Аннотация: Написано на конкурс "Колфан" в 2010м году в соавторстве с Д.Богуцким, сейчас решил слегка причесать и выложить, чтоб не пропало.
Я с огнеметом в руках сижу на стуле в конце коридора. Впереди двадцать тускло освещенных языком пламени метров. За спиной металлическая дверь в убежище. В воздухе стоит запах паленого хитина. Весь коридор усыпан палеными тельцами и когда идешь, они хрустят под подошвами ботинок.
Огнемет - это гордо сказано. Скорее факел на длинной ручке. На самом деле, это газовая горелка для разогрева рубероида со шлангом, идущим к тяжеленному красному баллону пропана на грубо сваренной строителями тележке. Собственно, я и занимался укладкой кровли на крыше детского сада, когда масса насекомых похожая на снежную тучу накрыла город.
Эта горелка, и рабочая роба спасла жизнь мне и тем, кто в подвале за дверью.
Убежище стремное. Подвальчик маленький. Монтажной пеной мы залили все щели и каналы наружу, да так успешно, что дышать сразу стало нечем.
В конец коридора влетела святящаяся гадость - они еще и светятся - и запорхала на свет. Я любезно поднес факел и насекомое вспыхнув, сожгло себе токсичные крылья.
В самом здании на первый этаж, которого выходит лестница в конце коридора, насекомых достаточно мало, чтобы они не налетали роями. Главное - не суетиться, сохранять хладнокровие и не давать им садится на голую кожу.
Место ожога мгновенно распухает огромным горячим пузырем и минут через двадцать лопается, разливая кашицу из мышц. Обнажаются кости...
В дверь за моей спиной стучат и я поднимаюсь. Можно уходить. Наша подземная субмарина опять задаривает люки.
Спиной назад я отступаю в открытую за моей спиной дверь и затаскиваю баллон на тележке за сбой. Женя закрывает дверь. Стул остается в коридоре. Я не гашу факел, пока Женя заклеивает малярной лентой дверной контур.
- Как все? - спрашиваю я. Шепотом.
- Спят, - так же тихо говорит Женя. - Ничего не слышно сверху?
- Нет...
Мы здесь третий день. Кончается вода, последние шоколадки доточили на ужин. А у нас ведь ясельники есть...
Тридцать детей и нас только двое взрослых. На все. За всех.
Я закручиваю вентиль на газовом баллоне и оставляю его с погасшим факелом у двери. Сажусь. Есть небольшая передышка, и надо бы поспать, пока воздух в убежище снова не стал непригодным для дыхания.
- Пить будешь? - Женя протягивает мне бутылку.
- Нет, потерплю.
- Всё равно её надолго не хватит, - обречённость, вот что звучит в её голосе. Мне очень с ней повезло - ни истерики, ни слёз, Женя просто делает своё дело, успокаивает детей, помогает мне. Не хочется думать о том, что бы я делал, оставшись с детьми один.
- Лишние пару часов это тоже неплохо. Возможно нас за это время найдут.
Она смотрит на меня с сомнением:
- Ты всё ещё думаешь, что там кто-то остался? В живых, я имею в виду?
- Конечно. Мы же выжили, верно? Даже сумели увести в подвал детей. В городе есть метро, есть подземные заводы. И эти бабочки прекрасно горят. В конце концов, обычного костюма химзащиты хватит чтобы защититься от их яда.
- Но почему тогда нас до сих пор не нашли? - её голос чуть дрожит и я не решаюсь ей ответить. Потому что никто не знает что мы здесь. Потому что в самом лучшем случае, даже если я прав и наверху уже успешно организованы спасательные отряды, в первую очередь они направятся в места массового скопления людей. Что до маленького здания в спальном районе доберутся ещё не скоро...
- Не знаю, - говорю я вслух. И это тоже - правда.
Я ложусь на ложе из двух старых ватников на полу и пытаюсь уснуть. В горле пересохло, и жажда отвлекает меня. Если нас не найдут до утра, всё равно придётся выходить наружу. Интересно, работает ли ещё водопровод? С этой мыслью я засыпаю.
Просыпаюсь я от детского плача. Кто-то из малышей испугался ночью и сейчас жалобно хныкал и звал маму.
- Тихо, малыш, тихо, - Женя уже встала и нежно гладила его по голове. - Всё хорошо, я рядом.
В помещении опять нечем дышать. Я посмотрел на часы - прошло четыре часа. Целых четыре часа сна - сказочная роскошь, чо.
Ладно. Отдохнул - пора трудиться. Подручными средствами войну воевать.
Так. Что у нас есть? Рубероид в рулонах - немеряно. Битумная мастика, восемь банок..Ацетон, две канистры. Краска масляная - один бак, от таджиков осталась, что месяц назад ремонтировали четвертый этаж. Кстати, от них же осталась в наследство куртка с двумя пакетами неизбежного насвая и несколькими пачками моршанской "Примы". Гадость редкостная, зато махорка, а не какой-то эрзац-табак. Баллон пропана - один в подвале, один у входа, початый. Я, вообще-то, заказывал четыре, но, как говорится, пошли прораба за шпателями - он один и привезет. Зато есть еще рабочие комбезы из плотной ткани, два комплекта. Сапоги кирзовые огромных размеров. И роба сварщика, что на мне.
И море бесполезных сейчас мелочей. Типа зарядки для мобилы, брелка с ключами от моей старой "девятки", которая уже месяц как в ремонте... Отвертки-пассатижи всякие - полные карманы, Прокладки, ситечки для "лягушки"... Что угодно, только не рация, настроенная на волну МЧС. И уж точно в карманах не завалялось роты спецназеров, которые спят и видят как бы меня из неприятностей вытащить.
А что есть у напарницы по несчастью? Косметичка да помада? Свой воспитательский запас влажных салфеток у нее закончился еще вчера. Охо-хо...
- Женьк! А Женьк! Слушай, а ты ж вроде в институте училась?
Мой голос в темноте прозвучал гулко.
- С чего ты решил? В колледже, на учительницу младших классов.
- Ну, ты это.. Назвала ж этих таким умным словом, типа лапти матершинные. Я и подумал..
Она рассмеялась. Хорошо. Смех - он чертовски приятен, когда вот так встрянешь.
- Да не, Ян. Просто отец был агрономом, а бабочки им вроде постоянно мешали. Лепидоптерия по-латыни. Они их травили чем-то. Только ты зря думаешь, что мы вот сейчас тебе в подвале инсектицид добудем. Которым сады опрыскивают.
- Досадно. А вот в "Таинственном острове" у этого, как его, там еще ученый был. Он бы наверняка что-нибудь зафигачил бы, по-любому.
И почему я в школе химию прогуливал? Эх...
Детишки ворочались и тяжело дышали.
Я пошел вдоль стен, освещая диодным китайским фонариком подвал. Нужна вентиляция. Решетки защитные от чешуйчатокрылой мелочи. Попробую, что ли, штукатурную сетку на раму набить да в фановые трубы ими прикрыть, когда вскрою. Всяко вытяжка будет. И мастикой смажу, чтобы твари прилипали. А там жженым битумом да заслоночкой через одну из труб попробую сигнал подать. Перед выходом. Как говаривал младший сержант Карасев - не ссы, прорвемся.
Я составляю план действий, стараясь думать по порядку. Мне надо принести воды, по возможности найти еды и как-то подать знак что мы ещё живы. Если есть кому подавать, мелькает мысль, но я её отгоняю. Для всего этого необходимо выйти. И, что ещё важнее - успешно вернуться.
В сотый раз за последние дни я вспоминаю план здания. Ближайший туалет расположен на первом этаже, сразу у лестницы. Это значит что за водой надо пройти двадцать метров до конца коридора и подняться наверх.
Пищеблок находится на том же этаже, но в другом конце коридора. Это ещё двадцать метров в одну сторону. И всё это с огромной неповоротливой тележкой. Звучит не очень страшно, но я всё равно боюсь и почти не стыжусь этого. После того, что я видел сразу после нападения... Впрочем, выбора все равно нет.
Но, перед уходом надо всё-таки настроить вентиляцию - если я не смогу вернуться, это позволит Женьке и детям протянуть ещё немного.
Дети постепенно начали просыпаться.
- Евгения Николаевна, я пить хочу! - это Марина, ей почти семь. Самая взрослая девочка из всех групп, что собрали в дежурный садик на это лето. Сообразительная малая, кстати. Некоторым взрослым фору даст запросто.
- И кушать! - а это Сергей, самый наш непоседа. Старших я уже научился различать по голосам, а вот младших - путаю. Никогда не любил детей и не рвался с ними возиться, а вот поди ж ты. Папа, мама, я - дружная семья. И сегодня я тот мужчина, который пойдёт добывать мамонта.
Женя выдаёт воду, по чуть-чуть. Просит старших помочь ей с малышами - удивительно, как они её слушаются. Видимо тоже понимают, что нам сейчас нужно держаться вместе. Или просто мастерство воспитательницы, недоступное простым смертным?
- Поможешь мне? - Женя отвлекается от детей и согласно кивает. И улыбается. И мне становится немножко легче. Господь Бог классно придумал, когда сотворил женскую улыбку именно такой, точно вам говорю.
- А что надо делать?
- Стой наготове и если какая-нибудь тварь пролезет через трубу - надо её сразу сжечь.
- Хорошо.
Я вскрываю фановую трубу, рядом со мной с огнемётом стоит Женя. Дети затаив дыхание наблюдают за нами с другого конца подвала. Я надеюсь что труба не забита этими адскими бабочками и нам везёт - всё проходит успешно.
Теперь я могу идти.
Я надеваю робу, старательно обматываю малярной лентой все незакрытые участки кожи. К счастью, для рук есть нитяные перчатки. К сожалению, для лица ничего нет, и лента тут не поможет. Ну, придётся быть внимательнее.
А, главное - не забыть мобильник. В подвале приёма нет, но, возможно, на первом этаже ситуация изменится. В конце концов, не обязательно же эти бабочки должны были повредить вышки? Они же действуют в автоматическом режиме...
Женя обнимает меня на прощанье.
- Не бойся, я быстро! - мне бы ещё быть в этом уверенном. Впрочем, совет "не бздеть" подходит к этой ситуации как нельзя лучше.
И я выхожу в коридор.
До туалета я добираюсь довольно легко. Вернее, просто. Всего-то двадцать метров, мерзкий хруст хитина под ногами, и отдельно вылетающие светящиеся твари. Думаю что это здорово что они светятся - не пропустишь. На лестнице, конечно, пришлось потрудится - быстро подниматься вверх с тяжеленным баллоном, таща за собой тележку - ещё та акробатика. Но лестница короткая.
Я захожу в туалет, закрываю дверь и зачищаю помещение. Счастье, что они не роятся в здании. Водопровод работает и я наконец-то выдыхаю. Впервые за три дня - хорошая новость. Это значит что работают насосы, есть электричество и жизнь за пределами детского сада все ещё есть. А это значит что нас спасут.
Наверно, выдохнуть было не лучшей идеей. Потому что как только я поставил воду набираться, из коридора раздался детский крик, а потом - плач.
- Яааан! - ах ты ж, какого хрена здесь делает Сергей?
Не суетиться, главное не суетиться, это увеличит риск для нас обоих. Я выкатываю тележку в коридор и оглядываюсь: Сергей скорчился в комочек у стены, а над ним роится довольно внушительное светящееся облако. Твою мать, как этот идиот вылез?
- Ни в коему случае не двигайся! - я направляю струю огня в верхнюю часть роя. Часть насекомых летит ко мне, на свет, оставляя ребёнка за спиной.
Господи, если ты есть, пожалуйста, пусть для него всё обойдётся. Да и для меня - тоже.
От жаркой струи рой расступается. Я бросаю горелку включенной и прыгаю к мальчонке. В одно движенье моя брезентовая рабочая куртка оказалась в руках, а в нее закутан Сергей. Бегу. Двадцать метров. С кричащим от боли ребенком на руках. Сзади бетонную стену лижет пламя горелки, огонь прямо в середине клубящегося роя мотыльков.
Женя как сердцем почуяв неладное, встречала меня у входа в подвал.
Воды не добыл, горелку потерял. У мальчонки три ожога. Кислотные, до кости. Два - на руке, один на лице. Женя кусает губы, по бледному лицу катятся мелкие капельки пота, но она обрабатывает раны пацану последними каплями воды из бутылки и чем-то из дальних уголков дамской сумочки.
Это все, братцы. Это каюк.
Больно жгло где-то в районе левой лопатки. Как тогда, на югах... В мозгу что-то щелкнуло, как от окрика сержанта.
- Надо прорываться в аэропорт, Женя. Или на речной вокзал. Там просторная герметичная техника. Я сейчас попробую найти транспорт и создать нам коридорчик. Приготовь детей. Будем их выводить партиями по сколько-нибудь.
С этими словами я начал подтаскивать к выходу десятилитровые банки битумной мастики.
- Слушай сюда. Горит такая банка полчаса где-то. Ярко, дымно, горячо. Соберет вокруг себя всю окружную дрянь, что порхает. На наше тепло кидаться не будут если рядом есть что поярче. Они ведут себя навроде мотыльков. Только что проверил.
Сварганю себе сейчас пару факелов из черенков от лопат и ватника неизвестного таджика, они помогут мне выйти и найти какой-никакой автобус или грузовик.
- Ян... У тебя дырка на спине. - ее голос дрожал. Кажется, нервишки-то сдают.
- Бывает, чо. Держись, красавица. Когда еще такое приключение доведется поймать? - о, кажется, в моем голосе появились фирменные нотки младшего сержанта Карасева. Как ты там говорил, старый друг? Тогда, на югах? Придет и твоя очередь? Пророк хренов, блин, не тем будь помянут!
Вскрытые банки мастики стоят у выхода. Это уже когда буду коридор делать, пока побегу так, на дурнину, с факелами. Зажигалка в руке. Ну, с Богом.
Я вышел. и Женя быстро закрыла за мной дверь.
Коридор. Конец коридора, поворот, направо, к санузлам, и налево, к выходу. Там, где направо - твари плотно клубятся вокруг еще горящей газовой горелки и тележки. Подхожу к выходу. Зажигаю один факел, пинком открываю дверь и вылетаю наружу.
Август. Еще не осень, но уже есть собранные кучки опавшей листвы. Дурацкое лето было, сплошные пасмурные дни да дожди. Вот природа и подумала, что уже пора листву сбрасывать.
Попробую поджечь одну кучку. Плесну ацетончика и факелочком... Верное решение! Штук эдак много светлячков повернули от меня к костерку. Годится.
Перехожу на бег. Краем глаза отмечаю, что на огонь-то они кидаются, а вот дыма шугаются, как и положено насекомым. Это прекрасно, моя мастика дает много смрадного дыма. Кстати, нужна аптека и чем носы заткнуть детворе. Маленькие они еще чтобы дымом дышать.
Город выглядит как... Как некий другой город времен моей юности. Кажется, мне опять девятнадцать и я опять в проклятом месте. Видал такое, будь оно неладно. Только на этот раз со мной нет моих отмороженных наглухо братьев, а за отца-командира, который все знает и все умеет - сегодня я сам. И там, в подвале, куча молодняка, которые на меня смотрят так же, как я тогда смотрел на сержанта Карасева.
Бегу. Где-то тут, два квартала вправо, должна быть гостиница понтовая. Там турье. У автобусов этих шведских старт от кнопки, коробка автомат, значит, скорее всего, в качестве противоугонки клемма на аккумуляторе скинута и все.
Бабочки навстречу летят уже чаще, засекли. Поджигаю второй факел, отвожу его максимально в сторону. Олимпийская эстафета, блин. Бегун стилем беременной Исинбаевой в Сочи, блин еще раз.
Кстати, огонь помогает. Они целятся в факел, а не в мое разгоряченное тело. Только рука устает.
У гостиницы ажно три автобуса. Один манерный такой, междугородний. Бросаю факел в стоящий рядом с автобусом понтовый кабриолет и сходу дергаю на себя ручку водительской двери. Да! Есть в жизни счастье. Кто ж их будет запирать, если тут всегда табуны швейцаров да охранников?
Так, где у нас тут масса включается? Ага, как и на "Зил-131", под водительским сиденьем. Кнопочка... Гадкие заморцы, где у вас кнопка зажигания? Я ж по-заморски ни бум-бум! О. Вот эта. Внезапно - синяя.
Пока грелся движок - пробежался по салону. Отлично. Кондиционер, аптечка. Ух ты! Спасибо всемирной рекламе обычной воды, что в фирменной упаковке стоит дороже бензина! Тут целая коробка маленьких поллитровых бутылочек для турья!
Жди меня, Женя. Детишки, кажется, вы сегодня еще и мультики посмотрите.
Падаю на водительское место и ничего не вижу сквозь лобовое стекло. Совсем ничего. Сейчас же раннее утро, свинцовое пасмурное небо почти серое, а ничего не вижу, узоры какие-то на стекле. В охреннении приглядываюсь и застываю. Все лобовое стекло сверху донизу залеплено развернувшими крылья бабочками-мотыльками. Ох ты-ж, гадины. Еще не видел их так близко. Слетелись на тепло двигателя...
У них крылья изнутри, оказывается, переливаются всеми цветами спектра.
Машинально включил фары - и мотыльков смело со стекла. Вышибающей глаза яркой спиралью уносятся вокруг лучей фар в глубину стоянки.
А я ведь никогда не видел их в лучах солнца. Всегда темно или пасмурно и в полутьме они похожи на снежинки...
А они вон какие, цветные оказывается. На крыльях едкие капельки, переламывающие свет.
Трогаюсь с места. Поехали. Зацепил крылом почти погасший кабриолет. Автобус двигается как во сне и сам я чего-то все время зависаю, пока еду к тлеющему костру у детского сада. Спина мокрая, роба липнет к креслу.
А ведь это я кровью истекаю.
Так. Не умирать.
Медленно, как под водой, автобус выдавил ворота в ограде детского сада, развернулся на аллее и встал боком в притирку к дверям подвала.
А, что теперь то, а? Фары погасить. Вместе со светом чуть не потерял сознание.
Так, что дальше то, а? Выводить детей скопом? Тут то они нас и примут, на выходе. Нет - сначала одно важное дело на втором этаже.
Как закончил наверху - вламываюсь в подвал. Там меня встречают вопли и крики. Заходятся все. А мне так плохо, что я почти их и не слышу.
- Ян! - кричит Женка мне в лицо. - Ян! Сережка умер!
- Я понял. Да, Жень, я понял. Не плачь, держись. Вот, одень робу, сверху притащил, хоть какая защита и давай спиногрызов в автобус, я его ко входу подогнал. Выносить в мешках, в пластиковых, для мусора, вот тут рулон целый. Хорошо, что все мелкие, можно на руках переносить. И скорее давай, - я второй этаж поджег...
-Что?!
Много ли я их успею переносить - что-то меня ноги не держат. Что-то я вовсе падаю...
Ой, Женька, как же ты одна...
Первые. Ступеньки, коридор, автобус. Чисто.
Вторая партия. Ступеньки, спотыкаюсь... Я закрыл двери? Вроде. Да? Это важно, чертовски важно!
Третьи. Все чисто, закрыл. А где же эти твари, неужели так пожар помог?
Двух на руках вынес. Есть.
- Сколько еще, Жень?
- Двадцать. Давай вместе.
- Нет, оставайся с ними.
Еще двое в автобусе. Глаза слезятся от дыма, голова гудит и, кажется, у меня не хватит сил еще раз спуститься и подняться пять ступенек в подвал. Приплыли...
- Сколько еще? - не узнаю свой голос, дрожит, хрипит.
- Я сама пока, полежи немного. Банки с краской у входа выставила...
- Сколько?
Женька исчезает за дверью с белым мешком в руках.
Ни черта не вижу, все плывет, жарко как в сауне. Че так жарко? Это только мне или огонь спускается... Пять белых пятен под ногами. Дети спрятались, подготовились, молодцы, да.
Как в детских Стартах играем "Прыжки в мешках". Кто первый доскачет и передаст эстафету? Чья команда сегодня победит?
Откуда еще силы юморить? Нет, надо собраться, я должен!
- Дядя Ян, я сама идти могу, только вы дорогу показывайте, - это Маринка. Одела на голову мешок, прорезь для глаз сделала.
- Хорошо, на руки взять можешь кого?
- Да.
Впятером плетемся как улитки, спиной прижимаюсь к стене, чтобы не упасть, дети крепко обхватили шею. Дышать не могу, нечем дышать...
- Давай сюда, - Женя забирает один из мешков, - Быстрее, сейчас крыша рухнет.
Как в автобус добрались - не понимаю, огнем полыхнуло в последний момент, и жар накрыл с головы до ног. Хорошо хоть успел ребенка передать вперед.
- Ян, вставай, - шепчет она, чо разбудить боится?
- Надо в сторону отъехать, а то загореться можем. Я завести не могу, слышишь!
Слышу, чо ж не услышать, когда тебе прямо в ухо орут, да еще и детский хор в сопровождение. Делаю глубокий вдох, чтобы были силы подняться, ан нет. Не получается. Воздух застревает в горле. Чудно. Неужели меня до легких прожгло? Сердце бешено колотится.
Это конец, но я успел.
Транспорт есть, колеса крутятся - выберутся. Да!
- Ян?!
Еще вдох пытаюсь делать, слабо, очень слабо.
- Кнопка синяя, - хриплю я.
- Что? Я водить не умею! - нотки истерики в голосе, но девушка тут же берет себя в руки. Шум двигателя, резкий рывок, меня переворачивает на спину, сверху сыпется всякая дребедень: мелкие сумки туристов, зонты, шапки, бутылка минералки.
Маринка дает хлебнуть. Немножечко легчает. Почти не дышу, но по телу легкость и силы подняться появились. Последние силы, а?
- Заклей рану... дырка в легких ...там в аптечке есть.
Женя все понимает. Чувствую, обжигает спиртом, плотно прижимает асепт-пакет, укол какой-то вколола. Пью еще воды, легчает.
Затаскиваю свое тело за руль. Ногу на педальку... Попробую пока вывезти их подальше, к аэропорту, там по пути часть военная должна быть, может кого встретим.
- Связи нет, - траурно сообщает Женя.
- Хрен с ней, слушай внимательно, - я разворачиваю автобус, расталкивая брошенные на перекрестке машины. В городе никого, пусто. Насекомые хозяйствуют, беспечно перелетая с одной неоновой рекламы на другую, - Днем они вас не тронут, им солнечного света хватать должно. Вон как крылья светятся радужно. Одевайтесь в черное, держите кондиционер похолоднее...
Кашляю, кровью кашляю...
- А вот по ночам, эти твари как раз без света силы теряют, бесятся. К теплу им надо. Так что ночью сидите тихо.
Женя кивает и гладит ласково по голове, как мама.
Сердце уколами рвет грудь.
Трасса свободна, на бигборде горит "До аэропорта 5 км". Никого нет...
- Зимой они все передохнуть должны. До зимы доживете - считай победа. И еще одно...
Нет, не договорю. Губы не слушаются и немеют. Все, конец.
***
- Тетя Женя, а расскажите еще раз, какой он был? А то вон завтра Мишка мелкий опять спрашивать будет, он уже не помнит...
Евгения Николаевна промокнула салфеткой слезы, прижала покрепче Маринку. Еще двадцать восемь детей тихо спали на разложенных сиденьях их вечного дома на колесах. За окнами, смешиваясь с белым снегом, порхали бабочки.