Для них построили высокие и красивые здания, облицованные розовой и белой плиткой. Когда солнце ярко светит и небо прозрачное, здания излучают тепло и доброту. А когда погода портится и идёт дождь, эти здания влекут к себе как убежища, где можно скрыться от ливня и обсохнуть в тепле и неге. Внутри, должно быть, можно выпить горячего кофе и развалиться в мягком кресле.
1. Интервью
До 8.00 еще полторы минуты, можно потоптаться перед кабинетом, собраться с духом.
Стоп. Здесь.
"...И, конечно же, попросят не болтать лишнего, и особенно того, что и так все знают, и особенно тому, кто всё знает получше меня...", подумал человек по имени Иосиф Волынский, подходя к кабинету, в котором должно было проходить собеседование. Номер тот самый. Точнее говоря, думал он о многом, но именно этой фразой закончились его размышления, когда он постучал в дверь, открыл ее и вошел в кабинет. Мог бы, конечно, и не стучать, всё равно стены прозрачные, и дверь тоже прозрачная, так что находящемуся в комнате заранее видно, что к двери кто-то подошел и собирается войти в комнату, а собирающемуся войти также видно, что в ней уже кто-то есть, потому и вести себя следует соответственно...
Кто же на этот раз?
.- Меня зовут Морис Зильберщютц, - произнес слегка сдавленным голосом некто в очках, коротко стриженный, полноватый и с каплями пота под носом, которые, учитывая ранний час, вполне можно было принять за капли утренней росы, осевшей на нижнюю часть лица говорящего во время его пути от дома до работы. "В таком случае, этот человек страдает рассеянностью, " сделал для себя вывод Волынский, хватая протянутую ему ладонь, тоже влажную и мягкую, словно сделанную из того же сорта кожи, что и лицо. Казалось, загляни внутрь этой ладони - и она окажется чисто, до синевы, выбритой. Лет ему было навряд ли много больше тридцати; возраст, когда в человеке борются с переходящим успехом два едва ли не противоположных стремления: выглядеть молодо и выглядеть солидно. Человек слегка подтянул уголки губ кверху, отчего на лице его возникла улыбка, ну, или нечто подобное улыбке.
"И здесь тоже интервьюирование поручают гомосексуалам, " подумал Иосиф. И почему циники всегда оказываются правы?
Возможно, его лицо выдало его мысли, либо ему всего лишь показалось, что представившийся их угадал. Во всяком случае, в глазах его мелькнуло что-то такое, что заставило Волынского отвести глаза в дальний угол комнаты и представиться так, словно о чём-то спохватился. При этом кисть его правой руки вела себя словно маленькое, но необузданное животное.
Это было уже четвертое предприятие, на которое он пытался устроиться и ради этого являлся на интервью. Пока что эта попытка была как две капли воды похожа на предыдущие три, окончившиеся ничем.
Но он и не жалел о тех неудачах. Те провальные интервью также проводили с ним гомосексуалы. Видимо, он им не понравился. А потому и работы не получил до самых сих пор. Однако, до сих же пор логика его размышлений по поводу неудач была совершенно традиционной (не приняли, значит, не понравился, а гомосексуалы - это так, случайность. Вероятно, все работающие на этом предприятии, гомосексуалы, и поэтому нет ничего плохого в том, что меня не приняли). Однако теперь он такую логику поставил под сомнение, поскольку четвертая случайность подряд начисто отрицала такую природу за предыдущими, и заставляла задуматься: а не тенденция ли это?
"В конце концов, думал Волынский, ведь действительно, кто как не гомосексуалы, с их тонкой психической организацией, наделены особым чутьём на людей, чьи отрицательные качества сильно превалируют над положительными? Значит, это новый ход, который нашли менеджеры кадров в подборе работников, и, следовательно, рабочее место получит лишь тот, на кого чутье гомосексуала не среагирует как на опасность."
- Прежде чем продолжить наше собеседование, я расскажу вам в нескольких словах о той работе, которую вам надо будет выполнять..., - сделал паузу Зильберщютц, - если вы, конечно, решитесь остаться у нас. В объявлении было написано, что это тяжелая работа...
- Но "очень хорошо оплачиваемая", - вставил Волынский.
- Да, - взглянул на него в упор Зильберщютц, - очень хорошо оплачиваемая. Хорошо, об оплате... Работники нашего предприятия и так получают самую лучшую зарплату среди всех предприятий хай-тека в мире. Человек же работающий на том месте, где предполагаете работать вы, получает четырехкратную зарплату, то есть, за шесть месяцев работы вы получите двухгодовую зарплату работника ЭМИКС, плюс пожизненное полностью бесплатное медицинское обслуживание, плюс бесплатное жильё в собственность с полным комфортом, конечно, если таковое вам требуется...
- Да, требуется, - вставил Волынский.
- Прекрасно. После окончания шести месяцев работы вам предоставляется годовой отпуск с сохранением обычной зарплаты, а затем гарантированная работа на нашем предприятии до выходя на заслуженный отдых. Надеюсь, вас это устраивает.
- Вполне. Однако и... пугает. Так много - и за что? Это ведь не противозаконно? И не должно вести к вреду для тела и души?
- Ничего противозаконного, - развёл ладони в стороны Зильберщютц. - Всё в рамках. А что касается, как вы сказали, вреда для тела и души, то смотрите сами. Вся "тяжесть" этой работы состоит в её неподвижности. Операция, которую надо будет выполнять, требует полной неподвижности от работника на протяжении шести часов, с получасовым перерывом.
- Шесть часов в неподвижности? - воскликнул Волынский.
- На самом деле это не так уж страшно, - поспешил успокоить его Зильберщютц. - Работа настолько напряженная, что время пролетает незаметно. Я это говорю вам со знаньем дела, я сам это прошёл. ("А каким же ты был до того...?" подумал Волынский.) Это чрезвычайно ответственная операция, хотя и не требующая специальных знаний. Ею завершается цикл производства БЭМСа. Ваше единственное действие состоит в том, чтобы вводить БЭМС в рабочий режим, взводя его микротриггер. После этого он только упаковывается и следует к месту применения. Там он вживляется в соответствующее место тела клиента - и всё, он сразу же работает. Ну, далее вам знать уже не обязательно.
- И как же выглядит это моё... рабочее место? - Волынскому никак не удавалось его представить, хотя бы приблизительно.
- Это предпоследний участок конвейера. Далее, как я уже сказал, упаковка. Там, на вашем месте, стоит микроскоп, сквозь который по конвейру проходят БЭМСы. Вы одеты в робу наподобие моей. На голове шлем. Его смотровая часть прочно прикрепляется к смотровому раструбу микроскопа.
- Прикрепляется? - не сдержал восклицания Волынский. - То есть, даже головой повернуть нельзя?
- Нельзя, - коротко ответил инструктор.
- А если...скажеь.. зачешется где-нибудь?
- Не беспокойтесь об этом. Если зачешется, датчики это обнаружат...
- И что же, почешут что-ли?..
- В роде того. Неудобство моментально зафиксируется на вашем цифровом муляже и на тот участок тела, где чешется, будет послан микроимпульс, который моментально снимет неудобство. Вы даже ничего и не заметите. И сразу забудете, где у вас... ха-ха... чешется. - Уголки губ на лице Зильберщютца опять слегка нарочито поползли вверх.
- А нельзя ли, - неожиданно пришла в голову Волынского мысль, - нельзя ли прежде подписания контракта взглянуть на это...хм... рабочее место?
- Отчего же нельзя? Пожалуйста, - к его удивлению просто сказал Зильберщютц. - Идёмте.
Они прошли мимо смуглого охранника, чьи глаза почему-то были зафиксированы в положении долу, и поднялись на третий этаж.
Проходившие мимо них время от времени люди все как один были одеты в белоснежные робы, скрывающие пол находящихся под ними тел. Их вполне можно было бы принять за роботов, если бы не рудиментарно присущая этим людям мягкость движений. На голову каждого был надет полностью закрывающий лицо матерчатый шлем. Присмотревшись, Иосиф заметил на спине каждого отверстие в робе, по линии позвоночника и немного ниже лопаток. У мужчин это отверстие открывало голую кожу, а у женщин видна была застежка бюстгальтера. И только так, сзади, со спины, и можно было было различить половую принадлежность проходящих. Спереди же никаких различий Иосиф не разглядел, как ни старался.
Зильберщютц был одет в такую же робу, но шлема на голове его не было.
- Эта рабочая одежда, - сказал он, - является нашей внутренней разработкой. Подобной нет больше ни на одном предприятии мира.
- Такого нигде больше не найдёшь, - добавил он не без гордости.
- Но это ведь неудобно, - возразил было Иосиф. - Я вижу, что эти комбинезоны совершенно цельные, герметичные, на них нет нигде ни шва, ни "молнии", ни других застёжек. А как же они справляют нужду? Да и как вообще надевают его?
- Вижу, что вас это беспокоит, - ответил Зильберщютц. - И совершенно напрасно. В этом комбинезоне предусмотрено всё. Он что-то в роде космического скафандра, только адаптирован к земным условиям и производственным требованиям... Но это вам еще предстоит изучить, ведь вы также его оденете, когда будете оформлены, прослушаете инструктаж и будете готовы к препровождению вас на рабочее место. Сейчас могу лишь сказать, так как всё равно вы будете об этом уведомлены и распишитесь в этом, что этот комбинезон имеет множество замков и отверстий, но все они имеют свои особые коды, которые составляют секрет даже для самого работника, который его носит. Их знает лишь обслуживающий вас компьютер и технические менеджеры.
- Значит, без разрешения с главного пульта я не могу его снять?
- На своём рабочем месте вы ничего не сможете делать произвольно, без разрешения с контрольного пульта. Ничто не должно мешать производственному процессу. Таковы условия трудового договора. Если вы не согласны с ними, вы всегда можете его расторгнуть и покинуть предприятие. Вы можете сделать это в любой момент, подав команду компьютеру голосом...
Волынскому действительно захотелось было разом прекратить всё это, стоило лишь ему представить себя вкованным в этот скафандр, словно в саркофаг, в склеп, в могилу, на целых шесть часов. Но нет, всё же в могиле это уже безнадёжно, а тут... стоит лишь подать голос из гроба... и гроб немедленно раскроется...
- Нет, нет, что вы, - поспешил откреститься от таких намерений Волынский, - я лишь хочу хорошенько узнать об условиях.
- А вот и перечень условий, - сказал Зильберщютц, введя Волынского в просторную, с прозрачными столами и креслами комнату, и вручив ему несколько листков бумаги. - Я оставлю вас здесь ровно на 15 минут, чтобы вы могли изучить его достаточным образом. После этого вы подпишите, либо не подпишите, трудовой договор.
- Но как же... моя просьба о... чтобы посмотреть рабочее место...
- Да, безусловно, я помню, - сказал Зильберщютц.
Он вышел из комнаты, а Волынский, развалясь в удобном прозрачном кресле, стал изучать свои права и обязанности.
Преамбула свода прав и обязанностей работника представляла собой несколько безответственный панегирик в адрес выпускаемой компанией ЭМИКС продукции. Говорилось о роли биоэлектронных микростимуляторов в жизни современного человека, а, следовательно, об их "жизненно важной функции в обеспечении активного существования общества".
Волынский никогда в своей жизни не пользовался биоэлектронными микростимуляторами, однако довольно много читал о них (главным образом, рекламные памфлеты) и слышал от своих имеющих опыт их использования знакомых. Так получилось, что со временем он разошелся со всеми из последних, в основном потому, что перестали существовать объединяющие их темы для обсуждения. Кроме того, причиной его нарастающего одиночества стал их обновившийся словарный запас.
Это было трудно понять: они вроде бы говорили все те же слова, что и раньше, но постепенно он понимал, что говорят они о нечто совершенно ином, чем то, о чем говорит с ними он, используя те же слова. Не долго думая, он приписал эти вокабулярные мутации в речи знакомых именно воздействию электронных микростимуляторов (исходя прежде всего из исторически очевидного воздействия всякой новой технической новинки на словарь современного ей поколения людей), а потом все более и более убеждался в своей правоте: микростимуляторы изменяли мировоззрение людей. Это изобретение за неполный десяток лет коммерческого производства и массовой эксплуатации сделало с людским обществом то, что не смогли с ним сделать многовековые гуманистические эксперименты в сфере воздействия на человеческую психику. Даже эксперимент, связанный с кино, не был настолько успешным, поскольку между экраном и человеческим глазом всё же оставалась некоторая дистанция, позволяющая посторонним предметам попадать в кинозрительское поле зрения, тем самым заметно снижая эффект воздействия. К тому же, кинопроизводители так и недодумались, каким образом можно донести до зрителя обонятельные и вкусовые ощущения, чье гипнотизирующее воздействие (и это давно уже поняли и используют спецслужбы всего мира) эффективнее всех остальных - а электронные микростимуляторы мгновенно разрешили эту проблему.
Однако, в преамбуле хоть и говорилось о том же, но акценты были расставлены в других местах. Всячески подчеркивалась специфическая роль, отведенная БЭМСам самим историческим развитием. "Мир изменился". "Мир стал другим"... для тех, кто решился на вживление микростимуляторов в своё тело. "Мир стал для них более красочным, более звучным, более приятным на вкус и на запах. Люди теперь сами могут подстраивать мир под собственные пять чувств, которые у всех разные, у каждого человека свои, уникальные и неповторимые..."
Волынскмй перелистнул страницу с преамбулой. Далее шел сам перечень прав и обязанностей работника предприятия. Как это обычно бывает, объем обязанностей занимал примерно втрое больше места на бумаге, нежели объём прав. А значительная часть перечисляемого в одном разделе дублировалась в другом, как, к примеру, такое положение: "работник имеет право проходить ежемесячное медицинское обследование", а в другом разделе: "работник обязан проходить ежемесячное медицинское обследование". Такая навязчивая забота о здоровье работников была бы вполне понятна и воспринята с одобрением, если бы не большой подпункт, гласящий" включая определенную степень врачебного внедрения в тело обследуемого". Выглядело такое дополнение довольно страшновато, и не могло не вызвать вопросов. Ведь оно ясно и недвусмысленно шло в разрез с недавно принятым и одобренным национальным парламентом Законом о недопустимости проникновения в человеческое тело извне без согласия его обладателя, принятым в паре с Законом об аренде человеческого тела. Скорее всего, это дополнение тогда же и было вставлено в перечень прав и обязанностей работника, именно для того, чтобы предупредить возможные претензии и штрафы.
Сам собой напрашивался вывод, что на ЭМИКС проникновение в тело работника производится уже в той степени, при которой оно подпадает под действие Закона. Волынский подчеркнул его, с намерением расспросить о нём подробнее Зильберщютца.
Что же до всех остальных пунктов, подпунктов и подподпунктои, то все они были самыми обычными для предприятий хай-тека. Хотя, конечно же, пятнадцати минут для полного ознакомления с ними было совершенно недостаточно.
- Вы ознакомились? - спросил вошедший в комнату Зильберщютц. - Пятнадцать минут истекли.
Волынский несколько замялся, что было неосторожностью с его стороны. И Зильберщютц сразу же ею воспользовался.
- Так вам не хватило времени? - сказал он тоном, который подразумевал, что работник с такой замедленной скоростью восприятия текста предприятие вряд ли устроит. Это было обычным делом при собеседовании, которое записывалось в компьютер и хранилось в базе данных вечно. Если претендент на место говорил "не хватило", его, как правило, не принимали на работу. Если же говорил "хватило", то он в случае нарушения своих прав со стороны работодателя уже не мог пожаловаться в судебные инстанции, ссылаясь на якобы недостаточную прописанность или двусмысленность положений в "Правах и обязанностях". Ведь на собеседовании он сам признавал, что ему хватило пятнадцати минут на их понимание. Однако на такую удочку уже мало кто из соискателей попадался. Здесь всегда надо быть настороже, ибо любое из произнесенных вами слов, даже вполголоса, может оказаться роковым в соответствии с цифровой шкалой, используемой для вычисления пригодности работника. При несоответствии хотя бы одного из параметров автоматически, безо всякого умысла со стороны начальства, приводится в действие вся система и работник прямо на своем рабочем месте может получить письмо об увольнении.
Сейчас, правда, Волынский еще не стал работником ЭМИКС и цифровая шкала в отношении к нему еще не активирована. Но тем хуже - интервьюер может забраковать его просто так, и никому об этом не станет отчитываться.
- Нет, что вы, времени было вполне достаточно, - почти скороговоркой ответил Волынский.
- У вас возникли какие-либо вопросы? - спросил Зильберщютц. - Задавайте, не стесняйтесь. За вопросы у нас не выгоняют.
- Вопросы? Да, собственно, нет никаких. Разве что вот, э-э, о проникновении в моё тело. Что здесь подразумевается?
Выражение досады появилось на лице Зильберщютца. Видимо, его об этом спрашивал каждый проходящий собеседование, и ему как гомосексуалу и опытному кадровику было не приятно видеть, с каким подозрением относятся люди к этому подпункту. Словно кто-то уже покушается на их бесценное тело!
- Об этом можете не беспокоиться. Ваше право собственности на ваше собственное тело здесь никто нарушать не станет. В случае если возникнет такая необходимость, вас обязательно поставят в известность и испросят вашего согласия.
"А если не соглашусь, то меня выгонят," подумал Волынский, но сказать это побоялся. Всё было слишком очевидно.
- Нет, я всего лишь хотел бы получить хотя бы минимальное, приблизительное представление о таком случае.
- Хорошо, - сказал Зильберщютц с ясно выраженной неприязнью в голосе. Он встал со своего кресла, подошел к стоящему на столе компьютеру и набрал что-то на клавиатуре.
Через несколько секунд одна из стен комнаты превратилась в экран, на котором изображалась очень разветвленная блок-схема. С неуловимой быстротой Зильберщютс мышкой выбрал нужный ему блок.
- Это ваше рабочее место, - сказал он. - Это вид сверху. Думаю, здесь всё понятно. Это лента конвейера. Это рабочий микроскоп. Это работник, то есть вы.
- Микроскоп? - спросил Волынский.
- Да, это ваше главное и единственное орудие труда, - ответил Зильберщютц.
Он переключился на другую картинку.
- Здесь ваше рабочее место показано в разрезе.
На экране появилась картинка: стол, на столе какая-то махина, кресло с совершенно вертикальной спинкой, на кресле человек.
- Это и есть рабочий микроскоп? - спросил Волынский, указав на укрепленное на столе приспособление.
- Совершенно верно, - ответил Зильберщютц. - Он не совсем похож на обычные микроскопы. Видите ли, конвейер идёт беспрерывно, и у вас нет возможности оторваться от микроскопа хотя бы на секунду. Поэтому рабочее место сконструировано так, что тело работника прочно закреплено в кресле, а голова его закреплена на микроскопе.
"Здесь надо обладать дьявольским терпением, чтобы выдержать столько времени на одном месте, практически не шевелясь. Может, не стоит уж так рваться сюда?" подумал было Волынский.
Зильбершютц явно угадал его мысли, сказав: "Да, терпение необходимо крепкое".
Впрочем, что было удивительного в том, что он угадывал мысли новых рабочих, когда описывал им их обязанности? Всякий ведь думал об одном и том же: а выдержу ли.
- Вы будете одеты в робу типа скафандра, внутри которой имеются все условия, чтобы ваше тело чувствовало себя максимально комфортно, - продолжал Зильберщютц. - Я вам уже говорил о датчике, реагирующем на всякое "зачесалось". Естественно, есть в нём датчики, определяющие кровяное давление, частоту пульса, изменения в составе крови. Далее, это к вашему вопросу по поводу "проникновения в тело". Я сказал о контроле над составом крови. Для этого в вену (на любом удобном для вас месте) вводится катетер, через который не только определяется состояние крови, но и поддерживается её оптимальный состав, то есть добавляются необходимые вещества. Далее. Вы спрашивали, что делать, если понадобится сходить по нужде. И это предусмотрено.
Он переключил изображение. Теперь рабочее место было изображено сбоку.
- Вот это, - он показал на что-то типа гибкой трубки, входящее в анус работника, - калоотвод. Он входит в прямую кишку на три с половиной дюйма. В случае возникновения этой самой "нужды" кал отводится прямо из кишечника. Автоматически производится его анализ. Не надо сдерживаться, спокойно испражняйтесь.
А это, - теперь он указал на более тонкую трубку, которая уходила спереди к пространстьву между ног работника, - это мочеотвод. Трубка закрепляется на члене работника. Если надо помочиться, не сдерживайте себя. Анализ мочи также производится автоматически. Ничто не должно влиять на рабочий процесс.
- Может возникнуть ещё такая ситуация, - продолжал Зильберщютц. - У человека, долгое время находящегося в всидячем положении, может время от времени возникать непроизвольная эрекция. Это тоже снимается соответствующими мерами...
- Какими же? - воскликнул почти в панике Волынский, вытирая ладонью пот со лба, - Не вводите же вы какие-то лекарства, чтобы снять саму возможность...
- Нет-нет, что вы, - прервал его Зильберщютц, - ни в коем случае. Нам не нужны судебные тяжбы. Мы это делаем совершенно безвредным способом, могу вас успокоить. Но ничто, повторяю, ничто не должно влиять на рабочий процесс.
- А не проще ли было посадить сюда робота? - спросил Волынский.
- Пробовали. Но такая схема оказалась не работающей. Выходил слишком большой процент брака. Дело в том, что БЭМСы строятся на биоплазменнойой основе. Создатели долго не могли понять, почему, когда триггер взводится роботом, то БЭМС приходит в негодность. Но ситуация полностью исправилась, когда вместо робота это стал делать человек. Видимо, биоплазма как-то реагирует...
- Тогда этого... биоробота. Такие ведь уже есть?
- Конечно, есть, - усмехнулся Зильберщютц, - есть уже не один миллион лет. Правда, называется он "человек"... Именно так руководство и решило. Посадить сюда биоробота, то есть, человека. А вот и сам биоробот, простите, человек...
Зильберщютц переключил картинку, и на экране возникла компьютерная модель человеческого тела, сидящего в рабочем кресле.
- Это матрица, - сказал он, - как только вы сядете в кресло, тут же все параметры вашего тела будут внесены в неё, будет создан ваш цифровой муляж, и так будет отслеживаться каждый, даже самый минимальный, сегмент вашего тела. Это к вопросу о "почесаться"...
- Рехнуться можно о того, что вы мне тут наговорили, - у Волынского всё ещё тёк пот со лба.
- Я повторяю, - продолжал Зильбершютц, - вы можете отказаться прямо сейчас от работы у нас.
Его тон очень гибко переходил из агрессивности и высокомерия в дружелюбие и даже в угодливость. В этом он был виртуоз. К нему не могло быть ни каких претензий по части искусства ведения интервью.
Он не смотрел в глаза собеседника. Лишь изредка - но всегда в самый точный для этого момент - совершал своего рода короткую разведвылазку взглядом: тогда его зрачок в какую-то долю секунды прошивал собеседника насквозь и тут же снова уходил в сторону.
И он ничего не спрашивал. Именно это повергло Волынского в недоумение. Он словно бы всё о вас знал. Он вынуждал интервьюируемого создавать о нём, Зильберщютце, мнение и затем, уже обладая мнением об интервьюере как о лице предприятия, принимать окончательное решение о трудоустройстве. Ведь всякий новый соискатель рабочего места тщательно и скрупулёзно готовится к интервью, старается предусмотреть все возможные подвохи. Но он никогда не готовится к тому, что его ни о чём не будут спрашивать.
- Вы ведь наверняка видели наши телевизионные ролики, - сказал Зильберщютц. - Нет, просто я обязан спросить вас о том, имеете ли вы представление о производимой нами продукции. Так что это скорее риторический вопрос.
- Но я, - замялся Волынский, - я вынужден признаться, что не смотрю телевизор...
- Вообще?
- Да, совсем не смотрю. Поэтому и роликов не видел. Так уж получилось.
- Интересно, - Зильберщютц остановился и посмотрел ему в глаза. - Так таки совсем не смотрите? Интересно. Вы ведь раньше работали школьным учителем. Язык преподавали. Это что же, была такая принципиальная позиция?
- Скорее уж не хотелось тратить крохи свободного времени...
- А я вот очень люблю смотреть телевизор. Ну ладно. Так получается, что вы не очень осведомлены о нашей продукции?
- Я бы не сказал так. Я читал разные рекламные брошюры. Вернее, просматривал. Да и от знакомых много слышал о БЭМСах. Так что определённое представление о продукции я имею.
- Что ж, хорошо, - просто сказал Зильберщютц.
- И это всё, о чём вы меня хотите спросить? - сказал Волынский.
- А о чём мне ещё вас спрашивать?
- Ну-у-у... мало ли о чем. На предыдущих интервью меня много о чём расспрашивали.
- И в конце концов не приняли на работу. - Посмотрел на него ехидно Зильберщютц.
- Совершенно верно, не приняли.
- Запомните, - сказал Зильберщютц, - только гомосексуалы не спрашивают человека о его прошлом. Никогда не спрашивают. Нам это не нужно. Для нас, каждый человек - член нашей семьи, и мы знаем о нём всё, и даже то, о чём он в себе не догадывается знать. Достаточно взглянуть на ваши телодвижения, вашу мимику, выражения ваших глаз - и вы весь как на ладони. Так о чем же вас спрашивать? Не о чем, совершенно не о чем.
- Но вы ведь не знали, что я не смотрю телевизор, - парировал его выпад Волынский.
- Да бросьте вы. Я вам всего лишь подыграл. Всякий более-менее наблюдательный человек уже по вашей речи поймёт, что вы его не смотрите. Я это понял в самом начале. Не говоря уж о том, что ваша мимика совершенно не соответствует тому стандарту, на который настраивают телезрителя заказчики. Скажу вам по секрету (вы ведь наверняка этого не знаете, а мне это хорошо известно), что существует наглядный перечень движений, которые с необходимостью должны постоянно в своей работе воспроизводить дикторы, ведущие ток-шоу и актёры в телесериалах. Это общая директива. И я этот перечень знаю наизусть. Вот так-то. Это очень упрощает дело. Мне лишь нужно было, чтобы вы раскрылись, и к этому я и вёл вас.
"Вёл меня? Чтобы я раскрылся?", недоумевал Волынский. Похоже, Зильберщютц был ещё и виртуозом в умении людей сбивать с толку. Во всяком случае, с Волынским у него это получилось великолепно. Волынский чувствовал себя раздетым, совершенно голым перед этим гомосексуалом. И это было чертовски неприятно. Тем более сбивали его с толку последние фразы, такие вдруг откровенные.
"Неправда всё это, подумал Волынский, предыдущие всегда просили меня рассказать о себе. Или они всё-таки не были гомосексуалами?"