Боброва Екатерина : другие произведения.

Дело о серебряных волосах, таинственных предсказаниях и наживке для злодея

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 7.00*4  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Прода от 20/08 Огромное спасибо Ирине за вычитку! Вы верите в сказки? Нет? А может они скрывают за собой нечто страшное и непонятное? Софья, воспитанница женского пансиона пробует разобраться, где сказка, а где реальность. И кто она теперь - приманка или ценный свидетель? Будут ли её защищать новые друзья или выдадут неизвестным врагам? И кто скрывается за странными союзниками Российской Империи?

      Глава 1.
              
               Пансион мадам Бочкаревой считался средним: не слишком престижным, не слишком выдающимся, не слишком дорогим. Самое подходящее место для обучения купеческих дочерей, обнищавших дворянок или детей служащих. Да и фамилия его учредительницы была неблагозвучной. Никаких тебе французских оттенков или рюриковских корней. От фамилии разило исконно русским занятием - бочкованием, то есть: солениями, квашениями и разлитиями. Какое уж тут благородное воспитание!
               Но сама мадам Бочкарева придерживалась совсем иной точки зрения, считая, что время всё расставит по местам, и обладатели благозвучных фамилий вполне могут оказаться не у дел.
               "Новый век на носу, - любила говаривать она, - пора жить по-новому". Однако же требовала обращаться к ней на французский манер: "мадам".
               Почему именно на французский - было понятно всякому, кто сталкивался с мадам Бочкаревой более тесно. Хозяйка пансиона болела Францией давно, глубоко и безнадежно. Увы, страна галантных кавалеров, прекрасных дворцов, изящных одежд не отвечала ей взаимностью. Но мадам оставалась верной своей страсти, как остается верным застарелому ревматизму недужный, сживаясь с болячкой, не мысля утра без привычного прострела.
               В пансионе девочки прекрасно знали, как добиться благорасположения директрисы и получить прощение за совершенную шалость. Стоило лишь присесть в реверансе и, склонив голову, произнести с придыханием, растягивая слова: "Ма-адам Почкар'офа excuse-moi", как мадам светлела лицом, смущалась, махала своей маленькой ручкой, отпуская провинившуюся прочь со словами: "Ну же, беги, да смотри, не шали больше".
               За глаза директрису звали Летучая мышь или, сокращённо, Летмо. Небольшого роста, худенькая с остроносым лицом, мадам предпочитала носить поверх платья большую черную шаль с бахромой. В неё Анастасия Павловна куталась практически круглый год, жалуясь на промозглую погоду северного края. Ее не смущало то, что она сама родом из этих мест, ведь в представлении мадам Бочкаревой настоящая французская женщина должна быть образцом изящества, нежности и хрупкости. Черная шаль и нарочитая мерзливость отражали эту самую хрупкость, изяществом были непременно черные и маленькие шляпки с затейливыми цветами по бокам и длинные перчатки из хорошо выделанной кожи, ну а нежность... Увы, в жизни Анастасии Павловны так и не возник тот самый единственный, и непременно француз, которому можно было подарить нежность своего сердца, поэтому всю нерастраченную любовь директриса переносила на своё детище - пансион. Возглавляла она его довольно умело, по праву гордясь своими воспитанницами. Те, в свою очередь, хоть порой и посмеивались над ней, о эти жестокие детские сердца! а некоторые и побаивались директрису, но в душе все, без исключения, любили свою мадам. Очень и очень многие, прощаясь с родными стенами и Анастасией Павловной, проливали настоящие слезы.
               Конечно же, к преподавателю французского мадам проявляла самые жёсткие требования. Многие уходили сами, совершая тяжкую ошибку - пытаясь из лучших побуждений исправить неправильный акцент мадам. Анастасия Павловна на поправки реагировала очень остро - её лицо покрывалось красными пятнами, а на глаза наворачивались слезы. "Что вы, голубчик, как можно, - торопливо выговаривала она, от волнения начиная задыхаться и нервно теребить край шали, - вы совершенно неправы. Уж, во французском я разбираюсь".
               Если голубчик решал пострадать за правду, очень скоро находился предлог, и ему указывали на дверь. Умные, промолчав, сами собирали вещи. Хоровод преподавателей продолжалась до тех пор, пока в пансионе не появился молодой француз по имени Франсуа Мэдьен. Он мигом смекнул, как следует себя вести с директрисой пансиона, и на мадам Бочкареву, словно из рога изобилия, посыпались роскошные комплименты. Вероятно, не будь месье Мэдьен так непозволительно молод, он бы занял своё место в нескромных мечтах Анастасии Павловны, но, увы, молодой человек слишком поздно возник в её жизни, годясь разве что на роль любимого сына. Впрочем, это не мешало проводить им вместе чудные вечера, степенно попивая чай, непременно с шоколадными конфетами, и обсуждая последние новости из так любимой ими Франции.
               Месье Мэдьен нашёл в лице Анастасии Павловны благодарнейшего слушателя и мог часами рассказывать про годы детства и юности, проведённые им в Париже. И не обязательно было делиться правдой. Этой забавной женщине совершенно не стоило знать, что в Россию он подался в стремлении заработать хоть немного денег, кроме того, последнее дело оказалось слишком опасным, и отъезд в далёкую северную страну помог избежать пристального внимания жандармерии.
               В пансионе собрались девочки и девушки самых разных сословий. Так уж получилось, что в городе N пансион мадам Бочкаревой был единственным приличным женским заведением. Не все могли себе позволить обучение дочек в Петербурге. Это было, с одной стороны, накладно, с другой - отдавать любимое дитятко в большой город неизвестным людям на воспитание решались не многие. Какое материнское сердце выдержит разлуку с родной кровиночкой! Лучше пусть рядышком, по соседству, чтобы каждое воскресенье ненаглядное сокровище приезжало домой.
               В выходные пансион пустовал. Голубки торопились вернуться под материнское крылышко, вдоволь наесться сытных домашних пирогов, потискать вернейшую Жучку, Мурку или Черныша, понянчиться с младшими сестрёнками или братишками, потешить их сказками про заморскую науку. А в понедельник вернуться со свежими новостями, рассказами, какие замечательные котята родились у Мурки, и целыми корзинами домашних сладостей.
               Лишь нескольким девочкам не было куда идти. Сиротки Наталья и Мария содержались за счёт попечительского совета, Антонина - девочка лет двенадцати, с большими грустными глазами, была оставлена в пансионе отцом, уехавшим в Сибирь. Высокий черноволосый инженер занимался прокладыванием железнодорожных путей. Раз в год отец Антонины приезжал в отпуск, и счастливая девочка исчезала из пансиона на целых три недели. Татьяна, единственная из всех нас, не переживала из-за своего вынужденного заточения. Ей было лучше здесь, в пансионе, чем в семье, куда отец привёл мачеху.
               Мне же было искренне жаль, что тётя так рано оставила этот свет и ушла к Господу. Родителей я своих почти не помнила. Они погибли, когда карета, перевернувшись, рухнула с обрыва. Скользкая после дождя дорога, густой туман, скорость, которую развил возница, оставили меня круглой сиротой. Воспитала меня тётя. Она же и отправила в пансион мадам Бочкаревой. Неладное я заподозрила, когда в одно утро за мной не прислали экипаж, чтобы забрать домой на выходные. Проведя в беспокойстве целую неделю, я в нетерпении ожидала следующей субботы. Увы, вместо экипажа мне передали записку - тётя больна, и лучше мне остаться в пансионе. Я никогда в жизни так не молилась, как в те дни. Но Господь решил, что этот крест мне по силам.
               Была ранняя весна. Снег ещё лежал на земле, но уже какой-то вялый, местами почерневший, темнее на солнце первыми проталинами. Весело чирикали птицы, наводняя окрестности праздничным гомоном. В моей памяти застыли отдельные картинки - ярко-зелёный лапник на белом снегу, тёмная, свежевзрытая земля, жена городничего в траурном платье, новый чёрный платок на моей голове и первое горькое ощущение взрослой жизни. Больше детство никогда не было таким же светлым и радостным, каким оно было до похорон.
               Тётя оставила достаточно денег, чтобы я смогла закончить обучение в пансионе, и даже прожить безбедно несколько лет, но уезжать отсюда по выходным мне было не к кому. Самая тоска наступала на каникулах. К чести мадам Бочкаревой она всячески старалась развлечь нас в это время. Летом устраивались пикники и походы на озеро, а на Рождество силами учениц и преподавателей ставились спектакли. Каждое воскресенье чинной группкой мы шли в церковь Воскресения Христова. Два раза в год на Рождественский и Великий пост говели всем пансионом. Строгий батюшка Михаил, с лучистыми добрыми глазами, терпеливо выслушивал наши девичьи тайны, а потом, размашисто перекрестив, отпускал на волю, сняв бремя грехов.
              Время от времени спокойная жизнь пансиона взрывалась и бурлила от какой-нибудь новости или происшествия, расходившихся по спальням и комнатам, как круги по воде но постепенно новость теряла свою новизну, происшествие забывалось, и пансион успокаивался, возвращаясь в прежний размеренный ритм.
               Девочки дружили, ссорились, сходились и расходились, делились секретами, сплетничали. Детский мир труден, полон мечтаний и надежд, коварности и предательства, доброты и дружбы, тайн и загадочности, но главное - в нем ещё есть незамутнённое никакими взрослыми "но" сопереживание. Ведь это так здорово, когда тебя понимают и открыто сочувствуют.
              К началу этой истории мне исполнилось семнадцать лет. Следующий год был последним в моем обучении, и дальше мне следовало позаботиться о своём будущем. Я мыслила податься в гувернантки. В пансионе давали приличное образование: два языка: немецкий и, конечно же, французский, арифметику, географию, историю. Мы учили Закон Божий, умели рисовать и играть на пианино, в меру своих способностей, знали, как вести домашнее хозяйство, могли зарабатывать себе на жизнь рукоделием. Больше всего на свете мне нравилась история и арифметика. Старенький профессор не раз говорил, что вам, сударыня, следовало бы родиться мужчиной. Девчонки хихикали, я краснела, не зная, считать это похвалой или нет. Мне действительно легко давались задачки, и среди учениц я слыла уравновешенной и рассудительной особой, посему часто играла роль судьи в наших мелких спорах. Дальнейшее образование мне было недоступно, и я заранее смирилась с ролью гувернантки, надеясь когда-нибудь заняться воспитанием не только чужих детей, но и своих.
               В то утро первой о прибытии новенькой нам доложила Ната - бойкая вертлявая девочка, двенадцати лет. Запыхавшись, она примчалась в крыло пансиона, где обитали старшие.
               - Новенькая! Новенькую ночью привезли, - выпалила она с порога.
               Мы переглянулись. Новенькая среди учебного года - сама по себе неслыханная новость, но ночной приезд был из ряда вон выходящим событием.
               - К вам ведут, скоро Летмо будет здесь, - тараторила Ната.
               - Как к нам? - нахмурилась Татьяна.
               - А вот так, - Ната беспокойно оглянулась, проверяя, не стоит ли Летучая Мышь за её спиной, - с вами учиться будет.
               Мы озадачились - иногда новенькие приходили в пансион не только на первый курс, особенно когда маман слишком долго не хотела отпускать дитя во взрослую жизнь, предпочитая давать ему скромное домашнее образование, но чтобы вот так, сразу на последний год обучения - невероятно!
               В коридоре послышались шаги, и Ната поспешила исчезнуть - пребывание младших в спальне старших девочек строго воспрещалось. Первой в комнате появилась госпожа Бочкарева. Она взволнованно теребила край шали, и было видно, что мадам с трудом сохраняет спокойствие.
               - Девочки, бон жур, мои дорогие.
               - Бон жур, мадам, - нестройно поприветствовали мы директрису, вставая с кроватей и приседая в реверансе.
               - Знакомьтесь, это Хиония. - Она посторонилась, пропуская в комнату новенькую: - Хиония, - мадам запнулась, потом махнула рукой, - сама представится и расскажет кто она. София, - это уже ко мне, - покажи новенькой пансион и познакомь с нашими правилами.
               И, пожелав всем удачного дня, мадам поспешила оставить нас одних. В комнате повисло молчание. Мы буквально пожирали глазами новенькую, та держалась спокойно, почти равнодушно, словно не было в комнате шести молоденьких девиц, почти умирающих от любопытства.
               Сказать, что Хиония была красивой - не сказать ничего. От неё просто веяло эфемерностью, казалось, что перед нами не человек, а прекрасное видение - тронь его, и оно растает, оставив привкус несбыточных мечтаний на губах.
              Высокая, стройная, с изящной фигурой, Хиония казалась греческой богиней с полотна итальянского мастера. Длинные светлые волосы скручены на затылке в простой узел. Стройную талию подчёркивает светлое платье. Огромные глаза нежно-голубого цвета, немного бледная кожа, высокие скулы, черные вразлёт брови - королевская лилия в букете васильков и ромашек.
               - Красавица! - восхищённо выдохнула Татьяна. - Настоящая красавица, прямо Снегурочка.
               Девочки оживлённо загомонили. Хиония действительно напоминала Снегурочку, даже не Снегурочку, а Снежную королеву. И сейчас, стоя в центре спальни, она с королевским достоинством воспринимала наше восхищение.
               Новенькая заняла свободную кровать, стоящую у окна. Раньше там обитала Анастасия, но её забрали пару месяцев назад. Семья сговорилась, и милую, скромную Настасью выдали замуж. Мы все скучали по ней и часто вечерами обсуждали внезапное замужество подруги.
               Снегурочка, как прозвали Хионию в пансионе, полностью оправдала данное ей прозвище. Её сердце казалось, и правда, ледяным. Она не принимала участия ни в каких играх и забавах, не заводила подруг, даже на наших вечерних посиделках мы никогда не слышали её голоса. Его мы практически и не слышали.
               Первое время мы пытались приставать к новенькой с расспросами, но она умела так взглянуть своими голубыми глазищами, что все вопросы просто замирали на языке.
               - Снегурочка, - шептались по углам. Ох, какие только догадки мы не строили, но Хиония лишь загадочно улыбалась, упорно отмалчиваясь.
               В ту ночь мне не спалось. Весеннее солнышко качественно нагрело нашу комнату за день, и сейчас в ней было душно. Внезапно скрипнула кровать, я приоткрыла глаза - белая фигура направилась к двери и выскользнула в коридор. Повернув голову, я увидела, что кровать Хионии пуста. Странное чувство тревоги овладело моим сознанием. Словно что-то звало оставить тёплое одеяло и вступить в холод ночи.
               Накинув на плечи шаль и надев на ноги тапочки, я вышла из комнаты. Длинный коридор был освещён лишь лунным светом. В его дальнем конце мелькнул белый силуэт. Я зябко поёжилась, и куда же понесло нашу снежную деву?
               Хиония обнаружилась около стеклянной двери, ведущей на веранду. Её светлые распущенные волосы в лунном свете отливали серебром. Я невольно залюбовалась - волшебная нимфа в облаке лунного света.
               Странная ночь, странная новенькая. Окликнуть или уйти? Мною овладели сомнения. Внезапно Хиония повернулась в мою сторону.
               Страх заставил мои ноги прирасти к полу. Глаза Снегурочки светились ярко-голубым светом. Если бы в тот момент она шагнула ко мне, я бы, наверное, умерла от страха, но Хиония осталась на месте. Последующее казалось жутким сном. Чужой, нечеловеческий голос запел:
               Жди меня, принцесса дня,
               Я приду глубокой ночью.
               Розы крови для тебя.
               Принесу, мой ангелочек.
              
               Она вдруг протянула ко мне свою руку, я взвизгнула, сорвалась с места и опрометью бросилась в спальню. Там упала на кровать, зарылась в одеяло, голову запихнула под подушку, зажмурила глаза. Рука сама собой нашла и сжала в кулак нательный крестик.
               Страх потихоньку отступил, сердце перестало выпрыгивать из груди. Скрипнула дверь, потом кровать, и в спальне вновь воцарилась тишина, а я лежала, прислушиваясь, без сна почти до утра.
               До сих пор не понимаю, почему я не рассказала никому о том, что произошло ночью. Что это было? Страх или странное чувство прикосновения к тайне. В моей жизни так мало было чего-либо загадочного, и теперь я боялась, что стоит мне поделиться с кем-нибудь этой тайной, как она растает, словно дурной сон. Девочки посмеются, а мадам, чего доброго, отправит к доктору или ещё хуже к отцу Михаилу на отчитку.
               Я хотела подойти к Снегурочке, но никак не могла поймать подходящий момент. Наша загадочная леди Холодность неуловимым образом ускользала от меня и никогда не оставалась со мной наедине. Иногда я ловила на себе пристальный взгляд её голубых глаз. Может мне это только казалось, что они становятся ярче, когда Хиония смотрит на меня. И тогда коленки подгибались сами собой, руки начинали трястись, а во рту пересыхало.
               Дзынь! Бряк! Шмяк!
               - София! Как можно быть такой неловкой и уронить поднос с обедом! Ты же не маленькая девочка! Да что с тобою творится последнее время?
               Я, наклонившись, подбирала осколки с пола, а кончик туфельки мадам, высовывающийся из-под края платья, отстукивал нетерпеливую дробь, подсчитывая нанесённый урон.
               - Прошу меня простить, мадам. Мне сегодня что-то нехорошо.
               - Девочка моя, тебе стоило остаться в постели. Поверь, вызов доктора стоит чуть дороже разбитой тобою посуды. Иди полежи. Если тебе станет хуже, мы пригласим господина Потрякова осмотреть тебя.
               - Конечно, мадам.
               Я поспешила в спальню. Жаль, доктор не сможет мне помочь. Горящие глаза не лечатся. Оставаться одной мне не хотелось. Одиночество - не лучшая компания для излечения страха. В нашем лазарете сейчас лежала маленькая Ната. Неугомонная Наталья залезла на дерево и неудачно упала оттуда, сломав ребро. Мадам запретила девочке вставать до полного выздоровления, боясь, как бы та не сломала себе что-нибудь ещё, и бедняжка страдала, скучая в одиночестве.
               Её улыбка при виде меня развеяла все мои страхи. Только вечером, даже поужинав в лазарете - болеть так болеть, я вернулась в спальню. Храбро встретилась с холодным взглядом голубых глаз, нечего на меня смотреть, отвернулась, сглотнула ставшую вязкой слюну и поспешила нырнуть под одеяло.
               Девочки ещё долго шушукались, обсуждая сегодняшнюю луну. Большая красно-жёлтая она нагнала страха на весь пансион. Даже старшие были напуганы, хоть и храбрились для виду, а младшие попросили оставить им на ночь свечу.
               Я проснулась среди ночи. Сердце набатом стучало в ушах, руки заледенели, а волосы на голове шевелились от панического ужаса.
               Вокруг стояла тишина. Так звучала смерть. Она витала в воздухе, заставляя всё живое захлёбываться от страха.
               Не сразу мне удалось заставить себя повернуть голову к окну - кровать Снегурочки была пуста. "Не пойду", - решила я. Пусть бродит сколько хочет. Пусть говорит, что хочет и глазами блестит. Хватит с меня тайн.
               Но лежать было страшно. Я села. Скрип кровати слишком громко прозвучал в затихшей комнате. Но почему? Почему не слышно привычного сопения Татьяны, похрапывания Ольги? Мои соседки лежали тихо... слишком тихо для живых.
               Сердце ухнуло вниз, крик застрял в горле. В одно движение я вскочила с кровати, сунула ноги в тапки, схватила шаль и выскочила в коридор.
               Выскочила и застыла испуганным зайцем, боясь пошевелиться. Луна, всё ещё красновато-жёлтая, розовым светом заливала коридор. Серые тени носились в воздухе, принимая причудливые формы. Стоять здесь на виду было бессмысленно. Крадущимся шагом, дыша через раз, я пошла вперёд. Мне предстояло пройти полпансиона, пересечь большой холл - комната мадам была в другом крыле.
               Внезапно чья-то ледяная рука схватила меня за плечо и втащила в комнату. Я дёрнула локтем, попала во что-то мягкое. В темноте охнули, потом зашипели на ухо: "Тсс, это я".
               Кажется, что дальше испугаться уже нельзя, нет, на самом деле можно.
            Внутри всё затвердело от страха. Мне бы от этого "я" держаться подальше. Что хорошего можно от таких светящихся глаз ожидать? Правильно, ничего. С другой стороны, она - живая, наверное... А те в спальне? Нет, не думать об этом, не думать.
               Внезапно, что-то изменилось в воздухе. Словно смерть решила поиграть с нами в салки и вышла на охоту.
               "Нам туда", - молчаливое привидение кивает на окно. Хиония хватает меня за руку, холодные пальцы кажутся прикосновением самой Снежной королевы. С неожиданной силой она тащит меня вперёд.
               Бежать - самая лучшая идея за сегодня! Разум наконец-то просыпается, и ноги получают дополнительный импульс. Вдвоём мы распахиваем окно, вскакиваем на подоконник и спрыгиваем в парк.
               Здесь ещё царит жизнь. Мы несёмся через парк, словно две пугливые лани, лишь ветки хлещут по лицу, да ноги путаются в длинных подолах ночных сорочек.
               За спиной раздаётся длинный протяжный вой, завораживающий своей пронзительной тоской. От неожиданности я спотыкаюсь и ныряю головой вперёд, в куст боярышника. Тот принимает меня в свои ветвистые объятия, щедро окропляя ночной росой.
               Нет, приличные девушки, которые хотят удачно выйти замуж, не должны знать таких слов и уж тем более не говорить их вслух. Но приличные девушки не бегают ночью по паркам и не падают головой в кусты.
              
               Глава 2.
              
               Когда мне, наконец, удалось освободиться из настойчивых объятий боярышника и выползти из куста, одежда на мне почти вся промокла. К тому же я обнаружила, что осталась в одиночестве.
               Ночь, луна разбрасывает жёлтые блики, извращая каждую тень, тёмные деревья скрывают за собой тысячи всевозможных опасностей, холод майской ночи пробирает до костей, заставляя зубы выстукивать нервную дробь. Что может быть хуже, чем остаться в одиночестве в таком месте? Только осознание того, что скоро ты можешь быть здесь не одна. Сомнения заставляли меня нерешительно топтаться на месте: бежать в лес или вернуться в пансион за помощью к мадам? Лес страшил своей неизвестностью, но черные окна пансиона пугали не меньше. Что если и мадам так же лежит в своей постели, как девочки в спальне?
               Я медленно развернулась спиной к своему дому и, ускоряя шаг, направилась в лес. Перед оградой пришлось притормозить, но раздавшийся за спиной новый вопль придал мне сил, и я сумасшедшей белкой взлетела наверх. Жалобно затрещала ткань ночной сорочки, не выдержав соприкосновения с острыми пиками на кованой ограде.
               От страха, а может, так оно и было, мне показалось, что в этот раз вопль прозвучал гораздо ближе. Он словно переместился из здания в парк. Времени на раздумья не оставалось. Прыжок вниз - и забег по ночному лесу начался. Я летела, словно на крыльях, обгоняя смерть. Мокрый подол хлестал по ногам, ветки так и норовили выдрать волосы из головы или оцарапать лицо. Луна то скрывалась за деревьями, то милостиво высвечивала мне путь.
               Внезапно посветлело. Я замедлила шаг. Свет манил к себе, обещая спасение. Может, там люди? Может, охотники устроили костёр и заночевали в лесу? Охотники - это ружья, сила и защита. Мысль окрыляла, добавляя сил. Но всё же осторожность не дала мне сразу выйти на поляну. Я аккуратно опустила вниз еловую лапу. Передо мной на поляне на большом старом пне стоял одинокий фонарь. Фитиль за стеклом горел ровно и ярко. А вокруг не было никого. Может, хозяин поставил лампу, а сам ушёл набрать хворосту для костра? Но зачем оставлять свет? Без него в лесу полная темень, и хворосту не наберёшь, и в овраг упадёшь.
               Сомнения роились в моей бедной запуганной голове. Ноги сами собой шагнули назад. Хватит с меня тайн. Пусть этот загадочный хозяин лампы сам по себе бродит, не стоит мне его ждать.
               Лес после освещённой поляны показался в два раза мрачнее. Губы зашептали хранительную молитву. Идти становилось всё труднее. Ведь я не знала, куда иду, не ведала, от кого бегу и где искать спасение.
               При очередном шаге правая нога провалилась в пустоту, руки взмахнули вверх, но я уже падала вниз, в темноту. Спина проехалась по жёсткому склону оврага, ночная рубашка сорочка задралась, оголяя ноги, острые камни впились в кожу, оставляя на ней глубокие царапины.
               Слава Богу, овраг оказался неглубоким. Ноги ударились об землю, от толчка я упала на колени. Но тут страх накатил с новой силой. Я развернулась лицом к склону и поползла обратно. Чуть правее от места моего падения сосна вцепилась корнями в овраг, словно паук, замерев на краю обрыва. Вот туда я и спряталась, втиснувшись в углубление между корнями, и замерла испуганным мышонком, почуявшим лису.
               Тени деревьев стали чётче, овраг под ногами обрёл видимость. Сбоку наплывало пятно света. Вот оно, покачиваясь, показалось справа. Тёмная фигура под фонарём остановилась, подняв его высоко на вытянутой руке. Из моего убежища мне была видна только спина, но затем человек, стоящий на другом склоне оврага, повернулся ко мне лицом.
               Длинные седые волосы, обрезанные неровными прядями, не были прикрыты шапкой, но старая потрёпанная шинель не оставляла сомнений - передо мной солдат... бывший. Его лицо, гладкое, без морщин, казалось маской, вырезанной из куска белой глины, а глаза черными камнями поблёскивали в лучах фонаря. Такое лицо бывает у тех, кто уже отправился к праотцам. Но тогда солдату место на кладбище, а не в лесу. Я задержала дыхание. Старик, приложив ладонь к глазам, пристально вглядывался в лес, ища кого-то.
               - Слышь, девонька, - голос у солдата оказался тихим, но от него мороз пробежал по коже, и очень сильно захотелось стать невидимкой, - я же чую, что ты где-то здесь спряталась, выходи уж. Уважь старика. От меня все равно не убежишь.
               Он глубоко вздохнул, втягивая носом воздух, и я с ужасом поняла, что учует, вот сейчас и учует меня этот страшный старикан. Но тут ночь прорезал громкий вой, в нём не было больше безысходности, нет, он словно дрожал от радости.
               - Тьфу, - солдат сплюнул на землю. Его лицо при этом так и осталось застывшей маской - ни тени эмоций. Старик повернулся в сторону прозвучавшего воя и стал обходить овраг. Вот пятно света замелькало за дальними деревьями, вот оно последний раз мелькнуло между ёлок и окончательно пропало. Темнота окутала лес. Никогда не думала, что буду так ей рада.
               Я аккуратно, морщась от боли, сползла вниз в овраг и зашагала в противоположную сторону. Не дай Бог опять встретиться с этим солдатом. Чуется мне, что вторую встречу я уже не переживу.
               Поднявшись из оврага, я оказалась в густом лесу. Деревья обступили со всех сторон. Я с трудом различала лишь ёлки, да берёзы поблёскивали светлыми стволами в лунном свете.
               Внезапно сбоку мелькнуло светлое пятно, а в следующий момент ледяная рука зажала мне рот, а вторая придавила к дереву. Несколько секунд мы стояли молча. Я глядела в знакомые голубые глаза и мысленно удивлялась - надо же, жива! Наконец, Снегурочка приложила палец к своим губам и кивнула. Я кивнула в ответ - орать больше не хотелось. Хотелось залезть в тёплую постель, выпить горячего чая и забыть весь этот кошмар, как страшный сон.
               Белая фигура без устали шагала впереди меня. Вот уже который час мы шли по лесу. Слава Богу, за это время нам не попадалось больше ни одиноких ламп, ни солдат, да и звуки страшного воя мы больше не слышали.
            - Хиония, послушай, ты хоть знаешь куда идти? - странно, что данный вопрос я решилась задать только сейчас. Раньше меня больше волновала лишь возможная погоня. Тяжело нарушить тишину леса, когда всё время прислушиваешься, напряжённо ловишь каждый звук, а треск ветки заставляет обливаться холодным потом. И затем я была уверена, что Снегурочка ведёт нас в ближайшее село. Там можно попытаться найти помощь или нанять повозку до станции, где располагалось ближайшее отделение жандармерии.
               По моим скромным расчётам мы уже должны были выйти куда-нибудь, хоть на дорогу, но вокруг тянулся лишь густой лес.
               Так мне и ответили. Леди Холодность, как обычно, не удосужилась даже остановиться или повернуть голову в мою сторону. В первых предрассветных сумерках её фигура в длинной белой сорочке, с накинутой на плечи шалью, казалась странным привидением, что-то забывшим в лесной глуши.
               - Хиония, погоди, дай отдохнуть немного. Ноги совсем не слушаются.
               Я остановилась и даже не упала, а просто рухнула на поваленный ствол дерева. Ступни ныли, царапины горели, а левое плечо отдавало неприятной болью при каждом шаге. Мне нужен отдых хоть чуть-чуть, а ещё понимание: куда и зачем мы идём и от кого бежим.
               Белая фигура прошла несколько шагов вперёд, потом всё же остановилась, помедлила немного и вернулась.
               - Идём, - Хиония снизошла всё же до разговора, - здесь недалеко осталось.
               - Куда ты меня ведёшь?
               - Там, где сейчас безопасно, - в холодном ответе сквозила насмешка и нетерпение, - предпочитаешь болтать здесь?
               - Нет, конечно, - я подскочила с бревна, - лучше поговорим потом, в этом... безопасном месте.
               Воодушевление помогло мне пройти ещё немного. Потом пригодились упрямство и страх, что Хионии надоест со мной возиться, и она бросит меня прямо здесь, посреди лесной чащи. А лес тем временем становился всё гуще, в нём исчезли всякие намёки даже на звериные тропы. Кто бы мог подумать, что в нашей Псковской губернии есть вот такие непролазные дебри! Внезапно заросший бурелом, сквозь который мы храбро продирались, сменился благообразным лесом с высоченными соснами, растущими из покрывала серебристого мха. Показавшееся солнце гостеприимно осветило пологие холмы, украшенные кое-где белоснежными ландышами и более скромными зеленоватыми цветами мха. Широкие стволы сосен, с поблёскивающими на них янтарными капельками смолы, возносились высоко вверх, отчего казалось, что ты находишься в огромном зале, украшенном тысячью колонн, а под ногами пружинит мягкий зелёный ковёр.
               Около одного из деревьев Хиония остановилась, прижала руку к стволу и что-то тихо произнесла. Я пожала плечами. Прошедшая ночь так меня измотала, что удивляться не было сил. Снегурочка постояла немного, потом прошипела что-то гневное и с размаху саданула рукой по стволу. Раздался скрежет, ствол разошёлся, открыв тёмную дыру.
               - За мной, - скомандовала Хиония, - не бойся, здесь не высоко.
               И первой спрыгнула вниз. Я шагнула к провалу. Оттуда тянуло неприятным затхлым воздухом, сырой землёй и чем-то ещё. Сомнения в собственном рассудке набросились на меня, но было поздно. Я присела на корточки и неловко спрыгнула в яму. Глубина действительно оказалась небольшой, к тому же, внутри лежала большая куча старых листьев и кусочков трухлявой коры. Как только я удачно приземлилась на эту подстилку, вновь раздался скрежет, и свет над головой померк.
               - Пошли, - слева раздался голос Хионии. После яркого солнечного света глаза почти ничего не различали, я выставила руку и осторожно двинулась вперёд. Мягкая земля под ногами скрадывала звук шагов, и через несколько саженей я заволновалась.
               - Хиония, ты здесь? - шёпот звучал неуверенно и испуганно. Говорить громко в этой земляной норе не хотелось. За несколько безответных секунд я, наверное, поседела.
               - Здесь, - слабо откликнулись впереди. И опять воцарилась тишина. Но это краткое "здесь", а кто бы сомневался, что Снегурочка почтит меня полным ответом, вселило в меня уверенность. Я даже шаг прибавила, пока не налетела на спину застывшей на месте Хионии.
               - Что-то случилось?
               - Pulsate et aperietur vobis (Стучите и вам откроют, Евангелие). - Латынь в тишине тёмного коридора звучала особенно зловеще, однако же фраза возымела действие, и полным мрак разрезала полоска света. Перед нами распахнулась низкая деревянная, почерневшая от времени дверь, и Хиония шагнула вперёд.
               Я, нагнув голову, последовала за неё. Здесь было тепло, пахло сушёными травами, дымом, затхлой едой, влажной землёй и перепрелыми листьями.
               Нас встречал хозяин - низкорослый мужик в старой, поблёкшей рубахе и таких же выцветших штанах, подпоясанных верёвкой. При взгляде на босые ноги с почерневшими ногтями мне стало дурно, и я поспешила перевести взгляд. Огромная голова сплошь заросла густой гривой седых волос. Длинная борода спускалась аж до пуза, представляя собой незабываемое зрелище, в ней разве что птицы гнезда не вили, хотя материала для постройки гнезда можно было найти в избытке. Может, мне показалось, что волосы отливают зелёным? Наверное, так бывает, если долго не мыться.
               - Принцесса, - голос у мужика был низким и рокочущим, а ещё в нём чувствовалась издёвка.
               - Eхtrа formam (без всяких формальностей лат.)
               - Как угодно, - мужик изобразил поклон, полный иронии, потом перевёл взгляд за спину Хионии. Глаза его полыхнули красным, а воздух заледенел - ни вдохнуть, ни выдохнуть. Я застыла. Никогда ещё смерть не стояла ко мне так близко. Её холодные пальцы касались моего горла, ласково поглаживая кожу.
               Вдалеке еле слышался уверенный голос Хионии. Она что-то говорила, что-то важное для меня, жаль, слов не разобрать.
               Наваждение исчезло, как не бывало. Вернулось тепло, запахло травами. Смерть с сожалением отступила - не в этот раз, потом, позже.
               - Идём, - Хиония потянула меня за рукав в отгороженный занавеской угол, - отдохнёшь здесь.
               Я покорно переставляла ноги. Миновавшая опасность измотала меня окончательно. Сил хватило лишь дойти до широкой лавки и рухнуть на неё. Глаза закрылись сами собой.
               Проснулась я от громких голосов. Где-то назойливо и бесцеремонно ругались двое. Так хотелось спать, но ругань стояла знатная, под такую не уснёшь.
               - И... - верещал кто-то тоненьким голосом, - штой-то удумал, старый! Девок в хату приволок. Да не одну, а сразу двух! Как будто одной ему мало. Совсем ополоумел на старости лет, козлина безрогая, пень трухлявый, мох сушёный, чтоб тебе в твоих же соснах заплутать!
               Я села на лавке. Несмотря на то что жутко хотелось спать, меня так и подмывало взглянуть, кто так поносит странного хозяина.
               - Тсс. - Мою ладонь накрыла холодная рука, я вздрогнула, повернулась - рядом со мной на лавке сидела Снегурочка. Вид испуганный, губа закушена, словно бледна девица нечистую силу увидела или... услышала? Теперь и мне стало страшно. Волосы на голове зашевелись.
               Тряпка дёрнулась, пропуская мужика. Вид у него был виноватый.
               - Вы... это... пора вам. - Руки его опустились, голова поникла, в нашу сторону он даже не смотрел, прислушиваясь к чему-то. - Я тут собрал кое-чего поесть, да одежонку припас. В таких-то нарядах по лесу много не пошастаешь.
               Хиония облегчённо выдохнула и опять вернула себе облик Снежной королевы.
               Мы опять брели по лесу. Солнышко уже перевалило за вторую половину дня. Неужели нам придётся ночевать в лесу? Сколько я проспала в странной подземной избушке - часов семь, не меньше. После отдыха сил прибавилось, но вторую ночь на ногах я не переживу.
               Хозяин расщедрился и выдал нам по длинному крестьянскому сарафану. Мы их одели поверх ночных сорочек, на головы повязали по простенькому платочку - их мужик натащил не меньше дюжины. Я выбрала голубенький в тон сарафана, на плечи накинула свою шаль.
               Глянула на Хионию - настоящая Снегурочка! Разве что шаль выбивается из общей картины - не носят таких крестьянки. Тонкая, дорогая работа, хоть по виду и не скажешь. Вот на мою глянешь, сразу видно - богатая. Тут тебе и цветы вывязанные и бахрома густая. Подарок от тёти покойницы.
               Мы шли по светлому березняку. Первое время мне было не до разговоров, да и негоже говорить с полным ртом. Хозяин положил нам сухариков, сушёных яблок, пару варёных яиц и туесок с холодной водой. Немного, но с голодного живота любая еда в радость.
               Когда последний сухарик исчез во рту, я приступила к расспросам:
               - Хиония, куда мы теперь идём?
               - В столицу, - нехотя отозвалась девушка. Она задумчиво грызла травинку.
               - А кто там был в норе?
               - Скажи, София, ты раньше чем-нибудь серьёзным болела?
               Я насторожилась. Странный вопрос.
               - Да нет. Ну, кашляла пару раз, да с горячкой лежала.
               - Жаль. - Хиония поддела ногой раннюю весеннюю поганку и отправила её в полет. - Я бы на твоём месте заболела... И непременно слабой памятью.
               Я даже с шага сбилась. Намёк понятен - ни про хозяина, ни про нору, ни про тех, кто за нами охотятся, мне ничего не расскажут. Попробуем с другой стороны.
               - А откуда ты так латынь хорошо знаешь? Мне этот язык, ну никак не даётся.
               - Экая ты, София... - девушка поморщилась. - И память хорошая, и латынь понимаешь.
               Что-то холодное скользнуло к сердцу, а вокруг потемнело.
               - Да нет, почти ничего не понимаю, плохо она мне давалась, - затараторила я, пытаясь оправдаться. Миг и солнышко опять выскользнуло из-за тучки, а холод растаял, как не бывало, словно всё это мне почудилось. Но про принцессу спросить я так и не решилась.
               Через пару часов начали попадаться признаки человеческого жилья, а Хиония, как назло, упорно заворачивала в чащу.
               - Подожди, - взмолилась, - давай, передохнем.
               - Только недолго, - сама даже не присела. Железная она, что-ли? Хотя нет, ледяная.
               - Хиония, нам без еды нельзя. Может, зайдём в деревню? Купим что-нибудь?
               - Может, ещё и на ночлег там попросимся? - насмешливо уточнила Снегурочка.
               - Да нет, что я маленькая, не понимаю, что в деревнях нас искать в первую очередь будут.
               Брови Хионии удивлённо вспорхнули вверх. И она первый раз взглянула на меня по-другому, не как на непонятливую домашнюю зверушку, а как на... человека, одним словом.
               - Я бы тебя оставила по пути ещё в первой деревне, - Снегурочка вздохнула, - но твой запах... - Она поморщилась.
               - А что с моим запахом? - заволновалась я. Ночь в лесу, пробежка, липкий трусливый пот - мечта о бане становилась просто навязчивой идеей.
               - Его могли почуять. - Холод в голосе не давал даже крошечной надежды, что этого не произошло.
               - Тот солдат, он кто? - тихо спросила я.
               - Тебе лучше не знать, - так же тихо ответила Хиония, треск сломавшейся в её руках ветки заставил меня подскочить на месте. - Пошли. Даже если бы мы зашли в деревню, купить еды нам не на что.
               - А вот и есть на что! - наконец-то и у меня нашлось, чем удивить Снегурочку. Не всё же ей тут холод наводить. Я с гордостью вытащила цепочку с крестиком и продемонстрировала висящий на ней серебряный рубль. Эту монету подарила мне на именины тётя. Последний подарок покойницы я не стала тратить, а попросила нашего сторожа отнести на кузню и просверлить в нём дырочку. С тех пор рублик всегда висел у меня на шее, но видно пришла его судьба спасти нас от голодной смерти.
              
               Глава 3.
                 
                  До деревни шли мы долго. Лишь когда красно солнышко начало клониться к закату, вдалеке послышалась брехня собак, мычание коров - пастух уже загонял кормилец с пастбища. Я, грешным делом, всю дорогу думала, как уговорить Снегурочку заночевать среди людей, хоть на плохеньком сеновале, но только не на голой земле. Может, удастся уломать на старый стог в поле? Так поди, его найди поздней весной-то.
                  Вечер - плохое время для чужих. Деревня и так их не любит, особенно в посевную пору. Лишь божьи люди, да погорельцы могут топтать своими мозолистыми ногами русские дороги, остальные без нужды с места не снимаются. У каждого - свой дом, своя работа, что шастать-то?
                 - Я пошла? - робко уточнила у Хионии, возвращая на место еловую лапу. Лишь свежевспаханное поле отделяло нас от деревни - небольшой, дворов на пятьдесят. - Не волнуйся, я быстро. Только еды куплю и сразу назад.
                  Хиония не ответила. Она замерла, не отрывая глаз от деревянных изб, где садящееся за горизонт солнце красиво высвечивало каждый дом, скрывая, сглаживая недостатки своими золотистыми лучами.
                  Я шагнула вперёд.
               - Погоди, держи.
                  Обернулась - Снегурочка протягивала мне свою шаль.
               - Надо поменяться - твоя больно заметна.
               - Теперь можно? А то скоро солнце сядет.
               - Стой! - ледяная рука вцепилась мне в запястье, сжимая до боли. - Запомни, что сейчас услышишь, запомни!
                  Я дёрнулась, но Хиония держала крепко, слишком крепко. Мне не было нужды поворачиваться, чтобы увидеть разгорающиеся голубым светом глаза девушки. Я прямо спиной чувствовала их нечеловеческое сияние. Так и не обернувшись, я трусливо замерла, не в силах пошевелиться. Знакомый голос, не приобретший ни капли теплоты, произнёс:
                  "Две одно объединят,
                  Одного разъединят.
                  Чёрным дымом до Москвы
                  Хлопья снега долетят.
                  И умоется столица
                  Красноватою водицей".
                  С последним словом державшая меня рука разжалась, и я, словно испуганная лань, припустила по полю. Длинный сарафан путался в ногах. Влажная земля разъезжалась под кожаными тапочками, но мне было всё равно. Страх придал сил, и я бежала, не чуя под собой ног.
                  Выскочив на дорогу - опомнилась. Что понеслась, полоумная? Ну сказали тебе странное стихотворение, так что пугаться, словно нечистую силу увидела?
                  Отдышавшись, повторила строчки про себя - на память-то никогда не жаловалась, я и первое забыть не смогла. Там, кстати, про принцессу дня упоминалось. И дед тот замшелый Хионию принцессой величал. Странно всё это, да не моего ума странности.
                  До околицы я добралась степенным шагом идущего по своим делам человека. Не торопясь, выбрала чистый, ухоженный дом. Остановилась у забора, пытаясь разглядеть во дворе хозяйку.
                  До этого в деревне мне бывать приходилось с тётушкой. Мы ездили к знакомому пасечнику за мёдом на Медовый Спас. С детства помню этот потрясающий вкус свежеиспечённого хлеба с мёдом. Улыбчивые крестьяне низко кланялись и называли тётушку барыней, а молоденькой барышне совали ароматные яблоки.
               - Ты, что это, молодуха, мне тут глазами по двору шаришь? Аль, себе что приглядеть решила?
                  Я резко обернулась. Около ворот, руки в боки, с воинственным видом стояла здоровенная баба в широкой юбке, подпоясанной цветастым фартуком. Глаза смотрели колюче и недобро.
                  Мамочки! Да она меня одной рукой прихлопнет и не заметит. Такой грудью можно замки приступом брать, не то что одну хилую пансионерку.
               - Ну что вы, хозяюшка, - залепетала я, - нам... мне бы еды купить.
               - Купить? - брови хозяйки недоверчиво изогнулись. "Скорее, уж своровать", - читалось в прищуренных глазах.
               - Не верите? - Я теряла надежду. - Вот!
                  На протянутой ладони солидно блеснул рубль. Много это или мало? Целый день покататься на ярмарке, наесться леденцов, купить пару футов медовых пряников да забавную деревянную игрушку, и отрез ткани на платок... Я полагала, что на него так же можно купить молока, хлеба, сухарей, малосольных огурчиков, варёной картошки, луковиц да яиц. А если хозяйка попадётся добрая, то насыплет сдачу копеечками. Нам теперь каждая копейка на счету.
               - Ишь, серебряный, - причмокнула хозяйка, расплываясь в угодливой улыбке. Миг, и монетка исчезает в кармане передника. - Не извольте беспокоиться, барышня, сейчас всё соберу.
               - Хорошо, только попутали вы, не барышня я.
               - Ну-ну, - недоверчиво кивнула хозяйка, - как угодно-с. Проходите пока на двор, тут на лавочке посидите. Стёпка, фу, - прикрикнула она на косматое чудовище, заходившееся лаем весь наш разговор. Псина притихла, гавкнула ещё раз для порядку и залезла обратно в конуру.
                  Я прошла во двор, присела на лавочку, но тут же нервно вскочила. Как можно усидеть на месте? Пойти помочь или проследить, что она там положит? Да за такие намерения легко можно и метлой получить, даже серебряный не спасёт.
               - Эй, хозяюшка, дома ли? - хрипловатый голос, донёсшийся с улицы, заставил меня замереть, а потом, пригнувшись, метнуться за бревенчатый угол избы.
               - Дома, дома, - недовольная крестьянка высунулась из окна, - чего тебе, батюшка?
               - Молочка бы попить, красавица.
                  Я осторожно выглянула. Сквозь щели в заборе виднелась серая солдатская шинель. Заметит или не заметит?
               - Погоди чуток, батюшка. Сейчас одной барышне, которая крестьянка, харчей соберу и налью тебе целую крынку.
               - Благодарствую, хозяюшка. Да только чудные вещи ты говоришь. Как барышня может быть крестьянкой?
                  Нет, я тупее самой глупой курицы. Мало того, что пыталась выдать себя за свою, деревенскую, так ещё и повода для сплетен дала этой кумушке - целый год языком тесать не устанет. Вот и первый слушатель.
               - Так ить, милый человек. - То ли она слепая, то ли, солдат при свете дня выглядит абсолютно не страшно. Может, мне его маска только почудилась в свете лампы? Со страху ночью ведь и не то почудиться. - Косы платком прикрыла, грязью лицо испачкала. - Я невольно потёрла щёки рукавом. - И думает, что я её господское нутро не почую? Я вам так скажу, - хозяйка понизила голос, перегнулась через подоконник, - одной грязью господское воспитание не замажешь. Оно всегда себя покажет.
                  Что там дальше и как себя покажет, я слушать не стала. Мне так и виделось, как солдат молча подкрадывается ко мне со спины. Обернулась - никого. Рванула, что было сил через курятник, распугивая припозднившихся кур, лохматый пёс решил было мне подсобить, но верёвка держала его крепче. По лестнице взобралась на крышу сараюшки, спрыгнула в чужой двор на кучу старого сена. На бегу выслушала все завистливые собачьи проклятия. Им тоже хотелось со мной весело побегать и попрыгать. Старая бочка помогла мне перебраться в узкий проулок между заборами, а там уже виднелась соседняя улица.
                  Этот проулок местное население использовало исключительно для справления естественных нужд, поэтому быстро бегать, а тем более глубоко дышать, здесь было небезопасно.
                  Когда я выскочила из зловонной теснины, то с разбегу влетела в широкую спину, одетую в синий казачий мундир.
               - Ой! - Казак развернулся и крепко ухватил меня за руку.
               - Куды ить несёшься, красавица?
                  Три казака окружили меня: один - пожилой с шикарными седыми усами, второй - совсем молоденький, ещё безусый юнец, а третий - средних лет с чёрными усами, на погонах - одна широкая поперечная лычка, буравил меня колючим взглядом и твёрдо держал за локоть.
                  "Подальше отсюда" хотела сказать я, но вышло лишь: "По... по..."
               - Пожар? - догадливо высказался молодой.
                  Я замотала головой.
               - Не... не-е...
               - Немая? - участливо осведомился пожилой казак.
               - Думаю, наша, - протянул тот, который меня удерживал.
               - Не извольте сомневаться, господин вахмистр, самая что ни на есть наша. Всё, как в описании: рост высокий, глаза голубые, волосы светлые, внешность приятственная глазу.
               - Тебе лишь бы "приятственная", - передразнил молодого пожилой. - Ты на шалейку глянь - дорогая, явно барская вещица.
               - Хорошо, - принял решение вахмистр, - берём с собой, там разберёмся. Уходить пора.
               - Пора, - разгладил усы казак, - а то кони волнуются. Никак зверя почуяли.
                  Через пару секунду земля из-под ног исчезла, и я оказалась сидящей на большом вороном жеребце. Тот недовольно обернулся на нового седока и хищно оскалился.
               - Хо-хорошая лошадка, - прошептала я. Тут "лошадка" с места сорвалась в галоп, и все мысли разом оставили жалкие попытки сосредоточиться на происходящем.
                  Кони неслись, словно наперегонки со смертью. Вот мелькнула деревенская околица, вот позади остались поля и тот лес, где я рассталась с Хионией. Прощая, моя Снегурочка. Как ты теперь без меня? Может и хорошо, что избавилась от обузы.
                  В спину нам ударил тоскливый вой. Лошади испуганно заржали и припустили хлеще.
               - Ходу, ходу, - закричали казаки. Но коней не было нужды подгонять, они неслись так, что казалось, копыта не касаются земли. Накатил страх, и было непонятно от чего мои зубы выстукивают крупную дробь - то ли от бешеного галопа, то ли от дикого ужаса.
               - Не уйдём, - прокричали за спиной.
               - Разделимся, - отозвался вахмистр, - поднажмём ребятки, должны успеть. Давай, Чалый, выручай, - он сжал бока коня, и тот, хрипя, понёсся вперёд.
                  Сколько продолжалась скачка - не знаю. Проносящийся мимо лес слился в серо-зелёно-чёрное пятно. Но вот впереди показался просвет. Дорога пошла вдоль железнодорожного полотна.
                  На перрон небольшой станции Торошино мы влетели прямо на коне. Мимо промелькнули два конника - казаки уводили погоню за собой.
                  В одно движение вахмистр спрыгнул вниз, стащил пискнувшую меня. Паровоз, уже окутанный парами, взял медленный разгон. К нам бежал взволнованный дежурный, что-то крича и размахивая руками, но мощный густой гудок глушил все звуки.
               - Быстрее. - Меня потащили за руку, а потом, ухватив за талию, буквально швырнули в открытую дверь вагона.
                  Я мячиком влетела внутрь тамбура, не удержалась на ногах и упала на колени. Мимо промелькнуло удивлённое лицо служащего и блестящие пуговицы его мундира.
               - Вставайте. - Меня дёрнули за локоть и помогли подняться.
               - П-позвольте! - начал было возмущаться служащий.
               - Позволю, - милостиво разрешил вахмистр, - отдельное купе первого класса и быстро.
                  Видимо что-то было в его голосе такое, что служащий согнулся в вежливом поклоне: "Конечно, сударь. Для вас - лучшие места. Попрошу пройти в следующий вагон. А вашу служанку мы разместим в соседнем вагоне".
               - Нет, - вахмистр недовольно нахмурился, - эта девушка со мной. Что-нибудь желаете?
                  Я желала. Еды и много. А ещё сладкого горячего чаю. Прошедшая ночь просто вмёрзла в моё бедное тело. Но тревога и волнение за Хионию, бешеная гонка и страх - плохие товарищи аппетиту. Казак проследил за моим вялым покачиванием головы.
               - Вот что, уважаемый, - он обратился к служащему, - подайте-ка нам горячего чаю, пирогов и каких-нибудь сладостей.
               - Будет исполнено. - Служащий довёл нас до купе, лично открыл перед нами дверь и поспешил выполнять заказ.
               - Зовите меня Павел Михайлович, - казак снял фуражку и небрежно бросил её на стол. - Я обещал довезти вас до Петербурга, я это сделаю. Дальше - не моя забота. Поэтому сидеть тихо, вопросом не задавать, слёз не лить. Я понятно выражаюсь?
                  Пришлось кивнуть. Строгий казак меня немного пугал.
               - А что будет с теми двумя? - решилась всё же спросить.
                  Вахмистр тяжко вздохнул:
            - Дай Бог, кони добрые вынесут. Всё, хватит болтать. Пейте лучше чай.
                  Чай в поездах мне всегда нравился. Есть в нём нечто необыкновенное, словно дорога добавляет в золотистую жидкость свой особый привкус. "Тук-тук" стучат колёса. "Ту-ту" гудит паровоз, распугивая живность в округе. "Пых-пых" вываливаются из трубы густые облака пара.
                  Мимо стройными рядами проносятся стволы деревьев. Мы подолгу стоим на станциях. Здесь кипит своя жизнь, ходят жандармы в строгих мундирах, деловито торопятся куда-то служащие, важно стоит дежурный, свысока осматривая подведомственное ему хозяйство. Кошмарная ночь, застывший пансион, душераздирающий вопль - всё это осталось там, за окном вагона. И постепенно забывалось под ритмичный стук колёс.
                  В Петербург мы прибыли глубокой ночью. На улицах горели газовые фонари, около вокзала кипела жизнь. Сновали носильщики, вальяжно покрикивая на сонных пассажиров, громко переругивались извозчики, ночную тишину разрывали гудки автомобилей.
                  Я была в столице несколько лет назад, когда вместе с тётей ездила по наследственным делам. По каким именно, мне запомнилось слабо. Что-то там было про наследство, про родителей, тётино завещание. Меня тогда больше интересовал сам город, чем бумаги, которые мы должны были оформить.
                  И вот я снова здесь. Вдыхаю полной грудью запах ночного города. Пахнет лошадьми, паровозным дымом и железом, табаком и потом, а ещё немножко морем. Вахмистр крепко держит меня за руку и уверенным шагом тащит сквозь вокзальную толпу.
               - Эй, Павел Михайлович, пожалуйте сюды, - его громко окликают из большого тёмного экипажа. Вахмистр резко меняет курс, ловко протискивается между двумя высокими чемоданными горами и дёргает дверцу.
               - Доброго здравия, Николай Кузьмич, - вежливо приветствует он хозяина экипажа.
               - Садись уже, что нос морозить, чай не лето ещё.
                  Внутри темно. Я забиваюсь в угол, вахмистр садится рядом. Напротив нас мужчина в тёмном плаще, с глубоко надвинутой на брови шляпой.
               - Вижу, охота была удачной, - он кивает в мою сторону. Проплывающий мимо фонарь бросает облако света на его лицо - немолодое, с длинноватым носом и усталыми пронзительными глазами, через мгновенье оно снова в тени.
               - Да, вот, повезло-с, можно сказать. Сама на нас налетела.
               - Везучий вы, господин вахмистр, - в голосе Николая Кузьмича слышится одобрение, - в нашей работе такое везение - практически всё. Ведь как бывает, можешь хоть всю столицу перерыть и ничего, а можешь через час уже с добычей вернуться.
               - Так-то оно так, - вздыхает вахмистр, - но я-то здесь, а люди мои на себя погоню взяли.
                 Экипаж уверенно разрезал тьму ночного города. Звонкое цоканье копыт разносилось далеко вокруг.
               - Вон оно как, - вздохнул Павел Кузьмич, - дай-то Бог, дай-то Бог. - Он замолчал. Вахмистр тоже погрузился в тяжкие раздумья, я смотрела в окно. Из темноты проступает решётка какого-то парка, затем она сменяется стройными рядами домов. Мне видны лишь подвальные окна, да большие парадные двери. От фонаря к фонарю я смотрю на спящий город, а между ними темнота - черные провалы, за которыми прячется неизвестность. Наконец наш возничий щелкает кнутом, натягивает вожжи, и экипаж въезжает в тёмный двор.
                 Меня начинает колотить дрожь. Сказывается запоздалый страх - что нужно этим людям, кто они, зачем меня сюда привезли?
            - Прошу, сударыня. - С моей стороны дверца широко распахивается, и молодой человек в военном мундире протягивает мне руку.
                 Я подчиняюсь. В голове роятся вопросы, но задавать их посреди двора ночью - несуразное занятие. Сзади нетерпеливо перетаптывается вахмистр. Мой конвоир устал и беспокоится за своих людей. Невежливо заставлять его ждать.
                 Меня ведут в дом с чёрной лестницы. Здесь не пахнет жильём. Пахнет табаком, пылью, но нет запаха еды или животных. Странный дом, похож на учреждение. Тайное министерство? Уж не в охранку ли ты попала, Софья?
                 В комнате, куда меня доставили, светло. Три жёлтых световых круга практически не оставляют шанса приютиться тьме по углам, а холод майской ночи разгоняет тепло камина. За столом, заваленным бумагами, сидит молодой темноволосый мужчина, приятной внешности с бледным от усталости лицом. Он вскидывает взгляд на вошедших.
               - Кого вы мне привели? - незнакомец откидывается на спинку стула, с раздражением разглядывая мою персону.
               - Как просили, - стушевался вахмистр.
               - Просили? - мужчина вскакивает из-за стола, выдёргивает лист бумаги и трясёт им в воздухе. - Вы, что, читать не умеете? Здесь же ясно написано - волосы белые, в солнечном свете отливают серебром. Вам не ясна разница между обычными светлыми волосами цвета спелой пшеницы и серебром?
               - Ясна, - бурчит казак.
               - Вахмистр, вы у нас давно служите?
               - Цельный месяц, ваше благородие! - гаркает в ответ вахмистр, вытягиваясь по струнке смирно.
               - Хм, так мало? - удивляется хозяин кабинета. - А что, Николай Кузьмич, не нашлось людей поопытней?
               - Так ведь, Александр Владимирович, народу не хватает, - забубнили у меня за спиной, - это ж, почитай, с десяток деревень перекрыть надобно, да пару станций. А у меня тут не эскадрон гусар, и так с других участков всех поснимали.
               - У вас, Николай Кузьмич, каждый раз одна причина. Дай вам эскадрон, вы же ответите, что опять мало, и целый полк затребуете.
               - Ваше благородие, дозвольте обратиться, - вахмистр шагает вперёд.
               - Дозволяю, - устало машет рукой Александр Владимирович.
                 Казак наклоняется к его плечу и что-то жарко шепчет на ухо, бросая в мою сторону выразительные взгляды. Острое чувство грозящих мучительно сжимает сердце, а я почти поверила, что про меня забыли. Ну перепутали, с кем не бывает. Отвезут домой - и дело с концом. Хозяин кабинета недоверчиво оглядывает меня, задумчиво хмыкает:
            - Барышня-крестьянка, говоришь? - Он шагает вперёд, почти нависая надо мной.
               - А ну-ка отвечай, девица, откуда будешь?
                 У меня даже мысли не возникает сказать правду. Зря что ли, Хиония от деревень, как от прокажённых, шарахалась? Откуда я знаю, что этим людям от неё нужно. Ведь и ослу понятно, кто у нас с серебряными волосами. Я живо припоминаю, как говаривала наша горничная в пансионе.
               - Дык, местные мы, ваше благородие, Заозёрные.
               - А что в деревне делала?
               - Матушка за маслом послала.
                 Н-да, неуклюже с маслом вышло, но само как-то вырвалось.
               - А что, в Заозёрном уже и масло не делают? - вопросы, словно шелуха от семечек, вылетают изо рта хозяина кабинета без секундного промедления.
               - Делают, как не делают, господин, - я нервно тереблю край шали. - Да, у них-то оно жуть как вкусное выходит. Так и тает во рту. Сахар, а не масло.
               - У них... тает... - насмешливо дразнит меня Александр Владимирович. Он стоит передо мной в дорогом чёрном костюме и ослепительно белой рубашке, стоит, заложив руки за спину и покачиваясь с пятки на носок - полный осознания своей власти. - За исполнение ставлю отлично, говор неплохо скопировали, а вот содержание слабовато. Не верится мне в поход за маслом в дальнюю деревню на ночь глядя.
                 Внезапно он впился взглядом в мою шаль, резко протянул руку и схватил за горло.
               - А ну, живо отвечай, где Хиония?
                 Отвечай! Как тут можно отвечать, когда тебе горло сжимают железной хваткой? Остаётся лишь сипеть. Меня милостиво отпускают.
               - Не стоит упрямиться, дорогуша, я жду.
               - Не знаю.
               - Не знаешь? - В ответ меня трясут за плечи так, что зубы клацают друг о друга, а глаза наливаются слезами. - Шаль эта, откуда у тебя, а?
                 Александр Владимирович в одно движение стягивает шаль с моих плеч и демонстрирует вышитую с края монограмму - букву Х, обвитую плетистой розой. Кровь отливает от моего лица, и сейчас по бледности я, наверное, равняюсь с нашей Снегурочкой.
               - Не... не знаю, - отступаю на шаг. Казак предусмотрительно повторяет мой манёвр, перекрывая путь к бегству.
               - Александр Владимирович, дорогой, ты что творишь, а? Зачем мне тут девиц пугаешь? - в кабинет быстрым шагом входит пожилой, немного полноватый человек низенького роста. Он небрежно скидывает плащ на одно из кресел, приглаживает редкие седые волосы, задерживается на секунду у камина.
               - Михаил Алексеевич, добрый вечер, - вежливо кланяется хозяин кабинета, отходя от меня в сторону.
               - Скорее уж ночи, - фыркает тот в ответ, подходит ко мне: - Ну-ка, покажись причина моей сегодняшней бессонницы. - Он добродушно улыбается, цепкими пальцами ухватывает за подбородок и поднимает опущенное лицо: - Ой, что это? Слёзки? Не надо плакать, милая. На-ко платочек. Давай, глазки вытрем. Во-о-от. Уже лучше. - Михаил Алексеевич сам вытирает текущие по моим щекам слезы.
            - Погодь-ка, - он засовывает руку в карман сюртука, долго там шарит. - Смотри, что у меня есть - лучшее лекарство от расстройства. - Михаил Алексеевич суёт мне в руки завёрнутый в бумажку леденец: - Съешь, милая, и сразу полегчает. Ты мне, лапушка, вот что скажи. Ты у нас кто: Ирина, Ольга или Софья?
               - С-софья, - тихо отвечаю.
               - Софьюшка, значит, прекрасно, прекрасно. - Он мягко обхватывает меня за плечи и усаживает на одно из кресел около камина. - Николай Кузьмич, дорогой, а сделай нам всем чайку. Разговор предстоит долгий, а под чай оно как-то веселее. А вам, вахмистр, пора. Хотя мёртвые уже никуда не спешат, но мы-то с вами ещё живые.
                 Я вздрогнула, а казак глухо спросил:
            - Когда?
                 Михаил Алексеевич укоризненно вздыхает, но всё же отвечает:
               - Час назад депешу принесли. Крестьяне поймали трёх лошадей, на двух сёдла были выпачканы в крови.
               Мертвенно бледный вахмистр дрожащей рукой отдаёт честь, прикасаясь к фуражке двумя пальцами, разворачивается и быстрым шагом удаляется прочь. Мне становится холодно и неуютно, словно чужая смерть только что прошла мимо меня, на секунду взяв сердце в ледяной плен. Руки бесцельно теребят обёртку леденца, не зная, что с ним делать.
            - Вот что, голубушка, пожалуй, тебе сейчас требуется нечто покрепче чая. Держи-ка, - мне подносят небольшую фляжку. Я упрямо мотаю головой. - Надо, надо, милая. Это лекарство. Давай, Софьюшка, один глоток.
                  Огненным комом жидкость прокатывается по пищеводу и замирает в желудке. Дрожь медленно отступает, старуха с косой оборачивает напоследок и машет рукой на прощание - не в этот раз, не в этот...
               - Вот так-с. - Михаил Алексеевич с удовлетворением рассматривает мои порозовевшие щёки. - А теперь, милая, поведай нам с Александром Владимировичем, что с тобой приключилось.
                  Мне не хотелось ничего рассказывать. Умом я понимала, что доверять этим людям, причин нет, кроме одной - они спасли меня от солдата, спасли, ценой жизни своих. Но не окажусь ли я в очередной западне? Не стану ли разменной монетой в непонятных и чужих мне делах?
               - Не стоит запираться, Софья Никитична, - хмуро замечает Александр Владимирович, - сами видите, мы тут не в игрушки играем. Нам важно знать все, что с вами произошло с момента бегства из пансиона. Где вы расстались с Хионией, почему на вас её шаль и что вы делали в той деревне?
                  Человеческая натура - противоречива. Умом понять можно многое, но сердце - вещь особенная. Обычное, мягкое, не приспособленное к боли, оно не может долго держать в себе страх. Кусая губы, я начала говорить. Начала с того, что Ирины и Ольги не было в пансионе, они отправились к тётке на именины. Потом рассказала про ночь, про побег и жуткий вой, про фонарь и солдата в лесу. Поведала, как решила идти в деревню, чтобы купить продукты, оставив Хионию на опушке леса. Лишь про странную землянку в лесу умолчала, да про предсказания и светящиеся глаза. На вопрос, откуда сарафан, соврала, что купила его у крестьянки с проезжающей мимо подводы.
                  Весь рассказ я не поднимала глаз, внимательно изучая собственные колени. Глухой, так непохожий на меня голос говорил спокойно, обстоятельно докладывая всё, что произошло со мною за последние сутки. Лишь на деревне я споткнулась, вспомнила два лица - молодое и пожилое. Поэтому концовка вышла скомканной. Закончив рассказ, я подняла глаза. Михаил Алексеевич сидел в кресле напротив, задумчиво прихлёбывая чай из фарфоровой чашки. Рядом на столике стояли ещё две чашки, белый чайник, сахарница и тарелка с горкой маковых сушек. Ими сейчас и похрустывал Михаил Алексеевич, не отрывая глаз от огня в камине. Около моего кресла безмолвной статуей замер Александр Владимирович. За время моего рассказа он не проронил ни слова. Больше в кабинете никого не было. Николай Кузьмич принёс чай и тут же удалился, оставив нас одних.
                  Осмелев, я взяла чашку с горячим чаем, обняла её двумя ладонями. Тепло заструилось по ним, согревая, прогоняя пережитые холод и страх, невольно вернувшиеся ко мне после воспоминаний.
               - Что с девочками, с мадам? - задала я, наконец, тот вопрос, который мучил меня всё это время.
                  Михаил Алексеевич оторвал взгляд от камина, моргнул и недовольно проворчал:
            - Все с ними нормально, и с мадам, и с девочками. Спали они, крепко спали, как в сказке про Спящую красавицу. Знаешь, такую? - Я кивнула. - Во-о-т, так и они заснули почти мёртвым сном. Слава Богу, вовремя их разбудили.
               - Так же как в сказке? - не удержалась от вопроса, чувствуя, как тяжёлый камень сваливается с души.
               - Почти, - не стал вдаваться в подробности Михаил Алексеевич. Я улыбнулась краешками губ, представив, как почему-то именно Александр Владимирович, с каменным выражением лица, поочерёдно наклоняется к каждой девочке и легонько касается губ. Затем настаёт очередь мадам. Дальше моя фантазия запиналась, так как представить вместе мадам и Александра Владимировича я не могла.
               - Скажите, Софья, а Хиония вам что-нибудь говорила? - с напряжением в голосе спросил хозяин кабинета.
               - Как не говорить, говорила, - ответила я, стараясь, чтобы моя правда не походила на ложь, - про то, что бежать надо, про то, что убить нас могут. Но она даже в пансионе не была разговорчивой, тем более в лесу.
               - И ничего странного? - продолжал допытываться Александр Владимирович.
               - Знаете, мне тогда всё казалось странным и особенным, - с раздражением ответила.
               - Вам пришлось переночевать под открытым небом? - уцепился он за ещё одно несоответствие в моём рассказе. И как только их находит? Сыскарь прямо какой-то!
               - Мы большую часть ночи шли, потом отдыхали немного, на солнышке поспали.
                  Уф, надеюсь, я была убедительна. Хотя почему у меня такое чувство, что все мои недомолвки видны как на ладони? Или это просто страх?
               - А что, уважаемый Александр Владимирович, помнится, у сестры вашей матери была довольно многочисленная родня в Тамбовской губернии? - неожиданно спросил Михаил Алексеевич и, не дожидаясь ответа, добавил: - Ещё одна дальняя родственница не вызовет подозрений. Как вы думаете, не а не обыграть ли нам эту ситуацию? Ведь наши друзья уже обманулись один раз, может, обманутся и во второй? Волосы у обеих светлые, рост примерно одинаковый, бежали вместе. Этого вполне достаточно, не находите, граф?
               - Не знаю, не знаю, - задумчиво ответил Александр Владимирович, - но можно попробовать. Только почему Софье быть именно моей племянницей?
                  Моё сердце испуганно ёкнуло. А ведь в мыслях я уже представляла, как вернусь в родные стены, как обниму подруг, как прижмусь к мадам и на ушко пожалуюсь на свою несчастную долю.
               - Ничьей племянницей я не буду, - вскочила с кресла, отважно выпятив грудь, - верните меня обратно в пансион, к мадам!
               - Сядь, - жёстко приказал Михаил Алексеевич, мигом растеряв всю свою доброжелательность. Я аккуратно села на краешек, так и застыла с прямой спиной и обиженным видом. Сладкий леденец на вкус оказался горькой пилюлей.
               - Скачут, понимаешь ли, - проворчал он, - не дослушают, а уже скачут. Что, Софьюшка, никак тебе понравилось по лесам да полям бегать?
               Я отрицательно замотала головой.
               - Али трупы после себя оставлять? Не бледней так, вижу, что не нравится. Вот вернём тебя обратно к мадам. А кое-кто захочет задать некой девице, бежавшей из пансиона в одну очень странную ночь, несколько вопросов. Боюсь только, что твои невразумительные ответы их сильно расстроят, очень сильно. Скажем так... до смерти. По глазам вижу, хочешь охрану себе попросить. Так у меня людей немного, да и не хватит их на целый пансион девиц. А дашь пару человек, так потом мне два трупа и предъявят, хотя нет, прошу прощения, три. Твой сосчитать я как-то забыл. Ты пей чай, Софьюшка, пей. Холодный он совсем невкусный. Его горячим пить надо с сахарком, вот сушку возьми. Бери, а то бледненькая ты больно. Так вот-с, а Александр Владимирович в своём доме тебе полную охрану обеспечит. И мне проще, и тебе спокойнее. В Петербурге поживешь, опять же. Графиней побудешь. Ты не смотри, что Александр Владимирович внешне суров. Сердце у него доброе и отзывчивое. Такая красотка быстро из него верёвки вить начнёт. Верно, mon ami (мой друг фр.)?
               - Как вам угодно-с, ваше сиятельство, - сухо ответил Александр Владимирович.
               - Вот так, сразу и сиятельство, - укоризненно покачала головой Михаил Алексеевич. - Да, вы только гляньте на Софью - милая, образованная, воспитанная и, заметьте, храбрая. Хионию в беде не бросила.
               Я не стала возражать, кто кого не бросил. Мне и так хватило, что меня, словно кобылу в чужую конюшню, пристраивают.
               - Да она станет украшением вашего рода, - продолжал вещать Михаил Алексеевич. - А ты, Софья, не стесняйся. После того что тебе довелось пережить, я настоятельно рекомендую отвлечься. Закажи себе портниху, обязательно сшей пару десятков платьев, шляпок прикупи, там, перчаток. Графиня Вильковская не может разгуливать в сарафане, уж простите меня, старика, за прямоту. Александр Владимирович, сделайте милость, не заставляйте милую Софью скучать. Молодость нуждается в развлечениях.
               - Конечно-с, - мой свеженазначенный дядюшка криво улыбнулся, - обязательно всё устрою, не волнуйтесь.
               Я лично такому ответу ни за что не поверила. По мне, так граф Вильковский совсем не в восторге от перспективы возиться с бестолковой девицей, да ещё и развлекать её. Жалеет, наверное, что сразу не придушил.
               - Вот и ладненько, - Михаил Алексеевич, улыбаясь, хлопнул себя по колену, - вот и сладилось. Что же, время позднее, пора и честь знать. Софьюшка, голубушка, иди. Николай Кузьмич тебя проводит до экипажа, а мне пару слов Александру Владимировичу сказать надо.
               Когда дверь за девушкой закрылась, Михаил Алексеевич резко встал, сбрасывая с себя последние остатки доброжелательности. На его лице проступило хищное выражение, какое бывает у охотника, выкладывающего приманку в ловушку и предвкушающего, какая крупная добыча в неё попадёт.
               - Милая девушка, - рассеянно заметил Александр Владимирович, укладывая бумаги в стопку на столе, - но уж больно простовата. Не сможет сыграть чужую роль.
               - А нам и не нужно из неё графиню делать. Чем заметнее будет, тем лучше. Хионию тоже не мы воспитывали. А ты уж постарайся, Сашенька, чтобы эту племянницу побыстрее заметили - на приёмчик приведи, в театр, оперу своди, бал организуй, в конце концов. И не надо так переживать, считай это заданием. Я тебя на эту неделю полностью освобождаю от дел. И никаких возражений, тебе тоже отдохнуть давно пора. Дела передашь секретарю. Нет, я не сошёл с ума. Поверь, я нюхом чую, что приманка из неё знатная выйдет. К тому же девочка - круглая сирота, что очень удачно. На такую приманку крупная добыча клюнет, ох крупная. Ты пойми, если мы сейчас Хионию упустим, не видать нам больше принцесс, не отпустят они к нам никого. Это же столько лет работы коту под хвост? А мы с тобой сейчас Хионии ничем помочь не можем, так хоть часть силы вражьей на себя оттянем. Пусть здесь, у нас под носом суетятся. А мы порыбачим немного.
               - Я так понимаю, Михаил Алексеевич, людей с операции снимаем? - хмуро спросил граф, утягивая бумаги грубой бечёвкой.
               - Правильно понимаешь, пусть наши недруги поверят, что мы настоящую принцессу нашли, да сюда свои поганые очи обратят. Всё, иди. Софья уже заждалась, поди. И поласковее будь с девочкой. Сердце подсказывает, Хиония ей что-то передала. Вот только посыльный нам с тобой не доверяет, потому и молчит. Ну, ничего. Ты у нас мужчина видный, обходительный, к тебе она быстрее привыкнет, чем ко мне, старику. Да, твоя кормилица ещё в добром здравии? Вот и ладненько. Пусть присмотрит за Софьюшкой. Она женщина опытная, мудрая, что надо подскажет, чему сможет - обучит.
               Александр Владимирович кивнул на прощанье своему начальнику, попутно отмечая, что тот, и правда, сдал за последние дни. Неизвестность - вот что губило их всех, выгрызая нутро, как червяк сердцевину яблока. А он вместо настоящей работы назначен нянькой провинциальной барышни и будет выбирать шляпки с перчатками, тьфу.
              
               Глава 4.
                 
               Забравшись в карету, я сразу забилась в угол, даже ноги под себя подобрала. Сердце сдавила тоска. Тьма ночи окружила меня, вызывая в памяти чужие лица и образы. "Ты убила их, ты..." - шептала она на разные голоса. Совесть из маленькой части души превратилась в ежа и колючими иголками колола моё бедное сердце. Слезы застыли в глазах, не торопясь пролиться облегчающим дождём.
               Послышались шаги, дверца распахнулась, и мой новоявленный дядюшка уселся напротив меня. Проследив, как его лицо бледным пятно мелькнуло внутри кареты, а затем скрылось во мраке сидения, я обратно уткнулась носом в колени. Пусть по-детски, но демонстрировать свою зарёванную внешность этому строгому сухарю я не намеревалась.
               Но Александр Владимирович почувствовал что-то неладное. Тяжко вздохнул, завозился, пересел ко мне на сидение. Я слегка подвинулась, давая ему место.
            - Что это вы, Софья, решили сырость в карете развести? На улице и так свежо, не ровен час, дождь пойдёт. А тут вы со своими слезами. Жалеете себя, стало быть?
               - Не себя, - глухо отозвалась, не поднимая головы, - их, понимаете, их! - дальше голос сорвался на крик: - Я - живая, а они - нет. Они же вместо меня погибли! Как мне теперь жить с этим?
               - Ах, вот оно что, - скучным невыразительным голосом заметил дядюшка, - знаете, Софья, когда-то я был молодым и очень глупым, а потому жаждал подвигов и славы. В то время наша армия пыталась пробиться к Константинополю, но мы безнадёжно увязли под Плевной. Генерал Тотлебен благосклонно принял меня - безусого юнца, бежавшего из дома без благословения родителя. В своей мудрости он принял правильное решение - оставил при штабе на должности курьера. Я носился между отрядами, развозя приказы. Всадником я был отменным, а потому при штабе меня почитали за скорость и ловкость. Однажды приехав на позиции, я попал под неожиданный прорыв - турки пошли в атаку и пытались выбить наших с позиций. Солдаты выстроились в ряд, взяли ружья наизготовку, а один, седой уже пехотинец, буквально втаскивал меня на лошадь со словами: "Уносите ноги, ваше благородие. Скорее, пока эти шельмы вас не подстрелили. Это ж какой грех будет, такому молодому умирать".
               Знаете, а я уехал. Вскочил на коня, бросил позиции и уехал. До сих пор стыдно, что струсил. Ведь знал, что мою спину прикроют чужие жизни. На полдороге не выдержал, вернулся, но бой был уже закончен. Атаку отбили, отбросив иноверцев назад. Я с горьким сердцем проехал по позиции, отмечая лежащие то тут, то там тела. Потом нашёл того солдата, что юного посыльного в тыл отправил. Самое смешное, меня тогда мучил лишь один вопрос: "А не страшно за других умирать?"
               На что пехотинец странно усмехнулся и ответил:
            - Дык, барин, что же пулю бояться? Она неживая, да и не пуля тебя на тот свет отправляет, нет. Когда Господь решит, что пришло твоё время, хватит уже сапогам землю топтать, да людей своей рожей огорчать, вот тогда и войдёт кусочек металла в твоё тело, воткнётся и оборвёт жизнь. А до того, ни одна пуля - не твоя. Я верю, что уйду к Нему не раньше и не позже, чем Он того пожелает.
               Так что же вы, Софья, приписываете себе право решать, кому и за кого жизнь отдавать? Или хотите сделаться равно создателю?
               Я испуганно помотала головой.
               - Тогда нечего тут слёзы разводить. Не волнуйтесь, за них есть кому помолиться, лучше о своей душе подумайте, да о том, как нам дальше с вами жить. Я теперь ваш дядюшка, и мне пристало обращаться к вам на "ты". Звать меня будешь Александр Владимирович или дядюшка. Слушаться во всём. Каждый вечер подробный доклад - с кем говорила, что делала. Ясно?
               Я кивнула. Моя жизнь становилась прозрачной, как горная речка.
               - Хорошо. Эй, Никитич, трогай! - крикнул он кучеру. - Давно домой пора.
               Граф Вильковский жил на окраине города. Небольшой, но добротный особняк предваряла широкая липовая аллея, выложенная крупным булыжником. Жёлтые стены в обрамлении белых колонн освещались лишь светом окон первого этажа. Большой подъезд охраняли два каменных льва. Их белые спины, покрытые сотней капелек воды, блестели в лунном свете. Я зябко поёжилась. В карете было тепло, удалось даже вздремнуть немного, поэтому вылезать на стылый воздух совсем не хотелось. Но ждать меня никто не собирался. Граф распахнул дверь и первым вышел наружу. Даже не остановился и руки не предложил. Пришлось, подбирая сарафан, выходить самой. Глянула на подол - мамочки! И когда же я так успела вывозиться? Теперь понятно, почему "дядюшка" побрезговал подать руку замарашке. С другой стороны, граф, подающей руку девушке в крестьянском сарафане, выглядит, по крайней мере, странно.
               Не без робости я потянул на себя массивную дубовую дверь, украшенную мордами лесных зверей. В холле царил полумрак. Передо мной, застеленная красной дорожкой, начиналась лестница на второй этаж. Сбоку темнели арки проходов. Бочком я аккуратно протиснулась внутрь и замерла на пороге. Спать хотелось жутко, и с недосыпа меня начало потряхивать.
               - Это что у нас за ночное видение? - громкий голос принадлежал высокому статному мужчине, одетому в ливрею. - Никак батюшка сподобился привезти Марфе помощницу? Вот радость-то старухе будет. А что грязна, так не беда - отмоем. Давай, милая, проходи. Не стой на пороге, тем более у парадного входа, ещё полы здесь испачкаешь. Прислуга у нас в отдельном крыле располагается, рядом с кухней. Пойдём, покажу.
               Меня ошеломил напор дворецкого, а это был он. Я пыталась собрать разбежавшиеся мысли, чтобы пробормотать вялые возражения. Но в голову закралась подлая мысль, а вдруг граф решил, что не стоит мне зря есть его хлеб. Может же он нарушить распоряжение начальства и определить меня на кухню. И под присмотром, и делом занята. Горькая обида сковала мои уста. Я гордо подняла голову и шагнула в сторону своей будущей комнатушки.
               - И куда это ты направилась, Софья? - из левой арки вышел граф. Он уже успел избавиться от плаща, снять сюртук, и в полумраке его рубашка выделялось ярким белым пятном.
               - На кухню, - я презрительно поджала губы, - точнее где-то там находится моя комната для служанки.
               - Софья, что за бред? Какая кухня? - Александр Владимирович устало потёр лоб. - Вы, что, проголодались? Я попрошу принести вам в комнату что-нибудь из остатков ужина. Макар проводи мою племянницу на второй этаж в угловую гостевую комнату. Она, надеюсь, в порядке?
               - Племянницу? - Макар на секунду впал в столбняк, но тут же отмер. - В порядке, как ей не быть в порядке, - зачастил он, окидывая меня любопытным взглядом, - вчера только порядок наводили.
               - Вот и славно, - граф устало улыбнулся. - Софья, полагаю тебе нужно отдохнуть. Макар принеси гостье пару моих рубашек. Так получилось, что моя родственница осталась без багажа. Но мы его быстро восполним.
               Вместе с Макаром мы поднялись на второй этаж. По пути раза три выслушала сбивчивые извинения, мол, сослепу, в темноте, хотя в таком-то виде и немудрено, ох, простите, барышня, за служанку принять. Три раза уверяла Макара, что не сержусь. У меня действительно сил не осталось ни сердиться, ни радоваться, я была словно высушенное на солнце яблоко - ни одной живой части во мне не осталось. Доплелась до комнаты. Кое-как поплескалась в тазике, одела широкую мужскую рубашку и нырнула в кровать. Боже, какое блаженство лежать, вытянув ноги на мягкой пуховой перине. Глаза сами собой закрылись, и я провалилась в сон.
               Утром меня будить никто не сподобился, и я проспала аж до полудня. Зато проснулась отдохнувшей и в бодром состоянии духа. Вчерашние тревоги и страхи съёжились до малозначимых и быстро разрешимых. Тем более что думать о них не хотелось, особенно на голодный желудок. Решила поразмыслить обо всем позже, а вначале позаботиться о хлебе насущном.
               Кое-как отчистив сарафан от грязи, я одела его поверх мужской рубашки, одолженной мне хозяином. Сверху накинула шаль и в таком странном виде вышла из комнаты. В доме царила тишина. По спине невольно пополз холодок страха. С недавних пор замершие в тишине дома навевали на меня нехорошие воспоминания. Хоть бы собаку завели или кошку, ни одной живой души даже на лестнице.
               Разыскивать графа, гуляя по притихшему особняку, у меня не было никакого желания, моя храбрость ещё не оправилась после вчерашнего удара, посему я отправилась прямиком на кухню. В таком доме кухня днём - самое оживлённое место, если "дядюшка" изволит держать кухарку. Должен же он чем-то питаться, не нежить же. Хотя... Вот это сейчас и проверим.
               Кухня встретила меня теплом растопленной плиты и восхитительным запахом свежесваренных щей. Желудок невоспитанно, но требовательно заурчал.
               - Барышня встать изволили. - Худощавая высокая женщина с темными волосами, прикрытыми простым белым платком, ловко управлялась с тестом. Её большие руки сминали, утрамбовывали, сламывая сопротивление будущих пирогов. Кухарка приветливо улыбнулась: - Меня Агафьей кличут. Барин у себя работает. Велел, как встанете, вас накормить, да побольше, мол, оголодали в дороге-то. В малой столовой накрыть?
               Я поняла, что уйти отсюда не в силах, и скромно попросила выделить мне маленький угол. Агафья удивилась, но возражать не стала. Усадила меня за стол, захлопотала вокруг.
               - Вы уж, барышня, следующий раз в звонок-то звоните. Марфа вам завтрак прямо в комнату принесёт. Уж не знаю, как вы привыкли, да только наш хозяин простую еду уважает. Вот и готовлю ему без всяких заморских кушаний.
               Я лишь кивала, уплетая за обе щеки наваристые щи, закусывая их нежнейшим рыбным расстегаем, подхватывая горсточками квашеную капусту, похрустывая солёными огурцами. Насытившись, поблагодарила Агафью. Кухарка расцвела от похвалы и разрешила заглядывать на кухню в любое время - у неё всегда найдётся что-нибудь вкусненькое для молоденькой госпожи.
               Хоть и не хотелось, но пришлось приступать к тяжким раздумьям. Со свежим душистым чайком со сладкой булочкой думать о вчерашнем было не так страшно.
               Первое и неоспоримое: враги Хионии каким-то образом нас перепутали и теперь охотятся и за мной. Вот спасибо тебе, Снегурочка. Низкий земной поклон. Хотя, что это я на неё взъелась. Если бы не моё любопытство... Есть у меня подозрение, что в первый раз светящиеся глаза словно оставили на мне какую-то метку. Она и разбудила меня той ночью, не дав уснуть вместе со всеми. Мои таинственные спасители хотят воспользоваться ситуацией, а не только защитить бедную девушку-сироту. Одна лишь надежда, что охрана графа действительно так хороша, как мне обещали. Не хочется встретиться с тем солдатом, а особенно со зверем, способным издавать ужасный вой. Бр-р. Мне стало холодно, и я потянулась к кружке с чаем, чтобы прогнать холод.
               В кухню вошёл дворецкий, опасливо заглянул в моё лицо, но увидев лишь блаженную улыбку насытившегося человека, расслабился.
               - Барышня, к вам там пришли, - кивнул он наверх,- дозвольте проводить.
               Пришлось оставить уютную кухню и идти в свою комнату. Там меня нетерпеливо поджидал кошмар в трёх лицах - швея и две помощницы. Тут и началось: "Ой, барышня, какие мы худенькие, кости так и выпирают. Надо будет подушечку сзади подшить. И с боков подложить придётся".
               В этот непрерывный монолог бесполезно было пытаться вставить полслова. Моих ответов швее и не требовалось. Я покорно поворачивалась в разные стороны. Лишь один раз категорически возмутилась, когда речь зашла об отделке. С детства меня тётя приучила, что для настоящей красоты не нужно дополнительных украшений. Все эти кружева, воланы, банты лишь отвлекают внимание. Бриллиант, завёрнутый в десяток носовых платков, не виден никому.
               - Не, барышня, - швея замотала головой с такой силой, отчего казалось, что она вот-вот слетит с тощей шеи и покатится по комнате, - господин приказал одеть по самой столичной моде, а ваше мнение, уж простите Христа ради, просил не учитывать.
               Обида в очередной раз всколыхнулась в груди. Этот сухарь, обёрнутый в графскую бумагу, ни во что не ставит моё мнение, даже наряды и те, выбирать не позволяет. Любопытно, а фасон панталон он мне тоже рекомендовать будет, и нижних юбок?
               Всё же мне удалось отстоять своё. Швея покривилась, но обещала пустить на отделку повседневных платьев лишь один бант на ту самую часть тела, которую следовало округлить подушечкой.
               - Но бальное, барышня, и не просите. Сошью, как положено, по самой моде. Мне мои клиенты дороги.
               На том и разошлись. Швея обещала появиться уже завтра с двумя заготовками - оба платья остались неоплаченными и потому год пылились в шкафу. Нижнее белье, по её словам, доставят к вечеру, а сапожник придёт утром. Граф быстрыми темпами делал из меня высоко благороднейшую племянницу.
                 После ухода швеи хотелось лечь, закрыть глаза и умереть. Ещё закутаться в одеяло, забраться с ногами в кресло и крепко обидеться на весь мир и на одного графа в особенности.
               Но не время дуться. Тётушка всегда учила, что с обидой в сердце нельзя заниматься делом, а тем более выяснять отношения. Обиженный человек легко сорвётся на гнев, и тогда обида лишь умножится, не принеся никакой пользы. А граф только посмеётся над истеричной провинциалочкой.
               "Мужчины, милая, - говаривала тётя, - так созданы, что внутри них слишком много огня. Иногда этот огонь не удержать, и он выплёскивается наружу. Только женщины своим терпением, да лаской могут потушить костёр мужского гнева. Огонь всегда уступает мягкой воде".
               Я бы с удовольствием утопила графа в воде, а не пыталась ласковыми словами пробиться сквозь его ледяной панцирь. Правда, моих сил вряд ли хватит на большее, чем ведро воды, вывернутое на его высокомерную голову. Заманчиво, но невыполнимо. Вволю потешив воображение видом всклокоченного мокрого графа, я решилась выйти на поиски его сиятельства.
               Первый же слуга на моём пути, после внимательного разглядывания странной персоны в грязном сарафане, указал-таки дверь кабинета. Я тихонько постучал и, услышав усталое "Войдите", приоткрыла дверь.
               Александр Владимирович сидел за столом, заваленным бумагами. Не понятно, как только разбирается в таких залежах? Стопка на стопке и ещё сбоку приткнуты какие-то папки.
               - А, Софья, - граф поднял голову и дёрнул губами в попытке улыбнуться. Глаза при этом недовольно блеснули. Настоящий дядюшка, встречающий бедную бесприданницу-сироту, навязанную ему родственниками. Я нервно сглотнула, но присела в вежливом реверансе, стараясь как можно приличнее растянуть сарафан. Правый глаз у графа странно дёрнулся.
            - Тебе что-нибудь нужно? - торопливо проговорил он, стараясь скрыть смущение, и сам же ответил, не утруждаясь дождаться моего отклика: - Платья прибудут завтра. Хоть избавишься от этого сарафана. Сапожник тоже завтра придёт. Ах да, всякие там перчатки, шляпки, булавки и прочая. Составь список, Марфа грамотная, сама всё купит. Всё?
               И он уткнулся носом в листок, подчёркивая какие-то слова.
               Губы невольно затряслись от гнева и обиды, но я сдержалась.
               - Мне нужно кое-что ещё. - Моему смирению позавидовала бы сама мадам.
               - Да? - с видимым неудовольствием спросил граф, не прекращая своего занятия. Перо дёрнулось пару раз, пытаясь понять, что оно забыло. - Ах да, прогулки! Только в моем сопровождении. В одиночку запрещаю покидать дом.
               - Я могу воспользоваться вашей библиотекой, ваше сиятельство? - вымолвила я, наконец, свою просьбу.
               - Нет! - выдохнул он, даже не подняв головы.
               Я замерла в растерянности.
               - Но...
               - Не сиятельство, а дядюшка, - соизволил пояснить Александр Владимирович, - я же просил называть меня именно так. - Он скорбно поджал губы.
               Я вздохнула, выдохнула, вспомнила ещё раз о добродетельности и послушно повторила:
            - Могу я воспользоваться вашей библиотекой, дядюшка?
               Перо было отложено в сторону, а серые глаза ехидно взглянули на меня.
               - И что там воспитанница мадам Бочкаревой собирается отыскать? Дамских романов, знаешь ли, не держим.
               - Вольтера сложно назвать автором дамских романов, - издёвка в моём голосе прозвучала для меня сладкой местью.
               - Вольтер? - Серые глаза впервые взглянули на меня не просто как на живое существо, а на существо думающее. - Хорошо, разрешение пользоваться библиотекой я тебе даю. Можешь брать книги в спальню, - нечто тёплое прозвучало в его голосе, но последующая фраза всё испортила: - Завтра вечером я устраиваю небольшой приём для друзей. Надеюсь, мне не придётся краснеть за мою племянницу?
               "Я на это тоже надеюсь, - очень хотелось ответить, но вместо этого присела в реверансе, попутно отметив, что с глазами у графа опять какие-то проблемы и тихо проговорила: - Да, дядюшка".
               Моё послушание его не очень удовлетворило. Александр Владимирович встал из кресла, прошёл к шкафу и достал из него увесистый том в дорогой серебряной обложке.
               - Это генеалогия моей семьи. До наслаждения философией Вольтера тебе стоит изучить её внимательно. Завтра проверю.
               Вольтера, похоже, мне не видать. Род у графа древний, учить придётся много.
               - Мне бы хотелось, дядюшка, узнать про Хионию, про врагов, про... - прошептала я в закрытую дверь. Смелости задать эти вопросы не хватило. Руки сжимали увесистый том, а глаза щипало от слёз.
            Мне живо вспомнилась молоденькая учительница русской словесности, которая одним солнечным сентябрём появилась у нас в пансионе. Звали её Анна. Несмотря на молодость, вид у неё был немного потрёпанный, нагловатый и разбитной. Девочки шептались, что иногда от учительницы даже пахло сигаретами. На уроках она не столько раскрывала свой предмет, сколько пускалась в долгие рассуждения о положении женщины в обществе, высокомерных мужчинах, считающих себя главнее слабого пола.
            "Возьмите, например, любого крестьянина, - горячилась она, - безграмотен, не воспитан, но в глубине души верит, что он лучше самой образованной женщины высшего света. Только потому, что мужчина, а она всего лишь дамочка, созданная Богом во вторую очередь. Ему плевать, что он даже читать не умеет, главное - его пол. Мнение любой из вас будет для него абсурдом. Вы хоть лоб ему расшибите, ни за что не поверит, что в чем-то ошибался. А что говорить о высшем свете? Женщина играет роль домашней зверюшки. Удивительно, что нам ещё говорить позволяют и получать образование. Думается, причина только в моде на умных женщин. Пройдёт мода, и женское образование запретят".
            Много странного и непонятного говорила Анна, но недолго. После третьего урока учительница покинула пансион, направившись в следующее женское заведение. Образование у неё было блестящее, но что так же присутствовало в избытке - злоба ко всем мужчинам. Странно было слышать из уст молодой красивой женщины столько яда. Долго ещё девочки шептались по углам и мелькали в их речи неслыханные доселе слова: равноправие, защита прав, самостоятельность, работа.
            Глядя в закрытую дверь кабинета, мне очень хотелось доказать "дядюшке", что я - живой человек, а не говорящая кукла. Но нечто серьёзное останавливало меня от скандала. Михаил Алексеевич принял сироту, попавшую в неприятную ситуацию, под защиту. Надолго ли? А главное, не поменяется ли его мнение со временем. В любой момент может оказаться, что выдать врагам станет выгоднее, чем скрывать меня от них. Что тогда остановит странного чиновника? Честь? Есть ли она у таких людей?
            Я понимала, насколько шатко моё положение и что не у кого просить защиты. Не в праве что-то требовать, лишь принимать помощь. Надо затаиться и ждать, собирая по крохам информацию. "Играть, девочка, можно и по правилам противника, - учил меня старый математик, ловко ставя мат, - главное, отслеживать шаги противника и не забыть в нужный момент изменить ситуацию в свою пользу". Я и собираюсь - отслеживать и менять. А до тех пор племянница будет скромной и послушной девочкой, чтобы ни у кого не возникло сомнения в моём послушании. Пусть думают, что достаточно меня запугали.
            В спальне я раскрыла генеалогию "дядюшки". Ого, у них даже голубая кровь в предках побывала, разбавленная, конечно, но похвастаться высоким родством они могли. Внезапно нечто странное привлекло моё внимание. С периодичностью примерно раз в сто лет в род Вильковских вступали женщины со странной фамилией Куот-Разонские. Никаких сведений кроме имени и фамилии невест генеалогия не содержала.
            Любопытство победило лень. Я вышла из спальни и отправилась на поиски библиотеки. По пути своим видом испугала молоденькую горничную. Та быстро оправилась от удивления - слухи о странной госпоже уже расползлись по дому. Ничто так не запоминается и не жжётся на языке, как свежая сплетня. Искомое нашлось на первом этаже. Я прошлась вдоль книжных полок. Книг было много - граф состоятелен, и это радует. Не сумею разорить его на своих нарядах. Праведная мысль заплатить за всё самой неизменно наталкивалась на здравые рассуждения: во-первых, на все наряды денег точно не хватит, а во-вторых, сразу придётся идти искать работу. Оплатить обучение в пансионе мне будет нечем.
            Нужная книга нашлась быстро. "Родословный сборник русских дворянских фамилий" стоял на третьей полке. Быстро пролистала - Куот-Разонски в нём не значились. И всё же Вильковские регулярно брали невест из этого рода.
            Зачитавшись допоздна Тургеневым, у графа обнаружился томик его рассказов, вдруг поняла, что нестерпимо хочется пить.
            Понимая, что в такую душную ночь - никак гроза собирается - не засну, зажгла лампу и вышла в коридор. Где находится кухня, я помнила.
            Мягко ступали ноги, обутые в тапочки, лампа бросала неровный свет, выхватывая из углов то небольшой диванчик, то статую, а то просто пустоту. Мне уже и пить не так хотелось от пробирающегося внутрь страха, но вернуться не позволяло упрямство. Погрузившийся в сон дом был абсолютно спокоен и не разделял моих страхов.
            Вот и кухня. Я отворила дверь и замерла, пытаясь обнаружить кувшин с водой. Где-то же он должен быть?
            Внезапно я ощутила за спиной чьё-то присутствие, резко обернулась, лампа решила проявить самостоятельность и устремилась к полу.
            - Софья! - вместе с восклицанием граф рванул вперёд и успел подхватить светильник. - Ты же мне так дом сожжёшь! - сердито заметил он, ставя лампу на стол. - Что ты тут делаешь?
            - Пить захотелось, - честно призналась, постукивая зубами от испуга, - а вы?
            - А я решил проверить, что делает воришка в моём доме, и почему он решил начать грабёж с кухни?
            - Проголодался? - пожала плечами.
            - То есть ты не только за водой пришла? - чему-то обрадовался хозяин. - Знаешь, я сегодня пропустил обед - работы было много, а слуг решил не будить. Составишь мне компанию?
            - Значит, за воришкой шли? - не удержавшись, переспросила.
            - И за воришкой, - кивнул граф, беря большой поднос со стола. Он направился в дальний угол, скрывшись во мраке. Заскрипела дверь ледника, и темнота наполнилась шуршанием бумаги, словно в кладовку пробралась большая мышь.
            - Софья, а как твои успехи в изучении моего рода? - осведомилась "мышь" из темноты, не прекращая налёта на запасы продовольствия.
            - Думаю, я смогу не запутаться в ваших ближайших родственниках.
            - Наших, - поправили меня из темноты.
            - Наших, - послушно повторила, - но есть кое-что мне непонятное. Кто такие Куот-Разонские, и почему вы регулярно принимаете их в семью?
            Шуршание смолкло, "мышь" задумалась.
            - Похвально, похвально. - Шебуршание возобновилось с удвоенной силой. - За наблюдательность разрешаю задать ещё один вопрос. Про Куот-Разонских расскажу чуть позже.
            Я вздохнула. Вопросов было много, как тут уложиться в один?
            - Кто угрожает Хионии и почему?
            В темноте засопели, а потом ехидно осведомились:
            - Ты всегда такая самоотверженная? Разве собственная судьба тебя не волнует?
            - Волнует, но за Хионию тоже переживаю. Это я здесь, в особняке, а она там одна в лесу.
            В круг света шагнул граф с подносом, полным еды.
            - За Хионию мы все переживаем, но в лесу она не пропадёт, и будем надеяться, скоро окажется здесь.
            Александр Владимирович водрузил поднос на стол и окинул его довольным взглядом. Здесь было на что посмотреть: янтарной желтизной переливался сыр, расточали аромат свёрнутые полукругом колбасы, целая тушка варёной курицы призывно белела в полумраке, черными пятнами рассыпались по тарелке солёные грузди, щедро посыпанные свежим луком, в глубокой миске лежала утопленная в заливное белая рыбина, украшенная первой зеленью. В кувшине что-то призывно булькало. Жажда резко дала о себе знать, так что горло вмиг пересохло.
               - Как-то так, - удовлетворённо произнёс граф и повернулся к пузатому буфету за приборами. Голод, голодом, но есть еду руками с общих блюд было бы окончательным падением нравов. И так мы с ним сейчас десяток правил нарушили, я же намеревалась нарушить ещё одно. В темноте жалобно зазвенела посуда, затем раздался звон разбившейся тарелки и приглушенные проклятья. Улучив момент, я схватила вожделенный кувшин и сделала глоток. Во рту стало сладко, а потом взорвался огненный фонтан.
               - Хьа-я-а, - просипела, прижав одну руку к горлу, вторую вытянув вперёд.
               В тон моему хрипению, с жалобным стоном гибли остатки посуды под сапогами графа. Наконец, он закончил сбор приборов или решил плюнуть на этикет.
               - Что с тобой, Софья? - раздражённо заметил Александр Владимирович, возвращаясь к столу и окидывая меня подозрительным взглядом. От стыда я даже сипеть перестала. - Так-так, никак наливочкой побаловаться решила без спросу? Я грешным делом думал, что девицы подобное не пьют, да и крепковата она у меня. Хотел морса клюквенного налить. Да видать, стар стал, не знаю уже, что девицам на самом деле наливку подавай, а от морса они носик морщить будут.
               От жалости к себе и от несправедливости обвинений слёзы сами заструились по щекам. Вдоволь насладившись моими страданиями, граф продолжил:
               - Хотя клюквенный морс - тоже хорош, холодный с кислинкой. Агафья в него травки добавляет для аромата.
               Мой вид в тот момент мог разжалобить любого, но не графа. Он жёстко усмехнулся, достал откуда-то сбоку запотевшую кружку морса.
               - Знаешь, Софья, сейчас это была всего лишь безобидная наливка, в следующий раз может оказаться нечто похуже. Никогда не пей без разрешения и без доверия к налившему. Надеюсь, этот урок ты усвоила?
               Моё тихое "да" не было слышно даже мне, но граф удовлетворился ответом и выдал, наконец, морс в мои ослабевшие руки.
               Почему не ушла сразу же, почему не выплеснула остатки напитка ему в лицо? Не знаю... Воспитание и чувство вины оказались сильнее гнева.
               "Дядюшка", поиздевавшись, сразу подобрел. Принялся накладывать еду в тарелку, искренне радуясь моему присутствию за столом на этом странном позднем ужине, попутно рассказывая историю появления Куот-Разонских. Пра-пра-пра... дедушка графа в давние неспокойные времена попал в плен к некоему хану. Тому чем-то приглянулся благородный пленник, и он не стал отрубать неверному голову или скармливать собакам, наоборот, пригласил в шатёр, напоил вином, стал вести разговоры. После пары месяцев плена отпустил на свободу, объявив своим братом. "Брат" в долгу не остался и не нашёл ничего лучшего, как пообещать раз в несколько поколений скреплять клятву браком детей. На востоке мальчик - гордость, для хана вдвойне. Только сын может продолжить его род. Рождение девочки воспринимается просто как факт, ведь ей суждено строить чужой дом. И растят красавиц, словно будущее выгодное вложение в другую семью. Данное слово предок держал твёрдо, детям и внукам завещал не отказывать потомкам хана в браке. Так и повелось - у восточного владыки избыток дочерей, у русского графа есть сыновья, кроме наследника, и в семье появляется темноволосая красавица. Крестили, конечно, её в православие, языку обучали, а потом под венец. Графские сыны не жаловались - послушны восточные женщины, мужу угождать любят.
              
            Глава 5.
               - Расскажи о себе, - попросил граф, подцепляя вилкой кусочек колбасы.
               - Вы же и так все знаете, - я пожала плечами, не удержалась и отрезала ломтик сыра. В пансионе нас таким почти не баловали, а сыр всегда был моей слабостью.
               - Одно дело, читать на бумаге, и совсем другое - слушать. Пожалуйста, Софья.
               - Мои родители, - начала я со вздохом, - были небогатыми людьми. Отец, дворянин, женился на мещанке против воли родителей. Дед так и не простил его. Из всей семьи только тётя, папина сестра, общалась с нами. Она же и взяла меня к себе жить после их смерти.
               - Других родственников у вас не осталось?
               - Я их не знаю. Где-то есть двоюродный дядя. У моего деда был родной брат. Это его сын, но мы даже соболезнование от него в день смерти родителей не получили.
               - А со стороны матери? - нахмурился граф.
               - Она была сиротой. Её воспитала приёмная семья, и про родню мне ничего не известно.
              
               Следующий день закрутился, завертелся, словно ярмарочное потешное колесо. С утра меня разбудила бойкая сухонькая старушка. Бесцеремонно скинула одеяло:
               - С добрым утречком, барышня. Вставайте, нечего бока отлёживать. Красна девица красно цветёт, да быстро отцветает.
               Я с трудом открыла глаза. За окном поднимался сиреневый рассвет. В такую рань нас даже в пансионе не поднимали. Спать хотелось жутко - вчера поздно легла, да ещё не удержалась, перекусив с "дядюшкой" за компанию. Заснуть удалось не сразу.
            - Что случилось? - зевнула, усаживаясь на кровати.
            - Утро уже, - повторила старушка, - сапожник вас дожидается, швея вот-вот должна пожаловать, дом не убран, стол не готов, а вечером к хозяину гости придут - непорядок. Сейчас Настьку пришлю помочь. Я матушки-хозяйки платья привезла. Ведь позор какой - в таком ходить! - Она скорбно поджала тоненькие губки, разглядывая мой боевой сарафан.
               Я рухнула обратно, не удержавшись, пожаловалась:
            - Спать хочу.
            - Ишь какая, - неодобрительно отозвалась старушка, - её человек с утра дожидается, боится к вечеру заказ не успеть сделать, а она - спать! Босая на ужин пойдёт, как есть босая.
               Пушечным выстрелом хлопнула дверь комнаты, и в этом звуке прозвучало всё, что старушка хотела добавить в мой адрес. Я поворочалась немного, но поняла, что больше не засну. Вредная старушенция спугнула сладкий сон, как тень ладони, мелькнувшая над бабочкой. Не заснуть!
               В дверь робко постучали - пришла Настя, молоденькая служанка, с которой я уже встречалась вчера. Девушка немного дичилась, но пару доброжелательных улыбок и замечание, как ловко она укладывает волосы, и Настя постепенно поведала мне историю графского дома. Воистину, слуги, особенно молодые и болтливые, - просто кладезь информации.
               Моя будительница оказалась любимой няней Александра Владимировича. Когда мать юного Вильковского умерла, а отец в печали удалился в поместье, то граф не стал ни заводить экономку, ни заботиться поиском хозяйки. Власть в доме взяла в свои крепкие морщинистые руки Лукерья Ильинична. Несмотря на почтенный возраст, няня прекрасно со всем справилась, слуг держала в страхе, а порядок в доме наводила жёстко. Только в последние годы она смогла передоверить ненаглядного Сашеньку экономке Марфе, а сама отправилась на отдых в деревню, регулярно наезжая оттуда с проверками.
               С Марфой мне пока не довелось познакомиться, та как раз уехала на пару дней навестить больную сестру, но как раз сегодня к обеду обещала вернуться.
               Настя ловко заплела мои волосы в косу и закрутила в сложный узел на затылке, сняла со спинки кресла темно-вишнёвое платье, встряхнула. Следующие пять минут мы на пару оглашали комнату громким чиханьем.
            - Убери, - махнула рукой, - не надену. Так и помереть от пыли можно. Уж лучше сарафан, чем эта рухлядь.
               Сапожник оказался, на удивление, выдержанным и молчаливым человеком - ни словом, ни взглядом не выразил изумления моим видом. Быстро снял мерки, примерил пару кожаных выкроек и пообещал вечером прислать туфли, а затем сделать ещё несколько пар.
               Зато Лукерья разве что не сопела от негодования, но при постороннем только взгляды недобрые на меня кидала, да губки поджимала.
               Няня осталась уточнить стоимость работ, а я поспешила улизнуть на кухню, где добрая Агафья накормила булочками и напоила молоком. Последующие несколько часов меня мучила швея - примеряя, отрезая, ушивая, охая, ахая и говоря обо всем без умолку. И про графа, и про то, как все ждали его свадьбу прошлым летом, но она почему-то не состоялась. И какой дядюшка добрый - принимает к себе постоянно родственниц, которых ему двоюродная тётя присылает: Петербург посмотреть, да развеяться. "Заодно и племянника пристроить", - читалось между слов.
            Несмотря на говорливость, дело своё швея знала хорошо. Домашнее платье удалось на славу - неброское, уютное, тёплого светло-коричневого оттенка. А вот второе, нарядное, я надевала с опасением. Нежно-розовое с воланами, оборочками и декольте - оно разительным образом контрастировало с тем, к чему я привыкла в пансионе.
            По распоряжению мадам все девочки носили единую форму. Серые длинные строгие платья для старших и чуть покороче, но того же мышиного цвета для младших. Из-за этого цвета в округе нас и прозвали "мышами". Особенно доставалось от местных мальчишек. Когда воспитанницы попарно шли на воскресную службу, из-за тощих деревенских заборов им вслед неслось противно пи-и-и. Дело доходило и до подбрасывания дохлых мышей в открытые по случаю жары окна спален. Какой оглушительный визг стоял по утрам в коридоре! И до выкрикиваемых вслед дразнилок:
            - Слышь ты, простота,
            - Съела мышку без хвоста.
            - Тили-тили-тилей
            - Полна пазуха мышей.
            Но самое обидное было услышать дома от родных братьев: "Что с тебя, мышь, возьмёшь?" или "С мышами не играю". И забывались платья, манеры, косы и новенькие перчатки. Летели куски одежды, клочки волос - мыши мстили жестоко.
            Став старше, мы только посмеивались над этим прозвищем, иной раз говоря друг дружке: "Не желает ли уважаемая мышь прогуляться по парку?" и получали в ответ: "С моим мышиным удовольствием, если только наша Летучая сейчас занята, и мы не попадёмся на её черные глазки". Глаза у мадам были, конечно, не черными бусинками, но нам доставляло искреннее удовольствие наделять её признаками настоящей летучей мыши. Мы даже малышей пугали, мол, по ночам директриса летает по коридорам и пьёт кровь у неспящих детей. Наверное, Анастасия Павловна не раз ломала себе голову, удивляясь, почему младшие так странно на неё поглядывают, а по вечерам послушно отправляются в спальни и быстро засыпают. А может она догадывалась о причинах такого хорошего поведения, но не вмешивалась, считая его во благо.
            Единственным украшением наших скучных серых платьев являлись черные оборки, которые воспитанницы пришивали сами. Их воспитанницы пришивали сами. Старшим разрешались кружевные воротнички и манжеты. Как-то одна из девочек ухитрилась пришить чёрный кант на спине, по форме напоминающий силуэт крыльев. Возмутительное украшение повелели спороть, фантазёрку наказать, швее выдать успокоительных капель.
            Вот теперь, стоя перед зеркалом, я разглядывала незнакомку в розовом платье, в розовых кружевных перчатках, в новеньких белых туфельках, кончик которых едва высовывался из-под края платья. Швея, как и обещала, придала некую пышность моей тощей фигуре, подчеркнув тонкую талию. Я в десятый раз поправила нитку жемчуга. Украшение принесла Лукерья. Мои возражения она даже слушать не стала, лишь буркнула:
            - Положено.
            Старушка явно обиделась за утреннее самовольство. Надо будет помириться. Не хочется заводить врага в этом доме.
            В обед мне довелось познакомиться с Марфой - высокой статной женщиной, явно военного воспитания. По крайней мере, команды она прислуге отдавала громким стальным голосом, двигалась широкими, чеканящими шагами. Такой полком командовать, а не тряпками с поварёшками. Я знала, что экономка уже в летах, но старость пока не коснулась её лица, казалось, что молодость Марфы прошла только вчера. В чем-то её внешность была даже привлекательна: крупные черты лица, широкие скулы, почти квадратный подбородок, из-под белоснежного накрахмаленного чепчика выбивались пряди черных волос, серые глаза глядели на мир жадным до каждой мелочи взглядом.
            Появление в доме экономки напрочь разрушило вольготную тишину неспешного чего-то там делания. Теперь из-за двери моей комнаты доносились поспешные шаги, громкие возгласы, отдаваемые на два голоса команды. Кажется, Лукерья с Марфой соревнуются, кто успешнее сподвигнет слуг на трудовые подвиги.
            В обед я по привычке направилась на кухню, но была поймана и с позором возвращена в комнату. Через короткое время взмокшая как загнанная лошадь Настя принесла мне поднос с едой, поставила на стол, взглядом уточнила, может ли она идти, и мгновенно испарилась.
            Интересно, в курсе ли граф какими усилиями достаётся слугам его дружеские вечера? В пансионе всегда было напряжённо со слугами, мадам не считала нужным нас баловать, поэтому ухаживали за собой мы сами. Я мысленно пожалела Настю, а потом переключилась на себя. Предстоящий вечер меня пугал. К высшему свету я не приучена, хоть и знала, как вести себя за столом, как поддерживать беседу, но одно дело - теория и практика среди девиц твоего же возраста и совсем другое - незнакомые люди, шаткое положение самозванки, примеренная на короткий срок чужая маска.
            В детстве я обожала театр. Одним из самых приятных моментов моей жизни в пансионе были любительские спектакли, которые мы устраивали по нескольку раз в год. На премьеры приглашались родственники, члены Попечительского совета. Мы ставили все - от религиозных сюжетов до сцен из прочитанных книг. Сколько ролей мне довелось сыграть за эти годы?! И вот теперь ещё одна - племянница графа.
            Я надула щёки, а потом показала красавице в розовом платье язык. Странно, но даже гримаса не испортила её очарования. Не удивительно, что дешёвому подарку в нарядной упаковке радуемся больше, чем в простой. Мы так созданы, что сначала смотрим глазами, а уже потом оцениваем, всматриваемся, думаем.
            - Госпожа, вас ждут, - комнату заглянула Настя.
            Вздохнула, прикусила губу - спокойствие, только спокойствие. Воспитанная девушка не должна трястись как осиновый лист, краснеть и бледнеть каждые пять секунд. А вспотевшие от страха ладошки - верх бескультурья.
            Внизу слышались голоса, кто-то негромко перебирал клавиши на рояле. Играли, кажется, Шуберта и довольно неплохо.
            - Софья? - Граф первым заметил моё скромное появление, словно ждал, нетерпеливо посматривая на дверь. Только почему в его восклицании мне послышался вопрос. - Ты чудесно выглядишь, - он подал мне руку и провёл на середину гостиной.
   - Благодаря вам, - тихо заметила.
   - Надо сказать, это самое удачное вложение денег за последнее время, - так же тихо ответил граф. - Дамы и господа, - громко объявил он, - разрешите представить вам мою троюродную племянницу, госпожу Софью Никитичну Вильковскую.
            К моему облегчению гостей у графа собралось немного - две семейные пары. Видимо "дядюшка" решил не рисковать и провести мой дебют среди избранного числа доверенных ему людей. Барон Лафейский с супругой и статский советник Кочуров с молодой и, как гордо объявил советник, нежно любимой женой Ольгой.
            Ольга при словах мужа густо покраснела, но довольно улыбнулась. Она искренне обрадовалась моему появлению. Надежда, баронесса Лафейская, с нескрываемым облегчением восприняла переключение внимания госпожи Кочуровой на меня.
            - Вы знаете, какой замечательный у нас растёт Сашенька, - поведала она мне уже через пару вежливых ничего не значащих фраз, - он так замечательно пускает пузыри, а как улыбается!
            Нет более очаровательно-тягостного собеседника чем молодая мать. Особенно это чувствуется, когда не в состоянии полностью разделить с ней радость материнства. У меня детей не было в виду моей молодости, а судя по тоскливому выражению лица баронессы, та была бездетна. При таком разговоре любая затронутая тема всегда оказывается про детей и неизменно возвращается к самому чудесному ребёнку на свете.
            Я мило улыбалась, слушая про пелёнки, первые "ага" и "угу". Мысли почему-то тоже решили примерить на себя роль матери. Чужое счастье - вещь заразная. Очень хочется им заразиться надолго, желательно навсегда. Когда-нибудь, если выживу, выйду замуж, обязательно по любви. У меня будет два, нет три, а может и четыре ребёнка.
            Глухо звякнул входной звонок. Послышались торопливые шаги дворецкого. Граф удивлённо приподнял брови. На сегодня больше гостей не ожидалось.
            - Что, Макарка, всё ещё балуешься втихаря хозяйской наливкой, шельмец? - громкий голос в коридоре звучал уверенно, даже нагловато. Значит, гость в этом доме чувствует себя почти хозяином. Тихий оправдывающийся ответ Макара я не расслышала.
            - Сашка! - На пороге гостиной возник статный гусар в красном мундире с золотыми нагрудными шнурами, в надраенных до зеркального блеска сапогах. Черные, зачёсанные на кривой пробор, волосы блестели не хуже сапог, традиционные небольшие усики закручивались вверх, придавая гостю игривый вид.
            - Николай? - граф радостно шагнул ему навстречу, они крепко обнялись.
            - Силен, силен, - гусар нарочито поморщился, отступил назад, - я уж думал, ты совсем закис в своём кабинете среди бумаг.
            - Какими судьбами? Ты ведь был на границе?
            - Вчера вернулся, - махнул рукой Николай, - веришь, сразу к тебе. Помню, что по субботам собираешь. Дамы, господа, - он поздоровался с мужчинами, поцеловал ручки дамам. Ему кивали и улыбались, так встречают старого знакомого.
            - Сударыня, мы не представлены, - Николай шагнул в мою сторону.
            - Позволь представить, - граф мигом очутился рядом, - моя племянница, Софья Никитична.
            - Рад познакомиться. - Щегольски стукнули каблуки сапогов. - Николай Давлатов, старинный друг вашего дяди. А твоя тётя в этот раз проявила неплохой вкус, - наклонившись к Александру, тихо добавил он.
            - Скорее дядя, чем тётя. В этот раз моя дражайшая родственница ни при чем, - вздохнул граф.
            - Ты меня интригуешь. - Николай оглядел меня пытливым взглядом. Я промолчала, да и все равно многого бы объяснить не смогла.
            - Ты же помнишь моего начальника, Михаила Алексеевича? Это, можно сказать, его подарок.
            - Неужели? Она? - черные гусарские брови поползли наверх.
            - Нет, не совсем она, но близко, - туманно пояснил граф.
            - Знаете, сударыня, - Николай ловко ухватил мою руку, - ваше присутствие в этом доме приятный сюрприз. Поверьте, ничто так не греет мужчину, переносящего тяготы службы на границе, как мечта о встрече с таким чудным созданием, как вы. - Он приложился губами к моей руке.
            - Благодарю, господин Давлатов, - произнесла, чувствуя, как краснею. Граф мне в противоположность темнел лицом.
            - Для вас - просто Николай. - Он оторвался, наконец, от моей руки, и я поспешно спрятала её за спину. Знаем таких напористых. Сначала рука, потом щёчка, а потом, виданное ли дело, и до настоящих поцелуев дойдёт!   
            - Вижу, Никоша, ты не теряешь времени даром, - спокойный, чуть насмешливый голос принадлежал молодому человеку невысокого роста, в сером хорошо скроенном сюртуке. Он незаметно возник из-за широкой гусарской спины. Светлые немного волнистые волосы аккуратно приглажены назад, лицо невыразительное, а вот глаза... холодного стального цвета одновременно отталкивали и притягивали скрытой в них силой.
              Незнакомец быстро пробежал взглядом по гостиной, цепко выхватывая каждую деталь, взвешивая её, заглядывая в самую суть. Вот и меня практически просветили насквозь до мурашек по коже, до холода в сердце, до подрагивающих кончиков пальцев.
            - Павел! - удивлению графа не было предела. - Ты то какими судьбами? Неужели из Москвы вырвался?
            - Как видишь, - проговорил гость, обнимаясь с хозяином, - прогресс, знаешь ли. Ещё день назад топтал московские мостовые, а сегодня тебя воочию вижу. И главное, в экипаже трястись не надобно, да менять лошадей на станциях.
            - Павел Юрьевич, - Николай щёлкнул каблуками сапог, склонился в шутливом поклоне, - наше вам гусарское!
            - Вот же баламут! - улыбнулся тот. - Иди уже, намну твои гусарские бока.
               Пока гости обнимались с хозяином да здоровались с остальными, я потихоньку отошла в угол. Не понравился мне Павел Юрьевич, ох как не понравился. От таких людей всегда хочется держаться подальше.
            - Софья. - Моё отступление меня не спасло. - Познакомься, мой хороший друг, Павел Юрьевич Кравцов.
               Я присела в реверансе, не без дрожи подавая руку для поцелуя. Господин Кравцов едва коснулся её губами, но ладонь задержал.
            - Рад знакомству, госпожа Вильковская, очень рад. - Он пристально изучал каждую чёрточку моего лица, и мне мгновенно захотелось оказаться как можно дальше отсюда, в родном пансионе, где нет пугающих до дрожи незнакомцев. Страх, мелькнувший в глазах, не стал секретом для Павла Юрьевича, он понимающе улыбнулся и выпустил мою дрожащую руку из плена.
            - Прелестная особа! - Он повернулся к графу: - Расскажешь?
            - Давай, я угощу тебя коньяком, - мой "дядюшка" подхватил гостя под руку и повёл в кабинет.
            - Софья Никитична, - Николай словно ждал момента, чтобы оказаться рядом со мной, - вы, наверное, даже не догадываетесь, что присутствуете при знаменательном событии - встрече трёх старых друзей. Да-да, не удивляйтесь. Мы действительно выросли вместе. Наши имения располагались по соседству, так что за одними яблоками в сад лазили. Нас даже звали в рифму: Пашка, Сашка и Николашка. Вот так-с. Потом, конечно, судьба раскидала, но связь друг с другом всегда поддерживали. Вижу, наш Павел вас немного напугал?
              Ещё один внимательный на мою несчастную голову.
            - Немного, - пожала плечами, мол, что теперь-то отпираться. - Знаете, Николай, у него взгляд такой, словно у инквизитора, - пожаловалась я.
             - А вам не откажешь в проницательности, - Николай на мгновенье напрягся, выискивая на моём лице следы этой самой проницательности, но, не найдя особых признаков гениальности, успокоился. - Знаете, в детстве мы все мечтали кем-то стать. Я, например, не мыслил себя гражданским человеком, только военным, желательно гусаром, на худой конец артиллеристом. Лошадей с младенчества обожал, вот и хотел с ними жизнь связать. Сашка, тот боярином мечтал стать, в государственные мужи пойти. Он и нами всегда командовал, пытался, по крайней мере. А вот Пашка, то есть Павел Юрьевич, долго родителей изумлял. 'Хочу инквизитором быть и все тут'. Уж отец Никодим вразумлял его, вразумлял, пару хворостин извёл. Пашка ведь всегда жутким упрямством отличался, но тут сдался. Жаль, знаете ли, мне кажется, из него вышел бы отличный инквизитор. Не в то время родился.
            - Вот и мне так кажется.
              Мы заговорщицки переглянулись и рассмеялись. Смех чудным образом прогнал страх, и Пашка, мечтающий об инквизиторской стезе и лазающий в чужой сад за яблоками, не казался мне таким уж страшным.
            - Значит, тебя к нам на усиление позиций прислали, - задумчиво проговорил Александр, качая в бокале янтарную жидкость. Та послушно смачивала бока пузатого бокала, стекая желтоватыми потеками на дно.
            - Разумно, - кивнул Павел, - после того, что ты рассказал, я считаю наше присутствие оправданным, да и нужное внимание быстрее привлечем. Не твоих же агентов в дом пускать для охраны? Соседи засмеют...
            - Не веришь, значит, в мою защиту, - горько усмехнулся граф.
            - Давно уже не верю, лет десять как.
               Павел помрачнел, залпом выпил терпкий напиток, пахнущий дубом. От графа не укрылась перемена в настроении друга.
            - Десять лет прошло, а ты все еще не можешь успокоиться и себя простить? Сколько нам тогда было? Юнцы - молодые, глупые. Ты потому и примчался так быстро?
             - И поэтому тоже, - вздохнул Павел, - себя простил, совесть убедил, а веришь, глаза закрою и её кровь на руках вижу.
               Оба замолчали, воспоминания - тяжкий груз, особенно если они наполнены горечью поражения и пропитаны чужой смертью.
            - Что будешь с Софьей делать? - встрепенулся Павел, - Жаль девочку, молоденькая совсем.
            - Да ничего с ней не будет, - досадливо поморщился Александр, - ещё пару дней и можно убирать. Отправлю в деревню, на хутор к деду Макару, посидит там, потом в пансион свой драгоценный вернётся. Денег ей пришлю... на приданое.
             - Убрать, значит, - прищурился Павел, - это опять мне работать?
            - Ну, кому же ещё? - притворно удивился граф. - Ты у нас один по росту подходишь, да и не впервой тебе дамочек играть.
            - Играть, - обиделся господин Кравцов, - это актёры на сцене играют, а мне человека замещать надо -- день, как минимум, провести вместе придётся. Да только не понравился я твоей племяннице, боится она меня.
            - Правильно боится, - губы Александра тронула усмешка, - тебя по должности боятся положено. Слышал я, что соратники твои московские недоумевают, мол, молодой, здоровый, а до сих пор не женат и даже подругу не завёл. Ты бы с Николая пример брал. У него, поди, в каждом городе по подружке.
            - Так он - гусар. Ему, можно сказать, по должности положено. Вот мне - страх наводить, а ему женщин охмурять. У нас разное, так сказать, предназначение.
            - Вот и выкручивайся завтра со своим предназначением. А то и глазом не успеешь моргнуть, как сбежит от тебя девчонка, от страха голову потеряв. А бегать она горазд - от гончей ушла.
            - Я - не гончая, от меня не убежишь.
             - Ну-ну, ты все-таки завтра с Софьей поласковей, улыбнись пару раз, комплимент сделай. Женщины их весьма уважают. О! Время ужина. Предлагаю вернуться в гостиную, а то Николай разойдётся, задурит девчонке голову. Лечи потом разбитое сердце.
              За ужином я оказалась между графом и Николаем. Павел сел напротив и весь вечер не сводил с меня внимательных глаз, следя за каждым движением, ловя каждое слово - буквально на грани приличия. 'Дядюшка' подобное поведение словно и не замечал, остальные гости, активно развлекаемые Николаем, тоже вежливо делали вид, что ничего не происходит. Гусар же весь вечер потчевал рассказами про тяжёлую походную жизнь. Про бедолагу, которого ночью разбудила пробравшаяся в лагерь коза. Бедняжка заблудилась и, почуяв костёр, радостная, устремилась на свет, по пути наступив на спящего солдата. Тот, спросонья увидев рога, бороду и жёлтые глаза, заорал на весь лагерь: 'Черт, нечистая, черт!'. Гусары повскакивали, хватаясь за сабли. Коза от испуга сорвалась с места и понеслась, перепрыгивая через встающих с земли людей, по пути кому-то поддавая рогами. Вопли, крики, истошное блеяние, ржание напуганных лошадей. Пока угомонились, пока поймали нарушительницу, утро уже и настало. Вояку с тех пор так кличут 'козлоедом', а сама коза спокойно продолжает жить в родном сарае, куда ее утром с почётом доставили гусары.
            Утром я не успела даже позавтракать, как попала в цепкие руки швеи. Та решила сполна получить не только обещанную за каждый наряд оплату, но ещё и премию за скорость пошива. Глаза красные, голос хриплый, волосы кое-как приглажены, но вид жутко довольный. Швея принесла светло-бежевую юбку и пару белоснежных блузок, отделанных тонким кружевом. Все просто, без изысков, так как я люблю, и смотрится при этом элегантно. Вот что значит дорогая ткань и умелые руки.
            На мои восторги швея довольно щурилась, но делала вид, что благодарности провинциалки ей не особенно ценны, в отличие от золота графа.
            Заглянувшая в комнату Настя скороговоркой выпалила, что его сиятельство просит спуститься вниз, дабы прогуляться в коляске по городу. Лукерья, присутствующая при примерке, озабоченно всплеснула руками:
            - Батюшки, у нас же ещё ничего не готово!
            К слову сказать, мне удалось помириться со старушкой. Стоило покрутиться перед зеркалом и уточнить у скромно сидящей в углу комнаты няни: "Не кажется ли вам, уважаемая Лукерья Ильинична, что юбка неприлично коротковата?". На самом деле, подол практически подметал пол, как швея и сама Лукерья принялись в два голоса убеждать, что такую длину носят самые достойные девицы.
            На прогулку меня собирали в три пары рук. Швея с помощницей подшивали наряд прямо на мне, Лукерья Ильинична заплетала волосы, вторую помощницу отправили на кухню за булочками - не ехать же госпоже голодной кататься! Запах свежеиспечённой сдобы достиг второго этажа и давно вызывал у меня желание плюнуть на примерку и самолично отправиться на кухню. Наскоро запив ароматные булочки стаканом молока, я спустилась вниз, по пути натягивая ажурные перчатки - ещё один подарок графа, хотя подозреваю, что тот не в курсе подобных мелочей.
            - Сударыня, - мне улыбнулись, по крайней мере, гримаса, исказившая лицо Павла, отдалённо напоминала улыбку.
            - Здравствуйте, господин Кравцов, - я присела в реверансе, пытаясь скрыть своё разочарование. В холле Александра не наблюдалось, а был только этот неудавшийся инквизитор. Я одарила его строгим взглядом, копируя взгляд мадам при виде расшалившейся воспитанницы.
            - Будет проще звать меня просто Павлом. - Господин с ледяными глазами сделал ко мне маленький шаг, словно охотник, подкрадывающейся к добыче. Н-да, взгляд не сработал, а жаль. Вот в пансионе девочки испуганно замирали перед мадам, словно кролики при виде удава.
            - Прошу. - Мне подали руку. - Ваш дядюшка поручил мне сопровождать вас на прогулку. Не бойтесь, я не кусаюсь, - проговорил он, заметив моё замешательство, - и при свете дня абсолютно безопасен для юных девиц.
            - Очень смешно, - буркнула, заметив, как кривятся губы Павла в ехидной усмешке, а вот глаза не потеплели ни на градус, - я вас совсем не боюсь, даже ночью.
            - Неужели? - Брови изобразили сильное удивление. - Восхищён вашей храбростью, - проговорил Павел, прижимая одну руку к груди и склоняя голову. Если это и был комплимент, то весьма непонятный. - Тогда прошу, - мне повторно предложили руку и я, скрывая досаду, вынуждена была её принять.
            Коляска у графа была замечательной - лёгкая, изящная, покрытые черным лаком дверцы, кожаные сиденья. Белый в серых яблоках рысак нетерпеливо фыркал, перебирая копытами. Ему было жарко стоять на одном месте, солнце уже близилось к зениту и припекало вполне по-летнему. И сразу захотелось снять перчатки, избавиться от пары нижних юбок, расстегнуть верхнюю пуговку блузки. Вместо этого покорно сажусь в коляску и сразу же отодвигаюсь подальше от своего попутчика.
            - Мне кажется, вы забыли вот это, - Павел ловко подаёт мне кружевной зонтик. Фокусник! Могу поклясться, что в руках у него ничего не было.
            - Значит, вы учились вместе с Хионией, - первый же вопрос отвлёк меня от созерцания петербуржских улиц.
            - Немного. А вы откуда её знаете? - рикошетом возвращаю вопрос.
            Краешек губ прячет усмешку, мой манёвр заметили и оценили.
            - Мне, к сожалению, повезло меньше. Я не имел чести знать лично невесту графа.
            - Невесту? - невольно охнула.
            - Так вы не знали, - разочарованно протягивает Павел, - видите ли, на самом деле это большой секрет, - с заговорщическим видом подмигивает он мне, - но вам его можно рассказать.
            Что-то желание этого господина посвятить меня в какие-либо тайны кажется мне весьма подозрительным.
           
            Глава 6.
   - Александр говорил, что вы в курсе истории его семьи и отношений с одним восточным соседом.
   - Да, но прошло столько времени. Любая клятва должна была потерять силу.
    - Софья, - на меня посмотрели как на неразумного ребёнка, - вы не знаете всех деталей, просто поверьте, что некоторые вещи невозможно похоронить под пылью веков.
               Приходится верить. Тон Павла, да и вид весьма убедительны.
   - Мать Хионии - русская. Девочку с детства готовили к жизни в России.
               Вот с этим я полностью согласна. Невеста графа ни капельки не похожа на восточную женщину, да и по-русски говорит без акцента, хотя некая чуждость в ней ощущается, но я списывала её на что угодно, только не на воспитание в гареме.
   - У отца Хионии возникли крупные неприятности, скажем так, в семье. Любимая дочь оказалась в опасности. Её спешно вывезли к жениху, но столь внезапное появление чужеземной невесты вызвало бы множество кривотолков. Дабы защитить репутацию, девушку тайно поселили в вашем пансионе. Но враги добрались и туда. Вот такая история. К слову сказать, сам граф со своей невестой так и не встретился. Из-за опасения привлечь к ней лишнего внимания.
               Павел состроил горестную гримасу, призванную пожалеть несчастного Александра. Что же сыграно на отлично, господин несостоявшийся инквизитор. Рассказ весьма убедителен, вот только горящие голубым светом глаза никак не вписываются в легенду восточной красавицы.
               - Ну, а ночью, - Павел понизил голос, доверительно глядя мне в лицо, - ночью всякое со страху может померещиться.
               - Конечно, может, - киваю, отводя в сторону взгляд, чтобы не выдать свои сомнения, а то данный господин живо все прочтёт на моем лице и придумает ещё какие-нибудь объяснения. Закончится тем, что я начну считать себя сумасшедшей.
               Коляска остановилась у Летнего сада - любимого места для прогулок знати.
               - Прошу, - подал мне руку Павел. Я ступила на мощёную мостовую. Передо мной призывно зеленели деревья, сквозь листву просвечивала зелёная гладь пруда, слышался смех. Эту идиллию нарушил чей-то отчаянный крик: "Берегись!" По мостовой вдоль канала неслась пара гнедых лошадей. Обернувшись, я успела поймать взглядом их запененные морды, шальные глаза и раскрытый от ужаса рот кучера. Обеими руками он цеплялся за облучок, пытаясь не вылететь с козел.
   - Ждите здесь! - короткий приказ пригвоздил меня к месту, а Павел уже бежал наперерез повозке, на ходу стягивая сюртук и бросая его мальчишке, разносчику газет. Вот белая рубашка мелькает на мостовой, вот она исчезает прямо под копытами взбесившихся лошадей, я закрываю глаза, не в силах справиться со страхом. Когда решаюсь их открыть - все кончено. Повозка стоит поперёк мостовой, преградив дорогу, Павел держит под уздцы лошадей, отсюда не видно, цел он или нет, но стоит ровно, а кучер все никак не может слезть с козлов. Перекрывая уличный шум звонкой трелью, к ним бежит городовой.
               Облегчённо вздыхаю и разжимаю руки, сжавшие ни в чем не повинный зонтик. А Павел не так уж и плох, не раздумывая бросился на помощь. Герой!
   - Барышня, а барышня, - чьи-то маленькие ручки дёргают меня за подол юбки. Опускаю взгляд - соломенная шляпка, беленькое платье и встревоженные, полные беды глаза ребёнка, - там мамочке плохо стало, помогите, барышня.
               И сразу вылетает из головы наставление Павла ждать его на месте.
   - Где?
   - Тута, рядышком, вот на той стороне, в карете, - девочка суетливо хватает за юбку и почти тащит меня через дорогу.
   - Больше никого из взрослых с вами нет?
   - Да, нет, - ребёнок страдальчески морщится, - мамочка одна, а Борька убег за помощью и пропал, да только ей совсем плохо. Вы хоть гляньте, а? - и она с надеждой заглядывает мне в лицо.
               Сомнения начинают прокрадываться в моё сознание. Чем я помогу бедной женщине? Разве что, как Борька побегу за помощью? Или позвать Павла? Решено, дохожу до кареты, оцениваю ситуацию и назад. Одной мне не справится, но хотя бы успокою девочку. Вот только почему, чем ближе к карете, тем сильнее сжимает сердце, словно его поймали в тиски. За пару метров до распахнутой дверцы мои шаги замедляются, но тут из тени раскидистого куста шагает высокая мужская фигура и буквально вносит моё тело в карету, ловко закрыв рот широкой ладонью. Дверца захлопывается, отрезая свет, пол вздрагивает, а стенка бросается мне навстречу. Карета резво устремляется прочь с места преступления.
               Секундное замешательство проходит, я ощупью пытаюсь найти ручку дверцы, но темнота напротив меня оживает, и в ней ярким светом вспыхивают два янтарных круга чужих глаз.
               Страх сковывает тело, лишая возможности двигаться, крик застывает в горле, и я застываю, сидя на краешке сиденья, не в силах пошевелиться, словно любое движение подпишет мне смертный приговор.
    - Вот ты, какая, - приятный женский голос нарушает тишину, стряхивая оцепенение, - милая мордашка. Теперь понятно, почему он тебя не тронул. Хотя..., - голос смолкает, о чем-то задумавшись.
               Карета подпрыгивает на ухабе, чёрная занавеска, колыхнувшись, впускает сквозь образовавшуюся щель тоненькую полоску света. Жёлтые глаза становятся ближе, я отшатываюсь, вжимаясь в спинку сиденья.
               Вот в полосе света появляется нос - прямой, с хищно загнутым кончиком, потом из темноты выступают глаза - огромные с пушистыми ресницами. На свету их сияние немного блекнет. Затем я вижу небольшие пухлые губы, темно-коричневые вразлёт брови, высокий лоб с завитками рыжих волос. В облике незнакомки сквозит нечто хищное, нечеловеческое и одновременно притягательное. Некоторое время мы разглядываем друг друга, но тут на повороте штора возвращается на место, и карета вновь погружается во тьму. Глаза гаснут, и страх с новой силой захватывает сознание. Кажется, что желтоглазка близко, совсем рядом, ещё мгновенье, и её руки коснутся моего лица, но голос звучит все так же с противоположного сиденья кареты.
               - Вижу, тебя не удивляет моя внешность. Ты не кричишь, в обморок не падаешь. Похоже, наша скромница Хиония не зря с тобой возилась. Хотя она никогда ничего не делает просто так. Надо же, как странно. После стольких лет найти..., - желтоглазка нехотя замолкает, словно что-то останавливает её откровенность.
               Карету заносит, потом ход становится ровнее. Я приваливаюсь к боковой стенке, а рука сама тянется к ручке дверцы. "Ай"! Пальцы обжигает огонь, как будто я прикоснулась к раскалённой сковороде.
               - Как опрометчиво, - голос желтоглазки полон сочувствия и сожаления.
               Боль придаёт мне сил и возвращает способность говорить.
               - Кто вы? Куда меня везёте?
               - Как же я не люблю подобных вопросов! - с укором восклицает незнакомка, - Софья, Софья, давай представим, что ты у меня в гостях. Я буду звать тебя Софи, ты можешь называть меня Жаннет. Обожаю это имя. Мы поболтаем немножко, потом я отвезу тебя домой, к твоему дядюшке. Н-да, как это он упустил такое сокровище, даже странно. Хотя, ничего странного. Кровь в нем почти вода. Одно лишь название.
               - Почему? - тихо шепчу, но желтоглазка слышит вопрос.
               - Что почему? - в её голосе слышится насмешка. - Почему вода или почему упустил?
               - Почему Хиония взяла меня с собой?
               - Браво, Софи! Ты научилась задавать правильные вопросы. Вот только это твоя тайна, а не моя. Отвечать тебе самой.
               - Тогда почему он меня не тронул? - делаю вторую попытку.
               - Попробуешь найти ответ? - предлагает Жаннет, и мне не нужен свет, чтобы представить, как лукаво блестят её глаза. Интересно, у Хионии они голубые, у Жаннет - янтарные, значит, они похожи. Легенда графа о восточной невесте осыпается на пол осколками лжи.
               - Наверное, это опять не ваша тайна.
               - Ты способная ученица, - в голосе желтоглазки слышится одобрение, но почему-то оно мне кажется фальшивым, как и его хозяйка. Сейчас, когда темнота не позволяет различать лица собеседника, я с особым напряжением вслушиваюсь в каждое произнесённое Жаннет слово. Важна любая интонация, все, что поможет понять игру, которую ведёт эта яркая рыжеволосая женщина с янтарными глазами.
               - И поэтому заслужила подсказку, - опять насмешка, опять ирония, - Ты скоро сама сможешь задать ему этот вопрос. Не уверена, что он ответит, но кто знает? Кстати, мы приехали.
               И действительно, карета останавливается. Дверца распахивается, впуская целый сноп света. Затем он частично перекрывается возникшей в проёме фигурой кучера, того самого, что так ловко предоставил мне возможность "поболтать" с Жаннет.
               - Софи, я не прощаюсь, - при солнечном свете глаза у Жаннет карие с золотыми искорками, - и жду тебя в гости. Вот приглашение, отказ не принимается.
               Она протягивает мне голубой конверт с золотым ободком по краю. Я киваю. Пока отказываться действительно глупо, не зная, что внутри.
               - До встречи, милая, - мне улыбаются, словно любимой подруге, с которой просто поболтали, а не похитили с улицы. Я неуверенно принимаю поданную кучером руку и выхожу... к графскому особняку, к очередной своей клетке. Невольно оглядываюсь - с козел мне машет рукой девочка в соломенной шляпке. И только сейчас мне в глаза бросается несуразность в её облике - слишком серьёзные и умные глаза для ребёнка. Как я раньше этого не заметила! Это же взрослая женщина, карлица, одетая, как маленькая девочка.
               Карета срывается с места, унося прочь целый ворох загадок и вопросов. Я замираю перед воротами, ведущими к подъезду графского особняка. Что стоит сейчас сорваться с места, удариться в бега, порвать поводок, навязанный мне Александром? Но кто отправится за мной в погоню? Что если не только граф с друзьями и подчинёнными ему казаками?
               Шаг, еще один, прощай свобода, мне пока не до тебя. Я не могу броситься сломя головы в неизвестность, без друзей, без денег, не имея даже возможности добраться до пансиона.
               Тихо открыла дверь - не заперта, проскользнула внутрь. Мой надсмотрщик пока не вернулся, и в доме царит покой. Поднялась к себе в комнату. Предстоящее пугало и одновременно возбуждало. Слова желтоглазки словно придали сил, возведя мою особу из ранга пешки до целой ладьи. А ладья уже может и побороться за своё существование.
               Внизу послышались громкие голоса, тревожные возгласы. Я прижала ладони к пылающим щекам. Ой, что сейчас будет. Дворецкий, конечно же, в курсе моего возвращения, на то он и дворецкий, и скоро гости пожалуют сюда. На лестнице раздался топот. Вот, уже жалуют. Сердце затрепетало, я схватила книгу, принесённую из графской библиотеки, села в кресло, судорожно принимая как можно безразличный вид.
               - Софья! - в возгласе Павла слилось воедино облегчение при виде меня здоровой и невредимой, возмущение моим поступком и злость.
               -Да, господин Кравцов, - я подняла глаза и одарила Павла невозмутимым взглядом. Вид у того был каким-то взъерошенным и далёким от утренней самоуверенности. Неужели, на самом деле переживал?
               - Ты...! ты...? - он даже заикаться начал, потом в его облике промелькнуло нечто, что заставило меня похолодеть и сразу захотелось просочиться сквозь обивку кресла и раствориться на полу, потому как явно убивать будут.
   Павел медленно двинулся в мою сторону, его правая рука была вытянута вперед, а пальцы на ней сжимались, ловя воздух, словно примериваясь к чему-то. Пока я раздумывала - завизжать или упасть в обморок, за меня вступился граф.
    - Погоди, не горячись, - Александр шагнул вперёд, опуская ладонь на плечо друга, - и так уже напугал девушку, что она с прогулки ухитрилась сбежать. Интересно, чем же? Неужели на неё так твои комплименты подействовали?
               Лицо Павла дрогнуло, краска выступила на бледных щеках, но руку он убрал.
   - Не пугал я её, - огрызнулся несостоявшийся инквизитор, - и до комплиментов даже не дошёл. Только и успел рассказать про твою невесту Хионию, мог бы и сам, между прочим, это сделать, - Павел кинул обвиняющий взгляд на графа, тот виновато вздохнул, - потом лошади эти, будь они неладны. Ну, я и..., - он замялся.
   - Покрасоваться решил, - подвёл итог Николай. Бравый гусар подпирал дверь моей комнаты.
               Павел пожал плечами, признавая очевидность своего промаха.
               - Оглянулся, а её и след простыл, - он с обидой кивнул в мою сторону, - только успел заметить, как за поворотом мелькнула чья-то карета.
               Все трое выжидающе посмотрели на меня. Я перевела взгляд на книгу, но на страницы упала тень, а затем граф мягко вытащил мою бумажную защиту, перевернул и возвратил на место.
               - Мне кажется, так читать удобнее, - заметил он. Мои и без того алые щеки покраснели еще больше.
               - Софья, может, ты расскажешь нам, что случилось, и с кем ты была? - в обманчиво спокойном голосе Александра сквозила явная угроза. Но ладья, в отличие от пешки, умеет строить защиту.
               - Нет, - так же спокойно ответила я, перелистывая страницу. И как мне раньше не бросилось в глаза, что читать вверх тормашками жутко неудобно?
               - Почему же? - почти равнодушно "удивился" граф.
               - Вы же мне ничего не рассказываете, - пояснила, тщетно пытаясь понять содержимое страницы. Буквы прыгали перед глазами, устраивая настоящие пляски.
               - Софья права, - пришла помощь от Николая. Гусар едва заметно подмигнул, - сколько можно держать девочку в неведенье. Пора бы рассказать, что к чему.
               - Ты думаешь? - растерянно протянул Александр.
               Павел нахмурился, о чем то размышляя.
               - Нам придётся, - принял он, наконец, решение, - к ней явно неспроста проявили интерес. Все поворачивается не так, как мы планировали. Боюсь, Софья в игре помимо нашего желания.
               "Ладья" про себя победно усмехнулась.
               - Но..., - "дядюшка" не сдавался, - она всего сирота из пансиона, случайный элемент.
               - Слишком много случайностей для одного элемента, - парировал Павел.
               - Хорошо, - сдался Александр, - мне самому не нравится эта ситуация. Но, Софья, ты понимаешь, что рассказанное здесь является строжайшей государственной тайной.
               - Мне и так никто не поверит, - пожала плечами, - так что в моих интересах хранить молчание.
               Александр сел в кресло напротив меня, Павел встал за спиной, Николай так и остался сторожить вход в комнату.
               - Софья, ты веришь в сказки? Ах, да, тебе уже много лет, и ты считаешь сказки глупостью, а зря. В них сквозь плевелы можно найти зерна истины. Иногда под навесом выдумки скрывается много всего любопытного. Если позволишь, я расскажу тебе одну историю. Давным-давно к одному боярину обратился за помощью чужестранец. Просил он ни мало не много, а позволение жить своему народу в наших землях. Тесно им стало в Европе, манили их бескрайние сибирские просторы, где на многие версты нет ни одной человеческой души. Боярин подивился поначалу, отказываться стал. Народ в беде, смута терзает родную землю, куда уж до помощи чужестранцам, самим бы выжить. Но тот не отступал, цену назначил: боярина поставить главным на Руси, ну, а смута - найдутся те, кто её обуздает. Боярин и согласился, уж больно сказочно звучали условия сделки. Да только пошло так, как чужеземец предсказывал, и скоро Романов мерял на себя царский венец. Пришлось обещанное платить. Так и появились вендреллы на нашей земле. Большая часть их осела на пустынных землях, лишь несколько семей живет недалеко отсюда и дальше на север. Сторонятся они людей. Не любят наше племя. Больно много страдания им в Европе довелось претерпеть.
               - А Хиония?
               - Хиония..., - граф помолчал, - Хиония - их плата нашему государю. Она вестница. Раз в пятьдесят лет, вендреллы посылают сюда девушку, которая может предсказывать будущее. Так повелось, что их принимает мой род и еще несколько семей. Женитьба - лучшее прикрытие. Мы же не можем держать вестницу запертой в камере. Да и положение обязывает оказать ей должный приём. Но последние два раза были, гм, неудачными. Обе вестницы погибли, не добравшись до столицы. В их гибели винили, конечно же, нас. В этот раз вендреллы, не доверяя нам, спрятали девушку среди людей, чтобы она могла освоиться и перестать быть настолько заметной. Затем при поддержки своих её собирались перевезти в Петербург, далее якобы случайное знакомство с женихом и.... Но что-то пошло не так. Нам сообщили об её местонахождении, и о том, что девушка подала сигнал тревоги. Дальнейшее ты знаешь лучше нас.
               Все трое опять принялись буравить взглядом мою персону.
               - И какова была моя роль?
               Александр замялся и отвел глаза. Павел тоже не торопился с ответом.
               - Софья, никто не собирался с тобой ничего делать, - Николай шагнул от двери, бесцеремонно уселся на ручку кресла, - просто мы не могли понять, случайно ты оказалась замешана в этой мутной истории или нет. Вот и перестраховались, решили подержать тебя рядом с собой.
               - А как же те... которые могли мне угрожать?
               От волнения вопрос вышел неуклюжим, но меня поняли.
               - Мой начальник немного сгустил красок, говоря про опасность, - тон графа был виноватым, но от этого мне не становилось легче. Накатила злость. Задурили голову, запугали, заставили изображать племянницу графа и лишь для того, чтобы держать при себе под наблюдением!? Хотя резон в этом есть. В пансион чужого человека не пустят, да и не ночуют в нем мужчины, окромя сторожа Ерофея, который живет в домике около ворот. Но как же странные намёки Михаила Алексеевича или мне только почудилось, что меня собирались выдавать за Хионию?
               На самом деле мы вовсе не похожи. Волосы длинные светлые у обеих, но мои золотого пшеничного оттенка, а у Хионии они почти белые. Рост у нас примерно одинаков, в остальном... Глаза у вестницы ярко голубые, у меня ближе к серому. Хиония стройная, талия у неё на зависть тонкая, как у березки. Меня нельзя назвать пухленькой, но и такой хрупкой фигурой я похвастаться не могу.
               Видимо моё недоверие слишком ярко изобразилось на лице, и Александр попросил: "Пашута, покажи".
               Тот отрицательно покачал головой: "Ничего же еще не готово. Мне нужно больше времени".
               - Покажи, что сможешь, - настаивал граф.
               Тяжкий вздох за моей спиной показал, что Павел сдался. Он вышел из-за кресла, встал передо мной.
               - Только не пугайся, - быстро прошептал Николай, - колдовства здесь никакого нет. Эта способность - последний подарок одной вестницы.
               - Почему последний? - также тихо спросила, наблюдая, как Павел замер на месте, закрыв глаза. Губы крепко сжаты, лицо напряжено.
               - Она умерла у него на руках, - быстро отозвался Николай, тоже не отрывая взгляда от друга.
               - Ужас! - ахнула я, но гусар шикнул, мол, не отвлекай. А с Павлом действительно что-то происходило. Его лицо погрузилось в дымку, да и фигура стала неясной, потонув в непонятно откуда взявшемся в моей комнате локальном туманном облаке. Но вот сквозь серость проглянуло чье-то лицо. Определенно это был не Павел - серо-голубые глаза, приятные черты лицо, почему-то знакомые, светлые волосы... Хм, видно плохо, но кого-то мне этот неизвестный господин смутно напоминает или не господин?
               - Узнала? - с интересом осведомился Николай, доверительно кладя руку на спинку кресла. Я сдвинулась на край.
               - Должна была?
               - Неужели не похожа? - нахмурился он, - Или своё отражение не узнаешь?
               Знакомая незнакомка неожиданно улыбнулась и махнула мне рукой.
               - Не может быть! - я вскочила с места, в два шага оказалась рядом со своим двойником, провела рукой по лицу, под пальцами обнаружилась грубоватая кожа с еле заметной пробивающейся щетиной. Мигом покраснев, я отшатнулась.
               - Увы, иллюзия неполная. Знаешь, Софья, что такое мираж? - тон у Александра был точь в точь, как у нашего учителя словесности.
               - Пустынный?
               - Да, он самый. Сейчас мы тоже видим мираж, который создал Павел. Ещё день в твоём обществе, и иллюзия станет полной. Тогда мы могли бы спрятать тебя в уединённом поместье, ненадолго на пару месяцев, а затем вернуть в пансион.
               - Но зачем?
               Два слаженных вздоха были мне ответом, а Софья-мираж стала терять свою женственность, возвращая мужские черты.
               - Когда Михаил Алексеевич говорил про опасность, он преувеличивал, это - правда, но на самом деле мы не можем быть до конца уверены, что тебе ничего не угрожает. Поэтому и решили на всякий случай поменять на двойника.
               - Но теперь замены не будет?
               Мужчины помолчали, обменялись выразительными взглядами. Павел, возвратив свой облик, вытер вспотевшее лицо белоснежным платком.
               - Хорошо, - я прикусила губу, понимая, что без моего хотя бы краткого рассказа мне ничего не ответят, - но сказать мне особо нечего. Некая дама по имени Жаннет - всё, что мне про неё известно, заинтересовалась моей скромной персоной. Вот приглашение, - я подошла к кровати и достала из-под подушки конверт. В него голодными взглядами вцепились все трое.
               - Могу я попросить? - граф, как хозяин дома, первым протянул руку.
               - Пожалуйста, - отдала ему приглашение. Особо читать там было нечего - дата, время, адрес и размашистая подпись.
               - Так, - зловеще протянул Александр, окинул меня многообещающим взглядом, - это нужно кое-кому показать. Софья из комнаты больше не ногой. Павел, план в силе, поэтому сидишь здесь же. Николай, - он задумался, - давай, со мной. Свежий взгляд нам не помешает.
              Глава 7.
                     Особняк Жаннет стоял в центре города. Миниатюрный изящный трёх этажный дом окружали густо посаженные кусты сирени. Сразу за кованой оградой по бокам от въезда замерли два дубовых великана. В серости вечера почти живыми казались пара грифонов, охраняющих беломраморное крыльцо. В ярко освещённых окнах двигались тени, придавая особняку вид театральной сцены.
                     Я крепко сжала локоть графа, за который цеплялась с упорством утопающего. Виданное ли дело - первый выход в свет, пусть и такой странный, отдающий привкусом нереальности и нечистой силы. Нервно расправила несуществующие складки на платье. Ладонь Александра мягко легла на мою руку.
                     - Не бойся, всё будет хорошо. Мы не дадим тебя в обиду.
                     Легко сказать "не дадим", но от этого "мы" на душе потеплело, а ноги перестали подгибаться от страха.
                     Два дня с моей знаменитой беседы с Жаннет я находилась под неусыпным надзором. Сначала Павел занимался изучением моей личности, снятием, так сказать, мерок для полноценной иллюзии.
                     Начали мы бурно и совсем не по этикету. Я попыталась выгнать молодого человека из своей спальни. Мало того, что это неприлично, хотя как мне кажется, вся эта троица давно позабыла о манерах, и моя репутация их совсем не волнует, так ещё и ощущать на себе постоянный изучающий взгляд - дело малоприятное. Н-да, собственный успех вскружил голову, заставив возомнить о себе невесть что!
                     На все мои прямые и косвенные намёки Павел, вернувший себе душевное равновесие после моего исчезновения, невозмутимо заметил, что я могу продолжать злиться, так как ему желательно ознакомиться со всеми эмоциями в моём исполнении. Поинтересовалась, не включает ли перечень хорошую истерику? На что мне ответили, что по его данным, я - особа уравновешенная, истериками не страдаю, поэтому, лично ему, Павлу, она не будет полезна. Тут уж моё уравновешенное состояние, не выдержав последних событий, дало трещину. Минут пять я вдохновенно расписывала, где и как вижу их замыслы с моим участием, а так же вендреллов, вестниц и остальные тайны царского двора. Каюсь, большая часть выражений была позаимствована мною у друга детства.
                  Когда Ерошка вместе с матерью - нашей новой кухаркой впервые появился у нас в доме, ему было девять, мне - семь. Оглядев с нарочитым пренебрежением одетую в розовое платье, с бантами на косах и, о ужас, чистыми руками девочку, он скривился, по мужицки сплюнул на землю и, засунув руки в карманы штанов, зияющих дырой на правом колене, пробурчал: "Так и знал, что в этом доме не будет достойных людей. Тоска! Даже дружить не с кем".
                     Этот, в принципе, монолог вызвал в моей душе настоящую бурю эмоций и полный крах надежды на дружбу. Других детей в доме не было, а за ограду меня не выпускали. Редкие визиты в гости не могли заполнить моего одиночества.
            Удалившись к себе в комнату, обиженная на весь свет, я мучительно решала, что делать. Сердце жгла обида, а честь требовала отомщения.
                  В нашем саду стоял сколоченный плотником деревянный домик - любимое место для игр маленькой барышни. Однажды утром, достав спрятанный с прошлой ярмарки медовый пряник, я вышла во двор. Побродив там достаточно времени, чтобы привлечь внимание врага, со страдальческим видом помусолила край пряника и, огорчённо похлопав по объевшемуся животу, потопала в сад, спиной чувствуя заинтересованный взгляд вечно голодного Ерошки. В саду на секунду исчезла в домике, а когда вышла наружу, пряника в руках не было. Мне оставалось лишь затаиться в удобном месте, да выжидать - решится или нет.
                     Я устроилась на веранде, окно, которого выходило в сад. Домик был виден только сбоку, и мне пришлось напряжённо прислушиваться, ловя малейший шум. Негромко сбрехнул Полкан, видимо во сне; протяжно скрипнула калитка; в доме звякнула посуда - накрывали к обеду. Но вот из сада донёсся грохот, испуганный вскрик, который быстро сменился негодующим воплем по аккомпанемент бренчания жестяного ведра.
                     Ловушка была простой. На столе прямо напротив входа на белой салфетке пребывал почти целый медовый пряник. Один его вид должен был заставить забыть врага об осторожности. На полу вровень с высоким порогом лежала доска, под которую забралось коварное бревнышко.
                     Ерошка шагнул за порог, пол под его ногой резко покачнулся, и недруг, теряя равновесие, схватился за висящую сбоку веревку, вот только на другом её конце было привязано ведро с водой. Поставить полное на полку мне не хватило сил, поэтому Ерошке досталась лишь половина ведра воды.
                     После радости победы пришёл страх и осознание - будут бить. Сломя голову я помчалась в комнату и там трусливо отсиживалась вплоть до вечера. Тете подобное затворничество показалось странным - лето на дворе, а дитя в четырех стенах заперлось, и она обеспокоенно предложила вызвать доктора. Его я боялась больше Ерошки, поэтому убежище пришлось оставить.
                     Мне хватило мужества не ябедничать взрослым и встретиться с врагом лицом к лицу. Столкнулись мы наутро в саду.
                  - Сама придумала? - Ерошка разглядывал меня, словно найденного на улице щенка, который внезапно оказался учёным псом. Я испуганно кивнула, а для себя решила, что плакать не буду, ни за что не буду.
                  - Ты, это...., реветь не смей, - пригрозил он, хмуря брови. Видимо что-то слезливое всё-таки промелькнуло в моём взгляде.
                     - И не подумаю, - закусила губу.
                - А здорово, у тебя с ведром получилось! - Ерошка внезапно широко улыбнулся, - Я аж струхнул, когда его на голову поймал.
                     Вот так у меня появился настоящий друг. Тётя не мешала, видя, как отходит моё сердце после гибели родителей, как улыбка всё чаще появляется на губах.
           
                  Богато обставленный холл радостно приветствовал гостей светом новомодных электрических светильников. Александр, хоть и признавал их прогрессивность, но лично его белёсый свет раздражал своей яркостью. То ли дело привычная керосиновая лампа с теплым желтым светом или та же уютная свеча. Здесь же хозяева явно стремились идти в ногу со временем или даже опережая его.
                  Странные у них все-таки поселенцы, в который раз подумал граф. Ведь живут здесь со времён Романовых, а ведут себя так, словно вчера за порог шагнули. Известно про них раздражающе мало. Послов не принимают, про гостей и речи идти не может. Сидят в глухих лесах, пару раз безропотно переселялись от надвигающихся переселенцев, когда не получалось полностью освободить отдельные области от людей. Правит ими довольно неприятный тип, по словам Михаила Алексеевича, настоящая головная боль для любого дипломата - ни прочитать, ни надавить, ни возразить. Кремень, а не человек, точнее вендрелл. И титул у него соответствующий - Доминатор, что с латыни переводится, как "правитель". К языку приверженцев Папы у вендреллов странная тяга. Как следовало из хроник, а по сотрудничеству велась отдельная летопись, первое время общались они исключительно на латыни. Лишь спустя столетие было замечено, что поселенцы понимают русский язык, но до сих пор довольно редкие переговоры ведутся на латыни.
                  На скромный взгляд графа, особой нужды в вендреллах и их вестницах не было. Давно бы уже отказались, но данные царем обязательства и необходимость что-то менять в уже сложившимся годами сотрудничестве неизбежно останавливали реформаторов. Да и не очень это накладно раз в полвека принять девицу, достойно выдать замуж и забыть ещё на пятьдесят лет.
                  Вестница регулярно произносила некий бред, его исправно записывали, передавали куда следует, там внимательно читали, задумчиво чесали в затылке и... отправляли в особый ящик секретного шкафа. Пусть лучше писульки полежат в надежном месте, чем пытаясь трактовать девичьи бредни, навлечь на себя гнев государя.
            Впрочем иногда вестницы бывали полезны и даже точны в своих предсказаниях, особенно когда дело касалось их семьи или друзей, но чем глобальнее масштаб пытались охватить, тем непонятнее выходило пророчество.
                  Так и продолжали жить вендреллы на правах дальних, немного безумных соседей, которых и выгнать бы надо, да боязно - вдруг они от отчаянья еще чего выкинут? Уж больно странный народец. На вид - ничем не отличаются от людей, заглянешь глубже - жуть берёт, не глаза, а два омута, в которых чертей напихали по самую поверхность, а на дно самого главного посадили.
                  "А у кого их нет?" - усмехнулся про себя Александр, - "У каждого в душе нечисть водится. Тянет её туда, страстями взбаламутить, да в грех ввести". Но то хоть и грешная душа, а своя, человеческая. От вендреллов же за версту тянет чуждостью, словно и не создания Божьи. Хотя бес его знает, откуда они на самом деле. На словах жили в Европе, да как там леса повырубили, да костры с ведьмами жечь начали, отправились новое пристанище себе искать. Где и как скитались - не известно, главное, что после длительных поисков новой родины осели здесь в России.
                  Род Вильковских практически с самого начала входил в небольшое количество людей, посвящённых в деликатную государственную тайну. Государь соизволил переложить общение с гостями на плечи особо доверенных лиц, мудро решив, что правители меняются, а слуги остаются.
                  Проблем с поселенцами практически не возникало. Сидят себе в лесах тихо, мирно, да раз в пятьдесят лет посылают девицу, чтобы судьбу государя, значит, облегчить, да будущее ему напророчить.
                  Александру почему-то казалось, что Михаил Федорович, ведя переговоры с гостем, исключительно из торговых соображений потребовал плату за постой. Видимо, рассчитывал, что иноземный народец будет регулярно пополнять государственную казну, оплачивая своё скрытное и необременённое людьми проживание. Кто же ожидал, что платой за жилье на дальних землях Российской империи станет девица с непонятными предсказаниями. Продешевил, царь-батюшка, как пить дать, продешевил. И ведь не придерёшься, личный оракул на государственной службе - ни у кого такого нет. А то, что этот оракул мало чем отличается от подвыпившего стихоплёта, у которого язык от водки заплетается, да в голове всё помутилось, никого не волнует. Договор, секретность, союзники..., твою мать.
            Главное, всем неловко сознаться, что топчутся они на одном и том же месте, что и двести лет назад.
            Соглядатаи, посланные в земли вендреллов, возвращались ни с чем. Да и как можно следить за чужаками, если те и носа из лесов не кажут. Даже их численность и та записана со слов Доминатора. Про перепись и речи идти не может. Кто же им позволит? Вот и держат вендреллов в тайнах Российской Империи, видимо надеясь на помощь, если сильно припрёт. Непонятно только какую именно помощь чужаки смогут оказать и, главное, пожелают ли?
            В своё время граф много изучал трудов о предсказателях, чародеях, медиумов. Не всех их позжигали в средние века в Европе. Чуть инквизиция ослабила позиции, тут же полезли из щелей, словно тараканы. И сюда заразу донесли. Спиритические сеансы теперь в салонах проводят, духов вызывают... Только путают души умерших с нечистой силой, а потом жалуются, у кого какие напасти приключаются.
            Да только куда там жалким иллюзионистам или медиумам до вендреллов!
            Первое время поселенцы тщательно скрывали свою чуждость, опасались демонстрировать любые способности. Вестницы не в счёт. Оракулов хоть и нельзя отнести к обычным людям, но своих пророков хватало и в родном отечестве. Ситуация поменялась в начале века. Похоже, чужакам надоело отсиживаться в лесах или, как высказал предположение Михаил Алексеевич, подзализали раны, окрепли и решили выйти на свет.
            Чем этот выход аукнется государству было непонятно, но ведомство готовилось к худшему.
            В России только закончилась война с французами, даже жаль, что те не дошли до мест обитания вендреллов, было бы любопытно посмотреть, как поселенцы себя поведут. И тут вендреллы, как снег на голову, появились, не запылились. Захотели ни много не мало, а разрешение купить несколько особняков в столице и Москве, да поместий в округе. Оплату предложили не звонкой монетой, а прозрачными камушками, что стекло, словно масло режут.
            Долго совещались в ведомстве, да на самом верху. В итоге решили, пусть здесь под боком обитают, чем в лесах непонятно чем занимаются. Конечно, запретов наложили целую гору, да потребовали проверку пройти святой водой и молебном. Главный покрутил недовольной физиономией, но согласился, только потребовал государственную бумагу, чтобы больше подобных проверок не учиняли.
            Не пожалел батюшка тогда воды, чуть ли не полведра на его Доминаторство вылил, да молитвами разными часа три мурыжил, но в итоге с миром отпустил. Пытался, правда, подступить с намерением окрестить поселенцев, но наткнулся на вежливый отказ, мол, подумаем. Сами вендреллы верили в что-то вроде живой природы, язычники, одним словом.
            Касаемо их странностей, кроме слухов и домыслов точно известно было весьма мало. Вендреллы легко ладили с любыми животными, похоже, понимая их язык. Их главного на переговорах всегда сопровождала пара странных собак, по виду напоминающих гончих, а вот размерами с хорошего телёнка.
            Михаил Алексеевич, заядлый охотник, однажды не выдержал и намекнул, что хорошо бы такую породу развести в государстве, очень мол примечательная собачка. На что получил ответ, что данную тварь никто из людей себе подчинить не сможет, и чужим приближаться к ним не стоит.
            Из наиболее вероятных домыслов граф считал наличие у вендреллом сильных гипнотических способностей, проще говоря, задурят мозги и не почувствуешь как. Еще стоило отметить развитую интуицию, умение заглянуть в будущее, отменную реакцию и выносливость. Все эти выводы были сделаны посредством наблюдений за полукровками. Сами вендреллы к подобным плодам политических союзов относились равнодушно, объясняя тем, что человеческая кровь перебивает всё, и полукровки практически ничего не наследуют от матерей или отцов.
            И все же одна особенность передавалась даже через поколение. Наличие пусть и разбавленной крови вестницы позволяло с точностью определить, кто перед тобой - человек или вендрелл.
         - А вот и наши дорогие гости, - наверху широкой лестницы, покрытой красной ковровой дорожки стояла Жаннет. Радушная улыбка светилась на её лице, руки в черных кружевных перчатках простирались в стороны - поймать, схватить, пока не одумались и не сбежали, - Софи, ты чудесно выглядишь, просто не узнать. Всегда знала граф, что у вас хороший вкус, - она потянулась ко мне, поцеловать в щеку, но я отпрянула и шагнула за спину Александру.
         - Графиня, - безукоризненным жестом Вильковский поймал руку Жаннет, поднес к губам, отвлекая внимание на себя.
         - Вы меня ещё Жанной Николаевной назовите, - алые губы скривились в обиженной гримасе, - для вас только Жаннет и никаких титулов. Идемте же, - она подхватывает меня под руку, - почти все уже собрались.
         - Граф Вильковский с племянницей, - проносится по залу. Сердце испуганно замирает, а потом восторженно уносится вскачь. Ноги слабеют, перед глазами одна мешанина платьев, костюмов, украшений, ярких вееров и лиц... лиц...
         Когда схлынул первых поток желающих познакомиться с прелестной Софьей Никитичной, я повернулась к графу.
         - Вы ведь знакомы с Жаннет? - тихо спросила.
         - Да, - не стал отрицать Александр, ловко забирая у меня из рук бокал с шампанским, - мы встречались на переговорах. Уж не знаю, в каком она родстве с их правителем, но он часто брал её с собой. Кстати, тебя не удивляет, почему она графиня?
         - Удивляет, - покорно соглашаюсь, с тоской провожая взглядом бокал с золотистой пузырящейся жидкостью - даже пригубить не успела.
         - Видишь ли, продать им особняки - половина дела. Мы договорились предоставить им титулы, соответствующие их собственным. Правда, внести их в перечень дворянских имён, как-то все руки не доходят. Но не требуют и слава Богу. Правитель, естественно, титул царя не получил. Великий князь. Кстати, у него есть сын, наследник. Довольно часто бывает в Петербурге. Даже странно, что его нет на этом вечере, но это и к лучшему - пренеприятнейший тип.
         - Александр, - Жаннет вынырнула из толпы, цепко ухватила под руку, - я обязательно должна вас кое с кем познакомить. Да, не переживайте вы так за Софи. Её здесь никто не съест.
         Может и не съест, но на вкус точно попробует. Бросил меня, предатель. Я мигом почувствовала себя неуютно. Вокруг менялись незнакомые лица, костюмы, платья и взгляды. Жадное любопытство липкой паутиной повисало на лице. Хотелось умыться, стряхнуть с себя чужое внимание.
         Чтобы отвлечься, я, наконец-то, уделила внимание залу. Пышное убранство довольно приятное на вид, не лишено вкуса. Зеркала добавляют объёма, колонны придают торжественности. На потолке картины из греческой мифологии, хм, похищении Европы - интересный выбор. Хотя, быть может, особняк не перестраивался со времён прежних хозяев.
         - Софи, позвольте, вас похитить, - глубокий мужской голос с бархатными нотками прозвучал у меня за спиной.
         Я попыталась повернуться, меня не только развернули, но и заставили сделать пару шагов, уведя за колонну, подальше от гостей.
         - Что вы себе позволяете! - резко вырываю руку.
         - Знаете, я вас себе такой и представлял, - красавец с густыми черными волосами, наглой ухмылкой и задорным блеском в темных глазах без стеснения разглядывал свой трофей.
         - Попредставляли и хватит, - прошипела в ответ, почему то абсолютно не смущаясь. Интуиция вопила, если сейчас дам слабину, меня растопчут, раздавят, и никто не поможет, даже граф.
         - А вам идёт румянец, - уведомил, - ну же, Софи, хватит сердиться. Боюсь, при всех своих талантах Жаннет не сможет долго сдерживать вашего охранника. Сашка всегда отличался упорством, а мы ведь не хотим его злить, правда? - мне нагло подмигнули, словно я уже вступила в ряды заговорщиков против графа Вильковского. От активных действий меня останавливало одно - рядом в паре шагов люди, и мне пока ничего не грозит. К тому же я и шла сюда за разгадками.
         - Не правда, - сложила руки на груди, - у меня нет причин скрываться от дядюшки.
         - Зато у меня есть, - едва заметно нахмурился мужчина.
         - И вам никто не давал права обращаться ко мне просто по имени.
         - Так вы сейчас и дадите, - мне подарили ослепительную улыбку, - ах, да. Для этого я должен представиться, - идеальный поклон, неизвестно как успевшая оказаться в его руке моя ладонь, и обжигающий неприличный поцелуй на запястье. Едва открыла рот, чтобы выразить возмущение, меня тут же перебили, - князь Константин Михайлович. Для вас, Софи, просто Константин.
      - Для вас, ваше сиятельство, просто госпожа Вильковская.
      - А вы - колючка, - прищурился князь. Я пожала плечами - какая есть, - и все же, Софи, я прошу вас составить мне компанию. Боюсь, я переоценил способности Жаннет, и нам срочно нужно исчезнуть отсюда.
      - Нам? - переспросила.
      - Видите ли, - Константин озабоченно покосился в сторону зала, - я должен вручить вам подарок Хионии и не хотел бы делать это в присутствии вашего цербера. Боюсь, он все поймет превратно.
      - Хионии? - мой голос предательски дрогнул.
      - Ну же, Софи, решайтесь, еще немного и будет поздно, - князь протянул мне руку. Мысль о том, что придется выслушивать от графа, мелькнула... мелькнула и пропала.
      - Идемте, - я вложила свою руку в ладонь Константина, её тут же сжали, и меня аккуратно увлекли за собой.
      Шаг в сторону, еле заметное нажатие на боковую панель зеркала, и оно отходит в сторону, открывая короткий узкий коридор.
      - Так быстрее и безопаснее, - шепчет князь, ведя за собой. За теперь уже обычной дверью в конце коридора скрывается кабинет.
      - К сожалению, не могу сказать, что ищейка нас здесь не найдет, - притворно вздыхает Константин, по-свойски располагаясь в глубоком кресле, но немного времени есть. Не стойте, Софи, присаживайтесь. Обещаю, я вас не съем.
      - Н-да, - ворчливо замечаю, устраиваясь напротив, - мне недавно уже похожее обещали.
      - И не съели же?
      - Нет, лишь внешность похитили, - ябедничаю на создателя миражей.
      - И Павел здесь? - удивленно восклицает князь, мигом понимая, о чем речь, - надо же, как они к вам серьезно относятся. И хорошо, - неожиданно продолжает, - вам стоит держаться к нему поближе. Из всей этой взбалмошной троицы, Павел - самый разумный.
      - Вы говорили о Хионии, - напоминаю, - как она?
      - С ней все в порядке. Правда, порядком испугалась, когда вы потерялись. Передавала вам привет.
      - Почему она не здесь?
      - Всему свое время, милая. Как пришло время этому подарку. Прошу, - он протягивает маленькую бархатную коробочку.
      Сомнения с новой силой вспыхивают в душе. Насмешливый взгляд князя, и щеки предательски краснеют. Я быстро беру футляр, уже понимая, что внутри.
      Н-да... кольцо. Чудное, изящное, с крупным рубином, достойное не то, что графини, а целой принцессы. Зачем такое обычной дворяночке с дырой в кармане, вместо денег?
      - Не приму, - решительно протягиваю обратно.
      - Ну же, Софи, я был лучшего мнения о вашей храбрости. Вы так смело удрали из пансиона, пытались манипулировать графом. Не спорьте, вы не задали еще ни одного вопроса, а это значит, вам уже кое-что известно. Давайте, сделаем так. Вы не смотрите на его оболочку, просто представляете, что это амулет. Скажем, защита от злых сил. И заметьте, я не обманываю.
      - Просто не договариваете, - иронично замечаю.
      - Просто вы не ко всему еще готовы, - парируют мне.
      - А вопросов у меня много. Я - вендрелл? - вынимаю кольцо и со вздохом надеваю на палец. Кто бы сомневался, что кольцо сядет, как влитое.
      - Хм, полукровка. Ваша мать была вендреллом. Мне жаль, что она погибла.
      - Почему? - спрашиваю, не поднимая глаз, - почему она не спаслась? Она же не человек, она могла бы.
      - Софи, - Константин внезапно оказывается рядом, близко, очень близко. Садится на пол у моих ног, забирает обе ладони в свои руки, - иногда, даже если есть выбор, на самом деле его нет. Просто маленькая девочка осталась жива, одна, в переломанной карете.
      - Откуда вы знаете? - удивление перебивает набежавшие слезы.
      - Я же вендрелл, - легкая усмешка, - как и все здесь собравшиеся. Знаете, почему мы даже слуг предпочитаем полукровок? Нет? Я так и думал. Для нас ваши чувства слишком яркие. Представьте, как утомительно постоянно находится в орущей толпе.
      - Вы читаете мысли?
      - О! Самый распространенный вопрос! Только такого счастья нам не хватает. Нет, просто мы острее воспринимаем ваши эмоции. Можем легко сказать, что на самом деле чувствует человек, когда говорит, как чудесно вы выглядите сегодня!
      - Надо же, - невольно улыбаюсь, - всегда мечтала, иметь такую способность, хотя... иногда лучше и не заглядывать в чужую душу.
      - Вы правы! Но о вас мы поговорим позднее. Боюсь, нас сейчас грубо прервут, - князь встал за секунду до разнесшегося по коридору гневному воплю "София!!"
      - Исчезаю, - Константин отвесил шутовской поклон, - прошу только об одном, не снимайте кольцо даже ночью. Ночью особенно. Сны, знаете ли, не всегда бывают снами.
      - Но мне ничего не снится.
      - Все бывает впервые, - сиятельно подмигнул князь, исчезая за потайной дверцей.
   0x01 graphic
Граф Вильковский разъяренной фурией ворвался в кабинет. Бешеным взглядом окинул комнату, мгновенно выцепил сидящую меня в кресле, шумно выдохнул.
   - Софи! - произнес спокойным тоном, хотя если судить по выражению его лица - это спокойствие стоило ему весьма и весьма дорого, - что он тебе наговорил?
   - Кто? - я не смогла отказать себе в удовольствии и пару раз взмахнула ресницами, невинно улыбаясь.
   - Софи! - в этот раз в голосе графа звучала явная угроза, - ты знаешь о ком речь. Так что этот... этот..., - сбился Александр, так и не найдя приличного ругательства.
   - Его сиятельство все лишь хотели представиться, - без зазрения совести соврала, пряча руку с кольцом под складками платья, - а у вас с ним какая-то давняя вражда, - сама перешла в наступление.
   - Софи! - граф нахмурился, - я тебе не враг, просто прошу - не верь его сиятельству, какими бы правдивыми его слова не казались.
   - Думаю, нам нужно вернуться к гостям, - я встала, давая понять, что разговор закончен.
   "Дядюшка" поморщился, но возражать не стал. В его взгляде легко угадывалась твердое намерение вытрясти из меня все подробности по возвращению домой.
   Мы вышли в коридор. Напротив, сквозь распахнутые стеклянные двери виднелся парк. Разноцветные фонарики, развешанные на ветвях деревьев, придавали ему рождественский вид. Под порывами ветра огоньки качались на ветках и заговорчески подмигивали друг дружке. Это было так забавно, что мне захотелось выйти наружу.
   До нас донесся громкий голос Жаннет.
   - Прошу всех в парк на фейерверк.
   Пришлось приложить все усилия, чтобы не подпрыгнуть от восторга. Фейерверк - мечта моего детства. Сколько раз я читала о нем в Светской хронике. Губернатор как-то обещался купить ракеты на очередные празднования, но, увы, так и не сподобился. И вот сейчас... Сердце сжалось от волнительного предчувствия.
   Я повернулась к графу.
   - Прошу, идемте скорее. Это же фейерверк!
   -Какой же ты, ребенок, Софи, - почему-то грустно улыбнулся граф, - сущий ребенок. Хорошо, пойдем, только в парке от меня ни на шаг.
   По ступенькам мы спустились вниз и оказались на лужайке, со всех сторон окруженной цветущими кустами сирени. Где-то там за ними раздавались возбужденные голоса гостей, слышался чей-то смех, а здесь мы были одни, в волнующем уединении ночи.
   Я с наслаждением вдохнула свежий, напоенный ароматом сирени воздух. Ночь - самое таинственное и загадочное время суток. Именно ночью я ощущала, как в душе просыпается нечто странное и абсолютно далекое от дневной благовоспитанной девицы. Мое второе "я" наполняло голову невероятными фантазиями и мечтами, оно звало бросить все и уйти на поиски приключений. Иногда, мне становилось жаль, что рамки воспитания держали его в надежной клетке, не позволяя вырваться на свободу.
   - Тебе не холодно?
   - Нет, - покачала головой. После встречи с князем стены особняка казались слишком тесными, и прохладный воздух приятно овевал разгоряченную кожу. Мысль о кольце жгла меня изнутри, а в голове царил настоящий сумбур.
   Гулкий хлопок разорвал тишину ночи, с деревьев поднялись разбуженные птицы, недовольно кружа над парком. В воздух взвились ракеты - одна, вторая, третья. Невиданные цветы распускались в звездном небе, на короткое время затмевая его исконных обитательниц.
   - Это просто чудо! - восхищение выплескивалось через край.
   Я вздрагивала от непривычно-громких звуков взрывов, но глаз от неба не отрывала.
   - Софи, - на плечи лег мужской сюртук - чужой и такой уютно теплый. Я повернулась, чтобы сказать спасибо, и в этот момент горячая волна воздуха окатила плечо, принеся с собой боль. Я покачнулась, заваливаясь на графа.
   - Софи! - возглас отчаянья слился с очередным залпом. Александр подхватил меня на руки и бегом устремился в парк.
   Мне было почти не больно, только сердце сдавило от испуга.
   Малозаметная калитка в ограде и темная фигура, шагнувшая из кустов. Я вскрикнула, но граф успокаивающе шепнул: "Свои".
   - Что случилось? - к нам навстречу бросился побледневший Павел.
   - Ер-рунд-да, - ох, а зубы-то как отплясывают, - плечо з-з-зацепило.
   Мне не поверили, сняли сюртук, осмотрели.
   - Павел, давай, запасной план. Справишься? - закончив осмотр, произнес Александр.
   - Постараюсь.
   На улице, рядом с калиткой нас ждала карета.
   - Николай, головой отвечаешь.
   - Есть довезти в целостности и сохранности, - отдал честь гусар.
   - Гони, - приказал граф, захлопывая дверцу кареты.
   Жаннет зябко повела плечами, проводила взглядом мелькнувшую над кованой оградой крышу кареты, повернулась к князю.
   - Уверен, что это она?
   - Я скорее верю Хионии, чем себе, - пожал плечами князь.
   - Тогда почему позволил тому мерзкому человечешке стрелять в нее?
   - Мне открылись шаги. В ближайшее время смертельной опасности ей не грозит.
   - Надо же, предвидел, - с досадой проговорила Жаннет, разворачиваясь к балконной двери, - на собственной крови проверял? - и уже делая шаг к входу, бросила через плечо, - а мне тогда отказал.
   Князь не ответил. На мгновенье на балкон ворвался шум бала, но тут же стих, отрезанный захлопнувшейся дверью.
   Константин вдохнул полной грудью ночной воздух, напоенный ароматом расцветшей сирени. Ночь - таинственная и загадочная, скрывающая под своим покровом многое, дающая и отнимающая. Она доводила дневные предрассудки до абсурда, отбрасывая все лишнее и наносное. Ночь - его любимое время суток. Он постоял еще немного, облокотившись о влажные перила, а затем легко перемахнул через перила балюстрады, спрыгнув в сад. Пора начинать охоту, жертва и так получила достаточно форы. Никто не смеет покушаться на то, что принадлежит ему.
              
   Глава 8.
   Первым делом Николай отвез меня к доктору, жившему на соседней с нами улице. Долго стучал в дверь, пока заспанный слуга не открыл нам. Сухощавый старичок приятной внешности принял нас без малейшего недовольства, а самое главное - лишних вопрос не задавал. "Госпожа поранилась? Ничего страшного, Господь управит. Повязку наложим, и до свадьбы заживет".
   Я храбро держалась в карете, затем у доктора, а вот дома меня начало потряхивать нервной дрожью. Идти в спальню и оставаться наедине со своими страхами не хотелось, и я прошла в гостиную.
   - Приказать разжечь камин?
   Кивнула. Тепло мне сейчас не помешает. Как же холодно! Стыло и холодно на душе. В меня стреляли? Стреляли в меня? Господи, спаси и помилуй! "А может вовсе не в меня, а в графа", - мелькнула успокаивающая мысль. Я уцепилась за нее, приводя все больше и больше доводов в пользу этой идеи. У меня нет врагов и быть не может. Враги Хионии не в счет. Неужели они настолько глупы, что станут мстить неизвестной девице? Маловероятно. Граф и его люди просто перестраховываются или действительно ловят на живца? А если да? Боже! Как я вообще могла согласиться на эту авантюру?
   Князь. Был ли он честен со мной? Я полукровка? Мой отец женился на вендрелке? Но почему тогда во мне нет никаких способностей? И язык животных я не понимаю и внушать ничего не могу.
   От вопросов пухнет голова. Снимаю кольцо и прячу за лиф платья. Так безопаснее. Одену ночью, а днем не стоит дразнить графа - отберет, еще и нотации читать будет. "Как же это стыдно девице брать дорогие подарки у незнакомых мужчин".
   Камин разгорается, и я становлюсь к нему поближе, протягиваю руки. С недовольством наблюдаю, как они трясутся. Закусываю губу, пытаюсь успокоиться, но без особого успеха.
   Николай возвращается в гостиную с двумя бокалами.
   - Первый раз под обстрелом?
   Киваю. Странный вопрос. Где девице из пансиона побывать под пулями? Войны у нас, слава Богу, нет. Да и губерния довольно спокойная. Разбойники и то редкость.
   - Тогда с боевым крещением, - гусар протягивает мне бокал, - бери, бери, - подбадривает он, видя сомнения на моем лице, - доктор велел в обязательном порядке для успокоения нервов.
   Делаю маленький глоток и морщусь - губы обжигает.
   - Залпом, - командует Николай.
   Огненная волна прокатывается вниз и замирает в животе. На глазах выступают слезы.
   - Почему они остались? - спрашиваю, вытирая слезы.
   - Хотят сыграть на эффекте неожиданности. Убийца может выдать себя.
   - Убийца? - холодок пробегает по моей спине.
   - Один из гостей или хозяев, - поясняет Николай, - чужака к себе вендреллы никогда не пустят. Ты знаешь, они даже слуг берут исключительно из полукровок или квартеронов. А пробраться без спросу на их территорию дело безнадежное. Поверь моему опыту.
   Верю. А что остается делать?
   Глаза начинают слипаться, я с трудом подавляю зевок. Оглядываюсь в поисках кресла, но Николай опережает мои желания. Легко подхватывает на руки.
   - А теперь баиньки. Сколько можно себя мучить? - в его голосе слышится упрек, - еле на ногах стоишь. Все, спать.
   Я еще чувствую, как служанка меня раздевает, а затем проваливаюсь в черный омут сна.
   Граф быстрыми шагами вошел в гостиную, скинул фрак и вернул его Павлу. Тот в обмен отдал его собственный с прострелянным рукавом.
   - Как она? - первый вопрос к Николаю.
   - Еле уложил, - гусар зевнул, прикрывая ладонь рукой, - порошок доктора помог. Удивляюсь, как она в обморок не упала или истерику не закатила. Честно сказать, держалась молодцом. Почище некоторых вояк на поле боя. У вас как?
   - Полный провал, - вздохнул Александр, отбрасывая фрак на пол - такой уже не починишь только выкинуть, - я ничего не понимаю, но никто, понимаешь, никто даже бровью не повел, когда Софья, то есть Павел появился в бальной зале. Сразу уйти не удалось, пришлось остаться на танцы.
   - Представляешь, этот медведь мне три раза на ногу наступил, - пожаловался Павел, принимая от друга бокал с коньяком.
   - Так кто-то все время забывал, что он - дама и норовил перехватить инициативу в танце. Еще и руку мне на талию положить.
   - Всего-то раз на мазурке ошибся.
   - Повеселились, - подвел итог их препирательствам Николай, - но так ничего и не выяснили.
   - Отрицательный результат - тоже результат, - пожал плечами Павел, - еле удержал Сашку от разговора с хозяйкой. Жаннет бессмысленно расспрашивать, она бы только посмеялась над нами и все.
   - Уверен, эта бестия в курсе.
   - А может и нет. Не думаю, что она причастна к покушению на Софью, - покачал головой Павел.
   - Ты всегда за нее заступаешься, - с укором взглянул на него Николай.
   - Ясно одно, что ничего не ясно, - вмешался Александр, - Стрелок метил в Софи, ну или у него косоглазие на метр левее. Но мы стояли на фоне окон, словно на витрине, промахнуться было затруднительно. И еще этот странный интерес князя. Мне кажется, мы где-то ошиблись и по-крупному.
   - Знаешь, - Павел задумчиво потер подбородок, - если бы я не доверял твоему чутью, то мог бы предположить, что Софья - вендрелл или полукровка. Только этим объясняется то, что её пригласили в дом Жаннет.
   - А ведь ты уже ошибался, - нахмурился Николай, - десять лет назад, помнишь?
   Все трое замолчали.
   - Все, давайте спать, - первым очнулся князь, - утро вечером мудренее, да и Софи может что расскажет.
   - На это я бы не рассчитывал, - заметил Николай, вставая с кресла, - упряма, словно тысяча чертей, да еще и умна. Не думал, что в Псковской губернии водятся подобные экземпляры. Гусар-девица, а не барышня.
   - Ты забываешь, что Софья рано осиротела, а затем потеряла своего опекуна - тетю. Горе заставляет быстро взрослеть. В любом случае, я готов терпеть её скрытность, чем ежедневные истерики. Просто приглядывайте за ней, а мне завтра придется навестить дядюшку. Может ему удастся разгадать эту шараду от наших друзей-союзничков.
   - Не желаешь начать подготовку к свадьбе? - словно невзначай осведомился Павел, - Хиония скоро появится в Петербурге.
   - Не вижу причин торопиться, - посуровел граф, - легенда для нее готова, охрана подобрана. В этот раз Жаннет изъявила желание выступить дальней родственницей вестницы. Так что нам не нужно искать приемную семью. И для начала нужно разобраться с одной девицей, а потом уже заниматься второй.
   - Не слишком ли ты много принимаешь участия в судьбе своей племянницы? - прищурился Павел.
   Граф отвернулся - вопрос был справедлив, но с подвохом. Но друзья на то и есть друзья, чтобы задавать неудобные вопросы, которые ты сам себе не решишься задать.
   -Не знаю, - ответил честно, - мой долг перед государством защищать Хионию, женится на ней и стать ей хорошим мужем. К этому долгу меня готовили с детства, но сейчас все кажется таким зыбким и непонятным. Я почему-то уверен, что эти две девушки связаны между собой. Не знаю, как и чем, но связаны.
   - Я рад, что ты помнишь о долге, - с облегчением выдохнул Павел, - а с Софьей мы разберемся. Дай время, разгадаем эту загадку.
   Мне снился сон. Непривычно-странный, туманом обволакивающий сознание и крепко сжимающий в своих призрачных объятиях.
   Началось все довольно мирно. Я шла по облачному покрову, наслаждаясь чудесной прогулкой. Над головой сияло голубое небо, солнце подсвечивала воздушные шапки-торты белоснежных облаков, каждый мой шаг был пронизан ощущением легкости, а пушистое покрывало едва проминалось под ногами. Немного тревожила черная туча, скапливающаяся позади меня. Но тьма была далеко, и я не видела причин для беспокойства.
   Внезапно слева за очередным взбитым куском сливок мелькнул женский силуэт, на солнце блеснули серебряные волосы.
   - Хиония! - ахнула я, устремляясь вперед.
   Догнала, ухватила за плечо, разворачивая к себе и вскрикнула, отступая - на меня смотрело мое собственное лицо, и ветер шевелил серебряный водопад волос.
   Гроза в одно мгновенье оказалась рядом, вокруг резко потемнело. Молнии били одна за другой, наводя на округу мертвенно-сиреневый свет. Впереди ветер кружил облака, разрывая их на части, а позади клубилась мгла, пронизанная десятками сверкающих копий.
   Резкий порыв ветра едва не сбил с ног, я зажмурилась, а когда открыла глаза - Хионии нигде не было. Я потеряла своего двойника из виду или она сама поспешила убраться из опасного места. Рваное одеяло облаков стремительно неслось мне под ноги, а надвигающаяся сзади гроза не давала возможности отступить. Стало понятно, что еще немного и я упаду. Ужас сковал сердце, ноги и руки мгновенно заледенели, а волосы на голове попытались встать дыбом.
   - Кольцо! - голос князя с трудом пробился сквозь завывание ветра, - надень кольцо!
   Я едва разобрала темный силуэт на другом конце моего облака. Маленькое солнышко вспыхнуло в его руках и понеслось ко мне. Собравшись с силами я поймала кольцо и .... проснулась.
   За окном уже было светло и на душе сразу стало теплее. Первым делом поднесла руку к глазам, подарок князя сидел, словно влитой на безымянном пальце. Я наморщила лоб и точно припомнила, что вчера не могла одеть кольца, так как уснула раньше, чем добралась до кровати. "Добрый" доктор постарался. "Спасибо" ему за заботу. Но тогда как кольцо оказалось на руке? Или странный сон был не совсем сном? Холод снова пробрался за шиворот, сполз вниз по спине.
   Чай. Крепкий чай с еще теплой булочкой - вот, что мне надо, чтобы прогнать кошмар прочь. Кольцо пришлось снять и повесить на шею. Мне и так предстоит тяжелое утро, не стоит его усугублять.
   - Ты вендрелл? - троица в креслах напротив устроила мне настоящий допрос. Решили, что раз я в состоянии пить чай на кухне, то и "легкий" разговор в библиотеке выдержу, несмотря на ранение. Изверги.
   - Каким образом? - невежливо фыркаю в ответ.
   - Полукровка, - утверждает Павел.
   Я плохая актриса, и он без труда читает ответ на моем лице.
   - Софья, мы тебе не враги, - голос Николая сочится медом, но горечь он не прогоняет. Становится тоскливо и хочется оказаться далеко-далеко отсюда в родном пансионе.
   *********************
   Я не вскакиваю, не бросаюсь вон из комнаты, хотя желаю этого всем сердцем, но остаюсь на месте и лишь зябко ежусь, обнимая себя за плечи.
   - Софья, твое упрямство может сыграть с тобою злую шутку, - Николай серьезен, как никогда, - в тебя стреляли, и посмею предположить, это покушение было не последним. Преступник не остановится на полпути.
   - Так поймайте его, - пожимаю плечами, - но я уверена, выстрел - случайность. Да, я полукровка, но если бы не встреча с Хионией, даже не узнала об этом. Моя мать погибла, когда я была совсем маленькой, и эта часть жизнь закрылась для меня давным-давно. Думаю, Жаннет знала мою мать, и теперь ей просто любопытно со мной познакомится. Быть может позже она мне предложит, - я замялась. Говорить "место прислуги" не хотелось, - стать компаньонкой какой-нибудь знатной вендрелки. Вы же сами говорили, что даже прислугу они набирают из своих.
   - Наша маленькая Софи на редкость разумна, - Николай закрутил ус и подмигнул.
   Почему-то после такого комплимента я почувствовала себя полной дурой.
   - Хорошо, - произнес Александр тоном, не предвещавшим ничего хорошо, - я по делам. Софья, тебе поправляться после ранения, днем зайдет доктор на перевязку, ну а вы двое и сами знаете, что делать.
   Громко хлопнула дверь, и в комнате повисла тяжелая тишина.
   - Довела, - констатировал Николай.
   Краска бросилась мне в лицо.
   - Извольте пояснить, - произнесла ледяным тоном, поднимаясь с кресла.
   Ответом мне стали тяжелый вздох гусара и грустный взгляд Павла. И почему на губах вкус предательства?
   - Это не моя тайна, - начинаю оправдываться, хоть буквально минуту назад готовилась стоять насмерть.
   - Она связана с тобой, - мягкий голос Павла ласкает слух, - тебе действительно нужна помощь, а мы не можем помочь, не зная правды.
   Пришла моя очередь вздыхать.
   - Правда и мне неизвестна. Вендреллы - те еще любители загадок.
   - Не нравятся мне загадки, после которых стреляют, - честно признался Николай, - а князь...
   - Что князь? - нахмурилась я, - князь здесь вообще не причем.
   - Ну-да, ну-да, - закивал Павел, - он никогда не причем, только потом по его следам трупы находят.
   - Павлуша, - предостерегающе поднял руку Николай.
   Вот и поговорили. У них самих этих тайн воз и маленькая тележка, а у меня всего-то парочка, а воплей сколько...
  
   - Михаил Алексеевич, можно? - Александр постучался в кабинет.
   - Заходи, Саша, - послышалось из-за двери, - давненько тебя не видел, - хозяин встал из-за стола, троекратно поцеловался с крестником. Александра он знал с детских лет, тот, можно сказать, вырос на его глазах, и Михаил Алексеевич давно считал крестника родным, - чайку будешь? Свежий, только заварили. А ты, смотрю, отдохнул, расцвел на домашних харчах.
   - И не говорите, - тяжело вздохнул граф, присаживаясь на стул, - уже во сне свой кабинет вижу. Не могу больше дома сидеть. Михаил Алексеевич, родненький, верните обратно на работу. Душа уже вся иссохла.
   - Экая глупость, - нахмурился Михаил, и его круглое лицо мигом потеряло природную добродушность, - иссохлась, видите ли. У тебя девица на попечении, важный свидетель, между прочим. Потерпишь.
   Граф опустил голову.
   - Али гостья не мила? - уточнил вдруг хозяин кабинета, ставя на стол две фарфоровые чашки с блюдцами, - может, капризничает много? Или шляпки не по вкусу пришлись?
   - Молчит она, Михаил Алексеевич, - покаялся Александр, - я и так, и эдак на откровенность вызывал - все впустую. Не хочет говорить, хоть пытай.
   - Пытать, пока не будем, - рассудил Михаил Алексеевич, разливая чай. По кабинету поплыл душистый аромат трав, - и торопить события тоже. Чувствую, само оно в ближайшее время прояснится. Не перебивай, - прикрикнул на открывшего было рот Александра, - читал я твой доклад про покушение, читал. Сегодня с утренней почтой принесли. Забавно все складывается. Две девицы во время нападения неизвестного вендрелла сбегают из пансиона. Вендреллы запрашивают помощи, так как одна из девиц - вестница. Любопытно, правда? Нам ведь никто не сказал, что вестница Хиония.
   - Так это было очевидно, - пожал плечами Александр, - Софья на тот момент считалась человеком, и единственный вариант...
   - Не скажи, не скажи, - задумчиво покачал головой начальник, - в свете последних событий этот вариант не выглядит таким уж единственным. Я пришлю охрану. Бал пока перенеси, не будем рисковать. И запрошу аудиенции у Доминатора. Он, вроде, планировал почтить визитом сына на следующей неделе.
   - Может, еще чем смогу помочь? - уточнил граф. Судя по виду Михаила Алексеевича, тот прошлую ночь не спал. Работы в конторе много, а он сам дома прохлаждается, девице шляпки, да туалеты подбирает. Тьфу.
   - Да, ничем ты, Сашенька не поможешь. Это скорее дела жандармерии, чем нашего ведомства. Меня помочь по старой дружбе попросили. Убийство у нас в столице. Третье по счету. Всех троих из Невы выловили.
   - Есть что-то странное?
   - Не было бы, не взялся. Девицы тонуть стали, и все, как одна, с длинными светлыми волосами. Ничего не напоминает?
   - Софья, - выдохнул граф.
   - Ну, или Хиония, - пожал плечами Михаил Алексеевич, - этот гаденыш горло перерезает, и труп в воду скидывает. Нам пока удается не пускать газетчиков, но ты же понимаешь, что тишина ненадолго. Так и быть, отправлю тебе материалы с нарочным. Дома посмотришь, может, что в глаза бросится. Но пока твоим делом остается Софья. Охрану расставишь сам, чтобы в глаза не бросалась. Тут ведь, брат, такое дело - и вспугнуть нельзя, и до убийства допустить невозможно.
  
  
  
  
  
  
Оценка: 7.00*4  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"