В субботу хоронили Электрика. Над входом в барак физиков еще в пятницу появился траурный бант, и Палыч внутренне изготовился к неизбежному заранее. Электрика он почти не знал, только помнил его вытянутое в постоянном удивлении лицо, глаза навыкат и привычку то и дело хвататься руками за голову. Со стороны можно было подумать, что этот долговязый физик страдает мигренью или каждые пять минут вспоминает что-то ужасное.
Электрик редко появлялся на улице - только на утренние построения на лагерном плацу, да ходил болеть на воскресных футбольных баталиях. И то, если физики играли с лириками, а химики или там биологи для него не существовали будто. Встав за воротами вратаря физиков, он словно гипнотизировал лирических нападающих взглядом и повадками сумасшедшего, невпопад игре размахивая руками. Физики всякий раз побеждали.
Клистирбаум говорил как-то, что Электрик психически абсолютно здоров, только моторика у него не ладит с головой, а так - хоть двести лет прожить может, если не приговорят. Доктору Палыч полностью верил, пожалуй, единственному в лагере. И вдруг - смерть, редкая среди физиков, лучше других умевших обезопасить себя во время исследований.
- Как же он так, неаккуратно? - Шепнул Палыч на ухо доктору, когда лагерь построился для церемонии, но тот только отмахнулся ладошкой. Потом, значит, расскажет - понял Палыч.
- Руки на себя наложил, - донеслась из второй шеренги чья-то злая шутка, - махал, махал, да силу не рассчитал.
Кто-то негромко хохотнул позади, но осекся под взглядом пса. Палычу показалось, что пес вперил взгляд немигающих желтых глаз именно в него и сразу внизу живота начал скручиваться знакомый комок боли. Невовремя, подумал он, если прихватит всерьез, до конца прощания не достоять!
- Опять? - шепнул углом рта Клистирбаум, скосив глаз на побледневшего соседа по строю. - Говоришь тебе, говоришь...
- Может, отпустит, - Палыч натужно усмехнулся.
Шестеро физиков вынесли из барака гроб, сколоченный из неструганных досок, поставили на два табурета посреди плаца, отошли в сторону. Волк тут же подошел вплотную к покойнику и грозно склонил над ним голову, широко расставив ноги в яловых сапогах и будто изготовившись к схватке. Издали казалось, что воротник шинели начлага приподнялся, как шерсть на загривке зверя, и невидимый из шеренги хлястик, соскочив с одной пуговицы, охаживает хозяина по ягодицам, взбадривая перед броском.
- Дезертирство! Специалиста Семенова! С поля боя за светлое! Будущее нашего! - понесся по над плацом его гортанный рык с заметными паузами, в которых начлаг не то хотел эхо уловить, не то недовольные возгласы из траурных рядов. - Народа, который! Доверил... Уклониться от выполнения... путем умирания на посту...
Комок боли вырос до размеров астраханского арбуза. Палыч начал терять смысл обвинительной надгробной речи, в глазах мир поплыл и завертелся волчком. Удар о землю. Нависшая псиная харя на фоне белесого неба. Звук передернутого затвора. Темнота.
***
- Ну что, оклемался? - Вплыл голос доктора в сознание. - Открывай глаза-то, герой!
В изоляторе Палыч был впервые. Тусклый свет от настольной лампы на тумбочке. На потолке змеились ржавые разводы, что-то смутно напоминая. Сил понять, что именно, не было.
- Почему - герой? - выдавил больной.
- А как же! Упасть во время церемонии, на виду у Волка - это, знаешь, подрывная деятельность называется. - Клистирбаум набрал в шприц лекарство и заголил руку Палыча до плеча. - Сейчас уколю и спать! Спасибо скажи, что пес не пристрелил. Из новых, не обвык еще, видно.
- Я тут надолго, как думаешь? - больной поморщился, инъекция вошла в руку болезненно.
- Увидим. Может, дня на три. Обследоваться тебе надо, давно говорю. В госпиталь не отпустят, после сегодняшнего представления - ты персона под подозрением. Сам посмотрю, вдруг по моей части болячка.
- По твоей? А ты кем был-то до... раньше, Илья?
- Не был, а есть! - доктор поднял палец к потолку. - Бывших проктологов не бывает!
- Про... чего - логов?
- Про кого. Вернее, кто. Хотя такая дисциплина нашей наукой сегодня не признана и приравнена судом к мужеложеству. В связи с чем, собственно, я здесь и нахожусь. Завтра все узнаешь. Спи!
***
Заснуть не получалось. И болело, вроде бы, не сильно, а не спалось. Думалось.
В первую очередь, о питомцах. Жужики наконец дали долгожданный устойчивый помет, повторяемость фенотипа была отличной. За ними глаз да глаз сейчас нужен. А исследователя прихватило некстати... Гэбэшный куратор, Охренашия фамилия, обещал... да можно ли верить их обещаниям... но все же. Если выгорит работа, тот, мол, будет ходатайствовать о досрочном. Хотя бы в город, поближе к семье перевели. Лучше, в свой институт. Там все свои. А нет, один не свой таки, кто-то же донес! Но все равно, в свою лабораторию - старая тема ждет, оборудование. А тут жужики, тоже ждут. Секретная работа.
Вспомнилось, как появился впервые Охренашия, в очочках, с папочкой, а в ней заданьице. Сумасшедший его писал - так показалось. Хотя у других спецов-биологов темы еще хуже, если честно.
Липатову, к примеру, выпало вывести разведывательных тараканов, внедряющиеся в мозг через ухо и носоглотку. Заползать в разные отверстия коллега их как-то надрессировал, но на этом - стоп, прогрызать условную перепонку не желали насекомые, и все тут.
Князь тоже сотворил чудо селекции и продвинулся дальше всех: его сапсаны-истребители догоняли любой бомбардировщик, помеченный крестом на борту. Правда, потом безуспешно атаковали колпак кабины, а не моторы. Видимо, на инстинктах. Зато оставались живы и давали хорошее потомство.
С жужиками Палыч теперь мог выйти в лидеры. Но не в этом дело, главное - засветила свобода, а с ней - дом, родные! Девять лет здесь, а по ощущениям все сто. Сколько на доводку уйдет - три, пять? Но все ж не шестнадцать! Торопиться надо.
А все-таки я молодец, подумал он. Удалось скрещивание. "Диверсионное животное должно проникать через любые отверстия величиной с замочную скважину и всем телом наносить ядовитые уколы многократно и без перезарядки". Перезарядки! Стрелковый офицер формулировал, не иначе. Хорошо, что не буденновец, тот бы и про сбрую с иглами написал, и про бесшумные подковы, и про навыки сабельной сечи.
"Да вы сами-то понимаете, что здесь написано?!" - возмутился тогда ученый-заключенный. "Нэт. Ви учёний, разбэротесь". "Это... это смешно! Это все равно, что скрестить ежа с ужом!" "Эсли надо, крэсти. Можно свэчка ставит, кадило махат. Всё можно. Но животный сделаеш! Эсли хочете, чтоб семъя живой бил".
Генетика, конечно, лженаука. Но результат дала как настоящая.
Не сразу пошло. У первых экземпляров бывшего ужа после подсадки ежовых генов чешуйки на шкуре стали длинненькие, по полтора сантиметра. Пятое поколение носило трехсантиметровые иглы. Еще два года ушло на то, чтобы иголки отлипали от тела и вставали дыбом с рефлексом ежа на опасность. Затем подсадка гена гюрзы, подводка ядоносных протоков под иглы и много чего кроме.
Трудно шло. То пра-диверсанты сворачивались в клубок и не желали ползать. То выпрямлялись как палки и передвигались перекатом в поперечной плоскости. Особенно трудный был год, когда "Еж-ужи диверсионные", или попросту жужики, застревали в учебных норах, распушив иглы и не умея их сложить. Преодолели и это.
С чем до сих пор не выходило, так это с ядовитостью. Ген гюрзы никак не приживался. Из иголок сочилось обильно, но по составу жидкость больше походила на прогорклый отжим из грибов - не то в рационе жужиков березовый гриб чага занимал слишком много места, не то генам ядовитости просто не находилось места. Палыч уж и уговаривал жужиков, и пытался дразнить, но те не желали проявлять какой-либо агрессии. После кормежки сползались животные к своему создателю, преданно сложив иглы, ласково обвивались вокруг рук, заползали за пазуху, в штанины и, если не призвать их к порядку, так и засыпали, пригревшись.
Любят они меня, что ли, думал порой Палыч. Вон, на Князя или Липатова не реагируют вовсе, при виде дежурного пса сворачиваются в клубок и ощетиниваются, а на куратора-то - вообще бросались, разбивая морды о стекло серпентария! Приехавшему с проверкой Охренашия, впрочем, это очень понравилось: "Хароший звэр, яростний!" - восхитился он. И пообещал свое ходатайство, когда у жужиков появится яд.
***
Воспоминания прервал вернувшийся доктор.
- Ну как, болит? Не спишь?
- Уснешь тут! - поморщился Палыч. - Побаливает. И жужиков кормить пора. Когда отпустишь?
- Отпускать тебя не велено. Разбираться придут, может и Сам пожалует, - вслух псов и Волка поминать по лагерному Клистирбаум не рискнул, обезличено выразившись на всякий случай. - Пока тебя посмотрю, если не возражаешь. Процедура непривычная, можешь отказаться, конечно. Но лучше потерпи: диагностика, брат, дело архиважнейшее! - Нарочито прокартавил он вполголоса.
Снимать портки при посторонних Палыч за прошедшие в поселении годы как-то привык - в баню гоняли только группами. А вот раздвигать ягодицы - заупрямился:
- Ты что задумал? - нахмурился он.
- Не боись, - успокоил доктор, - интерес еврейского народа к русской заднице всегда был чисто научным.
Только изготовился доктор к осмотру, как распахнулась входная дверь. Первым вошел пес, тот самый, что давеча склонился над лежащим Палычем на плацу. Окинул взглядом помещение и уставился на оголенный зад больного, осклабился.
- Заносите! - скомандовал он поселенцам, переминающимся с ноги на ногу за дверью.
По его команде Князь и Липатов внесли в палату стеклянный серпентарий с жужиками, обогревательную лампу и ведерко с кормом.
- Да вы что делаете! - возмутился Палыч, надернув портки. - Это же ценнейшие образцы! Аккуратнее! Зачем все это?!
- Приказано, - отчеканил пес в ответ, и повернувшись к Клистирбауму, добавил: - запирать больного на ключ, никуда не выпускать, нужду - в ведро, кормежку приносить с кухни.
Выгнал подручных поселенцев и вышел. В палате повисла звенящая тишина.
- Что это значит? - наконец робко подумал Палыч вслух.
- По всему, под статью тебя не подведут. Ценный ты, брат, оказывается, работник. Не иначе, твой куратор распорядился. Глядишь, и обойдется.
Палыч, крякнув от боли, поднялся. Насыпал в стеклянный параллелепипед серпентария сушеных лягушачьих лапок и чаги, накрыл перфорированной крышкой, приладил лампу сверху. Жужики, тихо шелестя иглами, выползли из убежища и уставились на Палыча, будто вопрошая о чем-то.
- Да жрите, чего уж там, - буркнул он, - будете теперь тут жить. Зато на виду.
Животные приступили к трапезе, а люди вернулись к прерванной процедуре.
***
- Вот эта штука называется эндоскоп. Скоп - смотреть, значит, а эндо - это, скажем так, место, которое будем осматривать, то есть твоя толстая кишка, - Клистербаум повертел перед носом Палыча черной пластмассовой трубкой. Тот отпрянул, брезгливо сморщившись. - Сначала уколю обезболивающее еще раз и местную анастезийку сделаем... К стене лицом повернись.
- Тебе, Илья, не противно, самому-то?
- Мне в юности мой папа, зубной врач, объяснил, что стоматологов в нашем городке и без меня уже больше, чем больных зубов. Сказал, зубная боль самая неприятная, но гнилой зуб можно удалить, даже без помощи врача - и можете жить дальше. Так иди, сынок, учись на врача, без которого людям никак, и будь всеми уважаемым доктором, сказал. Папу, как я замечал, больные не очень уважали, и я подумал, что нужно зайти с другого конца. Так и сделал. Ведь сам себе заглянуть в зад человек не может, если он не гуттаперчевый акробат, конечно. Я делаю это с чувством гордости, чтоб ты знал!
На протяжении монолога доктора, Палыч едва заметил, как инструмент эндоскоп оказался внутри его онемевшего нутра и начался осмотр. Света тусклого фонарика оказалось маловато, и Клистербаум скрутил с серпентария лампу, с ее помощью подсвечивая недоступные взору простых смертных внутренности Палыча. Судя по напряженному сопению врача, увиденное его весьма занимало! Видно, истосковался Илья по работе по призванию - подумал больной.
- Что говорят про Электрика? - Спросил Палыч, чтобы не думать о своем недуге и невольно отгоняя на второй план нехорошие предчувствия, подогретые нынешними похоронами.
- Да все сказано уже, - буркнул доктор, - в предсмертной записке. Не могу, написал, дальше работать над темой, грозящей массовым уничтожением людей, пусть они и отличны от нас. И не работать не могу, потому что жить - значит трудиться. Замкнутая петля, мол. В петлю и полез, бедолага. Предварительно разобрав макет разработки, отчего Волк и взбесился больше всего.
- А что за тема, не знаешь? Понимаю, что секретность, но все же?
Доктор помолчал немного, прикидывая, чем может обернуться разглашение секрета.
- Я в электричестве мало что смыслю, только, вот, лампу включить умею, да и ты, как прикидываю, не великий знаток, - ответил Клистирбаум и, понизив голос до шепота, добавил: - Больные физики рассказывали, что Электрик разрабатывал передачу энергии без проводов на большие расстояния.
- И успешно?! - тоже шепотом воскликнул больной.
- Как сказать... Передатчик он сконструировал, а вот приемник - увы. При испытаниях приемный аккумулятор никак не заряжался. Зато все живое, где луч проходил, зажаривалось. Северный сектор помнишь?
Палыч помнил. Две недели по снегу поселенцы вывозили за десяток километров из тайги закоченевших кабанов и лосей, сваливали у столовой. Это была сытная зима, каждый день мясо. Вот откуда привалило, оказывается!
- Жаль, - сказал он, - у него был шанс. Еще чуток поработать над приемником - и воля!
- Какая воля?!! - чуть не вскричал доктор. - Гениев они... эти... ни за что не отпускают. Это же риск какой! Вдруг сбежит из страны, или враги завербуют, а то и убьют, если в отказ пойдет. Неужели не понимаешь? Никого не отпустили. Ни одного за все годы. Только в деревянный ящик если.
Палыч по дрожанию введенного эндоскопа почувствовал, как Клистирбаум затрясся - не то в гневе, не то в слезах - задницей-то не рассмотреть.
- Что там у меня? - после повисшей в воздухе лазарета паузы наконец поинтересовался он.
- Ничего. Хорошего ничего. Говорю только потому, что в больницу тебе не попасть, а знать тебе уже пора. Большая, зараза.
- Злокачественная? - стиснув зубы, спросил Палыч.
- Почему сразу злокачественная?! Это, брат, не обязательно, совсем даже. Вот возьму пункцию, сейчас, потом анализ сделаю...
Доктор отошел, завозился с инструментами. Тут дверь рывком распахнулась и в комнату ввалился Сам! Волк сразу наполнил воздух морозом, перегаром и чесноком.
- Что?!! - рявкнул он на доктора, заключая в вопрос все доступные пониманию смыслы. Клистирбаум обреченно покивал в ответ головой, чтобы больной не услышал свой приговор раньше срока, но и чтоб начальство поняло и диагноз, и причину молчаливого ответа медика. Волк был далеко не дурак, понял. - Выдь вон! - выгнал он врача.
- Есть проведать других больных! - отчеканил Клистирбаум и прикрыл за собой дверь.
Палыч подался натянуть штаны и встать, вытянуться, как положено перед начальником, а не голым задом к начлагу полеживать, но Волк наложил ему на плечо тяжеленую длань, приказывая замереть.
- Успеешь еще показать. Уважение ты, - неожиданно тепло заговорил Волк, - скажи упал. На плацу зачем?
- Скрутило, гражда...
- Не перебивай когда. Говорю работать. Сможешь здесь?
- Постараюсь, - не сразу, побоявшись опять перебить рваную речь Волка, ответил Палыч.
- Ты у нас. В передовых числишься если. Закончишь успешно. Разработку змеюк тогда. Рассчитывай на перевод. Обратно в свой. Институт к семье.
- Доживать?! - воскликнул поселенец.
- Не перебивай понимаю. Но все что могу. Сделаю только дай. Результат а нет. Сгною не ты первый, - металл наполнил его голос, мол, не шучу.
Вот оно что, вдруг понял Палыч! Похвастаться начлагу нечем! Ни одной законченной темы за девять лет, что Палыч провел за колючкой. Да и до того, если верить слухам, пусто! Давят из столицы на Волка, конечно! Все годы давят - план давал чтоб. А что он может, сам-то? Нет ни научного образования, ни навыков организации исследований. Похоже, оттого и астма у него развилась, или что там у него в груди? А пять лет назад он говорил заметно ровнее! Сдает Волк, сдает... Потому и елейность его в голосе, что совсем приперло... Но Клистербаум говорил, что поселенцев не отпускают - и это походило на правду!
- А не обманете, гражда... - от отчаяния вырвалось у Палыча, но стук двери оборвал его опрометчивый вопрос и букет запахов Волка сразу стал резко увядать.
***
Клистирбаум никак не возвращался. Поселенец подумал, что, наверное, есть и не менее тяжелые больные в лазарете, им тоже внимание требуется. Только лежать с трубкой в заднице ему как-то уж очень неловко было, а самостоятельно вытащить эндоскоп он не решался - доктор собирался пункцию брать. Хорошо, хоть в комнате было натоплено.
Обезболивающий укол, наконец, начал действовать и следом накатила дрема. Перед глазами замелькали, сменяя друг друга, лица жены и детей, сотрудников по институту, поселенцев и охраны. Наконец вплыл голос Ильи: "сейчас я тебе укольчик поставлю!". Палыч хотел ответить, мол, хватит уже укольчиков, но язык онемел и расплывшиеся в улыбке губы тоже не слушались.
Где-то внизу живота кольнуло, потом еще раз и еще. "Это Илюха добрался, образцы из меня берет на анализ - догадался больной. - Пусть, не больно ведь почти. А я вздремну пока, когда еще придется отоспаться!"
***
- Зараза! - разбудил его вскрик Клистербаума. - Вот сейчас я тебя!
Палыч наполовину очнулся. Доктор повозился за спиной с чем-то стеклянным, судя по звукам. Потом раздался треск разрываемой материи, доктор посопел и отплевался. Наконец он навис над больным и потрепал его за плечо. Палыч открыл глаза. Ладонь доктора была наскоро забинтована, а с лица еще не исчезла гримаса боли.
- Что случилось? - удивился Палыч.
- Змея твоя укусила.
- Ты лазил в серпентарий?!
- Чай, не дурак! Убежала. Крышка сдвинулась - не то я ее свернул, когда лампу снимал, не то Волк нечаянно. Если вправду не ядовитая твоя гадина, то еще полбеды.
Палыч в испуге повернулся к стеклянному ящику, пересчитал жужиков. Слава богу, все на месте! Потом посмотрю, решил он, что там с подопытными. Лег обратно лицом к стене.
- Ну-с, сейчас возьму пункцию, - предупредил Клистирбаум, позвякивая инструментами в кювете.
- Так вроде брал уже! - Палыч вспомнил недавние ощущения - покалывание внутри. Приснилось, что ли?
- Если б взял, материалы у меня уже были бы, а их таки нет, - как отрезал доктор и приступил к процедуре. Было болезненно, поселенец морщился при каждом уколе, но терпел. Надо же, думал он, во сне было совсем не больно, а наяву - скрипеть зубами приходится. Вещий сон приятней, чем действительность, получается. И чего люди так боятся плохих снов! Действительно ужасны не они, а их воплощение в реальности...
***
Утро оказалось на удивление бодрым. Палыч легко, почти без боли встал, покормил жужиков, побрился найденным на столе скальпелем, сполоснул лицо. Подопытные поели, собрались у стенки, ближней к своему создателю, и будто наблюдали за его поведением.
"Может, я для них тоже объект изучения, как они для меня? - подумал Палыч. - Посмотреть со стороны, комната - что зоопарк для пресмыкающихся. И группа посетителей собралась у вольера".
Записав наблюдения в рабочую тетрадь, исследователь с головой ушел в свою работу, да так увлекся, что забыл поесть и до вечера ходил голодный. Только временами наползала грусть, что не дожить ему до возвращения домой, чтоб напоследок, хоть одним глазком увидеть близких. "А может, не тешить себя надеждой, - думал он, - если и доделаю работу, то начальник обманет. Лучше уж как Электрик - сразу руки наложить. Повеситься - духу не хватит, а крысиного яду принять - это я смогу. Только уничтожить плоды труда не получится - живые жужики ведь, не бездушная железка, как у Электрика"
К вечеру пришел доктор.
- Как мы себя чувствуем? - дежурно спросил он с порога, потирая руки. Палыч заметил, что повязки на руке у Клистирбаума нет, и попытался разглядеть след давешнего укуса - тоже ведь немаловажный факт, раньше случаев нападения со стороны жужиков не наблюдалось. Медик заметил его интерес.
- Нету, даже следа не осталось, - он повертел перед носом Палыча кистью руки. - А ведь кровища вчера хлестала! Четыре дырки вот - тут и тут. Просто мертвая вода какая-то вместо яда у твоих змеек. И ты, я смотрю, повеселел.
- Четыре? - удивился биолог.
- У меня по арифметике отлично было, чтоб ты знал. Как чувствуешь себя? Как стол, как стул?
Больной признался, что не ел весь день, а заодно не утаил, что слабит его что-то сегодня.
- Вот как?! - удивился Клистирбаум. - Вроде не с чего быть поносу. Давай-ка я тебя еще разок посмотрю. Да не бледней, брат, больно не будет.
Осмотрев Палыча, Клистирбаум призадумался.
- Что, совсем плохо?
- Пока непонятно. Отторжение тканей идет, как на последней стадии. Тебе положено корчиться в муках при таком раскладе. Нет, дождемся результатов биопсии - я в город отправил материал с нарочным, неделю-другую подождем. Сам Волк поспособствовал, между прочим! - поднял он палец к небу, и Палыч подумал, что доктор этим нехитрым жестом примыкает себя к сонму небожителей. "Эх, был бы Илья и впрямь богом! Враз излечил бы меня, - размечтался он. - Если, конечно, боги умеют исцелять от рака".
***
Через две недели результаты пришли. Палыч к тому времени вернулся на свою привычную койку в бараке и чувствовал себя вполне терпимо, приступов не случалось, а это главное для работы, считал он.
Новый помет жужиков получился удачным - все как на подбор, толщиной с карандаш, как и полагалось по заданию, ощетинивались резко, кололи иглами охотно. Только вот, не ядовитые опять были те уколы, хоть ты тресни!
Палыч ломал голову и так, и эдак. За этим занятием и застал его доктор, придя в лабораторию с бумажкой в руке и глубоким недоумением на лице.
- Пожалей голову, брат, - попросил Клистирбаум, - есть кое-что поважней работы.
- Что может быть важней! - вспылил Палыч. - Это моя последняя надежда! И ничего не выходит.
- И все же отвлекись! - почти потребовал врач, усаживаясь на топчан, на котором биолог обычно коротал ночи, когда жужики требовали постоянного присмотра. - Пришли результаты биопсии, - встряхнул он бумажкой в воздухе.
- Плохие? - с упавшим сердце выдавил Палыч вопрос.
- Не то слово. Ты труп. - Клистирбаум вперился взглядом в биолога. - Точнее, должен быть трупом, если верить бумажке, - сделал он еще одну паузу, будто раскладывал по полочкам аргументы. - Но я таки привык верить своим глазам, если ты заметил. А последний осмотр показал уменьшение! Опухоли в два! Раза!! За две несчастные недели.
- И как ты это объяснишь?
- Нет это ТЫ мне объяснишь, - надавил на местоимение врач. - Только ты один знаешь, что за монстра создал в теле змеи.
- Змееежа, - поправил Палыч. - А жужики тут причем вообще?!
- А притом они тут, что больше нечему было повлиять на ход болезни. Не-че-му! Как глубокий укус у меня на руке за ночь зажил без следа, а? Скажи?
- Не укус, скорее - уколы. У жужиков только два верхних клыка, нижние не сформировались. Если было четыре дырки, то, скорее всего, укололся. Ведь не два же раза он тебя в одно место кусал?
- Один раз. Но очень больно, - сморщился доктор от воспоминания. - Я смотрю: из-под кушетки, где ты тогда лежал, что-то торчит непонятное. Хвать его! А он меня. Я жужа твоего веником на совок и - на место, - кивнул он головой на серпентарий.
- Но меня-то никто не кусал! - возразил Палыч. - Где следы? - он покрутил ладонями перед собой и приподнял повыше штанины. - А то бы я не почувствовал, что ли?!
- Слушай сюда, - заговорщицким шепотом проговорил доктор. - Ты был под наркозом. Под морфием, только - тсс! А то мне крышка. Я сделал тебе еще местную анестезию перед пункцией, если забыл. Понял?
- Что я должен понять?! - округлил глаза биолог.
- Жужик проник тебе туда, - он показал на зад Палыча, - через эндоскоп.
- Думаешь? Вообще-то мне снилось, что ты берешь свою биопсию, и вроде чувствовал укольчики. Выходит... это жужик?
- А другой версии онкология не предполагает. Лечить рак научатся нескоро. Остается только этот вариант.
Палыч обхватил руками голову, явно не вмещавшую понимание величия события. Кто бы мог подумать, куда может завести насилие над генной структурой! Получается, в результате неудачного решения по ядовитости, он сделал величайшее в мире открытие! Причем нечаянно, опытным путем.
- Так что, брат, ты гений, выходит, - заключил Клистирбаум.
- Просто я люблю свою работу, - скромно ответил ученый, - и жужиков, наверное.
***
В такой ярости Волка не видел раньше никто. Он с одного приема расколотил дубовый стул о дверной косяк и по одной переломил все четыре ножки о свою шею. Видеть это не полагалось никому, но треск слышался далеко за пределами кабинета, даже на караульной вышке часовой вжал голову в плечи и присел.
Покончив с мебелью, начлаг потянулся в сейф за бутылкой и опустошил ее из горлышка, не отрываясь. И что самое страшное - отодвинул от себя луковицу и тушенку, припасенные к приезду Охренашия. Ох, и огорчил Волка куратор биолога! Не видать стране диверсионных змей, сказал грузин. Не будет начлагу теперь перевода в теплое местечко, а то, глядишь, и погоны снимут!
Больная гортань сжалась, но вскоре распахнулась, стало легче дышать. Когда спирт ударил по мозгам, ярость отступила и включился инстинкт самосохранения. Не крушить мебель надо, а что-то делать разумное, решил Волк и приказал дежурному псу вызвать к себе в кабинет "виновника паскудства". Когда вслед за испуганным Палычем в кабинет вошел непрошенный докторишка, начальник схватил второй стул и вознамерился прибить им врача насмерть.
- Виноват во всем - я! - вздернув бородку, с порога заявил Клистирбаум, что и спасло его от увечья - от такой наглости стул аж выпал из грозной десницы Волка.
- Молчи вы сорвали. Важнейшее задание. Родины чем оправдываться. Будете сукины дети?
Объясняли сбивчиво и наперебой, дрожа от страха всем телом. Когда смысл ситуации полностью проник сквозь спирт в сознание Волка и уронил в него зерно надежды, начлагу немного полегчало.
- И никак нельзя. Сделать их ядовитыми. Этих... жу...?
- Никак, - оба виновника твердо кивнули.
- Ген доброты, наверное, не даст, - предположил доктор, посмотрев на товарища и взглядом прося поддержать экспромт. - Зато...
- Понял. Не дурак между нами. У меня рак. Гортани вылечить. Сможете? - строго глянул он на поселенцев. Те замялись, но неуверенно подтвердили наконец:
- Можно попробовать. Только придется жужику проникнуть в глотку...
- Да вы чокнулись. Что ли совсем? Змею в рот. Начальнику лагеря?! - Волк мгновенно побагровел.
- Только так. Сцеженная жидкость неустойчива, сразу теряет свойства. Надо, чтоб жужик сам, по доброй воле заполз, иначе не уколет, - пояснил Палыч. - И не змеи они. Не совсем змеи.
После минутного молчания Волк решился использовать этот нежданный и, по всему, свой последний шанс.
***
Друзья сидели на крыльце барака и смолили самокрутки. Оба некурящие, но после визита к начлагу не до принципов: тряслись не только руки - ноги подкашивались.
- Повезло, что у него рак, - процедил сквозь зубы Клистирбаум, - я подозревал, но... повезло, в общем.
- Ты гений, Илюша, - от души ответил Палыч. - Без твоего участия застрелил бы он меня на месте. Гений еще потому, что эндоскоп тогда оставил... во мне. Это был единственный шанс, чтобы свершилось чудо.
- Я не гений, а везучий еврей-проктолог, который любит свою работу, - ответил доктор. - Бог даст, напишу когда-нибудь книгу про курьезы моей прозаической профессии.
Палыч с уважением посмотрел на друга.
- Напишешь! Я и название уже знаю - "Занимательная проктология", - ответил он, впервые за девять лет улыбнувшись.
За шиворот Палычу капнуло с сосульки. Грядущее лето обещало быть холодным.