Бичев Дмитрий Владимирович : другие произведения.

Сумерки Богов

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Продолжаем выкладывать на суд да дело первую главу нового многосерийного романа про Богов и их историю. Если кто читает - отзовитесь, добры молодцы и молодицы, возвестите что лепо здесь, а что не лепо.

Сумерки Богов. Драма в трех действиях.

Действие третье.

   2 июля какого-то года. 4:15 утра. Ближнее Подмосковье.
      Подержанная, но некогда дорогая иномарка остановилась перед типовой пятиэтажкой в спальном районе. Спортивного вида молодой человек в простых джинсах и олимпийке заглушил двигатель, вышел из машины, пикнул сигнализацией и затравленно огляделся по сторонам. Во дворе, несмотря, на наступающий рассвет, было темно, и даже фонари на столбах неохотно разгоняли предутренний безлунный мрак. Ни души. Человек харкнул на асфальт и направился к двери второго подъезда. Сильным рывком он открыл запертую на магнитный замок дверь и поднялся на пятый этаж пешком, проигнорировав лифт.
      - Абдулло! Абдулло, открывай! - Парень принялся тарабанить в железную внешнюю дверь пятьдесят второй квартиры.
      - Эй, братан, просыпайся, ты чё там?! - И вновь стук кулаком.
      - Эээ... кто там? - Спустя долгое время раздался глухой, сиплый со сна мужской голос с той стороны двери.
      - Братан, это я, Антон. Слушай, извини, не мог ждать. Открой, поговорим, я все объясню.
      Пауза. Дверь приоткрылась, из-за неё показался одетый лишь в плавки, накачанный, волосатый и сильно бородатый мужчина с бритой наголо головой, лет тридцати с небольшим. Он с сомнением оглядел назвавшегося Антоном и лестничную площадку. Затем кивнул головой.
      - Заходи. - Мужчина впустил парня, убрал из-за спины руку с пистолетом, поставил его на предохранительный взвод.
      - Эээ, Махмуд, подрос, смотрю, подкачался! Красава, скока от груди жмешь!? - Молодой человек, назвавшийся Антоном, протянул руку и, не дождавшись ответной руки, полез обниматься.
      - Антон, ты чего в такую рань? Чего стучал, что, звонок сломался? Случилось у тебя что? Ты мне тут всех перебудил, э-э-э, чего на мобильный не позвонил? - Бородач отстранился, подался назад, пропуская парня в дом.
      - Тут, короче, братан, не телефонный разговор. - Антон, скинул кроссовки, в одних носках прошел по коридору на кухню, видимо, хорошо зная планировку этой квартиры. Абдулло/Махмуд пожал плечами и последовал за ним, тщательно закрыв дверь.
      - Короче, Али, тут такое... Такое дело, короче, давай, короче, кофейку твоего вкусного дернем, и сейчас сам все увидишь.
      На кухне, простой, но с приличным по современным меркам "евроремонтом", гость по-хозяйски налил воды в электрочайник, включил его, покопался на полках, доставая початую пачку растворимого кофе "Жокей" и пару чашек. Абдулло/Махмуд/Али присел за стол, почесал стволом пистолета за ухом.
      - Сейчас, брателло, я все расскажу, но сначала на-ка, попробуй. - Парень достал из пачки кусочек рафинада, из кармана маленькую, серебряную, с чернением, фляжку, отвинтил ее крышку, капнул на сахар несколько капель темной жидкости и протянул бородачу сахар на ладони.
      - Э, друг, может лучше кофе? Ты же знаешь, я дурью не балуюсь и тебе не советую.
      - Это не дурь, братан, это новая жизнь, новое начало. Я тебе отвечаю! - Горячо сказал парень, готовя такую же порцию сахара себе.
      Чуть помедлив, хозяин дома взял предлагаемый ему кусочек, понюхал его.
      - Э, Антон, брат, чё-то мне не по кайфу это всё. Давай ты сейчас обратно к себе домой поедешь, выспишься, а утром я к тебе сам заеду, поговорим обо всём, что хочешь. Хочешь, шашлыки поедем кушать потом, э?
      Антон, успевший уже сделать две чашки крепкого кофе, захрустел своим сахаром, залпом запил его горячим кофе, поперхнулся, откашлялся и кивнул на раскрытое по летнему времени окно.
      - Сюда посмотри.
      Абдулло/Али/Махмуд перевел взгляд на окно и вдруг изменился в лице. Он резко вскочил, с грохотом опрокинув табуретку, громко вскрикнул.
      - Ай, нечистый!!! Билят, что это за хурма?! - В сильном волнении он даже забыл о лежащем на столе пистолете.
      За окном висел большой, величиной с баскетбольный мяч, шар - не шар, а скорее что-то, совершенно точно похожее на глаз, беспокойно вертящийся на месте, попеременно поглядывая своим вертикальным зрачком то на одного, то на другого человека.
      - А я, билят, знаю?! - Антон тоже пришел в некоторое волнение, но всё же был гораздо спокойнее своего товарища. - Эта хурма за мной уже второй день везде летает с того самого случая. Но ничё, она безобидная, вроде. Просто летает и молча пырится. Ты кушай, кушай сахарок, Алибаба, он вкусный и нервы успокаивает. А нервы того - беречь надо.
      - Тьфу, что за гадость, на вкус как будто кровь с ссаниной смешали...
      - Ну, не мёд, конечно. Но стресс снимает. - Антон, улыбнулся, встал, прошёл к окну и закрыл его, задернул шторы.
      - Мальчики, у вас всё в порядке? - В кухню заглянула девушка в коротких шортах и растянутой футболке с надписью "Анжи". Причём от неожиданности хозяин квартиры вздрогнул. Выглядела девушка заспанной, но явного неудовольствия на ее лице не читалось, скорее любопытство. - У вас тут что-то упало, да?
      - Марина, привет, да не, всё хорошо. Сулейман вот твой с табуретки упал, там, наверное, ножка разболталась. - Гость налил себе еще кофе, немного натянуто улыбнулся.
      - Привет, Антон. Сула, тебе через три часа на работу, помнишь? - Девушка окинула кухню взглядом, зевнула и ушла, снова прикрыв дверь.
      - Ну и что это?! Зачем?
      Антон молча помешал кофе, аккуратно положил ложечку на стол.
      - В общем, слушай. Так получилось, что я недавно с одним пенсионером пересёкся. Ну обычный такой дед, хорошо прикинутый, в пальто, шляпе, очки золотые. Обеспеченная старость, в общем, сразу видно. Ну и портфельчик у него с собой был такой, кожаный, недешёвый. Ну и, короче, так вышло, что дед мне этот свой портфельчик дал поносить. Сам, конечно, добровольно. В портфеле этом была всякая фигня: бумаги там какие-то не на русском, печати, дискетки всякие, я, в общем, в этом мало чё понимаю, бабок не было, а эту всю макулатуру надо знающим людям показывать или тупо сбрасывать. Ну, решил из любопытства пробежаться глазами, перед тем как скинуть. Ну и, короче, нашлась там записная книжка, ну типа ежедневник. Написано в ней всё по-русски, почерк хороший, чёткий. Короче, я почитал ее сдецл, как будто наркоман какие-то приходы свои описывал, такая вообще туфта написана. Ну, я подумал, а чё, внимательнее портфельчик просмотрел, там под подкладкой что-то прощупывается. Подпорол её, а там вот эта, короче, фляжка, и ещё вот - болт. - Антон извлек из кармана джинсов массивный серебряный перстень-печатку, надел его на средний палец правой руки, негромко произнес что-то вроде "Ашасса", после чего перстень вдруг засветился неярким голубоватым светом. Свечение это стало распространяться по руке Антона, и вскоре вся его правая кисть заполыхала холодным синим пламенем.
      - Фокус-покус, билят, - Антон повел рукой в воздухе, и стоявшая перед ним чашка кофе поднялась в воздух без каких-либо видимых причин и зависла перед обалдевшими, круглыми глазами хозяина квартиры.
      - Ну как? - Осклабился Антон.
      - Это, билят, ты чё мне за наркоту дал?! Глаза, билят, кофе, билят, я тебя, билят, сейчас сам за окошко выкину, билят! - Хозяин квартиры явно не находил верных слов, чтобы передать охватившее его волнение и мистическое чувство.
      - Да не, братуха! Это магия! - Антон поднес левую руку к правой и огонь распространился и на неё. Затем парень развел ладони в стороны, и кофе плавно вытек из повернувшейся набок чашки, собрался в воздухе в дрожащий студнем шар, завис в полуметре от стола, наплевав на законы всемирного тяготения и уважение к чувствам хозяина дома.
      - Билят, билят, билят, иншалла! - Прокомментировал это природное явление хозяин квартиры, закончив свой комментарий, впрочем, довольно неожиданно.
      - Вот и я поначалу думал что это бред. Но потом сам попробовал, как в книжке написано, и просто охренел. Вокруг нас, походу, разное колдовство и небывальщина везде, а мы вообще не в курсах, секёшь? Там, короче, такая шняга в этой книге написана, что вот это чё я сейчас показал - так, лысого разве погонять.
      Абдулло/Сулейман недоверчиво ткнул пальцем кофейный шар, от чего тот вздрогнул и, отплыв немного в сторону, снова повис в воздухе неподвижно.
      - Короче, там путано написано, но я просёк такую фишку, что типа прям здесь и сейчас происходят такие движения, такие дела варятся! А мы тупо не видим этого. Ну как объяснить... Мы всего этого не видим отчасти из-за того же колдовства, то есть которое скрывает от нас все эти дела, а отчасти из-за того, что не хотим этого видеть, не верим. И если чего такого заметили необычного, то сами себя убеждаем, что такого не может быть, придумываем, короче, для себя какие-то отмазы. - Молодой человек вытянул губы трубочкой, со свистом и хлюпаньем втянул в себя кофейный шар.
      - Антоха, братишка, я не хочу тебе плохо говорить, но ты сам понимаешь, ты пришел в четыре утра, что-то мне дал, и чушь эту несешь. Ты, может, сам словил трип от палёного экстези, меня раскумарил, вот мы с тобой вдвоем мультики здесь смотрим. Отпусти меня, брат, братан, братишка, я же ни в чём не виноват! Давай я сейчас спать пойду, а ты, лучше бы, конечно показался врачу, ты не подумай, я тебе добра желаю, друг! - Бородач умоляюще сложил руки на груди, тревожным взглядом наблюдая за парящей над столом чашкой и горящими руками Антона.
      - Нихрена себе ты комик! Это я тебя, значит, раскумарил?! Ты вообще знаешь, как меня колбасит теперь? И нет, нихрена это не от "сапогов", не от "спайсов" или другой какой дури. Думаешь, мне улыбается, что за мной везде теперь это буркало летает? А оно начало с того самого момента, как я колечко примерил. Я про него прочитал в этой же книжке, там и это написано. Это "Наблюдатель", я нихера не понял живой он или нет. Но там написано, что его посылают маги или иные сущности, чтобы искать проявления магии. Оно типа ищейка или шпион, понимаешь ты это?! То есть эта гнида меня пасёт и пасёт по чьей-то наводке!
      - И на куя ты тогда её сюда притащил?! - Хозяин квартиры тоже сорвался на крик. - Ты попутался, родной, да?! Ты вообще-то в курсе, что я тут на нелегальном, что я, вообще-то, и от мусоров и от братвы засухарился здесь? Какие такие маги-шмаги, какие, билят, с-сущности за тобой следят? Антон, ле, я тебя как брата люблю, но иди ты, короче, домой, пожалуйста, пока я тебя нахер тут не зарезал один раз, джахиль!
      - Э, стопэ! Ты за помелом-то следи немного. Давай оба успокоимся, не переживай.
      - Да кто тут переживает? Хайван! - Бородач перешёл на родной язык, и говорил довольно долго, отдавая в своей речи предпочтение ругательным словам. Вообще же ругался на родном языке он довольно редко, и нынешняя пламенная речь даже немного отрезвила его самого.
      - Собственно, зачем я пришёл-то к тебе. - Вклинился Антон в повисшую паузу. - Это вот, всё это, наш мир, всё, что мы знали - это, короче, залепуха, ерунда! Или все неправда, или неправда большая часть всего. То, как мы живем, это сродни слепому в темной комнате, набитой мусорами, которые могут тебя в любой момент принять. Ну там прямо так в книжке и написано - мир, типа, это занавешенная клетка с голодными чёрными пантерами, и они, типа, видят тебя, а ты их нет. Братан! Ты мне как родной! И поэтому я приехал спасти тебя, открыть тебе глаза! Я, в натуре, делюсь могуществом, этой божественной кровью, которой мы с тобой сейчас закинулись. Ты не подумай чего, это реально не дурь, это реальная вещь! Она откроет перед нами дивный новый мир! Прольет так сказать свет во тьму!
      Хозяин квартиры молча и внимательно смотрел на горячо говорившего Антона.
      - Послушай, вот я о чем. Боги, ну там индийские или греческие, или ещё какие, они не совсем боги. Короче, я прочитал, что многие из них давным-давно были простыми людьми, ну подтипа как мы с тобой. Потом они постигли истины, получили силу и поднялись так высоко что... - Антон, оживившись, встал с табуретки и начал прохаживаться по кухне, буквально декламируя свою речь, взмахами руки придавая своим словам больше убедительности.
      - Э-э, чё ты там мутишь э-э???? Чё за варианты? Какие боги?! Аллаха побойся!- Бородач немного пришёл в чувство, но снова начал потихоньку закипать, внутренне стыдясь и своего недостойного мужчины страха и своей несдержанности перед хорошим другом.
      - Погоди, Рамазан, не шуми! Я хочу сказать, что жизнь твоя сильно изменилась уже. И моя тоже. И тут, короче, ничё не попишешь. Ну, хочешь - в рожу мне плюнь, если тебе от этого легче станет! Понимаешь? Работа, машина, ипотека, дача, братва, мусора - это... тьфу! Пшик! Это всё уже не имеет значения. Теперь деньги для нас ничего не значат, ты меня понимаешь?! И люди, простые смертные, они теперь ничто для нас... понимаешь меня? Левитация, телекинез, снежный человек вся, короче, шняга, про которую на Рен-ТВ рассказывают, вечная жизнь, могущество - вот о чём я тебе толкую. Понимаешь, мы сами можем стать Богами! Я предлагаю тебе власть, о которой смеют надеяться лишь немногие.
      - Сабур, тормози, Антон, мне нужно подумать туда-сюда. Я не уверен, что мне это всё вообще нужно. - Бородач отвёл взгляд от рук Антона, поставил локти на стол, обхватил руками голову.
      - Подумай, дорогой, подумай...
        8:45 утра того же дня. Москва, улица Зацепский Вал.
      Солидного вида мужчина, лет шестидесяти, длинной коктейльной ложкой помешивал грог. Две порции этого напитка он только что приготовил и сейчас подливал в стаканы ром.  Одетый в жилетку, отутюженные брюки и мягкие домашние туфли, он стоял на кухне собственной, со вкусом обставленной квартиры. За столом сидел второй мужчина, в толстовке и спортивных штанах. Было видно, что он несколько минут назад вернулся с утренней пробежки и все еще с некоторым трудом переводил дыхание. Сухонький, невысокий, с небольшими щетинистыми усиками, он, из-за своей пышной, с благородной сединой на висках, шевелюры и небольшой бородки клинышком, очень походил на незабвенного всесоюзного старосту Михаила Ивановича Калинина. Глаза у "всесоюзного старосты" были пронзительные, внимательные, но в то же время удивительно добрые, в лучиках морщинок в уголках. Один глаз был подбит, причем синяк и припухлость захватывали и щеку.  Хозяин же квартиры густыми бровями, характерным носом, жестким лицом и седыми, короткими, но густыми колючими усами был больше похож на "пищевого" наркома и изобретателя "Докторской" колбасы Анастаса Ивановича Микояна.
   - На, дорогой, выпей. - Он поставил один стакан перед гостем, подсел к столу сам. Затем движением фокусника извлек из кармана брюк плоский серебряный портсигар, а из него, вместо сигареты - два кусочка рафинада. Он положил сахар на блюдечко, секунду полюбовался им, склонив голову набок, затем из жилеточного кармана достал маленькую серебряную, с чернением, фляжку, капнул на каждый кусочек сахара по две капли темной, пахучей жидкости. Мужчины взяли сахар, положили под язык и с минуту молча сидели, рассасывая его. Затем осторожно пригубили грог. Разговор возобновился.
   - Вот как тебя угораздило? - Не в первый, очевидно, раз удивился "Микоян".
   - А вот так! - Запальчиво возразил "Калинин" - Этот молодчик наскочил на меня из-за угла и сразу - Трах! Я и опомниться не успел. Вот ты что бы на моем месте сделал? В милицию побежал или устроил погоню?
   - Да правильно все. - Поморщился "Микоян" - Никуда он от нас не денется. Досадно только, что так не ко времени,  я только нам паспорта выправил по министерской линии.
   - Вот как? - Живо заинтересовался бородатый - И когда же едем?
   - Через две недели. Поедем через Ливан. У меня там хорошие знакомые есть среди друзов - остались еще со старых времен. Перейдем границу в районе Забадани. Если не найдем того, что мы ищем, в Дамаске, придется ехать дальше - в Багдад. Но я уверен, что это - в Дамаске.
   - Он уверен, - проворчал бородач. - Насчет Антарктиды ты тоже был уверен и что же? Чуть не повторили с тобой судьбу экспедиции Скотта.
   Усатый пожал плечами:
   - Боги - ветреные существа. А Кутх, наверное, самый ветреный из богов. Ведь он был там, значит, сведения у меня были самые верные. Другое дело - что столетней давности. Но по меркам богов - это не далее как вчера.
   - Не заговаривай мне зубы, - возразил "Калинин". - Мне вовсе не смешно было, когда мы провалились в трещину. Быть погребенным под десятками метров льда и столетия дрейфовать вместе с ледником к морю, чтобы потом уплыть в него с отколовшимся айсбергом - это не входит в мои ближайшие планы на жизнь.
   - Мой дорогой друг, ты - неисправимый романтик. А представь себе новый "Титаник", который потонет, столкнувшись с нашими вмороженными в лед телами. Разве это не станет величайшей погребальной тризной, достойной Сарданапала?
   - Тьфу на тебя! - "Калинин" даже сделал движение губами, будто собирался сплюнуть на пол, но не сплюнул.
   - В общем, решай вопрос с этим хулиганом, и пакуй чемодан.  Главное - вернуть Эликсир, у нас его мало осталось. Зачарованное кольцо - это грошовая безделушка, можно ему и на память оставить. - Подвел итог "Микоян".
   - Ну не-е-ет, - хищно ощерился "Калинин" и его добрые глаза стали еще добрее, потонув в сплошной сетке морщинок. - Я из него всю кровь по капле выпущу на память, а не кольцо ему. Сегодня же вечером удавлю его "Длинной рукой" прямо в постели, а вещички мои - умыкну. Он у меня наплачется горькими слезами. Я еще третьего дня повесил на него "Наблюдателя" и прекрасно знаю, где эта гадина скрывается. Ишь, распустились. Сталина на них нет!
   "Микоян" иронически улыбнулся в усы:
   - Ты же, кажется, в аппарате Ежова тогда работал?
   - Ну, работал!
   - Троцкистов громил?
   - Громил!
   - А когда в ноябре тридцать восьмого тебя люди Лаврентия брать пришли?
   - Правильно пришли! Такую контру как я давно надо было к стенке поставить! Недаром же меня товарищи звали Доктор Айболит. Сколько я трудовому народу крови попил.
   - Что же не поставили?
   - Молокососы, - презрительно сощурился "Калинин". - Я их как учил?  Трое в парадное, двое на черной лестнице, один под окно. А они? Поставили на лестницу одного щенка, фзу-шника. Я ему шею как куренку свернул, он и кукарекнуть не успел. Никогда я бракодельства в работе не поощрял и тогда не стал!
   - Ну-ну, будет тебе. Развоевался. "В сверкании молний ты стал мне зна-ако-ом...", - Напел "Микоян" и буднично закончил. - В общем, дело за малым. Решай этот свой вопрос и скоро мы уже будем греться под ласковыми лучами аравийского солнышка.
   Товарищи сдвинули бокалы, залпом допили остывший грог, и Микоян снова запел драматическим баритоном:
   - Арабская н-о-о-о-о-о-очь, волшебный Восто-о-о-о-ок. Здесь чары и месть, отвага и честь, дворцы и песок!
   - О, дивный Восток! О, сказочный край! Здесь яд и булат погибель сулят, смотри не зевай! - Подхватил добрый "доктор Айболит" и уже хором оба с чувством закончили:
   - Хоть лукав и жесток, но прекрасен Восток, наточи свой клинок и вперед! Пусть ковер-самолет от забот унесет на Восток, куда сказка зове-е-ет!
   02:24 ночи. Город Королёв, Подмосковье.
   Антону в эту ночь не спалось. Встающие перед ним перспективы бередили голову, а выпитое на сон грядущий пиво то и дело просилось наружу. Антоха ворочался на диване и от своего бессонного состояния отупело разглядывал расплывшееся на зеленых, советских еще обоях яркое, вишнево-красное пятно неправильной формы.
   "И когда это я успел ляпнуть? Вроде винища на диване не пил. По пьяни, может, чем мазнул?" - Вяло раздумывал он.  - "На череп похоже сдецл. Прикольно, че".
   На ум невольно пришел старик, которого он тогда прессанул:
   "Как дед в ухо выхватил, вот коры! Может это он сегодня по телефону объявился? Да не, муть какая. Кто-то из корешей шутканул", - Антон вспомнил, что  часов в восемь вечера кто-то позвони л ему на мобильный с незнакомого номера, гнусавым голосом пропел: "Бегут, бегут по стенке зеленые глаза. Они девочку задушат, да, да, да!", мерзко захихикал и бросил трубку. А обратный дозвон нарвался на автоответ "Извините, номер не существует или набран неверно".
   Антон зевнул во весь рот, снова повернулся на диване, поправил подушку.
   "Ниче, Маго подписался, так что все вообще ровно. Завтра намутим лавандосов с ним, снимем пару чикс, завалимся в сауну, а потом...". Что будет потом и каким именно образом намутить лавандосов, Антон додумать не успел, так как сон, наконец-то, смежил его вежды.
    Проснулся он внезапно, как от толчка, и сначала думал, что все еще спит и видит сон. Сонный паралич сковал его, Антон не мог шевельнуть ни пальцем. В призрачном полумраке комнаты, создаваемым горящим за окном фонарем, он видел спинку дивана, часть потолка и стены, на которой контрастно выделялась внезапное пятно. Оно притягивало взгляд Антона. Секунд  двадцать он лежал вот так и смотрел на стену и вдруг волосы его зашевелились на голове.  Обои в том месте, где их запятнало, бесшумно  шевелились и горбились, как будто под ними сидела крыса. Они вздулись пузырем, пузырь этот вырос и вот, из стены показалось что-то. Какие-то растопыренные отростки. Отростки вытянулись, показалась соединяющая их черная ладонь, и Антон с ужасом понял, что из стены растет рука! С узкой ладонью и нервными, длинными, подвижными пальцами, она показалась из стены по запястье и покачивалась из стороны в сторону, будто разглядывая комнату или нюхая воздух. Вот дрожащие кончики пальцев вытянулись, рука сжалась в кулак, разжалась и дрожа, как от возбуждения, потянулась дальше, дальше... К его горлу! А он все так же лежал, не в силах пошевелиться  и даже закричать и молча, круглыми от ужаса глазами смотрел на приближающуюся к нему ладонь!
   Вот пальцы уже обхватили его горло, сомкнулись вокруг него, сжали! Его душат, а он не может сделать ничего! Антон захрипел... Захрипел! Значит, голос вернулся к нему! Паралич спал, Антон вновь почувствовал свое тело и, в отчаянном порыве, он схватил руку, стараясь отжать, отлепить пальцы от горла. Чувствуя удушье, стальную хватку черных пальцев, он молча боролся за свою жизнь, не в силах сделать вздох. Изогнувшись всем телом, Антон с силой оттолкнулся ногами от дивана, упал на пол, покатился, подминая руку под себя, а рука все тянулась из стены, удлинялась. Гибкая, как шланг или змея, она, казалось, не имела ни одного сустава, кроме запястья, или же, наоборот, словно вся состояла из одних суставов.
   Антон бился на полу, как рыба на льду, но силы покидали его, в глазах темнело.
   "С-сука!" - Отчаяние открыло в нем второе дыхание, силы Антона удесятерились и, с какой-то неожиданной для себя ясностью, он вдруг вспомнил одно из прочитанных в дедовском ежедневнике мест. "Отговор"! Напрягая мышцы шеи, втянув голову, сколько мог, в плечи и поджав подбородок, Антон смог вдохнуть немного живительного воздуха и прохрипеть:
   - Абарро-кадарро! Запираю себя от мужика-колдуна, от ворона-каркуна..., - сжимающие его горло пальцы задрожали и ослабили свою хватку. Антон с всхлипом втянул еще воздуха и продолжил, - ... От бабы-колдуньи, от сороки-трещуньи. От старца и старицы, от молодца и молодицы. От посхимника и посхимницы! - С каждым новым словом его сила и уверенность росли, а хватка руки становилась слабее. Наконец, Антон оторвал от себя обмякшие, вялые пальцы, отбросил руку, змеей заскользившую обратно в стену, обличающе наставил на стену палец и странно вибрирующим, чужим голосом возгласил:
   - Кто из луга всю траву выщипет, из моря всю воду вычерпет, и тот моего  запора не отопрет! Слово мое - запор на семи ключах, ключи те под  Алатырь-Камень положены, охраняют их змея Гарафена и птица Гагана. Змея та всякому голову закружит, очи заплюет. Птица та всякому волосы выдерет, очи выклюет!
    И с какой-то неведомой ему дотоле мстительностью Антон добавил, обращаясь к стене, с которой загадочное пятно сошло так же внезапно, как накануне появилось :
   - А кто из злых людей меня взалкает, обзорочит, да обпризорит, да околдует, да испортит, у того бы тогда изо лба глаза выворотило в затылок, да уста свело на сторону, Аминь!
   В наступившей в комнате тишине Антону показалось, что откуда-то издалека до него донесся слабый вскрик.
   10:10 утра. Два дня спустя. Москва. ГКБ N1 им. Н.И. Пирогова. Отделение челюстно-лицевой хирургии.
   "Микоян",  в наброшенном на плечи поверх костюма белом халате, с букетом гвоздичек и тортиком "Прага" вошел в палату, где на койке у окна лежал его товарищ.
   Давайте уж договоримся так и звать их Анастас Иванович Микоян и Михаил Иванович Калинин. Потому что, какой же колдун вам скажет свое настоящее имя? Что его зовут, скажем, Рёген, Фарлаф или там Руммельснуф. А то, что названные товарищи - настоящие колдуны - ни у кого уже не должно вызывать сомнений.
   - Ну, здравствуй, здравствуй, братец! -  Весело поприветствовал вошедший больного. Калинин мрачно зыркнул на него, промолчал. Теперь оба его глаза были обведены черными кругами, заплыли, делая Михаила Ивановича изрядно похожим на выпившего бурята.
   - Пойдем, покурим! Погода на улице - блеск. Нечего тебе в койке киснуть. - Анастас Иванович поставил тортик на стол, и, пока, Михаил Иванович, кряхтя, вставал с постели, нашаривал свои тапки и надевал пижамную куртку из фланели, Микоян разыскал какую-то банку, наполнил ее водой из-под крана, поставил в воду букет, расправил цветы и водрузил эту композицию на прикроватную тумбочку.
   На отведенной для курения площадке разговор возобновился:
   - И как ты так его заговаривать взялся, а себя сперва от обратки не отговорил?
   - Почему? - Даже обиделся Калинин, тяжело двигая заплывшими челюстями. - Очень даже отговорил.  Только это не обратка была! Это щегол этот отговором закрылся и меня же вдогон дурным глазом хлестанул. Если бы я не закрыт был, может и вовсе с тобой сейчас не балакал!
   - Да как так-то?! Ты же говорил - хулиганье обычное!
   - Я не я, если он гримуар мой не прочел! Я его второпях в портфельчик сунул, а нашептать на него забыл. Значит, и Эликсир он распробовал, а то откуда бы в нем силе взяться?
   - Кто же такую книгу, да так носит запросто в портфеле?  - Всплеснул руками Микоян. - Ты же чекист, должен же ты получше меня знать, как обращаться с важными документами!
   - Да я...
   - Я, я! Голова ты... лихая.  Ан щегол-то твой ясным соколом оказался! Хват!
   - Я его в бараний рог...
   - Полно! Полно тебе, заканчивай бокс по переписке свой. Пока ты еще на фотопортрет свой в паспорте похож. Ну честно, братец, недосуг!
   - Но как же...
   - А! - Махнул рукой Микоян. - Навью пошли или мана. Если обидчик твой такой грозный - пусть развлекается. Погружается, так сказать, в рабочую атмосферу с головой. Любишь медок - люби и холодок! А сам, давай, кушай тортик, я тебе завтра еще апельсинов принесу - натуральный витамин. Никаких больше накладок быть не должно, ставка на карту поставлена очень высока!
   11:10 того же утра. Королёв.
   Сказать, что с того случая Антон испытывал некоторое беспокойство - значит сильно преуменьшить действительность. Антон не находил себе места! После того, как прошел первый шок, желание куда-то бежать или кому-то бить морду, парень крепко задумался. По всему выходило, что дед, ежедневник, Божественная Кровь и черная рука-душитель - звенья одной цепи. Еще и этот глаз, всюду следующий за ним! Вот и сейчас Антон скорым шагом шел по улице, а проклятый Наблюдатель, покачиваясь как воздушный шарик, словно привязанный плыл за ним метрах в пяти-шести от земли. И ни одна сука даже глаз не поднимет, не увидит его! Антону хотелось закричать, указать на преследующий его глаз пальцем, привлечь к нему всеобщее внимание! Но парень сдержался. Он чувствовал, что вряд ли все это поможет. Тут нужно другое. И к Магомеду с этой бедой сейчас не пойти, тот и так едва согласился разделить с ним ту смесь восторга и ужаса, которую испытывал Антон с тех пор, как открыл этот проклятый портфель. Судьба! Предназначение! Нет, не просто это громкие слова, так оно и есть. Мир для него изменился и обрушился осколками, похоронив под собой все то, что Антон знал и любил. И явилась другая, неприглядная, ранее неведомая личина реальности.
   Чтобы хоть на время спастись от навязчивого Наблюдателя, Антон решительно зашел в первый попавшийся магазин. С удивлением он увидел, что магазин - канцелярский. В подобных местах Антоха не бывал, наверное, со школы, поэтому рассеянно принялся бродить между полок, как в музее рассматривая корешки книг, тетради, линейки и карандаши.  Уже выйдя из магазина, глянув со злостью на поджидавшего его у двери искусственного спутника , и зашагав дальше, Антон с удивлением обнаружил, что незаметно для себя спер в магазине пачку разноцветных мелков.
   "Как так вышло? Сунул в карман и не заметил. И нафига они мне вообще?" - Однако приобретение свое он не выкинул, пожав плечами, сунул обратно в карман.
   Антон прошлялся по городу весь день, все так же бездумно заходя и выходя в магазины, бары и даже парикмахерские, хотя стричь ему было практически нечего. К себе он с большой неохотой вернулся уже под вечер, и то потому, что оставаться ночью на улице одному, не считая хитрого глаза, ему было страшновато, а поток прохожих стремительно редел.
   Дома, тщательно закрыв за собой дверь на все замки, накинув цепочку и подперев ее поставленным "на попа" обеденным столом, Антон устало опустился в кресло, поставленное как можно дальше от дивана, лицом к нему. Парень еще раз, внимательно, осмотрел стену, не обнаружил никаких пятен, нащупал в кармане переделанный под боевые патроны травмат и немного успокоился. Все окна он тоже тщательно закрыл и зашторил, во всех комнатах включил свет, И, чтобы не оставаться в тишине, включил и телевизор в зале. Шла какая-то вечерняя развлекательная передача, ведущий петросянил, музыка играла, самое то.
   Антон рассеянно нащупал в кармане ту самую фляжку, открыл ее и, не имея сил возиться с сахаром, капнул себе пару капель Крови прямо на язык. Словно нашатыря проглотил - у Антона перехватило дыхание, от невыносимой горечи на глаза навернулись слезы, а язык онемел.
   С внезапной ясностью и пустотой в голове парень встал, и нетвердым, сомнамбулическим шагом прошелся по комнате. Затем, тем же движением лунатика достал из кармана ученические мелки, о которых уже совсем забыл, очертил кресло тремя разноцветными кругами, затем по периметру каждого круга начал мелко, убористо вписывать какие-то непонятные себе самому знаки. Там были стилизованные череп с перекрещенными костями, песочные часы, навесные замки с дужками, оскаленные собачьи головы, какие-то цветы и все это перемежалось вовсе непонятными закорючками.  Затем такой же пейзаж он написал вокруг дивана, передвинув его на середину комнаты, прошел к входной двери, убрал стол и размашистыми, уверенными линиями отчеркнул порог, прошелся мелком по косяку, будто гонял тараканов "Машенькой".  По центру двери Антон и вовсе начертил звезду, вписанную в пятиугольник, вписанный в треугольник, вписанный в круг, затем еще к первому треугольнику добавил второй, но вершиной не вверх, а вниз, так что получилось очень похоже на флаг Израиля. Все это Антон покрыл великим множеством мелких рисунков , зигзагов, спиралей, восьмерок и прочих письмен, забивая ими буквально каждое свободное место, не занятое основными линиями узора.
   Лишь когда от последнего мелка остался огрызок, рассыпавшийся в пальцах, слегка припорошенный мелом Антон очнулся, удивленно посмотрел на дело рук своих и на шаг отступил от двери.
   "Че это за херня вообще? Это че, я под кайфом такое нарисовал? Хера себе у меня галюны были!"
   От железной двери тянуло холодом, несмотря на разгар лета. Антон поежился  и решил прикрыть еще и внутреннюю, фанерную дверку, на автомате глянул в глазок на площадку и обмер!
   Перед его дверью, на пустынной лестничной площадке стоял какой-то мальчик! Лет восьми, в желтом пуховике и вязаной шапочке с помпоном, он сжимал в опущенных ручонках тяжелый ученический ранец и, видно, пакет со сменкой.  На резиночке из рукавов свисали варежки. Пацаненок простуженно шмыгнул и поднял лицо, посмотрел, показалось Антону, прямо на него!
   - Дяденька, пустите переночевать! - Плаксивым голосом жалобно заканючил он -  Я заблудился, замерз совсем!
   - Э!!! - Сипло, не своим голосом заорал Антон - Пошел отсюда нахур, мальчик! - От волнения голос Антона дал петуха, а сам он отшатнулся от двери, как черт от ладана. Он узнал пацана. Это Виталька, одноклассник его! Совсем не изменился!
   Дверь содрогнулась от страшного удара, но выдержала . С лестничной площадки разнесся леденящий душу, нечеловеческий вой.
   - В кус-с-ски ис-с-скрош-ш-шу-у-у-у, хорек! - Грозно молвил Виталик человечьим голосом и на дверь обрушился целый град ударов. Под аккомпанемент пронзительного визга когти полосовали дверь с минуту, затем на площадке стало тихо.  Дверная ручка осторожно повернулась раз, другой, затем бешено задергалась.
   - Дяденька-а-а! - Вновь жалобно захныкал Виталик - Мне страшно!
   "А мне, тля, весело!" - Антон вспомнил, наконец, о пистолете, но его охватило сомнение в эффективности огнестрела против бывшего школьного друга.
   "Эх, Виталька, Виталька!" - Горько подумал Антон. - "Ведь такой мальчик в школе хороший был. Сука!"
   За дверью снова завизжали, снова когти бешено заскребли по металлу:
   - У-у-у! Пущ-щ-щу кр-р-ровуш-ш-шку! - Пообещал Виталька в перерыве между визгом и скрежетом металла.
   По батарее застучали:
   - Безобразие! Выпустите, наконец, собаку! Я буду жаловаться! В милицию позвоню! - Разорялась какая-то бабка-соседка.
   - О! Менты! - Обрадовался Антон, и в тот же миг по всей квартире с хлопком взорвались лампочки. Погрузив ее во тьму. Секундой позже бухнул и задымился телевизор.
   - Херня-я! - Антон сиганул за кресло, достал мобильник, но тот, мигнув напоследок красным огоньком, пикнул разряженной батареей и отключился.
   Антон тоскливо обхватил колени и скрючился за креслом. Ночь только начиналась и обещала быть долгой...
   Через день. Снова Королёв.
   Магомед, сейчас больше известный как Сулейман, вел машину и украдкой, через зеркало заднего вида, посматривал на сидящего на заднем сиденье Антона. Его горящие нехорошим, фанатичным блеском глаза и седые брови не внушали Магомеду доверия.
   "Опять под кайфом, торчок хренов. Астагфируллах!" - Набожно подумал Маго. Антон перехватил его взгляд:
   - Навья кость! Надо найти могилу Виталика, разрыть ее, достать кости и сжечь!
   - Какого Виталика, Антоша, вац, - Ласково протянул Магомет, тревожно поглядывая на товарища. - Не обессудь, сам рассуди. Ты утомился немного. Спал плохо. Сейчас приедем к тебе, посмотрим все. Все ровно будет.  Суету не наводи, ле.
   - Еще нужна кротовья лапка или челюсть рыси, - продолжил Антон, явно не расслышав слов Магомеда. - Надо сделать оберег, чтобы эта паскуда меня выпасти не могла.
   - Какая паскуда? Виталик?
   - Нет!  Дед этот ку-куев! Хотя Виталика тоже должно закружить по идее... - Задумался Антон.
   За таким вот разговором друзья не заметили, как подъехали к Антонову дому. Вышли из машины, поднялись на этаж. Антон почти торжествующе ткнул пальцев в покрытую глубокими царапинами железную дверь, вдавленный внутрь глазок, валяющуюся на полу оторванную ручку и оббитые, словно изгрызенные, косяки:
   - Вот!
   - Бывает жи... - Протянул Магомет. - А че стало-то, э?
   - Виталик! - Антон сделал зверскую и в то же время таинственную гримасу. - Сука такая!
   - Лицо проще сделай. - Обронил Магомед, плечом отодвинул успевшего отпереть дверь  Антона, просунулся в квартиру, с шумом потянул воздух, поморщился.
   - Вай, эбель! Антон, братишка, чем у тебя здесь воняет?
   Антон зашел вслед за Магомедом, тоже поперхнулся от вони, оторопело оглядел квартиру. Везде царил разгром. Антон из коридора видел зал, где из целого остались только отчерченные им кресло и диван. Шкаф был перевернут, разбит. Вся одежда и обувь стащены в центр зала, свалены в кучу и примяты так, будто кто-то лежал в этой куче как в гнезде. Легкий сквозняк из распахнутого настежь окна шевелил занавески и содранные со стен клочья обоев, катал по полу невесть откуда взявшиеся огромные комки жесткой рыжеватой шерсти. Такие же клочья шерсти валялись по всем углам. Пахло мокрой псиной и какой-то тухлятиной.
   - Аузубилляхи мина-шайтани раджим... мин шарри ль-васваси ль-кханнас...мина ль-джинати... - забормотал Магомед, пятясь. Обоих друзей охватило какое-то тоскливое, жуткое чувство, к сердцам подступал страх. Весь пол был усеян грязными следами перепончатых, словно гусиных лап. Но следами побольше человеческих!
   Сбоку от них, в закрытой ванной комнате, что-то с грохотом посыпалось на пол, потом, судя по звуку, оборвалась душевая шторка, раздался шум включенной на полный напор воды. Кто-то заплескался, зафыркал, заголосил на два противных пискливых голоса:
   - Ах, хороша банька!
   - Поддай парку, не жалей!
   - Попарим молодые косточки!
   - Ух, славно!
   Тихо, на цыпочках, Маго и Антон вышли из загадочной квартиры. Аккуратно прикрыли за собой дверь, молча спустились, сели в машину, завели ее, поехали.
   - Антоша. - Уже изрядно отъехав от дома, подал голос Магомед. - Где нам рысь взять, э? Как думаешь, в зоопарке нам ее продадут?
   10 июля того же года. 17.08 Подмосковье. Одинцовский район.
   Решив не залеживаться в палате, Михаил Иванович выписался из больницы сегодня утром и тотчас же укатил к себе на дачу. Он любил поработать в огороде, посидеть с удочкой у реки, сходить в лес за грибами. И потом - в больнице было банально неудобно обделывать свои дела. Взять хоть последнее. Вызывать навью и договариваться с ней пришлось, украдкой пробравшись в подвальные помещения, чтобы избежать как лишних глаз, так и нежелательных последствий. Появление нечистого духа среди живых всегда сопровождается разного рода неприятными им эффектами - скисает молоко, выбивает пробки, прорывает канализацию, да мало ли что еще. Чем сильнее дух, чем дольше он находится в одном месте, тем серьезнее последствия, вплоть до чрезвычайных ситуаций городского и районного масштабов. Вот Боги - те не такие, от них, наоборот, благотворное благословение изливается на облюбованные ими земли - тучнеют стада, спеют хлеба, дождь идет в срок, стихают войны и кровопролития. Если, конечно, Боги сами не обратят свой гнев на людей - тогда все ровно наоборот.
   Михаил Иванович уже снял пленку с грядок с огурцами, которые он еще в конце мая пересадил в открытый грунт из теплицы.  Помимо этого он немного проредил морковь, посеял две грядки зелени и наметил под нее еще три, организуя очередность ее смены на своем столе. Теперь он сидел за столом в открытой беседке и угощался собственной первой редисочкой. Сначала он просто хотел съесть ее вприкуску с солью, но затем вспомнил, что в буфете у него завалялись бутылка оливкового масла и баночка зеленых оливок. И поэтому, в порыве вдохновения, Михаил Иванович соорудил настоящий итальянский салат из нарезанной редиски, оливок, маринованного в винном уксусе репчатого лука и заправил его легким соусом из рубленой петрушки (со своего огорода), черствого хлебного мякиша, крошеного яичного желтка, давленого чеснока и оливкового масла.  Михаил Иванович много лет прожил на Капри, лазал по скалам, занимался рыбной ловлей, встречался там и с Максимом Горьким, Иваном Буниным. Там же он  полюбил и итальянскую кухню. Да, хорошие были времена.
   - Интересно, как там мой крестничек? - Спросил он сам себя вслух. - Что-то ни слуху от него, ни духу, Наблюдатель его не наблюдает... Позвоню-ка я ему по телефону, хоть родственникам соболезнования выражу.
   Эта детская выходка отчего-то заранее развеселила его, и Михаил Иванович отложил вилку, достал старенькую "Нокию" и по памяти набрал номер того хулигана. Узнать этот номер особого труда для Калинина, конечно, не составило.
   После многих гудков по телефону грубым голосом ответили:
   - Алле? Кто говорит, э?
   - Это Антон?
   - Гандон, билят! Ты, билят, ишак, ты что за человек такой?!  Ты что вообще от жизни хочешь? Я тебя поломаю, Вася, слышишь?! Я тебя уничтожу, выстегну, билят! Мы с Антоном всю твою домовую книгу порвем! Я могила твоего отца топтал, весь твой род топтал, весь твой тухум топтал! Давай, если мужчина, один на один выскочим?! Приходи давай когда хочешь один, мы тоже одни подойдем! Я твой рот один раз имел! Я...
   Михаил Иванович недоуменно послушал еще немного, потом выключил телефон.
   - Это ктойта? -  Недоумевающе протянул он.  - Благородный заступник?
   Калинин задумался. Стал припоминать все подробности перемещений Антона, сообщенные ему Наблюдателем до потери контакта вчера. Вчера! Вот голова садовая! А навь-то укокошить его должен был шестого, ну седьмого, крайний срок! Выходит, отбился как-то, щусенок, сбежал, скрылся, закрутил хвостом! И что же это он делал?!
   "Так, подцепил я  к нему Наблюдателя еще тридцать первого мая... сразу же почти, как он меня отоварил. Куда он там за это время таскался? Москва, Подмосковье северное, один раз - восточное...  Ага, в ночь на третье я его душил-душил, душил-душил... Не додушил, гада.  Значит, а шестого я по его душу навью прислал. С третьего до шестого он далеко от дома, смотрю, не удалялся, а утром седьмого сразу подался опять на восток. Ба, и туда же, притом, куда и второго! Вернулся обратно, поехал опять на восток. Что ему там, медом намазано? Потом мотался там же по области. Вот, и связь с ним порвалась где-то под Электроуглями. Интереснее, конечно, тот, восточный адресок, куда он бегал каждый раз как ему хвост прищемят. Эхе-хе".
   Кряхтя, Михаил Иванович слазил в подпол, достал оттуда и вынес на двор длинный чехол. Из чехла он вынул и аккуратно развернул сильно потертую волчью шкуру. Впрочем, непростую шкуру. Снята она была вместе с лапами, хвостом и  головою, и на нее было нашито тут и там  множество вороновых перьев. Еще к волчьей голове на манер бивней накрепко была привязана пара длинных коровьих рогов, что казалось уже совсем неуместным.
   Калинин любовно постлал эту шкуру кожей наружу на торчащий посреди двора большой пень для рубки дров, достал из кармана щепоть смолотых в порошок трав и посыпал кожу. Затем начал притопывать на месте, прихлопывать руками, поддергивать плечами. Все быстрее, шире жест. Войдя в раж, он с тем же притопом и прихлопом пошел вокруг пня противосолонь, бормоча:
   - Тупа-тупа, хлоп-хлоп! Тупа-тупа, луп-луп! На море-океана, на острове Буяне, во сырой чащобе, средь поляны стоит осинов пень! Месяц, месяц - золотые рожки! Свети на пень осинов, на зелен лес, на широк дол! Коло пня рыщет волк мохнат, скачет ворон черен, ходит тур проворен! Волк мохнат - во зубах скот рогат! Ворон черен - клюет гол череп!  Тур проворен - хвостом взад вертит, рогом вперед бодает, копытом обок лягает!
   Месяц, месяц, золотые рожки! Расплавь пули свинцовые, притупи ножи точеные, измочаль дубины тяжелые, сломи рогатины востреные! Напусти страх на человека и гада, на зверя и птицу, чтобы они волка не брали, его шкуры не драли, ворона не били, пера ему не редили, тура не травили, рогов ему не ломили! Слово мое крепко, крепче силы богатырской, крепче схимы монастырской, Аминь!
   Михаил Иванович трижды обернулся кругом на левой ноге, задом наперед прыгнул, перекинулся через пень, замотавшись в шкуру, и в тот же миг на пне вместо него воссел огромный, по грудь человеку ростом, ворон.
   Ворон грозно глянул черным, масленым глазом на двор, громко каркнул и, взмахнув крыльями, с натугой оторвался от земли. Редко, тяжело махая крыльями, он набрал высоту. Затем сделал круг над садовым товариществом и полетел на восток.
   Тот же день. Часом позже. Подмосковье. Дмитровский район.
   Примерно в то время, когда Михаил Иванович подлетал к МКАДу, Анастас Иванович лежал с закрытыми глазами на топчане у себя в загородном доме. Поместье, как он, полушутя, называл его.  Лежал и вслушивался в звуки дома. Звуков, в общем, было, немного. В соседней комнате приглушенно бормотало радио, потрескивало почти прогоревшее полено в камине, жужжала у окна одинокая муха.
   Вот, опять:  Топ. Топ. Топ. Чьи-то тяжелые твердые шаги на втором этаже.
   Топ. Цок. Цок. Топ. Заскрипела доска. Будто топот копыт. Шаги движутся к лестнице.
   Топ. Скрип. Топ. Скрип. Шаги приблизились к топчану. Даже с закрытыми глазами Анастас Иванович почувствовал чье-то присутствие рядом. Горячее, пахнущее падалью и гнилыми зубами, дыхание обдало его лицо.
   - Тит, а Тит, где ты был? - Не открывая глаз, спросил Анастас Иванович.
   Долгое молчание. Затем глубокий, бархатистый голос:
   - В город ходил.
   - Что в городе делал?
   - На базаре был.
   - Что на базаре видел?
   - Сорок сороков мышей кошку доили. Кошку доили, молоко носили.
   - Куда же те мыши молоко носили?
   - Своим деткам носили, деток поили. Молоком поили, кашей кормили.
   - Тит, а Тит, а ты ту кашу ел? Молоко то пил?
   Снова долгая пауза. Лишь тяжелое, пахнущее сеном, горячее дыхание на лице.
   - Ел, ел, недоел. Пил, пил, недопил. Потом плясали, меня в шею толкали. В шею толкали, с почетом провожали. С почетом провожали, ворот оборвали, возвернуться желали.
   Анастас Иванович медленно открыл глаза. Прямо перед ним, едва не касаясь его рылом, в воздухе висела свиная харя, обросшая густо щетиной, с длинной, спутанной бородой, желтыми, загнутыми клыками. С отвислой нижней губы медленно стекала тягучая нитка слюны, лукавые карие кабаньи глазки смотрели прямо в глаза Анастасу Ивановичу. Во лбу хари горел еще один, третий глаз, неподвижный,  остекленевший,  не моргающий, круглый как пуговица. Он был налит кровью и жаром, но сейчас его медленно затягивала мутная поволока . Венчали харю острые, гладкие, лирой закругленные рога.
   - Тит, а Тит, пойдем щи хлебать, хлеб ломать, - продолжил Микоян, не мигая, смело глядя в глаза харе.
   Воздух перед ним сгущался, становясь коренастым, корявым, сгорбленным  существом с когтистыми руками, широкими копытами, косматыми лошадиным хвостом и гривой.
   - Давай ложку, давай хлеб, да не черный горбыль, а микошану!
   Микоян протянул существу, которое называл Титом, заранее заготовленный пополам разрезанный батон, щедро смазанный сливочным маслом и посыпанный сахаром.  Харя длинным языком в один миг слизнула батон, зачмокала. Затем, довольно урча, Тит уселся у топчана, снизу вверх поглядывая на волшебника.
   -Есть у меня для тебя дельце. - Нараспев заговорил Микоян.  - Передать гостинец дружку моему особому, любимому. Гостинец и весточку на словах. Мол, бьет тебе твой друг челом, просит стол накрыть, самовар раздуть, да встретить его через шесть деньков, да не одного, а сам-друг.
   - Передам я гостинец и словами весть, - пророкотал-проворковал Тит. - Да не нужно ли чего еще?
   - Ты найди меня на осьмой денек, да явись мне любезным слугой, вот тогда я задам работу. А сейчас иди, да не мешкай путем! - Анастас Иванович достал из стоявшего у его ног чемодана несколько увесистых, запаянных в целлофан пачек долларов, передал их Титу, который встал, встряхнулся, как собака, и тяжело затопал к входной двери, постепенно становясь прозрачным, растворяясь в воздухе.
   Микоян проследил за ним глазами, откинулся на диван и, тяжело вздохнув, снова закрыл глаза. С этим покончено. Мысленно Анастас Иванович перенесся туда, в Дамаск.
   Примерно в то же время, плюс пару-тройку часов. Ближнее Подмосковье. Восток.
   - Ме вар Картвело! Ме вар Тбилисо! Ме вар Канонери Курди, биджо! - Исступленно орал на Магомета полный, одутловатый человек с двойным подбородком и большими залысинами на лбу. Одет этот человек был в дорогой, серый, в полоску, костюм, а вот Магомет был раздет по пояс и крепко прикручен к стулу отрезанным от настольной лампы электрическим проводом.
   - Тристан, Тристан, пативтсэмули! Мес адвилад! - Тихо проговорил, обращаясь к кричавшему, крепкий молодой человек в спортивном костюме и кожаном пиджаке поверх. Человек этот стоял рядом с ним, а второй такой же крепкий молодой человек стоял позади стула Магомеда и держал в опущенной руке раскрытый складной нож.
   - Шемешви, Бесо! - Отмахнулся одутловатый, но и впрямь немного успокоился. Он достал из нагрудного кармана носовой платок и обтер им раскрасневшиеся, вспотевшие лицо и шею.
   - Тквен, тха, рас уберав? Тквен гаацкале сакме! Тквен гадагдоба чемтвис! Сад арис чеми макути?!  - обратился он снова к Магомету, все еще раздраженно, постепенно снова повышая голос до крика.
   - Щиб?  Тристан, дорогой, я тебя совсем не понимаю! - Проговорил Магомет, косясь на стоявшего за его спиной спортсмена.
   - Мокете!  - Одернул тот  его, угрожающе взмахнул ножом и проворчал, ни к кому конкретно не обращаясь, - хундзури, скан дида...
   - Макути, пара, пули, лавэ, деньги! Понимаешь ты, скотина такая?  Ты когда мне обещал долг отдать? Что ты тогда говорил? Ты меня на коленях просил, как отца просил - дай денег! Я дал. Сказал вернуть когда? Через полгода. Полгода прошли. Еще полгода прошли. Где деньги, Вась? - Перешел на интернациональный язык, немного выпустивший пар, Тристан.
   - Э, Тристан, уважаемый. Что ты не позвонил мне тогда? Зачем пришел, обостряешь,  мебель поломал, ле? Что я, прячусь от тебя, сбежал разве? Кружу тебя разве? Я разве на люстре сижу, семки хаваю? Зачем эти крысиные заходы мне? Туда-сюда, я по запарке забыл тебе предупредить, что занесу...
   - Что ты мне в уши льешь, вай ме! Рижа базари! Тавиз кругзе хар то? Ты засухарился, Вася, как армяшка последний от людей скрывался! Ты знаешь какой процент уже? Давай деньги, по-хорошему отдай, и я сделаю вид, что ты мне приснился.
   - Э, особо копейки дома нету сейчас. - Загрустил Магомед.
   - Дурь копейка есть покупать, а мне, кого ты отцом называл, нету? Эх ты, сынок! - Тристан достал из кармана серебряную, с чернением фляжку, потряс ее и потянулся убрать обратно в карман.
   Это движение заметил огромный ворон, давно сидевший за окном на согнувшейся и угрожающе поскрипывающей  березе. Все это время он с любопытством заглядывал в окно, присматривался и прислушивался.  Завидев же фляжку, он оживился, встряхнулся и с громким карканьем сорвался с облегченно распрямившейся березы, бомбой влетел в комнату, вынеся окошко вместе с рамой. Еще в воздухе он рискованно перекинулся вокруг себя, так что в комнату влетел уже не ворон, а здоровенный, в рыжих подпалинах, волчище. Его челюсти сомкнулись на руке Тристана, мигом отхватив ее по локоть, чище чем бритвой. 
   Комната враз наполнилась криками и суетой. Волк вертелся по комнате юлой, снося мебель, людей, кусая всех, до кого мог дотянуться, а мог дотянуться он практически до каждого. Стоявший рядом с Тристаном Бесо отлетел в угол комнаты с практически вырванным волчьими зубами боком, сам Тристан сидел, раскинув ноги, на полу и отупело смотрел на хлеставшую из культи кровь, в шоке не чувствуя боли и не пытаясь остановить кровотечение. Из соседней комнаты ворвались еще двое молодчиков, на ходу выхватывая пистолеты. Они опешили от увиденного, и это промедление стоило одному из них жизни. Волк прыгнул, подмял его, навалился на грудь и сомкнул зубы на его шее.  Второй закричал, выстрелил несколько раз в волка, но, хоть стрелял в упор, похоже, не попал. Грохот выстрелов в небольшой комнате бил по ушам, так что волк недовольно рыкнул, повернул к стрелку оскаленную, заляпанную кровью пасть, грозно зарычал, поставив переднюю лапу на лежащее изорванное тело. Стрелок спиной вперед чуть не быстрее собственных пуль вылетел в ту комнату, откуда явился, попытался захлопнуть за собой дверь, но волк уже сунул в нее лапу, плечо,  протиснулся вслед за стрелком. Новая кровь обагрила пол и стены комнаты, примешавшись к крови, натекшей с  тела лежавшей на полу, раскинув ноги, обнаженной девушки с перерезанным горлом.
   Хлопнула ведущая из квартиры дверь. Волк навострил уши, разжал зубы, отпуская безвольное, почти перекушенное пополам тело, мягко ступая, вернулся в первую комнату. Тристана и этого, второго, не было, лишь в коридор вели кровавые следы. Секунду волк раздумывал, не погнаться ли за ними, но тихий стон в углу привлек его внимание. Там, растирая запястья, среди обломков стула стоял на четвереньках обнаженный лысый бородач,  мотал головой, тихо стонал и рычал сквозь зубы.   Вот он поднял голову, и взгляд его черных глаз встретился с пронзительным, внимательным взглядом каких-то удивительно добрых желтых глаз зверя. Волк поднял верхнюю губу, обнажая клыки.
   Бородач тоже оскалился и, не вставая, так же на четвереньках кинулся на удивленно даже присевшего на задние лапы волка, обхватил его могучими руками, прижался к его груди, вцепился зубами в густой мех на шее. Волк от неожиданности взвизгнул, рванулся, но объятия бородача были железными. Это была не человеческая, а какая-то богатырская сила. 
   Волк почувствовал колдовскую мощь божественной крови в бородаче.
   "Значит, и этот тоже..." - Успел еще он подумать, прежде чем, будучи брошенным на прогиб, вылетел в окошко и секунды две спустя с грохотом приземлился на крышу стоявшего под окнами черного "БМВ Х6".
   Машину эту как раз собирался завести вырвавшийся из квартиры мегрел, которого, к слову, звали Михаил Иванович, то есть он как бы приходился условным тезкой волку (ведь имя-то мы ему придумали сами).  Почти потерявший сознание тбилисец Тристан в это время лежал на заднем сиденье с кое-как обмотанной разорванной рубашкой рукой и заливал кровью дорогую обивку салона. Встреча неприятно удивила обе стороны. Зажатые, заклиненные в машине продавленной крышей грузины голосили и стонали,  но, слава богу, отделались травмами  средней тяжести. Волк щелкал зубами, прыгал вокруг машины, яростно размахивая хвостом, но извлечь их не смог и потому, рыкнув еще раз для острастки, задрал на машину лапу.
   Посмотрев на выбитое окно он, если бы был в человеческом облике, сплюнул бы. Тащится обратно вверх по лестнице или взлетать вороном не хотелось, да и Эликсир был при нем, так что овчинка не стоила выделки. Жажду же мщения он удовлетворил в этой короткой рукопашной вполне.
   Помахивая хвостом и вывалив набок язык, волк затрусил по улице. Редкие обращавшие на него внимание прохожие в сгустившихся сумерках принимали его за большую собаку и негодовали на безответственных собачников, отпускающих таких страхолюдов гулять без намордника и поводка.
   Тем временем. Примерно там же.
   Антона же, пока примерно в километре от него разворачивались описываемые события, ноги занесли на местное кладбище. Кладбище это было изрядно заброшено и практически запущено, заросло кустами и березняком и использовалось разномастными колдырями для культурного распития недорогой водки, портвейна "777", настойки боярышника и витаминного напитка "Вита-септ" (состав: спирт этиловый ректификованный из пищевого сырья 95%, вода, витамин Е). Эстеты и дамы пили коктейли, такие как "Алко" и "Виноградный день".
   Антон на заплетающихся ногах блуждал между оградками, ржавыми железными крестами, спотыкался о лавочки и, принимаемый за своего, периодически окликался колдырями, которые приглашали его к ним на пикничок. Но Антоха практически не слышал их и не особо замечал, куда он идет. Приняв порядочно божественной крови, он отъехал в астрал и пребывал  в состоянии между этим миром и миром загробным, слыша голоса духов. Вообще, видел бы его сейчас Михаил Иванович, он сразу сказал бы, что в Антоне заложен неплохой потенциал духовидца и лозоходца. 
   Вот и теперь Антону на уши буквально присел какой-то дух и горячо убеждал его в чем-то. Загвоздка была лишь в том, что дух говорил на вульгарной латыни, той ее форме, что некогда была распространена в Западной Романии, а Антоха не то, что этого языка, но и названий таких не знал. Огорченный непониманием дух, наконец, отлетел, вниманием Антона завладел какой-то умерший в шестидесятых годах академик, взявшись было доказывать возможность технической реализации фотонного ракетного двигателя, работающего на разрушении мезонных связей внутри атомного ядра:
   - Как вы не понимаете? Магнитный монополь определенно существует! Протон распадается на позитрон и пион и...
   - А как же проблема  зеркала, профессор? - Ехидно спросил другой невидимый голос.
   - Хам трамвайный! - Совершенно некультурно отреагировал на критику профессор и принялся развивать это обоснование, подкрепляя его и другими крепкими словцами.
   В это же время в ушах Антона послушался еще один, вкрадчивый, голос:
   - Друг мой! Наконец-то я нашел тебя!
   - Кто ты? - Даже остановился над какой-то могилой Антон.
   - Называй меня дядя Корнелиус, Антони. Хотя сейчас друзья обычно зовут меня Черный Тюльпан. И, я надеюсь, мы подружимся. Ведь я же родня тебе!
   - Как это?
   Твои предки прибыли из Голландии. Из Дордрехта. Да, Антони. Твоя фамилия Букин и ты из рода Бокховенов! Мы верой и правдой служили Московским царям и, я знаю, ты не оставишь вниманием своего пращура, подло убитого безбожными турками!
   - Что это за дичь?!
   - О, не говори, подлые безбожники! Я сражался с ними до последнего вздоха. Отдал свою кровь за Московию! Но оставим их. Послушай меня. Я стану твоим проводником, я расскажу тебе многое из того, что постиг здесь, приведу тебя и весь наш род к богатству и процветанию, осыплю талерами и луковицами тюльпанов! И, поверь, все это я сделаю лишь из любви к тебе, возлюбленный сын мой.
   - Но как же...?
   - Нет времени предаваться воспоминаниям и родственным лобзаниям! Твой безбожный друг, тьфу, Магомед, он попал в руки злых людей и ему угрожает гибель. Все не было бы так плохо, но они отняли у него волшебный Эликсир, а без него ты, сын мой, беспомощен, вскоре лишишься возможности внимать моим советам и станешь легкой добычей всякого, владеющего Тайным Знанием. Поспешим же и сразим наших врагов честном бою, да в поб.. побраночке!
   12 июня 11.15 утра. Москва. Гольяново, Хабаровская улица.
   Прихватило Михаила Ивановича еще вчера вечером, но поначалу он решил перетерпеть. Одевшись в домашний халат, он валялся на диване, охал, стонал и пил "Боржоми". Но прошла бессонная ночь, и к утру стало так невмоготу, что он решился обратиться за помощью. А, поскольку, дело было деликатного свойства, пошел Михаил Иванович не в больницу, а к знакомой бабке-шептухе.  Бабка была стара даже по его собственным меркам, она помнила еще князя Кутузова и Московский пожар и счета своим годам не знала.
   - Ой, плохо мне, старая! Помираю, нутренне все горит, аж кишки печет! - Жаловался он шептухе, сидя у нее в "принемной" на диване, а сама бабка, в мышином платочке и стареньком платьице, седенькая, с носом и глазами пуговками суетилась около него.
   - Да никак, внучек, ты обкушался чего-нибудь эдакого?  - Озабоченно спрашивала она, щупая ему лоб и оттягивая веко.
   - Комом в желудке лежит, тянет! - Поддакивал Михаил Иванович.
   - Есть верное средство! - Обрадовалась бабка. - Сейчас тебе, милок, пошепчу, да дам декокту из бутылочки попить, сразу всю хворобу как рукой снимет.
   Затянув туже поясок на платье, бабка поплевала по углам, послюнила не первой свежести носовой платочек, положила его на лоб Михаила Ивановича и начала нашептывать наговор. Калинин, с профессиональной ревностью, прислушался. Бабка шептала следующее:
   - Ой вы Белбог-Святовит, Дажьбог Возвелик - Дед Солнцелик, Мать-Сыра Земля - Пресвятая Богородица. Стану я до свету, раба божья, благословясь. Пойду, перекрестясь, из двери в двери, из ворот в ворота, все в восточную сторону на перекресток дорог.  Встречу я в пути мужика червоного, да тройзубого, да бабу-коробичку да двуйзубую, да девку-балахрыску однозубую. Встречу, да пропущу, скатертью дорога. Подойдет тогда дите малое, некрещеное, возьмет за руку меня, рабу божию.  Укажет мне дите малое, некрещеное, в чистом поле да лужок нескошенный. Соберу я сыру росу, горючу слезу с лужка нескошенного, с одолень-травы.  Та сыра роса, горюча-слеза отворит рабу божьему врата запертые, очистит утробу, исцелит хворобу. Во утробе сидит редька колючая, редька болючая, редька сыпучая, редька нутряная, редька ветряная.  Сгинь, пропади, из раба божья выходи!
   Мое слово булат крепкий, ключ да замок. Булат на замок замкну, ключ в море отпущу. Море ключа не вынесет, на берег не выбросит. Вовек того моря не испить, не вычерпать. Аминь! Аминь! Аминь!
   Михаил Иванович отпил из бутылочки, скривился. 
   - Средстве верно, ядреное! - Заверила его старуха. - Посиди пока, милок, чичас оно тебя до кишок проймет.
   -Ого-го! - Минут через пять возгласил Михаил Иванович, бесом вертясь на диване. - Проняло твое средство! Невмочь мне!
   Колдун вскочил, заметался по комнате, дергая все двери подряд.
   - Да не туды, Ирод! - Напутствовала его бабка-шептуха. - Вона, за ширмочку!
   - У-у-у! Ведьма! - Глухо ответствовал Михаил Иванович уже из-за ширмы.
   Еще минут через пятнадцать бабка с интересом профессиональной сиделки изучала содержимое медицинской утки, тщательно промытое и просеянное. Помимо крупных осколков трубчатой кости в утке тускло поблескивали золотая запонка, золотой же перстень-печатка и маленькая серебряная, с чернением, фляжка.
   - Да ты, батюшка, настоящий живоглот! Немудрено-то, что нутро тебе крутит.  Возьми-ка вот елея освященного да по капле принимай, когда живот-то замкнет, враз все засовы-то и послетят. Родительнице моей, царствие ей небесное, ее матушка елей этот передавала,  а сама-то она елей брала еще у святого пустынника Тихона, об то время, что он в дупле дубовом жил пресвятой и праведной жизнию.
    - Ну, спаси Бог тебя, бабка.  Вот, изволь, - Михаил Иванович выложил на расстеленный старухой на столе носовой платочек несколько вареных яиц, тысячерублевую купюру и, подумав, отлил из своей фляжки немного Эликсира в отдельный пузырек и присовокупил к оплате.
   - Вот спасибо, милок! Бабушке на хлебушек!  - Старуха ловко, не касаясь денег и еды, свернула платок в узелок, поплевала через плечо, взяла его левой рукой и сунула в карман.
   Колдун и ведьма побалакали еще немного о старых деньках, да о современной молодежи, да на том и расстались.
   Об то же время. Восточное Подмосковье.
   - Нет, Антони, трудное это дело, Эликсир вернуть. Эликсир тот во фляжке, фляжка та в утке...
   - А утка в зайце, так? - Насмешливо спросил Антон.
   - Почти... - Ответил дядя Корнелиус и примолк ненадолго.  - В общем, гиблое это дело. Но вот что я думаю... Знавал я двух варнаков - Ивашку да Яшку.  Умыкнули они раз дорожную шкатулку у одного человека знатного. Умыкнули, да и подались в бега - в пермскую землю, да на реку Ягошиху, к татарам безбожным. Срубили они там починок и зажили на земле.
   - И че?
   - А в шкатулке той среди прочих вещей была и Эликсира сткляночка припрятана. Моя это шкатулка была. У меня ее умыкнули варнаки безбожные.  И чую я сейчас, цела та сткляночка, значит и Эликсир волшебный до сих пор где-то в избе их припрятан, в починке этом или на дворе где. 
   - Ну и че?
   - А то, - Теряя терпение, продолжил дядюшка. - Что бери ты своего басурманина, да дуйте к разбойным  ушкуйникам на челны или еще как, но плывите вы по Волге на Каму, а по Каме на Ягошиху, и там я уже Эликсир свой завсегда унюхаю.
   - К кому дуть?
   - Ну... Сейчас, наверное, ушкуйников-то на Волге раз-два и обчелся.  Их еще при Иване Святом в Дмитров-город на поселения сослали. Но, помнится, и в мое время с речным людом можно было сговориться, и купечество было, да и разбойников-лиходеев хватало.  Кто-то же и у вас по Волге да по Каме ходит, по берегам товаром торгует?
   - Ну как.. Пароходы всякие плавают. Но чет мне кажется, дядюшка, ты попутался слегка. На машине проще будет подъехать, наверное. Только я чет не врубился куда именно.
   - Да хоть на черте подъедь! Я же тебе твержу - Ягошиха-река впадает в Каму-реку. Кама-река в Волгу-матушку. А лежит та река Ягошиха в пермской земле, за вятскими лесами.
   - В Пермь, что ли, нужно сгонять?
   - Ну да!
   - Ну, это примерно сутки в дороге. По М7 можно выехать, - Прикинул Антон, изрядно поколесивший по стране еще в бытность свою экспедитором в маленькой, но гордой торгово-сбытовой компании.  - Сгонять можно, все равно здесь сплошной мороз с обеими хатами и вообще...
   - Эй, Маго. Друг, ты в порядке? - Толкнул он в плечо нервно курившего уже третью сигарету приятеля.
   - Отвянь, Антон.  - Вяло огрызнулся тот.
   - Э, не замерзай, Маго. Ты че? За Маринку огорчаешься?
   - А за кого, билят, мне огорчаться, за Тристана?!  Я их, сук, поломаю, без лопаты закопаю, билят! - Магомед сжал кулаки, глаза у него были бешеные.
   - Хорош, Маго. Сейчас надо на дно залечь, чтобы нас мусора не выпасли.  Сейчас  Тристан на крест прилег в лучшем случае, а то и вообще кони двинул.  Его один хрен так скоро не достанешь.  Правильно Корней говорит. Надо рвать в Пермь, там перекантоваться, заодно раздобыть этого Эликсира, без него нам труба с такими замутами, как в последние дни.
   - Кто говорит? - Слабо удивился Магомет. - Че за Корней?
   - Ну это.. В общем призрак такой, дух отца Гамлета, епта. Привязался ко мне, говорит, что родственник какой-то.
   - Э! Опять ты своей магией-шмагией. Ты мне че пел? Лавэ будет много, проблем не будет, все по кайфу будет. А сейчас что? Антоха, че-то мне не по кайфу сейчас!
   - Маго, ну че ты как маленький. Непруха сейчас, точняк, ну это потому что дед этот на нас окрысился...
   - На тебя, дорогой, не на нас.
   - На нас, на нас, мы сейчас с тобой одним делом повязаны, дед этот, походу, лютый, ему что одного замочить, что двоих - все ровно. Ну а Тристан вообще сам тебя выпас, я вообще не при делах, в натуре не знаю ничего.
   - Я знаю. Гонял на машине туда-сюда, по телефону светился, вот люди увидели, услышали, сказали. Ладно че там, еще мы между собой кусалово не устраивали. Антоха, братское сердце, херово мне просто. Погодь, сейчас сижку докурю и поедем куда хочешь.
   15 июня 20.00 местного времени. Пермь. Свердловский район.
   Вдоволь налазившись по лесному массиву и Егошихинской балке, накатавшись по частному сектору и промзонам, компаньоны, под напутствия духа Корнелиуса, Парковой улицей мимо "Скорбящей матери" и красивой, прянично-нарядной Успенской церкви подъехали к Егошихинскому кладбищу. Туристическую программу-минимум в городе, известном своими киношными "Реальными пацанами" реальные пацаны московские выполнили еще раньше - съели на вокзале по чебуреку, поплевали с набережной в полноводную, могучую Каму, купили полтарашку "Кока-колы" на двоих.
   - Мрачноватое местечко. -  Заметил Антон, протискиваясь узкой тропинкой мимо буйно разросшегося куста в человеческий рост.  Магомет промолчал.
   - Здесь, здесь этот дом. - Торжествовал Корнелиус. - Я чую. Я всегда чую.
   - Здесь кладбище, дядя. Здесь люди скорбят и домов не строят. И река твоя - стремная, я все ботинки в гомне угваздал в этом овраге.
   - Мир меняется. Меняется вода, меняется воздух. Ты что же, Антони, думаешь, я вижу мир теми же глазами, что и ты? Мир живых видится мне призрачным, колеблющимся фата-моргана. То одно, то другое, картины меняются, отдаляются и приближаются. Что в них верно, что ложно - я не знаю. Но волшебные силы, такие же неупокоенные духи как я видятся мне хорошо, как светочи в тумане.
   -Гм. И они тебя?
   - Да, Антони. Но мы, духи, сторонимся друг друга. Притягивается противоположное, мертвое тянется к живому, а не к мертвому.
   - Антон, вац, ты заипал уже со своим духом вслух говорить.  - Подал голос Магомед. - Че хоть он там тебе трет?
   - Херню какую-то инфернальную, - Ловко ввернул Антон словцо, вычитанное в дедовском ежедневнике. - Про неупокоенные души и все такое.
   - Нашли место... - Проворчал Магомед.
   Место и впрямь было под стать выбранным разговорам. Друзья шли по территории кладбища, держа курс на новокладбищенскую Всехсвятскую церковь. Они уже прошли площадь с воинскими захоронениями, мрачные черные плиты лютеранских могил и целый лес стел, возвышающихся над могилами иудейскими.  Буквально несколько минут назад среди густой травы мелькали полумесяцы на плитах мусульманских захоронений, но вот и они незаметно сменились традиционными советскими ржавыми крестами и пирамидками. Казалось, к центру холмистое, изрезанное оврагами кладбище понижалось, словно друзья спускались в глубокую, затягивающую их воронку. В стремительно наступавших сумерках рассмотреть что-либо в паре метров в стороне было уже невозможно. Антон и Маго блуждали бы наугад по кустам и буеракам, если бы не упрямо тащивший их за собой дух.
   - Стой! - Внезапно крикнул Корнелиус Антону. - Замри!
   В темноте перед ними, в овраге маячил дрожащий бледный огонек, не спеша приближаясь. Бежать было решительно невозможно, в темноте можно было налететь на что-нибудь или свалиться куда-нибудь, а фонарей друзья не взяли, чтобы не привлекать к своим шараханьям по кладбищу лишнего внимания. Оба замерли на месте. Огонек, покачиваясь, то прижимаясь к самой земле, то подлетая, не спеша плыл к ним. Внезапно, метрах в пяти от друзей, огонек погас.
   - Не смотрите на него. - Трагическим шепотом проговорил дядюшка Корнелиус.
   - На кого? - Так же шепотом спросил его Антон.
   - На него! - Из сумрака выплыла серая, едва различимая, но все же ощутимо плотная фигура. Пародия на человека - существо коренастое, безобразно пузатое, с несоразмерно маленькой головой на короткой, бычьей шее и с совершенно плоским блином лица. Оно неуклюже и совершенно бесшумно переступало своими кривыми ногами-тумбами, выставив вперед  длинные, обезьяньи руки, как бы щупая воздух. Постоит несколько секунд, шаря руками перед собой, сделает пару неуверенных шагов, снова встанет.
   Антон и Магомед уставились на странное существо во все глаза. Отчетливо пахнуло холодом.
   Существо сделало еще шаг, другой и остановилось буквально в метре от них. Оно опустило руки, заворочало по сторонам головой. Лишенное рта, носа и глаз лицо оборотилось к людям. Казалось, туманный призрак принюхивается. Маленький, неуверенный шаг в их сторону...
   Антон торопливо отвернулся, схватил Магомеда за плечи и также развернул его спиной к призраку. Сделать и то и другое было чертовски тяжело, Антон физически, до боли чувствовал присутствие за спиной чуждого, недоброго. Он напрягся, вжал голову в плечи, ожидая не то удара в спину, не то чего-то во много раз худшего. Поглощенный этим ожиданием он не заметил, в какой момент ощущение присутствия за спиной исчезло.
   - Идем далее. - Проговорил Корнелиус, кажется, с облегчением.
   - Кто это был?
   - Какая разница? Важно то, что он покинул нас. Можешь называть его Хозяином кладбища, если тебе так интересно. Но лучше не делай этого сейчас и вслух. Здесь бродит множество инфернального народа, притянутого сюда силой этого места. Хорошо хоть, Лесной бабы я не ощущаю рядом.
   - Кого?!
   - Бабы-Яги. Это сильные колдуньи, духовидцы. Наполовину люди, наполовину нелюди, ушедшие от людей в леса и обретшие там Силы. Они живут по глухим местам и редко общаются с людьми, но немногие из встретивших их могут когда-либо рассказать об увиденном. Встреть мы одну из Лесных баб, разворотом к ней задом, к лесу передом мы бы не отделались. В глухих вятских лесах и в Покамье в мои времена их жило достаточно много.
   До слуха компаньонов из наплывшего к ночи из оврагов тумана донесся отдаленный плач, вроде как детский, едва слышное эхо.
   -Че это? - Насторожился Магомет. - Плачет кто?
   - Это с той стороны, откуда мы пришли, - Неуверенно сказал Антон. - Кажется.
   - Верно.  - Подтвердил Корнелиус и замолчал. Потом уронил. - Дети. Те, что не нашли покоя. Не обращайте на них внимания.
   - Легко сказать... - Проворчал Антон. - Не обращай внимания, Маго, это просто дети. Беспокойные. Ремня на них нет!  Корней, скоро мы там?
   - Уже почти пришли... я чувствую. Еще немного в сторону... Здесь!
   И под компаньонами разверзлась земля, осыпаясь в глубокую яму.  Сия пучина поглотила их обоих.
   15 июня То же время.  Пермь. Егошихинское кладбище.
   Провалились они довольно глубоко и довольно больно ударились при падании. Падение же подняло целое облако пыли, какой-то трухи, от которой немилосердно драло горло и ело глаза.
   С трудом встав на ноги, Антон принялся хлопать себя по карманам, но никак не мог отыскать зажигалку. Магомед негромко матерился в углу и света от него тоже не исходило. Антон совсем уж было отчаялся, но тут вспомнил про волшебное кольцо, которое так и носил на пальце с тех самых пор, как хвастался им перед  Магомедом.
   - Ашасса, - Синяя полоска кольца превратилась в синюю ладонь, свечение стало сильнее, и вскоре магический светоч немного разогнал окружающую тьму, осветил лицо и верхнюю половину Антона. Неверный этот, призрачный свет, правда, делал Антона похожим на мертвеца, резко, как череп, подчеркивая контуры лица и оставляя глубокие тени во впадинах глазниц. Ну, тут уж ничего не попишешь.
   Из темноты выступили трухлявые бревенчатые стены сруба, внутрь которого они провалились, покрытый толстым слоем пыли и древесной трухи пол, осевшая, рассеченная глубокими трещинами русская печь, занимавшая большую часть комнаты. Тут же лежали обломки досок и насквозь прогнивших бревен, какие-то полные непонятного дрязга развалившиеся ящики.
   - А вот и изба! - Обрадовался дядюшка Корнелиус. - Я же говорил! Вот печь, вот полати, на полатях лежит Яшка, поганец. А ну, Яшка, щучий сын, признавайся, куда дели шкатулку мою? Где Ивашка шлендрается?
   Антон недоуменно вертел головой по сторонам, Магомед тоже поднялся на ноги и стоял спиной к разваленной печи, достав из поясной кобуры пистолет. Позади него, в куче мусора и прелых досок, что-то закопошилось, зашуршало.
   - Ай, билят! - Магомед отскочил, резко развернулся, направил пистолет в сторону источника звука.
   Куча осыпалась, из нее поднялся древний, ветхий скелет человека. Клочья истлевшей одежды соскользнули с него при этом движении, обнажив желтые пыльные кости во всей красе.  Грохнул выстрел, обвалив со стен и проломленного потолка целую гору новой пыли, но не произвел скелету никакого урона. Его нижняя челюсть задвигалась вверх-вниз, из стороны в сторону.  До слуха Антона донесся тихий, далекий голос:
   - Не виноваты мы, Корнил Исакович. Бес нас попутал ваше добро покрасть. Ивашка помер давно, я его сам схоронил, а сам я туточки. Стерегу. В подклете ваша шкатулка прикопана, под ларем с репой.
   Антон положил руку на плечо Магомеда:
   - Не кипиши, брат.  Там у них с Корнеем свои терки, нас вроде не касается.
   - А?! - Крикнул слегка оглохший от собственного выстрела Маго - Щиб?!
   - Я говорю - волыной не маши! Видишь, он жмур уже. Бесполезняк в нем новые дырки вертеть!
   - Вижу, билят, братишка! А фули он тогда стоит и гривой машет? Жмуры так не делают!
   - Ну это типа заколдованный жмурик. Короче я сам ни фуя не знаю, погодь, че там Корней звиздит послушаю.
   - Значит, лазили в шкатулку, подлецы? Пили из фляжечки? Иначе бы ты тут разве стоял? - Тем временем грозно отчитывал Яшку Корнелиус.
   - Я только одним глазком и глянул, один глоточек махонький и сделал. Думал - вино хлебное - Заканючил не до конца умерший варнак.  - А Ивашка и вовсе не смотрел, и не пил. Вот Ивашка-то помер, а я не сумел. Сперва, конечно, мучился, терзался. А потом смекнул что к чему, понял, что вас надо ждать-пожидать. Отпустите вы меня, Христа за-ради, Корнил Исакович. Намучился я здесь, изнемог.
   - Полно, Яшка, слезы лить! Показывай, куда мое добро припрятали.
   Рука скелета поднялась, костяной палец указал куда-то в угол избы.
   - Давай, Маго, копать. Мертвые говорят - здесь сокровища закопаны. - Кивнул головой Антон. Магомет пробормотал что-то нелестное о присутствующих здесь мертвых, достал прихваченную товарищами из машины складную лопатку и начал рыть землю в указанном месте. Глинистая, плотная почва поддавалась трудно, но спустя минут десять  лопатка обо что-то заскрежетала.
   - Тише вы, рукосуи! - Вскричал дядюшка Корнелиус.  - Осторожнее отгребайте.
   Руками Антон и Магомед осторожно вынули из выкопанной ямы последнюю землю и обнажили сломанную крышку некогда дорогого, обитого медными гвоздиками ларца, чуть побольше блока сигарет величиной. Железные петли и замочек давно сгнили, так что обломки крышки попросту сняли. Тканевая обивка ларца превратилась в рассыпающиеся под пальцами хлопья, в его двух отделениях лежали простая глиняная плошка,  чуть зауженная с одной стороны и черный, с кулак размером, каменный шар.
   - Это что за херня? - Удивился Антон, поднося свою светящуюся руку ближе к содержимому шкатулки.
   - Это, - едва сдерживая волнение, проговорил Корнелиус. - Чудесным образом обретенная в Ындейской земле купцом Афанасием, Никитьевым сыном, шила и светильник из глины, в которую она была заключена. Это священный мурти самого  Бала-Кришны, по преданию, изваянный им собственными руками! Говорят, его благословил на это творение сам Вишвакарма. В этом мурти заключены великая сила и мудрость и Творца Всего и Божественного Младенца!
   - Че?!
   - Неважно! Хватай хабар и валим отсюда! - Показал широту своего лексикона дядюшка Корнелиус.   - А ну, Яшка, подсоби!
   Скелет подал сложенные лодочкой ладони и поднял обоих добрых молодцев наверх с удивительной для столь субтильного существа силой. Антон и Магомет не успели опомниться, как оказались на поверхности.
   - Яшка, татарский сын! Прощаю тебя. Живи спокойно, как знаешь. - Возгласил дядюшка Корнелиус.
   Антон услышал отдаленный вздох облегчения и, судя по сухому шороху, скелет, ничем более не поддерживаемый, развалился и рассыпался.
   - Тьфу, тьфу, машалла!  - Прокомментировал Магомед. - Поехали, Антоха. Пожрем где-нибудь! 
   16 июня. 06.00 Москва.  Проспект Мира.
   Михаил Иванович в эту ночь сделал то, чего не делал уже очень давно. Опился отваром грибов.  Весь день до этого он был в каком-то тревожном возбуждении, ожидании чего-то. Не предстоящий перелет в Ливан томил его, нет. Он чувствовал, как его неотвратимо засасывало прошлое. К часу ночи Михаил Иванович не выдержал, достал свой неприкосновенный запас сушеных грибов. Лишь осушив полную чашу охлажденного отвара, он  ненадолго успокоился. Впрочем, скоро грибы начали действовать и тревоги этого мира покинули Михаила Ивановича. Сначала он сидел на стуле, обхватив ладонями колени, раскачивался на месте и бессвязно выкрикивал что-то вроде:
   - Эх! Эхр! Ых! Ыхе-хе!
   Потом вскочил, и им овладела прыгучая - он козлом скакал по комнатам своей двухуровневой квартиры, с грохотом снося мебель.  Убегавшись, еще долго прыгал на одном месте, в прыжке подтягивая колени почти к самым ушам. Изо рта его обильно шла пена, пятная бороду, глаза были вытаращены и блестели. Далее Михаил Иванович почувствовал необоримое желание есть горящие угли и прочие острые блюда, но подобного в доме не нашлось, так что он ограничился тем, что разгрыз и сжевал подвернувшийся под руку стеклянный стакан. Наконец, он пал на паркет и принялся кататься и ползать по полу змеей, завернувшись в сорванную портьеру и злодейски шипя.
   Но все это были лишь внешние проявления того, что овладело волшебником до самых основ его души. Тело лишь отражало этапы погружения  Михаила Ивановича все глубже и глубже в мир духов.  Он небрежно отогнал сонмы кинувшихся к нему неупокоенных душ всех мастей, редких пожирателей этих душ и пару неприкаянных бесов.  Легко решил загадки Стражей, пропустивших его в самые темные глубины навьего царства.  Не своей волей направлялся он, и противиться тащившей его силе не мог. Он, в общем, представлял, куда его влечет, поэтому не слишком удивился видению высокого, худого старика с длинной седой бородой и горящим огненным взором, внезапно представшему перед ним.
   - Зачем ты звал меня, Чорнобожич? - Пролепетал Михаил Иванович, ежась под огненным взором старика.
   - Приспело время мне ученика найти, - прогрохотал старик. - Ты, колдун, славно служил мне в свое время. Ты ученика и приищешь!
   - На что тебе ученик, Великий Змей, каким он должен быть?
   - Он должен расчистить место. Нести мое слово и дело. Я чувствую изменения в мире. Грядет мое царство на земле. Все верные мне будут щедро вознаграждены, неверные - втоптаны в грязь! Ты, колдун. Настало время тебе похлопотать о своем месте у моего престола.
   Худая, костистая рука поднялась, неестественно удлинилась, ладонь разжалась  перед самым носом Михаила Ивановича, и над ней всплыла длинная черная игла, вроде штопальной. Игла висела вертикально в пространстве и медленно вращалась вокруг своей оси.
   - Возьми эту иглу. Отдашь ее тому, кто ее достоин. Пусть он напоит ее своей кровью. Она поведет его, и я всегда узнаю и везде найду его, когда приду в мир живых. Теперь иди.
   Очнулся Михаил Иванович от того, что кто-то легонько попинывал его под ребра.
   - Ай-яй-яй, любезный друг, - услышал он голос Анастаса Ивановича.  - В каком же ты виде! А ведь в восемь вечера у нас вылет из Шереметьева.  Как же так, братец?
   - Ах-х-х-р-р-р! - Прохрипел Михаил Иванович.  - Младший Чорнобожич приидет в мир живых!
   Анастас Иванович переменился в лице:
   - Мда... Дело - табак...
   16 июня 06.00 местного времени.  Пермь. Мотовилихинский район.
   Неразлучные друзья пересекли реку Стикс. Так называется приток Егошихи, отделяющий "мир мертвых" - кладбище, от "мира живых" - собственно городской застройки.  До XIX века эту реку, впрочем, звали менее претенциозно - Акунька.  На Уральской улице Антон и Маго нашли круглосуточный супермаркет и, напутствуемые призраком, под бдительным надзором охранника, прихватили тележку, чтобы сделать  необходимые закупки.
   - Масло берите самое свежее! Только сбитое! Это очень важно, - убеждал Корнелиус.
   - Это какое из них?
   - А я разве знаю? Кто, как ни вы, должен видеть, что за масло предлагает вам молочник?
   - Ага, веселый, - хмыкнул Антон, рассматривая содержание жиров и сливок на упаковке. - Думаю, это сгодится.
   - Хорошо, возьмите еще самолучшего меду, бортевого, плоды какие-нибудь - яблоки там, груши.  Походите по рынку, поторгуйтесь. Утром должны быть самые свежие.
   - Чего еще брать? Колбасы надо? Вот - "Останкинская", Лидер Продаж, епт.
   - Упаси вас Бог! Вы что, хотите прогневить Его?
   - Кого?
   - Божественное Дитя!
   -Тьфу! Что еще?
   - Олии возьмите.
   -Че?
   - Ну это...  Деревянное масло, чтобы лампадку жечь.
   - Че?!
   -Вот олух Царя Небесного, прости, Господи! Господь в церкви какой елей заповедовал в светильниках возжигать?
   - Я че, вкуриваю что ли? Я и в церковь не ходил ни разу.
   - Раскольник?-  Подозрительно осведомился Корнелиус
   - Не, какой Раскольников. Я говорю - некрещеный я.
   Корнелиус помолчал.
   - Вот это ты зря, конечно, Антони. Ну да, Бог тебе судья. Батюшка мой, вот, в зрелом возрасте из лютеранской веры в православную перекрестился.  В общем -  из оливок давят олию, ясно тебе?
   -А, оливковое масло!
   - Ну да!
   Один из редких в это время покупателей - молодая девушка в сарафане - подозрительно покосилась на странную парочку. Дерганый молодой человек с почти седой головой, сумасшедшими блестящими глазами и подвижным ртом разговаривает сам с собой. А его спутник - мрачный, лысый и бородатый кавказец, несмотря на летнюю пору, запакованный в длинную кожаную куртку, хмуро толкает перед собой тележку, куда дерганый загружает набор для здорового завтрака. По пятам за парочкой ходит охранник, на которого оба не обращают никакого внимания. Девушка, на всякий случай, отошла немного в сторону.
   Парочка же отоварившись, повернула к кассе, расплатилась и, переложив продукты в пакет, покинула магазин.
   Часа через два виденные девушкой подозрительные покупатели босиком и на корточках сидели в снятой на сутки у доброй бабушки квартире и жгли олию в вынесенной с кладбища плошке-светильнике, поместив туда свитый из марли фитиль. Перед лампадой лежал черный камень, а рядом с ним, в самых лучших тарелках бабушкиного парадного сервиза, безжалостно извлеченных из серванта, горкой помещались взбитое с медом сливочное масло, крепкие яблоки Сезонные и груши Конференц.
   Церемонию вел дядюшка Корнелиус, державший длинную речь на совершенно непонятном Антону языке.  Когда он произносил слово "Кришна", наученные им Антон и, вслед за ним, Маго трижды хлопали в ладоши. Постепенно нудный речитатив вогнал приятелей в некое подобие транса, хлопали они отстраненно, на автомате.  По комнате плавали петли и нити дыма от сжигаемого масла, блестящая поверхность черного камня, казалось, замутилась.
   Вдруг глаза Антона расширились. В глубине камня он углядел словно бы туманный, движущийся контур. Сгибающаяся и разгибающаяся запятая. Контур рос, увеличивался, его движения становились все более судорожными и резкими и, внезапно, стихли. Теперь Антон отчетливо видел крошечную человеческую фигурку, зависшую в самой середине ставшего прозрачным камня.  Порывисто вздохнул Магомед, тоже увидевший эту фигурку. Корнелиус ускорил свою речь, теперь она звучала торжественным гимном, Кришна поминался через раз, редкие хлопки ладоней превратились в аплодисменты, переходящие в бурную овацию. Фигура из камня вдруг резко выдвинулась вперед, моментально увеличилась в размерах и, вот, перед ошарашенными товарищами сидит младенец! Вполне обычный, не считая подчеркнуто прямой, недетской позы, внимательного, сосредоточенного взгляда, который он переводил с одного предмета обстановки на другой, не делая различия между сервантом и человеком. Ну и голубоватого оттенка кожи, конечно. Волосы младенца были густы и курчавы.
   Вот он посмотрел на Антона, губы его тронула легкая улыбка. Перевел взгляд ему за спину, слегка нахмурился. Посмотрел на Магомеда, нахмурился еще больше.  Затем на глаза младенцу попались полные тарелки со снедью. Он оживился, подтянул тарелки к себе и с неожиданной для столь юного тела прожорливостью принялся поедать масло прямо руками. Затем настал черед фруктов. Пища была поглощена менее чем за минуту.
   Корнелиус снова заговорил, явно обращаясь к младенцу, тон его был искательный. Младенец наклонил голову, внимательно прислушиваясь. Затем правой рукой он показал обнадеживший Антона знак "ок", сложив большой и указательный пальцы колесиком. Когда же он заговорил, из глаз и Антона и Магомеда потекли слезы умиления и восхищения, до того сладок и приятен был его голос, подобный нежным звукам свирели, звонкий, как бег родника по камням.
   - Поздоровайтесь! - Зашипел Корнелиус расслабившимся приятелям. - Как я вас учил!
   - Намаскар! Джай ки Кришна!  - возгласили Антон и Магомед, воздев над головами сложенные вместе, пальцами вверх ладони.
   - Кришна бол. - Улыбнулся сидящий перед ними, увитый цветочными гирляндами и одетый в богатые шелковые одежды голубокожий юноша.
   Он поднял правую руку, согнул ее в локте и показал приятелям вытянутую пальцами вверх ладонь, как бы говоря им: "Харэ!" Затем, после небольшой паузы, продолжил уже по-русски:
   - Да пребудет с вами тремя мое благословление. Преданно служите мне, и я осыплю вас плодами и рисом, вознесу над миром. Отступников же от меня - карайте. Обрейте им головы и бросьте под ноги слону, пусть он растопчет их.
   - О, Мудрейший! Все будет сделано по твоим словам! - Ответствовал Корнелиус. - Даруй же нам толику своей силы, дабы мы могли нести твое Слово!
   - Да будет так! - Возгласил юноша, переплетя пальцы рук на животе. - Повторяйте за мной все, что я делаю и говорю.
   Антон и Магомед так же сложили пальцы, выпрямились. Урок начался.
   17 июня. 2:20 ночи, Под Пермью. Трасса Р242
   Вообще эту ночь старики и молодежь провели по-разному. Михаил Иванович и Анастас Иванович сели на рейс до Бейрута и сейчас, совершив пересадку в Белграде, мирно подремывали в креслах бизнес-класса, готовясь к последующей через час посадке в международном аэропорту имени Рафика Харири. Антон и Магомед встречали третьи сутки без сна в машине, опившись выданной им сомой для бодрости.
   Черный внедорожник Магомеда  покинул гостеприимную Пермь. Стрелка на спидометре не опускалась ниже 120, доходя порой до 200. В салоне вовсю гремела музыка. Мощные галогенные фары дальним светом освещали шоссе, выхватывали обочину, сонные деревушки.
   Маго уверенно вел автомобиль, время от времени сверяясь с навигатором. Антон сидел рядом и, перекрикивая музыку, зудел ему над ухом:
   - Я тебе говорю - зря ты на той развязке сюда повернул.  Нам надо было свернуть на улицу Героев Хасана, оттуда на Ленина, потом дуть по шоссе Космонавтов. Минут за сорок, максимум за час оказались бы на месте. А ты выскочил на Р242, это вообще в другую сторону.
   - Отвяжись! Видел жи указатель - Мулянка!
   - И че? Там и Замулянка была тоже. А нам нужна Нижняя Мулянка! 
   - Ипат, ты умный!
   - Э, тормози, кажись, менты!
   Впереди в свете фар и впрямь что-то блеснуло. Магомед едва успел сбросить скорость и, подманиваемый полосатой палкой, плавно подкатил к двум патрульным автомобилям и четырем депсам в светоотражательных жилетах, небольшим табунком пасшимся у дороги. Глушить мотор он не стал, опустил стекло:
   - Э, что такое, командир, че стряслось? - Вежливо спросил Магомед подошедшего полицейского.
   - Старший сержант Краснорученко. Выйдите из машины. - Сказал полицейский, с ленцой козырнув.
   - А что случилось-то? - Маго не стал спорить, и, отстегнув ремень, выбрался из внедорожника. Было по ночному свежо, после легкого дневного дождика до сих пор сыровато, пахло травой, а от разогретого быстрой ездой автомобиля тянуло бензином.
   - Предъявите документы. - Угрюмо, и все так же немного растягивая слова, проговорил дпсник, отходя на шаг в сторону обочины и протягивая руку. 
   Магомед полез во внутренний карман куртки, достал "лопатник". Бессонные и нервные эти дни привели его в какое-то сомнамбулическое состояние. Доставая портмоне, он нечаянно задел болтающуюся на шее на шнурке кротовью лапку. Две таких лапки-талисмана, сверяясь с дедовским ежедневником, заготовил Антон в тот же день, как они в спешке покинули его квартиру. Крота искали долго, шастая с лопатами по лугу, матерясь и поминутно производя раскопки. А потом еще пришлось ему, живому, откусывать лапы, все по документу.
   "Да что вообще не так с этими ментами?! Этот двигается как сонная муха, те трое вообще стоят - не шевельнуться, слова не скажут, как неживые, билят"!
   Магомед вынул из портмоне права, техпаспорт, страховку и протянул дпснику. Тот не дотягивался до них. Потоптавшись на месте, он подошел ближе. В это время из машины вышел засидевшийся Антон, обошел ее сзади, подошел к Магомеду и депсу.
   - Командир, опаздываем, мы разве че нарушали. Заплутали слегка, час уже здесь кружим. - В доказательство своих слов Антон достал телефон, разблокировал его, чтобы посмотреть сколько времени. 
   Неяркий свет дисплея выхватил из темноты мертвенно бледное, с острыми чертами, лицо дпсника. В глубине его запавших глаз тускло блеснули красные огоньки.  Полицейский сделал шаг назад, в темноту:
   - Права и техпаспорт предъявите, пожалуйста. - Снова пробубнил он.
   - Они не те, за кого себя выдают! - Прорезался в голове Антона голос долго молчавшего дядюшки Корнелиуса.
   - Ипат, ты умный, Корней! - Антон одной рукой схватился за свой амулет-лапку, второй лихорадочно шарил в кармане. Магомед же тем временем, странным, деревянным шагом двинулся за полицейским, протягивая ему документы. Работник полосатой палки, впрочем, документы брать не торопился, шаг за шагом отступая в сторону придорожного оврага. Туда же потянулись и его безмолвные приятели.
   - Эээ, начальник, че за беспредел творите! - Антон, наконец, вытянул из кармана пистолет, в два прыжка подскочил к удалявшимся.  В нос ему ударил запах пыли и какой-то застарелой тухлятины, мертвечины. Несмотря на темноту, полицейского он видел теперь хорошо. Впрочем, полицейским это сгорбленное, закутанное в бесформенные лохмотья существо с длинными, костлявыми руками и ногами назвать было сложно. Нет, зарплаты у силовиков, конечно, небольшие, но этот явно перешел грань добра и зла.
   - Иш-ш-шь ты, уставился! - Зашипели такие же приятели сержанта Краснорученко, скорым шагом ковыляя к Антону и Магомеду. Сам Краснорученко молчал - он вцепился в горло Маго и сосредоточенно душил его. Магомед тихо хрипел, вовсе не сопротивляясь произволу властей.
   - На, сука, получай! - Антон подскочил к Краснорученко, приставил пистолет ему к голове и в упор выстрелил два раза. Сержанта швырнуло в овраг, голову его раскололо почти пополам.  Из черепа со свистом вырвался гнилой воздух. Пахнуло зловонием. Освобожденный Маго упал на колени, хватаясь за горло и тяжело дыша. Через пару  секунд к нему вернулись воля и разум, а с ними и голос:
   - Суки, билят! Рэзать буду. Руками рвать буду, без лопаты закопаю! - Он выхватил пистолет и бегло расстрелял обойму в сторону дпсников. Те осуждающе зашипели, отпрянули, более, видимо, пугаясь вспышек и звука выстрелов, чем летевших в их сторону пуль. В овраге  шипел и плевался недобитый Краснорученко.
   - М-мясо!  М-мясо! Обглодаю косточки-и-и!
   - А ну стоять суки, э-э! - Маго лихорадочно вставлял в пистолет новую обойму. - Антоха, в машину, ходу!
   Не заставив себя долго упрашивать, Антон прыгнул за руль внедорожника. Взревел мощный мотор, машина дернулась вперед. Лучи фар высветили полицейских, с воем отпрянувших в спасительную темноту.
   Грохнуло еще четыре выстрела, и Маго запрыгнул на пассажирское кресло.
   - Валим!
   Машина, с пробуксовкой, дала старт, вылетела на шоссе и понеслась по трассе.
   - Это кто были вообще?!  - Магомед тер горло, натужно кашлял.
   - Мля, познакомиться забыл! Упыри какие-то, оборотни в погонах, мля! - Антон свободной от руля рукой ощупал штаны. Порядок.
   - А кули им от нас надо? Ехали, никого не трогали, мля! Ошпаренные, билят! - Маго шарил по карманам - Билят, права у них оставил!
   - Сбегай, возьми, билят! Я тебе так скажу...
   В свете фар на шоссе мелькнула здоровенная черная собака, ростом побольше теленка. Сверкнул оскал клыков, вспыхнули зеленые плошки глаз и со звучным Бам!  в левый борт машины пришелся сильнейший удар, прервав  Антона на полуслове. Внедорожник вильнул, взвизгнул тормозами и улетел в кювет.  Лобовое разлетелось в мелкое крошево, в лица ударили подушки безопасности. Свет уцелевшей фары замер на росшем в овраге раскидистом кусте.
   Антон висел на ремне безопасности, не пристегнувшийся  Маго наполовину вылетел сквозь лобовое и большей частью лежал на капоте, тихо постанывая. Ноги его торчали в салон.
   . - Кхе- кхе-е, Мага, ты живой?! - Антон попытался отстегнуть ремень, больно давивший на грудь, но залитые кровью руки безрезультатно скользили по замку.
   Куст сильно затрясся, откуда-то из темноты появилась длинная черная рука, ухватила Магомеда за пояс и утянула за собой. В темноте, судя по пыхтению и глухому звуку ударов, завязалась потасовка.
   Антон бешено забился, ругаясь, потом перестал дергать проклятый ремень, достал пистолет и наугад выпалил сквозь окно во тьму. Выстрел конкретно оглушил его, и Антон, как сквозь подушку, услышал голос Магомеда:
   - Билят, братишка, не стреляй сюда, пожалуйста, видишь я тут стою!
   Вслед за тем Маго собственной персоной влез на капот, просунулся в салон и ножом перерезал державший Антона ремень безопасности.
   - Че там? - Прохрипел Антон, поморщился и вместе с кровью сплюнул отколовшийся от удара кусочек зуба.
   - Ровно все. - Оскалился Магомед - Один на один выскочили, смотрю, он обостряет, я его нежданул, он по мелочи потерялся. Бух-бах, зарубились, короче, мы с ним. Я его, короче, один раз на обратку кинул. Ну, корочи, поломал его.
   - Ты че моросишь? - Подозрительно осведомился Антон
   - Билят, братуха, говорю, вот нормально так прокатились! Нада было самолетом лететь!
   - Надо, надо...
   - У-у-у-ы-ы! А-а-а-у-у-е-е!!! - Дикий крик прорезал сумрак. Зло не дремало.
   - А ну, ходу отсюда!
   Они бежали, не разбирая дороги, по кустам, подлеску, проваливались в ямы, преодолели вброд какую-то лужу. Ужасный многоголосый вой шел следом, возникая то слева, то справа. Сзади об землю гремели копыта, мелькали огни, могильным, протяжным голосом взревела труба. Их обкладывали по всем правилам охотничьего искусства и гнали вперед.
   - Антони! Вам нельзя бежать дальше! Они ждут этого! Надо схорониться здесь! - опять прорезался, заглохший было, дядюшка Корнелиус. Голос его был слаб и исходил, будто, из невообразимого далека.
   - Не бзди, ща схоронят нас! - Пропыхтел на бегу Антон. - Все сделают в лучшем виде.
   Впереди замаячили какие-то постройки. У бегунов открылось второе дыхание и вот они, снося гнилой заборчик из штакетника, ворвались на двор какого-то не то отдельно стоящего деревенского дома, не то дачи. В три окна, почерневшее дерево, крытая рубероидом крыша, сбоку  прилепился покосившийся и подпертый колом сарайчик, на дворе стоит ржавый мотоблок. Это все, что успели заметить Маго и Антоха, прежде чем рванули на себя оказавшуюся незапертой дверь и ворвались в дом. Темно, никого нет, похоже, что дом заброшен. Антон набросил на дверь крючок, придвинул к ней стоявшую у входа тяжелую старинную швейную машинку, подпер ручку подвернувшейся шваброй.
   Этого ему показалось мало, и Антон принялся лихорадочно рыться в памяти, где дедовский гримуар причудливым образом перемешался с гимнами, которым Кришна обучил своих неофитов:
   - Харе Рама, Харе Кришна, Рама, Рама, Харе, Харе... . - Рассеянно напевал он. - А. Во!
   Антон зачастил:
   - Джай, Кришна, убийца ракшасов, сжигающий двуличников, колдунов и кимидинов! Великий Слон! Маго, сука, запали что-нибудь скорее!
   Магомед лихорадочно заметался, сорвал со стола клеенчатую скатерть, принялся чиркать зажигалкой.
   - Вы, Пожирители грязи, что роитесь в ночь новолуния, вишкадхи и все роды пишачи! Огонь ободряет нас против вас! Огонь мне пожаловал Кришна, его создал Агни и благословил Варуна, он изгонит злых духов, колдунов, двуличников и кимидинов! Встреть огнем колдунов, встреть, о, Бог, кимидинов, охвати огнем колдуний, идущих по следу!  Те, что проклинают нас, что преследуют и гонят нас, что взрастили зло в себе, лиши их соку, да пожрут они свое потомство! Своих сыновей, внуков, сестер и братьев! Да уничтожат друг друга косматые колдуны и колдуньи, да будут разгромлены упыри и упырихи!
   Огонь из зажигалки взметнулся разноцветным столбом под потолок, охватил скатерть, которая запылала факелом, кольцами обвил тело Магомеда, короной распустился над его головой. Огонь этот не обжигал плоти. Магомед, закованный в огненные доспехи, словно держал полыхающий огненный щит в одной руке и плюющийся искрами огненный меч в другой. Глаза его светились священной яростью.
   - Ништяк! - Обрадовался Антон. - Короче так, Мага, нам  бы тут ночь продержаться, до утра, а потом эти скоты свалят. Нюхом чую!
   Магомед ошалело поводил по сторонам глазами, лицо его было отрешено, застыло сардонической маской.  Антон, отирая со лба пот, присел на продавленный диванчик в углу. Взошла луна, заглянула в оконце, украсив дощатый рассохшийся пол жемчужными квадратиками.
   Снаружи завыло, заухало, загремело, затопало. Стук и гром, крик и рык приблизились, налетели, закружили вокруг дома. За окном замелькали огни и косматые тени. На луну набежала черная туча. Что-то затопало, загрохотало и заскрежетало на крыльце. Вдруг, все разом стихло, в дверь вежливо, но твердо постучали.
   - Извините, что мы беспокоим вас. Разрешите войти? Мы кое-что вам покажем и сразу уйдем. - Произнес за дверью глубокий, вежливый голос профессионального продавца пылесосов "Кирби".
   - Э! Мой хур тебе жопа войдет и изо рта залупа покажет! - Патетично ответил героический Магомед.
   В дверь озадаченно заскреблись, затем забарабанили. Дверь заходила ходуном. Вокруг дома на разные голоса завыли, зарычали, заскрежетали, затопали по крыше, захлопали ставнями. Но, очевидно, что-то мешало подозрительным коммивояжерам ворваться в старый домишко.
   - Аррр! Русский дух! Сдавайся! - Зарычал за дверью давешний проситель, разом растеряв всю любезность.
   - Русские не сдаются, Вася! - ответил Магомед, сверкая очами.
   - Ааа, Мага, окно! - закричал Антон.
   Обернувшись, бородач увидел встрепанную, лохматую, остроухую морду, скалившую зубы за оконным стеклом. Длинный, загнутый коготь просунулся в щель между рамами и шарил, нащупывая оконную задвижку.  Магомед подскочил, ткнул своим огненным мечом в окно. Сноп пламени прошел сквозь стекло, не причинив ему ни малейшего вреда, а вот морде не поздоровилось.  Она запылала, с воем отшатнулась.  Живой факел стремительно удалился в ночную даль.
   Антон подошел и решительно задернул занавески.
   - Заглядывают тут всякие!
   В тишине, нарушаемой лишь потрескиванием священного огня, опоясывающего Магомеда, прошло с полчаса. В щель между занавесками забрезжил бледненький желтый свет.
   - Кажись светает, Антоха?! Аллаху акбар! - Оживился Магомед, кивая на окно.
   - Че-то рано как-то... . - С сомнением протянул Антон. - Ща, погодь, время на телефоне гляну.
   Антон достал телефон,  пару секунд потупил на его разбитый, вдавленный экран.
   - Мага, посмотри на своих.
   Магомед вздернул руку, глянул на циферблат своего дорогущего хронометра, на который, к слову, ушла львиная доля присвоенного им общака. Стрелки часов бешено крутились, причем в обратном направлении, календарь показывал 66-е число 6-го месяца, 1666-го года, а Зодиак - парад планет в Скорпионе, Новую Луну в Раке и полное солнечное затмение.
   -Э, поломались, походу, - огорчился Магомед.
    - Все равно, че-то палевно мне. Какой, к петухам, рассвет!
   В углу дома что-то захрюкало, закопошилось, заворочалось, доски пола вспучились и затрещали.  Антон взвизгнул и на нервяке расстрелял оставшиеся в обойме патроны в пол. Тут подскочил и огненный рыцарь Магомед, сунул несколько раз свой меч под доски, пошерудил им. В подполье кто-то завизжал, забился, но, вскоре, затих. Проломленные доски осели в подкоп. Антон сверху на дыру, матерясь, надвинул диван.
   За час до настоящего, серого, хмаренького рассвета была еще одна вялая попытка проникнуть в держащий оборону дом сквозь этот же подкоп, но она была успешно пресечена после первого же нехорошего шевеления дивана.
   Рассвет боевые товарищи встретили, сидя посреди комнаты, привалившись друг к другу спинами, в тишине.
   18 июня. 13.39 местного времени. Ливан. Бейрут. Квартал Бурдж Хаммуд. Улица Арарат.
   - Не нравится мне в Аравии. Никогда не любил этого колорита. - Михаил Иванович сидел на дешевом пластиковом стуле в тени полосатой маркизы, нахохлившись над питой с рубленым кебабом из баранины и маленьким стаканчиком кофе. Он сильно страдал от жары и ел без аппетита.
   Сидевший напротив  Анастас Иванович, наоборот, бурлил кипучей активностью и имел отменный аппетит. Он буквально обложился маленькими тарелочками с закусками, заняв практически весь стол. Тут были и румяные шарики фалафели, и молочно-белая паста из печеных баклажанов с чесноком - муттабаль, и  обжаренные бараньи тефтельки - кеббе. На отдельной тарелке лежали бумажной толщины, коричневатые лепешки.  Анастас Иванович уже хлопнул рюмочку отличного армянского коньяка и весело улыбался. Коньяк ему подали за счет заведения, из особого уважения к дорогому гостю.
   - Брось! Ну, чего ты скуксился? Выше нос, братец. Вот увидишь, Валид все устроит в лучшем виде. Пару дней понежимся здесь, на побережье, а потом уже займемся своими делами.
   - Валид, Валид. - Михаил Иванович вспомнил представительного, носатого друза с маленькими усиками и профессорской лысиной, окруженной венчиком седых волос. Впрочем, лысиной  он сверкнул лишь раз, уже в машине, когда снял свою цилиндрическую белую, с красным верхом, шапку, чтобы утереть ее, лысину, большим клетчатым платком. В Бейрут прилетели поздно ночью, Валид встретил их в аэропорту, радушно обнялся с обоими и отвез сюда, на северо-восток Бейрута, наказав ждать известий через день или два, мол, дела, дела.
   Конечно, и их аэропорт - Рафик Харири с его уходящей прямо в море взлетной полосой, и протянувшееся вдоль моря шоссе, и центр города с его небоскребами и широкими, обсаженными пальмами, проспектами очень живописны. Но эти людные тесные улочки, перетянутые толстыми жгутами проводов, мелочные лавчонки, мастерские и закусочные, сам крошечный, раскаленный номер гостиницы, расположенный в третьем, последнем, этаже обшарпанного, окруженного по периметру узкими балкончиками здания - все это Михаила Ивановича раздражало. Шум, пыль, запахи.
   - Опять ворчишь, как старый пес. - Огорченно констатировал Анастас Иванович. - Все тебе не слава Богу. Хочешь, пойдем сегодня на пляж, искупаемся, а вечером зайдем в кальянную?
   - Не откажусь. Надо же как-то убить время.
   - Еще успеешь надышаться пылью пустыни, будешь вспоминать эти дни курортной жизни.
   К их столику подошел хозяин закусочной, седой, с короткими усиками, чем-то похожий на Анастаса Михайловича.
   - Инч вор бан кехемек, кам кутек?  - Наклонился он к их столику.
   - Шнаракал ем, вочинч, Вартан-джан - Откликнулся Анастас Иванович
   - Хендрум ем евс мек гават сурч. - Попросил Михаил Иванович.
   - Ихарке, харгели! - Хозяин сходил на кухню, принес кофе - Аха хендрем.
   - Шат шнаракал ем. - Поблагодарил Михаил Иванович
   - Дзер кенаце! - Продолжил обмен любезностями духанщик. Видимо, ему было очень приятно, что уважаемые гости разговаривают с ним на его языке.
   Духанщик, спросив разрешения, подсел к ним за столик и, поневоле, разговоры о деле были свернуты. Говорили про Армению, про Россию, про Турцию, про отца-основателя "Маленькой Армении" в Бейруте Погоса Ариса, про Мец Егерн - "Великое Злодеяние" - геноцид армян в Османской Империи. Под столом стояли уже две пустые бутылки из-под "Ноя",  когда разговор перекинулся на политику, в частности на современную деятельность партии Дашнакцутюн в Ливане и в самой Армении. Михаил Иванович, старый чекист, который еще в двадцатом году гонял дашнаков по горам Армении, позволил себе неосторожное замечание, из-за которого чуть не вышла ссора, но под третью бутылку "Ноя" состоялось бурное примирение и общее братание народов Армении и России в лице духанщика и волшебников. Сошлись на том, что во всем виноваты младотурки из Иттихата  и лично Талаат-паша. Михаил Иванович предложил тост за то, чтобы под тем котлом в аду, в котором он варится, никогда бы не угасал огонь. За это выпили стоя.
   Возвращались приятели в отель далеко за полночь. Духанщик взялся их проводить, затем они проводили его, выпили еще на посошок и, наконец, расстались.
   Еще долго Вартан-джан стоял на пороге своего заведения, махал им вслед и кричал:
   - Цтесутюн! Минч андипум! Чкорчес!
   А до него доносилась выводимая на два голоса песня:
   - Ов, Сирун, Сирун! Инчу мотэцар!
   Сртнис гахникэ, инчу имацар?
   Ми анмех сиров, ес кез сиреци.
   Байц ду анирав давачанецир!
   19 июня. 21.02 местного времени. Под Пермью. Река Нижняя Мулянка. Гляденовская гора.
   Магомед  сидел на пеньке и равнодушно жевал пирожок с повидлом. Хоть и шел сейчас священный месяц Рамадан, когда есть и пить можно было лишь в темное время суток, последние дни поесть ему удавалось редко и все больше на бегу.  Впрочем, большой беды не было бы и в том, если бы он вообще не держал уразу - ведь он вполне мог считать себя путником, находящимся далеко от дома. Но Магомед предпочитал по возможности все же придерживаться и сухура и ифтара - питаться два раза в сутки, до восхода и после заката. Тем более, что все то, чем ему приходилось сейчас заниматься, казалось ему весьма предосудительным и подозрительно далеким от ислама.
   - Не садись на пенек, не ешь пирожок! - Поддел друга прошедший мимо с лопатой и фонарем Антон.
   - Да пошел ты. Комик хуров.  - Вяло отозвался тот. Сказывались недосып и общее утомление.
   Антон хмыкнул, прикрепил фонарь на еловую лапу так, чтобы тот светил ему под ноги, и, расчистив небольшую площадку от порыжевшей хвои и веток, вгрызся в землю. Сомы он употреблял гораздо больше Магомеда и неестественная оживленность, подорванность стала его постоянной спутницей.
   - Ниче, - бросил он через плечо. - Сейчас все сделаем в цвет. Бутылку я приготовил, как положено, закопаем ее, потом будем здесь кантоваться, пока дедушка Корней не дозреет. Ходить сюда будем пару раз в неделю - поливать, удобрять, пропалывать. Мы вообще здесь двух зайцев убиваем. Прикинь сам - сейчас дедулю посеем, к августу - пожнем. И сейчас же курочку подрежем, собьем навьев со следа. Так они, суки, заипали.
   Магомед вспомнил свой разбитый внедорожник и взгрустнул. Хорошо хоть, он на ходу остался - вытащили поутру из оврага, кое-как доехали до города, загнали на сервис. И документы нашлись - там же на обочине, где их бросил сержант Краснорученко.  Так что, на бабки они, конечно, попали, но все могло кончиться куда хуже.  Наутро же был крупный разбор полетов с дядюшкой Корнелиусом, при посредничестве Антона, конечно. Дядюшка предположил, что гоняются за ними все те же навьи, которых друзья считали оставленными в Королеве, на квартире Антона. Видимо, так просто от них отвязаться не получилось, нужно было средство порадикальнее. Рецепт его и подсказал Корнелиус. Вкратце, рецепт сводился к закланию определенного жертвенного животного, в определенном месте, особым образом. Его кровь должна была оттянуть и задобрить преследователей. Жертвенное животное - черная курица - была тщательно выбрана и куплена на фермерском рынке, сейчас она смирно сидела в подвешенном на ветку мешке. Место тоже нашлось - та самая гора, куда они и ехали до того, как сбились с дороги. Древнее место Силы, капище и храм каких-то там богов. Корнелиус не особо распространялся, каких именно. Явно - не Аллаха, что несколько расстраивало Магомеда. 
   А ехали они сюда еще в первый раз затем, чтобы сделать то, чем сейчас Антон и занимался. Вырастить гомункулуса, в которого со временем должен был перейти беспокойный дух Корнелиуса ван Бокховена. Подробную инструкцию любящий дядюшка также передал любимому племяннику, Магомед особо не вникал. Антон еще в день общения с Кришной, после окончания учения, придирчиво выбрал бутылку, пробку.  Затем, в закрытой комнате, прихватив с собой журнал "Playboy", ножницы и нож, заполнял ее содержимым, запечатывал.  Бутылка эта, к досаде Магомеда, тоже уцелела в аварии, так что сегодня была вторая попытка  закопать  ее в священном месте.
   Ах, да! Что еще хоть немного примиряло Магу с реальностью - это то, что Корнелиус, видимо, чувствуя за собой вину, а может, и по другим причинам, начал частично выполнять данное им Антону обещание осыпать его талерами и луковицами тюльпанов. Дух указал товарищам верное место, где зарыт клад, так что сегодня-завтра надо будет туда сгонять и, конечно, с предосторожностями, указанный клад извлечь.
   - Мага, давай мешок. - Выглянул из ямы Антон.
   Магомед встал с пенька, брезгливо поднял лежавший в отдалении туго набитый мешок, протянул Антону. Тот развязал его, высыпал часть содержимого в яму, кинул бутылку и опорожнил сверху мешок до конца. Крепко запахло конскими яблоками. Собственно, в мешке были именно они.
   - Наджаса. - Поморщился Магомед, отступив на шаг в сторону и глядя, как Антон, заровняв яму, моет в стороне руки из пластиковой канистры. Воду они набрали ниже по склону в местном святом роднике. 
   - Ага, ядреный навоз, не обманул дед. Чем он, интересно, своего коня кормит?
   - Мне неинтересно. - Отрезал Магомед. - Еще я деньги за говно не платил.
   - Ну, не так много мы дедку и дали. Ниче, на доброе же дело.
   - Все типа? Закончил с бутылкой своей?
   - Ага. Теперь пошли резать Чернушку. Площадку я уже присмотрел. Хорошее место, намоленное.
   - И когда успел? - Проворчал Магомед, снимая с елки мешок с курицей.
     Примерно в то же время. Ливан. Бейрут. Квартал Бурдж Хаммуд.
   Перебрав в уме множество способов поиска достойного кандидата и передачи ему иглы, Михаил Иванович выбрал наименее для себя хлопотный. Дар младшего Чорнобожича жег ему руки, хотелось избавиться от него поскорее. Тут уж не до вдумчивого поиска и перебора кандидатов. Калинин рассудил так, что хоть возле одного из разбросанных по свету святилищ Чернобога, действующих или заброшенных, находится подходящий человек. Главное, ведь, чтобы он был воинственным, целеустремленным, в меру жестоким, решительным и охочим до драки. Не так и много по общему счету.
   Так что, сейчас Михаил Иванович сидел за низеньким круглым столиком и пристально смотрел на стоящее перед ним блюдечко. В блюдечко была налита ртуть, на поверхности которой свободно плавала игла Чорнобожича. Ртуть в Ливане достать было несложно, благодаря тому, что здесь ее до сих пор широко использовали стоматологи для амальгамовых пломб, и относились к ней без западного трепета перед ее токсичностью.  
   - Плыви, плыви, листок, на Запад и Восток. Плыви на Север и на Юг, обеги по свету круг.  - Шептал Михаил Иванович над блюдечком. - Ищи, ищи, листок, рудяный поток. Ищи юшку и ихор, отвори ты им запор.
   Игла под аккомпанемент его слов бешено закрутилась на ртутной лужице, вдруг замерла в одном положении, хищно дрожа.  Еще миг - и она субмариной ушла в плотную, блестящую глубину. Михаил Иванович проговорил еще запорные слова и перевел дух. Он знал, что дар Чорнобожича ушел по назначению, найдя своего избранника хотя бы и на другом конце света.
   Тогда же. Под Пермью. Река Нижняя Мулянка. Гляденовская гора.
   - Ты смотри, она прямо в мешке снеслась.  - Проговорил Антон, доставая из мешка, как фокусник из шляпы, сперва связанную курицу, а затем - яйцо. Курицу он аккуратно положил на утоптанную, обожжённую глиняную площадку, которую только что очистил от наваленного на нее лесного мусора.  Площадка была ровной, твердой, оборудована неглубокой канавкой, идущей от середины к краю под небольшим наклоном. Разглядывая яйцо, Антон передал пустой мешок Магомеду, который машинально взял его в руки.
   - Ай, билят! - Вскрикнул он, бросая мешок.
   - Что такое, что случилось, братан?
   - Укололся! Шило какое-то в мешке лежит или еще что!
   - Откуда там шилу взяться? - Удивился Антон, поднимая мешок и перетряхивая его.  - А, во! Смотри, сука, здоровая какая! Как она здесь оказалась?
   На ладони у Антона лежала длинная иголка.
   Магомед выругался, обвязал уколотый до крови палец платком.  Антон пожал плечами, неизвестно для каких целей, из баловства, воткнул иголку в яйцо и зашвырнул его далеко в темноту.
   - Ладно. До свадьбы заживет. Дома хлоргексидинчиком протрем.  Давай ближе к делу.
   Антон наклонился к курице, достал из кармана складной нож и мигом оттяпал ей голову. По площадке потекла кровь, собираясь в канавку.
   - Бежит речка рудяная, кровяная, - зачастил Антон. - Речка бурливая, шумливая. Черт ту речку положил, навье царство отделил. Стою я на бережку высоком, на мысистом, на кручистом. Бережок валом обложен, городом огорожен. Унеси, река, чары темные, наузы Кощные, присухи навии. Уходи прочь духи беспутныя, нечистыя. Уходи туда, где Солнце не светит, Мать-Земля не родит, в Чорнобожие Пекло.  Иди, где лежишь, где зубы не размыкаются, рты не раскрываются, очами не глядят, где отпетые спят. Там слав Богам не поют, правых слов не рекут. Там тебе, навь, лежать, Судного дня ждать-пождать. Могилы твои зарыты, гробы закрыты, гвозди в них все до единого забиты. А с нами Господень Крест, Дух Святой, Воинство небесное, все святые и угодники.  С нами Марк, Лука, Иоанн, Матфей - евангелисты святые, да Михаил, Гавриил, архангелы небесные и с ними великий Георгий Победоносец.  Аминь!
   Антон закончил чтение, очнулся. Его привлек хрип и судорожный кашель. Магомед бился и корчился на земле. Изо рта его шла кровавая пена.
   -Э, братан, ты чего!
   - Аххр! - Хрипел Мага, с хрипом этим, натужно, не своим голосом выталкивая из себя страшные речи. - Чернобог, Кащей, Люцифер, Астарот, Сатана, Вельзевул! Всех вас вызываю, выкликаю, выговариваю! В ноги падаю, слезно прошу: проведите вы меня меж столбами заветными, столбами запретными, по ту сторону жизни, где лежит тайна сна мертвого, сна живого. Там вороны черные клюют очи стылые, пьют кровь холодную. Стоит там изба-монастырь, по углам ее четыре коня, сидят на них четыре царя. Первый конь бел, второй рыж, третий ворон, остатний блед. Имя царям Мор, Пал, Глад, Смерть. В избе-монастыре введите меня в келию тайную, поставьте пред свечу черную, посеред четырех коней, четырех царей.  Одарят меня цари дарами великими, напоят из чаши неупиваемой, на Владычный престол возведут, сидеть мне на том престоле довеку.     
   - Э! Э! чур с тобой! Ты че моросишь?! - Антон принялся хлопать Магомеда по щекам, трясти его. - Корней, сука, ты где? Че происходит?!
   Но Корнелиус не откликался, видимо, уже полностью загнанный в закопанную бутылку, к которой он был тесно привязан уже с самого начала ритуала создания гомункулуса.
   Антон заметался, не зная, что делать, лихорадочно захлопал себя по карманам.
   - Есть!  - Он достал из кармана бутылочку пищевого кунжутного масла, купленную им  в "Золотом павлине"  - индийском магазине на улице Ленина.
   - Намаскар, Джай ки Кришна!  - Вскричал он, лихорадочно скручивая пробку и щедро натирая маслом ладони. - Прими это жертвенное возлияние!
   Антон вылил остатки масла на лицо и голову Магомеда.
   - Останови, о Кешава, возомнившего о себе колдуна! О высший, Джанардана! Вкуси масло сезама и заставь взвыть колдуна, кимидина! Пусть корчится колдун, пожирающий гной кимидин! Убей дасью, о Васудева, тот, кто владеет луком Шарнгой! Спали его волосы и выжги глаза, пусть он громко объявит себя своим плачем. Я лью тайлам в твою честь, о Кришна!  Свяжи колдуна, приволоки его на аркане, размозжи ему голову, Великий Слон!
   -Кланяюсь я на четыре стороны, четырем царям. Подведите меня, цари, к железной поляне, к чугунному столбу, к медному быку.  Просите, цари, за меня быка, и его деточек. Железо да уклад, синий булат да красный булат, да всех его сродственников. Сталь, медь, олово, свинец, злато-серебро да каменья.  Подите вы железо, каменья, олово- свинец во мать свою-землю. Сорока сороков мечей меня не сечь, не губить. Стреле и пуле меня обойти, в воду сокрыться, на части расщепиться, дерево в берег, перья в птицу, клей в рыбу обратиться. У врага моего, кулачного бойца, борца да лихого молодца руки-ноги отнимутся. Болезни, лихорадки-лихоманки, трясучки да горячки меня вовек  не возьмут. Зверь меня не тронет, змей не ужалит, ворон не клюнет, комар не сядет. С высоты мне не падать, об землю не запинаться, меж двенадцати огней не сгореть, в воде не тонуть. Кровь моя не вытечет, глаз не вылетит, рукам сила, ногам резвость. - Продолжал быстро, лихорадочно, гнуть свое Магомед.
   - Тьфу ты, черт лысый! Значит, не колдун. - Антон встряхнулся как собака, бешено вытаращил глаза и зашел с другой стороны:
   - Мангал-Сигал, Шинган-Зиндан! Дух злой Лифлаф, Зацунана, Халануда, глаза зеленые, когти точеные, огнь из ноздрей пышет, как пес смердящий дышит! Сгинь-пропади! Мафуила, Данданила, ударьте змея смердящего, расшибите ему главу, разорвите чешуи канву, вырвите жало, отрубите хвост, бросьте под чертов мост, где бесы живут, змеиное мясо жуют.  Шабула-Хабула, Кака-Макака, Игарга-Шигарга, езжайте к Мамаю, до земного краю, гоните лихую силу далече, где нет живого человече! Хом, Хам, Грам, Гам, Ширево, Гирево, Гук, Кук!
   Хвоя на ближайших елях пожелтела и сыпала вовсю, ровно снег, на землю. По земле и стволам деревьев пробегали бледные, призрачные огоньки. Жертвенная площадка вибрировала, из-под нее доносился глухой, ровный гул и стон. Перед глазами Антона стояла огромная, уходящая вершиной в облака ель, такая, что и ста человекам не обхватить. Шершавый ствол ее, сколько охватывал глаз, вширь и ввысь был увешан лосиными, лошадиными, медвежьими, волчьими и кабаньими черепами, золотыми и серебряными подвесками, обвит бусами и лентами. Меж могучих, выступающих из земли корней, лежали горы бронзовых и железных мечей, топоров, каменных и костяных наконечников стрел, раковин, браслетов. Тут и там скалились и человеческие черепа, венчая собой эти горы.  Многоголосый плач и рев, песнь и заговор, исторгаемый тысячами ртов, шел со всех сторон. Вот раздался грай, с ветвей могучей ели сорвались полчища воронов, затмив крылами небо, по коре ее сверху вниз потекли шелестящие реки муравьев, затопляя земли, скрывая ее копошащимся, шевелящимся покровом. Раздался грозный, громкий шип и, кольцами обвивая ель, спустился исполинский черный Змей.  Огромная голова его поравнялась с головой Антона, искаженное мукой и страхом лицо человека отразилось в холодном зеркале змеиного глаза.
   - Мой! Отс-ступись!  - Антона затопила волна сладковатого, кружащего голову запаха, раздвоенный язык с человека размером затрепетал перед ним.
   - Не твое время, Калия! - Раздался твердый, родником журчащий голос за спиной Антона. - Отступись сам от моих бхакта!
   - А, Чакахи! - Змей обнажил огромные клыки, яд с которых закапал на землю. - С-снова вс-стретились! Пусть они с-сами выберут с-судьбу!
   - Не твое время! - Был тот же ответ Змею.  - Скройся!
   - Ну так придет мое! Попомнишь еще воды Ямуны!
   Антон не выдержал напряжение, сознание покинуло его.
   21 июня. 16.00. Москва. В районе Павелецкого вокзала.
   Героиновые наркоманы Василий и Петр давно уже приметили этого подозрительного иностранца и ходили за ним по пятам. Высокий, худой блондин с длинными, выжженными солнцем, соломенными волосами и бронзовой кожей - видимо, долго жил на югах. Большие зеркальные очки-полароиды закрывали чуть не половину узкого, костистого лица.  Мужчина был одет в просторную белую рубашку с короткими рукавами, легкие бежевые брючки и видавшие виды ременные сандалии на босу ногу. Он курил сигариллу, и когда подносил ее ко рту с нервными тонкими губами, на запястье блестел золотой браслет, а на пальце - печатка. Вот они, и небольшая кожаная борсетка привлекали нездоровое внимание Василия и Петра.
   Мужчина этот уже битый час кружил в районе вокзала, заходя то в подуличный переход, то в здание самого вокзала, то прохаживаясь по улице; отмахивался от предложений купить цветы или уехать автобусом в Липецк, но далеко не отходил.  Багажа при нем не было, и похоже было, что он просто убивает время. 
   Наконец, товарищи решились, и, улучив момент, когда рядом было не так людно, подошли к незнакомцу:
   - Извините, здравствуйте, можно к вам обратиться?! - Василий протянул ему руку.
   - Коман пюиж ву зэдэ? - Блондин руки в ответ не подал, поверх очков оглядел обоих. Глаза его были голубые, большие, слегка выкаченные, с желтоватыми белками. Голос у блондина был глуховатый, словно надтреснутый.
   - Э-э, понимаете, тут такое дело. Понимаете, на поезд опоздали с приятелем, теперь на билет не хватает.  Хоть чем не поможете? Мы отдадим, обязательно перешлем вам.
   Блондин пожал плечами:
   - Жё нэ парль па рюсси. Эн оутре, жё сус эн аттенте  поур мон ами. Вуаля поркуа пэрмэте муа дё фэр мэ задьё. Салю! - С отменной вежливостью проговорил незнакомец и повернулся, чтобы идти. 
   - э, фрэнд, погоди! - Василий шагнул за ним, схватил блондина за руку, но тут же вскрикнул, отдернул руку, недоуменно посмотрел на нее. На ладони, на мякоти между большим и указательным пальцами быстро набухали кровью две небольшие царапины.
   - Ты че?! - Петр недопонял что произошло. Ясно было, что его приятеля ударили или толкнули.  Петр достал из кармана нож, заступил незнакомцу дорогу. Тот, как-то походя, легко, пнул Петра в переднюю часть голени  ребром сандалии, тем же движением тяжело наступил ему на ногу в районе голеностопа, легонько толкнул его ладонью. В ноге что-то хрустнуло, ступня неестественно подвернулась, и Петр с громким вскриком упал на землю.
   Василий хотел было, в свою очередь, заступиться за приятеля, но в глазах его помутнело, ноги подкосились, и он мешком повалился, где стоял.
     Блондин пружинистым, быстрым шагом скрылся в сторону Москвы-реки.
   Когда люди, наконец, обратили внимание на стоны и ругань Петра и пришли к нему на помощь, Василий уже пять минут, как был мертв.
   21 июня. 17.00. Москва. Улица Зацепский Вал.
   Блондин, доставивший столько неприятностей Василию и Петру, стоял перед железной, обитой кожей, квартирной дверью, покачиваясь с пятки на носок. Он прислушивался. На лестничной площадке не было ни души, из интересующей его квартиры не раздавалось ни звука. Блондина этого звали Захари и буквально сегодня утром он прилетел в Москву из аэропорта Порт-о-Пренса, Гаити, самым быстрым, из найденных им, рейсом, через Майами.  Пятнадцатичасовой перелет изрядно утомил его, но отдыхать времени не было, практически сразу из Шереметьево он приехал сюда, по адресу, достать который было совсем не просто.
   Захари поскреб ногтем обивку двери, хмыкнул, затем, приняв решение, взялся за дверную ручку.  Золотой браслет в виде обвившей  его запястье кольцами змеи, ожил. Тонкая, с карандаш, змейка сверкнула злыми изумрудами глазок и каплей ртути скользнула в дверной замок.  Тот через пару секунд тихо щелкнул, и Захари, повернув ручку, толкнул дверь, вошел в квартиру. Мягко, перекатами, ступая, он прошел по коридору, заглядывая во все встречные комнаты, не упуская туалета, ванной, гардеробной и технологического шкафа со стояками. Везде его встречали тишина и безлюдье.  Хозяев не было дома.
   Таким манером Захари дошел до запертой комнаты, смежной с большой гостиной. Он попробовал, было, повторить фокус со змейкой, но та, едва сбросив оцепенение, отпрянула от замочной скважины, скользнула по руке блондина и спряталась ему за воротник.
   - Са?! Тон пи! - Блондин покопался в кармане штанов, достал тонкую костяную трубочку, плотно запечатанную с обоих концов. Он осторожно вынул затычки, присел, приставил трубочку к замку и, резко дунув в нее, проворно отскочил на приличное расстояние от двери.   Вылетевшее из трубки маленькое облачко тонкой пыли осело на дверь, и пару секунд ничего более не происходило. Затем дверь задрожала, ее затрясло, зашатало в косяке, она заходила волнами. От чудовищного напряжения по поверхности двери пошли трещины, с резкими, как пистолетный выстрел, щелчками, отлетело несколько  щепок. Затем дверь согнуло почти в дугу и, с жалобным "Краак!", она лопнула пополам. С петель, впрочем, не соскочила, хоть изрядно покосилась.  Замок тоже остался на своем месте.
   Захари подошел и осторожно потянул на себя верхнюю половину двери.  Та подалась. Взору блондина предстал несколько старомодно обставленный рабочий кабинет хозяина квартиры - необъятный стол красного дерева под сукном, клеенчатое кресло с высокой, жесткой спинкой. На столе практически антикварная настольная лампа с зеленым абажуром, массивный письменный прибор полированной стали в виде сталинской МИДовской высотки.  Впрочем, тут же, на столе, стоял и вполне современный   Apple-овский моноблок.
     Захари бесшумно вплыл в кабинет, легко мазнул пальцем по столу. Пыли не было, значит, хозяин отсутствовал не очень давно, или же в доме убирается прислуга. Но вряд ли слуг пустили бы в кабинет. В любом случае следовало спешить. Захари принялся быстро, но аккуратно обыскивать кабинет.
   02 августа. 14.00. Пермь.
   Пока десантники шли маршем от Речного вокзала, а на аэродроме Фролово проходили авиа-шоу и показательные выступления парашютистов, активистам Международного Общества Радения о Гаруде было не до праздника. Ачарья Ананта Бхаскар и гуру Махавир передали ритвикам, что бхакти Девдас, известный ранее в миру как Александр Соломятин, отпал от Общества. Более того, он, кто достиг, было, саньяссы и уже метил в ритвики, собирался настучать на Общество мусорам.  Девдаса надо было примерно наказать. Вот почему он сейчас, с мешком на голове, связанный по рукам и ногам скотчем, лежал на полу в гараже одного из частных домовладений на окраине Перми. Двое ритвиков сидели рядом на раскладных стульях и сторожили отступника. Ждали прибытия самого гуру Махавира.
   Международное Общество Радения о Гаруде ставило себе целью популяризацию кришнаизма, подготовку себя и мира к приходу Кришны. Для этого, среди главных задач Общества, главнейшей  была задача призвания Всепожирающего - Гаруды.  Гаруда очищающим пламенем истребит нага - змей неверия, гнездящихся в умах безбожников и колеблющихся, принесет Верным сому и очистит мир от скверны, подготовит его к пришествию Кришны.  Начинало общество примерно два месяца назад как небольшая школа бхакти-йоги под названием "Брахма-Гаудия-сампрадая".  Школа эта появилась как-то вдруг, завалила город рекламой и быстро набрала большое число учеников.  Несколько больших светлых залов, семинары на природе, вебинары, онлайн-курсы, штат внимательных учителей и недорогие цены привлекали как любителей духовного поиска, так и просто людей, заботящихся о своем здоровье. Говорили, что организовали школу какие-то просветленные гуру из самой Индии, но их с самого начала практически никто, кроме самых приближенных людей не видел.  Затем, из числа занимающихся выкристаллизовался костяк - люди, достигшие мокши - духовного освобождения. Иначе - ставшие санньяси, отрекшиеся от материальных соблазнов в пользу духовного просветления.  Притом то, что в других условиях могло бы занимать годы, в "Брахма-Гаудия-сампрадая" происходило за считанные недели.  Но только с теми, кто оплачивал полный курс Познания Кришны в себе.  И уже из санньяси великие гуру Ананта Бхаскар и Махавир набрали себе ритвиков - облеченных особым доверием священников, допущенных до совершения жертвоприношений. Их гуру посвятили в высшую ступень служения Кришне, передав им дикшу - божественную милость, и открыв им истинные цели Общества Радения о Гаруде. Но и среди лучшего стада можно встретить паршивую овцу. Именно она сейчас лежала на бетонном полу, ожидая решения своей судьбы.
   Железные ворота гаража заскрипели, открывший их снаружи  ритвик склонился в почтительном поклоне, пропуская человека. Ритвики внутри тоже вскочили, кланяясь перешагнувшему порог гуру Махавиру.
   - Намастэ, гуру Махавир! - Хором возгласили ритвики, воздевая сложенные ладони над головами.
   - Рам-рам, - гуру дернул себя за мочку уха, огладил бороду. - Кехале?
   - Бахут ачча! -  Снова поклонились ритвики.
   - Хорошо, молодцы. - Махавир присел на услужливо поставленный для него стул, отпил чаю из поданной ему чашки. 
   - Где этот вратья сейчас? - Немного погодя спросил гуру, как бы, не замечая, лежащего у его ног связанного человека.
   Ритвик Рахул (в миру Георгий Дзонгов) указал на связанного:
   - Вот он, гуру.
   Махавир опустил взгляд на пол:
   - Да, я вижу его и скорблю об этом заблудшем человеке. Вы приготовили все для очищения?
   - Да, гуру, все готово - вон в том углу. - Рахул, а он и был до просветления владельцем этого гаража, щелкнул выключателем. Под потолком вспыхнули  яркие лампы, залили гараж светом. В указанном углу стояла массивная железная наковальня, к ней была прислонена двуручная пятикилограммовая кувалда. Пол вокруг был застлан брезентом, по стенам гаража на крючках висело множество столярного и слесарного инструмента.
   - Тике.  - Махавир отдал чашку, наклонился к отступнику - вратья, сорвал с его головы мешок. - Намастэ, Девдас.
   - Да пошли вы! - Прохрипел тот, облизал запекшиеся губы. - Фанатики чертовы!
   - Твою душу покинул Бог, - с огорчением констатировал Махавир. - Но ничего  не бойся. Мы избавим тебя от последствий всех твоих грехов, от твоей дурной кармы. Повторяй с нами маха-мантру, очисти свое сознанием перед  Единением с Богом.
   - Харе Кришна Харе Кришна Кришна Кришна Харе Харе. - Хором затянули ритвики. Девдас-Соломятин молчал, стиснув зубы.
   - Наги свили гнездо в твоем разуме. Кто впустил их туда? Сам ли ты, или дурные люди влили тебе в уши яд лжи и безверия? - Допытывался Махавир, сверля пристальным взглядом Девдаса. Зрачки того расширились, лицо побелело, его било мелкой дрожью.
   - Вы обманываете людей. Промываете им мозги. Хитростью заставляете отдавать вам дома, деньги. - Через силу сказал связанный.
   - Люди сами сбрасывают оковы вещного, материального, прозревают в себе Бога и верою служат ему. То, что они отдают  - служит благу всех братьев, а не одного человека. Каждому из нас нужно лишь то малое, что навязано нам условностями общественной жизни. Остальное же направляется к достижению нашей общей цели - пришествию в мир Гаруды Очищающего. Мы никого не неволим, принятие санньясы - важный шаг на пути познания Кришны, и каждый сам для себя решает - делать его или не делать. - Размеренно говорил Махавир. Он достал из кармана четки-малу на двадцать семь бусин, из цельных семян лотоса и перебирал их, словно отщелкивая каждое свое слово, как при чтении мантры.
   - Но вы связали меня, избили!
   - Нельзя стать санньяси, а потом сбросить с себя веру, как изношенную одежду. Бога трудно найти. Но легко потерять.  Мы, твои братья, заботимся о тебе, не даем безбожию свить гнездо в твоем разуме. Твое отступничество - это работа злых сил, сталкивающих тебя с тропы познания Бога. Мы подаем тебе руку, укрепляем тебя в вере.
   - А как же свобода воли, вероисповедания?!
   - Ц-ц-ц.  Демон, поработивший тебя, твоими устами говорит о свободе воли. Это грустная ирония.
   Махавир, видимо, прочитав все, что ему было нужно, в глазах и лице Девдаса, положил руку на голову отступника:
   - Да очистит тебя от греховной кармы Кришна. Да очистят тебя от нее люди молитвой и мантрой. Да очистит тебя Очищающий, как очищает он всех живых. Очистит для силы духа, для действия, дли жизни. Да откроет он тебе глаза, сбережет тебя от искусов, вернет в жизнь невредимым и чистым.
   Ритвики, продолжая читать маха-мантру, надели на голову Девдаса мешок, крепко затянули его на шее ремнем, подхватили вратья под локти и отволокли в угол гаража, положив там его голову на наковальню.  Махавир подошел туда же.  Ритвики, вдвоем, почтительно подали ему кувалду. Махавир принял ее, размахнулся, с хэканьем обрушил сильный удар на голову Девдаса. Хрустнуло, глухо чавкнуло, Девдас сильно дернулся, но тут же обмяк, соскользнул на пол. До того напряженное его тело расслабилось. Смятый, сплющенный мешок, однако, не прорвался, из него не вытекло ни капли.
   - Припади к Его лотосовым стопам, пусть Он дарует тебе прощение. - Напутствовал Девдаса Махавир и опустил кувалду на наковальню, повернулся к выходу, бросил через плечо. - Заканчивайте здесь.  
   Рахул отошел к стене гаража, снял с крючка ножовку по металлу, второй ритвик  достал из-за наковальни рулон мусорных мешков и большой нож.
  
   Продолжение следует.
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"