Аннотация: (convulsive shock therapy) Судорожная Терапия - Лечение шизофрении посредством судорожных конвульсий... О страхе...
### СТ ###
I
Вспышка...
Вспышка света в закрытых глазах... где-то сверху.
Высоко...
Мне 10 лет, я стою на краю аэрария и смотрю на воду... Я с детства боюсь высоты...
До воды всего ничего - 7 метров. Но всего ничего - это, когда смотришь снизу...
Соседские мальчишки внизу, как галчата, криками подбадривают меня - Давай! Ты чё, трусишь? Давай прыгай! - Я даже ответить не могу. За бортик, обратно, уже не перелезть, потому что с этой стороны перекладины закрыты пластиком, а сам бортик на высоте полуметра над моими вытянутыми руками...
Вы когда-нибудь боялись высоты? Эта липкая тяжесть внизу живота, наливающиеся свинцом ноги... Такое сейчас со мной. Уже тридцать минут я стою на узеньком, с мою ладонь, бетонном выступе, прижавшись к нагретому солнцем пластику.
- Прыгай! - я опять отвожу глаза от бликов на поверхности моря.
Тихо... Сегодня чудная погода... Штиль... Волны вместо того, чтобы шумно биться о волнорезы, лениво и ласково гладят прибрежную гальку словно спину любимой. Жарко. Нет ветра. Если закрыть глаза и подставить лицо солнцу, то чувствуешь тепло каждым малюсеньким участком кожи. Ничего больше не может так греть.
Страшно... Мама... Я не могу пошевелиться, потому что боюсь. От долгого стояния на солнце у меня уже кружится голова. Липкий пот, несмотря на сушащий кожу зной, покрывает все лицо и капает, смешавшись со слезами, с кончика носа. Капли летят вниз в море.
В глазах чернеет. Это от солнца. Потом накатывает, и я начинаю падать в черноту. Бесконечное число раз. Бесконечно долго. Я извиваюсь в истерике как малолетний ребенок. От страха сводит все мышцы, и я кричу от боли. Нет, не кричу - это немой кошмар. Бесконечное падение продолжается...
В бесконечность... в Страх...
Я вздрагиваю и прихожу в себя. Перед глазами все плывет: узкая полоска бетона под босыми ногами, а ниже высота... потом море...
Солнце уже облизнуло горячим сухим языком мое лицо, превратив кровь из прокушенной губы в сухую корку.
Я смотрю вниз...
- Прыгай!..
Падение никогда не прекращается, оно продолжается каждый раз еще и еще... вниз...
Купаться в страхе...
Я отпускаю руки.
Падаю
В море?..
Вспышка...
II
Вспышка света в закрытых глазах.
Закрытых...
Я боюсь открывать глаза... Не всегда... Иногда накатывает, и я, дрожа, зажмуриваюсь, даже закрываю глаза руками, чтобы спрятать изображение подальше от глазных нервов. Чем дольше глаза закрыты - тем страшнее их открыть...
Мне тринадцать лет. Я, в слезах, иду вслед за Наташей.
- Ты сумасшедшая? Не надо, зачем?!
Наташа останавливается, она тоже в слезах, но берет себя в руки и четко и твердо говорит:
- Нет, я решила! Все! мы уже говорили об этом''' - и отворачивается.
- Ну Наташенька, ну милая, пойми же - это глупости все, глупости. Ну будет у тебя таких еще много.
- Нет! - она в ярости поворачивается ко мне, сжав кулаки, - не смей так говорить о нем! Не смей!
От вспышки гнева я отступаю, делаю пару шагов назад. Из-под моих летних туфель выскакивают маленькие камушки, и сыплется вниз земля.
Мы поднимаемся по насыпи к железной дороге. Стоит июнь, самое начало, лучшее время года тут на море. Днем еще нет сильной жары, а ночи приятно теплы. Если оглянуться, то с нашей насыпи видна бесконечная, упирающаяся в горизонт гладь черная гладь моря с пляшущей в волнах лунной дорожкой. С моря, сдувая слезинки, дует теплый бриз. Далеко, там, на мысе - огни города, они будут гореть всю ночь. Там веселятся, играет музыка, у кого-то, наверняка, сегодня день рождения, и слова тостов отражаются от сводов ресторана в уши уже подвыпивших гостей.
А у нас только мои слезы и мольбы и нежелание жить шестнадцатилетней девушки, моей подруги.
Она стоит, согнувшись, за трансформаторной будкой, чтобы её не разглядели в ярком луче головного прожектора московского поезда, который уже виден на другом мысе, на дальнем конце длинного изгиба железной дороги.
Она разглядела поезд.
- Все, прощай...
- Наташа! - умоляющим голосом пополам с рыданиями.
- Я сказала все - Её глаза еще блестят, но от слез остались только высохшие дорожки
- Иди!
- Нет!
- Я сказала, иди!
- Нет! Я никуда не пойду, и не дам тебе этого сделать - я пробую придать голосу решительность.
- Только попробуй.
- Попробую.
По рельсам прокатывается дрожь, поезд уже видов конце прямого участка железной дороги, он надвигается как что-то неотвратимое.
- Все, она обнимает меня - иди, и передай Антону, что его так никогда никто не любил.
- Наташа - снова завожу шарманку я, рыдая и вцепляясь в неё.
- Отпусти!.. отпусти, тебе говорю, хуже будет.
- Нет! - Я уже реву во весь голос, разбрызгивая сопли. Она стряхивает меня на пол, но я вскакиваю, и, пробуксовывая на гравии, опять бросаюсь на неё. Она больше, старше и физически сильнее меня. Мы боремся. Она с остервенением отрывает от себя мои ручонки, снова и снова хватающие её за все подряд. Трещит одежда. Все громче стучат рельсы. Отблески света далекого прожектора бьют мне в глаза.
- Ты ничего не понимаешь - шипит Наташа - её ногти, которые она берегла как зеницу ока, переломаны, однако она успела оставить на моем лице саднящие метки. На всю жизнь...
Поезд уже грохочет где-то совсем недалеко. Наташа последним усилием толкает меня вниз по склону и взбегает наверх, разбрызгивая гравий.
Я, обдирая колени, взлетаю следом за ней, но опаздываю на каких-то пару Мгновений.
Мгновение - это то время, которое нужно, чтобы закрыть и открыть глаза.
Я вижу, как Наташа, выскакивает из кустов, каким-то неуклюжим движением пытается красиво встать перед поездом, раскинув руки. Но она не успевает, поэтому поезд касается её в нелепом положении. В это Мгновение она смотрит на меня, ловит мой взгляд...
А потом она лопнула, взорвалась как прижженный сигаретой воздушный шарик. Поезд на скорости 120 км/час разрывает человека на части.
...
Было уже поздно, и машинист курил, глядя на море. До густонаселенных мест еще далеко, автомобильных переездов тут нет, поэтому можно себе позволить полюбоваться морем несколько Мгновений. На стекло упало несколько темных в ярком свете кабины пятен. 'Чертовы птицы' - сказал машинист и включил дворники... Потом он увидел бежевый босоножек на низком каблуке, он был одет на ногу, свешивающуюся на стекло сверху и болтающуюся в такт стуку колес.
...
Я лежу в кустах, крепко зажмурив глаза. Я не могу, я боюсь их открывать. Не могу. К моей щеке прилип кусок чего-то теплого, мокрого и упруго-мягкого как губка и все лицо забрызгано.
Крепче зажмуриться, крепче...
Я успела отшатнуться от ревущей громады поезда, упала на спину, прокатилась по насыпи, сломала ребра.
На моих коленях лежит что-то, что я не хочу увидеть, боюсь увидеть. Я знаю - это округлое, тяжелое и оттуда постоянно течет, все мои ноги в теплой густой жидкости.
Я не увижу, что это Наташина голова, что её глаза мутно смотрят мимо меня куда-то в вечность, не увижу, что ей оторвало нижнюю челюсть и раздробило в крошки правую скулу. Я не увижу лужу красной слюны и лежащий в ней неестественно длинный язык, к которому уже успела прилипнуть грязь и мелкие камушки. Я не увижу продолжения Наташиной головы - переломанный позвоночник, оторванные руки, ребра, пробившие спину...
Или увижу, или открою глаза?.. на мгновение?..
...
Меня нашли через три часа под насыпью с останками Наташи на коленях и с закрытыми глазами. Мухи уже кружились над Наташей, над внутренностями, тянущимся за ней пятиметровым шлейфом, в надежде оставить потомство.
Прошла неделя.
Я сижу в кресле, и врач уговаривает меня открыть, наконец, глаза. Мне страшно... Страшно разомкнуть веки и впустить в зрачки свет, который, перевернувшись, отпечатается на сетчатке и, превратившись в электричество, отправится в мозг... и все это произойдет за Мгновение. И я увижу письменный стол, кресло со спящим котом, взволнованные лица родителей, мирно бурчащий телевизор... или снова Наташины глаза и то, что я видела тогда, или не видела?.. И я зажмуриваю глаза. Крепче.
- Чем дальше, тем страшнее будет - говорит врач. - Можешь ослепнуть, если долго не будешь открывать глаза
Чем дальше, тем страшнее... Страх... Я, пожалуй, открою глаза, но не сразу...
Пока я подожду еще чуть-чуть, еще Мгновение...
Еще...
Мгновение...
Вспышка...
III
Вспышка света в закрытых глазах.
И темнота...
Темнота...
Дети боятся темноты, потому что у них развита фантазия и мало еще представления о мире, о том, что самые страшные вещи обычно происходят днем, о том, что бояться надо всегда... Детей пугает неизвестность... Придуманные монстры за углом.
Мне восемнадцать. Лес. Ночь. Темнота.
Мы поехали на природу на выходные. Озеро, сосновый лес и тишина.
Палатки, костер, песни под гитару, румяные от вина лица, нечаянные объятия. Предложение пойти купаться. Брызги, плеск воды, визжащие девчонки, скатывающиеся по коже капли, отражения звезд в озерной глади. Разговоры о том чтобы переплыть озеро. Спор. Задело. Плыву.
Сзади: 'Эй! Ты чего в самом деле? Возвращайся! Мы так просто сказали'. Обида и упрямство берут свое. Переплыву...
Тяжелое дыхание, плыть тяжело. Озеро не море - здесь тебя не держит соленая вода, приходится тратить больше сил.
Я устала, все тяжелее и тяжелее. Оглядываюсь и понимаю - обратно уже не вернусь, да и плыть вперед еще столько же. Поворачиваю вправо к берегу. Из последних сил набираю воздух, ныряю и скольжу под водой, ныряю и скольжу снова. Потом я открываю глаза. Под водой...
Темнота, абсолютная темнота. Черная вода, сдавливающая тело, норовящая амебой заползти в трахеи, заполнить легкие, желудок и утянуть бледное человеческое тельце к себе, в бездну, откуда, из глубин, уже поднимается что-то неописуемое, но самое страшное в мире, родом из детских страхов. Сжимается сердце, болью отдаваясь меж ребер и в солнечном сплетении. Я выныриваю и, задыхаясь, выплевывая лезущую в рот воду, плыву к берегу. Быстрее, быстрее, быстрее.
Берег весь зарос плавунами и осокой. Я сильно режу руки, пока выбираюсь. В одном купальнике, дрожащая, покрытая гусиной кожей, я стою на влажном песке, а вокруг меня высоко к темному небу возносят свои кроны сосны, и взгляд теряется в нескольких метрах. Там темнота...
По песчаному берегу идти легче - в лесу не видно не черта, да и коряг куча, ноги переломаешь. Но я гляжу за гладкое черное зеркало воды, сглатываю слюну и углубляюсь в лес. Шаря впереди руками, то и дело, спотыкаясь о корни, царапаясь о мелкий кустарник, натыкаясь на ветки, вздрагивая от каждого звука, я иду.
Путь кажется бесконечным. Время как будто замерло. Лес смотрит на меня из-под каждого куста, из-под каждой коряги. Как будто смеётся, щелкая, шурша, ломая ветки. Я иду. Сквозь стволы деревьев проблескивает озерная гладь, или кажется... С ужасом понимаю, что я заблудилась. Медленно изнутри поднимается паника, захватывает уголочки сознания. Я сворачиваю, и иду к озеру, иду, а оно все не приближается. Паника прорывается на поверхность. Я ускоряю шаг, потом бегу, бегу еще, останавливаюсь и оглядываюсь, ища знакомые очертания среди темных колонн стволов и густого мрака между ними. Я кружусь на месте, не понимая где я. Между пальцев мягко набивается влажная рыхлая земля. Кружится голова. Мрак обступает меня, тянется щупальцами темноты, гладит кожу ветерком. Он выбрался из озера, и все это время шел за мной, запутывая меня, загоняя в свои сети. Я начинаю кричать, звать друзей по именам, потом срываюсь на истошный вопль, визг и так до хрипоты. И иду, просто иду, чтобы темнота снова не окружила меня, не сомкнула кольцо, не сжалась петлями удава, из которых не выбраться.
Кажется, прошла вечность, а я так и не сдвинулась с места. Я вся взмокла, несмотря на ночную прохладу. К коже липнут листья, обломки веток, ноги заляпаны песком и грязью.
Я все кричала и кричала.
- Эй - вдруг раздалось откуда-то сзади-сбоку. Я замерла, дыхание сбилось. Медленно втянула воздух между сжавшимися от ужаса связками и повернула голову. Я заметила только белки глаз и очертания фигуры, услышала тяжелое дыхание.
- Вы кто? - хотела сказать я, но у меня вырвалось только: 'Вв...'. Потом фигура шагнула и протянула ко мне руки. За то мгновение, пока они тянулись ко мне, я разглядела их, будто бы изучила под лупой. Широкие руки с большими ладонями с грубой кожей, пара бородавок, цыпки, обгрызенные ногти с черной каймой - руки которые никогда не бывают чистыми. Новый крик только зародился в легких, добрался по трахее до парализованных связок, как руки дотянулись до меня, схватили, и одна зажала мне рот.
Страх, пульсировавший в мозгу, окончательно вытеснил, последние капли сознания и я начала биться как раненное животное, которое, до последнего, цепляется за жизнь. Но руки держали меня, крепко сжимая. Мне перестало хватать воздуха. Я билась, пока не вырвалась и, управляемая страхом, бросилась бежать, слыша за спиной тяжелое дыхание, чувствуя снова и снова, как руки смыкаются на моей шее. Я бежала и пыталась кричать сорванным горлом, а лес проглатывал звуки, топил их в мягкой хвое, хлестал меня ветками по лицу, совал под ноги изогнутые корни. Я бежала, чужие глаза вспыхивали где-то сбоку и я, крича, металась в другую сторону, падала, обдирая ладони и коленки, вставала и бежала. Легкие сгорали от нагрузки, сердце билось, будто о ребра, то с одной, то с другой стороны грудной клетки.
Кто-то дернул меня за плечо с такой силой, что я упала и покатилась, по хвое, царапая голое тело о ветки. Я врезалась спиной в древесный ствол, который выбил из легких весь воздух, Застыла, судорожно глотая воздух, как выброшенная на берег рыба, и тихонько скуля, ожидая прикосновения. Но и Он ждал, глотал мой страх, ждал большего, больше больше более...
Я медленно подняла голову. На меня смотрели два бледных отблеска луны, пробивающейся сквозь кроны сосен, потом жутким разрезом открылся рот, и я увидела черный кончик языка, проводящего по зубам в нетерпении.
Тень сделала шаг ко мне, раздался хруст веток.
Я отползала назад, рассеченное лицо саднило, ныла ушибленная спина. Все звуки как будто проглотила, сожрала темнота. Я отползала беззвучно, как в плохом фильме ужасов, тень и её глаза так же беззвучно надвигались.
Я ничего не видела, кроме сверкающих глаз, очертания фигуры мне рисовало воображении. Память подсовывала картинку тянущихся рук, и я все ждала и ждала, когда они снова схватят меня.
Я отползала. Еще немного. Шаг. Хруст веток.
Опять ко мне потянулись руки. Это сама темнота протягивала ко мне свои щупальца.
Прежде чем они дотронулись до меня, я схватила первое, что попалось под руку - камень - и наотмашь ударила туда, где у фигуры должна была быть голова.
Раздался хруст, я почувствовала, как резко напряглось, а потом обмякло тело. Оно медленно повалилось на меня, придавливая к земле невероятной тяжестью, заливая мою голову теплой жижей, такой же черной как темнота вокруг...
Я лежала, зажмурившись, и плакала от страха, пытаясь, обессилевшими руками, столкнуть с себя неподъемное тело. Наконец мне это удалось. Снова меня со всех сторон окружила темнота. Она смеялась надо мной, я слышала её тихий смех среди шума ночного леса. Она подсунула мне заботливо отточенный осколок камня, Она направила мою руку точно в висок, Она дала мне сил.
Я встала и медленно двинулась вперед. Шла, чувствуя, только как засыхающая кровь стягивает кожу. В мыслях моих были лишь руки, хватающие меня, вытаскивающие из меня душу, и провал рта, который, чавкая, пожирал её, как кусок сырого мяса.
Вдруг я услышала сбоку хруст веток под тяжелыми шагами и увидела отблески глаз.
Снова.
- Эй! - никогда не думала, что простое междометие может быть таким страшным. Страх снова прорвался в сознание, как холодная черная вода в отсеки подводной лодки, заполняя все пространство, душа мысли, и постепенно утягивая разум на дно... в Темноту. Я просто погасла.
Это был Мишка...
Я никому никогда не рассказывала, что произошло той ночью, мой язык просто не повернется описать это. Я никогда не выключаю дома свет. Я никогда не смотрю в окна метро в тоннелях, я не хожу по темным улицам, потому что везде меня ждут. Моя темнота и мой страх.
И стрелой пробегая через темный подъезд, к спасительному лифту, я, как сумасшедшая, давлю на кнопку, оглядываясь по сторонам. Темнота с тех пор всегда следует за мной днем, прячется в тенях от столбов, прохожих, зданий...
Она ждет, ждет момента, чтобы поймать меня, накинуть смертельные кольца и начать душить, тянуть мой страх, мои воспоминания, она живет ими...
Вот двери лифта открываются, и на потолке мерцает, накапливая заряд конденсатора, лампа дневного света. Она моргает несколько раз, но мне и этого достаточно, я забегаю в лифт, давлю на кнопки этажей, ломая ноготь, и, с мольбой, поднимаю глаза к лампе. Подари мне еще немного света.
Конденсаторы жужжат мгновение.
Вспышка.
IV
Вспышка света в закрытых глазах
Еще
Еще
Где-то сверху, сбоку, прямо перед глазами.
Вспышки чаще и чаще. Приближаются. Сливаются в полупрозрачных мерцающих бабочек, машущих слюдяными крыльями и подлетающих ближе и ближе. Бабочки облепляют беспомощное тело, и крылышки краснеют, наполняясь кровью. Изменившие цвет до конца бабочки тяжело взлетают и растворяются в сгущающихся вокруг кровавых сумерках. Твоя плоть становиться бледной, на поверхность, протискиваясь между мышечных сумок, выползают почерневшие, пустые вены. Тело покрывается черной паутиной сосудов, которые медленно толстеют, надуваются и начинают сжимать его смертельными объятиями, хрустя костями, выдавливать наружу сознание, до последнего цепляющееся за обескровленный кусок мяса. Наконец ногти, вцепившиеся в кожу, с треском отдираются от пальцев, и ты отдаляется в холодный космос небытия. Беспомощный разум, бестелесная сущность. Отсутствие чувств. Отсутствие органов чувств. Нет белых сполохов и мерного шума молекул. Нет и времени. Человек чувствует время благодаря биологическим часам тела - пульсу, распаду веществ, синтезу белков. А сейчас их нет. Ты выпал из континуума и остался просто в пространстве, ограниченном тремя измерениями, перпендикулярными друг другу. Вне времени... Ты силишься отыскать его. Пытаешься считать секунды, но не видишь разницы между тем мгновением и этим... время слилось в одну бесконечную бесконечность. Ты чувствуешь себя песчинкой, кувыркаешься в потоках ужаса. Так будет (нет не так) Так есть... всегда... У тебя не потеют руки, не дрожат колени, не расслабляется сфинктер мочевого пузыря. У твоего сознания нет привычных клапанов, чтобы спустить страх, и оно мечется по серой клетке пустоты. Нет спасительных гормонов, убивающих страх, нет и предела страху. Он сжимает сознание в нейтронную звезду, еще чуть-чуть и оно коллапсирует, превратившись в черную дыру - материю, сжатую в пустоту - жадно поглощающую пространство. Ты исчезнешь, уступив место вечному голодному страху...
Мгновенно, неподъемной тяжестью, возвращается тело. Это подобно взрыву сверхновой, за доли секунды раздувающему её в сотни тысяч раз.
Ты лежишь на спине, дышишь и смотришь в потолок. Не верится, что тело принадлежит тебе, что низкие материальные ощущения, от которых открещиваются просветленные религии мира, снова твои. Ты внезапно понимаешь, как слаб твой дух, не сумевший принять освобождение от электрохимических реакций тела, от которых ты мечтала избавиться всю жизнь...
Пока сознание ещё не вступило в полные права управления телом, поэтому ты видишь только участок потолка, не в силах отвести взгляд. Белые пятна неровно освещенного потолка плывут, и ты замираешь, предчувствуя, что сейчас произойдет...
Прямо напротив твоего лица в потолке проваливается внутрь себя отверстие, и из него медленно начинают выползать и расползаться в стороны пятна непроглядной темноты. Но ты видишь, что скрывает под собой густая, клубящаяся тень - плотный хитин членистых тел, громадные фасеточные глаза, постоянно ощупывающие пространство сенсорные антенны, блестящую на смертоносных жвалах слюну. Пятна быстро распространяются по всему потолку и начинают сползать на стены. Вот одно из этих членистоногих поднимает голову от потолка и смотрит на тебя, видит тебя каждым сегментом своих глаз, замирает, только усы беспорядочно движутся, собирая информацию. Потом оно по очереди отрывает от потолка лапы и тяжелой каплей, возвещающей начало ливня, падает на расчерченное тенями одеяло и пропадает в складках. Ты вздрагиваешь, но по-прежнему не можешь шевелиться. Второе насекомое, повторяя действия первого, отрывается от потолка. И пока оно, застыв в падении, как дождевая капля, находится в воздухе, еще несколько начинают падение. Редкие удары об одеяло сменяются частым градом, смешивающим звук падения в беспрерывный шум проливного дождя. Ты, до боли скашивая глаза, смотришь, как твое тело покрывается черным, шевелящимся блестящим ковром. Наконец одно из пятен падает на твое лицо, вскакивает, щекоча тебя касанием щетинок на лапах, мгновение медлит, а потом вгрызается в кожу. И, через секунду, ты чувствуешь его членистые конечности на лицевых мышцах, а его гладкая спина трется о внутренний слой твоего эпидермиса. Ты чувствуешь укол в районе груди, и что-то начинает движения под твоей кожей к шее. Уколы следуют все чаще и чаще, и, постепенно, все твое тело покрывается движущимися бугорками. Твой мозг разрывает информация, поступающая от миллионов сенсорных клеток по всему телу, а он не в силах ничего предпринять, потому что твое тело сейчас всего лишь просто большой орган чувств. Челюсти прогрызают себе дорогу внутрь, под мышцы, и ты чувствуешь, как все полости твоего тела наполняются шевелящейся массой, как ты тяжелеешь... А с потолка продолжают сыпаться муравьи, сотня за сотней и исчезать в тебе. Твоя плоть исчезла, она съедена хитиновыми хищниками, и ты сейчас - всего лишь шевелящаяся масса из множества голодных членистых теней и глаза - единственное, что позволяет тебе не терять окружающий мир. Наконец одна из миллионов муравьиных ног, как в стробоскопе, медленно наступает на роговицу, царапая блестящую поверхность. И сознание опять бьется в ужасе остаться одно в измерениях пространства. И ты собираешь этот ужас в острый клинок и пробиваешь густой покров насекомых, вырываясь из липкого кошмара...
Ты садишься на кровати и прислушиваешься к собственному телу, ожидая щекотливого касания муравьиных лапок внутри. Нет, все спокойно. Ты крепко щиплешь себя за руку, чтобы убедиться, что это не сон... рука болит. Но боль бывает и во сне, иногда более страшная, чем в реальности. Из-за приоткрытой двери спальни начинают выбиваться лучи яркого света. Ты закрываешь глаза, утыкаешься лицом в подушку - не помогает. Не спеша, открывается дверь, сияние становится все ярче и нетерпимее. Еще и еще...
Вспышка.
V
Вспышка света в закрытых глазах.
Разряд.
Тело выгибается дугой, будто бы неведомая сила хочет скрутить его в кольцо - прижать пятки к затылку. И не будь широких кожаных ремней, удерживающих тело на кушетке, так бы и случилось. И все, находящиеся в процедурном кабинете, услышали бы треск ломающихся костей, увидели бы, как грудина прорывает тонкую кожу и прорывается наружу головой новорожденного Чужого, в крови и слизи.
Разряд.
Зубы впиваются в истерзанный жгут из свернутой резины, оставляя на нем глубокие следы. В углу процедурной, под столом, стоит ведро, полное таких вот обгрызенных свидетельств судорог и боли, ломающих тело и разум десятков людей. Скоро оно наполнится, и его отнесут и вывалят на больничную свалку...
Врач отнимает электроды от головы, аккуратно кладет их на специальную охлаждающую пластинку. Потом бережно поправляет смотанные изолентой контакты послужившего уже аппарата и выключает питание.
Медсестра аккуратно снимает пропитанную физраствором марлю со лба пациентки, потом вытягивает из носа шланги аппарата искусственного дыхания, потом ложечкой разжимает зубы и вынимает изо рта резиновый жгутик. Другая медсестра тем временем расстегивает ремни, пристегивающие пациентку к больничной кровати-каталке, оставившие красные полосы на голой груди, берется за ручки кровати и медленно увозит еле шевелящееся тело в палату.
...
Поначалу не понимаешь, кто ты, что происходит вокруг. Голова пуста. Обводишь глазами знакомый, но ужасно непривычный пейзаж, будто приехал в город, где был один раз в глубоком детстве. Сознание возвращается медленно, вползая раком отшельником в покинутую некогда раковину, уже успевшую забится илом и мелкими песчинками, которые больно царапают незащищенное голое тело. Будто видишь весь мир заново, вспоминая каждую мелочь: слово, деталь интерьера, нежные волоски на руках, звук, цвет. Некоторое время ты путаешь право и лево, верх и низ. Порой кажется, что кровать на потолке, и ты удивляешься, что не падаешь и пугаешься тому, что это должно случиться. Сходить в туалет напротив палаты - все равно что блуждать по лабиринту минотавра, оборвав нить, и зная, что где-то в сплетениях коридоров тебя ждет вечно голодное громадное чудовище с острыми рогами и красными глазами-зрачками-точечками.
Потом, когда сознание полностью вползает в тебя, но все еще устраивается поудобнее в коре полушарий мозга, ты, как на ладони видишь свои недостатки, физические изъяны тела, как будто внимательно рассматриваешь другого человека. Появляется жуткое чувство брезгливости и отвращения к собственному телу. Ты хочешь бросить его, выбраться из этой отвратительной раковины, но тебя крепко держит клетка черепной коробки...
Поначалу эти ощущения вызывали приступы рвоты и жуткую истерику. Тебя приходилось успокаивать внутримышечно...
...
Я плотнее завернулась в пальто, поправила шарф и вышла из метро на улицу. В голове немного шумело, как это всегда бывает после процедуры. Я стояла на остановке автобуса, дышала морозным воздухом, на выдохе превращающемся в пар, делающим меня похожей на одну из труб ТЭЦ вдали, чей белый дым смешивался с облаками, выделяясь на темном небе громадами странных дирижаблей, медленно отчаливавших от причальных мачт.
Зимой быстро темнеет, и я спешила быстрее попасть домой, в бетонную коробку неустроенной квартиры. После процедуры страхи окукливаются и надо успеть домой, и лечь спать, пока из прилепившейся к извилинам членистой куколки не вылупилось, расправляя прозрачные крылья, нечто ужасное...
Протолкавшись сквозь глупый турникет в автобус, скользя на загаженном полу, я добираюсь до сидения, сажусь, и тут же наваливается усталость. Постоянная усталость, бессилие, страх.
Иногда я задумываюсь, зачем живу... Выполняю набоор бессмысленных действий каждый день. Наверное, просто привычка... Привычка жить...
Прислонившись головой к расчерченному морозными узорами стеклу, закрыв глаза, я пытаюсь вспомнить, что было пару месяцев назад, о чем я думала, что хотела, чем жила. Бесполезно. СТ сжирает воспоминания как страый китайский кассетный плеер батарейки. Да и были ли они - воспоминания... Автобус вздрагивает, и зубы стучат друг об друга.
Я замираю на замызганном дерьмонтиновом сидении в темных внутренностях автобуса и засыпаю под гудение мотора и скрип резиновых перемычек, соединяющих его части. Мне снится, что я сижу внутри многоножки, бегущей мимо других насекомых с железными телами и светящимися глазами в каком-то сюрреалистичном, полупрозрачном гигантском термитнике, волею Создателя выстроенном прямыми углами...
Меня достаточно грубо толкает в плечо водитель, раздраженным голосом сообщая, что надо выходить. Я опять проспала до конечной. Стандартная ситуация.
Я плотнее заматываю лицо шарфом и выхожу. До дома две остановки, но ждать обратный автобус нет смысла - замерзнешь, да и идти недолго...
Снег бьёт в глаза, и, невольно, вжимаешь голову в плечи и опускаешь взгляд к земле. Ветер настойчиво продолжает кусать лицо, царапаться гранями снежинок.
Очень мерзко идти по снегу. Ощущение, что под ногами что-то ненадежное, проламывающееся под каждым шагом, что вот-вот провалишься.
...Смыкающаяся над головой трясина, Тщетные попытки высвободиться из плотной хлюпающей жижи, давящей на тебя со всех сторон и засасывающей все глубже. Широко растопыренные пальцы, исчезающие меж прелых листьев и тины в болотной черной воде...
Я вздрагиваю и быстро захожу на пешеходную дорожку, где снег лежит плотной коркой утоптанной тысячами ног. Поскальзываюсь, падаю, расшибаю ладони. Больно. Встаю, вытираю руки, грею их в карманах, иду дальше, не спеша, внимательно смотря под ноги. Оглядываюсь на шум и долго стою, всматриваясь в расплывчатые очертания деревьев, в темноту между домами. Начинает подниматься страх, с приоткрытых губ на пальто сбегает струйка слюны. Вытираюсь, сглатываю, быстро поворачиваюсь и иду. Потом бегу. Еще пару раз падаю, но мне уже все равно...
Держа одной рукой хлопающее пальто, хватая ртом колючий морозный воздух, щурясь от снежинок, летящих в лицо, и света фонарей, я вбегаю в какой-то переулок. Стою, согнувшись, опершись руками на колени, и тяжело дышу, оглядываясь по сторонам. Потом выпрямляюсь и, поправляя шарф, иду к ближайшему фонарю, находящемуся метрах в пятидесяти от меня.
Краем глаза я ловлю какое-то движение, и вот, через мгновение, из-за дома выходят двое. Сердце отрывается и падает в живот, заставляя чуть присесть. Я отступаю на шаг и слышу сзади хриплый смешок. Оборачиваюсь и вижу почти вплотную ко мне третьего. Его красные глаза, со сжатыми в булавочную головку зрачками, не моргая, смотрят на меня, а челюсти периодически сжимаются, перекатывая лицевые мышцы.
На мгновение я увидела себя сверху: тусклый свет фонаря, печатающий гротескные светотени на высохших лицах; окружённая ими девушка с растрепанными, мокрыми от налипшего снега волосами, с размотанным, волочащимся по земле шарфом, расстегнутым пальто, сумочкой прижатой к груди, и летящие почти параллельно земле снежинки, как будто спешащие засыпать темные фигуры, портящие безупречный снежный покров своими следами, и укрыть весь этот разлагающийся город девственно-белым холодным саваном.
Один из тех, что передо мной, хрипло говорит: 'Ну что, попалась птичка...' Он делает шаг вперёд. В моей голове проносятся картины ночи на берегу озера, и страх снова наполняет меня силой.
Я бросаю сумку в лицо подошедшему, проскакиваю мимо него и бегу куда-то между ржавыми гаражами ракушками, между домов, в Темноту. И впервые прошу Её, чтобы она спрятала меня, скрыла.
Я бегу, бегу, бегу, и дома превращаются в деревья-исполины, и тянет немытые волосатые руки ко мне темнота. И знаю, что, спрятав меня, она меня не отпустит, и я растворюсь в ней клочьями тающего тумана.
Сзади слышен скрип снега под дешёвыми тупоносыми ботинками. Я бегу, петляю как заяц между аккуратно выстроенными деревянными домиками детской площадки, между заваленными мусорными баками, пока не упираюсь в стену. Тупик. Темнота. Я как загнанный заяц оглядываюсь по сторонам и замечаю пожарную лестницу, которая начинается на высоте двух моих ростов. Еще раз, заняв у страха сил, я прыгаю, цепляюсь за покрытую льдом нижнюю перекладину, соскальзываю, прыгаю еще раз и начинаю лезть вверх. Перекладина за перекладиной. Кожа с пальцев, примерзая, остается на металле, как плата за пользование частной дорогой. Я смотрю вверх...
Лестница и впрямь похожа на дорогу. Железную. Рельсы-шпалы, шпалы-рельсы - а в конце небо, затянутое пустыми тяжелыми тучами...
На мгновение застываю от того, как я, и весь отвратительный и прекрасный мир с кровью, с дерьмом, с блевотиной на пьяных лицах - как все ничтожны перед небом, перед величием бело-голубого шара, который в свою очередь лишь песчинка, один из неисчислимого количества, в неизмеримых расстояниях черного холодного космоса.
Если собрать всех людей на каком-нибудь коралловом островке в Тихом океане, выделив каждому по квадратному метру, то сверху все это будет похоже на копошащихся бактерий на агар-агаре, на колонию простейших, на разноцветную плесень. Я почти наверху.
Я поворачиваюсь и смотрю вниз. Нет. Вниз.
Я не замечаю троицу, ползущую вверх по лестнице, мое внимание полностью притягивает земля. Я, с трудом, отворачиваюсь, чувствуя, как рвутся сухожилия на шее, не выдерживая огромную тяжесть, имя которой Высота. Я опять смотрю наверх и меня бьет в солнечное сплетение мысль о том что я сейчас оторвусь и упаду в небо. Там не будет выщербленного асфальта, который остановит мое падение. Нет. Без верха, без низа, бесконечное падение в бесконечность...
Я продолжаю ползти вверх как раздавленный таракан. Нащупываю последнюю перекладину. Выхожу на крышу. Делаю первые шаги по гладкому глубокому снегу. Вокруг не видно ни черта, кроме кружащихся белых хлопьев. Иду. Из темноты медленно выплывают очертания антенн, вентиляционных шахт. Я иду, вытянув руки как зомби, чтобы не расшибить лоб об какую-нибудь конструкцию. Сзади слышится приглушенный снегом мат и шаги. Это мои новые друзья ищут меня в лабиринте металла и бетона.
Темнота подсовывает мне жуткие очертания, звуки, от которых сердце замирает и стучит в неровном ритме breakcore. Я на секунду теряюсь в пространстве, теряю реальность из виду и пытаюсь проснуться, выпутаться из очередного кошмара, но тщетно. Меня грубо вытягивает жесткими акушерскими щипцами в реальность, где я стою на самом краю крыши, держась рукой за кирпичную облупившуюся стенку, и не могу оторвать взгляд от тысячи тысяч огней города, передо мной. Так наверное выглядит звездное небо из космоса, когда его не искажает загаженная атмосфера.
Шаги ближе. Слышу: 'Вот она!' Сжимаюсь в комок. Мелькает мысль о том, что шаг вперед будет для меня избавлением. Но я не могу перебороть свою боязнь высоты. Я останусь тут.
Я стою, обессиленная, парализованная страхом, без устали подкидывающим мне все новые и новые образы, от которых кровь превращается в жидкое стекло. Я боюсь не столько троих, что идут за мной, я боюсь всего, что происходит вокруг: каждая мысль каждый звук, каждый объект в поле зрения, превращается моим искалеченным подсознанием в кошмар... Я закрываю глаза, чтобы хотя бы, не видеть. Я поворачиваюсь.
...
Здесь собралось всё, чего я боюсь
Мои страхи.
Темнота.
Высота.
Мои закрытые глаза.
Все это напоминает страшный сон.
Нет... Есть еще кое-что. Желание жить. Страх смерти. Откуда-то...
Первобытный. Животный. Непереборимый.
Даже самые отчаянные бояться. Именно поэтому и совершают невероятные поступки.
Я могу умереть от страха. Сердце уже захлебывается.
Нет. Мне не позволят. Мой первобытный страх. Засунутое в меня сукой-природой желание жить. Просто страх перед этими ублюдками. Без всплывающих кошмаров, без липких щупалец темноты, без кровавых бабочек - пустой и тупой... Остался только он. И все. Все остальное стерлось, хлюпая, смылось в сливное отверстие: мои крики во сне, метания мотыльком в темноте, паралич перед высотой лестничных пролетов.
Остался только он. Я никогда раньше его не испытывала. Он какой-то иной... Изначальный. Прямой и простой, как и все инстинкты... Обкатываю его, как катают на языке глоток дорогого вина. Пробую, пробую, купаюсь в нем.
Я привыкла к страху, но этот... он ничтожный. Ничтожный по сравнению с моими... Но он заглушает и, убивает. Они все его дети. Потомки, нажравшиеся человеческой фантазии.
Я свободна! Вот она - СТ - страхотерапия, лечение страхом. Вот что мне было нужно на самом деле...
Я выпрямляюсь, открываю глаза и улыбаюсь приближающимся фигурам, чувствуя, как вокруг меня стягивается лентой Мебиуса время. Теперь моя очередь. Моя очередь пугать... Под страхом смерти люди способны на невероятное. Вот мое невероятное. Я отдаю все мои фобии им. Всю мою дрожь в коленках, душу рвущуюся наружу, парализованные голосовые связки, невыразимые ночные кошмары - все, с чем я жила бок о бок много лет...
...
Все трое резко падают. Один затихает сразу - сердце не выдержало, один орет что есть мочи, один просто сипит, выпучив глаза и загребая руками рыхлый снег.
Голова Наташи, руки из темноты, солнечные блики на поверхности моря, хитиновые жвала, прогрызающие роговицу.
Купаться в страхе?
Тонуть в нем...
Болото...
Бесполезные дрыганья конечностей, пузыри изо рта, разрывающее легкие желание вдохнуть, вода, вливающаяся в горло. И предсмертная эйфория задыхающегося мозга.
Тоните, захлебывайтесь страхом. Мне не жалко. Себе я оставлю страх смерти, простой, прирученный, боязливо жмущийся к ноге и держащийся за юбку.
Жаль ненадолго...
Один из парней медленно поднимается и дрожащей рукой направляет на меня тупорылый пистолет.
Я не двигаюсь. Он сильнее меня: он поборол все, перед чем я съеживалась и дрожала, отчего сходила с ума, все накопленное за мою жизнь. А может, он просто туп, и мои фантазии просто не помещаются под его низкий лоб. Сможет ли он жить дальше - не знаю, Но знаю, что моя жизнь, наконец, оборвется. Рука перестает дрожать...
Что ж... я еще раз поглажу по голове мой ручной страх, нежно прикрою ему глаза, а сама взгляну в черный провал дула приближающегося пистолета, силясь отыскать там звездное небо...