Бодний Александр Андреевич. Преодоление недосягаемого

Александр БОДНИЙ

ПРЕОДОЛЕНИЕ

НЕДОСЯГАЕМОГО

Том второй

г. Сокол - 2007 г.

АКСОНОМЕТРИЧЕСКОЕ ПРОЕЦИРОВАНИЕ ЖИЗНЕННОЙ И ТВОРЧЕСКОЙ СУДЬБЫ Ю. В. ЖАДОВСКОЙ НА ФОНЕ ЭСТЕТИЧЕСКОГО ПСИХОЛОГИЗМА И ДУХОВНОЙ СУБСТАНЦИОННОСТИ

Часть вторая

Глава 24.

Так как поэтическое творчество Юлии Валериановны Жадов- ской, гармонически выражающее созвучие двух миров (чудодейственного мира исцеляющего поэтического слова и мира, являющегося зеркальным отражением светлой мечты каждой страдающей души), создавалось на божественном благословении, так и автору монографии Боднему А. нужно следовать этой тропой: начиная вторую часть монографии с "Молитвы" Ю. В. Жадовской.

"МОЛИТВА"

Не святотатствуй, не греши

Во храме собственной души!

Поверь: молиться невозможно При кликах суетных и ложных Пустых, ничтожных торгашей Средь пошлых сплетен и речей!

Очисти храм бичом познанья,

Всю эту ветошь изгони!

Тогда, на алтаре призванья,

С мольбой колени преклони!

Учитывая наличие условно исчерпывающего анализа "Молитвы" в статье районной газеты ведущего литератора буйской земли В. Н. Гусевой, ограничимся освещением некоторых дополнительных достоинств "Молитвы", которые помогут автору монографии Боднему А. вскрыть нижеизложенную тему о противоречивости явлений Природы.

"Молитва" настраивает человека (прежде чем приступить к общению с библейским богом) на профилактические меры: очищение "Храма собственной души" от наносной грязи низменных инстинктов. И только тогда на "алтаре призванья" перед библейским богом человек имеет возможность исповедаться и отчитаться за свои земные деяния. Чистосердечное исповедание будет гарантом его моральной стойкости. Но сам гарант нести абсолютный признак не может, ибо в земной жизни всё относительно и противоречиво.

Глава 25.

О физическом явлении противоречивости великий ученый А. Эйнштейн писал: "Свет - и волны, и частицы в одно и тоже время. Прерывное и непрерывное разом. Природа любит противоречия

-- противоречия, лежащие притом в самой сердцевине вещей". Но физику - физические парадоксы, а литератору - эстетико-художественные и нравственно-психологические. Для автора монографии Боднего А. давно является загадкой идеологическая парадоксальность; рождённая из контрастности между относительно эквивалентно-равной тягостностью перенесённых жизненных испытаний великими соотечественниками - Достоевским Ф. М. и Белинским В. Г., и разнополярностью их идеологических взглядов: Белинский - о болях конкретной страждущей личности, Достоевский - о всемирном единении всех сословий под флагом монархии и народности (под суфлёрку главного идеолога царского двора К.П. Победоносцева).

Но ближе сердцу автора монографии Боднему А. эстетиконравственный парадокс между изуродованностью тела Ю. В. Жадовской и её ангельской душой. Природа как бы надсмеялась над Ю. В. Жадовской, дав ей изуродованное тело. По неписанным правилам человеческой психики у такого индивидуума и натура должна носить отпечаток порочности. Однако, мы имеем дело

с феноменом: в изуродованном теле душевная красота своим неотразимым божественным блеском покоряет сердца миллионов людей. Если бы этот феномен сохранялся до времени осознания во взрослом состоянии Ю. В. Жадовской трагизма, повлекшего физическую неполноценность, то он имел бы не такую впечатляющую силу. Сохранение же этого феномена до исхода жизни свидетельствует о душевной красоте Ю. В. Жадовской как о генетическом признаке, одухотворённом Высшим Разумом. Внешне как бы вроде нарушаются законы рождения красоты гармонии внутреннего и внешнего миров. Получается в лучшем случае - непропорциональность в выражении земных закономерностей, а в худшем случае - трагедийность парадокса.

Глава 26.

Тайна разгадки парадоксальности явлений кроется в неправильности выбора линии отсчета, точнее, в игнорировании человечеством линии отсчета между разнохарактерностью природы индивидуального разумного осознания человеком собственного "я", с одной стороны, и внеличностного божественного осознания человеком своего места во Вселенной, с другой стороны. Композиционная оплошность автора монографии Боднего А., не поставившего этот координальный вопрос, базирующийся на духовной субстанционности, в начале первой части монографии, устраняется оперативным порядком путём нижеизложенного текста.

Современные исследования головного мозга человека показали на поверхности извилин коры больших полушарий наличие биотоков, рождающих лучистую энергию тонких вибраций, формирующую мыслительную сферу (разум) внутри черепной коробки. Но это не есть предел исследования, он шире предела... черепной коробки: косвенными методами определена существующая вне трёхмерного измерения внечерепная, божественная сфера разума, характеризующаяся запредельной лучистой энергией с более высокой степенью тончайших вибраций, нежели внутричерепная. Примерные параметры внечерепной сферы разума соответствуют размеру ореола свечения вокруг лика святых на иконах, именуемого в библейских писаниях нимбом.

Человек находится во власти Высшего Разума не только по причине генетического кодирования наследственности, но и в

связи с внедрением Высшим Разумом во внутренний мир человека фантомного агента, проецирующего, но не обязательно, определяющего к исполнению, направления путей и контуры выражения нравственно - психологической сущности индивидуума.

Параллельно этому фантомный агент выполняет роль вроде телескопической видеокамеры, высвечивающей все потаённые уголки таинств человеческой души и передающей духовно - биоинформацию Высшему Разуму.

Фантомный агент Высшего Разума проявляет себя с момента появления на Земле разумного человечества и носит в житейском обиходе очень краткое и ёмкое название - совесть, или внутридушевный бог человека. Высший Разум только отслеживает посредством фантомного агента деяния человека на земле, предоставляя человеку свободу выбора путей: божественного или сатанического. Но это не значит, что избравший сатанический путь наделён иммунитетом против наказуемости за грехи земные. Современными исследованиями в области генной инженерии установлено, что в момент убийства генетический аппарат жертвы выделяет фантом, несущий в себе огромнейшую скрытую силу биологического воздействия. Этот фантом наделён ролью от Высшего Разума (косвенным образом, точнее, через запрограммирование генетического кода) выполнить акт возмездия: поражать генетический аппарат убийцы, разрушая исподволь его иммуннозащитную систему, обрекая его род на вырождение.

Глава 27.

Диапазон воздействия Высшего Разума на личностный разум происходит не только на фантомном уровне.

Так как резкие колебания в характеристике лучистой энергии внечерепной (божественной) сфере разума влекут за собой изменения в динамике электромагнитного поля лучистой энергии внутричерепной сферы разума, то доминирующая роль внечерепного (божественного) разума над личностным разумом признаётся бесспорным, хотя влияние первого на второе происходит в режиме периодической импульсивности (например, во время творческого озарения, в период судьбоносных решений и т. п.).

Режимом периодического влияния на личностный разум божественного не ограничивается зависимость индивидуума от Высшего Разума. Высший Разум через генетическое кодирование первородных предков человека создал процесс непрерывного

воспроизводства человеческого рода с наделением его всем комплексом низменных инстинктов, чтобы люди постоянно чувствовали себя ничтожеством и объектом несовершенства перед Высшим Разумом, даже наделяя себя титулами "земных богов", ибо Высший Разум посредством запрограммированного ограничения продолжительности биологических программ "земных богов" превращает их в пищу трупных червей на глубине двух метров от поверхности земли.

Но если для "земных богов" значимость Высшего Разума, выраженная в позиции автора монографии Боднего А. сомнительна, то устами великого ученого и мыслителя А. Эйнштейна эта проблема высвечивается до полного логического завершения: "Моя религия состоит в чувстве скромного восхищения перед безграничной разумностью, проявляющей себя в мельчайших деталях той картины мира, которую мы способны лишь частично охватить и познать нашим умом... Эта глубокая эмоциональная уверенность в высшей логической стройности устройства вселенной... и есть моя идея бога..." И вторя ему по этому поводу великий изобретатель и мыслитель К. Э. Циолковский недвусмысленно писал о прямой зависимости человека от управителя (Высшего Разума): "Вся Вселенная вся её бесконечность, возможно, и есть последний управитель. Она составляет некое божество, в руках которого мы всегда находились, и будем находиться".

Глава 28.

Парадоксальность и противоречия природы лишний раз подтверждают человеку, что сущность явлений определяется Высшим Разумом, и ключ от храма познания Вселенной в его руках.

Правомерен вопрос. Если Высший Разум (Бог) есть Биологическая Организация Гармонии, то, как тогда может соотноситься бесчисленное разнообразие дисгармонических форм проявления жизни с гармонией Природы, с гармонией вселенского мира? Углублённое философское понимание данной проблемы даёт конкретный подход к ранее поднятым парадоксальным темам, в частности к физическому явлению - прерывное и непрерывное разом, и - к совмещению ангельской души Ю. В. Жадовской с физически неполноценным телом. Первое явление уже освещено А. Эйнштейном, второе (касательно Ю. В. Жадовской) падает на долю автора монографии Боднего А.

Мир нескончаемо динамичен. Одновременно в одних и тех же координатах форма может быть дисгармоничной, а содержание - гармоничным, и - наоборот. Но это противоречие, обычно, относится к разряду видимых. Однако, на то и есть БОГ, чтобы не только такие низкоразрядные, но и высокоразрядные, не поддающиеся обычному логическому осмыслению, противоречия, именуемые парадоксами, наделять разумной предназначенностью. Перейдём на конкретный язык.

Более ста лет назад (по космическим меркам - это триллионная доля мига) в имении Ю. В.Жадовской, в "Эдеме", совершалось событие, демонстрировавшее мнимое превосходство человеческого разума над божественным. В один из летних дней (примерно 1880-83 г.г.), когда поэтесса в глубоком раздумье сидела на южном балконе своего дома, обращенного в сторону фруктового сада, в это время там, в саду, прятались малолетние воришки. Хотя им по указанию Ю. В. Жадовской сторож давал полную свободу действий, несмотря на это, неблагодарные воришки, обращая исподтишковый взгляд на хозяйку усадьбы, именовали её между собой по прозвищу, обозначающему физический недостаток.

Физическое несовершенство Ю. В. Жадовской в земном (трёхмерном) измерении воспринимается физически полноценными индивидуумами как проявление телесной дисгармонии, а с учётом ещё и ангельской души поэтессы эта дисгармония оттеняется интенсивностью контраста.

Для примитивного ума выблюдков, видящих в физическом недостатке Ю. В. Жадовской только повод для проявления своих низменных инстинктов - животного наслаждения от воплощения чужого несчастья в прозвище, - не постижимо духовное ощущение многомерности мира (хотя бы в четырёхмерном измерении) на уровне космического (божественного) разума.

Глава 29.

Как физическое тело Иисуса Христа, изуродованное распятием и усопшее на кресте (а позже воскресшее в божественном, многомерном мире), было отдано по воле божьей взамен очищения людских душ от грехопадения, так и физическое тело Ю. В. Жадовской, обрамлявшее земную ангельскую душу, будучи изуродованным ещё в чреве матери Александры Ивановны Жадов-

ской от судьбоносного падения роженицы, приняло на себя удар закономерной случайности (предугаданность характера места падения может быть случайным: будь - то крутизна лестничного спуска в доме, будь - то припорошенный снегом гололедный участок ровной пешеходной дорожки, - а неизбежность падения - закономерна, ибо она преподносит людям урок нравственности, сочетая вроде бы несочетаемое: физическую неполноценность с ангельской земной душой), возложив на свои хрупкие плечи божий крест, чтобы упредить возможность увеличения, хотя бы на одну жертву, численности как предрасположенных падений (например, на крутом лесничном спуске), так и падений по теории вероятности, когда одна любая из тысячи рожениц может стать объектом трагедии (например, на запорошенном снегом ледяном участке ровной дороги).

Физическое тело Ю. В. Жадовской в чреве матери до падения развивалось по законам гармонии.

Полновесное семя как генеративный орган на определённой стадии биологического цикла тоже гармонично. Но брошенное в благодатную землю семя, дисгармонируясь, уродуясь, даёт начало гармоническому образованию - ростку жизни данного биологического вида. Так и физическое тело Ю. В. Жадовской, дисгармонировавшие при падении во чреве матери, по теории вероятности стало предтечной причинностью, обусловившей гарантированное появление на свет одного из тысячи новорожденных с гармонически оформленным физическим телом.

Поэтому когда молокососный выблюдок возгорится желанием перенести из своих извилин тупорылого мозга прозвище в адрес поэтессы Ю. В. Жадовской на свои уста, то БОГ расценит его пакостные мысли и слова как этическое преступление. И если ещё в чреве выблюдкоплодоносицы БОГ пощадил его, отведя от него удар судьбы в сторону 10. В. Жадовской, то на развёртывающемся перед выблюдком пути в будущее на изломах личной жизни руку помощи ему протянет только сатана. Но путь сатанический очень скользок и несёт высокую вероятность порочного падения.

Глава 30.

Падение - падению рознь. Одно падение приносит человеку славу, другое - позор.

Тем людям, на которых БОГ возлагает крест, чтобы они его несли ради блага других людей (Иисус Христос - ради человечества, Ю. В. Жадовская - ради одного человека, спасённого от увечья по теории вероятности), ОН даёт миг обновления.

Не каждый способен испытать миг обновления. Это свойственно только возвышенным личностям, которые внутренне стремятся к духовному совершенству. Такое непреодолимое стремление заложено в их божественной натуре. БОГ в определённый момент только подводит таких людей к разграничительной линии (обладающей сверхмощным энергетическим потенциалом и отделяющей трёхмерное пространство земной жизни от четырёхмерного, несущего в качестве четвертого измерения силу гравитации), где они испытывают миг обновления.

Во время этого божественного акта прежний внутренний душевный мир человека (идейное устремление, заветные помыслы, идеалы, представление о смысле жизни, о счастье и красоте и т. п.), являющийся надстройкой на базисе души, - разрушается, переходя в осознанно-чувственную сферу разума человека, на смену ему приходит новый внутренний душевный мир с новым духовным содержанием, причем индивидуальность самой души остаётся неизменной до исхода жизни.

Несмотря на сверхмощную энергетику разграничительной линии, под эгидой БОГа миг обновления свершается с разумной достаточностью. Но когда люди самостоятельно, условно независимым разумом внедряются в разграничительную линию, последствия могут быть плачевно-непредсказуемы.

Во время первого испытания советского малообъёмного ядерного оружия в подземной шахте, верхняя часть которой (горловина) была увенчана смотровой площадкой, то все члены правительственной комиссии, находившиеся на ней, сходились в одном мнении, точнее, в зрительно-чувственном восприятии: сила энергетики разграничительной линии лишала ощущения трёхмерности тела, предметов и пространства, но давала ощущение охвата бесконечности Вселенной, как бы просматривающейся всецело изнутри.

Когда внедрение в разграничительную линию происходит без божественной воли, то даже суперточныс расчёты на уровне человеческого разума не исключают случайные катастрофы, ибо

случайность в мире атома конкретно-объективна и облекает в форму коллективного статистического закона. Печальный пример тому - авария 4-ого энергоблока на Чернобыльской атомной электростанции.

Перевод нравственно-духовных интересов в плоскость меркантильно-коммерческих и сфокусирование их (с потерей чувствительности порога реакции) на кванте энергии с целью получения наибольшей отдачи от ядерной системы в ущерб учёта кванта действия (учитывающего размерность произведения энергии на время и выражающего законы движения микромира и их специфику), пренебрегая эгидой божественного разума, - дали предпосылку чернобыльской аварии.

Глава 31.

Результат трансформирования своего внутреннего душевного мира на разграничительной линии поэтесса Ю. В. Жадовская отразила в стихотворении "Миг обновления":

Свежесть утра, роз дыханье,

Говор светлых вод,

Гибких веток колыханье.

Ясный неба свод, -

Все мне в душу обаянье

И надежду льёт;

Всё печальное забыто,

Новый мир встаёт,

И о том, что уж прожито,

Вспомнить не даёт.

Тайной силой обновленья Дышит грудь моя,

Впредь печали и сомненью Не отдамся я.

И среди житейской битвы Твердо сохраню - Веру сердца, пыл молитвы И любовь мою.

В метафорической форме квант энергии определяется в "Миге обновления" силой божественного обновления, а адекватность разумной достаточности (квант действия) выражается таинством

действия под покровом божественного разума. Сочетание предрасположенной случайности, реальной необходимости и божественной закономерности, помноженное на неистребимую веру поэтессы в одухотворённое обновление мира человеческих страстей, в "Миге обновления" даёт видимость объёмного мироощущения, создавая впечатление касательного соприкосновения человека к таинству вечного обновления вселенского мира.

Наличие во Вселенной непостижимых таинств для человеческого разума делает жизнь человека целеустремлённей, но не даёт ему право совать свой нос в любую чреватую непредсказуемой опасностью дырку.

Автору монографии Боднему А. хочется очень надеяться (хотя у нас в России действует неописанное правило наступать на одни и те же грабли бесчисленное множество раз), что сотрудники буйской атомной электростанции будут с мудрой целесообразностью подходить к непознанным "дырам" микромира, как основополагающего элемента Вселенной, и в профессиональной деятельности, часто соприкасающиеся с разграничительно-энергетической линией, будут ставить во главу угла приоритетность божественного разума, хотя бы через призму малой толики поэтического наследия своей землячки русской поэтессы Юлии Валериановны Жадовской, в частности через божественно-волевое стихотворение "Миг обновления", чтобы постоянно ощущать порог ядерной реакции и держать па контроле дозировку кванта энергии, ориентируясь на квант действия, в пределах божественной достаточности.

Глава 32.

Хотя процесс творческого озарения по импульсивной энергоёмкости подобен процессу контролируемого расщепления тяжелого ядра атома, а по Айвазовской панораме "Девятого вала" схожей с многобальным волнением моря сильных чувств, он происходит в пределах божественной достаточности, ибо критическая масса эстетически-действениой красоты, рождающая энергию духовного обновления, дозируется Высшим Разумом. Принципиальная схема технологии творческого процесса дана молодой поэтессой Ю. В. Жадовской в стихотворении "Лучший перл таится...":

Лучший перл таится

В глубине морской;

Зреет мысль святая

В глубине души.

Надо сильно буре Море взволновать.

Чтоб оно, в бореньи,

Выбросило перл;

Надо сильно чувству Душу потрясти,

Чтоб она в восторге,

Выразила мысль.

Процесс расщепления тяжелого ядра атома тоже даёт энергию, но физического обновления, дозирующуюся по точным законам физики, т. е. под опосредственным воздействием Высшего Разума. Источники энергии обоих процессов (творческого и ядерного) несут идентичную обреченность судьбы: новое рождается путём пожертвования.

У Ю. В. Жадовской новое поэтическое слово рождается, пройдя через сердце и отняв часть жизненной силы (недаром к 36 годам у поэтессы, чья поэзия именовалась "жизнью сердца", наступил необратимый кризис здоровья), а у расщеплённого ядра атома идёт необратимый распад.

Но есть ещё в природе и энергия иного рода, не нарушающая целостности биологической (ядерной) структуры источника энергии - "творца". Это энергия обострённого инстинкта вживания в реальность с физиологической потребностью в приобретении мнимого бессмертия путём христопродажного "творенья", которое оплачивается идеологической властью дополнительной льготой по скрытому от общественности "узаконенному" бюджетному каналу расходов. Эта категория "творцов" была как во времена Ю. В. Жадовской, так и сохранилась в идейной целостности и до наших дней.

Глава 33.

Разочарованность к исходу поэтического пути у Ю. В. Жадовской центрами цивилизации (С.-Петербургом, Москвой) выражалась не столько неудовлетворенностью интеллектуальным

потенциалом, который несла духовная сфера цивилизованного мира, сколько неисправимой порочностью бытия и идеологической запрограммированностью литературного течения, поддерживаемого христопродажными "творцами" - ярыми защитниками охранительной литературы. Желая чувствовать себя свободнее от антигуманных идеологических ограничений и крутых пошлостей столичного быта, Ю. В. Жадовская не только тяготеет желанием, но и в дальнейшем перемещается на переферию.

Своё душевное состояние разочарованности столичной жизнью и нескрываемое влечение к непорочной живой природе поэтесса выражает в стихотворении "В столице":

Полные народа

Улицы большие.

Шум не престающий.

Зданья вековые.

И под небом звездным Город беспокойный - Обо всем об этом

Я мечтала вечно

У себя в деревне,

В тишине, в покое.

Всё это казалось Мне прекрасным вдвое.

А теперь, в столице

Я томлюсь тоскою:

И по роще тёмной,

Пахнущей смолою,

Где по утру хоры Птичек раздавались.

И деревья с шумом Медленно качались.

И по речке милой,

Что течёт небрежно

И журчит струями Вкратчиво и нежно,

Берега лаская Влагою прохладной,

И по иве старой,

Что склонилась жадно Над ручьём широким И в него глядится И как будто вечно Жаждою томится...

Чтобы не заподозрили К). В. Жадовскую в субъективно-эмоциональном оттенке её оценки духовной атмосферы центров цивилизации, автор монографии Бодний А. делает ссылку на более авторитетное мнение. 31 марта 1872 г. великий писатель Л. Н. Толстой пишет жене: "...вчера я вернулся из Москвы, где я заболел, с таким отвращением ко всей этой праздности, роскоши, к нечестно приобретённым и мужчинами и женщинами средствам, к этому разврату, проникшему во все слои общества, к этой нетвёрдости общественных правил, что решился никогда не ездить в Москву". Если бы этот фрагмент текста письма великого писателя представить на суд общественности без датирования и координат, то безоговорочно был бы вынесен вердикт - это о Москве и москвичах начала третьего тысячелетия.

Глава 34.

Со времён Адама и Евы и до начала третьего тысячелетия н. э. "нетвёрдость общественных правил" преобладающего большинства человечества контрастирует с "твёрдостью" характера неиссякаемо доверчивой к человеку живой природы.

Как великий художник кисти из отдельных мазков краски рождает на полотне шедевр искусства, так и живая природа, детерминирующая с человеческим желанием постоянно контактировать с прекрасным, своим обожествлённым своеобразием динамичного сочетания цвета, форм и линий даёт восприятие избирательной красоты.

Возвышенно-благородная натура Ю. В. Жадовской не находила достаточной завершённости в эстетической форме выражения красоты человеческой души и компенсировала это красотой природы. ^г

Но компенсация - не значит смену приоритетности объектов: человек для поэтессы - главная фигура, на которую она фокусирует свои чувства -любовь и сострадание, а в живой природе поэтесса черпает силы для вдохновения, освежает свой внутренний

мир эстетической чистотой, трансформированной в потребность делать добро, и настраиваться на иллюзию контакта с воображаемой родной душой (красота цветов выполняла для поэтессы лишь роль символа безмолвной родной души на исходе жизни).

Бескорыстно-доверчивый, но кроткий характер поэтессы был более предрасположен к живой природе, нежели к человеческому общению в среде с волчьими законами, в поисках динамичной формы опоры, от которой, отталкиваясь, можно активно двигаться по пути трансформирования через своё сердце негативных последствий проявления сатанинской воли и непредсказуемости действий природы (стихии) в сострадание к нуждающимся.

Глава 35.

Являясь по физическому (телесному) признаку недолговечной частью вселенской природы, человек своим разумом, осмысливая диалектику Вселенной и соприкасаясь с таинством её вечности (пусть даже в трёхмерном измерении), становится микроскопическим слагаемым вечного потока времени (рождающего энергию вечного движения и жизнедеятельности во Вселенной) в форме души, которая служит духовным (вечно движимым) носителем информации Высшего Разума о человеческой разумной индивидуальности и временно вселяется БОГом в бренное тело человека с момента рождения.

У живой природы нет разума и души, а только преходящее дуновение духа (точнее, её надо называть не одушевлённой, а одухотворённой; даже у высокоорганизованных животных эволюционная избирательность задействования условных и безусловных рефлексов, именуемая памятью, с учётом изменяющихся условий среды на фоне болевых рецепторов нервной системы создаёт лишь имитацию души), поэтому живая природа может быть для человека только объектом эстетического подражания. Но Ю. В. Жадовская своею "многодумною и странною душою" (не находившей, как казалось лишённой тщеславия поэтессе, отзвука в человеческое Душевной глубине), похожей на душу печального ангела, через импульсацию страдающего чужой болью сердца создаёт как бы единое волновое пространство ритма жизни между волнением своего внутреннего мира, беззвучной мольбой страждущего и красотой живой природы, наделяя последнюю

как бы способностью быть не только объектом эстетического подражания, но и партнёром по незримому душевному диалогу, стимулирующему "самозарождение" врачующей силы в больной душе. Мудрая кротость Ю. В. Жадовской, отдавая пальму первенства в этом взаимодеянии Природе, оставляет за поэтессой право первой нарушить инерцию относительного покоя Природы обожествлённым поэтическим словом:

Как сладко приникнуть мне

К святому ложу твоему,

Мать всеисцеляющая - Природа!

Глава 36.

В стихотворении "Я всё хочу расслушать..." "душевный диалог" между живой природой и совсем молодой поэтессой Ю. В. Жадовской, хотя и носит ознакомительный характер, но рождает в пылком уме и горячем сердце поэтессы рой глубинных вопросов, прямые ответы на которые она ещё не в состоянии дать (не из-за недостатка опыта, а в силу непреодолимого тяготения к божественной добродетельности, смещающего центр объективного виденья проблемы в сторону идеализации).

"...Я все хочу расслышать,

Что говорят они,

Ветвистые березы,

В полночной тишине

Все хочется узнать мне,

Зачем их странный шум Наводит мне так много Так много сладких дум?

Все хочется понять мне,

О чем в тени ветвей

Поёт с таким восторгом Волшебник - соловей?

Вот от чего так долго,

Так долго и одна

В часы прохладной ночи Сижу я у окна.

Вот от чего так часто

В беседе я живой

Вдруг становлюсь печальной,

Недвижной и немой".

В стихотворении "Облака" через "душевный диалог" с природой уже просматривается тенденция к размыванию границ между потребностью в целесообразной красоте внутреннего мира поэтессы и условной независимостью "волшебной красоты" природы.

"ОБЛАКА"

Смотрю на облака без мысли и без цели.

Опять вы, легкие, с весною прилетели!

Опять вы, вольные, по выси голубой,

Воздушной, светлою гуляете грядой;

Опять гляжу на вас печальными очами,-

И как желал б я помчаться вслед за вами!

Результативностью этой тенденции в "Облаках" является нейтрализация душевного дискомфорта как неудовлетворенности земной жизнью, путём проецирования желанного признака свободы от превратностей судьбы на характер загадочной целесообразности природы, а в стихотворении "Приближающаяся туча" - и на таинственно-могущественную силу природы, способную вызвать умиротворяющий эффект во встревоженной душе.

"ПРИБЛИЖАЮЩАЯСЯ ТУЧА"

Как хорошо! В безмерной высоте

Летят рядами облака, чернея...

И свежий ветер дует мне в лицо,

Перед окном цветы мои качая;

Вдали гремит, и туча, приближаясь, Торжественно и медленно несётся...

Как хорошо! Перед величьем бури Души моей тревога утихает.

В стихотворении "Скоро весна" таинственно-могущественная сила природы, являясь источником подпитки вдохновения для Ю. В. Жадовской, вместе с творческой окрылённостью поэтессы представляет подобие диэлектрического способа взаимодействия: таинственно-могущественная сила природы спонтанно возрождает по новому годичному циклу божественный процесс

обновления - наступления весны, а поэтесса своим эстетическим предчувствием и томлением души в ожидании прекрасного, как магнитом, притягивает и оттеняет признаки скорого весеннего преобразования природы.

Результативность вектора сложения поэтического и природного начала проявляется в синхронном эффекте: отголоски одухотворённого предвестия ожидаемой весны, слышимые одновременно и в душе поэтессы и в живой природе, своим резонансом катализируют начало божественного процесса. Возникает ощущение единого дыхания, определяющего жизненную потребность как Ю. В. Жадовской, так и живой природы.

"СКОРО ВЕСНА"

Скоро весна! Посмотри над горячим лугом

Снег исчезает заметно; скворцы прилетели;

В воздухе жизнь, и по небу плывут облака;

С крыш, точно жемчуг, звуча и сверкая,

Падают капли; дышит всё мыслью одной;

Полно одною надеждой: скоро весна!

Стало мне вдруг хорошо и легко, так легко,

Будто в душе моей также весна наступает.

В теневой части от сферы взаимовлияния между Ю. В. Жадовской и живой природой осталась малозаметная, но глубоко интимная тема: иллюзия контакта с воображаемой родной душой. В стихотворении "Я плачу" молодая поэтесса с нескрываемой горечью сожалевает:

"Я плачу о том, что в мире не единой Родной души себе не нахожу!"

Неудача в поиске родной души у Ю. В. Жадовской обуславливается не нравственным критерием повышенных требований, а из-за того что:

"Придёт пора - узнаю я, что жизнь обмана,

Тоски, печалей, и слёз и горестей полна.

Что в людях нет любви, что дружба продана..."

Поверхностный взгляд на эту позицию молодой поэтессы невольно ассоциируется с духом максимализма, но глубинный анализ показывает наличие у Ю. В. Жадовской врождённого, уникального свойства натуры - это не характерное обогащенному

опытом возрасту, но схожее с девственностью живой природы, по-детски любвеобильное отношение к людям, лишённых реакции на взаимность чувств и действий. Людской нейтралитет воспринимается ангельской душой Ю. В. Жадовской как вердикт торжества равнодушия:

"И нет участия мне, и нет мне облегченья,

И люди не хотят понять мои мученья".

Как действие рождает противодействие, так и разочарование в поиске родной души у молодой поэтессы, дойдя до критической точки, родило во внутреннем мире Ю. В. Жадовской силу, компенсирующую неудовлетворённость от нереализованного желания. Характер этой компенсирующей силы проясняется в сравнении. Когда гравитационное поле Земли ослабевает, то уравновешивающим фактором согласно закону сохранения энергии выступает космическое время (как материальное явление, возникающее на основе отличия прошлого от будущего), дающее всплеск энергии в виде квантов.

Когда во внутреннем мире Ю. В. Жадовской ослабление душевных сил от негативного воздействия внешней среды вызывает душевный кризис, способный повлечь за собой физический кризис, приводящий к сокращению продолжительности биологической программы индивидуума, тогда энергетическая форма космического времени, развёрстывающая генетическое раскодирование по биологической программе, даёт божественной натуре, как Ю. В. Жадовская, шанс продления духовной (а, значит, и физической) жизни на Земле в виде "всплеска энергии" во внутренний мир индивидуума.

Подобие "всплеска энергии", вызывающее эмоционально- психологическое воздействие на чувства, даёт фрагмент песни, отображающей эпизод Великой Отечественной Войны, где кульминационным моментом является удивлённо-отчаянный, переходящий в крик, возглас матери погибшего солдата, увидевшей на экране документального фильма своего сына, идущего в бессмертие через последний для него бой.

Слова из возгласа матери солдата "Алексей, Алёшенька, сынок," - ставшие в народе олицетворением воскресающей силы материнской любви, инстинктивно создавали иллюзию душевного контакта (хотя и мимолётного) со своим сыном.

Как в песенно-художествен ной судьбе матери солдата, так и в творчески-личностной судьбе Ю. В. Жадовской иллюзия контакта с воображаемым вожделенным объектом происходит при воздействии стимула возрождения утраченных надежд. В первом случае - это чудотворящая сила искусства, которая кинематографическим приёмом (многократным повтором эпизода фильма) настраивала внутренний мир матери солдата на восприятие чуда в виртуальной реальности: возможность перехода границы от прошлого, невозвратного к настоящему, реальному, живому. Во втором случае - это волшебная сила красоты живой природы, которая даёт восстановленному "всплеском энергии" душевному настрою Ю. В. Жадовской иллюзию близости счастья, т. е. призрачную возможность осуществления духовных потребностей, и служит одновременно проводником к периодически смещающейся и переменно исчезающей границе между воображаемым и недосягаемым.

Само явление недосягаемости счастья не лишает человека быть счастливым, ибо сам процесс достижения счастья - выше счастья. Сосредоточение мысли в этом вопросе резюмирует Иисус Христос: "Счастливы те, кто создаёт свои духовные потребности" (Матфея 5:3, НМ).

Один из аспектов духовных потребностей Ю. В. Жадовской, отражённый в стихотворении "Нива", создаёт атмосферу покровительства и сострадания крестьянской доле в гармоничном единении с процессом формирования божественного дара - нивы, дающей крестьянину источник живительной силы, способной быть и кормилицей, и духовным чистилищем.

"НИВА"

Нива, моя нива;

Нива золотая!

Зреешь ты на солнце,

Колос наливая

По тебе от ветру --

Словно в синем море - Волны так и ходят,

Ходят на просторе.

Над тобою с песней Жаворонок вьётся;

Над тобой и туча

Грозно пронесётся

Зреешь ты и спеешь,

Колос наливая,

О людских заботах ничего не зная.

Унеси ты, ветер,

Тучу градовую,

Сбереги нам, боже,

Ниву трудовую!

Недаром Ю. В. Жадовская называет ниву золотой, ибо считает сё тем местом, где фокусируются перед крестьянином и морально-нравственные понятия, и религиозное чувство, и смысл жизни, и любовь к малой родине. Придать остроту этим чувствам и понятиям Ю. В. Жадовская могла только путём органического слияния своего аспекта духовных потребностей с вековечным интересом крестьянина к земле и его неиссякаемой потребностью работать на ней.

Глава 37.

Параллельно вековечному интересу простого крестьянина к земле идёт и вековечная борьба за право собственности на землю, причём не в пользу простого крестьянина, а значит, и не в согласии с разумным принципом: кто землю обрабатывает, тот землёй и владеет.

Высший Разум косвенно, а библейский бог напрямую предупреждают человечество о надвигающейся божьей каре - Армагеддоне, направленном на всемирное, поголовное уничтожение христопродажных нечистых особей человеческого рода, возомнивших себя "земными богами" и поставивших во главу угла государственно-общественной деятельности свои много- корыстные амбиции, отведя простому крестьянину роль живой подстилки.

Дух свободолюбия, восходящий из нравственной чистоты отношений между людьми, был постоянным очагом возбудимости правдолюбивой натуры Ю. В. Жадовской, закрепощенной менталитетом своего времени - времени издыхания консервативновластолюбивого крепостничества и нарождения нагловато-коммерческого капитализма, - искавшей в вере в библейского бога

точку опоры для идейных устремлений. Ради торжества справедливости Ю. В. Жадовская, несмотря на насильственно-избирательный характер Армагеддона, осознаёт необходимость акта божьей кары, хотя и выражает опасение за судьбы безвинных людей, могущих стать жертвами возможных трагических случайностей. В стихотворении "Туча" Ю. В. Жадовская метафорически наделяет аномальные явления природы ролью исполнителей божественной воли в осуществлении Армагеддона, чтобы "И во всём божьем мире на долю По желанью себе выбирать".

"ТУЧА"

Ты на край небосклона далёкий Посмотри - там сбирается туча,

То предвестница бури жестокой,

И грозна, и темна, и могуча.

Набежит, пролетит! - беспощадно Разрушенье прольет на пути;

Много жертв унесёт она жадно,

И от силы её не уйти.

Пронесётся бедою бывалой,

Смоет хижины бедных людей,

Вырвет с корнем деревьев немало,

Потрясёт и дворцы богачей...

Но зато, что останется цело

После этой грозы роковой,

Может жить и покойно, и смело, Наслаждаясь благой тишиной,

И очищенным воздухом вволю Обновлённою грудью дышать, -

И во всём божьем мире на долю

По желанью себе выбирать.

Социально-эстетическая направленность поэзии Ю. В. Жадовской была в большей части совместима с идейной устремлённостью революционных демократов, но способ воплощения революционно-демократических идей в жизнь (революция) был не приемлем поэтессе. Однозначно Ю. В.Жадовская была против "такой страшной драмы" (её слова), как революция, когда

"Нет, никогда поклонничеством низким

Я покровительства и славы не куплю,

И лести я ни дальним и ни близким

Из уст моих постыдно не пролью.

Пред тем, что я всегда глубоко презирала,

Пред тем порой дрожат достойные, - увы!-

Пред знатью гордою, пред роскошью нахала

Я не склоню свободной головы..."

Оба художника слова в вышеприведённых текстах выражают свою позицию через патриотическое настроение (Ф. М. Достоевский - эпистолярно, Ю. В. Жадовская - поэтически). У Ю. В. Жадовской патриотическое настроение рождено из идейного постоянства, у Ф. М. Достоевского - из учёта идейной... целесообразности.

Индикатором правильности оценки истинной (а не демонстрируемой) позиции Ф. М. Достоевского служит умышленно опущенная автором монографии Бодним А. государственная личность... адресата письма. Ф. М. Достоевский был не только в переписке с ним, но и в дружбе. И зачастую провожал его из своей квартиры после затяжной беседы в обнимку по лестничному маршу к парадному выходу. Имя этого адресата - К. П. Победоносцев - главный идеолог царского двора.

С учётом этого обстоятельства вырисовывается и иной подход у Ф. М. Достоевского в сравнении с Ю. В. Жадовской к художественному реализму. Пророческий (фантастический) реализм Ф. М. Достоевского - скрытая форма приспособления к интересам господствующего направления в государственной и социальной жизни общества. Сострадальческий реализм Ю. В. Жадовской выполнял черновую работу по заживлению душевных ран страждущих и угнетённых.

На подходе к формированию взгляда на художественный реализм Ф. М. Достоевский руководствовался гражданским долгом, а Ю. В. Жадовская - личностной совестью. Гражданский долг и личностная совесть - не синонимы. Первый определяется моралью существующего общественного строя, вторая - душевной чистотой.

Но так как политика строится всегда на подковёрных, грязных технологиях (крылатая фраза: "политика - грязное дело"), а

политики определяют направление развития общества, в частности и идеологию, то Ф. М. Достоевский со своим гражданским долгом всегда был и будет востребован обществом, т. е. удовлетворяет и монархов, и капиталистов, и коммунистов. Ю. В. Жадовская же вызывала, и будет вызывать раздражение своей личностной совестью, как у капиталистов, так и у коммунистов.

Великий поэт Н. А.Некрасов поэтической, строкой высказал своё мнение на этот счёт:

"Поэтом можешь ты не быть,

Но гражданином быть обязан..."

По скользящему смыслу поэтической строки Н. А. Некрасов противоречит Ю. В. Жадовской, но по внутреннему, глубинному смыслу он созвучен с поэтессой, так как имел в виду под гражданством - контроль со стороны душевной (личностной) совести, а не гражданского долга. Не властным чиновникам, олицетворяющих собой государство и выпестовывающих из законопослушного характера народа гражданский долг, а народу посвящал, как мог, свою лиру Н. А. Некрасов, влекомый внутренним голосом личностной совести:

"Народ! Народ! Мне не надо геройства Служить тебе, - плохой я гражданин,

Но жгучее, святое беспокойство

За жребий твой донёс я до седин!.."

(Н. А. Некрасов "Уныние"),

Только немеркнущее величие всенародной поэзии Н. А. Некрасова в отличие от второразрядного творческого наследия Ю. В. Жадовской, пройдя через века, смогло сохранить на приемлемом авторитету уровне ритуальные атрибуты памяти.

Иная участь постигла ритуальных атрибутов памяти Ю. В. Жадовской. В 1894 г. (в период начала расцвета капитализма) член костромского общества любителей русской словесности констатировал факт: могильный холмик поэтессы осел почти до уровня земли и зарос непролазно сорняками; крест в перекошенном положении. В начале второй половины 20-го века (в период начала расцвета социализма), когда залихорадилась всесоюзная компания по восстановлению и сохранению памятников культуры, представители местной власти и общественности со слов глубо-

ко дряхлого, бывшего церковного сторожа ориентировочно определили примерное место погребения поэтессы Юлии Валериановны Жадовской и установили надгробный монумент.

Глава 39.

Преследовавшие поэтессу Ю. В. Жадовскую превратности судьбы и в загробном мире (потеря точных координат захоронения бренного тела; запоздавшая более чем на полвека установка памятника; продолжающееся изрыгание злословной клички в адрес светлой памяти поэтессы и т. п.) наталкивают на мысль, что библейский бог избрал Ю. В. Жадовскую объектом нерезультативного испытания на прочность, когда библейский принцип "как хочешь, чтобы с тобой поступали, так поступай ты" становится в реальной жизни пустым звоном.

Автор монографии Бодний А., считая, что ангельская натура физически несовершенной Ю. В. Жадовской не предполагала наличие железных нервов, а наоборот, несла в себе печальную кротость, - избрал бы эпитафией надгробия поэтессы строфу из её творческого наследия:

"Придёт пора - узнаю я, что жизнь обмана,

Тоски, печалей, слёз и горестей полна.

Что в людях нет любви, что дружба продана..."

Или другой вариант эпитафии надгробия:

"Мало ли их было

Чистых упований...

Ни одно из жарких

Не сбылось желаний!"

Эти обе строфы наводят некоторых индивидуумов, плавающих в океане жизни подобно молюскам, ищущим место присоса, на мысль о наличии в характере Ю. В. Жадовской теневой озлобленности. Это близорукое заблуждение, когда на нанесённую обиду реакция в форме поиска сочувствия принимается за озлобленность!

Автор монографии Бодний А. на личном горьком опыте убедился в свинячей неблагодарности индивидуумов, относящихся к этнической группе так называемых кацапов (среди которых прошли детство, юность, вся личная и творческая жизнь Ю. В.

Жадовской). Когда им оказываешь добро, они испражняются на твоей голове и по ней размазывают парашу. Когда им "рихтуешь" физиономии, они преклоняются перед тобой. Позже, в процессе наращивания жизненного опыта, автор монографии Бодний А. разобрался в этих психологических дебрях. Суть второго действия относительно легко прояснилось - преклонение перед силой (и властью). Усложненность познания сути первого действия объяснялось проявлением внешней противоречивости. Но аналитическое осмысление, замешанное на жизненном опыте, дало Боднему А. понять суть проблемы. Подловатые натуры некоторых кацапов (предки которых "Утомлённую душу терзали \\ Мяли лучшие жизни цветы" Ю. В. Жадовской, а впоследствии передавали эстафету иудовских приёмов своим выблюдкам) воспринимают акт добродеяния как проявление... слабости радетеля. А коль объект перед ними слабее их, значит, его можно не только презирать, но и пинать ногами.

Подобное явление не с меньшей остротой проявляется и среди индивидуумов, относящихся к этнической группе так называемых хохлов, - и среди индивидуумов, относящихся к этнической группе, территориально размещённых на Колыме (к которой причисляется и автор монографии Бодний А.).

Глубинный подход к изучению этой проблемы показывает, что корень зла не в этническом делении, а в генетическом наследовании пороков человечества, положенном на неправильные методы домашнего воспитания, прививающего эгоизм и разрушающего основы альтруизма, и на идеологизацию нравственности, насаждающую двойную мораль.

Глава 40.

Автор монографии Бодний А., являясь добровольным рабом ангельской души Ю. В. Жадовской, не является в то же время её зеркальным отражателем реагирования на воздействия двойной морали внешнего мира. Если Ю. В. Жадовская до конца земной жизни прощала обиды, постоянно ей наносимые, и хранила веру в возможность просветления патологического затемнения в человеческих душах, то добровольный раб, её души, а значит и хранитель беззащитной красоты ангельской души поэтессы - Бодний А., считает для выполнения своего святого долга прием

лемо соблюдать прямо пропорциональное отношение между степенью беззащитности красоты души и силой её защиты. А отсюда - и другой угол зрения на правду жизни у хранителя красоты души Ю. В. Жадовской (Боднего А.).

Даже при прощении до 77 раз динамика выражения свиноподобного рыла никогда не перейдёт в динамику выражения человеческого обличил; а это рождает и разницу в методах воздействия (у Ю. В. Жадовской и у Боднего А.) на сатанинское отродье. Не исключён провокационный вопрос: разница в методах воздействия не эрозирует ли путь к душевному резонансу между Ю. В. Жадовской и Бодним А.? Ответ однозначен: нет! Категоричность ответа основывается на диалектическом подходе Ю. В. Жадовской к религиозному чувству и на органической доминанте центральной нервной системе Боднего А. к душевной чистоте поэтессы. Второй признак не нуждается в комментарии, а первый признак сопровождается кратким пояснением.

Ещё в молодые годы в переписке с историком Ю. Н. Бертенёвым, а позже, в последнем земном приюте - "Эдеме", Ю. В. Жадовская наводила тень сомнения (хотя и слабую) на незыблемость истин библейского бога. Автору монографии Боднему А. проще в этом отношении: он по эволюционному течению интеллектуальной цивилизации уже перешёл от осмысления информации о предпоследней духовной субстанции (библейского бога) к последней - БОГу (Высшему Разуму). Но осмысление информации ещё не даёт душевной чистоты как показателя состояния личностной совести, вложенной Высшим Разумом в человеческую душу.

Историки установили удручающий факт: с появлением цивилизованного человечества на земном шаре ни один день не проходит без военных конфликтов, причём участвуют в войнах с обеих сторон и верующие и неверующие.

И если религиозное чувство (вера в библейского мифического бога), рождающееся инстинктом стадной (от слова "стадо") идейности, не даёт умиротворяющего эффекта, тогда задействуется внутренний фактор, обостряющий главенствующий инстинкт - инстинкт самосохранения и выживания перед лицом возможной гибели отдельного индивидуума.

Но так как источник гибели не в руках потенциального смертника, а в окружающем мире, то тогда инстинкт самосохранения

провоцирует возбуждение заснувшей личной совести, как бы дающей мандат искупления грехов за свои корыстные деяния.

Глава 41.

И вот в этой сложной и противоречивой обстановке (длящейся тысячелетиями) из поколения в поколение появляются, как золотые крупицы в песке, гуманные личности, которые, идя разными тропами и неся разный колорит внутреннего мира, приходят к одной цели, у которой завершают оперативную работу, возложенную на них Высшим Разумом (сознательно ли ощущая свою избранность или бессознательно). Формы и методы этой работы, дающей умиротворяющий эффект, у каждой избираемой Высшим Разумом личности могут разниться в зависимости от божественного дара.

Величайший поэт А. С. Пушкин, великий поэт Н. А. Некрасов - каждый в силу своего дарования (причём оба не лишённые человеческих слабостей: один - прелюбодеяния и картёжного азарта; другой - картёжного азарта) умиротворяли антихристовые силы, сдерживая их слепое желание идейно расколоть земной шар, тем самым предотвращая зарождение предпосылок к физическому расколу и избегая печальной судьбы (как когда-то, сотни тысяч лет назад от глобального взрыва вследствие идейного противостояния цивилизаций была физически расколота планета Фаэтон вместе с биосферой, а её осколок со временем стал под действием сил космического притяжения спутником земли и называется... Луной).

Юлия Жадовская, обладая меньшим поэтическим дарованием, чем Н. А. Некрасов, и значительно-значительно меньшим, чем А. С. Пушкин, воздействовала на антихристовое зло красотой своего внутреннего мира через поэзию, "жизни сердца", вызывая если не сострадание к своей судьбе (имея, однако, моральное право на это, так как сама всю сознательную жизнь сострадала к чужой, травмированной судьбе), то хотя бы тень сострадания, способную дать в душевном гнойнике сатанинского отродья ассоциацию с тем, что такое может произойти и с ним. Осмысление ассоциации отвлечёт внимание и пусть даже на короткое время, но приостановит самоуверенную поступь сатанинского стада к расколу мира.

Как из приносимых вод большими реками и маленькими речушками поддерживается уровень Мирового океана, так и вносимая лепта гуманного творчества, то ли величайшим художником слова А. С. Пушкиным, то ли второразрядной поэтессой Ю. В. Жадовской, в сокровищницу Мирового интеллекта способствует поддержанию уровня умиротворяющего эффекта, сдерживающего беспрепятственное расползание зла на Земле.

Титулованные литературоведы могут возразить автору монографии Боднему А.: "Собачья чушь, великий Пушкин решал великую задачу: гармонизовать силу вдохновения с процессом познания таинства жизни, с любовью как основой нравственности, с верой в возрождение русского духа и с обожествляемой природой; а черновая работа по наведению "санитарно-гигиенического" порядка в человеческих душах и по "хлорированию" зла и бездушия на фоне социальности - это удел второразрядных поэтов".

Скромный литературный исследователь - любитель Бодний А. может парировать экспрессивную волну словесной атаки только доводом своей профессиональной ориентации, подсказывающей ему, что если бы великий Пушкин (умевший не только создавать гениальную поэзию, но и быть меркантильно - практичным, иначе без этого не только загубишь талант, но и жизнь) выпестовывал красоту живой природы (выращивал цветы), то он наверняка бы вначале освободил цветник от сорняков, а потом уже удобрял землю и питал влагой цветы, иначе все старания пошли бы коту под хвост.

Поэтому великий Пушкин постоянно держал десницу с поэтическим пером на пульте управления профилактическими мерами (скрывавшимися от цензурного ока под метафорической оболочкой и под глубоководностью философских мыслей), оздоровлявшими нравственный климат и внутреннего мира, и общественной среды.

Так поступала и Ю. В. Жадовская, претворяя начинания святого дела профилактическим наведением чистоты и в собственной душе, и в окружающей её среде:

"Очисти Храм бичом познанья,

Всю эту ветошь изгони!

Тогда на алтаре призванья,

С мольбой колени преклони!"

Глава 42.

В чём кроется безрезультативность деяния и Иисуса Христа, который в течении двух тысячелетий (точнее, продолжателей его дела) призывает человека к миру и любви, а "воз и ныне там"? А в том, что, игнорируя оценку степени жизнеспособности библейских истин, Иисус Христос не взял в арсенал религиозно- пропагандистских средств систему профилактических мер, идейно выраженную Ю. В. Жадовской в "Молитве" (вышеизложенной последней строфой).

Отдаваемое автором монографии Бодним А. предпочтение Ю. В. Жадовской в инициативности, связанной с проведением профилактических мер, может вызвать подозрение в фальсификации исторической правды. Взаимообразно недоумение сквозит и в раскоряченном, как корова на льду, аналитическом сознании автора Боднего А.

Если судить по действиям не евангелического, а исторического (подлинного) Иисуса Христа (имевшего еврейское имя Ешуа Нокри (Назаретский), латинское - Езус Кристус и греческое

-- Иисус Христос, и бывшего сыном земных родителей из Назарета), то он не мог принимать участие, точнее, возглавлять разгон торговцев из храма (как толкует этот инцидент Библия) ...в виду их полного отсутствия в храме, так как официально место торговли под специальным навесом было размещено на разумном удалении от храма.

Историческое толкование вины подлинного Иисуса Христа перед тогдашним правосудием (синедрионом) сводится к выявлению уголовного деяния в инциденте, имевшем место в храме, когда группа галилеян (а позже присоединившаяся к ним молодежь из Иерусалима) без кровопролития заняла храм, дабы продемонстрировать независимый, свободолюбивый характер еврейского народа, временно томящегося под диктатом римской империи. Но так как "калифом на час" в храме (вождём восставшей молодёжи.) был избран популярный пророк Ешуа (Иисус Христос), вся сила удара меча правосудия Фемиды пришлась на его голову, несмотря на его психологическую установку против кровопролития и мудрое понимание бесполезности борьбы с римским игом.

Предположение об отсутствии у Ю. В. Жадовской сведений о историческом Иисусе Христе делает её приверженцем библейского направления и лишает инициативы (профилактических мер).

Предлагаемая осведомлённость Ю. В. Жадовской о наличии исторической альтернативы евангелическому Иисусу Христу без информации о инциденте во храме даёт право рассматривать идею "Молитвы" не только метафорически, как профилактику храма собственной души, но и философски, как явление, которое должно подлежать типизации во всех сферах человеческой жизни и стать нормой эстетической чистоты.

На порядок выше уровень предполагаемой проинформированности Ю.В.Жадовской (уже со знанием инцидента во храме) придаёт "Молитве" дидактический окрас, когда святое дело - умиротворение и гармонизацию мира - нужно отстаивать действенным способом, но без кровопролития.

Глава 43.

Глобальный процесс умиротворения и гармонизации мира осложняется ещё и тем, что избираемые БОГом личности (пусть даже они и не знают о существовании этого БОГа) своим гуманным творением могут только в оперативно-локальном порядке препятствовать сатанизации (от слова "сатана") мира. БОГ же, владея во Вселенной бесчисленным множеством цивилизаций, в том числе и нашей земной, воздействует на проявление сатанинских сил не оперативно, а оносредственно (через фантомный агент - совесть, через генетическое кодирование, через множество других таинств, недоступных человеческому разуму), не лишая тем самым человеческого суверенитета в выборе своего стратегического направления. Куда?

Ход истории даёт предполагаемое направление движения человечества к цели с учётом приоритетного его желания, исполнение которого возлагается на...золотую антилопу из одноимённой азиатской сказки "Золотая антилопа", но с подкорректированным условием исполнения: полнота золотого счастья должна постоянно держаться на уровне чуть-чуть ниже подбородка.

Исключение из правил есть везде. Ю. В. Жадовская тоже имела приоритетное желание. Золотое счастье? Нет! Физиче-

ское совершенство? И даже не это, ибо она уже смирилась со своей участью, неся крест, возложенный на её хрупкие плечи БОГом. Это - страстное желание встречи с родной душой:

"Я плачу и о том, что в мире не единой

Родной души себе не нахожу!"

И прозаической строкой (письмо к историку Ю. Н. Бертеневу, 1846 г.) резюмирует: "...Я жажду дружбы, жажду участия, а около меня ничего нет подобного, в обществе, столь чуждым для всего, что носит отпечаток поэзии. И любовь к ней я скрываю, как недостаток".

Глава 44.

Актёры жизни (эквивалентные по численности населению Земли) могут обвинить автора Боднего А. в субъективизме касательно определения человеческого счастья, заверяя, что истина одна у БОГа, а правда есть продукт каждого субъекта мышления, выраженная через носителя информации.

Но душу услаждающего "Ни в чём ответа нет... лишь огненной чертой//Звезда падучая блеснула предо мною" и озарила авторитетные источники информации, толкующие о ...смерти тех, кто прокладывает нам дорогу к счастью ценой своей жизни.

Даже, казалось бы, устоявшееся библейское сказание о способе казни Иисуса (распятие на кресте) имеет исторический контрдовод.

Еврейская летописная рукопись "Гемара" о казни Иисуса Христа (Ешуа) повествует: "Пред вечером на пасху повесили Ешуа (повесили!), четыре дня провозглашали, что он будет казнён, потому что занимался колдовством и подстрекал и возмущал евреев: кто может сказать что-либо в его защиту, пусть придёт и скажет. Но не нашли никого в его защиту и повесили его перед вечером на пасху".

Два црестижных независимых друг от друга источника информации, дающих разное толкование о технологии казни, сходятся в одном едином, идейном понимании ситуации, как отблеска истины, инспирированной БОГом: и исторический, и библейский Иисус Христос стал жертвой порочности людской

натуры, будь то предательство и малодушие, или диктатура носителей властвующей правды.

Отсутствие единого, идейного понимания в мире есть результат не разнопрофильной осведомлённости и уровня интеллекта, а сатанинского желания носителей властвующей правды поставить свою диктатуру выше истины БОГа, провозгласив себя "земными богами", но прикрываясь, как щитом, именем БОГа.

"Земные боги", дорвавшись до власти, как шакалы до падали, подминают под свою властвующую правду генетически склонное к порочности общество, идеологизируя его в своих корыстных интересах. Так было, так есть, так будет во всём мире и во веки веков до... Армагеддона.

И только кагорта избираемых БОГом личностей из поколения в поколение, пробираясь сквозь джунгли хронического бесправия в этом жестоком и двуянусоликом мире, несёт инспирированно пламенное слово истины Высшего Разума всем тем, о горькой судьбине которых Ю. В. Жадовская через поэтическую строфу из стихотворения "Н. А. Некрасову" (в котором солидарствует с народностью поэтического слова великого поэта) говорит движением своего благородного, сострадательного к их судьбине, сердца:

"Льнут к нему чутким, внимательным ухом Души, измятые жизни грозой;

Внемлют ему все скорбящие духом,

Все угнетенные сильной рукой..."

К сожалению, даже суммарный потенциал творческого наследия избираемых БОГом личностей бессилен превозмочь мировую тенденцию превалирования животных инстинктов (даже в завуалированном виде) над подчинением воли принципу "как хочешь, чтоб с тобой поступали, так поступай ты" без осознания народом своего нравственного долга. Изъясняясь языком сопоставимых, образных аналогий, нравственный долг народа - это реагирование на обращение Синедриона к народу: "...кто может сказать что-либо в его (Иисуса Христа) защиту, пусть придёт и скажет" по вышеизложенному принципу, несущему диаметрально-противоположное действие тому, как реагировал народ две тысячи лет назад на телесное пленение своего исцелителя и благодетеля - Иисуса Христа.

Глава 45.

Как исторический Иисус Христос передал эстафету своей святой миссии библейскому Иисусу Христу, так и Ю. В. Жадовская, исстрадавшись в творческом горении в ожидании просветления патологически затемнённой души человеческой и обессилив в идейной борьбе за ускользающе-недосягаемую социальную справедливость, передала всю энергетику душевных побуждений и устремлений из области ощущений осмысленной реальности в область оптимистического мироощущения с теоретической вероятностью реализации сокровенного, динамически смежной и диффузирующей с областью иллюзорного чувствования. И будучи сама обременённая физическим недугом, русская поэтесса Юлия Валериановна Жадовская красотой своей души осветляет окружающий мир и по сей день выстраданным оптимизмом:

"Ничего, немножко только воли,

И исчезнут слёзы на глазах,

Ничего... ещё одно усилье - И мелькнёт улыбка на устах!"

Июль 200! г.

Масть третья

Глава 46.

Выстраданный оптимизм русской поэтессы Юлии Валериановны Жадовской в сочетании с постижимым чувством прекрасного не давал ей адекватное реагирование на злодеяние не только по чисто христианским заповедям, но с учётом познания человеческой психологии, зацикленной на первостепенном выражении первородных качеств натуры. А отсюда и рождение поэтических строк:

"О резвися, игрой, моя радость.

Мне так сладко глядеть на тебя;

Скоро явится буйная сладость,

Скоро жизнь ты узнаешь, дитя.

Целый мир расцветёт пред тобою. * Будешь вольно, отрадно дышать,

Своей юной, безумной душою

Целый мир пожелаешь обнять... Ненадолго... восторг твой свободный Уничтожится градом клевет,

И повеет дыханьем холодным

На него рассудительный свет.

Оскорбят тебя люди жестоко, Опозорят святыню души,

Будешь, друг мой, страдать одиноко, Лишь горячие слезы в тиши."

Сторонники непринятия соотношения, наделяющего превосходящей сострадательной силой Ю. В. Жадовскую в сравнении с Ф. М. Достоевским, могут сослаться на часто повторяемые с аналогичными мотивами эпизоды из закатывающейся земной жизни Ф. М.Достоевского. Эти эпизоды были своего рода органическими приложениями к частым путешествиям Ф. М. Достоевского по железной дороге, когда он на каждом вокзале ходил с открытым в руках портмоне, ища живой объект в нищенском отрепье для приношения грошевого подаяния... Почему-то невольно с описанием этих эпизодов приходит автору Боднему А. на память эпизод, внешне не схожий с предыдущими, но интуитивно рождающий скрытое родство мотивов. Речь идёт о эпизоде, отраженном в фрагменте документального телефильма, когда бывший прораб, ставший в силу нахрапистости характера первым секретарем свердловского обкома КПСС, запечатлён стоящим в салоне движущегося трамвая, держась за поручни. Общность между этими внешне разнородными эпизодами - популизм. Причисление автором Бодним А. к носителю популизма бывшего свердловского прораба может лишь родить слабое волнение на поверхности моря человеческих страстей. Но считать таковым Ф. М. Достоевского - это уже прогноз на возможность возникновения девятого вала, который может полностью проглотить и всплески профессионализма и психологическую платформу понимания человеческих побуждений у автора Боднего А. Автор Бодний А., хотя и знает цену слепой силы, стоящей за прогнозом, но имеет в резерве аргументацию, которая может свести девятый вал к буре лишь... в стакане воды... Ю. В. Жадовская ставила свою героиню - барыню Машу - за её прегрешения на колени перед холопкой Матрёшей ("Отсталая"). Ф. М. Достоевский, будучи осведомлённый об этом уникальном художественном действии ("Отсталая" печаталась во "Времени"), не мог не прочувствовать в нём аналог "факту". А поэтому автору Боднему А. непонят-

но, почему Ф. М. Достоевский вместо того, чтобы оздоровить социально-нравственную атмосферу общества путём разработок творческих проектов (которые могли бы сознательность привилегированного класса направить на повышение уровня жизни обездоленных и угнетённых: создание повсеместной сети приютов, выплата гарантированного прожиточного минимума, социальная направленность и рациональность работы благотворительных обществ и т. п., и тем самым поднять с колен порывом благодетельности сочувствующий слой привилегированного класса, а заодно и освободить Ф. М. Достоевского от мелочной опеки ходить по вокзалам с открытым портмоне), - идёт во дворец, будучи приглашённым к императору Александру 2 как учитель жизни, с пустыми руками (касательно данной проблемы). Но разве это не популизм, замаскированный под вселенское человеколюбие, но с конкретным засвидетельствованием если не имитированного, то рефлексивного благоденствия через чувство тоскующего томления о собственной выстраданной доли, ещё мятущейся в поисках веры вселенского масштаба для... своего внутреннего мира... Для третьеразрядной поэтессы Ю. В. Жадовской отсутствовала возможность не только прямого, но и опосредственного контакта с императором Александром 2. Да и она сама никогда не горела желанием попасть на прием к самодержцу, хотя горение в душе у Ю. В. Жадовской было, но другого свойства: через своих знакомых популярных корреспондентов профессоров истории М. П. Погодина, И. Н. Шилле, Ю. Н. Баргенева и др. - Ю. В. Жадовская стремилась выразить этико-социальную тенденцию передовой общественной мысли, чтобы таким образом повлиять на бюрократическую заскорузлость и чиновничью инертность государственной машины. Основной акцент в переписке с вышеупомянутыми корреспондентами Ю. В. Жадовская делала на самые животрепещущие вопросы, создавая впечатление как бы незримого присутствия властителя, испытывающего угрызение совести за обман доверившего ему власть народа. Так профессору И. Н. Шилле Ю. В. Жадовская пишет из Ярославля в С.-Петербург: "...А что вы скажите о страшной дороговизне всего, которая идёт crefscendo каждым днём и душит бедных". И ещё из Суб- ботино в С.-Петербург: "...Почему так долго тянется крестьянский вопрос?".

Но кульминационной точкой гуманнистического подвижничества, когда в минуту одухотворенного откровения обнажается

исстрадавшаяся душа с осветлением всего теневого таинства (как осветляется лик от магниевой вспышки), является неопубликованное Ю.В. Жадовской стихотворное послание царю ("Властитель"), в котором поэтесса сфокусировала динамику всей исторической боли и жажды угнетенного человечества через кристальность поэзии "жизни сердца":

Проснулась грозная и мстительная кара,

Приподнял голову подавленный народ;

Невежество последнего удара,

Бледнея и дрожа, в томленье смертном ждет.

Ко благу торная проложится дорога,

И никому по ней идти заказа нет.

Затихнет грубых душ напрасная тревога,

Лучи свои прольет науки яркий свет.

Властитель! Не робей!

Решительной рукою

Сомненья призраки скорее отгони,

И к счастью дверь свободой золотою

Народу Твоему отважно распахни.

Благословят Тебя века и поколенья

Пред именем Твоим, чрез сотни лет, народ

В неложном и святом к Тебе благоволенье

Потоки слез восторженных прольет.

Глава 47.

Результирующая земной жизни человечества как бы слагается из двух противоположностей: по Эйнштейну - это сочетание прерывности и непрерывности, когда исчезновение одного влечёт проявление другого, и наоборот, когда процесс чередования характеризуется волнообразной непрерывностью; по бытию - это индивидуальное стремление выдавать свою правду жизни за извечно существующую истину, забывая, что, эталон нравственного сравнения двух противоположностей (добра и зла) в земном измерении - эта категория условностей... Так как солнце светит одинаково для всех, то и счастье должно делиться поровну между людьми?.. Есть люди гениальные, а есть люди бесталантные; есть люди богатые, а есть люди нищие. Но ни один гений никогда не поймет простой, отражённой от божьей истины правды, что его гениальность - это результат обделения талантами миллионов

людей на фоне вселенского потока вечного времени через закономерную случайность, именуемую генетическим кодированием, ради проявления концентрированного таланта (гениальности) только у одного человека. Таков закон вселенского биологического сохранения баланса интеллекта... Такая же тенденция имеет место и в социальной сфере между богатством и нищетой, но только с той особенностью, что богатый испытывает большие душевные муки, покидая земную жизнь, нежели бедный, ибо психология богатого зациклена на неудержимом желании обогащаться, а значит, комфортабельнее обустраивать свою земную жизнь; бедный же настроен весь на ожидание пенсионного возраста или, в худшем случае, - кончины, избавляющей его от земных тягот... Поэтому каждый гений или ротшильд должен на колени падать (как барыня Маша перед холопкой Матрёшей) перед бездарём или нищим, ибо хоть малая-малая толика нереализованного счастья в судьбине неудачника, но перешла по вселенскому закону в судьбу суперудачливого... Получается, что всякая божья благодать проходит через жертвоприношение. Жаль, что человечество об этом почти не знает... Эта недогадливость компенсируется борьбой за социальную справедливость, которая длится на Земле уже тысячилетиями... Ни одна теория или концепция взглядов великих людей (будь-то Иисус Христос, будь-то Пётр 1, будь-то Наполеон, будь-то Белинский В. Г., будь-то Герцен А. И., будь-то Чернышевский Н. Г. и т. п.) при воплощении в реальность не давала обещанных плодов - значит, что-то не так... Идейное бесплодие прочувствовали и поняли своим внутренним миром только двое - Ф. М. Достоевский и... Ю. В. Жадовская, идя к истине разными путями: Ф. М. Достоевский только приоткрыл смысл, но не дал ему оценку социальной значимости не из-за дефицита знания, а из-за зависимости от земного тяготения через инстинкт государственной благонадёжности; Ю. В.Жадовская пошла дальше в этом познании, умозрив живую модель извечного умиротворения человечества, вбирающую в себя одновременно и земное и... неземное... 21 мая 1851 года Ю. В. Жадовская пишет профессору Ю. Н. Бартеневу; "...Природа! Это почти божество для меня. Её красота живит душу, поднимает со дна всё заветное. Когда я умру, я хочу, чтоб над моей могилой склонялись берёзы, и озарённые весенним солнцем, молодые листы блестели и переливались золотом... Пусть в этой вечной всеобъемлющей силе и красоте потонут все утраты, утихнет волнение, и всё тёмное жизни озарится

вечным светом..." Из этих слов Ю. В.Жадовской видно, что "вечную всеобъемлющую силу и красоту", она наделяет главенствующей ролью в воцарении извечного умиротворения человечества. Из трех источников черпает Ю. В. Жадовская "вечную всеобъемлющую силу и красоту", два из которых технологически единятся друг с другом. Один из технологически связанных источников

-- это весеннее солнце, несущее в себе и прерывное (повторяющееся чередование времен года и повторяющуюся смену дня и ночи) и непрерывное (вечное излучение света и тепла); другой источник - это красота живой природы ("молодые листы берёзы"), которая, нарождаясь по весне, несёт в себе прерывность, но, повторяя цикл из года в год, является и непрерывно вечной. Однако, этих двух источников, исходящих от технологии Природы к душе человеческой, недостаточно, чтобы в "вечной всеобъемлющей силе и красоте" могли ((потонуть все утраты, утихнет волнение и всё темное жизни озарится вечным светом". Для достижения гармонии между человеком, человечеством и Природой необходимо наличие и третьего источника "вечной всеобъемлющей силы и красоты", но исходящего уже от сущности человеческой к Природе, тем самым выражая диалектическое единство... К сожалению, по субъективной и объективной растерянности аналитического ума, но Достоевский Ф. М. в отличие от Ю. В. Жадовской просмотрел этот источник... Примерно двухгодичной давности прозвучавшая в всероссийском радиоэфире передача на нравственную тему одним своим коротким фрагментом глубоко врезалась в память автору Боднему А. К заточенному в одиночной тюремной камере и прикованному цепями из-за буйного характера убийце-рецедивисту (которому оставались считанные часы до исполнения приговора смертной казни) является священник. После нескольких минут доверительной, раскрепощающей душу беседы-исповеди преступник со слезами покаянной умилённости, стоя на коленях, с огоньками надежды в глазах вопрошает священника подтвердить реальность осуществления просьбы, вытекающей из проповедных слов: "И меня, большого грешника, тоже любит Иисус Христос?!" Не знал эту сцену Ф. М. Достоевский, находясь в ушедшем в прошлое вселенской орбите времени. Но аналогичный душевно-психологический исход предсмертной беседы Иисуса Христа и распятого с ним рядом разбойника

не мог не знать Ф. М. Достоевсий, как и Ю. В. Жадовская. Как же объяснить эти аналогичные душевные перевоплощения, отделённые друг от друга двумя тысячелетиями? А наличием ещё, кроме двух источников, третьего источника "вечной всеобъемлющей силы и красоты", исходящего не от Природы к душе человеческой, а от души к Природе. Так какова же природа и координаты третьего источника, которого к сожалению просмотрел Ф. М. Достоевский? В понимании ангелоподобной натуры Ю. В. Жадовской - это предсмертная энергетическая вспышка нереализованного полностью чувства прекрасного, предсмертной невостребованное красоты внутреннего мира самой поэтессы. Для подавляющего большинства человечества (в т. ч. и для двух вышеупомяннутых преступников) третий источник - это состояние душевного перехода от земного к неземному, это всплеск энергетического гена предсмертия человека (прочувствованный через фантомное излучение души Ю. В. Жадовской пока только автором Бодним А. с перспективой засвидетельствования этого гена как объекта исследовательского открытия учёными), показывающий, что вся жизнь была роковой ошибкой, и как надо было бы жить, чтобы озарять "вечным светом" благоденствующую истину. А так как смерть - неизбежная составляющая человеческого бытия, пополняющегося постоянно нарождающейся жизнью, то третий источник (наряду с первым и вторым) также несёт и прерывность и непрерывность "вечного света" ... Ю. В. Жадовская, излучая красоту души своей, как бы генерирует объединяющую силу, которая даёт трём источникам единое живое дыхание.

Могут возразить в плане суровости вынесенного приговора человечеству... Оправдательным доводом может служить то, что все пороки человеческой натуры идут не от ума, не от индивидуальности (как это думают многие), а от запрограммированности человеческой сущности Высшим Разумом. И может быть человек и рад подняться нравственно выше своего духовного статуса, но чувствует непреодолимые путы на своей психологии.

Глава 48.

Ю. В. Жадовская тоже испытывала воздействие путов на своей психологии, но сила врождённой природы взяла верх над силой насаждаемой идеологии... В отличие от нравственно посто-

янной Ю. В. Жадовской (для которой красота души - это обыденный режим внутреннего мира) Достоевский Ф. М. не столько непредсказуемый, сколько целесообразно загадочный художник: нравственный признак - красота души и тела - бросается Ф. М. Достоевским в "Братьях Карамазовых" на произвол волны эстетического водопада, и в то же время в "Дневнике писателя" Ф. М. Достоевский нежно обволакивает этим нравственным признаком весь лик бунтующей Земли. Первая участь этого нравственного признака раскрывается в речи Дмитрия Карамазова, обращенной к брату Алёше: "...Красота - это страшная и ужасная вещь! Страшная, потому что неопределимая, а определить нельзя, потому что БОГ задал одни загадки. Тут берега сходятся, тут все противоречия вместе живут... Тут дьявол с БОГом борется, а поле битвы - сердца людей..." ...Вторая предназначенность красоты - как будто чеканная на библейской скрижали: "красота спасёт мир"... Усложнённость подхода к расшифровке нравственно-эстетической значимости красоты у Ф. М. Достоевского кроется не столько в углублённости теневых свойств психики, сколько в сокрытом подражании своим инстинктивным слабостям... Загадочность красоты и её неопределимость выражаются у Ф. М. Достоевского в концентрации духа противоречивости и в борьбе между дьяволом и БОГом, "где поле битвы - сердца людей"... Небольшая корректировка автора Боднего А. к позиции великого писателя: борьба может быть только за извечное стремление человечества к абсолюту нравственной самостоятельности, но через неизбежную обречённость тяготения к альтернативной полярности между божественной нравственностью и соблазном к низменным инстинктам (носителем которого является созданный БОГом дьявол). Но так как человечество нравственно неоднородно (и приемущественно - порочно), то поле битвы за красоту души и тела переходит из сердец людских в идеологию, т. е. в сферу борьбы за господство и выживание. И выживает только та красота, тело которой наделено властной силой, - а красота души становится вечной-жертвеницей, подобно распятому телу Иисуса Христа... У Ю. В. Жадовской совмещение этого свойства и в красоте души и в теле делало её христоподобной (ангелоподобной) натурой... И если у нее было метание в душе, то это было метание в поисках умиротворения для страждущих. У Ф. М. До-

стоевского метание в душе взачастую напоминало неустойчивость принципов нравственности между двумя вышеизложенными альтернативными полюсами... Вот и получается, что когда необходимо задействовать инстинкт самовыживания в угоду законопослушности, тогда: "красота спасёт мир". А когда преобладает тяга к порочности, тогда: "красота - это страшная и ужасная вещь!"... В связи со вторым свойством красоты Ф. М. Достоевский видел в Дмитрие Карамазове многие, присущие ему самому черты характера, а поэтому инстинктивное оправдание некоторых действий сомнительного значения Дмитрия уже было запрограммировано в романе... Не исключен контрдовод, в форме недоумения: Ф. М. Достоевский как отец семейства ближе, мол, к ангелоподобию, нежели одинокая Ю. В. Жадовская. М - м - да - а, вроде бы да... Но грош цена автору Боднему А., если бы это "да" по своей сути воплотилось в постулат. Как родная душа Ю. В. Жадовской, автор Бодний А. очередной раз надеется справиться и с этой, казалось бы, неразрешимой задачей... Не испытав чувства реализованного материнства, ангелоподобная натура Ю. В. Жадовской тем самым освободилась естественным образом от приобретаемого чувства материнского... эгоизма... Каждый смертный человек истинктивно желает оставить после себя потомство, видя в нём продолжение своего рода, т. е. - генетическое подобие себе. Подпаляющее большинство человечества и не представляет, что желание выразить себя в генетическом подобии идентично удовлетворению инстинкта личностного эгоизма... Супружеская пара, имеющая своего ребёнка, всё благо своего душевного и материального состояния направляет на удовлетворение потребностей своего чада, несмотря на то, что в мирской среде есть сотни детей, для которых скотоподобный образ жизни из-за нищенского социального положения их родителей является нормой жизни... И крик чужого ребёнка о помощи рождает позыв на адекватную реакцию действия чужой матери лишь до момента сориентирования в принадлежности голоса ребёнка. Если этот голос чуткого ребёнка, то реакция чужой матери затормаживается инстиктивно, так как вдруг в этот момент подаст голос о помощи собственный ребёнок, и тогда альтернативы (поврежденному рефлексу) быть не должно: собственный ребёнок дороже всего... Женщина смотрит на чужого ребенка как на объект сопоставле-

ния с собственным ребёнком: превосходство в чужом - печалит её; ущербность в чужом - отуманивает безразличием. Те, которые так не считают, значит, они или равнодушны к судьбе своего ребёнка или; в худшем случае не любят его Достигший совершенно

летия ребёнок (а, точнее, и до истечения жизни матери) всегда будет оставаться для матери условно непогрешимым, несмотря на свою далеко стоящую от истины жизненную позицию. Вот отсюда и зарождаются истоки семейного эгоизма, формирующие не столько раздвоенность психики на личностную и общественную, сколько сокрытую приоритетность личного над общественным... Формула семейного эгоизма объясняет на нравственно-психологическом уровне и конфликт внутри человечества и дифференцированность материнского чувства: родная мать уподобляется орлице, прикрывающей и защищающей своего птенца от опасности, причём родная мать в этот момент пребывает в состоянии отрешения от мира сего, не слыша криков и стонов чужих детей о помощи; женщина, обделённая БОГом в способности к деторождению, в своих тайных порывах души вожделеет несбывщую- ся мечту о счастье материнства и готова объять своей любовью всех детей мира, испытывающих дефицит материнского тепла, а в случае надобности - прийти на помощь каждому терпящему бедствие ребёнку, если бы только хватило физических сил... Ю. В. Жадовская относилась с одинаковой страстью материнской любви и к приёмным детям, и к своей воспитаннице, и к чужим детям... Ю. В. Жадовская не оставила после себя потомства, но гораздо богаче тех, кто потомством продлевает свой род. Почему?.. Ю. В. Жадовская поэтической строкой высвечивает смысл и итог своей творческой (да и земной) жизни: "Я в мире промелькну падучею звездой"... Автор Бодний А. силой душевного родства с поэтессой подкорректировывает траекторию движения падучей звезды в своей последней строфе стихотворения "Возрождение" ("У грани двух миров"):

"Пусть бег времени в новое тысячилетие '"Сохраняет движение падучей звезды.

Красоту же лучистого следа, бессмертие Отразит половодьем весенней воды".

Симбиоз поэтической строки Ю. В. Жадовской с авторской (Боднего А.) строфой даёт главное предначертание божественной

предназначенности судьбы поэтессы во Вселенной, а генерация - это уже выражение чисто инстинктивно-физиологических потребностей человека, за которыми невозможно предугадать: после какого миллиона в миллионной степени воспроизводства разумных особей появится вновь на Земле новая поэтесса, рождающая поэзию "жизни сердца" красотой своей души.

Если может быть у кого-то и возникнут сомненья в том, что отсутствие у Ю. В. Жадовской реализованного материнства совмещается с ангелоподобной натурой, то ни у кого не повернётся язык сказать, что отсутствие реализованного отцовства у Иисуса Христа лишало его нравственной полноценности.

Глава 49.

Бывают психологические навязчивые моменты (играющие своего рода разгонной полосы за пределами преодолеваемого пути), когда автор Бодний А. образ Ю. В. Жадовской перемещает в обычную человеческую среду, автоматически наделяя Ю. В. Жадовскую той же нравственной неполноценностью, что и личности, внешне на неё похожие. Эта сопоставимость вызывает у автора Боднего А. неприятное ощущение. Мотивы такого ощущения кроются в том, что за нравственно-моральный базис поэтессы автор Бодний А. берёт духовный потенциал общественной среды, которая слагается из отдельных порочных индивидуумов. Другого материала у автора Боднего А. нет. И здесь автор Бодний А. впадает в кратковременную зависимость от погрешности сопоставления, которая - в бессознательно-заниженных показателях оценочной шкалы нравственности по вышеизложенному соображению. Чтобы отмести эту погрешность, автор Бодний А. должен чётко усвоить следующее: Ю. В. Жадовская не может ангелоподобной душой своей преодолеть негатив среды, поэтому она противопоставляется этому негативу. А внешняя схожесть в облике - это всего лишь досадное недоразумение, досадное совпадение... Лишний раз подтверждающее, что человека надо оценивать по душевной красоте, а не по внешнему виду, и что индивидуальность душевной красоты такая же неповторимость как естественный рисунок, который несёт ладонь, несмотря на внешнюю анатомическую схожесть чужеродных ладоней.

Есть на заре поэтической деятельности Ю. В. Жадовской (но уже после перенесённого душевного кризиса разрушенной отцом первой любви) стихотворение "Теперь не то", создающее первое впечатление затухания жизненных и творческих сил поэтессы... Может быть первое впечатление и совпадает с временной депрессивностью состояния и заторможенности энергии жизнедеятельности... Но красота души Ю. В. Жадовской, несмотря на осознание наличия голой и жестокой правды жизни, обманывая аналитический ум, возводит байпас (обходной муть) между иллюзорно-творческим чувствованием и общечеловеческим инстинктом любви, рождая тем самым ещё на долг не годы продуцирование поэзии жизни сердца, которая волнует миллионы людей как девятый вал, донося и до нашего современника в третье тысячилетие взбудораженность чувств и лучезарность красоты страдающей души... Подобное действие совершил и Ф. М. Достоевский в каторжной бане ("банном чистилище") Омского острога, когда под апокалипсическим виденьем узрел голую правду жизни. Это действие решило дальнейшую судьбу Ф. М. Достоевского - он смог перебороть душевный кризис, доводивший его до умопомрачения, и озариться тайной надеждой на сменяемость пространства телесного заточения на пространство вожделенной и разумной свободы.

Глава 50.

Но вожделенная и разумная свобода неразрывно связана с ассоциацией глобальной поступи родины - России... Не потому ли Н. В. Гоголь сжег второй том своих "Мёртвых душ", отрёкся от всего созданного, что не мог пророчески угадать смысл и цель бесконечно неторопливой поступи России (о которой говорил Белинский В. Г.: "...нам жить недолго, а России века и тысячилетия... ей торопиться некуда...") и боялся сбиться сам и сбить других на бездорожье? Нет! Причина душевного кризиса Н. В. Гоголя в другом... Ю. В. Жадовская будущность России связывала с результирующей путей гуманистического преобразования общества. Н. В. Гоголь делал ставку на социальность, но она тесным образом связана в перспективе с движением масс и не с простым движением масс, а вооруженным под руководством революционизирующего разума... Здесь-то наступал тупик у Н. В. Гоголя.

Достоевскому Ф. М. нужно было пройти сквозь муки ада "мертвого дома", чтобы прочувствовать всем существом своим ту, не постижимую кровную связь, тайна которой измучила Н. В. Гоголя... Ю. В. Жадовская смотрела на эту связь упрощённей, вернее, предназначенней: это конгломерированная связь с родной душой, с родной землей и Природой... Душевное родство потенциально способствует зарождению идей и идеалов (инспирированных Высшим Разумом), вместилищем которых является жаждующее благоразумия и благоденствия сердце народа, а точкой опоры - родная земля. (В редких случая взамен родной души, может быть вера в единосущность и единокровность с народом, но этот вариант чреват рождением подозрения в голый популизм)... В сообщных таинствах родных душ красота внутренних миров подобна жидкости... нет, не в сообщающихся сосудах, а... в термометре, настроенном на максимальное измерение... Эволюционизирование красоты души, а так же подпитка её живительной силой происходит за счёт Природы. Таков закон биологической динамики, точнее, связи между личностно-общественными и вселенскими формами жизни. Могут возникнуть сомнения в этих доводах у сверхгорячих рационализаторов эстетики. На этот счёт автор Бодний А. даёт проверенное опытом заключение: можно побить мировой рекорд в прыжках в высоту, перекрыв его в... 3,

в... 30, в... 300 раз, но прыгнуть выше своего носа никому ещё из рода человеческого не удавалось. Чтобы человеку выйти за пределы закона биологической динамики, ему нужно своей силой воли преодолеть при тяжение этого закона. Но так как характеристика силы воли залаживается в генетическом кодировании, человек должен устраивать свою жизнь в гармонии с Природой, а не стремиться посредством научно-технического прогресса к титулу земного божества, а может быть и вселенского.

Одним из цементирующих компонентов вышерассмотренной связи является символ веры. Символ веры у Ф. М. Достоевского: "Этот символ очень прост, верить, что нет ничего прекраснее, глубже, симпатичнее, разумнее, мужественнее и совершеннее Христа, и не только нет, но с ревнивою любовью говорю себе, что и не может быть"... Условно можно считать, что и Н. В. Гоголь был во власти этого символа веры. У Ю. В. Жадовской символ веры был иной - это идеал раскрепощенной душевной красоты, откры-

вающей врата к душевному родству. Несмотря на разнохарактерность символа веры у Ф. М. Достоевского и у Ю. В. Жадовской, оптимизм обоих не покидает до естественного исхода жизни, ибо первый подпитывается вдохновением, рождённым раболепской любовью к Иисусу Христу, а вторая - посредством силы воли зиждевшейся на идейном постоянстве и вдохновляемой независимым, самостоятельным противостоянием превратностям судьбы. У Н. В. Гоголя не было ни первого (к исходу жизни притягательная сила этого символа веры исчезла), ни второго спасательного круга в девятибальном штормлении океана жизни... Ф. М. Достоевскому символ веры являл единство дела души и дела писателя. Ю. В. Жадовской - единство, точнее, гармоническое единение красоты живой природы и красоты души. Н. В. Гоголь страдал отсутствием того и другого... Но к черте духовной разграниченности, отделявшей земной мир от призрачной приоритетности потустороннего мира, подводило Н. В. Гоголя... искушение гордыней, но не писательского свойства, а личностно-духовного свойства, хотя внешне все (в т. ч. и В. Г. Белинский) шокировались позицией Н. В. Гоголя, исходящей якобы от писательской гордыни.

Единственное полное собрание сочинений из всех классиков, хранившееся в личной библиотеке Ю. В. Жадовской в "Эдеме", было Н. В. Гоголя. Этим не ограничивалась притягательность Ю. В. Жадовской к великому писателю: некоторые герои её прозы носят имена, позаимствованные у Н. В. Гоголя... Тогда выходит, что стройный ряд идейных вдохновителей и наставников Ю. В. Жадовской (Н. А. Некрасов, В. Г. Белинский, Н. А. Добролюбов и др.) в связи с именем И. В. Гоголя подвергаются переоценке? Ответ на этот вопрос даст выдвигаемая автором Бод- ним А. версия... о причине смерти Н. В. Гоголя. Титулованным литераторам автор Бодний А. попросил бы преждевременно воздержаться от высокомерной усмешки, сигнализирующей о бесперспективности его версии занять место рядом с истиной.

Если бы социально общественные закономерности выражались реально в классической форме, как закон точных наук, тогда бы и нравственно-духовные намерения Н. В. Гоголя на исходном периоде жизни были бы всем доступно понятны. Но в том и сложность, что исходный период жизни Н. В. Гоголя, олицетво-

ряющий собой "Выбранные места из переписки с друзьями" несёт в себе загадку, подлежащую расшифровке... 8 (20) июня 1847 года из Франкфурта Н. В. Гоголь пишет В. Г. Белинскому по поводу общественной реакции на "Выбранные места...": "Я думал, что мне великодушно простят и что в книге моей зародыш примирения всеобщего, а не раздора. Вы взглянули на мою книгу глазами рассерженного человека и потому почти все приняли в другом виде. Оставьте все те места, которые покаместь ещё загадка для многих, если не для всех, и обратите внимание на те места, которые покаместь ещё загадка для многих, если не для всех, и обратите внимание на те места, которые доступны всякому здравому и рассудительному человеку, и вы увидите, что вы ошиблись во многом".

Ю. В. Жадовская прямым текстом нигде не выражает солидарность с точкой зрения Н. В. Гоголя (по данному вопросу), но своей печально-кроткой разумностью тяготеет к духовной обречённости Н. В. Гоголя.

Концепция гоголевской идеологии в "Выбранных местах..." условно совместима с гуманистическим путём развития общества, однако, в режиме общепринятой этики становится вроде бы догмой государственной благоразумности.

Как не было ни одного дальновидного экономиста в России, который мог бы выразить хотя бы слабую надежду на то, что самый первый в мире противник капитализма В. И. Ленин введёт по разумным экономическим расчётам в России, хотя и временно, НЭП, так и ни один передовой мыслитель времен В. Г. Белинского не осознал идентичность между воздухом, которым он дышит, и концепцией гоголевской "идеологии" для его времени. Уже в этом Н. В. Гоголь - гениальный мыслитель как зачавший зародыш всеобщего примирения, а не раздора в то время, когда крепостничество было на издыхании, монархия, обладая ещё сильной карательной властью, выжидала исход борьбы между отживающим дворянством и нагло нарождающемся капитализмом, а революционно-демократическое движение существовало только в извилинах мозгов В. Г. Белинского и его единомышленников. 29 июля (10 августа) 1847 г. Н. В. гоголь пишет В. Г. Белинскому из г. Остенде: "...Мне кажется даже, что не всякий из нас понимает нынешнее время, в котором так явно проявляется дух построе-

ния полнейшего, нежели когда-либо прежде: как бы то ни было, но все выходит теперь внаружу, всякая вещь просит и её принять в соображенье, старое и новое выходит на борьбу, и чуть только на одной стороне перельют и попадут в излишество, как в отпор тому переливают и на другой. Наступающий век есть век разумного сознания; не горячась, он взвешивает всё, приемля все стороны к сведенью, без чего не узнать разумной средины вещей... Поверьте мне, что и вы, и я виновны равномерно перед ним. И вы, и я перешли в излишество".

Но Н. В. Гоголь перешёл в "излишество" с учётом проведения своей социальной идеи по принципу мягкого рейтинга, потому что другого пути решения пока не было... Н. В. Гоголь намеревался своей концепцией произвести нравственное эволюционизирование человеческих душ, наделённых властью. Недаром "Выбранные места..." были своего рода наркотиком, который дурманил головы власть предержащим (членам правительства) и рождал у них иллюзию демократического реформирования России... Своей концепцией Н. В. Гоголь ставил в рамки морально-социальной ограниченности действия крепостников, не давая им безмерной воли... Революционно-демократический дух он не приемлел как крайнюю социальную меру государственной сбалансированности, чреватую непредсказуемостью.

Ю. В. Жадовская своим интеллектуальным чутьём понимала целесообразность гоголевской концепции, но под диктовку совести не могла органически её воспринять... ...Идеологическую же концепцию умиротворения Ф. М. Достоевского Ю. В. Жадовская не могла принять ни разумом, ни сердцем, так как Ф. М. Достоевский взял за основу концепции идеологию царского двора... Н. В. Гоголь же разработал и совершенствовал в условиях абсолюта царской идеологии этико-эстетические принципы и нормы морали, не зависимые от царской идеологии, но ложно базирующиеся на ней.

Но не столько в расхождении теории с реальностью (когда, всесторонне изучив концепцию Н. В. Гоголя, царский двор отверг её после отвержения общественностью) начало крушения авторитета Н. В. Гоголя. Это был всего лишь камень противоречивости духа, упавший вслед оборвавшейся внутри души писателя божьей веры... Божья вера воплощалась Н. В. Гоголем в

тайную идею о предназначенности его в роли сына Иисуса Христа (диктуемая вроде бы внешнедушевной божественной силой) умиротворить мир... Ангелоподобная натура Н. В. Гоголя на фоне его болезненной религиозной мнительности с годами выработала в нём убежденность в духовном родстве с Иисусом Христом... После удовлетворения неодолимого желания посетить Иерусалим Н. В. Гоголь убеждается в мистифицированной природе своей идеи, осознав себя простым христианином. Это осознание было идентично потере душевной опоры... В письме к Н. В. Гоголю от 3 (15 июля) 1847 г. из г. Зальцбруна В. Г. Белинский акцентирует на этом внимание: "...И такая-то книга могла быть результатом трудного внутреннего процесса, высокого духовного просветления!.. Не может быть!.. Или вы больны и вам надо спешить, лечиться, или - не смею досказать моей мысли...". Да, Н. В. Гоголь оказался в гораздо более невыгодном положении, чем В. Г. Белинский. В один узел одновременно увязывались и расхождение теории общественных закономерностей с реальностью, и кризис идеи духа, приведшей впоследствии к душевной и физической смерти.

После написания "Выбранных мест..." Н. В. Гоголь был психически здоров, но с расшатанной нервной системой (предначертанность религиозного подвижничества - это удел высоконравственных натур). Касательно этого вопроса В. Г. Белинский 3(15) июля 1847 г. из г. Зальцбруна пишет Н. В. Гоголю: "...Некоторые остановились, было на мысли, что ваша книга есть плод умственного расстройства близкого к положительному сумасшествию. Но они скоро отступились от такого заключения: ясно, что книга писалась не день, не неделю, не месяц, а может быть, год, два, или три; в ней есть связь; сквозь небрежное изложение проглядывает обдуманность, а гимны властям предержащим хорошо устраивают земное положение набожного автора. Вот почему распространился в Петербурге слух, будто вы написали эту книгу с целию попасть в наставники к сыну наследника..." ...Пустозвонный же довод потери Н. В. Гоголем писательского авторитета по причине замены творческого процесса нравоучением, бренчащий уже полтора столетия, улетучивается как шайка дворняжек при виде волкодава... Ещё в пору расцвета молодых сил (1833-35 г. г.) Н. В. Гоголь уже нёс в своём характере такую

черту как занудность, выражавшаяся в нравоучениях, из-за чего, например, между ним и его давним другом профессором истории М. П. Погодиным неоднократно возникали ссоры, доходившие до периодических размолвок... Но так был генетически сконструирован характер Н. В. Гоголя, который был убежден, что не дай человеку в нужную минуту совет (воспринимавшийся окружающими как нравоучение) - может свершиться непоправимое... И только накануне исходного периода жизни Н. В. Гоголь отдает свою волю в руки священнику, т. е. лишает себя основы духовного самовозрождения и тем самым перекрывает подпитку источника нравоучений... Поэтому не надо путать постоянство ущербной черты характера Н. В. Гоголя с идейной направленностью его творчества.

Узел сосредоточия негативных проявлений жизнедеятельности Н. В. Гоголя (даже отторжение священника от себя за 1,5 - 2 недели до исхода) начинает объемлить мертвой хваткой его врожденный (т. е. БОГом данный) интерес к жизни.

На исходе жизни Н. В. Гоголь всё растерял: и веру в родство с Христом (и даже веру в БОГа), и веру в возрождение сокрытой богатырской чистой силы русского народа, и писательский авто- ритетем и опору в друзьях... ...Нет, нельзя сказать, что самые последние дни жизни Н. В. Гоголя отмечены разжижением силы воли. Наоборот, проявлялась концентрация силы воли, но в неестественно-странной форме... Видимо, огромнейший потенциал интеллекта и ангелоподобный склад души гениального мыслителя, не смирясь с неписанными законами земного бытия, демонстрировали последний парад верности избранному идейному пути, считая, что правда жизни за Н. В. Гоголем.

Если у Ю. В. Жадовской идейное постоянство имело явно выраженную форму до конца земной жизни, то у Н. В. Гоголя оно носило на себе печать странной противоречивости: под видимой физиологической потерей интереса к жизни скрывалась тайная идейная убежденность в правоте своего дела, пусть даже и ни кем не признанного... Владея более объективно детальной информацией о личностях Н. В. Гоголя и В. Г. Белинского, чем автор Бодний А., Ю. В. Жадовская отдаёт свои симпатии великому писателю Н. В. Гоголю, несмотря на тяготение всю сознательную жизнь к революционным-демократам... Видимо, ангельского склада душа Ю. В. Жадовской, реагирующая на ма-

лейшую фальшь в виде идейной импровизации (например, предсмертная переписка В. Г. Белинского с генералом Дубельтом), выполняет роль своего рода живого индикатора, свидетельствующего о постоянстве идейных убеждений, и высвечивает ни кем не предугаданный парадокс: идейное постоянство Н. В. Гоголя, скрывавшееся всю творческую жизнь в глубине тайника души, было не только непоколебимей позиции В. Г. Белинского, но и выше самого процесса жизнедеятельности.

Контрастно-волевая форма исхода земной жизни Ю. В. Жадовской несёт принципиальную приемственность, заимствованную у Н. В. Гоголя... Потеряв интерес к земной жизни в последнем приюте - "Эдеме" - Ю. В. Жадовская в то же время питала огромную любовь к живой природе (значительную часть последнего дня своей земной жизни она провела в работе, формируя цветник). Этой противоречивостью Ю. В. Жадовская хотела лишний раз показать людям, что какой бы утомлённой не была ангельская душа, но низменные инстинкты и злонамеренные побуждения никогда не найдут в ней даже микроскопической ниши, чтобы иметь хотя бы слабую предрасположенность к компромиссу с ангельской душой Неодолимое желание Ю. В. Жадовской проецировать красоту души своей на извечный интерес человека к Природе жиздится на непобедимом стремлении сохранить уникальность своей "многодумной и странной" души и в внеземном измерении. Сохранение уникальности своей "многодумной и странной" души Ю. В. Жадовская не возводила в ранг самоцели и самолюбования. Ю. В. Жадовская по собственному личному ощущению знала, что Её ангелоподобная душа излучает вокруг себя свет обожествлённой гуманности. И если её душу взять за эталон нравственности, то суммарная интенсивность света нарождающегося человеческого благоразумия будет достаточна, чтобы своей энергией убивать бациллы зла на земле.

Глава 51.

А пока эта энергия не достигла уровня, отмеренного БОГом, необходимо проявлять бдительность: отличать Христа от антихриста, добро - от замаскированного зла, истинную красоту - от поддельной, идейное постоянство - от популизма... Преуспевающе-популярная певица Лариса Долина в радиоинтервью выра-

зила сокровенное желание подробно углубиться в творческое наследие Ф. М. Достоевского. Сначала это желание певицы вызвало у автора Боднего А. беспокойство: чем может быть интересен великий художник и божий мученик человеку, которому для полного счастья не хватает лишь птичьего молока... Потом осенило: реальная жизнь духа, слово (возрождающее даже мертвые души), которым владел Ф. М. Достоевский, делало его универсально-приемлемым и для капиталистов и для коммунистов. Не сама художественность слова Ф. М. Достоевского, а его реалистическое воздействие представляет, видимо, интерес для певицы как посредник на бирже конъюктуры капитала и меркантильных запросов, сторнировывая функцию киллера, дабы избежать лишнего кровопролития за лишний отнационализированный миллион рублей... К счастью, именно, к счастью творческое наследие Ю. В. Жадовской не может вызвать и малейшего интереса для преуспевающих мира сего, гак как идейное постоянство, осветлённое красотой души кодируется на бирже конъюктуры капитала и меркантильных интересов по нулевому индексу... Пусть поэзия Ю. В. Жадовской не столько обогащенная филосовской мыслью, как творчество Ф. М. Достоевского, зато глубока по чувственному проникновению и в таинства души и в божественную предназначенность Природы. В этом и кроется взаимоперерождение стихии души поэтессы во вселенскую стихию Природы (и наоборот) через циклоны социальной неуравновешенности и мнимого земного божества, тому свидетельство, в частности, "Переписка" (о красоте внешнего мира, в котором "жаль только, что счастья в нём нет!"), стихотворения "Как хочешь, жизнь, как хочешь ты иди...", "Решённый вопрос" и другие. ...Если Ф. М. Достоевский верил в художественное слово как в силу самостоятельную, духовно преобразующую природу человеческую, созидающую в сознании народа идеал красоты, то Ю. В. Жадовская использовала поэтическое слово для выражения своего идеала красоты, посредством которого обострялось сострадальческое чувство, дававшее тенденцию к оздоровлению душевно-эстетической атмосферы внешнего мира. Но жестокие реалии внешнего мира заставляли Ю. В. Жадовскую жить наедине с иллюзией в своём внутреннем мире... Ф. М. Достоевский же пытался погрузить в иллюзию светлого будущего весь мир.

В письме к другу Апполону Майкову Ф. М. Достоевский пишет: "...Идеи меняются, сердце остаётся одно..." И ещё там же: "...Можно ошибиться в идее, но нельзя ошибиться сердцем и ошибкой стать бессовестным, то есть против своего убеждения..." Как же тогда преклонение автора Боднего А. перед идейным постоянством Ю. В. Жадовской и гроша ломаного не стоит?!.. Если со временем перефразируется название идеи, то это только внешняя видоизменяемость идеи, сама идея или остаётся неизменной, или совершенствуясь качественно, превращается в постоянный стимул жизни с неизменными принципами. В плане такой реконструкции идея независима от преходящего волеизъявления политиков... Теория Ф. М. Достоевского даёт возможность манипулировать идеями в зависимости от конъюктуры политических интересов, подводя под неё "ритмосердечную" базу. Ф. М. Достоевский, видимо, не учёл, что идея рождается не человеком, а обществом и несёт на себе печать исторической обусловленности духовно-нравственной потребности, органически связанной с доминирующими интересами человеческой личности. Даже есть крылатая фраза: "Люди гибнут за идеи". Идеи не могут меняться скоротечно, это не мода, это - не вкусы, это не меркантильные интересы. Идеи живут тысячелетиями (как живут тысячелетиями порочные и гуманистические наклонности человеческой натуры), только под воздействием научно-технического прогресса меняются формы и методы их выражения. Идеи могут быть разнополюсными, но человек выбирает ту идею, которую диктует ему сердце. А если идея у человека меняется, как перчатка, значит, и сердце его переменчиво. Тому в истории мы тьму примеров слышим, но сосредоточимся на ситуации, сопряженной с данной темой. ...Был такой петрашевец по имени Федор Михайлович Достоевский, мечтавший переделать мир, минуя волю царя... Переделал мир, нет, не внешний, а внутренний, скорректировав идейно-эстетическую направленность вектора творчества в сторону охранительной литературы и подчинив морально-нравственные принципы своего взаимодействия с внешним миром воле царя.

Автора Боднего А. могут упрекнуть в том, что Ю. В. Жадовская в сравнении с Ф. М. Достоевским находилась на судьбоносной развилке (в смысле определения выбора пути) в более

выгодном положении, Ф. М. Достоевскому же предстояла долгая борьба за право выражать сокровенное на листе бумаги. Да, верно, но с небольшой поправкой: Ю. В. Жадовская ушла с поля социальной битвы с израненным сердцем, но не покорённая; Ф. М. Достоевский же нашёл мировоззренческую нишу в стане социальных врагов, оправдывая свою позицию необходимостью неспешного подвига духовного самопожертвования... Ф. М. Достоевский считал, что его эпоха полна хаоса и дисгармонии, которые ведут к крушению эпохи, потрясённой в своих нравственных основаниях; поэтому первоочередным для Ф. М. Достоевского было путём психоанализа установить природу глобального хаоса, затем, приобретая точку опоры, оздоровить климат Земли и лишить человечество страдания... Ю. В. Жадовская считала, что дисгармония и человечество равны по возрасту, и поэтому направляла все свои духовные силы на "оперативную работу": состраданием поддерживала падших... Ф. М. Достоевский любил человечество, Ю. В. Жадовская - конкретного человека. Ф.М. Достоевский страдал за всё человечество, Ю. В. Жадовская страдала болью за конкретного человека.

К завершению четвертого (девятигодового по продолжительности) биологического цикла жизни "оперативная работа" в сочетании с тонким лиризмом мироощущения, помноженная на хрупкость здоровья, приводит Ю. В. Жадовскую к физическому кризису (1860 г.). И как по цепной реакции негативных явлений... обрывается навсегда "творческий путь поэтессы, которая резюмирует это фразой, дающей ощущение и природной скромности и ...выражение "неполноты диагноза": "...любовь ушла, поэзия оставила меня..." Только познание автором Бодним А. духовной нити обрыва творчества Ю. В. Жадовской: потери ориентации в поиске вечной умиротворённой стабильности на Земле через проявление вселенских законов, не подвластных даже "земным богам", - наполняет "неполноту диагноза..." В 1859 г. Ю. В. Жадовская побывала в д. Панфилове, где прошло её детство, и долго стояла в глубокой тихой печали перед поваленной от стихии и старости семидесятилетней берёзой в бабушкином саду (передав в ближайшей переписке реально ощущаемое сопоставление человеческой жизни с судьбой погибшей старой берёзы). ...Отец растоптал первую любовь Ю. В. Жадовской и несмотря на это

поэтесса в автобиографическом романе "В стороне от большого света" проводит счастливую концовку - воссоединяет возлюбленных, будучи уже к этому времени (1857 г.) с утомлённой душой и истосковавшимся сердцем. Это не только фанатичная вера в любовь, но и душевный героизм; (а критик О. В. Николаева отмечает, что Ю. В. Жадовская отражает только сюжеты трагической любви)... Автор Бодний А. может с уверенностью сказать, ссылаясь на два вышеприведённых эпизода из жизни Ю. В. Жадовской, что она... обманывала человечество: внутренний надрывный голос своей любвеобильной души о обречённой невозможности реализовать сполна свои духовные силы поэтесса выдавала за потерю любви к жизни, а через неё и к поэзии. Но за такой обман человечества автор Бодний А. испытывает ещё более нарастающую любовь к русской поэтесе Юлии Валериановне Жадовской.

Когда человек испытывает острый дефицит задействованных жизненных сил, но ощущает в себе наличие остаточной (нереализованной) душевной энергии, он решается идти на вабанк... Страсть Ф. М. Достоевского к азартной игре (рулетке) преследовала цель: сделать дерзкий вызов случаю... Отчаянная попытка своей собственной волей изменить круг предначертанности находит в общечеловеческом понятии отголосок и в чувствах Ю. В. Жадовской, отражённых в стихотворении "Как хочешь, жизнь, как хочешь ты иди..." Ю. В. Жадовская считала, что вызов року, пусть даже несущему ей смертельный исход, даст "неодолимой силе судьбы" урок задуматься о наличии противостояния (пусть даже микроскопического), значит на какой-то миг появится возможность войти в инерционно-заторможенное пространство, значит, на какой-то миг можно остановиться может быть, лаже переориентироваться в желаемом направлении... Пусть даже скупой рок на судьбоносном переломе отпускает человеку всего лишь миг, но этого мига было достаточно на переориентацию смертельной уязвимости от судьбы Дантеса к судьбе А. С. Пушкина. Пуля, первым выпущенная А. С. Пушкиным к супервеличайшему сожалению не в лоб, а в грудь Дайтеса, - гасится бронежилетом (присланным из Франции), через миг встречная пуля пробивает незащищённую грудь А. С. Пушкина (царский двор направил тайное указание почтовому ведомству

придержать присланную из Франции для А. С. Пушкина посылку с бронежилетом), давая ему осознание конца земной жизни... Жаль, очень жаль, что отсутствие интуитивной подсказки внутреннего голоса А. С. Пушкина не дало гениальному поэту переориентацию наводкой с груди в лоб Дантеса, вторая мишень пусть и уменьшенного размера, но... был бы сделан дерзкий вызов случаю (как по страсти Ф. М. Достоевского)... В отличии от А. С. Пушкина, Ю. В. Жадовскую жестокий рок в судьбоносные переломы только бросал до черты, отделявшей жизнь от смерти... Первый раз - физическое падение (будучи в утробе матери) ниже непоправимости, но выше смерти, когда переориентация в миг падения возлагалась на погруженное в печальную задумчивость сознание матери. Второй раз (в конце творческого пути) - психологическое падение, но уже с желанной потребностью измученной души и с готовностью искалеченного тела быть сражённой "неодолимой судьбы могучей силой", которая "нещадна и грозна, но бури красотой волшебною полна".

Глава 52.

Если Ф. М. Достоевский, как и Ю. В. Жадовская, постиг природу силы, которая "нещадна и грозна, но бури красотой волшебною полна", то посредством условно непредсказуемых выкрутасов психоанализа Ф. М. Достоевский силится найти причину, почему ему не дано ощущение всей полноты душевной красоты... Ф. М. Достоевский имел бесперспективную точку отсчёта духовно-нравственных ценностей, нежели Ю. В. Жадовская: из мнимого днища психоанализа человеческой порочности путём интуитивного отбора Ф. М. Достоевский хотел синтезировать идеал человечества, а Ю. В. Жадовская понимала человека таким, каким его создал БОГ, и идеал человечества она воспринимала, точнее, подменяла потребностью души постоянно генерировать сострадание и красоту, которые подымают с колен падших духом, вскрывая в страждущей душе потайной источник неиссякаемой веры в чудодейственный приход завтрашнего дня. Такая позиция Ю. В. Жадовской не умоляет её способностей понимать и врачевать человеческую душу в сравнении с идеологически принятой значимостью психоанализа Ф. М. Достоевского... У каждого нормального новорожденного в течении пер-

вых 20 - 30 секунд появления на свет кардинально перестраивается сердечно-кровеносная система на автономный режим работы... Вырезанное сердце из живого организма продолжает ритмически работать с постепенным угасанием жизни... Это лишь малая толика приведённых эпизодов таинств Природы, перед которыми в бессилии познания преклоняются даже учёные с мировым именем... Поэтому творческие выкрутасы психоанализа Ф. М. Достоевского, придающие некоторым сюжетам и идеям неправдоподобность, несут на себе печать нерешимости животрепещущих проблем, ставя своих героев (наподобие Аркадия Долгорукова в "Подростке") в положение витязей на перепутьи идейного выбора... Может быть этого осложнения можно было бы избежать, если бы, Ф. М. Достоевский отбросил соблазн быть первопроходчиком в психологическом лабиринте человеческого разума, памятуя, что БОГу - вселенское творение, человеку - доступное разумение.

Глава 53.

Ю. В. Жадовская, руководствуясь доступным разумением, создавала художественным пером социальный тип русской женщины, несущей одновременно, во-первых, целомудренную доверительность натуры со сложным психологизмом душевного мира, способным различать нравственность истинную (личностную) и мнимую (социальную), и во-вторых, оптимизм верования в созвучие неразделённой любви с возможностью перевоплощения иллюзий счастливой любви если не в факт, то хотя бы в виртуальность... Ф. М. Достоевский, восхищаясь художественно-психологической сложностью и красотой образа Анны Карениной ("Анна Каренина"), в то же время разочаровывается неверием Л. Н. Толстого, "идейно вышедшего из Пушкина", в русскую женщину как прообраз идеала, сродненного с Татьяной Лариной ("Евгений Онегин")... Разочарование Ф. М. Достоевский мог бы приглушить, если бы испил чашу обожествлённого оптимизма, приподнесённого в виде автобиографического романа Ю. В. Жадовской "В стороне от большого света". Положенное в основу замысла романа нравственное борение печальной судьбы поэтессы с извечным людским непониманием равенства всех перед БОГом выливается в разнообразные формы социального и ин-

тимного... оптимизма. Ю. В. Жадовская, пройдя сама через необратимость трагизма первой любви и неся через всю жизнь горечь одиночества и физической искалеченности, находит в красоте своей души источник живительной силы, подобно источнику живой воды, который если не виртуально, то хотя бы художественно воскрешает и доводит до логического завершения первую любовь. Об этом интимно-оптимистическом исходе Ю. В. Жадовская говорит устами своей героини: "Когда из церкви карета подвезла нас к небольшому светленькому чистенькому домику, когда пахнуло на меня всей прелестью уютного, прочного пристанища, куда вошла я хозяйкой и любимою женой, когда обратилось ко мне восторженное, улыбающееся лицо моего мужа и все заговорили громко и весело, - я будто пробудилась, будто новая жизнь и новая сила наполнила меня, и не нашлось в душе места ни одной мрачной мысли, ни одному тяжелому предчувствию..." Татьяна Ларина, будучи выразительницей привилегированного светского круга и недостижимо дистанцированная от интересов простого народа, если бы по идейно-сюжетной прихоти автора-любителя светских салонов А. С. Пушкина - была хоть на одни сутки перевоплощена в "шкуру" Ю. В. Жадовской, то на следующий день её бы нашли в своей спальне собственноручно повешенной... Повешенной собственноручно нашли бы в своей спалне и... Ю. В. Жадовскую, если бы по прихоти рока она хотя на один день, сохраняя в подсознании память о своей былой душевной сущности, перевоплотилась в пушкинский идеал русской женщины - Татьяну Ларину. Психологический парадокс? Нет. Здесь задействованы основы психологизма и, общественно-социальной позиции, которые формируют идейный интерес к жизни как у одной, так и у другой женщины. У Татьяны Лариной идейный интерес зациклен в светском кругу, расширившимся в духовном и аналитическом миропонимании героини до размеров Вселенной. Поэтому гуманистически революционизированный настрой побуждений и устремлений, исходящий из глубины внутреннего мира Ю. В. Жадовской и дистанцирующий её от светского круга, не только не может быть понятен Татьяне Лариной, но и должен отпугивать её своей обнажённой близостью с простым народом как жёстким дном социальной дифференциации... Хотя Ю. В. Жадовская и имела

эпизодические, кратковременные сопряжённости со светским кругом, но её врождённое чувство ответственности за падших духом (будучи одним из корректирующих жизненный путь в сторону сближения с народом), не могло бы полноценно проявляться без саморегенерированной способности восстанавливать, точнее, поддерживать лучезарную красоту личностной совести [которая даёт тенденцию к ...разрушению счастья в светском понимании ("...мне стыдно быть счастливой...") и рождает сострадание к влачащим жалкое существование], - в противном случае, это было бы равносильно духовной смерти, за которой по пятам идёт и физическая смерть.

Постоянная саморегенерирующая способность Ю. В. Жадовской не только отводила от неё духовный кризис, но и формировала подходы к композиционному построению произведений, снимая острогу сюжетных развязок... Почему Ф. М. Достоевский подходит к сложным вопросам художественного психологизма через сюжетный приём - убийство ("Преступление и наказание", "Идиот", "Братья Карамазовы" и др.), а Ю. В. Жадовская решает их мирным способом? Не в том ли умышленный отход (или обход) Ф. М. Достоевским от эпицентра животрепещущих вопросов, освещение которых, задействовывает личностную совесть, а значит сужает поле игры компромисса между творчеством и жизнью? Конечно, поставить Родиона Раскольникова ка колени посреди городской площади после убийства с целью прощения or БОГа наказания психологически проще, нежели миролюбивым повествованием ставить на колени барыню перед холопкой ("Отсталая"),

Глава 54.

Несмотря на опубликование своей последней прозы ("Отсталая") в журнале "Время", Ю. В. Жадовская не нашла общих идейно-эстетических точек соприкосновения ни с Ф. М. Достоевским, ни с представителями передового журнала того времени - "Современник". Понимание Ю. В. Жадовской глубины противоречивости публицистической позиции Ф. М. Достоевского охладило сё пристрастие к журналу "Время". Корень противоречивости позиции Ф. М. Достоевского таился в его высказываниях о Н. А. Добролюбове - живом и усопшем. В первом случае Ф. М.

Достоевский пишет: "Добролюбов - теоретик, иногда даже мечтатель и во многих случаях плохо знает действительность". И ещё: "Добролюбов мало уважал народ: он видел в нём одно дурное и не верил в его силы". Во втором случае Ф. М. Достоевский переориентируется в оценке на диаметральную противоположность: "Добролюбов... стремился неуклонно к правде, то есть к освобождению общества от темноты, от грязи, от рабства внутреннего и внешнего, страстно желая будущего счастья и освобождения людей..." И ещё: "Но с людьми, не верящими в народ и вместе с тем прикрывающимися именем и фразой Добролюбова, необходимо бороться..." ...Бороться с конъюктурностью идейных интересов великого писателя Ф. М. Достоевского третьеразрядная поэтесса Ю. В. Жадовская, обременённая тяжестью надломленного здоровья, считала бесперспективным делом... Эта конъюктурность Ф. М. Достоевскоро была камнем преткновения в идейно-идеологическом единении не только с Ю. В. Жадовской, но и с журналом "Современник", который не мог простить "Времени" замаскированное под патетический тон двурушничество.

Но совпадение в отрицании (между Ю. В. Жадовской и "Современником"), не значит, совпадение в общественно-политическом мировоззрении... За десятилетие, прошедшее после последнего посещения "Современника" великим писателем Н. В. Гоголем (1851-52 гг.), капитализм из экономической тенденции общества вырос в реально направляющую экономическую силу. Приемные родители "Современника", увлёкшись подпиткой своего детища коммерческими способами, упустили из виду вышеуказанное перевоплощение; спохватились, обращаясь к народу нелегально через революционную программу Н. Г. Чернышевского, нацеленную на крестьянскую революцию, но маховик истории работал уже на полную мощь на пользу капитализма, рассредоточивая и без того мизерную силу революционных демократов.

В сложившейся политической ситуации к началу 60-х годов оставаться на активной общественной позиции - значит, выбрать один из двух путей: или служение нарождавшейся буржуазной монархии, или через приверженность оппозиции - следом за Н. Г. Чернышевским в Сибирь... Первый путь органически от-

торгался и идейным постоянством натуры и чистотой души Ю. В. Жадовской. Второй путь давал Ю. В. Жадовской ощущение бесперспективности, хотя принципиальная основа его - торжество социальной справедливости - была в унисон с её сокровенными устремлениями. Ю. В. Жадовская избирает свой индивидуалистический путь, близкий по духу протеста с исходным путём Н. В. Гоголя, - покидает навсегда цивилизованное светское общество и уединяется в корежскую глухомань, демонстрируя своим отходом немое пренебрежение правящим режимом, не оставляя ему и на йоту перспективной возможности интеллектуальной поддержки.

Как стадо не бывает без паршивой овцы, так и литературное общество не бывает без дискриминатора. Но обиде нет предела, когда такой дискриминатор, носивщий фамилию И. Айзеишток (по-немецки "железная палка"), в 1954 г. в угоду сохранившейся по психологической энерции сталинской идеологии обрушивает свою "фамильную палку" в форме искажающей реальность цитаты на нежно-женственное, по-детски искрение поэтическое творение Ю. В. Жадовской: "Перспектива надвигающейся народной революции (1859 - 1861) испугала вчерашнюю дворянскую народолюбку Жадовскую, испугала настолько, что она предпочла вовсе забросить писательство и замкнуться в узких рамках семьи, в родовом своём имении..." И отголосок этих злонамеренных слов дошел, полагает автор Бодний А., и до корежской глухомани: коренные недоумки именуют место, географически совпадающее с последним земным приютом ("Эдемом") Ю. В. Жадовской, - "барской усадьбой...". С учётом вышеизложенных мотивов, давших основание выбора Ю. В. Жадовской третьего пути, автор Бодний А. считает целесообразным остановить внимание на родословном имении" (со слов господина Железная Палка), то есть на "барской усадьбе" поэтессы (со слов корежских олухов).

В начале 60-х годов "дворянская народолюбка" (по определению господина Железная Палка) Ю. В. Жадовская (о которой писал Н. А. Добролюбов: "...её стремление, её требования, слишком обширны и высоки, и немудрено, что многие бегут от поэтического призыва души, страдающей не только за себя, но и за других...") покидает, именно, покидает родословное имение, а

не замыкается в нём, уважаемый господин Железная Палка. Покидает навсегда, уходя от деспота - отца с недавно обрученным несостоятельным старым вдовцом вместе с его пятерьмя детьми. Вначале 7 лет скитания по квартирам в г. Костроме (до грани обнищания, когда на пропитание в кармане, бывало, оставался один пятак), затем 3 года скитания по квартирам в г. Буй. И наконец, последний земной приют поэтессы - "Эдем". Что это за загадочный "Эдем". Загадочность его прозаичней любой серой прозы. За вырученные денежные средства от продажи доставшегося ей по предсмертному завещанию отца родового наследия, Ю. В. Жадовская покупает в 1873 году в корежской волости у вдовы двоюродного дяди великого поэта М. Ю. Лермонтова запущенное, полузаброшенное имение с каменным домом, уже начавшимся подвергаться частичному фундаментальному разрушению. Поддавшиеся три комнаты капитальному ремонту составили тот жилой фонд, который стал для Ю. В. Жадовской последним земным приютом. Поселяясь в последнем земном приюте, Ю. В. Жадовская пишет; "Господи ты боже мой, если бы вы знали, как здесь хорошо! Жаль, что поздно, в конце моей жизни, послан мне этот Эдем; не столь по красоте люблю его, а тому сладкому чувству, которое он разливает в душе..." Красота библейского Эдема - это красота гармонизированного содружества между БОГом, Человеком и живой природой. Красота "Эдема" Ю. В. Жадовской - это эстетическая форма самовнушенного божественного начала, воздействующего на разбалансированную эгоистическими побуждениями внешнего мира самоорганизующую способность утомлённой души поэтессы поддерживать веру и силу духа. Ю. В. Жадовская абстрагирует воздействие живой природы "Эдема" на свой внутренний мир с возможностью реального проявления сокровенных желаний, когда свобода выражения своеобразия и форм живой природы воплощается в стосковавшейся по гармонии жизни душе в свободу (запрограммированную БОГом) самовыражения человеческой сущности, несущей красоту и идей, и идеалов, и наконец, души. Отсюда - и исток сладкого чувства, которое разливается в душе поэтессы.

Но корежским стервятникам, инстинкт корыстно-пакостных страстей которых подгоняется Железной Палкой, дано только одно чувство: испытывать близость счастья во время разграбле-

ния до последнего кирпича в фундаменте "Эдема" (или именуемого корежскими падлюганцами "барской усадьбой") после ухода поэтессы в вечность.

Глава 55.

Но даже уже будучи в преддверии потустороннего мира, Ю. В. Жадовская, перенося воображением свою человеческую сущность в вечность, желала посредством духовной связи с живой природой - цветами - создать своего рода буферную зону на земле, чтобы недоумки и последующие их поколения могли прочувствовать на себе воздействие эстетической силы, отталкивающей порочные намерения от благих побуждений... И если Ф. М. Достоевский убежден, что носитель душевной красоты князь Мышкин ("Идиот") способен (без буферной зоны) нарастающим итогом в последующих поколениях пробуждать только благородство людской натуры, то он глубоко... хитрит, ибо ещё с времён Адама и Евы (когда уже существовали гады ползучие, кровососущее зверьё и прочая нечисть биологическая) идиллия райской жизни могла привести к застою, поэтому необходимо поступательное движение, которое могло возникнуть только от борьбы противоположностей (добра и зла). И змей-искуситель в Эдеме, явившийся первородным толчком к борьбе противоположностей, был сотворен не дьяволом, а... БОГом, и искушение как соблазнительный инстинкт не был нравственной инициативой ни Адама, ни Евы, а всё... от БОГа... Кто, кто, а Ф. М. Достоевский как великий психолог не мог этого не знать, и его ангелоподобный князь Мышкин нёс человечеству идеал жизнеустройства, подобно Иисусу Христу, но мышкинский идеал ведь должен пройти через длительную (очень длительную) фазу борьбы за утверждение своего божественного начала, подобно идеалу (учению) Иисуса Христа... Тогда какое облегчение несёт реальному человечеству ангелоподобный князь Мышкин? Ф. М. Достоевский как бы резюмирует этот вопрос: "Совершенно другие я понятия имею о действительности и реализме, чем наши реалисты и критики...Ихним реализмом сотой доли реальных, действительно случившихся фактов не объяснишь... А мы нашим идеализмом пророчим даже факты. Случалось..." Да, случалось, и неоднократно, потому что Ф. М. Достоевский в своём творче-

стве отражал идеологию правящей власти, которая по силе об- щественого воздействия подламывала под себя всех и вся, создавая стопроцентную вероятность пророчества. А наши реалисты и критики, не обладая и малой толикой власти, выражая передовую общественную мысль, преодолевали препоны царской цензуры, ставя под удар не только своё идейное пророчество, но и саму возможность выхода в печатный эфир... Злободневность писательского труда Ю. В. Жадовская считала первоочередным качеством. В письме к профессору И. Н. Шилле от 28 мая 1858 г. Ю. В. Жадовская пишет: "Будет ли жить имя поэта в памяти людской или оно "канет в лету", сгинет в забвении - всё зависит от того, близко ли ему то, что волнует большинство, сумел ли он понять и выразить в своём творчестве насущные проблемы современного ему времени".

С течением времени имя Ф. М. Достоевского оказалось намного авторитетно-весомей, чем имя Ю. В. Жадовской, - но по причине иного свойства. Во-первых, по силе таланта. Во-вторых, несмотря на то, что Ф. М. Достоевский сосредоточивался на теоретической разработке концепции "красота спасёт мир" и к благодетельности подходил с общечеловеческой позиции мыслителя-психолога, - а Ю. В. Жадовская облекала чувство сострадания и выражения красоты души в реальную форму, - судьба писателя, к сожалению, зависит не от "памяти людской"... "чго волнует большинство", а от господствующего меньшинства, устанавливающего диктатуру идеологии. А так как творчество Ф. М. Достоевского, как и учение Иисуса Христа, обещало благоденствие жаждущим простого земного счастья в далёкой-далёкой перспективе и было аполитичным, т. е. видело причину зла на Земле не в социально-классовой несправедливости, а во врождённой порочности человеческой натуры, поэтому для любой правящей власти оно (творчество Ф. М. Достоевского) было универсально-приемлемым.

Обличительное творчество Ю. В. Жадовской, тяготеющее к гоголевской социальности и к человеколюбивым идеям революционной демократии, несла в себе скрытую энергию социально-политического преобразования общества, а это не только настораживало власть, но и лишало поэтессу законного права быть популярной через печать среди народа.

В повести Ю. В. Жадовской "Отсталая" есть две сцены (или, точнее, монолог и сцена). В монологе молодая барыня Маша терзается угрызением совести по поводу несправедливого отношения к холопке Матрёше: "Боже мой! Где она, что с ней, с Матрёшей? ...Может быть, она теперь в нищете, в крайности, бродит, вымаливая подаяние; лежит где-нибудь при дороге, больная, усталая, измученная... её прогнали... А она-то, Маша, как с ней поступила в критическую, страшную минуту... О, не забыть ей этого голоса, этой мольбы о прощении... в ней бедная видела последнюю надежду - и она погасила эту надежду. Не было в надменной душе её жалости к падшей, несчастной, опозоренной сестре..." От автора Ю. В. Жадовской: "Зато теперь в её сердце пробудилась такая мучительная, такая жгучая, невыносимая жалость, что всё существо её ныло и болело - она упала на колени и, склонясь лицом к земле, обливаясь потоками горячих спасительных слёз, произнесла из глубины пораженной страдающей души: "Боже! Прости великий грех мой!... Боже! Пошли искупление вине моей!". От автора Ю. В. Жадовской: "И долго, и долго горячо молилась она... Но тоски не выплакала совсем, греха не замолила вполне..."

В сцене воспроизводится момент встречи барыни Маши с холопкой Матрёшей (после нескольких лет отлучки из родового имения, полновластной хозяйкой которого барыня Маша наконец стала). Начало фрагмента сцены.

Матрёша: "Матушка - барыня! Вас ли я вижу! Уже я виновата перед вами, так и войти не смела. Простите вы меня, красавица моя!"

Маша: "Нет, ты прости меня! Я виновата перед тобой, прости меня Матрёша!" От автора Ю. В. Жадовской: "И Маша неожиданно, рыдая, упала к её ногам. Матрёша с невольным криком бросилась к ней, и так, опустившись на пол, они обнялись и плакали, и целовались, обе переполненные неизъяснимым божественным чувством христианской любви и святого смирения, и даже не заметили, что кто-то смотрит на них в открытую дверь". Конец.

Только эти два фрагмента текста из "Отсталой" Ю. В. Жадовской уже представляют собой предпосылки духовно-идеологического (именно, идеологического!) преобразования общест-

ва, являясь по силе революционизирующего воздействия на психологию человеческой натуры приравненной к суммированному потенциалу осветления заблудших душ "Преступления и наказания", "Идиота", и "Братьев Карамазовых", - и в то же время не уступают по духу перерождения порочных душ учению Иисуса Христа, проповедуемого его учениками уже на протяжении двух тысячилетий.

Ю. В. Жадовская делала в своём творчестве акцент на реалистический подход к решению социальных проблем и терпела поэтому... политическое фиаско... А учение Иисуса Христа уже два тысячилетия и ещё до относительной вечности (т. е. до искончания жизни на Земле) будут органически вплетаться не только в личностные, но и государственные интересы. В чём же проигрыш одного мировоззрения (Ю. В. Жадовской) и относительная вечность - другого (учения Христа)?.. А в том, что в период свирепствования гулаговских репрессий у миллионов граждан обострялась смекалистость: заглянуть в замочную скважину к соседу и о подозрительных фактах доложить в соответствующие органы; а вот сообразить о том, кто подразумевается под действующими лицами в библейской притче о поочерёдной пощёчине - у миллионов христопродажных граждан смекалки не хватает. А ведь здесь-то весь корень, подпитывающий превосходство мнимой гуманности учения Христа над сострадальческой добродетельностью Ю. В. Жадовской... ...Из поколения в поколение зомбированные господствующей властью холопы считают, что удар в щеку (после которого необходимо подставлять другую щеку) наносится равноподданным холопом. Автор Бодний А. не испытывает желание проповедовать нравоучения, но насаждаемый тысячилетиями господствующей властью парадокс в толковании библейской заповеди вызывает чувство горькой досады с потребностью поставить всё на свои места... Если бы равный равному наносил удары по щекам, то дело ограничилось бы в худшем случае только правосудием. Вся сила и долговечность учения Христа в том и заключается, что удар холопу в щеку наносит не простой холоп, а... Начальник, которому подчиняется избиваемый холоп. И после первого удара подчиненный холоп должен подставить начальнику вторую щеку. Более строптивые холопы могут возразить автору Боднему А. в неправдоподобно-

сти толкования заповеди, забывая, что каждый их трудовой день

-- это есть вклад в копилку христовой методики по приспособлению к внешней среде через угодничество своему Начальнику.

После сибирской каторги, способствовавшей обострению приспособительных (угоднических) инстинктов Ф. М. Достоевского, он тяготеет к христианской вере. В своём творчестве он тесно увязывает учение Христа с художественной идейностью. ...В "Братьях Карамазовых" Ф. М. Достоевский даёт возможность дойти до крайнего предела в выражении жестокости малолетнему гадёнышу, бросающему камни в Алёшу Карамазова. А потом вроде бы удовлетворившись выражением своего "я", гадёныш с чувством законного превосходства перед раболепием Алёши снисходительно идёт на инициированное Алёшей примирение... Не в этом ли художественно-идейном пропагандировании Ф. М. Достоевским "непротивления злу насилием" кроются корни жестокости сегодняшних гадёнышей, избивающих до смерти железными прутьями немощных, престарелых людей в темных, безлюдных местах (особенно в Петербурге и Москве). Само собой вырисовывается параллель между приведённой современной сценой жестокости и эпизодом бомбандирования гадёнышем камнями на улице Алёшу Карамазова, беззащитно одинокого по вине религиозно-идеологической приверженности Ф. М. Достоевского. Это было (избиение камнями и прутьями), это есть и это будет, потому что зло (к сожалению, подогреваемое великим художником без человеконенавистного умысла) является составляющим компонентом зарождения движения жизни на Земле.

Если в "Братьях Карамазовых" Ф. М. Достоевский ставит под удар поочередно то одну, то другую щёку Алёши в надежде, что малолетний гадёныш с годами образумится (хотя 10. В. Жадовская в стихотворении "Все говорят, что бедный наш народ..." придерживалась на этот счёт диаметрально-противоположной точки зрения), то в "Идиоте" Ф. М. Достоевский путём умаления человеческого достоинства князя Мышкина (которому плюют в лицо скотоподобные рогожины, а он уверен, что это божья роса, а не плевок) перед неисправимо наглым Рогожиным (носителем дьявольской силы) лишает человечество шанса на нравственное возрождение.

В "Отсталой" Ю. В. Жадовская ставит на колени барыню перед холопкой, это залог того (несмотря на повышенный уровень интеллекта барыни и примитивно понимаемое исполнение божьей истины холопкой), что нравственное возрождение обретает действенное начало и становится значимее, нежели прощение после поочередной пощёчине (по библейскому завету) или после избиения камнями ("Братья Карамазовы"), или после моральной диверсии на беззащитного доброносителя ("Идиот"), Значимее потому, что манера поведения и обращения барыни с холопкой ("Отсталая") не были противозаконными (как в "Идиоте", в "Братьях Карамазовых", в "Преступлении и наказании") и вполне укладывались в рамки устоявшихся этических отношений на фоне разноуровненности классовых привилегий. Вот эта разноуровненность, сигнализировавшая о социальной привилегированности одного сословия и о холопском положении - другого, - воспринималась очищенной от светской скверны душой барыни как насилие (пусть даже узаконенное государством) одной личности над другой... Ни в "Идиоте" (между князем Мышкиным и Рогозиным), ни в "Преступлении и наказании" (между Родионом Раскольниковым и старухой-процентщицей), ни в "Братьях Карамазовых" (между Алёшей и гадёнышем) группы обостренно-классовой полярности невооруженным глазом не просматриваются... Вот эта сопоставимость и наводит призрачность тусклости на золотое творческое наследие Ф. М, Достоевского и рождает одновременно эквиваленту эффекта нимбическое сияние вокруг бронзового поэтического наследия Ю. В. Жадовской.

И если в "Преступлении и наказании" душа человеческая очищается от скверны и позывов к злодеянию (переходящих в преступление) осознанием своей вины путём принудительной, каторжной повинности с отмаливанием грехов через молитву, то в "Отсталой" Ю. В. Жадовской искупление вины диктуется благим деянием и божественной потребностью сконцентрировать угрызенную грехом совесть на рождаемый внутренней силой импульс, посредством которого отдаётся часть духовной энергии несправедливо обиженной душе. По Ю. В. Жадовской, покаяние идёт через сердце и душу как бы непринужденно, естественным образом (параллельно обращению к БОГу), конкретно

осознаннее, чем абстрактно навязываемое покаяние с вероучением, как у Ф. М. Достоевского... В "Отсталой" Ю. В. Жадовская верила, что покаяние явится социально-эстетической предпосылкой к нравственному обновлению общества.

Глава 56.

Ю. В. Жадовская хотя и сопровождала свою веру к обновлению общества в будущем оптимистическим настроением ("Говорят, придёт пора..."), но в то же время считала, что будущая жизнь тогда будет созвучна нравственно-эстетическим устремлениям человека и человечества, когда в глубинных таинствах души зародится и проявится сокровенно-земное побуждение, определяющее стратегический созидательный интерес человека к внешнему миру.

Как для буриданового осла источником устремлённого движения вперед является инстинктивность достижения объекта пищи, так и для видных деятелей творческой мысли 19 века (Ф. М. Достоевского, Н. В. Гоголя, Ю. В. Жадовской и др.), исстрадавшихся по живому духу социальной свободы, источником иллюзорно-творческого самовнушения в возможность достижения объекта духовной пищи (рождающего самообольщение в полезности своего творческого дела для народа) становится призрачный отблеск предпосылки гуманистической революции (отражавшейся на фоне наэлектризованно-интеллектуального ожидания гармонизированного умиротворения человечества), которая воспринималась передовой общественностью как надежда на начало процесса о материлизации идеала жизни.

У Ю. В. Жадовской надежда на начало процесса оматериализации идеала жизни рождалась движением души как результат разрядки интеллектуально-эмоционального потенциала, доведенного до критической точки неудовлетворенностью внутренним борением добра и красоты с совмещённым во вселенском пространстве и времени по многомерности всепроникающим через бренность тела и сознание неукротимым злом в виде дисгармонии между вечно желаемым и (независимым от воли человека) реальным... Ю. В. Жадовская так определяет состояние души в период творческого озарения, которое единит и желаемое и реальное: "Я не сочиняю стихи, а выбрасываю на бумагу,

потому что эти образы, эти мысли не дают мне покоя, преследуют и мучают меня..." ...Для Ф. М. Достоевского художественное творчество было синонимом искусства, в котором он взошёл на Олимп как Величайший Актёр психоаналитического жанра... ...Ю. В. Жадовская была всего-навсего рядовой служительницей музы и... простого народа; творчество для Ю. В. Жадовской - это идейно-духовное самовыражение. Чей "титул" выше - Ф. М. Достоевского или Ю. В. Жадовской? Объективнее будет узнать у старейшего литературного "арбитра", видного писателя того времени С. I. Аксакова, который, передавая мудрый жизненный опыт Н. В. Гоголю, напутствовал: "...нельзя ставить искусство выше жизни, оно обман, оно и вас (Н. В. Гоголя) обманет - живите, не мудрствуйте..." К великому сожалению, слова С. Т. Аксакова, соотнесённые к состоянию души Н. В. Гоголя, уже терявшего духовную опору, - стали пророческими.

Глава 57.

И если пророчество С. Т. Аксакова преследует позитивную цель: отодвинуть от края пропасти заблудших душ, то художественное пророчество Ф. М. Достоевского, вложенное в уста великого инквизитора; исполняющего волю дьявола ("Братья Карамазовы"), - сеет в душе семена психологического раздора. Приписывая ошибочное предназначение дьяволу, которым наделён только БОГ: создавать потенциально порочную нравственность будущего человечества (дьявол только усугубляет порочность), - Ф. М. Достоевский дезориентирует человечество, выдавая ложную цель за истинную. Эта ошибочность взгляда усугубляется и неправильным выбором хранителей тайны великого инквизитора: Ф. М. Достоевский готов причислить к хранителям не только открытую конструктивную оппозицию государственному строю, но и массонов, забывая, что только непоколебимость веры в идеал, идейное постоянство, приверженность избранному пути, - если не уменьшает конфронтацию между внутренним миром и внешней многополюсной средой, то в крайнем случае, даёт ориентиры движения вперед... Жаль, что разрабатывая эту идею Ф. М. Достоевский не взял в руки "Мёртвых душ" и "Ревизора" И. В. Гоголя, или, наконец, роман "В стороне от большого света" и повесть "Отсталая" Ю. В. Жадовской, чтобы в ог-

ромной своре пробюрокраченного чиновничества России узреть корни, дающие побеги хранителей инквизиторской тайны... Невольно проявляется желание отрыгнуться, когда доходишь в "Братьях Карамазовых" до сцены, воспроизводящей стоящего с поникшей головой безмолвного Иисуса Христа перед великим инквизитором, убеждающим Христа в незыблемой вечности инквизиторской тайны... ...А может быть Иисус Христос и предвидел то время, когда за нескончаемые потоки христопродажничества, испещряющие лик многострадальной матушки Земли, надо будет рассчитываться, поэтому и запечатлел Ф. М. Достоевский Христа в позе безмолвно-провинившегося, как бы берущего на себя грехи людские?... И если великий инквизитор считал, что шестнадцать веков дьявол, рядясь в одеяние Христа, насаждал свою идеологию и "так будет до скончания мира", то он и Ф. М. Достоевский глубоко ошибаются. Несмотря на репрессии великого инквизитора, Коперник сказал, что "Земля вертится вокруг Солнца" и человечество поверило в это... т. е. учению Христа, а не великому инквизитору... А духовное несовершенство человечества - это не его вина, а его беда^-, такова уж тяжесть божьего креста, на него возложенного... Такая позиция великого инквизитора удовлетворяла Ф. М. Достоевского, ибо она оправдывала порочные наклонности натуры великого писателя и в то же время, публично критикуя такую позицию, Ф. М. Достоевский как бы отмывал собственные грехи... Для ангелоподобных натур, таких как Гоголь Н. В. и Ю. В. Жадовская, сложность определения позитивно-нравственных координат, выраженная мистифицированно в назидательной исповеди великого инквизитора, не стояла на пути к духовному совершенству... Но Ф. М. Достоевский эту сложность определения координат использует в своих интересах, приводя диалог, точнее, напутствие старца Зосима Алёше Карамазову, где ответственность за нравственную чистоту человечества возлагает не только на разношерстную совесть каждого человека, но и на ангелоподобные натуры, тем самым в общей массе земного хаоса обезличивая конректно-индивидуальную роль последних... ...Напутствуя Алёшу старец Зосим глаголит: "...любить друг друга и познать главное - что не кто-нибудь, но ты, лично ты прежде всего перед всеми людьми и за всех и за всё виноват, за все грехи людские, мировые и единоличные, ибо все

-- как переливающиеся сосуды, и потому чем чище твоя душа, тем более ты ощутишь свою вину за все зло, творимое в мире..." Но Ю. В. Жадовская и так откровенно признавалась: "Мне стыдно быть счастливой..." ...А вот Ф. М. Достоевский-то сокрыл душевную откровенность от человечества, прикрывшись мистификацией, поставив в проповеди Зосима на свое место Алёшу Карамазова, не наделив его предварительно безграничной императорской властью, чтобы не он зависел от ореола воздействия зла, а чтобы добро, им продуцируемое, гасило не только зло, но и тенденцию к злодеянию... Социально-эстетическое борение Алеши Карамазова, Ю. В. Жадовской и подобных им по душевной чистоте с государственной идеологией за утверждение справедливости, за проявление любвеобильных отношений между людьми по переливающимся сосудам совести равносильно если не игре в кошки -мышки, то - привычке Ф. М. Достоевского во время беседования во дворце с будущей императрицей Марией Федоровной постоянно, манипулируя пальцами, держать её за пуговицу платья. Но обаятельность тона речи великого писателя глушила в будущей императрице обиду на не светскую привычку пропагандиста гуманности - Ф. М. Достоевского, в противовес не сдерживаемой Марией Федоровной обиды на открытую оппозиционность конструктивной мысли передовых умов Отечества.

...К финалу земного исхода Ю. В. Жадовская, полностью разуверившись прагматичностью разума (не душой) в возможность совершенствования нравственных позывов человечества и выразив это Насте Федоровой убеждённостью в том, что, мол, смерть ей не страшна, и что даже в "Эдеме" "из-за эгоистических побуждений" она ощущает себя добровольным пленником земного одиночества, - стала даже в дневные часы уединяться в своей комнате, закрывая дверь на крючок... Аналогичный настрой мыслей сопутствовал в последние дни своей жизни и Н. В. Гоголя, но в отличии от Ю. В. Жадовской он из-за отсутствия крючка с внутренней стороны дверей был лишен такого уединения... Но эта прозаическая сродненность по форме исхода у Ю. В. Жадовской и у Н. В. Гоголя не даёт право утверждать, что подступь Ф. М. Достоевского к разделительной границе между земным и неземным в виде манипулирования пальцами за пуговицу на платье у будущей императрицы возвышеннее и благо-

роднее, нежели исход Ю. В. Жадовской и предсмертно-добровольная агония Н. В. Гоголя... Похоже на то, что выявляется новая психологическая парадоксальность: у Ю. В. Жадовской и у Н. В. Гоголя ближе к исходу жизни отвлечённое философское познание глубины земной предназначенности человека в Природе сменяется минорной реакцией души и мысли на казалось бы поддающиеся изменению воле человечества законы общественной жизни, но фактически отличающиеся такой консервативностью духа, которая не только граничит, но и сливается с условной вечностью... У Ф. М. Достоевского и последовательность психологического настроя и реакция были иного характера, чем у Ю. В. Жадовской и у Н. В. Гоголя. Могут найтись защитники позиции Ф. М. Достоевского, делая упор на то, что творческий потенциал у него был выше, чем у Н. В. Гоголя и намного выше, чем у Ю. В. Жадовской, поэтому этот потенциал, выполняя роль пусть даже ложной оптимистической настройки души, глушил ноты неизбежного пессимизма жизни. Так, видимо, и было. По главенствование аналитического ума Достоевского Ф. М. над спроецированой на эстетическое совершенство Природы непримиримостью между реальным и идеальным в человеческой психике лишало его в отличии от Ю. В. Жадовской и Н. В. Гоголя не столько живой гуманности, сколько идейной приверженности.

Глава 58.

И если в "Униженных и оскорблённых" Ф. М. Достоевский отвергает нравственную разумность в принципе "разумного эгоизма" П. Г. Чернышевского, то это не прибавляет его мировоззренческой позиции ни живои гуманности, ни идейной приверженности... Ну, ладно, пусть по контрастному сопоставлению Ф. М. Достоевский был привержен принципу "безгранично разумному антиэгоизму" (по собственно предлагаемой методике автора Боднего А.) и характерной выразительницей этого принципа будем считать (по уровню материализованной добродетельности) Ксению Петербуржскую, а не Ю. В. Жадовскую.

Количественное выражение добродетельности с оголением поверхностных корней Ксении Петербуржской и Ю. В. Жадовской уже рассмотрено в предыдущей части монографии; интерес представляют глубинно расположенные корни этой доброде-

тельностн... Судьбоносный толчок Ксения Петербуржская получила из интимной глубины души: с внезапной смертью мужа прервалась нить живой любви. Но интимная любовь - это сугубо эгоистическая любовь, когда наслаждение разделяются только между двумя индивидуумами, забывшими о существовании окружающего мира с его болями и страданиями... Усложненность жизненных ситуаций возникает потому, что человек отдаётся зачастую побуждению чувств, а не логике разума... Рабыней этой ложной "закономерности" стала и Ксения Петербуржская: материальное и социальное благополучие она отдаёт взамен прерванного, но иллюзорно-ощущаемого инерционного полёта любви, а не взамен, (прерываемых эпизодическими подачками) целенаправленного сострадания к угнетённым и обездоленным, то есть от полюса узаконенного любовного эгоизма она переходит к полюсу эгоизма неразделённой страдальческой любви Скрытый парадокс общественной значимости данного явления - в извечной тяге человечества к идеализации, когда внутренний голос эмоциональных страстей принимается за указатель божьего перста, минуя аналитический центр разума... Сама Ксения Петербуржская может быть и не осознавала, что её деяния находятся в режиме парадокса, зато Ю. В. Жадовская, видимо, ощущала всем своим существом физиологическую неполноту объёма отдаваемого её душевного тепла страждущим из-за отсутствия материальных средств, а главное, по причине осознания того, что боли и страдания - это лишь следствие, а причина - в дисгармоническом устройстве общества, которое обладает исторической преемственностью принципов: приоритетность интересов общества над интересами граждан, т. е. приоритетность гражданской нравственности над душевной чистотой личности... С учетом этих принципов, диктуемых эгоистической природой властолюбивых личностей, Библия, видимо, желая облегчить душевные муки смятения генетически благородной личности, преподаёт человеку своего рода принцип неотвратимой предугаданности избранного пути и смысла жизни, согласно которому БОГ каждому человеку по индивидуальности утяжеляет смысл жизни возложенным на душу й плоть символическим крестом долженствования: человек должен, неся крест до исхода жизни, реализовать все заложенные в нём БОГом духовные зачатки, не сломиться и

устоять под напором соблазна и злых сил окружающего мира, чтобы исполнить до конца пути в полном объёме божью волю... Пленённой альтруизмом личности не устоять до исхода жизни под напором негатива окружающей среды, а значит, и не выполнить божью волю, заложенную в генетическом кодировании... Вот здесь-то и приходит Ю. В. Жадовской на выручку стимулирующая жизненную силу индивидуальная правда жизни... Реальная действительность показала, спроецировав судьбы Ксении Петербуржской и Ю. В. Жадовской на фон эстетико-философских теорий Н. Г. Чернышевского и Ф. М. Достоевского, что правда жизни Ю. В. Жадовской ближе к истине, нежели Ксении Петербуржской. Если правда жизни Ксении Петербуржской по уровню денежно-материализованной добродетельности выше правды жизни Ю. В. Жадовской, то правда жизни Ю. В. Жадовской по силе красоты душевной сострадательности выше любого материально-денежного эквивалента... ...И если Ксения Петербуржская с надломлено-искаженной психикой и с заполнившим всю душу эгоизмом разбитой страдальческой интимной любви, оставив божий крест на месте раздачи подаяний страждущим, пошла, ведомая безразличной неопределённостью к последней грани своей земной жизни, то Ю. В. Жадовская с печальной кротостью несла свой крест до исхода, горюя больше чужим горем, нежели своим... Особо ретивые псевдо-альтруисты могут напомнить автору Боднему А. о существовании доброго дяди, который приходит всем на помощь в критическую минуту, а поэтому, мол, нет смысла оставлять на запас прочности духовные силы. Какой добрый дядя? Первый из первых, т. е. который воспринял принцип "разумного эгоизма" как противоестественное явление в эстетике через своих "Униженных и оскорблённых?" Но, извините, этот первый добрый дядя (как прозаседавшийся по В. В. Маяковскому) одной рукой создавал в Петербурге "Униженных и оскорблённых", а другой рукой совершал в Москве пылкое прелюбодеяние с замужней актрисой Александрой Ивановной Шуберт в то время, как в Петербурге его тяжело больная жена - Мария Дмитриевна Исаева - нуждалась в постоянном уходе. На светском языке это именуется подлостью, а на языке критики "Антропологического принципа в философии" это называется реализация принципа "безгранично разумного

антиэгоизма" ...Па Ф. М. Достоевского надвигался новый парадокс, требовавший увязать неуязвимое. По Н. Г. Чернышевскому, "расчетливы только добрые поступки; рассудителен только тот, кю добр". И вот в этом сложном лабиринте философской мысли Ф. М. Достоевского выручает хитрость апробированного метода психоанализа (именно, хитрость, а не ум). Одно из действующих лиц "Униженных и оскорблённых" - князь Валковский образ мышления которого для Н. Г. Чернышевского олицетворял мишень, на которую великий критик направлял остриё своей эстетико-социальной теории, - был использован в мировоззренческой позиции Ф. М. Достоевского как нарицательный образ (легион Волконских разных мастей) с человеконенавистнической формулой (рассчитанной Ф. М. Достоевским из теории, разумного эгоизма): "нет никакой разницы между пользой и добром". А коль нет разницы между пользой и добром, полагал великий писатель, - не составит проблемы для эгоистов разных мастей размыть грань между дозволенным и преступным деянием, т. е. использовать философию жизни Н. Г. Чернышевского как теоретическое обоснование... Но неужели богопоклоннику Ф. М. Достоевскому взбрела бы несуразная мысль скопировать способности Иисуса Христа: пройтись по водной глади реки Невы в то время, как можно уверенно преодолеть расстояние, идя по общепринятому "узаконенному" пути - набережной. Равнозначная по категории дорога (набережная) обеспечивает надежность передвижения и у реки-Москвы. Правда, новейшая история реки-Москвы запечатлела один инцидент, когда бывший свердловский прораб, будучи спикером Верховного Совета России, свернул (принудительно^ с посторонней помощью) с "узаконенного" пути (набережной) на водную гладь реки-Москвы, искупая грех за прелюбодеяние, т. е. за совершение этико-нравственного преступления... Кому-кому, но прошедшему через ад "Мертвого дома" Ф. М. Достоевскому надлежало бы запомнить (если не до конца жизни, то хотя бы до критики принципа "разумного эгоизма"), что каждый шаг гражданина четко прописан в гражданском и уголовном Кодексе России, и правосудию не составляет груда, несмотря на наличие умышленной пересортицы пользы с добром, узреть грань перехода от дозволенного к преступному деянию. Поэтому напрасны опасения Ф. М. Достоевского, что вал-

ковские разных мастей могут использовать исповедуемую философию жизни Н. Г. Чернышевского в корыстных целях... Хотя валконские разных мастей встречались и Ю. В. Жадовской почти на каждом шагу, однако, ее не одолевали сомнения (мучившие Ф. М. Достоевского христианской абстрактностью), ибо идейная целостность натуры поэтессы генерировала правду жизни истиннее правды жизни Ф. М. Достоевского, так как основывалась на вере в торжество справедливых законов бытия, диктуемых чистотой личностной совести, лишь озарённой отблеском религиозного чувства. Истеннее правда жизни Ю. В. Жадовской, нежели правда жизни Ф. М. Достоевского, и по художественному реализму несущему посредством типического начала не столько эстетико-психологическое восприятие художественной панорамы единства общего и индивидуального, сколько ощущение духовных противоречий и симптомов нравственных болезней общества через поэтический темперамент Ю. В. Жадовской, исходящий из недр обожествленной индивидуальности и личностной совести, находящейся в режиме исповедания... Реализм же Ф. М. Достоевского проявляется в неординарности аналитического мышления, когда единично фиксированный фрагмент фактической правды перевоплощается с приземленно-фантастической правдоподобностью в ростки нового явления с фундаментально гарантированной будущностью под неусыпным оком гражданской совести Несмотря на несовпадение мировоззренческих

позиций, и Ф. М. Достоевский, и Ю. В. Жадовская тяготились к утопическому социализму, хотя и к разным формам его проявления... Но законы общественного развития, не подвластные человеческой воле, уже создавали в середине 19 века предпосылки для зарождения и развития капитализма в России как экономической формации, шедшей на смену крепостничества... Так что же получается, в то время как прогрессивная общественность России 2-й половины 19 века ждёт с нетерпением прихода социализма, по России с возрастающей твердостью поступи воцарялся капитализм, которому не рады даже... монархия и консервативные либералы (не говоря уже о крепостниках с феодально-за- старевшими взглядами)... Историки считают смену крепостничества капитализмом, прогрессирующим процессом. Если так, тогда у автора Боднего А. пошло в аналитическом центре мозга

зацикливание мыслей на "круги своя", памятуя, что эпоха Чернышевского - Достоевского - Жадовской - это эпоха начала активного развития капитализма в России, а начало третьего тысячилетия ознаменовано... началом активного развития капитализма в России после социализма. Получается, что зацикливание на "круги своя" происходит не только в мозгу автора Боднего А., но и в самом ходе исторического развития, отражающего, видимо, слепое тяготение большинства человечества к капитализму, свойство центростремительной силы которого расшифровывается в нижеприведённых эпизодах.

Первый эпизод. Приближаясь уже к финалу своего земного пути, Н. В. Гоголь посещает редакцию журнала "Современник" во главе с Н. А. Некрасовым, - и... с удрученно-печальным видом покидает навсегда стены редакции. Печаль породила сопоставление. Вдвоем - Н. В. Гоголь и основавший журнал "Современник" А. С. Пушкин - тянули воз издательского дела "Современника", причем без вознаграждения за свои труды (и не думая о вознаграждении)... ...Совсем иная атмосфера потребностей для души и тела царила в "Современнике" в последнее посещение его Н. В. Гоголем. Раздутый и оплачиваемый штат передовой мысли России - журнала "Современник" - сосредоточивал своё внимание на коммерческих делах. Бурный рост побегов капиталистического предпринимательства в штабе передовой мысли России - журнале "Современник", - видимо, довершил (или ускорил) душевный надлом Н. В. Гоголя, приведший к физической кончине великого писателя... Ю. В. Жадовская не испытывала такого душевного дискомфорта от противоречивого характера передового журнала России, как испытывал Н. В. Гоголь, потому что, кроме схожих с Н. В. Гоголем признаков индивидуальной сущности - ангелоподобной натуры и постоянства эстетико-идейных воззрений, - Ю. В. Жадовская владела ещё и умиротворенным эффектом "свойства печали" (подробности о "свойстве печали" в 1 части). Это примущество Ю. В. Жадовской дало ей возможность, сохраняя "менталитет" своих духовных ценностей и мироощущения, уйти от духа противоречивости цивилизованного общества в глубокую провинцию... Бедному гению Н. В. Гоголя, не сумевшему сконцентрировать силу воли на судьбоносном изломе, не удалось осуществить свою последнюю мечту: по собст-

венноручно составленному проекту (и уже заготовленному стройматериалу) построить собственное жильё на своей малой родине - полтавщине - и сменить цивилизованный, светский образ жизни на провинцию, примыкающую ближе к облагораживающей душу живой природе.

Несмотря на кажущуюся парадоксальность, дедуктивный метод психоанализа Ф. М. Достоевского применим только к ангелоподобиям, как Н. В. Гоголь и Ю. В. Жадовская, несущим с глубины души неискажённый свет источника врожденной искренности (хотя и не лишенный отблеска горькой иронии из-за человеческой несовершенности)... Для выразителей передовых идей России - сотрудников "Современника" - дедуктивный метод даёт сбой. Почему? Да потому, что по крылатому афоризму "глаза - это зеркало души" прошла тень поправки автора Боднего А., принизившая высоту парения афоризма до прозаического уровня: "глаза - это искривленное зеркало души", ибо импульсы, идущие с глубины души, прежде чем сформировать выражение взгляда человека как оценочную реакцию на действия окружающего мира преломляются в натурах, испытывающих нравственную слабость к эгоистическим устремлениям, через призму позыва инстинкта самосохранения и выживания (как первоисточника эгоистических побуждений)... Выходит, что истинные намерения сотрудников "Современника", смотревших на опечаленного II. В. Гоголя жизнерадостными и обнадеживающими перспективу жизни глазами, трансформируются через подкорректированный автором Бодним А. психоаналитический признак: "глаза - это искривленное зеркало души"? А может быть аналитическое сознание упирается в парадоксальный вариант: ради сохранения и пропогандирования идей революционно-демократического движения целесообразно, учитывая мизерный потенциал движения, войти в полосу ускорения экономического развития общества, чтобы с повышенной кинетической скоростью перейти на рельсы социалистического движения? Но такой трюк чреват непредвиденными, усложняющимися обстоятельствами... Так хочет верить автор Бодний А., но не так, видимо, хотелось вживаться в текущую реальность лидеру "Современника" Н. А. Некрасову со своими соратниками? БОГ всему судья, за ним последнее слово.

С учетом комплексного вывода о центростремительной силе, порождающей тяготение к капитализму (и одновременно вскрывающей природу исторического психологизма народа, которому служили и Н. Г. Чернышевский, и Н. В. Гоголь, и Ю. В. Жадовская), рассмотрим и 2-й эпизод.

Глава 59.

Второй эпизод. Запрудивший до полной консистенции ("яблоку негде упасть") Красную площадь 21 августа 1991 г. народ, глаза которого якобы горели страстным желанием прихода торжества справедливости в виде... идей капиталистического демократизма (емким словом эта условная справедливость выражалась на лозунгах: "Долой партократов", "Долой спецполиклинники", "Долой спецмагазины"), не стал после проявления характера нового общественно-экономического уклада (когда в Москве, как грибы после дождя, начали появляться через каждые 100 метров спецмагазины и спецполиклиниики, когда власть партократии, базировавшаяся на государственной собственности была передана директократии, разделившей в атмосфере бесправового вакуума национальное богатство страны между собой) повторно с той же плотностью массовой солидарности на Красной площади выражать взглядами страстное... разочарование в реформировании, не принесшем им якобы торжества идей социальной справедливости. Почему? Да потому, что глаза 21 августа отражали искаженное пламя душевной страсти. Нет, это не психологический парадокс между сокровенно-желаемым и выражаемым (даже предваряемый корректировкой взаимосвязи "глаза - душа"), точнее, - это не столько парадокс... Характер этого явления, как и подобного явления, проявившегося в первом эпизоде, детально высветил изнутри ещё в середине 19 века Н. Г. Чернышевский (не в меньшей степени понимал эту проблему и Ф. М. Достоевский, но не мог удержаться на скользком соблазне, чтобы скрыть в лабиринте интересов побуждение, сродненное государственной благонадежности)... Не торжество идей капиталистического демократизма, провозглашенное 21 августа через напористо-нахрапистые голосовые связки бывшего свердловского прораба, - а торжество... эгоистических побуждений в виде приобретения права на частный капитал (пусть даже и микро-

скопический), дающий призрачную свободу собственным экономическим действиям, - двигало красноплощадочной массой. А это есть ни что иное, как проявление принципа "разумного эгоизма", являющегося той центростремительной силой, о которой повествовалось в предшествующем тексте... Но "разумный эгоизм" в ущерб своей экономической безопасности забывает одно судьбоносное обстоятельство: капитализм - это не музей под водой, где хищные породы рыб обитают в одном аквариуме, а травоядные - в другом. О забывчивости "мелкими рыбками" этого судьбоносного обстоятельства и о последствиях его, рождающих неуверенность в завтрашнем дне, В. И. Ленин писал: "...Мелкий собственник, мелкий хозяйчик, испытывая при капитализме постоянное угнетение и очень часто невероятно резкое и быстрое ухудшение жизни и разорение, легко переходит к крайней революционности, но не способен проявить выдержки, организованности, дисциплины, стойкости". "Взбесившийся" от ужасов капитализма мелкий буржуа, это - социальное явление, свойственное, как и анархизм, всем капиталистическим странам" (т. 41, стр. 14. П. с. соч.) ...Тогда выходит, что инстинкт мнимой свободы "разумного эгоизма" выше абстрагированного разумного расчета, с помощью которого можно вычислить скрытую опасность? Выходит так, иначе идея утопического социализма и её вариация - "достоевщина" (т. е. доктрина виденья призрачного христианского храма, под сводами которого единой семьей сожительствуют все социальные сословия) - не воплотились бы в реальность (хотя и на исторически промежуточный период) в искаженной форме - номенклатурного социализма.

Облегчённость ухода с общественно-политической сцены номенклатурного социализма (по сравнению с капитализмом эпохи Чернышевского - Достоевского - Жадовской) усматривается в том, что неуверенность в завтрашнем дне исходила не столько от мелких рыбешек", сколько от... директократии. Каждый соцноменклатурный директор нёс в себе скрытую неудовлетворенность (близкую к симптому страха), выражавшуюся через постоянное ожидание пинка в задницу от первого секретаря компартии, в результате чего возникала вероятность быть вышибленным из директорского кресла и посредством возможного необратимого кризиса сердечной деятельности приземлиться прямо в могиль-

ную яму на веки вечные (симптом страха у директорократии отмечается и в начальной стадии капитализма, пока не завершится полная делёжка общенародной национальной собственности).

Молодая Ю. В. Жадовская своей кроткой натурой улавливала общие очертания нравственной неполноценности капитализма, в частности через носителей его принципа "разумного эгоизма"... У молодой поэтессы есть жизненно-рассудительное, но делающее выводы не столько посредством осмысления воздействия окружающего мира на личность, сколько по психологической реакции и ощущению новизны чувств с минорным отсветом, - стихотворение "Теперь не то":

"Уж теперь не то, что было прежде!

Грустно мне, как вспомню о былом Раскрывалась сладко грудь надежде

И - мечтам о счастии земном.

В горе я вдавалась безотчетно,

Без сознанья радостна была

И вперед глядела беззаветно Не страшася ни людей, ни зла.

Уж теперь не то, что прежде было!

Равнодушно я гляжу на свет;

В сердце грустно стало и уныло

И желаний прежних больше нет.

Жизнь теперь я лучше разумею,

Счастья в мире перестав искать Без надежды я любить умею

И могу без ропота терять".

1844 г.

По отличительной особенности той обиды на окружающий мир, которая проходит как бы непрерывным, размеренно-меланхолически-журчащим ручейком душевного излияния через судьбу молодой поэтессы в стихотворении, можно сделать заключение, что молодая Ю. В. Жадовская, кроме носителей принципа "разумного эгоизма", не знала ещё о существовании и другой части (хотя и малой) народа... "Разумно-эгоистическая" часть народа не была для Ю. В. Жадовской непреодолимым камнем преткновения в осуществлении её идейных устремлений, но в то же время "разумно-эгоистическая" часть народа сеяла своей жиз-

недеятельностью вокруг ангелонодобной натуры поэтессы семена душевной отчужденности и меркантильного интереса, граничащего с нездоровым раздором... Может возникнуть ложный соблазн отнести тех, кто "утомлённую душу терзали II мяли лучшие жизни цветы" поэтессы, и тех, кто в завершающем поэтический путь Ю. В. Жадовской стихотворении "Невыдержанная борьба" формировал степень суровости судьбы поэтессы, к "разумно-эгоистической" части народа. Если бы эта часть народа способствовала формированию степени суровости судьбы Ю. В. Жадовской, то вероятность появления на свет "Невыдержанной борьбы" из родильного места души, даже обречённой на невозможность воспроизводить жизнестойкую силу всепокоряющей и благоденствующей красоты, - была бы ниже психологического резерва.

Есть в России исторически общая, предрасполагающая к общественной рассогласованности сила (охватывающая всё пространство и весь ход земного времени в эволюционном развитии цивилизованного человечества), выливающаяся в форму так называемой дискреционной власти (правового института, легализирующего "свободное усмотрение", т. е. полный произвол агентов исполнительной власти в центре и на местах), которая проявлялась в эпоху Чернышевского - Достоевского - Жадовской сословно-классовой усмотрительно-запретительной исполнительностью царских указов, в период номенклатурного социализма - номенклатурно-партийной усмотрительно-ограничительной исполнительностью постановлений Политбюро ЦК, и на заре повторного российского капитализма - финансово-экономическим исполнительным произволом новорусских чиновников под эгидой финансовой олигархии.

Вот эти агенты исполнения дискреционной власти и составляют ту (другую) часть народа, с которой Ю. В. Жадовская вела "невыдержанную борьбу"... А коль "запеленгованы" координаты противника, то надо досконально познать его "нутро", чтобы, во-первых, иметь кагорте избираемых БОГом хотя бы малый шанс на победу в будущем, если в прошедшем (на идейно-социальном поле "Невыдержанной борьбы") её не удалось одержать ангелоподобной натуре Ю. В. Жадовской, и во-вторых, через виденье "нутра" агентов исполнения дискреционной власти и через приемы, методы и способы удержания этой власти понять

дух протеста и познать глубину душевного волнения поэтессы, а также правильно оценить кажущийся автономным (от народа и страны) путь поэтессы, о котором она сказала поэтической строфой:

"Пройду своим путём, хоть горестно, но честно,

Любя свою страну, любя родной народ,

И, может быть, к моей могиле неизвестной

Бедняк иль друг со вздохом подойдет".

Так как в калейдоскопе истории номенклатурный социализм и повторный российский капитализм оставляют более свежие поступи, чем эпоха Ю. В. Жадовской, поэтому поднятая выше проблема будет рассматриваться через живые отголоски прошедшего времени... Начнем с прерванного анализа красноплощадочной массы народа от 21 августа, точнее, с недоуменного вопроса, обращенного ко второй части народа (агентам исполнения дискреционной власти, которые инициировали массовый протест), о невозможности не знать, хотя бы нижеприведённый фрагмент популярной песни Вилли Токарева о американском образе жизни: "Небоскрёбы, небоскрёбы, а я ма - а -а - а- ле - нь - кий такой // Всюду ездят толстосумы // Деньги куры - не клюют // Между ними как шакалы // Люди бедные снуют //" - И стоило ли после этого менять шило на мыло? И это ещё без учета реанимационных затрат на переориентацию экономики и на снятие стресса с психики зомбированной преобладающей (третьей) части народа в результате реформирования... А может быть, агенты духа рассогласованности (вторая часть народа) горели желанием исправить искаженную форму социализма, которую пламенным стихом жёг ещё на заре Советской власти В. В. Маяковский: "А разных главных неумолимо // Шоферы возят и возят мимо // Не ухватишь - скользкие, - не люди, а налимы // "Без доклада воспрещается". Куда не глянь// "И пойдут они, солнцем палимы // И застонут..." // Дело дрянь! "("Протекция" 1926 г.) ... Ну, если так, тогда зачем было вести народ за бывшим свердловским прорабом, если он стал "сознательным" коммунистом после осознания и признания во весь голос В. В. Маяковским патологии социализма, и более того, когда бывший свердловский прораб, исполняя почти сорок лет роль драного волка в овечей шкуре (т. е. пребывая в рядах КПСС), посетил за несколько месяцев

до снизложения социализма в России американский город Атланта и перед телекамерой на весь мир приложил руку к сердцу, говоря: "Здесь у сердца моего партбилет коммуниста, я его никогда, никому не отдам!" ... Не могли не знать агенты духа рассогласованности и о властолюбивых амбициях бывшего прораба. Создавая остроту безвозвратно уходящего времени и интуитивно подсказывая возможность шанса одеть "царскую корону", агенты духа рассогласованности поставили бывшего прораба в позу "обидевшегося мальчика" на "деловые замечания" жены бывшего ставропольского комбайнера, чтобы, учуяв прилив "демократической волны" масс, перевоплотить бывшего прораба в "царя Бориса". Для чего агентам духа рассогласованности нужен "царь Борис"? А за место... козла отпущения, если не заладится задуманное дело, а если и заладится, то после ухода "царя Бориса" с политической сцены списать на него все ошибки реформирования, оставаясь самим непогрешимыми. "Тому в истории мы тьму примеров слышим".

Агенты духа рассогласованности, судьбоносно-исторически являясь ядром любого общества, направляют вектора взаимосвязи и воздействия, как по восходящей линии, так и по нисходящей

-- к зомбированной (преобладающей) части народа.

Хотя в эпоху Ю. В. Жадовской слово "зомбирование" не употреблялось, однако поэтесса своей гуманной рассудительностью понимала те явления, процессы и действующие лица, которые характеризовали это слово. В строфе "Пройду своим путём..." Ю. В. Жадовская имеет в виду под словом "народ" именно эту (преобладающую) часть народа...

Как способствует пойманный зеркальный отблеск познанию формы предмета, так и пойманный миг психологического раскрепощенного самовыражения зомбированной части народа способствует познанию разнохарактерных (но не лишенных в своем большинстве благородства) порывов души этой части народа, а так же познанию углубленности характера мнимых повелителей этих порывов - агентов духа рассогласованности. Фиксирование "пойманного мига" происходит, в частности, по разработанному автором Бодним А. приему - так называемому "эффекту недонесения Войновича". Эпизодическая основа, родившая этот прием, вырисовывается из воспоминания о своем детстве воен-

ной поры известного писателя Владимира Войновича... Пионер Володя Войнович, проживая с эвакуированными родственниками в бараке зауральской провинции и будучи невольным свидетелем при многолюдии сорвавшихся в сердцах с уст соседки страшных слов: "Проклятый Сталин, кровопиец народный", - решил, что утром следующего дня о антисоветских словах крамольной женщины оповестит (как подобает пионеру) ОГПУ. Но начавшаяся активизироваться коварная простуда уложила на полмесяца пионера Володю Войновича в постель, последовавшая после выздоровления череда проливных дождей ещё на пол-месяца отложила намеченное решение. По прошествии месяца лишенный обремененностей пионер Володя Войнович, видя постоянно перед своими очами мельтешащую крамольную соседку, с глубокомысленным удивлением приходит к выводу: жить, оказывается, можно и без доносов в нечеловеческих условиях, не теряя облика Человека.

А ведь около 90% узников ГУЛАГа были жертвами доносов... Могут резонно возразить автору Боднему А., что среди жертв ГУЛАГа были и такие, которые не доносили и сидели напрасно. Были, если не принимать во внимание патриотические слова Юлиуса Фучика о равнодушных (с "молчаливого согласия" которых вершатся в мире беззакония). Мнимая невиновность этой категории жертв ГУЛАГа - "самых честных из честных" - может вылиться в укор автору Боднему А., мотивированный тем, что против "отца всех народов" они были бессильны. Да, бессильны были "самые честные из честных" против будущего "отца всех народов", а вот против мнения Ленина о несоответствии кремлевского горца должности генсека нашлось храбрости выступить на очередном съезде партии в поддержку будущего "отца всех народов" (согласно статистике КПСС, около 70% голосовавших за кремлевского горца попали впоследствии под жернова ГУЛАГа) на фоне популяризированного агентами духа рассогласованности имиджа кремлевского горца... Эти доводы автора Боднего А. могут показаться "самым честным из честных" малоубедительными. Но автор Бодний А. не был бы исследователем, если бы не привел в завершение аргументирования ещё один довод, от которого у "самых честных из честных" может во рту вода закипеть... Кремлевский горец, идя каждый раз

на заседание Политбюро, в скрытом душевном напряжении сдерживал еле заметную нервную дрожь в коленях от законно возможного заявления членов Политбюро: "Товарищ Сталин, решением Политбюро вы сняты с должности генсека..." Минула кремлевского горна эта участь, но не обошла стороной его преемника генсека Н. С. Хрущева, который, уезжая на отдых в Крым осенью 1963 г., предупредил членов Политбюро: "Если только проявите попытку выступить против меня, - раскидаю, как щенков". И "раскидал" - приехал из Крыма уже рядовым членом КПСС в облике "бездомного пса с поджатым хвостом" ...Попробуйте "самые честные из честных" прикоснуться хотя бы к одному волоску на голове Президента России без его согласия. Президентская конституция вам это не позволит, даже если будет одобрительный референдум народа... Сталинская конституция давала вам, "самым честным из честных", полную свободу для проявления демократического действия.

"Эффект недонесения Войновича" своей конечной идеологической "безрезультативностью" (или "бездействием") способствует возможности "проявления демократического действия", рассеивая туман зомбированное? на психологии народа, долженствующего познать природу искаженное? социализма в форме ГУЛАГа и доноса... Донос - это скрытая форма самовыражения в грехопадении порочной натуры человека... ГУЛАГ - это творение... БОГа, создавшего испытательный полигон всесоюзного масштаба для открытого самовыражения в грехопадении порочной натуры человека, но руками... чьими?... Болезненно-мнительного кремлевского горца? Нет, нет и ещё раз нет! Кремлевский горец имел видимость реальной жизни, ограниченную параметром Кремля (и дачным маршрутом), и причастность его к ГУЛАГу сводилась лишь к узакониванию искусственно нагнетаемых страхов, выливавшихся в энергию репрессивного воздействия... Строители ГУЛАГа и нагнетатели искусственного страха (во все времена цивилизации человечества, в частности, с эпохи Ю. В. Жадовской и до наших дней) - это, ставшие уже нарицательными, знакомые действующие лица истории: агенты духа рассогласованности, наречённые автором Бодним А. (склонным к биологическим ассоциациям, расширяющим и углубляющим сферу познания духовной, субстанционности) СУКкулентами

Спонтанной Подпитки Интеллекта Дисгармонией. По усеченному корню первого слова и по начальным буквам последующих слов, составляющих текст нареченности, образуется (во множественном числе) развернутое словесно-смысловое сочетание, точнее, новое наименование: СУКи СПИДовые.

По шкале нравственности честность и демократия - это сродные сестры... Так почему же "самые честные из честных" (которые не могли не знать о нервическом дрожании колен кремлевского горца и о исторической роли СУК СПИДовых) не использовали сталинскую конституцию для пресечения испытаний на всесоюзном полигоне - ГУЛАГе?.. ... А потому, что предчувствовали в будущем траурное шествие к памятнику Дзержинского, точнее, к соседствующей с ним безликой скульптурной глыбе с целью возложения венков в память о жертвах ГУЛАГа... Прекратите этот спектакль "самые честные из честных"! И рядом с памятником Дзержинского водрузите на постаменте скульптурную композицию - изваяние во весь рост Осипа Мандельштама, облаченного в арестантскую робу, и стоящего рядом с ним в обнимку Бориса Пастернака, (запамятовавшим напомнит автор Бодний А., что Борис Пастернак - это тот самый член Союза писателей, который единственный во всей Вселенной, пренебрегая инстинктом выживания, выступил открыто перед "отцом всех народов" в защиту Осипа Мандельштама. Низкий поклон Борису Пастернаку от автора Боднего А.). И сюда, сюда, сюда, к этому монументу "самые честные из честных" возлагайте цветы в память о жертвах ГУЛАГа, не забывая при этом воскресить в памяти факт отречения сына Михаила Зощенко от своего отца. О, господи, ещё такого позора не знала мать-Россия, чтобы "самые честные из честных" сами заготовляли себе намыленные веревки и по указке СУК СПИДовых затягивали себе петлю на шее.

А чтобы вероятность повтора самобичевания человечества (в свете изложенного материала от поэтической строфы Ю. В. Жадовской на стр. 88 до последнего абзаца настоящего текста главы 59) была сведена к нулю, нужно взамен забывчивости автора Боднего А. произвести скульптурное завершение монумента: вычеканить на памятной доске строфу из литературного наследия... нет, не Бориса Пастернака и не... Осипа Мандельшта-

ма (так как им могут приписать субъективность ощущения гула- говского произвола), а... Ю. В. Жадовской (стр. 88) ... В этой строфе чувствуется надломленность поэтессы от осознания неодолимости силы, фальсифицирующей божью истину руками СУК СПИДовых, но в то же время через надломленность жизненной силы видится ядро твердости духа, покрытого сплавом из гармонизированных нравственных достоинств, легированных идейным постоянством... Носители подобного ядра сопоставляют красоту своей души с приемлемостью норм нравственности окружающей среды, а не слепо берут за эталон подражания эту нравственность, тем самым предостерегая себя от самобичевания, памятуя о том, что, кроме носителя нравственного совершенства - Иисуса Христа - есть в мире и антихрист, которого при потере даже кратковременной бдительности можно принять за сына божьего.

"Сам Христос, - записывает в "Дневнике писателя" Ф. М. Достоевский, - проповедовал свое учение только как идеал..." ...Выдавая себя за приверженца учения Христа, Ф. М. Достоевский в то же время ради демонстрации оригинальности своего ума как бы исподволь своей идеи о всемирном единении человечества (христианский социализм) снизводит толкование учения Христа к идеалистической форме, беря у него реванш в рациональности выбора судьбы человечества... Это рождало всемирно духовный парадокс, в котором Христос представлялся как выразитель божьей истины через знание природы человеческих слабостей, а Ф. М. Достоевский - как носитель познания природы человеческих слабостей, перевоплотившегося психоанализом в теорию обустройства мира на хребту учения Христа.

Ю. В. Жадовская понимала, что идея всемирного единения человечества не может не носить скрытую идеологическую суть, т. е. кто правит миром капитала, тот посредством СУК СПИДовых и подомнёт под свою правду жизни народ, прикрываясь лозунгами благоденствия... А вот всемирной организации или, наконец, партии, способной мобилизовать народ на создание основ если не христианского социализма, то хотя б (в философском плане) научного социализма, в эпоху Ю. В. Жадовской не было, но даже если бы и.... была (провозглашенная Лениным крылатой фразой: "Есть такая партия!"), - то но мере воплоще-

ния тезисов и принципов научного социализма в жизнь эта партия претерпела бы воздействие всемирного духовного парадокса, а поэтому стоящие за крылатой фразой Ленина общественно-исторические предпосылки превратили бы партию научного социализма не без фундаментальной помощи СУК СПИДовых в партию партноменклатуры с её искаженным сыновьим придатком - ГУЛАГом, а позже - неизбежен возврат на новый виток спирали призрачной видимости прогресса: повторный возврат капитализма в России.

Ю. В. Жадовская не знала эту будущую поступь истории народа и страны, но своим поэтическим чутьем и интеллектом, своей психологической упругостью силы воли и своей идейной устремленностью она понимала не только всю сложность проблемы разграниченности, точнее, общности личного и всенародного благополучия, но и осмысленно вбирала в свой внутренний мир загадочность всемирно духовного парадокса, а это в свою очередь и рождало кажущийся автономным, (от народа и страны) путь самовыражения нравственного противостояния злу без видимого, казалось бы, единения с духовной динамикой народной жизни под небом единой родины - России - в её поэтической строфе: "Пройду своим путем...". Несмотря на минорный тон соотнесенности бренности человеческой жизни к вселенской вечности в этой строфе, невольно напрашивается сравнение духа творческого и социального борения Ю. В. Жадовской с рекой познания жизни, рождающей разделительным вечнонесущимся к таинствам грядущего потоком два берега, абстрагирование которых через ламинарность излияния поэтическим словом патриотического долга с личностной совестью и с верой поэтессы в воскрешение скромной памяти о себе определяет один берег как сострадальную судьбу Ю. В. Жадовской, а другой берег - как многострадальную судьбу русского народа, извечно надеющегося на осуществление идеала Христа, но реально согревающегося теплом вселенского излучения "падучей звезды" от единящих (народ и поэтессу) вод реки познания жизни.

Глава 60.

Ладья кажущейся автономности душевной тяги Ю. В. Жадовской шла по водам реки познания жизни в направлении от цивилизации к глубокой провинции, чтобы на расстоянии разум-

ной близости созерцать свою идейную цель - единение с простым народом, - ибо поэтесса боялась, что соприкосновение с омате- риализованной формой цели может испортить чистоту идеала. Автор Бодний А., полностью солидарствуя с Ю. В. Жадовской как родной душой, на собственном опыте убедился в разумности интуитивного расчёта поэтессы, оставляющую на земную доверительность 99,9% (0,1% недоверительности) и 100%-на идеальную (потустороннюю) доверительность... Есть у Ю. В. Жадовской стихотворение: "Мирских сует я не терплю..." ...Как толща кристально чистой воды в водоёме оптически смещает видимое дно, так и смысл, заложенный в названии стихотворения, на 0,1% смещает земную доверительность к недоверчивости, но не отяжеленно прагматическим скептицизмом, а воздушно-легким сентиментально-чувственным восприятием жизни путем сопоставления "божьего мира" с "мирской" суетностью. "Мирских сует я не терплю,

Но божий мир душой люблю,

Но вечно будут милы мне -

И звезд мерцанье в вышине,

И шум развесистых дерев,

И зелень бархатных лугов,

И вод прозрачная струя,

И в роще пенье соловья".

0,1% недоверчивости Ю. В. Жадовской - это условный цифровой показатель, ибо поэтесса была не только по-детски искренняя, но и бесхитростная до самой глубины души. Этому свидетельствует, в частности, не только факт инициирования равного деления наследства с братом, но и, несмотря на нежелание Насти Федоровой исполнить духовное завещание: выращивать Цветы, - непринятия мер сохранности от возможного пренебрежительного отношения (со стороны воспитанницы, на которую Ю. В. Жадовская переписала наследство) к реликвиям: памятным вещам молодости, рукописям, книгам, фотографиям и др... С завладением имением Ю. В. Жадовской после ухода поэтессы в вечность Настя Федорова почти все её реликвии пустила коту под хвост, не говоря уже о настырно не исполненном духовном завещании поэтессы... Недобросовестное отношение к исполнению Настей Федоровой последней воли Ю. В. Жа-

довской, хотя и тяготелось к открытому предательству, но было значительно лояльней, нежели скрытое предательство Иуды, что дало Насте Федоровой со стороны БОГа более смягчительный приговор: эфемерное обогащение перевоплотилось в полунищепское существование до исхода жизни. Приговор был исполнен незамедлительно беспощадным роком... Не обошел стороной неумолимый рок и корежских вандалов, разрушивших "Эдем" Ю. В. Жадовской при умышленном попустительстве местных властей: из поколения в поколение корежские вурдалаки влачат жалкое существование, не облегчив свою участь награбленным. -"

Глава 61.

Но озабоченность автора Боднего А. выражается не столько невозвратимо пропавшими реликвиями Ю. В. Жадовской, сколько сохранением красоты души поэтессы через благие (т. е. красивые) деяния потомков, осветляющих свой разум и чувства благоуханной поэзией "жизни сердца", и через неприкосновенность к её супертайне [т. е. признание наличия в женской родной душе не познанных (и не долженствующе познаваемых) глубинных, зацикленных па самих себя импульсах]... Мудрое интервью Виктора Коршунова (директора Малого театра) о вечных уголках таинства женской души - тому подтверждение... Суиертайна, как и индивидуальность натуры, несущая свой неповторимый колорит эмоционально-чувственных и аналитических особенностей (наподобие анатомическому рисунку линий на кожном покрове ладони), - не снижает степень слитности родных душ... ...Красота души, как энергия, может материализоваться. Для сомневающихся автор Бодний А. предлагает освежить в памяти ситуационные моменты, беря в качестве объекта экспериментирования не святыню - красоту души, - а её диаметральную противоположность - тенденцию к душевному уродованию самосознанием, выражаемую сознанием зачастую в замаскированной форме под этическую любезность. Во время словесного контактирования благородной натуры с натурой, несущей тенденцию, первая испытывает внезапно налегаемую внутреннюю перекоробленность мироощущения (сопровождающуюся, как правило, повышением артериального давления и головной болью), невзирая на внеш-

нюю благорассудительность второй натуры. Самопроизвольно у первой натуры вырабатывается желание (без логического обоснования) избегать встречи со второй натурой. Расхожий термин

-- психологическая несовместимость - только лишь внешняя результативность данного явления, обоснованность - в оматериализации отрицательных импульсов уродоподобного самосознания в виде фантомно-энергетического потока (упрощенно сравнимого с биотоками), незримо физически воздействующего на чувства первой натуры... Но тенденция к душевному уродованию второй натуры - это не синоним тупорылости сознания. Эта натура ведёт себя, как проточная вода в русле с разной характеристикой герметичности: перед силой, как перед китайской стеной, - пасует, тихо изливаясь мимо, но стоит только обнаружиться малейшему дрену, - начнёт эрозийно подмывать и китайскую стену...

Не исключено мнение, что для автора Боднего А. образ родной души - Ю. В. Жадовской - из-за пласта земного времени может облечься во вселенскую туманность... На начальной стадии познания родной души - Ю. В. Жадовскую - автор Бодний А., действительно, не мог сориентироваться в этом мире, ощущая воображаемую китайскую стену между внешней прозрачностью (даже типичностью) и душевной феноменальностью вожделенного образа, между земным авторским мироощущением и внеземным выражением души поэтессы. Это порождало у автора Боднего А. сильную обеспокоенность, ставившую его в зависимость от окружающей среды по поводу сроднения с душой Ю. В. Жадовской... ...Теперь, навсегда добровольно плененный фантомно-энергетическим воздействием красоты души поэтессы, автор Бодний А. четко ощущает духовное субстанционное единение между собой и Ю. В. Жадовской: сроднение душ находится в режиме вселенского потока Вечного Времени, независимо от того, в каком измерении пребывает та или иная душа... Понять это и просто и в то же время сложно, подобно исподволь, незаметно рождающейся философской углубленности стихов Ю. В. Жадовской из вроде бы, казалось, простого слова, но дающего ощущение погруженности в прозрачно-кристальную безобъемность живительного источника, перевоплощающего обожествленную простоту в восходящий круго-

ворот очищающихся от земной дисгармонии чувств и в облегчающую думу предчувствие разрешимости извечных человеческих таинств ожидания будущности... Отсюда - и вносимые Ю. В. Жадовской в поэзию чувство тоски, неудовлетворенности, а значит, и отрицания действительности ради... торжества справедливого будущего... ...А поэтому и слезы на глазах поэтессы Юлии Валериановны Жадовской - это лишь предтеча обожествленной улыбки:

"Ничего, немножко только воли,

И исчезнут слезы на глазах,

Ничего... еще одно усилье, -

И мелькнет улыбка на устах!"

Февраль 2002 г.

АКСОНОМЕТРИЧЕСКОЕ ПРОЕЦИРОВАНИЕ ЖИЗНЕННОЙ И ТВОРЧЕСКОЙ СУДЬБЫ Ю. В. ЖАДОВСКОЙ НА ФОНЕ

ЭСТЕТИЧЕСКОГО ПСИХОЛОГИЗМА И

ДУХОВНОЙ СУБСТАНЦИОННОСТИ

Часть четвертая

Глава 62.

Торжество справедливого будущего, обрамлённого обожествлённой улыбкой поэтессы, было тесным образом связано и с судьбой крестьянской России и с всевышней благосклонностью к творчеству Юлии Валериановне Жадовской.

Будучи третьеразрядной поэтессой, Ю. В. Жадовская как выстрадавшая творческая личность глубже сознавала Н. В. Гоголя и даже И. С. Тургенева, что самая злободневная тема современности - это историческая участь и перспектива крестьянской Руси, конкретнее - доля крестьянина с сохой на ниве его жизни. Н. В. Гоголь, к сожалению, не с заострённым вниманием относился к этой проблеме. Будучи сам скитальцем, не имея своего жилья, он отдавал накопленный творческим трудом капитал на благоустройство жизни бедного студенчества, как бы забывая, что есть ещё специальная категория людей - крестьянство, для которого бедность - постоянная спутница жизни... У Ю. В. Жадовской есть стихотворение "Грустная картина", где изображен крестьянин, стоящий на своей неурожайной ниве и чешущий затылок от безысходности ситуации. И кто ему выделит пособие по аномаль-

но-погодной неурожайности? И сколько таких бедствующих крестьян по Руси? Задумывался ли над этим Н. В. Гоголь?.. ... Н. В. Гоголь был далековат от крестьянской России, и поэтому тяготы крестьянства для него были объектом опосредственного осмысления... С И.С. Тургеневым дело обстоит сложнее. В "Записках охотника", как отмечает биограф Ю. В. Лебедев, противоестественный порядок вещей в социальной сфере отображается художником в "повторяющемся мотиве изуродованного пейзажа", именуемый автором Бодним А. "овражным" пейзажем. Через эту художественную деталь писатель, по мнению Ю. В. Лебедева, вскрывает глубину трагедий и переживаний крестьянской души, а заодно и сострадание самого автора, т. е. И. С. Тургенева. Если это так, то зачем тогда вырученные деньги от продажи часто повторяемой вырубки леса (приводящей к возбуждению почвенно-эрозионного процесса) направлять не на обустройство жизни многострадального крестьянства, а на дорогостоящие подарки для дочерей Полины Виардо? Тогда получается, что И. С. Тургенев или наигранно-сострадален к крестьянской доле, или, если пишет кровью сердца, то тогда его творчество не соответствует высокому художественному мастерству классика, и читатель вправе ждать в любви момент от такой раздвоенности чувств и действий фальшивую ноту, низкопробный слог. А если до конца повествования нет такой ноты и такого слога, значит... тогда задействуется индивидуальная правда жизни, совмещающая си- нусовидность выражения и положительного (божественного) и отрицательного (сатанинского) начала... классик своим творчеством должен нести людям образец нравственности и морали, выраженный в земном, реальном исполнении... и почему биограф Ю. В. Лебедев вкладывает в "овражный" пейзаж "противоестественный порядок вещей в социальной сфере", придавая ему новизну художественного мотива? А может быть в "овражном" пейзаже выражена непостижимость глубины и "противоэрозийная" неразрешимость животрепещущих проблем крестьянской России принятыми действующими методами на современном автору (И. С. Тургеневу) этапе общественной жизни? Тогда это "реабилитирует" И. С. Тургенева, ибо переводит авторское сострадание от конкретной личности к желанию восстановления общечеловеческой душевной гармонии.

Более правдоподобнее - проецирование позиции И. С. Тургенева автором Бодним А., нежели биографом Ю. В. Лебедевым (не в целях самовосхваления автора Боднего А., а в возможности использовать великим писателем шанс своего намерения привести в соответствие результирующую душевного борения между интимно-эстетическим упоением врожденного чувства прекрасного, с одной стороны, и всплесками выстраданных мыслей и чувств на лист бумаги, с другой стороны). Залогом тому - нравственная добропорядочность великого писателя.

Развивая тему взаимосвязи, внутреннего родства и внешнего сходства поэтических героев И. С. Тургенева из "Записок охотника" с природой, биограф Ю. В. Лебедев пишет: "В создании целостного образа живой России участвует природа. Поэтических героев И. С. Тургенева чаще всего сопровождает родственный пейзажный мотив. Мы видим лицо Калиныча, кроткое и ясное, как вечернее небо. Душевная кротость героя подхвачена природой, в ней разлита... ...Облик героя срастается с образом зари и неба. Через Калиныча сама природа оживает и одухотворяет" ... У Ю. В. Жадовской есть строфа, которая недвусмысленно определяет характер взаимосвязи поэтессы с природой:

"Как сладко приникнуть мне

К святому ложу твоему,

Мать всеисцеляющая - Природа!"

В отличие от Ю. В. Жадовской, которая считает себя и дочерью и подданной вселенской целостной Природы, по биографу Ю. В. Лебедеву, природа и человек олицетворяет духовное собратство, взаимозаменяя и взаимодополняя друг друга. Эта позиция биографа Ю. В. Лебедева прошла бы незамеченной критическим оком автора Боднего А., если бы не навязчиво всплывший в уме последнего художественный эпизод... У А. Блока в поэме "Двенадцать" виделось на протяжении всего коммунистического строя духовное собратство в сцене патрулирования по метельному Петрограду группой красноармейцев, символически возглавляющей идущим впереди Иисусом Христом... А в наступившем капиталистическом строе в этом собратстве усмотрели нарушение элементарных правил личной безопасности: резко снижавшая видимость метельная мгла создавала опасность спутать Иисуса Христа (т. е. превратить в живую мишень) с любой встречной

человеческой фигурой, вызывающей подозрение и неадекватно реагирующей на окрик патрульных, и тогда... неминуемо вторичное прерывание земного пути Иисуса Христа от единовременного залпа двенадцатью пулями... Получается, что А. Блок был... редиской, т. е. снаружи красный, а внутри - белый.

К сожалению, такую цветную голограмму биограф Ю. В. Лебедев хотел бы видеть в художничестве великого писателя, опуская новшество средств изображения единения человека и природы, давая простор мнимой приверженности И. С. Тургенева к язычеству через антропоморфизм, точнее, художественно-завуалированному желанию столкнуть принципиальные позиции христианства и язычества... Возникавшие сомнения по поводу целесообразности и жизнестойкости христианских принципов Ю. В. Жадовская высказывала открыто, однозначно. Хотя христианство отчасти и выросло на почве язычества, но всосавшееся с молоком матери в историческое сознание Ю. В. Жадовской вероучение - христианство - осталось до конца земной жизни, как безальтернативное... Не есть ли здесь альтернативность (пусть даже преподнесенная с благими намерениями) - проявление духа дисгармонической противоречивости, свойственного подавляющему большинству человечества? А может быть, сам биограф Ю. В. Лебедев создаёт идейно-эстетический привкус редиски в творчестве великого писателя, как бы подсознательно перелаживая непопулярную черту своего характера на другого? Об этом ведает только БОГ. ...Антропоморфическим душком отдаёт и от нижеследующих слов биографа Ю. В. Лебедева: "Люди и природа дышат здесь ("Бежин луг") одной жизнью, "помнят" друг о друге, выступают как органы единого живого существа. Душою этого единства является личность автора, Тургенева, слитая с жизнью народа, с глубинными пластами русской и даже праславянской культуры. Из этого бездонного источника черпает она свою поэзию..." учитывая, что и И. С. Тургенев и устно и письменно высоко ценил творчество лидера революционных демократов В. Г. Белинского, а через 35 лет после кончины великого критика лёг навечно с ним рядом (согласно духовного завещания), - автор Бодний А. сомневается, в выраженном биографом Ю. В. Лебедевым приоритете "антропоморфической" эстетике над социальностью в фундаментальном произведении И. С. Тургенева и ос-

тавляет за собой право считать проблемы социальной среды, простого народа первостепеннозначащими, а "пейзажный" мотив - лишь существенное добавление к ним... Грош цена любому писателю, если он выражает (данным ему БОГом талантом) чувство прекрасного, забывая о предназначенности своего творчества вскрывать в народе исторические глубинные истоки и любви к природе, земле, и духа свободолюбия (который должен истекать только в русле справедливого проявления жизни). Обогащаясь мудростью через познание жизни народа и природы, истинно народный писатель становится защитником и экологически загрязняющейся природы и, главное, попранных прав угнетённого народа. Душа же художника слова - это индивидуально-отличительный от души народа, обособленный внутренний мир творческого абстрагирования, выражающий опосредственно духовные интересы и побуждения народа... Историческое величие народа - в созидании материального облика Земли, это величие и должен уметь изображать художник... Но каждый художник в силу своей психологии и душевного потенциала но-разному воспринимает умаление величия народа сатанинской силой - аристократией и светским кругом: один как И. С. Тургенев, не теряя оптимизма, обличает и социальную несправедливость и тенденциозных уродователей пейзажного лика земли, другой, точнее, другая, как Ю. В. Жадовская, с ангелоподобной, но надломленной от осознания непоправимости баланса зла и добра натурой через поэтическую печаль выражала глубокое сожаление и протест дисгармоническому обустройству человечества на Земле, где красота живой природы стала (в лучшем случае) объектом корыстных интересов "земных богов", а в худшем случае - объектом безразличия... таким образом, сами собой из вышеизложенного напрашиваются выводы: единство людей и природы олицетворяется душой народа (а душа художника только объемлет аб- страгированно это единство в форму духовной общности, сфера которой слагается из вселенской туманности (за которой кроется божья истина) и из фантомноподобного творческого озарения). И второе - бездонным источником, из которого художник черпает свою поэзию, является обожествлённое природное свойство внутреннего мира - свойство всецельно на пульсации сердца отдаваться избранной идее, совмещенной в пространстве и во вре-

мени с сокровенными побуждениями раскрепощенной в уединенности (от непосредственного воздействия земных поработителей) душой простого народа, и детермин и чески подчинять свою волю красоте и созидательно-врачующей силе Природы... Эти выводы художественного подтверждаются Ю. В. Жадовской, в частности, прозаической строкой из "Переписки": "Сейчас отошла от раскрытого окна; южный ветер освежил мне ласкою грудь и пылающие щеки. Ветви цветущей жимолости с легким ропотом наклоняются к окну, будто просятся в комнату. Хорош этот мир, жаль только, что счастья в нём нет! Не знаю отчего, мне что-то очень грустно... не могу удержаться от рыданий. -"Слёзы мешают писать... да в состоянии ли эти глупые чернила й перо выразить всю горечь отравленной души моей?"

В этой строке из "Переписки" высоким мастерством стилистических переливов, отражённых от вылитой наружу экспрессии душевных переживаний поэтессы, Ю. В. Жадовская как бы соединяет воедино через раскрытое окно микро- и макромиры Вселенной, взаимообуславливая их носимой в себе обожествленной всемирной печалью, и в то же время обособляет их своей беспомощностью, исходящей от красоты души.

Дополняют эту тему также стихотворения Ю. В. Жадовской: "...Я всё хочу расслушать...", "Облака", "Туча", "Грустная картина".

В стихотворении "...Я всё хочу расслушать..." Ю. В. Жадовская через кроткую любовь к живой природе ищет ответ на неудовлетворённость жизнью.

В стихотворении "Облака" Ю. В. Жадовская завидует безмятежно-условной свободе облаков, которые хотя и гонимы в непредсказуемом направлении ветром, но необременённые ничем в противовес поэтессы, которую неодолимым грузом давят к земле неразрешимые (в её представлении) и несправедливые по человеческой морали проблемы.

В предыдуще упомянутых главах "Аксонометрии..." стихотворение "Грустная картина" Ю. В. Жадовской показывает, что за туманностью "капризов" природы, снижающих биологический урожай крестьянской нивы, кроется государственно-административное безразличие к судьбе простого человека, делаю-

щего его социально незащищенным, ибо крестьянину не преодолеть не только "капризы" природы, но и "капризы" мелкого чиновника.

ГРУСТНАЯ КАРТИНА!

"Облаком густым Вьется из Овина За деревней дым Незавидна местность:

Скудная земля,

Плоская окрестность,

Выжаты поля.

Всё как бы в тумане,

Всё как будто спит...

В худеньком кафтане Мужичок стоит,

Головой качает --

Умолот плохой - Думает - гадает:

Как - то быть зимой?

Так вся жизнь проходит

С горем пополам;

Так и смерть приходит,

С неё конец трудам...

Причастит больного Деревенский поп;

Принесут сосновый

От соседа гроб;

Отпоют уныло...

И старушка мать

Долго над могилой

Будет причитать..."

В ранее упомянутом стихотворении "Туча" Ю. В. Жадовская силу и разноголосицу живой природы с помощью аномалии концентрирует и трансформирует в суровый аккорд, напоминая сильным от мира сего, что против них может восстать не только простой народ, но и перевоплощённая в неукротимую энергию движения живая природа.

Глава 63.

Есть у Ю. В. Жадовской и стихотворение "Люблю я головы горячей увлеченье...", в конечном четверостишии которого ("...Моих цветов краса и упоенье...", она своеобразно отражает проблему сопряженности людских судеб и живой природы. В нём Ю. В. Жадовская вскрывает философскую глубину казалось бы уже на проторённом пути:

"...Моих цветов краса и упоенье Пускай тебя восторгом подарит,

Пусть шум деревь заглушит на мгновенье Предчувствие того, что будущность сулит".

В этом четверостишии "шум деревь" - не отвлекающее лечебное средство; а живая природа - не объект модуляции будущности. Но динамика живой природы ("шум деревь...", "цветов краса и упоенье..."), воздействующая вначале как психологический фактор, гипнотически плавно преобразуется духом и телом человека в движущую силу интуитивно-под- сознательного мировосприятия непознанных и непознаваемых законов Вселенной, не затушёвывая, а даже как бы биоэнергетическим отблеском семантики духовной субстанционности наэлектризовывает превентивность самосознания на опережающую готовность к оценке последствий будущности.

Не претендуя на роль БОГа, живая природа тем самым как бы даёт спасательный круг человеку, погруженному в безбрежное пространство Мирового Океана турбулентности предполагаемых и располагаемых божьих истин.

Вышеизложенные произведения Ю. В. Жадовской показывают характер реагирования поэтессы на дисгармонию внешнего мира с реалистических позиций бытия.

Глава 64.

Два нижеизлагаемых четверостишия ("Веет тихо, веет сладостно..." и "Люблю я головы горячей увлеченье...") решают эти вопросы уже абстрактно. Само погружение в абстракцию даёт Ю. В. Жадовской хотя и мнимую, но умиротворяющую душу разрешимость неразрешимых вопросов.

"Веет тихо, веет сладостно

Мне дыханье ветера.

Светят звёзды в небе радостно,

Спит на дне души тоска".

В этом четверостишии Ю. В. Жадовская на фоне нежной очарованности красотой природы рождающуюся в ней печаль умиротворяет сном в тайной надежде сохранить хрупкое равновесие между иллюзорным и реальным благополучием жизни. "Люблю я головы горячей увлеченье,

И сердца страстного безумный, жаркий бред,

И ряд печальных дум, и вечное стремление

К тому, чему у вас названья в мире нет..."

В этом четверостишии первые две строки знакомят читателя с сокрытым резервом чувств и эмоций поэтессы. А вот две последние строки - это уже серьёзный объект литературного исследования.

И по форме и по смысловому направлению совершенно уникальным и таинственно загадочным воспринимается то "вечное стремление" поэтессы, которому у нас "названья в мире нет". В этом противопоставлении поэтессы себя всему внешнему миру - "у вас названья в мире нет" - автор Бодний А. интуитивно как родная душа Ю. В. Жадовской чувствует отправную точку расчёта "вечного стремления". В земную бытность Ю. В. Жадовской, действительно, название ему не было... Точнее, было, но в упрощенном геометрическом подобии, когда воображаемым сечением верхнего круглого конуса песочных часов рождалась... парабола (кривая), в точке расхождения которой двух симметричных лучей и брало отсчёт "вечное стремление" Ю. В. Жадовской. Так как поэзия "жизни сердца" первичный толчок получала в левой сердценосящей половине груди, то, видимо, поэтесса избирала для "вечного стремления" и левосторонний луч параболы, как бы символизирующий гармоническое единение только её душевной устремлённости с вечным движением постоянно возрождающейся и обновляющейся красоты живой природы. Правосторонний луч параболы тогда символизировал (по принципу контрастности), дисгармоническое движение человечества и внешнего мира... В современной цивилизации "вечное стремление" Ю. В. Жадовской выражалось бы (не теряя теоретически прин-

ципиальной сущности динамики) в виртуальном луче движения, обособленным от внешнего мира (подобно лазерной проводке) обволакивающим пространством, как бы явившимся результатом отражения от семантического фона духовной субстанционности... Эффект "вечного стремления" в режимах параболического и виртуального лучей теоретически одинаков: в обоих режимах рождаются параллельные (или смежные) миры, дающие возможность полностью проявить потенциал внутреннего мира человека в контактировании с живой природой, не взирая на дисгармоничность трёхмерного пространства бытия.

Глава 65. "

Есть у автора Боднего А. (в трёхмерном пространстве бытия) сознательно проявляющийся психологический настрой (не столько характеризующийся упрощенной неординарностью, сколько несоответствием с условной логикой, с инстинктом выживания и самосохранения). Так как "Аксонометрия..." - это творческое поле литературного исследования, поэтому автор Бодний А. касательно сравнимых примеров (но не относящихся к литературе) будет довольствоваться предельно упрощённым, малообъёмным изложением... К примеру, надвигающийся на автора Боднего А. кризис здоровья в форме инфекционных заболеваний (ОРЗ, ангина и т. п.) и на начальной стадии проявляющийся в виде повышения температуры тела, острыми резями в горле и миндалинах, - в течении 5-6 часов снимается как волшебной рукой... страхом, сопровождающимся опечаленностью. Автор Бодний А. в течении этого времени сознательно (по складу своего характера) муссирует страх, выливающийся в психологический фактор, проецирующий па аналитическое сознание мрачную перспективу будущности: вероятность срыва исполнения срочных дел, и, наконец... физиологическое осложнение с летальным исходом Такое воздействие на биологическую имунно-защитную систему не остается бесследным, на подсознательном уровне реагирования системы на отрицательное воздействие подобно сжимаемости мощной пружины: она (система) как бы концентрируется, но до определённого предела. На линии этого предела помимо воли человека обожествлённым подсознанием эта система получает команду, примерно схожую с призывом, звучащим в критический

период опасности Отечеству: "За нами Москва! Отступать некуда...!" И вог с этого духовно-субстанционного перелома сконцентрированный биоэнергетический потенциал системы как единый громящий кулак начинает усиленно противодействовать: форсировать наступление на инфекцию, почти не оставляя ей и шанса даже на хроническое прозябание в организме... тот же характер проявляет духовная субстанционность через динамику внутреннего мира Ю. В. Жадовской: запрограммированность судьбы Ю. В. Жадовской как одиноко тоскующей и глубоко несчастной женщины, неизменной спутницей которой должна быть только печаль, - отступает от условных закономерностей.

Природная любвеобильность и сострадание к страждущим, а также постоянная верность нравственным идеалам добра и красоты рождают в ангелоподобной натуре Ю. В. Жадовской через воздействие духовной субстанционности альтернативу: "...пусть судьба делает своё дело, а человек своё, от этого ни жизнь, ни гений его не утратят своего влияния..."

Но это не значит, что объемно-контрастное выражение печали и альтернативы всегда одинаково. Когда Ю. В. Жадовская чувствует невозможность разрешимости стоящих перед нею животрепещущих вопросов бытия, она погружается печально в глубоководие внутреннего мира, который с точки критического состояния отяжеляющейся души даёт экспрессивно-чувственный всплеск, если не открывающий оптимистическую перспективу будущности, то, в крайнем случае, возрождающий собственное независимое мироощущение наперекор превратностям судьбы.

Духом непокорности превратностям судьбы дышат поэтические строки стихотворения Ю. В. Жадовской "Верь - не верь":

"Срывай цветы душистые;

Пей взорами лазурь небес;

Дремли, мой друг, под шум дерев,

Под шум дерев развесистых;

Дремли, - не верь, что счастие Уйдёт, пройдёт, как облачко, -

То облачко летучее,

С крайками золочеными

И серединой темною...

Ах, верь - не верь, - придёт пора -

Печальная, ненастная:

Цветы возьмет, листы сорвет,

Разгонит птиц, нагонит грусть,

Завоет песнь унылую...

Люби, мой друг, доверчиво

Лелей мечту летучую,

Люби, - не верь, что молодость Уйдет - мелькнет, как звездочка, -

Та звездочка падучая,

Которой посылала ты

Вчера желанье жаркое.

Ах, верь - не верь, - придет пора - Суровая, холодная;

Мечты возьмет, любовь убъет,

Отравит злой насмешкою

Кумир души и юности."

В этом стихотворении цена духа непокорности составляется, несмотря на внешнее рассудительное спокойствие поэтессы, из прошедших через нравственное смятение и сердечную тоску обожествленных потребностей души и тела саморегенерировать жизненные силы для утверждения на Земле своей духовной и физической индивидуальности, которая порождена и целесообразно управляема божьей волей.

Если возможность скорого нравственного обновления внешнего мира сомнительна для Ю. В. Жадовской в стихотворении "Верь - не верь" и не снимает печальную томительность, то динамика живой природы в стихотворении "Возврат весны" настойчиво будит в душе поэтессы уснувшие надежды и внутренней осветленностью вырисовывает приход завтрашнего дня, инстинктивно повышая творческий тонус. В этом - мелодичность обновляющего созвучия между сердечной ритмикой поэтессы и скрытой нарастающей активностью пробуждающейся живой природы (возвратом весны). В этом - и психологический перелом в мироощущении поэтессы, катализирующийся возвратом весны.

"ВОЗВРАТ ВЕСНЫ"

"Что в душу мне так дивно льется?

Кто шепчет сладкие слова?

Зачем, как прежде, сердце бьется,

Невольно никнет голова?

Зачем отрадою нежданной

Опять я грустная, полна?

Зачем весной благоуханной

В сны счастия погружена?

Надежд уснувших так глубоко,

Кто разбудил кипучий рой?

Прекрасно, вольно и широко Кто жизнь раскинул предо мной?

Или ещё не отжила я

Моей весны всех лучших дней?

Или ещё не отцвела я,

Душой тревожною моей?"

В упомянутом в первой части "Аксонометрии..." стихотворении Ю. В. Жадовской "Ошибка" зародившееся когда-то интим- но-возвышенное чувство под тяжестью неблагоприятных обстоятельств, потеряв свою былую пылкость, затаилось в душевной глубине поэтессы, точнее, стало лишь фоном сюжетной разверстки интимности и одновременно следствием незавершенной драмы, которое в наложении на ситуационную нерешительность поэтессы, несущую скрытую опечаленность, - определило промежуточный вердикт сердечному побуждению в первом четверостишии. Во втором (заключительном) четверостишии ситуационная нерешительность (проявившаяся в первом четверостишии) подсознательно подготовила почву для нового, более обширного всплеска сердечных чувств. Но поэтесса по врожденной скромности приписывает появление этого эффекта посторонней силе: "...Повеял ветер..."

"ОШИБКА"

"Я думала, погасло пламя, -

Оно в душевной глубине сокрылось;

Я думала, промчалась буря, - Она на сердце только затаилась.

Повеял ветер - пламя разлилось

И обняло пожаром душу,

Коснулось сердца - бурей пронеслось

По нем любви, восторга чувство".

Зато в стихотворении "Скучный вечер" просматривается не только сюжетная, но и психологическая схожесть между эффектами выздоровления (и физического и душевного) Ю. В. Жадовской и автора Боднего А., только различие в том, что автор Бодний А. подходит _t к воскрешающей полосе жизни с сознательным направлением силы воли на продуцирование... печали через страх, а Ю. В. Жадовская отталкивается сознательно зарождающейся подсознательно силой душевного освежения от заводи тихой печали, уже подтопляющей прибрежную зону внутреннего мира.

"СКУЧНЫЙ ВЕЧЕР".

"Как мне вечером скучно одной,

Да при том же не в шутку больной!

Я охотно послушала б сказки,

Дождалась бы и глупой развязки;

А уж если бы песню кто спел,

Мой недуг бы как раз отлетел.

Мне работать, читать запретили...

Да ещё бы хоть звезды светили!

Нет, в окошко темна, холодна

Ночь угрюмая смотрит одна;

Шумно сани порой проезжают.

Да у дома в потемках мерцают.

И лениво, и тускло горя,

Покривленные два фонаря.

С каждым часом в душе холоднее.

Вот и песня... спасибо тому,

Кто запел, не взирая на тьму, -

И не мыслит о том, не гадает,

Кто ему с наслажденьем внимает:

Для себя одного он поёт

И по улице дальше идёт"

Глава 66.

Но если в вышеизложенных стихотворениях Ю. В. Жадовской срабатывает эффект душевного выздоровления, то на исходе творческого пути в одном из финальных стихотворений ("На песнь соловья") желаемого результата поэтесса... не достигает,

так кажется на первый взгляд автору Боднему А. по разлитому поверхностному чувству отчаяния. Но от этого заблуждения, автоматически навязанного сопоставимостью возрастной утраты духа борения с инерцией обессиливания, автор Бодний А. дистанцируется по мере углубления к источнику отчаяния, приведшего поэтессу после немого безрезультативного порыва... противодействующему эмоционально-душевному эффекту воспарения.

Если форма эмоционально-душевного выражения завершенности жизни - requiem - и есть "рассудка строгий приговор", то степень остылости души выносит личностное подсознание на фоне духовной субстанционности. А если оно ещё нацеливает в критическую минуту остаток жизненных сил на "немой отчаянный порыв...", значит болезненно-исстрадавшаяся душа не настолько безнадежна, и за первым порывом вероятна серия последующих порывов, причем с возрастающей амплитудой подъема, а где же тогда таится источник сил для преодоления?! А он - в заниженной самооценке степени остылости души (замеченный со стороны БОГом). Вот здесь-то и кроется резерв сил, обожествленный Богом. Этот резерв и подымет на приемлемую высоту падшее состояние духа поэтессы... но с условием соблюдения одной единственной договоренности: точка, поставленная в конце requiem ("На песнь соловья", 1859 г.) должна стать точкой на поэтическом пути. Ю. В. Жадовская, к сожалению, эту договоренность не выполняет и расплачивается за это почти непоправимым кризисом здоровья в начале 1860 г.

"НА ПЕСНЬ СОЛОВЬЯ"

"Они поют воспоминанья

И будят скорбные сознанья, Невольный горестный укор.

То хор печальный и унылый.

То requiem души остылой,

Рассудка строгий приговор.

Когда душа летит над бездной, - Что ей краса лазури звездной

И страстной песни перелив?

Они на дне её глубоко

Возбудят лишь один жестокий, Немой отчаянья порыв..."

Глава 67.

На фоне двух стихотворений Ю. В. Жадовской ("Не бросай ты цветов..." и "Много лет ладью мою носило..."), объединенных значимостью для судеб и человека и человечества жизненного потока, устремленного по углубленному эстетическим психологизмом философскому руслу душевной возвышенности Ю. В. Жадовской, "немой отчаянья порыв..." приобретает характер уже сугубо частного психологического акта... В стихотворении "Не бросай ты цветов..." "жизни поток" уносит светлые мечты и благоуханные, как цветы, минуты счастья. Только вот душевные травмы, нанесенные людской порочностью, почему-то у Ю. В. Жадовской не излечиваются, а ложатся тоской в сердце как камень, брошенный в воду и поглощенный навечно её глубиной... У Ю. В. Жадовской получается, что фактор истечения времени не обладает лечебным эффектом, залечивающим душевные раны (нет, нет, автора Боднего А. сюда не надо примешивать как арбитра, допустившего судейский просчет, - он живет интуитивным осмыслением в унисон с поэтессой). Кто же тогда носитель противоречивости? ...Подавляющее большинство человечества воспринимает генетически заложенный и проявляющийся в период душевного кризиса инстинкт самосохранения и выживания, как само собой разумеющийся стабилизирующий психологический фактор, зачастую, подводя под эту точку зрения религиозную основу: необходимо, мол, мобилизовать жизненные силы, чтобы в том же ритме жизнедеятельности продолжать нести возложенный божий крест.

У Ю. В. Жадовской инстинкт самосохранения и выживания обожествленной предназначенностью отодвигался на второй план, уступая место душевному самопожертвованию, и в то же время, не искажая религиозную основу: добровольное утяжеление божьего креста страданием, состраданием и любвеобильностью рождает возвеличенность в глазах БОГа... даже несмотря на пессимистический тон поэтической исповеди перед избранием поэтессой дороги жизни на перепутье:

"Я - тихо и грустно свершаю

Без радостей -жизненный путь.

И как я люблю и страдаю - Узнает могила одна!"

Отсюда и - отождествленность печали поэтессы с брошенным камнем в реку - // он на дно упадет, II И как сердце тоску, // Его глубь сбережет // ...Но придерживаемая автором Бодним А. (с накопительным эффектом) уникальность стихотворения ("Не бросай ты цветов...") видится в другой плоскости анализа... Величайшие и великие поэты России выражали через свою поэзию идеи и идеалы, к которым должно стремиться потенциально-благоразумное человечество (в т. ч. и сами авторы), подобно озарённому путеводной звездой... Третьеразрядная поэтесса Ю. В. Жадовская не писала по общественно-политическому заказу пусть даже воспринимаемому сознанием как необходимость ответа на животрепещущие вопросы современности.

-- * *

"Не бросай ты цветов

В волны быстрой реки Унесутся волной Незабудки твои

Ведь подумай: цветок

И красив и легок,

Оттого и скользит

По струе голубой.

Оттого и бежит

В бесконечную даль.

Брось ты камень в реку - Он на дно упадет.

И, как сердце тоску,

Его глубь сбережет.

Вот и жизни поток,

Все, что радует нас,

Как волна твой цветок Увлечет далеко.

Убегают цветы,

Улетают мечты...

И в немой глубине Остаются на дне

Только камни одни".

-- * *

"Много лет ладью мою носило Все в виду цветущих берегов...

Сердце их и звало, и манило,

Но ладья все дальше уходила

И неслась по прихоти валов.

А потом, пучиной беспредметной,

Поплыла в неведомую даль.

Милый край мелькал едва заметно,

И кругом все было безответно

На мои моленья и печаль.

Облака мне звезды застилали;

Моря шум был грозен и суров;

И порой громады выступали Голых скал, - они меня пугали Мрачным видом чуждых берегов.

Наконец, ко пристани бесплодной Принесло убогую ладью,

Где душе, печальной и холодной,

Не развиться мыслию свободной,

Где я жизнь и силы погублю!"

Ю.В. Жадовская рождала рифмированные строки поэзией "жизни сердца", определявшей и характер волн, по которым растекалось море её взволнованных чувств, и душевных порывов. В этом море могли найти освежение и передовая общественная мысль и опечаленный разум самой поэтессы. Но для Ю. В. Жадовской это море вмещало в себя не только идеальное и идейное начало, но и желаемое, воплощенное с течением времени в реальное... Первые две строки стихотворения "Не бросай ты цветов..." предрасполагают на поиск разумного решения. Если заблокировать светлым воображением раскрываемую поэтессой печальную участь цветов, тогда, чтобы сохранность цветов носила живую форму, необходимо... собственноручное постоянное воссоздание красоты живой природы т. е. выращивание цветов. Этой облагораживающей душу работой (выращивание цветов), которая и горе смягчает и чувства просветляет, и занималась Ю. В. Жадовская регулярно в последнем земном приюте - "Эдеме".

Если в стихотворении "Не бросай ты цветов..." поток жизни только как бы осмысленное созерцание, проецирующееся через эстетический психологизм на внутренний мир поэтессы, то в стихотворении "Много лет ладью мою носило..." уже поток жизни преобразуется в судьбоносный фактор, не только регламентирующий динамику жизненного пространства поэтессы, но и преломляющий материализующую силу воли. Ощущая надвигающуюся обреченность своей участи на безрезультативность противостояния ("Много лет ладью мою носило..."), поэтесса переходит от вопрошающей ожидаемости к тихо протестующей самостийности. Поэтесса, оценивая адекватно пораженческому исходу борения с потоком жизни бесполезность моления (не будучи ещё тогда проинформирована о альтернативе мифическому библейскому богу), даже уже в заключительном аккорде поверженности: "Где я жизнь и силы погублю!" - как бы посредством высоты внутреннего голоса пытается аккумулировать рассредоточенную духовную энергию противодействия дисгармонии, чтобы довершить намеченное, в глубине души делая ставку на самостоятельность решения.

Глава 68.

Если в двух вышеприведенных стихотворениях ("Не бросай ты цветов..." и "Много лет ладью мою носило...") общность видится поверх рельефности разной степени самостоятельности принимаемых решений в борении с потоком жизни, то в двух ниже анализируемых стихотворениях ("Отсутствующему другу" и "Помню поляну я; на ней росло...") при кажущейся сюжетно-предметной несопоставимости и внешне разнящихся мотивах эстетического психологизма общность вырисовывается (в процессе глубинного осмысления) обнажающимся таинством душевных устремлений, под покровом которого ютятся иллюзорно-разделенная любовь и дружба.

"ОТСУТСТВУЮЩЕМУ ДРУГУ"

"Как бы я в минуту эту

Быть с тобой желала, друг!

Я в лесу; находит туча,

Тихо, тихо все вокруг,

Надо мною торопливо

Птицы чуткие снуют,

Улетают, прилетают

И подруг своих зовут.

Вот и солнышко закрылось...

Поскорее бы домой!

И как будто стало страшно

Мне в густом лесу одной.

И шумят вершины елей, -

Знать толкуют меж собой,

Как им тучу эту встретить

И не струсить пред грозой?

Что за воздух! Как чудесно

Раскидались облака!

Но проходит мимо туча.

Вот и к дому я близка.

Прихожу - уж солнце светит

В окна комнатки моей.

Что-то весело мне стало,

Мысли чище и светлей.

О, пускай, как эта туча,

В жизни всякая беда,

Милый друг, тебя минует

И оставит навсегда!

Солнце светит. Небо ясно.

Тихо, тихо всё вокруг...

Как бы я в минуту эту

Быть с тобой желала, друг!"

-- * *

"Поляну помню я, на ней росло Цветов так много яркою весною Но не весенние душистые цветы Меня туда, ребенка, привлекали: Среди поляны той два дерева стояли,

И сладостно шептали их листы,

И мерно ветви их зеленые кивали.

Они росли один к другому близко, но

Никак коснуться не могли друг друга, -

Знать было так судьбою суждено.

Вот поднялась однажды туча с юга.

Я видела, как бурный вихрь жадно

Моих любимцев охватил, как после,

Сомкнув их ветви, вырвал беспощадно

Он с корнем одного и бросил далеко.

С тех пор всегда, малютке, мне казалось,

Что уцелевшее страдает глубоко,

Что утром не росой - слезами обливалось,

Что счастие его навек отравлено, -

Что, бедное, всё бури ждёт оно..."

В стихотворении "Отсутствующему другу" интимно-душевные откровения поэтессы с якобы существующим, но отсутствующим другом происходят на фоне умиротворенно-сочувствующей людям живой природы.

В стихотворении "Поляну помню я; на ней росло..." поэтесса показывает глазами впечатлительного детства запрограммированную судьбой трагедию своей личной любви, метафорически перевоплощенной в трагедию интимности сближенностоящих двух деревьев.

В обоих стихотворениях живая природа есть и составляющий фактор жизнедеятельности человека, и индикатор, по которому человек сверяет свои помыслы, и (с учетом аномальности и стихийности) - естественный оселок, на котором человек оттачивает свою бдительность, способную предчувствовать характер развития будущности.

Беря в поле зрения сравнительную эмоциональную напряженность обоих стихотворений, можно ошибочно прийти к заключению, что сентиментально-лирическая копирующая плавность повествования стихотворения "Отсутствующему другу" есть зеркальное отражение вероятности хотя и перемежающегося, но благоприятствованного обнадеживания душевных волнений поэтессы. Но внешнее, впечатление зачастую обманчиво. Наличествующая сравнительная степень прилагательных и наречий в передаче самой ответственной минуты жизни поэтессы в стихотворении "Отсутствующему другу" свидетельствует о скрытом внутреннем противоборстве между неистребимым желанием

сердечной тяги делиться сокровенным если не с сродненной душой, то хотя бы с верным, понимающим с полуслова другом, с одной стороны, и опечаленной сомнительностью, налегающей на сердце, не умеющем идеализировать жестокую реальность, с другой стороны.

Сюжетная развязка стихотворения "Поляну помню я; на ней росло..." могла иметь и непосредственно биографическую обтекаемость материала, но тогда ощущаемость подразумеваемой личной трагедии любви поэтессы была бы не столь контрастно-чувствительна, зато прививаемая поэтессой любовь к составляющим живой природы как метафорически одушевленным объектам была бы, конечно, в выигрышном положении. Однако, автор Бодний А. имеет право... нет, не на субъективистскую оценку, а на домысливание того, что осталось за "кадром" душевных переживаний поэтессы, продуцируя через абстрагирование историческую правду жизни поэтического наследия Ю. В. Жадовской.

Глава 69.

Историческая правда жизни поэтического наследия Ю. В. Жадовской абстрагированно высвечивается и в двух нижеизложенных стихотворениях: "Тихо я бреду одна по саду" и "11а пути". Кроме сопутствующей фактической правды, казалось, по внешней оценке в обоих сопоставимых стихотворениях Ю. В. Жадовской ощущается разница не только в характере благообразности, рождаемой эстетическим началом философской предположительности, но и в абрисе сюжета.

-- * *

Тихо я бреду одна по саду,

Под ногами желтый лист хрустит,

Осень льёт предзимнюю прохладу,

О прошедшем лете говорит.

Говорит увядшими цветами,

Грустным видом выжатых полей

И холодными, сырыми вечерами- Всей печальной прелестью своей.

Так тоска душе напоминает

О потере наших лучших дней,

Обо всем, чего не возвращает

Эта жизнь - жестокий чародей!

НА ПУТИ

Я гляжу на дорогу уныло,

Незавиден и тесен мой путь!

Я теряю и бодрость и силу,

Мне пора бы давно отдохнуть.

Даль не манит уже больше надеждой,

Мало радостных встреч на пути,

Часто об руку с грубой невеждой,

С глупой спесью случалось идти.

И нередко меня нагоняли

Пошлость, зависть и яд клевегы,

Утомлённую душу терзали,

Мяли лучшие жизни цветы.

Было добрых сопутников мало,

Да и те отошли далеко...

Я осталась одна, я устала,-

Этот путь перейти нелегко!

Однако, в плане абстрагирования второе стихотворение ("На пути") является и сюжетным и идейным объектом преемственности первого. В обоих стихотворениях характерно наличие обозначенных путей жизни (в первом стихотворении - символического, а во втором - реалистически развертывающегося). Только вот в первом стихотворении ("Тихо я бреду одна по саду") четко обозначена квадратура жизненного (а заодно и творческого) пространства в виде сада (с сетью дорожных тропинок), с психологической подготовленностью к преодолению периодической сменяемости гармонического начала на дисгармоническое в диалектически выражающемся факторе вечного времени, обретающего в первой половине стихотворения значимость смены времен года от благодатного лета к осени, которая уже "льет предзимнюю прохладу..." и "говорит увядшими цветами...". Печальное томление души поэтессы переводит эту значимость в финальном четверостишии из абстрактного ощущения в концентрированное состояние эстетического психологизма, рельефно высвечиваемого философским озарением мысли:

"Так тоска душе напоминает

О потере наших лучших дней,

Обо всем, чего не возвращает

Эта жизнь - жестокий чародей!"

Время создания обоих стихотворений ("Тихо я бреду одна по саду" и "На пути") приурочено к окончанию творческого пути Ю. В. Жадовской. Стихотворение "Тихо я бреду одна по саду", однако, не переступает за линию реалистического выражения жизненного пути Ю. В. Жадовской, более того, оно передает стихотворению "На пути" эстафету модулированного жизненного пространства и наработанное через душевные переживания философское осмысление жизни. Таким образом, стихотворение "Тихо я бреду одна по саду" является как бы теоретической предтечей только что сдвинутого с точки инерционного ожидания в кинетическое состояние стихотворения "На пути".

Погружаясь мыслями и чувствами в стихотворение "На пути", ощущаешь уже воплощение разверстки жизненного пути, теоретически наработанной в стихотворении "Тихо я бреду одна по саду". Состояние еле скрываемой печальной тревоги в стихотворении "Тихо я бреду одна по саду", предваряемое озабоченностью завтрашним днем, уже в открытой форме в стихотворении "На пути" насыщается колоритом душевных переливов и гаммой пульсирующих чувств.

И даже в конечном четверостишии стихотворения "На пути" отражение общего характера неподвластной человеку силы и подведение итогов преодоления превратностей судьбы несут почти полную смысловую идентичность с последними четырьмя строками стихотворения "Тихо я бреду одна по саду", только разнясь в словесной форме. Вот первые две строки конечного четверостишия стихотворения "На пути":

"...Было добрых сопутников мало,

Да и те отошли далеко..."

Параллельно приводятся две первые строки последнего четверостишия блока "Тихо я бреду одна по саду":

"...Так тоска душе напоминает

О потере наших лучших дней..."

Несмотря на сюжетное расхождение этих двух сравниваемых фрагментов, идейно-смысловая общность налицо.

И в двух оставшихся сравниваемых фрагментах стихотворений проявляется та же самая закономерность, только в стихотво-

рении "Тихо я бреду одна по саду" философски осмысливается излияемость источника непреодолимости, а в стихотворении "На пути" Ю. В. Жадовская конкретизировано оценивает свои возможности.

Вот в этом характере сопоставимости двух стихотворений (выраженной автором Бодним А. вышеприведенной фразой: "...несет почти полную смысловую идентичность", - но, к счастью... не полную) и кроется тот скрытый ход (схожий с предварительным разбегом спортсмена у стартовой линии), вселяющий в сердце тайную надежду на обновленность судьбоносного начала на фоне, казалось бы, полной безнадежности ситуации.

Глава 70.

Кажущаяся полная безнадежность просветления текущей жизни просматривается и в двух нижесравниваемых стихотворениях: "Я плачу" и "Того, кого любила...". Но аспект идейно-художественной сродненности обоих стихотворений гораздо шире, чем выносимое первое впечатление.

"Я ПЛАЧУ"

"Я плачу всё о том, что сердце увядает,

Что леденит его холодный свет

И что его ничто, ничто не оживляет,

Что радости исчезнул лёгкий след;

Я плачу и о том, что сладостной надежде

По прежнему предаться не могу,

Что не могу мечтать и плакать так, как прежде.

И плачу я и слёз не берегу!

Я плачу и о том, что грустно и ничтожно Проходит быстро молодость моя;

Что ранняя тоска души моей тревожной Мне отравила прелесть бытия.

Я плачу и о том, что скучною машиной

Между людей я тихо прохожу;

Я плачу и о том, что в мире ни единой

Родной души себе не нахожу!"

-- * *

"Тот, кого любила,

Взят сырой землей;

Уж его могила Поросла травой.

Там, в стране далекой,

Он похоронен,

И его глубокий Непробуден сон!

Что-то ему снится

В том глубоком сне?

Мысль его стремится,

Может быть, ко мне?

Не она ль порою

В душу мне глядит,

И меня тоскою

Смертной леденит?

Может быть всё ясно Стало для него, -

Как любила страстно Одного его.

И чего живому

Не могла сказать - Мертвецу немому Суждено понять".

Ю. В. Жадовская в свое время ещё не знала о взаимообусловленности трёх факторов: генетической индивидуальности, внутреннего мира человека и вселенского потока вечного времени, - но интуитивно чувствовала воздействие этой связи.

В стихотворении "Я плачу" (1844 г.) Ю. В. Жадовская ещё не знает и о возвратном свойстве вселенского потока вечного времени, а в стихотворении "Того, кого любила...", созданном на исходе поэтического пути, уже четко вырисовывается способность вселенского потока к возврату Печного времени, точнее, к возврату обстоятельств, через которые протекает вечное время, а ещё точнее, - к возврату в тот режим, в котором происходит энергетический обмен носителей и духовного и душевного начала... Любой художник слова выступает всегда в двух ипоста-

сях: выразителем своего внутреннего мира через индивидуальность и интеллектуальной частицей вселенского потока вечного времени... сам того не подразумевая.

Как существует взаимозависимость селективного отражения от характеристики излучающего и отражающего объектов, так теоретически-отвлеченно проявляется взаимовлияние Вселенной на внутренний мир Ю. В. Жадовской и наоборот.

Молодая поэтесса ("Я плачу") испытывает боязнь, замешанную на отчаянии, в том, что её движения души бесследно могут исчезнуть в космическом эфире, точнее, она криком души делает подсознательно последнюю попытку преодолеть дисгармонические земные помехи СУК СПИДовых и ощутить живое дыхание эфира как посредника между своим внутренним миром и БОГом.

Подобно эффекту селективности рассеянного отражения, одна из избранных БОГом выразительниц всемирного интеллекта - Юлия Валериановна Жадовская - после психологического всплеска ("Я плачу"), предшествовавшего ожиданию обожествленных перемен жизни, постепенно начинает осуществлять преобразования во внутреннем мире сообразно, хотя и бессознательно, с духовной субстанционностью: излучаемые ангелоподобной, но бунтующей душой Ю. В. Жадовской фантомы, рассеиваясь в космическом эфире, отражаются об абрис Вселенной с последующим концентрированием в потоке вечного времени с избирательной способностью возвращать источнику излучения ощущение того, что утраченное проходило стадию найденного, приобретя свойство как бы реально-отдалённого, однако, не теряющего остроты восприятия.

В художественной плоскости схема этого трансформирования получает завершение в стихотворении "Тот, кого любила...". Только преобразующей силой здесь является не непреложность закономерностей Природы, а динамика спроецированных тайных надежд индивидуальности на эстетический психологизм.

Если в стихотворении "Я плачу" отражающим объектом является абрис Вселенной, то в стихотворении "Того, кого любила...", эта функция как бы делегирована на когда-то живой образ "того, кого любила" поэтесса... Сродни пучку излучаемых фантомов, мысль, как энергия, рожденная нереализованной

до конца любовью усопшего любимого (а мысль, даже абсолютно отделенная от объекта несет в себе энергетический потенциал) будоражит душу поэтессы, сверяя её курс жизни с эстетической праведностью. Мнимое расхождение между первым и вторым понятием воспринимается поэтессой как невостребованный долг перед усопшим любимым, способным возвратным свойством вселенского потока вечного времени понять то, "чего живому // Немогла сказать // она".

Художественная сопряженность между двумя стихотворениями ("Я плачу" и "Того, кого любила...") вырисовывается эстетической неудовлетворенностью, рожденной жестокой прозой жизни, и селективноподобным проявлением интеллектуально-духовного начала.

В стихотворении "Я плачу" выражается итог глубоко одинокой, душевно-выстраданной молодости поэтессы через вздыбленные, но так и не воплощенные в жизнь потребности общечеловеческого характера (хотя и не лишенные оттенка абстрактности), в результате чего "сердце увядает, // Что леденит его холодный свет //".

В стихотворении "Тот, кого любила..." тоже не обходится без глагола "леденит", хотя там он уже есть конкретное проявление селективноподобной взаимозависимости, но не столько обостряющей трагедийность души поэтессы, сколько подтверждающей могущественность силы духа прошлого над силой духа настоящего. А это возможно при переливе силы интеллекта из потенциальной формы в кинетическую и наоборот, невзирая на фазу духовного состояния носителя интеллекта, но с соблюдением обязательного условия - апробирование интеллекта или истечением времени, или преобразованием физиологической энергии пульсации ангелоподобного сердца в лучистую энергию нетленной благотворности... У ангелоподобной поэтессы есть задействованная в работе лаборатория апробирования - это жизнь сердца, точнее, это поэзия, пропущенная через жизнь сердца.

Поэтому носителем силы духа прошлого является не только усопший возлюбленный, но и сама поэтесса.

Апробирование интеллекта, а точнее, полноценность проявления поэзии жизни сердца поэтессы невозможно без сочетания с возвратными способностями вселенского потока вечного вре-

мени (несмотря на линию отсчета). Это косвенно подтверждает наложенная на художественную сопряженность обоих стихотворений проекция глубинных чувств внутреннего мира Ю. В. Жадовской, отражающих единение между душевно-желаемым текущим моментом и душевно-интимной будущностью, точнее, отражающих все три вышеизложенные в главе фактора (генетическая индивидуальность, внутренний мир человека и вселенский поток вечного времени) через носителя божественного начала в человеке - душу.

В стихотворении "Я плачу" поэтесса своим эмоциональночувственным состоянием надеется втайне перебороть, или, точнее, поставить выше вселенские законы и закономерности над корыстолюбивой логикой человечества. А для этого ей необходима точка опоры во Вселенной, функцию которой может выполнить только... родная душа.

Поэтому на фоне спроецированных глубинных чувств внутреннего мира автора стихотворения "Я плачу" главным действующим лицом выступает уже не поэтесса, а конкретная личность - 212Юлия Валериановна Жадовская. Второе действующее лицо стихотворения "Я плачу", проявляющееся в стихотворении в режиме возвратного свойства вечного времени, несет в себе контрастный окрас колориту безнадежного душевного одиночества Ю. В. Жадовской, - это её родная душа автор Бодний А.

Автор Бодний А., учитывая сложный характер вышеизложенного явления, может предположить осуждение его в паралогизме, но отдать на произвол СУКам СПИДовым подтвержденный БОЖЕСТВЕННЫМИ АКТАМИ свой душевный знак отличия - родная душа Юлии Валериановне Жадовской - никогда!

Глава 71.

В последних двух сравниваемых стихотворений "Заколдованное сердце" и "Прощай" продолжается непримиримое противостояние Ю. В. Жадовской СУКам СПИДовым, выражающееся в отражении динамики эстетико-психологических обуреваний, которая дает общую картину душевных преобразований внутреннего мира поэтессы, точнее вскрывает причины, ложащиеся в основу её нравственной неудовлетворенности.

"ЗАКОЛДОВАННОЕ СЕРДЦЕ"

"Что тебя обманывать напрасно:

Нет, не верь волненью моему!

Если взор порою вспыхнет страстно, Если руку я тебе пожму, -

Знай: то прежних дней очарованье

Ты во мне искусно пробудил;

То другой любви воспоминанье

Взор мой вдруг невольно отразил.

Друг мой! Я больна неизлечимо -

Не тебе недуг мой исцелить!

Может быть, могу я быть любима,

Но сама уж не могу любить!

Говорят, есть в свете злые люди, Колдовства имеют страшный дар; Никогда не вырвать уж из груди Силы их неотразимых чар;

Говорят, что есть слова и речи -

В них таится чудный заговор:

Говорят, есть роковые встречи,

Есть тяжелый и недобрый взор...

Видно, в пору молодости страстной,

В самом лучшем цвете бытия,

Я сошлась с волшебником опасным,

Той порою сглазил он меня...

Произнес таинственное слово,

Сердце мне навек заговорил,

И недугом тяжким и суровым

Жизнь мою жестоко отравил..."

"ПРОЩАЙ"

"Прощай! Не нужно мне участья.

Не жалуюсь, не плачу я,

Тебе - вся прелесть бытия,

Тебе - весь блеск земного счастья,

Тебе - любовь, тебе - цветы,

Тебе - все жизни наслажденья, -

Мне - сердца тайные мученья

Да безотрадные мечты.

Прощай! Пришла пора разлуки.

Иду в печальный, долгий путь...

Бог весть, придется отдохнуть

Мне здесь от холода и скуки!"

Стихотворение "Заколдованное сердце" вызревало в очаге душевных сомнений Ю. В. Жадовской в период её переписки с историком Ю. Бартеневым, обладавшим от природы диктаторскими замашками, считая свои идеи, совмещенными всецельно с божьей истиной. Ю. В. Жадовская условно перекладывает на Ю. Бартенева (члена массонской ложи) всю полноту значимости словосочетания - "волшебник опасный". В психологическом поединке верх берет Ю. В. Жадовская, ибо сила здесь определяется не силой голосовых связок и массонской ложи, а умением уловить с первых порывов смысл идеи противоположной стороны и оперативно, выработав свой контрдовод, перестроиться, точнее, сконцентрироваться сообразно с учетом собственной концепции взглядов на поединок с психологически неприемлемой идеей. Первое впечатление о позиции Ю. В. Жадовской в стихотворении "Заколдованное сердце" - поэтесса всецело отдалась магической силе "волшебника опасного". Но вся сложность позиции, точнее, проявления внутренних побуждений поэтессы кроется в том, что лик любви в обоих стихотворениях ("Заколдованное сердце" и "Прощай"), на который поэтесса фокусирует все свои чувства, состоит из двух (лицевой и оборотной) сторон.

Ю. Бартенев видит только лицевую сторону этого лика, точнее, видит только лишь самовнушенное проявление своего диктаторского воздействия.

Психологическое мастерство Ю. В. Жадовской состоит в том, что она делает усложненный с сокрытым смыслом ход: совмещенный в стихотворении "Заколдованное сердце" с лицевой стороной лик любви, именуемый "друг мой", которому поэтесса раскрывает тайну своего "заколдованного сердца"... не существует во Вселенной, он... нет, не продукт художественного приема, а продукт довлеющего психологизма. Тогда предназначенность стихотворения "Заколдованное сердце" вне габарита по-

эзии жизни сердца - завоют недоброжелатели Ю. В. Жадовской. Да, вне габарита, но не поэзии жизни сердца, а вне несбалансированности осветленных и омраченных чувств любви. Откуда идут непропорциональные истоки, рождающие несбалансированность, которую старается нейтрализовать поэтесса? А от растоптанной первой любви. У Ю. В. Жадовской есть (удерживаемая осознанием обреченности) скрытая наэлектризованность чувств, просочившихся в поэтические строки и всецело посвященные последнему свиданию поэтессы с Петром Перевлесским после пятнадцатилетней разлуки:

"После долгой тяжелой разлуки

При последнем печальном свиданьи

Не сказала я другу ни слова

О своем безутешном страданьи

Ни о том, сколько вынесла горя

Ни о том, сколько слез пролила я

Как безрадостно целые годы Понапрасну ею все ждала я..."

Но ведь такой накал чувств может продержаться, ну, год, ну, три года, ну, наконец, пять лет... до непоправимого кризиса здоровья. Ю. В. Жадовская эго осознавала. И поэтому чтобы реализовать данный БОГом поэтический талант, поэтесса сама выводит себя из режима психологического риска.

Так рождается двусторонний лик любви, лицевая сторона которого отражает видимость пассивной тенденции к красоте личной жизни, за которой кроется реальный исход интимной судьбы поэтессы; а оборотная сторона несет в себе разумно-внушаемую иллюзорность чувств первой любви, способную срезать пики как воспаренной страстности, так и нисходящей безотрадности. Сочетание этих двух сторон в одном сердце дает поэтессе кажущуюся сбалансированность противоборствующих интимных чувств, как бы понижающую остроту внутренней дискомфортное. В стихотворении "Заколдованное сердце" Ю. В. Жадовская сама вскрывает характер своего одиночества на основе опыта, точнее, на основе того "внесценического" факта, что П. Перевлесский не сделал и бледного намека позвать возлюбленную с собой в совместную дорогу жизни.

Конкретно говорить о предугаданности неизбежного одиночества в стихотворении "Заколдованное сердце" нельзя, ибо борьба идёт до последнего шага поэтессы к оконечности трехмерного пространства.

В стихотворении "Прощай" Ю. В. Жадовская уже конкретно определила себе цену как отвергнутого роковым обстоятельством и временем объекта любви. Не с мольбой повернуть события пятнадцатилетней давности в русло прежних отношений и не с равнодушно-безразличным видом расстается Ю. В. Жадовская со своим бывшим возлюбленным, она на алтарь любви ложит остаток надежды на полновесность личной жизни, чтобы идти "в печальный, долгий путь...", чтобы совершить полнообъемное перевоплощение первой любви в сострадание.

Поэтической прелюдией в этом перевоплощении можно считать выше проанализированное стихотворение "Того, кого любила..." Находясь очередным разом в летнее время в Субботино, Ю. В. Жадовская приняла участие в панихиде в г. Любиме по случаю кончины сына знакомой крестьянки, которого настигла смерть далеко от родительского дома в поисках заработка. Ю. В. Жадовская в сострадательном порыве души воспроизводит на свет стихотворение "Тот, кого любила..." Это стихотворение несет в себе и минорные отголоски взбудораженной первой любви и неизбежную как рок интимную жертвенность.

Интимной жертвенностью Ю. В. Жадовская дополняет то, что является дефицитом для её "утомленной" души. А вот аналитическим рассудком Ю. В. Жадовская поняла сразу при виде растоптанной первой любви, что П. Перевлесский - навсегда отрезанная часть её судьбы.

Недаром вскорости после несложившейся первой любви у Ю. В. Жадовской появляется на свет стихотворение "Я плачу", в котором поэтесса недвусмысленно испытывает дефицит в родной душе.

В парадоксальную воронку завихрения логики впадает вопрос о заколдованности сердца Ю. В. Жадовской, несмотря на бесспорность убеждения в этом явлении со стороны поэтессы. Парадоксальность кроется в том, что поэтесса, если и подвергалась бы магическому воздействию, то новизну чувств и взгляда на интимную жизнь выдала бы за возрастную перестройку в ми-

роощущении без констатации факта, указывающего на самостоятельно существующие и имеющие право на жизнь три смысла выраженной заколдованности.

Первый смысл - это унижение своего нравственного достоинства как знак признания своей неспособности гармонизировать хотя бы на йоту внешний мир, с одной стороны, - как ложный ход, провоцирующий дисгармоническое начало к нерационально-энергетическому действию на эстетическом поле брани, со второй стороны, - и как естественно создаваемая энергобалансная ниша во внутреннем мире поэтессы для наполнения свежими силами в форме обожествленного дара через энергетический обмен во вселенском потоке вечного времени, с третьей стороны.

Второй смысл - потенциально предполагаемое отречение от принципов ангелоподобной натуры и от поэзии жизни сердца, чтобы мироздание привести к исходному духовно-нравственному началу, когда только с подпудно зарождалось в мире противостояние добру злом. С другой стороны, это - неизбежность возврата через божественную избираемость и неуемность познания первоисточников красоты Природы к поэзии жизни сердца, которая должна проявлять не только позитивные качества натуры, но и негативные побуждения, если таковые коснулись души поэтессы.

Третий смысл - сдержанность, выдаваемая за неспособность поэтессы отдаваться полностью чувству любви в дисгармоническом мире, являющемся как бы отвлекающим объектом от идейных устремлений. И поэтому последняя строка стихотворения "Заколдованное сердце": "Жизнь мою жестоко отравил..." подразумевает под "волшебником опасным"... это дисгармоническое состояние мира. Косвенным подтверждением всемирной масштабности "волшебника опасного" (дисгармонии мира) является беспомощность поэтессы перед его пагубным воздействием и надлежащая отповедь мнимому волшебнику в романе "В стороне от большого света" в адрес бартеневской методике волшебства.

Не исключено легкомысленное обвинение поэтессы в прикрытом болезненной разочарованностью жизнью испытании возлюбленного на прочность любовных уз. Да, место отведено

для испытания в стихотворении "Заколдованное сердце", но только на мужество выдержать отказ. Красноречиво это выражают поэтические строки:

" Друг мой! Я больна неизлечимо -

Не тебе недуг мой исцелить!

Может быть, могу я быть любима,

Но сама уж не могу любить!.."

Только не надо путать интимную любовь с состраданием (об этом предельно ясно автором Бодним А. выражено в "Преамбуле..." касательно характера ромео-джульетовской любви). Святое место пусто не бывает: заблокированное судьбой "заколдованное сердце" и поэтессы и человека Ю. В. Жадовской на интимную любовь переполняется состраданием. Но это не лишает и поэтессу и человека Ю. В. Жадовскую полноты сдерживаемых интимных чувств. Свидетельством тому - фрагмент из стихотворения "После долгой тяжелой разлуки" (о встрече с П. Перевлесским):

"После долгой тяжелой разлуки

При последнем печальном свиданьи

Не сказала я другу ни слова

О своем безутешном страданьи

Ни о том, сколько вынесла горя

Ни о том, сколько слез пролила я

Как безрадостно целые годы

Понапрасну его все ждала я...")

В этом фрагменте наречия "безрадостно" и "понапрасну" выявляют контраст между неиссякаемыми побуждениями ангелоподобной натуры Ю. В. Жадовской (которая может прощать до семидесяти семи раз и ждать всю жизнь) и суровым приговором аналитического рассудка о призрачности ожидаемого интимного счастья. Противоречие между рассудком и чувствами на фоне эстетического психологизма является не тормозящим фактором у Ю. В. Жадовской, а наоборот, метафоризируется в тихо журчащий лесной ручеек, на бережку которого в уединенности поэтесса, прислонившись к шепчущей бликовыми листьями о незыблемости веры в просветленность бытия березе, подпитывает свои жизненные силы...Так исподволь Ю. В. Жадовская подходит к естественному душевному водоразделу, у которого "индексируются" все ценности человеческой натуры сообразно

жизненному опыту... Тут, на водоразделе и рождается стихотворение "Прощай", дающее окончательную оценку несостоятельности первой любви и приуроченное к финалу поэтического пути.

Но это не значит, что жизнь приостанавливается. Перед уходом в вечность появляется творение со строкой: "И к кому-то тихо тянутся объятья", адресованной родной душе - Боднему А. (Могут возникнуть сомнения в точности выбора адресата из-за несовпадения орбит времен земной жизни. Ясность в этом исходит от правильности понимания средств взаимосвязи: фантомно притягательной излучаемостью при ламинарноподобном объятии двух душ, схожего с биополевой проницаемостью и закольцованностью в результате обнимке руками, достигается сродненность).

По первому впечатлению стихотворение "Прощай" несет вроде бы ту же обреченность идеала на пожизненную законсервированность, что и в стихотворении "Заколдованное сердце", но в "Заколдованном сердце" обреченности идеала как бы противостоит завуалированное под мобильное отчаяние проявление физического закона: противодействие тендециозно-адекватно действию. В стихотворении же "Прощай" подводится уже итог результативности идеала и выражается намеренность... уйти с поля битвы в последний земной приют.

В стихотворении "Заколдованное сердце" крик души поэтессы, побуждаемый жестокостью бытия, принимает аллегорически -окрашенную отрывистость. В стихотворении "Прощай" крик души уже выражается раскрепощенной тональностью, ибо акустические свойства здесь определяются не силой аллегорического перевоплощения, а силой прямого воздействия познанной правды жизни и идейно-целостного личностного "я".

В стихотворении "Заколдованное сердце" у поэтессы заторможена сила воли к активному действию, могущему преобразовать жизнь. В стихотворении "Прощай" режим заторможенности силы воли заменяется последним решительным шагом... из поля битвы в пограничное пространство душевной успокоенности перед вечностью".

В стихотворении "Заколдованное сердце" поэтесса дефицит интимной любви пытается пополнить привлечением сострада-

ния в свой адрес. В стихотворении "Прощай" поэтесса невольно вскрывает в себе носительницу энергии сострадания.

В стихотвореиии "Заколдованное сердце" "волшебник опасный" (дисгармоническое устройство мира) навязывает поэтессе образ интимной жизни. В стихотворении "Прощай" поэтесса дисгармоническое устройство мира оставляет в пределах покинутого ноля битвы. Но в стихотворении "Заколдованное сердце" при изменении баланса сил поэтесса имеет шанс вступить в бой за идеологическое раскрепощение пространства жизни; в стихотворении "Прощай" такого шанса уже нет.

В стихотворении "Заколдованное сердце" ангелоподобное сердце поэтессы покоряется мировому порядку вещей, но внутренне протестует против его дисгармонии, упуская из виду, точнее, скрывая за эмоциональной упругостью свое отношение к опосредственному воздействию Высшего Разума. В стихотворении "Прощай" ангелоподобное сердце поэтессы отталкивает от себя даже этически-непревратный, но довольствующий личным счастьем образ жизни, невзирая на последствия своей участи и явно обозначая свою духовную независимость.

И, наконец, оба стихотворения ("Заколдованное сердце" и "Прощай") можно условно считать двумя составляющими единой нравственно-психологической притягательностью интересов. В противовес сокровенным желаниям людей о возможности облегчения с каждым наступающим днем бренной ноши поэтесса в стихотворении "Заколдованное сердце" показывает растущую цену мнимого земного благополучия, за которое надо платить нравственной стойкостью, перестраивая свою психологию под видимую лояльность СУК СПИДовых, резонанс от деятельности которых создает ощущение всемирного потопа.

В стихотворении "Прощай" на фоне частной интимной неблагополучное?, за которым кроется общечеловеческая проблема совмещения несовместимых нравственных понятий, чуткое ухо улавливает тихий шелест усталой поступи поэтессы, идущей в Ноев ковчег на уготовленное ей место как ангелоподобной душе, чтобы за линией горизонта в духовно-обновленном мире будущего века найти... родную душу - автора "Аксонометрии..." Боднего А.

Сентябрь 2002 г.

Оставить комментарий © Copyright Бодний Александр Андреевич (bodnyalexander@yandex.ru) Размещен: 11/07/2018, изменен: 11/07/2018. 358k. Статистика. Монография: Проза Скачать FB2		Ваша оценка:
Аннотация: Настоящий 2-й том книги "Преодоление недосягаемого" отражает общую тенденцию к философичности о роли деятельности человека и его взаимосвязи и взаимообусловленности с человечеством и с вселенским Потоком Вечного Времени.

Бодний Александр Андреевич : другие произведения.

Преодоление недосягаемого