Глухомань, болота и тайга без края, седой Урал. На побывку к моей матери приехал ее любимый брат Саша, мичман - подводник с Черного моря. Золотые погоны, кортик, брюки "клешь", густые черные волосы, а, красив, глаз не оторвать. Я - пацан, шестнадцать лет не отходил от него ни днем, ни ночью. Ходили с ним: на охоту, на рыбалку, за ягодами и грибами. Много интересного о море, о службе было пересказано во время этих походов. Но, в мою душу запали его восторженные добрые слова о своем командире. Он в нем видел отца родного. Саша говорил: - Для моряка хороший командир - это счастье. Только он может создать условия, когда в трудную минуту ни кто, из моряков, не подведет экипаж. Он поведал мне и об этих минутах.
Много было застолий - концертов, отец и мать прекрасно пели и плясали. Двери дома не закрывались, приходили соседи со всей улицы, всем было весело и интересно. Тогда - то и пришло решение, что буду служить только на флоте.
Это решение перевернуло всю мою дальнейшую жизнь.
Когда пришла пора, идти в Армию, меня определили в танковые части и вполне логично, как механизатора сельского хозяйства, работающего на тракторах. После отказа: прошел перекомиссию и оказался на Русском острове в учебном отряде. Ровно через год, новоиспеченный электрик флота, отдав
честь флагу, поднялся на борт эсминца " Вкрадчивый". 1960 год, в разгаре холодная война, дисциплина строжайшая, как и распорядок дня. Если уборка, то все блестело, и трудно было командиру БЧ - 5 упрекнуть моряка в нерадивости. Кубрик N 6 находится в корме корабля. Идет уборка. Трубопроводы, койки на цепях, рундуки под койками, банки, вентильные и кабельные системы, - все блистает чистотой. Заходит в кубрик командир БЧ - 5, вынимает платочек, вытирает в самом трудном месте. И если платочек замарался, уборка делается повторно. Потом, опять проверка. Итак, несколько раз. Точно также и на боевых постах. Поэтому уборка это священнодействие и воспитание личного состава одновременно. При обслуживании аппаратуры, часто приходилось быть на командном мостике: в походах, в трудных ситуациях в общении с командиром корабля, мне больше всех повезло. По необходимости, часто выполнял его небольшие поручения. Я присматривался к командиру корабля капитану третьего ранга Афанасьеву, сравнивал его с тем, что рассказывал Саша подводник о своем командире. При этом сравнении, я отдавал предпочтение Афанасьеву; рост выше среднего, волнистые густые волосы, высокий лоб, лицо нельзя сказать, что красивое, но, интеллигентное и необычайно привлекательное. Правда, сказано, что глаза - это зеркало души, взгляд его всегда был теплым и доброжелательным. При разговоре с ним у вас остается ощущение, что вы равны ему, и только разная степень ответственности разделяет вас. В сильном волнении не приходилось видеть его ни разу, даже голоса не повышал в общении с офицерским составом. Когда Афанасьев доволен или недоволен, было видно во взгляде, слов же недовольства при рядовом составе никогда не высказывал. Приятно было моряку когда командир корабля обращал на него внимание. Каждому хотелось попасть в поле его зрения. Каждый старался в меру своих сил. Поэтому, на маневрах и стрельбах наш эсминец занимал всегда ведущие места на Тихоокеанском флоте. Но, особенно слава Афанасьева гремела по флоту, это швартовать сто двадцати метровый эсминец " Вкрадчивый" . Не было ему равных в этом мастерстве. В процесс швартовки включается много ответственных лиц, но, пожалуй, после командира, самым ответственным является машинист - турбинист, стоящий на
маневровом клапане. Вот, в него то, он и верил, как в самого себя. Другие командиры не рисковали, их так не любили моряки, как Афанасьева. В этом, я думаю, был весь секрет.
Вызывает через посыльного меня Афанасьев в каюту и говорит: - Приготовь форму N 2, постригись, завтра выходим на катере в г. Владивосток. Будем встречать гостей из Индонезии и швартовать три эсминца класса 30-БИС. С нашего корабля попали трое: радист, оператор на телеграф, это я и специалист механической группы. Была создана группа в пятнадцать человек старшин и офицеров, во главе которой, назначен Афанасьев. Инструктировали в штабе флота жестко: как вести себя с моряками другого государства, как выглядеть, где разрешается ходить, чем можно обмениваться, чем нельзя, как отвечать на вопросы, в том числе и провокационные.
Утро, моросит дождь, у пирса стоит сторожевой корабль, мы на юте. Выходит из автомобиля " Чайка " посол Индонезии: маленького роста, черный, шашку держит в руке, концом вниз и назад, в парадном костюме с эполетами и широким поясом сверкающими позолотой. Отдав команду " смирно", навстречу со сторожевого корабля, выходит Афанасьев: стройный, подтянутый, рука правая под козырек, с улыбкой на лице доложил о готовности экипажей выйти в море. Вместе заходят на корабль, отдав честь флагу. Тут же, послышалась команда " отдать швартовы!". Два сторожевых корабля и два тральщика вышли в море. Идет дождь, ветер усилился. Мы расположились на койках в кубрике. Я, старшина первой статьи, рядом старший матрос, но личность знакомая, где-то видел. Начал вспоминать и вспомнил, что этот старший матрос на самом деле, капитан - лейтенант с эсминца " Вихревой ". Не знаю, для чего такие переодевания, но наверху виднее. Мы трое, знаем друг друга, держимся вместе. Часа через четыре сыграли боевую тревогу. По трансляции передали, что на горизонте показались корабли. Афанасьев вызывает меня через посыльного. Подает мне тетрадь в клеточку и говорит: - Сейчас начнется приветственная стрельба в двадцать один выстрел с каждой стороны, так положено по международному этикету, при каждом выстреле с их стороны отмечай в клеточке. Не соблюдение этого правила грозит международным скандалом. Раздался выстрел с головного эсминца " Сигамагараджа", я отметил. Через полминуты - второй, потом по порядку. Отстрелялись наши " друзья" за пятнадцать минут. Я доложил Афанасьеву, что все в порядке. Начали приветствовать мы. Та - Та - Та - Та - вот это класс, двадцать один выстрел прозвучал за пять минут. Индонезийский отряд из трех кораблей только ход сбавил, идут друг за другом. Наши корабли по одному заходили в кильватер и, увеличив скорость, равнялись бортами и высаживали экипажи.
На головной корабль, высадился наш экипаж с " Вкрадчивого", и с нами этот старший матрос. Нас встретили торжественно. Индонезийские моряки стояли по борту и надстройкам: руки за спину, ноги на ширине плеч, одетые в американскую морскую форму, маленького роста и черные. Мы расположились на площадке недалеко от радиорубки с открытой дверью. Вижу, на меня смотрит радист и улыбается. Я тоже заулыбался, обменялись взглядами. Он выходит из рубки жмет каждому руку и что-то говорит. У нас были справочники - разговорники, открыли, ему показываем, он дает знать, что ничего не понимает. Мы даем ему закурить папиросу "Беломорканал". Он нам свои сигаретки. Попробовали, трава да и только, табаком совсем не пахнет. Он закурил нашу папиросу, закашлялся до слез и пальцем вертит около виска, мол, очень крепко, не могу, голова кружится. Мы хохочем. Жестами спрашиваем: - Семья есть!? Он понял, побежал в рубку и приносит фотографию. Под пальмой стоит он, жена еще меньше ростом и двенадцать детишек, мал- мала меньше. Вот это, да! Спрашиваем, денег хватает? Кивает головой и показывает толстый бумажник, набитый деньгами. Обменялись значками. Мы ему звездочки и якоря. Он нам медали с эмблемой своего корабля. Я, незаметно, улизнул на правый борт к люку первого машинного отделения. Только приподнял его, уже залезая, уж очень хотелось посмотреть, как обслуживаются турбогенератор и маневровый клапан, кто- то тронул меня за плечо. Оборачиваюсь, вижу того старшего матроса. Он передал мне распоряжение Афанасьева, - " Запрещено отлучаться с площадки ".
Подходим к Владивостоку. Входим в пролив Восточный Босфор, за тем в бухту Золотой Рог. Вдали, вся центральная площадь запружена народом, ждут. Среди толпы выделяется очень нарядная молодая женщина - невеста Афанасьева. Управление кораблем взял на себя наш командир, я на телеграфе. Сильно волнуюсь, потому что знаю, Афанасьев будет швартовать корабль в своем стиле, тем более на людях. Не подведет ли моряк - индонезиец, который, отрабатывает команды на маневровом клапане? Любая ошибка и не поправимая катастрофа. Да, есть от чего волноваться. Афанасьев спокоен. Настал его звездный час. Он хочет без промедления вкусить всю сладость, весь восторг от доверенного ему важного дела и он его выполнит. Доведись, точно также он вел бы себя и во время боя с противником. Он ценил честь и славу, ту основу в русском офицере, которая воспитывалась в семьях с детства. На приличной скорости, эсминец сделал полукруг и кормой пошел к причалу. Команду "полный назад"! - я четко выполнил! Старший матрос, помощник по швартовке, докладывает, до пирса пятьсот, четыреста, триста метров. Смотрю, индонезийские офицеры перестали разговаривать между собой, замерли в напряжении. Отрабатываю команду, "стоп машины"! Махина идет по инерции на пирс. У меня забегали мурашки под тельняшкой. Команду - " полный в перед"!, а затем ,- "стоп машины"! от сильного волнения выполнил, как во сне. Громада эсминца не дошла до пирса 4 метра и остановилась. Вот это класс! С таким блеском на флоте мог швартовать эсминцы только Афанасьев. Хвала моряку, который четко выполнил команды с мостика, там, внизу, во втором машинном отделении, давая турбинам нужный ход. Офицеры - иностранцы шумно выразили восторг, окружили, подходили по одному и жали руку нашему командиру. Что делалось на берегу? Только, русский народ может так буйно выражать свои чувства: крики восторга, аплодисменты, в воздухе мелькает все, что можно бросить. Другие корабли пришвартовались с помощью буксиров потихоньку, незаметно. На пирс брошены швартовы и трапы с каждого корабля. У трапов, установлены макеты с изображением эмблемы данного корабля и поставлен часовой с оружием.
От командования флота, каждый из нас получил благодарность и по три дня отпуска в г. Владивосток.
В этот вечер в парке Дома Офицеров было празднично, а потому шумно. Девчонки наши откровенно высказывали симпатии иностранным морякам, гуляли под ручку и громко хохотали. Мы расслабились, держались вместе. Вдруг, слышим: пьяный голос нашего матроса в темном углу парка, - " Ты за Хрущева или за Кеннеди?" Это наш матрос зажал "друга" к дереву, приподнял его одной рукой и требовал откровенности. - Ну, что привязался к человеку!? - Может он не грамотный, - говорим мы. Смеется, - а какой, легкий!? - Если не грамотный, чего приехал? Все обошлось и "друг" был отпущен.
Вскоре, Афанасьев был отозван на учебу, в академию, по окончании ее, через несколько лет, получил звание адмирала. Но память о нем осталась, как о не заурядной личности, наделенной Создателем, лучшими человеческими качествами.
После него на "Вкрадчивый" был назначен капитан третьего ранга Фроликов. Но, этого командира экипаж не любил. Людей он в матросах не видел. По ночам, в носках проверял сам дежурство в кубриках.
Через полгода эсминец "Вкрадчивый" был законсервирован в бухте "Новик " на Русском острове и ваш покорный слуга пошел учиться в вечернюю школу, оставшись на сверхсрочную службу.
Послесловие
Много времени прошло. Иду через скверик с рюкзаком за плечами, чтобы уехать на дачу. Вижу, на скамейке сидит очень бледный, сухой старик. Что- то мое сердце екнуло от жалости. Подхожу к нему и говорю: - Хотите почитать мою книжицу?! Может, молодость свою вспомните? Он протягивает морщинистую руку, бледное лицо его оживилось. Еле слышно: - Только напишите телефон!. Прошло время, я и забыл про этого старика. Раздался звонок, слышу старческий, твердый голос: - Прочитал ваши рассказы. Все понравились, но особенно о командире корабля. Афанасьев Владимир Николаевич был моим лучшим другом. Вместе закончили Военно - морское училище. Он командовал эсминцем "Вкрадчивый", а я эсминцем "Важный". Вы правильно написали, что он учился в академии. После окончания ее, в звании контр - адмирал, командовал Северным флотом. А в прошлом году я его схоронил В Санкт - Петербурге. А длина эсминца не сто десять метров, как вы пишите, а сто двадцать. Небольшое замечание примите! Спасибо вам за Афанасьева. Я положил трубку и подумал - " И правда, мир тесен!"