Аннотация: Рассказ для детей среднего школьного возраста из цикла рассказов "Жуткая история" (о жизни в спортивно-трудовом лагере)
ДУЭЛЬ
После обеда у взрослых начался педсовет, и тихий послеобеденный час, само собой разумеется, превратился в самый шумный.
Ирбулатов принес в кружке воды. Начались водные процедуры. Все стали выбегать в коридор к бачку: кто с банкой, кто со стаканом, а у кого ничего не нашлось, тот просто в рот воду набирал и ею брызгался.
Васильев запарился, прилег отдохнуть, а тут Коновалов с полиэтиленовым пакетом:
- Ага, устал? Ну, освежись!
Васильев вскочил:
- Ах ты так?! - Хвать у Сомова молочную бутылку, прыг - к кровати Коновалова и всю ее, как грядку, полил начиная с подушки.
Тут Вадим Петрович:
- На минуту нельзя одних оставить!
В столовой в этот день ребят посадили по обе стороны длинного стола. Отмечались дни рождения всех, кто родился в июне. Именинникам подарили книжки, дежурные раздали в честь праздника печенье, конфеты, пирожные, звучала музыка.
Все были возбуждены, и каждый старался пошутить остроумнее других.
Вот тут-то Слава Логинов возьми и брякни:
- Дай-ка мне, Коновалов, твой лимонад. Тебе нельзя на ночь так много пить.
И кивнул на окно. А за ним висят на веревочке простынка, одеяло, покрывало, наволочка, подушка и даже матрац.
Очень остроумно, нечего сказать. Но все прыснули, а некоторые девчонки лица руками закрыли: ой, мол, какой конфуз.
Коновалов больше всего на свете не любил, когда над ним смеялись. Он вскочил, опрокинув стул, взмахнул руками и закричал, с ненавистью глядя на Логинова:
- А ты-то сам... А ты-то...- Толя лихорадочно соображал, что бы такое сказать, чтобы все смеяться над Логиновым, что-нибудь такое стыдное... - А ты с Нефедовой целовался!.. Я сам видел.
И захохотал, торжествующе оглядываясь, словно приглашая и остальных посмеяться.
Но все молчали и смотрели на Надю Нефедову, тихую и скромную девочку, одну из сегодняшних именинниц.
Надя задумчиво листала книжку, которую ей только что подарили, изо всех сил делая вид, что ее не касаются глупые мальчишечьи ссоры. Но лицо Нефедовой покрылось пунцовыми пятнами. И некоторые девчонки сразу же зашептались: "Правда? Вот так Надечка".
А Логинов онемел от неожиданности. Он понимал, что нужно что-то сказать, что-то сделать, возмутиться, ударить в конце концов этого трепача.
Но он взял себя в руки и процедил сквозь зубы:
- Ты, Коновалов, свинья, понял, да?.. Ты не только меня... оклеветал... так? И я... в общем... дуэль... за честь, понял? А если откажешься, ты трус и подонок, Коновалов...
Вся эта сцена произошла так быстро, что взрослые, ужинавшие в дальнем углу столовой, в общем гуле ничего не заметили.
Было решено, что дуэль состоится завтра, сразу же после утренней зарядка. Секундантом Коновалова будет Дуров, а секундантом Славы - Сережа Мурзин. Роль секундантов заключалась в следующем.
У каждого будет по две спички: одна короткая, надломленная, другая целая. Коновалов будет тянуть у Мурзина, а Слава у Дурова. Кто вытянет короткую, тому прыгать со скалы. Может быть, прыгать придется обоим, а может быть, и никому. Все дело в везении.
Ночью Слава Логинов не спал. Сначала он переживал за Надю Нефедову.
Это было еще осенью. Слава забыл в кабинете литературы свой учебник. Спохватился только вечером, пришлось бежать за ним в школу. Уроки уже кончились. В кабинете оказалась Нефедова, которая сидела на последней парте одна-одинешенька.
- Ты чего это тут? - удивленно спросил Слава. И тут увидел, что Надя плачет.
- Тебя кто-то обидел? - растерялся Слава.
Надя закрыла лицо руками, но плечи у нее затряслись еще сильнее.
Слава почувствовал себя ужасно неловко, он понятия не имел, как успокаивать плачущих. Он подсел к Наде за парту и сказал:
- Ведь все пройдет... Если сейчас плохо, то значит, потом будет хорошо. Надо потерпеть и ждать, что все изменится к лучшему...
Надя отняла ладони от лица:
- Правда?
- Конечно.
- Все изменится?
- Точно говорю.
- А когда?
- Не знаю, - Слава пожал плечами, - наверное, скоро. Ведь все меняется...
- Какой ты хороший, - прошептала Надя, - а я и не знала.
Она вытерла слезы и прикоснулась губами к Славиной щеке.
В эту секунду открылась дверь и в кабинет заглянул Коновалов.
- Вы чего это тут?
Надя отпрянула от Славы, как будто ее ударило током. Потом схватила свою сумку и выскочила из кабинета.
- А ты чего? - буркнул Слава. Щеки у него пылали
- А я на акробатической секции.
- Ну вот иди и тренируйся.
- Я уже потренировался.
- Если будешь трепаться, то смотри, - предупредил Слава.
- Больно надо, - ухмыльнулся Коновалов.
И правда, Коновалов никому тогда ничего не рассказал.
А через недели две после этого случая Надя подошла к Славе и сказала:
- В самом деле, все изменилось. Не сильно, но все-таки лучше.
Что там у нее было, из-за чего она плакала, Слава до сих пор не знает. Кажется, что-то дома. Больше они об этом не разговаривали.
...Слава прислушался к ровному дыханию Коновалова, спящего справа от него. "Дрыхнет, - с неприязнью подумал Логинов, - завтра с утра дуэль, а ему хоть бы хны. Еще бы. Если вытянет короткую спичку, прыгнет сальто-мортале, да еще и аплодисменты заработает. А я? Если и прыгал когда в воду, так только в детстве, с папиного плеча". Он вспомнил, как кто-то рассказывал, что в некоторых случаях люди погибали еще до того, как захлебнутся. Они погибали от страха.
И хотя до утра оставалось много времени, страх так сковал Славу, что даже дышать стало трудно.
Он представил свои похороны. Весь класс, учителей, бледную Нефедову, плачущую маму в черном платье, растерянного папу... "А ведь они останутся совсем одни, - подумал Слава о родителях, - говорил же я им, нужно иметь двоих или троих детей, не послушались Теперь на старости и опереться будет не на кого". Славе стало так жалко их, что слезы навернулись на глаза.
Слава вспомнил, что папа обещал подарить ему на день рождения фотоаппарат и увеличитель. Две недели всего осталось ждать, с горечью подсчитал он. Фотоаппарат - это была его мечта. Он представлял себя с ним на всех "огоньках", субботниках, походах. Как бы он снимал, проявлял, печатал и, самое главное, раздаривал? И все бы шумели, шутили, показывали бы снимки друг другу и хлопали его по плечу: "Ну, ты молоток, Логинов". Славе казалось, что он мог бы делать неплохие фотографии. Он уже знал, как будет снимать. Петрушина, например, когда тот о чем-то рассказывает. И обязательно несколько кадров подряд, у него лицо меняется каждые полсекунды. Резеду - обязательно в профиль и с распущенными волосами, в чтобы часть щеки была немного прикрыта. Нефедову он снял бы, когда та читает,, чтобы глаза были слегка опущены, у нее ресницы как у маленьких детей - длинные и пушистые.
Слава стал вспоминать детство. Он был многообещающим ребенком. Ну и что, - думал Слава, - что я сейчас не пишу стихов, не рисую и даже не танцую. Я родился талантливым, и когда-нибудь это всплыло бы во мне. Но все утонет со мной в этой паршивой речке, и аквалангисты будут долго искать мой труп на грязном, илистом дне.
В лагере все станут говорить вполголоса, и первое время будет тихо и тревожно, а если кто-нибудь засмеется, другие на него зашумят, возмутятся и ему станет стыдно. Слава представил себе грустных ребят, Вадима Петровича: "Такой неглупый был парень, и так глупо пропал!" И уже не объяснишь, что не глупо, не глупо он пропал, иначе было нельзя, А ведь Вадиму и начальнику лагеря попадет. Так всегда бывает, если случается ЧП. И Слава решил написать записку. "В моей смерти прошу никого не винить". Он писал в темноте, буквы заезжали друг на друга. Ничего. Кому надо, разберутся. Потом он вспомнил, что не вернул соседу его книжку "Человек-амфибия", и решил написать завещание.
Все значки Слава решил подарить Сергею Мурзину А фломастеры и микроскоп хотел завещать Наде, но подумал, что ей будет еще хуже, и зачеркнул ее имя. Переписал все Мурзину, но представил, как Сережка обрадуется микроскопу, и Славе стало неприятно: "Меня нет, а он счастлив от какой-то дурацкой железки со стекляшкой". Но Слава пересилил себя и подумал - пусть. Соседу, Олегу Ивановичу, завещал книжку "Человек-амфибия", которую брал у него почитать.
Завещание и объяснительную записку он засунул под подушку.
"Ну, все, - Слава накрылся одеялом с головой, - теперь спать. А завтра - что будет, то будет".
Уже светало. Слава приподнялся на кровати и стал рассматривать своих одноклассников. Они были такими непохожими на себя, такими смешными во сне. И Слава вдруг понял: а ведь он их всех любит, и даже на Коновалова не злится больше. И тут Слава понял, что не сможет прыгнуть с этой скалы. Не сможет, и все тут.
Он знал, что обязательно вытянет короткую спичку - почему-то был уверен в этом. Представил себя в плавках, на краю скалы, а все смотрят и ждут. А он будет стоять день, два, но не прыгнет - не сможет. И это будет позором не только перед другими, но и перед самим собой. Как жить дальше?
На Славу навалилась такая тоска, что он спрятал голову под подушку и заскрежетал зубами.
Потом он подумал, что, может, скала и не такая высокая, как ему представляется. Надо пойти и посмотреть.
Было еще прохладно. Босые ноги сразу же стали холодными и мокрыми от росы. Туман над землей, как тюлевая занавеска, прямо на глазах поднимался все выше и выше.
По склону Слава забрался на скалу. Встал на самый ее край и посмотрел в воду. Да, высоко, очень высоко, метров пятнадцать... Вода внизу, темная и страшная, притягивала к себе, как магнит. В коленках у Славы появилась противная дрожь, в горле пересохло. Он окончательно убедился, что спрыгнуть не сможет.
С высоты было видно поле, куда ходил работать их класс, лес, деревенька, и все было таким маленьким, игрушечным...
"И я, - подумал Слава, - такой маленький на этой скале, прямо микроб какой-то".
Он стоял долго, очень долго. И кажется, ни о чем уже не думал, устал думать.
Вдруг все как будто зашевелилось и странно порозовело. На горизонте, со стороны поля показался малиновый кусочек солнца.
Оно выплывало медленно, будто его плавно тянули за невидимую ниточку. И поле, и лес, и деревенька запылали красным огнем.
У Славы захватило дух, он никогда не видел ничего красивее. И все это было торжественно и серьезно, как симфоническая музыка.
Слава вздохнул и сделал шаг...
Потом он не сразу смог выбраться - берег был глиняный, скользкий. Потом Слава постирал рубашку и, широко размахивая ею, пошел в лагерь.
На завтрак Логинова еле добудились.
- Я вчера был не прав, - просто сказал Коновалов.
У окна уже вертелись Дашка с Резедой - вынюхивали насчет дуэли.
- Дуэли не будет. Я отказываюсь, - громко объявил Коновалов. - А перед Нефедовой согласен извиниться, - и усмехнулся. - Крови жаждете? Гладиаторских боев?
Девчонки убежали. Минут через пять снова явились, чтобы сообщить:
- Надя сказала, что вы оба дураки.
- Ладно, - ответил Коновалов.
- Ладно, - согласился Логинов.
Он вытащил из-под подушки свои ночные записи и порвал их. Сейчас они показались ему глупыми и смешными.