ним.
Ты ж, малыш, рождён для счастья -
Мстить за братьев и вождей.
Ты краплён смертельной мастью,
Хошь-не хочешь, но убей.
Я тебе дарю кинжалы,
Горло резать научу,
Не покажется, брат, мало,
Но не тронет твоих чувств.
Ты привыкнешь уже с детства,
С колыбели, волком быть.
Нож втыкать в глаза и в сердце,
Что убить, что дать попить.
Спи, малыш, не бойся вьюги,
Ты не бойся ничего.
Окровавленные руки,
В блиндажах твоё село.
АРИЯ ДЕЗЕРТИРА.
Доброта... Наскрести бы её по сусекам,
Да посеять, развеять, чтоб всходы дала.
Хоть в ночи, хоть и днём - но найти человека,
С фонарём, хоть с магнитом, но только б была
Эта сущность, хоть где-нибудь, в дальней деревне,
На заброшенном хуторе, в тайных лесах,
Ну хоть кто-то спасёт, сохранит эту землю?
Иль затопят её самодурство и страх?
Эта кровь не мертва - я в себе её чую,
Но ленив, да и слаб, а страшнее - один.
И бегу тосковать я в отчизну другую,
Чтобы жить среди мумий, но только б - не льдин...
Широка улыбка лицемера.
Широко плечо конвоира.
Всё, что подло, не знает меры.
Всё, что пошло, не терпит мира.
Всё с зубами так любит драку.
Месть не знает ни сна, ни думы.
Свет слабее ночного мрака.
И дурак всё ж сильнее умных.
Просто меньше того, что свято.
Просто сила не в том, что добрый.
Каждый добрый - всего десятый.
Одна сволочь и восемь - подлых.
Но и это ещё цветочки.
Что важнее - трава не слышит.
А растёт, приминаясь в точку -
Хоть под танком - к земле и ниже.
Не успело подняться утро, как снова спустился вечер.
Как стать добрым и мудрым, знаешь ли, человечек?
Ночь занимает в жизни практически половину.
Где же набраться света, пластики лебединой?
Где ж его взять, веселья, счастья без всякой платы?
Как попривыкши ползать, стать вдруг вовсю крылатым?
Дал бы я вам и счастья, дал и совет бесплатный,
Если бы был я богом, что впрямь невероятно.
Да и зачем-то помню сказку про Прометея...
Также Джордано Бруно, Сократа и Галилея.
Лучше испить цикуты, лучше огня изведать,
Чем дарить лилипутам бездну небес и света.
А уж о том пророке, пришлом из Назарета,
Я умолчу, не вспомню, хватит уже об этом...
Визави мой строг, улыбается благожелательно:
- За вашу душу я бы мог расчитаться сполна,
я весьма состоятелен. К примеру, любовь,
ну та, что потеряна в юности?
Вы же не возражаете, чтоб она к Вам сполна
вернулась бы?
Люцифер строит из себя светофор, подмигивает
зелёным глазом.
- Давай, подпиши договор,
что думать - подпишешь разом -
и пользуйся.
В нашем ли возрасте
подписываться не глядя?
Узлы оставлять на поясе,
а также пятна на платье?
- Ну же, смелее, не трусь, это огромная выгода!
Но любовь не вернуть, а прыгаешь - так допрыгайся.
Верчу в сомненьях перо, златое, но пахнет падалью.
Кусочек весьма ничего, мечтанье вполне даже лакомо...
Но кровью делиться, душой, отдать ручейки неприятелю?
- Зато и тебе хорошо, а вечность - явление пятое.
Но что я верну? Разве жизнь?
Иль куклу для игр закапризненных?
Ведь время бежит и бежит,
Любовь оставляя безжизненной...
- Ну нет, ведь бессмертна любовь.
Вот только прибавить гормонов и
получишь всю прелесть любви,
сполна, да и безукоризненно.
Заманчиво. Что же потом? Родим ли в аду чёрта лысого,
Что в этом решеньи простом - подписывать иль не подписывать?
Быть или же небыль принять за истину, так опрометчиво...
Любить или сказку прожить, ведь кукла - не дама, не женщина.
А я? Стать дубовым бревном, Пиноккио и Буратиною?
Я дурень - с оралом, с мечом, но буду - бездушною глиною?
Пожалуй, что дурень важней...
- Смотри, позже будет сложней,
и плата уменьшится несколько,
ну что бы тебе посмелей,
хватай, и не прячься за мыслями!
Упустишь ведь счастье опять!
Я прав, я принёс тебе истину!
О, дьявол, тебе б торговать!
Да ты и торгуешь удачею.
Не можешь, не можешь иначе, но
Я сам здесь могу. И решение
Не ввергнет меня во лишение.
Того, что было, не вернуть,
Опять не подобрать.
И дважды не проходит путь
Через одну кровать.
Всё изменилось, даже мир,
Не говоря про нас.
И выпит чай, прокис кефир,
Погас в конфорках газ.
Быть может, прежнее лицо,
Фамилия - не та.
Где меж роднёй и подлецом
Разящая черта?
Как ложь разводит полюса,
Что от одной судьбы?
И как смотреть тебе в глаза...
На "ты" или на "вы"?
Мандраж... И корень Мандрагоры
Тут не поможет. Недоучка
Волшебник этот, будут споры,
В какой строке поставить точку...
И в нагнетаньи атмосферы
Приняв посильное участье,
Оставить ледяными нервы,
И повторять деепричастье:
"Не ждя"... Ни счастья, ни успеха,
Пуста любовная утеха,
И смерть - как череп - вся пуста.
Замкни дрожащие уста,
Утешься мыслью, что нескоро
Летая ночью по приборам,
О ведьма, юная моя,
Ты долетишь до февраля.
Мело, мело по всей земле,
И в наших колбах,
В осадок выпало судьбе
Быть в снежных хлопьях...
Борису Пастернаку.
Тихо-тихо, вдоль дороги, снег неспешный пролетит.
Унести б отсюда ноги, череп треснул, нос разбит.
Белый заяц с чёрным мозгом прыгнет, вскочит - и таков.
Свечка плачет белым воском о засильи дураков.
Не дурак - так снеговик ли, иль просто барабан.
В белой башне с белым мозгом тихо дремлет Дон Хуан.
Бармалеи, Бармаглоты, барракуды и Пьеро...
Утомилось моё что-то чёрно-белое перо.
А ещё машину надо поить бензином.
Сеном протирать её шины.
Водой заливать её баки.
Стекло протирать мыльной тряпкой.
...Насколько ж проще с собакой!
У нас, котов, нет таланта к сплетению слов,
Только снов. Хотя был один отщепенец,
Что не поддавался леченью, ходил по цепи себе
Тихо, рассказывал сказки на лихо
Всему Лукоморью. На горе. Теперь нас легко объегорить -
Мы страшно горды этим фактом...
А гордый всегда - как дурак бы...
У нас, котов, котят десять ртов,
Они пищат, верещат, кричат, мурлы-чат...
Никакой тиши, хоть в лесной тиши, в чёрном городе,
В вечном голоде, в белом холоде, много молоди...
Такая жизнь - но что ж - тужить?
Хоть свет тушить, хоть ворожить,
По волчьи выть? Ну нет, забудь!
Мы, коты-воркоты, не боимся Воркуты,
Мы, коты-муркоты, есть источник теплоты,
Пусть и странной, нежеланной,
Окаянной и обманной...
На жёлтый бублик, на румяный чебурек,
На пончик розовый, на булочку с повидлом
Похож порою самый чёрствый человек,
Когда ему горбушкой быть обрыдло.
Тогда он мягок, вкусен и пахуч -
Всё той же булочной, ржаной или пшеничной,
Базаром уличным, и манною из туч,
И это так, заметьте, непривычно...
А берёзы - и летом - снег...
Не заметишь, что май, июль.
Белизна заполняет век.
Темнота наполняет нуль.
В пустоте не подымешь век.
Не откроешь ни глаз, ни рта.
Средь тумана - лишь русла рек
И белёсая темнота.
Всё течёт, нет воде конца,
Нет ни паузы, ни озёр.
И не виден овал лица,
И не виден во тьме костёр.
Кто зажёг его, погасил,
Почему только дым в глаза?
Почему не хватает сил
От начала и до конца?
А берёзы - и летом свет...
Среди прочих земных столпов,
Чёрно-белы - обмана нет -
Как предательство и любовь.
