Плацкартный вагон трясёт и раскачивает. Холодно как в морозилке, несмотря на то, что за бортом уже середина мая... Вагон полупустой, две бабульки. Студенты храпят на полках, выставив давно не стираные носки в проход. Какой-то полный господин сидит и смотрит в чёрное окно. Он достаёт одно варёное яйцо за другим, чистит и медленно ест. На столике рядом с ним высится уже большая горка скорлупы. Дальше две женщины, подобранные на последней станции, только что улеглись спать, но никак не могут согреться и тихонько переговариваются между собой. Наконец трое матросов. Сидят в тельняшках, но чёрные клёши и ремни со сверкающими бляхами не сняли для форсу. На столике стаканы с дымящимся чаем, под столиком две пустые "торпеды" - бутылки из-под водки. Итак...
- Да ну, я не понимаю такой красоты - гнуть пряжку. Пехтура гнёт, а на флоте никогда пряжки не гнули. - разглагольствует маленький сигнальщик.
- А мне нравится. Тебе не нравится, катись к чёрту! - отреагировал его собеседник-моторист и присовокупил фразу, которую не стоит повторять на бумаге.
- Баран.
Разговор ещё какое то время продолжался во взаимных оскорблениях, то коротких, односложных; то ветвистых, со многими коленцами, но всегда очень ёмких. Странно, если такой разговор услышит случайный попутчик, наверное побледнеет и подумает, что мордастые матросы вот-вот затеют страшную драку. Но вроде ничего - ругаются, но при этом скалят зубы, прихлёбывают чай и закусывают печеньем, купленным на узловой станции.
- Блин... Ничего себе. Дембель... Домой едем, мужики...
- Ага... Приеду домой, мамка скорее всего сразу в баню отправит. Потом водки врублю и пойду Нинке морду бить! Крыса! Полгода не дождалась!
- Хамло ты Фёдор. - вдруг влез в разговор высокий и плечистый рулевой. - Никакой в тебе утончённости. Ты не мог сказать, как-нибудь цивилизованно? Например, так: "Я, искупивший своим горбом и потом какие-то мифические долги перед Родиной, планирую начать свою свободную жизнь с очищения физического. Затем я хочу очистить свою душу и нанести телесные повреждения различной тяжести особе, наставившей мне рога!". Ну как, Фёдор-рогоносец, слабо тебе так сказать?
- Пошёл ты... - ругнулся Фёдор. - Нашёлся тут профэссор... Научили тебя трепаться в твоём институте, а потом выкинули.
- Институт я закончу. Вот вернусь и первым делом восстановлюсь в институте. - рулевой поскрёб подбородок, который из принципа перестал выбривать с момента схода с корабля, - Петька, а ты что будешь делать на гражданке? Петька, слышишь? Не спи, замёрзнешь!
Оставшись вдвоём сигнальщик и рулевой ещё какое то время пили чай и матерились друг на друга. В конце концов, сон сморил даже их.
Ранним утром, часов, этак, в одиннадцать, матросы снова были на ногах.
- Мужики, - начал разговор моторист, как только вернулся из "кормового гальюна" умытый и утирающийся полотенцем,
- а какого чёрта вам торопиться домой? Айда ко мне! У меня только отец и бабулька, мамка давно померла. Дом просторный. Поживём, покуражимся. Городишко наш не шибко большой, но приятный. Вам же всё равно до Умынкана, а там пересадка? Билеты не куплены. А от Умынкана до нас всего-то три часа на автобусе. Да и автобуса не нужно, меня батя будет на "Газике" встречать... Ну как, поехали?
Рулевой потянулся на своей полке и, свесил голову вниз. Сигнальщик скорчил злобную морду, стукнул кулаком по столешнице, покривился от боли и сказал:
- А какого чёрта я дома буду делать? Я же обязательно в тюрягу влечу. Мамка меня никогда удержать не могла, а батю я всего один раз видел, когда на пинках его со двора пьяного выгонял. Поехали. Ты как? - глянул он на рулевого.
- А что у вас за места? - глубокомысленно спросил тот. - Если кругом поля, то я не согласен.
- Какие поля?! Горы, блин! Тайга непролазная, зверья навалом. На охоту сходим, рыбалка. Комаров, правда, много, но это ерунда. - принялся расхваливать родные места моторист. - У отца охотинспектор знакомый, в обиду не даст. Даже если быка завалим. А то, можно на медведя сходить. Вы ходили когда-нибудь на медведя? Таких страхов натерпишься, что никаких ужастиков не нужно! Соглашайся, Витька! Где ты ещё такие места посмотришь?
- А ты дело глаголешь... - наконец сказал рулевой. - Места, правда, я уже видел. Я там бывал в твоих краях. Правда, не в Усть-Сельме, а западнее, в Хараголе... А и поехали! Домой всегда успею!
На том и порешили. Вскоре за окнами показалась бесконечная лиственничная марь. Унылый пейзаж, тянущийся до горизонта. Кое-где мелькали прошлогодние ватные пятна пушицы, стволы мёртвых лиственниц с обломанными макушками, телеграфными столбами торчали из-за зарослей ивняка и ольховника. Потом начались скалы. Сначала показываясь отдельными монументами, они вдруг выросли стеной за окнами вагона. Гулко зазвучал тепловозный гудок и состав с грохотом влетел в тоннель.
- Скоро приедем! - заёрзал Пётр. -- Это первый тоннель, а всего их на этом перегоне три. Потом будет станция Лайда, и сразу за ней Умынкан!
Поезд вылетел из тоннеля, прогрохотал по мосту и помчался вдоль невысокого хребта. За окном снова потянулись то мари, то скалы, порой за окнами мелькали какие-то крошечные избушки, сложенные из железнодорожных шпал и прячущиеся в кустах, на которых только-только начали показываться листочки. В проход высунулась из своей каморки проводница и прокричала:
- Кому в Умынкан? Готовьтесь! Через пять минут прибываем!
- Так, я сгоняю, отдам стаканы, а вы пока мешки собирайте, - засуетился Пётр. - Подъезжаем уже!
- Нам собраться, что голому подпоясаться. - важно сказал Федя, но всё же достал из под полки вещмешки и прилепил к затылку бескозырку.
Визг, скрежет... Проводница уже в тамбуре и оттуда умудряется орать на весь коридор:
- Стоянка десять минут!
* * *
- Ну и где наш "Газик"?
- Сам не могу понять... - смущённо начал оправдываться Пётр. - Может, батя телеграмму не получил? Ладно, пойдём, посидим на вокзале, если не покажется до пяти часов, поедем на автобусе...
Шикарный, отделанный какими-то самоцветами вокзал, совершенно не вязался с тем видом, который открывался из его окон. Чахлые топольки стыдливо прикрывали обшарпанные бока пятиэтажных коммуналок. Рядом стояло грязноватое здание то ли клуба, то ли магазина. Дальше, на сопки, убегали облезлые дома, пялящиеся своими тусклыми оконцами на такую же унылую, как они сами, марь. Умынкан, хоть и узловая станция, всё же был маленьким и бедным городком. Даже Усть-Сельма была побольше и почище.
Купили водки, выпили. Купили ещё. Скука наваливалась тем сильнее, чем больше небо затягивали тучи и на землю мягко опускались густые сумерки. - Ну что... Почти пять уже... - невнятно произнёс Витёк - Пора двигать к автобусу.
- Точно! - мотнул головой Пётр. - Пошли!
Троица, пошатываясь, выбралась из вокзального кафе и поплелась на остановку. За вокзалом им встретился вооружённый патруль с собакой, возле остановки ещё один - усталые автоматчики вели на поводках упитанных псов с наглыми, злыми мордами.
- Вертухаи долбаные... - проскрежетал им вслед Фёдор, - Сапожары гуталиновые. Краснопогонники...
Солнце уже село, подул пронзительный ветер, напоминая о том, что лето хоть и вступает в свои права, но всё же пока столь зыбко и эфимерно, что стоит закатиться солнышку, как зима тут же старается вернуть себе утраченные позиции.
- Зря мы так нажрались, - стуча зубами выдавил из себя Федя - нам ещё ехать, а я уже еле стою...
- У меня тоже башка раскалывается... - глухо сказал Витька. - Где, блин, этот автобус?
Из-за поворота послышалось хриплое ворчание, к остановке подъехал старенький ПАЗик и со скрипом распахнул свои дверки. Друзья поскорее подхватили вещмешки и забрались в пустой автобус. Внутри было хоть и не жарко, но, всё же, не так холодно, как на улице. Шофёр выглянул из своего закутка и широко улыбнулся золотозубым ртом:
- Петька, поросёнок! Чего не здороваешься?!
Петя вскинул голову и удивлённо протянул:
- Дя-ядя Ми-иша! Здорово, дядь Миш! Ты что же теперь на автобусе катаешься?
- Да нет! Это меня подменить попросили. У Николаича дочка в больницу попала с какой-то болячкой странной, вот меня и посадили! А ты что же, уже отслужил? Быстро-то как! А это что же, товарищей в гости везёшь?
- Эх, дядь Миш... Быстро-то оно тут время прошло. А чего же меня батя не приехал встречать, не знаешь? Видно телеграмму не получил, а?
- Как же! Получил он твою телеграмму! Всем её показывал! Он что же, не встретил? Куда же он... Может, на работе его задержали, сам знаешь, на руднике порядки строгие! Тут, знаешь ли, старый рудник закрыли, и началась у нас какая-то чертовщина. Мужики туда стали мотаться, старые корпуса разбирать на кирпичи. Помнишь, в нашем районе живёт Марк-плотник? Да помнишь! Он со столяром Тимохой постоянно то дрался, то дружился! Вот. Он сперва тоже, как все ковырял стены старой конторы, а потом полез в штольню. Думал меди собрать, или ещё какого цветного металла. Кто видел, рассказывали что он из штольни вылетел как пуля. Прыгнул на свой...
- Да вот сам не знаю, куда батя делся... - заплетающимся языком проговорил вдруг Пётр. - Обещался же... Ты дядь-Миш трогай, домой хочется, да и пожрать бы уже не мешало...
- Да не время ещё. Вот... Сколько сейчас?.. Через десять минут поедем. Может подойдёт ещё кто... Ну так вот. Марк из штольни вылетел, прыгнул на своего "мормона", у него, знаешь-ли, ЗИЛок старый теперь, и такого газу дал, что чуть с крутяка на повороте не скатился... Ага... Вот и девчушки какие-то идут. Что же им, тоже до Усть-Сельмы?.. Ну, значит, Марк потом рассказывал, что вроде как от штольни проходы в стороны идут, и все они покойниками забиты под завязку. Вроде, он как фонарём посветил, чуть не помер от страху, такие они все страшные. А потом там что-то в глубине штольни зашевелилось, он и задал стрекача. Я вот и думаю, может это зеков, что на руднике работали, так хоронили? Забрасывали в проходы, да и забывали. Рудник-то стратегический, урановый...
- Здравствуй, дядь-Миш!
В автобус забрались две молоденькие, хрупкие девчушки и втащили за собой большую спотривную сумку. Попытались взгромоздить сумку на сидение, но не хватило силёнок - бросили её в проходе.
- Здравствуй Алёнка! В Усть-Сельму собрались? А это кто же с тобой?
- Не, дядь-Миш! Просто батюшка просил в Умынкане чи-фаном запастись, а я вот Настю встретила, она со мной и увязалась! Мы с ней вместе в школе учились. Ты нам останови на пятьдесят шестом километре, ладно?
- Да вы в своём уме, девоньки? Не слышали, что из лагеря опять трое сбежали? Видели, солдаты везде с собаками стоят?
- Ничего, дядь-Миш, нас батюшка встретит. У него большое ружьё, его все бандиты боятся!
- Ну смотри, Алёнка, боюсь я за вас! На кордоне жить, это не в городе! Ты глянь-то назад, посмотри кто вернулся со службы! Жених твой - Петька!
Девчонки обернулись назад, увидели спящих вповалку матросов и захихикали, зашептались о чём-то своём, девичьем. Дядя Миша тем временем завёл мотор, и поехал по тёмной улице.
Низкие тучи поглотили остатки солнечного света и, хоть время ещё было не позднее, ему пришлось включить фонари. Жёлтые снопы света вырывали из темноты углы зданий, сараи, заборы. Автобус тряхнуло на железнодорожном переезде и за окнами замелькала тайга. Унылая, тёмная, холодная. Дорога сначала бежала по насыпи через широкую марь, потом прилепилась к сопкам и стала петлять, подниматься, опускаться, прятаться среди непролазной чащи. Сколько раз уже старый шофёр вот так же ездил по этой дороге, но в этот раз что-то тревожило старика, он напряжённо всматривался в серый асфальт, покрытый чёрными заплатками. Фары автобуса то и дело выхватывали из чащи оранжевые огоньки - звериные глаза, отражающие свет. Зверья тут было много, так что создавалось впечатление, будто это один и тот же хищник преследует автобус по чаще, встречает его на каждом повороте и пристально всматривается своими горящими глазами в тускло освещённый салон и пассажиров. Дядя Миша тряхнул головой и глянул в зеркальце. Матросы спали, девчушки достали какие-то блестящие штучки и что-то друг другу показывали. До шофёра долетали только обрывки непонятных фраз: "эсэмэс", "оператор", "сотовые вышки", "В Умынкане берёт!" - филькина грамота. Чтобы отогнать мрачные мысли, шофёр тихонько затянул свою любимую:
- На рейде большом легла тишина
А море окутал туман
И берег родной целует волна
И тихо доносит баян:
Прощай любимый город!
- Уходим завтра в море! - вдруг густым баритоном донеслось с заднего сидения. Рулевой проснулся от тряски и начал подпевать.
И ранней порой мелькнёт за кормой
Знакомый платок голубой. - уже в два голоса допели они припев.
Допев про "Любимый город", затянули про кочегара, который умер вдали от родных берегов:
- Всю ночь в лазарете покойник лежал,
В матросскую форму одетый.
В руках восковую свечу он держал,
Воск таял, жарою согретый...
Тут уже девчонки не выдержали и запротестовали:
- Дядя Миша! Ну что вы такие страсти поёте? Неужели весёлых песен мало? Обязательно про покойников нужно петь. И так кручина одолевает, а вы ещё пуще настроение портите...
- Нет девчонки. Я, можно сказать, родную душу нашёл! Многие ли сейчас эти песни знают? Я ведь сам матросом был. Правда, не моряком... В Амурской флотилии, на речных мониторах три года прослужил... Ну, коли не нравятся наши песни, свои спойте! Только чтобы хоть капельку понятно было, а то как затянут, понимаешь, какие-нибудь "и донси гермисон"... Что это такое? Или вот ещё, недавно какие-то щенки прямо в автобусе закурить хотели. Так я их за уши оттаскал. Они тоже что-то горланили... Как же его... Вот! "Мутер! Мутер!" Что это за песни такие, ни слова не понятно... Вы уж что-нибудь по-русски давайте...
Автобус катился по извилистой дороге, девушки пели какие-то современные песенки и дядя Миша чуть не пропустил поворот на 56 километре. Лучи фар вдруг выхватили из темноты два особенно ярких, горящих жёлтым огнём глаза и шофер от неожиданности вздрогнул. Глаза светились как раз под столбом с вывеской: "Умынканский государственный заказник. Усть-Сельминское лесничество - 56-й километр" и дядя Миша, сбавив скорость направил автобус прямо на глаза, щёлкнув тумблером, включил свет на полную мощность и лицо его расплылось в улыбке. Под столбом стоял отец Алёнки, егерь Захаров, а "глазами" оказались блестящие пуговицы по бокам его фуражки.
- Алёнка! Приехали! Вон твой папка стоит с большим ружьём!
Автобус, подрагивая своим немощным телом, сполз с асфальта на кривую таёжную дорогу и остановился. Захаров степенно зашёл в салон, крепко пожал руку дядь-Мише, одной рукой подхватил тяжеленную сумку. В тайге он совсем разучился разговаривать и даже здороваться перестал. Все уже забыли его голос и даже его имя-отчество. Идти к бухгалтерше-Ленке, чтобы она посмотрела в ведомости, было лень, а спрашивать у самого Захарова или у его дочки Алёнки стеснялись. Так и звали его Захаровым, а его дочку Алёна Батьковна.
- Всё, Захаров, забирай девчонок! И что это они к тебе в лес-то рванули? Нешто в Усть-Сельме комаров кормить негде?
Захаров молча пожал плечами и вышел из автобуса, а Алёнка сразу затараторила:
- Настя приехала не просто так! Она пишет курсовую работу по нашим местным растениям, поэтому ей необходимо собрать все самые ранние растения, ведь многие из них появляются всего лишь на пару недель, чтобы отцвести и разбросать семена, пока не поднялись от зимнего сна их конкуренты!
- Иш ты! - усмехнулся в седые усы дядя Миша. - Как ты бойко-то рассказываешь! Тебе книжки сочинять надо!
С улицы послышалось покашливание и Алёнка заторопилась.
- Ой, ну всё, мы пошли, а то папа уже заждался. Ой, дядя Миша, а что с дочкой Виталия Николаевича? Нам в Умынкане сказали, что она тоже... Да?
- Да, девоньки. Она тоже. Как со школы пришла, так мать ейная, в обморок и хлопнулась, насилу откачали. Ниночка в обед ещё ходила сама, а как "скорая" приехала, совсем слегла. Личико-то как яблоко варёное стало, волосики враз побелели, как у старушки. Страсти-то какие у нас творятся... Это всё рудник проклятый. Радиация. Ведь четвёртая уже. Ну ты иди, иди! А то папка уже замёрз тебя ждать!
Когда девочки выпорхнули из автобуса и, кутаясь в яркие курточки ушли в тёмную тайгу вслед за Захаровым, дядя Миша завёл автобус и тронулся дальше. Он всё ворчал себе под нос:
- Рудник, мать его... Радиация... Как её там... Случная болезнь... Вот только почему от радиаций случная болезнь-то?..
* * *
- Ну, бабка, рассказывай, куда батя-то делся?
Наутро отоспавшиеся и посвежевшие матросы были полны энергии и желания куда-нибудь эту энергию применить.
- Да не знаю я, Петенька. Не знаю. Стёпушка как с утричка вчерашнего сел на свою машину и уехал. И мне не доложил куда и надолго ли. Ты кушай, кушай, родненький.
И Пётр кушал. Да и товарищи его не отставали. Хоть и ели вдоволь на флоте, а по домашней стряпне всё-таки истосковались так, что теперь только успевали вчерашнюю уху подливать да перчить. Федя усиленно грыз здоровенную фиолетовую луковицу, да с таким аппетитом, что сок брызгал вокруг и со стороны казалось, что это не лук, а вкуснейший южный плод.
- Ты Федька смотри, нажрёшься лука, изо рта будет вонять как у хунхуза. Мы тебя в погребе закроем, чтобы природу не отравлял.
- Да ну нафиг... - привычно огрызнулся Фёдор.
- Да хоть на нос. Закроем и всё. Верно, Витька?
- Верно. Закроем.
Витёк выгреб из тарелки остатки ухи и воззрился на своих друзей.
- Ну, чем сегодня займёмся?
- Батьку поедем искать. - отозвался Пётр - Его наверняка на рудник вызвали. А если так, то нам на проходной скажут.
- На урановый рудник? Да нас там в два счёта продырявят, а потом документы проверят, чтобы узнать, какое имя на могилке писать. - хмыкнул Федя.
- Так я позвоню сперва, предупрежу...
- Тогда может по телефону и узнаешь?
- Да не скажут они по телефону...
За разговорами собрались, поспорили, стоит ли надевать бескозырки, порешили что не стоит и потому пошли простоволосые.
- Я думаю, - рассуждал шагающий впереди Пётр, - отца заставили кого-то из начальства везти, вот он и уехал. Надеялся вернуться пораньше, да не успел...
Мимо с хриплым воем промчался, подпрыгивая на ухабах, пузатый УАЗик с красной полосой на боку.
- "Скорая"... Куда это они так разогнались?
- Камуто Худо, японский шофёр! - засмеялся Федя.
Возле грязного, маленького магазинчика, называвшегося, традиционно: "Супермаркет", друзья сели на автобус и поехали за город. В отличие от больших городов, по окраинам Усть-Сельмы в основе своей стояли не маленькие одноэтажные частные домики, а всё те же пятиэтажные панельные дома. Некоторые были недостроенными, некоторые брошенными. Всё это выглядело грустно, нищенски. Было немного стыдно за красивый, зелёный городок, который размахнулся, погрозил тайге кулаком, начал расширяться, расцветать, теснить девственный лес, но не выдержал темпа и выдохся на половине пути. Теперь среди былых новостроек, потонувших в болоте, торчали чахлые лиственницы и кусты ольховника, а на размытых дождём кучах песка и щебня поселилась шикша, которую детвора из соседних домов объедала начисто и называла "водяникой". И всё же на одной стройке торчала башня крана, а сама она была с двух сторон обнесена высоченным дощатым забором. Но людей видно не было даже там.
Поездка на рудник ничего не дала. На проходной никто ничего не знал, позвонили в гараж, оттуда пришёл старый механик, увёл Петьку в сторону и долго ему рассказывал, что Петькин отец каким-то образом сломал тиски и что ему, Никифору, не хочется писать объяснительные, так что, когда Серёга объявится, пускай он бежит к заму и пишет. А где сейчас Серёга, он не знает, потому что у Серёги уже три дня как отпуск. А третьего дня он Серёгу видел с егерем Захаровым, когда тот приехал в управление заказника. О чём он разговаривал с егерем, Никифор, естественно, не слышал, потому как с детства не приучен сплетни распускать, но Захаров уезжал обратно в тайгу радостный, как будто его водкой за просто так напоили. А вообще, этот Захаров тёмная личность. С кем он там в лесу хороводится, никому не известно, а только в прошлом году, Нинка в кровь поругалась с ним из-за того, что он не позволил её мужику порубить дров на его заведовании. И через неделю кто-то все ульи у Ваньки, мужика ейного, который пасеку держит, переломал. И даже наследил, вроде как медведь. Ну, это мы знаем. Ванькину пасеку всю начисто разгромил, а Ромкина рядом - даже забор не тронул... Теперь вот детей одного за другим в больницу везут. И вроде как облучённые все до единого. Это же ясно, Захаров накопал урана и в воду насыпал, взрослые покрепче, потому и держатся покуда, а детей косит одного за другим... А теперь вот бандиты из лагеря сбежали и как в воду канули. Куда делись? Опять же ясно, у Захарова на кордоне отсиживаются! Два года назад тоже трое сбежали и тоже в лесу пропали. Лес-то большой, а только спрятаться там негде - обязательно бы кто-то увидел...
Пётр с трудом оторвался от болтливого старика и вышел к друзьям. Неопределённо помахал в воздухе рукой и пошёл вниз, на остановку.
- Надо бы на кордон сгонять. Вроде как батя с егерем договаривался, может быть даже насчёт нас. Ну, чтобы поохотиться... Только зачем с Захаровым, если можно было сразу к начальнику управления сходить? Федорчук бы сказал и никуда бы Захаров не делся... Ну что, поедем?
- Да нам-то что? Ты главный, ты и командуй.
- Надо только с собой чи-фана какого-нибудь захватить.
- Тогда сейчас в магазин, возьмём колбасы...
- И водки! - подхватил Фёдор.
- Не... Водку не будем. Пива возьмём, хлеба, колбасы... Ну, и чего там ещё? На месте посмотрим.
Доехав до конечной остановки, друзья ввалились в "Супермаркет" и набили полную сумку еды. Нести пиво доверили самому заинтересованному - Фёдору. Завернув за угол столкнулись с мальчишкой, который вдруг завопил:
- Петька! Петька вернулся!
- Что ты орёшь? - тихо сказал явно польщённый Пётр. - И почему так далеко от дома убежал? И почему не в школе?!
- Петь, а у тебя бескозырка есть?
- Есть, прогульщик...
- А почему ты её не носишь? Я бы её постоянно носил!
Такой разговор длился всю дорогу. Юрка - так звали пацана, - спрашивал, а Пётр отвечал ему. За разговорами дошли до управления, и Пётр ушёл договариваться насчёт машины, а все остались ждать его на лавке.
- Блин... Неудачно как-то всё складывается. Приехали в гости, а тут только поиски с утра до вечера. - ворчал Федя.
- Да ещё вечер-то не наступил! Полдень только. Весь день впереди. А если и на долго его отец уехал, Петька мужик пробивной, сам всё устроит.
- А кто сильнее, крейсер или танк? - приставал Юрка.
- Крейсер. В конце концов, что мы теряем? Ну сгоняем на кордон, свежим воздухом подышим...
- А если к крейсеру приязать танк, кто перетянет?
- Крейсер перетянет. Красота какая... Солнышко уже совсем по-летнему припекает. Но по земле ещё зимним холодом тянет...
- А сто танков?
- Всё равно крейсер перетянет. По идее в этих местах кое-где уже вечная мерзлота встречается, копнёшь землю, а там лёд...
- А если крейсер перетянет, танки утонут?
К сидящей на лавке компании подошла старая бабка с палкой и грязным узелком в руке. Что-то прошамкала себе под нос. Страшная бабка. Такими обычно Бабу-Ягу рисуют.
- Что ты говоришь, старая? - заорал Федя. - Не слышно ни черта!
- Через дорогу она просит перевести!
Юрка соскочил с лавки и подбежал к старухе. Взяв бабку за жёлтый морщинистый палец, он повёл её через дорогу. Друзья остались на лавке и, за неимением другого зрелища, смотрели на "Тимуровский" процесс. Вот они подошли к дороге. Дорога была абсолютно пустая, но Юрка дождался грузовика, посмотрел ему вслед и только потом повёл бабку на другую сторону. Вот уже и противоположный тротуар. Старуха низко поклонилась Юрке, отчего тот засмущался, и стала копаться в узелке, а Юрка стал мотать головой. Издали не было слышно, но похоже, старуха предлагала Юрке деньги, а тот отказывался. Наконец бабка перестала копаться, взяла Юрку за руку и вложила ему в ладонь монетку, а когда тот развернулся, чтобы побежать обратно на лавку, хлопнула его по спине костистой ладонью.
- Вот старая кочерыжка... По морде бы ей. - скрипнул зубами Федя.
- Ты чего? На бабку столетнюю с кулаками кинешься?
- Примета это очень плохая, руку вот так на спину класть. Мне мамка рассказывала...
Из ворот управления вдруг выехал зелёный УАЗик, из окна которого торчала ухмыляющаяся физиономия Петра.
- Залезай мужики! Нас подбросят до самого кордона, даже по лесу топать не придётся!
Кроме Петьки и шофёра, в автобусе уже сидели два лесника с бензопилами, канистрой с бензином и мешками. Беляев и Плотников, как их представил Пётр. Ехали на кордон, дрова заготавливать. Ругались такими словами, каких и корабельный боцман не слыхал.
- Я этому поганому Скосареву все ноги поломаю. И ему и его мобилю. - рычал Беляев.
- Гадина какая, - вторил ему Плотников, - думает мы не знаем, что только у его драндулета колёса разные. Выпендривался ещё, хвастался проходимостью. Две поленницы увёз! Куда этот дурак Захаров смотрел?
УАЗик свернул на таёжную, ухабистую дорогу и попрыгал как козлик по кочкам. Лесники замолчали, но порой бросали короткие односложные ругательства. Наконец, подняв фонтан брызг, автобус форсировал широкий, но мелкий ручей, преодолел последний подъём и остановился у небольшой избушки. Лесники схватили бензопилы, побросали мешки в сенцах и сразу пошли в лес. Из избушки, пригнувшись, вышли две девушки и удивлённо посмотрели на прибывших.
- Привет, Алёнка! Привет, Настёна! - в один голос сказали Пётр и Витька.
- А ты-то откудова знаешь, как их зовут? - удивился Пётр.
- Папа на обход пошёл. Обещал вернуться к вечеру. А вам он зачем нужен?
- Он с моим отцом о чём-то разговаривал. А отца я никак найти не могу, вот и подумал, может твой папка знает?.. Мы тут едушки немного захватили... Давайте, что-ли, отведаем?
Девушки спохватились, и повели друзей за избу. Там был устроен навес с печкой, играющий роль летней кухни. Под навесом стоял длинный стол с лавками по бокам, а над печкой висели в рядок старые, помятые и закопчёные алюминиевые кастрюльки и сковородки. На крыше навеса для просушки были разложены какие-то рамки с газетами, видимо, свежий гербарий. Шофёр, тем временем, порылся в каких-то мешках в сенцах, отписался в явочной тетради, сел на свой маленький автобус и уехал.
Через некоторое время вернулись лесники - грязные, потные и уставшие. Ополоснулись, как могли в ручейке, и подсели к чаёвничающей молодёжи.
- А где автобус? - осведомился Плотников.
- Уехал. Вернётся ещё наверное. - сказал Витёк.
Словно в ответ на его слова, за избой послышался шум мотора. Кто-то подрулил к избе. Скрипнули тормоза, хлопнула дверка. Высокий, крепкий мужик вышел из-за избы и, не видя сидящих под навесом, пошёл в сторону поленницы.
- Скосарев! Вот с-скотина! - сквозь зубы процедил Беляев. - Опять за дровами приехал!
- Доставай! Доставай! - зашептал Плотников.
Беляев быстро достал большую пачку таблеток, выдавил штук пять и забросил в стакан с горячим чаем. Потом всыпал туда три ложки сахара.
- Эй, дяденька! - крикнул тут же Плотников. Мужик вздрогнул и резко обернулся. Увидел лесников и неестественно заулыбался.
- Мужики! А я вот хотел... Хотел с Захаровым, значит... Поговорить...
- Садись, Дмитрий, свет Сигизмундович! Чаю с ними попей! А потом в город нас отвезёшь, потому что Захарова ты всё равно не дождёшься.
Скосарев выпил чаю с печеньем, пожевал губами и хотел заглянуть в стакан, но Плотников тут же долил ему кипятка и плеснул из маленькой кастрюльки отвара.
- Хороший чай, таёжный!
- Ну, попили чаю, теперь и в путь пора. - заявил Беляев, когда и второй стакан чая, на этот раз без таблеток, был Скосаревым опустошён. - Вы, мужики, с нами поедете или Захарова будете дожидаться? - спросил он у матросов.
- Надо Захарова дождаться. Мы уж на УАЗике уедем. Или уже завтра. Вы ведь завтра ещё приедете, верно?
Беляев кивнул и ушёл за Скосаревым к машине, а Плотников остался, чтобы убрать со стола кружки и стаканы.
- Дядя Гена, - тихо спросила его Настя, - А что вы ему за таблетки в чай накидали?
- Слабительное. - ухмыльнулся Плотников, - Вроде "пургена" что-то. Не помрёт! Будет знать, как дрова воровать. Скосарев с лесниками уехал, а ребята остались ждать егеря. Солнце склонилось к горизонту, высокие тополя, только начавшие одеваться листвой, отбрасывали тень на круглую полянку посреди тайги, отчего вечер на кордоне наступил чуть раньше. Когда небо посинело, компания под навесом села ужинать и решать, что делать дальше.
- УАЗик сегодня уже не приедет, я так понимаю. Ночью по тайге шляться тоже не хорошо. Останемся ночевать. Только избушка маленькая, нужно что-то придумывать.
- Папа на чердаке спал всё это время! - сказала Алёнка. - Там топчаны сделаны и матрацев много. Можно взять спальные мешки и спать наверху.
На том и порешили. Когда последние угольки в печке погасли, когда Витёк и Федя получили отпор в своих попытках охмурить девчонок, все разошлись по постелям - девушки в избушку, а матросы по шаткой лесенке залезли на чердак и с большим удобством там разместились. Вечер был холодный, но куча матрацев и тёплые спальные мешки не дали замёрзнуть. Скоро, вымотавшиеся за день матросы уже крепко спали.
* * *
Ночью, однако, выпитый вечером чай дал о себе знать. Витька осторожно выбрался из мешка и стуча зубами полез к выходу. На улице было очень холодно, изо рта шёл пар, а луна светила ярким белым светом, совсем по-зимнему. Он сел на корточки перед лесенкой и стал решать, стоит ему спускаться или прямо отсюда? Его размышления были прерваны каким-то шорохом в кустах. Витёк вздрогнул от неожиданности и стал всматриваться в тень. Из под кустов тихо, крадучись, вышли три коренастых мужика в ватниках, ушанках и кирзачах. Один встал посреди полянки и осмотрел окрестности. Рулевой обмер. Это были те самые бандиты - беглые заключённые. Его самого бандиты видеть не могли, так как луна была с другой стороны избушки, он же их видел отчётливо, даже щетину на лицах, поблескивающую в лунном свете. Наконец один из бандитов тихо подошёл к стене. Витёк рискнул чуть выглянуть из-за крыши. В кармане он нащупал перочинный нож и тихо открыл его. Уже рассчитывая, как ему будет удобнее прыгнуть на спину одного из беглых, он покрепче встал на своей шаткой опоре. Внизу раздался едва слышный звон разбитого стекла, бандит сунул в окно голову и матрос уже хотел прыгать, как вдруг услышал глухой стук, какой-то хрип и бульканье. На мгновение он увидел дёргающиеся ноги в кирзачах, а в следующее мгновение они скрылись в окне. Двое оставшихся на поляне стояли открыв рты, потом вдруг развернулись и сломя голову кинулись в тайгу. Ошарашенный Витька смотрел на скрывшие их кусты, но новый звук заставил его на этом морозном воздухе покрыться липким потом. За избушкой послышалось ворчание и на поляну вышел огромный медведь. Постоял в кружке лунного света, понюхал воздух. Совсем по-человечески огляделся, задержав взгляд на окне, и ушёл в тайгу, вслед за бандитами.
Рулевой стоял на крыше и опомнился лишь тогда, когда стал задыхаться от холода. Быстро, не спускаясь, он справил своё дело и нырнул в остывший спальник. До утра он не смыкал глаз.
* * *
- Дядя Захаров. Вы моего батю-то после того раза не видели? Ну, когда с ним в упралении разговаривали?
Егерь молча помотал головой и отхлебнул чаю из кружки. Покривился и подавил в себе отрыжку.
- Папка! Я же тебе говорила, что нельзя так наедаться! Поел немного и хватит. Теперь вот мутить тебя будет до вечера! Пей чай! Он крепкий и помогает пищеварению! Ребята, налегайте! Папка кабанчика принёс, мясо чуть жестковатое, но вполне!
- Невыложенный был кабанчик. - Ухмыльнулся Федя. - А мясо наоборот, очень даже мягкое. Сами-то чего не едите?
- Нам нельзя. Нет, не мусульманки. А кабанчика кто бы в лесу выкладывал? Ничего, это не вредно. А почему ваш товарищ так плохо ест? - спросила Алёнка, глядя на вяло ковыряющего ложкой кашу Виктора. - Настя, подложи, пожалуйста, ребятам каши!
Витёк всё оглядывался на окно, в котором уже было вставлено новое стекло, а вся стена под ним и часть пола были утром выкрашены нитроэмалью. Спросить прямо о ночном происшествии он боялся и ждал УАЗик как спасителя. Вспомнив конвульсионно дёргающиеся ноги в кирзачах и посмотрев на большой кусок нежного, ароматного мяса, его вдруг замутило и он пошатываясь вышел из избушки.
Ни на поляне, ни в кустах, ни за избушкой никаких медвежьих следов не оказалось. Были следы маленьких ботиночек с квадратными каблучками, были замысловатые следы кроссовок, были гладкие следы флотских ботинок, были рубчатые следы кирзачей. И ни малейшего намёка на звериные. Витька залез на крышу и встал на то самое место, где он стоял ночью. Всё выглядело точно так же - поляна, кусты. С высоты он точно определил, где стояли бандиты, откуда вышел медведь, где он стоял и куда ушёл. Поляна была утоптанной плотно, как асфальт и следов не сохранила. По краю, где земля покрыта дёрном и свежей весенней травой тоже, следы очень трудно было разглядеть. Но за избушкой осталась полоса грязи - в том самом месте, где лежала куча свеженаколотых дров, похищенных с кордона вчерашним визитёром, и в этом месте были видны только одни следы - здоровенных кирзачей егеря Захарова.
- Витёк, ты чего тут шаришься? Сто рублей потерял? - послышался сзади голос Фёдора.
- Брежу я что-ли?.. - под нос пробурчал Витёк. - Ну не могло мне это присниться! Мы ведь даже не пили вечером...
- Надо это дело исправить! - не обращая внимания на тон друга, мечтательно протянул Федя и потёр руки. - Скучно без водки!
- Домой хочу... Надоело мне тут...
- Ты чего? Сам же вчера говорил, что всё будет в лучшем виде! Нет уж, я сейчас наелся и готов к подвигам! Сытый матрос - смерть врагам! Вр-р-рагу не сдаётся наш гордый "Вар-ряг"!
Речь Феди была прервана хриплым ворчанием. Из-за поворота выскочил пузатый УАЗик и резко затормозил перед избушкой. Из автобуса выскочили Беляев с Плотниковым, помирающие от смеха.
- Два часа! Два часа до Усть-Сельмы! - сквозь слёзы повторял Беляев.
- Под каждым кустом! - вторил ему Плотников.
Шофер остался в кабине и, повалившись на руль, тихо всхлипывал:
- Ну, дураки!.. Ну, клоуны!..
Наконец, насмеявшись вдоволь, лесники забросили свои мешки в сенцы, взяли топоры и отправились пешком дальше по дороге.
Провожать матросов вышло всё население кордона. Захаров встал в тени, Алёнка вышла на крылечко, а Настя села на завалинку. УАЗик дёрнулся и поехал по лесной дорожке.
Тряская лесная дорога кончилась и начался разбитый лесовозами асфальт. Шофер глянул в зеркальце и спросил:
- Ты ведь Петька, сын Серёги Хрусталёва?
- Я! А я вас не знаю!
- А и не должен. Я два года назад сюда переехал из Харагола, ты уже в армии был. Я тебя по фотокарточке, которую твой отец всем показывал, хорошо запомнил. Меня просили, если я тебя встречу, передать, что Юрка, Гришки Снегового сын, сосед твой, вчера в больницу попал.
- А что с ним?
- Да кто его знает... То же что и со всеми. Говорят, что облучение. Да только вот бегал он весь день, после обеда домой пришёл, а виски белые. К вечеру, когда "скорая" из Умынкана приехала, уже весь седой стал, начал бредить. Говорят, что из Усть-Сельминских ребятишек уже двое умерли. Даже в областной центр возили и бестолку. Диагноз никто поставить не может. Вроде как и следов облучения нет, а просто малыш стареет на глазах.
Через полчаса езды компания снова сидела на лавке возле управления. Настроение у всех было паршивое, будущее виделось неопределённым. Ещё и денег, как показала проверка, осталось не так уж и много. С горя купили пива и с удовольствием принялись его поглощать. По другой стороне дороги просеменила вчерашняя бабка, глянула в сторону матросов и скрылась за поворотом.
- Вот эта кочерыжка! - скрипнул зубами Фёдор. - Айда за мной, мужики.
Он встал с лавки, забросил пустые бутылки в урну, подхватил недопитые и зашагал по дороге. Двое его товарищей, не совсем понимая что происходит, последовали за ним. За поворотом никого не было и друзья принялись спрашивать у прохожих, не видели ли они страшную такую бабку. Одна женщина с сумками кивнула головой вниз по переулку: "уже третий раз туда ходит..."
Длинный, узкий переулок вывел друзей на стройку. Два этажа, сложенные из белого кирпича возвышались над кучами строительного мусора. Одинокий башненный кран, с кабиной без стёкол, уныло опустил свою длинную стрелу на угол недостроенного дома.
- На кой чёрт тебе эта старушенция? - спросил запыхавшийся Витёк.
- Значит надо. Думается мне, что это она какой-то пакостью вчерашнего пацана заразила. И примета это плохая - ладонь на спину класть.
- Суеверие, суть - грех. - изрёк Пётр.
- Засаду нужно устроить. Если она тут каждый день ходит, мы её вычислим.
За неимением лучшего занятия, скорее от скуки, друзья забрались на второй этаж, организовали себе стол и стулья из ящиков, разложили снедь и остатки пива и принялись ждать. За разговорами время пролетело быстро и матросы уже стали забывать, зачем сюда забрались, как вдруг, шум камней под ногами привлёк к себе внимание.
- Тихо! - прошипел Федя и тихонько двинулся к стене. - Вот она!
- Это не она! - сквозь зубы процедил Петя, - Та была старше. И согнутая. А эта вон как вышагивает. Я бы ей лет сорок дал от силы. Непонятно только, нафига она так нарядилась, будто ей сто лет в обед.
Тем временем женщина в лохмотьях, с палкой и узелком в руках, прошла по стройке до забора. Отогнула одну доску и пролезла в образовавшуюся щель.
- Блин... Правда не она. Но одёжка-то один в один!
- Нет... У той юбка была чёрная в красный горошек. А у этой синяя. Это другая баба. Бомжиха скорее всего.
Прошло ещё часа два, солнце уже стало клониться к горизонту и потянуло холодом, когда на стройке снова послышались шаги. На этот раз шли двое парней. Лица у них были свежие, румяные. Эти лица совершенно не вязались с их одеждой - дряхлыми пиджаками непонятного цвета, застиранными рубашками и штанами на три размера больше с оббитыми штанинами. Весело болтая она дошли до забора, отогнули ту же самую доску и пролезли на другую сторону.
- Да тут дело нечисто... За мной!.. - прошептал Федя и начал тихонько спускаться.
- Погодь... Погодь... - зашептал Витёк и выудил из кучи строительного мусора пару арматурных прутьев. - На случай, если вдруг у них собаки есть. - пояснил он.
По всем правилам военной науки, трое друзей тщательно обследовали подходы к проходу в заборе, затем, один с железным прутом в руках встал рядом с доской, а другой резко отогнул её. Подождали немного и заглянули за забор. За проходом была обычная лиственничная марь, по которой вилась тропинка. Где почва была более сырой, на тропинку были брошены несколько жердей.
- Ну что, пошли? - спросил Федя и первый полез в дыру. За ним, тихо ругаясь под нос, полезли Петя и Витёк.
Тропинка вывела к маленкому домику, похожему на трансформатную будку. Одно крошечное окошко отбрасывало колеблющийся отблеск на потемневшую марь. Солнце уже село, и будка выглядела очень зловеще.
Помявшись в мокрых кустах, друзья начали подбираться ближе. Окно было завешено тряпицей, так что через одинарные рамы можно было отлично слышать всё, что происходило внутри, оставаясь при этом незамеченным. Возня и шуршание прекратились и детский голосок вдруг сказал:
- Прокофий Сергеичь. Вы же нам сами говорили, что по завершении процедуры сброса, необходимо немедленно покидать город! А сами шатались по городу до вечера, пока Григорий Львович вас не нашёл и, чуть ли не за руку вынужден был вести сюда. Марфа Васильевна вот молодец - сделала дело и тут же покидает полигон.
- Марфа Васильевна покидает полигон одной и той же дорогой, что намного более опасно, чем медленная трансформация на полигоне. - ответил звонкий мальчишечий голосок.- Кроме того, Марфа Васильевна всегда работает в одном и том же месте полигона, что ставит наш эксперимент на грань срыва.
- Это всё мелочи, товарищи... - вклинился третий голосок, - Нам нужно что-то делать с прототипом. Результат нестабилен. Промежутки между рецидивами всё короче. Если в семидесятом нам одного рецепиента хватало каждому на десять лет, то сейчас, полюбуйтесь на график - два дня! А что потом? День? Час? Даже здесь, в этом городке рядом с урановым рудником, такое количество больных уже начинает настораживать жителей! И такое количество жертв ужасно само по себе!
- Григорий Львович прав... - Начал было четвёртый голосок, но тут дверь с грохотом открылась и на пороге возникли три рослых матроса с железными палками в руках.Четверо ребятишек - два мальчика и две девочки, от силы десяти лет от роду, с ужасом уставились на непрошенных гостей. Трое сидели за низким столом, на котором коптила кросинка, на старых табуретах, видимо подобранных на свалке и только один рыжий мальчик стоял.
Пухленький, белобрысый пацан опомнился от страха первым и притворно заголосил:
- Дяденьки не бейте! Я маму позову!
- Неубедительно. Мало экспрессии, Прокофий Сергеевич. - заявил Витёк, закрывая за собой дверь и всовывая в ручку железный прут.
- Я не ошибся, вас ведь так зовут?
- Колитесь уроды, - процедил сквозь зубы Федя. - что вы тут творите, а то всем бошки пооткручиваю и в кучку сложу, как на картинке этого... Как его... Верещалкина.
- Верещагина, - поправил его Витька.
- Я говорил, что этим всё кончится... - глухо произнёс тощий рыжий мальчишка, сел на шаткую табуретку и закрыл лицо руками.
- Это даже к лучшему. Я больше не могу... - и он зарыдал. Зарыдал искренне, размазывая по лицу слёзы.
- Не могу!.. Не могу!.. Мы ведь убийцы!.. Фашисты!..
- Григ... Гриша! Ты что такое городишь-то? - пролепетала одна из девочек и побледнела как полотно.
- Надежда Ульяновна! - вдруг распрямился рыжий, - Я говорю вполне осознанно и спокойно! Мы с вами убийцы! Никакие мы не учёные! Всё, что нам сейчас нужно, это отдать прототип товарищам военн...