- Нияз, Нияз, ко мне!- семилетний Артемка с буйной радостью обогнал свою трехмесячную полуовчарку, которую он не так давно нашел за деревней с перебитой правой лапой. Проклятые дачники, они ничего доброго не принесли в их маленькую, удаленную от всех благ цивилизации деревеньку! Вот еще и щенка бросили возле своей дачи. Укатили к себе в город, забрав его мать, а самого оставив на произвол судьбы. Почему? Что он им сделал плохого? Могли бы и отдать кому-нибудь из деревенских, любой бы с радостью взял к себе в хозяйство такого, пусть даже и не породистого, но впоследствии, может быть, верного друга и незаменимого сторожа.
Артемка щенку нарадоваться не мог: его любимый лентяй и увалень, выгоревший сто раз на солнце, со свалявшейся шерстью, полуслепой и дряхлый терьер Нияз, пропавший неделю назад, давно забыл что такое бег наперегонки с ветром, звонкий лай, веселое катание в махровой, горячей от июльского солнца пыли.
Артем как первый раз увидел щенка, заглянул в его сивые, затянутые легкой поволокой глаза, так сразу признал в нем прежнего Нияза.
- Признавайся, обормот, что это ты, Нияз. Я же вижу,- как со взрослым, разговаривал с ним Артемка, когда впервые внимательно пригляделся к нему.- Но даже если и не ответишь, я все равно буду звать тебя Ниязом, как свою пропавшую собаку, потому что так назвал его когда-то папа, а он знал толк в собаках. Он был настоящим героем, пограничником, у него была тысяча врагов, и он победил их всех. Так говорила мне мама! Ты же Нияз?- повторил Артемка и увлек за собой домой найденного глуповатого щенка.
- Ты зачем приволок во двор этого урода?- спросил Артемку заплетающимся языком подвыпивший дядька Степан, нынешний мамин сожитель и как бы его отчим.- Он же совсем никудышный, да еще с перебитой лапой! Только жратву на такого переводить!
- Он не урод,- попытался защитить нового подопечного Артемка,- и не никудышный. Это Нияз. Он вернулся ко мне. Он совсем не уходил, только стал маленьким, как я. Ничего ты не знаешь!
- Хм, Нияз,- с высоты двухступенчатого бетонного крыльца взирал на Артемку дядька Степан.- Какой это Нияз, что ты мелешь! Нияз ушел, сдох. Просто сдох, ты понял?- неожиданно резко схватил Артемку за шкирку дядька Степан, и тот почти не почувствовал под ногами землю.
- Степан, эй, Степан!- крикнула вдруг из-за невысокого штакетника моложавая улыбчивая соседка.- Оставь мальца в покое, вечно к нему пристаешь!
- А ты, Клавдя, молчи, не твого ума дело! Не видишь разве: я учу подрастающее поколение уму-разуму. Это моя родительская обязанность. А ты что одна столбычишь, муж, чай, опять до рассвета на покосе?- спустился с крыльца дядька Степан и направился было к заигрывающей с ним соседке, как до него снова донесся раздраженный голос Артема:
- И ничего он не сдох! И ничего ты не знаешь. Это Нияз, Нияз, Нияз! Понял!
- А ну счас я тебя, паршивец!- замахнулся на него дядька Степан, но Артем не стал ждать, когда тот снова набросится на него, быстро схватил своего нового четвероногого друга и стремглав бросился за дом, где на сеновале в одном из небольших покосившихся сараев у него была своя тайная ниша, в которой он частенько прятался от сильно подвыпившего и начинавшего безмерно буянить отчима.
- А ты со всеми такой грозный?- подначила Степан глазастая Клавдия.- Или только с семилетними мальцами?
- Какой-такой 'грозный'? Это я грозный? Да я сама нежность, Клавочка, сама доброта, разве ты меня не знаешь?
- Знаю, знаю, твою кобелякскую натуру; и доброту твою знаю: разве не ты старого Нияза в лес уволок и придушил? Пес еще бы пару лет на цепи посидел, нужно было тебе его трогать? Вон и ребенка Люськиного обидел. А пóчто?
- 'Пóчто', 'пóчто'... Не твое дело! Не суй свой нос, куда не надо! Приходи лучше ко мне, как стемнеет, Люська все одно в город к матери в больницу укатила, раньше завтрашнего дня не явится. Да и твой, видать, соколик, рассвет встречать будет в поле с доярками.
- Ишь ты, какой прыткий, Степан. А вдруг Люськин малец что увидит?
- Да ничего не увидит, он засыпает теперь рано, спит на сеновале, так что приходи, не пожалеешь,- краем рта улыбнулся осоловелый Степан.
- Ладно, ладно, кобеляка, жди, только Нияза все же жаль, не надо было уводить его в лес.
- А я что, я-то что?! Ты сама мне все уши прожужжала: к тебе и не проберешься совсем - старый хрыч полуслепой Нияз брехать начинает!
- Ври больше: я ему уши прожужжала, Нияз тебе просто о прежнем муже Люськи напоминал, вот ты и забил его!
- Ну, что сейчас вспоминать об этом - дело сделано, Нияза больше нет, забудь. А я тебя, как стемнеет, жду. Придешь?
- Посмотрим на твое поведение!- озорно блеснула большими карими слегка подведенными глазами Клавдия.- Может, приду, а может, и нет. Пути господни неисповедимы!
Она небрежной пружинящей походкой уверенной в себе женщины стала неторопливо удаляться к себе. Степан глаз не мог оторвать от ее пышных упругих бедер, обтянутых цветастым ситцевым платьем.
- И вовсе ты не урод,- продолжал разговаривать на сеновале со своим щенком маленький Артемка.- Он сам урод: он и прежнего Нияза ненавидел и обзывал уродом. Но ты не бойся. Мы с тобой, когда вырастим, сильно побьем его, ты и я, вдвоем. Он всё у нас вспомнит: и урода, и никудышного. А пока спи, мой Нияз, спи, набирайся сил, нам силы всегда нужны. Так говорил мой папа, а он был настоящим героем,- начинал бормотать Артемка, постепенно проваливаясь в дрему.
Щенок от тепла, исходившего от хрупкого тельца Артемки, тоже вскоре крепко уснул. Пегая буренка Аксинья с убаюкивающим хрустом продолжала жевать сочную траву. Ночь быстро накрыла тихую Артемкину деревню. Лишь где-то на окраине звонко защелкали соловьи. Им не спалось.
2
Клавдия была права: старый Нияз действительно не давал покоя Степану из-за того, что своим присутствием напоминал и его хозяйке, и маленькому Артемке о прежнем хозяине, погибшем на афганской границе, 'храбром', как было сказано в письме из части, сержанте Муромове. Правда, сам Артемка отца совсем не помнил, потому что когда Алексей Муромов, девятнадцатилетний годовалый служака, в последний раз приходил в отпуск, Артемке едва исполнилось четыре месяца, и все что он знал об отце, что накрепко впечатывал в буйно зреющий мозг, исходило от Людмилы, складывалось из ее отрывистых рассказов об их первых встречах и частых свиданиях до того, как отца призвали в армию. От него только и осталось что - похоронка, быстро пожелтевшая черно-белая фотография вихрастого молодого человека в гимнастерке и Артемкина стальная память, перелопатившая куски маминых воспоминаний в цельный образ большого и непобедимого отца-героя.
Степан прибился к ним недавно. Сам был из 'химиков', приезжавших одно время на уборку картофеля. Там в поле и сошелся с тихоней-Люськой, на которую никто до этого, казалось, и глаз не подымал - так осунулась она от долгих лет одиночества и беспросветной деревенской жизни. После смерти мужа, как оборвалось что внутри, и ей стало все равно, что творится вокруг - растет, дышит, наливается - живет. Даже Артемка часто оставался один, и его самым близким другом и собеседником чаще был отцов подарок молодой жене накануне свадьбы - не так давно 'сдохший', как сказал дядька Степан, терьер Нияз. Поэтому так дорог был прежний пес Артемке и так люто ненавидел его Степан, явно, правда, не выказывая свою ненависть к чужой псине при Людмиле. Но от маленького Артемки разве утаишь что? Он видел и чувствовал, как дядька Степан относится к старому Ниязу, и видел и чувствовал, как старый Нияз звереет при виде его отчима.
Особенно запомнился один случай. Еще в первые дни, как у них надолго поселился дядька Степан, как всегда в сивушном бреду, сучился он, еле держась на ногах, через весь двор в сортир. Обидчивый Нияз не выдержал, рванул, хоть и был на цепи, и резко цапнул дядьку Степана за щиколотку. Видно, тогда еще зародилась у него неприязнь к новому жильцу.
Как взбеленился тогда дядька Степан, как избил бедного Нияза первым попавшимся под руку поленом - вспомнить тошно! Может, тогда и перебил он, пьяный, старому Ниязу заднюю ногу, после чего тот так до конца своих дней и хромал, только уже не бросался, как прежде, на дядьку Степана, а, завидев его, прятался в конуру и смотрел оттуда хмуро и недоверчиво из-под густых, прореженных заметной сединой бровей.
Теперь новый Нияз! Ему что, думал Степан, всю жизнь будут напоминать, что он не первый и не единственный у Люськи, что память может оживить даже дважды умершего: там, на границе, и здесь - в глазах умирающего в чаще леса Нияза?!
Зачем Степан только посмотрел в его глаза! Хотел насладиться торжеством победителя? И что увидел? Одну ненависть. И эта ненависть, как оказалось потом, со старым Ниязом совсем не умерла. Она поселилась в сердце маленького Артемки и разрасталась теперь с каждым днем, как плесень. И в том, что Артем назвал найденного щенка именем прежнего их сторожа - Нияза, Степан тоже видел доказательство тому. Всё - ему назло, всё - в пику, наперекор, с умыслом! Степан этого простить не мог. И сдерживаться не мог:
- Выбрось этого урода на улицу, нечего собирать заморышей!- кричал, срываясь на Артемке. С трудом Людмиле удалось уговорить его не лишать Артемку единственной радости.
- Но если он рявкнет хоть что - пощады от меня не ждите!
Люська согласилась с ним, ей было жалко сына, но и Степана потерять боялась - какой-никакой, а мужик в доме. Сошлись на том, что маленького Нияза посадили на цепь.
- Не хочу, чтобы он без дела шляндался по двору, пусть хоть волков отпугивает.
В этом дядька Степан был прав: волков в последнее время в округе развелось тьма тьмущая. В соседских дворах стали пропадать овцы и козы. А у них кроме пары-тройки кур и пегой буренки Аксиньи ничего больше в хозяйстве не было. Любая собака просто необходима. Если бы не волки...
3
О волках часто сетовал и дядя Вова, мамин брат, овчар. Каждый день кроме воскресенья, поутру он громкими криками выгонял из овчарни колхозных овец и гнал их стадом за деревню, в Лисью балку или на Выселки, где луга были сочные и болотистых мест поменьше. Летом нередко подвязывался пасти с ним овец и маленький Артемка. Брал с собой хлеба, молока, молодого Нияза и пропадал на целый день, почти дотемна, когда уже и солнце клонилось к закату, и бледный месяц выступал во всей своей красе. Без еды в поле, гоняя отстающих или заблудших в сторону овец, было невозможно. Отлучиться, однако, он не мог - и возвращаться далеко, и нежелательно. Дядя Вова рассказывал как-то, что в соседнем районе один чабан вот так беспечно отлучился на обед, перекусить, а вернувшись, недосчитался пары овец, задранных и тут же распотрошенных волками. Последнюю овцу облезлая, почти рыжая волчица дотянуть до ближайших кустов не успела, услышала крик неожиданно вернувшегося пастуха и отрывистый лай собаки и быстро скрылась в густых зарослях осинника. Видно, матерая была, не раз встречалась с охотниками, помнила их.
Как-то и сам дядя Вова столкнулся с волком, переярком, что называется, 'с глазу на глаз'. У себя во дворе, за сараями, в бурьянах. Дом его стоял на околице, неподалеку опушка леса, оттуда, видать, и примчался этот всполошенный охотниками раненный зверь. Бок содран, сам весь в крови. Дядя Вова, однако, не испугался (может оттого, что был чуть выпивши), тут же схватил сук и стал, тыча в морду, гнать незваного гостя на огороды. К этому времени, к счастью, подоспели и охотники, проследившие серого пройдоху по кровавым следам. Вместе они шуганули его из укрытия и на огороде в конце концов добили. С тех пор, кстати говоря, дядя Вова и сам для перестраховки завел себе собаку, Лютого, помесь чернявой дворняги и соседской кавказской овчарки. Теперь Лютый с молодым Ниязом вовсю резвились возле мирно пасущегося стада овец.
Так прошел август, за ним сентябрь. Земля с каждым днем остывала, листья жухли, еще не так давно ласковый ветерок теперь неприятно студил грудь, лес редел, сбрасывая листву. Тяжело становилось и лесному зверью. Волки то и дело выходили из лесу, кружили вокруг колхозного стада, и лишь заливистый лай Лютого и бдительность дяди Вовы не давали им приблизиться.
В один из выходных, когда Артемка снова напросился пасти овец, голодные волки особенно обнаглели. Не особо скрываясь, шли чуть в стороне. Лютый с Ниязом ни на секунду не утихали, и дядя Вова испуганно решил повернуть назад, но волки неожиданно показались на опушке леса.
Лютый с Ниязом выступили вперед, грозно зарычали, но не напугали волков. Дядя Вова с Артемом подняли шум, стали угрожающе лупить палками по земле, уводя овец в безопасное место. Волки остепенились. Видно, справится с четырьмя пастухами не надеялись. Вожак первый скрылся в чаще, за ним один за другим ушли остальные. Лишь одна облезлая рыжая волчица спешить не уходила, словно чего-то терпеливо ждала.
Нияз вырвался вперед Лютого. Не приближаясь, залаял истошно, однако не испугал волчицу. Лютый вскоре потерял к ней интерес, вернулся к стаду и только изредка вторил Ниязу. Но Нияз не унимался, лютовал еще сильнее. Что с собакой случилось, никто понять не мог. Только Нияз, как заколдованный, вдруг потянулся за волчицей, продолжая громко лаять и рыть когтями землю. А волчица будто нарочно заманивала Нияза все дальше и дальше в лес. Артемка осип звать его обратно. Он готов был сам броситься вдогонку, но дядя Вова не пустил:
- Не ходи, тут что-то неладное.
Артемка расплакался, но звать Нияза не переставал. Только протяжный волчий вой из глубины леса остановил его. А страшный скулеж, рычанье и лай вперемешку, последовавшие следом, заставили и вовсе замереть. Артемка понял, что на Нияза набросились разъяренные волки.
Дядя Вова крепко прижал Артемку к себе. Ему самому было горько.
4
Почти неделю Артемка ходил как потерянный. Гибель маленького Нияза так сильно затронула его, что он почти ничего ни ел, ни пил, подолгу сидел, втупившись, в окно, откуда хорошо просматривалась опушка леса, или пропадал на сеновале, разговаривая с пегой Аксиньей. Даже обещанье дяди Вовы найти ему нового щенка, не успокоило. Мать не знала, что делать с сыном. Один дядька Степан ходил довольный, не скрывая радости.
Но через неделю, когда с яблони у сарая слетели первые листья, мать Артемки прибежала со двора перепуганная насмерть.
- Степан!- закричала с порога.- Степан! Подь на улицу, глянь на огород, мне кажется, там волк.
- Какой-такой волк, Люська, что ты несешь?- спросил полусонный дядька Степан, как всегда бурча, поднялся с кровати, натянул брюки и рубаху, сдернул с гвоздя двустволку и вместе с Людмилой поковылял во двор. Артемка рванул за ними. Но стоило им выйти на задний двор, как они замерли как вкопанные: волчица - та самая рыжая волчица, заманившая Нияза в лес (Артемка ее сразу узнал),- стояла у забора, отделявшего задний двор от огородов.
Людмила прижала Артемку к себе. Дядька Степан вскинул ружье, но тут же сплюнул недовольно - в спешке он забыл захватить патроны. Но волчица, как видно, нападать ни на кого не собиралась,- приблизилась к распахнутой настежь калитке и остановилась.
- Люська, беги в дом за патронами. Живо!- не сводя ни на секунду глаз с волчицы, процедил сквозь зубы дядька Степан, и Людмила попятилась, увлекая за собой сына. Но Артемка вырвался и вернулся к дядьке Степану. Волчица тем временем, как побитая, проковыляла к собачьей конуре и опустилась возле цепи на землю. Степан поверить не мог. А Артемка как почувствовал что - поблекшие глаза волчицы не могли обмануть.
- Нияз,- произнес он сначала тихо, потом громче: - Нияз, ты вернулся.
Ошеломленный Степан не остановил Артемку. Мальчик опустился на корточки возле волчицы и положил ей на голову руку.
- Нияз, как долго тебя не было.
Волчица жалобно посмотрела на Артемку и ткнулась мордой в колени.
5
С приходом волчицы дядька Степан еще больше ожесточился. Прежние Ниязы были ему не по душе, а этот и вовсе волк. Да ладно, волк! У Степана все чаще появлялось ощущение, что новый Нияз словно носит в себе прежних двух, помнящих о его старых проделках. Ни на Артемку, ни на Люську, ни на Клавдию, иногда застывшую возле своего забора, волчица даже голос не подымала, а завидев Степана, щерилась и рычала. Даже еду от него принимать не хотела. Тарелку с супом или кости волчице носила Люська или Артем.
Никогда не верящий в бесовщину, Степан теперь мог поспорить с кем угодно, что души прежних Ниязов поселились в теле незваной серой гостьи. Даже в туалет теперь Степан проходил мимо волчицы с опаской, хотя та и не думала трогать его, только злобно провожала взглядом до самой калитки на огород.
Цепь она не приняла сразу. Степан попытался было вначале накинуть на нее ошейник, но волчица, почуяв недоброе, вскочила на ноги и зарычала так, что Степан понял - шутить с ним серая не будет. С детства приспособленные перекусывать кости, крепкие зубы ее белели угрожающе.
Артемка же с волчицей сразу нашли общий язык, только что колхозных овец не пасли - дядя Вова не осмелился подпустить ее к колхозному стаду, мало, что у зверя на уме, потом отвечай перед всем честным народом.
С мальчишкой играла так, словно совсем не была волком. Резвилась, как предыдущий, маленький Нияз. Так же ласкалась к нему, так же лизала лицо влажным шершавым языком, заставляя Артемку задорно хохотать. И двор сторожила исправно. Даже мышь мимо нее проскочить не могла незамеченной.
Набожная баба Настя, из дома напротив, сказала Люське, что неспроста волчица пришла к ним из леса. Наверняка послал ее боженька для искупления собственных грехов. Задрала собаку, будь добра замени ее и послужи. И волчица, служила, как могла. Вдвоем с Артемкой иногда даже Аксинью выгоняли на вечерний выпас.
Степан, наблюдая, как Артемка носится по двору с волчицей или, сидя на корточках, разговаривает с ней возле конуры, выходил из себя.
- Ты только посмотри, посмотри, что творит,- говорил Люське.- Где такое видано, чтобы волчица с людьми жила? Добром это не кончится. Или сама всю нашу скотину задерет, или своих головорезов из чащи вызовет. Разве не знаешь - сколько волка не корми, он в лес смотрит.
Люська соглашалась с ним, боясь, что на самом деле волчица что-нибудь эдакое выкинет, зверь ведь. Да и за сына опасалась. Сегодня волчица, как ручная собачонка, но какая завтра будет, никто не знает.
Степану того и надо. Заручившись поддержкой Люськи, он теперь только и ждал удобного случая, чтобы расправиться с незваной гостьей.
6
Такой случай не заставил себя долго ждать. Время от времени волчица на пару дней, на удивление всем, уходила в лес, однако возвращалась, как ни в чем не бывало забиралась в конуру и дальше продолжала выполнять свои нехитрые сторожевые обязанности. Что ее в эти дни гнало в чащу - тоска по логову, стае, либо по детям - никому было неведомо. Но и через некоторое время волчица так же ушла и так же вернулась, заняв старое место.
Так минул сентябрь и первая половина октября. Дядька Степан едва не почернел от ожидания. Мало того, что волчица не принимала его как хозяина, она и соседскую Клавку отшугнула. Кто пойдет во двор, охраняемый волчицей не на привязи?
Уж сколько способов извести ее перебрал в голове Степан, но все они на поверку оказывались неприемлемыми - волчица ни на шаг к себе Степана не подпускала, к тарелке с пищей, подсунутой им, не прикасалась, застрелить ее во дворе Степан не осмеливался. Оставалось ждать, когда она снова потянется в лес, и там прикончить негодную.
Степан стал пристально следить за волчицей. Еще в прошлые разы подметил, что перед тем, как уйти, волчица один, два вечера нетерпеливо бегала вдоль забора, за которым начинались огороды, потом, вскинув морду, замирала на несколько секунд и будто прислушивалась к чему-то. За огородами начиналась лесная опушка. Там волчица исчезала, когда приходил срок, и оттуда появлялась, когда наступала пора возвращаться.
В один из вечеров Степан увидел в окно, что волчица нервно трусит вдоль забора, останавливается время от времени, задирает голову. Верный признак того, что сегодня или завтра отправится в лес к своим.
Степан снял со шкафа двустволку, загнал в дуло патроны. Люська побледнела:
- Ты что задумал, Степан? Неуж Нияза порешить?
- А ты что предлагаешь? Она и так от нас всех соседей отвадила. Да и мне порядком надоело выслушивать постоянные упреки в том, что волчица наша ночью по деревне живностью промышляет.
- Но ты же сам знаешь, что это неправда.
- Правда или неправда, никому не докажешь. У нас во дворе живет волчица. Факт? Факт. На цепи не сидит? Всякий знает. Так что даже хоть сам председатель забьет на ферме барана, обвинят волка. Он есть, и он страшен. А мне не нужны лишние неприятности.
Люська возразить Степану не могла. Он был прав. Нияз в волчьем облике представлял собой опасность.
- Только ты уж поосторожней там. Темнеет теперь быстро, в темноте что увидишь.
Степан вышел во двор. Волчица прошмыгнула сквозь щель в заборе на огород, никак не отреагировав на его появление. Видно, лес срочно звал к себе.
Бывалый охотник, Степан дал волчице чуть оторваться. Потерять из виду не боялся. Несколько уходов наверняка оставили след, пусть и незаметный на первый взгляд. Он пойдет по нему и может даже выйдет на ее логово. А там сюсюкаться долго не будет. Не в его правилах.
Ветер, дувший со стороны деревни, был как нельзя кстати. Степан, крадучись, вошел в лес. Редкие стволы осин и елей напряженно замерли, но в кронах еще перекликались птицы, и мягкий свет прорывался сквозь листву. Однако стоило ему чуть углубиться, как звуки постепенно начали глохнуть, стволы сдвигаться плотнее, свет тускнеть. Это, впрочем, не остановило. Степан горел жаждой мести. Да и другого случая разделаться с волчицей могло не представиться. Нельзя было упускать такую возможность.
Он сосредоточился на следах. Но волчица, как оказалось, не больно-то и старалась от него ускользнуть. Как нарочно, исчезнув из поля зрения, тут же возникала чуть в стороне, виляла между деревьями, все время оставаясь на виду. В запале Степан и не заметил подвоха. Лишь когда еще больше потемнело и волчица неожиданно пропала, он остановился и осмотрелся. Сердце замерло в недобром предчувствии. Степану показалось, что между деревьями замелькали серые тени. Волки? Она все-таки каким-то образом вызвала их. А его заманила в западню, шельма.
Степан выругал себя за оплошность. Как он мог так опрометчиво попасться на ее удочку? Почему сразу не догадался о коварстве? Но даже если и так, он им так просто не дастся, они зря рассчитывают на легкую добычу, не на того напали! Он готов был драться с ними хоть голыми руками. Злость только придавала сил.
Мрачные тени вокруг него сгущались.
7
Артемка вернулся домой с улицы, лишь когда начинало темнеть. Сегодня они с мальчишками копались в песчаном карьере, искали 'чертов' палец, да так и не нашли. Видно тот, кто пустил о нем слух, решил посмеяться над доверчивыми малышами. Но все равно, несмотря на неудачу, день прошел увлекательно.
Мать сразу усадила ужинать. Артемка сел у окна, выходящего во двор, схватил со стола корочку хлеба, стал грызть.
- А где Нияз?- спросил, не увидев на своем обычном месте волчицу.
- Нияз?- переспросила мать так, как будто не поняла вопроса.- Был здесь. Может, ушел в лес? Две недели как прошло с прошлого раза.
- А,- задумчиво протянул Артемка.- А дядя Степан?
- Еще с работы не возвращался. Ешь,- поставила Людмила перед Артемкой миску с картошкой. Артемка принялся рассеянно есть. Мысли, видно, не давали покоя. Неожиданно он сорвался, проскочил в родительскую спальню и, забравшись на кровать, заглянул на шкаф. У Людмилы душа в пятки ушла.
- А ружье? Куда делось ружье?- выскочил Артемка обратно в кухню и, не услышав от матери ответа, опрометью метнулся во двор.
- Артемка, сынок, сынок!- заторопилась за ним Людмила. И только выскочила из дому, как со стороны леса один за другим громко раздались два выстрела. Артемка оцепенел, Людмила побледнела. Только и смогла, что прижать к себе испуганного сына. Слова не лезли у нее изо рта, тугим комком застряли в горле.
А из лесу вскоре прозвучали такие протяжные волчьи вои, что по деревне, как по команде, разом взорвались все собаки.
Людмила крепко стиснула сына, глаза Артемки заволокло слезами. Так и стояли они неподвижно, пока не смолки леденящие звуки в лесу и деревенские собаки.
А чуть позже - не прошло и часа - у калитки заднего двора появился дядька Степан. Без ружья, рубашка порвана, грудь исцарапана, весь в крови.
Первым заметил его из окна Артемка, крикнул матери, выскочил наружу, замер во дворе. Дядька Степан показался ему каким-то разбитым, выпотрошенным. Он с трудом открыл калитку, как мешок, плюхнулся наземь, потом поднялся на четвереньки и на четвереньках, едва переставляя конечности, добрел до конуры, упал и свернулся возле нее калачиком. Артемка поверить не мог. Осторожно приблизился к дядьке Степану и опустился на колени. Дядька Степан взглянул на Артемку жалобным взглядом побитой собаки и положил окровавленную голову ему на колени. Артемка погладил дядьку Степана по плечу:
- Не бойся, Нияз, не бойся, больше я тебя в обиду никому не дам.
Выскочившая вслед за Артемкой Людмила едва не лишилась дара речи.