Бляхер Леонид Ефимович : другие произведения.

Афанасий Бейтон (часть 1)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  Предисловие
  
   Весна года 1654 от Рождества Христова выдалась ранняя. Даже на севере Германии в торговом городе Гамбурге поля за городскими стенами уже освободились от снежной пелены, а горожане спешили избавиться от теплых плащей. Стоял погожий мартовский вечер. Слабый ветерок неспешно прогуливался между домами по знаменитому ганзейскому городу, вечному прибежищу людей с горячей кровью и духом приключений. Солнце опускалось все ниже. Улицы пустели, лавки закрывали ставни одна за другой. Лишь на ратушной площади, да в кабачках, близь порта и торговых складов жизнь продолжала бурлить. Кабачки и веселые дома зажигали яркие огни, на которые, подобно мотылькам, слетались любители ночного веселья, от состоятельных бездельников и морских бродяг до бедолаг в всех мастей и оттенков.
  В заведении старика Августа, расположенного в квартале у самого порта, было шумно и смрадно, что, впрочем, совсем не смущало собиравшуюся здесь почтенную публику. Хотя "почтенными" завсегдатаи портового кабачка были разве только на собственный взгляд. Моряки, ждущие загрузки судна или только ступившие на берег, мелкие торговцы всем на свете, трясущиеся над каждой медной монеткой, доступные девицы, темные личности самого разного калибра. Но больше всего среди посетителей кабачка папаши Августа было отставных солдат. Лихие вояки, чудом оставшиеся живыми в многолетней бойне, прокатившейся по всей империи, теперь пропивали последнее серебро, все еще надеясь на удачу, на то, что кто-нибудь с кем-нибудь да не помирится.
  Но, похоже, их надежды таяли еще быстрее, чем серебряные кругляши с профилями царствующих особ. Европа устала от войны. Монархи сообразили, наконец, что еще немного и воевать будет уже не за что. И так целые области лежали в руинах, поля не засевались. В городах множились нищие, на дорогах разбойники. Мир стал навязчивой мыслью и мечтой почти всех жителей империи от Северного моря до Адриатики, до Бургундии до Польши. Потому и оставалось бравым солдатам пропивать монеты, кружева, плащи, все чаще поглядывая то в сторону большой дороги, то в сторону далекой Америки, где, говорят, серебро стоит дешевле грязи.
   За столом в самом углу зала сидели двое, отличающиеся друг от друга, как ночь и день. Один из них был в богатом камзоле, сшитом явно не из домотканого сукна. Пальцы мужчины украшали перстни с драгоценными камнями. Уже тронутые сединой волосы были тщательно уложены. Он медленно цедил кислятину, которую владелец без зазрения совести выдавал за тосканское вино. Второй был явно беднее и намного моложе. Его облик вполне соответствовал основной массе завсегдатаев. Разве только одежда была чуть целее и добротнее, да глаза выражали не только беспокойство и вызов, но работу мысли. Он отхлебнул пиво из деревянной кружки и проговорил:
  - Повезло тебе, Густав.
  - Да, - согласился его собеседник - Можно и так сказать. Старик благополучно преставился. Так что я теперь и граф, и владетель. Главное, что перед смертью старый хрен простил меня и снова сделал наследником.
  - Слушай, а, может, и я к тебе пойду. Ну, кем-нибудь. Управляющим каким-нибудь. А?
  - Альфред, ты на себя посмотри. Ты же солдат до мозга костей. Что ты умеешь, кроме как воевать?
  - И то, правда. Считай, лет с семнадцати только лагерь, марш или драка. Забыл уже, как родной дом выглядит. Как-то захотелось родню вспомнить. Так даже имена не назову. И куда мне теперь?
  - Может все-таки домой, в Пруссию?
  - Да. Хорошая перспектива. Разоренное поместье, голодные крестьяне и все. Да, не ждет меня там никто. Похоронили еще лет пять назад, наследство разделили. Хоть бы кто-нибудь воевать начал. Так, ведь нет. Мир везде. Я уже в долги влезать начал. Скоро пропью патент поручика, да пойду разбойничать.
  Он вновь опустил губу в кружку. Старший собеседник тоже молчал, но какая-то идея буквально рвалась из него. Наконец, он не выдержал.
  - Аль, есть вариант!
  - Да - встрепенулся собеседник - какой? Америка?
  - Ну, можно и об этом поговорить. Хотя я подумал о другом направлении. На востоке, за твоей Пруссией есть Московия.
  - Знаю. И что? Такая же нищета, как и дома.
  - Не совсем. Там у меня есть знакомый. Ну, не совсем знакомый, но судьба сводила. Зовут Герман фон Штаден. У него еще родитель уехал в Московию. Их король собирает наемников для войны с поляками. Что-то они там не поделили. Сам Герман у них капитан, командует полком. Я могу написать к нему письмо. А там.... Здесь-то у тебя совсем вариантов нет.
   Ехать в далекое восточное королевство не хотелось страшно. Да и как ехать? Вот он я! Берите! Хотя, а что он теряет? Здесь ничего нет. А там хоть надежда. Вон, знакомец его бывшего капитана устроился как-то. Может и ему, поручику Альфреду фон Бейтону, улыбнется старуха Фортуна.
  - Ладно. Только давай ты напишешь письмо. Если ответ будет положительный, то я поеду.
  - Будешь ждать?
  - Буду. Делать-то нечего.
  
  
  
  
  
  Глава первая
  Смоленск
  
  По дороге, петлявшей по лесу между деревьев, неторопливо двигалось несколько телег, крытых рогожей, из-под которой вылезали бердыши и дула пищалей, демонстрируя совсем не мирный характер путешественников. Рядом с телегами вышагивали солдаты в серых суконных кафтанах, с тоской глядя на палящее июньское солнце в зените и с надеждой на всадника, возглавлявшего этот невеселый караван. Всадник в стальной кирасе, напротив, был собран, подтянут и с явным неодобрением бросал взгляды на унылые лица подчиненных. Тяжкий дух, идущий от болот, окружающих дорогу, жара и комары, облепляющие всякого идущего, не мешали всаднику. Точнее, он всем видом показывал, что ему все это нипочем. Следом за караваном пристроился еще один верховой, представлявший собой нечто среднее между бравым офицером и не вполне бравыми подчиненными.
  Это был молодой еще человек, явно не понаслышке знакомый с армейской жизнью. На потертом, но некогда богатом поясе висела шпага, в столь же потертых ножнах. Там же обреталась пара кавалерийских пистолетов. Шляпа, которой полагалось бы венчать чело воина, болталась за спиной. Звали молодого человека Альфред. Его растерянный взгляд блуждал то по окрестным чахлым красотам, то по спинам своих попутчиков. Да уж. Все складывалось совсем не так, как ему представлялось, когда он отправлялся в путь.
  Ответ пришел очень быстро, меньше, чем через два месяца. Альфреда ждали. Были готовы признать его звание поручика, положить жалование, дать роту солдат. Жалование не очень, всего двадцать дукатов. Но выбирать-то не из чего. Полный радужных планов и вполне резонных опасений юноша тронулся в путь. Взяв в займы у бывшего капитана денег (вернет с первой же оплаты), он прикупил оружия, теплой одежды, поскольку знал о страшном московитском холоде. Ехал, как мог быстро. Дорогой старался хоть немного научиться понимать язык аборигенов.
  Поручик знал множество языков. За годы, проведенные в лагерях, кроме родного немецкого он научился языку датчан и шведов, освоил английский, польский. Последний ему особенно помог, поскольку был схож с языком московитов. Он торопился, но ехал, к несчастью, очень медленно, много медленнее, чем ему хотелось бы.
  Дороги, чем дальше на восток, тем становились хуже. Шведские купцы, вместе с которыми он пробирался в Москву, ехали неторопливо, с оглядкой, частыми остановками в городках за деревянными стенами. Они медленно ели, пили местный напиток квас. Подолгу беседовали с московитами о ценах на товары. Ехать одному молодому человеку не хотелось. Здесь, как говорили местные люди "озоровали", проще говоря, разбойничали. Хотя караван их шел почти без препятствий, но медленно, невыносимо медленно. Вот он и опоздал. Подъезжая в последних числах мая к столице Московии, Альфред еще был полон самых смелых планов, но.... Хочешь посмешить небеса, поделись с ними своими планами.
  Фон Штадена в городе уже не было. Не было там и короля, которого местные жители называли царь, не было и армии. Правитель вместе со всем воинством отбыл на осаду польской приграничной крепости с не выговариваемым названием "Смоленск". От купцов поручик выяснил местные правила, и остановился в единственном районе города, где было позволено жить иностранцам, Район этот располагался за городской стеной в ближнем посаде, защищенном земляным валом. Здесь жили купцы, иностранные наемники, инженеры, которых уже несколько поколений привечали местные владыки.
  Поселок иностранцев в Москве чем-то напоминал небольшие городки в Германии. Прямые, мощенные или посыпанные песком улицы, две лютеранских кирхи и одна голландская церковь. Невысокие и аккуратные домики, мельница у малой речки. Сам же город разительно от него отличался. Во-первых, кроме крепостных стен и немногих дворцов в цитадели или возле нее он был деревянным. Не от бедности или дикости, как ему подумалось изначально. Просто леса здесь в избытке, а камня не хватает. Да и теплее в деревянном доме. А холода здесь зимой, как говорят, невероятные. В Германии было наоборот. Предпочитали камень.
   Во-вторых, улицы по той же самой причине мостились деревянными плашками, называемыми "мостки", а не каменными брусками, как в империи. Это было удобно и красиво. Хотя дерево и гниет, но от грязи предохраняет лучше и городской вони меньше. Дома здесь были окружены высокими заборами, наглухо запиравшимися на ночь. Заборы тоже были деревянными. Цитадель каменная, большая. Высокие стены с затейливыми зубцами, мощные башни. На одной из них часы с боем. Впрочем, крепость эта, скорее, была не для обороны, а для отделения города с его шумной и маленькой жизнью, от мира господ, этим городом и всей страной владеющих. Там, за стенами цитадели, и находится власть, огромный царский дворец, греческие церкви с золочеными куполами, дома ближних советников, которых зовут бояре, воеводы и дьяки. Альфред попытался попасть на прием к местному главнокомандующему, которого называли "воевода-батюшка". Но его не приняли. Было сказано, что на такой прием нужно записываться заранее, за много дней. Причем, не обязательно и примут.
  Молодой поручик уныло бродил по лабиринтам улиц незнакомого города, не представляя себе дальнейших действий. Пытался зайти в московский трактир. Не понравилось. Вино плохое. Есть местные пьянящие напитки. Но они слишком крепкие или сладкие до приторности. Альфред чуть не отдал Богу душу, привычным глотком отхлебнув "хлебного вина", оказавшегося воистину огненным. Завсегдатаи трактира, как здесь называют таверну, громко и обидно засмеялись, но подали бедолаге воды и кислое яблоко закусить. Кухня тоже не привычная. Много муки, пресно, хотя и сытно. Да и неуютно было в русском кабачке. Не любили иноземцев в Москве. Собственно, их нигде особенно не жаловали. Но в Гамбурге, Антверпене или даже в Кенигсберге к ним привыкли. Здесь же на него косились взрослые, а мальчишки, самые невыносимые создания во всем мире, стоило ему выйти на улицу, принимались кричать вслед обидные слова на своем языке. Альфред просиживал днями у маленького оконца в снятой им комнате, близ мельницы, или ближайшем трактире в квартале для иностранцев, медленно погружаясь в отчаяние. В городе, хоть и столичном, цены были очень невысокие, но деньги понемногу кончались, а выхода не было.
  Спасло чудо. Хотя, спасло ли? Ладно, там поглядим. А случилось вот что. Поручик "солдатского полка", которым командовал Фон Штаден, снимал комнату в соседнем доме Немецкой слободы, как в Москве называли район, выделенный иностранцам. Он был оставлен, чтобы подвезти припасы для русской (себя жители называли русскими, а страну - Русью, имя "московиты" не любили) артиллерии и отставших солдат. Как-то в кабачке возле голландской церкви они познакомились и разговорились. Выяснилось, что поручик был родом из соседней с домом Альфреда местности. С ним и увязался Альфред. Точнее, сам поручик, решив помочь земляку, предложил отправиться в лагерь русских под Смоленск.
  Вот и сейчас Бейтон терпеливо ехал по разбитой от прохождения многочисленных войск дороге вслед за соседом. Как-то все не ладно. Хотя, он хотел войну. На войну и едет. Значит, все хорошо. Ой, не знаю. Непонятно все.
  Дорога покинула лес и теперь шла среди невысоких холмов, поросших травой. Стало легче. Какой-никакой, а ветерок. Да и кровососы отстали. Вдали заискрилась на солнце река. Солдаты зашагали бодрее и даже затянули песню на русском языке, пока еще не вполне понятном для Альфреда. Хотя, смысл он улавливал. Вся семья солдата - армия и оружие. Больше у него ничего нет. Об этом же пели солдаты в Германии, Дании, Италии - везде, где носила поручика нелегкая доля.
  Солнце, наконец, смилостивилось над путниками и двинулось к горизонту, обещая прохладу и отдых.
  - Halt! Стоять! - крикнул его знакомец, придержав поводья - Привал.
  Фон Бейтон подъехал к командиру.
  - Далеко еще до крепости?
  - Не далеко, дружище. Думаю, завтра к вечеру будем на месте. Там я Вас и представлю командиру, генералу Александру Лесли, которого русские зовут Абрам Ильич. А дальше, как он решит. Сами понимаете.
  - Конечно. Я так Вам обязан, Франц.
  - Пустое, - весело отмахнулся офицер - Нас, германцев, здесь мало. Мы должны помогать друг другу. Чем забивать себе голову будущим, лучше отдохните хорошенько. Скоро солдаты сварят местную армейскую похлебку "кулеш". Очень интересное блюдо. Овощная похлебка на шкварках. Но будьте осторожны. Потом можно получить проблемы с желудком, а лекари здесь отвратительные.
   Он весело засмеялся, а Бейтон соскочил с лошади, стреножил ее и направился к солдатам, начинающим готовить ужин.
  ***
   Крепость Смоленск, собственно, не просто крепость, целый город, производила впечатление. Мощные укрепления даже со стороны реки. Наверняка, сильный гарнизон. Но еще большее впечатление произвел лагерь русских. Он был огромным. Тысяч тридцать, а может и сорок солдат и местных мушкетеров, именуемых по-русски стрельцы. Были еще странные иррегулярные отряды легкой конницы, которых называли "казаки". Собственно, насколько понял поручик, именно на их защиту и встал русский царь. Прежде они служили полякам, но отошли в русское подданство. Были и привычные европейские отряды в легких латах. В центре лагеря, огороженного частоколом, высились шатры высшей аристократии и военного командования. Самым большим был шатер московского царя Алексея Михайловича. Возле него высилась огромная хоругвь с копьеносцем, поражающим змея. Перед входом стояли стражники в высоких красных шапках, такого же цвета суконных камзолах, вооруженные бердышами и саблями, толпились какие-то просители.
   Новый знакомец повел Альфреда в шатер поменьше, стоящий совсем рядом с царским шатром.
  - Здесь живет шотландец, генерал Лесли - объяснил Франц - Он главный советник царя и руководит осадой. Постарайся ему понравиться.
  Альфред для представления одел лучший камзол, нацепил легкие латы, чисто выбрил подбородок и теперь старался придать себе уверенный и бравый вид. Письмо от капитана и ответ Штадена лежали за пазухой рядом с патентом поручика. Перед палаткой стояли два стражника в синих камзолах с теми же бердышами в руках. Но Франца они знали и, перекинувшись парой слов, пропустили внутрь.
   Палатка была вполне обычная. Ну, может немного побогаче, чем те, которые десятки раз доводилось видеть Альфреду. Вон в углу настоящая кровать. В походе - это роскошь. На кровати лежит шуба из дорогого меха, шкурами зверей устелен пол. Стол с разложенным планом крепости. За столом двое. Один уже пожилой. Лет сорока пяти-пятидесяти. Второй помоложе. Оба в русских камзолах, расшитых золотой нитью. Увидев входящих, старший офицер поднял голову и вопросительно посмотрел
  - Господин генерал, - отрапортовал Франц, - Поручик солдатского полка Гирц прибыл с грузом пороха и снарядов для артиллерии, полусотней солдат.
  - Хорошо, поручик, - медленно произнес хозяин шатра. Потом перевел взгляд на Альфреда - Кто с Вами?
  Альфред сделал шаг вперед, склонил голову, щелкнул каблуками и отрапортовал:
  - Прусский дворянин Альфред фон Бейтон, хотел поступить на службу. Имею патент поручика, а также приглашение полковника Фон Штадена.
  Он достал бумаги и протянул их генералу. Тот быстро пробежав листки, кивнул.
  - Что же, боевые офицеры нам нужны. В каких кампаниях участвовали, поручик?
  Альфред понял, что его чин подтвержден. Уже хорошо.
  - Начал службу в баталии под Нердлингеном. А патент поручика получил из рук генерала Галласа в Лотарингии. Участвовал в сражении при Безансоне. После заключения мира жил в Гамбурге.
  - Хорошо. Сейчас идите к полковнику Фон Штадену и скажите, что Ваш прием на службу согласован со мной. В полковой канцелярии вам выдадут все бумаги и деньги.
   Генерал кивнул, показывая, что разговор окончен. Альфред еще раз щелкнул каблуками, браво развернулся и вышел. Но выйдя из шатра командующего, он резко сбавил шаг. Легко сказать: идите к полковнику. Он его даже в глаза не видел. Где его искать? Он про себя долго складывал еще не совсем привычные русские слова и, набравшись наглости, обратился к стражникам:
  - Добрые люди, где я могу найти полковник Фон Штаден?
  - Ишь, ты - удивился стражник - по-людски балакает. Да что его искать, вестимо где. У себя. Иди, мил человек, прямо, а потом направо. Как увидишь, где палатки зеленые стоят. Это фанштатенов полк и есть. Там и спросишь.
  Альфред понял не все, но решил положиться на интуицию. И не зря. Вскоре он уже повторял свой доклад перед невысоким, похожим на ворона полковником.
   Все вышло вполне буднично. Полковник подтвердил свои слова, сказанные в письме, и отправил с тыловым чиновником, которого здесь называли подьячий, для выправления бумаг. Бейтон назначался одним из двенадцати поручиков полка Фоншаденова, как здесь называли его начальника. Под командование ему давалась рота солдат, а звание звучало как "капитан-поручик", то есть ротный командир. В пользование нового поручика передавалась палатка, недалеко от палатки полкового командира, слуга из солдат, именуемый "денщик", довольство и оружие из казенного арсенала, двадцать рублей годового жалования.
  В Европе, тем более где-нибудь в Италии это были бы небольшие деньги, но на Руси и в Польше царила невероятная дешевизна. Альфред сразу отложил три золотых, чтобы при случае отдать долг своему бывшему капитану, разложил в палатке свой нехитрый скарб, отдал распоряжение денщику, рябому парню по имени Николай, и приказал построить роту.
   Из разговоров с Францем он уже знал, что основной состав рот солдатского строя, так называли здесь европейский тип армии, составляли бывшие крестьяне, взятые по одному человеку с определенного числа дворов. Иноземцев среди солдат было очень немного, и они были сведены в отдельные подразделения, бывшие при особе государя. Потому особо он от своих подчиненных ничего не ждал. Это и спасло его от жесточайшего разочарования. Солдаты с трудом держали строй, плохо ухаживали за мушкетами. О сложных перестроениях и речи не шло.
   Первым делом он заставил всех вычистить оружие. Сам показывал, как это делается, проверял, подгонял нерадивых. Два дня потратил просто на то, чтобы научить их держать оружие в порядке, быстро заряжать и разряжать его. Уставал, как гребец на турецкой галере. Вечером засыпал за кружкой вина с такими же, как он, измученными поручиками. Но дело двигалось. Постепенно солдаты освоили науку залповой стрельбы, перестроений, научились работать пиками. Навел порядок с продовольствием для роты. Это стоило многих седых волос, поскольку обворовывали солдат все, и зазорным это не считалось. Местные интенданты не то, чтобы испугались его, но решили не связываться со скандалистом. Результат не замедлил сказаться в солдатских котлах.
   Дела с осадой шли как-то необычайно неторопливо. Огромное войско стояло под Смоленском, обложив его со всех сторон. Тяжелые единороги стреляли по стенам и башням каменными ядрами, нанося немалый урон. Но приступа не было. Тем временем множество малых городков сами переходили на сторону русских. К царю то и дело прибывали делегации от горожан, целовавших руку и клявшихся в вечной верности. Даже за то время, что Бейтон находился в лагере, прибыло три таких посольства от жителей поднепровских городков.
   Царь ласково принимал все посольства, одаривал их. Но класть армию на стенах не спешил. По рассказам ветеранов, это было много лучше, чем четверть века назад, когда отец нынешнего государя положил под Смоленском едва не половину всех воинов, а город так и не взял. Теперь все шло к тому, что горожане, обложенные русской армией, лишенные подвоза продовольствия сдадутся сами. Для того русский царь и привел такое войско под стены. Оно побеждало, даже не вступая в сражения.
   Наверное, и Смоленск давно бы выслал выборных с ключами от города, но гарнизон его составляли польские шляхтичи и наемные венгры, присягнувшие королю. С запада к крепости продвигался гетман Литовский и Великий подкоморий Янош Радзивилл со своим войском. Против него и готовились полки солдатского строя, мушкетеры-стрельцы, драгуны. Пока же полки были больше готовы к царскому смотру, чем к баталии. Это и старались изменить полковник и его офицеры.
  Но самому Альфреду чего-то не хватало. Учеба шла, но без огонька. Это начинало все сильнее беспокоить его. Ведь с этими солдатами ему идти в атаку. Они будут прикрывать его спину. Как-то нужно купить сердца этих людей. Как русские говорят: мужиков. Да-да. Нужно привязать сердца этих крестьян, которым выдали мушкеты, пики и палаши. Без этого они не станут солдатами.
   Офицеры других рот выходили из положения за счет рукоприкладства, жестких наказаний. В принципе, действовало, тем более, что крестьяне привыкли к такому обращению. Так воспитывали солдат почти во всех армиях мира. Не брезговал пройтись по физиономии бездельника или лгуна и сам Бейтон. Но это было не то.
  Проблема была, наверное, не столько в солдатах, сколько в их командире. Бейтон много лет был вольным наемником. И нанимали их не по одному, а всей баталией. Внутри же они воспринимали друг друга, как ближайших родственников. Тем более, что у многих другой родни, кроме роты, и не было. Он был всегда уверен, что его брат-наемник прикроет его в атаке, поможет в обороне. Он был готов также действовать по отношению к любому батальеру. Здесь этого не было. Солдаты слушались, подчинялись. Но не любили своих офицеров-басурман, то есть иноверцев. Где-то даже презирали их. Своих "воевод", как успел понять Альфред, тоже жаловали не особенно сильно. Они жили своей, отдельной жизнью. У них были свои авторитеты и принципы. Собственно, офицерам, получавшим жалование, это было безразлично. Бейтону - нет. Он искал путь к душам этих людей и не находил его.
  Помог случай. Во время изучения очередного перестроения со стрельбами молодой солдат пострадал. Пищаль взорвалась в его руках, опалив волосы и кожу на лице, руки. Ожог был изрядным. Высокий и крепкий мужчина теперь лежал на земле и тихонько скулил от боли. Альфред привычно бросился к нему. Омыл раны хлебным вином из фляжки, перебинтовал. Солдаты удивленно смотрели на поручика. Это было здесь, как бы сказать, не вполне принято. Солдат, крестьянин, посадский человек - люди из одного мира, а офицер и дворянин, не говоря уже о боярине - это мир другой. Миры эти живут рядом, но отдельно. Но поручику было не до условностей. Это был ЕГО солдат!
   Только один из самых рослых людей его роты по имени Егор суетился рядом с пострадавшим. Но суетился как-то бестолково. Альфред зло посмотрел на него и погнал за лекарем. Сам взял раненого на руки и бережно понес в направление лекарской палатки. Лекарь уже спешил навстречу. Но увидев, что пострадал не поручик, а солдат, заметно сбавил скорость.
  - Здравствуйте, господин поручик - промолвил он не особенно приветливо - Что у Вас стряслось?
  - Солдат пострадал во время учения.
  - Это его судьба. Нужно написать рапорт по инстанции и отправить его домой.
  - Там он умрет.
  - На все воля Всевышнего! - воздел горе глаза лекарь.
  Альфред медленно положил пострадавшего на носилки, распрямился, после чего быстрым движением схватил лекаря за лацканы кафтана и вздернул вверх.
  - Слушай меня, клистирная трубка! Это мой солдат. Ты его вылечишь и я, поручик-капитан Альфред фон Бейтон, тебе заплачу. Если же нет.... Ты меня понял.
  Он медленно, очень медленно поставил лекаря на землю. Тот тяжело дышал, тараща непонимающие глаза.
  - Ты все понял?
  - Да, да Ваша светлость.
  Альфред про себя хмыкнул графскому титулованию, но только кивнул и повернулся к солдатам и крикнул по-русски:
  - Вы все видеть, что бывает, если ружье чистить плохо. Сегодня будем снова учить чистить мушкет и драться.
   Солдаты почему-то весело загудели. Что-то изменилось в их тоне. Это "что-то" очень понравилось Бейтону. Вечером Бейтон, уже собираясь помолиться перед сном, услышал, как кто-то топчется перед входом в его палатку. Бейтон заворчал, но высунулся.
  - Кто черт принес? - спросил он.
  Перед палаткой стоял высокий солдат, который так бестолково пытался помочь ему днем.
  - Прости, барин! Поблагодарить хотел за брата - нерешительно сказал он и опустил глаза - не побрезгуй.
  Он протянул глиняный горшок с каким-то содержимым. Альфред осторожно приоткрыл крышку - мед.
  - Это нам из деревни сродственники прислали - радостно объяснил солдат, видя, что "барин не гневается".
  Альфред растерялся. Согласно уложению. Это была взятка и грубейшее нарушение субординации. В то же время, это было так понятно, так по-человечески.
  - Я благодарить! Спасибо! - ответил он на русском языке, чтобы солдат понял. Он покопался по карманам, нашел мелкую серебряную монету, которую по изображению копьеносца именовали "копейкой", и протянул своему неожиданному визитеру.
  - Это есть тебе, что был помогать. Тоже спасибо! - усмехнулся Альфред.
   С тех пор отношения солдат и их командира начали меняться. Видимо, солдат Егор имел изрядный вес среди сослуживцев. Подчиненные не просто старались, но буквально из кожи лезли, выполняя приказы. Да и сам поручик, лишившись оснований для угроз и мордобития, перестал к ним прибегать. Часто хватало объяснения или показа, чтобы упражнение было выполнено. Он чаще стал подсаживаться к костру со своими солдатами, разговаривать с ними, рассказывать на смеси русского и немецкого языков случаи из боевого прошлого или о далеких странах, где ему довелось побывать. И хотя солдаты понимали не все, слушали внимательно. Большинство его подчиненных до попадания в армию не покидали своих деревень. Потому воспринимали его рассказы, открыв рот. По случаю возвращения из лазарета покалеченного парня он даже выкатил своим людям дармовое пойло. Отношения командира и подчиненных становились все более привычными для Бейтона, все больше напоминали отношения среди наемников, где командир - старший товарищ, отвечающий перед Богом за своих подчиненных.
   Поскольку осада шла неторопливо, точнее никак не шла, Бейтон продолжал учить своих людей. От упражнений в стрельбе и сложных перестроений он перешел к обучению отражению конных атак, действиям в обороне, штурме. Другие офицеры, больше времени проводившие в местной питейной палатке или у гостеприимных дам, крутили пальцем у виска. Впрочем, полковник был им доволен, а сам Бейтон не лез к начальству, не чинился, охотно сиживал с сослуживцами за бокалом вина, рассказывая байки или выслушивая чужие откровения.
  Одно не одобряли сослуживцы. Бетон почти никогда, если не было прямого приказа полковника, не отдавал своих людей для выполнения сельских и строительных работ местным помещикам. Эта практика была распространена, служила подспорьем к скромному жалованию, поскольку помещики щедро платили. Но в роте Бейтона ее запрещали. Не то, чтобы ему были не нужны деньги. Скорее, наоборот. Очень нужны. Бывший наемник и искатель приключений привык жить на широкую ногу. Но еще больше ему хотелось сделать из крестьян, которые попали под его руку настоящую роту. Почему хотелось? Он бы сам не смог ответить. Просто проверить себя? И это тоже. Но не только. А что еще? Господь его знает. Впрочем, проверить, что у него вышло, можно будет только в реальном бою.
   Но боя не было. Несколько раз нерешительно штурмовали, даже, скорее, обозначали штурм стен Смоленска. Но стоило противнику начать прицельную стрельбу, как царь приказывал трубить отбой. Поначалу это очень удивляло офицера. Имея десятикратное преимущество и в живой силе, и в артиллерии, стоять на месте. Не случайно, русские (очень тихо и только среди своих) называли своего монарха "Тишайшим", а порой "зайчатником". Иностранцев, которые, как предполагалось, "по-людски говорить не умеют", не стеснялись. Как-то он поделился своим недоумением с Фон Штаденом. Полковник отхлебнул мозельского вина, дело происходило за столом, где полковник часто собирал всех своих офицеров, и произнес:
  - Молодой человек, Вы говорите глупость. Царь, его советник, генерал Лесли, и самые умные русские все делают правильно. Сюда идет польская армия графа Радзивилла. У нее весь расчет на то, что, как тридцать лет назад, царь положить треть, а то и половину армии на штурме смоленских стен. Тогда свежие польские силы ударят по усталым и смешавшимся московитам и повергнут их в ничтожество. Так тогда и было. Сейчас все будет иначе. Смоленск в осаде, потому Радзивилл никуда не уйдет, а будет двигаться к нам. Но встретят его не потрепанные полки, а свежие и отдохнувшие части. Конечно, этим "боярам", которые только саблей махать умеют, хочется, как здесь говорят, "честь добыть". Только в этот раз царь у них на поводу не пойдет.
  Альфред кивнул, чувствуя себя полным дураком.
   Да, Януш Радзивилл - это серьезно. Он слышал о нем прежде. Опытный, честолюбивый. Помог королю Яну Казимиру занять польский престол после смерти старого короля Владислава. У него много отличных наемных частей из Швеции и Венгрии, польская кавалерия. Эти парни - опасные противники. Поляки были бы страшными противниками, если бы не то, что король в стране и не правитель вовсе. Рядом с ним сидят десятки сильных родов, у каждого из которых своя армия, своя политика и свои цели. Налоги до короля почти и не доходят. Потому и на армию денег не набирается. Вот и Радзивилл, Великий гетман Литовский идет на русских со своим личным войском.
  Скоро будет бой. Это хорошо. Учеба учебой, но получать деньги наемник привык за баталию, а не за работу служки в церковной школе. Хотя... в русской армии пока ему нравилось. Если не лезть из кожи, чтобы пробиться вверх, то ты - сам себе господин. Есть свободное время. Почти, как в те легендарные эпохи, когда войну делали наемные роты под командованием капитанов-кондотьеров. Он сам начинал себя чувствовать таким лихим кондотьером, оттачивающим искусство своих людей. Скоро, очень скоро начнется настоящее дело.
  ***
   Приказа о выступлении ждали, но поступил он, как всегда неожиданно. Радзивилл уже несколько дней скапливал силы на правом берегу Днепра у города Орши. Туда должны были стекаться войска из Польши. Против него и был направлен корпус русского генерала и ближнего боярина (царского советника) Алексея Трубецкого. Но поскольку силы противников были почти равны, царь, не любивший военные неожиданности, решил направить в помощь Трубецкому войско из Смоленского лагеря. В основном шла конница. Но в состав отряда был включен и полк Фон Штадена. Командовал отрядом опытный боярин из крещеных татар Яков Черкасский.
   Хотя Бейтон, как офицер, мог передвигаться на коне, но предпочел шагать вместе со своей ротой. Летний марш - удовольствие небольшое. Пыль вьется столбом, пот течет так, что порой глаза открыть невозможно от соленого потока со лба, а одежду хочется выжать. Зато он точно знал, как чувствуют себя его люди. Правда, привычки у него к таким маршам было больше. Хоть доводилось служить и в пехоте, и в кавалерии, пешком он за свою жизнь находился изрядно.
   Довольно быстро стало понятно, что пехота безнадежно отстает от конных отрядов. На ближайшем привале генерал Черкасский собрал всех офицеров на совет. Говорили, конечно, на русском языке, и большая часть сослуживцев Альфреда просто не понимали, о чем идет речь. Они внимательно следили за командующим, надеясь больше на своего полковника, который, как и сам Альфред, изъяснялся на многих языках, а русский знал в совершенстве. Бейтон внимательно слушал. И было что....
   Януш Радзивилл со своим десятитысячным корпусом решил отходить вглубь территории, дожидаясь подхода новых сил. Командовавший операцией князь Трубецкой приказал их отрядам начать преследование. Но они не успевают. Враг уходит, чтобы вернуться более сильным. После долгих споров и криков было решено выделить конный отряд в отдельную часть и стремительно двигаться за поляками, заставляя их принять сражение, с тем, чтобы дать время подойти главным силам Трубецкого. Пехота будет двигаться за всадниками ускоренным маршем.
   Утро и почти весь день прошел в одном сплошном беге. Всадники умчались далеко, но Фон Штаден постоянно подгонял своих пехотинцев. От засохшего пота одежда покрылась жесткой коркой. Лицо невыносимо саднило. Но поручик старался всем видом показать, что, как говорят по-русски, "горе не беда". Его солдаты старались быть под стать своему командиру, но было видно, что они уже устали до последней степени. Серые, покрытые пылью лица с дорожками пота. Невидящие глаза. Альфред знал цену этому взгляду. Но и цену их попыткам улыбнуться на шутки поручика он тоже знал. В остальных ротах отчетливо слышалось ворчание солдат и крики командиров, едущих на конях, рядом со своим строем.
   Когда вымотанные вконец пехотинцы подбегали к речке Шкловке близь одноименного городка, бой шел уже давно, причем, крайне неудачно для русских. Поляки укрепились на высоком берегу речки и били русскую конницу, вынужденную сразу после перехода вброд вступать в сражение. Боярин Черкасский бросал в бой новые и новые сотни. Но польские мушкетеры били их из лощин, выходящих к реке, а гусары и татарские хоругви наносили удары с высокого холма. Бейтон ошарашено смотрел, как новые и новые сотни из русского отряда, оскальзываясь на прибрежной глине, начинают отходить под ударами "крылатых" копейщиков.
   Вот с холма на русскую кавалерию обрушились новые польские хоругви. Явно отборные рыцари в сверкающих шлемах и кирасах. Берег густо обагрился русской кровью. Началась паника. Лошади метались по узкой полоске, налетая на всадников, мешая отступить.
  - Господин полковник, позвольте мне с моей ротой прикрыть отход! - вдруг почти крикнул Бейтон. Он четко представил то, что сейчас случится. Еще натиск и конница поляжет. Паника лишает людей силы. Полковник обернулся на Якова Черкасского. Тот понял и кивнул.
  - Выполняйте поручик, и да поможет Вам Бог!
   Рота почти бегом перебралась на другой берег и с ходу, выстроившись в ряд, дала залп по наступающим гусарам. Строй всадников заколебался.
  - Второй полутонг, пли! Первый перезаряжай! - скомандовал Альфред.
  Новый залп. Всадники начали сбавлять скорость. В строю появились ощутимые прорехи. Эх, был бы третий залп, эти "крылатые" зазнайки полетели бы на своих перышках во все стороны. Но залп не успевал.
  - Выставить пики, мушкет вглубь строя - командовал он.
  Всадники уже близко. Альфред сжал пику так, что костяшки пальцев побелели. Не первый раз, а все равно страшно. Всем страшно. Но в этот миг грянул залп. Подошли остальные роты пехотного полка. Конница отступила. Отошла и русская конница, а вслед за ней пехота.
   Восстановилась картина, которая была перед началом сражения. Поляки могли праздновать победу. Но русские помнили свою задачу. Задержать отступление. Дать время Трубецкому подойти ближе. Значит, все сделано правильно. Альфред достал трубку и дрожащими пальцами принялся набивать ее. Из его роты погибли пять солдат. Еще полегло несколько сотен всадников. Что ж, могло быть хуже. Он подошел к своим солдатам, свалившимся кто, где смог, отходящим от марша и боя. Некоторые стали подниматься.
  - Не есть вставать. Вы есть герои, которые сегодня спасать армию! Я вами гордиться! - громко крикнул он. Он и вправду гордился своими солдатами. Сегодня они вели себя не хуже ветеранов старого Валленштейна, легендарного полководца Германии. Да и собой гордился. Он смог их научить.
  - Поручик Бейтон? - спросил подъехавший воин в дорогой шапке.
  - Я есть он.
  - Вас кличет князь Барятинский и воевода Яков.
  - Сейчас ехать - ответил Бейтон, уже вскакивая на коня.
  Он поскакал вслед за гонцом к группе офицеров в центре полевого стана, который стал образовываться, располагавшимися на отдых частями.
   Остановившись перед командующим, Бейтон поклонился и доложил на русском языке:
  - Поручик солдатский полк Альфред фон Бейтон прибыть!
  - Молодец поручик! Уже и язык выучил. - усмехнулся боярин-воевода - Хорошо послужил. И войско сберегли, и полякам уйти не дали. Теперь уже не уйдут. За храбрость и воинское разумение жалую тебя тремя рублями. Сам о тебе государю доложу.
  - Я благодарить Ваше Сияние! Это мой долг!
  - Ну, иди, поручик, к своим орлам. Завтра подойдут войска князя Алексея, и начнем погоню за Радзивиллом. Пока отдыхай.
  Бейтон вновь поклонился и, отъехав, направился в свое расположение. Приятно было? Конечно, приятно. И деньги не лишние. Да, чего скрывать, оценка командира всегда важна. Кажется, он останется в этой стране. Привыкнет. Должен привыкнуть.
  ***
  Через два дня в сражении при селе Шепелевичи русская армия под командованием князя Трубецкого настигла и разгромила отряд Януша Радзивилла. Сам Великий гетман едва ушел от погони. А через месяц сдался Смоленск. Поднепровье полностью отошло под руку России. Очищена от поляков Волынь и Галич.
   После царского пира, на который Бейтона, конечно, и не подумали позвать, не того полета птица, Алексей Михайлович с ближними боярами отбыл в Вязьму на зимовку (в Москве было моровое поветрие). Кампания постепенно затухала. Шла осень. Дороги делались все более непроходимыми. Армии располагались на зимние квартиры. Полк фон Штадена располагался в Шклове. Солдаты строили землянки и избы для офицеров. Обживались. Но война не кончалась. Враг снова собирал силы. Правда, это еще когда будет. Зимой-то нормальные люди не воюют. В землянках и избах жарко топились печи, солдаты отходили от сражений и учений, кряхтели, вспоминая свои деревни и односельчан, жалея о несбывшейся мирной жизни. Офицеры тоже вспоминали дом, те, у кого он был, завязывали короткие интриги с сельскими красотками, пили кислое местное вино.
  В эти дни, наполненные покоем, который только возможен в короткий перерыв между сражениями, армия Януша Радзивилла форсировала реку Березину, ставшую временной границей между противниками, и двинулась на Могилев. Начиналась кампания 7163-го года от Сотворения Мира или 1655 года от Рождества Христова.
  
  Глава вторая
  Могилев
  
   Шклов - городок небольшой, но вполне уютный. Расположился среди широких полей, верстах в сорока от Могилева. В центре города небольшая площадь, на ней ратуша и дом градоначальника. Прежде была греческая церковь. Но после смерти короля Владислава, отличавшегося умеренностью и осторожностью, на греческую веру начались гонения. Церковь разрушили. Собственно, эти гонения и стали причиной того, что маленькие люди и бедные шляхтичи из местных охотно переходили под руку Московского царя. Если центр Шклова еще чем-то напоминал город, то окраины, начинавшиеся сразу за площадью, были вполне сельскими, отгороженными от мира не стеной, но деревянным частоколом с деревянными же башнями. Впрочем, дома добротные, а жители богаты. Есть две корчмы, несколько лавок. Здесь и располагался на зимовке полк Фон Штадена. Военных оказалось больше, чем всех жителей городка. Потому в домах разместились только офицеры, да и то не все. Для солдат вырыли землянки, как могли их утеплили. Для офицеров, предпочитавших находиться поближе к солдатам, поставили срубы-пятистенки. Посереди расчистили площадку для солдатского учения, которым, впрочем, докучали не особенно сильно. Морозы стояли такие, что даже от мысли выйти на улицу делалось холодно.
  Отдых на зимних квартирах в Шклове для Бетона был заполнен не менее плотно, чем первые дни под Смоленском. Солдат не должен иметь слишком много свободного времени. В этом случае он начинает грустить, а в его голову начинают приходить совсем не правильные, расслабляющие тело и душу мысли. Об этом поручик знал по себе. Первое время он с блаженством предавался безделью. Часами по утрам лежал в постели. Долго засиживался с однополчанами за беседой и бокалом вина. Сослуживцы коротали время за разговорами и азартными играми. Игры поручик не любил. А беседы находил полезными. Только очень скоро бесконечные воспоминания о покинутой родине стали угнетать его. А прав ли он, решив поехать в далекую восточную страну? Может разумнее было бы поискать себе применение дома. Мог же он, скажем, наняться охранять путешественников или купцов. Мало ли дел может найти молодой еще и сильный дворянин? А здесь? Вот его солдаты спасли бой. И что? Наградили деньгами и забыли. Может и дальше так будет.
   Мысли угнетали, и поручик с новой яростью взялся учить свою роту. Солдатам это не доставляло особой радости. Чтобы как-то компенсировать это, поручик из наградных денег закупил у местных жителей дополнительных продуктов к солдатскому котлу, дров для печек. Уставших и замерзших от занятий на морозном воздухе солдат Бетона ждал сытный обед с обязательным мясом, на худой конец, солониной, теплые землянки. Солдатам Бейтона начинали завидовать в других ротах. Сам поручик, боясь вновь оказаться в плену неприятных и очень мешающих жить мыслей, все чаще проводил вечера со своими солдатами.
   Солдаты осмелели. И хотя всякое панибратство Бейтон мгновенно пресекал, они начали рассказывать и о себе, о своих мечтах и планах. Чаще всего звучало слово "воля". Поручик про себя перевел его, как "Freiheit". Но контекст оказался непонятным. Дословное "Wille" тоже как-то не вписывалось. Слишком книжно и заумно выходило. Он попросил разъяснить Франца Гирца, знакомого поручика, уже несколько лет служившего у русских.
  - Воля? Это у русской черни любимое словечко... Грабеж, хаос, безвластие. Только об этом они и мечтают, - буркнул знакомец - Потому им и понадобились европейские офицеры, чтобы держать чернь в кулаке.
   Этот ответ тоже не удовлетворил Альфреда. Что-то здесь тоже было... и так, и не так. О хаосе так не говорят, о нем не мечтают. Да и какая же эти крестьяне "чернь"? Поручик помнил голодные толпы в осажденных городах империи, шайки бродяг на дорогах. Вот это - чернь. А это обычные люди. Работали, жили, а потом выпала им судьба стать солдатами. Хотя в чем-то Франц и прав. Власть русские не любят. Очередным вечером, присев возле печурки с кружком солдат в их землянке, он решил спросить их самих.
  - Воля, барин! - мечтательно протянул солдат, - Тут и не сказать сразу. Я так думаю. Это, когда едешь ночью по степи на своей лошадке летом. Тепло, трава кругом сочная, такая, хоть сам ее жуй. Звезды сверху, что твои колеса. Тишина. А воздух.... Сладкий, что мед в сотах. И дышишь им, дышишь, а надышаться не можешь. Едешь ты по этой благодати, дышишь ей, а знаешь, что где-то там, далеко-далеко ждет тебя хозяйка, дом родной, детишки. Вот это, барин, и есть воля.
   Солдаты замолчали. Молчал и поручик. Думал об этой странной "воле", которая суть целый народ. Не богатство, не слава, не удобство жизни, а "воля". Странно и притягательно. Стоит на досуге об этом поразмышлять.
  ***
   Но досуга не случилось. Утром их разбудил барабанный бой, выбивающий сигнал к общему построению. Соскочив с кровати, еще не сообразив, где он и кто, поручик быстро натянул одежду, схватил шпагу и кинулся на выход. На площади, перед домом, который занимал полковник (бывший дом управляющего) уже выстраивались ротные шеренги. На крыльце стоял Фон Штаден, неторопливо постукивая тростью по полу. Поручик занял свое место в строю и стал ждать.
   Наконец полковник сошел с крыльца. Встал перед строем и прокричал:
  - Солдаты, польская армия перешла Березину, разбила заставы и движется к крепости Могилев. Нам приказано сегодня же выдвигаться к крепости и оборонять ее вместе с гарнизоном. Через три часа выступаем. Есть вопросы? Нет. Офицеры - собраться у меня через половину часа. Разойтись.
   В доме, который занимал командир, положение было описано более подробно. Старый знакомый, граф Радзивилл, вместе с гетманом Гонсевским собрали армию до тридцати тысяч человек, сбили все заставы и острожки по левому берегу Березины, осадили крепость Новый Быхов и сейчас быстрым маршем идут на Могилев. Город укрепляется уже несколько месяцев. Сейчас в нем до тысячи человек стрельцов и четыре тысячи казаков из местных. Но местные не надежны. Потому им приказано быстрым маршем идти на Могилев, чтобы проникнуть в город раньше, чем поляки его окружат. Если же Бог не даст удачи, то прорываться в город с боем. Туда же, к Могилеву идет солдатский полк Ивана Цыклера, отряд воеводы Ромодановского, но они, скорее всего, не успеют.
   Не прошло и трех часов, когда колонна Фоншаденова полка выступила из Шклова. Было это 31 января 7163 года. В тот же час марш на Могилев из-под Быхова начали отряды гетмана Радзивилла. Отсчет времени пошел на часы.
   К городу подошли почти одновременно, 2 февраля. Когда роты пехотинцев стали втягиваться к восточному предместью города, с западной стороны начали подходить отряды Радзивилла. Неожиданно для поляков ворота открылись и на не вполне оправившихся от похода воинов Великого гетмана Литовского бросились осажденные, которым полагалось сидеть за стенами и дрожать от страха. Стрельцы полков Лопухина и Аничкова, казаки, ополченцы из горожан, вооруженные кто чем, бросились на гордые хоругви. Тем временем, подошедшие пехотинцы Фон Штадена добавили жару залповым огнем. Поляки побежали. Ополченцы и гарнизон крепости, захватив обоз с припасами, столь же стремительно скрылись за стенами. Конечно, это была не победа. Поляки потеряли менее полусотни воинов из многотысячной армии. Но, если из города выходили порознь - стрельцы, солдаты, казаки, то возвращалась уже единая армия, спаянная общей удачей, окрыленная пусть маленькой, но победой.
   У костров под стенами смешались солдатские и стрелецкие кафтаны, казачьи зипуны. Люди смеялись, хлопали друг друга по плечам. Все это видел Бейтон, проезжая по городу вместе с другими офицерами, полковниками и командующим гарнизоном воеводой Иваном Алферьевым. Среди командиров чем-то не понравился Бейтону полковник могилевского полка шляхтич Константин Поклонский. Слишком яростно ругал ляхов, слишком радовался победе. Впрочем, наверное, это у поручика от усталости. Лезет в голову всякая чушь. Человек, как человек. Да и сам Бейтон не ищейка из Тайной Думы.
  Поручика определили на постой в небольшом домике в предместье под названием Лупулово, где была расквартирована и его рота. Убедившись, что солдаты размещены и накормлены, он отправился к себе. Оставшись, наконец, один, Бейтон скинул амуницию и завалился на кровать, отказавшись даже отужинать с хозяевами. Но заснуть не вышло. В голове крутились мысли, гудели ноги. Поняв, что уснуть не выйдет, поручик, накинув кафтан и охабень, сунув в карман трубку и кисет, вышел на улицу.
   Было тихо. Только вдалеке перекались стражники. Поручик раскурил трубку и попытался успокоить кутерьму мыслей. Осада будет трудной. Тридцать тысяч поляков против шести тысяч осажденных. Да и какие шесть тысяч. Могилевский полк - только числом грозен. А умения у него меньше, чем у последнего солдата в их полку. Предместья удержать будет не просто. Хоть вал явно подновляли, частокол выставили, ров углубили, а защита слабая. Слишком много врагов. Бой будет за город. Стены крепкие, но не высокие, возле реки и совсем низкие. С окрестных холмов весь город простреливается. Да и припасов не много. Войска-то сколько? Да и так, людишек за стенами спряталось немало. Ох, достанется нам. Одна надежда, на армию Ромодановского, которая сейчас движется с боями от Шклова. Да казаки могут успеть с юга. Могут успеть. А могут и опоздать. Как карта ляжет, как говорят любители коротать вечера за игральным столом.
   Внезапно, невдалеке заскрипел снег под чьими-то сапогами. Бейтон отшатнулся в тень. Мимо не прошел, а проскользнул человек. Лица в темноте не разобрать, но походка и фигура показались знакомыми. Запахнув полушубок, поручик последовал за странным ночным прохожим. Тот часто оглядывался. Бейтон каждый раз прижимался к стенам домов. Прохожий свернул в переулок. Поручик примостился за углом. В переулке прохожего ждали. Разговор шел на польском языке, хорошо знакомо поручику.
  - Великий гетман ждет от Вас, пан полковник, решительных действий - негромко проговорил один из собеседников.
  - Пан гетман может на меня рассчитывать, - шепотом отвечал другой.
  - Послезавтра утром мы начнем штурм города. Вы должны открыть ворота Лупулово, и ворота из предместья в город, как только будет сигнал фонарем из лагеря.
  - Я сделаю это. Но и Вы помните. Я буду владеть этим городом.
  - Не волнуйтесь. Слово Радзивилла в этом мире еще что-то значит. А теперь уходите.
   Поручик вжался в стену, как мог, и затаил дыхание. Мимо проскользнули две тени. Одна направилась к стене, другая в сторону города. Вот оно как. Измена. Не случайно этот тип мне так не понравился. Что же теперь делать? Убить? Его же и повесят, как изменника. Бежать к Фон Штадену? Пожалуй. Он знает и Бейтона, и русских. Он найдет, как выйти из положения.
   Поручик почти бегом направился к дому полковника и практически ворвался к нему в спальню. Его сбивчивый, прерываемый эмоциональными вскриками рассказ, тем не менее, произвел впечатление на Фон Штадена. Ворча о нарушении субординации и всех мыслимых приличий некоторыми молодыми людьми, он собрался, и вместе с Бейтоном отправился в цитадель, где располагался воевода. К воеводе их не пускали долго. Стрельцы упорно твердили, что боярин Иван Васильевич почивает. Но настойчивость Фон Штадена была поистине бронебойной. После почти часа препирательств их наконец пропустили в дом. А еще через полчаса они предстали перед светлым ликом боярина-воеводы, одетого в горничную рубаху и домашний кафтан. Боярин был хмур и крайне недоволен неурочным визитом. Но узнав причину, всполошился не на шутку.
  - Ты, братец, точно уверен, что все правильно понял? - несколько раз задавал он вопрос Бейтону.
  - Так точно, Ваше сияние!
  - Да я ж его, шельмеца, в бараний рог согну. Повешу на воротах.
  Тут заговорил Фон Штаден.
  - Батюшка Иван Васильевич, повесить его было бы справедливо. Но ведь ляхи тогда другого иуду найдут.
  - Что же ты, полковник предлагаешь? Златом его наградить? Шубой на собольем меху?
  - Зачем награждать, боярин-воевода? Награждать его нельзя, а вот использовать можно. Ляхи в атаку пойдут, считая, что их ждут с хлебом и солью, а мы их встретим залпом роты вот этого молодчика, - полковник указал на Бейтона - Вот прыти у них и поубавится.
  - А изменники что, стоять и смотреть будут, - все еще недовольно проговорил воевода.
  - А зачем им стоять? Вы, батюшка, их в цитадель отправьте. Да ни всех, а тех, которых Поклонский сам назовет. Вот мы и узнаем, кто предатель, а кто присяге перед государем верен. Тех же, кто останется, мои молодцы на пики и поднимут.
  Воевода задумался. Потом рассмеялся и хлопнул Фон Штадена по плечу:
  - А лихо ты, немец, придумал! Головастый ты, однако. На том и порешим. И, чтобы тихо у меня. До поры шума не поднимайте, - добавил он уже другим тоном.
   Обратно ехали не торопясь. Сумрак зимней ночи уже готов был вот-вот смениться утренними сумерками. Отоспаться им уже не выйдет.
  - Вы молодец, поручик - начал разговор Фон Штаден - Хорошо подметили господина изменника. Предместье мы, конечно, не удержим, но теперь у нас появляется шанс на успех.
  - Почему не удержим? Заговор же раскрыт - удивился Бейтон.
  - Молодой человек, не стройте из себя невинную девицу - недовольно проворчал полковник, - Нас меньше трех тысяч подготовленных войск, да три тысячи ополченцев, а у поляков даже без пехоты, которая, кстати, днями подойдет, тысяч пятнадцать. Вопрос в том, сколько людей они потеряют, штурмуя Могилев? Помните, что я Вам рассказывал про прошлую осаду Смоленска? Так вот. Сейчас Могилев - это Смоленск, а Радзивилл играет роль покойного государя Михаила Федоровича. Он будет штурмовать, а потому проиграет. Но в этой игре есть и наши частные интересы. Например, я был бы совсем не против остаться живым.
  - Честно говоря, господин полковник, я тоже хотел бы еще посмотреть на этот мир, - задумчиво ответил Бейтон.
  - Вот об этом и стоит поговорить завтра. Похоже, мы уже приехали. Отдохните, если сможете. Завтра будет трудный день, а про послезавтра и говорить нечего.
   Они распрощались почти друзьями. Бейтон к собственному удивлению заснул и проспал мертвым сном остаток ночи. Видимо, молодость брала свое. А утром начались перемещения.
   Часть могилевского полка перебросили на стены Высокого города, "разбавив" стрельцами Лопухина. Отбирал людей, оставшихся в посаде, сам полковник Поклонский. Потому особых сомнений в том, кому они верны, не возникало. Не царю Алексею Михайловичу. На их место вводились роты солдат. Впрочем, вводились тихо, без барабанного боя. В Лупулово осталось несколько сотен ополченцев и чуть больше бойцов Фон Штадена. Ранним вечером офицеры полка собрались у полковника. План был прост.
   Перед утром, в последнюю стражу солдаты выдвигаются и быстро уничтожают предателей. Как только будет сигнал из польского лагеря, они открывают ворота и ждут, подхода. Но перед поляками ворота захлопнут, а с башен ударят две пушки и один ружейный залп всеми ротами со стен. После этого, отряд втягивается в улицы и медленно, с боем отходит к мосту через Днепр. Задача ставилась - уничтожить, как можно больше противника, при этом сохранить своих людей.
   Еще в темноте роты выдвинулись к стенам. Началось избиение изменников. В тишине солдаты вырезали еще полусонный отряд Поклонского. Сам полковник смог ускользнуть среди домов. На его поиски отрядили несколько человек. Солдаты же скрытно встали у стен, заряжая пищали. Напротив ворот установили пушку. Рота Бейтона тоже выстроилась на этом участке, готовая по приказу дать залп.
   Потянулись минуты. Самые трудные минуты перед боем. Бейтон прохаживался вдоль строя своих солдат, стараясь напускной серьезностью разогнать естественный страх людей перед боем. Здесь проверить мушкет. С этим перекинется шуткой, Там укажет, что делать, если кавалерия прорвется в ворота. Наконец, возле ворот засуетились. Наверное, из лагеря противников был подан сигнал. Ворота отворились. Тотчас же со стороны польского лагеря донесся шум выдвигающихся хоругвей. Шум нарастал, всадники приближались. Казалось, что еще минута и гусары влетят в распахнутые ворота посада. Но через миг раздались спокойные и уверенные приказы полковника:
  - Закрыть ворота! Артиллерия, пехота. Готовьсь! Наводи! Пли!
  Залп потряс деревянные стены. Дым окутал все пространство перед Бейтоном и его бойцами. За стеной раздались крики, проклятья, отчаянное ржание лошадей.
  - Солдатам отойти от стен - продолжал командовать полковник.
  Капитаны и поручики отвели своих людей и выстроились за порядками Бейтона. Через несколько минут противник пришел в себя от неожиданного поворота дел. Польские гусары стали пытаться перебраться через частокол. Солдаты стреляли по ним. Удача улыбнулась немногим атакующим, живыми перевалившим стену. Но здесь их брали в сабли. Раздались удары в ворота. Бейтон напрягся:
  - Солдаты, готовьсь!
  Засуетились и пушкари. Хлипкие ворота зашатались. Наконец одна из створок рухнула, и в проем влетели всадники. Пушка выстрелила. Несколько человек упало, кони взвились на дыбы. Новые отряды, налетали на упавших и мечущихся по площадке перед воротами лошадей и всадников.
  - Первый полутонг, пли! - скомандовал Бейтон.
  Грянул залп. Еще десяток всадников упали на землю.
  - Второй полутонг, пли!
  Еще один залп. Еще несколько всадников рухнули вниз. Враги начали отступать. Рота Бейтона отошла за построения своих однополчан. В проходы между домами откатили пушки.
   Наконец, ворота рухнули полностью. Гусары, смешавшиеся с венгерской конницей и пехотой, понеслись на ненавистных пехотинцев, до которых уже рукой подать. Новый залп всем рядом. Перестроение и следующий залп. Ряды отошли вглубь, а рота Бейтона вновь оказалась впереди. Залп, еще один залп. Из переулка донесся выстрел пушки. Противник подался назад. Пехотинцы получили возможность перезарядить мушкеты. Но новые хоругви вламывались в посад, летели на разгоряченных конях элитные части армии Великого княжества Литовского, гусары, драгуны, на ходу стреляя из пистолетов. Начали падать солдаты в ротном строю. Строй заколебался.
  - Держать строй! - закричал Бейтон - Целься! Пли!
  В голове было пусто. Только механические, затверженные годами повторения. Залп, отход, зарядить мушкет, новый залп. От грохота и криков гудела голова. Отдельные всадники уже прорывались к самому строю. Их встречали пиками и шпагами. Пока успешно. Но было понятно, что это "пока".
  - Отходить! - раздался приказ полковника.
  Солдаты, дав последний залп, как было условлено, стали отступать колоннами между домами Лупулово. Всадники следовали по пятам. Пока удавалось держать их на расстоянии постоянными выстрелами. Шаг. Еще шаг. Расстояние между противниками все меньше. Но и до моста через реку тоже остается немного. Вдруг, Бейтон прикинул расстояние до преследователей и понял, что у тех есть вполне реальный шанс ворваться в город на спинах отступающей пехоты. Холодный пот пробил поручика. И похоже, не его одного.
  - Роты Гирца, Ван Лейдена - продолжить отступление. Остальные - к атаке готовьсь!
   Солдаты выстроили каре, взялись за пики, бердыши выставили их перед собой и бросились вперед плотным строем. Преследователи от неожиданности отступили. Несколько всадников уже билось на писках. Упало и несколько пехотинцев. Но каре двигались вперед, отбрасывая кавалерию все дальше от моста. Поляки отступили и начали перегруппировку. Воспользовавшись этим обстоятельством, пехотинцы по команде двинулись к мосту и, перебежав по нему, втянулись в ворота крепости. По преследующим их кавалеристам открыли огонь со стен. Враги отхлынули. Заунывно запели трубы. Польская атака прекратилась. Солнце уже висело над самым горизонтом.
   Вечером, в воеводском дворе подводили итоги первого штурма. Потери русских были серьезными. Полегло до роты солдат, рота стрельцов. Не менее полутысячи казаков из могилевского полка, которым вместо изменника Поклонского теперь командовал старый шляхтич Павел Окуркевич. Но потери Радзивилла были намного больше. Уничтожено две гусарские хоругви, три легкие хоругви, до тысячи человек венгерских драгунов. Положение сложное. Но для польских гетманов оно намного сложнее. Втянувшись в посад, они уже не могут оставить Могилев, продолжая терять здесь силы и время. Им придется, продолжая осаду, противостоять идущему с востока Ромодановскому и с юга казакам запорожского гетмана Золоторенко. Самим осажденным осталось совсем немного - выжить и выдержать.
  - Батюшка воевода, - обратился к Алферьеву Лопухин, полковник стрельцов, - хорошо бы у колодцев посты выставить, да людишкам подвоз организовать. Поляки-то выходы к реке теперь все простреливают.
  - И то верно - согласился воевода - Распорядись, голубчик. Да, еще и припасы прикажи сосчитать и беречь. Сколько нам сидеть, один Бог знает. Про крепость-то что? Как защищать будем?
  - Я думаю, воевода-боярин, - начал Фон Штаден - тут дело не хитрое. Нужно только нашим пушкарям приказать, чтобы пристреляли все высокие дома в посадах. Все холмы. Иначе поляки там пушки установят, смогут городу большой урон наносить.
  - Дело говоришь, полковник. Вот Аничков этим и займется. Сделаешь?
  - Все силы приложу, батюшка!
  - Все силы не надо. Побереги. А вот дело сделай. Понял?
  - Как не понять? Понял.
  - Вот и хорошо. Думаю, завтра поляки отходить будут от баталии, а потом опять полезут. Как считаете, где пойдут?
  - Позволите, воевода-батьюшка?! - встал Бейтон.
  - Говори, поручик, - усмехнулся воевода - Молод ты годами, да резов. Может, что хорошее скажешь.
  - Благодарю! - поклонился Бейтон - Самый слабый укрепление с северной стороны, у реки Днепр. Там, скорее всего, будет главный удар. Но, поскольку враг много, а победа ему нужно быстро, пойдут со всех сторон.
  - Это, братец, понятно. Предлагаешь-то, что?
  - Я предлагаешь, создать группы солдат, которые быстро бегать. Не ставить их на позиции, а бежать там, где есть проблема. А там, где главный удар поставить четыре пушки. Чтобы стреляли два и два. Снаряд с огнем. И как начнут атаку, зажечь посад.
  - И сколько же солдатиков у тебя бегать будут?
  - Два рота будет хватить.
  - Что думаете, полковники?
  - А что? - отозвался Лопухин - поручик дело говорит. Запас карман не тянет. А две роты молодцов врага со стен собьют, если те, паче чаяния, поднимутся.
  Предложение Бейтона приняли. Две роты солдат оставили в резерве. Установили пушки. Через день начался второй штурм. Радзивилл бросил в сражение почти всю пехоту. Но Высокий город и замок взять не смог. Бились в тот раз отчаянно. Шесть раз запасные роты бросали на прорвавшихся поляков. Но прорывы удавалось ликвидировать. Штурм отбили. Поляки затаились в пригороде, устанавливая осадную артиллерию. Начался обстрел города. За неделю враг смог в трех местах серьезно повредить стену, завалить колокольню в городе. Однако ночная вылазка стрельцов позволила уничтожить несколько пушек. Обстрел ослаб. Но наступал голод. Норму питания сократили в два раза. И это воинам. Мирное же население голодало страшно. Все сильнее слышался ропот по улицам и переулкам, хотя до открытого бунта пока не доходило.
   Шла весна, но снег все еще лежал на полях. Растопленный снег все чаще заменял в городе воду. Снег же не давал пробиться в город казакам Золоторенко. В марте и апреле Великий гетман предпринял еще три попытки взять город, но с каждым разом все более вялые. Устали и осаждающие. У них тоже начинались сложности со снабжением, хотя и несравнимые с теми, которые испытывали в Могилеве русские. Жидкое варево из муки и лука уже много дней было основной пищей солдат, стрельцов и казаков. И это еще была еда. Жители молили о куске хлеба. Хлеб же выдавали только тем, кто рыл валы и укреплял стены на случай нового штурма. Умершие от голода люди свозились на окраину и хоронились в общей могиле. Только крест над общей ямой оставался в память о сотнях и сотнях несчастных людей.
   В свободное время Бейтон, чтобы как-то отвлечься от постоянных мыслей о еде, все чаще закрывал глаза и представлял себе "русскую волю". Огромное ночное небо в звездах, теплый ветер, конь под тобой. А там, где небо сливается со степью, теплится малый огонек родного дома. Того самого, желанного дома, которого у поручика и не было никогда. Это отвлекало. Возрождало силы и желание жить. Ну, по крайней мере, притупляло чувство голода. Делало его не столь мучительным и постоянным, заставляло не думать об отеках на руках и ногах.
  А в середине апреля ситуация резко изменилась. Вскрылся Днепр и по нему к городу подошли казацкие стуги с полками Золоторенко, запасом продовольствия. Помешать их высадке войска гетмана не смогли.
  А в начале мая, потеряв почти треть армии под Могилевом, Радзивилл и Госневский оставили город, отступив за Березину. Путь на Литву был открыт. Соединившись под Могилевом, русские отряды стремительным броском овладели Слуцком. После недолгой осады взяли Минск, разбив в сражении Великого гетмана Литовского, вошли в Вильно. Уже под Вильно Бейтон получил предписание от генерала Лесли срочно прибыть в ставку под Вязьму. Причины столь строчного и, что греха таить, не особенно приятного распоряжения не объяснялось. Говорилось лишь, что это "воля Государева". Прочитав, поручик усмехнулся. Еще одна "воля". Сколько же их на Руси?
  Тем не менее, показав предписание полковнику и передав роту (с солдатами прощался долго, как с родней), отбыл в направлении Вязьмы. Но царский двор из Вязьмы, где государь оставался по причине морового поветрия, бывшего в ту пору в столице, отбыл в Москву. Пришлось поручику ехать вслед. Уже по зимнему тракту подъезжал к столице Руси. Заканчивался 7164 год по русскому летоисчислению (от Сотворения Мира), или 1656-ой от Рождества Христова.
  Он остановился в знакомом уже доме в Немецкой слободе. За это время число домов увеличилось, несмотря на мор, был выкопан пруд, где плавало несколько лодок, высажены деревья. Приведя себя в порядок, одев новый кафтан, указывающий на принадлежность к полку, поручик отправился в Кремль, средоточие российской власти. Зимняя Москва понравилась ему больше летней. Хоть мороз и щипал за нос, но присыпанные снегом улицы выглядели даже нарядно. А на всадника в офицерском охабне горожане смотрели с уважением, уступали дорогу. В этот раз и Кремль оказался не столь недоступным. Предписание с гербом и печатью открыло перед ним ворота цитадели.
  Дежурный мушкетер проводил его в покои, занимаемые генералом. Когда поручик вошел туда, представившись согласно правилам, то обнаружил там еще несколько таких же, как он, иностранных офицеров, столь же насторожено и тревожно смотревших на генерала.
  - Здравствуйте, господа! - начал свою речь военный советник - Вас собрали здесь, чтобы поручить новое и очень важное дело.
   Собравшиеся офицеры затаили дыхание, а генерал продолжал неспешно и значительно.
  - Российское государство огромно. Нужно больше года ехать, чтобы проехать его из конца в конец. Так вот, пока государь защищает наши земли на Западе, возникли определенные сложности на Востоке. Местные народы, дикие кочевники, нападают на подданный Великого Государя Алексея Михайловича, не дают собирать дань и вести торговлю, нанося этим огромный вред. Сил же для отпора там совсем немного. И силы эти крайне плохо обучены. В силу этого Великий Государь повелел лучших офицеров направить для обучения служилых людей в крепость Томск. Вы направляетесь в эту крепость, как только просохнут дороги вместе с новым воеводой царским стольником Иваном Бутурлиным. Под его началом вы должны организовать обучение войск и защиту самой крепости, окружающих ее деревень и селений. Вам понятна задача? Отлично. Все бумаги, подъемные деньги и все полагающееся вы получите в Сибирском приказе. Каждый из вас получает следующий чин. Увеличенное жалование. Если вопросов нет, то вы свободны. Через две недели выступаете.
   Офицеры, потрясенные новостью, молча вышли из кабинета. Да, Томск - это даже не Московия. Это дальняя и страшная Татария. Страна, которую Бейтон до того видел лишь изредка на краешке карты. Судьба опять преподнесла ему неожиданный сюрприз. Хотя, кто кроме Высшего Владыки, знает, что к добру, а что к худу.
  - Ну, что, господа, отправляемся в Сибирский приказ? - спросил он товарищей по несчастью. Те грустно согласились. Впереди лежал огромный и неизвестный путь, холодная и загадочная страна. Было страшновато. Но одновременно Альфред ощутил какую-то сладкую дрожь внутри себя. Она звала его туда, манила. Именно это чувство он испытал, покидая навсегда родной дом много лет назад. Она же толкала его в путешествие в Московию. Страшно, но... не понятно, что "но". Но поедет он туда обязательно. Это его судьба, его жизнь.
  
  Глава третья
  В Сибирь
  
   За время, отведенное на сборы, поручик немного узнал будущих сослуживцев. В Томск с ним направлялись поручики Христиан Рихтер и Якоб Шнеер из Гольштейна и Ян ван дер Гейден из Лейдена. Все офицеры с боевым опытом. Возрастом несколько постарше Бейтона, которому еще не исполнилось и тридцати. Немцы служили в рейтарском полку, потому должны были готовить всадников. Голландец должен был возглавлять и учить артиллеристов. Как ни странно, Бейтон оказался командиром над ними. Трудно сказать, что здесь сыграло роль? Может и вправду Яков Черкасский рассказал о нем монарху. Альфред получил звание капитана и жалование в тридцать рублей в год, новую форму и деньги на покупку коня. Сибирская авантюра пока играла и переливалась всеми цветами радуги.
   Познакомился, точнее, представился он и своему будущему начальнику - царскому стольнику Ивану Васильевичу Бутурлину, дородному мужчине лишь немногим старше самого Бейтона. Один глаз будущего воеводы прикрывала темная полоска ткани, отчего в Москве и звали его Кривой. Вида стольник был грозного. Но оказалось, что человек он вполне разумный и, в отличие от большей части московских аристократов, не особенно чванливый. Пришедшего к нему на двор с докладом капитана встретил ласково, пригласил за стол, что уже было не вполне обычно. Дом у будущего воеводы был хоть и деревянный, а богатый и просторный, в два этажа. В окна второго этажа были вставлены стекла. Во дворе - конюшня, баня, амбары. Небольшая домовая церковь, которую русские называли Божница.
  В гостиной, которую хозяин называл "горница", был накрыт стол. Кроме хозяина здесь сидели два юноши, похожие на Бутурлина, явно его сыновья, мужчина в темном одеянии, видимо, доверенный человек. Хозяин пригласил Бейтона "отведать, чем Бог послал". Русскую кухню Альфред не любил. Но у Бутурлина кормили вкусно. Прихлебывая горячие, пряные щи, закусывая пирожками с разнообразной начинкой, хозяин внимательно расспрашивал Бейтона о службе, о жизни. Спрашивал, женат ли тот и почему не женился? Бейтон старался отвечать внятно, благо по-русски говорил уже почти свободно, четко. Кажется, воевода доволен своим капитаном.
  - А что, капитан, как закончится контракт, уедешь в свою Неметчину? - вдруг спросил Бутурлин, лукаво усмехнувшись.
  - Пока планов таких не имею - честно ответил Бейтон - И ждать меня там некому.
  - И то верно, пошел бы ты через забор лаптем щи хлебать - непонятно произнес воевода, - если бы ждал там родной человек. Ладно, капитан, не тушуйся. Господь милостив. Найдешь и ты свой дом. Девки, - вдруг крикнул он в приоткрытую дверь - А ну тащите-ка нам сладкие заедки да вина штоф.
   В комнату вбежала худенькая, стройна девушка лет семнадцати. Девушка, как девушка. Синие глазки искрятся, ямочки на щеках. Платок сбился набок и из-под него наружу выбивался золотистый локон, будто солнечный лучик на стене. Забавная.
  - Что хотели, батюшка? - робко спросила она.
  - Вот, глухая тетеря. - засмеялся Бутурлин - заедки давай и штоф вина скажи ключнице, чтобы принесла. Воспитанница моя, Ирина. Ох, путаница, - обернулся он к Бейтону. И опять девушке - Ну, беги. Нечего тебе здесь торчать. Бейтон тоже улыбнулся девушке.
  Воспитанница, вспыхнула, поклонилась и выскользнула за дверь. Через минуту на столе уже стояли сладкие пироги и местное вино, более напоминающее сидр. Впрочем, обстановка за столом была располагающая. А сам хозяин рассказывал вещи крайне важные для самого капитана.
   Томская крепость заложена уже почти полстолетия назад. Место богатое, торговое. С севера везут меха, с юга гонят скот, недалеко есть серебряные рудники. Хлеба растут не особо. Но растут. Дань с тех мест идет в государеву казну. Важное место. Но и не простое и совсем не спокойное. Там задолго до появления русских началась война. Воюют с одной стороны кыргызы, кочевники, живущие на верхнем Енисее, над ними стоит Джунгарское ханство. С другой стороны, воюют кочевники мунгалы и их король Алтан-хан.
  В ходе войны кыргызы и джунгарцы собирают дань с ясачных племен, отошедших под русскую длань. Ходят в набеги на русские городки. Вроде, как и слово дали, не ходить, а все одно - грабят. И не сказать, что сил там много. Пять-шесть тысяч воинов на конях с луками - уже армия. Да только русских-то и того меньше. В том же Томске стоит полк пятисотенного состава. И это все. До ближайшего города, столицы Сибири, Тобольска тысячи верст. А солдаты, которых там называют "служилые люди" - это, насколько понял Альфред, беда и недоразумение. Выучкой от тех же кочевников не очень отличаются. Раньше государь хотел тех кыргызов под свою руку принять, а теперь думает, как то, что есть оборонить. Потому и посылает ближнего своего человека и иноземных офицеров.
  - Что думаешь, капитан, справимся? - спросил погрустневший Бутурлин.
  - Мы должны справимся! - уверенно ответил Бейтон.
  - Ну, дай нам Господь!- хозяин перекрестился на образа - А ты учи людишек, капитан! Хорошо учи!
  Бейтон понял, что пора откланиваться. Сославшись на позднее время и занятость, он попрощался с будущим начальником.
   От Остоженки, где проживал стольник до Немецкой слободы Бейтон ехал неспешно. Было о чем подумать. Трудная задача у него. Пятьсот солдат. Да и не солдат еще. Как выйдет? Ладно. До этой крепостицы еще доехать нужно. Вот скоро и тронемся. Забавная эта воспитанница у воеводы. Чем-то приятная. Бейтона очень раздражало обыкновение состоятельных горожанок и дворянок в Московии использовать косметику сверх всякой меры. Было в этом что-то уродливое. А это девчушка была проста и естественна и тем привлекала. Кстати, нужно будет потом как-нибудь спросить, что такое воспитанница?
  Времени до отъезда остается все меньше. Завтра еще множество дел. С одеждой, кажется, решил. Вот с оружием хуже. В пушкарском приказе им такое старье суют, как будто, они не на войну едут, а в лавку старьевщика. Ему удалось выторговать полсотни новых кавалерийских пистолетов, заряды к ним, две сотни новых сабель, три пушки. Но какие? Ствол весь забит, раковины такие, что каждый выстрел может стать последним и для пушки, и для пушкарей. Впрочем, старье он решил тоже брать. Может получится на месте починку организовать. А металл некогда был хороший. Еще лошади, телеги, охрана. Право, в полку было проще.
  Теперь с кочевниками. С ними Бейтону схватываться не доводилось. Вот вести правильную осаду или залповый огонь - это понятно. А как гоняться по степи за конными дикарями с луками? Ладно. Путь не близкий. Подумаем.
  Как бы то ни было, а через две недели немалый поезд двинулся из Москвы в сторону Уральского камня и далее в сибирские земли. Ехали не только поручики с капитаном, да воевода с челядью. Шли служилые и торговые люди, шла полусотня солдат для оберега на случай разбойников. Всадники, возки, подводы и просто телеги тянулись едва не на треть версты. Вместе с воеводой ехали и сыновья. Дочь с женой оставалась в Москве. Зато воспитанницу Бутурлин захватил. Правда, видеть ее у капитана не выходила. Ехала она в закрытом возке с тиуном, так называли управляющего, и ключницей. Это было разумно. Холода стояли страшные. Ночами трещали от мороза деревья, а воздух от холода становился плотным и вязким.
  Капитан старался предать каравану четкую военную форму и последовательность. Кто за кем следует, кто за что отвечает. Что-то получалось. По крайней мере, ночами охранники не спали, а горячая еда быстро готовилась на каждом привале. Но днем начиналась неразбериха. Купцы старались пробраться поближе к воеводе или к солдатам, челядинцы, следующие за воеводой, шныряли вокруг возка или самого Бутурлина, мешая правильному движению саней и людей. Капитан из себя выходил, загоняя шныряющих назад, в защищенное пространство.
  Бейтон долго объяснял воеводе, что сейчас - это, конечно, не столь важно. До Коломны, куда направлялся караван, места обжитые. Но когда они пойдут по пустынным землям, где живут немирные племена, каждый, выбившийся из каравана может оказаться покойником. Потому и нужно уже сейчас привыкать действовать по правилам. Воевода после недолгого спора о том, что "так не заведено" и "не мы первые в Сибирь едем", все же согласился. Стало легче. Альфред получил возможность пугать ослушников воеводским именем.
  Впрочем, путь до Коломны, если бы не холод, можно было бы назвать отдыхом. Ехали без торопливости, поскольку в Коломне все одно предстояло ждать, когда вскроется река. Первоначальный план воеводы поехать по льду на санях был им же и отброшен. Холодно, опасно. Да и все равно. Зимовать в Коломне или в Нижнем Новгороде. Через Каменный пояс зимой пройти трудно и опасно.
  Бейтон часто говорил с воеводой об их будущем месте службы, о том, как лучше справиться с задачей, которую поставил государь. Были вещи, которые его откровенно удивляли. Как-то он попытался выяснить, есть ли какие-то правила или нормы, которым должен следовать сам воевода и его военный советник? Ответ его не просто удивил. В официальной грамоте значилось, что сибирские воеводы должны действовать "как их Господь вразумит". То есть, по сути, воевода оказывался сам в положении самовластного государя.
  - Ты же - спокойно и внушительно продолжал Бутурлин - подо мной. До Бога высоко, до царя далеко. Нам с тобой все и решать предстоит. Понял?
  - Понял, - не совсем искренне ответил капитан.
  - Ну, представь, немецкая твоя голова, случилось у меня что. Я даже если пошлю гонца в Москву, он год ехать только будет. За это время и от меня, и от острога только память останется, а может и ее не будет. Государь это понимает. Потому и власть дает воеводе-наместнику. А в малых городках - приказчику. Понятно?
  - Так, - уже более уверенно подтвердил Бейтон.
  Заговорили как-то и о воспитаннице. Точнее, сам воевода рассказал о попавшейся на глаза девушке.
  - Эх, замуж ей давно пора. Да, не пристраивается никак. За голодранца сам не отдам, а достойные нос воротят. Сирота бесприютная.
  - А кто она тебя, Иван Васильевич? - спросил Бейтон.
  - Тут и не знаю, как сказать. Ты, иноземец, не поймешь. Ну, да попробую. Был у меня родич дальний, моему забору двоюродный плетень. Родич дальний, а друг близкий. Росли сызмальства. Хозяйство у них было худое. Пара деревенек под Москвой. Да, не о том я. Словом, стали мы вместе царскую службу служить. Женились в одно время. Моя красавица сыновей рожала, Петра да Бориса. А его - дочь родила. Да тем родами и померла. Мыкались они тяжко. Я дочку к себе и забрал. А по позу тому году, направил меня государь воеводой в Нижний Новгород. Я Евлампия с собой взял. Был он сыном боярским. Служили, не тужили. А тут мор на людей напал. Чернели люди, язвы у них страшные скрывались, да мерли, как мухи по осени. Я что мог, конечно, делал. Да, что тут сделаешь, когда Господь такую кару посылает? Вот и отец Иринки там помер от той язвы. Осталась она круглой сиротой. У меня и растет.
  - Это - грустная история, - проговорил Бейтон - Она есть несчастное дитя. В Европе эту болезнь зовут "черная смерть", чума.
  - Да, веселого здесь мало. Да, только на судьбу роптать нам не след. Найду ей жениха, дам приданое. Так и проживет не хуже других. А пока пусть мне помогает. Верно, Бейтон?
  - Да, конечно, Иван Васильевич. Вам виднее.
  Почему-то, слова о женихе были капитану неприятны. Он и сам удивился. Ему-то что за дело? А тем не менее, было неприятно. Впрочем, времени обдумать у него будет более, чем достаточно. Пока же поезд подходил к Коломне.
   Прежде Коломна была важной крепостью на пути набегов татар или литвинов. Москву прикрывала. Потому и горела часто. Городская цитадель, чем-то напоминающая московский кремль, была мощной, каменной. Серьезные укрепления. Но сейчас угроза ослабела, и Коломна из крепости все больше превращалась в торговый город на Волге. С севера, из Архангельска шли вниз по реке английский сукна, свинец, медь. Снизу поднимались расшивы и стуги с пряностями, осетрами, шелком и прочими восточными товарами. Торговали и продуктами русских промыслов. Через Коломну ехали в Москву посольские и торговые гости из Европы. Конечно, с Нижним Новгородом и Ярославлем Коломне конкурировать было сложно, но город был богатый. Больше семисот дворов, каменные церкви, воеводские палаты.
   Бутурлин со своими домочадцами и слугами остановился на воеводском дворе. Иноземцам отвели дома для постоя в городе, близь цитадели. Остальные расположились, как вышло. Бейтон впервые оказался в русском доме. Было интересно. Дом был сложен из отдельных изб, соединенных переходами. Во дворе все необходимые строения - от амбаров и конюшни до нужного сарая. Все чисто прибрано. Женщины живут отдельно, в своей части дома и без необходимости на глаза не показываются. Впрочем, как показалось Альфреду, женская власть в доме совсем не пустой звук. Кладовые и амбары, порядок в доме и встреча с родней - все это были женские заботы. Обратил он внимание и на обилие икон, частые молитвы. Причем, все серьезно, не просто механическое исполнение ритуала. Обязательно было и посещение церкви по воскресеньям. Сам Бейтон безбожником, конечно, не был. Но вопросы веры всегда были где-то на окраине его жизни.
   Капитану отвели светлую комнату ("горницу") с маленьким окошком. Из мебели в ней была только кровать с периной, да большой сундук для вещей. Остро не хватало стола. Но Бейтон не ворчал. Спокойная и размеренная жизнь состоятельного горожанина ему нравилась. Тем более, что хозяин пристрастил капитана к русской привычке, прежде обходившей его - к бане. В небольшой жарко натопленной комнате с особым строением из раскаленных камней, лесенкой высились нары. Чем выше, тем жар сильнее. Рядом бочки с водой стоят. Можно мыться, а можно и париться. Париться - это, как понял капитан, такой особый способ массажа с помощью веток. Больно, странно и не особенно приятно. Но последующие ощущения легко компенсировали все. Переставали болеть старые раны, улучшалось настроение. Особенно понравилось Бейтону после бани сидеть в исподнем за кружкой холодного кваса и слушать неторопливую беседу хозяина, которого звали Никифор, с домочадцами с капитаном.
  - А что? - начинал хозяин - мыльни в Неметчине есть, такие, чтобы паром, с веничком, да кваском после парилки?
  - Нет, - честно сквозь дрему отвечал Бейтон - В Неметчине это нет.
  - А вот скажи, мил человек, сбитень у вас зимой пьют?
  - Нет. И сбитня у нас не пьют. У нас делают грог или пьют горячий вино.
  - Эх, бедные вы. Вино ж это баловство сплошное. А с морозца сбитня выпить, так и жизнь милее.
   Такие беседы продолжались долго. Бейтону, охваченному послебанной истомой, было лень рассказывать про Европу. Потому и выходило, что ничего в ней хорошего нет. И, как люди там живут, совершенно не понятно.
  Несколько смущало капитана то, что мужчины и женщины мылись совместно, при этом, совершенно не стесняясь своей наготы. Хотя, в каждой стране свои обычаи. Не ему, иноземцу, их исправлять. Порой, закрадывалась странная мысль, что будь в бане Ирина, он не смог бы оставаться столь спокойным. И что ему до нее? А ведь сидела заноза, не выковыряешь.
   Посещал он и двор воеводы, где жил Бутурлин. Сидел с ним и с воеводой коломенским за столом. Пробовал местные блюда из огромных рыбин, целых кабанов и неизменных щей и пирогов. Сидел скромно. Больше помалкивал. Не по чину ему было вступать в разговоры. Хотелось увидеть воспитанницу. Но случая не было. А специально искать встречи ему казалось неприличным. Не забывал капитан и занятий с оружием, проверки готовности солдат, коим предстояло идти с ним в Сибирь. Знакомил ближе с будущими сослуживцами. Люди разные, но офицеры хорошие, опытные. Службу знают. Особенно часто говорил с ван Гейденом про укрепления, фортификацию, устройство артиллерийского огня. Стрелять из пушки Бейтону доводилось. А вот организовывать огонь - нет. Потому слушал он опытного ван Гейдена с особым вниманием.
   За всеми этими, полезными для тела и души занятиями пролетел остаток зимы, вскрылась река. На шести кочах, больших палубных кораблях с парусом, воевода и все его ближние и дальние люди отправились в Нижний Новгород. Там особенно не задержались. Уже и лето подходило. Поплыли наверх по Волге, потом по ее притоку Каме до городка Соль-Камская. Места те были не особо обжитые, но и пустыми их не назовешь. То там, то здесь попадались деревеньки или татарские шатры из шкур животных, которые назывались юрты.
  Городок Соль-Камсакая был немалый. Кузни и соляные варницы теснились по его окраинам. Самым большим зданием была государева таможня, близь которой теснились постоялые дворы. Острог был хоть и деревянный, а крепкий. В Соль-Камской пришлось задержаться на несколько дней. С кораблей перегружали пожитки, оружие и всякие нужные в дороге вещи на телеги. Дальше путь предстоял посуху через Большой Камень, горы, именуемые еще Уралом. За Уралом и начиналась Сибирь.
   Хоть и не высоки горы, хоть и не первый год проложена дорога, а идти было не просто. То вверх, то вниз, между невысокими холмами, именуемыми здесь сопками, шел караван. Сопки были покрыты густым лесом, стеной стоявшим вдоль дороги. Редкие прогалины и поляны зарастали кустарником. Для всяких разбойных дел - места лучше не сыскать.
   Теперь Бейтон жестко требовал воинского порядка. Первым шел проводник. За ним два рейтара на конях и при оружии. Следом воевода с казной и ближниками со своей охраной. За ними телеги со скарбом, людишками и прочим. При них для охраны поручиках и пять рейтар. Колону замыкал Бетон с оставшимися воинами. На ночевку телеги ставили в круг, образуя защиту от нежданных гостей и диких зверей, выставляли караулы, жгли костры. Несколько раз дорога оказывалась заваленной стволами деревьев, а кусты вокруг подозрительно шевелились. Но, видимо, караван производил достаточно грозное впечатление, потому прямых нападений пока не было. Завалы разбирались, и поезд шел дальше.
   Раз на ночевке капитан увидел Ирину, шедшую за водой. Почему пошла она, а не послала крепостную девку, бывшую при ней, остается только догадываться. Но Бейтон решительно последовал за ней. Нагнал у озерца.
  - Не есть хорошо девице одной в темноте. Опасно! - твердо произнес он.
   Девушка смутилась, почему-то покраснела, как все блондины до самых корней волос и почти шепотом произнесла.
  - Ночью в шатре душно. Я свежей водички набрать для батюшки.
  - Это есть правильно - ответил капитан, но кувшин отнял и до лагеря нес сам.
  Шли молча так ничего, и не сказав друг другу. Но слова и не всегда нужны. Порой промелькнет между людьми невидимая молния, и все будто и сказано.
   Но путь продолжался. Начиналась Сибирь. Огромное, бескрайнее пространство, с гигантскими, не обхватишь, деревьями, с невероятными богатствами в земле, с ценным пушным зверем. Только лежало это все без хозяина. По лесу переходили редкие племена остяков, да стояли остроги с деревеньками вокруг них. Песчинка в океане нетронутой тайги. Только к концу второй недели показался острог Верхотурье. Бейтон уже начинал привыкать к видам рубленных сибирских острогов, с бревенчатыми башнями, бойницами, посадам, защищенным некрепкими деревянными стенами, именуемыми "надолбы".
   Здесь задержались не долго. Вновь перегрузились на корабли, и пустились по Туре до Оби, затем по Иртышу. А там, в столицу Сибири, город Тобольск. В принципе, можно было плыть и сразу в Томск. Но шла осень. Погода портилась. Все чаще хлестали дожди, срывая недолгое осеннее многоцветье с деревьев наземь. По ночам начинало подмораживать. Было понятно, что еще одной зимовки в пути не избежать. И лучше провести зиму в Тобольске, чем в берегу Оби в землянке.
   Да и Тобольский воевода среди Сибирских воевод считается старшим. Бутурлину "по чину", русские особенно трепетно за этим следили, полагалось представиться ему. И хотя воевода Томского разряда с недавних пор Тобольскому не подчинялся, но Бутурлин считал визит в Тобольск обязателен, тем более, что воеводой там был его давний знакомец, князь Алексей Иванович Буйносов-Ростовский. Правда, по словам того же Бутурлина нрава князь был тяжелого. Да, как говорил Бутурлин, сильно не любит иноземцев. Ну, да капитану с ним не детей крестить. Пусть воеводы между собой разбираются.
  Это путешествие было менее спокойным. Несколько раз на берегах показывались всадники, вооруженные луками. Два раза по кочням, палубным речным кораблям, на которых плыли путешественники, всадники открывали стрельбу, воя на манер диких зверей. Первый раз Бейтон не ожидал, что лук окажется столь мощным оружием. Не отдал вовремя приказ открыть огонь. В результате были ранены один солдат и один мужик, едущий с воеводой. Правда, как только раздались выстрелы из мушкетов, противники ретировались. В следующий раз, лишь только всадники, неожиданно вышедшие к берегу подняли луки, он лично выстрелил, попав в одного из нападавших. Остальные почти мгновенно исчезли.
   Бейтон велел отвезти кочни к середине реки, с тем, чтобы избежать нападений с берега. Когда же приходилось ночевать на берегу, старался соорудить хоть какой-то заслон, выставлял стражу, на ближайшем к берегу корабле, на всякий случай, держал заряженную пушку и пушкаря при ней. Бог миловал. Пушка не пригодилась. А вскоре, на высоком берегу Иртыша показался и город Тобольск.
  После сибирских и уральских городков-острожков Тобольск выглядел вполне большим и благоустроенным городом, хоть и деревянным в основе своей. Больше 200 домов, высокие церкви, оглашающие окрестности колокольным перезвоном, пристань, склады при ней. Хотя цитадель здесь была каменная. Крепкие и высокие стены, мощные башни высились над Иртышем. Но город давно уже шагнул за первоначальные стены крепости. Внутри оставались только казармы для "служилых людей", присутственное место, называемое приказной избой, дом воеводы, который здесь называли "боярский двор", всякие хозяйственные и административные здания.
  За пределами цитадели выросли целые улицы домишек, усадьбы купцов, гостиный двор с лавками и комнатами для приезжих, церкви, монастырь. Много, что выросло. Этот посад тоже обнесли валом со стенами, но на этот раз уже деревянными. Хотя и за ними, в низине лепились друг к другу рыбацкие хижины, мостки, склады.
  Встречали их чинно. Местные военные, казаки, других Бейтон пока и не видел, выстроились на пристани. Привели коня воеводе Бутурлину. Правда, про остальных ничего сказано не было. Бутурлин, как он говорил "для чести" взял с собой Бейтона, верного управляющего из однодворцев, двух солдат. Велев остальным пока разгружаться и располагаться в посаде, поехал в цитадель.
  За крепостными стенами стоял воеводских дом, больше похожий на московские боярские палаты. На высоком крыльце стоял дородный человек, видимо, сам воевода тобольский, в тяжелой шубе и высокой шапке. Из под шубы был виден шитый золотом камзол, именуемый ферязь. Вокруг боярина стояли ближники с бердышами.
  - Да, уж. Не иначе, как царский выход, - подумалось Бейтону.
   Капитан и остальная свита осталась во дворе у начала лестницы. Бутурлин же поднялся наверх, поздоровался с местным воеводой. Это был местный вариант чинопочитания. Младший спускался встречать старшего во двор. Равные вельможи встречались на середине высокого крыльца. Старший по чину и роду дожидался, пока младший сам к нему приблизится. Бутурлин поднялся к князю, признавая тем самым его старшинство.
  - Здоров ли князь, Алексей Иванович?
  - Благодарствую, Василий Иванович, вашими молитвами. У тебя все ли благополучно? Легка ли дорога?
  - Да, божьей милостью, добрались. Решили заехать поздороваться с воеводой Тобольска, почтение свое выразить.
  - И то, правда, хорошо, что приехали. Скука здесь. Местные татары замирены. Вогулы да остяки и прочие басурмане, всегда мирные были. Одна забота - считай барыши, да за порядком следи. Да что мы с дверях-то стоим? Проходи, сделай милость. Стол накрыт. Людишек своих зови. Слуг в людской накормят.
   Бутурлин подозвал Бетона. Тот быстро поднялся и поклонился воеводе. Как это называется? А, "шапку ломать".
  - Здравствуйте воевода князь - проговорил он почти без акцента.
  - Немчин? - недобро спросил воевода Тобольский.
  - Капитан Альфред фон Бейтон, прикомандирован указом государя к воеводе Томска для обучения солдат.
  - Ну-ну. Учи, немчин, как нам Россию защитить - с какой-то непонятной интонацией проговорил князь Буйносов.
  Бейтон постарался не обращать внимания на интонации Тобольского правителя. В конце концов, перезимовать здесь и забыть о существовании князя Буйносова.
   Прошли в дом. В горнице стоял накрытый стол с многочисленными яствами, напитками и заедками, как это принято за боярским столом. Бутурлин сидел по правую руку от хозяина дома, Бейтона посадили чуть поодаль. Впрочем, насколько он понимал, на вполне "почетное место". Пока гости ели, ситуация была довольно мирной. Но к последней перемене, разомлевший и опьяневший хозяин взялся откровенно подначивать капитана, при этом челядь старательно и шумно подхихикивала за ним.
  - А что, капитан, ты врага-то сам видел, или только за обозом присматривал? - вдруг провозглашал Тобольский воевода, победно глядя на Бейтона.
  Вступился Бутурлин.
  - Капитан с семнадцати лет на войне. Уже на Руси и под Смоленском повоевал, и в Могилеве, и в Минске, и в Вильно.
  Буйносов насупился. Шутка не удалась. Капитан, и вправду, оказался боевой. Но что-то, может обилие выпитого, мешало ему успокоиться.
  - А что, капитан, - через какое-то время вновь крикнул он - Слабо тебе с моим человеком потягаться?
  - Я не есть собака, чтобы драться на спор, - едва сдерживая себя, процедил Бейтон. Ситуация начинала поворачиваться какой-то, совсем не правильной стороной.
  - Ан, не отвертишься! - злобно рявкнул Буйносов-Ростовский.
  Бейтон решил промолчать, но, неожиданно, ощутил вполне весомый подзатыльник.
   Он вскочил. Перед ним стоял, ухмыляясь, человек на полголовы его выше, при совсем не маленьком росте капитана. Он был пьян, как и большая часть гостей. И явно ожидал возмущенных реплик от обиженного немчина. Бейтон, не произнося более ни слова, ударил снизу вверх по подбородку обидчика. Этот удар многократно выручал его в кабацких потасовках. Детина растянулся на полу и, кажется, потерял сознание. За столом мгновенно воцарилась тишина.
  - Благодарю за угощение - нарочито церемонно поклонился князю Бейтон, и вышел из зала.
  Вслед ему слышались крики и возня. Стражник, двинувшийся было в его сторону, наткнулся на взгляд, не обещавший ничего хорошего, застыл на месте. Выскочив с воеводского двора, Бейтон быстрым шагом покинул цитадель. А дальше куда? Ответа на этот вопрос не было. Почему-то потянуло к реке, по которой уже тянулись пока еще редкие льдинки, предвестники зимы. Сел на берегу. Бежать? Глупо. Да, и в чем он не прав? Это его оскорбили. В какой-нибудь европейской стране он бы уже вызвал этого наглого толстяка на поединок. Хотя, Бейтон прекрасно понимал, что и в Европе, скорее всего, важный сеньор предпочел бы не драться с нищим офицером, а кликнуть слуг или нанять наемного убийцу. Нигде нет справедливости и гармонии. Или, как русские говорят, воли.
  Уже несколько часов сидел Бейтон на берегу, наблюдая за скользящими по воде льдинками, слушая, как они трутся краями. Вдруг раздались шаги. Вниз спускался не кто-нибудь, а сам воевода Томский Иван Васильевич Бутурлин с ближним человеком. На удивление, физиономия у воеводы была крайне довольная.
  - Ну, что молодец? Здоров ты скулы сворачивать! - смеясь, проговорил Бутурлин.
  - Я не хотел создавать трудности, воевода! - печально сказал Бейтон.
  - А ты и не создал. Все правильно сделал. И за свою честь постоял, и моей чести не опозорил. А Буйносов всегда был таким. Горлом крепок, а умом не горазд. Как орал-то: " В бараний рог согну! Повешу!". Я ему и объяснил, что его человек кругом виноват. А с ним и сам князюшка.
  - Этот парень жив? - спросил капитан. Не то, чтобы его это уж очень сильно волновало. Но убивать без причины он не любил.
  - Да, что ему сделается. Водицы на него плеснули. Очухался. Глазами крутит. Понять ничего не может. Смех один. Ладно, капитан. Поезжай в дом, что я тебе, да твоим офицерам снял в посаде. Но, береженого Бог бережет. Давай без надобности по городу не шастай, а в кремль и дорогу забудь. Понял? Вот и ладненько. Ступай. Нечего на бережку мерзнуть. Не лето, чай.
   Капитан встал на ноги. И в самом деле, не будет же он, как девица от несчастной любви, в воду бросаться? Для офицера это даже и смешно. Усмехнулся и пошел следом за воеводой. Благо, идти было не далеко.
   Дом был совсем не плохой. Скорее, не дом, а усадьба. На втором этаже были комнаты для офицеров, ближней челяди воеводы. Сам воевода жил поблизости. На первом этаже жили солдаты из сопровождения. Жили тесновато, при арсенале. Зато все под присмотром. Во дворе баня, портомойня, амбары, склады, конюшня. Впрочем, в конюшне коней было не много. Дальше-то опять по воде до самого Томска. Есть большой двор, чтобы солдат учить, да самому не забыть, с какой стороны держаться за саблю и мушкет.
   Потянулись короткие осенне-зимние дни, коротаемые учениями, да ежедневными караулами в дом Бутурлина, где хранилась казна и царская печать воеводства. Вечерами он сидел со своими собратьями по несчастью, иностранными офицерами. Вспоминали жизнь до приезда в Россию. У всех она была не особенно устроенной. Подданные империи почти полностью повторили путь, которые прошел и сам Бейтон. Война, мир, нищета, приглашение в Россию. Голландец имел немного иной опыт. Был он канониром на корабле, артиллеристом в крепостях, имел определенные трения с законом, потому и решил, что Русь для него лучшее место, чтобы пересидеть какое-то время, пока все утихнет.
   Обсуждали и нынешнюю жизнь. Перспектива сидения в далекой таежной крепости не радовала. Но воспринималась спокойно. Фатализм был свойствен всем военным. Без него просто не выжить. Гораздо сложнее проходили обсуждения практических действий. Рихтер считал, что необходимо организовать оборону крепости. Остальное же он полагал оставить, как есть. Этот вариант не устроил не только Бейтона, но и остальных офицеров. Ведь деревни - поставщики продовольствия в крепость. Без них очень быстро наступить голод. А без торговли и смысла в томском остроге будет не много. Якоб Шпеер предлагал тактику засад, на наиболее вероятных местах атак кочевников. Эта идея понравилась больше. Беда только, что для кочевников эти места - родные, в отличие от приезжих офицеров. Впрочем, это может и сработать. Голландец ван Гейден, напротив, утверждал, что нужно атаковать, используя огненную мощь. Это тоже Бетон брал на вооружение, хотя уже успел убедиться, что степной лук в умелых руках легко поспорит с мушкетом. Сам он от планов пока воздерживался, поскольку слишком мало знал и о крепости, и о гарнизоне, и о самих противниках.
   Новым развлечением стала зимняя рыбалка. К этой забаве приохотил Бейтона приставленный к офицерам для услуг мужик по имени Григорий. Григорий уже много лет жил в Тобольске, был в крепости у Буйносова, но особо своим состоянием не тяготился.
  - А что? - говаривал он капитану - кормит меня барин, поит. Бывает, конечно, лупит. Не без того. Ну, так простого человека везде бьют.
   Эту логику Бейтон понять не мог. Но сам беззлобный и умелых Григорий был ему симпатичен. Он и подбил Бейтона одеть шубу потеплее, продолбить лунку во льду и опустить в нее короткое удилище. Результат не заставил себя ждать. В первый же день попались несколько мясистых рыбок, которых Григорий называл "тугун", очень вкусная, как позже оказалось рыбка стерлядь, несколько других. Вечером Григорий сам приготовил русский рыбный суп, который он называл "калья". Суп был не вполне привычным, но своеобразным. С тех пор капитан частенько просиживал над лункой, обдумывая свое будущее житье.
   Однажды во время очередной ледовой рыбалки к нему подошел огромный человек, одетый, несмотря на мороз в легкий полушубок.
  - Ну, что, здоров будь, немчин? - весело бросил он - Нечто не узнаешь?
  - Простите, я не знаю Вам.
  - А кого ты на пол у князя Буйносова отправил? А?
  Бейтон поднялся, отбросил уду, зло и холодно посмотрел на своего обидчика.
  - Да, не кипятись ты - продолжил незваный визитер - Мириться я пришел. Чай не я тебе, а ты мне чуть рожу на бок не своротил.
  Он достал из кармана небольшую бутыль.
  - Ну, что? Мировая?
  Бейтон знал об этом обычаи, когда конфликт разрешался за совместным распитием вина. Он еще раз посмотрел на детину. И в самом деле, открытое лицо, прямой взгляд. И не по своей воле, наверное, задирал он капитана.
  - Хорошо. Пойдемте в мой комната. Там и выпьем ваш напиток. Пойдете?
  - А почто не пойти, коли хороший человек зовет. Ты мне сразу показался. Князю в ножки не стал падать. Гордый. Люблю таких.
   В комнате, распорядившись по поводу закуски, Бейтон сел со своим новым знакомцем. После первой рюмки, пошла вторая, третья. Как-то незаметно появился еще один штоф. А беседа все текла. Звали нового знакомца Федором по прозвищу Медведь. Был он посадским человеком, да занял на промысел у князя денег на сети, ловушки, которые он называл "кулемы", сани и прочие необходимые промысловику вещи. Но промысел в том году не пошел. Так и попал Федор в кабалу к Буйносову. Буйносов его не обижал. Приблизил к себе. А все одно, тяжко Федору. Не в своей воле.
  - Не поверишь, немчин, каждый миг ошейник на горле чувствую - плакался он - Хоть в прорубь бросайся.
  Бейтон от души сочувствовал Федору, но денег на выкуп дать не мог. Думал поговорить с Бутурлиным. Но сам же Федор сказал, что не будет один воевода с другим ссориться из-за кабального человека. Прощались друзьями. Договорились, чтобы Федор заходил чаще.
  Беседы с Федором поставили перед капитаном еще одну проблему, о которой он прежде не думал. Имя ей было - казаки. Основной боевой силой и в Тобольске, и в Томске были именно они. Но казаки - это не солдаты. Приказов слушали плохо. Воеводе, конечно, подчинялись, но только тогда, когда тот выполнял свои обязанности перед ними, выдавал хлебного, денежного и иного довольствия, сколько кому положено. А иных воевод казаки и на сабли поднимали. Рассказывал Федор, как несколько лет назад казачки за лихие и стыдные дела посекли голову воеводе Лаврентию Обухову, а сами бежали. У казаков свои старшины и атаманы. Только их слушают беспрекословно. Остальных же почитают за чужаков. И именно с ними Бейтону предстоит оборонять Томск от немирных племен. Их и предстоит обучать "правильному строю". Не вполне понятно, что с этим делать? Стоит подумать.
  Несколько раз получилось увидеть воспитанницу Бутурлина. Но каждый раз что-то мешало им переброситься хоть словом. Бейтон все острее чувствовал, что девушка ему нравится. И не менее отчетливо понимал, что перспективы у их отношений нет и быть не может. Хотя, кто знает будущее? Надежда всегда остается. Похоже, девушке он тоже был не безразличен. Во всяком случае, в быстрых взглядах как бы случайно брошенных на офицера читался интерес. Или капитан себе это только нафантазировал.
  Шло время. Холода начали отступать. Пора было готовиться в путь. В эти дни, заполненные до предела суетой, к Бейтону неожиданно явился Федор.
  - Здорово, капитан! Да остановись ты. Разговор есть.
  Капитан присел.
  - Ну, говори!
  - Вы уходите завтра?
  - Ну, еще не завтра, но уже совсем скоро.
  - Я что подумал? Помнишь, я тебе говорил, что неволя мне, как петля на шее.
  - Говорил.
  - Вот. Князю я это тоже говорил. А что, если и правда, на себя руки наложу?
  - Это плохая мысль, Федор! Самоубийство - грех.
  - Не понял ты меня, Бейтон. План у меня есть. - Федор оглянулся по сторонам. - Дело такое. Хочу я завтра у батюшки-князя (Федор зло усмехнулся) на охоту отпроситься. Отпускал уже. И сейчас отпустит. А пойду я не на охоту, а с тобой в Томск-городок. Возьмешь?
  - А как же Бутурлин? Сам же говорил, что он не захочет ссориться с князем.
  - Так и ссориться не надо. Я ж помер. Нет меня. На охоте медведь задрал.
  Бейтон задумался.
  - Давай, я поговорю со своим воевода. Даст согласие, все и сделаем. Ты вечером заходи. Хорошо?
  - На том и порешим. Только я все равно уйду. С вами ли, без вас, а мне без воли жизнь не нужна, - зло проговорил Федор, и вышел из комнаты.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"