Человек в черном захохотал, вздымая угловатую руку, опустил резко и замер. Кровь плеснула, капли рассыпались, пачкая кляксами экран.
Ирина поморщилась, нажимая кнопки теплого пульта. По другому каналу радостно вещала что-то дикторша в утянутом светлом платье с рискованным вырезом, оживленное лицо - закрашено до пластмассового блеска. Полоски громкости послушно убрали неуместно звонкий в ночи голос.
Минуту посмотрев на теле-красавицу, Ирина вздохнула и, пробежавшись по другим каналам, снова вернулась к старому фильму. Убитый волшебником герой, шатаясь, бродил по комнате, придерживая рукой почти отрубленную голову.
- А каждый сон, это... - зловещий голос прорезался и снова стих, повинуясь обыденному волшебству дистанционного управления.
И тут же звякнул дверной звонок. Ирина от неожиданности уронила пульт. Встала, запахивая халат. Сунув ноги в тапки, пробежала в прихожую, припала к глазку. На площадке в сумеречном полумраке не разглядеть, кто маячил за дверью.
Не поворачиваясь, направилась в кухню. Щелкнула кнопкой чайника, села на мягкую табуретку. Свет включать не стала, из ванной комнаты сочился тусклый, рисовал привычный порядок: стеклянные дверки навесных шкафчиков, круглые бока чашек на сушилке, ребра тарелок под ними.
Тоня переминалась в дверном проеме, поблескивая стеклами очков, держала у горла воротник вязаной кофты.
- Я в носках, - Тоня будто услышав в упреке разрешение, зашла, присела к углу стола, вынимая из кармана кофты сверточек, - а мы тебе пирог испекли. Подгорел немножко. И не поднялся. Но вкусный. Куда положить?
Ирина сунула ближе стеклянную тарелку. Тоня, торопясь, развернула бумагу, устроила подношение и сжала в кулаке бумажный комок, тихонько суя его снова в карман.
- Дай сюда, - Ирина отобрала бумагу и, потянувшись, бросила в мусорное ведерко, - чего ты, как засватанная вечно? Чай будешь или кофе?
- Кофе ночью вредно, - испугалась Тоня, держа на весу жирную от масла руку, - и тебе тоже. Нельзя. Ты чего не спишь?
- Тебя вот ждала, - Ирина пошутила, но увидев, как расцвела на некрасивом лице улыбка, решила не признаваться в шутке.
- Правда? А я волновалась, думаю, вдруг тебе не понравится. Что я поздно так. Просто Вадик, он не засыпал никак. А я как чувствовала, что я тебе сегодня нужна. Прям извелась вся. Пока заснул. Ну я там мобильник положила ему рядом, если проснется, он же меня сразу наберет.
Она снова полезла в карман и умолкла на полуслове.
- Свой дома забыла? - догадалась Ирина, наливая в стеклянную чашку кипяток, - вот ты кулема, Тонь. Да сиди! Ничего с ним не станет.
- Проснется, - потерянно сказала гостья, вставая, - а меня нет, испугается. Ирэночка, я пойду.
- Тонь, парню одиннадцать лет. Скоро в армию. Дай ты ему вздохнуть уже! Что ты с ним как та курица.
Тоня еще постояла, потом послушно села опять. Видно было - совсем не хочется ей уходить.
Ирину снова наполнило раздражение. Ну что мечется? Будто извиняется перед всем миром. За то, что она есть. Будто мир с нее глаз не сводит.
- Я тебя тыщу раз просила, чтоб ты не коверкала мне имя. я - Ира. Ирина. Ирка. А не Ирэна какая-то.
Сказала и застыдилась - раздражение сделало голос излишне скандальным, будто тетка базарная, подумала о себе.
- Это же красиво как! - удивилась Тоня, придвигая чашку и заодно тарелку с принесенным кривым куском пирога, - и тебе очень идет. Ты такая, будто графиня. Если бы волосы длинные, чтобы прическа. И платье. Роскошное. Не сердись, ладно?
Ирина усмехнулась, тоже наливая себе кипятка и кидая в чашку прозрачную чайную пирамидку. Придумала тоже. Графиня. В роскошном платье. Хотя восхищение соседки принимала как должное. И не потому что считала себя супер-красавицей, в их спортивном центре были девы с идеальной внешностью и совершенными фигурами. Просто сама Антонина была некрасивой, по всем параметрам. И это тоже раздражало Ирину. Ну ладно, лицо. Хотя сейчас макияжем любое лицо можно вытянуть к приличным стандартам. С фигурой сложнее, но если напрячься, можно сделать и фигуру. Будет своя, настоящая. Ирина даже как-то предложила Тоне бесплатный абонемент в зал, и вызвалась провести ее через начальный курс тренировок. Чтоб после Тонька занималась уже дома, бесплатно. Но та отказалась решительно, напридумав кучу причин, но главной, конечно, был Вадик. Как это - мама на целых два часа в день оставит ненаглядного мальчика без себя. И дело даже не в том, что она сутки без перерывов нянчит мальчишку, вовсе нет. А в том, что эти два часа будут потрачены не на еду для сына или стирку его футболок, не на уборку его комнаты или вторую работу, чтоб Вадику на каникулах хорошо отдыхалось. А на саму Тоню, вот ужас-то.
- Что? - отвлеклась от мыслей, не услышав вопроса.
- Тоскуешь? - повторила Тоня, проницательно блестя очками, - все никак, да? Я понимаю. Когда Миша ушел от нас, ох, как мне было тяжело. И долго так.
- Тонь, не надо.
- Не буду, - гостья откусила от принесенного пирога, понимающе качая головой, украшенной нелепыми каштановыми кудрями.
- Ты не поняла. Не надо придумывать. Во-первых, совершенно не тоскую. Во-вторых, мы с Андреем расстались по взаимному согласию.
- Отрицание очевидного, - авторитетно заявила Тоня, прожевав пирог, - конечно. А еще гордость. Я ж говорю - графиня ты. В другой жизни у тебя была бы конюшня. Конюшни. Балы. Ницца. Поклонники. Настоящие. А не эти вот. Гоги с Гошами.
Ирина возвела глаза к темноватому потолку. Хлебнула горячего чаю. К мечтам соседки о ее другой жизни она уже привыкла. И к ревности, с которой та относилась к ее спортивной компании.
- Детей тебе надо, - внезапно закруглилась Тоня, отодвигая почти пустую тарелку и вытирая тонкие губы салфеткой, - двоих, а лучше троих. Прекрасные милые девочки и один мальчик, старший, в кителе. В военной академии.
- Тоня, как там роман? Пишется? - Ирине не хотелось прибегать к последнему средству, но пришлось.
Тоня мгновенно забыла о предполагаемых детях. Села прямее, подбирая под табурет недлинные полные ноги, сунула руку в другой карман кофты. Ирина тихонько вздохнула.
- Может, в комнату? - попросила Тоня, - у тебя там так... Как надо, для новой главы.
Ирина встала и покорно пошла в комнату, где в забытом телевизоре развивалась бесшумная драма - плакали женщины, вздымая руки в широких кружевных рукавах, метался между ними какой-то по виду шут в лоскутном кафтане, и давешний черный волшебник снова сатанически хохотал, изгибая брови, и не надоест же ему, подивилась Ирина, выключая фильм.
Тоня уже шуршала у застекленной стенки, куда хозяйка составила ее прежние приношения: витые ароматические свечи, курильницу в виде залитого глазурью античного юноши с подносом у чресел, вышитые рунами салфеточки и крошечные мешочки-саше с сухими травками.
- Можно? Чуть-чуть совсем. Для настроения. Как хорошо, что ты спросила. А я вчера проснулась, уже под утро. Тишина такая. Туман стоит. Я тихонечко села в кухне, там за окном акация, на ней листья еще зеленые. И ветка в окно стук-стук. Ноутбук открыла и такое на меня слетело счастье, Ириш. Как же хорошо жить, да? Даже если смерть потом.
- Любая смерть - это всего лишь сон, - зловеще низким голосом ответила Ирина, усаживаясь в угол дивана и подбирая ноги.
- О! О-о-о! - Тоня застыла с горящей спичкой в пальцах, - я запишу, нужно скорее записать.
- Перестань. Это в фильме только что болтали. Читай давай, - Ирина зевнула и приготовилась слушать. Думала лениво, пока Тоня зажигала свечу и вынимала из своего бездонного кармана сложенные пополам листы писчей бумаги - она каждый день распечатывала плоды ночного вдохновения, на случай, если в мире вдруг кончится электричество, - если надоест слушать, достаточно будет напомнить, Вадик там, проснулся, наверное. И Тоню сдует как сильным ветром.
...А ведь права смешная соседка, мать-одиночка, в чем-то права. Целую секунду, стоя у входной двери, Ирина думала, а вдруг Андрей? Себе к чему врать, не привыкла. Но дальше? Что дальше? Ну, думала, а даже не понять, хотела или наоборот, испугалась. Потому что это сегодня Ирка одна в квартире, а разок в неделю тут ночует тот самый Гога тире Гоша. И пусть Андрей уехал уже почти год тому, но все же они так и не поговорили.
- Он бережно взял ее за подбородок сильными пальцами. И наклонился, обжигая нежное лицо пылающим дыханием. А потом обжег нежные губы горячим поцелуем...
Тоня прерывисто вздохнула. Аккуратно положила листки на стол рядом с трещащей свечкой и повернулась к дивану, сверкнув очками.
- Ну как? - спросила через полминуты тишины.
Ирина повела плечами, кивнула, потыкала кулаком полосатую подушку.
- Ну. Я же просила, чтоб ты не спрашивала меня. Я не читаю таких романов, Тонь. Просто не люблю вообще таких.
- Каких это?
- Женских. Про любовь. Мне детективы больше нравятся. И вообще я редко читаю, некогда.
- Разве он женский? - удивилась Тоня, разглаживая листки, - нет, ну конечно, я женщина, роман женский. Само собой.
- Обиделась? Ну зачем? Вот же. Я не хочу обсуждать, ну... возьми Агату Кристи, например.
- Я не люблю детективы, - быстро сказала гостья, пряча в карман листки и вставая. Свеча потрещала, выдыхая подпаленный аромат благовоний.
- Обиделась. Вечно ты. У тебя там все то нежное, то горячее. Лицо нежное, губы горячие. Как-то чересчур.
- Нет там горячих губ!
- Ну, я в целом. Извини. Я устала, не хочу говорить вообще. Какая литература, Тонь, в два часа ночи?
- Извини. Я пойду. Там Вадик.
Молча вышли в прихожую. Тоня сунула ноги в растоптанные шлепанцы и, кивнув, вышла, перекосив маленький рот с тонкими губами.
Ирина вздохнула и принялась закрывать дверь.
- Ир? - в щель замаячило бледное лицо с тусклыми веснушками, - извини меня, пожалуйста. Я не права. Ты не сердишься?
- Нет, конечно. Спокойной ночи, Тонечка. Вадику привет.
Бледное лицо расцвело улыбкой. Тоня еще раз судорожно вздохнула и отпустила дверь. Ирина постояла, рассматривая в глазок цветастую сутулую спину с кудрями по узким плечам. И ушла в комнату. Не в спальню, хотя утром тренировка и надо бы выспаться нормально. Упрямо легла на диван, не раздеваясь, прямо в халате и шерстяных носках. Потянула сложенный плед, укрываясь до подбородка. Усмехнулась, кусая губу, чтоб не разреветься. Обжег поцелуем. Ах и ах. Горячим дыханием. Графья и графини Тони Беседкиной.
***
Ей уже что-то снилось, легкое и одновременно тихо печальное, как теплый морской ветерок, когда в уши вошел осторожный стук. Ирина открыла глаза в темноту, разбавленную тонкими бликами стекол шкафов. На повторный стук села, рассеянно водя рукой по мягкому покрывалу - никак не могла понять, где она. Медленно вспомнила, откидывая покрывало и спуская ноги в носках на палас, - заснула в гостиной, не стала в спальне. Ложиться. И, трогая рукой прохладные мебельные стенки, пошла в коридор, просыпаясь и настораживаясь. Почему стук, а не звонок? И кто это?
За дверями снова стояла Тоня. Ирина выдохнула, щелкая задвижкой и успокаивая себя. Не надо злиться. А вдруг случилось что, с ненаглядным Вадиком. А если нет, придется Тоню отчитать. Поговорить серьезно, поправилась, распахивая двери. Что-то совсем стала стервой, срывается на несчастное существо, у которой свет в окне - сын, да спортивная благополучная соседка, почти подруга.
- Что, Тоня? Который час? Вадик?
Тоня молча вошла, в полумраке блестели очки, плечи темнели под какой-то шалью.
- Не надо свет, - сказала вполголоса, - куртку накинь. И на ноги.
Ирина, удивляясь сама себе, послушно сунула ноги в мокасины, набросила на плечи легкую куртку. Нащупала в кармане ключи - еще не хватало до утра торчать перед захлопнутой дверью.
В лифте, наполненном мрачным мигающим светом, с удивлением осмотрела длинное темное платье с густой драпировкой подола, черное кружево, окутывающее плечи. Русые волосы Тони, обычно торчащие неровными кудряшками, спускались на черное кружево блестящей волной - свет, что ли, падает так...
- Куда мы?..
Тоня молча приложила палец к губам, сверкнул на длинном ногте - маникюр? А никогда раньше не делала, ногти короткие, обгрызенные. Были.
Длинный двор с регулярными палисадниками у каждого подъезда и такими же регулярными скамейками, был совершенно пуст и так тишайш, каким бывают улицы в самое глухое время перед рассветом. Когда спит даже ветер, думала Ирина, идя следом и глядя, то на скульптурно недвижные деревья, то на уверенную спину в темном каком-то шелке или атласе. Вокруг все было серым, без полного мрака, видимо, рассветет уже скоро. И Тонина фигура в размытых тенях терялась, не прочитываясь деталями. Не понять, туфли на быстрых ногах или какие ботинки. Не понять, как уложены волосы, которые вдруг изменились. И еще на голове что-то, Ирина присмотрелась, спотыкаясь, но так и не разглядела, кружева, что ли, кусок. Как это там, у Кармен? Наколка?
Слово вызвало в памяти синие тюремные татуировки и Ирина сдавленно хмыкнула.
Они шли уже в парке, обогнув угол дома, редкие машины, что ехали по шоссе, стихли, словно их не стало в мире. Впереди, там, где асфальт плавно понижался, подводя парковые дорожки к обрыву, еле слышно плескала вода.
Ирина согрелась от быстрой ходьбы и даже развеселилась. Давно не вставала так рано, не видела парковой темноты. Вечером, да. Или задерживались на тренировках, или возвращались с Гошкой из клуба, но с тренировок торопливо шла, уставала напрочь, не глядела по сторонам, а со всяких ночных увеселений их привозило такси, и что там той ночи - кусок тротуара, домофон, Гошкины руки на талии и его смуглое лицо в мигающем свете лифта.
- Не надо, - сказала Тоня, не поворачиваясь. Голос прошелестел, как листья под легким порывом ветра, - не надо о нем, тут. Сейчас.
Сей-час, сейчасс... - Ирина на ходу оглянулась, ожидая увидеть, как закачались острые пятерни платановых листов, ажурные перья акаций. Но все застыло, будто воздух был серым янтарем.
Посреди широкого круга асфальта, на котором разворачивались днем автомобили, торчала группа высоких кустов с черными кривыми стволами. Весной они красиво цветут, а названия Ирина не знала, да никто не знал, просто "кусты те, фиолетовые". Тоня шагнула, скрылась за стволиками. Ирина вдруг испугалась, что осталась одна в неподвижном спящем парке. Хотя боялась редко. Прибавила шагу и вылетела на самый край, где асфальт переходил в полосу травы на обрыве.
- Тонь?
Та повернулась. Ирина замолчала, забыв, что собиралась спросить. Постепенный светлеющий сумрак показал тонкое лицо с глубокими глазами, маленький решительный рот, ровный нос и белеющую в складках кружева шею. Да разве это ее Тонька Беседкина, узкоплечая, с неловкой посадкой головы, с нечистой бледной кожей и кривящимся маленьким ртом с тонкими губами? С мягким животом, выпирающим под дурацкими трикотажными кофточками, с целлюлитом, уродующим несоразмерно широкие бедра, которые делали недлинные ноги еще более короткими.
Ирина жадно осматривала спутницу. То, что она видела сейчас, было важным, очень важным, хотя кто-то, в особенности мужчины, может усмехнуться, ну вот, принялась за женское. Но это не было женским. Как тренер, она принимала в работу тела и фигуры с самыми разными недостатками, и с одного взгляда умела определить, где нужны долгие занятия, а где достаточно просто поменять стиль одежды, да научиться расправлять плечи хотя бы, и гордо нести голову.
Сейчас ей казалось, с Тоней произошло все. Будто она родилась такой, как была, но росла совсем по-другому, иначе провела детство, иначе думала и воспринимала мир. И в этом другом ее мире наверняка не было злобного алкаша Мишки Беседкина, который не просто бросил послушную до испуга жену с крошечным сыном, а мучил ее беспрестанными возвращениями, дикими скандалами и ломанием мебели.
А если и есть он тут, быстро подумала Ирина, то вряд ли ему поздоровилось...
- Смотри. Пока нет солнца, ты увидишь.
- Что? - она с трудом отвлеклась от решительного лица Тони и посмотрела в направлении жеста.
Та показывала куда-то на линию горизонта, где светилось мягкой белизной облако странной формы. Нижней частью, как острием, облако входило в серую воду, уже тронутую светом скорого утра. А потом, плавно раздаваясь, толстело, ширилось, растекаясь несколькими аккуратными слоями-дисками, расположенными последовательно один над другим. И снова сужалось, утыкаясь в неяркую небесную голубизну размытой макушкой, напоминающей шпиль.
Ирина задержала дыхание, не замечая этого. Казалось, выдохни, и колыхание воздуха пойдет разрушать величественную ажурную конструкцию. Такую зыбкую, облачную.
- Ты должна его позвать!
- Тише! - она схватила Тоню за руку, чтоб та замолчала, чтоб смотреть подольше.
Женщина легко пожала холодные пальцы и высвободила ладонь. Снова протянула руку к далекому миражу.
- Твой мужчина. Его забирают. Если ты позовешь, он вернется.
Ирина оторвала взгляд от тихой красоты, чтоб с удивлением посмотреть на светлое лицо в обрамлении пепельных прядей и черного кружева.
- Ты о ком? Ты про Андрея, что ли? Тонь. Сколько раз тебе говорить!
На новом лице Тони волной прошла гамма выражений, сменяя друг друга. Приподнялись красивого рисунка тонкие брови, приоткрылся маленький рот - удивилась. Брови сошлись, рисуя на переносице вертикальную черточку, губы сжались, натянулась кожа на скулах. Злится, мельком подумала Ирина, о, черт, она на меня злится? Тонька?
А потом уголки губ опустились еле заметно, и так же чуть-чуть брови приподнялись страдальчески, глаза смотрели сочувственно и смиренно, руки опустились, раскрывая ладони - такие светлые на темном атласном фоне.
- Ты меня жалеешь, что ли? - хриплым голосом уточнила последнее выражение Тониного лица Ирина, - жалеешь? Меня? Ты?
Тоня вздохнула. Покачала головой. Развела руками, так же молча, что совсем взбесило Ирину. Жалеет. И не считает нужным даже объяснить. А на лице написано - все равно ты ничего не поймешь. Уже не поняла.
Она хотела закричать, разбить, наконец, эту неподвижность, заполнившую мир, засмеяться саркастически. Но с новой Тоней даже этих, то есть наполовину опереточных, наполовину серьезных страстей не получалось. Не говоря уже о привычном для обеих отношении Ирины к соседке - как к милому неуклюжему, слегка надоевшему щенку, который все делает не так и научить правильному не получается.
Поэтому она резко отвернулась, заодно поворачиваясь спиной к маячащей на горизонте прекрасной облачной башне, и пошла обратно, стараясь потверже ставить на асфальт ноги в мягких мокасинах. И жалея, что не сапожищи на каблучищах, чтоб вколотить их стуком в голову Тоне свою злость, недоумение и досаду.
Шла, полная сердитого недоумения, ничего не замечая вокруг, встряхивала головой, чтоб избавиться от утреннего птичьего свиста и гомона. И, не заметив как, оказалась в кухне, сидела, обхватив себя руками за плечи, а рядом шумел чайник, готовя кипяток.
Ирина машинально сделала себе большую кружку с кофе, унесла ее в комнату, на этот раз в спальню. Поставила на тумбочку рядом с большой кроватью, вдумчиво разделась, стащила носки и легла, вытягиваясь под чистой прохладной простыней. Закрыла глаза.
- Позови, - настойчиво проговорил рядом Тонин голос.
Она села, держа край простыни горячими руками. Да что за бред! Снова легла, зажмуривая глаза и стараясь расслабиться. Мерно задышала, как надо, по правилам, которые всегда помогали. Помогли и теперь.
Через пять минут уже спала, одновременно пытаясь войти в тихую предутреннюю воду под обрывом, глядя на далекую облачную башню. Но вода уворачивалась, твердела, нога соскальзывала, потом попадала в тиски между резиново неподатливыми волнами. Хотелось заплакать от беспомощности, но плакать Ирина не любила никогда. Потому, уставая, с пересохшим ртом, снова и снова делала шаг, оступалась, выдергивала босую ногу, пробуя новые направления. И все - молча.
Глава 2
Утром, с ощущением, что всю ночь тяжело работала вместо того, чтобы нормально отдохнуть, стояла на лестничной площадке, уже закрыв дверь и раздумывая, не постучаться ли к Тоне. Прямо видела, как входит и, убедившись, что Вадик уже отправлен в школу, начинает решительным уверенным голосом отчитывать соседку за ее бесцеремонность, за попытки повернуть ее - Иринину жизнь, с которой она сама вполне в состоянии справиться.
Но дверь открылась сама. Тоня вышла, таща в руке мешок с мусором. Засветилась улыбкой, немного виновато засматривая в хмурое лицо соседки.
- Ирэночка! Доброе утро. А знаешь, ты права. Вчера. Ты вызвала уже? А я забыла вынести, торопилась, когда с Вадиком. И хочу еще в парк сходить, пока выходной у меня. Потом все станет некрасивое такое.
Вместе они вошли в лифт, Ирина молчала, разглядывая оживленное некрасивое лицо, опять привычное, Тонино, с блестящей на неровных скулах кожей и нелепо торчащими кудряшками над ушами.
- Я полночи думала. До утра почти. Там и правда, сладкое такое все, дамское. Я, наверное, никогда не смогу. Написать, как оно чувствуется. Понимаешь? Эти слова. Они вроде настоящие, а когда я их пишу, потом получается, как ты и сказала. Ой, я рада как!
- Чему рада? - Ирина была сбита с толку.
- Тому, что ты права, - удивилась Тоня, переступая разношенными туфельками-балетками под старой джинсовой юбкой, - я сначала решила, ты совсем не слушаешь, а ты все верно заметила. Ну ничего, я перепишу снова. Попробую. Знаешь, мы, когда с Мишей, в самом начале вот...
- Тонь... А ты эту шаль с кружевом, ты ее почему не носишь?
Лифт дернулся, лязгая, разъехались двери, открывая гулкий подъезд, яркий проем на улицу и фигуру соседа с ротвейлером на поводке.
- Ну. Испанскую такую. Которую ночью ты...
Ирина смешалась. Ночная Тоня так отличалась от дневной, что и говорить было неловко, и все эти кружева казались чем-то театральным.
- Ночью? - удивленно переспросила Тоня.
Но тут в проеме показалась тонкая мальчишеская фигурка с ранцем, волочимым за лямку, и Тоня, забыв о разговоре, ахнула, рванулась, хватая мальчика за плечо и присаживаясь на корточки перед опущенным бледненьким лицом:
- Вадинька! Что случилось? Ты заболел? Да как же ты. Сам!
- Книгу забыл. И атлас. С картами. Нормально все, мам! Я возьму только.
- Пойдем! Пойдем скорее. И в туалет заодно сходишь.
- Ма-ма!
Тоня снова нажимала кнопку лифта, так сильно, будто хотела оттуда вытряхнуть соседа с собакой где-то между этажами.
Ирина кивнула мальчику. И вышла, щурясь на яркий, еще летний, но уже приправленный осенней густотой воздух.
В спортзале работала машинально, проходя между тренажерами, подсказывая и поправляя усердно потеющих женщин, потом вдруг оборвала себя на полуслове и вышла, спускаясь мимо огромных окон по легкой лесенке на первый этаж, где была дверь во внутренний дворик, небольшой, с деревом и парой скамеек. Села, вытаскивая из кармана наброшенной куртки пачку сигарет. Содрав глянцевый целлофанчик, вытащила одну. И оглянулась, ища, у кого бы попросить зажигалку.
- Э, - с укором сказал над головой вальяжный баритон, - ну-ка...
Гоша ловко выдернул из пальцев сигарету, смял и бросил в урну. Протянул руку за пачкой. Ирина сунула ту в карман.
- Дай, я сказал!
- Ты мне начальник, что ли?
- Ирка, не дури. Мы договаривались, так? Еще не хватало, девочки увидят, тренер вдруг с цигаркой. У нас имидж. Давай пачку.
Ирина встала. Молча обошла Гошу и направилась в раздевалку.
Через полчаса снова стояла на площадке, уверенно нажимая кнопку звонка на двери соседней квартиры.
Тоня смутилась, раскрывая дверь нешироко, вроде не знала, пускать или нет.
- Проходи. Не убрано у меня. Я Вадика снова же в школу. Не успела.
- Ничего.
Ирина прошла в комнату, оглядываясь в сумраке задернутых штор, села в кресло, откуда Тоня поспешно убрала кучу каких-то вещичек. Сама присела к столу, где мерцал экраном ноутбук. Вокруг были горами навалены книжки.
- Пишешь?
- А? - Тоня оглянулась на беспорядок, - нет, это работа. Ошибки правлю в сканах. Ну, тексты книг после файнридера бывают со смешными такими опечатками, если программа неправильно опознала слово. Приходится вручную. Представляешь, например, у Музиля, там вместо слова "кошки" написалось "кишки". Пушистые полосатые кишки.
Тоня засмеялась, приглашая Ирину посмеяться тоже. Но та уже отвлеклась, пристально глядя на тумбу под телевизором. Вполне современным, не самым, конечно, большим, но с хорошим плоским экраном, ну да, Вадику же нужно смотреть кино и всякие мультики. А сама тумбочка застелена чем-то черным, с зубчатым краем.
- Это что у тебя? - Ирина встала, подходя и трогая черное кружево.
- Это? А. Это от бабушки еще. Вернее, от прабабки. Ей поклонник привез из Индии, еще было желтое, цвета шафрана, но я подарила. Девочке, которая нравится Вадику.
Ирина выпрямилась, теперь уже внимательнее рассматривая шторы, плотно запахнутые на окне. И очень похожие на то внезапное платье ночной Тони. Такой же переливчатый темный атлас, то ли черный, то ли густо-зеленый. Так же собранный в мелкие вытянутые складки.
Ей что, все приснилось? А если так, значит, она видела эти тряпки, раньше. Когда была. А когда была? И была ли вообще?
- Недавно, - говорила Тоня, пока Ирина оглядывалась, пытаясь собрать мысли во что-то внятное, - недавно вытащила и положила, а что, пусть будет. Старинное, но пусть, я ж не музей, даже если порвется, зато посмотрит, как мы живем.
- Новый год! - вспомнила, наконец, Ирина, - я к тебе заходила, помнишь? Приглашала. Полгода назад.
- Полтора, - поправила Тоня, - это прошлый был Новый год.
- Подожди. Недавно? Когда недавно? А шторы?
- И шторы недавно. Ну, месяц, может. Мне их сотрудница отдала, сказала, мрачные. А мне нравится. Откроешь, как будто в другой мир вылетаешь. Да что с тобой, Ирэночка? Давай я корвалолу сейчас.
Она засуетилась возле полированной стенки, хлопая дверками.
И тогда Ирина села снова, махом выпила ледяной мятной жидкости из принесенного Тоней стакана. И рассказала ей все о ночном визите.
- Очки, - с облегчением сказала та, - я вспомнила, ты зашла, они были, потом исчезли. Просто не стало их. Значит, мне все приснилось. Тонь, я сны никогда не вижу. Можно сказать, не знаю, что это такое. И вот вдруг. Но там все такое было...
Она повела руками, пытаясь объяснить, какой весомой значительностью пропитан был сон, каждая крошечная его деталь. Шаги по асфальту, серый прозрачный воздух, и эти птицы под конец - так внятно и звонко болтали. А еще - башня. Но пришлось бы перечислять долго, потому что каждая мелочь словно кричала, убеждая в своей реальности. Каждая!
- Только все эти кружева-шелка, я не понимаю, они точно такие, как у тебя тут. А не могла их видеть. Пусть даже просто похожи. Но все равно, такое совпадение.
- Так надо, - вдруг кивнула Тоня, бросив мучить бахрому, - это правильно.
- Что правильно?
- Ты должна знать, что это был сон. А еще должна знать, что он настоящий. Вот тебе и показано. То, что не видела в жизни, но оно есть. А я? Я тебе говорила позвать Андрея, да? Значит, надо позвать.
- Тоня, перестань! Не верю я во всякие вещие сны. Ты еще скажи, я должна потащиться в парк, встать там на прибое и орать горизонту? Я что, в психушку мечтаю попасть? Да, и еще. Ты там была не такая.
- А какая? - Тоня поправила очки, взбила кудряшки за ухом.
- Ну... - Ирина не стала говорить конкретно, чтоб не обидеть соседку, - совсем какая-то другая, решительная. Уверенная.
- Хочешь, ночью вместе пойдем? - вдруг предложила Тоня, немного нервно раскладывая книги на столе, - в парк, чтоб ты не волновалась, когда будешь звать.
- Да не буду я! - возмутилась Ирина и встала.
Тоня молчала, и Ирина возмутилась еще больше, прочитав в молчании уверенность, в том, что будет. Пойдет и позовет.
На работу возвращаться не стала. Переоделась в домашний спортивный костюм и легла, повыше устроив подушки. Держала в руках чашку, прихлебывая остывший кофе. Не давала покоя оборванная на полуслове Тонина фраза, о том, что вот мы с Мишей, когда-то давно...
У них же была любовь, думала Ирина, и от любви родился Вадик. То есть, двое хотели друг друга. Стремились, обмениваясь взглядами и улыбками. Может быть, Тоня пишет свои нескладные сладкие романы именно чтоб закрепить, не дать уйти этому вот, что когда-то было. Доказать миру, что оно никуда не ушло. Хотя бесповоротно закончилось. Зачем мне это? - спросила себя, баюкая в руках чашку и глядя на приоткрытую дверь в коридор. Может быть, для того, чтоб я вспомнила нас с Андреем? Когда вспоминала в последний раз? Очень давно. Когда были вместе и счастливы. А после, когда пришло ровное равнодушие, берегла его, стараясь не нарушать. Потому что знала, разрыв - это очень больно. Опыт был, до Андрея, и повторять его не хотелось. Так что, когда стали они отходить друг от друга, и оказалось, почти и не больно, просто ноет внутри, а начнешь работать и общаться, нытье утихает, прячется. Тогда тихо радовалась, лелея равнодушие. А оно росло, ширилось. Может быть, оно росло, потому что я его холила? - снова задала себе вопрос Ирина. И не знала, как ответить, и нужно ли отвечать.
Ночная Тоня была уверена в том, что нужно позвать. Попробовать что-то вернуть. И можно издевательски посмеяться над ее уверенностью, приводя в пример ее собственного злобного Мишку. Но ведь Андрей совсем не такой! Хороший. Нормальный. Даже как-то чересчур нормальный, хотя сначала именно это и нравилось в нем. Надежный. Поэтому и выбрала, обратила внимание. И стала. Что стала? Ловить, приманивать, как делают это женщины во все времена. Увлеклась, конечно, но крышу не сносило, и это радовало.
Ирина поставила кружку на столик и легла на бок, поджимая ноги, обняла подушку, усмехнувшись. Назначила, выходит, приятного молодого человека тихой пристанью. Для себя. А он и не в курсе. И потом вдруг перестал соответствовать. Пришла обида. И вместо того, чтоб увидеть в муже человека, более настоящего, живого, она остановилась, застыла, мягко отталкивая увиденное, запрещая себе. А значит, и ему тоже.
Мысли утомляли, хотелось заснуть, тем более, гуляла полночи. Нет, не гуляла, спала, поправила она себя, зевая. И упрямо поднялась, взбивая отросшие волосы, надо бы выбрать время, пойти постричься. Андрею понравилось. Тогда. Когда приехал и потом почти сразу же уехал.
Встав перед большим квадратным зеркалом, перечеркнутым гимнастической горизонтальной стойкой, осмотрела себя, как чужую. Вспоминая, как ночью читала соседкино лицо, прошлась взглядом по чертам своего, стараясь не менять выражения. Все, вроде бы, понятно, излом четких бровей - недоумение от происходящего, и раздражающая печаль в глазах, от настойчивых напоминаний о недавнем прошлом, о разрыве. А эта черта между бровями? Из тонких морщинок. Злость?
- Почему я? - сказала, переводя черточку в слова, - а сам? Слабо? Кто из нас мужчина?
И вздохнув, ушла в гостиную, села на пол перед мебельной стенкой, выдвинула длинный ящик, набитый бумагами. Вытаскивала конверты, аккуратно подписанные. Откладывала в сторону, чтоб не мешали. За открытым окном внизу ревели машины, пикала сигнализация, кричали дети на автобусной остановке - рядом школа. Хорошо, что спальня выходит на парк. Одно окно в сторону деревьев, тишины и дальней воды. Но хоть одно.
Может быть, если я проснусь ночью, подумала, укладывая на колени старую серую папку с замахрившимися краями, выгляну в окно, то за кронами увижу башню? Она такая высокая...
И тут же одернула себя: нет никакой башни. Просто дурацкий сон.
Полотняные тесемки разъехались, неровная горка бумаг вылезла, роняя квадратики старых фотографий. Ирина перевернула папку, высыпая добро на палас. И стала брать наугад то снимок, то сложенные справки и документы, одни сразу откладывала в сторону, над другими сидела дольше.
Мутная фотография в белых прочерках. Три мальчика и девочка, стоят у воды, серой, как давешний предутренний воздух. Андрей сбоку, шорты перекошены, одна штанина закрывает коленку, другая задрана. И пояс шортов сполз наперекосяк. Карман набит чем-то, догадалась Ирина, улыбаясь. У мальчика в центре рука поднята, на низке черные и серые рыбы. Другие смотрят на героя. И только девочка, улыбаясь широким ртом, старательно глядит в камеру. На ней ситцевое платье с пуговицами на груди.
Совсем еще малышня, с нежностью подумала Ирина. Лет по семь-восемь. И вдруг резко ощутила ногами тот самый песок, колючие в нем ракушки. Жаркое солнце, пекущее непокрытые головы, и ласковую воду, которая лижет щиколотки, щекотно прыгая и отступая. Как будто это она там стояла. Не взрослая, когда жили у родителей Андрея, а тоже малявка, как эти вот. Или одна из них.
Представила себя девочкой, но нет, казалось ей - ощущения переносят ее в тело именно пацана, каким был ее муж когда-то.
Старых снимков было немного, десятка полтора. Двор под виноградом. Дорога и чей-то мотоцикл, окруженный подростками. Андрей с гитарой, волосы длинные, елозят по плечам расстегнутой рубашки.
Скользнув под пальцами, упал на палас цветной кодаковский снимок, яркий, но уже меняющий оттенки. Ирина подняла, всматриваясь в свое собственное лицо. Помнится, сидеть было ужасно неудобно, нога съезжала с неровного валуна, и Андрей, смеясь, положил ее ногу к себе на колени. Чтоб не упасть, она ухватилась за его плечи, обняла, так и остались, он держит голую ногу, юбка поехала к самым бедрам, а у нее рот открыт и глаза сощурены. Волосы свесились на плечо, белые совсем. Пару лет ходила блондинкой, пока не надоело. Когда перестала выбеливать, заодно и постриглась в первый раз совсем коротко. Как мальчишка.
Она положила снимок в общую кучу бумаг. Ну, посмотрела. И почти ничего он ей не сказал. Вернее, напомнил обстоятельства, и можно их вспомнить подробнее. А сама фотка - от нее только неловкость. Смешная одежда, моднявая на то время. Смешные лица. Что интересно, какие-то чересчур молодые, безликие, как у всех. Сейчас Андрей выглядит лучше. Хорошо мужчинам, их возраст не портит, подумала общее, но не согласилась с утверждением. Свое молодое лицо тоже казалось ей никаким, просто заготовкой. Удивительно, что он вообще обратил внимание на нее - такую вот, какой была. Удивительно, что и она разглядела в нем что-то. Ах да, и уже успела пережить несчастную любовь, с попыткой самоубийства и прочими страстями. Удивительно, что это гладкое существо, с личиком, на котором - глазки-ротик-носик, страдало с таким пылом, по-настоящему, еще раз удивилась Ирина. Но ведь было.
Она отложила снимок в сторону, отдельно. Перебрала старые документы. Школьный аттестат, справку для какой-то отработки, медицинский обходной с выцветшими чернильными закорючками. Самодельные дипломы с русалками и нептунами, это уже с его студенческой практики в рейсах. Рассеянно открыла тонкий, самый большой по формату и потому неудобно подвернутый краем школьный атлас контурных карт. Случайно приблудился, не попал в макулатуру, как исписанные математикой и русским тетрадки.
И выпрямилась, с холодком, ползущим по спине.
Среди старательно раскрашенных материков с неровными подписями, на развороте, во всю ширину двойного листа, был вычерчен черной тушью остров. Похожий на большую подкову с разной длины округлыми лапами, смотрящими вниз. На широкой части острова тушь старательно прорисовала замкнутые линии, какими обозначают возвышенности - от самой большой, неровной, к маленькому кружку в центре. И в нем - жирная точка, из которой устремлялось вверх облако. Вернее, башня, стоящая на острие. Вытягивалась, неся на стержне рядок круглых бусин, потом - плавные диски, несколько, от маленького до самого широкого, как плоская шляпа. И над диском-шляпой еще такие же, но поменьше, три, нет, четыре, а из них - шпиль. Уходит к самому краю листа.
Ирина подняла атлас, держа перед лицом на вытянутых руках. Встала, поворачиваясь к двери, за которой коридор и дверь в спальню, а там окно, выходящее в парк. За парком - море. Горизонт, на который ночью показывала Тоня. Лист удобно расположился в пространстве, башня поднялась вертикально, и размер нарисованной совпал с увиденной ночью, совершенно далекой.
Вдруг стало слышно, как потикивают на стенке часы, рывками передвигая ажурную стрелку. Ирина затаила дыхание, вслушиваясь в странную тишину. Но та молчала, убрав из себя уличные звуки, не шептала в ухо, не приносила дальнего голоса. Только часы двигали время, медленно, но без перерыва.
- Ерунда какая, - шепотом сказала Ирина и захлопнула атлас. Тут же открыла снова, рассматривая мелкие буквы под нарисованным островом. Те сливались в невнятную вязь, торча острыми верхушками незнакомых букв. Да нет, сердито подумала, просто почерк, как у тех докторов в справке. Обычные игры, детское рисование. Сидел на уроке, калякал, слушая учителя. Кто не рисовал в тетрадках и учебниках? Контурные карты по географии 5-го класса. Вот-вот, самое время для воображаемых путешествий.
Она аккуратно сложила бумаги обратно в папку, туго затянула тесемки и отправила ее снова в шкаф. Оставила только цветной снимок и атлас. Унесла в спальню, сунула под кровать с той стороны, где спала. И, расчесав волосы, решила выйти перекусить в кафе, а то в холодильнике ничего, кроме йогуртов и пакета с виноградом.
Глава 3
Любовь носила имя Артур. Высокий, очень изящный, с темными вьющимися волосами, за которые его любовно поругивали учителя, но дальше укоров дело не шло. Всеобщий любимец, спортивный, отличник, обаяшка, балованный благополучными родителями. Он был в девятом, а Ирка в восьмом. Влюбилась, как та кошка, увидит и сразу ноги подгибаются, ладони потеют, а уши глохнут. Артур встречался с первой красавицей класса, ее тезкой, вернее, все называли ласково - Ириша. Иринка. Иринка Самойлова. И конечно, Ирке Грец ничего не светило, с ее приземистой полноватой фигурой, обыкновенными русыми волосами, которые она зашпиливала сбоку невидимкой, чтоб не падали на глаза.
Из-за Артура она изучила себя вдоль и поперек; оставаясь дома одна, раздевалась, медленно поворачиваясь перед старым трюмо, до боли в сердце пытаясь найти хоть какой-то изгиб или линию, которая могла бы сравниться с изящной фигурой Иринки. Но ничего, ни длина ног, ни плечи, ни форма рук. Конечно, уже существовал интернет, и тратя купленные карточки, Ирка часами листала странички сайтов с красотками и рекомендациями, как сделаться из утенка лебедем. Но к неяркой внешности был ей дан от природы трезвый ум, и скоро она с печалью разобралась, что советы на сайтах и в журналах чаще пусты и противоречат друг другу. Пока однажды не увидела у подруги глянцевый иностранный журнал, в котором рядом с накачанными парнями позировали мускулистые девушки, так же поигрывая бицепсами. Спортивные девушки ей не понравились. Но на одном небольшом снимке смотрела в камеру невероятной красоты молодая женщина, в красном купальнике с глубоким вырезом и туго затянутой талией. По всему фото стрелочки и циферки говорили о чем-то, даже не на английском, журнал оказался испанским. Ирка, пересняв фотоаппаратом лист, засела за перевод, мучая хромые интернетовские программы, записанные на пиратские диски. Чутье не подвело. Краткие указания ссылались на большую статью в том же журнале. Ее тоже пришлось перевести. И через месяц Ирка стала владелицей подробного руководства по шлифовке женской фигуры при помощи упражнений на тренажерах и со свободными весами.
Теперь в ее комнате, из которой так удачно уехал учиться старший брат, в углу поселились разборные гантели, блестела привинченная к стене шведская стенка, а под кроватью жила самодельная скамейка - доска, которую Ирка самолично обила кожзаменителем поверх ватина, выдранного из старого маминого пальто.
Любовь была так сильна, что Ирка занималась добросовестно и аккуратно, вела тетрадь, куда записывала измерения и свой вес, считала калории. Стараясь не впадать в отчаяние, внимательно осматривала себя в зеркале до и после тренировок. И читала по теме, все, что попадалось на глаза. Выписывала нужное, обдумывала, пробовала и проверяла. Она и не знала, что за год трудов практически создала свой собственный учебник, в котором найденные сведения и рекомендации перемежались с собственными наблюдениями и находками. Оказалось, система работает. Во всяком случае ее - Иркино молодое тело - благодарно отозвалось на правильный режим и верные нагрузки, на пробежки по утренним улицам и плавание в городском бассейне. И расцвело. Не само по себе, а так, как лепила его хозяйка, следя и прислушиваясь, внося поправки и посылая команды мышцам.
В конце зимы девятого класса Ирку вызвал к себе в каморку физрук - одышливый толстяк, бывший боксер, щеголяющий на уроках в мягчайших замшевых сапожках с яркими шнурками. Осмотрев стоящую перед ним девочку в черном спортивном купальнике, уставился в пристальные глаза, спросил:
- Куда ходишь, Грец? И давно? Мне почему не сказала?
Ирка пожала плечами, отмечая, как мышцы напряглись расслабились, передавая движение от одной к другой, и мысленно, как привыкла, называя каждую.
- Никуда не хожу, Евгений Васильевич.
- А врать нехорошо. Учителю особенно, - физрук расставил согнутые ноги, похлопал себя по коленям, потер их ладонями.
- Я дома занимаюсь. Зарядкой. И бассейн, ну вы знаете, я справку приносила.
- Угу. Угу, - маленькие глаза снова пустились в путешествие по Иркиному новому телу, а она отмечала теперь уже их небольшие шажки (грудная мышца, дельтовидная, бицепс, плечо, а, талия, бедро, икроножная...)
- Ладно, - Евгений Васильевич задышал тяжелее, как старый пес с лишним весом, - угу... так. От школы не хочешь на соревнования поехать? По плаванию?
- Нет. Я медленно плаваю.
- Да и х... фиг с ним, Грец. Думаешь, там кто хорошо плавает? Отчитаемся, и ладно. А пусть посмотрят, какие у нас спортсменки-красавицы растут.
Ирка хотела снова отказаться. Но тут Евгений Васильевич продолжил:
- Десятые нормально, там Шепелев, Клименко, Раевских, ну и девчата подобрались. Странникова и Бойко. А с девятыми проблема.
- Я поеду, - быстро сказала Ирка, приказывая мышцам держать ее в равновесии, не шататься и не падать, не подгибать коленей. Шепелев. Артур. А Самойлову физрук не назвал.
- Да? - обрадованно удивился физрук, тяжело поднимаясь и неловко смахивая со стола пару каких-то листков, - ну, молодца, с той недели вместо уроков походишь в бассейн. Маловато, конечно, через три недели ехать, но все-таки.
Ирка изящно присела, точными движениями подбирая разлетевшиеся листки, поднялась, укладывая их на место. Кивнула на одобрительный взгляд. И вышла, плавно и уверенно ставя ноги, следя за осанкой.
В бассейн, к ее разочарованию ездили они порознь, Артур - в другие дни. Зато Ирка, выпотрошив заначку, куда складывала деньги на выпускное платье, нашла в спортмагазине дивный купальник, такой же красный, как в журнале, плотно обтягивающий фигуру. Осмотрев себя в зеркале, бережно сложила в пакет. И продолжила тренировки - дома, на стадионе, и в бассейне.
На соревнования ехали автобусом, Ирка сидела сзади, одна, отговорившись головной болью, и смотрела, как на передних сиденьях веселятся старшеклассники. Встают, покачиваясь, перебираются с одного места на другое, - автобус шел полупустым. Поют и смеются. Артур и тут был главным, душа компании. Девочки смотрели снизу вверх, с готовностью смеясь шуткам.
В большом гулком бассейне, принадлежащем огромному металлургическому заводу, все было скомканно и суетливо. Рябят провели, показывая раздевалки и душевые, познакомили с расписанием, и отправили в небольшую заводскую гостиницу - серый домик с большими окнами и длинными балконами, смотрящими на центральный проспект. Там они поужинали за круглыми столиками в пустом кафе и разошлись по номерам, удивляясь комфорту и стильности обстановки.
Ирка оказалась в номере одна. Счастливое стечение обстоятельств, от девятых классов их школы девчонок больше не было, а предполагаемая соседка по номеру не приехала, заболела накануне.
Это было чудесно. И страшно. Слушая смех в соседнем номере, Ирка повесила в шкаф курточку, разложила на свободной кровати купальник и прочие вещички. И вышла на балкон, выключив свет, чтоб ее не было видно. Оперлась на перила, пытаясь услышать в гомоне за решетчатой перегородкой, где распахнуты двери в такой же номер, голос Артура. Там поселили девочек, их голоса были слышны хорошо. И голоса парней тоже. Кажется, у них вечеринка, поняла Ирка. Кажется, они даже что-то пьют. И плевали они на призы очередной олимпиады, которые поспешно и невпопад устраивались то областными властями, то предприятиями для своих подшефных. Деньги отмывают, морщась, говорил за ужином отец, складывая газету, нет, чтоб водопровод в городе сделать или дороги, наконец, починить по Крыму, кидаются на такое, что погромче. О чем в газетках потом пропишут. Кубки, медали, тьфу.
Совал газету на подоконник. Мать кивала согласно, но после спохватывалась.
- Зачем ты, Володя! Это же для детей, для будущего! Чтоб выросли ну... здоровыми. Спортивными.
- Оля, не смеши. Спроси вон Ирку, она тебе скажет - фыр-пыр, вчера еще не знала, где те бассейны, а сегодня - честь школы, куда там.
Мать вздыхала и, забрав прочитанную газету, уносила ее в кладовку, сложить в стопку старых.
Ирка не говорила отцу, что она давно знает, где у них в Южноморске находится бассейн. Все равно найдет, что возразить, его не переспоришь. Да и в чем-то прав, она ведь не плавать на скорость туда ходила. А только для своего нового тела. Фигуры.
За завтраком народу оказалось неожиданно много. Все столики были заняты, между сидящих проталкивались ребята и взрослые с подносами, окликали друг друга, голоса сливались в общий неровный гул. В нем почти пропадал тонкий голос практикантки Машеньки, которая сопровождала южноморских школьников, из-за длинных волос и страдальческого выражения бледненького лица ее тут же окрестили девой Марией. Машенька ходила от столика к столику и перекрикивая гомон, рассказывала будущим чемпионам:
- Сегодня. Ваш заплыв сегодня. Хотели два, но второй отменили, так что в четырнадцать-ноль-ноль у раздевалок. Вы слышите меня? Потом награждение... - Машенька замолчала, пережидая репетиционное бряканье внезапного оркестра в углу, - экскурсия. Вечером праздничный ужин и утром автобус.
После девы Марии что-то рассказывала Ирке соседка по столу - круглолицая девушка с круглыми же глазами, Ирка механически кивала, не слушая. И поднявшись из-за стола, после новой суеты, перекрикиваний, хождения по коридорам и сидения в мягких креслах холла, вдруг оказалась сначала в автобусе, который вез их в бассейн, а потом сразу у раздевалки, где топтались, нервничая и смеясь, школьники. В душевой она что-то говорила в ответ на реплики старшеклассниц, кивала мокрым лицом, убирая волосы под смешную купальную шапочку. Подумав, кивнула на участливый вопрос Танечки Бойко - рослой, как грузчик, стеснительной девицы-легкоатлетки, да, боюсь, конечно. Но на деле ни капельки не боялась этого дурацкого заплыва. Был другой страх, что она, дура-дурой, уже целый день маячит вдалеке от любимого, даже дальше, чем бывало в школе на переменках. И нужно что-то совершить, чтобы это изменилось. Это вот - по-настоящему страшно.
Она не помнила, как шла босиком к краю бассейна, не помнила, как прыгнула после резкого свистка. Поплыла, просто так, не стараясь набирать скорость, коснувшись рукой бортика, повернула обратно, а на соседней дорожке мощно шлепала грудью и вырывалась из воды соперница, вся в стеклянных брызгах. А потом, когда осталась последняя дорожка и шум на трибунах сделался невыносимым, метался под куполом, бил по ушам, увидела на трибуне Артура. Сидел, наклонившись вперед, опирался руками на лавку. Смотрел прямо в глаза. Вот только глаза она и увидела. И больше уже никуда не смотрела.
Выбираясь из воды, подала ему руку, он засмеялся, наклоняясь к ее лицу, что-то сказал. Засмеялся снова и поддел пальцем ее шапочку, освобождая ухо. Ирка поспешно сорвала шапочку, встряхнула волосами.
- Грец, ну ты их сделала, просто охренеть. Я и сам охренел, когда ты из раздевалки вышла.