Солнце сдвинулось и ударило прямо в глаза. Вика поморщилась, опуская со лба темные очки, но ветер, задувая в опущенное окно, рванул и запутал волосы, что выбились из-под заколки-краба.
- Козыречек сделай, - Костян щурился, постукивая по рулевому колесу указательным пальцем и не успела она потянуться, опуская на стекло с его стороны козырек, поторопил, с ленивой как бы угрозой в низком голосе, - ну?
Черная тень легла на красивое лицо, отрезая его поперек носа, складки в углах рта разгладились, губы тронула улыбка - такая же ленивая. Замурлыкав, Костян тряхнул коротко стриженой головой и прибавил скорости.
Вику дернуло, кидая на сиденье, ремень врезался в грудь, рука еле успела опустить козырек со своей стороны.
- Чокнулся, да? - отвернувшись и не видя сверкающего залива, она поправляла волосы, стараясь снова заправить непослушные пряди в заколку.
- Заткнись, - посоветовал Костян, - обижусь.
И тут же притормозил на повороте дороги, которая, виляя, поднималась по склону холма, наполовину черного от сгоревшей летней травы. Приподнимаясь, высунулся, помахивая загорелой рукой:
- Ка-ки-е лю-уди! В Голливуди! Натах, а ну давай сюда!
Навстречу по обочине медленно бежала девчонка, в черных, с ртутным блеском велосипедках и белой короткой майке с глубоким вырезом. Мерно двигались полусогнутые руки, мелькали блестящие коленки, сверкали, отталкиваясь от светлой утоптанной пыли, яркие кроссовки.
- Не слышит, - несколько злорадно сказала Вика, разглядывая крепкую фигурку, черные рейбены под длинным козырьком бейсболки, - у нее плеер в ушах.
- Я ей не услышу, - Костян снова упал на сиденье, и когда девочка подбежала совсем близко, распахнул дверцу своей тойоты, мешая той проскочить.
- О-ппа!
- Эй! - но негодование тут же сменилось улыбкой, - фу, блин. Костик? Какого хрена? Я думала казлина какой, меня тут вечно старперы цепляют.
Она стояла, немного неровно дыша, улыбалась, держа в руке дымчатые очки, а другой выдергивала из уха второй наушник.
- А ты что? Чего поперся на гору в такую жару?
- Ты вот тоже поперлась, а? - Костян оглядел девочку с макушки до кроссовок, останавливая взгляд на обтянутой белым трикотажем груди, потом на обтянутых лайкрой бедрах, - спортсменка, да?
- Я по утрам бегаю, а сегодня проспала. Будильник, гад.
Костян уже вылез из машины и стоял, как обычно, красуясь длинным гибким телом, упакованным в тугие коттоновые шорты до колен. Выше - только он сам, неподражаемый Костенька Супер, усмехнулась Вика, неловко складывая руки на коленях, потом трогая кнопку на стекле, потом щелкая пепельницей, - ни рубашки, ни майки, а то как же, вдруг кто не увидит гладких бицепсов и прочих красот.
- Они такие, гады все, - согласился Костик, еще что-то добавил, что унес ветер и вдвоем они засмеялись, потом девочка ткнула его пальцем в грудь, возмущаясь чему-то, и засмеялись еще громче.
Вика хотела совсем отвернуться, но было не только сердито, ну чего он, ведет себя, как хамло какое-то (обычно себя ведет, подсказал внутренний голос, как всегда ведет), но и любопытно. Что за барышня, интересно? С виду вообще лет шестнадцать.
Залив сверкал, как будто сам себе праздник, вода рябила солнечными бликами, пятналась изумрудными тенями от крутых облаков.
- Слышь? Ты оглохла, что ли?
Вика вздрогнула, поворачиваясь. Костян снова сидел, а девочка, которая Натах, обходила тойоту, бросив на сидящую Вику быструю тень.
- Назад пересядь, - распорядился Костян, барабаня пальцами по оплетке, - прокатим Наташку вокруг горы, потом уже на наше место.
- Я... - Вика совсем было хотела возмутиться, но все было, в отличие от солнца и сильнейшего ветра, а еще - крутых гор облаков, как-то невнятно и зыбко. Ну то есть, чем возмущаться-то? Психануть, что поздоровался? Или что подвезти захотел? Или что? Что назад пересаживает?
Поднимаясь и вылезая из машины навстречу белой маечке и шортам в облипку, она успела представить себе, как вцепляется в сиденье и орет "не выйду, пусть она едет сзади, она вообще кто!". Молча открыла заднюю дверцу и села, отпихивая угловатый пакет с набором для шашлыков - чехол с шампурами, неуклюжая банка с маринованным мясом, бутылка уксуса. Стаканы и тарелки пластмассовые. Ну, картошка еще и помидорки.
Тойота мягко завелась и снова за окном засверкала внизу вода, а над ней - небо с черточками стрижей и белые чайки, похожие на бумажные детские самолетики.
Бедро неудобно давила банка, Вика придерживала ее рукой, другой пыталась убрать с лица волосы, тут сзади гулял сквозняк от раскрытых настежь передних окон.
- Натуся, - провозгласил Костян, закладывая еще один плавный вираж, последний перед смотровой площадкой, - прошу смотреть, вот перед тобой самый лучший из всех говняных городишек, долбаный риодежанейро Южноморск, чтоб ему сгореть бля до самого камня.
- Костя, - с упреком сказала девочка, стаскивая бейсболку и расправляя светлые гладкие волосы по плечам. Потом наклонилась и бросая взгляд в зеркало заднего вида, что-то шепнула, держа на лице выражение упрека.
- Натуся, - снова раскатисто прогудел Костик, - а это вот - Викуся. Боевой, так сказать, товарищ. Подруга дней моих. Суровых.
- Очень приятно, - сказала Натуся, рассматривая в зеркало сердитое лицо в лохмах волос, - Костя чинил машину папе...
- Там та-акая машина-а, - встрял Костя, тормозя у самого края смотровой площадки.
- Очень хорошо починил, папа говорит, ты самый лучший механик, кто в нее лазил вообще.
- Там тако-ой па-па-а, - тянул Костя, дурачась и ойкнув, отклонился, когда Наташа шлепнула его по колену бейсболкой.
- Ну тебя, обычный папа.
- Генерал авиации, не кот начхал. - Костя выдернул из ее руки кепку и нахлобучил себе на голову, сдвигая козырек назад, - ну как?
- Подлецу все к лицу, - согласился Костя, - да, Викуся?
- Да, - коротко ответила Вика.
Костян аккуратно снял бейсболку и вернул девочке. Обернулся, наваливаясь на спинку сиденья:
- Не понял? Чо, много стала говорить, да?
- Нет, - Вике стало совсем тошно и уже было понятно, что пикник, на который она так долго уговаривала возлюбленного, провалился, еще не начавшись.
- Ну что, пошли поглядим? - Костя выпрыгнул, обойдя машину, распахнул дверцу и подал Наташе руку, сгибаясь в поклоне:
- Мадаммм?
Вика сидела, поджав босые ноги, и смотрела в раскрытое окно, как двое не спеша ходили по самому краю обрыва, Наташа, смеясь, поднимала свою кепку, и та рвалась из тонких пальцев, хотела улететь. Костя сунув руки в карманы шортов, смеялся в ответ, рассказывал что-то, подбородком показывая то на карамельное колесо обозрения, торчащее из зеленой каши парка, то на дальние скалы, натыканные вдоль восточного пляжа.
Туда он меня возил, думала Вика, щурясь на скалу-бульдога, скалу-птицу, скалу-непонятно что, в самый первый раз, тоже шашлык-машлык, ручку целовал, винцо пили, потом сидел, прислонясь к дереву, ногу взял на колени и массировал, и такие руки у него, улет просто, а я не могла и расслабиться толком, все думала, лак же красный сволочь, облупился, позорно-то как. Это было три года назад, и ездил на ладе калине, и когда возвращались, их чуть не поймали менты, хорошо, встречный помигал фарами и Костян нырнул в дачные переулки, там у друга машину поставил. Она думала, проводит на автобус, но остались на даче, до утра.
- Викуся? Мы тут полялякали, Наташке завтра вечером ехать, в институт, так что щас втроем посидим, типа проводы, такое. Ты винища взяла сколько?
- Ты же за рулем? - Вика нахмурилась, неприятно уколотая совпадением мыслей и настоящего.
- Умная, да? - Костя уже завел машину и выворачивал, притормаживая - вокруг бегали дети и слонялись взрослые с биноклями и смартфонами, - у меня выходной завтра, а машину я до Маринки доведу, чо тут ехать, вон ее дом отсюда виден. Во дворе постоит. Так чо, бутылка или мне смотаться еще?
- Две, - неохотно сказала Вика.
- Атлично! Устроим гудеж на ветерке и солнышке.
Площадка с туристами осталась сбоку, а Костя вырулил на боковую грунтовку и проехав мимо захламленного одинокого домохозяйства, стал подниматься на вершину соседнего холма, который был пониже и скучный. Там ничего и не было, кроме неуклюжей серой скалы, которая - с одной стороны стенкой, а с другой - навалами громоздких обломков, поросших полынью и усыпанных осколками расстрелянных бутылок. На солнце осколки сверкали драгоценными камнями - зеленые, желтые, белые как бриллианты.
Через пять минут трое уже бродили вокруг скальной верхушки, перекликаясь и отыскивая место, где ветер потише. А он старался вовсю. Вика, обойдя скалу, даже захлебнулась, когда порыв рванул из руки пакет с шампурами. Прижала его к боку и, ничего не видя, с лицом, залепленным прядями темных волос, ступила к скале, поставила пакет и прижимая волосы, стала смотреть.
Простор был таким нестерпимым и радостным, что ей хотелось плакать. Лежал у ног под рыжими травами соленый залив, переходя в летней дымке в бескрайнюю морскую синеву. Плавно понижались и поднимались холмы, испятнанные черными травяными пожарищами, над которыми лениво махали крыльями сытые вороны, а над сухой уцелевшей травой чиркали воздух ласточки, пикая, как детские игрушки.
Всюду, куда посмотреть, были ее места, прежние - из того времени, когда старший брат возил на велике на дальние пляжи, а потом они с Танькой ловили себе на задницы приключений, отправляясь вдвоем на разболтанных пригородных автобусах. Один раз не успели обратно и ночевали в замусоренном дворе какой-то ненормальной тетки в поселке Пашкино и Танька будила ее среди ночи, боясь, что хозяйка придет к ним сюда, в сараюшку со старым матрасом, принесет большой нож и зарежет. Тетка не зарезала, даже дала утром молока и печенья, а с собой неудобную авоську, набитую кривыми перцами и отчаянно-красными помидорами. Зато обеим попало дома, всерьез и мать звонила в милицию, сердито глотая слезы и крича, что все нормально, явились обе.
Много всего. Было. Куда ни посмотри.
Вика закрыла глаза, чтоб не смотреть. Встрепенулась, услышав сердитый крик. И подняв пакет, вышла из-за скалы, сразу же захлебнувшись ветрищем.
- Де ты лазишь? Мы сами все, что ли, должны?
Костя уже поправил кострище, одно из нескольких вокруг скалы. Расстелил покрывало, кинув его краем на небольшой валун. И теперь на валуне, как на табурете, сидела Наташа, вытянув босые ноги с крашеными цветным лаком ноготками.
Указав на покосившуюся банку напротив, Костя уселся у ног гостьи.
Вика подумала, вытряхивая шампуры из чехла, если он сейчас возьмет, эту ее ухоженную лапку, к себе на колени, начнет ее разминать, шутя свои шуточки, она встанет и уйдет. Пешком. И нафиг все. Или вот...
Она окинула взглядом все, что вокруг.
Или вот залезть наверх и кинуться. Жаль, что скала не висит над заливом, чтоб уж наверняка.
Костя вытащил из кармана пачку, выбил сигарету и закурил, откинулся на валун, локтем касаясь Наташиной ноги. Сказал мирно:
- Ща перекурю и вместе сделаем. Начинай пока.
Куски мяса были прохладными, сочными. Вика нанизывала, а через пять минут к ней присоединилась Наташа, а Костя ползал вокруг очага, завалив его древесным углем и прыская жидкостью. Пламя уже вертелось, ловя порывы ветра, который остался на скалой и сюда прилетал только чтобы услужливо охладить полуденную жару.
- Папа делает маринад из киви, - вещала Наташа, ловко протыкая мясо блестящим концом, - а я не люблю, оно кислое такое, я когда сама делаю, то медовый, меня тетка научила. Еще авокадо размять и в соус добавить. И травок средиземноморских. А в Турции, там по-другому совсем делают, но тоже вкусно. А когда мы в Дубровнике были...
Вика молча укладывала шампуры на плоскую тарелку.
- Эх, а лед я забыл, - Костя присел на корточки рядом с Наташей. Убрал с ее потного лба прилипшую прядку, которую та пыталась сдвинуть локтем.
- У меня в морозилке аккумуляторы, - пояснил Костя, свинчивая пробку с уксусной бутылки, - спецом. Щас бы винишко норм охладили, ну и в стаканы.
Вика подняла брови. Какие мы аристократы, оказывается.
- Не надо уксус, - руководила Наташа, - папа всегда поливает белым вином. Чуточку. У нас вино белое, Костик?
- А то, - спохватился Костя, завинчивая бутылку, - вином, точно. То Вичка на хрена-то уксус взяла, как будто мы деревня какая. Ты молодец, Натусь, прям хозяечка. Везуха кому-то будет.
После паузы, во время которой Наташа скромно улыбалась, добавил:
- Чо, уже есть кому? Везуха, в смысле...
Гладкий лоб прорезала тонкая морщинка. Наташа взяла салфетку, вытереть мокрые от маринада руки.
- Увы. Была любовь и кончилась. А может, наоборот совсем. В смысле не увы.
Костя со значением рассмеялся, отбирая у нее комочек салфетку, прицелился и швырнул в центр кострища. Та вспыхнула, огонек побледнел и утонул в язычках древесного пламени.
Вика тоже вытерла руки. Взяла пластиковый стаканчик, следя, чтобы не смять, сосредоточилась и плеснула в него вина из стоящей рядом бутылки. Хорошо плеснула, под самый край. И тут же выпила, не оставляя ни капли.
- Ого, - возмутился Костя, - ты чет рано начала, Вичка. Нам еще мясо поливать. И посидеть же потом, культурно.
- Жарко, - Вика встала, отряхивая мятый подол короткого сарафана, - пойду, где ветер, охлажду... где дует пойду.
Расстегнутые босоножки терли ступни, ремешки щелкали при каждом шаге, и Вика скинула их, пошла дальше босиком, стараясь не кривиться от острых камушков и колючек. И пусть больно. Культурно, значит, посидим. Какая тоска. А думала, ревность. Как ото бывало несколько раз в эти три года. И мать в ответ на осторожные жалобы, не дослушав, орала с подвизгиванием, сама себя заводя, что, прынцесса нашлась, мужик ей значит, плохой. Руки у парня золотые, денег домой приносит, даже вот не расписаны, а все равно. И огород вскопать поможет всегда, теперь особенно вот.
Теперь, это после того, как мать стала жить на два дома - свой и дальнего соседа по улице дяди Коли, с которым "сошлась". И теперь ей - два огорода, два дома белить, и деревьев вишен с абрикосами в два раза больше. А уж болячек у того дяди Коли - в пять раз больше, чем у матери с Викой вместе. Зато - муж.
Но в своих криках насчет Вики и Костяна, конечно, мать права и ни одного слова не соврала, все им завидуют, а ну такого парня себе отхватила. И не уходит, каждый раз возвращается. Цветов принесет, и одежду вместе идут покупать и вот - босоножки новые, сам ей выбрал.
... Когда познакомились, ей было двадцать три. Нет, двадцать четыре только что. И плюс три года, значит. С половиной уже.
За скалой ветер закручивался, метался и танцевал, как хотел. Но был не таким сильным, как нужно сейчас Вике. Поэтому она стянула на бедре широкий подол, другой рукой прижала к уху волосы - заколка, оказывается, потерялась - и шагнула еще за угол, неровный, что щерился вверх серым клыком с выбитыми на боку еле заметными ступенями.
Задохнулась, захлопала глазами, стараясь унять слезы, выжатые ветрищем и сверканием. Бросила подол и волосы и полезла наверх, хватаясь за неровности скалы.
Ступеньки вывели ее на крошечный пятачок, в центре которого был врыт в незапамятные времена какой-то геодезический знак - тренога из металлических прутов, соединенных посередине приваренным еще одним прутом. На этот средний постоянно залезали дети и молодняк, чтобы сфотографироваться или просто подурковать.
Сейчас тренога оказалась очень кстати, Вика сделала пять шагов, держа руки перед собой, как будто она слепая, и вцепившись в прут, наконец, перевела дыхание. Теперь было нестрашно, что ветер оторвет ее от сушеной земли и швырнет вниз, в степь или унесет топить в воду залива. Надо же, какой сильный. Ветрище, а не ветер.
Она стояла, на щеках сразу же высыхали слезы, которые порывы ветра выжимали из глаз. Смотрела и боролась с диком желанием - крикнуть. Заорать во все горло, разнося себя через крик над всем видимым отсюда миром. И пусть бы невидимым тоже, пожелала она, одновременно с опаской прислушиваясь к себе - а может это просто стакан вина ударил в голову? Это вроде все объясняет, но блин какое же обидное объяснение, скучное, тоскливое.
Решаясь оторваться от надежного прута, она шагнула дальше, в самый центр площадки, взмахнула рукой и почти прыгнула, чтобы держаться за следующий прут. Передохнула и сделала еще два шага, к самому краю площадки, под которым уже не было видно залива, а была каша из домиков с серыми и красными крышами, далекая сигарета минарета, и дальше, еще дальше - степь, откуда и несся, упиваясь простором, этот самый ветер.
Теперь он дул так сильно, что Вике казалось, можно лечь и лежать на нем, раскинув руки.
А Костя и Натуся остались внизу с другой стороны, где очаг, покрывало, разбросанные вещи и, наверное, уже жарятся шашлыки, унося запах в сторону моря.
- Давай, - сказал кто-то, кажется, в самое ее ухо.
Вика вздрогнула и зашарила глазами по площадке и громоздким каменным наростам у своих ног. Тут еще кто-то. А она стоит, как идиотка, лыбится в пустоту. Тоже мне, романтика и все такое.
- Вместе? - казалось, кто-то разговаривает сам с собой.
Она вытянула шею и наконец, разглядела, ниже себя, на крутизне, за небольшим изгибом скалы, который и скрывал говорящих, темную макушку с ореолом разметанных ветром волос. Вот голова повернулась, показывая нос и кусочек скулы. Потом повернулась еще сильнее, так что Вика увидела профиль и потом лицо, на неловко вывернутой шее. Хорошее такое лицо, пацанское. С летним загаром, белыми зубами в улыбке и темноглазое.
Поднялась тонкая рука, хлопнув себя по шее, лицо сморщилось. Ну да, поняла Вика, неудобно вывернулся. И махнула пацану:
- Не крутись. Свалишься!
- Не, - тот шагнул немного вбок и у Вики закружилась голова - на его месте оказалась снова макушка, в таком же ореоле темных волос, и худые пацанские плечи. Второе лицо вывернулось к ней, белозубо смеясь и рассматривая ее темными глазами.
- Спускайся! - порыв ветра принес слово ей, и она ткнула себя пальцем в грудь, уточняя. Потом спохватилась и прижала к бокам улетающий подол.
- Да! - заорал второй, вернее, первый, - давай к нам! Мы тут летаем, типа.
Вика подумала всего секунду, до нового порыва ветра. Засмеялась и стала спускаться, нашаривая босыми ступнями колючие выбоины в скале. Напоследок, стараясь укротить подол, подвернула ногу и почти свалилась, неловко спрыгивая, подхваченная с двух сторон крепкими пацанскими руками.
Отдышавшись, поворачивала голову - в одну и в другую сторону - раскрывая и тут же захлопывая рот. Мальчишки были совсем одинаковые. Совсем пацаны, лет, наверное, двенадцати. С тонкими загорелыми шеями и худыми плечами, с прядями поднятых над головами темных волос. С одинаковыми белозубыми на фоне загара улыбками. И - красивые. Не так, как Костя, красивый мужской лениво угрожающей мощной красотой, а мальчишеской, очень тонкой, от чего ей становилось немного печально и страшно, но тут же весело и совсем хорошо.
- Я вас видела! - с некоторым разочарованием (а думала, совсем из сказки мальчики) вдруг вспомнила Вика, отпуская руки, чтобы снова схватиться за подол, - тем летом, на водной станции.
- Ага, - кивнул левый, - мы там часто.
- А мы тебя нет, - вроде как укорил правый, топчась и немного отходя, чтоб ей удобнее встать.
- Я... я один раз только, - почти оправдываясь, ответила Вика, - дел много, работа. Дома еще. Некогда, в общем.
- Я Дима, - левый ткнул себя в грудь тонким пальцем.
- Вадим, - правый повторил жест, засмеялся и добавил через выкрики ветра, - но это все равно ж.
- Вика, - сказала она и засмеялась в ответ. И правда, их кажется, совсем не различить, - так вы летаете?
Ей сразу представилось, как они берутся за руки, втроем, ведь они же позвали ее и значит это вот "вместе" оно относится к ней тоже, и с сильным порывом ветра срываются со скалы, оставляя внизу очаг с шипящими шашлыками, разбросанные бутылки и опустевшую грязную банку, покрывало с хозяйственной студенткой Наташей и Костяна с его вылизанной тойотой. И летят, смеясь и держась за руки, куда захотят, везде.
- Типа, - уточнил то ли Дима, то ли Вадим (она уже забыла где кто) и ткнул пальцем мимо нее, указывая на лоб брата. Там на темной брови белела полоска пластыря:
- Вон видишь, попробовал уже. Хорошо, голову не расшиб совсем.
- Жалко.
- Что? - хором переспросили близнецы.
- Так, ничего.
Но они продолжали смотреть на нее, как будто она сказала что-то важное и нужно, чтобы повторила, обязательно.
- Жалко? - переспросил левый (без пластыря).
- Точно жалко? - уточнил правый, переждав порыв ветра.
- А что? Сможете сделать так, чтоб оно по-настоящему? - Вику разобрала бессильная злость. Не на мальчишек, конечно, на себя, и вообще - на все вокруг. Вот так, хочешь раз в жизни, совсем-совсем по-правде полететь, а тебя, бамс, и башкой о камень. И хорошо, если башка целая, только ссадина с пластырем.
- Да, - снова сказали, немного вразнобой, но кивая лохматыми головами.
- Ну вас.
Но обе ее руки были крепко взяты горячими тонкими пальцами.
Вика затаила дыхание. В сказке если, то сейчас они прыгнут и полетят, втроем, потому что они - могут сделать. И еще не закрутила их эта штука, которая называется "жизнь" и в которой все почему-то не так, как очень и очень хочется.
- Потом, - деловито сообщил левый, становясь так, что ее рука вытянулась, и его рука тоже, - а щас просто играем, да?
- Это наше место, - сказал правый, тоже отступая и Вика оказалась растянутой на ветру, как флаг, а свободную руку он кинул в сторону, - нужен такой вот ветер. И только здесь. Только не переступай. Ноги чтоб на земле.
- Ложись, - скомандовал левый.
Ветер усилился, заревел и принял их на себя, как огромная упругая невидимая подушка. Вика закрыла глаза и открыла их снова, боясь смотреть вниз, боясь увидеть свои ноги, которые единственные удерживали ее на земле, а на ветру держали ее сильные пальцы близнецов и еще держал ветер, на котором трое почти лежали, смеясь.
Потом, когда она сидела на валуне, утишая дрожь в коленках и руках, близнецы, довольные, сидели ниже, прямо на вытоптанной земле крошечного узкого выступа, болтали всякую ерунду, смеялись, подначивая друг друга, расспрашивали и в ответ рассказывали всякие пустяки о себе.
Пока снизу не донесся сердитый Костин голос.
- Тебя ищут, - сказал Вадим (с пластырем), поднимаясь и отряхивая мешковатые шорты.
Дима поднялся молча, подал руку Вике, помогая ей встать.
- Я... - она огляделась с ощущением, что где-то заснула, а во сне ее перевезли и бросили, в новом, чужом, загадочном месте, но уже зовут и нужно возвращаться, - а вы...
- Ты теперь можешь сама, - сказал непонятное Вадим, а его брат кивнул.
Они подошли к краю, и она подошла следом, заглядывая в тайную лощинку меж двух горбатых валунов. Лощинка заросла тонкими деревцами айланта, словно бамбуковая рощица колыхала у ног длинные веера одинаковых листьев.
- Посмотри.
Вика, прогнав из ушей голос Кости, всмотрелась в изящные переплетения тонких ветвей, таинственно зыбкие, зелено-кружевные. И застыла, разглядывая.
Там, в ясно очерченном центре, плелись из тени и зеленого цвета сложные картины. Люди и улицы, и что-то летело, огибая резную башню, и что-то прыгнуло мимо, пронесшись у самого лица, так что она отмахнулась, не отводя глаз. И чье-то чужое лицо приблизилось, складывая губы в неслышных словах и отдалилось снова, а зелень превращалась в морскую синеву, полную парусов и существ, выныривающих из глубины, но брызги уже падали дождем на острые крыши и вдруг растекались жемчужным озером в обрамлении тростников...
У Вики сильно закололо сердце. Она хотела прижать его рукой, но рука держала пальцы одного из близнецов, а второй тоже взял ее руку.
- Оно тут? - голос был хриплым, не слушался, - было всегда тут?
Она не стала спрашивать, настоящее ли, потому что знала - да, настоящее. И то, что они сказали с самого начала, что они - могут. И сделали. Это - правда.
- Нет, - внезапно ответил то ли Дима, то ли Вадим.
А другой засмеялся, сжимая ее руку и покачивая.
- Оно не тут, - объяснил, пока она не успела упасть в тоску, - ты теперь просто видишь. Понимаешь?
- Не обязательно тут, - кивнул его брат.
- И я могу? Я могу туда? - она прокашлялась.
- Да, - нестройным хором ответили оба.
Отпустив ее руки, помахали и стали спускаться, по невидимой отсюда крутейшей тропке.
Вика, снова услышав за спиной уносимый ветром голос Костяна, помахала в ответ.
- Вика? - две головы торчали почти под ногами, одна повыше, другая ниже. Две пары темных глаз смотрели очень-очень серьезно.
- Там тоже куча всего, - сказал один, - ну там не рай, чтоб ты знала.
- И туда можно, а обратно уже нельзя, - добавил второй, - ладно, приходи на водянку, да? Увидимся.
Она кивнула и отвернулась, подталкиваемая ветром, снова влезла на площадку со знаком, с другой стороны поблескивала на солнце голова сердитого Костяна.
Оставаясь на ступеньках-выбоинах, он отчитывал ее, и только глаза иногда сверкали на отвернутом от солнца лице.
- Е-мае, какого хрена ты тут выпендриваешься? Чо, ревность забодала? Так она завтра уедет и тю-тю, в свой институт. И ваще нахрена я ей сдался, подумала? У нее батя вон генерал. Авиации. Пошли, мясо стынет давно.
Спускаясь следом за сердитой спиной, Вика сказала, размышляя вслух:
- Авиации. В облаках здорово, наверное. Летать.
- А бабла знаешь, сколько им платят? Это не в машинах колупаться, эх...
Вика остановилась и посмотрела на облачные горы, что громоздились над заливом, нестерпимо белые, кажется, кинься и примут, утонешь, как в гигантской вазочке с мороженым. Потом на серебряно-синюю воду залива, уставленную редкими катерами и наклонными парусами яхт.
Улыбнулась, сперва городу в облаках, потом - странному лабиринту в морской глубине, заросшему сапфировыми папоротниками размером с небоскреб.
Обратила взгляд на карту степи, которая теперь полнилась всадниками, вздымающими клубы пыли. И оттуда кто-то, гортанно вскрикивая, указал на нее древком с цветным узким флагом.
Вика помахала рукой, давая понять, что увидела. И стала спускаться дальше, не слушая Костяна и вспоминая, куда сунула пару лет назад свои старые, сильно поношенные сандалеты, чтоб завтра надеть и сбегать на водную станцию.
***
Диоскуры - в древнегреческой мифологии сыновья Зевса, братья близнецы, покровители мореплавателей и путешественников, обладающие способностью вызывать ветры и усмирять штормы.
