Аннотация: Глава X из романа "Принц объявляет войну", второго в цикле "Оборотень из Флиссингена"
Глава X, в которой герцог Анжуйский готовится объявить войну, лазутчики Хуана Австрийского обустраиваются в Англии, принц Оранский строит планы, а Феликс ван Бролин приближает к себе шулера.
Большие надежды, которые Ван Бролин возлагал на весну anno domini 1578, не спешили сбываться. А он-то наиво полагал, что устроенный им герцогу Анжуйскому побег из Лувра, чего-нибудь, да стоит. По правде, все, что он получил за это рискованное дело, были новые сапоги буйволовой кожи с бантами, да несколько экю, потраченные, в основном, на одежду.
Сразу по приезде Монсеньора и его свиты в Анжер, местный архиепископ расщедрился на пир в своей резиденции. Веселье быстро переросло в попойку, так что до утра не утихали драки, в которых перебили почти всю мебель и посуду, и в невменяемом состоянии изнасиловали всех прислужниц. Феликса не было при этом - кровавые сны* преследовали его еще с Парижа, так что в Анжере он даже не заночевал - отправился в лес, где с наслаждением перетек и радостно охотился, а когда наелся - уснул на толстой ветке. Кругом пробуждались древесные соки, пробивались первые крошечные листочки, все дышало такой свежестью и счастьем новой жизни, что Феликсу не хотелось возвращаться в стылый дворец к людям, которые были, в основном, грубыми солдафонами и основательно ему надоели еще во время жизни в парижском отеле Бюсси.
Когда же он вернулся и узнал о том, что произошло, то вспомнил о своем давнем выводе, сделанном в отношении первого принца крови: он не управлял событиями и людьми, устранялся от ответственности - скверное качество для наследника самого важного престола Европы! Почти сразу после этого случая в Анжер прибыла королева-мать.
Вот тут-то Франсуа начал торговлю, угрожая и жалуясь, подсчитывая обиды и вымаливая новые земли и привилегии. Герцог Анжуйский был неважным правителем, но неплохим торговцем и дипломатом - список его владений существенно расширился, так что Феликс опять стал мечтать о замке и титуле. Но когда он проговорился об этом Бюсси, тот лишь рассмеялся. Обиженный Феликс покинул столовую губернатора, где происходил этот поначалу приятный разговор, даже не доев очень вкусное крылышко фазана. На следующее утро Луи де Клермон нашел его в дортуаре, спящим, и разбудил похлопыванием по плечу.
- Доброе утро! - Феликс опустил босые ноги на волчью шкуру, сонно посмотрел на покровителя. Вчерашняя размолвка и обида всплыли в памяти.
- Скоро мы отправляемся в военный лагерь, - сказал де Бюсси не слишком радостным голосом. В руке он держал перевязь и шпагу в черных лакированных ножнах. Вероятно, губернатору целой провинции не очень нравилась перспектива переселения из анжерской резиденции в сырую палатку.
Феликс молча подавил зевок, и граф продолжил:
- В ожидании этого события, вот вам подарок от меня! - и протянул перевязь.
- Я... мне... - ван Бролин уже стоял на ногах, он принял драгоценный подарок, потянул за рукоять. - Клянусь носить ее с честью, ваша светлость!
В то время не было для дворянина на службе ничего важнее, чем оружие. От качества, надежности, балансировки личного клинка зависели здоровье и жизнь.
- Это валлонская шпага, - сказал Бюсси, - откуда-то из ваших мест. Во Франции в ходу более короткие и легкие рапиры и шпаги. Но я подумал, что вам по руке придется тяжелое оружие, ибо вы сильны, как Геркулес, несмотря на еще юный возраст.
Свою первую шпагу Феликс получил год назад от своих учителей, и уже давно с благодарностью вернул им ее и пистолет, с которым ездил в Льеж. Более полугода он носил трофейные пистолет и шпагу, отобранные у каталонца, убитого под Монсом. Это оружие имело клинок немного короче и уже, чем подошел бы Феликсу, и во время поединков он замечал, что приходится рубить, вкладывая всю силу, соответственно, больше времени занимает выход из фазы атаки. Это могло обернуться бедой в случае столкновения с быстрым и опытным дуэлянтом. Таким как граф де Бюсси, например.
- Мне не терпится опробовать ее, ваша светлость, - метаморф уже забыл вчерашнюю обиду. - Когда скажете составить вам компанию?
- Да хоть перед вечерней, - улыбнулся Бюсси д'Амбуаз. - Обратите внимание, там специальный перстень для большого пальца. Во Франции таких не делают, поэтому я не оставил валлонку для себя. Посмотрите, будет ли вам удобно.
Феликс послушался, обнажил полностью оружие и сделал им несколько финтов. Палец в кольце немного натирало, и шпага казалась непривычно тяжелой.
- Слишком узкая рукоять без обмотки, - сказал де Бюсси. - Попросите в оружейной хороший кусок кожи, скажите там, что это для меня.
Благодарный ван Бролин склонился в поклоне.
Переговоры герцога Анжуйского с матерью закончились, в числе прочих уступок, обещанием помочь принцу с началом его вожделенной кампании во Фландрии. К анжуйским войскам в лагере присоединились присланные королем полки - далеко не лучшие, с которыми надо было проводить командные учения и формировать боеспособную армию.
Офицеры одной из размещенных до этого под Парижем рот принесли новость: на очередной дуэли, состоявшейся в Турнельском парке, сошлись с одной стороны Келюс, Можирон и Шомберг, а с другой Рибейрак, д'Антраг и Ливаро. Как Ливаро, близкий к миньонам короля, оказался на стороне гизаров, было непонятно. Парижский офицер объяснил это тем, что Ливаро и Шомберг были секундантами, но как-то ввязались в спор и начали драться. Набожный Рибейрак долго молился, так что раздраженный Можирон кинулся на него, и оба пронзили друг друга одновременно.
- Можирон погиб сразу, а Рибейрак на следующий день, - покачал головой парижанин. - Верно, вы его знали?
- Мы были хорошими друзьями, - сказал ван Бролин, тщеславие которого отнюдь не уменьшалось со временем. - Впрочем, и с "кривым храбрецом" я тоже был неплохо знаком. Его обезьянка так любила сидеть у меня на руках!
Парижанин с уважением посмотрел на метаморфа, состоявшего на короткой ноге с первыми людьми королевства, и продолжил:
- Вторыми погибли Шомберг и Ливаро, второй, кажется, от удара в голову, который нанес уже смертельно раненый немец**.
- Какая печаль! - Вздохнул Феликс.
- А ссора вышла из-за дамы, не помню ее имени, - сказал парижанин, - д'Антраг не мог простить Келюсу слов о том, что сия дама скорее прекрасна, чем добродетельна. И вот Келюс явился в Турнельский парк без кинжала - то ли забыл впопыхах, то ли рассчитывал на благородство противника. Но не тут-то было - д'Антраг крикнул, что пусть Келюс выпутывается, как знает, и нанес ему около двадцати ударов, а сам отделался царапиной на руке.
- Не слишком-то достойно с его стороны, - заметил Феликс.
- Говорят, что получая каждый удар, Келюс выкрикивал "Король!", или "Мой король!" Так его величество сейчас сам ухаживает за ним, чуть ли не кормит его из ложечки, в то время как д'Антраг умчался в Лотарингию, страшась королевского гнева.
В Лотарингию ли? Феликс знал, что Шарль д'Антраг был раньше, как и Бюсси - приближенным короля, - они вместе сопровождали Генриха в его польском царствовании. Не исключено, что теперь этот бывший миньон выберет в качестве убежища Анжу, где губернаторствует Бюсси д'Амбуаз, входивший в число его близких друзей. Что ж, Феликс убедился в том, что королевские миньоны были, пусть не слишком умны и дальновидны, но, безусловно, храбры. Как нелепо расстались они со своими жизнями, такими молодыми, блестящими, могущественными, ушли туда, откуда нет возврата. А ведь Феликс думал, что настанет день, когда они скрестят шпаги с графом де Бюсси, и вместе с ним ван Бролин будет биться против кого-нибудь из миньонов своей новой валлонкой.
Но сам Луи де Клермон был столь же странно безрассуден, как и его враги: в один из дней под каким-то дурацким предлогом он затеял ссору с королевским полковником, ранил его на дуэли, в результате чего герцог Анжуйский лишился присланных полков***. Кому понравится сражаться под началом сумасбродного полководца?
Через несколько дней после этого де Бюсси вернулся в Анжер, чтобы вновь занять резное губернаторское кресло. Феликс прибыл вместе с ним и впервые увидел ненависть в глазах первого принца крови. Он понял, что граф только что разбил вожделенную мечту Франсуа Анжуйского, и Монсеньор отныне будет относиться к нему, как к изменнику. Но дерзкий Луи де Клермон почти не скрывал своего пренебрежения к сюзерену - ведь столько раз он сражался за него, заступался перед миньонами короля, своей шпагой буквально расчищал ему дорогу. Граф де Бюсси продолжал верить в то, что является незаменимым для герцога.
Их конфликт по поводу похода во Фландрию начался на глазах у Феликса в Лувре и завершился идиотской дуэлью с союзником в Анжу. Вскоре они получили известие, что королева Наваррская отбыла наконец-то на юг, к мужу, а де Бюсси, немного погрустив, связался с другой замужней дамой, женой королевского ловчего, некоей Франсуазой де Монсоро.
- Что вы думаете об этой даме? - спросил герцог Анжуйский у Феликса, когда тот нес охрану у его покоев. - Я не видел ее после родов, а вы недавно навещали Кутансьер вместе с губернатором.
- Право, ваше высочество, - сказал Феликс, подбирая слова, чтобы ненароком не подвести де Бюсси. Во взгляде Монсиньора при упоминании графини появилось что-то странное. Он знал эту женщину? Питал чувства к ней? - Я-то не видел ее до родов. Сейчас она производит впечатление очень строгой и требовательной хозяйки замка. Лицо у нее худое, с высокими скулами, она не поправилась, это уж точно. Не знаю, что еще добавить.
Когда он рассказал Бюсси об интересе герцога к мадам де Монсоро, тот заметил:
- Наш маленький Франсуа не может простить мне того, что я не помчался драться с Хуаном Австрийским. А ведь он должен быть мне благодарен - я сохранил ему армию, деньги, репутацию, наше оружие не было бито, черт побери, как можно не ценить такой услуги!
- Ваша светлость, - сказал Феликс, до крайности смущенный, - неужели вы настолько верите в непобедимость испанцев?
- Это не вопрос моей веры, - на лбу графа проявились три складки, - со времени битвы при Павии мы ничего не можем противопоставить испанским терциям. Никто не может! У Генриха II хватило разума заключить мир с Филиппом Габсбургом. Поверьте, это был прирожденный воин, не чета его сыновьям. Франсуа просто не понимает, против кого пытается выступить!
Феликс приуныл после этих слов - молодости не свойственно легко смиряться с неизбежностью поражения. Однако вскоре Франсуа вселил в него надежду и веру. Но не герцог Анжуйский, а Франсуа де Ла Ну, однорукий полководец, гугенот и легенда того времени, оборонивший крепость Ла-Рошель после Варфоломеевской ночи. Когда вожди гугенотов были убиты, или под страхом смерти приняли католичество, ему удалось выжить и сплотить оставшихся единоверцев до подписания мира.
Командир гарнизона Ла-Рошели приехал в Анжер в мае по приглашению своего тезки-герцога, и Феликс понял, что саботаж Бюсси привел к тому, что теперь французскую армию будет возглавлять другой командир. Железнорукий де Ла Ну сидел рядом с Монсеньором за столом, который был накрыт в честь знаменитого гугенота. На вид ван Бролин дал бы ему не менее пятидесяти лет, суетящиеся слуги то и дело закрывали его пучеглазое и толстогубое лицо от глаз метаморфа, стоявшего при дверях в покои герцога. Правой рукой де Ла Ну жестикулировал при разговоре, а левая тяжко лежала на столе. Это не граф де Бюсси, думал Феликс досадливо, он вряд ли дает поблажки своим людям, и уже не помышляет о дамах и поэзии, даже если раньше и не пренебрегал ими. Во всяком случае, он слишком стар, чтобы я сошелся с ним близко, и его черная бархатная одежда без излишеств также говорит о том, что передо мной скучный и строгий человек. Может, я поступлю умнее, если попрошу де Бюсси оставить меня при нем?
С другой стороны, подумал Феликс, так я никогда не попаду во Фландрию, не поквитаюсь кое с кем, и это будет предательством памяти моей дорогой матушки. После того, как секретарь Хуана Австрийского покинет сей бренный мир, я обязательно навещу родной Флиссинген, увижу тех, кто еще помнит обо мне. Наверное, поход во Фландрию поможет мне доказать свою ценность для герцога при условии сохранения теплых отношений с Бюсси. Ведь, останься я здесь, каждый из них требовал бы сведений о другом, и я потерял бы доверие их обоих. А военная кампания кажется самым лучшим решением, поскольку отдалит меня от них в такой чреватый кознями период. Видит Бог, я не впутаюсь между ними и этой женщиной, графиней Монсоро, о которой оба слишком много думают. Вот я и солдат - Феликс перестал терзаться, приняв окончательное решение, которое наверняка не пришлось бы по душе его отцу. Мысленно он попросил прощения у Якоба ван Бролина, наблюдавшего за ним сверху. Этот мир принадлежит военным, сказал он капитану Якобу, будь я горожанином, чиновником или судейским, как ты того хотел, отец, неужели мне пришлось бы забыть про Кунца Гакке?
***
"Дорогой кузен, - сидя у окна снятого на полгода вперед одноэтажного дома в Шеффилде, Кунц Гакке обмакнул гусиное перо в чернильницу, и продолжил донесение, замаскированное под послание родственнику, - сей дом, окруженный небольшим садом и забором, находится у берега речки Шиф, в самом сердце английского королевства. Поселившись в нем, я принялся усердно изучать здешние торговые дела и производства, поскольку, как ты и предполагал, снаряжая меня в путешествие, нет места в Европе, где более спокойно и безопасно чувствуют себя негоцианты. Торговый люд богатеет и подсчитывает прибыли, которые даже после выплаты налогов остаются высокими. Мой взгляд остановился на местной компании, славящейся производством прекрасных ножей и столовой утвари, в том числе, серебрянной. Дело в том, что в Англии нет своего серебра, поэтому его закупают в основном у протестантских княжеств Германии, где столетиями разрабатывают серебрянные рудники. Я говорил с теми, кто ведает закупками сырья, и они сетуют, что европейское серебро очень дорого, из-за истощения рудников. Это и не удивительно: сколько есть в мире королей и князей, все они чеканят собственную серебрянную монету. Но есть еще один источник этого благородного металла - недавно открытые рудники Вест-Индий. Если бы мы могли получить доступ к этому серебру, ввозить его в Англию по испанской или португальской цене, то уверен, что дело наше в Шеффилде расцвело бы, и создало благополучие для всей нашей семьи, которую люблю всем сердцем, и не устаю о ней думать".
Кунц добавил горячие приветы и пожелания кузенам, сестрам, племянникам и даже кузеновым внучкам, после чего запечатал послание и отправил его в банковский дом Сент-Джорджо, расположенный в ближайшем порту - Кингстоне на реке Хамбер.
На кухне их уютного дома гремела кастрюлями и прочей посудой дородная большегрудая экономка, нанятая Отто Захсом. Ей было уже за тридцать, и ее подросток-сын служил у них же конюхом и посыльным, а неизменный палач Карл, который сопровождал Кунца уже много лет, был управляющим их небольшой приречной усадьбы. Если тайным агентам Хуана Австрийского действительно удастся развернуть торговлю в Шеффилде, им потребуется еще множество людей, но начало было положено довольно быстро и гладко, так что сам Кунц, если еще не был уверен в том, что у них получится устроить побег Марии Стюарт, то, во всяком случае, не мог сказать, что они мешкают и не прилагают усилий.
- Ваша милость, - вошедший Отто Захс, открыто мечтавший о том времени, когда он сможет торговать серебром, сегодня был озабочен, - я встретил одного из тех, с кем мы служили в Ирландии, помните Джека Брауна?
- Он узнал тебя? - встрепенулся бывший инквизитор.
- Не уверен, - сказал Отто, присаживаясь на табурет у стола. - Он мазнул по мне взглядом, но не остановился, как и я. Возможно, и стоит сойтись с ним поближе, потому что он ходит при оружии.
- Какой из Брауна дворянин? - Усомнился Кунц Гакке.
- Вот и я подумал, - произнес Отто со значением, - если не дворянин, то, возможно, он служит как раз охранником там, где нам нужно?
- Это может быть интересно, - сказал Кунц, - но как мы ему объясним, что вдруг разбогатели и хотим заняться серебром? Откуда деньги? Хотя, почему нет? - Размышлял он вслух. - Я мог получить наследство. Не все бывшие наемники пьяницы и нищие.
- Что он знает о нас? - Продолжил Отто. - В памяти тех, с кем служили, мы лютеране из Германии. Так мы и здесь так же представились, пусть не из Германии, а из Нижних Земель.
- Да, все сходится, - подхватил Кунц, - умер богатый и бездетный брат в Антверпене, я недоволен постоянной смутой в Семнадцати провинциях, и сохранил самые добрые воспоминания об Англии, и вот мы здесь.
- Этот Браун ненавидит католиков, - припомнил Отто. - Кажется, кого-то из его семьи сожгли в правление королевы Марии.
- Не исключено, что поэтому он и сторожит католичку.
- В этом еще нет уверенности, ваша милость, - сказал Отто. - Я лишь предположил.
- Не думаю, что ты ошибся, - сказал Кунц. - В Шеффилде не стоят войска, и Браун точно из простонародья. Разве что он стал констеблем, или помощником шерифа, бейлифа, или кого тут еще облачают властью. Так или иначе, если он и не входит в замковую стражу, то знает людей, которые там служат. А ведь сам этот Джек нам не нужен, поскольку ненавидит ту, которую мы хотим видеть на свободе.
С этими словами Кунц поднялся и выглянул из кабинета в длинный темный коридор. Никого не заметив, он вернулся к столу.
- Получается, что не следует спешить с возобновлением нашей дружбы? - Спросил Отто.
- Не ищи его специально, - сказал Кунц, - но если увидишь, обрадуйся старому боевому товарищу и заведи его в таверну, промочить глотку. Помнится, этот Браун не дурак выпить. Пусть расскажет, что знает, особенно о том, что нас интересует больше всего.
- Да что он понимает в серебре, ваша милость!
Кунц Гакке нахмурился - в этом был весь Отто, корысть в нем была сильнее верности долгу, тем более, сильнее благочестия, которое бывший инквизитор всегда ценил в своих людях. Настроение у него испортилось, да и сам Отто Захс, поняв, что дал маху со святым отцом, извинился за глупую шутку и покинул кабинет, чтобы дать начальнику успокоиться и отдохнуть.
У самой ограды их усадьбы было слышно журчание бежавшей совсем рядом реки. Илистое дно, да редкие каменистые перекаты. На общественном берегу Шифа всегда паслись козы, коровы, или овцы. Их блеяние и мычание в предвечернем воздухе были самыми простыми и приятными звуками на свете. Стайки комаров уже виднелись над пасущимися копытными, но противное жужжание не долетало до ушей Кунца. Как же мирно и спокойно жила эта страна!
Всю свою жизнь Кунц Гакке чувствовал себя частью чего-то прекрасного и вечного. Его кумирами были древние монахи и епископы, которые на заре времен буквально вырывали Европу из языческой дикости. Редкие островки христианства были окружены дремучими лесами, в которых языческие колдуны и шаманы приносили жертвы идолам. Как мечтал маленький Кунц нести свет веры погибающим во мраке народам! Как святой Куниберт, святой Эвальд, принявший мученическую смерть, или святой Патрик, крестивший Ирландию. Кровавых викингов, кельтов, балтов и славян вера превратила в добрых христиан, эти народы уже сотни лет выстраивали свои государства на принципах религии, искусство и торговля открывали прекрасное, украшали католический мир, в котором так замечательно было жить! Но ереси подтачивали Римский порядок, и тогда Кунц посвятил свою жизнь защите веры от них. Он был верным солдатом императора Карла V, а потом Филиппа II, они с незабвенным братом Бертрамом сражались за Святую Церковь в рядах испанской инквизиции. А те, кто прослужил Святому Официуму столько лет, уже навсегда останутся его верными слугами, чем бы ни пришлось заниматься в дальнейшем. Не бывает бывших инквизиторов!
Но сейчас вокруг него были не дикие язычники, а такие же христиане, пусть не признававшие святых и непогрешимость папы, но сохранившие веру во Христа и Троицу. Будет ли христианским деянием принудить их вновь к Римской вере, залив мирную страну кровью, сжигая деревни, грабя города? Да, они в трибунале инквизиции не давали спуску тем, кто попал в тенета еретических заблуждений. Допросы с пристрастием, признания, передача закоснелых грешников светской власти****. Но покаяния, паломничества и штрафы для тех, кто еще не закоснел в грехе. Им Римская церковь оставалось матерью, строгой, но прощающей. Никогда в трибунале под председательством инквизитора Гакке не пытали заведомо невинных, не использовали изощренные хитрости к простодушным, не верили подлым доносам и наветам соседей с целью разорения и присвоения имущества мнимых еретиков. Кунц Гакке и Бертрам Рош не служили, чтобы ощутить власть над людьми, тем более, чтобы причинять страдания. Они пропалывали сорняки, но поливали саженцы истинной веры. Они были на стороне света проти тьмы, на стороне порядка против хаоса, поскольку им обоим было очевидно, что раскол церкви, гражданская война и брожение умов ввергают Нижние Земли в хаос и кровь. Но, слезы Христовы! - еретическая Англия была страной порядка, и кровопролития в ней было в десятки раз меньше, чем в любом государстве того времени! Заточенная в Шеффилдском замке, католическая королева вызывает жалость, сочувствие. Освобожденная Мария Стюарт уничтожит Англию, сделает ее вассалом империи Габсбургов, ввергнет в страдания и ужасы войны! Но война давно идет, вспомнил инквизитор, ее объявили, когда изгнали монахов, разрушили всю систему помощи больным и бедным, которую веками налаживала Римская церковь. Война против Рима - это выпотрошенные священники, хлев для скотины из церковного камня, дворы замков и маноров, мощенные надгробиями с разоренных кладбищ. Видит Бог, бывают времена, когда война неизбежна, и миротворец Христос опоясывается мечом, дабы низвергнуть отступников и еретиков.
Глаза Кунца обратились к появившейся на сером небосводе неполной луне. Царица ночей плыла в белесой дымке тумана, поднимавшегося над речкой. Он сам лишь фигура на доске, и на него возложено тяжелое и рискованное задание. К чему обременять себя лишними мыслями? Думая о приземленном, Кунц вспомнил о Луи де Берлемоне, архиепископе Камбрэ. В гентском монастыре, куда этот прелат сослал его три года назад, точно так же пахло жимолостью и черемухой. Кунц Гакке раздул широкие ноздри, впитывая ароматы весны.
Прошло каких-нибудь полгода, за которые случилась "испанская ярость"***** и прибыл новый наместник, когда именно стараниями семейства Берлемонов Кунц досрочно избавился от церковного наказания и стал служить секретарем у Хуана Австрийского. Первое время он слал письма с отчетами в Камбрэ очень часто, потом случилась история с пропажей важнейшего письма и загадочной смертью курьера. Письма сделались реже, потом еще реже - начались военные маневры и, наконец, победа при Жамблу. Тогда Кунц отправил свою последнюю почту в Камбрэ - победную реляцию. Луи де Берлемон ответил: как и Кунц, он ждал освобождения Брюсселя от Молчаливого и войск Генеральных Штатов, чтобы с высокой вероятностью возглавить церковную иерархию Нижних Земель. До этого момента Кунц и архиепископ никогда не расходились в целях, как вдруг наместник решил сыграть свою партию. Написать об этом в Камбрэ означало выдать принца-бастарда, и Кунц не решился на это. Наверное, Хуан Австрийский был и впрямь каким-то особенным, так он умел располагать к себе людей.
Да и письмо де Берлемону не имело смысла само по себе - тогда уже следовало не плыть в Англию, а просто бежать под архиепископскую мантию, ведь из Англии он уже не отправлял бы почту в Камбрэ, поскольку это могло привлечь подозрения англичан. Отдалившись от важных событий и центров сил, Кунц мог расчитывать на должность каноника, викария церкви, или настоятеля монастыря. Мог надеяться, что Луи де Берлемон сделает его аббатом, а впоследствии епископом, если сбудутся его собственные надежды на кардинальскую шапку. Вместо этого, они с бастардом собрались изменить судьбу всей Европы, унизить Англию! Господи, подумал Кунц, прости меня за эту гордыню, ведь я хочу только служить тебе наилучшим способом, а если ты не видишь блага в освобождении королевы Шотландии, подай мне какой-нибудь знак! Я сам не знаю, поступает ли правильно мой принц, возможно, Хуан де Эскобедо уже вернулся в Нижние Земли, и отговорил наместника от вторжения в Англию?
Следующим утром, будто в ответ на просьбу слуги Божьего Гакке, мальчишка-конюх принес ему письмо. В нем без подробностей сообщалось о гибели Эскобедо в Мадриде. "Безусловно, мы имеем дело с происками тамошних врагов наместника, - записывал один из писарей секретариата слова Хуана Австрийского. - Но это печальное событие не должно повлиять на наши планы. Прошу тебя, дорогой кузен, еще усерднее сосредоточиться на успешной торговле в благословенной и процветающей Англии".
***
- Когда действуешь опосредованно, то не можешь поручиться за конечный результат, - говорил Симон Стевин, прогуливаясь с принцем Оранским по небольшому парку, в прошлом принадлежавшему монастырю кармелитов. - Мы целились в бастарда, но попали в его секретаря. Впрочем, этот секретарь был членом Государственного Совета Испании, и, возможно, принц Хуан без его разумных советов наделает ошибок.
- Там есть другой секретарь, этот немец, Гакке, бывший инквизитор Утрехта.
- Я бы не стал особенно о нем беспокоиться, - заметил Стевин. - Они несравнимы по своему значению: немец не имеет связей при дворе и в Испании, он даже не дворянин. Кто будет его слушать в Мадриде?
- Его величество прислушивается к архиепископу Гаспару де Кироге, - заметил Виллем Оранский, пока еще, пусть формально, подданный Филиппа II, сохранял титулование монарха, беседуя о нем даже со своими людьми.
- Великий Инквизитор! - Желчно произнес ученый негоциант. - Его влияние возросло бы, верни он Святой Официум в Нижние Земли. Думаю, Кирога мечтает об этом. Мечтает, но ничего не может сделать! А если он бессилен даже в вопросах администрирования веры, где он равен королю, то как связь с ним поможет этому Гакке? В Кастилии инквизитор - сила и власть. У нас - это прошлое.
- За время вашего отсутствия произошли некоторые события, в основном, не слишком радостные, и у нас, - собственно, приезд Симона Стевина и Робера де Мелюна был первым добрым знаком для принца Оранского. Он присел на деревянную скамейку в парковой аллее, вытянул длинные ноги. - Мартин Шенк после Жамблу решил сменить цвета и переметнулся к наместнику.
- О нем ходила дурная слава, - покачал головой Стевин, - говорили, что его люди мародеры и насильники, а значит, он сам такой, раз допускал их бесчинства.
- Наивно думать, что мы соберем войско из безгрешных ангелов небесных, - сердито произнес Молчаливый. - Война грязная работа. Но это еще не все: к Хуану Австрийскому приполз даже молодой Эгмонт!
- Боже мой! - Воскликнул Стевин. - Его отец был обезглавлен испанцами, а он готов им служить!
- Все это время, с тех пор, как мы поднялись за права и свободы Нижних Земель, я сталкиваюсь с такими перебежчиками. - С горечью сказал принц Оранский. - Выходит, верить можно только нашим реформатам, а я так мечтал о свободе вероисповедания, свободе совести, о самых справедливых законах в мире!
- Католик де Мелюн с честью выполнил свою миссию в Мадриде.
- Шенк тоже с честью сражался за нас. Теперь, так же с честью, будет против.
- Шенк протестант.
- Примет причастие. Скажет, что всегда страдал без латинской мессы. Что святой Мартин явился к нему во сне.
- Вы циник, ваше сиятельство! - Улыбнулся Стевин.
- Робера надо наградить, - сказал принц Оранский. - Но в следующей военной кампании я не поручу ему командование.
- Мне кажется, деньги ему нужнее, - заметил Стевин. - Содержание этих громоздких дворянских замков и конюшен обходится в целую серебрянную копь. Де Мелюн хорошо одевается, и я знаком с его прекрасной молоденькой женой, которая тоже не любит экономить на золотошвейках.
- Понятно, понятно, - кивнул Молчаливый. - С ним решено. Теперь обсудим вашу следующую поездку в Англию. Насколько я понимаю, у вас есть все основания быть довольным результатами испанского путешествия.
Симон Стевин наклонил коротко стриженую голову, лежавшую на белоснежно-крахмальном блюде гофрированного воротника. В его карих глазах пряталась насмешка.
- Если принять во внимание, что я полностью финансировал это, как вы изволили выразиться, путешествие, а также брал на себя все риски, связанные с его провалом, то должен оценить свою прибыль как весьма незначительную. Да, мне досталась шерсть по цене, немного дешевле обычной. Но если бы, паче чаяния, что-то пошло не так, Мелюн выдал бы меня, то на кону стояла моя свобода и жизнь.
- Право, дорогой мой Симон, поверьте, я бы выкупил вас, или обменял, как сделал это недавно со стариной Филиппом Марниксом. - Сказал Виллем Оранский мягко. - Вы знаете, что я не бросаю друзей в беде.
- Не спорю с этим, - сказал Стевин, - однако испанская тюрьма отнимает силы и здоровье, а на переговоры о моем освобождении ушли бы месяцы.
- Но сейчас я собрался говорить с вами об Англии! - Молчаливый уже немного сердился. - Там нет риска угодить в тюрьму, вы поедете к единоверцам и союзникам!
- Простите меня, ваша светлость! - Опомнился негоциант. - Воспоминания о ненавистной Испании еще сильны во мне. Все это время я не находил покоя, переживал за каждую мелочь. Я хотел бы немного отдохнуть, навестить Брюгге, снять напряжение последних месяцев. Но, если вам это нужно, я готов, клянусь честью!
- Вы едете вместе с другими моими посланниками, Симон. Это путешествие будет официальным, со всеми вверительными грамотами. - Принц Оранский встал и, пошел по аллее к бывшему монастырю, в котором теперь устроили конюшню и склад. - Убедите Елизавету, что, если нас раздавят, она останется одна против Габсбургов, выпросите у нее лучшие полки, артиллерию, и, главное, деньги. Скажите, что французские гугеноты и немецкие князья также спешат нам на помощь. Пусть ее величество захочет быть первой, оказать нам самую щедрую поддержку - ведь она богаче и немцев, и герцога Анжуйского во много раз!
- Это правда, что Франсуа Анжуйский ее жених?
- Об этом поговаривают в последнее время, - на усталом лице принца проступила улыбка. - Но их разделяет более двадцати лет, Симон, она выше и крупнее его. Я понимаю, что политика может сблизить кого угодно, и, возможно, история знает примеры еще более вопиющих мезальянсов. Но, видит Бог, я сильно удивлюсь, если ее величество согласится променять свою власть и самое свободу на союз, в котором нет ни выгоды, ни любви, ничего вообще, кроме насмешек.
- Так полагаете, у английской королевы уже не будет прямого наследника?
- Ей сорок пять лет, мой любезный Симон. Даже если она выйдет замуж на следующий год, рожать ей придется почти в пятьдесят. Нет, это невозможно.
- По тому, что о ней говорят, королева-девственница, рой поклонников и воздыхателей вокруг нее, и все такое, я думал, Елизавета намного младше. Кто же унаследует корону, раз так? - Спросил Стевин.
- Самая ближайшая родственница, которая могла бы претендовать на это, томится в Шеффилдском замке, - ответил принц Оранский. - Это шотландская королева Мария Стюарт, католичка и родственница Гизам.
- У нее, кажется, есть сын.
- Точно, причем его воспитывают в нашей вере, и он живет в Эдинбурге, далеко от матери. Симон, вижу, вас следует ввести в курс английских дел, это потребует дополнительной беседы. - Они остановились в нескольких туазах от ворот, некогда разделявших землю монастыря и мирян. - Отдохните здесь, пока соберутся все, кто войдет в состав посольства, не уезжайте в Брюгге, мой друг!
- Конечно, ваша светлость! - поклонился Симон Стевин и пошел к навесу у ворот, под которым посетители этого места оставляли лошадей. Он уже чертовски соскучился по своему кабинету и мастерской в Брюгге, по чертежам и моделям, по математическим расчетам и физическим опытам. Но дипломатия, шпионаж и хитроумные политические комбинации тоже были его жизнью. Если страсть к точным наукам была его личным делом, то доверие принца Оранского касалось всех Нижних Земель, которые он любил, и их народа, который выбрал веру Кальвина. Никак нельзя было подвести всех этих людей, нельзя было отказать Молчаливому.
***
Анжер в описываемое время насчитывал всего каких-нибудь пятнадцать тысяч жителей. Десять лет назад это число было выше, но после Варфоломеевской резни в городе более не осталось протестантов, хотя их и раньше было здесь не так уж много.
Граф де Бюсси после весеннего военного лагеря определил Феликса сержантом, и направлял его с различными поручениями по всей благословенной губернии Анжу. Наряду с взиманием долгов, охраной мытарей, сопровождением ценных грузов и эскортом самого губернатора, молодой сержант принимал участие в арестах преступников, несколько раз присутствовал на допросах подозреваемых. В маленьком городе ему пару раз даже приходилось оказывать помощь людям епископа, когда те проводили церковные расследования. К лету anno domini 1578 ван Бролин уже знал всех видных горожан, офицеров гарнизона и советников герцога Анжуйского, даже клириков анжуйской диоцезии.
Он уже не был неопытным мальчишкой, который только обучался фехтованию год назад, не был и одним из множества порученцев Бюсси д'Амбуаза, как прошлой осенью. Его сила и умение сражаться выделяли его из тех, кто служил герцогу Анжуйскому, а участие в многочисленных поединках и спасение самого Монсеньора из луврского заточения сделали Феликса доверенным лицом первых лиц Анжу.
Поэтому он спал теперь хоть и в дортуаре, но в уютном углу, на кровати, отделенной от общего зала занавесками, бесплатно пользовался общественными банями, находящимися в ведении города, входил, не спрашивая позволения, во многие кабинеты, да на кухне повара и кухарки привечали его то окороком, то целой пуляркой, а то и бычьим языком с майораном и дижонской горчицей. Правда, со времени нелепой смерти Рауля де Саблонсе, в его жизни так и не появилось близкого друга, и со времени расставания с Маргаритой де Ребур, его сердце ни разу не испытало любовного трепета.
Феликс наверняка не заслуживал, чтобы его жалели, но и завидовать его участи тоже не было веских причин. Не занятый на службе, ван Бролин гулял то по парку аббатства Сент-Обен, куда привратники его пускали без лишних вопросов, то по крепостной стене с ее знаменитыми круглыми башнями, то у самого Мэна, плавно несущего воды к слиянию с Луарой, а то и по рыночной площади, где продавали сыры, колбасы и вина. Между этой площадью и воротами Рене, которые вели к Мэну и мосту через него, стоял позорный столб, который на сей раз привлек внимание Феликса.
Не было в тогдашней Европе города, в котором бы не располагался позорный столб. Их вид и приспособления в разных странах и провинциях различались, но неизменным оставалось одно: к таким столбам прикреплялись люди, совершившие не самые тяжкие злодеяния. В зависимости от приговора, наказание могло длиться от трех часов до трех суток, и заканчивалось освобождением опозоренного человека. Прохожие по-разному относились к тем, чью шею стягивал прикованный цепью к столбу железный ошейник: обманщики и мошенники обычно удостаивались поношений, плевков и даже камней, особенно от непосредственно пострадавших от них. Прелюбодейкам, двоеженцам и богохульникам приходилось терпеть поучения и соленые шутки. А банкротам, продавцам запрещенных книг и осужденным за кражу плодов земных перепадало даже сочувствие и милосердие земляков, выражавшееся в том, что им давали напиться, или украдкой подсовывали краюху хлеба из суржи, хотя последнее было запрещено законом.
Но стражники обычно не слишком усердно следили за соблюдением процедуры - не убьют преступника, и ладно. На эти вахты назначали самых бесполезных из людей прево - такие не могли надеяться на пост у приемной герцога, или у ворот Генеральной ассамблеи Анжу. Поэтому у столбов так часто резвились мальчишки, для которых поиздеваться над беззащитным осужденным было излюбленным развлечением. Собственно, и сам ван Бролин не так давно перестал быть мальчиком, который играл с Петером Муленсом и другими сверстниками на улицах Антверпена. Но ему и в голову не могло прийти кидаться в привязанного человека котятами из плетеной корзинки. Маленькая девочка плакала и пыталась отобрать корзинку у мучителя, но тот был старше и сильнее, и ему не составило труда уже дважды оттолкнуть девочку, последний раз еще так, что она упала на пыльные булыжники мостовой.
Пока мальчишка издавал конское ржание над упавшей, а парочка его дружков угодливо подхихикивали, Феликс одной рукой перехватил корзинку, а второй влепил затрещину, от которой паренек пролетел не менее туаза и размазался по стене. Его дружки тут же перестали смеяться и брызнули в разные стороны.
- Вставайте, барышня, - Феликс протянул руку девочке, которой на вид было около двенадцати лет. Маленькая ручка легла в его ладонь, и ребенок встал, отряхивая платьице. Скорее всего, подумал Феликс, глядя на платьице с оборочками и вышитым воротничком, она не из бедной семьи. Ван Бролин заглянул в корзинку - последний слепой котенок ползал по ней, пытаясь найти мягкий живот матери, или теплые комочки своих братьев и сестер.
- Кто этот юный негодяй? - Спросил Феликс. - Он не твой брат?
- Нет, это наш сосед, сын шорника, - сказала девочка. - Его зовут Шарло.
Шарло тем временем с трудом поднялся и поковылял за своими дружками, держась то за голову, то за бок.
- Передай Шарло, что если его рука еще хоть раз притронется к слабому, неважно, человеку или зверю, я переломаю ему все кости. - Оценивающий взгляд маленькой женщины скользнул по широким плечам ван Бролина, его оружию, спустился к новым сапогам с бантами и шпорами.
Придя к своим выводам, девочка сделала реверанс и сказала:
- Думаю, Шарло не станет связываться с вами, шевалье.
- Де Бролин, к вашим услугам, демуазель******.
- Констанс Аршамбо, - следы слез были видны на щеках, но голубые глазки улыбались.
- Возьми, Констанс, - придерживая длинную шпагу, Феликс полуприсел, так что корзинка с котенком оказалась на его выставленном колене. - Как ты назовешь его?
- Это кошечка, - сказала демуазель Аршамбо, протягивая ручку, чтобы погладить мохнатый комочек, - бедная.
- Остальные мертвы, - вдруг сказал прикованный к позорному столбу человек, на которого Феликс до сих пор даже не посмотрел. - Этот Шарло давил их башмаком, прежде чем бросать в меня.
Ван Бролин поднял голову к табличке*******:
- Ожье Суарси, карточный шулер. Да я тебя помню!
Пару дней назад их патруль нагрянул в притон, устроенный в придорожной таверне в двух лье от Анжера. Поступил донос, и губернатор приказал разгромить злачное место, хозяин которого забыл о том, что в Анжу всем, кто желает тайно обогащаться, следует обговаривать условия с графом де Бюсси. Славный дом, наполовину каменный, сверху деревянный, с черепичной крышей, скрывал хорошую кухню, освещенные свечами и лампадами залы, где собирались поиграть в карты и кости, а также номера, в которых можно было уединиться с девицей легкого поведения. Ван Бролин и его люди разломали столы, сожгли карты, и арестовали нескольких крупье и охранников заведения, а также его хозяина. Последний сидел в гарнизонной тюрьме, ожидая суда, охранники были рекрутированы для похода во Фландрию, а один из крупье стоял перед ван Бролином в грязной рубахе, прикрывавшей его худые ноги до колен.
Измученное лицо Ожье украшали синяки, один глаз наполовину заплыл, а грязные ступни с трудом держали парня, которому можно было дать от восемнадцати до тридцати лет. Впрочем, Феликс понимал, что если его отмыть, то выглядеть он будет скорее ближе к нижнему возрасту этой оценки. На площади показался разносчик воды - ван Бролин подозвал его жестом и, когда тот нацедил стаканчик, выпил глоток, одобрительно кивнул, а остальное влил в рот молодому человеку, чьи руки были скованы за спиной.
- Сколько тебе еще осталось? - Спросил Феликс, бросая разносчику медный денье.
- О, я считаю каждый колокольный звон, - преступник улыбнулся потресканными губами, - На лауды******** меня раскуют. Спасибо за воду, господин!
- И куда ты пойдешь?
- Не все ли равно! Лишь бы растянуться где-нибудь и уснуть.
- Дурень, я спрашиваю, есть ли у тебя дом? Ждет тебя кто-то, мать или жена?
- Зачем вам это, офицер?
- Ты слышал раньше такое слово, как человеколюбие?
- Нет, не приходилось, - сказал Ожье Суарси. - Зато иногда приходилось слышать об извращенной похоти.
- Действительно, - хохотнул ван Бролин, - надо быть извращенцем, чтобы испытать похоть к такому трясущемуся на цепи олуху. Ну, храни тебя святой Рене Анжуйский!
- Простите, господин офицер, - быстро сказал Суарси, видя, что Феликс потерял к нему интерес и собирается уходить. - Я не хотел сказать ничего плохого. Просто в наше время редко встречается человеческое участие, особенно бескорыстное.
- Ну что, Констанс, - ван Бролин демонстративно обернулся к девочке, игнорируя Ожье у его столба. - Согласна забрать себе эту кошечку?
- Она и так моя, - сказала девочка, - эти негодники украли корзинку, когда их мать отправилась ловить мышей.
- Хочешь, я помогу отнести корзинку?
- Конечно, шевалье де Бролин. Если мальчишки увидят вас у моего дома, они поймут, что мы под вашей охраной, и это будет лучше, чем, если бы я просто сказала им, что вы переломаете кости. Они верят тому, что видят, а не тому что слышат.
- Вы необычайно разумны, демуазель Аршамбо, - улыбнулся Феликс. - Право, разговаривать с такой девушкой - необыкновенное удовольствие.
- Мне тоже доставляет удовольствие наш разговор, - щеки у Констанс немного покраснели, весь ее вид говорил о том, что она знает, как вести себя с поклонниками.
До чего же прелестны эти юные француженки, с умилением думал Феликс, как они умеют очаровывать, как легко у них получается быть одновременно милыми, но не ронять своего достоинства! Ведь эта малышка младше меня на каких-нибудь пять-шесть лет. Это обычная разница в возрасте для женитьбы. Боже, что за глупости лезут мне в голову! Чтобы отвлечься, Феликс посмотрел вокруг и вспомнил о человеке, прикованном к позорному столбу.
- Приходи в городскую баню сегодня вечером, - сказал Феликс, - спросишь там сержанта де Бролина. И не волнуйся, моя корысть не имеет никакого отношения к похоти.
С этими словами он взял корзинку с выжившим котенком и пошел позади девочки, составляя ее почетный эскорт. Она привела ван Бролина, как он и предполагал, в район, где жили цеховики разных гильдий. Прошли мимо наиболее престижных галантерейщиков и ювелиров, оружейников и кузнецов. Мастеров различных профессий можно было различить по одежде, лицам, рукам. Но Констанс не была ни мастером, ни подмастерьем, ее ручки не могли сообщить ничего о занятиях месье Аршамбо. Лавка менялы, к которой привела его девочка, не удивила Феликса. В некоторых городах этой профессией занимались итальянцы и евреи, но в Анжере не было ни тех, ни других, поэтому конторы по обмену и займу содержали самые обычные французы-католики.
Феликс наклонился к демуазель Аршамбо, передавая ей корзинку перед входом, когда дверь с бронзовыми львиными мордами отворилась, и на пороге показался прекрасно одетый дворянин, которого Феликс уже когда-то видел. Немного времени заняло, чтобы вспомнить - перед ним Шарль де Бальзак, барон д'Антраг, разыскиваемый за участие в незаконной дуэли. Собственно, они все были незаконными, в том числе и те, в которых сражался Феликс. Но ему посчастливилось ни разу не отправить на тот свет никого близкого королю Франции.
- Мое почтение, барон! - Произнес ван Бролин, в то время как девочка с корзинкой скрылась за той дверью, из которой показался бывший миньон и теперь уже бывший гизар.
- Простите, не припоминаю, - начал д'Антраг, явно недовольный тем, что его пребывание в Анжере, которое он, вероятно, хотел сохранить в тайне, раскрылось. Но, сделав усилие над собой, барон выдавил улыбку: - Постойте! Вы ведь тот молодой фламандец графа де Бюсси!
Феликс представился, жалея, что д'Антраг быстро поправился и не дал повода к тому, чтобы исправить ошибку Келюса. Не то чтобы ван Бролин испытывал приязнь к раненому миньону, но тот проиграл, как понял метаморф, в нечестной схватке, когда противник по галантным правилам, которые так ценились при французском дворе, обязан был также отказаться от кинжала, чтобы уравнять шансы. И мало того, что Антраг поступил отвратительно, он еще и примчался просить покровительства в Анжер, оттягивая ни себя и без того невеликие ресурсы герцога Анжуйского, на часть из которых надеялся претендовать сам Феликс.
И, наконец, следует признать, что слава победителя д'Антрага, единственного уцелевшего на знаменитой дуэли, о которой говорило все королевство, сделала бы известным и его имя. О, это тот самый де Бролин, который победил мерзавца д'Антрага! - Феликс уже представлял, как высокородные дамы и девушки на балу перешептываются, стреляя глазками поверх вееров. Решайся же! - раззадоривал он сам себя, заставь спесивца унизиться перед тобой! Но, как на грех, настоящей злости Феликс в себе не чувствовал: то ли немного жаль ему было человека, который вынужден был скрываться в одиночку, без свиты, всегда окружавшей родовитых дворян. То ли на первый план выступила мысль о том, что его дуэль с гонимым беглецом вызовет гнев Бюсси д'Амбуаза, на покровительство которого д'Антраг рассчитывал.
Как бы ни было, у Феликса не было уверенности в том, что внезапную встречу следует превращать в нечто большее, способное изменить в одночасье его судьбу.
- Если желаете, я укажу дорогу, куда вам нужно, - сказал метаморф. - Или мы можем совершить совместную прогулку по Анжеру.
- Скоро мы с вами действительно отправимся на совместную прогулку, - улыбнулся барон. Уверенность на глазах возвращалась к нему. - Я имею в виду экспедицию во Фландрию!
- Как мило с вашей стороны согласиться участвовать в этом развлечении, - Феликс поздравил себя с тем, что не поддался соблазну затеять ссору с гостем своих покровителей.
- Да, шевалье, - кивнул д'Антраг, и павлинье перо на его велюровой шляпе изящно колыхнулось. - Без нас с вами это был бы поход гугенотской армии де Ла Ну на помощь единоверцам. Но наше участие превращает его в политическое предприятие герцога Анжуйского.
- Невозможно было бы выразиться изящнее и точнее, - поклонился ван Бролин.
- Вы ведь были другом бедняги Рибейрака, - вспомнил барон.
- Для меня было несчастьем узнать о его гибели, - ответил Феликс.
- Как и для меня! Я не сдержал крик, видя, как кривой мерзавец пронзает моего друга! Виконт, стоя на коленях, совершал молитву, и, если бы Можирон остался жить после вероломного нападения на молящегося, бесчестье пало на его голову. Но, услышав мое предостережение, Рибейрак успел направить свою рапиру точно в сердце одноглазого.
Странная дуэль, подумал Феликс вновь, как и тогда, когда впервые услышал о ней. А ведь затеял ее именно д'Антраг, радея о репутации некоей дамы.
- Христос уже воздал каждому из ваших друзей и врагов, - сказал ван Бролин. - Не хотите ли помянуть их добрым анжуйским? Поблизости есть неплохая харчевня, где в постный день нам подадут жареного карпа, или щуку.
И они зашагали по узкой улочке, как двое давних друзей. Славно отобедав, метаморф спросил у д'Антрага, не хочет ли он присоединиться к Феликсу в бане, но барон ответил, что уже мылся по прибытии в Анжер, и прошло еще слишком мало времени, какая-нибудь неделя, чтобы вновь тратить на это драгоценные часы. Такие воззрения не были редкостью в ту эпоху, и поэтому вслед за постной трапезой Феликс отправился в баню один, гадая, что вот-вот должны прозвонить на лауды.
В анжерских банях Феликса знали как одного из приближенных губернатора, поэтому его распоряжения выполняли здесь быстро и подобострастно, как это заведено в сфере деликатных услуг. Когда банщик достаточно потрудился над телом ван Бролина, а цирюльник привел в порядок его кудри и бороду, привратник сопроводил к нему только что пришедшего грязного человека, который буквально валился с ног.
- Ба, да это сам Ожье Суарси! - воскликнул метаморф, замотанный в полотняную простыню, как римский сенатор в тогу. - Угощаяся, грешник! - Ван Бролин указал на стоявшее рядом с ним блюдо с пирожными и сухими фруктами.
Протянутая рука молодого человека носила красный след от кандалов.
- Эй, банщик! - Крикнул Феликс. - Отмой и постриги этого несчастного.
Прошло от силы полчаса, и перед ван Бролином сидел парень, не намного старше его самого, с темными от воды русыми волосами, немного кривым носом и тонкими губами. Костлявые длинные пальцы напоминали о ремесле, которое явилось причиной наказания Ожье, светлые глаза были упрятаны в глубокие синеватые глазницы, а подбородок заострялся книзу, заканчиваясь ямочкой.
- Как получилось, что ты занялся карточной игрой? - Спросил Феликс, разглядывая безволосое тело парня. Он не казался особенно сильным, но был худым и жилистым, как человек, от которого можно было ожидать выносливости.
- У меня всегда были ловкие пальцы, - сказал Ожье, вытягивая вперед руку с поднятой вверх ладонью. - Еще совсем ребенком я немного подворовывал, чтобы помочь матери. Оставшись без отца, наша скобяная торговля закрылась, брат не захотел продолжать дела, завербовался в армию и погиб, а сестре нужно было приданое. Выплатив его, мы с матерью совсем обнищали.
Феликс подлил собеседнику белого анжуйского винца. Рядом с ним самим стоял кувшин шамбертена - в банях уже успели привыкнуть к пристрастиям метаморфа, и несли бургундское, лишь только он появлялся.
- Когда я стал постарше, мать убедила меня выучиться на что-нибудь, сказав, что если мне отрубят руку*********, это сведет ее в могилу. Получается, моя старушка была права - я занялся картами, и отделался всего лишь столбом, в то время как мог бы закончить намного хуже.
- Она жива еще? - воспоминания о его собственной матери пробуждали симпатию к парню, сидящему перед Феликсом.
- Да, сударь, - сказал Ожье. - У нее маленький домик в деревне и огород.
- Чем думаешь теперь заняться?
- Возможно тем, что вы для меня приготовили, - тонко улыбнулся Суарси.
Неглупо, решил Феликс, совсем неглупо - парень перебирал в голове причины внимания незнакомца, и выбрал ту, что ближе всего к истине.
- Когда-нибудь приходилось точить оружие?
- Нет, сударь. Только кухонные ножи.
- Я покажу один раз, потом буду только проверять остроту клинков, - сказал Феликс. - Храни тебя Пресвятая Дева от ленности в этом деле - оно может стоить мне жизни. - Ван Бролин сделал глубокий глоток вина, зажмурился от удовольствия, потом открыл глаза. - Моя одежда и обувь всегда должны быть в идеальной чистоте. В Анжере мы столоваемся на кухне герцога или губернатора, но во время похода тебе придется проявлять смекалку, находить провиант и готовить самому. Также я доверю тебе чистку и уход за моим конем. Раз в день будешь запаривать для него овес, а утром и вечером - кормить сеном.
- Храни меня Дева Мария от того, чтобы уснуть и забыть об этом, - насмешливо произнес Ожье. - Это может стоить кому-то жизни.
- Пожалуй, что тебе, наглец, - отозвался Феликс, но без раздражения. Манеры парня и то, как он пытается отстаивать свое право прекословить, скорее забавляли, а не злили. - Сердце у меня доброе, Ожье, но рука, говорят, тяжелая. Не советую вести себя так, чтобы мне пришлось поднимать ее на тебя. Пока еще ты можешь отказаться служить мне и уйти. Но согласившись, помни всегда о том, что я твой хозяин, и спорить со мной не след.
- Я хотел бы выспаться прежде, чем дам окончательный ответ, - серьезно произнес Ожье. - Говорят, что утро мудренее вечера, тем более, после такого, особенного дня.
- Пусть будет так, - с достоинством кивнул Феликс. Ему показалось, что первый слуга в его жизни - это важная ступенька в дальнейшем восхождении к богатству и почестям, землям и титулам, деревням и замкам.
Замечтавшись, он не обратил внимания, как засопел Ожье, лежа на теплом камне, свесив подбородок на грудь. Какие-то отдаленные звуки и появление банщика вернули его к действительности.
- Простите, господин де Бролин, там один из пьяных клиентов бабенку избил, совсем дуреет он, когда напивается, а трезвый - вроде приличный человек. - Банщик посмотрел на Феликса исподлобья. - Не поможете ли навести порядок, ваша милость?
Феликс просунул ноги в деревянные сабо, которые приносили в банях всем уважаемым клиентам, и затопал ими по каменному полу, вслед за волосатым банщиком. Раньше он уже помогал разным добрым анжерцам в подобных случаях, и это служило причиной того, что в городе Феликса узнавали, уважали, и угощали, кто чем мог.
- Эта чертова шлюха не смеет говорить, что она будет делать, а что нет! - Краснорожий пьяница мог быть мещанином, зажиточным мельником, цеховиком, или даже дворянином - по голому человеку не всегда угадаешь его общественный статус. - Она будет делать все, а если откажется, получит по морде! Вот так!
Недолго думая, Феликс подошел к мужчине и врезал ему по губам тыльной стороной ладони.
- Именно так! - Подтвердил он, глядя в удивленные глаза крикуна.
- Ты знаешь, кто я? - почему-то гораздо тише спросил мужчина. Из разбитых губ появилась кровь, он приложил руку ко рту, потом отнял ее, и рассматривал следы на руке, будто видит кровь первый раз в жизни. - Я лейтенант гарнизона Ле-Понт-де Се!
- Ступате и проспитесь, лейтенант! - Строго сказал ван Бролин. - Завтра поговорим, если хотите, в приемной губернатора, а возможно, на берегу Мэна. Если вас устраивает последний вариант, пришлите вашего секунданта барону д'Антрагу, он будет секундант с моей стороны. Спокойной ночи, сударь! А вы заберите отсюда женщину и помогите лейтенанту одеться, - приказал метаморф банщику и прислужникам, собравшимся посмотреть на то, как будут развиваться события.
Под холодным прицелом желто-зеленых глаз пьяница потупился и дал себя увести, так и не определившись, будет он сражаться, или кляузничать. Женщина, скорчившаяся в углу, тоже встала с помощью одной их своих коллег. Она пыталась не смотреть на Феликса, лишь тихо промямлила какие-то слова. Наверное, благодарила. Зато та, что пришла помочь подруге, бросила на метаморфа откровенный и задорный взгляд. Ван Бролин улыбнулся женщине - она была пухленькой и милой, наверное, ее было бы приятно обнять.
- Как тебя зовут, красавица? - спросил Феликс.
- Бланка, сударь, - она потупилась, будто была невинной девой.
- Ты озаряешь эти унылые стены своим присутствием, Бланка!
- Приятно это слышать, сударь.
Феликс глубоко вздохнул. Прекрасные дамы стоили того, чтобы им преданно служить, подумал он. В обличии аристократок, как Маргарита де Ребур, королева Наваррская, или графиня Батори**********, горожанок, как Гретель и еще несколько знакомых ему жительниц Анжера, колдуньи Вивьены или метаморфа Чернавы, даже падших женщин, какой была Аграфена, или эта Бланка, - они все были прекрасны, все стоили того, чтобы им служили и поклонялись, чтобы Ронсар сочинял для них сонеты, а музыканты тревожили струны томными майскими ночами!
Проснувшийся ближе к рассвету Ожье Суарси допил анжуйское вино, удивленно разглядывая светловолосую женщину без чепчика, разметавшуюся на смуглой груди у того, кто предложил ему службу.
- Да, шевалье де Бролин, - тихо произнес он. - Скучать с вами точно не придется!
- Хорошо, что ты это понимаешь, Ожье! - отозвался ван Бролин, открывая глаза. - Пожалуй, я раздобуду тебе мула для похода во Фландрию.
- Я попрошу матушку вышить чепрак и ливрею, - сказал Ожье. - Что там у нас на гербе?
- Золотой леопард на лазоревом поле, - ответил Феликс без запинки. Этот рисунок уже снился ему раньше, вдохновляя и суля исполнение желаний.
* - Речь идет о событиях романа "Кровавые сны".
** - Дом Шомбергов имел германское (саксонское) происхождение.
*** - В те времена командиры полков были не подчиненными генералов и штабов, а командовали вполне самостоятельными подразделениями. Полковники набирали офицеров и солдат за свои деньги, или за деньги вельмож, которым служили, поэтому могли покинуть армию при конфликте с равными, или высшим руководством. В случае если армия была королевской, это было чревато опалой и политическими преследованиями, но герцог Анжуйский не был королем.
**** - Инквизиция не исполняла смертных приговоров. Она лишь передавала приговоренного светским властям, которые уже выполняли процедуру казни.
***** - Разорение Антверпена мародерами и насильниками Фландрской армии, явилось результатом сговора некоторых военачальников (например, Санчо д'Авилы) и регулярных невыплат солдатского жалованья. Последствия "испанской ярости" описаны в романе "Кровавые сны".
****** - В некоторых областях Франции и Бургундии так обращались к совсем юным девочкам, или уже к старым девам, в то время, как слово "мадемуазель" относилось к девушкам на выданье.
******* - К позорным столбам сверху крепили табличку с указанием имени осужденного, а также его прегрешений.
******** - Во многих диоцезиях эпохи Ренессанса лауды стали вечерней мессой, в то время как в другие эпохи они были службами раннего утра.
********* - Речь идет о характерном для XVI века наказании за воровство.
********** - Встреча Феликса с графиней Батори описана в романе "Кровавые сны".