Аннотация: Вторая часть обновлённой версии проекта. Текст был повторно отредактирован. Добавлены новые главы, уточнены многие детали и взаимосвязи. Редактирование будет продолжено.
'Нормандия'. Бенезия. Рядом с Джоном. Разговор матриарха с Чаквас
Бенезия сидела рядом с Джоном. Ей не было важно то, сколько прошло времени - она наслаждалась каждой секундой, каждой минутой пребывания рядом с любимым человеком. Шепард молчал. И это молчание было очень дорого матриарху азари. Он ничего не говорил. Он не топил в словах смысл происходящего, какой очень трудно, подчас - невозможно выразить словами: ни на одном из человеческих, ни на одном из азарийских языков. Он просто сидел рядом с Бенезией.
Азари понимала, что Шепард напряжён, взволнован, что он не перестал ни на секунду, ни на мгновение быть офицером, воином, командиром. Она допускала, что пройдёт совсем немного времени - и Джон встанет и вернётся к исполнению старпомовских обязанностей. Она не собиралась препятствовать своему Джону в этом. Она его понимала.
Он - старший помощник, офицер, воин. А она - пожилая азари, пассажирка на этом военном корабле. У многих разумных есть чёткое понимание того, что военный корабль не может быть пассажирским. На нём нет пассажиров, на нём - только воины, только те, кто способен держать оружие, кто способен применять оружие, кто способен терпеть боль и лишения, выполняя задачу. Малую или большую - всё равно. Потому что... Потому что военный боевой корабль рождён для боя. Как и его экипаж, как и его команда.
Шепард сидел почти неподвижно. Азари слушала его ровное дыхание, слышала стук его сильного сердца и наслаждалась возможностью побыть рядом с Джоном, понимала, что таких минут у неё будет очень мало. Долгая жизнь приучает к пониманию некоторых вещей более глубоко и остро, чем это может быть свойственно так называемым короткоживущим расам. В самом определении 'короткоживущая раса' большинство нынешних разумных органиков не видит ничего оскорбительного - это простая констатация факта. Сейчас Бенезия понимала: Джон медленно, но неуклонно восстанавливается. Пройдёт несколько минут - и он вернётся к своей работе, к службе. У него много дел на корабле.
Матриарх не боялась предвосхитить и опередить события. Она знала: так и будет. Шепард восстановится, вернётся к работе и к службе. И обязательно уделит ей, своей подруге, достаточно внимания. Несколько суток 'Нормандия' будет идти к Цитадели. Несколько суток - это много. Этого времени достаточно. Для того чтобы побыть рядом и вместе - достаточно. Да, все нормандовцы будут готовиться к тому, что им предстоит делать на Станции. Будут готовиться. Каждый. Они - профессионалы и не нуждаются в мелочной опеке, контроле и всевозможных указаниях.
Скоро состоится большое совещание командного состава фрегата-прототипа. Там будут, скорее всего, подведены итоги работы, проделанной нормандовцами на Иден-Прайме, а может быть - и работы, проведённой на подходах к планете. В том, что на совещании может зайти разговор о том, как фрегат и его экипаж действовал при входе в систему, где располагался Иден-Прайм, матриарх азари не видела ничего странного. Фрегат уходил от планеты, возвращение в самое ближайшее время не планировалось. Требовалось взглянуть на сделанное в комплексе. И до, и во время работы на Идене. Слишком многое случилось, слишком многое.
- Бена, спасибо. За всё, - тихий голос Джона отвлёк Бенезию от размышлений. Она взглянула на него, он ответил на её взгляд и ответ Бенезии понравился - Шепард, как всегда, был немногословен. Может быть, со временем у них обоих будет возможность поговорить о многом. Более подробно и развёрнуто. А пока... Пока она чувствует, как напрягся Шепард. Может быть, он и не восстановился полностью, но... Разве он признается? Нет. Не признается.
Шепард встал, чувствуя, как внутренний разлад куда-то исчез. Сейчас он снова был собран, напряжён и работоспособен. Сделав шаг, он повернулся к продолжавшей сидеть азари. Та снизу вверх взглянула на него.
Как он смотрел на неё... Спокойно, нежно, мягко.
- Бена. Прости, я должен идти, - сказал Шепард. - И... Если захочешь, приходи ко мне в каюту. В любое время. Я настроил ВИ замка - он тебя... пропустит, - сказав это, Шепард повернулся и вышел из каюты, прикрыв за собой дверь.
Бенезия успела отметить, что он прикрыл её плотно. Может быть, не хотел, чтобы нормандовцы видели, что она осталась у него в каюте? Нет, нормандовцы, как она успела понять, прекрасно знают, в каких взаимоотношениях матриарх азари, состоит с Шепардом. Их обмануть не получится. И они... Богиня, они относятся к этим взаимоотношениям спокойно. Хотя, безусловно, знают, что у Шепарда есть любимая девушка. Дэйна. Видимо, они что-то такое поняли и потому относятся к укреплению взаимоотношений между ней, матриархом азари и им, офицером-землянином, спокойно и рассудительно.
Ушёл работать, служить. Наверное, в войну эти два понятия как-то объединяются в своих смыслах. Война приближается. Особая, большая, галактическая война.
Долго оставаться в каюте Джона Бенезии не хотелось. И не потому, что её пребывание в обиталище старпома остальные нормандовцы могли как-то превратно истолковать. Сейчас ей хотелось вернуться к себе. А может... Может, ей следует поговорить с Карин? Врач у себя, в Медотсеке. Да, Бенезия помнит о том, что обитатели фрегата называют Чаквас 'затворницей'. Может быть, заслуженно называют, ведь Карин почти никогда не покидает пределы Медотсека. Она - врач и ей пока что, слава Богине, нет необходимости применять свои профессиональные знания и навыки в полной мере. Как будет дальше - время покажет. А пока... пока Карин не бездельничает. Работает, действует, готовится.
Матриарх встала, огляделась, подошла к двери, решительно открыла дверь. ВИ замка подчинился: когда она вернула дверь на место, закрыв проём, внешний интерфейс заалел запрещающим вход светом. Дойдя до двери Медотсека, Бенезия остановилась, не решаясь надавить сенсор.
Створка открылась. На пороге стояла Чаквас. Матриарх осознала, что Карин всё поняла. Как люди говорят - 'с первого взгляда'. Нет, не 'любовь с первого взгляда', а 'понимание с первого взгляда'.
- Заходи. - Чаквас отступила в сторону, пропуская азари внутрь Медотсека. - Присаживайся, - она указала рукой на свободное кресло у своего рабочего стола. - Рассказывай.
- Я, Кари... встретила Джона на лестнице. Он... он едва не падал. Был в Зале Связи, отправил письмо на Землю. Дэйне, - уточнила матриарх. - Потом вышел... из Зала. После разговора с Явиком. Сложного разговора. На лестнице... когда Джон остановился, я почувствовала, какой сумбур царит у него в душе, Карин. Проводила Джона до его каюты. Долго сидела рядом с ним. Не могу сказать, сколько сидела, но... он ушёл из каюты, Кари. Ушёл работать. И я знаю, что он не успокоился, не пришёл в себя до конца. Я... я хотела вернуться в салон, к себе, а потом... потом поняла, что должна поговорить с тобой. Я... я не понимаю. Я мало знаю о вас, людях, а понимаю - ещё меньше, - тихо сказала Бенезия. - Я сидела рядом с Джоном, слушала его дыхание, биение его сердца и... корила себя за свою былую многословность. Мы... мы, азари, слишком много убили времени на пустые разговоры. Особенно такие, как я... Какой я религиозный лидер расы, если обязана была лгать своим соплеменницам?!
- Выдавать желаемое за действительное? - тихо спросила Карин, садясь в своё рабочее кресло.
- Можно сказать и так, Кари, - согласилась матриарх. - От меня, Кари, дочь ушла. Дочь! И это... это оказалось больнее и неожиданнее для меня, чем я могла предположить или представить. Я повторила ошибку многих других родителей, Кари! Я думала, что моя дочь - слишком мала, слишком неопытна, чтобы... Чтобы разбираться должным образом в таких вещах, как религия, вера. А оказалось, что она понимает больше, чем я. И я... я оказалась слабой, Кари. Я... у меня тогда не было сил, чтобы встать, побежать следом и сделать всё, чтобы вернуть Лиару, чтобы повиниться перед ней. Я... Я позволила ей уйти! Я пять десятков лет не знала, где она и что с ней! Я не решилась ни разу за эти годы откровенно поговорить о случившемся с Этитой. Знаю, что Этита многое знает о происшедшем. Не знаю точно, что ей известно, но в том, что Этита знает о многом, я не уверена - убеждена. И вот теперь... Я полюбила землянина, человека. Полюбила и... Я не понимаю, Кари, как так могло случиться, что я, не понимающая вас, землян, не знающая о вас слишком многого, могла полюбить Джона. И попытаться... попытаться использовать его в своих интересах.
- Не говори глупостей, Бена, - тихо сказала Чаквас. - Ты - женщина и я тебе уже говорила, что объективных препятствий к деторождению у тебя нет. И Джон...
- Он очень хочет, чтобы его не считали... зависимым от его новых возможностей и способностей, Карин, - сказала Бенезия. - Знаю. И потому... я надеюсь, что у меня ещё будет возможность пояснить Джону... - она смутилась. - Пояснить, что он поступил... правильно.
- Он действительно поступил правильно, Бена, - кивнула Чаквас. - Об этом много можно говорить, но - не нужно. И ты хорошо сделала, что поддержала Джона. Да, я видела, насколько он был слаб. Видела. И очень тебе благодарна за то, что ты поддержала Джона, дала ему возможность придти в себя.
- Я беспокоюсь, что ответит ему Дэйна, Карин, - сказала матриарх. - Очень беспокоюсь. Боюсь, что Дэйна, получив письмо Джона, в котором, я не сомневаюсь в этом, он написал всё верно и всё правдиво, но... Боюсь, что...
- Дэйна сделает правильный выбор. - Чаквас посмотрела на азари. - А Джон, уверена, готов принять любой её выбор.
- Ему уже сейчас трудно, Кари. Он боится...
- И хорошо, что боится, - ответила Чаквас. - Он - цельный, честный и... хороший. Потому что боится. Дэйна, насколько я смогла понять и почувствовать - девушка очень хорошая. Достойная пара для Джона. Но он её судьбой и жизнью категорически отказывается командовать. Не привязывает он её к себе. Не привязывает, Бена, - повторила Чаквас. - И скажу тебе так: не каждая земная девушка примет такое отношение нормально. Дэйна - приняла. И потому... в том числе и потому - Джон боится. За неё - боится. За её жизнь, за её судьбу. И, Бена, скажу так - не только потому, что Дэйна - девушка, будущая мать. Не только. А прежде всего потому, что он предпочитает рисковать сам, а не подставлять других. На Акузе он выжил потому, что рискнул сам, не подставил других.
- Там... - прошептала матриарх.
- Там - много непонятного. Согласна. Я знаю только те детали, которые относятся к моей компетенции как медика. А все детали, Бена, не знают даже в штабах. И, возвращаясь к разговору о Дэйне, скажу так: Дэйна поймёт Джона. Они друг другу подходят, Бена. А раз подходят - поймёт. Правильно поймёт. И Джон её поймёт.
- Кари... многожёнство... Я помню, что у людей...
- Оно не слишком распространено? - Чаквас бросила на азари быстрый пронизывающий взгляд. - Это только одна из возможных точек зрения, Бена. Только одна из возможных. И для Шепарда... Я сама не знаю, как это объяснить. Сложно это словами выразить, но... Джон даёт тем женщинам, кто его любит, и которых, конечно же, любит он, огромную свободу. Понимаю, что повторить придётся, но для Джона семья - это нечто большее, чем простое рутинное единение. Потому... это, Бена, моё личное мнение, для Джона нет разницы, сколько у него будет любимых женщин. Он способен всех их любить...
- Одинаково? - Бенезия едва удержалась от улыбки. - Я же знаю, что Джон...
- Он всех любит по-разному. Здесь ты права, Бена, - подтвердила Чаквас. - И способен так любить очень многих.
- Ты, Кари, что-то не договариваешь. - Бенезия взглянула на сидевшую рядом женщину.
- Не договариваю, Бена. Тут ты права, - сказала Чаквас. - Уверена, что хочешь это услышать?
- Уверена, Карин, - вздохнула матриарх. - Теперь-то я понимаю, что пришла к тебе для этого. Так что - говори.
- Джон... Я сама поняла это сравнительно недавно... Сложно мне было это понять, но... Он действительно способен любить верно, честно, полно... очень многих женщин, но... по своей природе он такой... иногда люди называют таких... однолюбами.
- И Дэйна... - задумчиво произнесла Бенезия.
- Она - не его единственная любовь, Бена. Насколько мне удалось это понять - не его единственная, - ответила Карин. - Потому...
- Он может любить многих, но сделает своей единственной только одну? - спросила матриарх.
Чаквас молча кивнула, затем сказала:
- Да. Может быть, ею станет Дэйна, может быть - ты, Бена. Я не знаю, ты не знаешь. Наверное, никто не знает. Даже Джон.
Бенезия молчала, обдумывая услышанное.
- И при этом, Бена, - тихо сказала Чаквас, - Джон продолжит любить всех своих женщин. По-прежнему любить. Глубоко. Полно. Верно. Всех, - повторила врач. - Но своей единственной будет считать только одну. Такой он уже... И вряд ли эту его настройку можно изменить.
- Её не нужно менять, - ответила матриарх. - И ты - права. Вряд ли эту настройку вообще можно изменить. Слишком уж она необычна. Я мало знаю о землянах. По большей части - общедоступную, профильтрованную информацию. Охотно допускаю, что многого не знаю, ещё меньше - понимаю, но...
- Бена... Не о том говоришь, - остановила собеседницу Чаквас. - Совершенно не о том. Сколько бы ты ни знала о нас, землянах, предсказать всего всё равно - нельзя.
- Нельзя, - сказала матриарх. - Только неспокойно мне, Кари. Неспокойно за Джона.
- И хорошо, что неспокойно, Бена. - Чаквас прошла к шкафам, открыла одну из створок, закрыла её. - У всех людей по-разному, конечно, но среди землян есть те, для кого боязнь за ближнего своего - серьёзный и важный признак искренности. В том числе и в любви, Бена, - обернулась к собеседнице Карин.
- Я пойду, Кари. - Бенезия встала, подошла к двери Медотсека. - Мне... есть о чём подумать.
Карин не ответила. И не стала провожать гостью.
Азари дошла до двери своего салона, подождала, пока ВИ откроет замок, толкнула створку, переступила порог и сделала несколько шагов к столу.
Разговор с Карин... Его предстояло ещё обдумать, а сейчас она уже была уверена: Чаквас по праву занимает своё уникальное место в экипаже и команде 'Нормандии'. Она врач, а врач... профессия особая. Её не зря полюбили Андерсон и Шепард. Только очень достойную женщину могут полюбить двое очень достойных мужчин.
У стола Бенезия провела несколько минут, вспоминая детали разговора с Чаквас. Инструментроны она не включала - ни настольный, ни наручный. Не было необходимости: разговор впечатался в её память полностью. Да и важны были не слова, не фразы, а подтекст, смысл, понимание.
Дэйна. Получение письма от Джона. Ответ на письмо. Воспоминания
Самолёт приземлился точно по расписанию. Дэйна неспешно спустилась по трапу на лётное поле, вошла в автобус, села, умостила сумочку на коленях, привычно бросила взгляд на лётное поле, отметила, что автобус по чётко обозначенной дорожке направился к зданию аэровокзала, к терминалу международных рейсов.
Подрулив к платформе, автобус плавно остановился, открылись широкие двери. Прибывшие пассажиры вошли в зал, где на транспортёре уже лежали сумки, чемоданы, баулы, пакеты. Забрав свои сумку на колёсиках и пакет, Дэйна направилась к выходу из зала. Необременительная процедура пограничного и таможенного досмотра, обычные приветствия служащих аэропорта и перед ней раскрываются двери зала прилёта.
Ответив на приветствия фанатов и болельщиков, раздав несколько десятков автографов и немного попозировав для фотокорреспондентов - обычное дело для известной и успешной спортсменки - Дэйна неспешно направилась к стоянке автобусов. Впереди были два часа неспешной поездки до города, а там... Там - поезд и она окажется очень скоро - всего лишь через три с небольшим часа - поезд ведь идёт с остановками на промежуточных станциях - в своей личной квартире.
Автобус заполнился пассажирами, водитель и стюарды представились, пожелали доброго пути, машина вырулила на шоссе. Поглядывая в окно, Дэйна думала о прошедшей Спартакиаде. Соревнования получились интересными, насыщенными и - спокойными. Почему-то сейчас она обращала на спокойствие особое внимание, хотя до сих пор не задавала себе вопроса о том, почему именно на это она делает определённый, чётко заметный для неё самой акцент. Первые полчаса она ещё поглядывала в окно, немного прислушивалась к гомону пассажиров и немногочисленных встречающих, затем задремала. Привычка. Есть возможность отдохнуть - надо отдыхать. Неизвестно ещё, как сложится будущее. Неизвестно.
Из автобуса, мягко и чётко подрулившего к терминалу железнодорожного городского вокзала Дэйна по крытому тоннельному переходу прошла в зал ожидания, взглянула на расписание, отметила в памяти данные нужного ей поезда. Билет она взяла заранее и хорошо, что его не пришлось сдавать - автобус пришёл по расписанию, происшествий никаких не случилось. А бывало, что и случались. И ей приходилось опаздывать. Не любила она опаздывать. Понимала, что нарушает обывательское представление о женщинах, но не любила - дисциплина и порядок стали частями её сути и отказываться от следования их требованиям Дэйна не хотела. В её жизни были моменты и периоды, когда она могла расслабиться. Могла отдохнуть, могла нарушить множество правил и требований. Но пока она не окажется в своей личной квартире, она не хотела давать себе волю. Работа ещё не закончена. Вот когда за ней закроется дверь её квартиры, тогда она поймёт, что уже находится в отпуске и тогда... тогда сможет расслабиться.
За четверть часа до прибытия поезда на посадку Дэйна вышла на платформу. Огляделась по сторонам. Да, людей много, поезд будет заполнен пассажирами. Хорошо. Значит, не все люди 'переключились' полностью на летающий транспорт - осталось немало поклонников наземного. Ветер на платформе гулял свободно, спокойно. Дэйна почувствовала, как её волосы немного спутались от порывов ветра, но доставать расчёску и приводить волосы в порядок не стала. Зачем? Она уже дома. Почти дома. Так что можно совсем немного расслабиться. Спартакиада - позади. Хорошее, важное соревнование стало историей. В том числе и её личной историей. Придёт время - и вся её жизнь тоже станет частью истории.
Пройдя несколько раз из конца в конец платформы, Дэйна смотрела по сторонам, вдыхала особые, вокзальные и железнодорожные запахи и с каждой минутой всё больше свыкалась с мыслью о том, что теперь - минимум на месяц - она свободна от спортивных хлопот и забот. Обычный послеспартакиадный отдых. Тренеры, конечно, суровы и требовательны, но и они прекрасно понимают, что после таких нагрузок нужен достаточный отдых. Потому у неё и есть этот месяц свободы. Нет, конечно же, она продолжит выполнять комплексы упражнений, совсем немного ослабит ограничения в диете, но теперь большая часть этих тридцати суток принадлежит ей и она свободна в выборе того, как именно провести это время.
Поезд подошёл вовремя. У входных дверей образовались короткие очереди, проводники и стюарды быстро проверяли посадочные талоны, указывали места и отмечали на своих планшетах прибывших пассажиров. Убрав сумку в нижний багажный отсек и запихнув пакет в верхний, Дэйна уселась в кресло и откинула спинку, намереваясь подремать. Перелёт на самолёте с двумя посадками был достаточно долгим, поспать толком не удалось, поэтому сонливость была обычной и ожидаемой. Закрыв глаза, Дэйна провалилась в дремоту - привычка, воспитанная годами, сработала и на этот раз.
Поезд отошёл от платформы, мягко и быстро набрал скорость. Дэйна спала. Проспать она не боялась - заранее отметив время прибытия поезда по расписанию, она попросила своё подсознание разбудить её за четверть часа до подхода к платформе и теперь могла спокойно спать. Без сновидений, без движений, просто спать, давая телу и сознанию желанный отдых.
- По 'золотому каналу' на настольный инструментрон Дэйны поступило письмо от Шепарда, Зина, - на аудиоканале наушного спикера прорезался голос Знаменского. - Похоже, в Альянсе ещё остались вменяемые служащие.
- Остались, конечно, остались. Спасибо, что сообщил, Паша. - Зинаида Яновна сделала пометку на экране своего инструментрона.
- Посмотрим, какова будет реакция, - сказал Знаменский. - Том на взводе.
- Он всегда предполагает худшее, Паша. - Зинаида Яновна нажала несколько сенсоров, читая высветившиеся на экранах оперативные сводки из базы данных Полиции России. - Пока тихо. До связи.
- До связи.
Ровно за четверть часа до прибытия поезда на станцию Дэйна открыла глаза, осторожно потянулась, сбрасывая сонливость, огляделась. В вагоне, заполненном пассажирами на две трети, было спокойно. Кто-то спал, кто-то читал, кто-то смотрел фильм, пользуясь наушниками. Или - работал на инструментроне. Некоторые тихо, шёпотом беседовали, их разговоры никому не мешали.
Встав с кресла, Дэйна вынула из надкресельного отсека пакет, а из подкресельного выкатила сумку. Всё. Теперь она готова пройтись до своего дома. А там... Там она сможет спланировать время своего отдыха более точно и подробно. Пока что у неё нет никаких намёток и это нормально.
Поезд плавно замедлил ход, остановился. Дэйна сошла со ступеней лестницы вагонного выхода, попрощалась с проводницей и направилась к надземному тоннельному переходу.
Сколько раз она вот так возвращалась сюда, в свой город, ставший для неё предельно привычным и даже где-то родным. Сейчас она пройдёт по тихой улочке метров восемьсот, войдёт в подъезд, поднимется на этаж и откроет дверь своей личной квартиры.
Знакомых лиц становится больше. Дэйна кивает, с кем-то здоровается, интересуется привычно 'как дела?', коротко отвечает на такие же вопросы, адресованные ей. Хорошо возвращаться. День только начинается, а впереди - десять часов солнечного света и много-много часов свободы. Вот и дом показался из-за других домов. Дом, в котором она прожила очень долго в перерывах между выездами на тренировки, сборы, соревнования, чемпионаты, спартакиады, олимпиады. Дом, в котором она чувствует себя особенно спокойно и свободно. Дом, в котором она чувствует себя своей.
Дверь подъезда она открыла привычным движением и мягко закрыла за собой. Есть пружина или нет пружины на двери - всё равно. Впереди - несколько ступеней и ряды настенных почтовых ящиков. Архаичных, но, кажется, вечных, как мало что вечно в нынешнем мире. Ключ касается сенсорной пластины, дверца открывается. Несколько конвертов. Ничего настораживающего. Счета оплачиваются напрямую с её банковских счетов, так что никаких 'писем счастья' нет. А конверты - от знакомых и от друзей. Часто - не имеющих никакого отношения к профессиональному спорту. С содержимым конвертов она разберётся позже, а сейчас ей не терпится поскорее открыть дверь своей квартиры и почувствовать, что она наконец-то дома.
Взглянув в сторону лестничного тамбура, Дэйна усмехнулась: нет, сегодня она может полениться и не мерить шагами расстояние до своей квартиры. Сегодня она поедет на пассажирском, светлом и чистом лифте. Несколько шагов, лёгкое нажатие сенсора и перед ней распахиваются двери лифтовой кабины. Секунды подъёма - и двери распахиваются вторично. Знакомая до мелочей табличка с номером этажа. Её этажа.
Время - рабочее, так что встречи с соседями на лестничной площадке и на этажной площадке можно не ждать. Вот и дверь её квартиры. Дэйна достаёт из кармашка ключ-таблетку, лёгкие касания - и дверь открывается.
Дэйна медленно переступила порог, тихо закрыла за собой створку двери, привалилась спиной к одёжному шкафу, выдохнула. Всё. Она - у себя дома. Взгляд оббежал пространство квартиры - Дэйна редко устанавливала полный комплект стен и, уезжая на сборы, всегда убирала все стены - ей хотелось, чтобы по возвращении её приветствовал простор собственного родного обиталища. И сейчас она наслаждалась моментом, разглядывая знакомые детали интерьера.
Всё кругом привычно, обычно и от этого на душе становится ещё спокойнее. Взгляд скользит по столам, по шкафам, по креслам и останавливается на настольном инструментроне, который, как обычно, стоит на середине столешницы небольшого рабочего стола. Стоит и... нет, он не выключен. На экране мерцает непривычный значок. Текстовое сообщение - вот и соответствующая пометка в правом нижнем углу ярлычка. Дэйна удивлённо разглядывает мерцающий ярлычок, подходит к столу, нажимает сенсор. 'Золотой канал'?! Сколько она помнила себя, ей ни разу ещё никто не присылал сообщений по 'Золотому каналу'. Никогда. И вот... Ясно, что значок принадлежит сообщению, пришедшему именно по этой системе связи. Кто же мог прислать его?
Девушка пододвигает к столу кресло, садится и нажимает несколько сенсоров на клавиатуре, снимая блокировку. Окно с сообщением разворачивается во весь экран. Взгляд Дэйны впивается в заглавную строку. 'Дэйна, приветствую!'. Это.... Это письмо Джона?! Конечно, только он всегда обращался к ней в письмах именно так. Без всяких там 'добрый день' или 'доброго времени суток'. Он просто её приветствовал. Именно так приветствовал.
Взгляд побежал по строчкам, слетев с заглавной строки. Рукописное письмо. Почти полностью рукописное. Джон не только привычно набирал текст на клавиатуре инструментрона, он писал его вручную, своим стилусом-кодатором.
Как же приятно сейчас ей получить письмо от Джона, написанное им самим. Написанное его рукой. Как он сумел так точно угадать, когда она будет у себя дома, чтобы прислать письмо именно в этот момент. Хотя... 'Золотые каналы' - система связи, способная и не на такое. Джон воспользовался этой системой, чтобы она получила его письмо с гарантией.
Дэйна радовалась тому, что успела сесть в кресло. Сейчас никакая сила не заставила бы её оторваться от чтения письма. Первого после столь долгого молчания. Большого. Объёмного. Дэйна и сама не заметила, как посмотрела на указатель количества страниц и восхитилась предусмотрительностью Джона: он написал ей такое большое письмо!
Именно тем, что часть письма он написал от руки, он доказал Дэйне, что по-прежнему помнит её и любит её. Помнит и любит - для неё знать об этом было всегда важно. Первое письмо после столь долгого молчания.
Джон подробно говорит о том, что случилось после 'Арктура', куда, как знала Дэйна, он улетел, получив приказ-вызов. Конечно, уровень подробности неодинаков, но... Дэйна чётко и полно ощущала: только ей он сообщает многие детали, за которые многие журналисты, эти писаки и снимаки, продали бы кому угодно свои души несколько раз.
Джон, конечно же, о многом умалчивает, но и того, что он ей сообщил, достаточно для спокойствия и уверенности - Джон жив, здоров и у него всё в порядке. Теперь, читая письмо, Дэйна отвечала на многие когда-то сформулированные ею самой вопросы. Отвечала самой себе на эти вопросы и чувствовала, как успокаивается. Джон по-прежнему её любит, дорожит ею и доверяет ей.
Несколько часов... Дэйна и не заметила, как наступил полдень, как прошло обычное обеденное время - с часу дня до трёх дня. Она читала письмо от Джона, забыв обо всём. Она действительно успокоилась и правильно поняла своего Джона.
Он написал ей большое, подробное письмо, ответил на многие вопросы и развеял очень многие сомнения. Он верен себе - подтверждает свои слова ссылками на файлы, хранящиеся на многих серверах Экстранета, где она, его любимая Дэйна, сможет найти дополнительные сведения. Он даёт ей право выбора и заботится о том, чтобы она получила как можно больше информации. Он уверен - она воспользуется этими ссылками, будет долго размышлять, думать, оценивать. Неспешно, спокойно и чётко. Как всегда.
Он по-прежнему хорошо знает её, свою Дэйну. И по-прежнему не привязывает её к себе, даёт ей полную свободу, даёт ей полную возможность жить своей собственной жизнью, делать свой собственный выбор. Он любит её и даёт ей полную свободу. Сложно это пояснить словами, но Дэйне и не нужны пояснения. Она любит Джона и доверяет ему. Доверяет ему полностью. Она не раз и не два доверяла ему всю себя. Без остатка. И была счастлива и довольна тем, что Джон раз за разом правильно понял и правильно воспринял её доверие.
Джон честен. Он рассказал ей о встрече с матриархом азари, Бенезией Т'Сони, рассказал о том, что полюбил её, и что она полюбила его. Он уверен - Дэйна сама найдёт теперь немало информации о матриархе и сама сделает свой выбор. Он не давит на неё. Он спокойно предоставляет ей право решать. Она по-прежнему свободна и вольна. Он поступил правильно и честно, не стал играть её чувствами. Не стал умалчивать, не стал выдавать желаемое за действительное.
Дэйна читала письмо Джона, где он говорил о случившемся на Иден-Прайме. И всё больше понимала, что Джон не мог поступить иначе. Если он действительно спас жизнь матриарха азари, если он действительно рискнул собой, то... Он имеет право полюбить азари. А она имеет все права и все возможности полюбить его, своего спасителя. Полюбить... последней любовью, свойственной только очень пожилым азари. Последней любовью. Играть с такими чувствами Джон, какого Дэйна прекрасно знала и понимала, никогда бы не стал.
Если он полюбил её, пожилую азари, то не важно, ответил ли он на её чувства или полюбил сам... Здесь и сейчас это - не важно. Джон честно сказал о случившемся Дэйне и этим ещё раз доказал, что он любит её, свою подругу. Любит и предоставляет ей выбор. Она вольна сделать этот выбор и Джон примет его. Примет, потому что никогда не командовал и не играл судьбой и жизнью своей Дэйны.
Да, Джон мало написал о том, как он спасал матриарха. Секретность, военная тайна, ограниченный доступ, необходимая информация. Всё понятно. И, тем не менее, она теперь знала о происшедшем на Идене гораздо больше, чем очень многие жители Земли и обитатели Солнечной Системы. Не только знала - благодаря честности Джона - понимала. Эти часы, проведённые за чтением письма... были очень приятны и важны. Дэйна успокоилась: на многие её вопросы, пусть не высказанные явно, Джон дал самые полные, честные и точные чёткие ответы.
Отодвинув в сторону инструментрон, Дэйна задумалась. Письмо она прочла до конца. Все несколько десятков страниц. И теперь ей необходимо было прерваться, чтобы подумать. Она понимала, что эти раздумья - не на часы. Скорее всего, очень возможно, она будет думать несколько дней. Хотелось, очень хотелось ускорить эти раздумья и как можно быстрее написать Джону ответное письмо, но... Слишком оно было большим, слишком оно было ёмким, слишком оно было необычным.
Встав с кресла, Дэйна прошлась по квартире. Открывать занавеси и жалюзи ей не хотелось. Тишина и покой стали ей необходимы ещё больше, чем раньше. Надо думать, надо поразмыслить над тем, что она прочла. И ещё глубже и больше - над тем, что она узнала, что она поняла из письма Джона.
Джон редко писал такие большие письма. Часто - несколько строк, редко - несколько абзацев. Сейчас она понимала - на Идене произошло слишком много важного и сложного. После случившегося на этой сельскохозяйственной планете Джон не смог написать короткое письмо. Не захотел. Наверное, он писал это письмо очень долго. Урывками. У него много забот и хлопот на корабле. Он - старший помощник командира боевого разведывательного фрегата.
Она, привыкшая интересоваться его работой, его службой, многое знала о специфике службы на кораблях, о специфике службы в десантных и спецназовских подразделениях. Конечно, не всё и не полностью, но знала достаточно. И не считала это знание излишним. Оно, это знание, помогало ей понимать Джона, помогало ей поддерживать своего друга.
Она вспомнила, как впервые поняла, что влюблена. Влюблена в него, Джона Шепарда. Наверное, так всегда бывает: женщины, девушки, девочки резче, чётче и яснее ощущают, что влюблены. Им это необходимо, важно. Тогда, осенью, она стояла на веранде детского дома, теребила пряжку наплечного ремня своей сумочки и смотрела на играющего в волейбол на спортивной площадке Джона. Он не смотрел на неё, но ей тогда казалось, что он чувствует её взгляд. Чувствует и понимает, что этот взгляд необычен.
Она смотрела на него и знала, что смотрит на Джона Шепарда не просто как на мальчика, не просто как на одного из детдомовцев. Она смотрит на человека, который ей больше чем нравится. Она любит этого человека. Ей всего двенадцать лет, но девочки взрослеют раньше мальчиков, так захотела эволюция, так захотела природа. И потому она смотрит на Джона и понимает: он заслуживает её любви. Её первой любви.
Ранняя осень. Пока ещё не было необходимости надевать шапку - пусть вязанную, простую, но - шапку. Лёгкие брюки, матерчатые туфельки. Перчатки тоже не нужны - ещё достаточно тепло и руки не мёрзнут. Она несколько минут назад приехала в детдом с очередных соревнований. Победила, заняла призовое место. И сейчас она стояла на веранде и смотрела на играющих в волейбол мальчиков. Смотрела, казалось, на всех играющих, а сердцем понимала: она смотрит на Джона. Только на него. Смотрела на Шепарда и осознавала, что полюбила его давно. Да, чувства к Джону оформились впервые столь чётко в двенадцать лет. А впервые она выделила его среди других мальчиков в семь лет. Джон был, конечно же, старше. На год-два, не больше. Она смотрела на играющих в волейбол мальчиков. На Джона, высоко подпрыгивавшего у сетки и отправлявшего раз за разом мяч в самые неудобные для соперников углы площадки. И вспоминала, что первый раз почувствовала своё неравнодушие к Джону именно в семь лет.
Поздней ночью она вышла на прогулку по парку детского дома. Обычная прогулка. Самовольная конечно, что уж тут отрицать-то особо, но... Воспитатели, казалось, знали о любви многих своих воспитанников к этим прогулкам. Полуночным, ночным - как угодно можно было их назвать. Воспитанникам и воспитанницам нужна была свобода. Хотя бы в пределах территории детского дома и коллектив воспитателей давал им такую свободу. Наверное, потому, что иначе детдомовцы эту самую свободу взяли бы сами. И ушли бы с территории детдома в 'большой мир'. Надолго ушли. Многие могли уйти навсегда. Такое тоже бывало.
В шесть-семь лет трудно решить для себя, кем ты хочешь стать, когда подрастёшь. Дэйна - решила. И Джон - тоже решил.
Поначалу, конечно, было трудно. Режим, распорядок, диета, расписание, правила поведения, спортивная этика. Не раз и не два Дэйна вспоминала себя в кафе, поедающую пятую по счёту порцию чего-то очень сладкого и потому очень вкусного. Паста, пюре - всё равно, главное - послаще и побольше. Она вроде бы и не была сладкоежкой, но... Почему-то ей вспоминался раз за разом именно этот эпизод. Небольшое кафе, она сидит за столиком, на ней - строгая детдомовская форма, тёмная, таких сейчас для детдомовцев и не шьют. Почти раритет.
Зелёный с синими полосами бант на рубашке, два красных банта в причёске. Контактные линзы превратили её глаза из карих в красные - тогда она считала, что это необычно и даже 'круто'. Воспитатели не препятствовали, а ей было приятно. Лёгкий лак на ногтях. Ложка за ложкой. Пластиковые ложки такие маленькие, чайные или десертные, не больше. Одна порция, вторая, третья, четвёртая. Сладость приносит не выразимую словами радость.
Она выбрала профессиональный спорт и не разочаровалась ни разу в этом своём собственном выборе. Убедившись, что воспитанница Дэйна твёрдо решила, чем будет заниматься в будущем, руководители детдома дали ей ещё большую свободу. Теперь она могла подолгу отсутствовать в пределах территории детского дома. Нет, не сбегать, чтобы покуролесить и оторваться на полную катушку, нет. Для того чтобы позаниматься в прекрасно оборудованных спортзалах, встретиться с тренерами, принять участие в отборочных соревнованиях. У профессионального спортсмена всегда много дел, всегда много забот.
Она всё же находила возможность уделить внимание самой себе. Своему внутреннему миру. Днём, само собой - учёба, тренировки, диетпитание, чтение множества материалов по спортивной проблематике, зато вечера до самого отбоя - её личное время. Она любила в одиночестве бродить по засыпающим вечерним улицам, любила стоять на мостах и смотреть на огни ночного города. Любила о многом спокойно думать, прислушиваться к себе, задавать вопросы самой себе и пытаться получить на них чёткие вразумительные ответы. Не сразу такое, конечно, получалось, но ведь получалось. Раз за разом получалось. Потому что Дэйна всегда была настойчивой. Без настойчивости в профессиональном спорте делать нечего.
Далеко не все воспитанники и воспитанницы вот так сразу, с раннего детства, с подросткового возраста делали осознанный ответственный выбор своего жизненного пути. Многие медлили, были и такие, кто предпочитал 'плыть по течению'.
Джон... Ей понравилось, очень понравилось, что он тоже рано сделал свой выбор. Армия. По многим причинам. Как тем, что были ей понятны, так и тем, которые для неё остались неясны. К этой неясности она отнеслась спокойно. Она знала, что Джон - совершенно не солдафон по натуре. Он способен точно и чётко чувствовать, способен о многом глубоко и полно размышлять, способен прислушаться, уловить едва-едва слышное, способен... Даже сейчас, спустя годы, Дэйна не была уверена, что вот так, 'залпом' могла бы перечислить всё, на что был в хорошем, конечно, смысле, способен Джон Шепард. Она знала Джона, знала, потому что тогда, после того волейбольного матча, он подошёл к ней. И они ушли вдвоём в дальнюю часть парка, в 'уголок влюблённых'. Чего уж там особо скрывать-то: был на территории детского дома и такой уголок. И воспитатели, и воспитанники и воспитанницы спокойно относились к тому, что там почти постоянно кто-то пребывает. И строго соблюдали право на уединение для всех, кто там оказывался.
Джон присел на траву, согнул колени, опёрся о них руками и закрыл глаза. Он знал, что Дэйна - рядом с ним и был рад этому. Просто рад, без всяких далеко идущих планов. Он умел и любил довольствоваться малым. Видел и чувствовал в этом малом столько, что Дэйна раз за разом изумлялась и удивлялась уровню восприимчивости, доступному Джону. А тогда... Тогда он просто сел на траву и замер, прислушиваясь. К чему он тогда прислушивался? К себе или к тому, что происходило вокруг? Не всё ли равно?!
Они пришли вдвоём в 'уголок влюблённых'. Пришли, не держась за руки, но пришли рядом. Пришли вместе. Дэйна в сине-белом платье - успела переодеться до окончания того волейбольного матча.
Джон по пути в этот 'уголок' сорвал с клумбы цветок и подал ей. Спокойно. Она стояла рядом с сидящим Джоном, держала в руках цветок и смотрела на проступавшие сквозь переплетение веток и зелень листьев корпуса детского дома. Конечно же, она поглядывала и на Джона, сидевшего рядом. Он никогда ею не командовал, никогда не настаивал ни на чём, всегда давал ей возможность самой сделать выбор. И только тогда, когда точно знал или, может быть, чувствовал, что ей, его Дэйне угрожает опасность, становился практически неустраним. И только тогда настаивал на своём. Настаивал не только словами - прежде всего делом.
Сколько ему тогда было лет? Тринадцать-четырнадцать? Может быть. Она никогда не заморачивалась установлением точного возраста Джона. Оба - и она, и он - детдомовцы, так что возраст для них - понятие весьма условное. Он всегда был старше её. И Дэйну это устраивало, она считала совершенно нормальным положение, когда мужчина старше своей женщины. А она... Она рано стала ощущать себя именно его женщиной. Знала, что он и она - подростки, что зов пола неустраним и труднопреодолим, но раз за разом дивилась тому, как Джон удерживается в рамках платонических взаимоотношений и не посягает на неё именно как на женщину.
Он был с ней честен и его отношение к Дэйне, как она сейчас, спустя годы, ещё раз убеждалась, всегда отличалось повышенной чистотой.
Детдомовское бытие отличается от привычного семейного, потому Дэйна считала, что ей очень повезло влюбиться именно в Джона Шепарда, а ещё больше повезло тогда, когда он ответил на её чувства. Нет, он не признавался ей в любви тогда, когда они оказались вдвоём в том 'уголке влюблённых'. Не признавался словесно, не вставал на колени, не протягивал к ней руки с футляром, в котором было кольцо. Он просто был рядом с ней. И Дэйна понимала, что далеко не с каждой девочкой Джон согласился бы пойти в этот 'уголок влюблённых'. Он её выбрал сам. И она выбрала его сама.
То сине-белое платье... Оно ведь было очень открытым. Декольте... Раньше такое декольте посчитали бы в Британии абсолютно недопустимым для девочки-подростка. Если бы Дэйна была чьей-то дочкой и жила в обычной британской семье... вероятность того, что родители позволили бы ей надеть такое платье без матерчатой 'подшейной' вставки была бы исчезающе мала, а в детдоме...
Там считали, что глупо преподавать подросткам биологию человека и ограничивать уж слишком серьёзно в возможности привыкнуть к нормативной обнажённости человеческого тела. В том числе, в первую очередь, конечно же, женского. Дэйна была уверена и даже убеждена в том, что такое декольте ни у кого из детдомовцев не вызовет ничего, что могло бы ей, девочке-подростку, угрожать. Благо Интернет был открытым, и детдомовцы вполне спокойно интересовались такими вещами в свободное от занятий, предусмотренных распорядком, время. А уж если она стала девушкой Джона, то можно было быть уверенной - Джон жестоко накажет любого, кто хотя бы попытается посягнуть на Дэйну. Всё же детдомовцев воспитывали и на них влияли, ставили в определённые рамки, приучали к правилам поведения. Так что Дэйна могла быть спокойна.
Ещё более спокойна она была рядом с Джоном и вместе с ним. Он почти никогда не разглядывал её. Да, он смотрел на неё, искал её взглядом. Очень часто искал и смотрел. Но ни разу Дэйна не отметила в его взгляде ничего предосудительного или оскорбительного для неё. И потому она спокойно и свободно ушла от площадки к себе в комнату, которую делила с тремя подругами, переоделась в это сине-белое открытое платье и пришла к площадке тогда, когда игра подходила к концу. Несколько минут - и Джон, приняв наскоро душ, выходит с площадки и подходит к ней. Несколько секунд - и они вдвоём идут по дорожке в 'уголок влюблённых'. Джон садится на траву и 'отключается', привычно закрывая глаза. Она стоит рядом с ним и не чувствует себя обиженной - он рядом и ей этого вполне достаточно.
Джон умел молчать. И Дэйне это умение очень нравилось. Она не любила многословия, но, конечно, могла говорить долго на самые разные темы. Такая вот пограничная избирательность или как ещё обзовут умники-научники такую способность. С тех пор Дэйна и Джон встречались всё чаще и со временем все детдомовцы приняли их взаимоотношения как свершившийся факт: все знали, что Дэйна - девушка Джона Шепарда, а Джон - мужчина Дэйны. Если они рядом друг с другом, то никто из детдомовцев не сомневался: Дэйна под надёжной защитой и охраной и она будет счастлива, потому что рядом с ней - её Джон. В детдоме такое понимают 'на полном автомате', если, конечно, соблюдены многочисленные условия. В том, что они, эти условия, были полностью соблюдены, Дэйна не усомнилась за прошедшие годы ни разу.
Дэйна вспоминала, как сидела рядом с Джоном, смотрела на него и говорила с ним. На самые разные темы. Долго говорила. И знала, что Джон - её мужчина. Которому она может доверять и будет доверять. С той самой встречи в 'уголке влюблённых', подтвердившей самой Дэйне правильность сделанного в детстве выбора. Пусть неосознанного, пусть спонтанного, но - выбора.
Впервые увидев Джона в военной форме - тогда ему едва исполнилось пятнадцать - Дэйна испытала острую и приятную гордость. Да, Джон - подросток, он нескладен, уши немного оттопыриваются под большой каской, форма немного висит на нём - не потому, что не по размеру, а потому что он ещё слишком молод для армии. Тем не менее, уже тогда Дэйна понимала, что Джон сделал свой осознанный выбор в пользу армии. И этот выбор она должна уважать так же как Джон уважает её, своей Дэйны, выбор в пользу профессионального спорта. Когда она смотрела на него, облачённого в летнюю военную форму, она спокойно и свободно удержалась от улыбки. Джон высоко оценил её сдержанность и её серьёзность. Он, конечно же, ей ничего не сказал, когда вернулся в детдом после военных сборов, но она знала, чётко чувствовала, насколько высоко он оценил её понимание.
Она уже тогда, когда увидела Джона в военной форме на тех сборах - её послали туда в составе своеобразной 'группы поддержки' - поняла, что Джон создан для армейской жизни. Для него она - органична и естественна. Джон знал, что он будет защищать, за что он будет воевать - в этом Дэйна была уверена стопроцентно.
Через несколько дней после тех сборов Дэйна уехала на первые в своей спортивной карьере международные соревнования - что-то вроде отборочного турнира. И с удивлением отметила, что ей удалось не только занять несколько призовых мест, но и найти предостаточно времени для того, чтобы посетить известнейшие европейские музеи, причём не 'галопом', а вдумчиво, спокойно, неспешно. Она и раньше интересовалась культурой народов европейских стран, видела репродукции картин, снимки скульптур и архитектурных ансамблей, но в тот приезд в Европу она ходила по музеям и выставочным залам с совершенно особым настроением. Сейчас Дэйна объяснила бы это своё тогдашнее настроение пониманием. Пониманием того, что рядом с ней встал не просто её мужчина, а мужчина-воин. И она теперь - под защитой в гораздо большей степени. Джон понимает Дэйну очень полно и глубоко. И она должна быть достойна этого понимания. С той европейской поездки Дэйна взяла себе за правило выделять предостаточно времени, чтобы побывать в музеях и в выставочных центрах, прочесть самые знаковые литературные произведения - если не на языках оригиналов, то хотя бы в лучших самых качественных переводах.
Она сохранила скромность в одежде, крайне редко надевала бальные и вечерние платья. Делала только одно исключение из этого правила тогда, когда рядом с ней был её Джон. Она знала, что он также непритязателен в одежде - возможно, для мужчины это привычнее и где-то даже легче, ведь мужская мода до сих пор - предельно консервативна и даже однообразна. Ей нравилась скромность Джона в одежде. Она не считала её показателем неразвитости вкуса. Джон мог одеть и смокинг, и фрак, но - крайне редко, по очень значимым поводам. Вполне возможно, военная форма его устраивала с недавних пор гораздо больше, чем любой гражданский или, как любят выражаться военнослужащие, штатский костюм, но... Она радовалась, что знает Джона Шепарда гораздо ближе и гораздо точнее, чем многие другие девушки. В последние годы в детдоме они часто уходили за его пределы гулять на целый день. У старших детдомовцев была такая привилегия. Сейчас, насколько знала Дэйна, она сохранена.
Джон, хотя и имел право носить военную форму, не стремился всегда и везде её надевать. Тем более - когда рядом была Дэйна. Ей было приятно, что он не отделяет себя от неё мундиром, хотя не могла отрицать, что военная форма Джону была очень к лицу. Несколько раз Дэйна ловила себя на мысли, что Джон словно родился в этой форме, что он воин не по внешности, а по сути, причём воин особый, высококлассный.
Вдвоём они ходили по паркам, скверам и говорили. Когда - вполголоса, а когда - шёпотом. Конечно же, Джон обнимал Дэйну, и она обнимала его. Они, конечно же, целовались и Дэйне поцелуи Джона всегда нравились. Она была уверена и даже убеждена, что и Джону очень нравится, когда его целует она, его Дэйна. Она знала, что у неё есть Джон, для которого она - ценность и цель, а не средство. В общении с ней Джон был прост, но Дэйна всегда остро чувствовала, что за этой внешней простотой стоит сложность внутреннего мира Шепарда. Если уж она для него была загадкой и тайной, то не меньшей загадкой и тайной был для неё он, её Джон, которого она часто, наедине называла 'Джонни' или 'Джо'.
Во время больших летних каникул в перерывах между сборами, тренировками и выездами они выкраивали несколько дней и исчезали, уезжая или улетая на острова. Там Джон и Дэйна часами плавали, загорали и, конечно же, говорили. Об очень многом. Как внимательно Джон выслушивал её. Как он молчал. Кивал и только репликами, короткими фразами подтверждал, что он услышал, понял и запомнил всё, что она сказала. И ведь действительно он многое запоминал и правильно, очень правильно понимал сказанное ею. Конечно же, он наслаждался тем, что Дэйна... обнажена. Почти полностью, в рамках приличий, конечно, но - обнажена. Его ласкающий взгляд Дэйна помнила до сих пор. Ничего оскорбительного, ничего насильственного. Она - спортсменка, он - воин, так что толк в физической подготовке оба знают. Джон, как видела Дэйна, мускулист, но - в меру. Никаких бодибилдерских ухищрений - только самое необходимое и достаточное.
Детдом остался позади. Дэйна до мельчайших деталей запомнила тот вечер, когда после окончания выпускного бала, она и Джон вышли за ограду детского дома с рюкзаками и сумками. Оба уже слишком хорошо понимали, что в детдом они уже не вернутся. Впереди - взрослая жизнь. У обоих в карманах - сертификаты на квартиры с минимумом мебели и самых необходимых, на первое время, конечно, вещей. У неё скоро - выезд на очередные тренировочные сборы: на декаду, может быть - на две недели, а у Джона - призывной пункт.
Несколько дней они обустраивались в своих личных квартирах, а потом... Потом Дэйна увидела Джона в солдатской форме. Увидела - и поразилась, насколько её первое впечатление оказалось верным. Джон - человек армии. Для него армия - дом, для него она - семья. По самым разным причинам, конечно, но насколько же он отличался от того лопоухого подростка, впервые примерившего настоящую каску и настоящую, пусть и не по росту и не по размеру, но самую настоящую военную форму. Теперь, на плацу призывного пункта перед ней стоял уже не подросток, не юноша. Перед ней стоял мужчина. Мужчина с большой буквы. И она радовалась. Радовалась тому, что Джон обрёл свой собственный путь в этой жизни, что он нашёл своё призвание. Истинное призвание.
Джон уехал в учебную дивизию, проходить полный, большой курс молодого бойца. Уехал подготовленным к армейской жизни, к её трудностям и сложностям. Уехал, но Дэйна по-прежнему ощущала его любовь, внимание и заботу.
Какие письма он ей писал почти каждые три дня! И когда только успевал? Она, гражданский человек - и то не понимала, зная, что режим дня у молодых воинов и нагрузки не оставляют много свободного времени. А Джон... Он успевал ей писать и большие письма и записки в пару строчек. И каждое такое письмо для Дэйны было... Наверное, сравнение с бальзамом будет слишком общим и неконкретным, но... Наверное, в том числе и бальзамом. Ведь и Дэйна тоже работала интенсивно. Она именно работала, ведь профессиональный спорт - это, прежде всего, работа. Тяжёлая, трудная, напряжённая. Работа. И огромный труд.
Тренировки, сборы, отборочные турниры, соревнования. Всё это было. А ещё - режим и диета. Потому что только так можно стать быстрее, прыгнуть выше и сделаться сильнее. Для того чтобы одержать очередную победу. Не просто поучаствовать в соревнованиях любого уровня, а именно победить. Одержать спортивную, честную, но - профессиональную победу. Дэйна знала, что Джон радуется её спортивным успехам, чувствовала его поддержку, понимала, что для него важна любая весточка от его Дэйны. Именно 'его Дэйны'. Она с давних пор считала, что уже 'занята'. Она - девушка Джона Шепарда. И её не интересовали близкие отношения с другими молодыми людьми. Да, у неё немало знакомых среди юношей и мужчин, но она сумела поставить себя так, что только Джон для неё - самый важный и самый нужный.
Через несколько месяцев Джон приехал из учебной дивизии в краткосрочный отпуск. Приехал - и сразу переоделся в гражданское. Дэйна до сих пор помнила фразы из письменного приказа о предоставлении Шепарду этого отпуска: 'за отличные успехи в освоении техники и оружия, за отличные результаты в боевой подготовке'. Отпуска из учебных подразделений, как знала Дэйна, поднабравшаяся профильной информации из Экстранета и из разговоров с подругами и жёнами уже отслуживших срочную службу парней, давали крайне редко. И Джон удостоился этой чести и этого права. Приехал - и сразу переоделся в гражданское. Чтобы быть к ней ближе, к своей Дэйне. Тогда и у неё выдались несколько свободных дней в напряжённом спортивном графике. Они посвятили это время общению друг с другом - почти везде ходили обнявшись. Дэйна улыбалась и радовалась: она была счастлива видеть и чувствовать своего Джона. Счастлива знать, насколько он возмужал, насколько он повзрослел.
Они до поздней ночи наслаждались видами ночных городов и поселений. Два часа смотрели ночное 'шоу фонтанов' под чарующую классическую музыку. Дышали свежим ночным воздухом и погружались в чуткую ночную тишину. Молчали и говорили. Опять - шёпотом и вполголоса. Почти никогда - в полный голос. Им не нужно было говорить громко: они отлично слышали и ещё лучше - понимали друг друга.
Дэйна подарила Джону свой портрет. Написанный известным художником. Карандашный. Чёрно-белый. Джон сказал, что он хочет иметь именно такой портрет своей Дэйны. И она поняла его правильно. Наверное, он прав. Сам, если потребуется, сделает этот портрет цветным в своём воображении. Ведь тогда он будет вспоминать её. Разную. Любящую с помощью контактных линз менять цвет своих глаз, не любящую вычурности и крикливости в одежде, искреннюю в своих чувствах и эмоциях. Строгую и последовательную в жизни и в отношениях.
На этом портрете она улыбалась. Улыбалась естественно. Художнику удалось поймать такой момент. Живописец не заставлял её часами держать на лице эту улыбку - он её запомнил и очень точно изобразил. Джон был счастлив. Не просто доволен - счастлив получить такой портрет. И Дэйна была рада доставить Джону удовольствие. Пусть этот портрет будет у него. А она будет чувствовать, когда Джон посмотрит на этот портрет, когда вспомнит её, свою Дэйну.
Тогда, в тот отпуск они впервые провели вместе ночь. И Дэйна поняла, что её первая, детская любовь, её подростковая влюблённость стали чем-то большим. Может быть, ей всё же удалось избежать неминуемого в большинстве известных случаев разрыва взаимоотношений? Возможно, но сама Дэйна считала, что ей и Джону удалось нечто большее: они оба превратили, а может быть - трансформировали свою первую любовь в любовь совершенно взрослую, ответственную, истинную. Джон по-прежнему берёг Дэйну и она знала, что он никогда не пойдёт по отношению к ней ни на какое насилие. Да, и он, и она предохранялись. Дэйне казалось, что так, как предохраняется Джон, вряд ли будут предохраняться большинство знакомых ей молодых людей. Джон категорически не желал осложнять жизнь Дэйне, понимал очень чётко и глубоко, насколько тяжело будет его подруге совмещать беременность и большой профессиональный спорт. Любая задержка с участием в сборах, тренировках, отборочных соревнованиях - и придётся очень многое восстанавливать, а часто - и начинать с азов. Он не хотел, чтобы Дэйна страдала из-за невозможности удержаться на прежних высоких позициях в рейтингах профессиональных спортсменов, не хотел ставить под удар и без того короткую её спортивную карьеру и Дэйна восхищалась Джоном ещё больше и ещё острее.
Для Джона спокойствие, свобода и безопасность подруги были важнее удовлетворения чисто мужских желаний. Дэйна с удивлением раз за разом отмечала, что Шепард может спокойно и свободно обойтись без следования стандартному сценарию. Он оказался способен заменить чисто плотские отношения многоцветьем платонических, прежде всего - глубиной понимания подруги, уважением к её внутреннему миру, к её личности.
Думала ли она тогда о детях от Джона? Странный вопрос, конечно же, думала. Потому что верила, доверяла Джону и любила его. Знала, понимала и чувствовала, что он любит её и доверяет и верит ей. А для семьи это - солидный и прочный фундамент, это - необходимая основа для рождения и воспитания детей. Счастливых детей. Знающих, что родители любят друг друга и верят друг другу.
Она не раз представляла себя с ребёнком на руках. Ребёнком от Джона. Его сыном. Или - его дочерью. Всё равно. Она была готова забеременеть и родить ребёнка уже сейчас, за десяток с небольшим лет до окончания спортивной карьеры. До того момента, как она уйдёт либо на тренерскую работу, либо - на спортивно-административную. Большой спорт - в том числе и коммерческое предприятие, ценящее людей, знающих его мир не по наслышке, а изнутри.
Джон же... он не отказывался от того, чтобы Дэйна родила, но убеждал её... раз за разом убеждал в том, что она вполне может подождать до тридцати с небольшим лет. Тогда она спокойно завершит профессиональную спортивную карьеру и сможет уделить внимание обычной восьмичасовой работе. Где угодно - он никогда не говорил о том, что она должна или обязана остаться в мире большого спорта. Он был абсолютно убеждён в том, что его Дэйна найдёт немало применений своим талантам - он прямо так и говорил - и за пределами профессиональной спортивной корпорации.
Дэйна верила Джону и за его неспешность, неторопливость и готовность подождать рождения детей десять лет любила Джона ещё глубже и острее. Потому что он её понимал. И потому, что он в неё верил. Не в себя - в неё верил. И всегда заботился о ней больше, чем о себе. Всегда.
Перечитав в очередной раз письмо, Дэйна встала. Воспоминания о первых мыслях о ребёнке от Джона немного выбили её из привычного душевного равновесия. Если такое произошло на Идене, если там действительно объявился корабль-Жнец, то... Ни о каких десяти годах спокойной спортивной карьеры теперь нельзя даже подумать. Всё это очень быстро отойдёт... или уже отошло... на второй и третий планы. Сейчас, вне всякого сомнения, в командовании ВКС Альянса Систем получили всю информацию. И с Идена, и с борта 'Нормандии'.
Да, фрегат-прототип, на котором служит её Джон, сейчас идёт к Цитадели. Там будет сложно. Очень сложно. После того, что произошло на Идене: Жнец, протеанин, 'Цербер' - все они проявились на Иден-Прайме. Многое, очень многое изменилось. Потому для экипажа 'Нормандии' всё будет на центральной станции Галактики во много раз сложнее. В этом у Дэйны теперь не было никаких сомнений. Как и в том, что Джон в ближайшие декады и, может быть, даже месяцы не сможет вернуться на Землю.
Чего там особо скрывать - она хотела, чтобы Джон поскорее вернулся на Землю, вернулся к ней. Обычное, вполне человеческое желание. А теперь. Теперь, если рядом с Джоном - протеанин, воин расы, считавшейся до этого времени вымершей. Если рядом с Джоном два турианца-Спектра, один из которых - тот самый легендарный Сарен Артериус - обязан Джону жизнью и личностной целостностью. Если рядом с Джоном - спасённая им матриарх азари, влюбившаяся в своего спасителя и обретшая взаимность. То... Джон точно не вернётся в ближайшее время на Землю. Потому что он прежде всего делает дело, а потом - если получится, конечно - отдыхает и расслабляется. Такой уж он человек.
Дэйна неспешно обошла квартиру, перенесла от дверей сумку и пакет. Поближе к шкафу. Раскрыла створки, оглядела полки и вешалки. Надо переодеться. Не в комбинезон, нет. В платье. Юбку и блузку. Самое то, что надо ей сейчас. Переодевшись, Дэйна забралась с ногами на диван, подпёрла голову рукой и задумалась. Теперь, когда на ней не было дорожной одежды, когда она всё острее ощущала, что находится у себя дома, ей снова подумалось о том, о чём она часто думала раньше.
С тех пор думала, как Джон уехал в учебную дивизию. О будущей семейной жизни с Джоном. О детях, которые обязательно должны были появиться на свет. Несколько детей. Как минимум - двое, а может быть - и трое-четверо. Один ребёнок? Может быть, поначалу, но лучше, если у него очень скоро появится братик или сестричка.
Сейчас ей остро вспомнились многие моменты, как то прошедшие мимо её внимания тогда, когда она участвовала в Спартакиаде. Большие сложные международные соревнования. Напряжённая программа. Не было времени даже посмотреть новости, но никто не держал спортсменов на голодном информационном пайке. Старались только не волновать уж излишне. И не давали излишне расслабляться. Впадать в грех увеселения тоже не давали.
Спортивная дисциплина, режим. Всё понятно и привычно. Спортсмены всё же находили возможность узнать больше, что не было пропущено фильтрами. И сейчас Дэйна вспомнила: Иден-Прайм замолчал. Почти замолчал. Кое-что, конечно, прорывалось сквозь информационную блокаду. Теперь ей стало ясно, куда после 'Арктура' отправился Джон. Ещё раз было подтверждено то, что спецназовцев уровня Шепарда на простые миссии не направляют. А миссия на Идене оказалась очень сложной. Такие моменты многие разумники называют поворотными. И действительно, после Идена очень многое изменилось. И в Солнечной системе и на Земле. Не всегда, конечно, эти изменения заметны и понятны для всех людей и других разумных органиков, но тот, кто пожелает увидеть и почувствовать эти изменения - он их и увидит и почувствует. Обязательно.
Сейчас Дэйна складывала мозаику, за каждый камешек которой многие журналисты отдали бы очень ценное. Не обязательно - душу, но - не менее ценное. Фрегат сумел остановить Жнеца, предотвратить вывоз протеанского маяка. Потом... на планете нашёлся - пока Дэйна для краткости решила обозначить этот процесс и результат так - протеанин, представитель расы, считавшейся вымершей полсотни тысяч лет назад. Огромная цифра. А он - выжил. И нашёл его Джон Шепард. Как - это уже детали и о многих этих деталях Джон откровенно написал ей в своём большом и подробном письме. Наверное, для соблюдения повышенного уровня секретности он и воспользовался 'золотыми каналами'.
Перечитав совсем недавно несколько раз письмо Шепарда, Дэйна поймала себя на мысли, что Джон для неё остался прежним. А те сверхспособности и сверхвозможности, которые он, без сомнения, обрёл в ходе полёта и пребывания на Иден-Прайме - он оставил 'для особых случаев'. Во всём остальном он остался прежним. Он любит Дэйну, он ей доверяет, верит, он её бережёт. Он всё помнит. Всё, что между ними двоими было - он всё это помнит и понимает. Глубже, острее, полнее, но - помнит и понимает.
То, что он спас азари и турианца - для Джона это обычно и привычно. Он не считает, что совершил какой-то особенный поступок. Да, спас. Да, вытащил. Да, пусть и необычным способом, но вернул к обычной жизни. По-разному можно относиться к тому, что сделал Джон для азари и для турианца, но он поступил правильно, поступил верно. Так, как привык поступать всегда. Для него это - обычно, а для других - пусть они, эти другие и решают. Каждый для себя решает, как к этому следует относиться. Все разумные органики - разные. Джон, как знала Дэйна, всегда помнил об этом.
Потому-то Джон заслуживал того, чтобы Дэйна стала матерью его детей. И сейчас, узнав о приближении войны со Жнецами, с этими страшными, огромными и тяжеловооружёнными и сверхбронированными кораблями, Дэйна понимала, что спортивная карьера у неё осложнилась. Не по вине Джона, нет. Осложнилась потому, что теперь она имеет право решать - продолжать ли спортивные выступления или досрочно выйти в отставку, заняв административную или тренерскую должность. Над этим выбором следовало ещё подумать, решение, как понимала Дэйна, будет непростым и потому - не быстрым. Но Джон... Он, безусловно, заслуживал того, чтобы Дэйна стала матерью его детей.
Подойдя к зеркалу, Дэйна взглянула на своё отражение, мысленно представив себя многодетной матерью. Сын и дочка. Маленькие дети, двое, у неё - на руках. Она рада и счастлива. Другой она себя не могла вообразить, ведь отцом этих детей будет Джон Шепард. Её любимый человек. Мужчина с большой буквы. Для неё - с большой буквы. А теперь, получается, что и не только для неё, но и для матриарха азари.
Она и раньше кое-что читала об этой расе. Но никогда особо не верила в то, что матриарх азари проявит какой-нибудь, совершенно непротокольный интерес к ней или к её Джону. Слишком закрыты были эти пожилые азари. А получилось так, что спасённая Джоном азари-матриарх полюбила своего спасителя, полюбила совершенно искренне и нашла взаимность. Изменилась, стала другой. Джон писал подробно, чётко и открыто. Ни грана неправды. Может быть, он умалчивал о чём-то, но - совершенно не из какого-либо злого, негативного умысла. Не всё можно написать. Не всё можно выразить словами на письме. Не всё доступно человеческому языку.
Матриарх азари. Джон честен. Он знает, что Дэйна изучит все доступные ей материалы и примет совершенно самостоятельное решение. Он не давит на неё, не собирается указывать ей, как она должна поступить. Он просто честно говорит о создавшейся ситуации. Говорит полно, подробно. Так, как он умеет. И главное - говорит честно. Для него, как сумела понять из письма Дэйна, столь взрывной рост уровня взаимоотношений с Бенезией Т'Сони - тоже большая неожиданность. Но ведь он справляется с этой ситуацией. Сам справляется. У него и без азари-матриарха проблем и хлопот - предостаточно. Да ещё это снятие информационной, совершенно вынужденной блокады с целой планеты. Как же напряжённо работали нормандовцы... Вот уж точно: пробный вылет и сразу - боевой поход. Именно боевой. Даже ей, насквозь гражданской, это понятно. А уж Джону...
Дэйна прошлась по квартире ещё раз, продолжая обдумывать прочитанное письмо. Мысли перескочили - она подумала о детях. О дочери. Девочка, вне всяких сомнений, будет красавицей и умницей. А она, её мама, будет много и долго говорить с дочкой, будет интересоваться её жизнью постоянно и глубоко, будет слушать её. И стараться понять. Наверное, будет неплохо, если первой родится девочка. Джон, как была убеждена Дэйна, будет совершенно не против и даже, может быть, рад. Ведь дочка будет, прежде всего, маминой помощницей. Ему предстоит много летать, долго отсутствовать на Земле, а она будет воспитывать дочку. И видеть и чувствовать в ней многое из того, что мог ей передать только Джон. Только он один. Единственный, кому Дэйна верила, доверяла полностью.
Ей вспомнился Джон, когда он приехал к ней после окончания обучения в Академии 'Эн-Семь'. Она увидела его, выходившего по аппарели из транспортного самолёта ВВС Альянса Систем. Секретность. Она даже не знала, где расположена эта Академия. Но тогда ей было это - и многое другое - не важно. Она увидела перед собой другого Джона: офицера-спецназовца. Подтянутого, строгого, сильного. Почувствовала сразу, какая от него исходит волна уверенности, спокойствия. И поняла, что Джон... нашёл свою судьбу именно в армии. Он действительно стал для армии своим человеком. И присвоение ему высшего спецназовского ранга для него - закономерный результат, а не случайность и не блат. Джон добился этого ранга сам. И этот ранг подчинился ему. Одному из очень многих других кандидатов-претендентов.
Дэйна вспомнила, как он подошёл к ней. Остановился в шаге и взглянул на неё. Своим фирменным взглядом. Её Джон, её Джонни, её Джо. Он - вернулся. Вернулся с победой. Он обнял её, она обняла его и они, обнявшись, дошли до здания аэровокзала, вышли в город и... пропали для всех на несколько часов.
Только Дэйна знала, какой Джон бывает наедине с ней. Только она. А Джон... он был прекрасен. Дэйна до сих пор в мельчайших деталях помнила, как Джон снял свою военную форму, переоделся в гражданское и с той минуты стал совершенно обычным, привычным и, сейчас Дэйна не боялась самой себе признаться - родным для неё Джоном.
Джонни. Джо. Она держала в руках его голову, знала, что может поцеловать его в губы и может зацеловать его лицо. Всё лицо без малейшего исключения. Потому что Джон для неё действительно родной был уже тогда. Он одержал очередную и - Дэйна была в этом уверена уже тогда - далеко не последнюю победу.
Джон тогда удивил и изумил её. Она знала и помнила, что он склонен мыслить нестандартно, а уж действовать - и вовсе нешаблонно, но тогда... Тогда он предложил ей поехать на несколько дней в обычную рыбацкую деревушку на берегу океана. И Дэйна согласилась. Сразу, не раздумывая, согласилась. Удивительно, как Джон умел выстраивать ситуацию - тогда, в тот момент у неё снова образовалось 'окно' в графике тренировок и она была свободна от большей части ограничений режима. Те несколько дней в рыбацкой деревне она запомнила на всю жизнь. Джон был неподражаем. Он выходил вместе с рыбаками в море, тянул сети, разделывал, солил, жарил рыбу. Для рыбаков он очень быстро стал своим. Ему не было нужды говорить, что он спецназовец и военнослужащий. Да, многие рыбаки отмечали в нём какую то 'военную косточку', Джон не отрицал, но и не подчёркивал этот факт. И эта скромность рыбакам нравилась. Когда были свободные минуты, Джон охотно и подолгу разговаривал с рыбаками, расспрашивал их, не стеснялся учиться.
Женщины и девушки-рыбачки тогда говорили - и не раз - Дэйне, что он - очень завидная партия. Дэйна помнила, как она тогда смущённо улыбалась. Это смущение очень нравилось её новым подругам. Они сразу чувствовали игру и фальшь и очень были рады, не найдя ни того, ни другого в паре 'туристов'. А может быть и она, и Джон тогда и были туристами? Хоть немного, но ведь были.
Джон тогда не скупился на комплименты в адрес своей подруги. И делал их совершенно искренне, исключительно по делу. Он отметил, например, что Дэйна похорошела - и это действительно было так: она постаралась к возвращению Джона из академии найти такой стиль в своей внешности и в своей одежде, который был бы приятен и ей и её другу. Которого она не без оснований начинала воспринимать как главного друга. Джон был искренен в комплиментах, а она была искренней в своём отношении к нему. Рядом со столь видным офицером и девушка должна быть такой же видной - в этом Дэйна была убеждена и, как признал Джон, она немало преуспела в этом стремлении.
Те несколько дней... Она меняла свой имидж почти ежедневно и Джону эти изменения очень нравились. Дэйна могла бы поклясться, что Джон понимает: она может меняться внешне как угодно, но внутренне она останется навсегда его Дэйной. Такой, какую знает только он один. Он понимал, что для женщины важно иметь возможность в любой момент измениться внешне. Просто важно и всё. Причины пояснять Джону не надо было. И совершенно не потому, что он, как мужчина, их не способен полностью понять. А потому, что эти причины ему не нужно было пояснять. Он просто любил Дэйну. Любил и доверял ей. Давал ей возможность жить своей жизнью - той, какой она пожелает в каждый момент времени.
Хотелось ли ей тогда свадьбу? Ещё как хотелось. И белое платье, и фату, и Марш Мендельсона, и кольца, и клятву супружеской верности. Потому, что она считала этот ритуал не протокольным мероприятием для штампа в ай-ди карте, а подтверждением высоты и глубины её и Джона взаимоотношений. Проверенных годами, между прочим. Она знала, что для неё свадьба важна и необходима и Джон понимает и важность и необходимость этого ритуала, который ничего не закрепляет и не подтверждает для них обоих. Он нужен для общества, а для них двоих важно то, что они смогут быть в очередной раз вместе. Теперь уже - официально и, безусловно, навсегда.
Она знала, что Джон не любит надевать фрак или смокинг, но ради свадьбы он, безусловно, преодолел бы своё нежелание. И был бы самым красивым мужчиной, как и полагается жениху. А как он бы её целовал! Долго! Совершенно искренне! Она целовала бы его минимум несколько минут. И в губы, и в щёку. Всё равно, но целовала бы. При любой мыслимой возможности. Потому что ей приятно было целовать своего Джона. Потому, что она его любит. А он - любит её, свою Дэйну.
За те несколько дней Дэйна изменилась. Внутренне изменилась. Очень повзрослела. И сейчас могла сказать, что такое взросление ей самой было необходимо. Она впервые задумалась над тем, чтобы провести рядом с Джоном всю жизнь. Стать для него главной подругой. Единственной. Так уж устроен человек, что он всегда что-то планирует, предусматривает, предполагает. И мужчины и женщины. В большей или меньшей степени - это зависит и от обстоятельств и от точки зрения. Дэйна была убеждена, что она любит Джона. В том числе - и за то, что он не подвергает её опасности пострадать. В любом смысле - физически или морально. А значит, он предусматривает, прогнозирует и предполагает очень многое. А потом... Потом - действует так, чтобы она, его Дэйна, не пострадала.
Тогда она посмотрела на Джона по-новому. И он очень достойно воспринял этот её взгляд: внимательный, вопрошающий, испытующий. Он понял, над чем Дэйна задумалась тогда. И оказался готов понять ещё больше, задумавшись над тем, что же он может дать ей. В том, что он задумался над этим, Дэйна была уверена - она чувствовала, что он задумался над всем этим. И находила тому немало подтверждений.
Тогда, когда Джон только получил высший спецназовский ранг, она любила красить волосы 'под блондинку' и носить светлые, почти белые костюмы и платья. Она чувствовала себя очень молодой, наслаждалась этим ощущением и знала, что Джон одобряет это её настроение. Может быть, не понимает полностью его причины, но одобряет.
Представляла ли она себе, какой будет, когда постареет и уже не будет внешне столь красивой и привлекательной? Да, представляла. Потому что знала, насколько совершенна нынешняя пластическая хирургия и косметическая терапия во всём их многообразии. Знала и другое: для Шепарда, для Джона она важна не только и не сколько, как тело, а прежде всего важна как личность. Джон всегда отдавал предпочтение внутренней личностной красоте перед красотой внешней, чисто физической. Потому Дэйна не сомневалась - даже если она в шестьдесят лет будет красить волосы 'под блондинку' и продолжать носить светлые и белые платья и костюмы, Джон будет относиться к этому с полным пониманием. Может быть, одобрять он это будет меньше, но понимать - по-прежнему. А главное, как доказывает опыт - и не только человечества, кстати - когда тебя, отдельного разумного органика, понимают другие разумные органики, это очень хорошо для взаимоотношений.
На самом же деле ей что-то заложенное очень глубоко в сознании, а может быть - и в самой сути указывало, что и крашение волос 'под блондинку', и ношение белых и светлых одежд очень скоро закончится. Потому что... потому что жизнь - совершенно не праздник. Жизнь, к сожалению, тоже очень трудная, тяжёлая и напряжная работа. Именно напряжная, потому что напрягаться приходится не тогда, когда хочется и можется, а когда надо. И иногда выходить к нормативу приходится, руководствуясь только этим 'надо'. И, пожалуй, больше ничем другим, столь же эффективным.
Она тогда, когда Джон улетел на службу - надолго улетел - задумалась над тем, как будет выглядеть в сорок и в шестьдесят лет. И поняла для себя очень много важного и ценного. В том числе и потому, что очень серьёзно задумалась о своей взрослой жизни. Да, она постарается надолго сохранить внешнюю красоту, но... Ей нужно прежде всего развить и сохранить красоту внутреннюю. Именно это ценит Джон, прекрасно понимающий, на своём уровне, конечно, но понимающий, насколько временна внешняя красота, в том числе - телесная. А может быть - в первую очередь телесная.
Потом ей самой пришлось понять на собственном опыте, что значит потерять значительную часть внешней красоты. То время, которое она провела рядом с кроватью Джона после того, как его на спецмедтрассоре доставили с Акузы на Землю, в военный госпиталь... Она тогда забыла о том, что такое краситься, забыла о том, чтобы носить какую-либо красивую одежду. Кругом был госпиталь, кругом были больные, раненые, травмированные воины, бойцы и офицеры. Джона поместили в отдельную палату. Он был... сложным пациентом. И она дневала и ночевала рядом с ним. Помогала врачам, медсёстрам. И помогала Джону. Выкарабкаться. Восстановиться. Вернуться к жизни, а затем - к службе.
Она часто замирала, сидя у кровати, на которой неподвижно лежал навзничь её Джон. Замирала и думала. О многом. Замирала и думала, не видя ничего вокруг, только держа в своей руке руку Джона, чувствуя его пульс и понимая, что он - рядом с ней, что он жив. Он очень слаб, но он восстановится и вернётся и к жизни и к службе.
Шепард вернулся. И к жизни и к службе. Всегда потом благодарил Дэйну и подчёркивал важность её вклада в его возвращение. Дэйне было приятно это слышать, а ещё приятнее - понимать, что Джон совершенно искренен.
Постепенно квартира приобретала обжитой вид. Дэйна, раздумывая над содержанием прочитанного письма, методично распаковала сумку и пакет, разложила вещи по местам, включила многие приборы в сеть - пусть будут в готовности. И думала, думала, думала. Над тем, что следует ей ответить Джону, как воспринять информацию о том, что у Джона теперь - новая, другая любовь. И партнёрша особая - матриарх азари. Более чем восемь сотен лет возраст. Куда там любой земной девушке или женщине! Опыт - огромный, биотик - природный, подготовка - дай боже каждой женщине-землянке иметь такую. А уж мудрость - не подлежит ни малейшему сомнению. И ведь эта азари-матриарх полюбила, действительно полюбила Джона. В этом у Дэйны теперь не было ни малейших сомнений. Её любовь к Джону - искренняя, глубокая, полная. Та самая последняя любовь, которую познают далеко не все азари, эти синекожие красавицы, достигающие возраста матриарха. Не статуса, а именно возраста. Бенезия Т'Сони достойна любви Джона Шепарда. В этом у Дэйны тоже не было сомнений - ни сознание, ни подсознание не протестовали против такого суждения, а это означает... Это означает, что... любовь Бенезии не угрожает любви Джона и Дэйны. Она не разрушительна.
Джон честно написал, что у Бенезии уже есть дочь и есть муж - другая азари, тоже матриарх. Дочери - сто с лишним лет. Любая земная девушка чёрной завистью обзавидуется. Доктор ксеноархеологии. Та самая Лиара Т'Сони, статьи которой в основном и были представлены в разделах сведений о протеанах, их расе и культуре. Если уж она вплотную занялась протеанами, а на борту 'Нормандии' - разумный и адекватный взрослый протеанин, то... Пожалуй, любовь Бенезии к Джону имеет гораздо более глубокие и разносторонние основания, чем это может показаться на первый взгляд.
Кружась в привычном ритме по квартире, Дэйна поела - так, просто перекусила, не особо заморачиваясь выполнением протокола и ритуала, сунула посуду в моечный автомат, упаковки - в утилизатор, прибрала на столе рядом с кухонным блоком, вернулась к рабочему столу.
Не хотелось откладывать написание ответного письма. Совершенно не хотелось. Усевшись в кресло, Дэйна пододвинула к себе клавиатуру, пальцы привычно встали в стартовую позицию и на экране стали появляться строки. Пусть будет хотя бы черновик. Сейчас ей самой важно высказаться, вылить на бумагу то, что сможет вылиться, пусть даже и под небольшим давлением, но лучше иметь наброски, чем не иметь никакого письма вообще. Джон, ясное дело, писал своё письмо урывками, у него и без того много забот и хлопот и с кораблём и с экипажем. Она же может сейчас написать наброски, а потом хоть месяц каждый день выглаживать, редактировать, совершенствовать.
Это - её право. Но она... она поспешит. По-хорошему поспешит, потому что пройдёт двое-трое-четверо суток и фрегат-прототип встанет на рейд у Цитадели, где у нормандовцев, а значит, и у Джона, будет много сложной, трудной, напряжённой работы. И тогда... тогда её Джону будет точно не до писем Дэйны, хотя она сейчас не просто уверена - убеждена в том, что Джон ждёт от неё письмо. Ответное письмо. Он нервничал, волновался и когда писал ей это письмо, писал долго и трудно - ей это заметно и понятно - и когда отправлял это письмо по 'золотому каналу'. Он волнуется и беспокоится и сейчас. Он ждёт ответа. Продолжает работать, служить и ждёт. И она не может позволить себе заставить своего Джона ждать долго. Она должна написать и отправить ему большое, тёплое письмо, чтобы он понял: она любит его по-прежнему. Любит и будет любить. Для Джона сейчас это важнее всего.
Пальцы порхали над рядами клавиш сенсорной клавиатуры. Строка за строкой появлялись, теснились на экране. Дэйна писала. Подробно, точно, чётко писала. И везде закрепляла главную мысль: она останется рядом с Джоном. Останется. Она принимает Бенезию как равную себе. Потому что если её полюбил Джон - она очень достойная азари. То, что она матриарх и у неё есть уже взрослая дочь и есть муж - другая матриарх-азари - вторично. Главное - выбор Джона верный. Остальное - войдёт в рамки и будет нормативно развиваться и совершенствоваться. Она доверяет выбору и решению Джона. Он всегда доверял ей, своей Дэйне. Теперь пришло время ей довериться ему. Его чутью, его решению, его выбору. Бенезия для Джона не чужая. Она важна и нужна ему. Потому, что любит. Особой, последней, чистой и верной любовью матриарха азари. Любит искренне и глубоко.
Время за написанием письма летело совершенно незаметно. За окнами квартиры сгустились вечерние сумерки, наступила ночь, быстро приблизившаяся к полуночи. Дэйна не замечала времени, она писала. Стирала, переставляла слова, меняла фразы местами. Добивалась чёткости и однозначности, сохраняя мягкость и нежность. Это письмо не к какому-нибудь малознакомому молодому человеку. Это - письмо к её Джону. Её Джонни. И потому оно должно быть написано как можно лучше, полнее и чётче.
Подсознательно, конечно - и этого Дэйна не могла бы отрицать, случись ей обсуждать с кем-нибудь из подруг подобную ситуацию, завуалированно, конечно, но всё же... Ей очень хотелось поинтересоваться у Джона, как он видит дальнейшую перспективу взаимоотношений со старшей Т'Сони. Но в письме она эту тему не затронула ни в коей мере, решив для себя, что если Джон захочет - он сам напишет Дэйне об этом. И вообще-то она не может заставлять Джона писать о таком. Слишком мало времени прошло. Всего несколько суток. Да, эти сутки, эти дни и ночи вместили в себя много. Но... торопиться, спешить Джон в любом случае не будет.
Как ни крути, Бенезия - замужем и у неё есть дочь. Пусть взрослая, но - дочь, ребёнок. И они для неё должны быть на первом месте. К такому же решению - это Дэйна ясно почувствовала - подталкивает свою новую подругу и сам Шепард. Если фрегат уйдёт от Цитадели искать Лиару, а потом направится в Азарийское Пространство... Даже тогда Джон будет настаивать на том, что для Бенезии важнее всего должны быть - и будут - взаимоотношения с Этитой и Лиарой. А не с ним - землянином Джоном Шепардом.
Да, Бенезия, возвратившись с Лиарой в Азарийское Пространство, будет ждать Джона. Всегда будет ждать и продолжать его любить. Будет помогать Джону и его коллегам. Любовь матриарха азари на исходе жизни - особая любовь. Она... жертвенная. А Шепард спас Бенезию, вернул её к нормальной, обычной жизни. Подарил обоснованную надежду на воссоединение с мужем и дочерью. Это - важно. Это - ценно.
Дэйна не заметила, как наступила полночь. Не заметила, как приблизился рассвет. Она писала письмо своему Джону. И не хотела прерываться пока свежи ощущения, чувства, пока свежа память о прочитанном и понятом.
Разведкрейсер 'Волга'. Командир
Имперский разведывательный крейсер 'Волга' лёг в дрейф. Очередная задача была выполнена полностью, в срок и с высоким качеством, о чём свидетельствовало недавно полученное сообщение из Штаба Имперской Астроразведки России. Командир крейсера, капитан первого ранга Светлана Васильевна Стрельцова перечитала текст штабного сообщения, расписалась личным световод-кодатором на экранчике ридера и, положив прибор на столик, встала. В Центральном Посту продолжалась работа - офицеры готовились к выполнению следующих, уже полученных боевых задач - длительный полёт большого корабля продолжался.
- Командир, готов принять вахту, - к командирскому пульту подошёл старпом - капитан третьего ранга Станислав Романович Титов. - Обход корабля окончен, вот результаты, - он подал Стрельцовой ридер. Та быстро пролистала файл протокола, расписалась на экранчике, скопировала файл себе в рабочий ридер. - Экипаж - в норме.
Титов молча кивнул, шагнул в сторону, уступая командиру дорогу, поднялся на постамент командирского пульта, сел в старпомовское кресло, пристегнулся, отстучал на клавиатуре формулу принятия старпомовской вахты по кораблю. Стрельцова неспешно направилась к выходу из Центрального Поста, ненадолго останавливаясь у других пультов, обмениваясь с сидевшими за ними офицерами короткими и деловыми фразами. Так она делала всегда и к подобной манере все, кто постоянно работал в Центральном, давно привыкли.
Перешагнув порог, Стрельцова оказалась в окружении трёх овчарок - Зирды, Зорда и Грэя. Присев на корточки, она обняла и обласкала Зирду, погладила Зорда и Грэя. Дала всем собачатам возможность убедиться, что с ней, их хозяйкой, всё в порядке. Зирда привычно отошла на несколько шагов, обернулась, посмотрела на выпрямлявшуюся Стрельцову, словно спрашивая: 'Куда идём?'. Зорд и Грэй довольно быстро решили, кто из них пойдёт слева, а кто справа, подождали, пока хозяйка подойдёт поближе к овчарке, заняли места по бокам Стрельцовой, изредка оглядываясь назад. Светлана усмехнулась: обычный ритуал, который всегда нравился и ей и собачатам.
Овчарки не входили в Центральный Пост, если видели и чувствовали, что с находящейся там хозяйкой там всё в порядке, но если бы с ней что-то случилось или возникла угроза... их трудно было бы остановить и они оказались бы на территории Поста очень быстро. Пока что таких экстренных случаев не было и собаки чаще всего коротали время в ожидании хозяйки на специальных полумягких ковриках у тяжёлой крышки шлюза Центрального Поста. По очереди спали, чаще всего сидели, изредка - лежали. Но не покидали своих ковриков до тех пор, пока хозяйка не выходила из Центрального. Тогда они окружали её 'колечком' и сопровождали туда, куда она шла.
Светлана неспешно шла по коридорам и переходам большого корабля. Пока крейсер лежал в дрейфе, и было время для небольшого снижения нагрузки, можно было расслабиться. Стрельцова, решив обойти корабль, вспоминала.
Прошло четыре месяца с того момента, как разведкрейсер покинул стапель, где проходил регламентные межполётные проверки и дооснащение, и отправился в этот поход. Задачи, предварительно поставленные командованием перед экипажем крейсера в целом, сама Стрельцова оценивала как вполне обычные и не дававшие поводов для настороженности или беспокойства. Но пришедший за несколько часов до отлёта вызов в штаб флота показал ей, что кроме понятных для всех членов экипажа крейсера задач будут и те, о которых до поры до времени должны знать только высшие офицеры командной группы корабля.
Обычная практика, ничего особенного. Вызов нашёл её на стапеле - Стрельцова не любила надолго покидать свою 'Волгу' и предпочитала проводить межполётный период или на крейсере или рядом с ним, но всегда - очень и очень близко от корабля.
Служебный легковой доставщик опустился на причальную 'полосу', едва только Стрельцова, откозыряв двум вахтенным, сошла по трапу с корабля и миновала 'рамку' идентификации. Водитель доставщика подал машину прямо к 'рамке', каперанг села на заднее сиденье, тихо закрыла дверцу, уловив щелчок запорного механизма, пристегнулась и приветственно кивнула, узнав в шофёре своего хорошо знакомого:
- Серёж, в Штаб, - сказала она, привычно активируя инструментрон и проверяя почту. Письма и сообщения приходили постоянно и Стрельцова не любила оставлять их без внимания надолго - ведь среди них могли быть и требовавшие немедленного ответа. Тем временем доставщик плавно ввинчивался в темневшее предрассветное небо. До рассветного часа ещё было время - несколько десятков минут - и Стрельцова очень надеялась, что в Штабе её не задержат надолго и к восходу Солнца она вернётся на корабль. Огни наземного стапельного комплекса удалялись, становились всё менее различимыми.
- Хорошо, Светлана Васильевна. Скоро будем на месте, - водитель выровнял машину.
Так он говорил всегда, когда клал машину на магистральный курс.
Стрельцова механически кивнула, поглощённая чтением прибывших служебных и официальных сообщений. Ящик-папку личных сообщений она не открывала, приберегая ознакомление с новопоступившими письмами на момент возвращения на 'Волгу' после посещения Штаба. Срочных личных сообщений и тем более - экстренных - не было, а остальные можно было вполне позволить себе прочесть позже, когда будет больше времени.
Полёт к расположению Штаба много времени не занял - всего четверть часа. Привычно отметив про себя, что путь по земле занял бы в пять - шесть раз больше времени, Стрельцова покинула уютный салон доставщика и неспешно поднялась по ступеням к дверям главного штабного корпуса.
Шедшие ей навстречу офицеры козыряли, Стрельцова козыряла в ответ, отмечая, что её многие узнают в лицо, козыряют потому тщательно и приветливо. Конечно же, она отмечала про себя старательность, с какой ей, капитану первого ранга, козыряют младшие по званию офицеры и тем более - мичманы, старшины, сержанты и матросы.
Лестница к штабному главному корпусу была широкой и некрутой, по ней было удобно и ненапряжно подниматься. Стук шагов немного приглушался амортизирующим покрытием. Как всегда, окна здания - почти все - светились: в военных штабах России привыкли работать круглосуточно, организовав только разделение штата сотрудников на полноценные рабочие смены.
Миновав два поста охраны, каперанг поднялась на нужный этаж и, открыв тяжёлую парадную дверь, неспешно вошла в приёмную.
Капитан-лейтенант Валерий Ладный, узнав входившую, поднялся из-за стола, шагнул ей навстречу.
- Здравствуй, Валера. Адмирал у себя? - Светлана обменялась с ним крепким рукопожатием.
- У себя, Светлана Васильевна. Ждёт вас, - молодой офицер, адьютант адмирала, отшагнул, открыл внешнюю дверь шлюза, подождал, пока Стрельцова переступит порог и закрыл за ней дверь. Вторую дверь она привычно открыла сама, вошла и остановилась в нескольких шагах от закрывающейся автоматически створки, посмотрела на встававшего из-за стола адмирала.
- Господин адмирал. Капитан первого ранга Стрельцова прибыла по вашему приказанию. - Светлана привычно филигранно козырнула своему шефу, уже уютно расположившемуся в жестковатом кресле за небольшим рабочим столом.
Тот скупым обычным жестом указал на свободное кресло, пододвинул к ней по столешнице свой настольный ридер.
- Ознакомьтесь, Светлана Васильевна. Пришло из Штаба Разведастрофлота России. Я вас не тороплю. Фактически это будет вашим основным заданием на многие месяцы. Думаю, что не только на предстоящий полёт, но и на несколько следующих, - мягко сказал хозяин кабинета.
- Есть, господин адмирал. - Светлана расположилась в кресле, включила прибор, подождала несколько секунд, пока не засветится экран, вчиталась в первые строчки текста.
Составители документа знали толк в своей работе: первые же слова намертво приковали к себе внимание командира разведкрейсера. Адмирал ждал, на его лице не отражались никакие владевшие высшим офицером чувства и эмоции. Стрельцова, старавшаяся брать от своего шефа лучшее, читала объёмные тексты, стараясь так же оставаться внешне и внутренне спокойной и собранной. Часы на стене кабинета мерно сменяли цифры в окне 'секунды', сменялись цифры в окне 'минуты'.
- Я закончила, господин адмирал. - Стрельцова закрыла ридер и взглянула на адмирала, уже зная, что копия приказа направлена на сервера дата-центра 'Волги'. - Задача ясна. Приказ будет выполнен.
- Другого ответа я от вас и не ждал, Светлана Васильевна. У вас есть трое суток на приведение корабля в порядок по усиленному варианту комплектования. На четвёртые сутки вы стартуете и идёте в первый район, подлежащий картографированию и обследованию. Эта задача, как предполагается, потребует нескольких суток работы. Затем - действуете согласно известному вам обновляемому списку плановых задач. И только потом - приступаете к решению задачи по Иден-Прайму. Наша разведка убеждена, что там должно произойти событие, которое повлияет на очень многое в нашей Галактике. Детали не озвучиваю, вы прочли материалы ридера. У большинства наших экспертов есть чёткое понимание того, что Альянсу Систем в ближайшее время потребуется помощь со стороны России. Любая, какую мы в состоянии оказать. И в первую очередь - есть уверенность в том, что Альянсу пригодится наше умение воевать. С сильным, изворотливым и умным врагом. Подразделения Имперской Разведки подтверждают, что в самое ближайшее время Галактика будет вынуждена вступить в противостояние с врагом, который придёт из-за пределов. Жнецы, - адмирал не стал уточнять детали вслух. - Дополнительные уточняющие задачи будут поступать к вам по 'золотым' каналам. Вопросы?
- Никак нет, господин адмирал. - Стрельцова поднялась с кресла. - Вопросов нет.
Адмирал встал, выпрямился:
- Тогда... - он протянул руку. - Желаю вам и вашим коллегам успеха. Он нужен нам. Очень нужен, - сказав это, адмирал осторожно и бережно пожал протянутую Светланой руку, учтиво кивнул своей собеседнице, повернулся и, тихо ступая, неспешно направился к своему рабочему столу, сел и углубился в чтение документов, разложенных на зелёном сукне.
Стрельцова знала: её шеф имел обыкновение многое распечатывать на пластике и править вручную. Современные сканеры позволяли распознавать рукописные пометки без всяких проблем.
Общение с начальником было завершено и капитан первого ранга покинула кабинет адмирала, на прощание приветливо кивнув его адьютанту, проводившему гостью до дверей приёмной.
- Куда, Светлана Васильевна? - водитель доставщика обернулся, когда она поудобнее устроилась на заднем сиденье и пристегнулась, берясь за ручку открытой двери.
- На стапель, Серёжа. На стапель, - капитан первого ранга постаралась побыстрее переключиться на обдумывание оперативных вопросов. - Возвращаемся.
- Есть, - водитель посмотрел в зеркало заднего вида, проверил, взглянув на пульт, плотно закрылись ли все двери. Машина плавно ввинтилась в начинавшее светлеть небо.