Маленькая лодчонка, челнок, где места едва хватало даже для него одного, не говоря уже о том, чтобы разместить там еще какую-либо поклажу, рассекала ленивую, стоячую воду затона. Вода эта во мраке, едва лишь подсвеченном редкими блестками звезд, проглядывающих сквозь разрывы облаков и густые кроны деревьев в тех редких местах, где раньше были в лесу полянки, казалась абсолютно черной, гладкой и неподвижной, как поверхность ничего не отражающего зеркала. Сами же эти бывшие полянки смотрелись столбами света в непроглядном мраке затопленного леса, и создавалось впечатление, будто ты находишься в каком-то заброшенном храме. Но страшен, видать, и темен был культ, ранее исповедываемый в этом храме, так как редкие эти световые столбы лишь подчеркивали непроглядность мрака, сгустившегося под сенью корявых, замшелых деревьев, сплошь укутанных длинными бородами мха. Концы этих бород зачастую оказывались погруженными в воду, и непонятно было - то ли это такие длинные плети мха, что едва не достают земли, то ли это такие невысокие деревья, то ли под дном лодки насчитывается глубина не в один человеческий рост.
Весло в крепких ладонях с валиками мозолей возле основания пальцев, явно привыкших сжимать рукояти мечей и древки копий, уверенно и бесшумно входило в воду, толкало вперед лодчонку и снова вздымалось в воздух, роняя с лопасти крупные и какие-то тягучие капли. Все здесь, в этом заброшенном храме природы казалось каким-то медленным и тягучим, сонным. Ни крика ночной птицы, ни шороха зверя в ветвях, ни плеска рыбы. Лишь едва слышимое, где-то на уровне даже не слуха, а неясного предчувствия, поскрипывание стволов и ветвей деревьев, да шорох воды, рассекаемой днищем лодки. Вот челн пересек одно из световых пятен, и на миг фигура гребца обрела плоть, контуры и облик. Стало возможным рассмотреть его слегка удлиненное лицо с небольшим шрамом, рассекавшим высокий лоб, его нос, кажущийся горбатым из-за давнего перелома, его темные густые волосы, перехваченные какой-то тесемкой сзади и заплетенные в косицу, доходящую воину (а кем он еще мог быть?) до лопаток. Темные же, настороженные глаза его чутко всматривались в окружающий мрак, и ясно было, что мрак этот для них если и не полностью проницаем, то уж во всяком случае не непрогляден. Вся фигура гребца, настороженно сжатая и в то же время как-то неуловимо расслабленная, говорила о его немалом воинском опыте, что было особенно удивительно, так как на вид ему можно было дать не больше двух десятков лет. Одет воин был в простую рубаху темно-синего цвета, накинутую поверх нее кожаную безрукавку, простеганную стальной нитью, способную остановить скользящий удар ножа или стрелы, не более, и такие же простые холщовые штаны, носить какие более пристало пахарю или простому поденщику, но никак не воину. Штаны эти были заправлены в невысокие мягкие полусапожки, которые стали видны, когда лодка, наконец, подплыла к месту своего назначения - небольшому островку, некогда, наверно, бывшему каким-то холмом в лесу. Воин привязал челнок веревкой к какому-то корню, торчащему из невысокой кручи берега, проверил качество узлов, удовлетворенно хмыкнул и поднялся в лодке во весь рост, притом сделал это настолько плавно, что та даже не покачнулась на воде. Взгляд, брошенный по сторонам, одна рука оправляет складки рубахи, немного задравшейся во время длительного сидения в неуютном челне, другая держит за ножны короткий, чуть изогнутый клинок, длиной не более локтя, с черной, обмотанной какими-то ремнями рукоятью и круглой гардой. Затем воин одним легким движением перепрыгивает с лодки на берег, слегка приседает, чтобы удержать равновесие, встает, осматривает островок уже с суши. Как и с воды, тот не выглядит особо презентабельно или как-то подозрительно. Собственно, большую часть этого островка, насчитывающего, пожалуй, не более пятидесяти шагов что в ширину, что в длину, составляет одна большая купа деревьев, сросшихся давным-давно так, что теперь уже нельзя и понять, одно ли это дерево со множеством стволов или же много, но с общим корнем. Ветви этих деревьев весьма густы, сквозь листву, тем более ночью, рассмотреть что-либо невозможно, оттого воин то и дело подозрительно косится вверх. Нет, никакой особой опасности он не чувствует, но и чувства безмятежного покоя на душе нет. Все же приплыл он сюда не для того, чтобы с друзьями распить бочонок-другой хмельного. Парень еще раз вспоминает слова Наставника, сказанные тем сегодня вечером, когда солнце еще только клонилось к закату, но тренировку для выпуска уже прекратили (хотя остальные, которым в Школе Мастерства оставалось пребывать еще немалый срок, бегали, прыгали, ползали в грязи и рубились на тренировочном оружии как проклятые).
Наставник тогда отвел их всех (10 человек, которые остались от набора в полсотни юношей, сделанного восемь лет назад) к северной стене, что совсем недалеко от казарм первогодок, указал на эти приземистые строения и произнес:
- Вы все, стоящие здесь - будущие воины, которым предстоит защищать наше королевство от нашествий орд диких варваров, обитающих в горах, и от посягательств сопредельных государств. Вы - будущая элита нашего общества, те, ради блага которых пашут землю, куют металл, пекут хлеб. И вы призваны защищать все это изобилие и спокойный быт нашего королевства. Вы прошли немалый путь, путь учения, путь постижения воинского мастерства. Осталось последнее испытание, для каждого определяемое жребием, и вам надлежит быть готовыми, ибо испытание это случится сегодня ночью, и каждому из вас сообщат о нем лишь за час до срока. Идите же теперь в свои казармы и ждите, готовьтесь к испытанию. И помните - те из вас, кто не пройдут его, недостойны учиться дальше в нашей школе, потому как восемь лет учения им не пошли на пользу. Они будут с позором изгнаны за ворота и лишены всех привилегий. Отныне они никогда не смогут снова попасть в нашу школу и их уделом останется лишь служение в каком-нибудь захудалом отряде наемников либо же охранником при богатом купце.
Все невольно представили себе эту перспективу. Большой позор для человека, восемь лет учившегося на профессионального воителя, чтобы вступить в королевскую гвардию.
И вот, ночью, часа за четыре до рассвета, наш воин, когда-то, восемь лет назад, откликавшийся на имя Илик, а теперь не имеющий имени, имеющий лишь короткое прозвище Чиж (за красивый, звучный голос), проснулся от того, что его легонько встряхнули за плечо. Он открыл глаза и в полумраке, разгоняемом лишь тусклым светом дежурного светильника в дальнем конце казармы, ближе к двери, увидел учителей, которые тихо будили своих подопечных, и что-то так же тихо шептали им на ухо. После этого парни молча одевались, собирали нехитрые вещи, разрешенные Уставом Школы, оружие и так же бесшумно выскальзывали в ночь.
Его собственный наставник наклонился к уху своего подопечного и тихо, одними губами шепнул:
- Сегодня до утра тебе надо пройти до деревеньки, что в часе пути отсюда на северо-восток, достать там лодку и пробраться вглубь затопленного во время прошлого разлива рек леса. Там ты, ориентируясь по этой карте, - наставник сунул в руку Чижу клочок пергамента - доберешься до небольшого островка, с растущим на нем огромным деревом. Под корнями того дерева валун, на том валуне - меч. Забери его и принеси обратно, и тогда ты с честью пройдешь испытание.
Чиж кивнул, оделся, подхватил со стойки у кровати свой меч и, выскользнув из казармы, направился в сторону главных ворот.
И вот он здесь...
Глава первая. Испытание.
И вот он здесь... Уже прошло около минуты, а он все смотрит по сторонам и не может себя заставить сделать и шага. Слишком все спокойно, слишком просто - подойти и взять меч... Таково ли должно быть Выпускное Испытание, коим их стращали на протяжении всего процесса обучения? Нет, тут наверняка скрыта какая-то подковырка, есть какое-то второе дно. Чиж внимательно осмотрел землю под своими ногами, присев для этого на корточки. Обычная лесная почва, покрытая перегнившими листьями... Чиж даже, для верности, поворошил подстилку из листьев пальцами. Нет, под ней был лишь маленький мирок потревоженных его вторжением лесных букашек, из тех, что не спят ночами. Воин встал, отряхнул ладонь и сторожко пошел в сторону деревьев. Так же осторожно он вступил под сень низко наклоненных ветвей, косо поглядывая по сторонам. Вот и валун, о котором упоминал наставник - глубоко вросший в землю между двумя корнями серый, покрытый лишайником и мхом камень, высотой воину примерно по колено. На плоской, словно специально стесанной вершине его лежал меч - обычный длинный рыцарский меч, но с позолоченной гардой и рукоятью. Чиж внимательно осмотрел меч и камень, не спеша касаться ни того, ни другого, но никаких скрытых веревочек, шипов, или других признаков ловушки не нашел. Одним длинным прыжком воин оказался возле камня, в движении схватил меч и, перекатом, ушел в сторону, после чего ненадолго замер, напрягшись. Нет, ничего не случилось, ничего ниоткуда не посыпалось и никуда не провалилось.
Чиж встал на ноги и, уж было, собрался развернуться в сторону лодки, как со стороны деревьев, из гущи ветвей послышалось глухое, низкое рычанье. Странно, но молодой воин вздохнул с облегчением, ожидание каверзы всегда страшнее самой каверзы. Резким, заученным движением Чиж стряхнул со своего короткого меча ножны, крутанул клинок пару раз в воздухе, разогревая запястье. Трофейный меч он перехватил за рукоять, выставил его вперед и слегка в сторону. Существо, сидящее в ветвях, видимо поняло, что таиться больше нет смысла, а, может, и по другой какой причине спрыгнуло с дерева на землю, присело, потом медленно выпрямилось.
Высокое, роста в полтора человеческих, сплошь покрытое жесткой темной шерстью, сгорбленное, с узкой грудью, короткими кривыми ногами, длинные руки свисают почти до земли, вытянутая морда, ощеренная пасть, высоко посаженные, остроконечные уши - лесной оборотень - мигом сделал вывод Чиж. Не самая опасная, в общем, тварь, если не прыгнет сверху тебе на голову. Не прыгнула. Наоборот, зарычала, выдавая свое присутствие. Такого благородства раньше за подобными тварями не наблюдалось, следовательно, Чиж не утратил бдительности, и все еще уделял внимание и другим возможным направлениям атаки. Не зря. Пока спрыгнувший с дерева оборотень грозно рычал и медленно наступал на воина, сбоку тоже кто-то подкрадывался, легкий шорох сухой листвы выдал его в тот самый момент, когда он прыгнул. Чиж присел, пропуская второго оборотня мимо себя, полоснул его коротким мечом по боку, сам отпрыгнул в сторону. С секундным интервалом на то место, где только что находился воин, приземлился первый оборотень, а второй в это время выл и катался по земле, получив неглубокую, но весьма длинную и обильно кровоточащую рану. Тут островок словно взорвался: отовсюду, из ветвей, из-за деревьев, казалось, из-под земли полезли серые мохнатые хищники. Чиж попытался было двинуться к лодке, но путь к ней был уже перекрыт пятеркой злобных тварей. Стиснув зубы, Чиж прыгнул, перекатился, резко сокращая дистанцию между собой и ближайшим к дереву оборотнем, не вставая, полоснул того в районе паха, ударом ноги под колено завалил на землю взвывшую тварь, вскочил и побежал к деревьям. Подвывающие твари рванули следом за ним, одна из них была ближе всех, поэтому и влепилась с разгона в дерево, не успев притормозить, когда Чиж легко, как на тренировках по акробатике, пробежал по почти вертикальному стволу и с переворотом через голову оказался позади твари, наградив ту за ее резвость выверенным ударом длинного трофейного меча в спину. Меч от удара согнулся, будто сделан был не из кованой стали, а из воска. Чиж громко выругался, отбросил бесполезную железяку, зажал свой собственный меч в зубах и, подпрыгнув, уцепился за свисающую ветвь, подтянулся, залез на нее. Устроившись на ветке, воин вынул их сапожка недлинный нож, широкий и предназначенный не столько для боя, сколько для того, чтобы разрезать что-либо, что надо срочно разрезать в походе: веревки, мясо, хлеб, нетолстую ветку, вороватую руку и все в этом же роде. Оборотни под деревом бесновались, но не были настолько глупы, чтобы бросаться на Чижа снизу, хоть и прекрасно умели лазать по деревьям. Пока он был наверху, то имел преимущество и мог резать их, карабкающихся снизу, и оборотни прекрасно это сознавали. Тем более что Чиж тоже не терял даром времени и перебрался парой ветвей выше, выбрав такую, чтобы быть защищенным от прыжков оборотней с соседних деревьев. Однако и для Чижа это был не самый лучший расклад сил - он мог просидеть так сутки, а время, отпущенное ему на выполнение задания, уходило... И ему еще час добираться обратно... Быстрые, лихорадочные мысли теснились в голове воина, он рассматривал и отбрасывал один вариант за другим... Нет. положение безнадежное. Как оборотни не могли к нему подобраться незамеченными, так и он не мог незаметно для них покинуть свое убежище.
Вспомнилась фраза наставника, многократно повторяемая и вдалбливаемая тем в головы своих подопечных: "Жизнь в бесчестье стократ хуже смерти во славе. Если вам не остается иного выбора, кроме как сдаться, значит - вам пристало биться до конца. И пусть ваши враги надолго запомнят этот бой". Что же... Лучше погибнуть на этом островке, чем с позором провалить испытание!
Чиж издал боевой клич и бросился вниз, перекувыркнулся через голову, приземлился средь круга отскочивших в стороны оборотней. Те на секунду замешкались, затем с радостным ревом бросились на воина, и стена их спин сокрыла его. Дальше был хаос: мелькание быстрого и обученного бойца среди таких же быстрых и сильных противников, вой, рев, визг, ор, брызги крови на лице и куртке, когти, разорвавшие безрукавку на спине, клинок, вспарывающий брюхо оборотню, тяжелое тело, обрушившееся на плечи откуда-то сверху, нож, оставленный в чьем-то бедре, перекат, удар обеими ногами снизу прямо в ощеренную пасть, подскок из позиции "лежа на спине" и снова принятие боевой стойки лишь для того, чтобы чьи-то клыки впились тебе в руку, хорошо еще не ту, что держала меч. Чиж рубился и перемещался стремительно, как демон, но этот бой уже начинал утомлять его, тело воина покрылось множеством порезов и ссадин, безрукавка превращена в лохмотья, рубаха под ней тоже, да и коже на спине и груди тоже изрядно досталось. Прокушенная левая рука едва двигалась, голова гудела от удара о твердый корень, полученного во время одного из перекатов. Внезапно, после очередного прыжка, Чиж почувствовал, что под ногами нет больше земли и, прежде чем смог понять, что это, собственно, значит - рухнул в вонючую стоялую воду, куда за ним по инерции прыгнуло несколько оборотней. Схватка продолжилась и в воде, глубина которой у берега достигала полутора человеческих ростов. Один из оборотней сграбастал Чижа и хотел тому просто и незамысловато отгрызть голову, а тот, одной рукой отжимая от себя оскаленную пасть, другой, с зажатым в ней мечом, наносил удары оборотню в бок, поминутно окунаясь с головой и захлебываясь холодной, затхлой водой. Наконец оборотень отвалился от него, и Чиж уцепился за мохнатое тело, безвольно раскинувшее руки и перевернувшееся мордой вниз. Рука, неспособная больше держать меч, разжалась и тот мигом ушел на дно, но Чиж был настолько слаб, что не обратил на это внимания. Оттолкнувшись от мертвого тела он с трудом проплыл расстояние в несколько шагов, отделявшее его от берега и уцепился за какие-то корни, кашляя и жадно глотая воздух. Лишь отдышавшись немного, Чиж обратил внимание на то, что оборотней больше не видно, они покинули поле боя, оставив на островке с десяток трупов и трех жалобно поскуливающих раненых, жить которым остались считанные минуты и которые уже неспособны были передвигаться. Воин выбрался на берег, с трудом, хватаясь за мокрые корни, осыпая на себя землю, пару раз сорвавшись обратно в воду. Но выбрался таки, кое-как, на четвереньках отполз от воды. Его стошнило и остатки вечерней трапезы вперемешку с водой хлынули на берег. Воин с трудом принял сидячее положение, отер рот и осмотрелся. Одежда в клочья, оружия нет никакого, прокушенная рука вообще перестала слушаться, во всем теле жуткая слабость, большая кровопотеря... Черт, надо же забрать меч и доставить его в Школу! Чиж с трудом приподнялся, пошатываясь, сделал несколько шагов и снова упал. Решив больше не искушать судьбу, он дополз до деревьев, с трудом, неимоверным напряжением сил отломил какой-то высохший сук, достаточно прочный, чтобы он мог встать, опираясь на него. Налегая на этот импровизированный костыль всей своей тяжестью, Чиж бродил, хромая, вокруг дерева, пока не нашел то, что осталось от трофея. Согнутый меч больше напоминал какой-то серп. Чиж осмотрел его. Так и есть - это даже не сталь, а какой-то металл, вроде олова. И как он не заметил это с самого начала? Впрочем, вес в мече был приличный, а особо приглядываться времени не было, вот и не заметил... Воин кое как дохромал до лодки, рухнул в нее, чуть не опрокинув, пошарил по дну, нашел какой-то острый обломок металла, которым тот рыбак, кому раньше принадлежал этот челн, разрезал совсем уж запутавшиеся сети, перепилил этим обломком веревку и оттолкнулся от берега. Как он добирался до Школы, Чиж запомнил плохо...
Глава вторая. Изгнание.
Как он добирался до Школы, Чиж запомнил плохо... Смутные, отрывочные воспоминания-вспышки, с трудом продирающиеся сквозь кровавый туман, застилающий его разум: вот он, перевернув челн уже возле берега, выползает на сушу; идет, с трудом переставляя ноги, опираясь на палку и оставляя мокрые следы; падает, поднимается и снова идет. Когда чьи-то руки подхватили Чижа под локти, и властный голос произнес: "Оставьте его!" - молодой воин понял, что добрался, дошел, выполнил задание! С трудом, пересиливая боль во всем теле, Чиж гордо выпрямился и поднял голову, пытаясь рассмотреть что-либо сквозь пелену, скрывающую все вокруг. Наконец, проморгавшись, он рассмотрел ровный строй учеников школы. Ба, да тут все! В достаточно просторном дворе школы, мощеном камнем, было тесно от того количества людей, что собрались здесь сейчас, в этот предутренний час. Ровные шеренги будущих воителей освещали яркие факелы, которые держал каждый четвертый в строю. Впереди учеников, отдельной группой стояли наставники школы, также сжимавшие факелы в руках. Как же, оказывается, ярко освещен был двор! Чижу же поначалу казалось, что вокруг кромешная тьма, но сейчас, похоже, слабость начала потихоньку отпускать его, сознание того, что он уже воин, гвардеец, придавало воину новых сил, расправляло его плечи. Даже свежие раны, казалось, перестали болеть. Особняком от остальных - учеников и наставников - впереди всех, стояли три высокие фигуры. В своих длинных черных плащах и глухих капюшонах они походили на каких-то странствующих нищих, из тех, что ходят, побираясь, из одной деревни в другую. Дополнительное сходство с нищими им придавали деревянные посохи, на которые те опирались. Но лишь один взгляд на эти горделивые фигуры, на то, как властно и чуть небрежно они держали свои посохи, украшенные тонкой и жутко сложной резьбой, говорил об ошибочности первого мнения. Чиж никогда раньше не видел подобных людей в Школе. Человек, стоявший в центре этой троицы сделал шаг вперед и откинул капюшон, открывая на всеобщее обозрение свой абсолютно голый череп, сплошь исчерченный шрамами, суровое, костлявое лицо с вытянутым вперед подбородком, на котором рос пучок каких-то тонких седых нитей - жалкая пародия на бороду. Бледная, покрытая сетью морщин кожа, впалые щеки, длинный, острый нос и водянистые, бесцветные глаза, глубоко запавшие в глазницы, но неожиданно колючие и проницательные - все это дополняло облик старца. "Ха! Старца! Да ему, наверно, столько лет, что даже внуки его успели уже состариться и облысеть", - некстати подумалось Чижу.
Старец, выступивший вперед, наставил на Чижа свой костлявый, узловатый перст и заговорил. Заговорил тем самым властным и полным силы голосом, который приказал стражам у ворот отпустить воина:
- Недостойный! Жалкий выродок! Да как вообще ты смел явиться в Школу Мастерства после того, что ты сделал?!
Чиж растерянно посмотрел на старика, затем перевел непонимающий взгляд на наставников, учеников... Только сейчас до него дошло, что его не чествуют, как победителя, что стоит угрюмая тишина... И что те девятеро, что вместе с ним выходили на свои занятия, стоят позади наставников, перед строем учеников, и на плечи их уже накинуты традиционные накидки, даваемые воинам при посвящении. Да, совсем не так должен проходить обряд посвящения в воины... Чиж видел семь таких обрядом, по числу лет, прожитых им в школе. Но как же это... Ведь он выполнил задание... Он справился, добыл меч, донес его вовремя! Солнце еще не показалось из-за кромки гор! Растерянность, непонимание охватили воина, казалось, мир рушился у него из-под ног. Старец же тем временем продолжал:
- Нет, вы только подумайте! Мало того, что с жалкими лесными зверями, числом не больше десятка, ты возился так долго, будто перед тобой отряд конных латников; мало того, что ты трусливо показал им спину в первые же мгновения боя, потерял все свое оружие, получил огромное количество глупых ран! Нет, тебе этого показалось мало! Ну конечно, в своем глумлении над самой сутью воинского искусства ты не мог остановиться на достигнутом! Ты погнул Меч Доблести, священный знак того, что юноша становится воином! Ты ударил этой реликвией оборотня!!! Что ты вообще о себе возомнил?! Чего ты молчишь, и хлопаешь ртом как глупая рыба, выброшенная на берег?!
На плечо старца успокаивающе легла рука одного из его спутников, но тот лишь раздраженно дернулся, смахивая ее, и продолжал грозно буравить взглядом растерянного и ничего не понимающего Чижа, чуть задыхаясь от своей долгой обличительной речи.
Чиж, сжимающий в руках погнутый кусок металла, некогда бывший трофейным мечом, грязный, покрытый тиной, мокрый, в изодранной в лохмотья одежде, все еще опирающийся на свой корявый костыль, ничего не понимал. С трудом собрав разбегавшиеся мысли, зацепив одну из них, самую очевидную, он смог вытолкнуть ее сквозь запекшиеся губы:
- Но это же меч. Оружие. Им можно рубить.
Старец взвыл и затрясся, будто Чиж только что сообщил ему, что солнце всегда восходит на востоке, и именно по этой причине Чиж обесчестил внучку старика.
- Меч?!! Меч?! Ты недоумок убогий!!! Это была цель, символ выполнения задания, который надо было всего лишь вовремя принести в Школу! Им не надо было рубить! Его надо было принести! А если бы чашу положили? Или корону? Тоже бы ими собак охаживал?!
Остальные два старца, стоявшие все это время поодаль, наконец, не выдержали и выступили вперед, оттеснив своего разбушевавшегося собрата. Они тоже откинули капюшоны и теперь можно было рассмотреть их лица - такие же высохшие и морщинистые как и у первого. Различия заключались лишь в том, что старец слева от Чижа имел густые кустистые брови и такую же длинную бороду, седую как снег. Усов и волос на голове у него не было, поэтому, по мнению Чижа, старик сильно смахивал на тощего. преклонных лет козла. Человек же справа и вовсе не имел бороды - лишь какую-то щетину на подбородке - но так же как и его спутники был наголо побрит. Его пятнистый, чуть отблескивающий в свете факелов, обтянутый кожей череп придавал ему сходство с ожившим скелетом.
Левый старец осуждающе посмотрел на своего разъяренного коллегу и заговорил густым басом:
- Брат Коррак, ты видно забыл пословицу, говорящую, что слова не должны быть подобны полове, разносимой ветром, а должны быть полновесным зерном, падающим вниз. Да, сей ученик совершил жуткое кощунство во время своего заключительного Испытания. И он должен быть примерно наказан. Так гласит Закон, и таково решение Совета воинов и магов. И более того - это решение уже вынесено и наказание присуждено. Так к чему теперь попусту сотрясать воздух тщетными проклятьями? Брат Расчек, огласи решение Совета и покончим с этим.
Старик с небритым подбородком откашлялся и произнес, возвышая голос до визга, так, что даже стоящий рядом с ним Коррак досадливо поморщился:
- Совет воинов и магов, рассмотрев вину и проступки сего вьюноши, приняв во внимание особое кощунство совершенного им злодеяния, а также отметив его примерное поведение в школе до сих пор, постановил: считать заключительное испытание невыполненным, а вьюношу - виновным!
Сердце Чижа, до того в каком-то оцепенении слушавшего тяжелые слова магов, камнями ложащиеся ему на душу, словно сжала какая-то холодная рука. Мир, до того балансировавший на грани, рухнул, погребя под своими обломками все честолюбивые мечтания, все планы юноши. Чижа словно ударили чем-то тяжелым по голове. Все плыло и двоилось перед глазами. Яркие факелы опять куда-то отдалились, уступив место сжавшемуся вокруг воина туману. С трудом собравшись, отогнав тяжелую пелену, Чиж снова вслушался в слова мага.
- ...и посему ему надлежит быть изгнанным из школы! Но, ввиду исключительности его случая, а также благодаря заступничеству главы школы, почтенного воина Хардлига Смелого, - старец небрежно кивнул в сторону Главного Наставника, стоявшего во главе группы учителей - сей вьюнош не лишен прав воина и возможности вступить в гвардию. Кара, возложенная на него, и скрепленная Печатью Силы Совета магов, заключаться будет в следующем. Вьюноша изгоняется из школы сроком на пять лет, ему запрещено осквернять своим прикосновением оружие. По истечении этих пяти лет он должен явиться в школу и пройти те испытания, что назначены будут ему. Буде же не пройдет он тех испытаний, то лишен он будет возможности владеть оружием навек. Слово приговора сказано, и на том стоим.
- И на том стоим! - хором откликнулись оба спутника мага, сложив какие-то символы из пальцев.
Центральный маг подошел в Чижу, все в той же позе стоявшему перед ними, и все так же прижимавшему к себе проклятую железяку. Старик властно взял воина за подбородок, чуть дернул его вперед, затем с размаху впечатал Чижу свою левую ладонь в лоб, будто комара давил. Но то был не комар. Под ладонью старца на миг вспыхнуло яркое фиолетовое сияние, а когда маг убрал руку, то стал виден какой-то яркий и сложный узор на лбу Чижа, вычерченный тонкими фиолетовыми линиями, светящимися словно сами по себе. Узор виден был недолго, вскоре он померк и исчез без следа. И тогда наступила тьма....
Глава третья. Начало пути.
И тогда наступила тьма... И во тьме этой, в кромешной и непроглядной тьме сознания, Чиж двигался, ел, спал - словно какая-то марионетка, управляемая рукой кукловода. Чиж старался не думать о случившемся, вообще старался не думать. Его задачей номер один было выжить - и, притом, выживать надо было начать немедленно, так как покинуть школу надлежало еще до начала утреннего построения. Он плохо помнил, как собирал свои вещи, как, сгорбившись и стараясь не поднимать глаз от земли, шел к Парадным воротам. Как он ловил на себе взгляды наставников и учеников, волею случая в тот момент находившихся во дворе: взгляды сочувственные и насмешливые, равнодушные и разгневанные - всякие. Никто его не провожал. Совсем выпал из памяти и тот момент, когда он, обессиленный бессонной ночью, боем, испытанием, израненный, с трудом передвигающий ноги, рухнул посреди дороги, но упасть он себе позволил лишь тогда, когда стены и шпили Школы уже были неразличимы в свете восходящего солнца. Очнулся он уже ближе к полудню, когда солнце высоко стояло в небе. Очнулся от того, что ногу пронзила острая боль.
Застонав, Чиж кое-как смог приподняться и успел увидеть мелькнувшее в густой траве на обочине дороги рыжее пятно. "Лиса". - Откуда-то из глубин памяти всплыло слово. После третей попытки, загребая руками дорожную пыль и нещадно в ней пачкаясь, Чиж сумел сесть. Осмотрелся. Его тощая котомка и палка-костыль лежали рядом, в пыли. Подгребя котомку к себе поближе и развязав ее, воин (хотя какой он теперь воин? - мелькнула горькая мысль) начал рыться в ее содержимом. Вскоре, с радостным восклицанием, парень извлек из сумки то, что искал - бурый комок непонятной дряни, весь какой-то волосатый от налипших на него соринок и нитей из сумки. Чиж отщипнул от этого комка немного, закинул в рот, принялся с трудом двигать челюстями, пережевывая вещество. Скривился, частью от саднящей боли, частью от того, что на вкус это вещество оправдывало то, что его поименовали дрянью. Немного пропитавшись слюной, оно наполнило рот какой-то едкой горечью, будто Чиж откусил от сырого груздя или же нечаянно отправил в рот лесного клопа. Однако таблетка храбрости помогла - боль отступила, голова слегка просветлела, и Чиж смог с помощью костыля подняться на ноги. Так он и ковылял по дороге, пока не набрел на тропку, отходящую в сторону - к небольшой рощице деревьев шагах в полутораста от обочины. Сойдя на эту тропу и дойдя до деревьев, Чиж нашел то, что и предполагал здесь увидеть: старое кострище, журчащий между корней деревьев ручей, разный мусор, оставленный многочисленными, останавливавшимися здесь путешественниками.
Дохромав до ручья, Чиж буквально рухнул рядом с ним, скатился в прохладную, проточную воду, смывая с тела грязь и боль. Полежав так немного, воин привстал и принялся, шипя сквозь зубы и морщась, сдирать с себя приставшие к коже остатки безрукавки и рубахи. Бросил их на берег, зачерпнул горстью воды, ополоснул грудь, осмотрел себя. Ну, все было не так уж и страшно: главное беспокойство доставляла прокушенная рука, пальцы которой все еще едва шевелились, но ни нерв, ни сухожилие, ни важные кровеносные сосуды задеты не были. "Мазать целебной мазью, перевязывать - через месяц пройдет" - решил Чиж. На груди алели несколько глубоких ран, но, в общем, ни одна из них в серьезной штопке не нуждалась - сами затянутся - главное - тоже надо промыть, смазать и перевязать. Хуже со спиной, ничего не видно, но по ощущениям кажется, будто там мясо до костей содрано. "Ладно - это потом" - решил Чиж.
Воин вылез из воды на берег, подобрал свою сумку, снова достал оттуда таблетку храбрости, откусил еще кусочек, принялся его жевать, кривясь от отвращения. Затем достал из котомки пару мешочков, небольшую глиняную мисочку, пару оструганных деревянных палочек, плотный сверток льняных лент - медицинский набор, который каждый ученик обязан был хранить среди своих вещей. Чиж зубами развязал тесемку того мешочка, что побольше, отсыпал оттуда часть содержимого - бурого зернистого порошка - в мисочку, долил воды, пальцами растер до кашицеподобного состояния. Одну из палочек Чиж сжал в зубах, вторую положил на край миски. Затем, пальцами же, загреб немного получившейся смеси из миски, густо смазал места укуса, перетянул льняным лоскутом, привычно придерживая один из его концов, в несколько оборотов навернул бинт на предплечье, взял палочку с миски и с ее помощью довольно ловко и туго затянул повязку. Затем Чиж приготовил еще мази, отмотал от клубка бинтов довольно приличный кусок, смазал его с одной стороны мазью, принялся наматывать этот бинт себе на грудь, делая обороты вокруг туловища, охватывая им спину, торс - ушло полклубка, не меньше, прежде чем Чиж удовлетворился результатами, да и порошка в мешочке почти не осталось. Оставшиеся полклубка ушли на довольно хитрую поддерживающую повязку, пропущенную через плечи и нижний слой бинтов таким образом, чтобы основная повязка не сползала во время движения.
Передохнув немного, Чиж достал было из котомки сушеное мясо, но с отвращение запихал его обратно - есть не хотелось совсем. Зато жутко захотелось пить, и Чиж напился воды из ручья, заодно этим пытаясь избавиться от едкого привкуса во рту. После настала очередь одежды, но ни рубаха, ни безрукавка явно больше не годились для носки. Да и чинить их было теперь делом хлопотным и бесполезным - только запас ниток изведешь. Чиж достал из котомки запасную рубаху, также темно-синюю, морщась, натянул ее. Осмотрел свои штаны и обувь - вполне еще могут послужить, только надо немного простирнуть.
Чиж встал, опираясь на костыль, осмотрелся по сторонам... На подобных стоянках должны оставаться... Так и есть - под одним из деревьев, не так далеко от обложенного камнями кострища стоял небольшой шалашик из веток, скорее даже просто навес. А под этим навесом лежала поленница аккуратно нарубленных сучьев. Чиж достал костровые принадлежности...
Через десяток минут он уже сидел, опершись спиной на толстый чурбак, подтащенный им поближе к огню, подложив для мягкости под спину свою сумку. Небольшой бездымный костерок весело трещал, пожирая сухие сучья, на распорках из веток, закрепленных над ним, сохли штаны и сапожки Чижа - тщательно им отстиранные. Сам же Чиж отхлебывал отвар, сделанный им из содержимого второго мешочка - воде придает кирпичный цвет и чуть горьковатый вкус, а человеку, пьющему его, - прилив сил и бодрости.
Спустя еще пару часов костер был затушен, одежда и обувь просохли и вновь надеты, а сам воин готов отправиться дальше. Ночевать здесь смысла не имело, так как сейчас, во-первых, все равно день, а во-вторых, в часе пути от Школы есть деревенька, где можно хотя бы купить еды, лекарств и отдохнуть. О том, как будут местные жители смотреть на него, изгоя, Чиж старался не думать. Путь в никуда начался...
Глава четвертая. Деревня.
Путь в никуда начался... Чиж ненадолго задержался в деревеньке, названия которой, пожалуй, не помнили уж и старожилы. С появлением недалеко от деревни Школы, все так и называли поселение - деревня, что возле Школы. Чиж прожил там два дня, у одной сердобольной старушки, сдающей уголок путнику. А так как уголков в доме этой старушки было предостаточно, да и в путниках недостатка тоже не было (Школа была весьма популярна, туда круглый год поступали на учение мальчики лет одиннадцати-двенадцати - шли в сопровождении взрослых или даже одни), то и Чижу нашлось местечко. Эти два дня парень почти не покидал своей каморки, еду ему туда носила сама старушка, почти все время Чиж спал или просто лежал на кровати, бессмысленно глядя в потолок. Делать ничего не хотелось. Идти никуда не хотелось. Да и есть тоже не хотелось, но воин пересиливал себя и каждый раз до конца съедал то миску каши, то плошку супа, то тушеные овощи, коими потчевала его бабка. Понятливая старуха, видя состояние юноши, не донимала его расспросами или частыми визитами.
Через два дня, почувствовав себя немного лучше, но, так и не решив, что же теперь делать дальше, Чиж расплатился с бабкой за постой, закупил на оставшиеся деньги у местных лекарств (раны, каждый день заново им перебинтовываемые и смазываемые мазью, начали понемногу подсыхать), еды, всякой необходимой в дороге мелочи. Купил себе в дорогу и нож, взамен утраченного. Новый нож - изделие местного кузнеца - был грубоват и гораздо длиннее предыдущего, имел простую деревянную рукоять, обмотанную тесьмой - в общем, был без излишеств. Такой в сапог не спрячешь, пришлось покупать к нему ножны и вешать их на пояс. Купил себе Чиж и одежду - дорожный плащ, пару сменных рубах, штанов, сапоги. В итоге, когда все необходимое в путь было куплено, денег у Чижа не осталось совсем, за часть товаров даже пришлось расплачиваться своим трудом - колоть дрова, носить воду, раздувать меха в кузне. Благо, нравы в деревне были достаточно простые, и подобный расчет воспринимался как должное.
Чиж вышел из деревеньки засветло. К тому моменту, когда солнце поднялось над горизонтом, молодой воин уже успел отмахать приличное расстояние. Чиж спешил. Спешил как можно дальше позади себя оставить Школу, испытание, магов, все, что сидело где-то в глубине его разума и напоминало о себе тупой ноющей болью в сердце и свежими шрамами на теле. Воин шел до самого заката, остановившись только однажды, чтобы наскоро перекусить и набрать воды во флягу, также купленную им в деревне (куда он дел свою, ту, что входила в набор вещей ученика, Чиж не помнил - верно, забыл, когда собирался). Практически не глядя по сторонам, не задумываясь над тем, куда он идет и зачем, парень шагал и шагал, словно заведенный. Когда же солнце закатилось за горизонт, Чиж остановился. Все так же - на автомате - развел костер, приготовил простой ужин из купленных в деревне продуктов, без аппетита поел и лег спать. Заснул моментально - их в Школе учили спать и в гораздо худших условиях, а сейчас конец лета - деньки теплые и дожди редки.
На следующий день все повторилось - Чиж встал засветло, поел, шел до обеда, перекусил - шел до заката - заночевал. И на следующий. И через день. И еще через день. Предгорья, в которых располагалась Школа, сменились всхолмленной равниной, по которой тянулась не одна подобная дорога. Иногда накатанные пути пересекались, но Чиж каждый раз сворачивал на тот, который шел к северу, оставляя восточнее себя пики гор. Воин шел параллельно горам в сторону, обратную той, откуда он когда-то, восемь лет назад, будучи еще совсем несмышленым юнцом, прибыл в школу. Тогда маленький Илик восторженно взирал на величавые горы, на высокие заснеженные вершины. Он представлял себя грозным воителем, в одиночку выступающим против неисчислимых орд варваров. Вот они стоят, штандарты с изображениями их мерзких божеств и символами кланов вздымаются над их нестройной толпой. Сами варвары просто ужасны - огромные безобразные горы мышц, практически обнаженные, но увешанные разнообразным оружием с ног до головы (именно такое описание внешности варваров слышал Илик, когда был еще совсем маленьким, в страшный сказках, что рассказывала ему няня). Но эта орда не хлынет с гор на беззащитные поселения внизу, на равнине! Им противостоит Илик. Илик Славный, Илик Могучий. Длинный, сверкающий в лучах яркого горного солнца меч вздымается, и толпа варваров пятится в замешательстве. Вот варвары начинают пускать стрелы, но ни одна из них не достигает грозного воителя, все пролетают мимо. Тогда вожаки отдают приказы, гнусаво гудят трубы и из расступившейся толпы варваров вылетает их ужасная конница - самые свирепые и матерые воины, полностью обнаженные, сплошь покрытые татуировками и краской, верхом на... Нет, не на лошадях ездят эти дикари. В горах ни одна лошадь не сможет прожить - нет корма, да и горные тропы узки для нее. Эти нелюди приручают варгов - жутких существ, похожих на волков, но ростом порой с медведя. И вот ужасающая конница варваров верхом на варгах летит на Илика. но тот, ничуть не смутившись, сам бежит навстречу ей, с улыбкой на устах...
Чиж усмехнулся, скривив разбитые, но уже подживающие губы. Как он тогда был юн, как наивен! Он гордился тем, что родители смогли его устроить в школу Мастерства. Как он теперь может вернуться обратно домой?!.. Вот так вот... Именно поэтому юный воитель и не думал о доме.
Он шел куда глаза глядят, не зная, что ждет его впереди. Да и все равно ему было, что его ждет. Шел уже третью неделю,подъев прихваченные с собой припасы, последние дни - на крошках еды, чудом сохранившихся в котомке. Порой ему встречались деревни, где Чиж ночевал, зарабатывал себе трудом на еду и снова отправлялся дальше. Городов в этой диковатой местности не было, лишь ближе к горам, как знал Чиж, должны были находиться форты, построенные для защиты от варваров. Чиж шел.
- И куда же это ты так спешишь, олух? - грубый, насмешливый голос с гортанным акцентом вывел Чижа из состояния задумчивости, заставил поднять глаза от утоптанной дороги.
Перед молодым воином, растянувшись на всю ширину дороги, стояла группа парней - примерно его сверстников - самого, что ни на есть, селянского вида. Простая домотканая одежда, обувь, сделанная из коры и подвязок - дешевая и простая, косо подрезанные копны волос, широкие скуластые лица, типичные для жителей севера страны. Парней было человек семь, в руках они сжимали внушительного вида дубины, кое-кто цепы, один - деревянные вилы. Говорил самый рослый из них, парень на две головы выше Чижа (который, в общем-то, был невысок - ниже среднего роста), и на полголовы, не меньше, превосходящий своих тоже далеко не маленьких спутников. У говорившего были широченные плечи, здоровенные кулаки - в общем, он тянул лет на сорок, никак не меньше.
- Ты что же это, язык проглотил? - хохотнул мужичина, остальные смешками поддержали его. - Чего молчишь, остолоп? Лучше подай-ка нам свой мешок, да плащ сымай, да и вали отсюда поздорову, покуда зубы целы.
Чиж с любопытством рассматривал парней. Крепкие, конечно, но о воинском искусстве даже и не слыхали - всей толпой высыпали на дорогу. Можно не сомневаться, что нет тут нигде в засаде подстраховщика с луком. Да и негде ему спрятаться - разве что в леске, верстах в трех отсюда. Но тогда он пропустил бы все самое интересное - покуда добежал бы на расстояние выстрела - Чиж бы уже на ночлег устраивался. И в засаду то эту Чиж вперся только потому, что вообще по сторонам не смотрел (воин обругал себя крепким словом).
- Паря, ты того... меня не зли, а то мигом тебе зубы поломаю! - главарь банды, смущенный спокойствием непонятного странника и его молчанием, отступил на шаг, оглянулся, снова, видимо, соотнес равновесие сил и, приободренный, покрепче перехватил дубину.
- А что, деревня ваша недалеко отсюда? - как ни в чем не бывало спросил Чиж с искренним интересом.
- Да, чай, и пяти верст не будет - вон за тем леском - главный остолоп развернулся и указал рукой в сторону той самой единственной рощи, потом понял, что все идет не по его сценарию, растерянно захлопал глазами, перевел взгляд на остальных "вымогателей", встретил в их глазах такое же непонимание.
- Ясно, - кивнул Чиж своим мыслям: "Ну так и есть - деревня недалеко, вот великовозрастные балбесы и решили деньжат подзаработать, чтоб было чем девок прельщать", - а вы, молодцы, стало быть, на молотьбу с утра пораньше собрались? Не рано ли еще? Осень только ведь начинается, зерно то еще в полях налиться не успело.
Главарь, поняв, что теряет контроль над ситуацией, взревел как неделю некормленый варг и кинулся на Чижа, с явным намерением растоптать его ногами, так как разгон был слишком резв для четкого удара дубиной. Чиж посторонился, пропуская мужика вперед, и наградил его крепким и чрезвычайно болезненным пинком под копчик, отправив еще дальше, чем планировал сам "поединщик". Тот, теряя равновесие, дубину и левый онуч, красиво пролетел пару шагов, пропахал носом дорогу и остался лежать там, скорчившись и обхватив руками ушибленное место. Толпа парней негодующе загудела, но, когда Чиж обратил на них свой взор, ни один из парней не тронулся с места.
Хмыкнув, воин подошел к главарю "банды", рывком приподнял того с земли, энергично отряхнул, сочувственно посмотрел на его расквашенный нос.
- Тебя как звать то, герой? - Чиж с интересом рассматривал смущенную физиономию несостоявшегося грабителя. Немногим больше двадцати зим - теперь Чиж видел это ясно.
- Осип. - Пристыженным голосом пробасил громила, не поднимая глаз от земли. Подумал и добавил, - господин.- Затем подумал еще немного и произнес - Я сирота.
Чиж с трудом удержал усмешку и сочувственно похлопал того по плечу:
- Сирота, говоришь? - селянин кивнул. - А чего же это так? А где же мама, папа?
- Мама есть - совсем сник парень - и еще сестренка. - А папы нет уже лет десять как. Он обморозился сильно зимой и помер.
- Ладно, сирота, веди меня к своей маме - Чиж подобрал дубину парня, так и лежащую на земле.
- А вы того... Молодой господин, ей ничего не расскажите? - Осип заискивающе заглянул Чижу в глаза. - А то она меня заругает.
Чиж снова поперхнулся смешком: "Ну, горе-вояки, чего же вас на дорогу то вынесло? Отшлепать вас, лоботрясов, да по домам - мамам под юбки".
- Надо бы, конечно, рассказать - задумчиво произнес Чиж, с улыбкой разглядывая обмершего парня, да уж ладно, не стану.
- Спасибо вам, спасибо, благородный господин! - Осип в этот момент сильно напоминал щенка-переростка, который, еще издали, заметил свою миску с едой, выносимую хозяином, и рвется теперь с привязи, поднимаясь на задние лапы и звонко лая.
- Ну, вот и славно - подвел итог разговора Чиж - веди в деревню.
Вскоре они обошли лесок, и Чиж смог лицезреть небольшую, домов на сорок, деревушку, вольготно расползшуюся по склону одного из невысоких холмов...
Глава пятая. Онежа.
Деревушка вольготно расползлась по склону одного из невысоких холмов... Собственно, издалека, не доходя до поселения с полверсты, можно было увидеть, что никакого порядка в расположении домов нет. Земли много, вот каждый и строился, кто во что горазд. Да еще и огороды себе огроменные поотхватывали - ну это, впрочем, по необходимости, - места то глухие, вот и приходится кормиться самим. Да еще и земля не самая плодородная... В центре селения можно было углядеть небольшую площадь, на которой, помимо главного деревенского колодца, ничего больше интересного и не было. На отшибе стояла кузница - приземистое здание, скорее даже полуземлянка, с крытой дерном крышей и дымком, поднимающемся над навесом рядом со строением - кузнец поутру уже работал. В общем - обычная такая деревня, только маленькая и бедная. А своя кузница в подобных деревнях вблизи границы - скорее необходимость, чем роскошь. Это в центральных, плодородных областях королевства одна кузня на пять деревень - так там и деревни в полудне пути одна от другой. А здесь можно неделю идти и не увидеть ни одного признака присутствия человека - разве что дороги, да и те не сильно наезженные.
Чиж со своими спутниками шли по дороге, что, петляя, вела по склону холма к деревне. По пути они миновали небольшое стадо коз, ощипывающих жесткую траву и невысокие кусты вдоль обочины и мальчика-пастушонка - одетого в простую небеленую рубаху на голое тело. Прошли они и мимо двух девушек, которые с какими-то корзинами шли в сторону леса. Девушки шарахнулись от парней в сторону, будто от диких варваров. Видно было, что сами парни были бы не прочь остановиться и поболтать с девицами или даже их немного потискать, но в присутствии Чижа опасались и потому просто ограничились мимоходом брошенными на девиц взглядами.
Так они и дошли все вместе до деревни, где спутники Чижа стали уже украдкой расходиться по дворам. Попытался по тихому свалить и Осип. Но Чиж хлопнул его по спине и широко улыбнулся:
- Ну что, вояка, пойдем к твоей маме!
- Молодой господин. Ты это... Того, обещал ей ничего не рассказывать. Помнишь?
- Помню, помню - хмыкнул Чиж. - Давай, веди уже.
Осип, ссутулившись и понурив голову, зашагал по главной улочке деревни (достаточно большое свободное пространство между домами, не насчитывающее и двадцати шагов по прямой, обрамленное с двух сторон неглубокими канавами для стока дождевой воды). Шли они недолго, вскоре провожатый Чижа свернул влево, прошел по мосткам, перекинутым через канаву, затем с трудом протиснулся в узкую щель в чьем-то покосившемся заборе (Чиж свободно прошел через эту дыру, почти и головы не нагнув), огородом дошел до какой-то калитки, толкнул ее, прошел. Потом они с Чижом пересекли небольшой пустырь, служивший, по-видимому, свалкой, снова прошли в калитку и попали, наконец, в маленький, по местным меркам дворик, окружавший также небольшую, покосившуюся избушку и несколько пристроек.
Чиж осмотрелся. Да, определенно в этом хозяйстве чувствовалась нехватка крепкой мужской руки. Домик - некогда крепкий и ладный, пусть и небольшой, - покосился и рассохся, сараюшки тоже, крыши на них прохудились и нуждались в починке. Только огород радовал своей ухоженностью - грядки с репой, капустой, морковью были аккуратно прополоты и окучены, несколько сливовых деревьев и с десяток кустов малины вдоль забора тоже были подрезаны как надо. Деревца были сплошь усыпаны уже почти поспевшими плодами, гляди-ка, даже палками их подперли, чтоб не гнулись. Чиж, походя, сорвал одну сливу, прожевал, сплюнул косточку в кулак. Кислая.
В огороде работали две женщины - сидя на корточках, они выбирали из кочанов капусты каких-то гусениц, негромко переговариваясь. При виде посетителей обе селянки поднялись, оправили заткнутые выше колена подолы. Одеты они были в почти одинаковые грубые платья, серые, с длинными рукавами и юбками, на головах повязаны однотонные косынки. Обе женщины были неуловимо похожи - если не обращать внимания на разницу в возрасте, лет в двадцать. Обе одинаково высокие ("Видимо семейное", - решил Чиж, поглядев на рослого Осипа), лица у обеих широкие, с характерно закругленным подбородком, глаза темные, вообще - крепкие женщины.
Старшая, лет сорока-сорока пяти женщина, успевшая, однако, от тягостей деревенской жизни как-то обрюзгнуть и состариться лицом и фигурой, подслеповато щурясь, вглядывалась в лица зашедших (восходящее солнце светило ей прямо в лицо).
- Осип, остолоп несчастный, где это ты шлялся?! - грозно начала она, видимо, узнав своего сына по росту.
- Мы тут с утра в огороде с сестрой твоей, уж и прополоть морковь успели, и гусениц с капусты почти обобрали, а тебя все нет! Ах жеж ты дуралей великовозрастный! Небось, опять с друзьями своими таскался незнамо где?! Да еще и сюда притащился сам-десят! А кто обещал плодожорку помочь обобрать?! Ты сам-то поглядь, олух, как она сливу побила! Отца на тебя нет! Уж он бы быстро дурь из тебя повыбил! Вот ведь вырос дармоед на мою голову!
Осип, все это время открывавший и закрывавший рот, как выброшенный на берег карась, в тщетных попытках вставить хоть слово, беспомощно поглядел на Чижа. Тот выступил вперед:
- Здоровья тебе, добрая женщина, не... - начал, было, Чиж, но был самым наглым образом перебит:
- И этот туда же! Постыдился бы уж! Тоже - заступник. У самого разумения, небось, ни на грош - от горшка два вершка, а связался с моим оболтусом! Стыда в тебе нет! Чего пришли-то? Коль помочь - так пойдите-ка, хотя бы плодожорку обберите, коль мужским делом заняться не можете. А коль еды клянчить, иль еще чего - так не дам, и тебя, Осип, ухватом вечером заместо ужина попотчую!
Чиж, чуть было не уподобившийся Осипу в его манере хлопать ртом, опомнился и подошел к склочной бабе поближе, давая себя рассмотреть лучше, взял ее аккуратно, но твердо под локоть. Вторая женщина, стоявшая все это время молча и чуть поодаль, потупилась. Она была молода - пожалуй, ровесница Чижа и Осипа, немного полновата, фигуриста. На щеках ее гулял румянец, взгляды, искоса бросаемые на Чижа, были одновременно и смущенными и веселыми. Поглядев же на косицу Чижа, девушка и вовсе прыснула в кулачок.
Мать Осипа, столь резко прерванная посреди своего обличительного монолога, безуспешно попыталась выдернуть руку из захвата "лапа барса", возмущенно что-то выдохнула, но, присмотревшись к Чижу, замолкла.
- Итак - снова начал воин - Здоровья тебе, добрая женщина. Не суди строго твоего сына, он просто повстречал меня недалеко от деревни и вызвался проводить, дабы я не заблудился. Я просто путник, вот отдохнуть бы хотел пару дней, а потом и дальше двинусь. Денег у меня нет, но, вижу, крышу вам надо поправить и стены перебрать, а я с топором ловок обращаться. Сочтемся, хозяюшка? - Чиж подмигнул ошалевшей от такого напора женщине.
- Дык... это... - мать Осипа с трудом собрала мысли. - А озоровать не будешь?
- Клянусь зубом кузницы! - кивнул Чиж, и тут же отругал себя: "Это надо же, воинской клятвой поклялся! Да какой я теперь воин?"
Женщина как-то странно взглянула на Чижа, с минуту помолчала, о чем-то раздумывая, затем приглашающе повела рукой в сторону дома:
- Ну, тогда милости просим. Чай с дороги то проголодался? Поди, и не завтракал еще? Чичас, чичас мигом на стол сообразим чего - засуетилась женщина, затем шикнула на свою дочь:
- А ты чего стоишь, дуреха, будто чучело огородное? А ну живо в дом - на стол собирай, не видишь, что ли - гость у нас! Да смотри - посуду ставь не абы какую, а ту, что из города батя твой привез!
Девушка шмыгнула мимо Чижа в дом, задев его юбкой и хихикнув что-то смущенно.
- Дочка моя, Онежа, - словно извиняясь, произнесла женщина. Подумала и добавила - Непутевая совсем, ветер у нее в голове - к ней сам кузнец сватается уже с весны, а она нос воротит, дуреха. Так и просидит в девках, кому она нужна, без приданого то?
Чиж, затем мать Осипа и, наконец, сам Осип, смущенный и старающийся выглядеть незаметно, вошли в дом, где уже вовсю хлопотала Онежа, накрывая на стол.
Собственно, внутреннее убранство дома соответствовало его внешнему виду - такая же бедность, чуть не граничащая с нищетой: Одна большая комната - она же и столовая, и кухня, и гостиная, несколько занавесей, отделяющих спальни и закуток для умывания, большая печь, какие умеют класть только в таких вот северных окраинах (жители плодородного юга и развитых центральных районов имеют дома очаги, камины или жаровни). Помимо этого в комнате был еще большой, рассчитанный человек на восемь стол, деревянный и выскобленный ножом добела, пара лавок вдоль стен, большой сундук рядом с печью, небольшая полочка с неглубокими мисками белой глины, изукрашенными лазурью (именно их Онежа сейчас и расставляла на столе).
В считанные мгновенья на столе появилась простая еда - остатки сегодняшнего завтрака и кое-какие запасы на зиму - пареная репа, еще теплая, в большом глиняном горшке, несколько ломтей грубоватого хлеба, деревянная солонка с коричневой солью (большая роскошь для такой семьи!), квашеная капуста, запеченная в золе морковь, вареные яйца. Чтобы запивать все это, Онежа выставила на стол крынку хлебного кваса - напитка, также особо популярного в северных областях.
Все чинно расселись за столом, принялись есть, - Осип и Чиж довольно жадно, женщины же едва притронулись к еде - в основном обе разглядывали воина, что того под конец трапезы начало немного смущать.
Когда Чиж немного насытился, внимательно наблюдавшая за ним мать Осипа начала расспрашивать воина - исподволь, как бы невзначай, но по всему видно было, что своей неосмотрительной клятвой Чиж выдал себя с головой. Все вопросы, в основном, сводились к тому, кто такой Чиж, отчего он не воюет, как долго путешествует.... Никаких достоверных легенд Чижу в голову не приходило, поэтому он просто отмалчивался или же отшучивался.
После трапезы женщина разогнала своих детей, отправив их работать в огород, сама же подсела поближе к Чижу и, не глядя на него, заговорила глухо:
- Вижу же, воин, тайну в себе держишь... Ты, чай не подумай чего, я зла тебе не желаю, выведать ничего не хочу... Муж же мой тоже воином был - десять лет его жизнь носила, последние три года туточки - в форте он нас от набегов варваров защищал. Там ему руку то и порубили крепко... Правую. Калекой остался - сюда, как и ты, вот, забрел нечаянно, да и остался... Годков ему тогда было - на пяток побольше, чем тебе... Я тоже тогда еще ветроногой девкой бегала, гусей гоняла. - Лицо женщины как-то разгладилось, просветлело, видно было, что вспоминает она не самые плохие годы своей жизни.
- Полюбилась я ему, а он мне - так и стали жить. Говорили мне - пошто за калеку выходишь, нет от него проку в хозяйстве, да и за душой ничего - гол, как сокол. Ан не послушала - дом вон с соседской помощью справили. И жили мы с ним двадцать лет и еще годочек душа в душу. Славный он был, только, как и ты - дюже мрачный. Пить не пил, а, бывало, сидит себе на лавке, руку свою увечную нянчит и шепчет чегой-то, а глаза у него при этом пустые какие-то... Будто и не здесь он. Я послушала, чегой это он там шепчет. Да с той поры и не слушала больше. Страшно. Все то он имена называл, клички какие-то, извинялся перед кем-то. Потом плакать начинал. Крепко тогда их форт порубили - всего ничего людей уцелело, варвары то, слышь, пленных берут только чтоб помучить их, да сжечь живьем.
Женщина неожиданно горячо, порывисто, схватила Чижа за руку.
- Куда тебе, парень, идти-то сейчас? Чай уже осень на носу - дорог и так немного, а и оставшиеся все развезет! А зима у нас ранняя - не успеешь в грязюке намаяться, как ее мороз прихватит - а до форта тож, слышь, путь неблизкий. А и от форта не ближе. Да и вижу же я, парень, как ты ерзаешь то, спине покою не найдешь. Куда ты такой? От тебя и пахнет уж, тебя же лечить надо, покуда гниль кровяная не прихватила!
"Вот тут она права", - подумал Чиж угрюмо - "действительно, от бинтов со спины запашок идет, толком то не могу мазью мазать. Спину надо лечить, а то еще подхвачу заражение, чтоб его".
Женщина, приободренная молчанием Чижа, продолжала что-то еще толковать про то, какая она искусная лекарка, как им в хозяйстве пригодился бы справный работник, что потом, по весне, и тронуться Чиж сможет в путь, еще что-то...
В это время в дом, вроде как спросить что-то зашла Онежа. Она сняла платок и ее густые, рыжеватые волосы, заплетенные в тугую косу, обмотанную вокруг головы, в свете солнца из приоткрытой двери, казалось, светились собственным светом. Взгляд Чижа встретился с ее взглядом, и что-то такое мелькнуло в больших, карих глазах Онежы... Что-то, не любопытство, другое. Неожиданно для себя Чиж сказал внезапно севшим голосом:
- Ладно, мамаша, уговорила - останусь на зиму у вас, заодно и крышу вам поправлю.
И Чиж остался...
Глава шестая. Встреча.
Чиж остался... Он не мог дать себе ясного ответа на простой вопрос. Зачем? Зачем он остался? Что подтолкнуло его? Вконец разболевшаяся в последние дни спина или причитания вдовы? Или же что-то, промелькнувшее в глазах Онежи? Эта девушка... Она нравилась Чижу... За восемь лет своего учения он не видел девушек - этот запрет был строг. Конечно, старшие товарищи научили Чижа, как обходиться без девушек... Но одно дело - зов плоти и совсем другое - то странное ощущение робости, которое рождал в нем взгляд Онежи. Робости... и какой-то непонятной... надежды, что ли? Да. Именно надежды - надежды на то, что... А вот на что - Чиж и сам не мог понять. Эта девушка смущала его, но Чиж не хотел, чтобы это прекращалось - он находил себе кучу оправданий, чтобы почаще видеться с Онежей.
Вдова не обманула - она и в самом деле оказалась хорошей лекаркой: припарки, примочки, целебные мази, которые она делала - все это помогало, и спина Чижа постепенно пошла на поправку - перестала мокнуть, гноиться, и раны стали зарастать. Чиж же, в свою очередь, помогал вдове по хозяйству - за осень он успел заново перестелить крышу, подпер покосившуюся стену дома, законопатил мхом и паклей щели в бревнах. У вдовы, оказывается, была еще и живность - в покосившейся сараюшке жила тощая полосатая свинья, были куры, чета гусей. Как-то, неожиданно для себя, Чиж оказался тесно вовлечен в деревенский быт. Его приняли как своего. Все это началось с пустяка: поддавшись уговорам матери Онежи (которую звали, оказывается, Фила), Чиж сделал внушение ее сыну - Осипу, чтобы тот перестал бездельничать и начал, наконец, помогать по хозяйству. После внушения у Осипа долго болела спина, чуть пониже поясницы, и к Чижу он проникся искренним уважением - ведь это надо же так, чтобы его, Осипа, самого лихого парня на деревне после кузнеца, отделал какой-то шпендик, ростом едва Осипу по грудь! Затем, посмотреть на то, как Чиж по утрам на главной площади обливается холодной водой из колодца - причем в любую погоду - стали сбегаться дети и подростки со всей деревни. Еще бы - стоило Чижу заголить свой торс, как девушки и девчата начинали хихикать, краснеть и закрываться рукавами, а парни опускать головы и смущенно хмыкать. Нет, не то, чтобы Чиж был как-то особо мускулист, скорее наоборот - тощ и жилист, но жуткие рваные шрамы, все еще красные, на его спине и груди говорили сами за себя.
Среди всей этой детворы выделялась одна девчонка лет семнадцати - выделялась не только своей бойкостью и живостью характера, но еще и необычной для данной местности внешностью. Нет, у нее было такое же округлое, характерное для деревенских, лицо с массивным подбородком, но волосы ее были черны - резкий контраст с рыжеватыми или соломенного цвета волосами местных. И глаза у нее были не карие, как почти у всех деревенских, а серые. Девчонке этой, видимо, Чиж полюбился особенно сильно. Она практически не отставала от него, всегда была где-то неподалеку.
Чижа сильно забавляло то, что эта девушка, сознавая то, что ей уже ЦЕЛЫХ 17 ЛЕТ, пыталась выглядеть очень серьезной и важной - соответствующе, как она думала, возрасту. На деле же, живости ее характера хватило бы на двух или даже трех девушек. Лишь только она думала, что ее никто не видит - как тут же начинала улыбаться, напевать что-то. Могла они и, мимоходом, пнуть важного и неторопливого гуся, когда же тот, негодующе гогоча, улепетывал от нее, делала такое серьезное и невинное лицо, будто она тут и не при чем. Гуси ее не любили. Не доверяли ей и опасались - стоило им завидеть ее невысокую, подростковую еще фигуру, увенчанную толстой черной косой, как все они начинали вытягивать в том направлении шеи и были настороже, пока девушка не проходила мимо. Звали ее Яся, и именно с ней была связана большая часть слухов о Чиже, ходивших среди детворы. Однажды, подслушав то, что говорят о нем подростки, Чиж просто не выдержал, подозвал к себе Ясю, усадил ее на колени, угостил каким-то чудом уцелевшим в его сумке манагом (колотые орехи, сушеное мясо, зерна пшеницы, изюм - все это в меду - идеальная пища в недлинном походе, когда важно сохранить силы). После пустился в длинное и пространное повествование, пересказав не меньше половины приличных баек, бытовавших среди учеников. Надо ли говорить, что с той поры Чиж для Яси стал лучшим другом и, по совместительству, старшим братом (она была единственным ребенком в семье).
Однажды Чиж отправился в лесок, чтобы нарубить жердей - вдове по хозяйству. Прихватил с собой топор, веревку. Увязалась за ним и Яся по своей неистребимой привычке. До леска они дошли по проторенной тропке, весело болтая. Осень уже вступала в свои права, и листья начали опадать с деревьев, а немногие оставшиеся были сплошь желтыми, красными, или иных оттенков и переходов этих двух цветов. Сам лесок был некрупный, скорее большая рощица, почти сплошь состоящая из кустарника и деревьев максимум с Чижа толщиной. Часто попадались рябины, сплошь увешанные тяжелыми гроздьями рубиновых ягод. Чиж с Ясей шли рука об руку по утоптанной тропинке, Яся успела набрать громадную охапку опавших листьев и теперь едва удерживала этот огромный букет свободной рукой. Листья потихоньку выскальзывали из ее рук, оставляя за девушкой красно-желтую дорожку. На тропинку то и дело, кружась, с деревьев падали новые листья. Наиболее красивые из них, по мнению Яси, были достойны ее букета, поэтому приходилось часто останавливаться, девушка передавала букет Чижу, подбирала листья, вкладывала их в остальной ворох, забирала его у Чижа, перекладывала в левую руку, протягивала Чижу правую. Шествие продолжалось. Зверья в подобном лесу почти нет, но все же с ветки на ветку перепархивали какие-то пичуги типа синиц, порой с шумным пыхтением, шелестом листьев и топотом пробегали деловитые ежи. Сначала Чиж с Ясей останавливались, едва завидев ежа - затем зверек излавливался и долго лежал возле ног девушки, которая терпеливо ждала, когда он перестанет сопеть и развернется. Потом наскучило - как-никак девушка деревенская, ежей за свою жизнь видела предостаточно. Просто шли.
Наконец, Чиж присмотрел подходящий кустарник, с которого можно было нарубить сразу нужное количество жердин - достаточно толстых и длинных. Вместе с Ясей они отошли с тропинки, Чиж бросил веревку на землю, перехватил поудобнее топор, и работа закипела. Яся сначала любовалась отточенными ударами Чижа, с одного раза перерубавшего ствол толщиной в запястье, потом ей это наскучило или же отойти понадобилось - во всяком случае, что-то неразборчиво прочирикав, она упорхнула в кусты. Чиж особо и не волновался - ну какие тут в лесу хищники? Если только волки, но надо быть жутко голодным волком, чтобы самому идти на стук топора, а зима, вроде как, еще нескоро - не успели еще волки ТАК оголодать. В общем - заработался, отвлекся. Жизнь в тепле и спокойствии деревни разморила его, расслабила.
Оттого дикий визг Яси прозвучал для него неожиданно, как гром средь ясного неба. Чиж подхватился, перехватил топор и, уж было, кинулся на крик, как увидел, что Яся, запыхавшаяся, в разорванном на плече платье ("За ветку зацепилась, когда через кусты бежала" - отчего то, машинально, отметил Чиж), вылетает из кустов напротив. С секундной задержкой за ней вылетели из кустов три рослых мужика в доспехах. Вот тут уж Чижу было впору если не завизжать, то уж разинуть рот - точно. Этого просто не может быть. Нет. Не бывает такого. Их доспехи.... Толстые шкуры, одетые мехом наружу, металлические пластинки, приклепанные на груди, животе, спине и плечах. Кажется - будто это просто такой человек мохнатый, только еще и поверх меха местами панцирем покрыт. Сходство с каким-то зверем дополняли меховые же сапоги, густые бакенбарды на звероподобных лицах, круглые шлемы с длинными назатыльниками.
Чиж чуть не выругался. Окончательно его добило вооружение этих мужиков - широкие недлинные мечи, круглые маленькие щиты, за спиной у каждого приторочен короткий дротик с широким и длинным жалом - листовидным, длиной и шириной в ладонь.
Чиж раньше такие доспехи и вооружение только на гравюрах видел - это же уже лет двести прошло, как и доспехи, и люди, их носившие, в небытие канули! Такие доспехи носили гвардейцы Особого Легиона Империи Хаттор - еще до развала этой самой империи на Народную Республику Благоденствия и королевство Хатт, в котором и жил Чиж. Двести лет! Да даже если это и копии доспехов - все равно бред - зачем? Как?
Воины, завидев, кроме убегавшей от них девочки, еще и вооруженного человека, чуть притормозили. Один из них что-то пронзительно крикнул, заученным движением отправил за спину руку со щитом, прихватил пальцами дротик, все тем же движением, возвращая руку - метнул его в Чижа.
Чиж присел, дротик с гудением прошел над его головой, канул в гущу кустарника. Яся, еще раз взвизгнув, кинулась куда-то в сторону, но гвардейцы больше не обращали на нее внимания. Оставшиеся двое также перекинули дротики в щитоносные руки, крест-накрест со щитом. Чиж помнил по учебникам истории, что опасаться в бою следует и этой вот конструкции, которой удары и блокируются и наносятся. Тем более - дротики длиной чуть больше локтя и с двух сторон остры. Первый из выскочивших на поляну кинулся на Чижа, прикрываясь щитом и замахнувшись мечом. "По ногам метит", - отметил Чиж, подпрыгнул, пропуская удар, сам ударил топором сверху.
Это был хороший удар, проверенный временем. Он должен был разрубить голову гвардейца как тыкву... Но руку Чижа, от кисти до локтя внезапно пронзила острая боль, топор сам собой вывалился из разжавшихся пальцев, Чиж приземлился обратно, чудом увернулся от удара второй руки гвардейца, с зажатым в ней щитом, отпрыгнул назад, перевернувшись в воздухе через голову. Проклятье! Совсем не учел, что позади кусты и приземлился в самой гуще их. Это чуть не стоило ему жизни, одно хорошо - рука перестала болеть моментально, стоило топор выронить. Чиж ломанулся сквозь кусты, Гвардейцы за ним. Продравшись через кустарник, оцарапав при этом щеку и чуть не лишившись глаза, Чиж выскочил на тропинку, где его встретил самый сообразительный противник, просто обежавший кусты. Остальные двое все еще с шумом ломились следом.
Чиж увернулся от удара меча, присел, подбил врага под колено, затем, на автомате добавил тому кулаком по кадыку. Что-то хрустнуло, что-то промялось, гвардеец вытаращил глаза, схватился руками за горло. Ему стало не до Чижа.
Воин же, воспользовавшись замешательством тех двоих, перебежал обратно на полянку, подхватил ближайший к нему предмет - одну из срубленных жердей. Противники, продравшись сквозь кусты и обнаружив своего товарища умирающим, а Чижа - позади себя - круто развернулись, одновременно с силой метнули дротики сквозь кустарник. Чиж присел, махнул жердью. Один их дротиков впился в нее, чуть не вырвав лесину из рук, второй пролетел чуть выше, оцарапав жалом Чижу ухо. Оба гвардейца, переглянувшись, выкрикнули: "Барра!!!", кинулись на Чижа с двух сторон. Выпад, удар, отход, уворот, снова выпад. Оказалось - жердь неплохо держит удары, если ее ставить не прямо под меч, а чуть наискось.
Один из выпадов мечом чуть не распорол Чижу бок, тот едва успел повернуться, однако жердью он в этот миг нанес сильный боковой удар по шее противника. Тот хрюкнул и осел, голова его неестественно мотнулась. Второй, уже получивший пару чувствительных ударов по ребрам и по ногам, отчего заметно прихрамывал, припадая на правую, не спешил нападать, выжидал.
- Кто вы, что вам надо?! - выкрикнул Чиж, переводя дыхание.
Противник скривился в зловещей усмешке, Что-то коротко рыкнул.
"Ах да, язык то у них сильно отличался от нынешнего, да и набирали в гвардию тогда, в основном, иностранцев" - подумал Чиж.
Внезапно гвардеец, видимо, придя к какому-то решению, перевернул меч острием к себе, и. выкрикнув: "Валла Хаттар!", с силой вонзил клинок себе меж ребер. Сгорбился. Осел на землю.
Чиж устало опустил измочаленную множеством ударов жердь, отер кровь со щеки. Выругался. Затем несколько раз окликнул Ясю, прислушался. Уловил где-то в кустах всхлипывания, пошел в ту сторону, застал девушку сидящей на корточках, сжавшуюся в комок с зареванным лицом. Устало опустился рядом с ней, молча обнял. Сидели они так долго, пока плечи девушки не перестали вздрагивать, а дыхание не стало ровнее. Тогда Чиж встал, потянул девушку за руку, та покорно пошла за ним.
Вернувшись на полянку, Чиж выругался вторично - трупов не было. Оружия тоже. Лишь поломанные ветви кустов, рассыпавшиеся по всей поляне жерди, раскиданная ногами листва. Чиж собрал жерди, Яся помогла ему перевязать их веревкой, взвалить на плечо. Подала топор. Чиж взял его в руки с опаской, но ничего не произошло, боли не было. Шли в деревню они молча...
Глава седьмая. Осень.
Шли они в деревню молча... Придя же, Чиж проводил Ясю до ее дома. Девочка, уже возле калитки, обернулась к воину, неожиданно для него чмокнула его в щеку, робко улыбнулась и пискнула:
- Спасибо...
Потом шмыгнула за порог, прежде чем Чиж успел хоть что-то понять. Обернулась на крыльце, снова махнула ему рукой и исчезла в дверном проеме.
Постояв немного, Чиж смущенно хмыкнул, поправил вязанку жердей за спиной и отправился к дому вдовы. Там он свалил всю кучу жердей во дворе и крепко задумался. Выскочившая на порог, чтобы поприветствовать Чижа, Онежа тихо ахнула - и было от чего - весь растрепанный, с оцарапанными щеками, с запекшейся кровью на ухе, в разорванной на боку куртке. А ведь всего-то отправился жердей нарубить! Одно слово - воины. Уж что-что, а неприятности всегда найдут. Дом мигом наполнился шумом, суетой - Чижа заботливо осматривали две хлопочущие женщины, Осип стоял на подхвате, подавал примочки, нитки - все, что нужно было хозяйке и ее дочери. С Чижа, несмотря на вялые протесты, стащили куртку и рубаху, застирали кровь, повесили сушиться. Осмотрели все его царапины и ушибы, но опасными их не сочли - лишь промокнули тряпочкой, вымоченной в какой-то настойке, отчего их нещадно защипало, затем рану на боку забинтовали. Особенно старалась и хлопотала Онежа. Она закусила нижнюю губу, в глазах ее отчего-то стояли слезы. Чиж даже не знал, куда себя деть от этих забот. Наконец, он каким-то чудом сумел убедить женщин, что вовсе не надо ему прямо немедленно укладываться спать, что он чувствует себя нормально, что он не будет сегодня заниматься тяжелой работой и согласился не меньше чем на сотню таких же условий.
В общем, лишь часа через полтора Чиж смог снова выйти во двор, терзаемый мыслями и догадками, пришедшими ему на ум, пока воин возвращался из леса, и увидел Осипа, разбиравшего жерди. Чиж отозвал его в сторонку, попытался объяснить чего он от парня хочет. Осип стоял и хлопал глазами, ничего не понимая, Чиж уже просто устал ему объяснять очевидное, наконец, ругнувшись, просто попросил стоять на месте. Сам же сходил в дом, прихватил свой длинный нож, вернулся на двор, подошел к Осипу и, ни слова тому не говоря, сделал резкий выпад ножом, целясь парню в руку. Осип запоздало ахнул, дернул, было, рукой, но удар Чижа и так не достиг цели - руку воина свела мгновенная судорога, нож выпал из разжавшихся пальцев. Осип раскрыл, было, рот, собираясь возмутиться, но Чиж уже подхватил с земли одну из жердей, резко ткнул ей верзиле в живот, и слова застряли у того в горле. Осип тяжело хекнул, схватился обеими руками за ушибленный живот. Прежде чем он успел осесть на землю, подскочивший Чиж добавил парню ребром ладони по загривку - несильно, но чувствительно. Осип мешком рухнул на землю, обиженно просипел что-то вроде: "За что?".
Чиж помог парню подняться, ободряюще похлопал по спине, извинился, вытряхнул из его одежды пыль, сказал, что, в качестве утешения за неожиданную экзекуцию, позволит сегодня ему немного выпить с дружками, выслушал благодарности, подхватил самую толстую и прочную жердь, игнорировал шарахнувшегося от него в сторону Осипа, вернулся к крыльцу. Сходил за топором, подобрал валявшийся на земле нож, из своей котомки достал пару кожаных ремешков.
Затем Чиж осмотрел жердь, что-то прикинул в уме и перерубил ее примерно пополам, получив две примерно одинаковые палки, локтя в два длиной каждая. Подумал, немного укоротил их, затем принялся тщательно остругивать палки ножом. После упорного и кропотливого труда Чиж стал обладателем двух гладко оструганных, отшлифованных тренировочных мечей, похожих на те, что были в Школе. Он сделал и рукояти, примерно на четверть длины палки, для чего снял в этом месте чуть больше дерева, а сами рукояти обмотал кожаными шнурками - плетением "косица". С боков рукояти данное плетение и впрямь напоминает по виду заплетенную косу, надежно удерживая меч даже в потной или скользкой от крови руке. В торце каждой рукояти Чиж высверлил отверстие, куда и пропустил длинные концы шнурков, сделав удобные петли для запястий. Острия мечей закруглил. На изготовление мечей ушел весь день и часть ночи, заканчивать уже пришлось при свете лучины, благо Чижа никто не беспокоил. Лишь Онежа подсела на лавку рядом с ним и с любопытством следила за каждым движением воина. Огонек лучины отблескивал в глубине ее широко распахнутых, внимательных карих глаз. Казалось, будто на их дне поселились две маленькие звездочки. Чиж украдкой бросал на девушку быстрые взгляды, но та каждый раз опускала глаза.
Через пару дней, когда дерево мечей достаточно просохло, Чиж внимательно и придирчиво осмотрел их. Нет, не рассохлись, не треснули. Хорошо. Воин подхватил мечи, выскочил на улицу, как был - голый по пояс, принялся бешено вращать ими, приседать, прыгать, уворачиваться от воображаемых противников, привыкая к весу и форме рукоятей нового оружия. Тихо возвращавшийся с очередной ночной гулянки Осип не успел вовремя отскочить в сторону, получил пару достаточно чувствительных тычков под ребра, вскользь пущенный удар по ноге.
На забавы Чижа вышло посмотреть все семейство. Воин прыгал в том же резком, рваном темпе еще минут пять, затем проделал ряд разминочных ката, разбежался, пробежал по стене дома шагов пятнадцать, снова оказавшись на земле, сделал подряд три сальто назад через голову и два вперед. Остановился, перевел дух. Удивленно посмотрел на круглые глаза домашних, радостно улыбнулся. Проклятые маги просчитались! Они лишили Чижа возможности пользоваться оружием, но забыли о такой ее разновидности, как шесты и палки - а ведь в умелых руках деревянный меч во сто крат опаснее железного!
Так и потянулись дни, проводимые Чижом в этом семействе. Воин работал, тренировался, еще тренировался, снова работал, отдыхал. И все больше и больше интереса испытывал к Онеже, как и она к нему. Молодые люди уже практически и не расставались - Онежа была зрителем на каждой тренировке Чижа, порой забывая о своей работе. Фила ругала ее, но как-то вяло, словно бы так и было надо, а сама, тем не менее, прятала каждый раз улыбку, видя, как Чиж с Онежей, "случайно" столкнувшиеся руками, например, когда Онежа передавала парню полотенце, долго стояли, потупив взгляды, но и не спеша отстраняться. Сам Чиж вообще уже перестал понимать что-либо в себе - эта девушка одним своим присутствием заставляла его сердце биться чаще. Долгими осенними вечерами, сидя на крыльце или на лавке, отведенной Чижу для сна, они болтали - болтали о всяких пустяках, уже не стесняясь друг друга. Чиж, неожиданно для себя, рассказывал девушке о веселых приключениях и забавных случаях, произошедших с ним или его друзьями в Школе, вспоминал свое детство, проведенное в их семейном поместье.
В общем-то, города он толком и не помнил - еще маленьким его перевезли в поместье, потому что у мальчика обнаружился какой-то порок дыхания - вот лекари и посоветовали поселить ребенка ближе к природе. А в возрасте лет двенадцати родители выхлопотали ему место в Школе - они всегда мечтали, чтобы их ребенок стал ближе к королевскому двору, а для них, семьи обнищавших дворян - это был практически единственный шанс.
Онежа же, заливисто смеясь над смешными рассказами Чижа и, затаив дыхание, слушая о Школе и порядках, установленных там, в свою очередь рассказывала Чижу о своей деревенской жизни. В общем-то, ничего интересного в деревне не случалось годами, поэтому и кругозор у девушки был невелик (Чиж то в свое время в Школе прочитал просто огромную гору всяческих учебников и наставлений), однако живой и пытливый ум Онежи делал ее рассказы интересными. Она давала такие точные и яркие характеристики деревенским, так смешно передразнивала некоторые их повадки, что ее рассказы буквально представали в лицах.
Такие посиделки стали у молодых людей традицией, затем их стало недостаточно, почему-то стало не хватать уединения. Тогда Чиж с Онежей стали уходить гулять в лес, почти уже лишившийся листвы, хоть воин и воспринимал сначала такие походы с опаской, вспоминая нападение. Онежа, оказывается, часто бывала в этом лесу, она знала массу укромных местечек, красивых деревьев, с которыми разговаривала как с живыми, рассказывала Чижу забавные истории про них, которые девушка сочиняла сама. Показала она Чижу и небольшое лесное озерцо, питаемое подземными ключами. Озеро, совсем маленькое, было практически круглым, поверхность его была недвижима, поэтому листья, падавшие на воду, так и оставались тихо лежать, едва колеблемые легкой зыбью. Вода же в озере была ужасно холодна, особенно теперь, по осени.
А потом был первый поцелуй... Абсолютно неожиданный для них обоих... Поцелуй робкий, быстрый - будто украдкой, втайне ожидая от целуемого возмущения и обиды. Ни с той, ни с другой стороны возмущения не последовало... Был в этот день и второй поцелуй и третий... Вернулись молодые, в общем, поздно и с припухшими губами, но никто их не корил, лишь Фила весь день ходила, слегка улыбаясь, и хитро поглядывая на парочку, усевшуюся за общий стол, против обыкновения, рядом. Когда же Чиж и Онежа думали, что на них никто не смотрит, они обменялись быстрыми взглядами. Онежа рукой прикоснулась к губам, оба прыснули и снова уткнулись в свои тарелки. Осип непонимающе перевел взгляд с сестры на Чижа, потом на никогда раньше не выглядевшую такой довольной мать, открыл, было, рот, чтобы задать вопрос. Но передумал. Уж очень ему запомнились взбучки, получаемые от Чижа за вот такие вот несвоевременные вопросы. После того дня отлучки молодых людей участились.
Однажды, возвращаясь с одной из таких прогулок, молодые натолкнулись на давешнего Онежиного ухажера - кузнеца. Это был молодой детина, ростом с медведя. Поднявшегося на дыбы. Да и волосом его тоже мать-природа не обидела. В общем - медведь и есть. От кузнеца несло густым бражным духом, его слегка шатало, но оказался он на околице, на тропинке в лес явно неслучайно. Заметив парочку, идущую под ручку, кузнец отделился от стены какого-то сараюшки, где и стоял все это время, зашагал к остановившемся парню с девушкой.
Кузнец протянул, было, руку, собираясь схватить девушку, но рука его не послушалась. Он непонимающе перевел взгляд на нее, и увидел, что запястье его перехватил мальчонка, стоявший рядом с Онежей. Обхватил - это мягко сказано, пальцы Чижа не смогли полностью сомкнуться на запястье кузнеца, однако пошевелить рукой тот был не в состоянии.
Да что это вообще такое?! Кузнец непонимающе смотрел на коротышку, щуплого, с дурацкой косичкой. Баба какая-то, а не мужик. Ну, щаз я его... Взмах тяжелого кулака, заросшего курчавой от постоянного жара горна щетиной, удар... Прошедший мимо, потому что мальца уже там не оказалось. Куда же?... Ах, вот же он - шагах в пяти стоит, лыбится! Счас он у меня!... Кузнец сделал пару шагов, снова замахиваясь, но внезапно у него в боку, справа, будто угли вспыхнули - жуткая боль пронзила мужика, скрутила его, ноги подкосились, и кузнец рухнул, тихо поскуливая, на землю.
Чиж хмыкнул, потер костяшки пальцев. "Крепкий же боров, аж кулак больно!". Парень наклонился над кузнецом, ласково, двумя пальцами, взял его за ухо, аккуратно нажал на болевую точку, заставляя того открыть рот. Заговорил медленно, выделяя каждое слово:
- Еще. Раз. Увижу. Рядом с Онежей - уши обрежу. Понял меня?!
Чиж слегка усилил нажим, и кузнец мелко закивал. Зря закивал. От такого болевого шока он просто вырубился и потерял сознание.
Чиж с Онежей дошли до дома, прижимаясь друг к другу, потом долго стояли на крыльце, глядя друг другу в глаза. Так же молча зашли в дом. Фила с Осипом уже поужинали, однако оставили и "гулякам", как сказала Фила.
Пока молодые ужинали, Фила не отрывала от них глаз, когда же поели - отозвала Чижа в сторонку, на серьезный разговор, как сказала. Отошли. Начала она издалека - снова рассказала, как тяжело ей было десять лет без мужа, какой балбес Осип и как он теперь слушается Чижа, и что вот-вот зима начнется, а перед ней - праздник Урожая еще будет. А, как известно - на праздник Урожая принято все свадьбы играть. Потом говорила еще что-то, упомянула, какая у нее дочь растет: умница-разумница-красавица, не то, что сын-балбес, вот если бы... Тут Фила замолчала, потом набралась духу и выпалила:
- Нравится тебе Онежа?!
Чиж, несколько смущенный таким словесным напором, кивнул.
- Так женись на ней! Чего тянуть то? И так, понимаешь, не работаете - шляетесь незнамо где. А уж зима на носу - на общинном поле надо работать, да и свой огород не копан! А вот урожай соберем, кабанчика заколем, да свадебку и сыграем!
Фила чуть ли не умоляюще заглянула в глаза Чижу.
- Дочка у меня хорошая, добрая, разумная, да и ты зять видный! А что до приданого - так хошь - живи здесь, хошь - чем смогу помогу, и соседи помогут - отстроитесь! Земли-то тут немеряно. Женись! Будет тебе на то мое родительское согласие.
Фила говорила еще что-то. Чиж молчал, потом повернулся, взглянул на Онежу, которая уткнулась взглядом в стол. На щеках ее алел густой румянец. Догадывалась она, какие такие серьезные разговоры ведет ее мать. Чиж залюбовался ей. Высокая, чуть полноватая, но отлично сложенная, с рыжей своей косой, упавшей сейчас на грудь. Глаза не видно сейчас, но Чиж знал их глубину, знал о том мягком и нежном свете, что жил на дне этих глаз. Пунцовые щечки, раскрасневшиеся ушки, округлый ее подбородок... Улыбка, играющая на губах... Улыбка смущенная, но какая-то... мечтательная. Внезапно Онежа подняла взгляд, встретившийся с взглядом Чижа. Парень прочел в ее глазах... Прочел надежду. Надежду на то, что он согласится. Надежду отчаянную, безумную. Чиж только сейчас заметил маленькие кулачки, плотно сжатые, с побелевшими костяшками.
Он сказал да...
Глава восьмая. Зима.
Он сказал да... Онежа не слышала этих слов, но по реакции матери, видимо, поняла все, потому что, сорвавшись с места, буквально впечатала Чижа в стену, осыпая поцелуями.
А потом был сбор урожая, кабанчик, которого заколоть доверили Чижу и тот, упершись свинье коленями в шею, руками резко, рывком за нижнюю челюсть, сломал ее. Ножом, кстати, тушу он уже разделывать мог спокойно.
А потом была еще одна драка с кузнецом, который решил, что в первый раз потерпел поражение случайно. В этот раз Чиж показал детине, что это была закономерность.
А потом был праздник Урожая и свадьба, на которую, по обычаю, собралась половина деревни. Чижа с Онежей осыпали зерном, долго чествовали, потом торжественно провели через всю деревню до, специально для этого предназначенного, небольшого домика. Обернувшись на пороге, Чиж увидел яркие, полные искренней радости и какой-то затаенной грусти, глаза Яси, пробившейся в первые ряды. Чиж улыбнулся ей, их взгляды встретились, и та улыбнулась ему в ответ.
Потом были сутки, проведенные молодыми в этом домике, где была огромная, по деревенским меркам, кровать, достаточно еды, тепло и слегка пахло какими-то сушеными травами, развешанными под потолком.
А потом потянулась череда подобных свадеб - еще три - что, по меркам деревни, было весьма большим числом.
А потом выпал первый снег, легкий как пух. Выпал в ночь, внезапно преобразив все - за неделю до того зарядили дожди (в этих местах нечастые и мелкие - просто постоянная изморось), и снег сокрыл уже раскисшую, было, почву. Ударил морозец.
Но перед этим была Онежа, однажды, во время тренировки, подошедшая к Чижу (который уже часа полтора махал своими деревяшками на улице, успел устать, и от него валил пар), и попросившая:
- Научи...
- Что? - Чиж даже с ритма сбился и опустил мечи - Чему научить?
- Этому... Как драться. - Онежа выглядела смущенной, но решительно настроенной
- А тебе это зачем, чудо мое?
- Научи и все тут! Или тебе это сложно?
- Гмм... - Чиж задумчиво, уже другими, холодными оценивающими глазами окинул крепкую фигуру девушки. - Как бы тебе это сложно не было...
- За меня не волнуйся - просто учи и все.
И Чиж принялся ее учить. Сначала азы - как стоять, как дышать, как падать, как вставать.
Потом - более сложные упражнения - но, в основном, не боевые приемы, а гимнастику - чтобы подготовить мышцы и связки, натренировать, выработать воинские рефлексы. Сначала учил неохотно, но, видя со стороны Онежи искреннее желание, живой интерес к учебе, видя, что она не ропщет на, порой возникающие, синяки, на трудности - начал учить всерьез. Сам загорелся этой вздорной идеей. Никто до этого не пробовал научить женщину воинскому ремеслу, во всяком случае, Чижу о том было неведомо. Вот и интересно было узнать - а что получится?
Онежа, от рождения не обделенная силой и здоровьем, впитывала новые знания жадно. За месяц тренировок у нее исчез животик. Она вся как-то подтянулась, мышцы, до того слегка дряблые, окрепли, отчего и внешне она стала еще привлекательнее. Чиж увеличивал сложность и интенсивность тренировок постепенно и к середине зимы уже добился весьма неплохих результатов - во всяком случае, деревенские шарахались от несущейся по улице парочки, полуголых, расшвыривающих снег, обменивающихся на бегу ударами деревянных мечей. Сама же парочка, в том же темпе добежав до озерца, не раздеваясь, ныряла в прорубь. Молодые люди кувыркались там, плескались минут пятнадцать, затем выскакивали и неслись обратно. Акробатика девушке тоже давалась - во всяком случае, от постоянный пробежек по стене амбара, стена эта вконец покосилась. Фила долго ругала "охламонов" ("Мало у одного свербит в заду, так еще и девушку поджучивает"). Пришлось им ставить подпорки под стену.
Кузнец, и до того нечасто выглядывавший из кузни, дабы не встретиться случайно с Чижом, однажды, идя по улице, увидел Онежу, одну, без супруга. Будучи слегка пьяным, он решил, было, просто поговорить с ней, (как он потом объяснял всем), но так и не понял, в какой же момент тонкая девичья ручка чуть не сломала ему шею, одним ударом опрокинув на колени. Чиж, узнав об этом случае, даже и бить кузнеца не стал, а тот и вовсе на кузне у себя поселился.
Чиж с Онежей часто говорили о будущем... Чиж уже давно рассказал ей и о проваленном Испытании, и о наказании, и о пяти годах, отпущенных ему магами. Сама Онежа, до того не видевшая ничего дальше леса, тоже, как и Чиж, не горела особым желанием остаток жизни провести в этой пограничной деревеньке. Вдвоем они решили дождаться лета и тронуться в город - на запад или южнее. Сказали о своем решении Филе. Та сначала не хотела отпускать зятя и дочь, потом смирилась и махнула рукой:
- Идите уж. Осип теперь мне по хозяйству стал помогать, да и вам, молодым. Негоже всю жизнь в деревне торчать. Эвона вы у меня какие ладные. Не забывайте только старушку-мать, приезжайте как-нибудь, чтоб я хоть внучка-то своего видеть могла... Или внучку, а то этот-то обалдуй когда еще остепенится!
Они обещали. После этого разговора Чиж с Филой стали как-то ближе, он действительно испытывал к этой женщине теплые, сыновни чувства.
И вот пришла весна...
Глава девятая. Единорог.
И вот пришла весна.... Каждодневные тренировки молодого воина и его жены продолжались и тогда, когда неяркое зимнее солнышко вдруг стало косматым, словно обросло шерстью, а снег - ноздреватым и каким-то серым; и когда стали появляться первые проплешины черной, еще стылой земли на ярко освещенных местах. Продолжались они и тогда, когда почти весь снег уже сошел, сменившись веселыми ручейками и весенней грязью - непохожей на осеннюю - какой-то радостной и предпраздничной. Чиж и Онежа рубились, бегали наперегонки, прыгали сальто через голову вперед и назад, занимались акробатикой и силовыми упражнениями. Молодой воин часами, по памяти, пересказывал своей жене те знания, которые почерпнул из школьных книг. Онежа была хорошим слушателем. Ее пытливый ум с охотой воспринимал все новое, она часто задавала вопросы. На иные из которых Чиж даже и ответить не мог. Более того - сам он этих вопросов и не задавал - и вопросы те были рождены ее смышленостью.
Вскоре, однако, тренировочную нагрузку пришлось уменьшить из-за того, что Онежа часто, особенно по утрам, стала чувствовать легкое недомогание и тошноту.... Чиж взволновался было, однако и жена и ее мать успокаивали воина, говоря ему, что страшного ничего в этом нет.... Потом уже, спустя пару недель, ночью, когда все уснули, тесно прижавшись к теплому боку мужа, легко водя пальцем вдоль жуткого шрама, пересекавшего его грудь, Онежа тихо, на ухо, сказала.... Чиж долго не мог понять смысла услышанных слов. Когда понял - не мог поверить.... Ребенок... Его ребенок! А Онежа, приподнявшись над мужем, смотрела в полутьме закутка, развеиваемой лишь тлеющим концом лучины, в лицо Чижа, в его глаза. Смотрела требовательно, ласково, но, в то же время, с трудом скрывая волнение.... Смотрела любяще. И ответом на ее взгляд был такой же взгляд - взгляд глаз любящих, счастливых, немного удивленных, каких-то... детских.
В ту ночь они так и не заснули - много говорили о предстоящем переезде в город, о том, как устроятся там, как снимут комнату в доходном доме, а потом Чиж добудет денег, обязательно добудет - это не проблема для крепкого воина. Парень уже даже и не вспоминал о том наказании, что наложили на него маги тогда, полгода назад...
Весна - эта стройная, юная дева, изумительно прекрасная и нагая, шла, окончательно скинув последние лоскутья белого подвенечного платья из снега. Недолго она была нага - взамен подвенечному пришло новое, яркое одеяние - одеяние цвета нежной зелени молодой травы, только распустившихся листьев, ярких цветов. И пахло от девы теперь не запахом свежести и мороза - тем запахом девственно-нетронутой невесты неба, что присущ зиме. Нет, теперь от этой девы, только вступившей в возраст расцвета, пахло одурманивающим ароматом цветов, древесного сока и трав. Холмы окрест деревни сплошь покрылись пестрым ковром всевозможных ранних полевых цветов - названия и половины из них были незнакомы Чижу. Совсем иными они были в лесу - цветом не такие яркие, более хрупкие, тянущиеся к бликам солнца меж ветвей. Эта их беззащитность, хрупкость, нежный пушок на лепестках, который так легко смять одним неосторожным движением, делали их стократ дороже полевых. Молодые люди, снова зачастившие прогуливаться в лесу, могли часами, почти не дыша, рассматривать нежные звездочки и чашечки, проглядывающие между крупных листьев. Певчие птицы, с весной снова ожившие в ветвях, устраивающие пышные свадьбы, концерты и шумные ссоры; упругий ковер еще невысоких трав под ногами; прохладная чаща леса - все это манило, заставляло забираться глубже... Устав от прогулки, Онежа могла присесть на поваленное дерево или пень, Чиж устраивался рядом, так они сидели, обнявшись или же просто соприкасаясь плечами и бездумно любовались Жизнью. Порой Чиж любовался и другой жизнью - устроившись в ногах у Онежи, он нежно гладил ее живот, тихо разговаривал с "лихим рубакой", что "Сидел внутри. Но вот-вот уже был готов выбраться - тогда то он даст всем по первое число!". Сама Онежа в это время, с нежной улыбкой или тоже поглаживала живот или же расплетала и вновь заплетала косицу Чижа.
Во время одной из таких прогулок, зайдя особенно глубоко в чащу леса, супруги вышли на большую поляну, почти круглую, сплошь усыпанную цветами, словно их здесь раскидали несколько больших охапок. Онежа, восторженно взвизгнув что-то, кинулась на середину поляны, закружилась, раскинув руки в стороны, так, что ее коса стелилась вокруг нее по воздуху. Затем она скинула свои кожаные полусапожки (такие же удобные, с мягкой подошвой, что носил всегда и Чиж) и со звонким смехом побежала в другой конец поляны, выкрикнув озорное: "Догоняй!". Чиж рассмеялся и побежал следом. Молодые недолго бегали вкруг поляны, Онежа при этом ловко уворачивалась от Чижа, затем, слегка устав, Чиж сделал вид, что потерял интерес к девушке, присел на корточки и с преувеличенным вниманием принялся рассматривать что-то у себя под ногами. Девушка, подразнив его немного с почтительного расстояния, но не получив никакого ответа, насмешливо фыркнула, закинула косу за спину и, бросив игривый взгляд через плечо, вприпрыжку поскакала куда-то к деревьям, скрылась за ними.
Чиж, оставшись в одиночестве, тут же украдкой осмотрелся, припал к земле, принялся очень тихо подкрадываться к деревьям, за которыми скрылась жена. На губах его играла улыбка, он уже мысленно выпрыгивал из засады и хватал ее, весело визжащую, чтобы тут же страстно поцеловать... Увлекшись этими мыслями, он и сам не заметил, как пересек полянку, обогнул пару деревьев и, увидел за ними свою жену, которая так и стояла, раскрыв от восторга рот и смотрела...
Это была лошадь, белая лошадь - она паслась буквально в десятке шагов от Онежи, не обращая на нее никакого внимания. Даже не паслась, а, зарывшись мордой в кусты, что-то там с аппетитом пережевывала. Странно... в деревне и лошадей-то раз-два и обчелся, а уж белых и подавно не водилось... Грива длинная, нечесаная... какого-то золотистого оттенка волос... Не стреноженная - значит или хозяин недалеко или доверяет ей сильно. Лошадь лениво обмахнулась хвостом, отгоняя назойливую весеннюю муху. Длинный такой хвост... с кисточкой на конце... КАКОЙ ЕЩЕ КИСТОЧКОЙ?!
Чиж и сам не заметил, как уже стоял на ногах, как тихо окликнул Онежу. Та обернулась к нему, что-то прошептала одними губами. Лошадь в это время как раз подняла голову из куста, являя на обозрение свою большие, сиреневые глаза, маленькую бородку, наподобие козлиной.... и длинный, локтя в полтора рог, чуть желтоватый, закрученный и прямой как стрела... Рог этот торчал прямо изо лба... Единорога! О, Сила огня, это же самый настоящий единорог! Тот самый, последний из рода которых, по преданиям, умер много сотен лет назад, когда и другие волшебные твари исчезли уже с лика земного!
Единорог вытянул узкую морду, ноздри его затрепетали, когда он уловил запах людей. Чиж же в это время лихорадочно вспоминал, что же он слышал об этих существах.... "Они волшебные, живут столетия, могут появляться и исчезать там, где они захотят,... взгляд их способен ослепить... или это уже про василисков...? Проклятье, что еще? Рог их наделен огромной мощью, целительной и разрушительной... еще.... Единорога можно приручить, но делать это может только девственница. Другую это существо и не подпустит - убьет на месте... ЧТО?! Но ведь.. Онежа... так близко..., а она.. не..."
Прежде чем Чиж успел додумать эту мысль, прежде чем его рука сама собой потянулась к деревянному мечу за спиной, прежде, чем он успел окрикнуть Онежу... прежде....
Глаза единорога налились густым фиолетовым сиянием, он всхрапнул, стремительно рванулся к Онеже... Стремительно! Его очертания просто расплылись - и вот он уже рядом с девушкой, а та только голову начала поворачивать! Чиж не видел удара, просто увидал, как Онежа, словно пушинка, отлетела в сторону, перевернулась в воздухе и. ударившись о дерево, упала в кусты.
Чиж, кажется, что-то кричал.... Он не слышал. Помнил только, как оказался рядом с тварью (или тварь рядом с ним?), как ударил ее мечом (к тому моменту он так уже натренировался им работать, что мог срубить ветку, толщиной в два пальца), как тот бессильно отлетел от шкуры единорога. Помнил и легкий, по касательной, удар острого на конце, будто копье, рога, распоровшего ему рубаху, кожу на боку, бедро. Помнил тяжелый, вышибающий дух удар огромного единорожьего бока, когда эта тварь пролетала мимо.
Затем наступило затмение... Чиж, не обращая внимания на хлещущую из раны кровь, искал Онежу. Нашел ее, неестественно раскинувшуюся, с вывороченной, сломанной ногой, в сломанном от ее падения кусте. Пытался перевязать, остановить кровь, хлещущую из страшной раны на ее животе, затолкать обратно непослушные, скользкие внутренности... Поднял и, оставляя за собой на траве и цветах красный след, быстро, насколько мог, побежал в деревню... Дошел. Толкнул калитку, обессилено прислонился к забору, не выпуская любимую из объятий. Выскочила Фила, ахнула, запричитала. Затем стало шумно, были какие-то люди, кажется, кто-то поддерживал самого Чижа, кто-то пытался вырвать из его закостеневших пальцев любимую... разлучить их... Чиж не отдал, хотел, было, пнуть обидчика ногой, но та перестала слушаться.... Потом наступила тьма...
Осознал себя Чиж только спустя много времени... Он сидел, точнее, полулежал, прислонившись спиной к скамье. Под ним была подстелена какая-то тряпка, что-то еще мягкое. Рядом, на лавке, кто-то тоже лежал, но лежал тихо, не шевелясь и не дыша... И рука этого кого-то, спущенная с лавки и сжимаемая Чижом, была холодна. Знакомая, такая знакомая рука. Он узнал ее - ведь столько раз нежно сжимал эти пальчики. Столько раз целовал эту ладошку.... Онежа. Чиж с трудом повернул лицо к лавке, опираясь на кулаки, попробовал подняться, но не смог - нога была как чужая. Тогда он просто уткнулся лицом в эту руку и бессильно всхлипнул... А потом еще раз. Чиж плакал.... Не плакал даже, а рыдал, не в силах сдержать в себе что-то, рвущее грудь изнутри. Слез не было, но рыдания, глухие, похожие на стоны боли, разбивали его душу на мелкие кусочки. Кто-то заглянул было в комнату, но тут же исчез, прикрыв за собой занавеску... "Воина не утешают в его слабости, его оставляют одного..." Так говорил Наставник. А потом добавлял - "...и оставляют с ним острый нож". Чиж вскинул голову. Это решение! ЕЕ НЕТ!!! А что же я тогда тут делаю?! Что?!!.
В углу комнаты, темном и пустом до того, внезапно раздался смешок, затем приглушенный, но властный и сильный голос произнес:
- Я отвечу тебе на этот вопрос. Ты несешь свою кару, недостойный! Что же ты думал - что обет, данный магам - это так, шутки какие? Землепашцем он, видите ли, решил заделаться! Как бы не так!
В углу, опершись на резной, деревянный посох, стояла высокая, тощая фигура, закутанная в черный плащ . Лысая, исполосованная шрамами голова, редкая бороденка... Это тот самый маг! Один из тех, кто прогнали его из школы!
- Вспомнил все же. - Маг усмехнулся, сверкнул глазами. - И то ладно. Совсем ты забыл, что тебе надлежит доблесть свою воинскую доказывать, а не баб по деревням брюхатить! А ну немедля собирайся и отправляйся на восток - в форт Тессарим! Там тебе сейчас надлежит быть!
Чиж, непонимающе слушавший эту речь, не желающий ее понимать, слепо зашарил вокруг себя, ища что-нибудь, чем он сможет ударить проклятого колдунишку, прибить его, заткнуть эти грязные слова ему обратно в глотку! Нет ничего! Тогда так, прыжком. И зубами ему в горло!
Колдун внезапно примирительно протянул руку:
- Ну полно, полно тебе тут из себя пса строить и по полу ползать. Будто я и не понимаю, что ты к ней испытывал? Эх, молодость-молодость, сам ведь таким был... Однако ты меня и обидел крепко... Вот что - девушка твоя и не умерла еще - и оживить ее можно. Я могу. А ты, взамен того, что я оживлю ее - добровольно сам пойдешь в форт, не могу я тебе приказать, права такого не имею. А еще - ты за это передо мной на колени встанешь! Понял ты?! На колени - и в форт по доброй воле, исполнять там приказы капитана местного - Хордирга, а я, так и быть - оживлю твою суженую.
Чиж, ошеломленный всем этим, сбитый с толку, смотрел на мага с ненавистью. Тот еще и глумится! Потом воин перевел взгляд на тело любимой, накрытое с головой тканью... Вспомнил ее смех.... Улыбку, глаза... Снова перевел взгляд на мага. Буря смятения, гнева, боли, внезапно забрезжившей надежды, улеглась в душе воина. Он с трудом подтянул неподвижную ногу, держась за край лавки, покачиваясь, но встал на колени. Холодным, презрительным тоном произнес:
- Да, вонючий пес, я согласен идти в форт и служить там Хордиргу. И я стою перед тобой на коленях. Ты победил - так радуйся этому!
Маг хмыкнул, поскреб подбородок:
- Что-то не особо я рад, соловей ты мой. Захотел в слова поиграть? Дескать, про тон подчинения я ничего и не говорил? Ладно, допустим. Но и ты тогда не обижайся за мой тебе ответ!
Маг внезапно, неуловимым росчерком пальцев и легким движением ладони сплел в воздухе три округлых, похожих на печати пятна фиолетового цвета, столь ярких, что невозможно было рассмотреть весь тот тончайший узор, коим они и являлись, по сути.
Одно движение пальца - и первое из пятен метнулось к Чижу, всосалось в его кожу.
- Это тебе, голубь мой, чтобы ты слушался приказов командира форта.
Второе пятно полетело к Чижу
- А это - лично от меня, чтобы напрасно никого по пути на обижал - старик хихикнул - лишает тебя возможности атаковать первому.
Третья световая печать легла на лоб Онеже, отчего та вся изогнулась под одеялом и издала глухой стон.
- А это - твое желание. Девушку я оживил... Мда... Правда, с такими увечьями они если и будет что делать сама - так это под себя гадить - маг захихикал - Вот так-то! Птенец! Со мной вздумал шутить! И детей от нее больше не жди, если даже и взгромоздишься на калеку!
Старика просто трясло от хохота, он согнулся пополам и хлопнул себя по колену.
- Мой тебе совет - оставь ее на попечение родителей. Да и отправляйся живо в форт, пока я еще чего не удумал.
Это был конец... Чиж рухнул на пол, свернулся клубком, обхватив колени.... Нет, на самом деле он хотел броситься на ненавистного старикашку. Но внезапная слабость не дала ему этого сделать. Хотя он и почувствовал вновь тепло в ноге. Едва слышно, сквозь непонятную вялость, Чиж прошептал:
- Я найду тебя! Слышишь ты, выродок?! Найду и убью! Чего бы мне это ни стоило! Тебе не жить - я отомщу, хоть для этого мне надо будет умереть, хоть продать душу - но я отомщу тебе!!!