А нам отсюда благовест не слышен,
мирского благолепства не видать,
не благодать сдувает с ближней крыши...
когда же поздно вечером вбивать
сосед неистовый начнёт созревший принцип
как раз в ту стену, за которой мы,
не остаётся ничего, как лишь смириться
и мысленно соседа злого крыть.
Не кажет носа к нам благопристойность,
и благосклонность в гости не спешит,
высокомерие пилой продольной
вгрызается в податливую жизнь.
Возвышенность воняет тухлой рыбой,
точь-в-точь как Мандельштам приговорил,
победно глупость козыряет нимбом
всепроникающе коротко-волновым.
Снуёт благополучность грешным делом
в железных колесницах непомерных,
шарашит глазками направо и налево
в развалины останков наших бренных.
Пресыщенность случайно забредает -
окстится бедная, ручонками сучит.
Что взять с неё - брезгливица младая
только и может в лузы гнать шары.
Зато блаженные блаженствуют наотмашь,
блистательно безличные блажат,
мыслишки вздорные в поблёклых космах
затравленно сквозь стёклышки глазят.
А бунтари давно уже в аду,
их тени охраняют мавзолеи,
бурчалки-бабушки в киосках продают
из ада жалобы, попавшие на землю.