Аннотация: В деревне начались странные вещи. Вдруг ни с того ни с сего кто-то начинает пить кровь животных. Одна из местных женщин догадывается о том кто во всём виноват и убивает своего сына. И всё бы было отлично... только сын возвращается.
Сегодня её недавно умерший сын вернулся домой.
Женщина готова поклясться, что достаточно била лопатой ему по голове, чтобы он никогда больше не встал, она готова поклясться, что они с Седриком закопали его достаточно глубоко, чтобы он не сумел выкопаться, и голову они ему отрубили (той же лопатой) и кол в сердце вбили, и чеснок в зубы воткнули. Но вот он гад такой всё равно вернулся. Женщина стоит и в горле её стынет крик, а в сердце стынет страх и ещё что-то где-то стынет, но она слишком занята этими двумя намечающимися льдина, чтобы следить за какими то ещё.
Она стоит посреди двора и потерянно смотрит на него, как он спокойно идёт к ней, совсем не шатаясь как пьяный, а ведь говорят, что мёртвецы только так и ходят. Нет, с виду он совсем не мёртвый. Его лицо не белое, глаза не красные, а плоть совсем не тронута тленом. И голова на месте, на шее никакого шрама. Может, она убила не того, а какого то другого, брата близнеца которого когда-то ещё в младенчестве утопила в речке, потому что была уверенна - двоих не прокормит. Может он не умер, а выжил, вырос и пришёл к ней, хотел встретиться с матерью которая его родила, которую должен любить и уважать (подумаешь, пыталась утопить. Женщина не видит в этом ничего необычного, все так делают), и тут же получил лопатой по голове. Да, наверное так, пусть будет так, потому что утопленные младенцы брошенные в кусты ещё могут выжить, но человек которому отрубили голову, вонзили в сердце кол, а после закопали - выжить не может. Чтож, женщина готова повторить, ей совсем не трудно, но всё же ноги у неё дрожат, живучесть её детей приводит её в ужас.
Сыну уже 20 лет, он красивый, но какой-то тщедушный, по мнению матери, у него нет ни горы мускул, ни пудового кулака, и он так мало пьёт, и ещё не раз не пришёл домой пьяным. Он мягкий, добрый, нежный и верит в настоящую любовь, думает, что найдёт девушку своей мечты, да только кому он нужен. Ха, верит в настоящую любовь. Никому такой не нужен.
Но женщина убила его совсем не потому. Кто-то в деревне повадился пить из скотины кровь, а потом и людей стали мёртвыми да обескровленными находить. Кто же это ещё может быть, кроме того, у кого нет ни горы мускулов, ни пудового кулака, и кто верит в настоящую любовь. Только такие вампирам и нравятся, а значит, заразили его кровососы проклятые и он теперь тоже такой же кровосос. Вот и решили они с Седриком, что неплохо бы убить вампира, пока никто в деревне не прознал, чей он сынок.
Только вот он сын её - идёт к ней и голова его на месте и грудь цела и чеснока во рту нет и на одежде ни пятнышка, на нём какой то фрак чёрный, дорогой, и цилиндр в руке и чёрный саквояж и он наверняка так же верит в настоящую любовь, как и раньше. В таком виде только в настоящую любовь верить и надо. Тфу ты гадость, позор какой.
Идёт к ней, как ни в чём не бывало и улыбается и цилиндр в руках перебирает, а что это там у него под мышкой зажато? Аааа, трость, чёрная, дорогая, наверное, с набалдашником в виде летучей мыши - ну точно вампир, и какой живучий.
В теле у женщины уже всё замёрзло, только колени дрожат, она всё порывается с места сдвинутся, хоть шаг назад сделать, но он своими голубыми глазами её как будто к месту одному приковал и ни на секунду не отпускает и всё улыбается так приветливо и совсем не зверски. Что же сейчас будет?
Вот он и подходит к ней, наконец. Останавливается совсем рядом, наклоняется у неё над ухом и шепчет (дыхание у него тёплое, совсем как у живого человека замечает про себя женщина):
- Видите маменька, я не вампир.
Выпрямляется и одаривает маменьку обворожительной улыбкой. И такие манеры у него аристократические. И где научился? Не в могиле же...
Мать смотрит на него с ужасом в глазах и не знает, что ей теперь делать.
А он в это время берёт её за локоть, мягко так, и ведёт в дом. Нет сил сопротивляться, лучше поднакопить силенок, если спасаться придётся, а сейчас он вроде убивать её и не собирается. Хотел бы - уже бы убил, это же деревня, здесь у мужиков да баб провинившихся разговор короткий. Хотя мало ли что можно ожидать от идиота, который ни горы мускулов, ни пудовых кулаков не имеет, и в любовь настоящую как аристократ зажравшийся верит?
Он ведёт её в дом, а женщина тем временем собирается с силами. Седрика дома нет, он то мужик, хоть уже и не такой молодой, у него и гора мускулов, и пудовые кулаки, и в настоящую любовь он не верит, он сейчас с мужиками водку глушит, а значит ей одной справляться придётся.
Они входят в тёмную избу, хоть и чистую, но убогую и постылую, он жестом велит ей сесть за стол и сам садится напротив. Смотрит внимательно насмешливыми глазами в которых прыгают искры. "А в глазах то бесы пляшут. Уууу, дьявольское отродье", - думает женщина с ненавистью.
Дьявольское отродье кладёт трость на чистый, но убогий и постылый стол и говорит:
- Вы маменька зря мне голову отрубили, и кол в сердце тоже зря вбивали, и чеснок вам погоды не сделал, а о могиле я и вовсе ничего говорить не буду, - он бросает на неё насмешливый взгляд. - Всё хорошо это против вампира, да только с чего вы решили, маменька что я вампир?
Женщина таращит на него глаза как рак какой-то:
- Да я, я, я... - Она не знает что сказать, хочет оправдываться, но что-то не получается. Тфу ты проклятье, под этим взглядом голубых глаз и слова не вымолвишь. Специально он, что ли так смотрит, чтобы всё самому болтать, а ей и слова не дать сказать.
- Так что же маменька? - и снова улыбка насмешливая. - А скажите ка мне маменька, перестала ли после этого скотина дохнуть, и перестали ли людей обескровленных находить?
Женщина бледнеет и с трудом отвечает:
- Нет... - снова запинается. Глаза у неё так выпученными и остаются, как будто она с такими всегда и ходила. Неужто ей удобно?
Сын довольно кивает головой и продолжает спрашивать:
- А скажите ка маменька, никто больше после убийства моего не исчезал?
Женщина отрицательно качает головой.
Он снова доволен.
- Ну и прекрасно маменька, - говорит он ласково, а потом ставит свой саквояжик на стол, открывает его и выкладывает топорик серебряный, кол, чеснок и лопату маленькую.
- Тогда давайте приступим маменька, - говорит он ласково. - И Седрик как раз аккурат сейчас придёт. Он тоже совсем не лишний будет.
Женщина бледнеет, вскакивает с места, отшатывается от всего этого ужаса на столе, пятится к двери.
- А потом я может быть вас даже сожгу маменька, - с улыбкой говорит сын, берёт топор, встаёт и не торопясь, идёт к ней.
Как охотник дичь загоняет он её, только за дичью дверь распахнута, может и улизнуть, но сын кажется, этого не боится. Никуда она не денется.
А вот и Седрик, как муха на мёд, рано пришёл на удивление, как будто знал, что сегодня и ему смерть перепадёт. Идёт, шатается, но не настолько, чтобы в кусты валится. Всё таки хороший мужик и сильный и работящий и пьёт на пару грамм меньше остальных. Такое золото.
Останавливается в дверях, точнее за косяк хватается, поэтому и двигаться дальше не может. Косяк то с собой не понесёшь. Заглядывает в дом, уже темно довольно, щурится на темень в избе и почти тут же трезвеет когда понимает кто перед ним.
Глаза убитого горят, посверкивают.
А ночь близка. Мать уже начинает терять остатки разума, которого у неё и так мало до неприличности, то же и с Седриком. У них вырастают клыки, и они совсем забывают о сыне, вернувшемся из могилы. Их тянет к крови, а сын смеётся. Ночь весела для него - для них не очень, ведь они всего лишь вампиры.
- Сначала Андрей пропал, а теперь и эти двое, - причитают бабы в цветастых платках. Все судачат, кудахчут не переставая, без устали, без передышки и перерывов на обед.
Они ещё и не знают что тем на болтовню у них скоро поубавится. Скотину, да людей обескровливать теперь может ещё и долго не будут. Пока до этой деревни зло опять дойдёт, все эти люди мухоморами обрасти успеют.
А на дороге через лес, на пути к городу шагает молодой человек с тростью, с саквояжем,
во фраке, с цилиндром на голове, красивый, добрый, нежный, верящий в настоящую любовь. Его белые перчатки кристально чисты, не смотря на ту работу, которую он только что выполнил. Он не Ван Хельсинг, он только учится.