Аннотация: Глава XIII романа "Принц объявляет войну", второго в цикле "Оборотень из Флиссингена".
Глава XIII, в которой Феликс ищет и не находит людей из своего прошлого, зато секретная служба королевы Англии добирается до подозрительных негоциантов в Шеффилде.
Издалека сельская усадьба производила впечатление спокойного и мирного уголка, как и весь Моленбек, в котором она была расположена. Этот пригород Брюсселя зеленел полями, огородами да редкими рощами лиственных деревьев. Помимо зелени, глаз наблюдателя издалека мог видеть кресты церквей, да силуэты мельниц, которые в ветреную погоду вращали широкими лопастями. А чего наблюдатель разглядеть не мог - так это происходящего в усадьбе, расположенной за узким каналом, через который был переброшен деревянный мостик. Впрочем, пара десятков лошадей в просторной конюшне, дым, круглосуточно выходящий из кухонной трубы, да повозки, подвозящие то мясо и хлеб, то овощи, фрукты и зелень, то вино и пиво, а то дрова, - свидетельствовали о том, что люди внутри двухэтажной усадьбы проводят время весьма продуктивно. Выкладываются по-полной и восстанавливают силы днем и ночью. Особенно это касалось некоторых вооруженных мужчин, которые выходили на аллею вдоль канала и скрывались в рощице между насыпью у воды и широким ячменным полем. Некоторых из этих мужчин, дождавшись темноты, увозили куда-то на телегах, покрытых рогожей. Некоторые, прихрамывая и ссутулившись, уходили сами.
Но вся эта активность не затрагивала даже ближайшие соседские владения, и не оскверняла безмятежность и покой августовского вечера, когда крестьяне ужинали после трудового дня и готовились ко сну. Впрочем, в просторном двухэтажном доме не наблюдалось крестьян. Здесь собирались те, кому после победоносного Рийменама выплатили жалованье, то есть, солдаты и офицеры протестантской армии, а также торговцы и горожане из Брюсселя. Играли в кости, триктрак, но, главным образом, в карты - бриск и марьяж.
Ван Бролин вступал в торговлю нечасто, ожидал хорошую карту, и нередко она ему заходила, в особенности, когда сдавал Ожье. Здесь, в игорном доме, они изображали не знакомых друг с другом людей, и время от времени, чтобы не вызвать подозрения, ловкие пальцы слуги подсдавали господину то короля к даме, то четвертую карту нужной масти, то пустую карту сопернику Феликса. Пару раз кто-то все же подозревал подвох, что неудивительно, поскольку испокон веков люди крайне недоверчиво относились к тем, кто побеждает в азартной игре. В обоих случаях Феликсу пришлось разыграть оскорбленную невинность, а однажды он вызвал на приватный разговор чересчур бдительного игрока и ранил его. Не слишком тяжело, не желая калечить, а просто, чтобы тот убрался. Ван Бролин даже не ожидал, что ему так понравится сидеть на массивном стуле, при свечах, взвешивая свои шансы на выигрыш, изучать лица других игроков, прислушиваться к их разговорам, мимике, даже частоте дыхания, которая лучше всего показывала, насколько человек взволнован, или наоборот, уверен в силе собранных им карт.
Ожье в самом начале изложил хозяину главные принципы и стратегию несложных игр, они разработали незаметные для других картежников сигналы, и с успехом воплощали феликсов план обогащения, который смутно забрезжил в голове метаморфа еще весной, когда он увидел табличку на позорном столбе. И решил взять в услужение прикованного к нему шулера.
Особенно споро у них выходило обчищать карманы англичан. Эти славились неуемным азартом и любовью к выпивке - двумя качествами, вредоносными для кошельков. Вроде бы на островах королева Елизавета объявила карты вне закона, и перед возвращением домой англичане пускались во все тяжкие в гостеприимных Нижних Землях.
Примерно месяц все ждали, что будет делать Хуан Австрийский и его Фландрская армия - сохранялся довольно серьезный шанс на то, что после перегруппировки католики снова двинутся на Брюссель, все-таки поражение королевского войска было далеко не разгромным. Но уже в сентябре распространился слух, что здоровье принца Хуана пошатнулось, валлонский контингент его армии распущен по домам, а остальные вновь отведены в Намюр и Люксембург.
Виллем Оранский тут же издал указ о частичной демобилизации протестантов, соответственно, засобирались домой англичане, и де Ла Ну объявил о том, что его гугеноты также возвращаются во Францию.
- Разрешите, сударь, обратиться к вам? - Феликс нагнал де Ла Ну сразу после приказа о завтрашнем походе. Тот остановился и кивнул, также замерли по сторонам его штабные офицеры. - Герцог Франсуа и губернатор Анжу разрешили мне навестить родной Флиссинген перед тем, как вернуться на службу. Надо привести в порядок семейные дела.
- Прощайте, юноша, - улыбнулся де Ла Ну. Он был одет в черное, как обычно в мирное время. - При случае я напомню герцогу, что его дворяне особенно хороши в строю пикинеров!
- Сражаться под вашим командованием было честью! - С поклоном отвечал Феликс. Отныне он был снова свободен, и у него был план, как распорядиться этим заслуженным отпуском.
В последний раз они с Ожье посетили игорный дом в Моленбеке, но в отсутствие англичан и французов игроков было немного, в основном завсегдатаи с умением и опытом, остальные уже успели проиграться, а безденежным солдатам здесь были не рады.
Закончилось тем, что один из бдительных игроков заметил, как Ожье сдает Феликсу не верхнюю карту колоды, а нижнюю, что являлось верной приметой жульничества. Поднялся вопль, Феликсу пришлось вышвырнуть оппонента в окно, поскольку тот был низкого происхождения, и не мог принять вызов. Однако его дружки не успокоились и окружили Феликса, за спиной которого спрятался Ожье. Ван Бролин вытащил из-за пояса пистолет и сказал, что размозжит голову первому, кто поднимет руку. Могучее сердце метаморфа глухо колотилось изнутри в грудную клетку. Как он любил это состояние - такое же, как перед неравной дуэлью, когда его воля и дух противостояли воле и духу других людей. В такие мгновения становилось видно, кто чего стоит по-настоящему. Не во время пьяной болтовни, не во время угроз и перешептываний за спиной, а в тот решающий миг, когда можно было еще отыграть назад, позволить страху сохранить здоровье и саму жизнь. Вот он я, без слов заявлял Феликс, ощерив зубы и прищурив глаза. Я сделал свой ход, теперь ваша очередь. Вид широкоплечего парня, вооруженного до зубов, несколько охладил недовольных. Но о продолжении партии не могло идти речи - пятясь к дверям, они спустились по широкой лестнице и покинули дом.
- Сзади! - крикнул Ожье, все так же едва ли не прижимаясь к спине Феликса. Выкинутый со второго этажа игрок, упав на мягкую землю, не утихомирился, а выломал доску из ограды и мчался теперь на них. Ван Бролин мягко поднырнул под доску, нацеленную ему в голову, и врезал нападавшему афтеркугелем* в лицо. Несколько людей, столпившихся в дверях особняка и высунувшихся в окна, стали свидетелями вторичного полета бедолаги, короткого, но громкого, сменившегося стонами.
- На вашем месте я бы забыл сюда дорогу, - сказал массивный охранник заведения, глядя на них с невысокого крыльца. Он не выражал намерения вступиться за побитого игрока, и Феликс кивнул.
- Похоже, мы так и поступим. - И они с Ожье удалились в сумерки, причем Феликс досадовал как на то, что не удалось подраться, как следует, так и на невозможность продолжать игру в Моленбеке. Видя состояние господина, Ожье Суарси тоже помалкивал, возможно, обвиняя себя в случившемся.
Некоторое время Ван Бролин раздумывал над тем, не разжаловать ли ему слугу, который оказался не столь хорош в своих проделках, как это следовало из его похвальбы, но потом решил, что брошенный Ожье закончит чем-нибудь похуже позорного столба, и ему стало жаль тощего парня, который теперь был зависим от него. Однако вместе путешествовать им было ни к чему: во-первых, Малыш был значительно резвее старенького мула, задешево купленного специально для Ожье у одного из проигравшихся маркитантов, который выставил животное на продажу, чтобы продолжать игру. Во-вторых, Феликс не хотел, чтобы кто-то был свидетелем тому, что он собирался делать в Намюре.
Поэтому Ожье с коротким письмом от ван Бролина и большей частью их выигрыша наутро отправился во Флиссинген с заданием выполнять все, что скажет тетушка Марта, и ожидать хозяина в его наследном доме. Сам же Феликс держал путь на юг, решив третий раз в жизни нанести визит в Намюр.
Добравшись до столицы Хуана Австрийского, ван Бролин предъявил стражникам паспорт, выданный графом де Бюсси, и сей документ на французском языке был без всякой подозрительности принят во франкоговорящем городе. Не слишком выделяясь из множества местных и приезжих дворян, он устроился в одном из постоялых дворов, не слишком роскошном, но и не захудалом, с хорошей кухней и приветливыми хозяевами. Некоторое время ван Бролин гулял по Намюру, раскланивался с равными по положению, вступал в разговоры, особенно в трактирах и в церквях после литургии. Он познакомился с несколькими молодыми людьми, двое из которых служили в королевской армии, и, возможно, стреляли в него под Рийменамом. Ничего особенного в этом не было: дворяне могли симпатизировать друг другу, после скрестить шпаги по воле их сюзеренов, а вслед за окончанием ссоры или войны - снова пить за дружбу и вместе веселиться. Никто из новых знакомых Феликса ничего не знал о Кунце Гакке, разве что смутно слышали это имя.
Ближе к концу сентября Феликсу повезло разговориться за обедом с одним из курьеров наместника. Это был добродушный валлон с пшеничными усами и шрамом на левой щеке. Когда он пожаловался на вечную нехватку времени, Феликс произнес:
- И правда, господин секретарь Гакке за опоздание не похвалит.
- Гакке? - Валлон приподнял бровь такого же цвета, как и усы. - Я уже полгода его не видел. Даже не знаю, куда он пропал. Признаться, не сильно стремлюсь узнать - господин Шероле, который сейчас секретарствует, куда как любезнее и щедрее немца.
- Куда же он мог подеваться?
- Да разве это так важно? - С досадой сказал курьер. - Лучше было бы найтись хорошему лекарю, чтобы поставить на ноги нашего наместника. Слишком уж долго он болеет.
- Истину говорите! - Вздохнул Феликс. В это время почти не случалось в Намюре разговоров, которые не касались бы здоровья бастарда Карла V. - Я каждый день молю святого Иоанна, чтобы дон Хуан почувствовал себя лучше, ведь он так молод!
После этого разговора ван Бролин, чтобы окончательно развеять сомнения, явился в канцелярию наместника и убедился воочию, что чиновники в ней работают спустя рукава, то ли в связи с болезнью Хуана Австрийского, то ли лишенные жесткого надзора со стороны бывшего инквизитора. В отсутствие последнего никто не мог узнать Феликса, поэтому он обошел всю канцелярию, то здороваясь с клерками, то улыбаясь посетителям.
Убедившись, что в Намюре от Гакке и след простыл, ван Бролин смирился с тем, что его месть вновь откладывается. Выходило, что Господу по каким-то своим причинам было угодно оттягивать их встречу. Будто у Всевышнего еще были обширные планы на них обоих. Феликса мог ждать в Намюре еще один человек, встреча с которым пролила бы свет на важные подробности жизни его родителей. Теперь уже не местью, а любовью движимый, он пришел на пристань Намюра и стал распрашивать встречных моряков о капитане Ламмерте. Удивительно, но мало кто помнил этого шкипера. Из распросов ван Бролин вынес то, что Ламмерт появился в Намюре только в прошлом году летом, и ближе к зиме вообще пропал. Один портовый счетовод, которого Феликс угостил выпивкой в приречном трактире, поведал, что Ламмерт вовсе не исчез неведомо куда, а был убит где-то на севере. И его парусный баркас остался там же, конфискованный властями то ли Ниймегена, то ли Маастрихта, до выяснения обстоятельств убийства. Феликс не знал, верить ли собеседнику, но был все равно расстроен этой новостью. Из беседы с Ламмертом, которого год назад он решил не наказывать за предательство, Феликс наверняка бы узнал что-то интересное. Конечно, Виллем Баренц, который тоже плавал на "Меркурии", был ближе ван Бролинам, чем любой другой моряк. Однако, Ламмерт был уже зрелым мужчиной, когда Виллем оставался еще мальчиком-юнгой, и воспоминания двадцатилетней давности надежнее сохранились в памяти у Ламмерта, чем у Баренца. Так и не встретив более никого, кто добавил бы сведений о судьбе Ламмерта и его судна, Феликс не мог решить, имеет ли смысл дальнейшее ожидание и распросы. Вместо того чтобы поквитаться с инквизитором, и сразу же покинуть провинцию Намюр, он оказался в праздном состоянии, и вспомнил о своей случайной знакомой, обитавшей совсем близко от этих мест. Еще день неспешной езды, и ему открылся донжон замка Флерин, а в сумерках он остановился у кузни на околице той деревеньки, где жила маленькая ведьма. Неподалеку отсюда он с ней и расстался год назад. Пообещав вскоре вернуться. Интересно, вспоминала ли Вивьена за этот год хотя бы раз о нем, или выбросила из памяти, раздосадованная тем, что он не заехал, как она предлагала, сразу?
- Эй, любезный, - окликнул он кузнеца, который вышел к нему, услышав топот копыт по утрамбованной земле, - на правой передней болтается подкова. - Соскочил с Малыша, поднял ему ногу - подкова держалась на двух гвоздях. Феликс оторвал ее сильными пальцами, вычистил углубление, уткнул свой широкий нос прямо в копыто, потянул воздух. - Пахнет, как и должно, не пойму, чего он вдруг расковался.
- Может, камень поймал, или гвоздь был плохой закалки, - сказал кузнец. Феликс кивнул, потом по очереди поднял каждую ногу своего коня и проверил, как держатся остальные подковы.
В те времена большинство дворян разбирались в ковке и лошадях. Как и от оружия, от ухода за боевым конем зависела жизнь кавалериста. При наличии инструментов и необходимости большинство конников могли сами выполнить кузнечную работу. Не ковать подковы и резать гвозди из прутьев, но хотя бы ту часть работы, ради которой не надо было разжигать горн и плавить металл. Впрочем, в этой кузнице огонь недавно потух - надвигались сумерки, и кузнец уже собрался закрывать двери своей мастерской, чтобы идти отдыхать.
- Вы, небось, один из людей нашего бальи? - Спросил он, зажав копыто Малыша между коленями и срезая коротким ножом роговые края, которые всегда отрастали между ковками.
- Нет, я направляюсь во Францию. - Без всякой задней мысли ответил Феликс. - Здесь проездом. А почему ты так подумал?
- С тех пор, как доминиканцы взяли ведьму, бальи присылал сюда своих помощников для допросов тех, кто ее знал, - проговорил кузнец, все так же согнутый, делая свою работу.
- Тут жила ведьма? - Феликс постарался говорить самым беззаботным голосом, но внутри у него будто полыхнуло.
- Э, юноша, - произнес кузнец, обрабатывая копыто напильником, чтобы подкова встала ровно, - в наши времена повсюду эти прислужницы дьявола. Куда ни посмотри!
- Да правда ли это? - Усомнился ван Бролин. - Я за всю жизнь еще не встретил ни одной настоящей колдуньи.
- Каждый встречал, - не согласился кузнец, - просто не сумел опознать. - Сунул напильник в карман кожаного передника, надетого на нем, и приложил подкову к копыту. - Чего бы их тогда жгли повсюду в наше время, если бы их было так уж мало?
- И по каким же признакам их определяют? - С сарказмом в голосе поинтересовался Феликс. - Поведай, о мудрый кователь, как, например, разоблачили местную? Как ее, кстати, звали?
- Вивьеной, - ответил кузнец, разгибаясь и держась за поясницу.
Только что он забил последний гвоздь, откусил клещами кончики четырех гвоздей, торчавших из конского копыта, и отпустил ногу Малыша на землю.
- Благодарю! - Феликс вложил в черную ладонь медную монету. - Значит, казнили вашу Вивьену за все добро, которое она делала для деревенских.
- Еще нет, - произнес кузнец, - говорят, она в Мерлемоне, в темнице под аббатством. - Снял кожаный фартук с шеи, почесал затылок. - А вы что, знали Вивьену, вон сколько про нее спрашиваете?
- Откуда бы мне ее знать? Просто интересно стало, как быстро у вас это получается - сегодня уважаемый член общины, носите к ней больных детей и благодарите, когда ребенок выживает, а завтра выдаете ведьму на мучительную смерть.
Но кузнец не растерялся, у него, оказывается, была заготовлена собственная теория:
- Так хитроумные ведьмы эти сначала порчи да болезни насылают, а потом сами же от них лечат. Вот и выгода им в том напрямую!
Феликс присмотрелся к немолодому уже мужчине - крепкому, сохранившему все волосы впридачу к косматой бороде. Правда, ее, как и шевелюры, в некоторых местах уже коснулась седина. Крупный прямой нос, небольшие темные глаза, да сажа в морщинках под глазами и вдоль носа. Внешность далеко не отталкивающая, видно человека, уверенного в себе, уважаемого в округе. Как можно было что-то доказать такому?
- Стало быть, - произнес Феликс, не давая закипеть гневу, - то, что расковался мой конь, устроил ты, раз поимел с этого выгоду?
- Что вы говорите, молодой господин? - На всякий случай кузнец отступил на пару шагов. - Как бы я мог такое устроить?
- По твоим же словам, - Феликс не дал мужчине увеличить дистанцию между ними, придвинулся, готовый извлечь оружие, если тот поведет себя агрессивно. - Ведьмы насылают порчу и хвори на расстоянии, а потом имеют из этого выгоду. Получается, твоя выгода в том, чтобы на расстоянии расковывать коней. Это такой вид колдовства?
- Да что это с вами, сударь? - Вскричал кузнец. - Где вы видели, чтобы в таком непотребстве обвиняли честных кузнецов? Как вам даже в голову это могло прийти?
- Ну, тебе же пришло! - Подавив приступ гнева, Феликс отступил к Малышу и запрыгнул в седло. Что толку было злиться на этого человека, если вокруг почти все были такими? Травили тех, на кого указывали вышестоящие, но жутко расстраивались, если указывали на них самих. "А меня за что?" - наверное, было самой употребляемой фразой в трудные моменты людского существования.
Хоть Феликс и смог не сорваться на кузнеце, но все же завел разговор в такой тупик, что теперь интересоваться у кузнеца дорогой на Мерлемон было бы подозрительно. Ван Бролин даже не раздумывал, зачем он хочет видеть Вивьену. Судьба его матери сделала его поборником всех женщин, которых несправедливо преследовали и казнили в те жестокие времена.
Замок Флерин совершенно не изменился за год. На въезде, мостике через высохший ров, сидели охранники, над ними горела масляная лампа в железном корпусе. Увидев всадника, парни обрадовались новому лицу и охотно поддержали разговор. Феликс напомнил им, что в прошлом году он готовился, так же, как и они, вместе с их сеньором де Флерином, защищать королеву Наваррскую. Вспомнив, с кем имеют дело, охранники отнеслись к ван Бролину совершенно по-братски, разделив на троих курицу и уболтав служанку, которую прочили в невесты одному из них, принести с кухни еще хлеба и вина. Отказавшись от предложения переночевать вместе с этими славными людьми, Феликс получил указание, как ехать к Мерлемону, и, несмотря на глухую безлунную ночь, отправился в путь.
Если Вивьена все еще находилась в тамошнем аббатстве, то Феликс мог бы похлопотать о заступничестве у де Флерина, который был одним из наиболее знатных дворян в этой провинции, а также другом стадхаудера Эно, чью семью Феликс прекрасно знал. Правда, он провинился перед Ламоралем, пажом которого был пять лет назад, но мать Ламораля, Маргарита де Линь, уже давно простила его за то, то он совершил, будучи совсем мальчишкой.
Сентябрьская ночь была безветренной и в меру прохладной. Малыш резво рысил по пустой грунтовой дороге - всего год назад ван Бролину на таком же тракте повстречались сразу несколько существ, отличных от заурядных людей. Одного из нелюдей убил он сам, вторую вот-вот убьют инквизиторы. По всему выходило, что Земля стремительно "очеловечивается", и скоро магических существ и вовсе не останется, либо скрываться они будут так, что их станет невозможно обнаружить. Останутся крестьяне, спящие тяжелым сном после трудового дня, солдаты, охраняющие их покой, купцы, ремесленники, клирики, дворяне и те, кто ими управляет - вельможи, кардиналы, короли. Останутся студенты, среди которых, наверное, где-то сейчас спит Габри, университетские магистры и профессора, некоторые из которых даже сейчас пытаются высматривать звезды в облачных просветах, или смешивают реагенты в алхимических лабораториях. Никуда не денутся также палачи, и их жертвы.
Человечество обойдется без нелюдей, понял Феликс, проживет вообще без магии, без волшебства и чудес. Хорошо, что леопарду никто не нужен, когда он крадется во мраке, чтобы сделать то, что считает правильным. Дойдя до этой мысли, Феликс в темном облике понял, что не знает, куда идти дальше.
Он пробрался за стену аббатства, но все здания, разбросанные внутри ограды, казались не очень подходящими для того, чтобы устраивать в них тюрьму. Пятнистый хищник обошел самые крупные из них, потом остальные. Истекало драгоценное ночное время. Обоняние леопарда лишь ненамного превосходит человеческое, никаких особенных запахов, кроме обычных, исходящих от множества спящих рядом людей, здесь не было. А вот слух у кошачьих намного лучше людского. Поэтому Феликс понял, что спали вместе явно не узники, а братья и послушники. Никто не плакал в темноте, не гремел цепями, не сетовал на горькую судьбу. Изредка доносящийся храп или бормотание тоже никак не отличались от обычных звуков, сопровождающих сон здоровых людей. Похоже, односельчанин Вивьены что-то перепутал.
Перескочив снова невысокую стену, Феликс потрусил в центр Мерлемона. В одном из дворов залаяла собака, к ней присоединились еще несколько псов. Закукарекал разбуженный лаем петух. Черное предутреннее небо с восточной стороны стало немного серее. В центре площади торчали два деревянных столба. Сначала Феликс не понял их назначение, потом озадаченно присел, размышляя. Нужели прямо здесь это и произойдет? Все здания на площади были каменными, так что опасности большого пожара не было. Но все-таки подобные вещи обычно ведь выносили за городскую черту. У самого массивного здания неподалеку несли дежурство вооруженные охранники.
- Какого черта! - Хрипло произнес один из них, вставая с крыльца и прислушиваясь к отдаленному лаю и кукареканью. - Рано же еще.
- Твоя правда, Жан, - лениво отозвался другой. - Но утро уже близится.
Пользуясь последними минутами сумрака, Феликс обошел и это здание по кругу. Подвальное помещение с внутренней стороны было забрано решеткой. Возможно, здесь могли содержать узников. Феликс понял, что слишком много времени потратил на монастырь, теперь его возможности стремительно таяли. Все окна первого и второго этажей были наглухо закрыты деревянными ставнями. Надвигался рассвет - страдая от собственного бессилия, ван Бролин помчался по светлеющим улицам к окраине Мерлемона, за которой в небольшой ольховой роще пасся верный гнедой. Но едва Феликс перетек и успел натянуть шоссы, как до него донеслись мужские окрики, и вскоре на поляну перед ним выскочили две гончие. Ван Бролин успел натянуть один сапог, а другим, размахнувшись, стукнул собаку по голове. Не причиняя вреда, а чтобы указать на то, что с людьми следует обращаться почтительно. Кажется, псы восприняли действия метаморфа, как должное - отскочили и начали кружиться вокруг него, злобно рыча. Понимая, что вот-вот покажутся люди, Феликс одел рубаху, дублет, драгоценную перевязь со всем оружием. Плащ набросить не успел - четверо всадников показались почти одновременно, один из них явно знатный дворянин.
- Кто вы и что здесь делаете? - Выкрикнул он.
- Представьтесь, сударь, - Феликс очень старался говорить спокойно, короткими фразами, что было непросто: ведь леопарды не любят покрывать длинные дистанции, он запыхался после довольно долгого бега, и теперь старался это скрыть. - Я не даю отчет незнакомцам.
- Я Шарль де Мерикур, - отрывисто произнес горбоносый дворянин, - сеньор дю Веллен.
- Феликс де Бролин, - быстро отвечал метаморф, - на службе герцога Анжуйского. - Он вспомнил это лицо, видел его дважды, оба раза уже около пяти лет назад: в первый раз этот Мерикур отобрал у них, тогда монастырских пастухов, десяток овец для своего отряда валлонских пикинеров. Второй раз Мерикур пронесся перед глазами Феликса в атаку, которая окончательно сокрушила войско графа Людвига ван Нассау, младшего брата Молчаливого.
- Анжуйцы стояли против нас под Рийменамом, - этот Мерикур быстро соображал. - Уж не из них ли...
- То не анжуйцы никакие, - вставил Феликс, - а гугеноты. Герцогу пришлось прибегнуть к помощи Железнорукого де Ла Ну, потому что мы, верные сыны Римской апостольской церкви, никогда бы не встали с еретиками в один строй.
Де Мерикур смотрел на ван Бролина весьма подозрительно. Он понимал, что люди последнего принца Валуа встанут в строй с кем угодно, если получат приказ. Валлонский капитан прищурился:
- Один из моих егерей говорит, что в этот ольховник забежал какой-то крупный зверь с длинным хвостом. Вы видели это существо?
- Хотел бы я! - Воинственно произнес метаморф, оглядываясь по сторонам - вдруг непонятный зверь притаился поблизости. - О каком животном может идти речь?
- Я бы сказал, что это была рысь, - отозвался бородатый егерь в зеленом плаще из грубого сукна. - Но у рыси короткий хвост, а у этой твари был длинный.
Сам ты тварь, подумал Феликс, а вслух сказал:
- С длинным хвостом, значит, собака. Я видел одичавших псов неподалеку. Может, то был один из них?
- А что привело вас именно сюда, господин француз? - Подозрение не исчезло из голоса де Мерикура.
- Черт побери, сударь! Как по-вашему, что может случиться, чтобы человек захотел уединиться в лесу?
- Всем нам случалось уединяться по такому поводу, - с нажимом произнес валлон, глядя на шляпу метаморфа с фазаньим пером, которая одиноко висела на ветке, - однако я не помню, чтобы в подобной ситуации я снимал шляпу прежде, чем шоссы.
- Ну, а у меня такая привычка, - с вызовом сказал ван Бролин, которому уже изрядно надоел этот допрос. - И у всех мужчин в моей семье это давняя традиция - еще со времен Итальянских войн, когда прапрадед в походе устроился под овином, и шляпа с его головы упала прямо в кучу, которую он уже успел наложить. Дорогая вещь из флорентийского бархата, если вы понимаете, о чем я говорю. Шляпу и перо спасти не удалось, остался лишь сапфировый аграф, который тоже пришлось выковыривать и отмывать. Вот после того случая мы, де Бролины, снимаем прежде всего головной убор, а потом уже развязываем тесемки.
Не было до конца понятно, дал себя убедить Мерикур, или нет, однако выхода у него было всего два: попытаться арестовать Феликса по надуманному обвинению, и доставить его на допрос к здешнему прево, или оставить парня просто в покое, поскольку он никак не нарушал свод законов Намюра и Эно.
По некотором размышлении де Мерикур предпочел легкость второго варианта, поскольку первый сулил хлопоты и, скорее всего, закончился бы ничем. Точнее, закончился потерей времени. После того, как четверка всадников, сопровождаемая псами, удалилась, Феликс некоторое время стоял, просто обняв большую конскую голову и гладя белое пятно. Облегчение, однако, было неполным - ведь он ни на шаг не продвинулся в поисках Вивьены. Вдруг она вообще не здесь, или раньше была, но теперь ее перевели в какое-то другое место?
Два столба на площади все же говорили о том, что, возможно, осужденные находятся в обычной городской тюрьме. А кто может подробно рассказать про это место, если не бывший ее обитатель?
На сей раз Феликс попросил поселянина с подводой, на которой лежали три свиные туши, указать ему самый дешевый постоялый двор в окрестностях. Он завел гнедого под навес, приказал очистить для него наиболее светлый угол и засыпать на пол свежей соломы, а в кормушку сам отобрал сена, убедившись в том, что в нем не было вредных для коня сорняков. Пообещав наградить за хорошую и выпороть за плохую работу завшивленного юнца, который выполнял здесь обязанности конюха, Феликс, наконец, прошел в немноголюдный зал, воздух которого отдавал какой-то кислятиной, и приказал протереть стол и скамью, прежде чем принести ему молодого вина. Обслуга глядела на чистоплотного дворянина со смесью удивления и неприязни. Мол, кто ты вообще такой? Ван Бролину было на них наплевать. Он высмотрел какого-то оборванца в низко надвинутой шляпе - показалось, что у того на щеке клеймо. Попросил слугу, который принес ему вино, пригласить за свой стол клейменного.
- Какую выпивку предпочитаешь? - Осведомился, когда тот приблизился, подозрительно глядя на незнакомца, соединив руки в замок перед собой.
- С чего бы вам угощать меня, сударь? - Голос у оборванца был негромкий, и слова он выговаривал немного неразборчиво. Но, общаясь с громилами, из которых состояли отряды анжуйцев, а также рядовыми гугенотами в инфантерии, Феликс уже привык разбирать многие вариации народной речи. Разговоры за карточным столом тоже велись на простом и грубоватом французском.
- Я впервые здесь, - признался ван Бролин. - Хочу сойтись с кем-то из местных, кто знает порядки в Мерлемоне. Если ты тут чужак, тогда ступай, поищу кого-нибудь другого.
- Я недалеко отсюда родился, - оборванец немного расслабился, - всю жизнь тут живу. Окрестили Дидье, с вашего позволения. Винцо тут так себе, кислятина, - сказал Дидье, понизив голос, чтобы кляузу не услышали слуги, - а пиво в аббатстве варят очень даже ничего, как на мой вкус, господин.
Теперь Феликсу было уже отчетливо видно клеймо в виде оленьих рогов на щеке собеседника. Служа пажом в Эно, он уже видел такие - ими метили браконьеров.
- В чьем лесу попался? - Спросил с видом глубокого знания жизни. - У Флерина, или Мерикура?
- Вроде вы сказали, сударь, что у нас впервые. - Хихикнул Дидье. - Откуда же знаете наших знатных землевладельцев?
- А давай, друг, ты будешь отвечать, а задавать вопросы буду я. - Оборвал его Феликс. Он знал, что люди такого типа могут стать излишне многословными, если не поставить их заранее в жесткие рамки. - Так в чьем лесу?
- В епископском, господин.
Краткие и четкие ответы Феликсу определенно нравились больше.
- Кабан или олень?
- Косуля.
- Клеймят же с третьего раза?
- У нас со второго. А за оленя с первого же.
- Второй раз это уже тюрьма, или у вас иначе?
- Довелось похлебать баланду с полгода.
- Епископская тюрьма, или городская?
- У наших святош своей-то пока нет. У королевской инквизиции была, да, но Святой Официум уже лет пять, как прикрыли, да и тогда он ересями занимался, а не обычными преступниками.
Здесь ван Бролин вдруг сообразил, что зря направил собеседника в русло прямых и четких фраз. Вероятно, стоило потерпеть, чтобы Дидье сам наболтал все, что следует знать метаморфу.
- Не слишком-то много работы было здесь у инвизиторов, - произнес Феликс, чтобы немного отвлечь Дидье, позволить тому расслабиться. - Вокруг же сплошь верные католики в этих местах?
- Так и есть, сударь. - Кивнул Дидье, отхлебывая со смаком. - Еретиков больше в городах, а здесь поблизости крупных городов нет. Но я и не говорил, что у инквизиции была большая тюрьма. Здешний председатель трибунала был не такой суровый, как другие. Знаю, что про Тительмана из Турнэ до сих пор ходят страшные легенды, хоть и помер он давно. А нашего-то не все помнят уже сейчас, хоть он цел и здоров, устроился приором в доминиканском монастыре, и спокойно доживает свой век.
В памяти Феликса возникли беспокойные слова Вивьены про охотников за нечистой силой из доминиканского монастыря. Кузнец из ее деревни тоже подтвердил причастность именно этого ордена к поимке ведьмы. Выходит, этот приор до сих пор оставался инквизитором, и не исключено, что именно он подготовил осуждение Вивьены.
- А кто же теперь блюдет чистоту веры? Разве не доминиканцы? - Ухватился за предоставленную возможность Феликс. - Кто искореняет ведьм и оборотней?
Дидье сделал большой глоток, потом махнул человеку, который недавно появился в зале. Повернулся к ван Бролину.
- Это мой старший брат, - пояснил, не глядя в глаза метаморфу. - Он лучше меня знает всех в Мерлемоне. Работал даже стражником в Веллене, потом собственное дело открыл.
Феликс повернулся к подошедшему мужчине в суконной куртке и серой фетровой шляпе. Этот был постарше Дидье, с водянистыми глазами и поломанным носом. Когда он стащил головной убор, обнаружилась изрядная лысина. Голос был гнусавым, как будто нос этого человека вообще утратил способность пропускать воздух.
- Жиль Базен, с вашего позволения, - сказал он и остался стоять с приоткрытым ртом.
- Присаживайся, Жиль, - сказал Феликс, подзывая прислугу. - Еще кружечку вашего славного аббатского пива. Кислое вино из собственной кружки он не допил еще даже до половины. - Так о чем мы говорили?
- Я начал говорить про иезуитов, - сказал Дидье, удивив Феликса. Возможно, он только собирался что-то про них сказать, но пока ван Бролин не слышал ни единого слова об этом ордене.
- Про кого? - Наклонился вперед метаморф, переводя взгляд с одного брата на другого.
- Ну, кто у нас сейчас изводит колдуний, ловит всяких чародеев и тех, кто ими прикидывается? - Спросил Дидье у брата.
- А для чего это вам, юный господин? - Спросил тот уже у Феликса.
- Надо же о чем-то поговорить за столом, - пожал ван Бролин плечами. - Тема не лучше и не хуже любой другой. Хотя мне было бы интереснее узнать, как вы решились отказаться от жалования стража и взяли на себя риск, сопутствующий всякому открытию нового дела.
- Дело не такое уж и новое, сударь, - Жиль засопел и почесал свой лоб. - Заключается в том, что я покупаю чужие долги, а потом взимаю их с неплательщиков.
Это было примерно то, чем сам Феликс занимался для графа де Бюсси. Забавное совпадение!
- Вы не производите впечатление человека, которого все боятся, - ухмыльнулся метаморф. - Но без этого разве возможно собирать долги? Или вы приходите в сопровождении стражей и забираете должников в тюрьму?
- Бывает по-разному, - прогнусавил Жиль Базен. - А у вас интерес к кому-то из них, сударь?
Как бы снова услышать что-то о вашей проклятой тюрьме? - Феликс ломал себе голову, чтобы подвести разговор к этому, одновременнно не вызывая подозрений.
- Вы меня совсем запутали, - натужно усмехнулся ван Бролин. - То у вас всем заправляют следователи доминиканцы, то иезуиты, то любой желающий может привести должника и оставить его в тюрьме.
- Ну, так вы сами бы и сказали, что вам угодно знать, - резонно произнес Жиль Базен. С его приходом Феликс явно упустил нить разговора, и теперь злился за это на самого себя.
- Я так и не понял, кто расследует сейчас преступления, связанные с верой? - Выпалил метаморф, осознавая, что подставляется по собственному неразумию.
Братья переглянулись, повернувшись к Феликсу в профиль. Немного скошенные лбы и острые подбородки придавали им больше сходства сейчас, чем когда ван Бролин видел их в анфас.
- Сейчас этим занимаются смешанные комиссии, состоящие из городских судей, иезуитов, представителей епископства и монахов-доминиканцев. Присутствие разных фракций позволяет комиссии быть более беспристрастной, чем во времена испанской инквизиции. - Жиль основательно отхлебнул свежего пива, поставил кружку на стол. - Я думаю, теперь намного реже осуждают невиновных, - он ненадолго задумался, - но уж если кого-то приговорили, то это может считаться всеобщим признанием его вины, так сказать, casusomissus**.
- Получается, в общей тюрьме сейчас находятся воришки, богохульники, убийцы, ведьмы, грабители, должники, и вообще кто попало? - Феликс мимоходом подметил, что его собеседник вставил в свою речь латинскую фразу, что говорило о некоем опыте в судебных делах, но решил не демонстрировать свое знание латыни. Теперь он просто рвался напролом к поставленной цели.
- Можно сказать и так, - согласился Жиль. - Кто попало. Так и повелось с той поры, когда у нас перестал действовать Священный Официум. Но некоторые святые отцы до сих пор сидят в совместном трибунале, когда ловят оборотня, например.
Феликс напрягся, стараясь никак не проявить невольное волнение после этой фразы.
- А если разбирается кража или разбой, то их места занимают магистраты, только и всего, - закончил Жиль Базен.
Неожиданно раскрыл рот уже давно молчавший Дидье:
- Когда ты сидишь в камере за чистое преступление, а рядом с тобой бросают на солому кого-то после пытки, то чувство еще то, сударь. Но помогает, наверное, развязывать языки.
- Чистое преступление это браконьерство? - Спросил Феликс, чтобы Дидье продолжал.
- Не только, - ответил браконьер. - Еще те же драчуны, должники, да мелкие воры. Разбойников могут растягивать, чтобы узнать имена сообщников, убийц и ведьм, чтобы сознавались в злодеяниях. Должен сказать, когда у палачей много работы, городские мальцы все там собираются, галдят и дразнятся, как черти. А когда особо голосистая ведьма на дыбе висит, тут уж для всего города развлечение. Каждый воображает, что там с ней внизу творят, будто заглядывают одним глазочком во врата ада.
Безмозглый кретин! Феликсу стало вдруг невероятно стыдно за свою глупость: ведь еще в Париже он много раз видел стайки городской голытьбы и мальчишек у башни тюрьмы Консьержери, которая называлась Большой Клюв. Свое название грозная башня получила благодаря пыточным камерам, расположенным в ней. Малолетние беспризорники развлекались тем, что слушали вопли, доносящиеся из Большого Клюва, зачастую перекрикивая несчастных и насмехаясь над их страданиями. Нужели трудно было сообразить, что за медяк любой мальчишка из Мерлемона покажет ему местную тюрьму, не навлекая никаких подозрений? Вместо этого, он потратил драгоценные часы на эту пропахшую кислятиной клоаку, и теперь двое не самых бестолковых людей в городе смогут при случае показать на него, как на чужака, интересовавшегося их тюрьмой.
К добру или к худу, но он успел задать дневной корм для Малыша на постоялом дворе, оставил хозяину свою перевязь и седло с сумками, пообещав заплатить за хранение, и пробрался в здание магистрата, когда присутственные часы для посетителей еще не закончились. Бесшумно, поскольку шпоры также остались в его поклаже, ван Бролин взбежал на верхний этаж, откуда нашел выход на чердак. Обычная низкая дверь была закрыта на замок, но неподалеку зияло отверстие, которое находилось вне досягаемости для обычного человека. Феликсу же это стоило одного мощного прыжка - он вцепился в доску стропил, втянулся внутрь, продрался сквозь завесу пыльной паутины. Теперь оставалось дождаться ночи, лежа в безопасности чердака, куда заглядывали только крысы.
***
Тварь! Он держал ее за обнаженные плечи и дышал прямо в ее лицо, искаженное страхом. Этот страх всколыхнул в памяти Кунца другие времена, когда другие женщины изнывали от фальшивой страсти под ним, а после теряли рассудок от ужаса.
То была Хильда, такая же белокожая, голая, с большой грудью, как она молила его о пощаде! Но он был неумолим, на целых 12 лет моложе, и да, он не раскаивался, что по его приказу фамильяры Энрике и Маноло забрали ту бабу на казнь. Нотариус заполнил необходимые формальности в бумагах, брат Бертрам Рош молился о ее душе... Вся сила и мощь Испании стояла за ними, и... где она сейчас?
Боже мой, все мертвы, никого нет рядом с инквизитором Гакке, председателем трибунала Святого Официума! Гнев и боль смешались под горлом, проникли ниже, в сердце лазутчика Гакке. Сначала Маноло поглотила толпа еретиков, разорвала могучего баска на клочья. Вскоре проклятые оборотни убили верного Энрике в валлонском лесу. Нотариуса зарезали, когда его не было рядом, и смертью законника воспользовались, чтобы выманить и убить бедного брата Бертрама! Вероятно, что эта невинная кровь на сынке той темнокожей Амброзии, которая так и не призналась, уйдя в смерть, как в спасение... А каким бы еще мукам приказал ее подвергнуть, знай он будущее наперед!
Кунц Гакке взвыл, прижимая нож к белой шее служанки. Глядя в его безумные глаза, женщина обмочилась от страха. Кунц убрал колено, вставленное между ее ног. Фу, мерзость! Но здесь не владения испанской короны, на крик прибегут разве что реформаты, и арестуют его вместе с Отто и Карлом. Их трое против целой Британии!
- Скажи, женщина, разве за все эти месяцы ты видела от меня что-то, кроме добра? - Вопросил Кунц, смиряя свой гнев.
- Нет, мастер, - прошептала Дороти. - Но это не те люди, которым можно отказать, понимаете? Не простые бандиты, даже не стража графа Шрусбери, или городского шерифа. Это люди королевы!
- Почем тебе знать, глупая баба?
- Может, я и глупая, но всю жизнь прожила в Шеффилде, и знаю всех местных, а муж мой покойный как раз и служил помощником бейлифа в маноре Шрусбери. Я сначала-то подумала, что эти подкрадываются к вашему серебру. Это первое, что в голову приходит, когда кто-то распрашивает о купце.
Кунц отодвинулся еще немного от женщины. Убрал руку с ножом под подушку. Понял, что сердце бешено колотит в ребра, будто хочет из них выскочить, а перед глазами плывут черные пятна. Что еще ожидать от стареющего тела после того, как рушится все, чего они добились за полгода?
- Но меня доставили к шерифу, и тот, ваша милость, гнулся перед приезжими, как слуга перед графом. А шериф Шеффилда не последний человек в королевстве.
Кунц добился всего, что хотел, своим приступом показного страха и паники, теперь следовало взять себя в руки, используя только ласковые убеждения.
- Так это власти? - Со вздохом облегчения вымолвил шпион Хуана Австрийского. - Не грабители?
- Да, сударь, конечно, а как же, - закивала головой женщина. - Вам совершенно нечего беспокоиться за ценности. Если вы те, за кого себя выдаете, никакой угрозы нет.
- Да кто же мы еще, если не торговцы? - Распахнул свои честные голубые глаза бывший инквизитор. - Что мы такого делали, что на нас пали подозрения?
Дороти немного расслабилась, почесала шею, на которой сжимались пальцы Кунца всего пару минут назад.
- Не так уж много иностранцев занимаются торговлей в Шеффилде, - сказала она, - возможно, всех проверяют, допрашивая прислугу или английских партнеров, а может быть, - добавила осторожно, понизив тон, будто бы разговаривала не с человеком, который только что душил ее и угрожал ножом, а с близким мужчиной, - подозрительными показались покупки лошадей. Для чего вам столько их?
- Кони будут проданы за морем, - сказал Кунц, который уже обдумывал вместе с Отто, как отвечать на подобные расспросы. - На континенте в последнее время не прекращаются войны. И резвые боевые лошади перед каждой военной кампанией растут в цене.
- Хорошо, что вы объяснили, сударь, - с готовностью сказала Дороти. - Теперь я так и отвечу, когда меня спросят в следующий раз.
Бабенка умнее, чем хочет казаться, подумал Кунц. Боевые кони действительно дорожали перед войнами, но в Англии они стоили непомерно дорого сами по себе, ведь здесь, в отличие от остальной Европы, деньги водились у многих любителей охоты и верховой езды. На самом деле, даже при хорошей конъюнктуре продажа коней на континент была не такой блестящей коммерческой идеей. Кунц дорого бы дал за то, чтобы узнать, где они привлекли к себе внимание тайной службы Уолсингема. Возможно, стражники замка, которые общались с Отто, оказались необычайно бдительными, или за пажом, который ездил с ним к мысу Флэмборо, установили тайное наблюдение.
В то, что юный Бабингтон оказался предателем, Кунц не верил, слишком хорошо разбираясь в людях. Он сел, отвернувшись от Дороти, поставил босые ноги на деревянный пол. Нож остался под подушкой - женщина могла достать его и нанести удар ему в спину. Но бывший председатель трибунала знал, что она этого не сделает.
- Прости меня, Дороти, - прокаркал он с фальшивым раскаянием в голосе. - Подозрение, что ты связалась с бандитами, свело меня с ума. А от ее величества нам нечего скрывать, клянусь в том благополучием своим, и всей моей семьи. Мы проливали кровь за королеву в Ирландии, сам Уолтер Деверо, граф Эссекс, наградил меня три года назад за мужество.
- Да, сударь, я и не сомневалась, - Кунц слышал, как женщина за его спиной встает, одевается, собирает испачканное белье. Встал, так и не глядя на нее, тоже начал одеваться. - Забери этот матрас и купи новый, вот тебе десять шиллингов, а сдачу оставь себе, моя добрая Дороти.
Заканчивался первый месяц осени, от их связных, итальянских банкиров, уже давно не поступало никаких известий. Английский контингент полковника Норриса только что вернулся на родину - Кунц и Отто не знали, как объяснить это, по их представлениям англичане должны были оставаться в Нижних Землях, пока над ними висит угроза нового наступления Фландрской армии. Получалось, что протестанты не верят в угрозу со стороны Испании. Подобное даже звучало легкомысленно, а рассудительные реформаты были последними, кого бы Кунц Гакке заподозрил в легкомыслии. И, тем не менее, английские войска дома, вот они, радуются и отмечают победу. А католики упускают время для войны - дожди, слякоть, грязь и снег, - враги атакующей армии. Хотя победа при Жамблу одержана как раз зимой. В отсутствие новых посланий от принца-бастарда Кунц не знал, что думать, и казалось, его мозг пожирает сам себя в бесплодных предположениях. Может, виновата их собственная нерасторопность? Но освобождение Марии Стюарт всегда увязывалось с новой победой над еретиками, а то, что случилось под Рийменамом, победой назвать не мог даже самый горячий и безрассудный поборник Филиппа II.
Кунц вышел на крыльцо, остановился под карнизом - серое небо плакало дождем и зеленые деревья у речки Шиф были еще видны напротив усадьбы, а дальше размывались в сырой пелене. Какая-то часть его разума радовалась, что писем от принца давно уже нет. В отсутствие писем они с Отто и Карлом действительно обычные негоциант с приближенными, и не более того. Но разве в этом состояла их миссия, и - что куда важнее - миссия инквизитора Гакке на этой грешной земле? Поэтому на душе у Кунца было пусто и отвратно - что теперь он скажет Хуану Австрийскому?
* - тяжелое окончание рукояти пистолетов XVI века, выполненное часто в виде шара. Поскольку в схватке у сражающихся часто не было времени на перезарядку пистолета, его перехватывали за дуло и били афтеркугелем как холодным оружием.
** casus omissus (лат.) - ситуация, не предусмотренная конкретным законом, а потому трактуемая судом, исходя из общего права.